«Интертекстуальность как общий механизм текстообразования (на материале англо-американскнх коротких рассказов) 10. 02.19 - теория языка Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук Президиум ВАК Рос ...»

Смирнов 1995 и др.], не вносят принципиально нового, поскольку опираются главным образом на самые общие теоретические положения, они представляют ценность в другом. В частности, они дают информацию об интертекстуальных связях как о постоянной величине, свойственной в том числе лучшим и признанным образцам художественной литературы, включая Библию [Фрэзер 1985; Гече 1989; Косидовский 2000], что ставит под сомнение тезис об интертекстуальности как об исключительном достоянии постмодернистского текста.

Проводимые разными авторами исследования показывают, что интертекстуальность характерна не только для художественных текстов (см. также [Буравова 1985; Толочин 1996; Белозерова 1999; Трыкова 1999; Strehle 1992]), в том числе и для литературной сказки [Гронская 1983; Викулова 2001; Прохорова 2003]. Она свойственна научным [Кожина 1981; Супрун 1995; Михайлова 1999; Чернявская 2000; Вебер 2003], публицистическим [Козлов 2002; Супрун 1995; Чекалина 1999; Юрковская 1999], деловым [Супрун 1995; Дятлова 2000] текстам, политическому [Шейгал 2004] и юмористическому дискурсам [Проскурина 2004], кинематографу [Ямпольский 1993; Иванова 2001; Слышкин 2004а], рекламе [Шкулева 2003; Пименова 2004а, б; Постнова 2001], изобразительному искусству [Успенский 1995; Лотман 1999а; Jameson 1984; D'haen 1986], архитектуре [Jenks 1978], что дает все основания для последовательного изучения категории интертекстуальности, претендующей на роль универсального семиотического закона.

Несмотря на то, что количество работ по проблеме интертекстуальности увеличивается из года в год, собственно теоретических изысканий по изучению влияния текстового пространства на текстообразование очень мало, поэтому при разработке теории интертекстуальности приходится довольствоваться теми или иными положениями, извлекаемыми хотя и из достаточно объемного списка публикаций, но, как показал анализ, многие из них не отличаются фундаментальностью.

С теоретической точки зрения ценность представляют работы, в которых прямым или косвенным образом поднимается проблема интертекстуальности как таковая [Тынянов 1977; Бахтин 1972, 1986, 2000; Лотман 19996; Барт 1989;

Kristeva 1967; Jenny 1976; Bloom 1973; Beaugrande 1981; Riffaterre 1978; Grivel 1982; Вербицкая 1989; Арнольд 1999; Фомичева 1992; Strehle 1992; Wilske 1992; Смирнов 1995; Фатеева 2000; Степанов 2001, 2002; Гаспаров 2002; Чернец 1998; Шаховский 1998а, б; Щирова 2005; Ахманова 1977; Гюббенет 1989;

Валгина 2000; Бабенко 2004 и др.]; ведется поиск методологических оснований при разработке данной проблемы [Kristeva 1967; Арнольд 1999; Ильин 1989, 1998; Influence 1991; Intertextuality 1990, 1991; Ямпольский 1993; Белозерова 1999; Фатеева 2000; Степанов 2001; Петрова 2001, 2003а, б и др.]; обосновываются разные подходы к разработке теории интертекстуальности [Арнольд 1999; Гаспаров 2002; Миловидов 1998; Владимирова 1998; Солодуб 2000; Степанов 2001; Holthius 1993; Riffaterre 1978 и др.]; выявляются виды текстовых взаимодействий, способы и средства их маркированности [Genette • 1982; Stempel 1983; Intertextualitat 1985; Арнольд 1999; Смирнов 1995; Neuber 1994; Helbig 1996; Тросников 2001; Петрова 2002а и др.]; изучаются особенности их функционирования в тексте [Арнольд 1999; Intertextualitat 1985; Смирнов 1995]; предпринимаются попытки определения ставших дискуссионными понятий интертекстуальности и интертекста (в эти понятия сегодня вкладывается как узкий, так и широкий смысл) [Барт 1989; Kristeva 1967; Riffaterre 1978; Jefferson 1980; Genette 1982; Jardine 1986; Арнольд 1999; Кузьмина 1988;

Драгунова 1990; Lachmann 1990; Жолковский 1994; Толочин 1996; Руднев 2003; Бел Озерова 1999], а также обсуждается ряд других не менее важных, часто многозначных, понятий, которые должны войти в концептуальный аппарат теории интертекстуальности. К таким понятиям относятся: "прецедентность" [Караулов 1987; Гудков 1996, 1998, 1999; Захарченко 1997; Костомаров 1994;

Красных 2002; Крюкова 2004; Прохоров 2004; Сидоренко 1998; Слышкин 2000, 2004а, б; Сорокин 1993; Фомин 2003 и др.], "интекст" [Тороп 1981], "цитата" (в широком смысле слова) [Арутюнова 1986; Атлас 1986; Бетехтина 1995; Гак; 1997; Драгунова 1990; Зарайская 1999; Москвин 2002; Перкас 1991;

* Полубиченко 1989; Семенова 2002; Фоменко 2000; Meyer 1968; Morawski ^. 1970; Stempel 1983 и др.], "паратекст" [Genette 1982], "интермедиальность", »^ или "интерсемиотичность" [Hansen-Love 1983; Смирнов 1995], и ряд других.

Важно определить место в системе наук разрабатываемой в настоящем исследовании теории интертекстуальности. В предисловии к сборнику научных трудов под названием "Интертекстуальность: теоретические и практические аспекты" за теорией интертекстуальности, с одной стороны, признается ее междисциплинарный характер, с другой стороны, ее несамостоятельность: интертекстуальность является "сугубо промежуточной дисциплиной, более того - трансдисциплиной, склонной к трансвестизму" [Intertextuality 1990:XII]. Будучи "трансдисциплиной", данная теория находит свое место в ряде наук.

^ Так, по мнению Ю.С. Степанова, теория интертекстуальности — это теория культурной концептологин, сравнительной дисциплины, занимающейся изучением культурных концептов [Степанов 2001:3]. В этом направлении теория интертекстуальности получает развитие в работах С.Г. Воркачева [Воркачев 2004], В.В. Красных [Красных 2002]; Г.Г. Слышкина [Слышкин 2000, 20046] и др. Как проблема перевода интертекстуальность ставится в работе М. Тросникова [Тросников 2001]. Теоретики литературы видят ее место в сравнительном f литературоведении [Владимирова 1998; Миловидов 1998] или мифопоэтике [Фарыно 1996]. По убеждению И.В. Арнольд, место теории интертекстуальности в уже существующих направлениях стилистики и теории текста [Арнольд Теория интертекстуальности может найти применение во многих научных дисциплинах, однако прежде всего теория интертекстуальности - это теория текста (художественного и нехудожественного), которая должна войти в качестве важной составной части в общую теорию текста. В этом направлении, как следует отметить, ведется разработка теории интертекстуальности в ряде последних работ [Белозерова 1999; Гузь 1997; Жолковский 1994; Миловидов 1998; Михайлова 1999; Смирнов 1995; Толочин 1996; Трыкова 1999; Фатеева 2000; Чернявская 2000; Эко 2004; Helbig 1996; Кешап 1990; Lachmann 1990;

Актуальность диссертационного исследования обусловлена, таким образом, важностью изучения текста как интертекстуального явления; дискуссионностью многих положений и понятий, включая ключевое понятие интертекстуальности; назревшей необходимостью разработки теории интертекстуальности как теории текста и подтверждения или опровержения основной гипотезы об интертекстуальности как универсальном семиотическом законе.

Объектом исследования является процесс текстообразования, а предметом исследования — влияние текстового пространства на процесс текстообразования.

В основу работы положена гипотеза об интертекстуальности как общем механизме текстообразования. В отличие от распространенной трактовки интертекстуальности, сводимой к поиску различного рода цитатных включений, в данной работе предлагается широкое определение интертекстуальности, под которой понимаются формообразующие и смыслообразующие взаимодействия различного вида дискурсов, вербальных и невербальных текстов.

Исследование выполнено на материале коротких рассказов английских и американских авторов. Выбор материала исследования обусловлен тем, что данный литературный жанр ранее не изучался с позиции теории интертекстуальности. Объем проанализированного материала составил 1200 рассказов.

При изучении англо-американского короткого рассказа в диахронии нами различаются четыре периода его развития: первый период (конец XVIIIпервая половина XIX века), второй период (вторая половина Х1Х-начало XX века), третий период (начало ХХ-середина XX века), четвертый период (со второй половины XX века).

Выполненное исследование, цель которого состояла в теоретическом обосновании и практическом подтверждении положения об интертекстуальности как ведущей категории текстообразования, предусматривало решение следующих задач:

- определить исходные для исследования;

- сформулировать интегральный подход к изучению текста;

- выявить базовые интертекстовые композиционные модели и прототипические для короткого рассказа модели, провести их сравнительный анализ;

- охарактеризовать модель построения короткого рассказа в диахроническом аспекте;

- установить жанрообразующий набор паратекстовых элементов, определить его структурно-семантические особенности, взаимодействия с текстом и эволюционные тенденции;

- установить влияние текстов текстового пространства на смыслопорождение текста.

Научная новизна нсследования состоит в щирокой трактовке интертекстуальности, позволивщей: 1) выявить и описать механизм развития композиционных моделей по принципу интертекста; 2) охарактеризовать интертекстовые эволюционные тенденции, 3) выявить типичный набор дискурсивных жанров, ведущий к созданию интердискурсивной интертекстуальности, 4) проанализировать способы цитирования, лежащие в основе интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной интертекстуальности, 5) выделить и определить виды интертекстуальности, 6) теоретически обосновать референтную интертекстуальность. Новизна заключается и в выборе коротких рассказов английских и американских авторов в качестве материала для исследования, которые впервые изучались с позиции теории интертекстуальности.

Теоретическая значимость работы состоит в развитии лингвистики текста, теории текстообразования применительно к категории интертекстуальности, в характеристике полигенетической, автоцитатной, референтной и интердискурсивной интертекстуальности.

Нрактическая ценность диссертации состоит в возможности применения теоретических положений и выводов в курсах по общему языкознанию, теории и интерпретации текста, спецкурсах по лингвистике текста и общей семиотике.

В работе использовались следующие методы нсследования: сопоставительный и описательно-аналитический методы, элементы концептуального и компонентного анализов.

Теоретнко-методологнческий фундамент настоящего исследования в первую очередь составляют диалогические концепции, в рамках которых сформировался наш подход к изучению текста как открытой системы с вытекающим положением об интертекстуальности как едином механизме текстообразования, а также семиотическая теория культуры, исходящая из положеН И о культуре как системе знаков и о культуре как тексте (М.М. Бахтин, B.C.

Библер, М. Бубер, Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Деррида, М. Фуко, Ю.М. Лотман, Ж. Женетт); учение Ю.М. Лотмана о семиосфере; обобщения и наблюдения отечественных и зарубежных исследователей по проблеме интертекстуальности (И.В. Арнольд, И.П. Смирнов, В.И. Шаховский, А.Е. Супрун, П.Х. Тороп, М.Л. Гаспаров, Ю.И. Левин, П. Тамми, М. Риффатер, Ф. Джеймсон, Ш. Гривель, М. Грессет, Р. Лахманн, О. Хансен-Леве и др.); концепция К.Г. Юнга о "скрытом воспоминании", позволяющая рассматривать интертекстуальные явления не только как литературный прием, но и как спонтанные проявления текстообразования; достижения в сфере изучения текста лингвистикой текста, стилистикой образных средств, стилистикой декодирования, функциональной стилистикой, теорией литературы, семиотикой, дискурсивным анализом в его современном виде.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основой для прототипических композиционных моделей текстов служат базовые интертекстовые модели. Механизм создания прототипических композиционных моделей предопределяется заложенной в базовой модели возможности варьирования ее составляющими, что ведет к образованию интертекстовых рядов текстов в рамках текстового пространства.

2. При текстообразовании важная роль принадлежит паратексту. Дифференцирующим паратекстовым элементом короткого рассказа является заголовок. В основе его структурно-семантической организации лежат интертекстовые модели построения.

3. Границы между текстами текстового пространства подвижны. Свидетельством тому является участие сказок, лирических текстов, научных, деловых И публицистических текстов в качестве текстопорождающих, что ведет к созданию интердискурсивной интертекстуальности.

4. В процессе смыслопорождения художественных текстов важное место принадлежит интерсубъектной (вербальной и невербальной) и референтной видам интертекстуальности.

Апробация работы. Результаты исследования нашли отражение в 32 публикациях общим объемом 27,25 п.л., в том числе в монографии "Интертекстуальность как общий механизм текстообразования англо-американского короткого рассказа" (15,1 п.л.). Основные положения диссертации были представлены в виде сообщений и докладов на внутривузовских, межвузовских и зональных научных, научно-методических конференциях и совещаниях Восточно-Сибирского региона (ИГГПШЯ, 1983, 1988; ИГПУ, 1999, 2003; ИГУ, 2005);

на межвузовской научной конференции (Кемеровский ГУ, 2003), на научной конференции педвузов России "Современные лингвистические парадигмы" (ИГПИИЯ, 1993); на научной конференции "Функциональные, типологические и лингводидактические аспекты исследования модальности", проведенной Ленинградским отделением Института языкознания АИ СССР и Иркутским государственным педагогическим институтом иностранных языков (ИГПИИЯ, 1990); на Всероссийской научно-практической конференции с международным участием "Проблемы становления интеллигенции в образовательных системах" (СибГТУ, 1999); на международных конференциях: "Лингвистические парадигмы и лингводидактика" (ИГЭА, 1999), "Лингвистическая реальность и межкультурная коммуникация" (ИГЛУ, 2000), "Вопросы языковой политики и языкового планирования в условиях информационного общества" (ИГЛУ, 2001), "Иовые возможности общения. Достижения лингвистики, психологии и методики преподавания языков" (ИрГТУ, 2001), "Язык и культура" (Томский ГУ, 2001), "Проблемы концептуализации и моделирования языковой картины мира" (Поморский ГУ им. М.В. Ломоносова, 2002). По материалам диссертаЦ О Н Г исследования был сделан доклад на первой ежегодной конференции "Diversity: Our Common Wealth" Ассоциации Виржинии по проблемам межкультурного образования (Вудбридж, 1997) и ряд сообщений на семинарах по межкультурной коммуникации в университете Виржинии во время выполнения программы "Curriculum Consultant Exchange Program", спонсируемой IREX (август-декабрь 1997).

Структура диссертации. Содержание работы изложено на 395 страницах текста (из них 320 страниц основного текста). Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованной литературы, списка справочно-библиографической литературы и списка использованной для анализа художественной литературы.

Во введении обосновывается выбор объекта изучения и актуальность исследования, формулируются цель, задачи и гипотеза, определяются теоретикометодологический фундамент и методы исследования, описываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, излагаются основные положения, выносимые на защиту. Содержание глав направлено на решение поставленных задач, согласуемых с целью исследования.

В первой главе в свете последних достижений и тенденций рассматривается текст как объект лингвистики текста и других дисциплин; выявляются истоки утвердившейся в последнее время широкой трактовки текста; затрагиваются важные для исследования положения семиотической теории культуры;

обосновываются предпринимаемый в настоящей работе интегральный подход;

проводится отграничение лингвистической теории порождения текстов от психолингвистической; рассматривается гносеологический аспект текстообразования; устанавливается соотношение между текстом и дискурсом; определяются термины "текст", "текстовое пространство", "дискурс", "семиотический опыт", "концепт", "прецедентность" и др.

Вторая глава посвящена анализу работ отечественных и зарубежных авторов по проблеме интертекстуальности, позволившему определить теоретикометодологический фундамент исследования и выработать принятое в данной работе определение интертекстуальности.

В третьей главе художественный текст рассматривается с точки зрения его статусных характеристик и категориальной принадлежности, что связано с привлечением терминологического аппарата для его описания, обосновывается выбор терминов для обозначения изучаемого литературного жанра, объясняется появление феномена англо-американского короткого рассказа с позиции действующих в текстовом пространстве законов, особо подчеркивается роль человеческого фактора в становлении жанра, устанавливается механизм создания прототипических жанровых моделей, предлагается подход к изучению короткого рассказа в динамике и на основе этого подхода определяются его эволюционные тенденции, выявляется прототипический для короткого рассказа паратекст (им является заголовок), приводятся результаты изучения его интертекстовых структурно-семантических моделей.

Четвертая глава посвящена изучению интердискурсивной интертекстуальности, создаваемой при участии различных дискурсивных жанров.

В пятой главе рассматриваются способы включения и средства распознания семантических интекстов и на основе их анализа выделяются и описываются виды семантической интертекстуальности: интерсубъектная и референтная.

В заключении формулируются вытекающие из проведенного исследования основные выводы.

Диссертация включает список использованной литературы (667 работ отечественных и зарубежных авторов), список справочно-библиографической литературы (41 источник) и список использованной для анализа художественной литературы (62 сборника рассказов).

СОВРЕМЕННОЕ ПОНИМАНИЕ ТЕРМИНА "ТЕКСТ"

Об особом статусе письменного текста В зависимости от формы языкового знака различаются два основных типа вербальных текстов - устный и письменный. Сразу оговоримся, что точка зрения о том, что текстовым статусом обладают только речевые образования, изначально ориентированные на письменную форму воплощения или имеющие в качестве источника или ориентира письменный текст (лекция, например), представляется недостаточно последовательной. Если исходить из определения, что текстом является любое высказывание независимо от объема и формы воплощения, то устное высказывание - это текст. Вместе с тем не следует забывать, что текст письменный и текст устный - это тексты, обладающие специфическими свойствами, связанными с условиями их порождения, их статусом в системе общечеловеческих ценностей и т.д.

Исторически устный текст предшествует письменному тексту, однако о точке отсчета текста как такового можно судить только умозрительно, поскольку этот вопрос непосредственно связан с вопросом о возникновении человеческого языка, выражаемом во множестве теорий, которые, по справедливому замечанию Ю.С. Степанова, скорее следует рассматривать как гипотезы, так как происхождение языка "нельзя ни непосредственно наблюдать, ни воспроизвести в эксперименте" [Степанов 1975:161]. Отсюда пессимизм, высказываемый по поводу раскрытия тайн происхождения языка, текста и самого человека. При устремлении человека к этим тайнам, замечает К. Ясперс, его "всегда ждет разочарование, уготовленное невозможностью их познать" [Ясперс 1994:68].

К письменному тексту человечество шло через изобретение письменности.

которой предшествовало множество переходных форм знакового характера, А.Н. Леонтьев приводит пример, заимствуя его у К. Вейзе, показывающий, как с помощью специальных символов, являющихся предшественниками знаков письменных, люди пытались овладеть долговременной памятью. Примитивные австралийцы использовали "жезлы вестников" (круглые палки длиною в локоть или прямоугольные деревянные дощечки, снабженные зарубками). Зарубки представляли собой символы для отдельных слов послания, являясь в то же время пособием памяти для посланника сообщения [Леонтьев 1983в:32Движение к письменному тексту через множество форм знакового характера - это научный подход к объяснению возникновения письменности. Однако интересно отметить, что происхождению письменного текста долгое время приписывался сакральный смысл, отраженный во множестве мифов. По представлению древних, письменность - это изобретение богов, причем создателем письма нередко считали загадочного бога, властелина ночи и подземного царства, хранителя тайн, а также "полиглота", понимающего языки птиц и животных. У египтян Богом письма считался Тот, таинственное божество Луны. По ночам Тот замещал Ра - Бога Солнца, записывал его указы и запечатывал письма. В китайской мифологии изобретателем письма являлся Бог Фу-си. В одних мифах он имел тело змеи и голову человека (в китайской традиции змея - это символ мудрости), в других мифах Фу-си описывался как Бог с ликом четырехглазого дракона (четыре глаза - символ особой прозорливости), который, проникнув в смысл языка птиц и зверей, изобрел иероглифическую письменность. В исламской культуре создателем арабского письма был сам Аллах, записавщий Коран с помощью письменных знаков. В Греции создание письма, согласно поздним мифам, приписывали Гермесу, которого к тому же считали проводником душ умерших [Мечковская 1998:66-69].

Письменный текст в системе общечеловеческих ценностей занимает особое положение. Прежде всего письменный текст, как удачно характеризует его A.H. Леонтьев, есть "высшая форма запоминания" [Леонтьев 1983в:32]. Здесь уместно будет привести один из древнегреческих мифов, особо подчеркивающий значение долговременной памяти письменного текста. Этот миф приведен У. Эко в лекции под названием "От интернета к Гуттенбергу", прочитанной им в Колумбийском университете в 1996 году. Когда Гермес показал свое изобретение фараону Тамусу, тот похвалил его за то, что теперь людям будет легче помнить то, что они могли бы забыть, однако вместе с тем фараон высказал опасение о том, что человеку отныне не придется тренировать свою память. Хотя мы и можем понять фараона, комментирует слова Тамуса У. Эко, ведь письменность как любое "технологическое устройство" заменяет какие-то способности человека, тем не менее в наши дни уже никто не разделяет опасения фараона по поводу памяти человека: если до изобретения письменности люди должны были тренировать память, чтобы запомнить факты, то теперь человеку нужно тренировать память, чтобы запомнить тексты [Эко 2000:557].

Обладая свойством долговременной памяти, письменный текст является надежным источником хранения и передачи человеческого опыта. Именно письменные тексты, в отличие от устных текстов, не оставляющих после себя следов, позволяют последующим поколениям узнать мысли и деяния предшествующих поколений разных временных эпох, именно они осуществляют преемственную связь поколений. Доступная письменному тексту долгая жизнь, по сравнению со скоротечной жизнью человека, позволяет ему, таким образом, служить важным средством единения людей разных поколений, а также неоценимым средством оформления истории человечества. Именно с появлением письменных текстов, писал К. Ясперс, начинается история человечества: "К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности" [Ясперс 1994:55].

Долговременная память письменного текста, а также такое свойство, как визуальность, способствует его широкому внедрению в дописьменные формы культуры'. Письменный текст становится либо дополнительным средством (предметы изобразительных искусств подписываются, например), либо он выступает заменяющим средством дописьменных форм культуры. В первую очередь это относится к дописьменным устным текстам. С изобретением письменности практика записи устных текстов осуществлялась повсеместно. Результат такой работы - сохраненные во времени и дошедшие до человека современного тексты мифов, преданий, сказок.

Наиболее древним письменным текстом, значимым для христиан всего мира, является текст Библии. Само слово "библия" восходит к греческому, что означает в переводе "книга", "свиток". Библия представляет собой собрание книг и состоит из двух частей: Ветхого и Нового Завета. Сошлемся на распространенную точку зрения о том, что основу Библии, т.е. Ветхий Завет как более ранний по происхождению (возник до нашей эры, в то время как Новый Завет — в эпоху разложения рабовладельческого строя), составляют культы Древнего Израиля и Древней Иудеи [Гече 1989:11]. 3. Косидовский в своей книге "Библейские сказания", ссылаясь на содержание расшифрованных древних текстов шумерского происхождения, высказывает точку зрения о том, что Библия вовсе не является оригинальным творением древних евреев, возникшим по внушению Бога. Она восходит к месопотамской традиции, поскольку многие частные подробности и даже целые сказания в большей или меньшей степени заимствованы из богатой сокровищницы шумерских мифов и легенд.

Эти заимствования 3. Косидовский объясняет тем, что культуры бесследно не исчезают, ценнейшие свои достижения они тем или иным путем передают 'Ю.М. Рождественский называет следующие дописьменные формы культуры: приметы, гадания, знамения, словесный фольклор, несловесный фольклор (танец, музыка, изображение), прикладные искусства (народная архитектура, ремесла, костюм), меры, ориентиры, команды, обряды, игры, средства счисления [Рождественский 1996:78].

более поздним культурам. Евреи не существовали как обособленный народ.

Поселившись в Ханаане, они постепенно освободились от влияния Месопотамии, однако вынесенные оттуда представления, мифы и сказания они передавали устно из поколения в поколения, соответственно изменяя их. Дойдя до письменного воплощения, они оказались настолько закодированными, что для установления родства библейских текстов с месопотамскими требуется скрупулезный анализ [Косидовский 2000:24-25].

Текст Библии и многие другие тексты, благодаря их письменному варианту, уже давно не ограничены рамками их первоначальных пространственных границ. Способность письменного текста преодолевать пространственные и временные границы позволяет ему служить надежным средством познания и коммуникации.

Эффективным способом продвижения текста в любую точку пространства сегодня служит международная интернациональная сеть (Интернет). Преодолению временных границ (также пространственных) способствует явление, называемое интертекстуальностью: текст, созданный много веков назад, может оказаться включенным в более поздний по времени текст и оставаться таким образом в каждом "новом" времени.

1.2. Текст как объект исследования в разных научных дисциплинах 1.2.1.Краткий экскурс в филолого-лингвистическую теорию текста Начнем с краткого экскурса в филолого-лингвистическую теорию текста, чтобы определить наши позиции и место нашего исследования в общей теории текста.

Весь ход развития науки о языке всегда был связан с опорой на текст. Текстология занималась собиранием, расшифровкой и истолкованием письменных памятников (текстов). Риторика и поэтика издавна в качестве своего основного объекта анализа рассматривали текст. Языковые явления, подвергающиеся исследованию, могли быть обнаружены только в составе текстов. Для воссоздания полной картины изучаемых языковых средств закономерным являлось обращение к пониманию лингвистических особенностей текста.

Хотя ориентированность на текст изначально была присуща языкознанию, о возможности существования отдельной дисциплины, направленной на изучение текста как цельного речевого образования, долгое время в языкознании не могло идти и речи, поскольку сначала необходимо было пройти этапы лингвистического анализа слова и предложения. Этот подготовительный этап оказался слишком растянутым во времени. В результате лингвистика начала XX столетия представляла собой, по образному выражению В.А. Бухбиндера, "здание без "верхнего этажа", его естественно венчающего" [Бухбиндер 19836:8].

Стабильный интерес к изучению текста, как особым образом структурированного образования, наметился с 1960-х годов XX столетия. На этот период приходится формирование в Западной Европе лингвистической теории текста в лице таких его ярких представителей, как Э. Агрикола [Agricola 1974, 1979], Р. Богранд и В. Дреслер [Beaugrande 1981], Д. Вивегер [Vieweger 1978], Э.

Гроссе [Grosse 1976], Т.А. ван Дейк [Dijk 1977], Б. Зандиг [Sandig 1975], X.

Изенберг [Isenberg 1974], Г. Кальверкампер [Kahlverkamper 1981], К. Кожевникова [Кожевникова 1979], М. Култхард и Д. Синклер [Coulthard 1985], Э.

Ланг [Lang 1973], М. Пфютце [Pflitze 1970], М.А.К. Халлидей и Р. Хасан [Halliday 1976], P. Харвег [Harweg 1968], Д. Хиндс [Hinds 1977, 1979], 3. Шмидт [Schmidt 1973] и др.

В зарубежной лингвистике текст первоначально анализировался в основном структурными методами. Так, в работе Р. Харвега [Harweg 1968] объектом анализа явилось выявление типизированных начальных и конечных фраз текста. В зависимости от лексического состава исследователем были выявлены коммуникативно-сильные и коммуникативно-слабые предложения. Последние содержат анафорические средства (местоимения, определенный артикль) и поэтому, согласно выводам Р. Харвега, не могут открывать грамматически правильно построенный текст; здесь возможно только коммуникативно-сильное предложение, в котором не наблюдается никаких признаков несамостоятельности. Э. Агрикола [Agricola 1974, 1979], основываясь на методике актуального членения предложения, посвятил свое исследование способам развертывания информации в тексте, начиная от его тематического ядра. М.А.К. Халлидей и Р. Хасан [Halliday 1976] акцент в своем исследовании сделали на изучении средств связи между языковыми единицами текста.

В отечественной науке собственно лингвистический анализ первоначально был предпринят к выходящим за пределы отдельного предложения языковым объектам, которые обозначались терминами "сверхфразовые единства" или "сложные синтаксические целые" (в последующем изложении будем пользоваться термином "сверхфразовое единство" или сокращенно "СФЕ")'.

Среди ранних исследований в этой области следует назвать работы Н.С.

Поспелова [Поспелов 1948а, б], И.А. Фигуровского [Фигуровский 1971]. В последующем (главным образом на начальном этапе становления лингвистики лингвистики текста) изучению структурно-семантических особенностей различных единиц членения текста, в первую очередь сверхфразовых единств и абзацев, были посвящены многочисленные исследования: разработаны принципы вычленения СФЕ в тексте [Солганик 1973; Бондарко 1977; Слюсарева 1978; Зарубина 1979; Лунева 1982; Реферовская 1983], выделены критерии разграничения СФЕ и абзаца [Зарубина 1979; Левковская 1980; Лунева 1982;

Реферовская 1983], выявлены структурно-семантические модели построения СФЕ и абзаца [Падучева 1965; Сильман 1967; Маров 1972; Солганик 1973;

' у терминов "сверхфразовое единство" [Гальнерин 1981; Зарубина 1981; Реферовская 1983;

Дымарский 2001] и "сложное синтаксическое целое" [Поспелов 1948а, б; Лосева 1980; Золотова 1998; Бабенко 2004] есть синонимы: "синтаксические единства" [Вейхман 1981], "нрозаическая строфа" [Солганик 1973], "компонент текста", "складень" [Фигуровский 1971], "микротекст", "тематический блок" [Слюсарева 1978], "межфразовое единство" [Валгина2004], "дискурс" [Звегинцев 1976] и др.

Дорофеева 1973; Гордиенко 1974; Маслов 1975; Перекальская 1976; Агроскина 1977; Слюсарева 1978; Зарубина 1979; Вейхман 1981; Серкова 1981; Мамаева 1981; Лунева 1982; Реферовская 1983], введено в научный обиход понятие "классическая форма абзаца" [Сильман 1967], описаны языковые средства связи отдельных предложений внутри СФЕ и абзацев [Сильман 1967; Лосева 1969; Лёзова 1970; Турмачева 1973; Лунева 1982; Реферовская 1983].

Богатый материал для обобщения дало изучение абзацев в разных типах текстов [Агроскина 1977; Бухтиярова 1970; Гордиенко 1975; Гриценко 1975;

Дорофеева 1973; Каминскине 1977; Маров 1972; Николаева 1965; Перекальекая 1976; Серкова 1981; Свотина 1973; Соткис 1975], Как показали исследования, членение на абзацы в художественных текстах отличаются большой вариативностью, оно зависит от замысла писателя [Агроскина 1977; Гриценко 1975; Дорофеева 1973; Каминскине 1977; Николаева 1965; Серкова 1981; Соткис 1975], а, следовательно, абзац в литературном произведении "редактированию и усовершенствованию не подлежит" [Каминскине 1977:5].

В лингвистическом ракурсе изучались иные единицы членения текстов:

описание, повествование, рассуждение [Бессмертная 1972; Гришина 1982;

Плотникова 1981; Хвелидзе 1983], а также начало и конец текста [Николаева 1973, 1975; Данилова 1981; Петрова 1983; Кухаренко 1985; Томас 1987; Щербина 1983; Бялоус 1987].

Изучались и целые тексты. Как и в зарубежной лингвистической теории, для отечественной лингвистики текста были характерны лингвоцентрический и текстоцентрический подходы при изучении целого текста [Бухбиндер 1983а, б; Гак 1976; Гальперин 1981; Зильберман 1982; Золотова 1979; Квятковский 1974; Ковтунова 1979; Лосева 1980; Мороховский 1981, 1989; Москальская 1981; Откупщикова 1982; Фридман 1984; Хованская 19806; Чернухина 1984].

Лингвоцентрический подход основан на соотнесенности "язык-текст", текстоцентрический - на рассмотрении текста как содержательно-структурного целого без учета внетекстовых компонентов текстообразования. Названные подходы были обусловлены решением насущных задач, с которыми сталкивается наука в период ее становления: необходимо было определить объект исследования, дать имя науке', выявить категориальные признаки текста и его уровневые единицы и т.д.

В настоящее время лингвистика текста располагает достаточно полным списком выделенных категорий текста, что позволяет исследователю текста привлечь накопленный опыт по их изучению.

Категории текста - это те признаки, которые "получают свои конкретные форма реализации" [Гальперин 1981:22]. И.Р. Гальпериным одним из первых были выявлены и определены следующие основные категории текста^: информативность, членимость, когезия (внутритекстовые связи), континуум (временной и пространственный), ретроспекция и проспекция, автосемантия, интеграция, завершенность, модальность, подтекст [Гальперин 1981]. В последующем к этому списку категорий добавились семантика текста [Новиков 1983], О.Л. Каменской [Каменская 1990]), напряженность [Адмони 1994], эмотивность [Шаховский 19986] и др. В этот список включена сегодня категория интертекстуальности [Арнольд 1999; Schaar 1975; Riffaterre 1978; Beaugrande 1981]. Сразу подчеркнем, что в настоящем исследовании интертекстуальность значима и как категория текста, и как способ порождения текста.

В настоящее время список выявленных категорий и признаков текста достаточно внушительный. На основе работ разных авторов, занимающихся выявлением категориальных признаков текстов, Л.Г. Бабенко приводит список категорий и признаков применительно к тексту, а шире - к художественному тексту. Выделенный ею список категорий, как представляется, достаточно полный, в чем, собственно, и состоит ценность для настоящего исследования.

До сих пор нет устоявшегося названия. Об этом, в частности, говорит Н.С. Валгина и приводит такие обозначения дисциплины: "лингвистика текста", "теория текста", "структура текста", "грамматика текста", "стилистика текста" [Валгина 2004:9]. Также используются "лингвистический анализ текста", "коммуникативная лингвистика" [Городникова 1987].

^ Грамматические категории, по И.Р. Гальперину.

Однако здесь не обойтись без комментирующей части, поэтому далее наше наше изложение построим по принципу "точка зрения автора" и "точка зрения комментатора".

На первое место в списке категорий и признаков текста Л.Г. Бабенко ставит цельность (план содержания) и связность (план выражения) [Бабенко 2004:40], что не случайно, ведь данные категории универсальны, они свойственны как художественному, так и нехудожественному тексту. То, что данные категории поставлены рядом, есть следствие их взаимосвязанности и взаимообусловленности. Это в настоящее время является установленной истиной:

"цельность внешне материализуется в связности, связность обусловлена целостностью" [Бабенко 2004:42]. Установлено и то, что целостность и связность — это различные по своей природе категории. По словам Л.Г. Бабенко, связность "в большей степени лингвистична, она обусловлена линейностью компонентов текста, т.е. синтагматична"; целостность текста, напротив, "в большей степени парадигматична", поскольку представляет собой концептуальный текстовый смысл [Бабенко 2004:41]. Концептуальный текстовой смысл по своей сути является ментальной структурой, что дает все основания применить термин "концепт текста", которым сейчас активно пользуются в психологии познания, когнитивной лингвистике, дискурсивном анализе, лингвокультурологии (см.

определение концепта в последующем изложении настоящего исследования).

Такие категории, как информативность, интегративность, завершенность, хронотоп, модальность, эмотивность, экспрессивность, категория образа автора и категория образа персонажа, а также категории ретроспекции, проспекции и членимости, Л.Г. Бабенко группирует вокруг целостности и связности текста: "Целостность обеспечивается категориями информативности, интегративности, завершенности, хронотопа (текстового времени и текстового пространства), категориями образа автора и персонажа, модальности.

эмотивностн и экспресснвностн"; "Связность текста дополняется категориями ретроспекции/проспекцни и членимости" [Бабенко 2004:42].

Такая грунпировка категорий имеет право быть, однако возможен и другой подход. В связи с выделяемой отдельно абсолютной антропоцентричностью, как это делает Л.Г. Бабенко, категории образа автора и категории образа персонажа, категория модальности и др. окажутся сгруппированными вокруг названной категории. Или, в связи с выделяемой диалогичностью, категории проспекции и ретроспекции (особенно ретроспекция) будут "подчинены" категории диалогичности. Группировка категорий текста зависит от исследователя, от поставленных им задач, что на данном этапе настоящего исследования не является принципиальным. Важно другое, а именно то, что они выделены.

Еще несколько разъяснений. Наряду с термином "интегративность" будем использовать термин И.Р. Гальперина "интеграция" [Гальперин 1981], причем последнему отдадим наще предпочтение. Под термином "хронотоп" обычно объединяют то, что у И.Р. Гальперина нринято называть пространственным и временным континуумом. Для нас предпочтительнее говорить о художественном пространстве и художественном времени как важнейших категориях литературного прозаического произведения.

После целостности и связности в списке текстовых категорий Л.Г. Бабенко значится завершенность, а после абсолютной антропоцентричности, социологичности текста следует диалогичностъ художественного текста.

Автор настоящего исследования, вслед за Л.Г. Бабенко, считает абсолютную антропоцентричность и социологичность важнейшими категориями художественного текста и выражает согласие с предложенными Л.Г. Бабенко формулировками. Абсолютная антропоцентричность в краткой формулировке - это наличие в художественном тексте трех антропоцентров (автора, читателя, персонажа): "текст создается человеком, предметом его изображения чаще всего является человек, и создается он чаще всего для человека". Социологичность худоэюественного текста "означает, что он, с одной стороны, связан с определенным временем, эпохой, социальным устройством общества, а с другой — ^ сам выполняет социальные функции" [Бабенко 2004:42-43].

Диалогичностъ текста раскрывается со ссылкой на концепцию М.М. Бахтина, согласно которой любой текст является ответной реакцией на другие тексты, что само по себе говорит о его несамостоятельности, об открытости границ текста в мир текстов. То, что, по М.М. Бахтину, диалогичность также проистекает из природы самого художественного текста, не допускающей однозначности его толкования, есть еще одно доказательство бесконечности, открытости художественного текста.

Если диалогичность - это категория текста, то тогда дискуссионным становится вопрос о заверщенности текста. В связи с таким положением дел предi^ ставляется логичным завершенность поставить после диалогичности. Что касается категории заверщенности в перечне категорий Л.Г. Бабенко, то ее понимание не вступает в противоречие с включенной в список диалогичностью.

По поводу завершенности, в частности, сказано следующее: "Завершенность текста на первый взгляд связана с отдельностью его материального тела, материальной оболочки. Но для текстового целого важнее всего его контекстуально-смысловая завершенность. Хотя все исследователи художественного текста говорят об открытости, неисчерпаемости смысла литературного произведения, в то же время с точки зрения целей и задач автора и читателя можно говорить об актуальной завершенности текста" [Бабенко 2004:41].

Есть возражения по поводу термина "диалогичность", но не потому, что он не хорош, а потому, что автор настоящего исследования категорию, в основе которой лежит диалогичность, обозначил ныне устоявшимся термином "интертекстуалъностъ ".

Такие категории текста, как единство внешней и внутренней формы текста, развернутость и последовательность (логичность) текста, Л.Г. БабенК определяет, исходя из работы А.И. Новикова "Семантика текста и ее форО мализация" [Новиков 1983]. Приведем предложенные А.И. Новиковым определения внешней и внутренней формы текста. Внешняя форма - это совокупность языковых средств, реализуюшая замысел автора ("то, что дано непосредственному восприятию и должно быть осмыслено и понято"). Внутренняя форма - это "то, что понимается", т.е. "его содержание"; "это мыслительное содержание, которое формируется в интеллекте человека и соотносится с его внешней формой" [Новиков 1983:5]. Есть иная трактовка содержания текста.

Но И.Р. Гальперину, содержание является термином грамматики текста, соотносимым с информацией, заключенной в тексте как целом: "содержание по своему значению коммуникативно, поскольку оно обладает признаком завершенности" [Гальперин 1981:21]. Когда для нас существенным будет обращение к информации, заключенной в тексте, мы будем пользоваться этим термином в понимании И.Р. Гальперина или определением содержания А.В. Бондарко, которое, как представляется, не противоречит приведенному выше, подчеркивая лишь лингвистическую его природу. Но определению А.В. Бондарко, содержание текста (предложения) - это явление, структурированное лингвистически и определяемое как совокупность конкретных языковых значений, связанных определенными формальными показателями в их речевой реализации. Содержанию, по А.В. Бондарко, противостоит смысл, под которым понимается явление, структурированное понятийно, поскольку смысл представляет собой мыслительное образование, соответствующее результату понимания текста [Бондарко 1978:101]. Такое разграничение содержания и смысла согласуется с современным подходом: для отображения содержания в ментальной сфере человека сегодня приняты термины "смысл текста" или "концепт текста".

1т* Категории развернутости и последовательности (логичности) текста ф раскрываются Л.Г. Бабенко, как мы только что отмечали, со ссылкой на работу А.И. Новикова, в которой развернутость определяется как количественное соотношение главного предмета с другими предметами, находящимися в COOTношении темы и подтемы. Суть категории последовательности заключается в том, что при порождении текста должна существовать некая схема, отражающая порядок следования элементов содержания текста [Новиков 1983:25].

Здесь обойдемся без комментария, поскольку данные формулировки нас в целом устраивают.

Список категорий у Л.Г.Бабенко продолжают статичность и динамичность текста, напряженность текста, эстетичность текста, образность и интерпретируемость.

Остановимся прежде на категориях статичности и динамичности. Эти категории зависят, как подчеркивает Л.Г. Бабенко, от аспекта их рассмотрения, так как текст одновременно находится и в статическом состоянии, и в динамическом. Динамичность, согласно изложенной точке зрения, соотносима с процессом порождения и восприятия [Бабенко 2004:44], что в принципе соответствует предпринимаемому в настоящем исследовании подходу. Об этом И.Р.

Гальперин писал так: "Текст обладает двойственной природой - состоянием покоя и движения. Представленный в последовательности дискретных единиц, текст находится в состоянии покоя, и признаки движения выступают в нем имплицитно. Но когда текст воспроизводится (читается), он находится в состоянии движения, и тогда признаки покоя проявляются в нем имлицитно" [Гальперин 1981:19]. Для нас категории статичности и динамичности имеют значение и в плане их непосредственного выражения в художественном тексте, осуществляемом главным образом за счет чередования композиционноречевых форм.

Что касается напряженности текста, эстетичности текста и образности, то ограничимся исключительно общими формулировками. Это будет означать, что в особых комментариях с нашей стороны данные формулировки не нуждаются. Напряженность, глубоко исследованная В.Г. Адмони [Адмони 1994], является категорией текста, направленной на поддержание интереса читателя. Благодаря сочетанию динамичности изложения и ретардаций создается напряжение. Наивысшей точкой реализации напряжения в художественном прозаическом тексте является кульминация. Эстетичность текста отражает неповторимость творческой индивидуальности и ее отношение к действительности. Образность - способность текста вызывать систему представлений.

Суть интерпретируемости текста Л.Г. Бабенко раскрывает в следующих словах: "Если признать, что художественный текст по своей природе неоднозначен и предполагает не только в диахронии, но и при синхронном анализе множественность интерпретаций, то возникают вопросы относительно границ, предела этой множественности и относительно объективности осмысления и понимания текста. Думается, что системно-структурная организация художественного текста, семантика используемых в нем языковых единиц является основой объективности его интерпретации, а коммуникативная, прагматическая природа текста и социальная, культурная компетенция читателя допускает субъективность, неоднозначность его интерпретации" [Бабенко 2004:46].

Итак, краткий экскурс в историю филолого-линвистической теории текста свидетельствует о достижениях в плане изучения текста как лингвистического феномена. В этих достижениях мы видим опору для нашего исследования.

Значимы наработки исследователей по изучению как целого текста, так и его частей. Несомненную ценность для нас представляют исследования по изучению категорий текста и, в частности, текста художественного (информативности, членимости, связности, интеграции, завершенности, цельности, хронотопа, проспекции, ретроспекции, абсолютной антропоцентричности, модальности, развернутости и последовательности текста, интерпретируемости и др.), которые нами рассматриваются в преломлении к теории интертекстуальности.

Некоторые из перечисленных категорий текста не получили определений в рамках параграфа исключительно потому, что они по ходу изложения результатов настоящего исследования потребовали не кратких, а более развернутых характеристик.

1.2.2. Текст в контексте семиотической теории культуры В настоящее время понятие текста перенесено на многие жизненные явления. Так, благодаря психоаналитическим теориям и прежде всего теориям 3.

Фрейда [Фрейд 1990], К.Г. Юнга [Юнг 1997], Дж. Лакана [Lacan 1977], в качестве текстов рассматриваются сновидения. Дж. Лакан утверждал, что "сон есть текст", поскольку он "структурирован как текст" [Lacan 1977:161]. П.А. Флоренский сновидения рассматривал как переход жизни человека из мира видимого в мир невидимый. То, что сновидения есть тексты, следует из их анализа с точки зрения композиции и семантического наполнения: "сонная фантазия представляет нам ряд лиц, местностей и событий, целесообразно сцепляющихся между собой, т.е., конечно, не глубокой осмысленностью событий", "отдельные события, как бы ни казались они нелепыми, однако связаны в сновидении причинными связями", "сновидение... приводит к некоторому заключительному событию, являющемуся развязкой и завершением всей системы последовательных причин и следствий" [Флоренский 2001:7-8]. Э. Бенвенист сновидения уподоблял художественным текстам: "подсознание использует подлинную "риторику", которая, как и стиль, имеет свои фигуры"; "мы находим здесь и там все способы субституции, порождаемые табу: эвфемизм, намеки, антифразы, умолчание, литоту", а также метонимию, все виды метафор;

"синтаксис" сновидений напоминает стилистический прием эллипса" [Бенвенист 1974:126].

Расшифровка таких текстов - интересное занятие, относящееся, однако, к компетенции психоаналитических изысканий, а потому выходящее за рамки настоящего исследования.

В семиотике говорят о текстах "типа живописного полотна, рисунка, скульптурной композиции, архитектурного здания, фильма (в особенности с использованием минимума короткого монтажа и непрерывной точки зрения камеры), музыкального сочинения", поскольку все они "функционируют как непрерывные единства" [Иванов 2004:123].

Приведем еще одну трактовку текста. В.П. Руднев текст понимает предельно широко: "Улица города - Т., или совокупность Т. Названия улиц и номера домов, реклама и названия магазинов, дорожные знаки и светофор - все это несет информацию и считывается жителями города и приезжими. По одежде людей, идущих по улице, можно прочитать профессию, возраст, социальную принадлежность - военный, полководец, "новый русский", нищий, иностранец, хиппи, панк, чиновник, интеллигент", т.е. текстом "оказывается все на свете и не остается места для реальности". В соответствии с пониманием В.П.

Руднева, как он сам это подчеркивает, "реальность - это Т., написанный Богом, а Т. - это реальность, созданная человеком. Если мы не понимаем языка Т., он становится частью реальности, если мы знаем язык звериных следов, то для нас зимний лес - открытая книга" [Руднев 2003:460].

В связи с возможностью применения термина "текст" к разным семиотическим объектам особо следует остановиться на основных положениях семиотической теории культуры, благодаря которой наметилась ныне общая тенденция трактовки культуры как сложного семиотического образования.

Однако прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению основных положений семиотической теории культуры, представляется важным сказать несколько слов о проблеме культуры в целом, о традиционном подходе к определению культуры, а также упомянуть иные подходы. Такой ход изложения, на нащ взгляд, способствует созданию фона, на котором основные положения семиотической теории культуры становятся обозримыми.

Слово "культура" имеет множество смысловых оттенков. Говорят о культуре человечества, о культурах различных эпох (античной, средневековой, культуре Нового времени), о религиозных культурах (христианской, буддийской, исламской), о культурах этносов и различных социальных и профессиональных групп и даже о культуре отдельных личностей. Говорят о культуре речи, под которой понимается богатство и разнообразие речи, ее выразительность, ясность и понятность, точность и правильность [Введенская 1999:66]. Говорят о культуре ума, культуре чувств, культуре поведения, физической культуре.

Для обыденной речи привычны фразы "культурный человек" или "некультурный человек". В последнем случае культура служит оценочным понятием и относится к таким чертам личности, которые точнее было бы назвать не культурой, а культурностью.

Многообразие смысловых оттенков термина "культура" объясняется тем, что культура выражает глубину и неизмеримость бытия человека. Отсюда множество разнообразных трактовок культуры, предопределяемых, как правило, научной сферой применения данного термина и постулируемым при этом тем или иным автором научным подходом. Для Э. Сепира, например, важно было установить соотношение языка, мышления и культуры, поэтому культуру он определил как цивилизацию, взятую в той мере, в какой она воплощает национальный дух; под национальным духом Э. Сепир понимал исторически сложившийся способ мышления [Сепир 1993:469].

Согласно традиционному подходу, культуру (от латинского слова "cultura" - "возделывание", "обрабатывание") противопоставляют природе, признавая за культурой искусственно созданную человеком "вторую натуру" [Велик 1998:9]. Данное положение является отправным для многих теорий культуры, однако, как предупреждает П.С. Гуревич, оппозицию "природа-культура" необходимо использовать исключительно как научную абстракцию. По его мнению, в представлении о культуре как "второй натуре" обнаруживается некий

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

Носкольку культура представляет собой многоаспектное явление, научное осмысление феномена культуры ведется с разных позиций, отсюда результат наличие разнообразных теорий культур. Здесь достаточным будет сослаться на многочисленные публикации по проблеме культуры [Вежбицкая 1997; Верещагин 1980, 1990; Вундт 2001; Гумбольдт 1984; Гуревич 1994; Делез 1990;

Деррида 2000; Кассирер 1986; Коул 1977; Лосев 1982; Лотман 1999а, б; Сепир 1993; Сорокин 1997; Фрейд 1990; Фуко 1994, 1996; Хайдеггер 1993; Хёйзинга 1992; Юнг 1997; Casson 1981; Clyne 1981; Lacan 1977; Singor 1991; Triandis 1994]. В перечисленных трудах, составляющих лишь незначительную часть, и^ обширной библиографии, в которой содержатся различные концепции культуI ры, начиная от интерпретации культуры с позиции ученого-философа и заканчивая теориями культуры с точки зрения ученого-психоаналитика (Во избежание излишнего углубления в анализ различных теорий культур отошлем читателя к работе А.А. Велик [Велик 1998], в которой подробно рассмотрены разные концепции культуры).

В последнее время большое влияние приобрела семиотическая теория культуры, обусловленная развитием семиотики - науки о знаках, появившейся в начале XX века' и восходящей к идеям американского логика и философа Ч.

Пирса, который установил задачи и рамки данной науки, предложил определение знака и классификацию знаков [Pierce 1960]. Что касается классификации знаков (индексы, символы, иконы), то она получила настолько широкое ^ распространение, что стала неким обшим местом в различного рода исследованиях.

В последующем идеи Ч. Пирса получили развитие в работах Ч. Морриса [Моррис 2001] и Р. Карнапа [Карнап 1959]. Ч. Моррис, в частности, определил структуру семиотики, выделив в ней три раздела: семантику, изучающую отношение знаков к объектам; синтактику, исследующую отношения между знаками; прагматику, направленную на изучение использования и воздействия Несомненным вкладом в развитие семиотики явилось учение немецкого философа Э. Кассирера о символических формах. Феномен культуры Э. Касщ сирер выводил из факта несовершенства биологической природы человека, ^ф полагая, что в экстремальных условиях выживания человек смог обеспечить себе бытие в мире благодаря способности выработать определенные символы.

Производство символов - это последовательное самоосвобождение человека.

Язык, искусство, религия, наука - это различные стадии этого процесса. Культуру Э. Кассирер определил, таким образом, как многообразие связанных и упорядоченных символических форм [Кассирер 1986].

'Речь, конечно же, здесь идет о современной семиотике. Установлено, что истоки семиотики прослеживаются в классической древнегреческой традиции, в работах Блаженного Августина и его последователей. Подробно об истории семиотики, начиная с древних греческих мыслителей, см. у А.В. Кравченко [Кравченко 2001:43-52].

Напомним, что идея создания науки о знаках возникла также у Ф. де Соссюра [Соссюр 1977], который предложил для нее термин "семиология". Несмотря на общую идею создания науки о знаках, Ч. Пирс и Ф. де Соссюр поразному представляли себе основания этой науки, расходились они и в понимании знака. Ч. Пирс представлял семиотику скорее как раздел математики, Ф.

де Соссюр семиологию определил как психологическую науку. В отличие от Ф. де Соссюра, Ч. Пирсу и его последователям свойственно широкое определение знака: под знаком понимается некий материальный носитель, представляющий другую сущность. Такое определение знака распространяется на разнообразные объекты: естественные и искусственные языки, неязыковые системы коммуникации, искусство, литературные произведения и т.д.

В отечественной науке семиотика получила развитие в трудах ТартускоМосковской лингвистической школы, которая, осуществив переход от изучения "простых" систем (дорожные знаки, карточные игры и т.д.) к исследованию "сложных" знаковых систем (мифология, фольклор, литература и искусство), в итоге подошла к осознанию знаковой природы культуры в целом. Одним из первых понятие знака к культуре применил Ю.М. Лотман. Культура как знаковая система, по Ю.М. Лотману, является посредником между человеком и окружающим миром. Она выполняет функцию отбора и структурирования информации о внешнем мире [Лотман 1999а, б].

Развитию семиотической теории культуры способствовали французские философы и литературоведы, многие из которых постепенно перешли от структуральной к постстуктуральной общетеоретической парадигме. История данного течения связана с такими именами, как М. Фуко [Фуко 1994, 1996], Ж.

Деррида [Деррида 2000], Ж.-Ф. Лиотар [Лиотар 1998], Ж. Делез и Ф. Гваттари [Делез 1990; Deleuze 1992], Р. Барт [Барт 1989], Ю. Кристева [Kristeva 1967, 1978]. Перешагнув границы Франции, постструктурализм является теперь широко распространенным научным течением, характерным для стран Европы и США [Belsey 1980; De Man 1971; Hassan 1987; Norris 1988; Sarup 1988;

Suleiman 1986; Young 1981; Zavarzadeh 1976].

И.П. Ильин говорил о неоднородности данного научного направления, о его смыкании с постмодернизмом (имеется в виду не литературное, а общефилософское течение) и деконструктивизмом, об отсутствии четких границ между ними и вытекающей отсюда возможности использовать как близкие по значению термины "постструктурализм", "постмодернизм" и "деконструктивизм" [Ильин 1998:44]. Чтобы не вносить нежелательной терминологической путаницы, выберем термин "постструктурализм", под которым будем иметь в виду обобщенное название для разных научных течений, объединяемых по принципу более или менее единого научно-методологического подхода к осмыслению культуры, сложившихся в 1970-1980-х годах на основе преодоления и трансформации структуральной парадигмы.

Основным постулатом семиотической теории культуры является положение о культуре как системе знаков. Согласно этому положению, каждая культура представляет собой определенную систему знаков. Естественный язык, язык математики, нотная запись и т.д. - примеры знаковых систем, при помощи которых осуществляется кодирование феноменов культуры, хранение знаний человека о мире. Феномены культуры становятся, таким образом, знаковыми сущностями, в которых внешне воспринимаемая форма наделена значением.

Однако доступ к значению является уделом посвященных, т.е. тех, кто владеет знаниями о кодировании и декодировании семиотических систем. В связи со сказанным можно утверждать, что культурные знаки - это знаки, наделенные неким тайным значением [Сакун 2001:249].

Из положения о культуре как знаковом образовании вытекает тезис о культуре как тексте или мире как тексте. Все явления культуры, исходя из данного тезиса, есть тексты. Идеологом концепции сплошной текстуализации или теории "текста без берегов" является Ж. Деррида, которому принадлежит следующее высказывание: "Для меня текст безграничен. Это абсолютная тотальность... Это означает, что текст - это не просто речевой акт. Допустим, этот стол для меня текст. То, как я воспринимаю этот стол,— долингвистическое восприятие - уже само по себе для меня текст"^ (цит. по В.Е. Хализеву [Хализев 2000:246]). Поскольку все, что существует в мире, есть текст, субъект неизбежно находится внутри текста. В результате его сознание есть тоже некая сумма текстов. Под текстом, таким образом, понимается решительно все, что порождает и воспринимает человек. Весь мир, в конечном итоге, есть безграничный и бесконечный текст.

1.3. "Текст" и "текстовое пространство" как исходные понятия Здесь нас, прежде всего, будут интересовать филолого-лингвистические определения текста. Их в настоящее время существует большое количество.

Для примера приведем несколько определений. Э. Агрикола определял текст как языковой знаковый комплекс, образованный по правилам грамматики, создающий содержательную, законченную, протяженную, конечную, интегрированную и упорядоченную последовательность предложений, которые обеспечивают линейное развертывание темы от тематического ядра [Agricola 1979]. По определению З.И. Тураевой, текст - это "некоторое упорядоченное множество предложений, объединенных различными типами лексической, логической и грамматической связи, способное передавать определенным образом организованную и направленную информацию. Текст есть сложное целое, функционирующее как структурно-семантическое единство" [Тураева 1986:11]. По М.Я. Дымарскому, текст - это "системно-структурное образоваСм. также трактовку текста В.П. Руднева [Руднев 2003:460].

Само слово "текст" имеет разветвленную этимологию: лат. textum - ткань, одежда, связь, соединение, строение, слог, стиль; textus - снлетение, структура, связное изложение; texo ткать, сплетать, сочинять, переплетать, сочетать [Руднев 2003:457].

^См., например, работу Л.Г. Бабенко [Бабенко 2004:27-30], в которой приводится достаточно длинный список различных определений текста.

ние, обладающее упорядоченной (иерархической) организацией, которая обеспечивается связностью - глубинной и поверхностной, локальной и глобальной, что в итоге оказывается необходимым условием реконструкции получателем целого" [Дымарский 2001:24-25].

Еще несколько дефиниций. Текст можно определить "как единицу коммуникации, где единицы системы языка служат средством его реализации, а содержание задается мыщлением" [Городникова 1987:7-8]. Текст "представляет собой комплексную коммуникативную лингвистическую единицу высщего языкового уровня с собственными структурно-семантическими характеристиками, отличающимися от других лингвистических единиц" [Шварц 1987:236].

Текст - это "особым образом представленное знание: вербализованное знание и фоновое знание" [Валгина 2004:15].

В приведенных выще определениях прослеживаются разные подходы к изучению текста. Однако анализ этих определений, а также анализ определений из разных источников имеют общую часть: текст - это структурированное по определенным законам сложное образование, состоящее из взаимосвязанных единиц. Это единство служит для передачи законченного содержания, отвечающего целям коммуникации.

Следует отметить, что лингвисты прищли к выводу о том, что объем при определении текста не является релевантным признаком. Таким образом, текстом можно считать не зависящее от объема речевое образование, обладающее признаком заверщенного смыслового единства и коммуникативной значимостью. Данные критерии могут быть применены к отдельному слову, предложению и даже букве [Арнольд 1999; Береговая 2000; Бухбиндер 1983а; Горелов 1997; Москальская 1981; Халлидей 1980; Grosse 1976].

Приведем рассуждения И.Н. Горелова и К.Ф. Седова: "Видим перед собой табличку "Выхода нет" (перед лестницей в метро). Вроде бы предложение, да еще очень пессимистичное. Но табличка эта висит перед лестницей в метро.

Получается, что никакому пессимизму автор не предавался - просто указал, что именно в этом месте из метро выйти нельзя, надо искать место с табличкой "Выход", Казалось бы - одно слово, а содержит всю необходимую нам для данной ситуации информацию. Это - текст, как и многие другие тексты: "Осторожно!", "Не ходить!" (текст понятен, словесная часть как бы слита с несловесным фрагментом действительности - газоном или клумбой), "Продуктовый магазин", "Цветы", "Зоопарк"... Несомненными текстами... являются буквы "Т", "А", "М" (метро, например)" [Горелов 1997:51-52].

В свое время О.И. Москальская также отмечала, что поскольку объем - это не характеристика текста, то этим термином могут быть обозначены различные речевые единицы. "Под "текстом" понимается, - писала О.И. Москальская, - с одной стороны, любое высказывание, состоящее из одного или нескольких предложений, несущее в себе по замыслу говорящего законченный смысл, а с другой стороны, такое речевое произведение, как повесть, роман, газетная или журнальная статья, научная монография, документы различного рода и т.п....В качестве текстов рассматриваются также части целого речевого произведения — главы, параграфы, абзацы" [Москальская 1981:12].

В связи с признанием текстового статуса за "несверхпредложенческими" речевыми образованиями уместно вспомнить проводимую И.В. Арнольд аналогию с математическим понятием множества: "Подобно тому, что в математике множество считается множеством, даже если оно содержит только один элемент, а возможны и пустые множества, так и в языке слово может состоять из одной только морфемы, предложение - из одного слова, а текст - из одного предложения. Вероятность таких случаев невелика, но они не исключаются" [Арнольд 1999:149].

Поскольку в настоящем исследовании нам предстоит иметь дело со словесными текстами, обладающими протяженностью, критерий объема текста оказывается значимым. Вместе с тем, что важно, в нашем исследовании основным Т П М текста является не просто текст, а текст художественный. Эти особенИО ности учтены в предложенном И.Р. Гальпериным определении текста, ставшем хрестоматийным. Под текстом понимается "произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда основных единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку" [Гальперин 1981:18].

Определение И.Р. Гальперина, действительно очень удачное, не может нас удовлетворить полностью по одной важной причине: хотя оно и учитывает влияние текстового пространства на процесс текстообразования, акцент на этом влиянии не делает.

Прежде чем внести в предложенное И.Р. Гальпериным определение текста необходимую для настоящего исследования переакцентуацию, подчеркнем, что создание текста в соответствии с определенным типом текста, наличие в нем определенной композиционной модели и идентифицирующих знаков предопределено существованием и действием текстового пространства, обеспечивающего созданному тексту его последующее вхождение в мир текстов. Существованием и действием текстового пространства также предопределены различного рода цитаты, порой в изобилии включенные в порожденные тексты.

Итак, под текстом в настоящем исследовании будем понимать завершенное по отношению к замыслу автора произведение речетворческого процесса, создаваемое в условиях существования и влияния текстового пространства.

Для термина "текстовое пространство" синонимами являются: "пространство текстов", "мир текстов", а также заимствованные у Ю.М. Лотмана термины "семиосфера" и "семиотическое пространство" [Лотман 19996]. Выбор в пользу первого термина обусловлен исключительно тем, что для нас предпочтительным является термин "текст".

Семиосфера, или семиотическое пространство, по Ю.М. Лотману, состоит из разных языков, не обязательно вербальных. Будет достаточным привести цитату, чтобы уяснить, что имеется в виду под термином "язык": "разные языки имеют различные периоды обращения: мода в одежде меняется со скоростью, несравнимой с периодом смены этапов литературного языка, а романтизм в танцах не синхронен романтизму в архитектуре" [Лотман 19996:167].

Под языком, таким образом, понимается любая семиотическая система (в том числе и текст).

С целью более ясного представления об устройстве семиосферы Ю.М. Лотман приводит ее образный аналог: "Представим себе в качестве некоторого единого мира, взятого в синхронном срезе, зал музея, где в разных витринах выставлены экспонаты разных эпох, надписи на известных и неизвестных языках, инструкции по дещифровке, составленные методистами пояснительные тексты к выставке, схемы марщрутов экскурсий и правила поведения посетителей. Поместим в этот зал еще экскурсовода и посетителей, и представим себе это все как единый механизм (тем, в определенном отношении, все это и является). Мы получим образ семиосферы. При этом не следует упускать из виду, что все элементы семиосферы находятся не в статическом, а в подвижном, динамическом соотнощении, постоянно меняя формулы отнощения друг к другу" [Лотман 19996:168].

Исходя из сказанного здесь и из положений о семиосфере, изложенных в работе Ю.М. Лотманом [Лотман 19996], перейдем к обобщениям. Семиосфера, по Ю.М. Лотману, представляет собой хранилище текстов, написанных в разные эпохи на разных языках (напомним, что под языками имеются в виду как вербальные, так и невербальные тексты, что, впрочем, вытекает из самих названий "семиосфера" и "семиотическое пространство"). Семиосфера - это межкультурный фонд семиотического опыта, из чего следует, что семиотическое пространство - это глобальное образование, огромный пласт культуры в целом. Статика для семиосферы не свойственна: как обновляются фонды музея, так и обновляются фонды семиосферы. Семиосфера включает текстопорождающее устройство: участников, семиотический опыт, языки как средство для текстопорождения, созданные тексты, "зарезервированное пространство" для еще не созданных текстов.

Применительно к нашему исследованию текстовое пространство определим как сумму всех созданных вербальных и невербальных текстов, служащих источником для порождения текстов.

1.4. Интегральный подход к изучению текста как тенденция и как необходимость На этапе своего становления лингвистика текста стремилась не столько установить связи со смежными дисциплинами, сколько отмежеваться от них, что было обусловлено определением статусных характеристик текста как именно лингвистического явления.

Начиная с 1970-х годов (интенсивно с 1980-х годов), в недрах чисто лингвоцентрического и текстоцентрического подходов к анализу текста, которые не утратили своей значимости в настоящее время (см., например, не так давно изданные работы М.Я. Дымарского [Дымарский 2001] и Г.А. Золотовой [Золотова 1998]), началось переосмысление текста как коммуникативного события.