«СЕМИОТИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук ...»

Авторство афоризма не всегда достоверно; например, существует ряд высказываний, приписываемых Сталину: Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы. Здоровое недоверие - хорошая основа для совмест­ ной работы.

Образность является факультативным признаком афоризма (Харченко 1988). Для афоризма значимы аллюзия и намек: «Главная прагматическая цель афоризма как жанра - поставить воспринимающего перед фактом, сама «фак­ тичность», истинность которого установима лишь путем догадки - через зна­ ние таких сведений о мире, которыми человек не может не располагать, но только если он достаточно образован, опытен или остроумен» (Мартемьянов 1999:119).

Так, например, приведенный ниже афоризм оценит только тот, кто имеет представление о «логике» политической борьбы и методах диффамации со­ перника: Any party, which takes credit for the rain, must not be surprised if its opportents blame it for the drought (D. Morrow). В следующем афоризме содержит­ ся аллюзия на термин political suicide (политическое самоубийство), озна­ чающий непопулярные действия, которые могут привести к потере голосов на выборах, либо к политическому забвению: Never murder а man who is commit­ ting suicide (W. Wilson).

Содержание пословицы, в отличие от афоризма, более тривиально, в ней отсутствует момент парадоксальности; пословица всегда образна и дидактич­ на, претендует на истинность. Что касается афоризма, то образность и дидактичность являются его факультативными признаками. Дидактичность свойст­ венна таким разновидностям афоризма, как сентенция и максима, которые мо­ гут быть как авторскими, так и анонимными.

• Поскольку между сентенцией и максимой нет принципиальной разни­ цы - обе представляют собой моралистические изречения нравственного, эти­ ческого характера, мы предпочитаем в нашем исследовании пользоваться тер­ мином «максима», поскольку он имеет еще одно значение, принципиально важное для интерпретации политического дискурса: «правило поведения, принцип, которым человек руководствуется в своих поступках». Кроме того, этот термин имеет англоязычный коррелят (maxim = а concisely expressed prin­ ciple or rule of conduct, or a statement of general truth).

Политическая максима представляет собой суждение, содержащее обобщение некоторого политического опыта с точки зрения этических и стра­ тегических принципов политической борьбы. Максиме не свойственны образ­ ность, парадоксальность, неожиданность суждения и особая выразительность формы.

По структуре суждения выделяются две разновидности максимы:

- максима в наставительной форме содержит эксплицитный модус дол­ женствования (повелительное наклонение или модальные слова): Чтобы строить, надо знать. Чтобы знать - надо учиться (Сталин). Forgive but never forget (J. F. Kennedy). In politics a man must learn to rise above principles;

- максима в констатирующей форме содержит имплицитный модус долженствования, который выявляется в результате развертывания умозаклю­ чения следствия. Другими словами, это констатация факта, из которого следу­ ет, что нечто должно или не должно иметь место:

Всякая революция чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться (Ле­ нин) -> «должна уметь защищаться».

Нет таких крепостей, которые бы не брали большевики! (Сталин) -> «настоящие больщевики должны брать любую крепость».

Мы на идеологии не экономим (М. Суслов) -> «мы так поступаем, пото­ му что это правильно -» так должно быть».

Среди констатирующих максим значительное место занимают дефини­ ция и толкование.' Газета - не только коллективный пропагандист и коллек­ тивный агитатор, но и коллективный организатор (Ленин). Делюкратия это не вседозволенность (М. Горбачев). Революции - локомотивы истории (К. Маркс).

• Пословицы в политическом дискурсе можно разделить на две группы;

а) Пословицы общеязыкового паремиологического фонда, которые по характеру своего содержания (закономерности социальных отнощений, чело­ веческого поведения) приложимы к интерпретации политической реальности и используются политиками в речи, например: Лес рубят - щепки летят. Будет и па нашей улице праздник. А fish rots from the headfirst. You scratch my back, Til scratch yours. Root, hog, or die. (Если хочешь сохранить должность, рабо­ тай, как следует; букв. Рой землю, боров, а то умрешь). Политическая реаль­ ность в этих пословицах выступает в качестве вторичного референта.

б) Собственно политические пословицы, возникшие в ходе политиче­ ской коммуникации и изначально отображающие политическую реальность, которая в них является первичным референтом, хотя для ее отображения ис­ пользуются образные средства: You can't beat somebody with nobody {Нельзя победить на выборах, выставив малоизвестного кандидата). You can't fight City Hall (С бюрократией бороться невозможно). If it walks like a duck and quacks like a duck, then it just may be a duck. Если нечто двигается, как утка, и крякает, как утка, значит оно вполне может оказаться уткой. (Суть этой шутливой поговорки - ответ на вопрос о том, как отличить коммуниста. Дру­ гой вариант: What smells like а skunk and looks like a skunk...).

Политическая пословица может возникать как перефразировка традици­ онной пословицы, например: Был бы человек, а статья найдется (ср. Была бы шея - хомут найдется); Коней на переправе пристреливают (ср. Загнанных лошадей пристреливают и Коней на переправе не меняют).

Д. Ниммо и Дж. Комбс усматривают мифологичность политических по­ словиц в отсутствии логического обоснования выраженных в них обобщений:

так же, как и другие мифологемы политического дискурса, они «выполняют функцию «подручного» средства, позволяющего дать упрощенное и успокаи­ вающее объяснение сложных политических реалий» (Nimmo, Combs,1980:

145). На наш взгляд, свойство мифологичности должно, прежде всего, предпо­ лагать фантомность денотата, а отсутствие логического обоснования было бы точнее обозначить как «аксиоматичность». Это свойство, характерное также и для максимы, связано с дидаьстичностью и предполагает ощущение субъектом речи непререкаемости своего авторитета.

Суммируем сказанное в таблице 4.

Дифференциальные признаки афористики универсальной референции Аксиоматичность парадоксальность стовой автономности.

Будучи прецедентным высказыванием, политическая афористика всегда соотносится с прецедентным феноменом - прецедентным текстом и /или пре­ цедентной ситуацией (Захаренко и др. 1997). Статус прецедентности (т. е. с каким прецедентным феноменом соотносится) коррелирует со степенью тек­ стовой автономности. По данным критериям различаются следующие типы политической афористики:

а) высказывания, являющиеся прецедентными текстами, обладающие автономным текстовым статусом (афоризмы, пословицы, максимы и лозунги как лингвокультурные тексты малых форм);

б) высказывания, отсылающие к прецедентным текстам. Они могут быть либо отрывком, изъятым из корпуса текста (программные заявления, лозунги, индексальные фразы), либо конститутивной структурной частью данного тек­ ста (заголовок и девиз);

в) высказывания, не являющиеся ни текстом, ни частью текста, а отсы­ лающие к прецедентным ситуациям - фразы-символы.

Остановимся подробнее на специфике жанров афористики с неавтоном­ ным текстовым статусом.

• Заголовок рассматривается в лингвистике текста как основной актуализатор текстового концепта. Он выступает в роли предтекста и выполняет прогнозирующую функцию с опорой на тезаурус читателя. «Задача заголовка как первого знака произведения: привлечь внимание читателя, установить контакт с ним, направить его ожидание-прогноз» (Кухаренко 1988: 93). Заго­ ловок - название политического блока, программы или курса, как правило, об­ ладает иллокутивной силой обещания или призыва и нередко содержит лозун­ говые слова и фразы, например: «Alliance for Progress - название предложен­ ной Дж.Ф. Кеннеди программы политики США в Латинской Америке;

тика использования денег) из исходного наименования сохраняется только компонент «деньги», редуцируются компоненты «принуждение», «незакон­ ность цели». Смысловая неопределенность результирующей номинации (цель может быть любой, вполне законной, субъект действует по своей воле) полно­ стью нейтрализует отрицательную оценку.

В случае capital punishment -^ retribution (= severe deserved punishment) происходит сдвиг фокуса с самого действия насильственного лишения жизни на его мотивировку: отрицательность сохраняется (наказание за зло /преступление), редуцируется сема «смерть» (переводится в импликационал как одна из возможных разновидностей наказания), из импликационала вво­ дится сема «справедливость» («заслуженное наказание»), благодаря которой эвфемистическая номинация получает коннотацию общественного одобрения.

Выступая в палате общин по вопросу об отмене смертной казни, премьерминистр Канады П. Трюдо сказал: «Убить человека в наказание есть акт мести и ничего более. Некоторые предпочли бы назвать это возмездием, поскольку это слово воспринимается как более приятное, однако значение остается тем же самым». Анализируя это высказывание, Д. Болинджер пишет, что «само существование таких слов, как возмездие (retribution) позволяет нам воспри­ нимать убийство как нечто положительное» (Bolinger 1980: 73).

При дисфемизации действует аналогичный механизм референциального сдвига, используются те же типы семных трансформаций. Основным отличием является направление оценочного варьирования: от нейтрально-объективной констатации факта к пейоративу или от умеренно-негативной квалификации к гиперболическому пейоративу, как, например, в случае роспуск — разгон (парламента). Обе номинации сохраняют сему «политический кризис», кото­ рая является их прагматическим фокусом, мотивирующим отрицательную оценку (для членов парламента одинаково плохи и роспуск, и разгон). Кроме того, из импликационала исходной номинации в интенсионал дисфемизма пе­ реводятся компоненты «насильственность» и «чрезвычайность политической ситуации», которые и провоцирует интенсификацию отрицательной оценки.

Те, кто ищет разгадку постоянно возобновляющихся слухов о разгоне (харак­ терно, что это слово применяется и вместо конституционного термина «роспуск»), могут смело искать первичный сигнал в нижней палате (НВ, №41, 1997). Выбор дисфемизма (намек на возможность насильственных и, следовательно, неконституционных, действий президента) обусловлен стрем­ лением застраховаться: упредить политического оппонента и нейтрализовать возможность его активных действий.

В.М. Савицкий рассматривает подобного рода семантические сдвиги как результат недостаточно достоверной (недостаточно обоснованной) классифи­ кационной аналогии, служащей демагогическим целям. «Уподобление объек­ тов, в действительности не обладающих существенным сходством, приводит к сдвигу в словоупотреблении, вводящему слущателей в заблуждение» (Савиц­ кий 1994: 48).

Крайним случаем референциального сдвига на базе недостоверной ана­ логии является полная подмена понятия, что связано с взаимодействием ин­ тенсионала и отрицательного импликационала исходного наименования, на­ пример, интервенция —> братская помощь. Прагматический фокус исходной номинации составляют практически все составляющие интенсионала значения («вооруженное вмешательство», «вмешательство во внутренние дела», «наси­ лие», «незаконность»), В результирующей номинации эти компоненты полно­ стью изымаются и заменяются на положительные: сема «помощь» переводит­ ся в ядро значения из слабого импликационала, а сема «дружественность» - из негимпликационала.

Рассмотрим еще один пример - эвфемизм из нашего недавнего социали­ стического прошлого некоторое сниоюение темпов роста развития в отдель­ ных районах (вместо катастрофическое падение жизненного уровня в стра­ не). В данном случае, наряду с градацией и введением квантора неопределен­ ности, происходит подмена основного понятия: «снижение темпов роста» всетаки не отрицает наличие роста (в пресуппозицию этого выражения входит ут­ верждение, что «рост происходит»), тогда как в действительности имеет место не рост, а наоборот, падение.

Итак, смещение прагматического фокуса в процессе эвфемистического переименования приводит к «улучшению» денотата, что и является основной задачей эвфемии. В самом общем виде модель «улучшения» (плохое -^ хоро­ шее) для политического дискурса можно представить следующим образом:

социальная проблема -^ решение проблемы или социальный конфликт -> гармонизация (хотя на самом деле это лишь создание видимости гармониза­ ции, уход от проблемы, с помощью ее избирательного освещения).

Обобщая варианты конкретизации этой общей модели, получаем наибо­ лее распространенные модели смещения прагматического фокуса:

аморальное действие — благородный мотив (достойная цель);

неблагоприятные последствия -^ уважительная причина;

принуждение -> свободный выбор;

насильственность -> естественный ход событий;

глобальный характер проблемы -> частный случай проблемы;

незаконность -^ законность действий;

потеря для объекта —• выгода для объекта действия;

неравный статус — равный статус;

л/ь/-ответственность -^ OHW-ответственность;

намеренность — случайность нарушения социальных норм;

уничтожение человека -^ уничтожение неживого объекта.

Что касается языковой техники эвфемизации, то этот вопрос подробно рассматривался в ряде работ (Крысин 1996; Москвин 1998; Заботкина 1989;

Allan & Burridge 1991; Neaman & Silver 1995; Warren 1996), авторы которых представляют довольно подробный перечень средств эвфемизации. Если со­ ставить сводный список, то он охватит практически все разновидности лекси­ ческих инноваций, включая способы словообразовательной и семантической деривации. Поскольку к этому списку вряд ли можно добавить что-то новое, нам хотелось бы посмотреть на эту классификацию, во-первых, применитель­ но к политическим эвфемизмам и, во-вторых, под некоторым углом обобще­ ния Важно отметить, что эвфемистичность (как и дисфемистичность) не яв­ ляется собственной характеристикой слова, поэтому вряд ли можно говорить об эвфемизмах и дисфемизмах как об особых лексических пластах. Точнее было бы сказать, что эвфемия и дисфемия - это способы или особые стратегии использования слова, которые составляют часть более широкой коммуника­ тивной стратегии косвенности. Было бы логично, вслед за С. Обенгом, рас­ сматривать косвенность как коммуникативную стратегию, позволяющую об­ ходить коммуникативные трудности и кризисные ситуации: «Косвенность иг­ рает важную роль в политическом дискурсе, особенно в управлении вербаль­ ным конфликтом и конфронтацией, позволяет избежать кризисных ситуаций и коммуникативных трудностей» (Obeng 1997: 53).

С ономасиологической точки зрения^ суть эвфемии заключается в том, что это - непрямое наименование нежелательного денотата. Используемые при этом различные языковые средства, позволяющие уклониться от прямой номинации, могут быть классифицированы по формальным и содержательным характеристикам.

С формальной точки зрения, исходя из количественного соотношения единиц, составляющих исходное и результирующее наименование, все разно­ видности эвфемистических замен можно свести к трем типам:

• развертывание: слово — словосочетание {immigrants -^ people from abroad);

• свертывание: словосочетание -^ слово {unilateral embargo -^ quarantine);

• эквивалентная замена: количество составляющих не меняется {kill -^neutralize; враг народа — противникрелсима).

С содержательной точки зрения, по характеру семантических преобразо­ ваний и результирующему смысловому эффекту разграничиваются два типа замен: 1) замены без увеличения смысловой неопределенности (примерно эк­ вивалентные по объему значения) и 2) замены, приводящие к увеличению смысловой неопределенности.

Первая группа замен представляет собой перекодирование с переключе­ нием оценочного знака (отрицательного на нулевой или положительный):

pacification (destraction), scenario (scheme or plot), guest workers (migrant workers).

Характеризуя эвфемистические замены, основанные на увеличении смы­ словой неопределенности, следует иметь в виду, что существует два типа не­ определенности: размытость пропозиционального содержания и расплывча­ тость в отношении между пропозициональным содержанием и говорящим (Markkanen, Schroder 1997). Соответственно, будем различать неопределен­ ность, вызванную семантической редукцией и расширением референциального объема и неопределенность, вызванную снижением категоричности констата­ ции факта.

I. Снижение категоричности констатации факта достигается следующи­ ми способами:

1. Описательный перифраз (circumlocution), суть которого состоит в распределении значения на несколько слов.

Нередко такой перифраз выглядит как словарная дефиниция, т. е. прак­ тически имеет тот же семный состав {management and application of controlled violence = war, low income level = poverty), однако нельзя не согласиться с уче­ ными, утверждающими, что однословное наименование всегда выразительнее, семантически сильнее развернутого перифраза (Chaika 1989; Bolinger 1980).

Табуируемое однословное наименование является не только более прямой но­ минацией по сравнению описательным, но и более мощным по воздействию, поскольку значение сконцентрировано в одном слове, тогда как описательная парафраза ослабляет «концентрацию» значения, как бы распыляет его. Это ос­ лабляет значение и служит средством избежать прямой конфронтации с не­ приятной проблемой.

2. Градация как способ эвфемизации в политическом дискурсе всегда связана с сужением объема референции:

а) преуменьшение степени признака (полноты действия), что позволяет как бы снять ответственность за слишком резкую номинацию, приводящую к потере лица: приостановить членство (прекратить), некоторое снижение (ка­ тастрофические падение), этническая чистка (уничтожение представителей нацменьшинства), to discourage the growing number of people from abroad... {io impose severe restrictions on immigration), incursion (invasion). Говорят, прези­ дент Ельцин не лучгиим образом отозвался о нынешних политических пред­ почтениях коммунистов (ИЗВ, 19.11.97);

б) сужение объема значения и тем самым преуменьшение масштабов плохого: ограниченный контингент (регулярные войска), неполная занятость (безработица), отдельные регионы (вся страна).

П. Увеличение референциальной неопределенности обеспечивается сле­ дующими средствами:

1. Синтаксический эллипсис (безобъектное употребление переходных глаголов). Д. Болинджер приводит следуюшие примеры эвфемистического пассива: the respected president Leopold Senghor (respected by whom?);

undesirable discharge (not desired by whom?) (Bolinger 1980: 122). Снятие семы участника позволяет избежать ответственности 2. Семантический эллипсис - редукция семы, входящей в прагматиче­ ский фокус, например, collateral damage (изъятие сем «человек», «убийство»), opposition research = Watergate (изъятие сем «кража со взломом», «нелегальное прослушивание» и др.), implementation force (изъятие сем «войска НАТО», «межправительственное соглашение»).

Рассмотрим еще один пример из книги Д. Болинджера, в котором речь идет о расстреле студенческой демонстрации: Most newspapers avoided calling the shooting of students at Kent State University in 1970 a crime; the accepted euphemism is tragedy which implies no blame (Bolinger 1980: 118). В данном слу­ чае, благодаря эвфемизму (изъятие компонентов «преступник», «нарушение закона»), в фокусе внимания оказываются последствия, а не участники пре­ ступного события, с которых, тем самым, как бы снимается вина.

3. Генерализация, размывание смыслового содержания:

а) Замена нежелательного наименования родовым термином, в значении которого отсутствуют компоненты прагматического фокуса, мотивирующие отрицательную оценку: contribution (tax), conflict (war), беспорядки (массовые акции протеста), electronic surveillance (illegal wiretapping), visual surveillance (spying on a person's activity), contain situations (cover up, lie, bribe).

б) Замена словом широкой семантики, например, action, effort, mission, operation (= aggression, invasion, war, etc.), явления, процессы, события, дейст­ вия (= инфляция, обнищание, дестабилизация и т. п.): У меня отношение к Гайдару как к человеку вполне нормальное. Еще когда я был генсеком, он гото­ вил ряд серьезных аналитических документов и работал хорошо. Но после то­ го, как именно с Егором Тимуровичем и его командой связаны слишком мно­ гие процессы нынешней России, я бы не стал его втягивать в реальное управление (М. Горбачев // МК, 30.03.96).

Крайним случаем такой замены является прономинализация, к которой можно отнести слово thing (s это), использованное Р. Никсоном в качестве эв­ фемизма для обозначения Уотергейтского дела. В дальнейшем, по мере разви­ тия скандала, вынужденный публично обсуждать события, предшествовавшие проникновению в штаб-квартиру демократической партии и последовавшие непосредственно за ними, Р. Никсон использовал эвфемистические дериваты prething и postthing (= до этого, после этого).

в) Введение квантора неопределенности, в частности, словопределителей с диффузной семантикой (некоторый, известный, определен­ ный, соответствующий, надлежащий и др. (Крысин 1996: 401), которые в со­ четании с существительными широкой семантики превращаются в штампы политического дискурса {определенные шаги в этом направлении сделаны, со­ ответствующие указания были даны, некоторые деструктивные силы, это привело страну к известным результатам). Подобного рода речевые штампы практически лишены информативности и выполняют сугубо прагматические функции: Егор Строев обсуждает с египетскими парламентариями пер­ спективы совместного сотрудничества. Это традиционная формулировка, за которой мооюет стоять что угодно (ТВ).

Адекватная расшифровка подобных номинаций вне контекста практиче­ ски невозможна, например, ничто во внутренней форме эвфемизма special areas не подсказывает, что он обозначает районы с высоким уровнем безработацы.

Высокий уровень смысловой неопределенности ключевых номинаций предоставляет политикам определенную свободу действий, связанную с ши­ роким диапазоном их возможных интерпретаций. Естественно, каждый видит в таких наименованиях то, что ему выгодно видеть. Парламентарии рекомен­ довали президенту и правительству «приступить к рассмотрению меэюдународных, политических, экономических, правовых и иных вопросов, связанных с указанным постановлением Скупщины Союзной Республики Югославии». Од­ нако это не помешало некоторым парламентариям интерпретировать «иные вопросы» как военное сотрудничество (ИЗВ, 17.04.99).

4. Затемнение внутренней формы эвфемистического наименования, за­ трудняющее его расшифровку и соотнесение с исходной номинацией.

Функцию «напускания тумана» выполняют малопонятные, малоизвест­ ные широкой публике юридические, экономические, военно-технические тер­ мины, в основном построенные на латинских заимствованиях: nutritionally de­ ficient (starving), non-contributory invalidity benefits (welfare disability payment), an instance of plausible deniability (a lie), energetic disassembly (nuclear plant ex­ plosion).

Дополнительным фактором камуфлирования денотата в подобных слу­ чаях является их стилистическая маркированность - книжность, высокий стиль. Очень точно в этой связи высказался Дж. Оруэлл: «The inflated style is itself a kind of euphemism. A mass of Latin words falls upon the facts like soft snow, blurring the outlines and covering up all the details» (Orwell 1966: 14).

Обобщим результаты анализа на схеме 9.

Схема 9. Способы эвфемизации в политическом дискурсе Перекодировка Снижение категоричности УвеличениЙ"референциальной оценочного знака Описательная Градация парафраза (сужение объема Преуменьшение Преуменьшение Квантор неопределеннс Будучи разновидностями прагматически обусловленного номинативного варьирования, эвфемизмы и дисфемизмы в политическом дискурсе являются индикаторами идеологического дейксиса, поскольку отсылают к идеологиче­ ской позиции говорящего и позволяют судить о том, что он считает плохим и хорошим с точки зрения «своих».

Приведем пример, который интересен тем, что в нем развертывается сразу вся парадигма кореферентных наименований, а именно триада: ней­ тральная (объективная) прямая номинация, эвфемизм и дисфемизм. В Зимбаб­ ве с молчаливого согласия властей ветераны партизанской борьбы с англий­ скими колонизаторами продолжают насильственный захват ферм, принад­ лежащих белым гражданам страны. Захватчики вывешивают плакаты с выдвигаемыми ими требованиями: немедленная национализация хозяйств без выплаты компенсации хозяевам и распределение земель среди бедных кресть­ ян. От чувства безнаказанности ветераны ломают изгороди, жгут до­ ма, избивают хозяев и их работников...Бывший «кровавый диктатор» Ян Смит, имя которого сегодня даже не упоминается в школьных учебниках.

решил тряхнуть стариной и помочь «здоровым силам» восстановить поря­ док и демократию в Зимбабве (ИЗВ, 14.03.00). Характер варьирования номи­ наций зависит от позиции говорящего: ветераны партизанской борьбы - объ­ ективная, нейтральная номинация, захватчики - дисфемизм, отражающий точ­ ку зрения российского репортера, «здоровые силы» - эвфемизм, отражающий точку зрения антиправительственной оппозиции. Обратим внимание на то, что в последнем случае кавычки употреблены журналистом для дистанцирования от номинации, выражающей неприемлемую для него точку зрения Такая позиция дистанцирования от эвфемизма особенно характерна для политического дискурса в сфере масс-медиа. Эвфемизм, появившийся в речи политика или принятый в официальных текстах правительственных сообще­ ний, становится объектом метаязыковой рефлексии журналиста или политика.

Суть подобного рода речевых актов заключается в расшифровке эвфемизма «вслух», причем, как правило, это происходит в ироническом ключе. Основ­ ным маркером иронии являются кавычки, одной из функций которых, как из­ вестно, является предупреждение читателя о том, что слово или высказывание имеют дополнительную смысловую плоскость, что имеет место контекстуаль­ ный смысловой сдвиг.

Disqualifying factors include «environmental abuse», such as toxic waste dumping by a foreisn dictator on the CIA payroll ( Newsweek, Nov. 1995).

Federal investigators charged seven top politicians with accepting «il­ legal gratifications», otherwise known as bribes (Newsweek, Jan. 1996).

And even the Chinese government admits that most of the children there are not «orphans» at all; they 're abandoned children, victims of the draconian policy of allowins one child per family...(Newsweek, Jan. 1996).

Основной вопрос сегодняшнего дня заключается в том, будут ли «ры­ ночные силы», а на деле - несколько банковских группировок, определять движение нашей экономики (Материалы IV съезда КПРФ - М., 1997).

Безусловно, в подобного рода контекстах, благодаря параллельному употреблению с прямым, резко негативным наименованием, эвфемизм рас­ шифровывается, утрачивает свою камуфлирующую функцию, и тем самым ра­ зоблачается попытка его автора как-то облагородить отрицательный феномен.

Эвфемизм в ироническом контексте служит не столько средством отвлечения, сколько привлечения внимания к негативным явлениям действительности по принципу «от противного».

Намеренное снижение точности номинации с целью искажения или мас­ кировки подлинной сущности денотата (негативных политических явлений) приводит к нарущению основных прагматических правил, вытекающих из принципа кооперативного общения П. Грайса: максимы качества и ясности выражения. Употребление эвфемизма с разоблачающим комментарием и в ка­ вычках, сигнализирующих о семантическом сдвиге, служит своеобразным средством восстановления коммуникативной справедливости.

3. Категория прогностичности в политическом дискурсе Обладание тайной (эксклюзивное право на информацию) является одной из сил, составляющих власть; некоторый налет таинственности всегда идет на пользу имиджу власти. «Тайна лежит в сокровеннейщем ядре власти»

(Канетги 1999: 130). В то же время политическая власть в современном откры­ том обществе осуществляется в процессе массовой коммуникации, что по большому счету с тайной несовместимо: «Политика является сферой, которой тайна противопоказана, и одновременно сферой, где создается тайна (an antisecret and secret-constructing sphere)» (Szabo 1997: 23-25).

Как уже отмечалось выше, одним из свойств политического дискурса является его специфическая эзотеричность, обратной стороной которой явля­ ется гадательность. Этот принцип, сформулированный Ю.В. Рождественским (1977) для массовой коммуникации, в политическом дискурсе является, на наш ВГ Я, с одной стороны, следствием нарушения коммуникативных максим ка­ чества, количества и манеры, а, с другой - реализацией прагматического принципа интереса (Leech 1983).

Гадательность или, далее, прогностичность - это содержательная кате­ гория политического дискурса, которая вытекает из свойства его смысловой неопределенности и обусловлена тем, что адресант стремится в своих интере­ сах манипулировать языковым сознанием адресата и совершает «зашифровы­ вающие» действия, а адресат вынужден проводить толковательную и прогноститическую деятельность вследствие манипулятивных действий адресанта.

Собственно содержание и форма этих шифровательных и толковательных прогностических речевых действий и составляет суть категории прогностичности.

Говоря о взаимодействии голосов в сложной партитуре художественного текста, Р. Барт особо подчеркивает роль герменевтического кода, или кода за­ гадки. Функция герменевтического кода заключается в том, чтобы сформули­ ровать, ретардировать и разгадать загадку, или сформулировать вопрос и дать на него ответ. Р. Барт отмечает, что «всякое повествование заинтересовано в том, чтобы оттянуть разрешение выдвинутой загадки, поскольку это разреше­ ние будет означать конец самого повествования, его смерть» (Барт 1994; 459).

В политическом дискурсе герменевтический код особенно значим в той его части, которая опосредована дискурсом масс-медиа. Помимо привлечения внимания адресата к сообщению, т. е. стимулирования эмоции любознатель­ ности, герменевтический код выполняет функцию вовлечения в события поли­ тической жизни и поддержания политической игры. В роли «держателя» гер­ меневтического кода, как правило, выступает коммуникативный посредник журналист, политик, политолог (человек, облеченный правом и возможностью толкования текстов). Адресант-медиатор либо, реже, сам автор текста форму­ лирует «загадку» и предлагает свой вариант отгадки либо предоставляет возможность ее решения адресату. Медиатор осуществляет толковательные опе­ рации или провоцирует на них говорящего по ходу коммуникации.

Исходя из вышесказанного, представим содержание категории прогностичности в виде шкалы с полюсами «загадка» (тайна) и «разгадка» (снятие тайны). Шкала прогностичности коррелирует со шкалой достоверности (сте­ пени истинности сообщаемого). Полюс «загадки» соотносится с движением в сторону уклонения от истины (снижения точности обозначения и деформации образа действительности, камуфлированием намерений). Полюс разгадки кор­ релирует с движением в сторону приближения к истине, увеличения точности обозначения (коррекция высказывания через метаязыковую рефлексию).

В качестве эксплицитных маркеров прогностичности выступают номи­ нативные единицы семантической группы «тайна»: тайна, секрет, мистифи­ кация, загадочная фраза, туманный ответ, гадать, и пр. Эксплицитные мар­ керы прогностичности реализзются, как правило, в речи коммуникативных по­ средников - журналистов, политиков, политологов, выступающих в качестве толкователей, комментаторов первичного текста политика: Н. Аксененко об­ ратился к залу с вопросом, все ли понимают его в этом вопросе, и, уловив по­ ложительную реакцию, произнес загадочную фразу: «Какой же атаман без золотого запаса?!» (ИЗВ, 1.06.99).

К эксплицитным маркерам прогностичности могут прибегать и авторы первичного текста через интродукцию - обещание раскрыть важный секрет:

«Открою одну правительственную тайну: почему мы требуем оплаты ус­ луг естественных монополий рублями? Не только потому, что бартер завы­ шает цены, создает криминальную среду...» (Б. Немцов // ИЗВ, 20.01.98).

Прямая констатация тайны в данном случае служит для вовлечения адресата в интригу, а, кроме того, благодаря ей, достигается интимизация общения, уста­ навливается определенный уровень доверительности, что позволяет адресату чувствовать себя допущенным в круг посвященных.

Фактор адресата играет существенную роль в актуализации категории прогностичности. Обратимся к примеру: Вновь поднимаются силы вче­ рашнего дня. К власти рвутся люди, стоявшие у истоков разграбления стра­ ны. Реванш берут Сатаровы, Шахраи, бурбулисы. Чьи это люди и чей заказ они выполняют, ясно каждому, если от имени президента выступает Чу­ байс (Г. Зюганов // ПР, 22.06.96). Почему в данном случае политик предпочи­ тает вместо прямой констатации (типа «Это люди Чубайса и прочих олигар­ хов») прибегнуть к маркерам категории прогностичности? На наш взгляд, это популистский реверанс в сторону адресата: вместо лобового навязывания мне­ ния адресату (простому человеку), его вовлекают в процесс разгадывания, да­ ют понять, что его здравому смыслу доверяют и не сомневаются в его способ­ ности сделать правильный вывод, хотя, по сути дела, это псевдо-разгадывание:

разгадывать здесь нечего - все уже и так сказано.

В качестве имплицитного маркера прогностичности нередко выступает квантор неопределенности - распространенное средство, которое в политиче­ ском дискурсе, помимо эвфемистического камуфлирования, выполняет функ­ цию вовлечения в сюжетную интригу. Имена с неопределенной референцией требуют уточнения, и, тем самым, имплицируют вопрос, на который не дается ответ: Ярлыком «коммунистическое - некоммунистическое правительство»

прикрываются совсем другие (-> какие?) вещи (М. Задорнов). Анатолий Чу­ байс подал в суд на журналистов Минкина и Доренко. Однако их устами гово­ рили другие люди {-^ кто?) (НВ, № 42, 1997). Из поколения в поколение люди моей страны верили, что настанет день, когда британцы будут играть осо­ бую {-^ какую?) роль на Кавказе (А. Масхадов).

Имплицируя вопрос, квантор неопределенности одновременно содер­ ж т и намек, выступающий как неконвенциональная импликатура, поскольку его расшифровка зависит не от общих знаний о мире, а от знания конкретной политической ситуации. Намеки, так же, как инсинуации, слухи, подсказки и другие косвенные речевые акты, небезосновательно могут трактоваться как прагматические, а не речевые акты. Согласно этой точке зрения, выдвинутой в работе Дж. Мея, специфика прагматических актов заключается в том, что они, в отличие от речевых актов, не поддаются определению в терминах кодифи­ цированных языковых формул (Меу 1993: 5). Прагматические акты достигают своей цели (влияние на участников взаимодействия), не обнаруживая комму­ никативную интенцию явно, но при этом делая возможным ее вывод как импликатуры, нередко в форме подозрения, стимулирующего прогностическую деятельность адресата.

В российском политическом дискурсе сложились специфические рече­ вые клише намека, содержащие редукцию рематического компонента сообще­ ния. Относительная прозрачность подобных клише усиливает их конвенциональность, а высокий индекс повторяемости и прогнозируем ости в дискурсе того или иного группового субъекта политики придает им характер ритуаль­ ности, сводя к минимуму усилия по расшифровке.

Рассмотрим примеры: Кому-то очень нужно, чтобы в этом зале в по­ недельник собрались чуснсие депутаты (В. Жириновский // СГД, 2.09.98).

Я бы хотел, пользуясь случаем, обратиться и к средствам массовой информации, представители которых сейчас находятся на балконе: прекра­ тите, поэ/салуйста, переводить стрелки, обвинять Государственную Думу за все, что происходит у нас, внутри России. Мы знаем, отчего это происхо­ дит, и вы лучше нас знаете. Это просто клевета на законодательный орган (Г. Селезнев // СГД, 2.09.98).

Нас все время обвиняют в том, что мы оставляем страну без прави­ тельства, якобы мы оставляем страну без правительства. Сегодня уже со­ вершенно ясно, кто это делает (Е. Панина // 7.09.98).

Объектом имплицитной отсылки - косвенного порицания - во всех трех случаях является президент и его администрация. Неконвенциональный харак­ тер данной импликатуры обусловлен тем, что она выводится из знания теку­ щей политической ситуации (противостояние Думы и Кремля), однако это противостояние за последние годы приобрело характер постоянного, инвари­ антного признака российской внутриполитической ситуации. Общеизвест­ ность данного факта приближает импликатуру к конвенциональному типу.

Интенсификация полюса загадки в речи коммуникативных посредников осуществляется за счет комбинации двух коммуникативных ходов: 1) признавиетого, что факт обсуждения интересующей общество проблемы имел место;

2) ссылки на категорический отказ раскрыть суть обсуждения:

Главной загадкой второй «встречи без галстуков» лидеров России и Японии стали инициативы по поводу содержания мирного договора и разре­ шения спора о Южных Курилах На заключительной пресс-конференции глава российского государства сообщил, что получил от японского премьера «интересные дополнительные предложения, которые требуют с нашей стороны серьезных размышлений».... Стоявший рядом Хасимото подтвердил наличие «серьезных предломсений», однако категорически отказался рас­ крыть их содермание (ИЗВ, 21.04.98).

Виктор Степанович признал, что только что обсуждал с Ельциным возможные кандидатуры, но называть имена наотрез отказался (ИЗВ, 24.03.98).

Подобный метод закручивания повествовательной интриги напоминает игру в «поддавки» («скажу - не скажу»). В речи политика, передаваемой на­ прямую, без посредника, интенсификация полюса загадки реализуется через обещание открыть тайну в комбинации с псевдо-ответом, сохраняющим высо­ кий уровень смысловой неопределенности. Таким образом, вся конкретика ос­ тавляется для прогностической деятельности адресата. Проиллюстрируем ска­ занное отрывком из интервью Б. Ельцина (КП, 1.04.98):

- Но вы же сами ему [Черномырдину] поручили заняться подготовкой к вы­ борам?

- Я вам отвечу на этот вопрос обстоятельнее в другой раз. Но подсказку дам. Новым президентом России будет человек уже другой, послевоенной эпохи по году рождения и, скорее всего, другой по воспитанию, по биографии.

Думайте.

- Стало быть, точно не Борис Ельцин?

- Я сказал то, что я сказал.

- Если не секрет, кому готовите какие портфели?

- Для «Комсомолки» открою часть секретов. В правительство придет много молодых талантливых людей, на которых не леэ/сит груз работы в коммунистический и посткоммунистический период.

- Этот груз лежит почти на всех действующих вице-премьерах и минист­ рах.

- Я сказал, а вы делайте выводы.

Средством актуализации категории прогностичности (создания и под­ держания смысловой неопределенности) в политическом дискурсе являются, как видим, не только специфические номинативные единицы, но и определен­ ные речевые акты, в частности, намеки и ссылки на слухи. Полюс «загадки»

активизируется также за счет применения разнообразных средств манипули­ рования, о которых речь шла выше (референциальное и аргументативное ма­ нипулирование).

Шаг в сторону разгадки осушествляется через вопрос. Вопрос на шкале прогностичности занимает промежуточное положение между загадкой и раз­ гадкой, поскольку, с одной стороны, представляет собой отсылку к тайне, а, с другой - нередко содержит ключ к разгадке. Попытка разгадки осуществляет­ ся также в таких речевых актах, как прогноз, предположение, обещание рас­ крыть тайну. За загадкой (маркированной как эксплицитно, так и имплицитно) нередко следуют попытки разгадки, представляющие собой варианты интер­ претации.

Более чем туманной выглядела и реакция главы российского государст­ ва на ядерные испытания, проведенные накануне на индийскол1 полигоне. «Ин­ дия подвела нас своим взрывом, но думаю, что, работая дипломатический путем, визитом, мы должны добиться поворота в их позиции». Что кроется за этой загадочной фразой, остается только гадать. Не исключено, что речь идет о готовящемся визите в Дели. Но это лишь предположение.

Расшифровать, что именно имел в виду президент, в МИД пока не готовы (ИЗВ, 13.05.98).

В следующем примере прогностический комплекс «загадка + попытка разгадки» реализуется в виде комбинации речевых актов «ссылка на слухи» (с импликацией вопроса) и «прогноз»: Ходят упорные слухи, что вице-премьер 0. Сысуев, курирующий блок социальных вопросов, может попасть под со­ кращение {-^ попадет ли О. Сысуев под сокращение?) В этом случае со­ циальную вотчину могут повесить на Немцова (КП 10.01.98).

Интенцией вопроса является уменьшение информационной энтропии.

Вместе с тем базисный элемент вопроса - компонент «незнание» - относит его к категории психологических препятствий (Рябцева 1991), создавая тем самым когнитивное напряжение, которое снимается при движении к полюсу разгадки, когда незнание превращается в знание (от предположительного до достоверного), либо создается видимость знания.

Ответ на вопрос может выполнять двойственную роль в реализации ка­ тегории прогностичности: а) ответ по существу содержит разгадку; б) ответ в косвенной форме, содержащий намек, уклончивый ответ, наоборот, имеет ин­ тенцию увеличения энтропии, сохранения загадки и, соответственно, способ­ ствует поддержанию йовествовательной интриги.

Собственно «разгадка» осуществляется через эксплицитные маркеры прогностичности: разгадка, подоплека, дать подсказку, расшифровать, иметь ввиду, трактовать, открывать (козырные) карты и др., а также специфиче­ ские речевые акты - метаязыковые рефлексивы. Целью рефлексива является снятие информационной энтропии, коррекция сообщения в сторону уточне­ ния, приближения к истине.

Покажем на схеме 10 соотношение между основными звеньями катего­ рии прогностичности и реализующими их лингвопрагматическими средства­ ми:

Схема 10. Шкала категории прогностичности поддержание энтропии уменьшение энтропии снятие энтропии маркеры загадки предполож;ение маркеры разгадки намеки, ссылка на слухи обещание раскрыть тайну рвфлексивы квантор неопределенности прогноз Рассмотрим лингвопрагматическую специфику некоторых средств реа­ лизации основных звеньев категории прогностичности.

Начнем с речевого акта вопроса, который, по мнению Дж. Уилсона, иг­ рает центральную роль в политическом процессе (Wilson 1990). Будем исхо­ дить из того, что прототипное значение или интенция вопроса - получить ин­ формацию, т. е. перейти от незнания к знанию. Это прототипное значение варьируется в зависимости от типа дискурса и характера речевого события, в рамках которого они задаются. Так, в политическом дискурсе типичными коммуникативными событиями для вопросных речевых актов являются прессконференция, интервью, парламентские дебаты. В процессе варьирования происходит наложение интенций, и прототипная интенция может взаимодей­ ствовать с другими интенциями или уходить на задний план.

Д. Кристал справедливо полагает, что в парламентских дебатах доста­ точно редко задаются «настоящие» (т. е. прототипные - Е. Ш.) вопросы, на ко­ торые говорящие стремятся получить «настоящие» ответы. Мотив вопроса, будучи обусловленным политической конфронтацией или иными факторами, может никак не вытекать из его пропозиционального содержания. Вопрос для того, кто его задает, - это шанс «сфокусировать общественное мнение на проблеме, выразить солидарность с партийной линией, причинить неприятности оппоненту. Это также шанс привлечь внимание к собственной персоне, свести старые счеты, отдать долг своим избирателям» (Crystal 1995: 379).

В целом все функции непрототипных вопросов в политической комму­ никации можно свести к четырем основным типам:

1. Гармонизация общения - поддержание интеракции в рамках принципа сотрудничества. К этому типу относятся следующие функции вопросов, кото­ рые Дж. Уилсон характеризует как интеракциональные: контролировать взаи­ модействие, вызвать интерес к определенной проблеме, выяснить возможные трудности собеседника, выразить интерес к личности собеседника, оценить его объем знаний и стимулировать активное участие в диалоге и т. п. (Wilson 1990).

2. Атональность - использование вопросов с негативными целями. Это вопросы, представляющие собой акты угрозы общественному лицу (face threatening acts) оппонента. Такие вопросы носят манипулятивный характер и могут рассматриваться как инструмент вербальной агрессии. В числе функций данного типа вопроса, выделяемых в работе Дж. Уилсона, отметим следую­ щие: принизить достоинство собеседника, заставить взять на себя ответствен­ ность за непопулярные действия, принять нежелательные обязательства, при­ знать расхождение между своими словами и делами и пр. (Wilson 1990).

3. Аргументация - использование вопросов как стимула рефлектирую­ щей активности. Нельзя не согласиться с З.Я. Кармановой в том, что «весь процесс убеждения пронизан интеррогативной логикой» (Карманова 1999: 66).

Аргументативные функции в максимальной степени присущи риторическому вопросу. Будучи имплицитным выражением отрицания или утверждения, ри­ торический вопрос выступает в качестве маркера дискурсной ремы - отправ­ ной точки в цепочке рассуждений, средства постановки актуальной проблемы и ее прагматической фокусировки.

В литературе традиционно отмечаются такие фасцинативные свойства риторического вопроса, как повышенная эмоциональность и выразительность, способность служить средством привлечения внимания (Мороховский и др.

1991). Нам представляется, что фасцинативность риторического вопроса в публичной политической речи заключается, прежде всего, в том, что он позво­ ляет включить адресата в процесс рефлексии говорящего, сделать его «со­ участником» внутренней логики аргументирования и, тем самым, способству­ ет большей эффективности убеждения. Именно в этом смысле можно утвервдать, что «риторические вопросы являются известным способом утвержде­ ния власти над аудиторией» (Волкова 2000).

4. Прогностичность вопроса заключа)ется в том, чтобы стимулировать адресата к мыслительным действиям по «раскрытию некой политической тай­ ны» или, в случае риторического вопроса, направить эти действия по предло­ женной адресантом версии разгадки. В исследованном материале выделяются следующие варианты реализации данного типа функций:

а) Вопрос-заголовок как предвосхищение ответа, предложенного в аналитР1ческой статье, дает читателю возможность выдвинуть собственную вер­ сию разгадки: Нужна ли Ельцину новая Дума? Почему Чубайс не отвечает?

Что замышляет «умный Чубайс»? Кому достанется Лебедь?

б) Вопрос как выражение сомнения (имплицируется, но не навязывается отрицательный ответ): Опуская риторический вопрос, на нем они основыва­ лись до этого, стоит задать более прагматический: поменяются ли дейст­ вительно методы управления отраслями?; Хватит ли первому вице-премьеру Стоматической сноровки, чтобы защитить Кабинет министров от прези­ дентского гнева?; Разве мож;но вести переговоры с террористами?; А тогда возникает вопрос: зачем он нам вообще нужен в качестве переговорщика?;

Если ценой этих отношений является распад нашего государства, то зачем тате отношения? (из разных источников). В качестве специфических маркеров сомнения в приведенных примерах используются частицы ли и разве, на­ речия действительно и зачем.

в) Вопрос-предположение: в вопросе, по сути дела, содержится версия ответа, но вопросительная форма снимает модальность категоричности в предлагаемой подсказке: Не устанавливают ли первые руководители, по хо­ рошей партийной традиции, новый баланс? Но не внутри страны, а внутри собственной администрации? Не идет ли игра - приопустить Березовского, а потом еще и Чубайса? И создать «новые противовесы»? (НВ, № 41, 1997).

г) Вопрос-ретардация (по аналогии со стилистическим приемом suspense): риторический вопрос в сильной, завершающей позиции позволяет зафиксировать в сознании адресата актуальную информацию к размышпению.

Поскольку текст завершен, и адресат не находится в непосредственном диало­ ге с автором, то высока вероятность пролонгированного действия «вброшен­ ной» информации как стимула прогностической деятельности. Правда, оста­ нется без ответа другой вопрос - что дает очередная перетасовка прави­ тельственной колоды российской экономике? (КП, 10.01,98).

Одним из наиболее распространенных средств реализации звена загадки (поддержания состояния прогностичности) является уклонение от ответа. Бу­ дучи инструментом аргументативного манипулирования, уклонение от ответа базируется на следующих основных интенциях:

- стремление политика спасти лицо: скрыть свою некомпетентность или растерянность, нежелание обсуждать информацию, понижающую его статус;

- стратегия политической выгоды, требующая сохранения монополии на знание как проявление более высокого властного статуса.

Опытные публичные политики владеют целым арсеналом приемов ухода от ответа на «неудобный» вопрос. В числе наиболее распространенных прие­ мов в литературе отмечаются следующие: проигнорировать вопрос; напрямую отказаться отвечать; признать релевантность вопроса, при этом не давая на не­ го ответа; подвергнуть критике либо сам вопрос, либо того, кто его задал; обыграть вопрос (сделать его объектом языковой игры), переместив акценты; дать неполный ответ (ответить лишь на часть вопроса); повторить ответ на преды­ дущий вопрос; утверждать, что ответ на вопрос уже был дан; вместо ответа переадресовать вопрос или ответить вопросом на вопрос (Crystal 1995; Wilson 1990). В дополнение к приведенному списку можно выделить следующие приемы:

1) Уход от прямого ответа через намек:

- Ну неуэюели «Яблоко» тоже берет? И НДР? - Я прошу, не задавайте те этот вопрос. "Яблоко " ~ как вам не стыдно: НДР - вы что? Зачем нам с вами суды? (К. Боровой // КП, 14.07.99).

В данном случае политик прибегает к намеку-инсинуации, интенцию ко­ торого составляет имплицитная диффамация отсутствующего противника (Bell 1997).

2) Уход от ответа через переформулирование вопроса:

- Кого вы будете поддерснсиватъ на выборах? - Все пытаются сейчас сделать упор на личность. Я бы по-другому ставил этот вопрос. Не кто подойдет, а кто не подойдет... Нужна такая власть, которая не создаст потрясений. Поэтому проще говорить о том, кто не подойдет. Не подойдет Зюганов. Не подойдет Лебедь. Не подойдет Лужков (Б. Березовский // АиФ, №6,1998).

3) Уход от содержательного ответа через псевдо-ответ:

- Березовский ~ это проблема президента. С самого начала и до самого конца. - В каком смысле? - В прямом (Б. Немцов // ИЗБ, 20.01.98).

4) Переключение темы за счет сочетания краткого ответа типа «да/нет»

по существу вопроса с развернутым ответом «не по делу» (разновидность псевдо-ответа).

В следующем примере президенту Чехии В. Гавелу на совместной пресс-конференции с президентом США Б. Клинтоном был задан вопрос: Mr.

President Havel, you said that President Clinton is your great friend. I wonder if the discovered misdeeds of President Clinton have anyhow influenced your approach to him, your relations with him. Ответ В. Гавела: / didn 't recognize any change. J was speaking some minutes ago about these faces of America, which I don't under­ stand. There are some faces, which I understand very well. In this connection, per­ mit me to congratulate Mr. McGwire and to wish success to Mr. Sammy Sosa.

Мы видим, что В. Гавел поставлен в щекотливую ситуацию: он должен ответить на заданный вопрос и при этом избежать общения на тему, создаю­ щую угрозу общественному лицу второго участника пресс-конференции. Дав краткий, однозначно отрицательный ответ по существу вопроса, В. Гавел соз­ дает когнитивный диссонанс, образованный противоречием интересов адре­ санта и адресата: от него хотят услышать подробности, его оценку и т. д., то­ гда как он сам не желает развертывать эту тему. Для того чтобы сгладить соз­ давшееся коммуникативное противоречие, он резко меняет тему, причем по объему высказывание «не по теме» в 3-4 раза превышает собственно ответ на вопрос.

Следует подчеркнуть, что даже в прямом отказе отвечать политики стремятся к некатегоричности, поскольку категоричность в беседе восприни­ малась бы как проявление агрессивности, а большинство политиков стремится маскировать свою агрессивность. Способом снижения категоричности являет­ ся модальность предположительности (сослагательное наклонение, коммуникатив нет в сочетании с развернутой парафразой).

- Вы уже решили, кто войдет в вашу предвыборную команду? - Я бы не хотел сейчас об этом говорить. Еще рано (Б. Березовский // АиФ, №6, 1998).

- Будете ли вы участвовать в выборах-2000? - Нет, это нельзя так предполагать. Я буду заниматься организацией и все делать, чтобы органи­ зовать проведение выборов президента. Л с кем это будет связано - время еще есть, не будем забегать вперед (В. Черномырдин // ИЗВ, 24.03.98).

В качестве способа снижения категоричности при отказе отвечать на во­ прос используется также выдвижение мотива отказа:

Кто будет преемником Ельцина? - Такого вопроса я не понимаю. Разгоеоры о наследнике - симптом того, что кое-кто, особенно олигархи, полага­ ет, будто голосование не при чем, а есть финансовые группировки, которые разберутся между собой и назначат преемника. Вот это действительно серьезная опасность. А что касается Ельцина, то, как вы себе это представ­ ляете? Он уходит и говорит: а вот вместо себя назначаю Пупкина?! (Г. Яв­ линский//КП, 17.03.98).

Мотивом отказа отвечать в данном случае служит ссылка на некоррект­ ность вопроса, поэтому вместо ответа предлагаются рассуждения по поводу вопроса. Кроме того, категоричность высказывания в какой-то мере снижается за счет риторического вопроса в финальной позиции, поскольку это, как уже отмечалось выше, усиливает состояние прогностичности.

В качестве мотивировки отказа может также предлагаться отсылка к первичному источнику информации. Следующий пример интересен тем, что подобного рода мотивировка выражается через эксплицитные маркеры про­ гностичности: Кого имел в виду Ельцин, говоря, что его преемником станет ((молодой, энергичный демократ»? ~ Молодых, динамичных делюкратов в России хватает. Я никогда не спрашивал президента, кого он имеет в виду.

Пусть это останется его секретом (Б. Немцов // КП, 22.01.98).

С уклонением от ответа коррелирует явление тематической редукции. В качестве примера рассмотрим слушания в Конгрессе США по вопросу объяв­ ления импичмента президенту в связи с «делом Левински» (по материалам га­ зет The Washington Post, the New York Times, USA Today за ноябрь - декабрь 1998 г.). Политическая интрига сводится к противоборству Демократической партии, к которой принадлежит «провинившийся» президент, и Республикан­ ской партии, жаждущей заработать на этом деле политические очки. Цель де­ мократов, в отличие от республиканцев, - не допустить импичмента. В выстушениях конгрессменов с обеих сторон четко прослеживаются два инвариант­ н х топоса: «личность президента» и «его поступок». Кроме того, в выступлеы ниях демократов прослеживается еще одна тема, являющаяся сквозной для всех представителей «стороны Клинтона» и практически не встречающаяся в выступлениях республиканцев - «природа и сущность процедуры импичмен­ та».

Тематическая редукция, порождающая такую асимметрию, не случайна.

Дело в том, что две первые темы допускают двоякую интерпретацию, что ясно прослеживается в сопоставлении цепочек переименований данных референ­ тов, осуществляемых представителями противоборствующих сторон. Так, де­ мократы либо ограничиваются прямой нейтральной номинацией president, ли­ бо делают упор на привлекательные личные качества президента: а twice elected, popular and successful president; one with so much potential; someone so smart, so skilled, so admired by the American people for his intellect and his talents.

Республиканцы же подчеркивают специфику служебного положения прези­ дента и его обязанности: {the leader of our country; our chief law enforcement of­ ficer and our chief magistrate; the chief executive), пытаясь тем самым усилить импликацию его виновности. В ряде случаев они даже прибегают к наимено­ ваниям тематической группы «преступление»: а known perjurer, а presidential perjurer. Таким образом, наблюдается смещение прагматического фокуса при подборе наименований с явно выраженной прагматической мотивацией (групповые политические интересы).

Этим же обусловлено и единодушное уклонение от темы «импичмент как правовая процедура» у республиканцев, при стопроцентной представлен­ ности данной темы в выступлениях демократов. Дело в том, что импичмент весьма серьезная процедура, для которой нужны гораздо более веские основа­ ния, чем те, что были представлены обвинением. Кроме того, сама идея им­ пичмента ассоциируется с нестабильностью, правительственным кризисом, и именно этот аспект проблемы нашел отражение в многочисленных кореферентных наименованиях данного понятия, встречающихся во всех выступле­ ниях представителей Демократической партии: the constitutional cliff; the constitutional crisis; the crucial question; fateful leap; a peaceful procedure for pro­ tecting the nation from despots; with great consequences to the nation; irreparable damage to our nation.

Ha наш взгляд, реализуемая республиканцами тактика замалчивания те­ м правовых оснований импичмента и его губительных последствий для стра­ н (т. е. тематическая редукция) коррелирует с техникой изъятия сем прагма­ тического фокуса из семантики табуируемого наименования при эвфемистиче­ ском переименовании (семантическая редукция).

К третьему звену категории прогностичности, как уже отмечалось выше, помимо ответов по существу и эксплицитных дескрипторов «разгадки», отно­ сится также специфический вид речевых актов - рефлексив, под которым, вслед за И.Т. Вепревой, будем понимать «метаязыковое комментирование ак­ туальной для современного словоупотребления лексической единицы» (Вепрева1999: 51).

Языковая рефлексия говорящего в политическом дискурсе связана не только с «обостренным личностным началом, присущим современной публич­ ной речи», как считает И.Т. Вепрева (1999), но, прежде всего, с необходимо­ стью преодолевать коммуникативные помехи, создаваемые смысловой неоп­ ределенностью. Дело в том, что в современном политическом дискурсе мы не­ редко сталкиваемся с ситуациями, когда проблемы семантики становятся по­ литическими проблемами, и участники политического дискурса вынуждены прибегать к метаязыковым: операциям по толкованию значения того или иного выражения. «В эпоху перемен, когда рушится старое, а новое еще не ус­ тоялось, не определилось, многие рефлексивы отражают раздумья автора над точностью и адекватностью номинаций, используемых для обозначения поло­ жения дел» (Кормилицына 2000: 21).

Это особенно характерно для таких жанров политического дискурса, как интервью, дебаты, аналитический комментарий и т. п., где суть общения со­ ставляет прояснение взглядов и позиций. Приведем выдержки из интервью заместителя генерального прокурора РФ. На вопрос об успехах юристов в борь­ бе с коррупцией он отвечает: «А что вы понимаете под коррупцией? В Уго­ ловном кодексе такого понятия нет. В приговорах судов это слово также отсутствует. Мое мнение: коррупция - не самостоятельный состав преступления, а, скорее^ образ жизни, поведения чиновника. Коррупция сегодня в России - инструмент политической демагогии. Мы всегда ука­ зываем статьи УК, по которым возбуэюдено то или иное дело. Не за мифиче­ скую коррупцию, а за конкретные преступления. А наличие комиссий по борьбе с коррупцией не доказывает ее существования? Ведь что-то сисе члены комиссий время от времени обсуждают? - Это вам лучше у них спросить.

Ю. Скуратов не раз подчеркивал, что ведет борьбу с коррупцией именно как с явлением. - В том-то и беда. А надо не с «явлением» бороться, а с кон­ кретной преступностью)) (ИЗВ, 31.07.99). Мы видим, что коррупция тракту­ ется прокурором как политический фантом - смысловая неопределенность термина не позволяет достаточно точно идентифицировать денотат, подверга­ ет сомнению реальность его существования и, следовательно, возможность осуществления политических действий по отношению к данному объекту.

Понятие «рефлексив» шире таких понятий, как «интерпретируюш,ие ре­ чевые акты» (Кобозева, Лауфер 1994: 64) и «речевой акт уточнения» (Стари­ кова 1991; 184), и выступает по отношению к ним как родовое. К интерпрети­ рующим речевым актам И.М. Кобозева и Н.И. Лауфер относят реактивные ре­ плики, выражающие понимание (интерпретацию) пропозиционального содер­ жания предшествующей реплики собеседника. Речевой акт уточнения опреде­ ляется Е.Н. Стариковой как ассертив, иллокутивное значение которого сводит­ ся к прагматической коррекции пропозиции предшествующего речевого акта.

Под прагматической коррекцией понимается подтверждение, усиление или ослабление истинности высказывания.

Под рефлексивом мы понимаем любой акт метаязыкового комментиро­ вания фактов речи как самого говорящего, так и собеседника. В качестве метавыковых операторов интерпретации в рефлексивах выступают слова и обороЫ на самом деле это означает; так называемый; то, что называют...;

смысл в том, что...; трактовагкь как; то есть; точнее; фактически надо понимать как, а также противительная конструкция (неХ, а Y).

Рассмотрим типологию рефлексивов в политическом дискурсе. По объ­ екту метаязыковой рефлексии разграничиваются два основных типа рефлекси­ вов: акты интерпретации фактов речи и акты интерпретации денотата, стояще­ го за фактами речи.

I. В рефлексивах первого типа, связанных с оценкой фактов речи, метаязыковому комментированию подвергается как сигнификативный, так и коннотативный аспекты семантики.

1. Интерпретация сигнификативного содержания фактов речи происхо­ дит через толкование: под толкованием в данном случае понимается как развернугая дефиниция, так и поясняющая синонимическая замена. Выделяются следующие функции такого рода рефлексивов-толкований:

- пояснить смысл малоизвестного термина (в приводимом примере жаргонизма): Открою большую тайну - до 50 процентов средств, которые прописаны в бюджете на ту или иную статью, превращаются на деле в так называемый откат. То есть возвращаются тем депутатским фракциям, которые лоббируют эти деньги (К. Боровой // КП, 14.07,99);

- обозначить идеологическую позицию политика (когда прибегают к толкованию общеизвестного, но допускающего неоднозначную интерпретацрпо термина): Само эюе понятие «патриотизм» Степан Сулакшин тракту­ ет как приверженность надэтническим, общенародным и государственным интересам (КП, 7.07.99);

- пояснить специфику трактовки общепонятного выражения в случае использования его как жанрового щтампа в определенной сфере общения:

Потому что в предпоследнем абзаце написано: «Выражает глубокую озабо­ ченность по поводу случившегося». Это норма международного права, практически протест против того, что было сделано (А. Шабанов // СГД, 21.08.98);

- мотивировать правомерность выбора именно данной номинации: Что касается «преемника», то для многих это звучит почти как «престолонаследниюк Но в этом слове заложен другой смысл, другой корень - преемст­ венность. Если речь идет о человеке, который продолжит курс на цивилизо­ ванное развитие России, то можете считать его моим политическим на­ следником (Б. Ельцин // ИЗВ, 6.07.99);

- показать неадекватность используемого оппонентом термина обозна­ чаемому положению дел:

О какой стабилизации мож:ет идти разговор? Стабилизация - это, вы сами понимаете, сохранение устойчивости, постоянства и так далее.

Что мы доллсны стабилизировать? Пололсение, которое слож^шюсь в стра­ не? Мы доллсны стабилизировать невыплату заработной платы, нищенские пенсии, развал экономики, голодную армию, преступность, нищету народа?

(Н. Рыжков // СГД, 21.08.98);

- разоблачить эвфемистическое камуфлирование, к которому прибегает оппонент:

- Как вам идея «народного правительства»? - Я не знаю, что имеют в виду коммунисты. Думаю, что в нынешнем кабинете есть люди «левых»

взглядов. Так что правительство уже коалиционное (Б. Немцов // ИЗВ, 20.01.98);

- дискредитировать политических противников: Вот типичный пример.

Ко мне обратились рабочие акционерного общества «Икс» с ж:алобой на не­ справедливость: новый владелец га предприятия приобрел акции незаконным путем, неправильно его приватизировал и проч.... Просят сделать депутат­ ский запрос. Если переводить на русский язык, это означает: мне заплати­ ли бандиты «десятку» и велели нервировать этого нового владельца, а они, со своей стороны^будут ему угрожать (К. Боровой // КП, 14.07.99).

2. Интерпретация коннотативного аспекта фактов речи связана с оцен­ кой номинации как неадекватной, нежелательной или неприемлемой с точки зрения эмотивных ассоциаций. Рассмотрим функции данного типа рефлексивов:

- объяснение мотива смены наименования (стремление избавиться от ставшего коннотативно неадекватным ключевого слова): Команда так коман­ да. Может, это и осмотрительней. Слово «партия», вызывающее у изби­ рателя приступ стойкой дурноты, трудно уок сиять заставить заново. За команду голосуйте, граэюдане! (ИЗВ, 28.12.97);

- обозначение и акцентирование своей идеологической позиции; Можно только с содроганием представить себе, как всевозможные «патриоты»

(только в кавычках могу о них говорить) поднимут сейчас головы (Ю. Не­ стеров//СГД, 27.03.99);

- коррекция оценочной квалификации события в речи собеседника. Так, в следующем примере Г. Селезнев отвергает номинацию, использованную В.

Семаго, интерпретирует ее коннотативный аспект {хамское выражение) и предлагает свой нейтральный вариант: Так вот, ситуация состоит в том, что надо пригласить сюда Президента, надо проводить не какие-то подко­ верные консультации, а здесь решать эту проблельу. - Г. Селезнев.' Я прошу прекратить хамские выражения в адрес лидеров фракций. Никто не ведет никаких «подковерных» заседаний, это нормальная совершенно работа (СГД, 4.09.98).

Оценочной квалификации может подвергаться неприемлемая коннота­ ция не только отдельной номинации, но и целого текста: Это не столько воз­ ражение, я просто хочу прокомментировать этот документ. Этот доку­ мент является политическим доносом, который сделан в лучших mpaduijURx Владимира Вольфовича (С. Иваненко // СГД, 19.03.99). В данном случае номи­ нация донос является пейоративной квалификацией текстового жанра, исполь­ зованного политическим противником автора.

- коннотативная коррекция, основанная на переключении кодов из ре­ ального в символический план. В результате такого рода коррекции сугубо «технический», коннотативно нейтральный термин превращается в метафорусимвол, насыщенную идеологическими коннотациями и придающую выступ­ лению пафосное звучание: Я не согласен с оценками ситуации со стороны тех, кто сейчас выступал с этой трибуны. Если посторонний наблюдатель это послушает, он не поймет, что реально происходит в стране. Обес­ ценился не рубль, обесценилась Российская Федерация. Произоита не девальвация рубля, а девальвация власти и президента (Г. Зюганов // СГД, 21.08.98).

II. Второй тип рефлексивов связан с интерпретацией высказывания с точки зрения стоящего за ним денотата. Метаязыковое комментирование в данном случае представляет собой либо градуальную коррекцию, связанную с оценкой номинации как неадекватной обозначаемому по степени признака (1), либо комментирование политического смысла высказывания (2).

1 При градуальной коррекции в сторону возрастания говорящий считает, что номинация не в полной мере отражает степень серьезности, значительно­ сти, негативности обозначаемого явления:

То, что называют сейчас финансовым кризисом в России, на самом деле представляет собой явление куда более значительное, завершающее чуть ли не целое десятилетие, которое охарактеризовалось небывалым пре­ небрежением к реальным экономическим условиям и господством групповых, эгоистических интересов (Н. Харитонов // СГД, 31.08.98).

К градуальной коррекции в сторону снижения степени говорящий при­ бегает, если считает, что собеседник преувеличивает значительность, негатив­ ность и т. д. обозначаемого явления:

- Но вы тогда еще ультиматум выста­ вили. - Это был не ультиматум, а нормальные политические требования (Г. Явлинский//КП, 17.03.98).

2. Комментирование политического смысла речевых действий связано с обнаружением второго плана сообщения, с выявлением скрытых интенций по­ литика.

Сергей Кириенко заявил, что сделал свой выбор - он и его партия «Но­ вая сила» поддержат на президентских выборах Владимира Путина. На са­ мом деле это заявление не имеет прямого отношения к президентским выбо­ рам. Оно просто означает, что значительная часть правых, вслед за Кири­ енко, подала заявку на местечко в партии власти. Точнее, в партийной сис­ теме, которую хочет построить в России Путин (ИЗВ, 14.03.00).

Слова выступившего на съезде Анатолия Чубайса о том, что членам ЦБР не хватает «...уверенности в себе, напора, эюесткости, наглости, дисцитины», были встречены бурными аплодисментами. А. Чубайс формально поддерэюал идею коалиции. Но смысл его речи был иным: «Партия должна и может вернуть себе преж^иее величие». И намек - кто способен это совер­ шить, был вполне прозрачным. По существу на съезде Анатолий Чубайс заявил, что становится публичным политиком (ИЗВ, 16.06.98).

Данный тип рефлексива отличается от всех остальных тем, что он никак не связан с оценкой собственно языковой стороны высказывания, а скрытый смысл сообщения выводится не столько из поверхностного смысла сообще­ ния, сколько из ментальных моделей интерпретатора, и в значительной мере зависит от его аналитических способностей и его оценки политической ситуа­ ции. Под ментальной моделью в политическом дискурсе, вслед за Т. ван Дей­ ком, будем понимать когнитивную структуру, связывающую коллективные политические знания и индивидуальные мнения и убеждения (van Dijk 1997а).

Т. ван Дейк разграничивает ментальные модели событий и ментальные модели контекста. Если модели политических событий образуют содержа­ тельную базу политического дискурса (о чем говорится?), то модели контекста контролируют преимущественно план выражения (как говорится?).

Это разграничение представляется значимым для понимания когнитивюй основы разных типов рефлексивов. Рефлексивы, комментирующие поли­ тический смысл высказываний, исходят из ментальной модели события. В ос­ нове остальных типов рефлексивов лежит взаимодействие обеих моделей, од­ нако, если в рефлексивах, связанных с оценкой фактов речи, доминирует мо­ дель контекста, то в рефлексивах градуальной коррекции на первый план вы­ ходит модель события.

Таким образом, в категории прогностичности проявляется специфика интерпретируемости текстов политического дискурса, обусловленная его эзотеричностью. Содержание данной категории представляется в виде шкалы, от­ ражающей движение от полюса «загадки» к полюсу «разгадки». Каждому из звеньев категории соответствуют определенные лингвопрагматические сред­ ства: эксплицитные маркеры (наименования, относящиеся к семантической группе «тайна») и специфические речевые акты (непрототипные вопросы, ук­ лонение от ответа, рефлексивы).

Тип дискурса с точки зрения типологии языковых личностей отличается специфическим речеактовым представлением. Так, в исследовании А.А. Пуш­ кина показано, что типичный авторитарный дискурс в своем речеактовом представлении включает в себя следующие речевые акты: категорические акционально ориентированные директивные акты без права свободы на альтер­ нативное действие со стороны адресата, акты положительной самооценки, в том числе акты хвастовства, акты отрицательной оценки партнера, включая акты отрицательной оценки его деятельности, компетентности, акты униже­ ния, оскорбления, угрозы, иронии, издевки (Пушкин 1990).

В нашем исследовании мы исходим из того, что институциональный тип дискурса, его базовые целевые установки (в данном случае борьба за власть), независимо от типа языковой личности политика, обладает инвариантной речеактовой спецификой (набором речевых актов), которая пересекается с речеактовым представлением, обусловленным языковой личностью того или иного конкретного политика.

В рассмотрении речевых актов политического дискурса мы будем исходать из следующих положений:

• существуют речевые акты, специфические только для данного вида общения - политические перформативы;

• существуют речевые акты, высокочастотные для данного вида обще­ ния (например, призывы, обещания, опровержения);

• набор инвариантных речевых актов политического дискурса отражает его функциональную семиотическую триаду «интеграция - ориентация - агональность/агрессия».

Как известно, перформативами называются высказывания, произнесение которых и есть осуществление действия; такие высказывания истинные в силу факта их произнесения (Остин 1986).

Соответственно, политические перформативы - это высказывания, само произнесение которых является политическим действием, формой поли­ тического участия. К наиболее значимым политическим перформативам отно­ сятся перформативы доверия и недоверия, поддержки, выбора, требования, обещания.

Реализация данных высказываний (т. е. их произнесение или написание) в соответствующем институциональном контексте является формой политиче­ ского участия, которая может привести к вполне реальным политическим по­ следствиям. Например, акт официального выражения недоверия правительству со стороны законодательного органа может повлечь за собой правительствен­ ный кризис. Данный акт традиционно закреплен за специфическим жанром политического дискурса - вотумом доверия/недоверия, адресантом которого является парламент, а адресатом - правительственные структуры и их отдель­ ные представители.

Значимость факта доверия к власти настолько велика, что нередко этот вопрос является предметом специальной рефлексии:

В тот момент доверие к новой власти в обществе было столь велико, что Правительству фактически позволяли экспериментировать над страной подобно вивисектору над лягушкой (О. Морозов // СГД, 21.08.98).

Но когда вы, Геннадий Андреевич, говорите о доверии, о правительстве народного доверия, кого вы имеете в виду? Уж не свое ли правительство? Улс не думаете ли, что вам будет доверять народ? Народ показал летом 1996 го­ да, кому он доверяет, а кому не доверяет (А. Старовойтова // СГД, 21.08.98).

П. Бурдье безусловно прав, говоря, что политический деятель черпает свою политическую силу в том доверии, которое группа доверителей в него вкладывает. «Особое внимание политических деятелей ко всему тому, что соз­ дает представление об их искренности или бескорыстии, объяснимо, если по­ думать о том, что эти качества предстают как высшая гарантия того представ­ ления о социальном мире, которое они стремятся навязать, тех «идеалов» и «идей», внушение которых есть миссия политических деятелей» (Бурдье 1993:

210).

Перформативы доверия /недоверия весьма частотны в акциях протес­ та, где они исходят от граждан и адресованы власти; Выражаем недоверие Ельцину и всем тем лицам в структурах власти, которые поддерживают де­ структивное и дестабилизирующее обществореигение (СР, 15.05.99).

Для акций протеста также характерны перформативы категорического требования." Требуем немедленной отставки Ельцина. Требуем от Государ­ ственной Думы отрешения Ельцина от долж:ности президента (СР, 15.05.99).

Если акты требования и выражение недоверия носят преимущественно рациональный характер, то перформатив возмущения является эксплицит­ ным эмотивно-маркированным средством выражения протеста.

Крайне возмущены действиями президента по отставке единственно­ го за последние 10 лет правительства, которое пользовалось доверием Совета Федерации, Думы, простых людей... (СР, 15.05.99).

Мы, участники митинга народно-патриотических сил Пензенской об­ ласти, выражаем свое глубокое возмущение очередной провокацией Ельцина, который 12 мая 1999 года необоснованно отправил в отставку правительст­ во Е. М. Примакова (СР. 15.05.99).

Вообще использование эмоциональных предикатов в качестве формуль­ ных средств не выражения (!!!), а совершения политических действий пред­ ставляет собой, на наш взгляд, интересную проблему для дальнейшей разра­ ботки (ср. еще один эмотивный перформатив, характерный для дипломатиче­ ской сферы: Правительство выражает озабоченность действиями N...).

Акции протеста нередко носят двусторонний характер: они одновремен­ но направлены против одних и в поддержку других, поэтому еще одним видом политического перформатива, с которым приходится сталкиваться при анализе политической коммуникации, является перформатив поддержки.- Дорогой Евгений Максимович! Президиум Сибирского отделения РАН в эти смутные для России дни обращается к вам со словами поддерэ/ски и благодар­ ности (СР, 15.05.99).

В рекламных лозунгах используется перформатив выбора: Выбираю Яблоко! Мы выбираем свободу! Справедливости ради, следует отметить, что перформатив выбора не является самым ходовым приемом предвыборной рек­ ламы. Вероятно, вследствие своей «незатертости» и акцентирования момента личного выбора, он приобретает определенную фасцинативность. Далее, при описании жанра лозунга мы прокомментируем суггестивный потенциал дан­ ного типа речевых актов.

Что касается второй группы речевых актов - обладающих, в силу своей иллокутивной функции, высокой степенью релевантности и частотности (та­ ких, как призывы, обещания, опровержения/изобличения лжи), то они являют­ ся объектом рассмотрения в других разделах книги (в частности, посвященных жанру лозунга, и истинностному аспекту политического дискурса), поэтому здесь мы не будем отдельно на них останавливаться.

Следующим этапом анализа является рассмотрение речевых актов сквозь призму базовой семиотической триады политического дискурса «инте­ грация - ориентаци:я - агональность».

I. Иллокутивной функцией речевых актов интеграции является выра­ жение единения, солидарности, сплочение «своих». Эта функция реализуется в таких речевых актах, как здравица {Да здравствует нерушимая дружба Рос­ сии и Белоруссии!); призыв к единению или констатация единства (Область и город - в единстве сила!; Мы с тобой, братская Белоруссия!; Медведь и народ едины!), а также уже рассмотренные выше перформативы и квазиперформативы поддержки (Да - единству русского народа! Мы - за Россию без диктато­ ров и олигархов!).

П. В качестве речевых актов ориентации выступают лозунговые ассертивы и декларативы, обозначающие программную позицию или выступающие в качестве программного заявления. Функция ориентации, на нащ взгляд, при­ суща также таким речевым актам, как рефлексивы, способствующие снятию когнитивного напряжения (см. раздел «Категория прогностичности»), изобли­ чение во лжи (см. раздел «Истинностный аспект») и разоблачение эвфемизма (см. раздел «Эвфемизация и дисфемизация»). Оборотной стороной ориентации является противоположно направленный процесс - дезориентация, состав­ ляющая суть политических манипуляций. В этой роли выступают речевые ак­ ты, способствующие созданию и поддержанию смысловой неопределенности:

предположения, намеки, ссылки на слухи, уклонение от ответа на вопрос.

Остановимся подробнее на речевом акте прогноза, который входит в среднее звено категории прогностичности и является, наряду с предположе­ нием, специфическим средством ориентации, связанным с анализом будущего, а не настоящего или прошлого в мире политики.

Основными признаками прогноза являются;

а) интенция - высказать предположение о вероятном течении событий;

б) специфические лингвистические маркеры: будущее время или сосла­ гательное наклонение, показатели модальности вероятности;

в) факультативные компоненты: ссылка на источник информации (по слухам, по моим сведениям, по данным источника, близкого к Кремлю), указа­ ние мотивов возможных действий политика.

Типология речевых актов прогноза строится по следующим параметрам:

1. Степень категоричности. Противопоставление по данному признаку обусловлено степенью обоснованности выдвигаемых предположений (ср. оп­ ределения по словарю Ожегова: предполооюение - догадка, предварительная мысль {догадка - предположение, не основанное на достаточных данных);

прогноз - заключение, вывод о предстоящем развитии и исходе чего-л. на ос­ новании каких-нибудь данных).

Усиление категоричности прогноза осуществляется за счет маркеров модальности уверенности и временных показателей: Каковы будут в этих ус­ ловиях социальные последствия - пусть каснсдый депутат додумывает сам.

Но Государственная Дума не мож:ет уклониться от принятия принципиаль­ ных решений: как нам оюить в ближ:айший месяц? Потому что ближайший месяц это будет действительно месяц кризиса (С. Калащников // СГД, 21.08.98). Можно с уверенностью сегодня заявить, что в ближайшее время (на наш взгляд, это состоится в четвертом квартале) обязательно найдутся охотники приступить к пополнению финансовых ресурсов бюдлсета через массированную продажу акций РАО «Газпром» (В. Гусев // СГД, 21.08.98).

Снижение категоричности прогноза достигается использованием показа­ телей вероятностной модальности (может, похоже, по всей видимости, шанс и др.): Вряд ли он такж:е получит решительную закулисную поддержку. Ко­ гда тебя увольняют с работы, то вряд ли при этом обещают главный приз страны. Мотивы, которые двигали Черномырдиным, мож:но попробовать угадать (ТВ, 30.03.98). Нельзя исключить и того, что оба первых вицепремьера - и Немцов, и Чубайс - к концу зимы превратятся в вице обьтовенньа(КП, 10.01.98).

2. Временная отнесенность. Прогноз обычно связан с текстовой катего­ рией проспекции; гораздо реже встречается прогноз-ретроспекция как гипоте­ тическая реконструкция возможного хода событий прошлого.

В следующем примере прогноз-ретроспекция используется как аналити­ ческий прием для сравнения политических лидеров: Что бы делал Горбачев в октябре 1993 года? В свете августа 1991 года он вряд ли справился бы с си­ туацией. Но стрелять из танков по собственному парламенту он бы не стал.

И совершенно точно не начал бы войны в Чечне. Для этого надо быть очень решительным вождем (А. Пумпянский // НВ, №37/38. 1997).

3. Степень акциональности. По этому критерию противопоставляется прогноз-рассуждение, ограничивающийся ментальным действием, и прогнозрегулятив с дополнительной интенцией побуждения к действию. Для прогноза-регулятива характерно наличие такого структурного компонента, как кон­ статация условия, выполнение или невыполнение которого приведет к прогно­ зируемым последствиям:

Давайте эти деньги отдадим в отечественное производство. Вот где реальное возроэ1сдеиие экономики! Вот где реальное возрож-дение России! И нечего здесь размазывать кашу по тарелке. Или мы это сделаем сегодня, или завтра будет и другое правительство, и другой парламент (С. Калаш­ ников//СГД, 21.08.98).

Я обращаюсь ко всем, особенно к тем, кто ходит в погонах. Последний островок небольшой законности, который есть в стране, - здесь, в Думе, и в Совете Федерации. Последний! Если дадите его сломать, тогда возоблада­ ют стихия и бандформирования (Г. Зюганов // СГД, 31.08.98).

4. Оценочная направленность. Объект прогноза может быть нейтраль­ ным, положительным и отрицательным. Однако в подавляющем большинстве случаев прогнозируются негативные последствия - тем самым политик пытается предотвратить надвигающуюся опасность, а прогноз-опасение выполняет функцию социального предупреждения.

Российские политики любят делать предсказания в духе апокалипсиса:

акцентируется идея финальности, необратимости грядущих негативных по­ следствий, их гиперболизация, экстремальный характер политической ситуа­ ции. В лексическом плане в таких прогнозах активизируются тематические группы «опасность», «страх», «разрушение».

Им кажется, что всего-то надо чуть-чуть подогреть котел народного недовольства и подобрать власть, которая валяется на мостовых Кремля.

Боюсь, что, если мы доведем дело до социального взрыва, подбирать будет просто нечего: страна развалится на куски. И самое страшное, что мо­ жет умыться кровью (О. Морозов // СГД, 1.08.98).

Сейчас вон Маслюков сидит в «Горках-9. Его уговорят стать премьерминистром, чтобы все рухнуло при вас. При Маслюкове окончательно все до нового года рухнет и по вам ударит, по коммунистам (В. Жириновский // СГД, 9.09.98).

Л ведь возмо:нсен сценарий, на мой взгляд, очень опасный, при кото­ ром Примаков объединяется с коммунистами и идет на выборы. Я не знаю, может ли Евгений Максимович принять такое решение. Но если он его при­ мет, это будет величайшая опасность, с которой иулсно будет бороться всеми существующг4ми средствами (А. Чубайс // КП, 7.07.99).

Разновидностью оценочного прогноза является иронический прогноз:

его специфика заключается в том, что негативность направлена против лично­ сти конкретного политика. Такого рода прогноз выполняет разоблачающую функцию: По слухам, первый вице-премьер настолько искренне уверен: именно он станет следующим президентом, что уже заказал имиджмейкерам орга­ низацию собственной предвыборной кампании. Но, похоже, Аксененко ждет жестокое разочарование. Поскольку его предназначение - повышать рей­ тинг Степашина (КП, 3.06.99).

III. К речевым актам агональности относятся, прежде всего, поведен­ ческие регулятивы (призывы и требования), стимулирующие политических агентов к совершению политических действий. К этой категории можно отне­ сти и аргументативные акты, являющиеся цивилизованным способом ведения политической борьбы через полемику. К сожалению, современные политики прибегают не только к мирным и цивилизованным способам ведения борьбы.

В связи с этим особый интерес для лингвиста приобретает изучение речевых актов вербальной агрессии.

Изучение агрессивных состояний человека и проявлений агрессии в раз­ личных сферах жизнедеятельности является одной из актуальных задач совре­ менной науки. Известно, что агрессия, будучи одним из фундаментальных свойств человеческого поведения, находит разнообразное выражение в языке.

В проводимом исследовании мы исходим из предположения, что вербальная агрессия имеет не только ярко выраженную национально-культурную специ­ фику (Жельвис 1997), но также и специфична в разных речевых сферах: быто­ вом, производственном, военном, педагогическом, политическом дискурсах.

Е.А. Земская справедливо отмечает, что наряду с принципом сотрудни­ чества, провозглашенным П, Грайсом, в общении большую роль играет и принцип соперничества, который ведет к спорам, полемике, конфликтам и пр. (Земская 1988:37).

Политический дискурс, будучи агональным по своей природе (борьба за власть предполагает наличие противоборствующих сторон - соперников или врагов), неизбежно связан с теми или иными проявлениями агрессии, т.е. аг­ рессия, так же, как и оценочность, является неотъемлемой чертой политиче­ ского дискурса.

Рассмотрим содержание исходного понятия «агрессия». Анализ дефини­ ций термина aggression в английских толковых словарях показал, что понятие агрессии подразумевает физические или вербальные действия и включает та­ кие компоненты, как «атака, нападение», «сила, насилие», «враждебность».

«угроза», «причинение боли и страданий», «причинение вреда и ущерба».

Анализируя мотивы агрессии, А. Басе разграничивает гневную и инструмен­ тальную (хладнокровную) агрессию, вызванную намерением победить сопер­ ника в соревновании или стремлением заполучить нечто, чем обладает другой индивид (Buss 1971: 10). Не исключая возможности проявления в политиче­ ском дискурсе гневной агрессии как спонтанной реакции на унизительные ре­ плики или оскорбительные нападки, мы полагаем, что агональная природа по­ литического дискурса предполагает использование прежде всего инструмен­ тальной агрессии как стратегии достижения поставленной цели: ниспроверже­ ние оппонента и завоевание власти. Сопутствующим перлокутивным эффек­ том при этом может быть причинение объекту агрессии моральных страданий.

А. К. Михальская (1996) предлагает различать виды речевой агрессии по следующим основаниям: 1) наличие или отсутствие определенного объекта аг­ рессии; 2) представленность или непредставленность объекта агрессии в дан­ ной речевой ситуации; 3) конкретность или абстрактность объекта агрессии.

По параметру «определенность /неопределенность объекта агрессии раз­ граничивают «переходную» и «непереходную» агрессию. А.К. Михальская пишет: «Непереходная» агрессия направлена вокруг, на все окружающее, как бы рассеяна. Ее причина - общее недовольство жизнью, ощущение постоян­ ной и серьезной угрозы, исходящей от общества, неверие ему. Таким образом, непереходная брань выражает общую негативную позицию по отношению к обществу и жизни» (Михальская 1996: 167). Думается, что непереходная аг­ рессия в политическом дискурсе может проявляться только со стороны народ­ ных масс, непрофессиональных политиков, а в профессиональном институ­ циональном общении политиков вербальная агрессия всегда переходная, так как она всегда используется осознанно и имеет четко выраженную стратегиче­ скую направленность.

Что касается двух других параметров вышеупомянутой типологии, то, по нашим наблюдениям, в политическом дискурсе превалирует агрессия, направленная на конкретную политическую фигуру, не представленную в дан­ ной ситуации общения (т.е. критика политического оппонента «за глаза», в общении с третьим лицом или массовой аудиторией: в публичных выступле­ ниях, политических дискуссиях и интервью, в плакатах и лозунгах). Достаточ­ но высока представленность абстрактного объекта агрессии, как правило, вы­ раженного существительным, обозначающим политические партии и движе­ ния, идеологические концепты и доктрины. В политическом дискурсе, в отли­ чие от бытового, весьма редко встречаются акты вербальной агрессии, направ­ ленные на объект, наличествующий в ситуации общения - обычно эти «стыч­ ки лицом к лицу» происходят во время парламентских или телевизионных де­ батов, когда в пылу полемики слишком задиристые политики набрасываются друг на друга.

В качестве материала анализа мы использовали не только непосредст­ венные высказывания участников политического процесса, но и так называе­ мые «отраженные высказывания». В отраженном виде вербальная агрессия может быть передана либо описательно {оскорблять, мазать, очернять, поли­ вать черной краской), либо «в пересказе» {X назвал / обозвал У подлецом), ли­ бо через квалификацию тех или иных речевых действий политика как агрес­ сии. Пример отраженной вербальной агрессии в СМИ: Вождь КПРФ полил самой черной краской генерала Лебедя, сообщив французским коммунистам, что красноярский губернатор потенциально хуж;е Батисты и Пиночета вме­ сте взятых (ИЗВ, 24.03.98).

Одним из компонентов значения термина «агрессия» является «наси­ лие». Языковое насилие - одна из форм демонстрации господства, социально­ го доминирования. В речи насилие проявляется, прежде всего, в силовом по­ давлении коммуникации - перебивании, лишении слова, запрете на коммуни­ кативные действия (Михальская 1996; Барт 1994; Апресян 1997). В следующем примере запрет на определенные речевые действия (комментирование) со сто­ роны правительственных чиновников является опосредованным проявлением агрессии по отношению к силам оппозиции, поскольку отстраняет их СМИ от полноценного з^астия в политическом процессе: До сведения должностных яиц Белоруссии доводится информация «о недопустимости с их стороны комментариев официальных документов для оппозиционных средств массо­ вой информации (ИЗВ, 17.01.98).

Своеобразной реверсией запрета на речь является отказ от коммуника­ ции. Если в бытовом дискурсе отказ разговаривать в большинстве случаев яв­ ляется проявлением обиды, то в политическом дискурсе в определенных си­ туациях отказ от коммуникации может быть расценен как демонстрация силы и намеренное унижение оппонента: «Ельцин однозначно продемонстрировал спикеру Думы Геннадию Селезневу линию своего дальнейшего поведения, пред­ почтя назвать кандидата в премьеры без каких-либо согласований с коллега­ ми по власти и, по сути, отказавшись от переговоров с ним.... Нынешняя агрессия президента в отношении Думы должна бы наводить на одну мысль...» (СР, 7.02.98).