«Московский изразец в пространстве городской культуры конца XV – XVII века ...»

Вскоре появляются московские варианты изразцов с изображением херувима в виде крупноформатных и чуть меньших по размерам изразцов с надписью «Херувим» (церкви Ермолая на Садовой, Троицы в Хохловке, Успения в Гончарах, Николы на Болвановке, соборе и колокольне Николо-Перервинского монастыря, трапезной Свято-Андроньева монастыря).

Значительно реже изображение херувимов встречается на карнизных изразцах (колокольни церквей Николая в Хамовниках и Николая Явленного на Арбате).

Другую группу фасадных изразцов, назначение которых определялось их тематикой, составляют изразцы с изображением креста, одним из наиболее устойчивых символических изображений средневековой христианской иконографии, имеющим различия. Это изразцы с каноническим трехступенным изображением Голгофы, включающим в себя восьмиконечный крест, – главный элемент композиции, холм – округлая форма у подножия креста – и череп Адама (колокольня церкви Троицы в Зубове) и другой вид – четырехконечный, Немецкая керамика: Каталог выставки. Л., 1984. С. 12.

Квитницкая Е.Д. Малоизвестные зальные сооружения Белоруссии конца XV – начала XVI в. // АН. – 1967. – № 16. – С. 9. К сожалению, автор не дает ссылку на источник, из которого почерпнуты эти сведения.

равносторонний, с расширяющимися концами (Спасо-Андроников монастырь, колокольня Николо-Перервинского монастыря, церковь Успения в Гончарах)607.

Разновидность изразцов с христианской символикой представлена фасадными изразцами с изображением восьмиконечной («вифлеемской») звезды (колокольня Николо-Перервинского монастыря, церковь Успения в Гончарах).

Хотя их не следует, видимо, считать иконами в прямом смысле слова, им тем не менее отводилась в украшении храмов программная и доминирующая роль. Неслучайно эта группа изразцов использовалась в памятниках только в сочетании друг с другом, но не с другими вариантами сюжетов. Находясь в составе фризов и в ширинках как отдельные вставки, изразцы с крестами, херувимами и восьмиконечной звездой как религиозные символы, входившие в систему декора храмов, не имели регламентированного места и количества, они являлись частью общего убранства, рассчитанного в том числе и на декоративный эффект.

Шестую группу московских фасадных изразцов XVII в. составляют изразцы с геральдическими мотивами – изображением двуглавого орла, которые из бытовой, массовой сферы были выведены в область государственной символики608. В это столетие герб Российского государства в образе царственного геральдического «орла» продолжает утверждаться в массовом сознании всеми доступными средствами. Так, программа утверждения символа Российскогогосударства получила наглядное воплощение в Московском Кремле установлением в 1654 г. кованого двуглавого орла на шатре Спасской башни, а в 1688 г.

– украшением подобным образом Троицкой и Боровицкой башен.

К этому времени это изображение на изразцах уже было представлено в «сюжетном калейдоскопе» первых печных терракотовых изразцов конца XVI – первой половины XVII в.

География бытования подобных изразцов носила всероссийский характер и свидетельствовала о повсеместности распространения этого изображения, которое вовсе не являлось привилегией столичных мастеров. Присутствие большого количества орлов на красных печных изразцах конца XVI – первой половины XVII вв. и их широкую распространенность можно объяснить отсутствием каких-либо специальных «санкций» на их использование (и производство).

Невозможно не отметить уникальные по обилию видов изразцы с крестами в церкви Иоанна Богослова Вяжищского монастыря. Подробнее см.: Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца ХVII в.... С. 259.

Баранова С.И. Геральдические орлы в московской фасадной керамике XVII в. – элемент декора и эмблема государства // Искусство христианского мира. М., 2004. Вып. 8. С. 260–270.

Значительно реже геральдические орлы встречаются на печных муравленых и ценинных изразцах, о чем свидетельствуют музейные собрания и сохранившиеся описания609. Принято считать, что использование этого сюжета в бытовых интерьерных изделиях было исключительно декоративным, но вряд ли можно говорить о случайности выбора этого изображения в печах, предназначенных для царских, боярских, церковных интерьеров.

В середине ХVII в. белоглиняные муравленые изразцы с двуглавым орлом украсили два московских храма – церковь Воскресения Христова в Гончарах и церковь Рождества Богородицы в Путинках. Подобные изразцы встречались в убранстве храмов и за пределами Москвы610. Однако во всех сооружениях небольшие, печные размеры изразцов, мелкий рисунок с низким рельефом, почти не просматривающийся с высоты размещения, обозначали скорее цветовое (зеленый цвет) присутствие изразца. Тем не менее сам факт использования в убранстве храмов изразцов с геральдической – государственной – символикой был, очевидно, не случаен.

Изразцы с изображением орлов (синего двуглавого орла с желтыми головой и когтями на белом фоне) на стенах церкви Николая на Берсеневке и палат А.С. Кириллова и изразцы (с изображением желтого двуглавого орла в круглой зубчатой рамке на бирюзовом фоне) на церкви Николая в Столпах появились, видимо, не случайно. Еще в середине ХIХ в. это отмечали первые исследователи церкви Николая на Берсеневке: «Украшение зданий двуглавыми орлами всегда служит признаком или сооружения их по воле Царя, или на Царское иждивение»611 или: «...двуглавыя орлы в коронах, изображенные на кахельных клеймах, дают повод думать, что и благочестивый Царь Алексей принимал участие в устроении сего храма»612.

Так, в обширной коллекции облицовочной керамики музея «Коломенское», насчитывающей около предметов, представлены лишь три печных муравленых изразца с изображением геральдического орла и отсутствуют полихромные. В кельях Покровского монастыря в Суздале находилась печь с многоцветным изразцом «с изображением, чрезвычайно выпуклым, двуглавого орла с коронами над головой» (Иванов А.И. Забытое производство: Очерк изразцовой промышленности Владимирского края. Владимир, 1930. С. 28–29); в церкви Успенского монастыря в Александрове – печь с изразцами «с двуглавыми коронованными орлами, покрытыми желтою краскою по зеленому полю» (Тихонравов К.Н. Древности Владимирской губернии // Зап. Отд-ния русской и славянской археологии Имп. археологического общ-ва. СПб., 1851. Т. 1. С. 24); в палате князя А.В. Голицына – сложенная в 1685 г. «печь орлистая», которая, судя по времени и месту размещения, была многоцветной (см.:

Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках... С. 598).

Муравленые изразцы с гербовым орлом использовались в убранстве церкви Зосимы и Савватия (1637 г.) в Троице-Сергиевом монастыре, соборе Троицкого монастыря (1642–1643 гг.) в Муроме, соборе Воскресенского монастыря в Угличе (1670-е гг.). Особняком в этом ряду стоит изразец с изображением двуглавого орла с тремя коронами и надписью над ним: «ОР Ь(Е)ЛЪ ПТИ(ЦА) ЦА (РС)КА Я», входивший в серию из муравленых изразцов московского производства, украшавших церковь Троицы в Костроме. Подробнее см.: Розенфельдт Р.Л.

Изразцовый фриз церкви Троицы в Костроме...

Сахаров И.П. Ценинные произведения // Зап. Отд-ния русской и славянской археологии Имп. археологического общ-ва. СПб., 1851. Т. 1. С. 78.

Снегирев И.М. Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества. М., 1852. С. 31.

Изразцы из церквей отличает близость к западнорусским, белорусским изделиям, среди которых была широко распространена геральдическая тематика, в том числе в виде многочисленных орлов, гербов должностных или частных лиц, часто в сочетании с монограммами.

Можно было ожидать, что развитие производства архитектурно-декоративной керамики и появление многоцветных изразцов, обладавших выразительными цветовыми качествами и монументальностью изображения, позволит более наглядно продемонстрировать государственную символику, а широкое использование полихромных изразцов в декоре памятников Москвы второй половины XVII в. сделает этот сюжет повсеместным. Однако сведений об использовании подобных изразцов в фасадной керамике столицы оказалось меньше, чем предполагалось, как и сохранившихся в музейных собраниях фрагментов декора или уцелевших памятников.

Следы «царских птиц» удалось обнаружить лишь на памятниках 1690х гг., когда в изразцовом убранстве Москвы появились крупные композиции с гербовым орлом, размещенные на нескольких изразцах, занимающие особое место в московском керамическом декоре и, без сомнения, – в утверждении государственного герба. Этому способствовал монументальный характер этой керамики, выраженный в укрупненном масштабе, в четких и ясно читаемых формах. Почти одновременно в конце XVII в. изразцовые гербовые орлы украсили первые общественные сооружения Москвы – Сухареву башню и Главную аптеку, архитектурные доминанты города новой – Петровской эпохи с водруженными на башнях коваными российскими гербами.

Особое место в Москве и за ее пределами получили четырехчастные панно, аналогичные сухаревским, изготовленные в Гончарной слободе613.

Другой вид монументальной керамической композиции с изображением двуглавого орла был использован в убранстве Главной аптеки, о которой архитектор Н.В. Никитин, участвовавший в разборке изразцового декора, сообщал в своей «корреспонденции»: «В числе сохраненных 580 (?) изразцов замечателен черный двуглавый орел на золотистом фоне на пяти крупных изразцах (одного изразца недостает); ряд этих орлов составлял фриз под главным карнизом здания»614.

Фрагмент панно, представляющий «ассортимент» государевых мастеров, входит в состав фриза на трапезной церкви Успения в Гончарах.

Никитин Н.В. Корреспонденция из Москвы // Зодчий. – 1875. – № 1. – С. 12.

Композиция-раппорт состоит из пяти изразцов, размещенных в два ряда (размеры отдельных изразцов колеблются в пределах 33,5– 34 34 36 см), на которых размещается на двух вверху и трех внизу изображение двуглавого орла с мечом и скипетром и венцами на головах. Два нижних боковых изразца содержат изображение лапы, которая является частью следующего орла. Цвета фонов сохранившихся изразцов разные – белые и бирюзовые, рисунок одинаков. Мощное, с высоким (от 1 до 3,7 см) рельефом изображение орла с сильно выгнутой шеей, широкими крыльями, пышным оперением чрезвычайно декоративно. Особую нарядность ему придает раскраска с необычайно чистыми и яркими цветами поливы бирюзового, желтого, синего, белого и коричневого цветов. Сочная окраска, размеры и четкость непрерывного рисунка превращали фриз в декоративную доминанту сооружения.

свидетельствует о высоком творческом и профессиональном уровне представителей столичной школы ценинного дела. Уникальность крупных керамических гербовых орлов свидетельствует также о некоторой привилегированности столичных мастеров в изготовлении подобных изделий, в получении своеобразных специальных – царских (государственных) заказов.

В архитектурной керамике Москвы раппорт из Главной аптеки не имеет аналогов.

Панно, схожие с «сухаревскими», встречаются чаще. Во время реставрационных работ в церкви Воскресения в Пленицах в Андреевском монастыре были найдены изразцы, составлявшие четырехчастные панно с изображением гербового орла, размеры которых (55,5 48,5 см, отдельного изразца 27,5 24 см) и высокий рельеф (до 2 см) предполагали их фасадное использование. Однако изразцы имеют сильно закопченную поверхность в области румпы, что свидетельствует об их использовании в печной облицовке. Возможно, это было вторичное использование изразцов, и подобные примеры нам известны615.

Предположение об использовании этих изразцов в какой-либо из монастырских построек (одна из которых – церковь Андрея Стратилата – уже была украшена в 1670е гг.

изразцовой композицией «павлинье око») может быть не беспочвенным, если вспомнить историю монастыря, основанного по приказу царя Алексея Михайловича Романова, существовавшего на средства государственной казны и принимавшего в монастырь только по царскому указу. Монастырь был известен своей ученой обителью – первой в Москве, которую Известны также примеры использования крупных вставок в облицовке печи. Это панно с изображением птиц и плодов, которое использовано в облицовке печи в Рязани, а также панно с двуглавым орлом из раскопок Андреевского монастыря. Не вызывает сомнения, что как в первом, так и во втором случае это примеры вторичного использования изразцов. Об этом свидетельствует, например, облицовка печи в палатах архиепископа в Спасском монастыре в кремле в Рязани, в которой среди изразцов встречаются изделия XVIII в.

возглавлял киевский иеромонах Епифаний Славинецкий, много сил отдававший делам Московского Печатного двора. Ученая и просветительская деятельность братии привлекала и молодого царя Петра, и его сподвижников, неоднократно посещавших в первой половине 1690х гг. в монастыре старца Авраамия, возглавлявшего оппозиционный к боярскому правительству кружок. Затем отношения с царем осложнились, и в 1697 г. старец Авраамий был сослан в Голутвин монастырь616.

Можно предположить, что изготовленные в 1690е гг., до опалы Авраамия, гербовые панно предназначались для одной из монастырских построек. Появление подобных панно могло быть, например, связано с победными походами царя на Азов в 1696 г., о чем свидетельствуют изображенные в лапах орла скипетр и перуны (громовые стрелы), символизирующие воинское могущество. Возможно, они предназначались для строящейся в 1690е гг. церкви Воскресения в Пленицах, освященной в 1703 г. Гипотетичность нашего предположения не исключает возможного предназначения этих панно для облицовки церкви, которые или не были использованы по назначению, или были сняты и использовались затем в печной облицовке.

Из других известных нам примеров отметим сохранившийся фрагмент панно – изразец с хвостом и лапой орла в составе фриза на фасаде трапезной московской церкви Успения в Гончарах (1702), попавший туда, скорее всего, случайно. Разрозненные фрагменты аналогичного панно встречаются и в покрытии Крутицкого теремка.

Преображенской церкви Саввино-Сторожевского монастыря, построенной по приказу царевны Софьи и освященной в 1693 г. Изразцовый наличник завершается двумя изразцами, на которых помещена лишь верхняя часть панно двуглавого орла. Незавершенность композиции может свидетельствовать как о более поздней вставке в готовую кладку, так и об использовании части привозного, московского, панно в процессе строительства. Аналогичное, но целое панно использовано на южном фасаде Троицкого собора в Соликамске (1684–1697), достроенного на государственные средства, два панно – на южном фасаде Покровской церкви в Серпухове, перестроенной в ХVII в. на средства царя Алексея Михайловича, а затем Нарышкиных617.

Подробнее см.: Румянцева В.С. Андреевский училищный монастырь в Москве в XVII в. // Культура средневековой Москвы XVII века. М., 1999. С. 292–304.

Четырехчастное изразцовое полихромное панно XVII в. с изображением двуглавого орла украшало южный фасад церкви Покрова Высоцкого монастыря в Серпухове. Ныне панно экспонируется в городском музее «Троицкий собор».

Если говорить о всей совокупности изображений геральдических орлов на изразцах XVII в., то в общих чертах они соответствовали иконографии государственного герба, их можно отнести скорее к гербовым композициям. Часть признаков герба не получила в них четкого отражения. Так, изразцы отражают эволюцию изображения с точки зрения одного из главных признаков – положения крыльев: на ранних красных изразцах двуглавый орел изображен с опущенными крыльями, в царствование Алексея Михайловича крылья у орла «поднимаются» вверх. При этом на изображениях часто отсутствует третья корона, в том числе на изразцах, сделанных после коронованного в 1625 г. тремя коронами орла и его появления в 1645 г. на большой государственной печати. Двуглавый орел на изразцах XVII в. мог совсем не иметь регалий либо иметь скипетр и меч или скипетр и трезубец, а держава встречается лишь в одном случае за пределами Москвы.

Избирательное использование гербовых орлов в печных изразцах при одновременном, но кратковременном появлении на фасадах вплоть до 1690х гг, может означать, что с утверждением царствующей династии эти изображения стали если не монополизироваться, то регламентироваться властью.

Новый этап в воспроизведении двуглавых орлов, уже в качестве неоспоримой эмблемы Российского государства, начался в царствование Петра618. Царскую государственную санкцию получили, наряду с другими средствами пропаганды, и изразцовые панно со всеми необходимыми элементами герба на первых общественных зданиях Москвы. Изразцы с этой тематикой из бытовой, массовой сферы были выведены в область государственной символики.

По справедливому замечанию В.П. Выголова, «в декоре архитектурных построек герб выступал в качестве эмблемы государства, т.е. обладал общественным содержанием»619.

В свою очередь, появление и распространение архитектурных изразцовых композиций московского производства с изображением двуглавого орла, относящихся к 90-м гг. XVII – началу XVIII в., было вызвано возросшей ролью государственного герба как одного из самых активных публичных и наглядных средств распространения государственных идей, которое было инспирировано царем Петром I. Наличие такого изображения подчеркивало статус памятника, а художественные качества ценинных изразцов оказались в этом случае как нельзя более кстати, эффектно и ярко воплощая державную идею. Художественные и технологические Этот символ абсолютизма получает еще большее распространение в самых разных жанрах. «Мысленный наш Орел царь Петр Алексеевич...» становится героем проповедей Стефана Яворского, отождествляющего царя и орла.

Не без участия Петра I образ «Орла российского» становится излюбленной эмблемой триумфальных врат и фейерверков в честь побед в Северной войне. Примеры можно продолжить.

Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца ХVII в.... С. 257.

приемы, выработанные во второй половине XVII в. – времени расцвета производства полихромной керамики, этому немало способствовали. Можно считать, что использование изразцов с геральдическими орлами в фасадной керамике Москвы второй половины XVII в.

носило программный характер, т.е. являлось утверждением эмблемы государства.

Седьмую группу в керамическом декоре Москвы занимают керамические надписи620.

Мемориальные посвятительные (строительные) «летописи» на внешних стенах и в интерьере храма представляют особый интерес: они обычно тесно связаны с группой заказчиков высокого статуса и, кроме того, демонстрируют устойчивость византийской традиции оформления храмов. Первые монументальные надписи появились на Руси вместе с первыми творениями византийских зодчих. Традицию открывают фрагменты мраморного фриза с греческими буквами, найденные при раскопках Десятинной церкви Киева621, но впоследствии надписи выполнялись в основном в той же технике, что и роспись храмов, – во фреске.

Керамические надписи известны по памятникам ХVI в. Пскова 622, Старицы623, Звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря624. В 1644 г. керамическая надпись, рассказывающая об истории строительства, украсила фасады церкви Рождества Христова в Ярославле625. В конце XVII – начале XVIII ввю керамические надписи использовались в Как известно, древнерусская лапидарная эпиграфика включает несколько больших разделов по содержанию (надгробные, строительные, бытовые и др. надписи) и технике исполнения (резные по камню, граффити, депинти и др.). Все они давно осознаны как отдельные группы, кроме одной технологической подгруппы – керамических поясов-надписей, которые еще не стали предметом самостоятельного изучения. Причина в малочисленности и фрагментарности сохранившихся образцов, в их труднодоступности, но главное – в особых свойствах этой группы, оказавшейся в области рассмотрения архитектурного декора и, отчасти, среди традиционных памятников эпиграфики.

Архипова Е.И. Резной камень в архитектуре древнего Киева (конец X – первая половина XIII в.). Киев, 2005.

С. 24–28.

Плешанова И.И. Псковские архитектурные керамические пояса // СА. – 1963. – № 2. – С. 211–216; Земля Псковская. Л., 1972. С. 183, 185.

Жизневский А. Изразцы на Старицком соборе, построенном в 1561 г. Тверь, 1888. С. 6–7; Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Древний Борисоглебский собор в Старице. М., 2008. 112 с.; Яганов А.В. К вопросу о керамической храмозданной надписи Старицкого Борисоглебского собора XVI века // Вопросы эпиграфики. М., 2010. Вып. 4.

С. 288–303.

Шеляпина И.С. Археологическое изучение памятников архитектуры начала ХVI в. в Саввино-Сторожевском монастыре // Средневековая Русь. М., 1976. С. 306.

Добровольская Э.Д. У истоков каменного посадского зодчества Ярославля...

Зеленецком626 и Вяжищском монастырях под Новгородом627, в Благовещенской церкви в Тобольске628. В ряде случаев уцелели лишь фрагменты надписей.

Особое место среди памятников эпиграфики XVII в. занимают керамические надписи Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря629, находившиеся снаружи – на барабане крестовой части – и внутри – на керамических иконостасах, по периметру крестовой части под сводами и по окружности верхнего яруса ротонды под шатром630.

В Москве известны два памятника, на которых находились керамические храмозданные надписи: собор Покрова на Рву и церковь Адриана и Наталии в Мещанской слободе.

Появление надписи на соборе Покрова на Рву было связано с ремонтными работами, которые проходили в 1683 г., о чем свидетельствует сохранившийся документ: «Мая 20... около пределов сделана подпись летописная ценинная на образцах, а куплено тое подписи образцов у тяглеца у Петрушки Андреева гончара 560 образцов, а по уговору за те образцы за десяток по 13 алт. по 2 ден. и за те ему образцы за 311 образцов 12 руб. 14 алт. 4 ден. прибиты летописные ценинные слова, за гвозди и за серу рубль 11 алт.»631.

До недавнего времени по вопросу размещения надписи высказывались различные предположения. Более точные сведения дает смета архитектора Ивана Яковлева 1780 г., в которой отмечено: «Над соборной церковью Покрова сверх шатра и шеи глава покрыта золочеными листами, крест прежними цепями прикрепить. Два карниза с городками и под шатром облом, покрытыя жестью с подзорами… покрыть жестью ж… шатер, покрытой луженою гончарной черепицею, за ветхостию отпадением многих черепиц, по приделке места окрыть по-прежнему… Снаружи ж сих соборов второго апартамента сверх паперти под главным карнизом вокруг приделов надпись из гончарных луженых плиток во многих местах Кондратьева Е.В. Новые данные о деятельности керамической мастерской Валдайского Иверского монастыря // Памятники культуры. Новые открытия 1980. Л., 1981. С. 467–468.

Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца ХVII в.... С. 260.

Проскурякова Т.С. О традиционализме в монументальной архитектуре Сибири ХVIII в. // АН. – 1986. – № 34. – С. 114–115.

В первые тексты надписей, за исключением надписи в ротонде, были опубликованы архимандритом Леонидом.

См.: Леонид (Кавелин), архим. Историческое описание Ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого, монастыря...

Баранова С.И. Керамическая надпись из ротонды Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря // Вестник РГГУ. М., 2011. Вып. 12. С. 195–208.

Забелин И.Е. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы... Стб. 341–342.

опала и по неимению многих штук оставшия плитки за ветхостию собрав, написав надпись красной меди на доске с рамою мерою поставить к чтению в пристойном месте»632.

Обмеры собора, проведенные в 50е гг. ХХ в., показали, что 560 изразцов известных размеров, упомянутых в документе, заняли бы на карнизе значительно меньшее место. В связи с этим было высказано предположение, «что надпись располагалась не по всему периметру собора, а шла с перерывами по наиболее видным участкам»633.

Надпись была снята «за ветхостию» в 1782 634 или, что менее вероятно, в 1772 г. В конце XIX в. отдельные изразцы были переданы в Московское археологическое общество636, а позднее – в ГИМ. Во время реставрации собора в 1950е гг. под металлическими кровлями фрагментированных изразцов с остатками надписи, из которых удалось склеить несколько целых637.

Это красноглиняные, прямоугольные (33 26 см) изразцы с рельефными желтыми буквами на синем фоне лицевой пластины и невысокой (около 6 см) коробчатой, с сильным скосом румпой. В центре верхней и нижней части лицевой пластины имеется круглое отверстие для гвоздевого крепления, что подтверждается приведенным выше свидетельством о том, что «прибиты летописные ценинные слова, за гвозди 11 алт.»638.

Текст надписи, содержащий сведения о строительстве и ремонте собора, сохранился в трех списках639, что, видимо, объясняется плохой сохранностью надписи, ее значительными Л.М. Максимовичем и опубликован в 1792 г. со значительными сокращениями и, видимо, с перестановками, что привело к мнению о том, что надпись изобиловала неточностями 640.

Архив ПС. П-1/41. Д. 104. Л. 20–45.

Тимофеева Н.Н. Изразцовое убранство Покровского собора// Труды ГИМ. М., 1995. Вып. 87. С. 438.

Снегирев И.М. Покровско-Троицкий собор: Лобное место // Памятники московской древности. М, 1842. С. 345.

Павлинов А.М. История русской архитектуры. М., 1894. С. 146.

Тимофеева Н.Н. Изразцовое убранство Покровского собора... С. 438.

Забелин И.Е. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы... Стб. 342.

РГАДА. Ф. 197. Оп. 1. Портф. 24. Л. 273–273 об.; Портф. 25. Л. 111–112, 135–136. Приношу глубокую благодарность А.Г. Авдееву за консультацию по этому вопросу.

Максимович Л.М. Путеводитель к древностям и достопамятностям московским. М., 1792. Ч. 1. С. 8– (гражданским шрифтом). Другие издания: Снегирев И.М. Покровско-Троицкий собор: Лобное место... С. 345–346;

Снегирев В.Л. Памятник архитектуры – храм Василия Блаженного. М., 1953. С. 84–85 (по публикации Л.М. Максимовича, в современной орфографии, с сокращениями). О неточностях в надписи см.: Тимофеева Н.Н.

Изразцовое убранство Покровского собора... С. 437; Она же. Покровский собор в путеводителях и описаниях Дальнейшие воспроизведения текста были перенесены «из первого московского путеводителя в путеводители и описания Москвы более поздние»641.

Однако изучение второго списка, который первоначально находился в «портфелях»

Г.Ф. Миллера642, проведенное историком А.Г. Авдеевым, выявило, что оба списка надписи имеют сокращения разной степени. Сравнив оба списка, он высказал предположение, что надпись неоднократно – и не всегда тщательно – реставрировалась, что привело к Л.М. Максимович, видимо, застал ее уже частично демонтированной643.

Вторая из известных нам керамических надписей Москвы свидетельствует о строительстве церкви Адриана и Наталии в Мещанской слободе644. Надпись, находящаяся на колокольне, была демонтирована во время сноса церкви645. Сложный демонтаж надписи и условия хранения изразцов, которые долгое время находились в не приспособленных для этого помещениях, отразились на их сохранности – большая часть керамической надписи состояла из фрагментов и изразцов с многочисленными утратами.

К началу сборки керамической надписи сведения о ней и надписи внутри церкви на иконостасе были известны по ряду изданий646. Однако содержащиеся в них многочисленные разночтения или фрагментарность цитирования надписи требовали уточнения и обращения к истории памятника647.

Москвы конца ХVII – начала ХХ в. // Исторический музей – энциклопедия отечественной истории и культуры. М., 1998. С. 99.

РГАДА. Ф. 197. Оп. 1. Портф. 24. Л. 273–273 об.; Портф. 25. Л. 111–112, 135–136.

Авдеев А.Г. Корпус строительных надписей Москвы и Подмосковья конца XV – начала XVIII в.: Рукопись // Архив А.Г. Авдеева.

Баранова С.И. Керамическая «летопись» колокольни храма Святых Адриана и Наталии (Святых апостолов Петра и Павла) в Москве // Искусство христианского мира. М., 2003. Вып. 7. С. 221–233; Она же. Керамические «надписи» в декоре московских храмов XVII в. // РА. – 2011. – № 2. – С. 81–87.

Поступление надписи в музей было связано со сносом церкви, что подтверждается документами из архива музея: Научный архив МГОМЗ. Оп. 1. Д. 143. Л. 51; Д. 124. Л. 95.

Историческое и топографическое описание городов Московской губернии с их уездами с прибавлением исторического сведения о находящихся в Москве соборах, монастырях и знаменитейших церквах. М., 1787. С. 73, 74; Максимович Л., Щекатов А. Словарь географический Российского государства, созданный Арсением Щекатовым. М., 1805. Т. 4. С. 464, 465; Романюк С.К. По землям московских сел и слобод. М., 1998. С. 243.

В первые тексты надписи на колокольне и иконостасе были приведены в издании 1787 г. Надпись на иконостасе: «Повелением великих государей и царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича и великия государыни царевны и великия княжны Софии Алексеевны всея великия и малыя и белыя России Самодержцов, благословением святейшаго Кир Иоакима Патриарха Московскаго, создася сия святая церковь во имя святых Апостол Петра и Павла в лето 7126 году».

Надпись на колокольне: «От миротворения 7194 году юния 2 день, с повеления великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича и великия государыни благоверныя царевны и великия княжны В ходе подборки более 300 фрагментов надписи и работе с архивными материалами, в первую очередь с рукописью С.Ф. Германова «Московская Мещанская слобода и церковь Святых мучеников Адриана и Наталии» 1921 г.648, фотографиями649, чертежами удалось восстановить полный и точный текст этого интереснейшего памятника московской эпиграфики:

«194 году иуния 2 ден с повеления великих г(о)сударей ц(а)рей и великих кн(я)зей Иоана Алексиевича Петра Алексиевича и великие г(осу)д(а)р(ы)ни бл(а)говерные ц(а)ревны и великие к[н](я)жны Софии Алексиевны всея великия и малыя и белыя России самодержцевъ.

бл(а)гословениемъ же в духовномъ чине отца ихъ и богомолца великаго г(оспо)дина с(вя)тейшаго Кир Иоакима М[о]сковск[ог]о и всея России и всех Сев[ерных стр]ан патриарха зачата бысть строити сия ц(е)рковь с(вя)тых славных и всехвалных верховных апостолъ Петра и Павла. а с[о]ве[рше]на в лето 7196 году иуния 24 ден»650.

По описанию С.Ф. Германова, «колокольня представляла равносторонний куб с четырьмя довольно широкими открытыми арками. Выше арок по четырем сторонам куба широкой лентой протягивался хорошо сохранившийся до настоящего времени пояс из цветных кафлей с надписью крупной славянской вязью, превосходно исполненной, о времени построения церкви...»651. Там же автором были приведены два варианта текста надписи, которые, к сожалению, содержат разночтения, в том числе и в части приведенных в тексте дат652.

Всего сохранилось 86 изразцов надписи, часть которых не подлежит полному восстановлению. Восемь из них угловые, так как надпись размещалась на выступах лопаток Софии Алексеевны всея великия и малыя и белыя России Самодержцов, благословением же в духовном чине отца их и Богомольца великаго господина святейшаго Кир Иоакима Московского и всея России и всех северных стран Патриарха, зачата строиться церковь святых, славных и всехвальных и верьховных Апостол Петра и Павла, совершена в 7196 году юния 29 дня». Цит. по: Историческое и топографическое описание города Москвы // Москва в описаниях XVIII века. М., 1997. С. 220, № 17.

В 1805 г. приведенная в издании 1787 г. дата на иконостасе – 7126 (1618) г. – была опубликована также в Географическом словаре, а позже эта очевидная неточность, скорее опечатка, встречается, например, у Н.А. Найденова: «Постр. первонач. в 1618 г.» (Найденов Н.А. Москва. Соборы, монастыри и церкви... Т. 4. № 11).

В дальнейшем в литературе утвердилась верная дата строительства без указания дней.

Германов С.Ф. Московская Мещанская слобода и церковь Святых мучеников Адриана и Наталии. 1921 г.:

Рукопись // ОПИ ГИМ. Ф. 465. Д. 112.

Нами выявлены следующие фотографии с изображением керамической надписи. Фототека МГОМЗ. МФ–5294;

фототека ГНИМА. Кол. V. № 1497 (фрагмент на южной стене колокольни); ГНИМА. Ф. П.Д. Барановского (надпись на западной стене колокольни).

В тексте опущены титла и пропущенные в надписи буквы приведены в круглых скобках. Утраченные, но безусловные части надписи – надстрочные буквы, буквы надписи заключены в квадратные скобки. При цитировании сделаны интервалы между словами и заменены: буква «ять» на «е», и «и десятеричное» на «и».

Германов С.Ф. Московская Мещанская слобода и церковь Святых мучеников Адриана и Наталии... С. 82.

Там же. На с. 78 в первой дате – «в первый день», во второй – в «24 день»; на с. 306 в первой дате – в «4 день», во второй – в «23 день»; на с. 78 – «Лета», на с. 306 – «В лето».

колокольни. Это крупные прямоугольные (33,5 25 см) красноглиняные изразцы с отступающей от краев румпой (12,5 см) и «написанными» на гладкой лицевой пластине буквами белого и желтого цвета. Очевидно, техника росписи заключалась в следующем:

сначала писались буквы, а затем темно-синей, различной интенсивности поливой заливался фон, иногда наплывающий на буквы.

Надпись выполнена вязью и содержит присущие этому виду письма обозначения.

Большие и малые прекрасного рисунка буквы, размещенные чрезвычайно умело, создавали декоративную орнаментальную ленту на поверхности стены. Продуманное использование желтого цвета, которым выделены начальные буквы ряда наиболее значимых слов: имен собственных, титулов, первых букв дат, союзов «и», а также первых букв на изразцах, содержащих слитное написание двух слов, – значительно облегчало прочтение текста. Над цифрами и словами, написанными в сокращенном виде: «государей», «царей», «князей», «государыни», «благоверные», «царевны», «княжны», «благословением», «господина», «церковь», «святых», – проставлены титла, обозначающие сакральные слова текста. Смысловые акценты надписи, содержащей несколько запятых, выделялись ярко обозначенными точками.

Сохранились все изразцы надписи с датами начала строительства и его завершения с указанием в том и другом случае месяца, что позволяет точно определить год события – начатое 2 июня 1686 г. строительство церкви в Мещанской слободе закончилось 24 июня г. – накануне престольного праздника Святых Апостолов Петра и Павла, отмечаемого июня653.

Таким образом, в Москве выявлены две керамические надписи, содержащие ценные сведения, которые в первую очередь рассматриваются нами как ценный исторический источник. Обе надписи относятся к разряду храмозданных. Само введение в фасадную композицию полосы текста, а тем более его оформление сложной вязью превращало изразцовую надпись-фриз в важнейший ключевой элемент, необходимый для максимально полного и ясного выражения художественной программы сооружаемого здания.

Ко времени появления керамических летописей в Москве уже сложился прием оформления церквей храмозданными надписями. Известно, что золочеными надписями на медных листах были украшены некоторые постройки Московского Кремля, и дошедшая до наших дней надпись на колокольне Ивана Великого была не единственной. Установлено, что Скорее всего, этим объясняется упоминание в ряде случаев даты окончания строительства 29 июня, например в «Историческом и топографическом описании...». Возможно, это было вызвано некоторым сходством в буквенном написании «4» и «9», которое могло ввести в заблуждение исследователей, если учесть высоту размещения надписи на колокольне.

такие надписи были на разобранной в середине XVIII в. средней Золотой палате, а также на Грановитой палате, которая была «покрыта досками великими накрасно злащенными с розноцветными письмы»654.

Возможно, московские керамические летописи были имитацией кремлевских надписей.

С золотыми на синем фоне буквами на «досках» колокольни Ивана Великого перекликались желто-синие изразцы собора Покрова на Рву. Им вторили цвета надписи колокольни церкви Адриана и Наталии в Мещанской слободе. Отбор изобразительных мотивов в изразцовом декоре (новые сюжеты, иконографические изводы) проходил как по линии содержательности изображения, так и по линии декоративной составляющей. Если декор, представленный орнаментальными изразцами, воспринимался молящимися суммарно, в качестве фона, то ряд изразцовых деталей – керамические иконы, надписи, гербовые орлы – играли в нем важную смысловую роль. Эти мотивы изразцовых декораций носили программный характер, сакральность церковных зданий. И хотя в православной традиции экстерьерный декор не вовлекался в процесс богослужения, он воспринимался как неотъемлемая часть символики убранства храма.

Таким образом, изображения на московских изразцах отражают современную им, актуальную тематику, отвечая в то же время художественным запросам своего времени. Отбор изобразительных мотивов в изразцовом декоре, новых сюжетов, иконографических вариантов – учитывал как декоративную, так и содержательную составляющую (что в прошлом наука не всегда признавала). Орнаментальное поле изразцов (особенно ковровых) горожане, конечно, могли воспринимать и суммарно-декоративно – но и в нем хорошо раздичимы отдельные мотивы, особенно растительные, так что возможность смыслового толкования отрицать не стоит. Смысловая же нагрузка в таких изразцовых изделиях как керамические иконы, надписи, гербовые композиции (прежде всего орлы) была очень значительной. Мотивы изразцовых декораций носили программный характер, подтверждая и раскрывая сущность государственных общественных сооружений и сакральный характер церковных зданий. И хотя в православной традиции наружный декор в процесс богослужения не вовлекался, он воспринимался как неотъемлемая часть богословской символики.

Козлитина Э.М. Документы ХVII в. по истории Грановитой палаты Московского Кремля... С. 60.

Глава 4. МОСКОВСКИЙ ИЗРАЗЕЦ В ПРОСТРАНСТВЕ РОССИИ

При изучении древнерусских изразцов довольно часто бросается в глаза их сходство, встречающееся в разных местах (как в границах одного города, так порой и в весьма отдаленных районах). Это отмечается как на ранних стадиях развития, так и особенно в период расцвета – во второй половине XVII в.

Известные исследователи изразцового искусства Н.В. Воронов и И.Г. Сахарова писали об этом времени: «По этому поводу выдвигался ряд смелых предположений – о стандартности производства изразцов, о переездах “изразешных мастеров” из города в город, о наследовании гончарами-учениками изразцовых форм гончаров-мастеров и пользовании этими формами в дочерних мастерских, расположенных в других “местностях”, и т. п. Все же ни одно из высказанных мнений не имеет пока достаточного обоснования, и вопрос может считаться до сих пор открытым»655.

Действительно, изучение русского изразца позднего Средневековья свидетельствует о некотором единообразии изделий на весьма обширной территории Московской Руси 656.

В какой-то момент это привело и к нивелированию самобытности развитых ранее школ (например, псковской, сформировавшейся еще в XIV в.) и унификации продукции на всей территории России.

Уже по поводу первых керамических декоративных изделий – терракотовых плит – существовало мнение, что «все столичные, а также подмосковные постройки получили украшающую их терракоту из мастерских Москвы, обладавшей высоким уровнем гончарного производства»657. Однако некоторые находки, сделанные в начале XXI в. на территории тверского Затьмачья, позволили предположить, что были другие центры производства терракотовых изразцов658. Типологическая близость тверской терракоты и изразцов собора Спасо-Каменного монастыря указывала на возможность их общности и взаимосвязи. То, что тверской терракоте близки изразцы собора Ферапонтова монастыря, заставило выделить единую группу тверских и северорусских образцов фасадной керамики. Возникли попытки Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов // МИА. М., 1955. Вып. 44. С. 78.

Баранова С.И. Миграция московских изразцов // КМИ. М., 2007. Вып. 9. С. 64– Выголов В.П. Русская архитектурная керамика конца XV – начала XVI в.: (О первых русских изразцах) // ДРИ.

М., 1975. Т. 9. С. 313.

Салимов А.М. Тверской Спасо-Преображенский собор. Тверь, 2008. С. 115.

«откорректировать» версию В.П. В ыголова исходя из хронологического соотношения находок (тверские находки связывали со второй половиной XV в. и считали более ранними, чем терракоту Москвы).

За этой полемикой скрывается интересующая нас проблема культурных контактов. Если создатели нового приема декорации фасадов с использованием рельефной керамики, в которой проявились классические орнаментальные мотивы, связаны с Москвой, то перед нами моноцентричное явление, обусловленное пребыванием итальянских строителей на службе у Московских великих князей. Если же в северных монастырях работали мастера из Твери, то придется предположить иной путь культурного вектора – с «ближнего Запада» через Литву и далее на Русский Север (а возможно, и в Москву) и считать тверичей (возможно, и псковичей) посредниками при передаче западноевропейского опыта на Русь в XV в. Доказательств для такого предположения пока недостаточно, поскольку речь идет не обо всем XV в., а только о том периоде, когда Москва уже достаточно твердо определяла политику Руси. Известно, что в Средние века политическое превосходство зачастую конвертировалось в статусные проекты и сложные технологии, которые, в свою очередь, помогали «донаторам»

укрепиться во власти. Не убеждает и ссылка на то, что в Твери раньше, чем в Москве, началось внедрение нового строительного материала – кирпича (в московском зодчестве летопись впервые отмечает это в 1450 г.660, в тверском – в 1399 г.661). Это иной период истории и другой, несравненно более простой тип изделия.

Не отказываясь признавать в тверских мастерах авторов терракоты, предназначенной для украшения зданий в Тверском княжестве, и даже их работу вне его пределов, следует оговорить, что до установления точных дат архитектурных памятников рано менять устоявшиеся, основанные на достаточно широком круге проверенных фактов представления о путях получения внешних импульсов и дальнейшего распространения мотивов. Но само возникновение различных версий в области, казалось бы, упорядоченного материала свидетельствует о серьезном интересе к ранней истории русского изразца.

В этой связи нельзя не отметить мнение Л.А. Лелекова, который высказывал гипотезу о тождественности раннемосковской системы архитектурного декора и зодчества Ближнего и Среднего Востока XIII–XV вв.:

«К сожалению, технология древнерусской терракоты в целом исследована настолько плохо, тем более в сравнительном плане, что любые соображения на этот счет могут высказываться только в самом предварительном порядке». См.: Лелеков А.А. Истоки архитектурного декора заволжских монастырей // ДРИ: Художественные памятники Русского Севера. М., 1989. С. 327.

Выголов В.П. Архитектура Московской Руси середины XV в. М., 1988. С. 11; Подъяпольский С.С., Бессонов Г.Б., Постникова Т.М. Реставрация памятников архитектуры. М., 1988. С. 205.

Розенфельдт Р.Л. Московское керамическое производство XII–XVIII вв. М., 1968. С. 41.

Вспомним также о версии происхождения фасадной керамики Борисоглебского собора в Старице, построенной на сходстве старицких и московских (из Великокняжеского дворца в Московском Кремле) изразцов, предположительно объясняемым повторным использованием старицких форм при изготовлении кремлевских изразцов662. Однако это не исключает и обратной схемы – изготовления изразцов в Москве и перевоза их в Старицу. Трудно предположить другой, кроме Москвы, источник поставок технологий в массовом появлении на всем пространстве Московской Руси красных и муравленых изразцов, мощно вошедших в древнерусский быт и архитектуру. Даже имея в виду псковские импульсы. Но наиболее ярко это проявилось с наступлением царства многоцветных изразцов во второй половине XVII в. Эти утверждения связаны с выявлением и изучением всего сохранившегося круга московских изделий, которые позволяют с большей уверенностью говорить о широком распространении столичных изделий на всей территории Русского государства. Именно с появлением мощного производства изразцов в Москве их миграция приобрела массированный характер в разных направлениях.

Наиболее распространенной формой такой миграции была поставка готовой продукции.

Это объяснялось тем, что производство на новом месте нуждалось в создании всего комплекса оборудования для гончарного дела, требующего стационарных установок. Известно также, что переход тяглецов на сторону не поощрялся, о чем свидетельствуют статьи Уложения 1649 г., запрещающие уход с посада. Как правило, такие переходы осуществлялись лишь по указу царя.

Документально подтверждены лишь некоторые факты поставки663. Из-за отсутствия документов вопрос о происхождении изразцов можно решать путем сопоставления изразцов из Соликамска, Рязани и многих других городов с московскими изразцами.

В ряде случаев происхождение тех или иных фасадных изразцов представляется очевидным, ведь речь идет о «фирменных» столичных изделиях. Среди них – изразцовое панно «Птицы с плодами», украсившие в 1689 г. колокольню церкви Космы и Дамиана в Нижних Садовниках и в 1702 г. трапезную церкви Успения в Гончарах. Встречаются они и в Пафнутьево-Боровском монастыре, а также в церкви Зосимы и Савватия в селе Фаустово под Евдокимов Г.С., Рузаева Е.И., Яковлев Д.Е. Архитектурная керамика в декоре московского великокняжеского дворца в середине XVI в. // ДРИ. СПб., 2003. Т. 24. С. 120–129; Кавельмахер В.В., Чернышев М.Б. Древний Борисоглебский собор в Старице. М., 2008. 112 с.

Например, о поставках изразцов из Москвы в Иосифо-Волоколамский монастырь см.: Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов...

Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца XVII в.: (Изразцы Вяжицкого монастыря) // ДРИ. М., 1968. Т. 3. С. 245–246.

Москвой665. Особое место в ряду подобных изделий занимают керамические иконы с горельефными фигурами евангелистов, украшавшие ряд памятников Москвы, а также надвратную церковь Иоанна Предтечи в Солотчинском монастыре под Рязанью.

Другим способом миграции изразцов был перенос форм (матриц) для «ценинного дела», чему способствовала легкодоступная транспортировка деревянных форм в местные мастерские.

Удалось установить, что формы для изготовления фриза «павлинье око» в Воскресенском соборе Ново-Иерусалимского монастыря впоследствии были использованы в Москве для оформления Покровского собора в Измайлове, церкви Григория Неокесарийского на Большой Полянке, надвратной церкви Андреевского монастыря в Москве. Позднее обветшавшие формы были обновлены и использованы для создания изразцов, украсивших Успенский собор ИосифоВолоколамского монастыря666.

Один из примеров такого способа распространения изразцов дает история создания декора церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду, для которой также применялись формы из Ново-Иерусалимского монастыря667. Об этом свидетельствует документ, приведенный в «Розыскных делах о Федоре Шакловитом»: «Лета 7198-го, марта в 7-й день, по указу великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцев, боярину Тихону Никитичу Стрешневу с товарищи.

В нынешнем во 7198м году, марта в 7-й день, били челом великим государем царем и великим князем, Иоанну Алексеевичу и Петру Алексеевичу, всея Великие и Малыя и Белыя России самодержцем, Воскресенского монастыря архимандрит Никонор, строитель старец Сергий, казначей старец Марко Щербаков с братией, а в Поместном приказе боярину Петру Васильевичу Шереметьеву монастырской их стряпчей Сава Кудрявцов подал челобитную. А в челобитной их написано: в прошлых-де годех князь Василий взял от них из монастыря на время, для всякой столярной работы флямованого дела, готовый стан, да к полатному своему строенью ко всяким ценинным делам формы, а ныне-де тот флямованой стан и к ценинным делем формы лежат на его, князь Васильеве, дворе Голицына, а у них-де в церковных делах у великого каменного строенья без таких припасов и впредь быть не мочно, по тому: которые были формы и припасы и те все погорели, – и великие государи пожаловали б их, велели тот Неожиданное использование панно (видимо, вторичное) встречается в облицовке печи палат архиепископа в Спасском монастыре Рязани.

Подробнее см.: Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов... С. 107–110.

Баранова С.И. К истории создания изразцового декора церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду // Археологические памятники Москвы и Подмосковья. М., 2000. Ч. 3. С. 205–213.

флямованного дела стан и формы с двора князь Василья Голицына отдать им, архимандриту с братией, в монастырь»668.

На эту челобитную в приказ Розыскных дел была составлена «память» думному дьяку Ивану Ларионову с поручением выяснить, «есть ли на дворе князя Василия Голицына стан для флямованного и формы для ценинного дела и что им цена, о чем и отписать в приказ Розыскных дел к боярину к Тихону Никитичу Стрешневу с товарищи»669.

Скорее всего, эти формы были привезены в Москву после царского посещения НовоИерусалимского монастыря. Об этом известно, что «после их, государского, походу (на освящение храма 18 января 1685 г.) оставлены (в монастыре) государственного Посольского приказу подьячий Иван Иванов да живописец Карп Иванов, а велено им тоя великия каменные церкви учинить чертеж, и листы все описать, измерить подлинно, и подписание списать по листам, таково же, как и новосвященной церкви устроено, и меру всему снять, и что на таблицах подписано, и в подписях на колоколах вылито, списать же, и прежний деревянный образец той же церкви из Воскресенского монастыря взять и привезти к Москве в государственный Посольский приказ, и тот чертеж подать, и образец объявить боярину князю Василию Васильевичу Голицыну»670.

Об изразцовом декоре церкви Параскевы Пятницы можно судить по сохранившемуся проекту реставрации глав, выполненному П.Д. Барановским, а также по фотографиям, зафиксировавшим процесс раскрытия изразцового декора. Но особую значимость приобретают сохранившиеся изразцы, демонстрирующие поразительное сходство в рисунке и проработке рельефа с новоиерусалимскими. Изразцы-розетки и херувимы одинаковых размеров и с такими же профилями румп, чередующиеся с изразцами-триглифами, встречаются в карнизе первого яруса на южном фасаде Воскресенского собора и в венчающем карнизе скита патриарха Никона (разнятся они лишь высотой румп). Есть и другие «близнецы» истринских изделий: изразцы с херувимами, фрагменты изразцовых иконостасов и даже резьбы Красных деревянных врат Воскресенского собора. Исследование монастырской колокольни обнаружило также свидетельство сходства – изразцы с изображением раковин с перлами на карнизе апсиды.

Детальный осмотр подтвердил: изразцы идентичны. Это говорит о том, что монастырские Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках. 1888. Т. 3. Стб. 855–858.

Леонид (Кавелин), архим. Историческое описание Ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря. М., 1876. С. 69–70.

формы были использованы Голицыным при изготовлении изразцов для убранства церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду, построенной в 1687 г.

Можно предположить, что затем эти формы были возвращены монастырской братии.

Подтверждение стоит искать в заключении исследователей, считающих, что для проходивших в начале 40х гг. ХVIII в. ремонтных работ в Воскресенском храме Ново-Иерусалимского монастыря мастера «использовали старые формы»671.

Допустимо предположение об использовании одних и тех же форм (или копий форм) для изготовления, например, изразцовых наличников церквей Параскевы Пятницы в Охотном ряду и Адриана и Наталии на 1-й Мещанской улице; их детали – полуколонки с капителями – демонстрируют чрезвычайное сходство. Объяснением этому может служить то обстоятельство, что Мещанская слобода находилась в ведении Посольского приказа, возглавляемого в то время князем В.В. Голицыным.

В этой связи можно отметить и единственный пример использования в столице поясовых изразцов с изображением «рога изобилия»672 в убранстве центральной главы церкви Адриана и Наталии на 1й Мещанской ул., которые впервые встречаются в Воскресенском соборе Ново-Иерусалимского монастыря. Совпадение размера, рисунка, характера рельефа, на наш взгляд, также свидетельствует о применении одной формы или ее копии.

Почерк изделий одной мастерской демонстрируют детали изразцового декора Крутицкого теремка, переходов на Крутицком подворье и Главной аптеки (панно, наличники окон). Об использовании одних форм или их копий свидетельствует также сходство ряда московских фасадных изразцов, на которых изображены розетки или птицы.

Способы изразцовой «миграции» включали в себя также переезды казенных мастеров из Москвы, например, для организации на каком-либо строительстве изразцового производства, для обучения местных мастеров, а чаще всего – для изготовления большой партии изделий.

Зачастую московские мастера везли с собой и изразцовые формы. Зачастую московские мастера, добиравшиеся до окраин, везли с собой и изразцовые формы. Известно, что в изготовлении изразцов в городах Сибири участвовали присланные московские мастера. 673. В 1680-х гг. в Тобольске работал московский мастер Герасим Шарыпин, который делал «обрасцы муравленые Тэпфер Л.Э. Новые данные о керамическом декоре Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря // КМИ. М., 1993. Вып. 5, ч. 2. С. 185.

Изразцы хранятся в собрании МГОМЗ.

Проскурякова Т. С. О традиционализме в монументальной архитектуре Сибири XVIII в. // АН. – 1986. – № 41. – С. 114–115.

и печи»674. С именем Тимофея Марковича Гусева из московской Гончарной слободы, направленного в 1699 г. в Верхотурье для сооружения каменных построек, связывают и изразцовое убранство городского Троицкого собора675. Сюда же в 1700 г. были доставлены «черепичные станки да глина, из которой на Москве делают печные образцы и черепицу» В столице, в свою очередь, работали киевляне и галичане, суздальцы и нижегородцы, костромичи и ярославцы677, осваивавшие приемы московских мастеров-ценинников.

Всё это способствовало не только знакомству мастеров из других городов с московской технологической «кухней», но и широкому распространению столичной орнаментики. Иногда при кажущейся идентичности рисунков изразцов, найденных в разных пунктах, при детальном сравнении можно обнаружить малозаметные отличия. Такие отличия встречаются у московских и ярославских изразцов с цветами или розетками и даже среди московских изразцов с птицами и рисунком вазы («новодевичий», «адриано-натальинский», «троице-зубовский» и «иосифоволоколамский» варианты).

Нередкий за пределами Москвы раппорт с вазой (находящийся, например, на храме Вознесения Вяжищского монастыря под Новгородом678, Покровской церкви в Тутаеве679, колокольне Спасской церкви в Балахне680, Спасо-Преображенской церкви в Устюге681, Кузнечной башне Иосифо-Волоколамского монастыря682) отличается деталями. Видимо, при переносе рисунка на другую форму первоначальный вариант изменялся введением в него дополнительных завитков, цветов, листьев и т.д. В этом случае речь идет об использовании полюбившегося мотива и варианта рисунка, т.е. перед нами одна из самых распространенных форм «миграции» – использование мотивов, разработанных московскими мастерами.

Интересный пример демонстрирует убранство церкви Рождества Богородицы на Молоткове в Великом Новгороде (конец XVII – начало XVIII в.). Барабан храма украшает пояс Черная М.П. Томский Кремль середины XVII – XVIII в. Томск, 2002. С. 65.

Копылова С.В. Каменное строительство в Сибири: Конец XVII – XVIII в. Новосибирск, 1979. С. 132–133.

Каптиков А.Ю. Каменное зодчество Русского Севера, Вятки, Урала XVIII в. Проблемы региональных школ.

Свердловск. 1990. С. 166.

Фролов М.В. Мастера-изразечники Москвы XVII – начала XVIII в. М., 1991. С. 9.

Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца XVII в.... С. 254.

Немцова Н.И. Новые материалы о суздальском изразцовом искусстве // Памятники культуры: Новые открытия:

Ежегодник, 1989. М., 1990. С. 344.

Шильниковская В.П. Великий Устюг. М., 1973. С. 222.

См.: Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов...

С. 102.

из довольно крупных стенных изразцов, которые являются уменьшенным вариантом московского клейма «Птица с плодами». Выполнены ли они были на заказ в Москве или изготовлены местными мастерами, учитывавшими необходимые размеры, что представляется предпочтительней, мы не знаем. Однако московская традиция здесь очевидна.

Таким образом, памятники ряда городов представляют собой примеры как прямого копирования, так и использования элементов рисунка московских изразцов.

Особенно широко и демонстративно, как ни в какой другой местной версии, типы изразцов, свойственные памятникам Москвы, представлены в Ярославле. Это наблюдение было сделано еще в XIX в., и впоследствии многие его подтверждали 683. Знаток ярославской архитектуры Ф.Ф. Горностаев, подчеркивая своеобразное преломление в архитектурном декоре ярославской школы общих декоративных принципов XVII в., писал: «Ярославский зодчий… непринужденно играет московскими деталями, обильно пересыпая и украшая их цветными изразцами и причудливой раскраской»684.

К сожалению, никаких документальных данных о покупках московских изразцов или поездках в Ярославль столичных мастеров не найдено. Не случайно, «по мнению местного археолога и глубокого знатока Ярославской старины В.И. Лествицына, изразцы в Ярославле не местные, а привозные… Представляется, что единственным источником для получения Ярославлем изразцов могла быть только Москва…»685.

В пользу московского производства говорят многие ярославские изразцы. Аналоги московской керамики в ярославских изделиях встречаются почти на всех памятниках города, и это отмечают многие исследователи. Описывая изразцовый декор церкви Иоанна Предтечи, Е.В. Кондратьева сообщает: «Изразцы на церкви Иоанна Предтечи в Толчкове демонстрируют очевидное сходство с московскими изделиями. В ряду храмов Ярославля, украшенных изразцами, церковь Иоанна Предтечи в Толчкове принадлежит тому кругу памятников, чей изразцовый декор по своей орнаментике был еще тесно связан с московским изразцовым Подробнее см.: Баранова С.И. К вопросу о московских аналогиях в изразцовом декоре ярославских церквей XVII в. // Научные чтения памяти И.П. Болотцевой. Ярославль, 2001. Вып. 5. С. 99–109; Она же. Миграция московских изразцов... Она же. Московские изразцы: формы миграции // XIV научные чтения памяти И.П. Болотцевой. Ярославль, 2010. С. 119–128.

Горностаев Ф.Ф. Ярославские и ростовские храмы // История русского искусства / под. ред. И.Э. Грабаря. М., [1911]. Т. 2. С. 151.

Цит. по: Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве. СПб., 1885. С. 62–63. Отметим и другое мнение, принадлежащее Н.Г. Первухину, который считает, что, «несомненно, эти изразцы вышли с одного завода, конечно местного, так как Ярославль в золотой век своего зодчества понастроил множество кирпичных заводов и гончарных мастерских, которые снабжали прекрасным материалом». См.: Первухин Н.Г. Церковь Богоявления в Ярославле. Ярославль, 1916. С. 13.

производством, но памятники Москвы и окрестностей, украшенные подобными изразцами, были, как правило, выстроены на 5–10 лет раньше ярославских. Чем обусловлено это родство в изразцовой орнаментике – приглашением ли московских керамистов со своими формами или привозом готовых изразцов – сказать пока затруднительно»686.

Действительно, практически все изразцы на церкви в Толчкове имеют московские аналоги. Близки московским изразцы с восьмиугольной рамкой-картушем и вписанной в нее четырехосной розеткой с двумя парами зеркально симметричных завитков, завершающихся цветами, известные по московской церкви Николы в Столпах. Все четыре разновидности вазонов, которые встречаются на этой церкви, можно увидеть и на изразцах самого верхнего пояса, выложенного по барабану церкви Андрея Стратилата в Андреевском (Преображенском) монастыре.

Изразцы с изображениями птиц и все их разновидности аналогичны московским. Это изразцы с замкнутой по контуру круглой рамкой, по четырем осям украшенной встречными завитками и вторящей ей спиральной ветвью, которая завершается крупной ягодой с побегами, служащими опорой для ног птицы. Сама птица на этих изразцах изображена в двух позах: либо она отвернулась от ягоды, либо клюет ее – точно так же, как на аналогичных изразцах колокольни московской церкви Николы Явленного на Арбате. Изразцы с птицей, клюющей ягоду, обрамленные секирообразными рамками и половинками стилизованных цветов по сторонам, которые позволяют связывать их попарно в непрерывный ряд, повторяют известную московскую серию, впервые появившуюся на Мостовой башне в Измайлове, а затем в убранстве колокольни церкви Николы Явленного и церкви Троицы в Останкине.

Известные нам по Москве изразцы с птицами украшают многие ярославские памятники.

Три изразца с «оглядышем», павлином и индюком находятся на церкви Иоанна Предтечи, еще один – на церкви Дмитрия Солунского, остальные два – в верхних ширинках церкви Михаила Архангела.

Вообще же изразцы с подобными сюжетами буквально «разлетелись» по России и встречаются в балахнинском, нижегородском, ростовском и борисоглебском декорах. Местные интерпретации таких изразцов известны по храмам Великого Устюга, Соликамска, Пскова, Коврова, Суздаля, Углича, Костромы.

Кондратьева Е.В. Изразцы церкви Иоанна Предтечи в Толчкове // Памятники культуры: Новые открытия:

Ежегодник, 1997. М., 1998. С. 412.

В декоре ярославской церкви Иоанна Предтечи преобладают крупноформатные изразцы с розетками. Ими украшены преимущественно верхние ярусы храма и барабаны. Судя по крупному рисунку розеток и самому формату изразца (28 28 см), они изготавливались специально для фасадного убранства. Впервые подобные изразцы были применены в декоре барабана подземной церкви Константина и Елены Ново-Иерусалимского монастыря и пьедестала иконостаса его Воскресенского собора. На ярославских памятниках использовано шесть типов различных розеток, пять из них имеют аналоги в церкви Иоанна Предтечи, а шестой, с сильно выступающей сердцевиной, известен по другим храмам Ярославля. Таким образом, изразцы с розетками, разработанные белорусскими изразечниками для декора НовоИерусалимского монастыря, а затем получившие распространение в московском производстве, были наиболее востребованы именно в Ярославле.

Они хорошо узнаваемы на церкви Богоявления. Здесь впервые встречаются изразцы с расходящимися «волютообразными» завитками, составляющими ленту фриза, которые стали в дальнейшем в Ярославле любимыми. В Москве они известны по более ранним памятникам – церквам Теремного дворца и церкви Адриана и Наталии на 1-й Мещанской.

Особенно наглядно сходство с московскими образцами демонстрирует изразцовая панель в галерее церкви Ильи Пророка. Так, изделия, аналогичные изразцам первого верхнего ряда панели, использовались в декоре колокольни церкви Николая Явленного на Арбате, печах в Андреевском монастыре и деревянном Коломенском дворце; изразцы второго ряда тождественны изразцам печей Коломенского дворца; третьего ряда – изразцам с розетками двух видов: из декора Покровского собора в Измайлове, церкви в Братцеве и (в квадратной рамке) из Воскресенского собора и Скита патриарха Никона в Ново-Иерусалимском монастыре и церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду; изразцы пятого ряда соответствуют изразцам в декоре церкви Адриана и Наталии на 1-й Мещанской улице и церкви Успения в Гончарах, а также печным наборам в Коломенском дворце, Михайловской церкви в Немецкой слободе, в Новодевичьем монастыре и др.

Убедительную картину демонстрирует изразцовое убранство Николо-Вяжищского монастыря687. Пышный изразцовый декор церквей Св. Иоанна Богослова и Вознесения с трапезной палатой (1694–1698) и колокольни (1708), соединенных галереей с построенным ранее Никольским храмом, как известно, значительно отличается от всех известных в новгородских землях памятников с изразцовым декором. И не только уникальным Изразцовый декор монастыря подробно проанализирован В.П. Выголовым. См.: Выголов В.П. Монументальнодекоративная керамика Новгорода конца XVII в.... С. 237–267.

многообразием изразцов и приемов их введения в структуру декора зданий: фризы, порталы, наличники окон, отдельные вставки. В первую очередь – наличием популярных московских изразцовых композиций: раппортов и панно с двуглавым орлом, известных по Главной аптеке и Сухаревой башне, раппорта с вазой, украшавшей церковь Адриана и Наталии в Мещанской слободе и колокольню церкви Троицы в Зубове на Пречистенке688.

Необычайно пышное и, пожалуй, наиболее мощное воплощение за пределами Москвы получила в монастыре и «государственная» тема 689. В убранстве собора и колокольни монастыря встречаются два вида геральдических монументальных изразцовых композиций.

Первый вид – четырехчастное панно с изображением орла со скипетром и державой с двумя коронами и бутоном в середине – встречается в ширинчатом фризе верхнего яруса и парапета звона колокольни, построенной в 1708 г. Второй – двухрядная композиция-раппорт, состоящая из пяти изразцов, – на Трапезной церкви Иоанна Богослова, строительство которой велось с 1697 по 1698 г. с достройкой главы в 1702 г. Композиция не вмещалась в ширину фриза на южном фасаде полностью, поэтому в облицовке использованы изразцы из какого-либо одного ряда, что свидетельствует о привозном характере изделий, не рассчитанных на конкретное сооружение690.

Такое насыщение государственным гербом главных монастырских сооружений, конечно же, не могло произойти без ведома церковного начальства. По мнению исследователя вяжищской керамики В.П. В ыголова, использование изразцов с гербом в постройках монастыря связано с победами Петра I в Северной войне в 1700–1706 гг. и деятельностью митрополита Иова (1697–1716), который пользовался особым уважением и расположением самого Петра и его ближайшего окружения691.

В.П. Выголов, заключая описание панно с изображением ваз, писал: «Московское происхождение рассмотренной композиции не подлежит никакому сомнению». См.: Там же. С. 254.

Подробнее см.: Воронов В.С. Керамика Вяжищского монастыря // Изв. Археологической комиссии. Вып. 64.

Пг., 1917. С. 32–39; Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца XVII в....

В.П. Выголов связывает их с «московской керамической школой». См.: Выголов В.П. Монументальнодекоративная керамика Новгорода конца XVII в.... С. 73. Из других известных памятников можно отметить храм Петра и Павла в Ярославле (середина 1690х гг., разобран в 1937 г.) с рельефными полихромными изразцами ( 28 см) с изображением двуглавого орла. Хранящиеся в экспозиции музея в Балахне несколько меньшие по размерам панно из четырех изразцов с двуглавым орлом на бирюзовом фоне имеют в изображении между головами третью корону, атрибуты власти отсутствуют. Происхождение их неизвестно. См.: Немцова Н.И.

Балахнинские изразцы // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья. Нижний Новгород, 1991. С. 174.

Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца XVII в.... С. 259.

Примечательно, что если панно с орлом нашли свое место в декоре храмов монастыря, то изразцовые раппорты с геральдическим орлом и с вазой были беспощадно разрознены692.

Фрагменты двухрядного раппорта с орлом вошли в состав однорядного фриза, создавая орнамент из чередующихся голов с крыльями и лап. Кое-где фрагменты раппорта использованы как отдельные вставки. Так же вольно применялась композиция с вазой. Как отдельные вставки использованы изразцы с текстами, бывшие, очевидно, частью надписи и, конечно же, рассчитанные на ленточную (фризовую) композицию. Отметим также колористические отличия этих изразцов от местных, что выражается в присущих московским изразцам более ярких зелено-бирюзовых цветах. Что это, как не свидетельство крупного московского заказа, выполненного, очевидно, без учета архитектурных особенностей строящихся зданий, а в дальнейшем размещенного на месте в ряде случаев довольно вольно.

Эти предположения подкреплены именами заказчиков. Среди них митрополит Корнилий, который не только возглавил Новгородскую кафедру спустя несколько лет после патриарха Никона, но и продолжил его дело – украшения храмов изразцами. О том, что именно митрополит Корнилий являлся заказчиком изразцового убранства для Знаменского собора, свидетельствуют документы Иверского монастыря, опубликованные С.И. Сивак693.

Преемник митрополита Корнилия – Евфимий III – на Новгородской кафедре пробыл всего два года (1695–1696), но не стоит забывать, что при митрополите Сарском и Подонском Евфимии (1688–1695) изразцовым декором было украшено митрополичье подворье в Крутицах.

Вяжищский изразцовый феномен связан с именем имевшего доверительные отношения с Петром I митрополита Иова (1697–1716), продолжившего дело своих предшественников.

Нельзя не заметить сходство наличников церкви Иоанна Богослова Вяжицкого монастыря с наличниками барабанов Ново-Иерусалимского монастыря и храмов Ярославля – в принципах построения и рисунке спиралевидных завитков. По мнению В.П. Выголова, «ярославские мастера были известны далеко за пределами города, и, возможно, при создании богатейшего изразцового декора Вяжицкого монастыря могли использоваться привезенные с Использование разрозненных изразцов встречается довольно часто. Например, в Иосифо-Волоколамском монастыре «некоторые раппорты собраны из разных как по рисунку, так и по раскраске изразцов, а некоторые представляют собой лишь вертикальную половину композиции» (Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов... С. 106) или «отдельные зеленые изразцы из этой композиции украшают фриз колокольни Александровского монастыря в Суздале... В Христорождественском Ковровском соборе разрозненно использованы все части панно» (Немцова Н.И. Новые материалы о суздальском изразцовом искусстве... С. 344). Эти примеры можно продолжить.

Сивак С.И. Изразцовая мастерская Иверского Валдайского монастыря (1655–1690 гг.) // Мат-лы науч. конф., посвящ. 50-летию археологических раскопок в Новгороде. Л., 1984. С. 239–244.

Волги изразцы»694. Е.В. Кондратьева находит аналоги рисункам ярославских изразцов в изразцовом наличнике в Валдайском Иверском монастыре: «Сходство валдайской и ярославской фасадной керамики можно объяснить предположением, что и те и другие мастера прошли одну школу – в керамической мастерской Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря»695.

Таким образом, зачастую единственным свидетельством «миграции» становятся сами изразцы: их детальное изучение поможет в дальнейшем установить их происхождение 696.

происхождении изделий – один из важных способов выявления генезиса технологий, орнаментов и архитектурного использования местных изразцовых групп. На сопоставлении с московскими прототипами может быть основана гипотеза о московском происхождении изразцов Вяжищского монастыря, памятников Углича, Ярославля, Устюга, Сольвычегодска и многих других городов.

В этом случае систематизация московских изразцов станет непременным условием, позволяющим сопоставить и выявить места производства изделий, которые находятся на памятниках, расположенных в самых разных частях России. А знакомые по Москве сюжеты и орнаменты, которые встречаются даже в самых отдаленных уголках России, позволяет вновь определить русские изразцы XVII в. как явление московской культуры.

См.: Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода конца XVII в.... С. 264.

См.: Кондратьева Е.В. Новые данные о деятельности керамической мастерской Валдайского Иверского монастыря // Памятники культуры. Новые открытия 1980. Л., 1981. С. 476.

Отметим, что изразцы большинства русских городов долгое время не являлась предметом целенаправленного научного изучения ни в XIX в., когда возник интерес к русскому изразцу, ни в XX в. Эта тема освещалась очень кратко, простым выборочным перечислением построек и упоминанием применения в их убранстве изразцов и специальных исследований не имела. Пожалуй, лишь изразцы Владимира, Суздаля и Вяжищского монастыря получили в свое время исследователей. См.: Немцова Н. И. Владимиро-суздальские рамочные изразцы // Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Пространство и пластика. Вып. 4. М., 1991. С. 75– 94; Ее же. Новые материалы о суздальском изразцовом искусстве // Памятники культуры. Новые открытия.

Ежегодник. 1989. М., 1990. С. 341–349; Выголов В. П. Монументально-декоративная керамика Новгорода XVII в.

С. 237–267.

В этой связи можно отметить выросший интерес к региональным версиям изразцового производства, который проявился в последнее время. См.: Пронин Г.Н., Соболь В.Е. Смоленские изразцы XVI–XIX веков. См., 2013.

240 с.; Околович М.Г. Искусство полихромного рельефного изразца великого Новгорода и его окрестностей XVII– XVIII вв. Дис.... канд. искусствовед. СПб., 2011; Лисенкова Ю.Ю. Изразцовое убранство храмов Великого Устюга XVII – первой половины XVIII веков: этапы развития и художественные особенности: Дис.... канд. искусствовед.

М., 2012; Зубарева М.М. Изразцы Казани конца XVI – XIX веков. Дис.... канд. исторических наук. Казань, 2013.

4.2. Региональные версии изразцового производства Можно утверждать, что с появлением производства изразцов в Москве миграция московских изразцов носила массовый характер. В то же время ясно, что их зачастую производили на местах, возможно, с самого раннего периода их появления.

Так, как упоминалось ранее, некоторые находки, сделанные в начале XXI в. на территории тверского Затьмачья, позволили предположить, что здесь существовало местное производство терракотовых плит, о чем свидетельствует типологическая близость тверских и северорусских образцов фасадной керамики697.

С расцветом изразцового производства в XVII в. в городах, где велось крупное строительство и где имелось собственное кирпичное производство, возникли изразцовые центры. Среди них – Ярославль, Владимир и Суздаль, Балахна, Калуга, Великий Устюг, Соликамск и др. Менее крупные местные изразцовые промыслы создавались и при монастырях.

Более того, при ближайшем рассмотрении самих изразцов мы сталкиваемся практически в каждом городе с собственной, иногда незначительно, но отличающейся от московской, версией создания композиций и приемов оформления, а также с местными нюансами оформления лицевых пластин. Региональные версии изразцового декора, которые отличают город от всех других, и в первую очередь от столицы, заставляют задуматься о механизмах и условиях его создания.

Встает вопрос о том, как эти локальные версии формировались. Письменные источники, упоминающие о местных изразцовых производствах, крайне немногочисленны и для многих основных центров производства XVII в. (Ярославль, Балахна, Суздаль, Владимир) пока просто неизвестны.

Не вызывает сомнения широкое распространение производства красных изразцов, ведь даже небольшая мастерская могла освоить их выпуск, не требовавший главных затрат – на глазурь и на мастера, который должен был знать рецептуру глазури и справляться с ее обжигом.

Поэтому красные изразцы находят повсюду: в Новгородских землях698, Рязани699, Казани700, Салимов А.М. Тверской Спасо-Преображенский собор... С. 115.

Яковлева Л.П., Жегурова О.В. Изразцы в собрании Новгородского музея: Каталог выставки. Великий Новгород, 2006. 136 с.

Яхонтов С.Д. Красные изразцы в собраниях Рязанского областного музея // Рязанский государственный областной музей: Исследования и материалы. Рязань, 1927. Вып. 1. С. 5–11.

Сибири701. В Подмосковье их производство было налажено, например, в Троице-Сергиевом монастыре, впервые изразцы были найдены в 1960 г. в реке Вондюге в районе Соляной башни монастыря702. Коллекция красных изразцов была собрана также экспедициями Института археологии РАН в 2003 г. в раскопе у Духовской церкви монастыря703. Р.Л. Розенфельдт, выделяя в изразцах из Троице-Сергиевой лавры четыре группы, которые он датировал 1660-ми гг., и сравнивая их с московскими, подчеркивал своеобразие их сюжетов 704. О местном археологических раскопок в Суздале705.

Сохранились сведения о существовании собственного производства изразцов в Переславле-Залесском. Документальные данные о существовании в XVII в. изразцового производства в Переяславле-Залесском встречаются в монастырских приходо-расходных книгах за 1687– 1688 гг., где пять раз упоминается о покупке изразцов для сооружения и ремонта печей в жилых помещениях с указанием имени гончара: «… дано за израсцы и от кладен(ь)я переславцу Андрею Корнилову…»706 В переписной книге Переславля 1677 г. при перечислении осадных дворов на территории городской крепости встречается: «Двор Ивана да Глеба Ивановых детей Порошиных да Карпа да Григор(ь)я Евтифеевых детей Сытиных, а в нем дворник их же бобыл(ь) Ондрюшка Корнилов сын горшесник…» О производстве изразцов свидетельствуют и археологические находки. Так, например, остатки горнов для обжига изразцов были найдены во время земляных работ, производившихся при строительстве электростанции в Балахне708.

По мнению Н.И. Немцовой, «главным критерием установления деятельности местного изразцового центра в городе является наличие большого количества изразцов (в памятниках, Ситдиков А.Г. Казанский Кремль: историко-археологическое исследование. Казань, 2006. 288 с.

Черная М.П. Томский Кремль середины XVII–XVIII в. … Розенфельдт Р.Л. Серия изразцов мастерской Троице-Сергиева монастыря // Славяне и Русь. М., 1968. С. 463– 467.

Энговатова А.В., Зеленцова О.В. Исследование участка кладбища XVI–XVII вв. на территории ТроицеСергиевой лавры // Археология Подмосковья: Мат-лы науч. семинара. М., 2005. Вып. 2. С. 78–87; Щербаков В.В.

Новые находки красных изразцов XVII в. в Троице-Сергиевой лавре // Там же. С.107–110.

Подробнее см.: Розенфельдт Р.Л. Серия изразцов мастерской Троице-Сергиева монастыря...

Немцова Н.И. Новые материалы о суздальском изразцовом искусстве... С. 337–349; Она же. Владимиросуздальские рамочные изразцы...

Цит. по: Белецкий Д.В. Производство печной керамики в конце XVII в. в Переславле-Залесском // Зубовские чтения. М., 2008. Вып. 4. С. 180.

Немцова Н.И. Балахнинские изразцы... С. 171–178.

находках), объединенных комплексом общих специфических характеристик»709. Этот критерий, использованный при изучении изразцового производства, вполне соотносим с масштабами изразцового убранства ряда городов, например Ярославля. Таким образом, можно говорить и о процветании гончарных и кирпичных слобод во Владимире и Суздале, где также могли делать изразцы710.

Вероятнее всего, в XVII, а часто и в XVIII в. изразцовое дело было художественным разделом кирпичного и гончарного производства. В местных мастерских одновременно существовали территориально не разделенные два производства: по изготовлению посуды или кирпича и по изготовлению изразцов. Чаще изготовление изразца сочеталось с гончарным производством.

Таким образом, как правило, в известных архивных источниках тех или иных городов отсутствуют сведения о производстве изразцов, как, впрочем, и об их закупке или о приглашении мастеров и оплате их труда. Поэтому вновь главным источником для выявления особенностей местного производства становится сам изразец711.

В этой связи нами были изучены местные изразцы, как сохранившиеся на зданиях, так и хранящиеся в собраниях местных музеев. Для широты картины к обзору были привлечены памятники городов, входивших в состав Московской Руси, где были зафиксированы подобные объекты. В таком случае при отсутствии документальных свидетельств о происхождения изделий типологические сравнения – один из важных способов выявления генезиса технологий, орнаментов и архитектурного использования местных изразцовых групп.

Масштабы применения изразцов оказались различны – от точечных до повсеместных.

Так, в Муроме в Троицком соборе (1642) и Казанской церкви (1649) встречается одно из самых ранних использований муравленых изразцов (зеленых и коричневых). Не вызывает сомнения, что к местному производству относятся муравленые изразцы середины – второй половины XVII в. из бывших печей в корпусе монастырских келий в Александровской слободе 712. Они Немцова Н.И. Методика исследования, реставрации и реконструкции изразцовых печей XVII–XVIII вв. на материале Владимирской области: дис.... канд. архитектуры. М., 1991. С. 6–7.

Немцова Н.И. Владимиро-суздальские рамочные изразцы... С. 75–94.

Отметим, что изразцы большинства русских городов долгое время не являлись предметом целенаправленного научного изучения ни в XIX в., когда возник интерес к русскому изразцу, ни в XX в. Эта тема освещалась очень кратко, простым выборочным перечислением построек и упоминанием применения в их убранстве изразцов, и специальных исследований не имела. Первыми своих исследователей получили изразцы Владимира, Суздаля и Вяжищского монастыря. См.: Немцова Н.И. Владимиро-суздальские рамочные изразцы... С. 75–94; Она же. Новые материалы о суздальском изразцовом искусстве... С. 341–349; Выголов В.П. Монументально-декоративная керамика Новгорода XVII в.... С. 237–267.

Хранятся в собрании Александровского музея, ГИМ, МГОМЗ.

имеют характерную, не имеющую аналогов горшкообразную высокую румпу, низкорельефный ковровый орнамент. Аналогичные изразцы находятся также на Всехсвятской церкви Горицкого и соборе Федоровского монастырей Переславля-Залесского.

В пользу местного производства говорят некоторые особенности изразцового декора зданий одного из крупнейших торговых городов Севера – Великого Устюга. О наличии здесь местного производства писал А.В. Филиппов, отмечая «оригинальность и неповторимость румпы изразцов Великого Устюга, которые помогли установить по этому и ряду других признаков существование на севере одного из крупных самостоятельных центров изразцового производства, которое может быть объединено понятием Северо-Двинской школы»713. Но и здесь, как и в большинстве случаев, основным источником для изучения фасадной керамики Великого Устюга являются сами архитектурные памятники города с изразцовым декором (в том числе и с несохранившимися изразцами). Это Вознесенская церковь (1648), Троицкий собор Троице-Гледенского монастыря (1659), соборы Иоанна Устюжского (1663) и Прокопия Праведного (1668), Власьевская (Богоявленская, 1689) церковь, Спасо-Преображенский собор (1689–1696), КиевоПечерских (1696–1703), Димитриевская церковь в Дымкове (1700– 1708), СретенскоМироносицкая церковь (1714–1722), кельи и пилоны ворот ограды Иоанно-Предтеченского монастыря (первая половина XVIII в.), церковь Николы Гостунского (1682–1685; конец 1720х гг.), Леонтьевская церковь (1738–1741), изразцовые капители основного объема Симеоновской церкви и отдельно стоящей колокольни (1757–1765).

Широкое использование в местной архитектуре изразцов было связано с тем, что архитектурный облик Устюга начал складываться во второй половине XVII в. в период активного использования многоцветных изразцов в убранстве зданий. Каменные (кирпичные) церкви, возведенные в этот период на средства, пожалованные богатым устюжским купечеством (членами московской гостиной сотни), заменили деревянные. Длительное увлечение многоцветными изразцами в качестве элемента архитектурного убранства в Устюге продолжалось до середины XVIII в.

Филиппов А.В. Древнерусские изразцы XVII в. М., 1938. Вып. 2.

Однако первое применение изразцов в декоре архитектурных памятников Великого Устюга XVII в. было, как и повсюду, вызвано московским импульсом. Оно было связано с Вознесенской церковью, где использовались ранние изразцы, изготовленные в Москве714.

Но уже во второй половине столетия устюжские изразцы не только копируют рисунки московских изделий, но и демонстрируют новые элементы, нередко с изменением сюжета.

Например, центральное изображение московского варианта изразца с птицей, клюющей ягоду, в Устюге заменяют птицей, ловящей рыбку; не только переставлены местами элементы рамочного обрамления, но и внесены изменения в завитки рамки, что привело к созданию новых орнаментальных сочетаний; перевернуто изображение самой птицы, или ее голова повернута в другую сторону; изменена цветовая палитра изразцов715.

Таким образом, почерк устюжских мастеров свидетельствует о знакомстве и усвоении ими московских «образцов». Иная трактовка известных орнаментов в декоре памятников Устюга указывает на использование для их оттиска собственных форм, а не столичных, а также свидетельствует в пользу выработки изразцов непосредственно на месте. Такую же картину мы наблюдаем повсеместно.

Собственным видением сначала отмечено изразцовое производство Великого Новгорода и его окрестностей, в первую очередь мастерской Валдайского Иверского монастыря. Это не удивительно, ведь именно отсюда началось массовое распространение в Московской Руси полихромных изразцов. Однако позднее, в последней четверти XVII – начале XVIII в., местные особенности фасадной керамики были скорректированы, в первую очередь московскими изделиями.

Уральский и сибирский «путь» изразца обозначен памятниками с изразцовым декором – это Троицкий собор (1685–1697)и Богоявленская церковь (1687) в Соликамске, Троицкий собор в Верхотурье и др. Известно, что богатейшее изразцовое убранство имела утраченная к настоящему времени церковь Благовещения в Тюмени (1700–1708): «наличники окон и дверей были украшены изразцами из поливной керамики зеленых и фиолетовых тонов.

Майоликовые вставки с рельефными изображениями виноградных лоз завершали стены храма под угловыми колонками. Верхнюю часть повышенного объема храма – четверика – украшали О московском происхождении изразцов Вознесенской церкви писали С.А. Маслих и Н.И. Немцова. См.: Маслих С.А. Русское изразцовое искусство XV–XIX веков. М., 1976. С. 13; Немцова Н.И. Владимиро-суздальские рамочные изразцы... С. 91.

Подробнее см.: Лисенкова Ю.Ю. Фасадная керамика Великого Устюга XVII –первой половины XVIII века:

(предпосылки возникновения и развития) // Декоративное искусство и предметно-пространственная среда. Вестник МГХПУ; № 4.М., 2010. С. 94–107.

также майоликовые вставки, а на глухой части северного фасада трапезной располагалось большое и красочное майоликовое панно – “травы”. Значительную роль в архитектуре храма играл подкарнизный пояс, выполненный из майоликовых плит, на которых витиеватой славянской вязью написано о времени сооружения церкви и причастных к строительству лицах»716.

Из сибирских городов отметим изразцовое производство Томска, отличающееся как «московскими», так и оригинальными чертами717.

В одних случаях изразцы Урала и Сибири это откровенные реплики, позволяющие предположить московское или иное (например, поволжское) производство, в других – изразцы с региональными особенностями, свидетельствующими о местном производстве, но и в них зачастую отражен импульс, пришедший «с Руси». Часто в обязанности приезжих московских мастеров входило и обучение «черепишному простому и муравленому и печному образцовому делу в год человек 5 или 6 ис кирпишников, ис пешников, ис горшешников, ис каменщиков»718 после чего вскоре у горнов вставали местные мастера. На территории Верхотурского кремля в 1980–1990 гг. были обнаружены следы керамической мастерской для производства поливной строительной керамики719.

Одной из крайних точек «изразцовой географии» является Соловецкий монастырь.

Изучение изразцов соловецкой коллекции, проведенное Л.А. Петровской, показало, что «прямых аналогов соловецким стеновым изразцам мы не находим, в то время как изразцы вспомогательной группы в ряде случаев в точности совпадают с изразцами других музейных коллекций и с изразцами печей Москвы и Ярославля»720. В этой связи автор предполагает, что монастырь покупал изразцы дополнительной группы на материке, стенные же изразцы, более тяжелые и хрупкие, что затрудняло их перевозку, были изготовлены на месте либо местными мастерами, либо приглашенными.

Это соображение подкрепляется наличием в коллекции поливных плиток для выстилки пола, которые по качеству керамической массы, качеству и цвету эмалей аналогичны эмалям стенных изразцов. Косвенными признаками местного производства поливных плит и некоторых Проскурякова Т. С. О традиционализме в монументальной архитектуре Сибири XVIII в. … С. 114–115.

Подробнее см.: Черная М.П. Томский кремль середины XVII–XVIII в.... С. 56–69.

Соколова Н.Е. Изразцы Верхотурского кремля // Археологические и ист. исслед. г. Верхотурья. Екатеринбург, 1998. С. 165.

Петровская Л.А. Поливные плиты и изразцы // Наследие Соловецкого монастыря в музеях Архангельской области: Каталог / Сост. Т.М. Кольцова. М., 2006. С. 258.

видов изразцов являются качество росписи рельефа с затеками и расплывами эмалей;

повышенная толщина лицевой пластины (запас прочности, неотработанность технологии?);

необычно большой размер лицевой пластины; уникальная форма румпы, отличающаяся от известных типов значительным отступлением от края; прямые непрофилированные стенки с довольно сильным уклоном к центру. Другой маршрут отразился в изразцах Казани и Свияжска, которые обращают на себя внимание множеством нюансов в оформлении (орнаментации) и в технологии. Местное производство засвидетельствовано и находкой остатков горнов в Казани и Свияжске. Изучение местных изразцовых групп и их сопоставление с московскими говорит о мощном импульсе, послужившем началу зарождения производства, подтверждая это прямыми аналогиями изразцов Москвы и Татарстана. Прежде всего многочисленными находками ранних (конец XVI в.?) красных широкорамочных и узкорамочных изразцов со сходными изображениями (растительный орнамент, батальные сцены и др.). Изделия XVII в. также свидетельствуют о широких торговых отношениях этих регионов. Эволюция местного изразца, в общих чертах соответствующая линии развития русского изразца (терракота, поливные рельефные изразцы, поливные рельефные изразцы с элементами росписи), имела местные особенности. Так, в Казани, Свияжске, Болгарах в XVII – начале XVIII в. производят печные бесполивные изразцы со своеобразными фольклорными элементами, при полном отсутствии поливных (зеленых) изделий. Здесь встречаются и изразцы (например, терракотовые с библейскими сюжетами из Казанского архиерейского дома в Казанского Кремля), не имеющие аналогов в Центральной России721.

Для более детального сопоставления с Москвой рассмотрим крупнейший центр использования изразцов в XVII в. – Ярославль. Расцвет изразцового производства в Ярославле традиционно связывают со второй половиной XVII в. Изразцовый убор храмов Ярославля в основном, к счастью, уцелел. «Ярославские церкви сохранили более всех городов кафельные украшения», – отмечалось еще в 1851 г.722 В XX в., в годы массовых разрушений, городу посчастливилось уберечь бльшую часть церквей с изразцовым убранством, который попрежнему определяет его неповторимый образ. Этот знак местного зодчества столь ярко отличает Ярославль от всех других городов, что невольно заставляет задуматься о тех механизмах и условиях, которые создали это отличие.

Подробнее см.: Зубарева М.М. Изразцы Свияжска по материалам раскопок 2005 года // Православный собеседник: Альманах Казанской Духовной Семинарии. Казань: Казан. Духов. Семинария, 2008. Вып. 2 (7).

С. 184–187; Она же. Неполивные изразцы дома казанских архиепископов в Казанском кремле // Ученые записки Казанского университета. Казань, 2011. Т. 153. Серия гуманитарные науки. Кн. 3. С. 29–38.

Сахаров И.П. Записка для обозрения русских древностей. СПб., 1851. С. 20.

Исследователи, занимающиеся историей русского изразцового искусства, всегда выделяли Ярославль среди других центров изразцового производства. При этом отмечалась недостаточная изученность его памятников. Н.В. Султанов в 1896 г. писал: «В то время как памятники Москвы, Владимира, Киева и Новгорода были предметами многих монографий, нередко снабженных прекрасными рисунками, памятники Ярославля и окрестных городов оставались до сих пор в тайне»723.

В настоящее время существенным препятствием к изучению архитектурных памятников Ярославля является скудность археологических и архивных данных. Можно задаться вопросом:

что нового дает еще одна работа, если круг основных источников не расширился? Остается одно, но главное – вновь и вновь всматриваться в сохранившийся декор, сопоставлять и сравнивать и сделать новую попытку исследовать ярославский изразец или, по крайней мере, составить реестр памятников с изразцовым убранством.

Расцвет изразцового производства в Ярославле традиционно связывают со второй половиной XVII в. Однако недавняя находка терракотовой плиты в раскопе Успенского собора существенно изменила наше представление о ранней истории ярославского изразца 724. Это первый выявленный факт использования керамики в убранстве зданий; он позволяет предположить, что в Ярославле в начале XVI в. было не только свое кирпичное производство, но и своя художественная керамика.

Трудно сказать, к какому зданию относится эта находка, однако и состав черепка, и орнамент плиты свидетельствуют скорее о том, что он местного производства. Производство кирпича известно в Ярославле с домонгольских времен, а в XVI в. здесь делали и декоративные кирпичные детали – их находки при раскопках многочисленны. Декоративное убранство ярославских храмов в основном керамическое, белокаменные детали здесь редки. Зато в избытке тесаный лекальный кирпич, из которого созданы оформления ширинок, различные карнизы и другие элементы декора. Поэтому изготовление терракотовых деталей могло быть здесь налажено на уже существовавшей базе.

Рано обретя опыт использования керамического фасадного декора, ярославцы применяли его в архитектуре XVII в. самым активным образом. Это имеет конкретноисторическую причину: в 1658 г. город полностью выгорел во время сильного пожара.

Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве... С. 24.