«Дневниковый фрагмент в структуре художественного произведения (на материале русской литературы 30 – 70 гг. XIX века) ...»

Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского

На правах рукописи

Николаичева Светлана Сергеевна

«Дневниковый фрагмент» в структуре

художественного произведения

(на материале русской литературы

30 – 70 гг. XIX века)

10.01.01 – русская литература

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Научный руководитель:

доктор филологических наук, доцент Юхнова Ирина Сергеевна Нижний Новгород – 2014 Содержание Введение Глава I. Дневник как социокультурный и литературный феномен 1.1. Дневник как явление культуры 1.2. Дневник и «дневниковый фрагмент». «Дневниковый фрагмент» – границы понятия (теоретический аспект) Глава II. Художественное своеобразие дневниковых фрагментов 2.1. Принципы наименования дневников литературных героев 2.2. Способы включения дневникового фрагмента в художественный текст 2.3. Психологические мотивировки обращения к дневникам литературных героев 2.4. Датировка в дневниковых фрагментах 2.5. Графические особенности дневников литературных героев Глава III. Типология дневниковых фрагментов 3.1. Типология дневников как научная проблема 3.2. Личность автора дневника и характер записей 3.3. Типология дневниковых фрагментов Заключение Библиография

ВВЕДЕНИЕ

Дневник в любом его проявлении (дневник писателя, дневник литературного героя) выступает как явление литературы, социума, культуры, истории, эпохи. Дневниковые записи воссоздают как события, так и внутреннее состояние личности, поэтому демонстрируют отдельные знаковые черты социокультурного пространства своей эпохи, помогают прояснить и переосмыслить проблемные области русской культуры, истории, социологии, глубже понять духовный мир современников. Автор дневника зачастую дат творческую и непредвзятую оценку того, что происходит в его душе и мире в целом. Поскольку ведение дневника изначально не предполагает наличия читателя, то ложь и лицемерие в нм выступают сродни самообману, а потому являются маловероятными, в результате дневник, как правило, ведется честно, открыто, непринужднно, отбор материала осуществляется преимущественно по искреннему желанию и усмотрению его автора. Отсюда вытекает и ценность дневниковых записей, их неоспоримое достоинство и превосходство над другими художественными формами фиксации пережитого или переживаемого. Но со временем те установки, которые лежали в основе обращения к дневниковым записям, изменились. Эти перемены были во многом связаны с симптоматичными сдвигами, произошедшими в обществе и его культурной сфере (об этом свидетельствует тот факт, что современный дневник утрачивает интимность, становится общедоступным, как, например, дневник on-line). Такая ситуация наглядно показывает, как литературное явление – дневник – напрямую связано с общественной и культурной жизнью людей, со сменой ценностей, морально-нравственных, этических принципов, мировоззрения и т. д.

В литературоведении традиционно выделяют три типа дневниковых текстов в качестве самостоятельного объекта изучения: писательские дневники, дневник как жанровую разновидность художественной прозы и дневники литературных героев в структуре художественного произведения.

Каждый тип дневникового текста имеет свою специфику, а потому исследователи используют разные стратегии и методики для их исследования.

Рассмотрим это разграничение подробнее.

Писательские дневники (или настоящие, реальные дневники писателей – В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, А.И. Герцена, Н.М. Достоевского, Л.Н.

Толстого, А.П. Чехова, Ю. Нагибина, М.М. Пришвина, К. Симонова, З.

Гиппиус и др.) – не только особый пласт их литературного творчества, но и форма внутренней жизни, самоопределения в жизненных и исторических обстоятельствах. Иногда они заранее предназначаются для публикации («Дневник писателя» Ф.М. Достоевского, «Опавшие листья» В.В. Розанова, «Ни дня без строчки» Ю.К. Олеши и др.), но чаще ведутся исключительно для себя (дневники Л.Н. Толстого, В. Брюсова, М.М. Пришвина, Ю.

Нагибина и др.). Такие дневники становятся ярким документом эпохи, показывающим, как отражается время в писательском сознании. Иными словами, через призму писательского дневника мы имеем возможность взглянуть на мир глазами его автора, прочувствовать специфику авторского восприятия времени, пространства, события.

Дневник как жанровая разновидность художественной прозы – это чисто литературное явление. Он принадлежит вымышленному герою, который ведет записи, цель которых – не столько фиксация событий внешней жизни, сколько осознание тайных пружин своих поступков, отношений с другими людьми. Эта проза автопсихологична, ее ценность – в пробуждающемся внутреннем «я» человека. В форме дневника написаны «Дневник одной недели» А.Н. Радищева, «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя, «Дневник лишнего человека» И.С. Тургенева, «Дневник семинариста» И.С. Никитина, «Чапаев» Д.А. Фурманова, «Дневник Кости Рябцева» Н.Г. Огнева, «Деревенский дневник» Е.Я. Дороша, «Мой брат играет на кларнете» А.Г.

Алексина и др.

произведения – это «текст в тексте», когда записи персонажа представляют собой обособленную, особым образом введенную часть произведения («Журнал Печорина» в «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова, оставшийся в черновиках пушкинского «Евгения Онегина» альбом Онегина, дневниковые записи Аммалат-Бека из повести А.А. Бестужева-Марлинского «Аммалат-бек», дневник Аркадия из повести Н.И. Полевого «Живописец», «Патриархальные нравы города Малинова» из «Записок одного молодого человека» А.И. Герцена, «Демикотоновая книга» Савелия Туберозова в хронике Н.С. Лескова «Соборяне», «Дневник Левицкого» из «Пролога» Н.Г.

Чернышевского и др.).

Подобную разновидность дневниковых записей в литературоведении называют «дневниковый фрагмент»1, именно этот термин мы используем в данной работе для обозначения дневника в структуре литературного произведения и определяем его следующим образом: дневниковый фрагмент – это часть, значимый компонент художественного произведения, представляющий дневниковые записи одного из его героев2.

Обычно произведение, имеющее в свом составе дневниковые записи, относится к одному из традиционных известных жанров (повести, роману, хронике и т.д.), и «дневниковость» придат ему дополнительную специфику, оказывает существенное влияние на структуру произведения, особенности и характер повествования. Как замечает В.В. Кудасова, «дневниковый фрагмент» принимает на себя все возможные свойства и приметы жанра, в рамках которого ему предстоит реализоваться»3. Самым ярким и известным Кудасова В.В. Дневник как жанровая стратегия творчества Аполлона Григорьева // «Грехнвские чтения – VII». Сборник научных трудов. Нижний Новгород, 2008. № 5. C.

74.

Здесь и далее принято написание: в кавычках – «дневниковый фрагмент», если имеется в виду исследуемый в диссертации феномен русской литературы; без кавычек, если речь идет о части художественного произведения, представляющей дневниковые записи одного из его героев.

Кудасова В.В. Дневник как жанровая стратегия творчества Аполлона Григорьева // «Грехнвские чтения – VII». Сборник научных трудов. Нижний Новгород, 2008. № 5. C.

74.

примером этого взаимовлияния является «Журнал Печорина» в романе Лермонтова «Герой нашего времени».

Дневник в структуре художественного произведения – явление, достаточно часто встречающееся в русской литературе XIX века, однако сравнительно мало изученное. Так, например, дискуссионной остается проблема взаимодействия в нм художественного и документального начал, «правды» и вымысла. Основной вопрос в исследованиях на эту тему – в какой мере авторы следуют за неким реально существовавшим дневником.

Однако возникает сомнение, насколько необходимо обнаружение такого первоисточника, ведь важным оказывается не соответствие какому-то первичному тексту, а воссоздание «внутреннего голоса» героя, ведущего записки. Почему же возникает эта проблема противопоставления вымысла и достоверности? Вероятно, по аналогии с писательскими дневниками, которые, как мы писали выше, являются «документом» эпохи, и достоверность в них представлена в большей степени. В художественной «дневниковой» прозе (в том числе, когда используется и дневниковый фрагмент) документализм представляет собой более сложное явление. Это субъективно воспринятая действительность, так как границы между автором и литературным героем в этом случае подчас зыбки и размыты.

Форма повествования выбирается с учтом уже существующего способа ведения дневника, такой, какой она закрепилась в жизни:

дневниковые записи, как правило, датируются, ведутся периодически и т.д., однако в отличие, например, от дневников реальных людей дневники литературных героев создаются авторами для реализации определенной художественной задачи.

В связи с этим, изучая дневниковый фрагмент, следует учитывать то обстоятельство, что подобные дневники обладают своей спецификой.

Поэтому жсткие, формальные рамки дневника в структуре художественного текста нужно накладывать на дневниковые записи осторожно – нередко данные записи – дневники по сути, но не по форме.

Что касается дневников писателей, то при их исследовании (помимо личных записей) мы можем опираться на биографию, заметки друзей, родных и близких людей. Если же рассматривать дневниковый фрагмент или дневник как самостоятельное произведение, то здесь существенным становится тот факт, что автором дневника выступает литературный герой, а не реальное лицо, который раскрывается в произведении главным образом через слово, а дневник – это и есть слово героя в его непосредственном личностном проявлении.

В дневнике писатель предстает как обычный человек, стремящийся разобраться в своем внутреннем мире, осмыслить события. В нем он уходит от условной, игровой природы творчества. Иное дело дневник как часть, фрагмент произведения. Он привлекает художника слова большими композиционными возможностями, позволяет создать впечатление свободного выражения мыслей, чувств и переживаний, а также полнее и глубже раскрыть характер героя, тончайшие движения его души.

Обращение к проблеме дневникового фрагмента является одним из интересных путей литературоведческого анализа. При этом наличие существенного количества известных произведений, включающих в себя подобную форму изображения внутреннего мира главного героя, открывает большие возможности для исследований в области дневниковедения и эголитературы в целом.

Выделим основные тенденции в изучении дневниковых текстов разных типов (дневников писателей, художественной прозы в форме дневника и дневникового фрагмента), потому что, как видно из предыдущего анализа, подходы во многом пересекаются и взаимодействуют. При изучении писательских дневников часто используют тот инструментарий, который выработался при анализе художественной прозы в форме дневника. Стоит отметить, что в настоящее время изучение писательских дневников не просто как творческой лаборатории писателя 4, но и как формы его внутренней жизни, стало одним из приоритетных направлений в исследованиях автопсихологических форм литературы.

Это обусловлено, во-первых, тем, что на рубеже веков широкому читателю стали доступны дневники многих русских писателей как не публиковавшиеся ранее (Ю. Нагибин, М. Пришвин и З. Гиппиус), так и возвращенные читателю (И. Бунин). Во-вторых, интересом к различным аспектам поэтики документальных текстов (их речевой стороне, принципам автокоммуникации, портретирования и др.) Дневнику как разновидности документальной литературы посвящены исследования О.Г. Егорова «Дневники русских писателей» (2002) и «Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра» (2003);

Е.Г. Новиковой «Особенности речевого жанра дневника» (2005); М. Михеева «Дневник в России XIX – XX веков – эго-текст, или пред-текст» (2006);

А.М. Колядиной «Специфика дневниковой формы повествования в прозе М. Пришвина» (2006), Ю.В. Булдаковой «Дневник писателя как феномен литературы русского зарубежья 1920 – 1930-х гг.» (2010) и др.

О.Г. Егоров в работе «Дневники русских писателей» анализирует жанровую специфику дневника – его функции, типологию, метод, стиль и т.д.

Объектом его исследования стали дневники классиков литературы XIX века.

Наряду с дневниками В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого он также рассматривает дневники издателей, редакторов, журналистов, которые сыграли большую роль в организации литературной жизни своей эпохи (М.П.

Погодина, А.С. Суворина). Отдельная глава его работы посвящена дневникам близкого круга Л.Н. Толстого – С.А. Толстой, Т.Л. Сухотиной, Д.П. Маковицкого, В.Ф. Булгакова.

Е.Г. Новикова рассмотрела дневник как жанр документальной прозы, а также как речевой жанр. Она проследила развитие документальноФортунатов Н.М. Творческая лаборатория Л. Толстого. М., 1983. 320 с.; Толстой и Диккенс: загадка одной дневниковой записи. Вестник Нижегородского университета Н.И.

Лобачевского, 2011. № 6 (2). С. 704 – 706.

художественной литературы. Ретроспективный взгляд на эволюцию дневника с начала XIX века до интернет-дневников нашего времени позволил ей сделать вывод о постепенной утрате дневниками их интимной составляющей, что она связала с публичной виртуализацией дневников.

Кроме того, исследовательница выявила дифференциальные признаки дневника, дала внутрижанровую классификацию дневниковых произведений.

М.Ю. Михеев в монографии ««Дневник в России XIX – XX веков – эготекст, или пред-текст» на материале более трхсот текстов дневникового характера, написанных в России в период XIX – XX веков, дат теоретическое обоснование терминов «дневник» и «дневниковость», перечисляет функции дневника, говорит о его разновидностях, уделяет внимание вопросу об адресате в дневнике и т.д. Все выводы он подкрепляет анализом конкретных дневников М.М. Пришвина, А.Н. Болдырева и др.

В диссертации Ю.В. Булдаковой «Дневник писателя как феномен литературы русского зарубежья 1920 – 1930-х гг.» исследуется жанровое своеобразие и типологические особенности дневников писателей русской эмиграции 1920 – 1930-х гг., особое внимание здесь уделено поэтике хронотопа.

Целый ряд работ посвящен выявлению художественного своеобразия дневников отдельных писателей. Так, например, А.М. Колядина в кандидатской диссертации анализирует форму повествования в прозе М. Пришвина. При этом она делает ряд интересных теоретических прослеживает историю дневниковой формы в русской литературе, выявляет основные принципы организации дневника М. Пришвина. Также удачные обобщения ей удается сделать потому, что дневники Пришвина изучены не изолированно, а в контексте русской литературы XIX – XX веков.

В.В. Кудасовой «Дневник как жанровая стратегия творчества Аполлона Григорьева». Рассматривая отдельные произведения писателя («Листки из рукописи скитающегося софиста», «Дневник Виталина» и «Дневник любви и молитвы»), автор статьи приходит к выводу о том, что дневники Аполлона Григорьева «обладают целым рядом устойчивых признаков, способствующих формированию конкретной жанровой модели»5. Важным методологическим наблюдением в работе В.В. Кудасовой является мысль о том, что «теоретическая наука склонна оценивать литературный дневник с позиции функциональной, прежде всего, рассматривая его как существенно-значимый компонент целого (романа, повести или репортажа)» 6 ; игнорируя его жанровый потенциал. В.В. Кудасова ставит вопрос о необходимости исследования именно жанрового фрагмента, так как без этого невозможно комплексное рассмотрение художественного произведения. Подобный подход позволяет более глубоко проанализировать различные аспекты психологизма прозы русских писателей. По этому пути шли А.Б. Есин («Психологизм русской классической литературы»), Л.Я. Гинзбург («О психологической прозе»), И.С. Нович («Молодой Герцен: страницы жизни и творчества»), Н.С. Плещунов (Романы Лескова «Некуда» и «Соборяне»), Г.Н. Гай («Роман и повесть А. И. Герцена 30-40-х годов» и др.). Их наблюдения связаны с отдельными произведениями, поэтому возникает необходимость рассмотреть группу произведений, в которых дневник используется как часть текста, комплексно.

Есть ряд работ, которые, на первый взгляд, имеют культурологическую направленность, однако помогают проникнуть в атмосферу эпохи, понять особенности мышления человека другой эпохи. Таким является исследование И.С. Чистовой «Дневник гвардейского офицера»7. Статья уникальна тем, что в ней осуществлен сопоставительный анализ дневников главного героя Александровича Печорина, лица вымышленного, и генерала Константина Кудасова В.В. Дневник как жанровая стратегия творчества Аполлона Григорьева // Грехнвские чтения: Сб. научных трудов. Вып. 5. Нижний Новгород, 2008. С. 76.

Чистова И.С. Дневник гвардейского офицера // Лермонтовский сборник. Л., 1985.

С. 152 – 180. // http://lermontov.niv.ru/lermontov/kritika/chistova/dnevnik-oficera-2.htm.

Павловича Колзакова, лица, реально существовавшего. И.С. Чистова не случайно сравнивает два дневника – вымышленный, находящийся в структуре художественного текста, и реальный. Дело в том, что, несмотря на разное происхождение, эти дневники имеют поразительно много общего, что позволяет исследовательнице предположить, что Лермонтов при написании дневника Печорина во многом опирался на исторически существующий в это время дневник Колзакова.

Еще одно направление – изучение проблемы «природы дневника» как «гибридного жанрового образования, содержащего как моменты действительности, так и установку на литературность, связанную с необходимостью отбора материала и его комбинации по определнным законам словесного искусства»: Ю.В. Шатин «Дневник Кюхельбекера как художественное целое» 8, А.М. Колядина «Специфика дневниковой формы повествования в прозе М. Пришвина»9 и др.

Лингвистические особенности дневникового текста рассматривались в работах Н.Ю. Донченко (1999)10, Н.А. Николиной (2002)11, Е.Г. Новиковой (2005)12 и др.

Как видим, внимание исследователей чаще привлекают дневники писательские. Дневники героев, дневник в структуре художественного произведения изучены меньше. Более того, они, порой, сознательно игнорируются исследователями. Так, например, в 1978 году Наталья Борисовна Банк в монографии «Нить времени: Дневники и записные книжки советских писателей» сделала оговорку, что «в поле [ее] зрения – только писательские дневники и записные книжки и только такие дневниковые книги, такие произведения современной прозы, в которой большую роль Шатин Ю.В. «Дневник Кюхельбекера как художественное целое» // http: // www.philolgy.ru / literature2 / shatin – 88. htm.

Колядина А.М. Специфика дневниковой формы повествования в прозе М.

Пришвина: Дис. …канд. филол. наук. Самара, 2006. 215 с.

Донченко Н.Ю. Поэтика антонимии в дневниках М. Пришвина: Дис. … канд.

филол. наук. Москва, 1999. 255 с.

Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002. 424 с.

Новикова Е.Г. Языковые особенности организации текстов классического и сетевого дневников: Дис. … канд. филол. наук. Ставрополь, 2005. 255 с.

играют дневниковые записи самого автора. Анализ произведений, где используются дневники героев или реально существовавших лиц, участников событий (так, к примеру, в «Отблеске костра» Ю. Трифонова), не входит в [ее] задачу»13.

Указанные работы составляют основной массив исследований по данной проблеме. Как видим, изучение «дневникового фрагмента», то есть литературоведении носит характер начального рассмотрения указанного феномена, а потому относится к разряду малоизученных. Хотя о широком воздействии дневников на всю литературу и об их своеобразном «десанте» в произведения других жанров и обновлении традиционных жанров говорят довольно давно, одним из первых исследований здесь стоит отметить вышеупомянутую работу Н.Б. Банк14.

Интерес к воспоминаниям, дневникам, мемуарам чаще всего сопутствует переломным, рубежным, знаковым моментам эпохи. В такие периоды человек переживает мировоззренческую ломку и начинает по-другому смотреть на мир, окружающих его людей, свое «Я», глубже, философски мыслить, возникает потребность проанализировать произошедшее и происходящее в мире, попытаться понять себя и других. Одним из таких моментов являются 20 – 30-е гг. XIX века, когда в среде образованных граждан на смену героическим воззрениям декабристов приходят мотивы одиночества, скуки, тоски, грусти, характерные для молодого поколения дворян, разочаровавшихся в российской действительности и тонко подмеченные классиками русской литературы – Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем и др. в художественных произведениях. Как отмечает Н.Н. Акимова, автор статьи «И скучно, и грустно…», или «Скучно на этом свете, господа!»

(тема скуки у Лермонтова и Гоголя): «В чрезвычайно динамичной культурной ситуации середины 1820-х гг. скука становится ареной Банк Н.Б. Нить времени: Дневники и записные книжки советских писателей. Л., 1978. С. 8 – 9.

столкновения разных способов самоопределения русского мыслящего человека»15. И.И. Виноградов, рассуждая о творчестве М.Ю. Лермонтова в частности и его эпохе, говорит и о типе личности, который характерен для господствующий тип человеческой личности – в том числе и среди умственно развитой, мыслящей его части. И сходные эпохи – сходных героев.

Господствующим типом эпох безвременья, особенно таких, что длились долго и отличались особенной мрачностью, всегда был тот тип человеческой личности, который известен у нас, в истории русской общественной мысли, под горьким названием «лишнего человека» 16. Таким образом, подобное переломное мироощущение приводит его обладателя к необходимости высказаться, с кем-то поговорить, этим «собеседником» и становится дневник. Дневники в 1830-е гг. ведут многие, а сам процесс ведения дневника становится своеобразным маркером той эпохи – это «не только художественный прим, но примета исторического времени»17.

Прослеживая судьбу дневника в отечественной литературе, мы не случайно подробнее останавливаемся на периоде 1830-х годов, поскольку именно в это время выходит в свет значительное количество дневниковых произведений, что, безусловно, говорит о высокой востребованности данных жанровых форм. Следует также отметить, что в этот же момент достаточно популярны и по своему близкие дневникам эпистолярные романы и повести (например, «Роман в семи письмах» А.А. Бестужева, «Любовь поэта» А.В.

Тимофеева, «Последний Колонна» В.К. Кюхельбекера и др.). Немаловажным, на наш взгляд, является и то обстоятельство, что нередко писатели в своих произведениях использовали как письма, так и дневниковые записи.

Присутствуют, они например, в «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова, Акимова Н.Н. «Искучно, и грустно…», или «Скучно на этом свете, господа!»

(тема скуки у Лермонтова и Гоголя) // Лермонтовские чтения – 2009. Сб. статей. СПб., 2010. С. 15.

Виноградов И.И. Философский роман Лермонтова // М.Ю. Лермонтов: pro et contra. СПб., 2002. С. 635.

Чистова И.С. Дневник гвардейского офицера // Лермонтовский сборник. Л., 1985.

С. 152 – 180. // http://lermontov.niv.ru/lermontov/kritika/chistova/dnevnik-oficera-2.htm.

«Аммалат-беке» А.А. Бестужева-Марлинского и др. произведениях. Но частое появление дневниковых записей на страницах художественных текстов уже свидетельствовало о том, что эпистолярный роман постепенно отходит на второй план, давая при этом возможность реализовать себя другим жанровым формам, способствующим раскрытию внутреннего мира героя – таким, как дневник. По наблюдениям В.В. Набокова: «Эпистолярный роман восемнадцатого века (в котором героиня писала своей наперснице, а герой – старому школьному приятелю плюс всевозможные вариации) уже набил такую оскомину во времена Лермонтова, что едва ли он мог избрать этот жанр»18.

Кроме того, одним из главных факторов развития феномена «дневника», на наш взгляд, стала смена литературных направлений. Дневник как жанр, возникнув в эпоху сентиментализма в XVIII веке, получает дальнейшее развитие в условиях романтизма, а потом и пришедшему им на смену реализма. Качественно меняется наполнение дневниковых записей: от фиксации преимущественно любовных чувств и душевных переживаний к философским размышлениям, историческим выводам и обобщениям.

Содержание и тематика дневников существенно расширяется, обогащается диалектическими взаимосвязями между субъективным миром человека и окружающей его объективной действительностью, что рождает склонность к противопоставлению себя всему прочему, выражающуюся в антитезах: я – общество, я – мир, я – человечество.

В духовной жизни интеллигенции 30 – 40-х годов XIX века, в известных кружках той эпохи, через которые прошли Жуковский, Герцен, Тургенев, Достоевский, зарождалась русская психологическая проза, обращнная к внутреннему миру героя, раскрыть который нередко помогала форма дневника. К примеру, А.Н. Веселовский в книге «В.А. Жуковский.

Поэзия чувства и сердечного воображения» отмечает характерные черты духовной жизни этого круга: «Пристальное внимание к внутреннему Набоков В.В. Предисловие к «Герою нашего времени» // М.Ю. Лермонтов: pro et contra. СПб., 2002. С. 867.

человеку, самоуглубление, идеал самосовершенствования, нравственное значение дневников и исповедей, на котором и в дальнейшем настаивал Жуковский, понимание дружбы как средства самопознания и взаимного воспитания; вс это как бы предсказывает формы кружкового общения 1830х годов»19.

Новая эпоха формировала новую личность, новую ментальность, качественно иное мировосприятие: «Определяющей чертой личности человека, сформированного 1830-ми гг. – временем, «самым пустым в истории русской гражданственности», обрекающим «юношей тридцатых годов» «вращаться в среде великосветского общества, придавленного и кассированного после катастрофы 14 декабря», – было «подавленное обстоятельствами» самолюбие (честолюбие), которое находило выход в дерзких поступках, скандальных светских историях»20.

Дневник становится не только формой внутреннего диалога, но и отражением души его автора и эпохи, в которой он создавался: «Записи в дневниках, отражающие содержание внутренней, душевной жизни их авторов, дают возможность увидеть, как складывался, формировался особый историко-культурный характер, личность эпох безвременья, пришедшая на смену «героической личности декабризма 1810 – 1820-х годов»21. При этом дневник в данный период времени рассматривался как подчеркнуто свидетельствуют и особенные меры предосторожности по отношению к защите содержимого дневников, предпринимаемые в пушкинскую эпоху: «В пушкинское время дневники с замками были в моде. Например, в «Евгении Онегине» Пушкин так описывал дневник своего героя: «В сафьяне, по краям окован, замкнут серебряным замком»22. Даже сам Пушкин, по свидетельству Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971. С. 35.

Чистова И.С. Дневник гвардейского офицера // Лермонтовский сборник. Л., 1985.

С. 152 – 180. // http://lermontov.niv.ru/lermontov/kritika/chistova/dnevnik-oficera-2.htm.

Фридкин В.М. Пропавший дневник Пушкина. Рассказы о поисках в зарубежных архивах. М., 1987. С. 177.

современников, имел дневник в переплете с металлическим замком: «До нас дошел так называемый «Дневник» Пушкина – тетрадь большого формата, заключенная в переплет, замыкающийся стальным замком, и содержащая записи, которые Пушкин день за днем заносил в нее в 1833 – 1835 годах, датируя каждую запись»23, который после смерти поэта был возвращен его вдове Н.Н. Пушкиной24.

«Предыдущее десятилетие располагало к доверительным дружеским общениям – к обмену мнениями, шумным философским спорам, страстному обсуждению нравственно-этических проблем. Вс это служило предметом «Лермонтовское» время с характерной для него духовной разобщнностью людей, принесло с собой отчтливое деление человека на внешнего и внутреннего» 25. Человек внутренний все чаще начинает находить свое выражение на страницах дневников, что не могло не сказаться и на художественных произведениях – одном из важных видов исторической и культурной рефлексии: «Напряжнные раздумья такого рода – очень в духе времени: «…наш век есть век сознания, философствующего духа, размышления, «рефлексии», – писал В.Г. Белинский»26.

Один из первых исследователей прозы А.С. Пушкина, например, отмечал тяготение поэта на начальном этапе творческого пути к дневникам, коротким записям, что также свидетельствует о примете той эпохи:

«Любопытна последовательность появления отдельных видов прозы у Пушкина, так сказать филогения его эволюции: сначала дневники, критические заметки, анекдоты, то есть форма коротких записей, афоризмы, наброски мыслей и наблюдений, письма, трактованные как литературная данность (а такой характер они принимают у Пушкина очень рано); только Фейнберг И.Л. Читая тетради Пушкина. М., 1976. С. 177.

Фридкин В.М. Пропавший дневник Пушкина. Рассказы о поисках в зарубежных архивах. М., 1987. С. 177.

Чистова И.С. Дневник гвардейского офицера // Лермонтовский сборник. Л., 1985.

С. 152 – 180. // http://lermontov.niv.ru/lermontov/kritika/chistova/dnevnik-oficera-2.htm.

потом повествовательная проза... И это не стадии, сменяющие друг друга, так что последующая становится на место – предыдущей, «снимая» ее. То, что раз раскрылось в Пушкине, продолжает существовать и дальше» 27.

Подобное наблюдение представляет интерес и с точки зрения взгляда на развитие личности в целом. Так для начального периода зачастую характерно обращение к малым жанровым формам, что подтверждает мысль о повышенном стремлении к самоанализу автора дневниковых записей в юном возрасте: будь то реальное лицо или литературный герой.

Всегда существовали разные психологические типы людей, и каждая эпоха рождала новые средства для проявления и выражения данного индивидуально-психологического разнообразия. Не стала исключением и первая половина XIX столетия, которая, в частности, сделала одним из подобных средств дневниковые записи, получившие в данный период небывалое прежде распространение. Обратившись к жизни и творчеству А.А.

Бестужева-Марлинского, М.Ю. Лермонтова, Н.А. Полевого, А.И. Герцена и Н.С. Лескова, мы увидим, что Лесков, например, своего дневника не вл, поскольку, по его словам, он интересовался внутренним миром других людей, а не собственным. Что касается Лермонтова и Герцена, то они, на наш взгляд, исповедальности, интимности как по отношению к себе, так и к своему творчеству. Бестужев-Марлинский и Полевой дневники вели, однако в своих записях они тяготели к фиксации внешних событий, тем самым важными становились на страницах дневника исторические факты, этнографические наблюдения и т.д.

Ситуацию конца XX – начала XXI веков характеризует изменение идеологической, социальной, художественной, духовно-нравственной парадигм. Дневники в современном мире востребованы, их пишут и читают, они активно создаются в Интернете. Однако культура ведения дневников, насыщенных разноплановыми событиями, переживаниями высокого Петрунина Н.Н. Проза Пушкина. Ленинград, 1987. С. 29.

морального порядка, попытками понять свою сущность на духовном уровне, в настоящее время постепенно угасает: «С изменением функции дневника качественно трансформируется и одно из основных его свойств – интимность.

Дневник теряет свой сугубо личностный характер, и даже если он и пишется «обнародованию». И происходит это в первую очередь оттого, что современное общество внутренне противостоит предшествующей культуре, преломляя духовные традиции. Уходит на второй план культура рефлексии, самоуглубления, независимости мысли. Наметилась жанровая трансформация дневниковых форм: прежняя скрытость, интимность, ориентация не на стороннего наблюдателя, а только на себя, потанность дневникового текста сменяется массовой вседоступностью, открытостью для всех, стремлением показать вс, что раньше было под глубоким запретом.

Личный дневник, характерным примером которого в настоящее время является дневник on-line, получает диаметрально противоположный статус – «публичный». В рамках подобной публичности дискредитируется изначальная социокультурная сущность дневника как проявления интимной жизни личности. Появление дневников on-line подтверждает тезис о разрушении дневника как жанра в его исходном понимании и назначении. В «публичном» дневнике исчезает самое основное свойство дневника – его исповедальный характер, обращение к внутреннему «Я». Поэтому и те важные вопросы, которые так часто звучали на страницах дневников в XIX веке («Для чего я живу?», «Для какой цели я родился?», «В чм смысл жизни?» и др.), сейчас затрагиваются достаточно редко. Особо актуальной и насущной становится данная проблема в XXI веке, так как внимание к личности (пусть даже не реальной, а вымышленной) – это залог полноценного духовно-нравственного развития человека.

Дневник является творческим продуктом деятельности людей, при этом решающее значение имеет эпоха и время, в которое он ведется. Иными Криволапова Е.М. Жанр дневника в наследии писателей круга В.В. Розанова на рубеже XIX – XX веков: Автореф. … дис. д-ра. филол. наук. М., 2013. С. 19.

словами дневник выступает как уникальная форма самоосознания личности и специфического постижения всей эпохи. Наличие этого жанра в литературе является показателем не только состояния общества, но и культуры на определнном этапе е развития.

Обращение к проблеме дневника очень важно и актуально в современной науке, поскольку внутренний мир одной личности, является источником множества вопросов для другой. И ответить на эти вопросы – значит попытаться раскрыть духовную сторону человека в е полноте и объме. А если понят один человек, то отчасти понято общество и культура этого общества, поскольку каждая личность – своеобразный духовный атом, социокультурный срез своей эпохи.

Кроме того, в настоящее время одним из активно развивающихся направлений в отечественном литературоведении является художественная философского и узкоспециального содержания: «наука о происхождении и эволюции человека» 30. В XX веке смысл его постоянно расширяется, художественная. Художественная антропология, интересующая нас, – это есть познание внутреннего мира индивида в художественном изображении.

А ведь человеческая личность, с точки зрения академика Д.С. Лихачева, «всегда составляет центральный объект литературного творчества. В соотношении с изображением человека находится и вс остальное: не только изображение социальной действительности, быта, но также природы, исторической изменяемости мира и т.д. В тесном контакте с тем, как изображается человек, находятся и все художественные средства, применяемые писателем»31.

См. Орлова Е.А. Культурная (социальная) антропология. М., 2004; Белик А.А.

Культурная (социальная) антропология. М., 2009; Руднева И.С. Искусство словесного портретирования в русской мемуарно-автобиографической литературе второй половины XVIII – первой трети XIX вв.: Автореф. … дис. канд. филол. наук. Орел, 2011. С. 4.

Советский энциклопедический словарь. Изд. 4-е. М., 1987. С. 66.

Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 3.

Таким образом, появление новых форм, в том числе и дневника, не только в литературе, но и в жизни позволяет пересмотреть традиционное представление об этом жанре и порой помогает сделать эвристические выводы о назначении, функциях, критериях отбора дневниковых записей.

Исходя из вышеизложенного, актуальность исследования обусловлена наличием проблемы изучения дневника в структуре художественного произведения и недостаточными результатами в е решении. Комплексный анализ позволяет расширить представления не только о произведении, в которое включен дневниковый фрагмент, о мастерстве писателя, воспользовавшегося подобным примом, но и обогатить, систематизировать те теоретические сведения о дневнике, которые уже имеются в науке. Обращение к дневнику в структуре художественного текста позволяет разработать типологию дневника, а также выявить специфику повествования в дневнике, проследить эволюцию этой формы на протяжении интересующего нас в данном исследовании отрезка времени – 30 – 70-е гг. XIX века.

Таким образом, рассматриваемая проблема является немаловажной не только при анализе отдельных художественных произведений, но и в аспекте изучения дневника как общекультурного явления.

Объектом исследования являются художественные произведения русской литературы 30 – 70-х гг. XIX века, включающие в свою структуру дневники литературных героев (повесть А.А. Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек» (1832), повесть Н.А. Полевого «Живописец» (1833), роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» (1840), «Записки одного молодого человека А.И. Герцена (1840 – 1841), хроника Н.С. Лескова «Соборяне» (1872)), представленные в Полных собраниях сочинений указанных авторов. Выбор объекта исследования обусловлен значимостью и знаковостью этих произведений на данном временном этапе, включением «дневникового фрагмента» в разные по жанру художественные произведения и отнеснности их к различным литературным направлениям XIX века.

Предметом настоящего исследования выступают дневниковые записи, содержащиеся в структуре указанных произведений.

Цель данной диссертационной работы – исследовать художественное своеобразие и функции дневникового фрагмента на основе комплексного анализа вышеперечисленных произведений.

Задачи исследования:

определить специфику понятия «дневниковый фрагмент»;

выявить функции дневникового фрагмента;

фрагмента в художественное произведение;

фрагментов;

разработать типологию дневниковых фрагментов в структуре художественного произведения и соотнести е с типами литературных героев (авторами дневников), представленных в русской литературе 30 – 70-х гг.

XIX века.

Методологической базой исследования послужили теоретиколитературные работы М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, А.Б. Есина, Н.Б. Банк, О.Г. Егорова, Н.А. Николиной, М.Ю. Михеева, С.И. Ермоленко, В.Е. Хализева и др.

В работе используются типологический, сравнительно-исторический, биографический, структурный методы исследования.

Научная новизна диссертации заключается в целенаправленном комплексном изучении дневниковых записей в структуре художественных произведений как художественного приема. В частности, в работе впервые:

1) обозначен указанный предмет исследования;

2) произведены соответствующие предмету исследования отбор и систематизация художественных произведений русской литературы XIX века, включающих дневники литературных героев за конкретный промежуток времени (30 – 70-е гг.);

3) разработана типология дневниковых фрагментов с учтом их соотнеснности с героем-автором дневника;

4) отдельно поставлена проблема адресата в дневниковом фрагменте;

5) исследованы и выявлены художественные особенности дневников в структуре произведения.

Теоретическое значение исследования связано с разработкой типологии дневников литературных героев, актуализацией способов включения дневникового фрагмента в художественное произведение, комплексным изучением понятия и феномена дневника в структуре художественного текста, его функций и форм бытования, углублением представлений о психологизме.

Практическая значимость работы определяется возможностью использовать е теоретические положения в дальнейшем изучении творчества А.А. Бестужева-Марлинского, М.Ю. Лермонтова, А.И. Герцена, Н.А Полевого, Н.С. Лескова и в практике преподавания курса «История русской литературы XIX века» (разделы «Творчество А.А. БестужеваМарлинского», «Творчество М.Ю. Лермонтова», «Творчество А.И. Герцена», «Творчество Н.А Полевого», «Творчество Н.С. Лескова»), в работе спецкурсов и спецсеминаров. Материалы диссертации имеют ценность для таких наук, как культурология, теория коммуникации, психология.

Основные положения, выносимые на защиту:

1) Существующие определения и толкования литературоведческого термина «дневник» не дают исчерпывающего представления о специфике дневника в структуре художественного произведения. Дневники литературных героев зачастую анализируется по аналогии с бытовыми дневниками писателей, что ведет к упрощенному, поверхностному и нередко стандартизированному их пониманию, а это не позволяет раскрыть подлинное своеобразие и особенности записей данного вида. Дневник в структуре художественного произведения (дневниковый фрагмент) самобытен по отношению к своему предшественнику – дневнику бытовому, он многое заимствовал от него, но во многом и отличен. В частности в нм более свободно используется датировка, которая перестает быть жестким, обязательным критерием самой дневниковости. А потому дневник литературного героя более гибок, открыт, он находится на стыке литературных жанров: дневника, записок, мемуаров, писем – вбирает в себя в различной пропорции (в зависимости от конкретного произведения) их характерные черты и творчески переплавляет их.

2) Характер дневниковых записей и их объем в значительной степени определяются жанром, к которому относится произведение, имеющее в своей структуре эти записи (повесть, роман, хроника, записки). Роман и хроника – это крупные эпические жанры, повесть и записки – средние, что сказывается на размере дневникового фрагмента и его содержании.

3) Проблема адресата в дневнике выступает принципиальным моментом. Несмотря на то, что характерной исторической особенностью дневника является его безадресность, на наш взгляд, потребность у литературного героя – автора дневника в адресате, реальном или предполагаемом, все-таки существует, что и находит отражение на страницах анализируемых дневниковых фрагментов. Например, Печорин в своих записях мысленно обращается к «вероятной» даме, Савелий Туберозов при написании дневника рассматривает в качестве возможного его наблюдателя только самого себя, Аммалат-Бек, подобно Печорину, ориентируется на внешнего читателя в лице Селтанеты, Аркадий же в «Живописце» Полевого читает собственные записи вслух, намеренно делая их достоянием собеседника. Что касается молодого человека Герцена, то для него доминирующей является установка на внешнего адресата, нежели на самого себя. Таким образом, выстраиваются три основные системы ориентаций на адресата в дневниковых фрагментах: автор дневника – «Я» (Туберозов), автор дневника – собеседник, герой-рассказчик (Аркадий), автор дневника – вероятный читатель (Печорин, Аммалат-бек, молодой человек у Герцена).

художественного произведения, выполняя функцию «расширения сюжетных рамок». В результате дневник в структуре художественного текста позволяет вывести читателя за рамки центральной сюжетной линии, существенно расширив его представления о произведении в целом и характере героев.

5) Включение дневниковых записей в художественное произведение – это сюжетно-композиционный прим. Способы включения дневника могут быть различны: предисловия, «найденная рукопись», обращения автора к читателю, «посвящение в дневник», «предсуждение о дневнике».

литературных героев к дневникам. Каждый конкретный случай ведения дневниковых записей является следствием действия какой-либо важной для их создателя причины. Как правило, подобные психологические моменты образуют последовательную цепочку: одиночество – воспоминание – рефлексия.

7) Принципиально важную роль в структуре дневника имеют графические особенности его оформления, позволяющие увидеть скрытые пласты литературного замысла писателя, его стремление к поиску дополнительных способов выразительности (игра со шрифтом (курсив), паузы, умолчания, пропуски, обозначенные в тексте многоточиями, отточиями и отчерком).

8) Дневники литературных героев могут быть классифицированы следующим образом: «дневник-любовная исповедь», «дневниканалитическая исповедь», «дневник-жизнеописание», «исповедьжизнеописание», «сатирический дневник». Данная типология расширяет перспективы дальнейшего изучения дневников в структуре художественных произведений. Дневники литературных героев можно отнести к определенным типам, соответствующие особенностям данных героев.

9) Одним из факторов, существенно повлиявших на развитие феномена дневника, является смена литературных направлений (сентиментализм, романтизм, реализм), которая была связана с переносом акцента с внешней стороны эмоциональных проявлений человека на внутренний мир его личностных состояний и переживаний. С течением времени, обогащая и накапливая художественную практику изображения и объяснения духовномировоззренческих аспектов личности, дневник способствовал формированию русской психологической прозы.

Апробация и внедрение результатов исследования: Материалы диссертации неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы Нижегородского государственного университета. Идеи, положения и выводы работы были представлены автором на научных конференциях разного уровня: международных («Язык, литература, культура и современные глобализационные процессы» (Нижний Новгород, 2010), «Проблемы языковой картины мира на современном этапе» (Нижний Новгород, 2009, 2010); всероссийских («Жизнь провинции как феномен духовности» (Нижний Новгород, 2008, 2009, 2010), «Православие и русская литература: вузовский и школьный аспект изучения» (Арзамас, 2009), «Актуальные проблемы изучения и преподавания литературы в вузе и школе» (Йошкар-Ола, 2009), «Русская православная церковь и современное российское общество» (Нижний Новгород, 2011); региональных «Нижегородская сессия молодых учных» (2008, 2009, 2010), «Ответственность и достоинство личности в эпоху «новых медиа» (2013) и др.

Основные положения и результаты исследования изложены в публикациях по теме исследования, в том числе 4 статьях в изданиях, входящих в список ВАК.

Структура работы. Диссертация объемом 174 страницы состоит из Введения, 3 глав, Заключения. Библиография включает 266 наименований.

ДНЕВНИК КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ И

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

Дневник – широко распространнный феномен не только в русской, но и в мировой культуре в целом. Он имеет давние традиции.

В науке под дневником традиционно понимается литературное произведение в форме ежедневных записей (чаще всего с указанием даты), современных описываемым событиям.

Как и многие другие жанровые формы (например, письма, мемуары), дневник пришл в литературу из реальной жизни. Востребованными оказались такие свойства дневника, как достоверность, жизненная полнота, искренность, откровенность, интимность, лиричность, повышенная эмоциональность, исповедальность.

философском познавательном контексте социокультурное пространство нередко понимается как единое смысловое понятие. По мнению Бурдье, социальная реальность – многомерное пространство, включающее различные поля (политическое, экономическое, социальное, культурное и т. д.) 32.

Культурное поле (или культура) в данном случае понимается как духовная программа жизнедеятельности людей на всех уровнях социальной сферы.

Связь дневника с социальным пространством обнаруживается на уровне субъект-объектных отношений (автор в дневнике часто является и субъектом, и объектом), а также на иерархическом уровне – какое место автор дневника занимает в социуме и какова причина возникновения дневниковых записей.

Водолажская Т.В. Поколения как субъекты социокультурного пространства:

постановка проблемы и возможности исследования. Мн., 2005. C. 30.

Наличие жанра дневника в литературе – это свидетельство состояния культуры человечества на определнном этапе е развития. Обратимся к разным временным пластам, которые показывают изменения интереса общества к внутреннему миру личности посредством использования формы дневника.

Широкое распространение дневники получили ещ в XVII – XVIII веке в эпоху сентиментализма. Именно тогда интерес к частной жизни, и особенно к области чувств был очень высок. Дневники реальных людей стали популярными в Англии. В этот же период дневники могли уже выступать и в качестве формы художественного повествования. Уже у Дж. Свифта в «Дневнике для Стеллы» (1710 – 1714) и Д. Дефо в «Робинзоне Крузо» (1719) используется форма дневника.

Дневник стал активно внедряться в литературу в конце XVIII века, когда появилась потребность в исповедальности и самонаблюдении. Он начал развиваться как дневник путешественника, как рассказ о пережитом в других странах и часто сочетался с формой писем, заметок («Сентиментальное путешествие» (1768) Л. Стерна, «Письма русского путешественника» (1791 – 1792) Н.М. Карамзина), был кому-то адресован, становился «разговором на расстоянии», позволял преодолеть одиночество. В этом смысле, следует отметить, что дневник роднят с письмом такие особенности, как описание чувств и переживаний, исповедальность, однако есть и принципиальные различия – в случае с письмом – это исповедь перед адресатом, а дневник – исповедь перед самим собой: «Письмо создается не только с целью «выговорить себя», оно интерсубъектно – ориентировано на ответную реакцию адресата»33.

Если же обратиться к более ранней традиции, то можно обнаружить связи дневника с хождениями, путевыми заметками. Дело в том, что путевые заметки и хождения имеют определенную последовательность записей, иными словами им свойственна регулярность. Однако дневник, заимствуя Логунова Н.В. Русская эпистолярная проза XX – начала XXI веков: эволюция жанра и художественного дискурса: Автореф. … дис. д-ра. филол. наук. М., 2011. С. 14.

регулярный характер записей, больше сосредоточен на внутреннем мире героя, а не на внешних описываемых событиях. Кроме этого, для дневника, как правило, характерна датировка, которая в путевых заметках и хождениях чаще всего отсутствует. Иными словами, дневник как жанр формируется на стыке других жанровых форм, обогащаясь их особенностями и обретая при этом собственное своеобразие.

В первой половине XIX века внимание к этому способу фиксации «истории жизни» и «истории души» возрастает, а роль дневника становится качественно иной: русские писатели предпринимают первые попытки включения его в свои произведения в качестве фрагмента, который начинает выполнять функции художественного прима. Этот процесс, когда дневник активно используется в качестве формы художественного повествования, широко представлен в литературе в XIX – XX веков. Таким образом, писатели передают дневниковую форму повествования вымышленному герою ради углублнного исследования «истории души человеческой».

При этом появляются возможности для стилизации, сложной речевой игры, связанной со вс большим отделением автора от персонажа. Но часто дневник становится фрагментом – частью художественного текста. В таком качестве он получает распространение в литературе XIX века. Данный факт объясняется возросшим интересом писателей к внутреннему миру человека, рефлексии, самоанализу, а это потребовало новых форм: эпистолярных, дневниковых и автобиографических, позволяющих глубже и всестороннее раскрыть духовный мир героя, показать его во всей сложности и противоречивости.

В XX веке иным становится отношение к дневнику, а, следовательно, и меняется сам дневник. Если в XIX веке были дневники, которые велись исключительно для себя, не для публикации (так, П.А. Вяземский вел свой дневник, не предполагая, что когда-нибудь опубликует его, однако в Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 10-ти т. М., 2002. Т. 6. С. 261.

(В дальнейшем ссылки на это издание в тексте работы в квадратных скобках:1 – том; 2 – страница).

году издал часть своих записок под названием «Старая записная книжка», хотя автор так и не дождался ее выхода в свет) и дневники с изначальной установкой на печать («Дневник писателя» Ф.М. Достоевского), они становились жанром публицистики, служили формой откровенного разговора с читателем, современником, то в XX веке ситуация более близка к доминированию вторых – «публичных» дневников. Писатели понимают, что их интимные записи будут опубликованы. На этом этапе дневниковые записи являются не столько формой интимного общения с самим собой, сколько формой самовыживания, сохранения себя в условиях обезличивающей массовой эпохи, а поэтому характеризуются откровенностью и публицистичностью. Например, М.М. Пришвин вел «Дневники» на протяжении всей жизни (1905 – 1954) и считал их наиболее важными в своем наследии. В них запечатлена целая эпоха жизни страны. Но при этом следует отметить, что опубликованный дневник писателя нарушает границы жанра.

Таким образом, тоталитарная эпоха, жсткая цензура оставляет след даже на таком интимном, потанном явлении в культуре нашего общества, как личные записи. Дневник выступает в роли важного документа, способного донести субъективный взгляд для будущих потомков, обратиться к ним (например, «Записки об Анне Ахматовой» Л.К. Чуковской, «60 – 70 – е… Записки о неофициальной жизни в Москве» И. Кабакова и другие).

Особого внимания заслуживают дневники писателей, прошедших войну (например, дневник К. Симонова «Разные дни войны. Дневник писателя»). Война становится одним из знаковых явлений того времени.

Внимание к переживаниям отвлечнного философского характера претерпевает изменения в сторону осмысления реальных, бытийных, общечеловеческих трудностей, лишений, испытаний. События войны и послевоенные годы становятся фоном, на котором разворачиваются размышления на тему трудностей жизни, одиночества, разочарования, стремления уцелеть, оправдания происходящего. Авторы дневников часто называли себя «свидетелями эпохи», и это не случайно, ведь так пронзительно, достоверно, подробно могли описать войну только непосредственные е участники. Н.Б. Банк, рассматривая дневники и записные книжки советских писателей, выделяет в отдельные группы «военные и деревенские дневники»35, тем самым подчркивая специфичность дневников этого периода. Одно из их отличий – передача атмосферы войны, послевоенных лет, смелый и дерзкий взгляд на человеческие судьбы, души, сердца. Итак, постепенно дневник из факта личной жизни перерастает во многом в общественный духовный феномен, приобретает черты массовой социокультурной эпохи.

Дневник в XXI веке также востребован. Но функции и назначение его качественно изменились. Одна из возможных причин этого состоит в том, что общество хочет знать, чем отличаются знаменитые личности от обыкновенных, простых людей, как они добились успеха; другая – познакомиться с жизнью того «кумира», творчество которого знакомо и интересно; третья – прожить чужую жизнь, спрятаться от одиночества, почувствовать, что есть и другие люди с похожими мыслями, переживаниями, чувствами, эмоциями, состояниями.

социокультурного пространства, знаковой характеристикой элементов данного пространства на разных исторических стадиях его существования.

Иными словами, дневник является важным отражением эпохи. Человек, пытаясь глубже заглянуть в себя, разобраться в свом внутреннем мире ищет новые средства самовыражения. Одним из них и стал дневник, появившийся в реальной жизни и органично воспринятый литературой, заимствующей дневниковый фрагмент как часть художественного произведения. Русская литература постепенно впитала данные западноевропейские традиции, переложив их на отечественную почву, и здесь дневник в структуре художественного произведения обрел свои неповторимые черты – созерцательность, исповедальность, интимность, самокритичность. Эти Банк Н.Б. Нить времени: Дневники и записные книжки советских писателей. Л., 1978. С. 27.

особенности обусловили довольно широкое распространение дневниковых записей литературных героев, которые предстали перед читателями с качественно новых сторон – как никогда прежде искренними, открытыми, а оттого понятными и близкими. В результате русская литература стала во многом более проникновенной и выразительной, с нотками тонкого психологизма и пристального внимания к деталям. Дневник в структуре художественного текста обусловил небывалую прежде духовную близость читателя и героя, а через него читателя и писателя. Именно поэтому данный прием использовали в своих, ставших ныне широко известными, произведениях многие известные писатели.

1.2. Дневник и «дневниковый фрагмент». «Дневниковый фрагмент» – границы понятия (теоретический аспект) Дневник – это не только подневная запись происходящих в жизни событий или поток душевных излияний на бумаге, это очень сложное и многостороннее явление, которое требует тщательного комплексного разбора и внимательного подхода.

Массовое распространение дневников в культуре и литературном творчестве обусловило появление в современной науке таких понятий, как «дневниковедение» и «дневниковед», что свидетельствует о закономерном росте интереса ряда исследователей к дневнику как феномену культуры.

Рассмотрим два значения слова «дневниковедение». Одно из них можно истолковать как «дневник вести» – делать регулярные записи в особо отведнной тетради, которые отражают ежедневные события, текущие дела, мысли и переживания автора, его духовное и психическое состояние, нравственную позицию, мировоззрение, культурный и образовательный уровень 36. Второе – «дневник ведать», то есть, знать особенности ведения Отшельник В. Культура дневниковедения. К определению понятия «Реальный личный дневник» // дневника, осознанно представлять себе цель и задачи этого занятия, место и значение, которые должен приобрести дневник в личной жизни автора, владеть информацией о классических примерах дневниковедения. Если первое достаточно исчерпывающе трактует толковый словарь русского языка, то второе – обширная тема для изучения и творческого поиска37.

Кроме того, исследование дневников продолжается в рамках изучения эго-литературы, а дневник называется «эго-текстом» или «пред-текстом»38.

Эго-литература («ego» в переводе с лат. «Я») – это литература, рассматриваются вопросы, связанные с осмыслением документального начала в художественном творчестве. Отечественные учные-филологи пытаются определить такие понятия, как «документально-художественная литература», «эго-документ», «литература факта», «автодокументальный текст». Большинство из них не имеют однозначного определения и прочного статуса. В связи с этим возникают разночтения и в сфере жанровых обозначений (дневник, мемуары, записки).

психологическом понятии, как «эгоцентризм» натуры. Оно находится в непосредственной связи не только с изучением внутреннего мира человека, но и с дневниковедением. Как писал известный отечественный филолог, Д.Н. Овсянико-Куликовский, эгоцентризм «сводится прежде всего к постоянному, затяжному и слишком отчетливому ощущению субъектом его «я»: людям такого уклада трудно отвлечься от этого ощущения, трудно, http://www.dnevnikovedenie.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=67:-qq&catid=38:2012-11-29-05-27-19&Itemid=66.

Отшельник В. Культура дневниковедения. К определению понятия «Реальный http://www.dnevnikovedenie.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=67:-qq&catid=38:2012-11-29-05-27-19&Itemid=66.

Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

иногда невозможно, забыть, хотя бы на время, о своем «я», которое у них неспособно раствориться в впечатлении, в идее, в чувстве, в страстях»39. С нашей точки зрения, именно эгоцентрическим натурам наиболее присуще ведение дневника, записей личного характера, обращенных к самому себе.

Кроме того, «характерною принадлежностью эгоцентрических натур является склонность противопоставлять себя всему прочему. Их социальное самочувствие выражается вольно или невольно, в антитезах: «я и общество», «я и отечество», «я и человечество»40… Такое противопоставление мы видим на страницах дневника Печорина, Аммалат-бека, Аркадия и других героев.

В словарях, монографиях, статьях мы находим несколько наиболее значимых определений термина «дневник». Рассмотрим различные подходы к трактовке понятия «дневник» и постараемся определить границы и объм данного понятия, его специфические признаки, критерии отбора.

Основываясь на интуитивном представлении носителей русского языка, М.Ю. Михеев дает такое определение дневника – это «любой текст, в котором записи отделены друг от друга – чаще всего временными датами»41.

Как следует из данной формулировки, датировка не является значимым структурообразующим признаком дневника, его принципиально важной чертой становится прерывистость, фрагментарность, «разорванность»

ведущихся записей. Но тогда непонятно, как разграничить «записки», «заметки» и собственно дневник. Именно поэтому в дефинициях, как правило, особый акцент делается на наличии датировки. Так, согласно определению А.Н. Николюкина – это «периодически пополняемый текст, состоящий из фрагментов с указанной датой для каждой записи» 42. Причем, Овсянико-Куликовский Д.Н. Из книги «М.Ю. Лермонтов» // М.Ю.

Лермонтов:pro et contra. СПб., 2002. С. 461.

Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С.

232 – 233.

«соответствие между самой записью и ее датой достаточно условно: дата и последовательность записей иногда несущественны»43.

А.Н. Николюкин также выделяет ряд особенностей, которые могут быть реализованы в большей или меньшей степени в каждом дневнике:

1) периодичность, регулярность ведения записей;

2) связь записей с текущими, а не с давно прошедшими событиями и 3) спонтанный характер записей (времени между событиями и записью прошло слишком мало, последствия ещ не проявили себя, и автор не в состоянии оценить степень значительности происшедшего;

4) литературная необработанность записей;

5) безадресность или неопределнность адресата многих дневников;

6) интимный и поэтому искренний, частный и честный характер Как синонимичное «дневнику» в XIX веке использовалось старое, заимствованное из французского языка название – журнал. В XIX веке оно было даже более употребительным. Именно так толкует значение слова В.И.Даль: «Дневник – поденные записки, журнал, во всех значениях»45. В данном случае определение слова «дневник» автор дат через слово взаимозаменяемость этих понятий.

«Журнал – м., фрнц [journal], дневник, поденная записка. Журнал заседаний, деяник; путевой, дорожный, путевник. Повременное издание, недельное, месячное, выходящее по установленным срокам; срочник» 46.

Исходя из этимологии французского слова, «журнал» есть запись по-дневная.

Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С.

232 – 233.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Под ред. Проф. И.А.

Бодуэна де Куртене. В четырх томах. Т.1, А- З. М., 1998. С. 1094.

В словаре Пушкина слово дневник вообще отсутствует – есть только слово «журнал», с довольно большой частотой (285), включающей и некоторые устаревшие употребления, например, с управлением чему (журнал осаде, веденный в губернаторской канцелярии...)47.

В современном русском языке значения этих слов распределяются следующим образом: дневник – это записи личного характера, ведущиеся день за днем; журнал (из фр. journal, первоначально «дневник») – печатное периодическое издание.

В этимологическом словаре русского языка М. Фасмера мы встречаем такое истолкование интересующих нас слов:

«Дневник – калька франц. journal из народнолат. diurnale: diurnum (commentariolum), которое восходит к греч. «дневной»48.

«Журнал – из франц. journal от ср.-лат. diurnalis, diurnale «ежедневное известие, весть»49.

Иными словами, в данных определениях Фасмера мы еще раз видим, что ключевой особенностью значения слов «дневник» и «журнал» является подневный характер записей. В сущности, эти понятия родственные и описывают один культурный феномен, который сегодня принято называть «дневник».

М.Ю. Михеев в книге «Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст» дат развернутый комментарий к этимологии слова «журнал», где одним из параметров определения снова выступает подневный характер записей: «Во французском языке слово «журнал» появилось как прилагательное (с вариантом journau) и существовало еще с XII века; в диалектах оно могло обозначать меру сельскохозяйственной выработки – то, что можно сделать за день. В современном смысле le journal – 1) газета (с 1631 г.: Gazette de France), образованное как эллипсис из papier journal – то Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В четырх томах. Т1. Спб, 1996. С. 518.

есть буквально «дневная бумага, бумага за этот день»; 2) дневник, журнал.

(Само французское jour «день» происходит от латинского diurnum «дневной».) В латыни же diarium означало 1) дневная порция, рацион, пак (преимущественно для римских солдат и рабов); 2) поденная плата, дневное жалование; 3) поденная запись, дневник»50.

Таким образом, основываясь на вышеперечисленных определениях, одним из традиционных критериев отбора дневниковых записей (названы они «дневник» или «журнал» – для литературы XIX века это несущественное различие) выступает подневный характер и датировка. Следует отметить, что в рассматриваемых нами произведениях, содержащих дневниковые записи литературного героя, данные признаки дневника носят формальный характер, а потому как в жизни, так и в художественных произведениях, соблюдаются не всегда, а порой лишь частично, поэтому термин «дневник» применяется в некоторых случаях с достаточной долей условности. Так, например, журнал Печорина, «Демикотоновую книгу» Савелия Туберозова и записи одного молодого человека из «Записок» А.И. Герцена можно в прямом смысле слова назвать дневниками, то есть дневниками по форме: в них помимо традиционной датировки (только записи молодого человека в «Записках»

А.И. Герцена датированы иначе – «через неделю», «через месяц») и основных особенностей дневника (периодичность, регулярность ведения записей; связь записей с текущими, а не с давно прошедшими событиями и настроениями; спонтанный характер записей (времени между событиями и записью прошло слишком мало, последствия ещ не проявили себя, и автор не в состоянии оценить степень значительности происшедшего);

литературная необработанность записей; безадресность или неопределнность адресата многих дневников; интимный и поэтому Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

существенная особенность – это способ оформления записей (тетрадь, книга).

В отличие от указанных выше произведений Лермонтова, Лескова и Герцена, записи героев, представленные в произведениях А.А. БестужеваМарлинского «Аммалат-бек» и А.Н. Полевого «Живописец», можно отнести к дневниковым только по некоторым сущностным, а не формальным показателям – это дневники по сути. «Выдержки из записок» Аммалат-бека и заметки Аркадия не помещены в тетрадь или книгу. Автор не счл необходимым этого делать. Видимо, на это были свои причины, как нам кажется, во многом связанные с типами героев, наделнных способностью вести дневниковые записи. Аркадий – творческая личность, не считающая необходимым должным образом оформить и свести воедино свои записи, а Аммалат-бек – герой-горец, искренне стремящийся к постижению основ высокой духовной культуры, только начинает приобщаться к ней, преодолевая преграды, обусловленные его естественными природными корнями. Отсюда и сбивчивость, неоформленность его дневника – отражение «сбивчивости», несформированности его духовного мира, который только начал приобретать цивилизованные, окультуренные черты. Записи Аммалатбека в главе VI не датированы, но в них контекстуально, интуитивно по смыслу прослеживается подневный характер. Так единственная запись XI главы обозначена как «полночь» – это уже позволяет нам говорить о датировке, только не традиционной формальной (число, месяц, год), а литературной – той, которую выбирает сам автор, следовательно, и записи можем классифицировать как дневниковые.

Заметки Аркадия в повести А.Н. Полевого «Живописец» не имеют датировки в принципе, зато в них четко выражены подневный характер («Зачем пошл я к ним сегодня»; «Три дня сижу я, запершись у себя»52 и т.д.), Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С.

232 – 233.

Полевой Н.А. Мечты и жизнь. М., 1988. С. 93, 98. (В дальнейшем ссылки на это издание в тексте работы в квадратных скобках: номер страницы).

периодичность, регулярность и т.д., а также каждая запись друг от друга отделена отчерком, что дат возможность сделать вывод о принадлежности их к дневниковым.

художественных произведений позволяет сделать вывод о том, что датировка не всегда является обязательным признаком текста, который, по сути, представляет собой дневник и мыслится автором как дневник.

Важно указать, что литературная необработанность записей героев свойственна каждому из рассматриваемых нами дневниковых фрагментов.

Так, например, Туберозов, герой хроники Н.С. Лескова «Соборяне», на страницах «Демикотоновой книги» отмечает: «Ни пятна сего не выведу, ни некоей нескладицы и тождесловия, которые в последних строках замечаю, не исправлю: пусть все так и остается, ибо все, чем сия минута для меня обильна, мило мне в настоящем своем виде и таковым должно сохраниться»53.

Похожие мысли мы находим и в записях Аркадия, героя повести Н.А.

Полевого «Живописец»: «Простите беспорядку, нескладице…» [90]. В «Записках» А.И. Герцена молодой человек пишет перед «Патриархальными нравами города Малинова»: «Я, сколько ни думал, не придумал, в какой порядок привести любопытные отрывки из моего журнала, и помещаю его в том виде, как он был писан». Главный герой романа М.Ю. Лермонтова Печорин также говорит о необходимости оставить в дневнике все, что уже записано: «Перечитывая эту страницу, я замечаю, что далеко отвлекся от своего предмета… Но что за нужда?.. Ведь этот журнал пишу я для себя и, следственно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием» [6; 310]. В повести А.А. БестужеваМарлинского «Аммалат-бек» одноименный герой ведет свои записи подобно Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 11-ти т. – М., 1957. Т. 4. С. 39. (В дальнейшем ссылки на это издание в тексте работы в квадратных скобках:1 – том; 2 – страница).

Герцен А.И. Сочинения в 8-ми т. М., 1975. Т. 1. С. 94. (В дальнейшем ссылки на это издание в тексте работы в квадратных скобках:1 – том; 2 – страница).

предыдущим, но вот характеристику этому процессу дает сам автор: «Так беспорядочно, бессвязно писал Аммалат…» 55.

настоящем исследовании является наименование автором представленного фрагмента: «дневник», «журнал», «нотатки», «записки», «заметки», «календарь» и т.д. Все вышеперечисленные слова выступают в качестве синонимов. Данные записи могут иметь разный характер: фиксация событий, размышления, воспроизведение ситуации как происходящей в настоящем или аналитическое е воссоздание. Дневник в структуре художественного произведения отличается, например, от документального дневника, прежде всего тем, что в первом случае сам автор волен определять его «дневниковую» природу безотносительно к формальным признакам – датировка, подневный характер и т.д. Иными словами, дневниковые записи, включенные в литературный текст, – это особый вид дневника, к изучению которого следует подходить, учитывая его специфику и внутреннее своеобразие.

Кроме того, важное значение при изучении дневников героев в структуре произведения имеет их объем. То, какая часть записок должна появиться перед читателем и кому их доверили (вручили), зависит, по определению, только от автора. Значимым для дневника критерием, как мы считаем, является жанр художественного произведения, включающего в себя дневниковые записи: повесть, роман, хроника, записки (мы рассматриваем «Записки одного молодого человека» как произведение, соединившее в себе разные жанровые особенности; это записки, о чм неоднократно говорил и сам автор, а не причисляем их к повести, очерку, автобиографии и т.д.)56.

Рассматриваемые нами произведения в данном исследовании относятся к одному из этих жанров.

Бестужев-Марлинский А.А. Повести. М., 1986. С. 328. (В дальнейшем ссылки на это издание в тексте работы в квадратных скобках: страница).

Нович И.С. Молодой Герцен: страницы жизни и творчества. М., 1986. С. 236.

Роман и хроника – это крупные эпические жанры, повесть же и записки – средние. В романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» и хронике Н.С. Лескова «Соборяне» дневниковые записи занимают значительное по объему место, соответственно и сфера описываемых в них тем становится намного шире – от любовных переживаний до философских раздумий, размышлений об истории, религии и т.д. Записи в них разновременны, продолжительны по времени ведения. Особенно это заметно в хронике Н.С. Лескова. В повестях А.А. Бестужева-Марлинского «Аммалат-бек», Н.А. Полевого «Живописец» и «Записках одного молодого человека»

А.И. Герцена записи представлены в сравнительно небольшом объеме – несколько страниц. Если говорить об основных (доминирующих) темах, которые поднимаются на страницах дневниковых записей данных произведений, то сводятся они к следующему: у Бестужева-Марлинского – тема любви, у Полевого – тема любви и искусства, у Герцена – тема города Малинова – прообраза России того времени, пребывание в нем молодого человека – главного героя «Записок».

Так, например, в «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова «Журнал Печорина» достается герою-рассказчику, любознательному странствующему путешественнику (офицеру), который напечатает только отрывки (то, что относится к пребыванию Печорина на Кавказе) из него уже посмертно, оставив при себе еще толстую тетрадь, обещая когда-нибудь и ее представить на суд читателя.

В повести А.А. Бестужева-Марлинского «Аммалат-бек» автор помещает выдержки из записок горца Аммалат-бека в шестой и одиннадцатой главах, предваряя их письмом Верховского к невесте с размышлениями об Аммалате и желании раскрыть сложную природу его чувств к Селтанете.

В «Записках одного молодого человека» А.И. Герцена дневниковые записи героя под названием «Патриархальные нравы города Малинова»

(тоже отрывки, так как указано, что некоторые листы из них потеряны) публикуются от имени некоего нашедшего первую и вторую тетради.

Вообще в этом смысле «Записки одного молодого человека» и «Герой нашего времени» близки по структуре, выстраивается некая закономерная триада, схема: герой-рассказчик – предисловия – опубликованные записи.

В «Живописце» Н.А. Полевого заметки Аркадия предваряются словами автора и небольшим вступлением от лица самого героя с просьбой простить ему беспорядок и нескладицу в его записях.

В хронике Н.С. Лескова «Соборяне» «Демикотоновая книга протопопа Туберозова» предстает перед читателем и завершается словами автора, которые постепенно и осторожно сначала подводят нас к сокровенному, искреннему, личному, а потом деликатно «закрывают» записи в дневнике Савелия Туберозова. Дневник протопопа включен в текст – с самой первой страницы до последней. То есть, в отличие от других, проанализированных нами произведений, с точки зрения целостности представленных дневниковых записей, «Демикотоновая книга» представлена практически полностью. Единственным исключением является страница, залитая чернилами: «Здесь в дневнике отца Савелия почти целая страница была залита чернилами…» [4; 39]. Также сюда следует отнести и те моменты, где автор дает комментарии с указанием количества записей или страниц, которые протопоп при перечитывании пропустил: «Протоиерей пропустил несколько заметок и остановился опять на следующей …» [4; 30]; «Ниже, через несколько записей значилось…» [4; 31]. То есть записи героя создаются (продолжаются) на наших глазах и читатель видит непосредственный, живой процесс рождения дневника.

Таким образом, мы видим, что от объема представленных записей героя во многом зависит целостность, последовательность восприятия не только личных переживаний персонажей, но и всего произведения в целом.

Это определено в первую очередь теми установками и целями, которые ставил перед собой автор, включая в свое произведение дневниковые записи, и, безусловно, жанром произведения, в которое включен дневник того или иного героя.

Также важной, с нашей точки зрения, является и потребность героя – автора дневниковых записей в адресате – реальном или же предполагаемом, несмотря на то, что первоначально особенностью дневника является его безадресность, или другими словами, адресатом является сам пишущий, ведь по определению дневник ведется исключительно для себя: «...автору дневника собеседник не нужен, дневниковое повествование имеет центростремительное направление, фокусом которого является личность пишущего»57.

возможности чтения его записей женщиной, «разыгрывается ситуация «случайного» знакомства воображаемого читателя с тайными откровениями героя»58: «Что если когда-нибудь эти записки попадутся на глаза женщине?»

[6; 324]. Данное предположение Печорина воспринимается лишь как игра, что свойственно его непостоянной натуре. К подобному выводу позволяет прийти то обстоятельство, что до этого момента мы видели принципиально иную установку героя относительно написанного в дневнике: «Ведь этот журнал пишу я для себя…» [6; 310]. Таким образом, адресат у дневника Печорина так или иначе присутствует изначально – это он сам, а далее к нему добавляется и «вероятная» дама, на восприятие которой при возможном чтении его записей он, безусловно, начинает ориентироваться при их написании.

Герою А.А. Бестужева-Марлинского Аммалат-беку присущи похожие мысли. Аммалат-бек, предвосхищая грядущие события, образно представляет следующую ситуацию: «Вот летопись моего сердца… – скажу я ей. – Погляди сюда: в такой-то день я то-то о тебе думал, в такую-то ночь я Логунова Н.В. Русская эпистолярная проза XX – XXI веков: эволюция жанра и художественного дискурса: Автореф. … дис. д-ра. филол. наук. М., 2011. С. 14.

Афанасьева Э.М. Образ читателя и феномен чтения в романе М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» // Известия Уральского государственного университета.

2006. № 41. С. 38.

вот как видел тебя во сне! По этим листкам, как по четкам алмазным, ты можешь счесть мои воздыхания, мои по тебе слезы. О милая, милая! Ты не раз улыбнешься моим причудливым мечтам; они дадут надолго пищу разговорам нашим!..» [282 – 283]. Мечтания героя-горца вполне понятны, он жаждет только одного – быть с Селтанетой, а ведение записей, в которых он пишет о своих чувствах – это, с его точки зрения, подтверждение настоящей любви. Прочтя данные записи, Селтанета, с его точки зрения, не стала бы сомневаться в искренности Аммалат-бека. Исходя из этого, можно прийти к выводу, что главным адресатом дневника Аммалат-бека является именно дама его сердца, а не он сам. Им движет не столько «цивилизованное»

стремление разобраться в себе и своих чувствах, сколько инстинктивное желание доказать свою любовь Селтанете. С присущей горцу прямолинейностью он, не играя, подобно Печорину, упрямо гнет свою линию, открыто обращается в своем дневнике к его основной читательнице.

Главный герой повести Н.А. Полевого «Живописец» Аркадий демонстрирует свои заметки герою-рассказчику, своему другу, как он сам его называет, не останавливая себя на мысли, что эти записи только для него, что это самое сокровенное и потаенное. У Аркадия возникает потребность высказаться, поделиться с кем-нибудь, для того, чтобы хоть немного был понят он и то, какие чувства и боль от них ему пришлось пережить. Достав из бюро записи, Аркадий читает заметки вслух. Понимаем мы это только тогда, когда он сам задает вопрос-просьбу слушающему его, употребив слово «читать»: «Читать ли вам еще что-нибудь, мой почтенный друг? – сказал Аркадий, отталкивая рукою свои заметки. – Избавьте меня! Мне тяжко – я задохнусь…» [101]. Здесь дневник, изначально написанный героем для себя, становится в итоге открытым для стороннего слушателя, что связано с потребностью его автора в человеческой поддержке, понимании и, возможно, сострадании. Иными словами, Аркадий сам находит адресата для своего дневника, исключая, в этом плане, момент случайности, при этом его дневник с начала написания не был нацелен на данного конкретного человека, а потому является более достоверным в части констатации подлинных переживаний героя, нежели дневник Аммалат-бека, который сразу писался «на суд» Селтанете. Также и Печорин, оговариваясь, как мы выше отмечали, в тексте дневника, иронично дает понять, что пишет его, в том числе, и для некой женщины, причем женщины абсолютно не конкретной, а любой вероятно возможной.

Несколько иное решение получает тема наличия адресата в дневнике «Патриархальные нравы города Малинова» молодого человека, героя «Записок» А.И. Герцена. Установка на возможное чтение кем-то написанного постоянно прослеживается в записях: «Чтоб познакомить еще более с жизнию малиновцев, я опишу типический день от 8 часов утра до 3 часов ночи» [1; 102]; «Обед я описывал»[1; 104]; «Вот одна человеческая встреча в Малинове, и очень странная притом»[1; 106]. В данном случае внешний адресат также присутствует в дневнике молодого человека изначально, более того, дневник пишется более для этого вероятного адресата (что видно по приведенным выше цитатам), чем для самого героя, автора дневника.

Говоря о протопопе Туберозове, главном персонаже хроники Н.С.

Лескова «Соборяне», относительно предполагаемого или реального адресата в дневниковых записях, следует отметить, что данное наблюдение нецелесообразно рассматривать применительно к образу этого персонажа.

Туберозов – священнослужитель, для него ведение дневника – это в первую очередь исповедь перед самим собой, сакральное действо. Поэтому наличие или хотя бы предположение возможного адресата, того, кто смог бы еще прикоснуться к записям протопопа просто немыслимо и можно расценивать как неуважение по отношению к данному образу. Таким образом, адресат у дневника протопопа только один, но зато самый трепетный, бережный и бесстрастный – он сам. Это обстоятельство отличает его записи от рассмотренных нами дневников других литературных героев, представляя собой определенную специфику данного произведения, во многом обусловленную происхождением и социальной принадлежностью его главного персонажа.

Выявленные особенности могут быть реализованы в большей или меньшей степени в каждом дневнике. Вс, что фиксируется на бумаге автором дневника, а именно: мыслительные и чувственные операции, факты – носит внезапный, неупорядоченный характер, порой даже не имеет причинно-следственных связей (далее мы сможем увидеть это на конкретных фрагментарностью, хаотичностью, спонтанностью, незаконченностью, а также повышенной эмоциональностью (здесь имеется в виду тип адресата – «Я», «другой» – друг, общество, мир в целом – вселенная; использование в речи риторических вопросов, всевозможных обращений, в том числе и к самому дневнику).

Важное место в процессе изучения феномена дневника в культуре и литературе занимает вопрос о тех функциях, которые выполняет дневник.

Одно из наиболее развернутых представлений о данном вопросе мы находим в исследованиях М.Ю. Михеева. Он выделяет следующие функции дневника:

«Во-первых, функция культурной памяти, то есть дневник как механизм сохранения следов о событиях индивидуальной жизни»59. Данную функцию отчасти выполняют и дневники в структуре художественного текста, которые также фиксируют те или иные моменты и изменения в жизни своего автора.

Вторая функция дневника согласно Михееву – функция завещания, связанная «с обращением к некому «понимающему» читателю: «пусть прочтут после моей смерти». С подобной функцией дневника мы встречаемся и в художественных произведениях. К примеру, в романе Лермонтова «Герой нашего времени» Печорин на страницах своего дневника подсознательно обращается к женщине, которая в будущем сможет вольно или невольно прочитать эти строки, отчего в них возникает мотив Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

сокровенной завещательности: «Что если когда-нибудь эти записки попадутся на глаза женщине? «Клевета!» – закричит она с негодованием»[6;

324].

Следующая – третья – функция дневника, по Михееву, релаксационнотерапевтическая – «дневник нужен человеку для снятия эмоционального и нервного напряжения «в процессе вербальной рационализации переживаний», поскольку это нечто вроде аутотренинга или даже ежедневной молитвы»61. С указанной функцией мы постоянно встречаемся в процессе изучения дневников в структуре художественного текста, поскольку практически все герои-авторы дневников в той или иной степени снимают посредством дневника накопившееся эмоциональное напряжение, выплескивают на его страницы свои переживания, мысли и чувства.

Четвертая функция, выделенная Михеевым, – аутокогнитивная, или социализационная – «записывая (и перечитывая) свои записи, мы часто сами лучше познаем мотивы собственных поступков: ведение дневника, как считается, концентрирует и ускоряет процесс извлечения опыта из «потока литературных героев, и особенно наглядно, на наш взгляд, в дневнике Печорина, который постоянно прибегал к самоанализу, рефлексии для того, чтобы понять собственный внутренний мир, его процессы и состояния.

Пятая функция, обозначенная Михеевым, – культурно-игровая, которая сводится к тому, что «ведь дневник это еще и своего рода излишество, прихоть, которой мы занимаемся от нечего делать, когда больше нечем заняться, у него есть квазидиалоговая функция: когда не с кем поговорить, то можно выговориться в дневнике – как теперь принято делать в интернете, в гораздо более интерактивном режиме общения, чем традиционный лист бумаги, в блоге, или сетевом дневнике»63. Указанная функция имеет место и Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

в дневниках в структуре художественного текста – для многих их героев дневник – это своеобразная игра с миром и самим собой, собственными чувствами и страстями, это не жизненная необходимость, а именно временная прихоть ищущей и не находящей ответов неприкаянной души.

Шестая функция дневника по Михееву связывается им с предыдущей – это гигиеническая, очистительная функция: «нам периодически необходимо разгружать память от несущественных мелочей, подробностей и деталей»64.

Подобная функция также является ключевой и в дневниках литературных персонажей, которые стремятся освободиться от подчас тяжелых оков памяти, выплеснуть свои переживания и оставить их в какой-то степени бумаге, разделив с ней не только самое сокровенное, но, порой, и наиболее тяжелое, гнетущее. Данная релаксация очищает душу и сознание героя, делает его более стойким и спокойным перед лицом грядущих испытаний.

Седьмая функция, обозначенная Михеевым, – функция литературнотворческая: «так или иначе, всякий автор дневника неизбежно становится – хочет он этого или нет – своего рода сочинителем, он – автор своего творения». Безусловно, данная функция имеется и у дневников литературных героев – вольно-невольных авторов собственных мыслей и чувств, зафиксированных в дневнике – немом, но надежном свидетеле и слушателе их жаждущей общения и понимания души.

Михеев вводит в этот перечень функций дневника, уже вслед за Александром Эткиндом, восьмую функцию – это «документация своей идентичности, подтверждение непрерывности своего «я» 66. Эта функция прослеживается и в дневниках героев художественных произведений, которые также стремятся не только к самопознанию, установлению собственной идентичности, но и к определенной ее документальной констатации, фиксации. Через подобную констатацию герой как бы Михеев М.Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

убеждается в бытийственности, объективности самого себя и своих чувств, завоевывая тем самым право на существование, полное ошибок и проступков, но не лишенное и определенного смысла, который герой и стремится определенным образом уловить и задокументировать в дневнике.

Девятая и последняя в перечне Михеева функция – это функция поддержания исповедальности и охранение тайны: «к примеру, ранние дневники В. Брюсова велись именно для себя (в самом дневнике автор несколько раз с возмущением писал о попытках посторонних его прочесть)» 67. Данная функция – основная для любого дневника, будь то дневник реального человека или литературного персонажа. Последние в своих дневниках также стремятся исповедаться перед самими собой, очиститься и возвыситься над несовершенством жизни и собственной личности. С другой стороны, дневник и здесь – наиболее надежный хранитель всех тайн и загадок души героя, а потому ему доверяется самое сокровенное, что в итоге волнует не только героя, создавшего его автора, но и читателя, рождая атмосферу повышенной искренности и подчеркнутой исповедальности.

В художественном произведении, когда дневник становится вставкой, сюжетообразующую функцию (тем самым связан с динамической стороной произведения), а также замедляет, тормозит действие. Ретардация позволяет ввести в текст внефабульные элементы: лирические отступления, различные описания (пейзаж, интерьер, характеристика, внутренние монологи, потоки сознания, обращнные к читателю и др.). В этом смысле дневник литературного героя, включнный в тот или иной жанр художественной литературы, можно рассматривать как композиционный прим, поскольку он замедляет действие, приостанавливает его, заставляет временно прервать основное повествование и переключиться на внутренний мир персонажа, представленный в дневнике. Даже в тех случаях, когда дневник обращен к Михеев М. Ю. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст, или пред-текст // http://www.lib.ru/PLATONOW/miheev_platonov.txt.

внешним событиям, центральное сюжетное действие на время приходится переключить – проникнуться теми переживаниями, эмоциями, мыслями, которые волнуют героя в данный момент. Таким образом, функции дневника, когда он становится частью художественного целого, дополняются. Дневник расширяет пространство и время повествования, возникает жизненный фон, предыстория событий, особенно в дневниках, где внешние события представлены больше, чем внутренние искания. Так в «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова узнам, что Печорин бывал в С., вл философские разговоры в офицерском кружке, видим, как герой проводит время. Эту функцию можно обозначить как функцию «расширения сюжетных рамок», поскольку дневник в структуре художественного произведения часто выводит читателя за пределы основного сюжета, параллельно обогащая наши представления о нем, его предыстории и т.д.

А.Н. Николюкин указывает на то, что тексты, записанные «по дням»

(то есть дневник), находятся в определнной связи с различными формами документалистики. Таковыми, с его точки зрения, являются мемуары, автобиография, исповедь, письма, литература путешествий, летопись, периодика.

Обращаясь к конкретной аргументации данного автора, мы находим следующие важные тезисы о связи дневника с формами документалистики:

«Подобно мемуарам, дневник повествует о реально имевших место в прошлом событиях внешней и внутренней жизни» 68. Действительно, в данном аспекте связь и определенное сходство дневника с мемуарами представляется очевидной.

Далее: «Как в автобиографии, в дневнике пишущий рассказывает по преимуществу о себе и свом ближайшем окружении и также бывает склонен к самоанализу»69. И здесь А.Н. Николюкин улавливает общие основание двух Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С.

232 – 233.

этих жанров – и дневник и автобиография зачастую акцентированы на их авторе и его окружении.

Продолжая сравнение, исследователь констатирует и обосновывает следующее сходство и одновременно своеобразие дневника и исповеди: «Как исповедь, дневник часто говорит о тайном, скрытом от посторонних глаз, однако исповедь, в отличие от дневника, мемуаров и автобиографий, бывает лишена развртываемого хронологически последовательного повествования70.

По данному параметру – хронологической последовательности записей – дневник, по мысли Николюкина, ближе к письмам, «особенно к регулярной переписке, где также сообщается о текущем, материал не отбирается, и новости записываются «по горячим следам»71.

Продолжая устанавливать параллели, Николюкин проводит сравнение дневника и литературой путешествий. Общее он усматривает в том, что «постоянно переезжая, не имея возможности осмыслить происходящее, путешественник, как и автор дневника, схватывает события на лету и записывает, не отделяя важное от случайного. Путешественник обычно обозначает место, где была сделана запись; если же в путешествии указывается дата записи, то его уже трудно отличить от дневника»72. Следует добавить, что дневник, действительно, вырос из записок путешественников, путевых заметок. Примеры первых подобных дневников мы встречаем в XVII – XVIII веке и даже ранее.

Дневник, ведущийся регулярно, имеет общие черты и с летописью, на хронологической последовательности и фиксируя любое изменение вне зависимости от его значимости, дневник имеет сходство с летописью, однако время записи в нм указывается точнее (дни, а не годы), а круг охватываемых событий ограничен». Действительно, подобное сходство дневника с Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С.

232 – 233.

летописью имеет место, причем круг охватываемых событий в отдельных дневниках может быть довольно обширен, а датировка включать не только дни, но и годы.