«Московский изразец в пространстве городской культуры конца XV – XVII века ...»

Мирясова А.А. Красноглиняные изразцы Романова двора // Археология Романова двора: предыстория и история центра Москвы в XII–XIX вв. М., 2009. С. 120–129. (Мат-лы охранных археологических исследований; Т. 12.) перемычки присутствуют, повторяя обычный витой орнамент, так же как его повторяют прочие типы: растительный орнамент городков, изображения двуглавых орлов в круге стенных изразцов и т.д. Этот набор найден в середине 1990х гг. во время натурных исследований у северного корпуса Великокняжеского кремлевского дворца. Изразцы выполнены из светлой глины и покрыты прозрачной глазурью. Эти дорогие «орлистые» печи, по мнению исследователей, выложены для царя Михаила Федоровича в конце 1620х – 1630е гг. Видимо, они простояли недолго и погибли во время пожара, о чем свидетельствует местами сильная оплавленность глазури311.

К самому началу XVII в. должны относиться готические печи Тушинского лагеря. Одна из самых ранних датированных коллекций красных изразцов, хранящихся в собрании МГОМЗ, – это комплекс, найденный в Спас-Тушине. Он имеет точную временню привязку – короткое время, когда в Спас-Тушине находился лагерь Лжедмитрия II, с июня 1608 по декабрь 1609 г.

Среди них долго остававшимся единственным в своем роде изразец с плетеночным трехжгутовым орнаментом. В почти круглых клеймах этого орнамента находились тонкие, необыкновенно изящные изображения птицы Сирин, грифона, льва, птицы, человеческой головы.

При раскопках на Романовом дворе был найден идентичный изразец, на нем также изображены человеческая голова в профиль, птица Сирин и два частично сколотых изображения с птицей Сирин и фантастическим зверем с когтистыми лапами и длинным языком312. Изразец из нашей коллекции помог археологам в определении даты находки, подтвердив их датировку слоя – первая четверть XVII в. Она совпадает с датировкой изразца из Тушинского лагеря.

Возможно, к первым двум десятилетиям XVII в. или ранее стоит отнести некоторые находки последних лет, такие как набор красных изразцов, обнаруженный при земляных реставрационных работах рядом со Старым Английским двором и почти «дословное»

повторение этого набора в красных изразцах из раскопок в Трехсвятительском переулке. В них представлены фрагменты изразцов со всех элементов печи: лицевые; пояски и карнизы с мотивами пальметт; городки; перемычки. Оба комплекса включают стенные (лицевые) изразцы двух размеров, «большой» и «малой руки», что рисует нам построение печи как ярусное.

Евдокимов Г.С., Рузаева Е.И., Яковлев Д.Е. Архитектурная керамика в декоре московского великокняжеского дворца в середине XVI в.

Мирясова А.А. Красноглиняные изразцы Романова двора... С. 413.

Определяющая часть этих образцовых комплексов – перемычки с витым орнаментом, элемент граничного обрамления, характерный только для «красных» ранних печей (печей готического типа313). Многочисленные аналоги витым перемычкам Москвы встречаются в демонстрируют достаточно полное техническое сходство орнамента (витая веревочка) и формы (полочки с двух сторон; круглые отверстия для крепления), например с перемычками печи со Старого Английского двора314.

Как видно, объем находок таких изразцов весьма обширен, но хронологически они разделены явно недостаточно. Возможно, их пристальное изучение даст в дальнейшем возможность строже датировать как появление, так и отдельные типы этого класса предметов.

Не отказываясь от поиска возможных прототипов этих изразцов (или ожидая находки более ранних комплексов), так же как от рассмотрения уже имеющихся примеров с вероятной датой, будем с осторожностью подходить к ранним датам.

Уже делались попытки отнести момент появления печных изразцов в Москве гораздо ранее рубежа XVI–XVII вв., к самому началу XVI и чуть ли не к XV в. Речь идет о группе фрагментов, которым при публикации был присвоен статус уникальных и первых по хронологии печных (притом поливных) изразцов Москвы. Это зеленые (муравленые) изразцы, обнаруженные при археологических раскопках 1983–1985 гг. в Зарядье, во дворе усадьбы Н.Р. Юрьева-Захарьина (собрание музея «Палаты в Зарядье»). Они были найдены около печей, трактованных автором раскопок, А.Г. Векслером, как горны для обжига керамики. На лицевой пластине тонкостенных (0,9–2 см) низкорельефных (0,1–0,15 см) фрагментов изразцов, имевших, видимо, коробчатую румпу (следы прилегания ее видны на тыльной стороне), в рамке изображен коронованный всадник с мечом, а также отрубленные головы и чудища с мощными когтистыми лапами. А.Г. Векслер датировал весь комплекс, включая изразцы, концом XV – началом XVI в.315, до 1547 г. Дата была основа на стратиграфии, анализе сопутствующей керамики и горна, в котором, как полагал исследователь, изразцы и производили. Им также были указаны аналоги среди изразцов XIV–XV вв. в южнославянских странах.

Однако, находки в Москве большого количества открытых кирпичных печей-очагов XVI в. позволяют утверждать, что печь на Варварке имеет прямые аналоги, датируемые не ранее середины столетия, причем не среди производственных, а среди обычных дворовых Немцова Н.И. Исследование и реставрация русских изразцовых печей XVII–XVIII вв....

Mrgineanu-Crstoiu M., Popa R. Mrturii de civilizaie medieval Romneasc...

Векслер А.Г. О некоторых находках рельефных изразцов в Москве // КМИ. М., 1993. Вып. 5, ч. 2. С. 138–149.

варочных печей-очагов. Такие печи известны на Романовом дворе на Никитской ул.

(А.Н. Кренке) и по работам самого А.Г. Векслера (например, на Волхонке на территории Музейного городка ГМИИ). В публикациях Н.А. Кренке кирпичным печам-очагам уделено особое внимание, так, о дворе на Никитской он пишет: «Уникальной особенностью территории является скопление на небольшом участке большого количества надворных печей. Надворные печи из кирпича не раз встречались в культурных слоях XVI в. Москвы, в том числе в Занеглименье, но никогда они не были найдены в таком количестве. Эти данные, в совокупности с письменными источниками, дали основание выдвинуть предположение о том, что раскопами на Романовом дворе была исследована хозяйственная зона Опричного двора Ивана Грозного, преобразованного после 1572 г. в особый “Двор”, просуществовавший до 1584 г.»316. В настоящее время печь на Варварке трактуется также, не как горн для обжига керамики, а как дворовая (варочная) печь бытового, а не производственного назначения, что приводит к выводу об отсутствии на Варварке гончарного центра. Изменена и датировка найденных изразцов, так как эти изделия – современники варочных печей и не могут датироваться ранее второй половины XVI в. Что касается аналогов, то они действительно интересны, но для датировки не годятся, так как хронологические разрывы между одним и тем же типом изразцов на Руси и в Европе встречаются на всем пути изучения изразцов.

Судя по археологическим находкам, печи были уже не только в царских дворцах.

Стремление подражать высшей знати действительно рождало в среде горожан спрос на такие печи, о чем можно судить по многочисленности встречаемых остатков. Удовлетворить его можно было, видимо, путем изготовления одноцветных неполивных рельефов.

Что касается первых поливных печей, то они, как уже говорилось, появились в царских дворцах. Однако это не сбавило темпы производства красных. Исследования постоянно подтверждают одновременность бытования сходных по размерам, орнаменту, характеру рельефа изразцов: изготовленных из красножгущих глин и муравленых – из беложгущихи красножгущих (с ангобом или без ангоба), а позже и многоцветных317. Красные и поливные изразцы часто изготовляли в одном месте: на красных изразцах встречаются капли глазури, попавшей на них во время совместного обжига изделий в одной печи. Это создавало большие возможности для продвижения товара ремесленников на рынок: богатые заказчики Кренке Н.А. Надворные печи-очаги XVI в. из раскопок на Романовом дворе в Москве. С. 356–373.

Это заставляет внимательнее относиться не только к технологии, но и к орнаментике. Так, представленный в каталоге Новгородского государственного объединенного музея-заповедника изразец, датируемый первой половиной XV в., является терракотовым вариантом (возможно, полуфабрикатом) аналогичных полихромных изразцов и датируется второй половиной XVII в. См.: Яковлева Л.П., Жегурова О.В. Изразцы в собрании Новгородского музея: Каталог выставки... С. 30, № 2.

претендовали на глазурованные изразцы, менее состоятельные – только на терракотовые, красные (но те и другие были недешевы).

Таким образом, вопрос о комплексах печных изразцов второй половины XVI в. остается открытым, но эпизодическое появление в Москве печей с горшкообразными или красными коробчатыми изразцами, по крайней мере, очень вероятно.

Очевидно, что трудно говорить об узких датировках и о самом существовании печного изразца до конца XVI в. Видимо, в течение примерно столетия мастера уже пытались применить те виды изразцов, которые были в состоянии произвести, для повышения уровня комфорта интерьеров (полы, ранние формы облицованных печей, возможно, части стен) и статуса построек в целом (прежде всего, конечно, фасадов). Судя по всему, это были именно опыты, причем обычно связанные с импульсами, получаемыми извне. Массовое производство первых печных изразцов не сложилось, но, возможно, они предварили производство красных печных изразцов и почти одновременное им, но значительно меньшее по масштабам изготовление глазурованных белоглинянных изразцов кремлевских комплексов.

Видимо, существовал период, когда изразцы попадали в Москву и на Русь с западных и юго-западных территорий эпизодически, время от времени, хотя до сих пор неясно, какими путями. Скорее всего, не через импорт готовых изделий, а благодаря приезду мастеров, располагавших технологией, инструментарием, а возможно, и формами для оттиска изразцов.

Яркий пример – события середины XVI в., связанные с созданием керамических икон Старицы и Дмитрова и фасадных изразцов Большого Кремлевского дворца. «Растворяется», исчезает и другая мастерская с собственным почерком, существовавшая почти одновременно и выполнявшая заказы на изразцы для собора Покрова на Рву и церкви Сергия в Богоявленском монастыре в Московском Кремле, не имеющие какого-либо сходства с изделиями «кремлевской мастерской», работавшей для Старицы и Дмитрова.

Наблюдается как бы ряд попыток внедрения изразца в культуру Москвы, которые выглядят цепочкой разрозненных событий (или даже сравнительно длительных и широко представленных исторических эпизодов, также, однако, замкнутых в своем кругу и не получающих продолжения, не выходящих за определенные временные рамки).

Нельзя утверждать, что Москва уникальна как производственная зона, в которой шла апробация новых технологий и форм в области изразцового дела, единственный центр индукции для всей Руси. Наряду с ней были в более ранние периоды Псков (возможно, и Новгород), а также Смоленск и, вероятно, подобные ему пограничные с Литвой города, где усвоение импульсов было обеспечено уже сложившимся гончарным производством, а местные гончары, занятые в производстве бытовой керамики, накопили технологический опыт.

Но в первую очередь это проявилось в Москве. Поэтому серия эпизодов, характеризующих новые запросы и отвечающие им приемы (развитые на месте или импортированные) – при полном или почти полном отсутствии их дальнейшего развития, – не представляются случайными, «фоновыми» для Москвы. В момент, когда сложатся благоприятные условия для более широкого распространения изразцов в среде московского городского населения, возникнет немедленная реакция, которая вызовет к жизни первый и самый яркий, самый активный, действительно региональный эффект массового производства.

Эта первая ясно различимая стадия тиражного производства изразцов не в порядке индивидуального заказа, не для конкретного здания, а «на рынок» – этап господства на Руси «красных изразцов».

Возвращаясь в первую половину XVII в., отметим, что красные изразцы, несмотря на их широкое распространение, ни в коей мере не являются продолжением, дериватом керамических плит XV–XVI вв. и почти никогда (лучше сказать – крайне редко) не используются на фасадах зданий, в больших архитектурных формах.

Что касается изразцов на фасадах здания, то ярко обозначившийся в конце XV – середине XVI в. и приостановленный во второй половине этого столетия интерес к фасадной керамике возродился в Москве в 1630е гг. и приобрел более-менее устойчивую форму к середине XVII в. Это принципиально иная модель, чем в XVI в. Прежде всего, изразец для здания не заказывается специально и не имеет каких-то особых «архитектурных» отличий – берутся обычные муравленые изразцы с традиционной для печных изразцов сюжетной и орнаментальной тематикой. Кроме того, они не образуют архитектурных или иконографических композиций, а используются как цветные орнаментальные вставки; при этом их собственный орнамент не играет существенной роли. Эта модель не обнаруживает зависимости от внешних импульсов, скорее можно говорить о подчеркнутой консервативности и упрощенности подхода.

Одно из первых известных сооружений XVII в. с изразцами – церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове, построенная князем Д.М. Пожарским в его вотчине и входившая в комплекс усадебных построек. Она возведена в камне в конце его жизни, в 1634– 1635 гг., вместо деревянного храма начала 1620х гг.318 Красные и муравленые изразцы, поставленные «на угол», а также шарообразные керамические вставки размещены на лопатках галереи, в тимпанах кокошников четверика и основания шатра, на гранях шатра и в тимпанах маленьких кокошников в основании главы.

Здесь использован подход, уже знакомый нам по собору Покрова на Рву и церкви Сергия в Богоявленском монастыре, что не случайно: сама церковь с ее столпообразной композицией представляет собой «как бы реплику собора Покрова на Рву (Василия Блаженного). Сам замысел храма, возведенного в подмосковном имении князя Д. М. Пожарского, вероятно, связан с событиями Смутного времени. Он, так же как и храм Покрова на Рву, знаменовал собою победу над иноверными врагами и утверждал славу русского оружия. Отсюда понятно обращение заказчика к формам московского храма-памятника»319.

Такие реплики характерны для первых лет после долгого затишья в строительстве, для периода возрождения Московского государства после Смуты, когда одной из основных черт стало повторение внешних форм, типологии и приемов использования поливной керамики XVI в.

Те же приемы размещения изразцов были вскоре повторены в церкви Воскресения в Гончарах (1649 г.). Почти одновременно построенную церковь Рождества в Путинках (1649– 1652) украсил изразцовый фриз в верхней части барабана центральной главы.

Поиски путей введения поливной керамики в украшение зданий нашли особое выражение в одном из лучших московских сооружений – церкви Троицы в Никитниках, построенной в 1631–1653 гг. на средства купца Григория Никитникова во дворе его усадьбы320.

Рельефные многоцветные изразцы, поставленные «на угол» и щедро рассыпанные по всем Н.Ф. Гуляницкий на основании анализа архивных данных доказал, что каменная церковь была построена в 1634–1635 гг. См.: Гуляницкий Н.Ф. Церковь Покрова в Медведкове и русское зодчество XVI–XVII вв. // АН. – 1980. – № 28. – С. 53.

Бусева-Давыдова И.Л. Архитектура XVII века // Художественно-эстетическая культура Древней Руси XI - XVII века. М., 1996. С. 426.

Время сложения ансамбля церкви Троицы в Никитниках по-прежнему вызывает споры. Большинство исследователей связывают время строительства с 1634 г. – годом освящения храма и упоминания его в ладанных книгах. Е.С. Овчинникова называет временем строительства 1630–1640-е гг. (Овчинникова Е.С. Стенопись церкви Троицы в Никитниках середины XVII в. // Тр. ГИМ. 1941. Вып. 13. С. 147); М.А. Ильин – 1634 г. (Ильин М.А., Моисеева Т. Москва и Подмосковье. М., 1979. С. 481); С.С. Попадюк – 1630-е, 1640-е гг. (Попадюк С.С. Декор в русской архитектуре XVII века // Архитектура СССР. – 1991. – № 1. – С. 114; Он же. Архитектура московского бесстолпного храма XVII в.: церковь Троицы в Никитниках // Культура средневековой Москвы. М., 2000. С. 96– 137). Рассматривается и другая датировка, поддерживаемая нами, которая связывает дату окончания строительства с 1650-ми годами. См.: Бирюков Ю.Б. К проблеме датировки церкви Троицы в Никитниках: «Первопамятник»

начала 1630-х годов или расцвет стиля 1640-х на заре новой эпохи? // Архитектура в истории русской культуры.

М., 2005. Вып. 6. С. 158–196.

частям храма, образуют как целые изразцовые строчки, так и отдельные штучные вкрапления.

Печные изразцы выполняют здесь несвойственную им роль, а сдержанные голубовато-зеленые тона, изящный мелкий рисунок лишь в малой степени соответствуют архитектурному назначению керамики, требующей более яркого цвета и более крупного изображения. Тем не менее они идеально дополнили разнообразие декоративных форм храма, внеся в это изобилие неожиданную для того времени деталь. Изразцы из Троицкой церкви аналогичны западным (польским, литовским, в большей степени белорусским) печным изразцам первой половины XVII в. Однако светлый желто-розовый цвет глины был характерен не для московского или белорусского, а скорее для калужского производства, где они могли быть выполнены321.

Как своеобразную реплику убранства Троицкой церкви можно расценивать изразцы на церкви Николая на Берсеневке у построенных рядом палат видного государственного деятеля – А.С. Кириллова. Существующий ансамбль создан в основном в 1656–1657 гг.322 Изразцовые вставки в виде рельефных многоцветных изразцов (22 24 см) с сине-желтым двуглавым орлом323 здесь соседствуют с сине-белыми плитками с ковровым орнаментом двух видов: в первом фигурная рамка – картуш – образуется из сопряженных полуокружностей, во втором – чередующиеся рамки в виде кругов. Поле как внутри, так и снаружи рамки заполнено растительным орнаментом. Изразцы стилистически также близки белорусским изделиям.

Отсутствие в Москве в начале XVII в. зданий с изразцами вызвано, видимо, уменьшением масштабов монументального строительства в годы Смуты, и обозначившийся в XVI в. интерес к фасадной керамике возродился в Москве только в 1630е гг., но первая треть столетия увидела бурное развитие красноглиняных терракотовых печей с их очень яркой сюжетной окрашенностью. Двадцатилетие 1630–1650х гг. характеризует возрождение интереса к архитектурному изразцу и распространение муравленых изделий с традиционной уже тематикой, воспринимаемых пока чисто орнаментально, как цветные вставки. В этот период московский изразец развивается с минимальной зависимостью от внешних импульсов и при определенной консервативности в использовании строительной традиции XVI в. Завершает ранний период появление ключевого сооружения XVII в. – церкви Троицы в Никитниках, на фасадах которой использованы рельефные многоцветные изразцы, обозначившие начало Маслих С.А. Русское изразцовое искусство XV–XIX веков. М., 1976. С. 18.

Фототека ГНИМА. Кол. I, № 9041 – деталь фасада и обработка стены; Кол. V, № 28242 – «Государственный орел XVII века, царя Алексея Мих. на западном фасаде», фото 1946 г., № 33546 – изразец северо-восточного угла, фото 1954 г.; Кол. X, № 1963 – изразец с изображением орла, фото 1942 г., № 1967 – деталь северного крыльца, фото 1942 г.

Изразец с изображением двуглавого орла хранится в собрании МГОМЗ.

нового периода. Точную датировку эта граница не имеет, поскольку время строительства) церкви Троицы в Никитниках (1634–1650е гг.) до сих пор вызывает споры исследователей.

Впрочем, 1650 год наиболее вероятен – ведь до периода самого широкого использования цветных изразцов оставались буквально считанные годы.

Определение ранней границы развития изразца в XVII в. удачно совмещает хронологический и формально-стилистический подходы. Его начало связано с появлением первых сооружений с изразцовым декором, а завершение – со строительством памятника, оказавшего влияние на дальнейшее развитие изразца. Наметившаяся к середине XVII в. линия использования цветных вставок из поливной керамики не угаснет, как прежде, немедленно, но будет продолжена.

Конец этого периода в Москве определен началом строительства Нового Иерусалима монастырскими мастерами патриарха Никона, которым в дальнейшем суждено сыграть значительную роль в развитии московского изразца. Они же открывают новый этап, которому будет посвящена следующая часть главы.

2.2. Изразец во второй половине XVII века Вторая половина XVII в. по праву считается временем расцвета изразцового производства, и ее следует рассматривать как отдельный, хронологически строго (до нескольких лет) очерченный период, а внедрение изразца в быт – как совершенно самостоятельное культурно-историческое явление. Это отмечали уже первые исследователи изразца, такие как И.Е. Забелин («цветные изразцы, зеленые и ценинные, можно встретить почти на каждой церкви, особенно которая строена в конце XVII столетия, когда вкус на подобные украшения был распространен более, нежели в какое другое время»324) и Н.В. Султанов («царство изразцов наступает у нас лишь в XVII в. и в особенности в его второй половине»325). Однако это были в основном именно наблюдения, констатация внешне очевидного факта, суть которого как важного элемента культурных перемен, наступивших в Москве, до конца не осознавалась.

В то же время простой обзор сохранившихся и утраченных сооружений (и, конечно, городского культурного слоя) этого времени показывает, что степень насыщенности изразцами, система их производства и их отражение в письменных источниках говорят нам о рождении новой модели коммуникативной визуальной структуры в городе. Прежде всего это заметно по изменению места которое изразец занимает в общей системе здания. Если раньше он вводился от случая к случаю, использовался как акцент (пусть иногда исключительно важный, но только акцент, особый элемент для считывания на общем менее активном, как бы затушеванном фоне), то теперь перед нами целая и уже структурированная система, своего рода «текст», в котором объект сверху донизу охватывают изразцы, образующие подобие «костюма» из стенных (наружных, но иногда также интерьерных) облицовок; выдвигаемых на заметное место печей;

отошедших на периферию зданий, но отнюдь не ушедших технических деталей покрытия как внутри (черепица), так и снаружи (половая плитка).

Утверждение это основано на анализе полного свода памятников Москвы ХV–XVI вв. с изразцами (приводится в сокращенном виде в Приложении), составленного в ходе настоящей работы, причем в самих принципах, по которым построен свод, заложены элементы интерпретации изразца как культурно-исторического маркера. Особенно важны сооружения XVII в. – ведь среди зданий столицы России огромное большинство было построено или Забелин И.Е. Историческое обозрение финифтяного и ценинного дела в России. С. 285.

Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве. С. 12.

существенно изменено именно в это столетие: многие деревянные храмы были перестроены в кирпичные; почти все каменные церковные постройки ХV–XVI вв. имеют переделки, датируемые XVII в.; в кладках, относящихся к более позднему времени, часто находят оставшиеся именно от XVII в. блоки камня, кирпич, куски декоративных элементов, надгробия и другое.

Не случайно столь впечатляющей оказалась картина Москвы «изразцовой» этого времени. Хотя составленный свод зданий с изразцовым декором включил не весь корпус каменных церквей XVII в., в оформлении которых использовался изразец, однако его объем показал, что внедрение в строительство и быт Москвы нового материала – ценинных изразцов – носило повсеместный характер.

Это преображение Москвы было связано с феноменом создания изразцового декора Ново-Иерусалимского монастыря – «рассадника изразцового дела», по меткому выражению Н.В. Султанова326, роль которого в развитии русского изразцового искусства давно и безоговорочно признана исследователями327, и переводом в столицу в 1666 г. его мастеровизразечников.

Переводу предшествовало массовое переселение в Россию белорусских мастеров – носителей новых технологических и художественных приемов328. Они привезли с собой секреты изготовления глухих оловянных эмалей четырех цветов: белого, желтого, бирюзовозеленого и синего. Кроме эмалей они применяли прозрачную поливу коричневатого цвета, которая на красном черепке изразца давала красивые коричневые оттенки. Применение глазури не случайно. Прозрачная с ярким блеском глазурь увеличивает сверкание облицовок и по контрасту подчеркивает плотность цвета эмалей. Новшеством была и прямоугольная форма лицевой пластины изразца. Широкое применение непрозрачных эмалей позволило окончательно перейти от редко встречающихся светложгущихся глин к распространенным в московских землях красножгущимся глинам, что сыграло важную роль в дальнейшем развитии производства изразцов в России.

Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве. С. 24.

Истории возникновения производства изразцов в Воскресенском Ново-Иерусалимском монастыре и создания изразцового декора Воскресенского собора и Скита патриарха Никона посвящено несколько исследований. См., например: Леонид (Кавелин), архим. Историческое описание Ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря. М., 1876.

Переселение происходило различными путями: добровольный выезд, похолопливание, наем. Подробнее см.:

Абецедарский Л.С. Белорусы в Москве XVII в. Из истории русско-белорусских связей. Минск, 1957. 62 с. Он же.

Белоруссия и Россия: Очерки русско-белорусских связей второй половины XVI–XVIII в. Минск, 1978. 255 с.;

Фролов М.В. Мастера-изразечники Москвы XVII – начала XVIII вв....

Впервые изготовление нового – ценинного (от немецкого Zinn или польского zing, обозначающих олово, которое входило в состав эмалей) – вида изразцов было налажено по приказу патриарха Никона в 1654–1655 гг. белорусскими мастерами в Валдайском Иверском монастыре. Здесь изготовляли изразцы не только для собственных нужд, но и для продажи в города, в том числе и Москву329.

Когда в 1658 г. в Ново-Иерусалимском монастыре – резиденции Никона, основанной двумя годами раньше, началось строительство Воскресенского собора, там тоже была создана изразцовая мастерская для производства многоцветной керамики.

Изразцовым делом в монастырских мастерских занимались главным образом белорусы – выходцы из Копыси, Мстиславля, Орши и других городов, известных изразцовым производством. Мастера эти оказались в Московской Руси в результате войны с Речью Посполитой, в состав которой входила территория нынешней Белоруссии.

Исключительно важны известия о массовых передвижениях в Московию населения из Речи Посполитой, особенно из Литвы. Считается, что добровольно ушли в Россию насельники православного Оршанского Кутейнского Богоявленского монастыря, сравнительно недавно основанного (1623 г.) и с самого начала тесно связанного с Москвой. Это избавило братию и от возможных бедствий войны, и от не менее вероятных преследований. Никон писал: «Господь Бог изволил покорить под ноги благочестивого государя всю белорусскую и литовскую землю, в которой страха ради ратного разбежались все монахи, как и кутейнские. Мы, патриарх Никон …изволиша во едино собрати их в новосозданный монастырь на Святом озере»330. Ее приход (как и переезд в Московию женской Оршанской монастырской общины, поселившейся в Новодевичьем монастыре) стал значительным шагом для развития церковного просвещения в Москве и оказал воздействие на строительные проекты патриарха Никона.

Дело не только в том, что за реальными событиями, имевшими ясные политические причины, патриарх видел божественное провозвестие о православной державе. Владевшие многими ремеслами, хорошо обученные монахи были остро необходимы как профессионалы для реализации архитектурных и просветительских начинаний. Недаром их тут же поселили в Библиография этого вопроса довольно обширна, см.: Леонид (Кавелин), архимандрит. Акты Иверского Святозерского монастыря: (1852–1706). СПб., 1878. С. 157, 208; Сивак С.И. Изразцовая мастерская Иверского Валдайского монастыря (1655–1690 гг.) // Мат-лы науч. конф., посвящ. 50-летию археологических раскопок в Новгороде. Л., 1984. С. 239–244; Она же. Деятельность изразцовой мастерской Иверского Валдайского монастыря во второй половине XVII в. // Реставрация и исследования памятников культуры. М., 1990. Вып. 3. С. 34–39;

Кондратьева Е.В. Новые данные о деятельности керамической мастерской Валдайского Иверского монастыря // Памятники культуры. Новые открытия 1980. Л., 1981. С. 465–477.

Харлампович К. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Казань, 1914. Т. 1. С. 265.

только что заложенный (1653 г.) Иверский Валдайский монастырь. Патриарх не ошибся:

игумен кутеинский взял с собой уже известную к тому времени типографию и библиотеку, где были две иллюстрированные книги образцов или иконописных подлинников («резей в лицах») – незаменимое подспорье для изготовления изразцовых штампов, росписей, ювелирных и других художественных работ. Монахи привезли и свои инструменты331, вероятно, для работы по тем же подлинникам.

В добровольности перемещения кутейнских старцев полной уверенности нет (для нашей темы это не самое важное), но зато точно известны случаи, когда мастеров брали в «в полон»332, или предлагали им далеко не добровольную службу: Григорий Семенович Куракин нанял в Шклове мастера Клима Михайлова, а в Москве женил его на своей холопке и в качестве холопа уступил патриарху. Нанимали мастеров и централизованно, по поручению правительства, причем особенно активно именно в Великом княжестве Литовском. В Вильно и других города княжества московские войска стояли с 1655 по 1661 год, и воевода М.С. Шаховской смог завербовать много иностранных специалистов, из которых десятки стали позже мастерами Оружейной палаты.

Кроме белорусов в Ново-Иерусалимском монастыре проживали братия и трудники разных национальностей – русские, украинцы, греки, а также евреи, поляки и немцы.

Древнерусские, восточно-христианские и западнорусские традиции, представленные мастерами из разных земель и объединенные созидательной задачей строительства храма, дали уникальный результат333.

переосмыслить свой опыт при изготовлении не привычных для них печных изразцов, а крупных деталей керамического убранства собора и невиданных ранее многоярусных иконостасов. У Упоминаются, в основном инструменты для обработки дерева: "6 стругов больших, 6 шархеблей, 25 стружков малых, 25 дорожников малых, 6 пил больших и средних и малых, 17 круглых долот, 5 клепиков, кружало, молота-напарья, 9 долот токаренных, буравчик, два шила, семеры тиски деревянных, пять досок, на чем делают столярное дело» (См.: Забелин И.Е. Домашний быт… Ч. 1. М., 1862. С. 358).

Кушева Е.Н. О плене как источнике холопства во второй половине XVII в. // Исследования по социальнополитической истории России (Сборник статей памяти Б.А. Романова). Л., 1971. С. 217–231. Царские указы поощряли депортацию и похолопливание местного населения Речи Посполитой русскими служилыми людьми, однако вносили существенные ограничения. Запрещалось брать в плен единоверцев – православных украинцев и белорусов. Позволялось увозить только инославных.

Из последних изданий: Пруцын, О. Керамика Нового Иерусалима. М., 2001. 112 с.; Новый Иерусалим: Альбомантология. – М, 2010. 564 с.; Урадовских А.А. Научная паспортизация и классификация изразцов Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря // Реставрация и исследование памятников культуры. СПб.-М., 2012.

Вып.5. С. 58–60.

себя на родине они никогда не выполняли подобных заказов, и традиция архитектурной керамики была им практически неизвестна (местная архитектура того времени сохранила лишь редкие примеры раннего, XII в., использования керамики в фасадном убранстве храмов Гродно). Новые масштабные задачи были решены не только с помощью архитектурного видения Петра Заборского и искусных резчиков по дереву, создававших формы для изразцов, но и путем выработки собственных приемов в технике, в том числе создания лодочкообразного рельефа («эмалевый рельеф»), позволявшего не растекаться эмали.

Производство изразцов, налаженное в монастыре по приказу патриарха, началось, как пишет архимандрит Леонид, «с приготовлением муравленых и простых кафель собственно для печей»334. Видимо, идея изразцового архитектурного декора пока лишь витала в воздухе.

Вскоре была предпринята попытка изготовления квадратных, но несколько бльших по размерам изразцов-розеток, предназначавшихся для фасадного убранства, а также изразцов для облицовки столба Голгофского придела Воскресенского собора.

Очевидно, строительству не хватало человека, который мог не только вписать изразец в убранство собора, но и создать новую, оригинальную систему изразцового декора, не похожую на что-либо существовавшее ранее в древнерусском зодчестве. В окружении патриарха мы видим лишь одного человека, с приездом которого подобное стало возможным, – это Петр Иванович Заборский, прибывший из польско-литовских пределов. Об универсальности мастера свидетельствует надпись на надгробной плите, установленной на южной стене собора, у места его захоронения; в ней Заборский назван «золотых, серебреных, медных, ценинных и всяких рукодельных хитростей изрядный ремесленный изыскатель, потрудивыйся зде о украшении сея святыя церкве в ценинных и в иных делех немалое время, и положен зде поряду с иподиаконом Никитою, сподобися погребеным быти от самого Святейшаго Никона Патриарха чесно»335.

Захоронение Заборского в соборе, а также текст, содержащий высокую оценку его мастерства, который, как считал архимандрит Леонид, был написан самим патриархом, свидетельствует об особом отношении главного заказчика к уникальному мастеру, умершему в 1665 г.

Владея «всякими рукодельными хитростями», Петр Заборский руководил также и изготовлением ценинных изразцов. Архимандрит Леонид, исследуя изразцовое убранство Леонид (Кавелин), архим. Ценинное дело в Воскресенском, Новый Иерусалим именуемом монастыре с 1656– 1759 г. // Вестник общества древне-русского искусства. М., 1876. № 11–12. Отд. 4 (Смесь). С. 82. Во время работ, которые велись с 2009 г. в Ново-Иерусалимском монастыре археологической экспедицией под руководством Л.А. Беляева (Институт археологии РАН), обнаружено множество развалов печей из неполивных и муравленых, и полихромных изразцов.

Цит. по: Зеленская Г.М. Святыни Нового Иерусалима. М., 2000. С. 326.

Воскресенского собора и перечисляя то, что, по его мнению, выполнено под руководством Заборского, отметил основные составляющие изразцового наряда: изразцы Голгофского придела, пять изразцовых иконостасов, пояса внутри соборного алтаря и на церкви Воскресения Христова с надписями. Во всех случаях перед нами – крупные, в полном смысле слова архитектурные керамические детали, соразмерные памятнику. В их изготовлении чувствуется не только рука мастера-керамиста, но и опыт зодчего – знатока европейской архитектурной традиции, способного воплотить в керамике ордерные формы. Как только рядом с керамическими изделиями – элементами ордерной архитектуры (колонками, базами, капителями, триглифами и метопами) – возникает фигура зодчего, становится понятным появление подобных керамических форм и мотивов в Воскресенском соборе. В плоскостных изразцовых композициях также можно проследить архитектурную мысль, позволившую перенести, например, рисунок печного изразца, бытовавшего на родине Заборского, в раппорт «павлинье око» – программную композицию собора. Представляется, что именно Заборский был создателем системы изразцового декора Воскресенского храма.

В стенах Ново-Иерусалимского монастыря зародилась история русского керамического иконостаса: в Воскресенском соборе было устроено и освящено девять приделов с керамическими иконостасами. Дошедшие до наших дней семь трехъярусных и двухъярусных керамических иконостасов (в XVIII в. иконостасы приделов Константина и Елены и митрополита Филиппа были разобраны) поражают величием форм, блеском цветных искрящихся глазурей, лепкой крупных фигурных деталей.

К моменту перевода новоиерусалимских мастеров в Москву столица уже была знакома с полихромными изразцами, поскольку часть переселившихся из польско-литовских земель мастеров осели здесь несколько раньше, и принесенные ими технологические приемы и рецептура цветных эмалей, видимо, уже были знакомы некоторым московским керамистам. О бытовании в Москве в середине XVII в. нового вида изразцов, хотя и в крайне ограниченных размерах, свидетельствуют, например, украшенные многоцветными вставками церкви Троицы в Никитниках и Николая на Берсеневке.

Известно также, что еще в 1655 г. в законченном под руководством патриарха Никона строительстве Крестовой палаты Патриаршего дворца в Московском Кремле были использованы многоцветные изразцы. Скорее это были разноцветные плитки, о которых упоминает Павел Алеппский, описывая интерьер палаты: «…пол в ней вышел наподобие бассейна, которому не хватает только воды. Она выстлана чудесными разноцветными изразцами (курсив мой. – С.Б.)»336. Столь же сложно утверждать, что в описаниях, относящихся к 1624 г., первых «ценинных» печей, изготовленных для царицыных хором мастером Мартынкой Васильевым, имеются в виду полихромные изразцы337; так же мало дает нам и упоминание в 1638 г. о «ценинном» мастере Стеньие Мартьянове, работавшем в Москве338.

Более точное свидетельство бытования в столице ценинных изразцов – находка в 1915 г.

фрагмента ценинного изразца в Московском Кремле у собора Двенадцати Апостолов339. На нем имеется рельефное изображение даты в буквенном, как это было принято тогда, написании.

Последняя буква-число не сохранилась, но это не мешает установить время изготовления изразца – между 1652 и 1661 гг., т.е. за несколько лет до перевода новоиерусалимских мастеров в Москву.

Однако эти отдельные эпизоды были несопоставимы с масштабами новоиерусалимского импульса, точно так же, как «архитектурные» изразцы Троицы в Никитниках несопоставимы с новоиерусалимской изразцовой симфонией. Более того: в самой Москве из этого рафинированного и сложного набора приемов были отобраны, усвоены и запущены «в серию»

только отдельные, далеко не самые яркие и уж точно не самые трудные в технологическим отношении.

Хронологически к «послениконовскому» периоду относится история строительства подмосковной церкви Николая в селе Урюпине (1666), в декоре которой использованы оригинальные полихромные «тарели» (изразцы круглой формы)340 и первой в столице церкви Николая в Столпах (1669), возведенной на средства боярина А.С. Матвеева. Пятиглавая, массивная постройка с примыкающей стройной колокольней церковь Николая в Столпах выделялась своими изразцами, отмечавшимися как одно из достоинств церкви: «красивые Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. М., 1898.

Т. 4. С. 104–105.

Фролов М.В. Письменные источники о московском изразцовом производстве XVII в. // Тр. ГИМ. М., 1992.

Вып. 81. С. 52.

К сожалению, нам не удалось обнаружить этот фрагмент в собрании ГИМ, поэтому ссылка дается лишь на публикацию. По описанию, «один из обломков представляет выдающийся интерес: на темно-синем поле, в середине, находился щиток с надписью, от которой сохранились части букв одной строки и нижняя строка с буквами, фон щитка – зеленоватый, буквы желтые, под щитком дата, вероятно изготовления изразца: (последней не сохранилось), соответствующая 1653–1661 гг. от Р. Хр.; цифра покрыта белой глазурью. Это первый случай находки кафля, вероятно московского, изделия с изображением такого раннего года». См.: Отчет Императорского Российского Исторического Музея имени Императора Александра III в Москве за 1915 год. М., 1917. С. 5.

Церковь Николая Чудотворца в селе Урюпине – построена в 1664–1665 гг. (по другой версии 1666–1667 гг.), как предполагают зодчим Павлом Потехиным. Украшена уникальными керамическими тарелями, которые в Москве не встречаются. См.: Маслих С.А. Русское изразцовое искусство… 1978. Рис. 114; 1983. Рис.112.

изразцы в карнизе храма»341, изразцовый фриз «редкого типа»342. Схема размещения полихромных и муравленых изразцов не отличалась сложностью и представляла собой ряд ширинок с вставленными в них четырьмя изразцами в каждой, что увеличивало выразительность композиции на колокольне – под арками звона, на церкви – на втором ярусе343.

Основной набор составляли красноглиняные квадратные изразцы с изображениями рамки-картуша в виде восьмиконечной звезды и орнаментальным рисунком внутри нее, с разрезкой такой рамки по оси рисунка; изразцы с изображением птиц в целой и разрезанной по оси рамке, которые при соединении обращали их друг к другу, а также безрамочные изразцы с «сердцевидным» орнаментом из соединенных в середине стеблей с плодами и цветами.

В декоре также использовались прямоугольные изразцы с изображением пересекающихся стеблей в рамке и изразцы с изображением двуглавого орла в круглой зубчатой рамке 344.

Изразцовый декор церкви Николая в Столпах принято связывать с работой новоиерусалимских мастеров после их перевода в 1666 г. в Москву345. Однако столь несвойственный им почерк и набор изразцов трудно объяснить даже драматическими обстоятельствами их перевода из Ново-Иерусалимского монастыря в Москву (в связи со ссылкой опального патриарха Никона). Возможно, это были белорусские мастера-изразечники, не прошедшие «новоиерусалимской школы», осевшие в Москве раньше и использовавшие в украшении храма более привычные печные изразцы346. Еще более предпочтительной представляется версия об использовании в убранстве изразцов, выполненных мастерами Валдайского Иверского или Ново-Иерусалимского монастыря по привычным образцам. Об этом свидетельствует поразительное сходство московских изразцов с белорусскими.

Путеводитель по Москве, изданный Московским архитектурным обществом для членов V Съезда зодчих в Москве / под ред. И.П. Машкова. М., 1913. С. 41.

Памятники архитектуры Москвы: Кремль. Китай-город. Центральные площади. М., 1982. С. 116.

Фототека ГНИМА. Кол. V, № 1356 – южный фасад; № 1848 – южный фасад; № 4913 – южный фасад; № 4914 – южная сторона. Верхняя часть церкви; № 4915 – вид с северо-восточной стороны; № 4916 – вид с северовосточной стороны; № 4917 – южный фасад; № 4918 – вид с северо-западной стороны; № 4923 – деталь карниза, изразцы; № 4942 – деталь внешней стены галереи. Примыкание галереи к стене.

Изразцы из церкви хранятся в МГОМЗ, ГИМ и ГНИМА. Комплекс изразцов в МГОМЗ является наиболее полным и представляет все виды изразцов из церкви.

«Церковь в Столпах имела в своем декоре муравленые и ценинные изразцы. Они, по всей вероятности, являются одними из первых изделий, выполненных белорусами уже в столице». См.: Маслих С.А. Русское изразцовое искусство XV–XIX вв. С. 19.

Аналоги этим изразцам встречаются среди печных изразцов Москвы, например из деревянного дворца в Коломенском. Подробнее см.: Беляев Л.А., Фролов М.В. Изразцовая печь белорусских мастеров из усадьбы Коломенское // Архитектурное наследие и реставрация. М., 1988. С. 208–222.

Очевидно, что первым полноценным московским опытом для новоиерусалимских мастеров было изготовление изразцов для фриза «павлинье око», украсившего в 1670-е гг.

несколько московских храмов.

Для фриза церкви и колокольни Григория Неокесарийского на Большой Полянке (1669– 1679) используются различные варианты композиции «павлинье око». «Павлиньему оку»

отводится главная роль в убранстве и собора Покрова Пресвятой Богородицы в Измайлове (1674– 1675), и церкви Андрея Стратилата в Андреевском (Преображенском) монастыре (1675).

Разноцветные птицы «взлетели» на парапеты первого яруса Мостовой башни в Измайлове (1674) и на углы второго. Фриз из розеток и крупные изображения херувимов украсили стены церкви Покрова в Братцеве (1672), а барабаны пяти глав церкви Спаса в селе Спас-Сетунь (1673–1676) опоясали фриз из изразцов-розеток. Утопленными в квадратные ширинки изразцами с изображением птиц на ветвях осыпана церковь Троицы в селе Останкине (1677– 1683).

В начале 1680х гг. сложные по конфигурации крупные изразцы на главах церквей Теремного дворца преобразили Московский Кремль. Уникальная изразцовая поверхность с круглыми картушами для клейм, в которых раньше помещались медные листы с изображениями святых, была создана с помощью криволинейных изразцов. В те же годы изразцовые вставки появились на построенных ранее церкви Двенадцати Апостолов и Теремном дворце в Кремле. Рядом, на Красной площади, на соборе Покрова на Рву в 1683 г.

была установлена керамическая надпись, посвященная истории строительства собора.

Отдельные изразцовые вставки украсили церкви Николы в Хамовниках (1679–1682), Никиты Мученика за Яузой на Швивой (Вшивой) горке (начало 1680х гг.), Софии в Средних Садовниках (начало 1680х гг.).

Изразцовый наряд получили многочисленные шатровые колокольни: церквей Рождества на Бутырках (1682–1684), Николы Явленного на Арбате (колокольня возведена в начале 1680х гг., разобрана в 1931– 1933 гг.), Троицы в Зубове (1680е гг.), Космы и Дамиана в Нижних Садовниках (колокольня построена в 1689 г., разобрана в 1932 г.). В том же 1689 г.

многоцветные изразцы-розетки появились на церкви и колокольне Владимира в Садех.

Великолепием и разнообразием отличалось изразцовое убранство церквей Адриана и Наталии на 1-й Мещанской (1676–1688, разобрана в 1937 г.) и Параскевы Пятницы в Охотном ряду (1687, разобрана в 1928 г.), построенных почти одновременно.

В 90е гг. XVII в. изразцы появились в убранстве двух церквей – Троицы в Хохловке (1690е гг.) и Николая на Болвановке (1690–1712). Крупные изразцовые вставки со звездами и крестами украсили и монастырские здания: настоятельский корпус Спасо-Андроникова монастыря (1676–1684), собор и колокольню Николо-Перервинского монастыря (1696–1700).

На Крутицком подворье (1693–1694) – резиденции митрополитов Сарских и Подонских в Москве – изразцами был сплошь покрыт второй ярус стены надстройки над въездными воротами, получившей название Крутицкого теремка.

На излете столетия, в 1690е – в начале XVIII в. в столице были созданы изразцовые рельефы (керамические иконы) евангелистов, придавшие неповторимый облик церквам Успения в Казачьей, Архидиакона Стефана в Заяузье, Успения в Гончарах, а также собору Отцов семи Вселенских Соборов в Даниловом монастыре. Тогда же многоцветные изразцы появились и на гражданских зданиях – Сухаревой башне (1692–1695, разобрана в 1934 г.), Монетном дворе (1697) и Главной аптеке (1699–1701, разобрана в 1874 г.), – поразив москвичей новизной своего архитектурного облика.

Конечно, зданий, украшенных изразцами, в Москве было значительно больше. Об исчезнувших памятниках сохранились разного рода свидетельства их существовании (см.

Приложение). В собраниях ряда музеев хранятся изразцы, принадлежность которых к тем или иным памятникам также нуждается в уточнении.

Поэтому не вызывает сомнения перспективность дальнейшего выявления утраченных памятников с изразцовым декором. Например, обращение к документу о закупке изразцов в Москве дает повод рассмотреть упомянутые в документах памятники: «И такие херувимы и серафимы по твоему, государь, писму и по обрасцу насилу нашел в Ганчарной слободе только у одного человека – дворцовых ценинных дел у мастера у Степана Иванова сына Полубеса, тем ж обрасцом, что у Никиты Христова мученика и у Николы Чюдотворца в Кузнецах…»347 Видимо, речь идет о храме Никиты Мученика на Швивой горке за Яузой (Афонское подворье). Можно предположить, что подобными изразцами в 1684–1685 гг. была украшена построенная шатровая колокольня храма. С полным основанием, можно предполагать о наличии изразцов и на каменной церкви Николы в Кузнецах, построенной в 1683 г. и утратившей свой изразцовый декор в позднейшей разборке и перестройке.

В декоре выявляются классификационные группы, построенные в зависимости от места, занимаемого изразцами в структуре декора зданий Москвы. Эти группы следующие: отдельные РГАДА. Ф. 1202. Оп. 1. Д. 243. Л. 1.

декоративные вставки, из которых могли составлять горизонтальные или вертикальные ряды («строчки»), мало связанные с конструктивным членением фасада; ленты горизонтальных тектонических членений (фризы, карнизы);обрамления проемов (в самой Москве встречаются только оконные обрамления, но не выявлены ни портальные, ни внутренние, такие как иконостасы в Новом Иерусалиме)348; сплошные заполнения плоских и гладких криволинейных поверхностей фасада (облицовка); самодовлеющие композиции (иконные, геральдические и иные панно; надписи).

Хронология групп отвечает постепенному умножению изразцов и структурированию их в определенной системе. При этом изразцы-вставки характерны для всего XVII в., начиная с раннего периода: в 1630–1640е гг. это отдельные рамочные муравленые изразцы с геральдическим и орнаментальным изображением; в середине столетия используют первые полихромные орнаментальные, тоже рамочные, как в церкви Троицы в Никитниках. Позже из нескольких (обычно четырех) изразцов могли сложить ромбическую или квадратную вставку, которая на высоте ее размещения воспринималась как один большой изразец (церковь Николы в Столпах, Мостовая башня дворца в Измайлове). Это объяснялось необходимостью соотнести сравнительно маленькие и не предназначенные при производстве для облицовки фасадов изделия с масштабом здания, особенно при размещении их на значительной высоте. Во второй половине столетия прием вставок еще более распространился благодаря выработанной технологии производства крупноформатных изразцов специально для фасадов (изразцы с изображением ангельских чинов и др.), причем в производстве уже учитывают необходимость размещать изразцы на большой высоте и резко увеличивают размеры некоторых изделий.

Делать их, впрочем, было сложно, и во многих случаях московские жители по-прежнему использовали менее дорогие и более многочисленные небольшие (печные) изразцы, которые, видимо, не нужно было специально заказывать, а можно было купить в готовом виде у гончара.

Важно отметить, что увеличение размера не было автоматическим изменением масштаба, для размещения в верхних частях здания в поле изразца вводили меньше элементов (это требовало сознательного отбора), и оно становилось свободнее; просчитывалась (подбиралась) необходимая пропорция укрупнения все более выразительного рисунка.

Московские строители и их заказчики по достоинству оценили прием за его универсализм и простоту в исполнении, вставки не увеличивали существенно строительную смету и даже при необходимости заменялись. В результате распространились крупные В путеводителе «По Москве» портал церкви Григория Неокесарийского на Большой Полянке ошибочно назван изразцовым: «Внутри храма замечателен изразцовый портал...» См.: По Москве. М., 1917. С. 332.

квадратные изразцы с херувимами, парящими на зеленом фоне (часто с крыльями разного цвета на каждом изразце – желтыми, коричневыми, сине-голубыми), которые горожане ясно видели и явно полюбили.

Большую роль в придании зданиям Москвы более регулярного, тектонически разумного и конструктивного характера играли горизонтальные членения венчающей части зданий, среди которых особое место заняло сочетание фриза и карниза при господстве первого. Как отмечал Н.В. Султанов, «в церковном зодчестве самым излюбленным местом для помещения изразцовых украшений был, конечно, фриз под главным карнизом, – причем расположение изразцов было весьма разнообразно»349. Предпочтение, отданное фризам, отчасти было обусловлено, знакомством с использованием начиная с конца XV в. классических (ордерных) элементов. Но свою роль играла и специфика керамики, недостаточная прочность которой при ее изгибе не позволяла ставить в облицовку детали с большим выносом, такие как детали карнизов – они быстрее подвергались разрушению и требовали особо сложной формы незначительный вынос). Сказывалась и специфика технологии, при которой отбраковка криволинейных деталей была выше, работа над которыми – сложнее, и в результате изготовление обходилось дороже. Тем не менее мастера научились изготавливать сравнительно сложные по форме изразцы, которые предназначались, например, для оформления окон.

Как известно, «XVII век уже с самого начала обращает пристальное внимание на украшение окна. Неожиданно вдруг возникает громадное количество форм, учесть все разновидности которых не представляется возможным», – писал В.В. Згура350. В их числе богато оформленные изразцовыми наличниками окна таких московских зданий, как церкви Адриана и Наталии на 1-й Мещанской ул. и Параскевы Пятницы в Охотном ряду, Крутицкий теремок и Главная аптека. По описанию П.Д. Барановского, наличник на церкви Параскевы Пятницы выглядел следующим образом: «Наличник окна верха центрального барабана состоял из следующих элементов: 1) верхнее обрамление в виде двух изразцовых кружий, по-видимому, с гирькой посредине (не уцелела); 2) по бокам окон во всю высоту было укреплено семь изразцов с колонками по углам граней барабана»351.

Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве. С. 46.

Згура В.В. Проблема возникновения барокко в России // Барокко в России. М., 1926. С. 39.

Описание изразцовых наличников Москвы см.: Баранова С.И. Московский архитектурный изразец XVII века в собрании Московского государственного объединенного музея-заповедника. М., 2013. С. 96–98.

Кроме того, в изразцовом производстве второй половины XVII в. широко использовались формы, имеющие прямые аналоги среди элементов ордерной архитектуры:

профилированные базы, коринфские капители, колонки, триглифы, розетки и т.д. На языке своеобразно трактуемых классических мотивов изъясняется, например, автор изразцовой оболочки барабана надвратной церкви Андреевского монастыря с его имеющими базу колонками под артикулированным карнизом, состоящим из профильных обломов, и поясом (ниже закомар), который можно рассматривать как фризовую ленту с рудиментарными частями карниза.

При этом, впрочем, как и в случае с наличниками, классический язык звучит с откровенным региональным акцентом, лишающим ордер конструктивного значения:

антаблемент перестал быть балочным перекрытием; колонна превратилась в полуколонну и не служит несущей опорой и т.п. Изразцовые ордерные элементы служат, главным образом, целям включения здания в определенный культурный контекст – по этому же принципу, как известно, ордер использовали в древнерусском строительстве вообще.

Постепенно подход московских ремесленников, строителей и заказчиков развился от отдельных, почти произвольных, вставок до стремления облицевать сооружение изразцами целиком, не пренебрегая ни плоскостями, ни криволинейными поверхностями фасадов. Такова «покраска» «изразцовых полей» в закомарах Покровского собора в Измайлове, на барабанах церквей Теремного дворца и фасадах уникального по размерам, не имеющего аналогов в русской архитектуре Крутицкого теремка.

При этом, так же как при создании фризовых полос и обрамлений проемов, большое распространение получали раппортные схемы, позволявшие создать крупный, рассчитанный на высоту размещения рисунок и создать ощущение богатства и разнообразия и покрыть значительную площадь, используя немногочисленные по ассортименту изделия, элементы которых повторяются в заданных сочетаниях и обеспечивают бесконечное воспроизводство заданной схемы. Это прием, роднящий изразцовую технику Москвы и с областью текстильной промышленности, и с приемами строительства, развитыми примерно в то же время на исламском Востоке. Но в России он вызван к жизни прежде всего стремлением упростить и удешевить процесс производства изразцов.

Возникновение раппорта как специального приема построения заданных формальных схем было обусловлено противоречием между техническими возможностями, позволявшими большинству ремесленников делать только сравнительно небольшие керамические изделия, и потребностью создать обширную и статусно выразительную оболочку здания, что и обеспечивалось использованием множества керамических элементов. Впрочем, сам прием раппорта был усвоен на Руси достаточно давно и применялся даже в областях, где он дает очень мало или совсем не дает практического выигрыша, – например, в резьбе по камню и дереву.

Это объясняет, почему большая часть московских фасадных изразцов относится к простейшей разновидности – плоским («стенным») изразцам квадратной или прямоугольной (как исключение – круглой, у церкви Воскресения в Гончарной слободе) формы. Облицовка круглых в плане форм, таких как барабаны глав, выполнялась из стенных изразцов криволинейного очертания, но это создавало сложности при креплении деталей с большими выносами, и предпочтение отдавалось плоскостным решениям.

Как правило, профильные изразцы были меньших размеров, чем плоские (за исключением деталей наличников окон), но в целом на протяжении всей второй половины столетия наблюдается, как уже говорилось, возрастание габаритов отдельного изразца, что особенно ясно выражено в производстве крупногабаритных и сложных по форме изделий, таких как цельное «монолитное» панно Главной аптеки, колонны Крутицкого теремка, детали наличников окон этих двух сооружений.

Воссозданная картина развития изразцового декора Москвы убеждает, что ее многообразие создавалось с помощью достаточно ограниченного количества типов изделий, т.е.

путем использования стандартных деталей, производимых в массовом порядке (они исчислялись тысячами) и повторяемых в облицовке. Например, изразцы с волютообразной схемой изображения встречаются в составе карниза церквей Теремного дворца, фризов церквей Адриана и Наталии и Стефана за Яузой; изразцы-розетки с полушарием – в облицовке церквей Николая в Хамовниках, Адриана и Натали и т.д.

По нашим подсчетам, в изразцовом убранстве Москвы, за исключением эпиграфических, раппортных, клейм, панно и профильных, использовано довольно ограниченное количество разновидностей ценинных стенных изразцов. Наблюдается также очевидное стремление добиться еще большего сокращения числа деталей, особенно за счет уменьшения количества дорогостоящих форм. Возможно, в некоторых случаях именно поэтому для создания надписей (церковь Адриана и Наталии) применяется техника росписи плоских изразцов – в противном случае потребовалось бы изготовить индивидуальную форму для каждого из них.

Достижение разнообразия, вариативности, видимо, оставалось важной целью, которую достигали с помощью различных сочетаний и перестановок из подчеркнуто ограниченного количества деталей, а также путем использования вариантов цвета отдельных изразцов.

Стремление к уменьшению числа деталей видно даже при строительстве наиболее престижных сооружений. Так, готовя изразцы для церквей Теремного дворца, в построении карниза обошлись всего пятью типами деталей, причем все его элементы были конструктивно целесообразны. В облицовке барабанов глав церквей Теремного дворца, имеющих разный диаметр, всё же использован один и тот же вариант изделий, размещенных по периметру из трех или четырех медальонов: при размещении изразцов-розеток на постаменте один и тот же вид изразца благодаря повороту пятиконечной формы розетки на 90, 180 и 270 градусов давал четыре разных рисунка352.

Всё это предполагает точный расчет и мастерство изготовителей: от того, как при производстве сложных деталей будет сделана их разрезка, в какой степени эти части окажутся удобны для соединения, зависит возможность и качество их вариантных сочетаний. Это можно видеть на керамических деталях одной и той же формы и рисунка: одинаковая ширина изразцов полуколонок наличника окна церкви Параскевы Пятницы в Охотном ряду и церкви Адриана и Наталии позволяет соединять их вместе в любом сочетании, при этом увеличивая и уменьшая высоту наличника.

Большое разнообразие достигалось путем варьирования окрашенности. Это было одним из самых удобных способов добиться впечатления новизны, например, в крупноформатных изразцах с изображением херувима, где варьировался цвет фона и крыльев. Цельность «ковровых» изразцовых вставок Мостовой башни достигнута за счет общности орнамента, а разнообразие – путем варьирования красок: расцветка двух изделий выполнена в двух дополняющих вариантах (зеленые птицы и плоскости орнамента на белом фоне / белые птицы и плоскости на зеленом). Раскраска в разные цвета всего одиннадцати формальных вариантов розеток в закомарах Покровского собора в Измайлове обеспечила впечатление яркого и пестрого цветочного «ковра» (еще Н.В. Воронов и И.Г. Сахарова установили, что изразец «с цветком» или «розетка» могут иметь около 100 вариантов раскраски и при наличии даже небольшого разнообразия форм дать чрезвычайно большее количество вариантов 353. Такое количество вариантов, по их мнению, вполне удовлетворяло задачам, которые ставились перед мастерами XVII в.).

Это отмечено А.В. Филипповым. См. Изготовление многоцветных наборных изразцов для реставрации Московского Кремля / Лаборатория керамики Академии архитектуры ССР. М., 1946–1947 гг. Руководитель работ – А.В. Филиппов: Рукопись. С. 1, 2. // Частный архив.

Подробнее см.: Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов // МИА. М., 1955. Вып. 44. С. 100.

Свойство вариативности можно считать важнейшим и характерным для фасадной керамики Москвы, причем в пределах не только одного, но и целых групп (если не всей общности) сооружений (в отдаленной перспективе это связывает ее с Востоком). Богатство и статусный характер изразцовых облицовок обеспечивались ограниченным количеством разновидностей полихромных изразцов и еще меньшим количеством форм для них, так что при всем изобилии и некотором разнообразии деталей на фасадах зданий той эпохи легко читались устойчивая, узнаваемая, легко «считываемая» система, состоявшая зачастую из стандартных элементов.

Вне зависимости от масштабов применения полихромных изразцов в московском фасадном убранстве (от отдельных вставок до сплошных облицовок фасада) изразцы оставались одним из самых активных, зримых элементов здания. Им отводилась решающая роль в его внешней структуре, в оформлении важнейших, с точки зрения визуальной символики, частей – завершений и центральных объемов (изразцы размещались, как правило, в верхних частях конструкции и опознавались со значительного расстояния).

Не менее органичным для Москвы второй половины XVII в. было и стремление к созданию универсальной облицовки значительной части поверхности (или даже сплошного ее покрытия) яркими изделиями.

Важнейшим для нашей темы выглядят неоднократные попытки создать еще более статусные системы путем усиления информативной нагруженности фасадов. В этих случаях заказчики и мастера прибегают к приему, который можно назвать пиктографическим нарративом, и, еще прямолинейнее, к непосредственному воспроизведению средствами эпиграфики дидактических текстов. Ограниченные техническими возможностями изразца, они всё же достигают уровня самодовлеющих структур с законченным по смыслу изображением (обычно составленным из нескольких изделий). Появляются своего рода «картины», иконы, геральдические знаки, знакомые нам в виде керамических рельефов с изображением евангелистов, панно с двуглавыми орлами и «натюрмортами» или изразцовые надписи (о которых будет говориться подробнее в следующей главе).

Характеризуя роль изразца в Москве второй половины XVII в., важно подчеркнуть, что, хотя составленный нами свод зданий с изразцовым декором не равен полному корпусу каменных церквей, по объему он оказывается сопоставимым с ним. А ведь очевидно, что, хотя при дальнейших исследованиях соотношение типов построек с изразцами, конечно, сохранится (в порядке уменьшения: церковные – дворцовые и гражданские – частные жилые), количественно списокстоль же несомненно будет расширен. Можно считать, что внесение нового материала – ценинных изразцов – в строительство и быт Москвы носило повсеместный характер и было вызвано самим ходом развития московской культуры.

Количественный состав памятников отражает реальную картину развития изразца, динамику его движения от единичных объектов первой половины столетия к резкому росту во второй его половине. Если раньше можно было говорить о пробуждении интереса к изразцу как статусному элементу, то начиная с конца 1660х гг. – об активном введении изразца в систему декора и резком росте числа объектов с изразцами в 1680–1690е гг. Процесс достиг апогея к началу XVIII в. и почти сразу же завершился в связи с резкой переменой культурного вектора в эпоху петровских преобразований.

Расцвет изразцового производства, пришедшийся на вторую половину XVII в., имеет собственную периодизацию. Так, 1666–1670е годы связаны с переводом мастеров из Нового Иерусалима в Москву и характеризуются использованием разработанных ими готовых вариантов. Освоение нового типа изделий требовало создания в Москве определенных условий, чем и объясняется отсутствие в московском ассортименте крупных сложных фигурных деталей.

Следующий период ограничен 1680-ми гг. Процесс освоения, переработки, а порой и прямого копирования новоиерусалимских приемов и форм шел параллельно с созданием новых изразцовых версий московскими (в том числе и бывшими монастырскими) мастерами. К концу 1680х гг. московские мастера уже обладали всеми возможностями для производства крупноформатных изразцов, включая хорошо оснащенные мастерские с печами для обжига.

Период с 1690х гг. по начало XVIII в. (датировка памятников, выходящих за рубеж столетия, отражает время строительства, но не изменение тенденции, обозначенной в последние годы XVII в.) – время формирования нового облика города и строительства сооружений, ориентированных на общественное пространство. Оформление зданий сопровождалось попытками освоения массива стены с помощью европейских ордерных форм, в том числе выполненных в керамике. Это выразилось в усвоении западноевропейских приемов, в более ясном обозначении структуры из архитектурных элементов, выполненных в керамике, и оформлении изразцами наиболее значимых общественных сооружений.

Впрочем, в начале ХVIII в. аналогичные по направленности тенденции в архитектуре вытеснили с фасадов яркое изразцовое убранство, которое перестало быть актуальным для правительственных программ строительства. В Москве эта линия оборвалась довольно резко, тогда как в провинции изразцы продолжали использоваться в убранстве зданий в течение первой четверти XVIII в.

Предлагаемая периодизация, на наш взгляд, наиболее адекватно отражает процесс развития изразца в Москве, сконцентрированный во второй половине XVII в. За этот век ценинная экстерьерная керамика прошла полный цикл от использования небольших печных изразцов до распространения крупных монументальных универсальных изделий, рассчитанных на многократное воспроизведение, остающихся, однако, в рамках видового единообразия рельефного полихромного изразца. Наиболее устойчивыми и характерными представителями этого круга – настолько устойчивыми и характерными, что их с полным правом можно назвать визитной карточкой московского фасада второй половины XVII в., – являются крупные панно, составные раппорты и керамические иконы.

В том или ином виде изразец нашел применение во всех типах храмов XVII в.

независимо от их архитектурного стиля – и в сооружениях, продолжавших традиции XVI в., и в храмах новой типологии. Все они имеют яркое и разнообразное изразцовое убранство, вписывающееся в традиционное восприятие церковного здания как богато украшенного дома Божия.

Высокая степень насыщенности изразцами памятников этого времени свидетельствует о том, что во второй половине XVII в. родился новый образ города. Перед нами целая и уже структурированная система. Изразцы, сверху донизу покрывшие памятник, образовали из наружных облицовок подобие одежд.

Во второй половине XVII в. получает развитие и область применения изразца как малой архитектурной формы, т.е. в изразцовых печах, выдвинувшихся на заметное место в интерьере.

Эта область только отчасти совпадает с кругом крупной формы, она гораздо шире: печи с изразцами кладут как в общественно значимых зданиях, храмах и дворцах, так и в частных постройках, прежде всего – в деревянных домах, на фасадах которых мы не знаем случаев использования изразцов. Само явление не может считаться новым, поскольку к середине XVII в. печной изразец уже около полувека производили и использовали в массовом порядке, обеспечив тем самым возможность расширенного применения изразцовых изделий и на фасадах.

Но некоторые новшества следует отметить. Прежде всего, московские печники перешли к широкому использованию новых видов изразцов – полихромных эмалевых – ценинных. Это не означало, что муравленые печи перестали класть или что они ушли из городского быта.

Однако многоцветные теперь явно доминировали, несмотря на значительную разницу в цене – что не может не расцениваться как свидетельство изменения моды и в то же время роста благосостояния горожан, их стремления достичь нового уровня комфорта.

Печей XVII в. сохранилось немного. Среди них круглая печь, находящаяся в приделе Тихвинской церкви бывшего села Алексеевского; «четвероугольная» печь в Новодевичьем монастыре; также «четвероугольная» печь из церкви Михаила в Немецкой слободе, ныне собранная в Приказной палате в Коломенском.

Ценинные печи, как и всякая новинка, впервые появились в царских покоях. Трудно сказать, в каком из дворцов, поскольку в 1660–1670е гг. в подмосковных царских резиденциях ведется интенсивное хоромное строительство. Но вряд ли заказы на печи для них могли быть сопоставимы с масштабами гигантского дворца в Коломенском354. Здесь – в пригородной царской резиденции – в деревянных и каменных постройках Государева двора в селе Коломенском особенно ярко оказались представлены новшества этого периода в развитии изразцового дела355.

источников, включающего архивные описи, поэтажные планы дворца и собственно изразцы, найденные при археологических раскопках дворцового комплекса в Коломенском. Для полноты картины помимо описи дворца в Коломенском («росписного списка 1742 г.») используются описи царского дворца в Измайлове 1687 г.356, материалы по дворцам и патриаршим палатам Московского Кремля357. Первый чертеж, зафиксировавший печи дворца, выполнен Беркгольцем (1740), но наиболее полный план, показавший оба этажа, нижний и верхний, составлен архитекторами П. Макуловым и И. Васьковым во время разборки дворца в 1768 г.

На самом ярком и относительно цельном этапе строительства комплекса в Коломенском (1667–1682)358 и располагавшихся рядом служебных помещениях в нем были поставлены изразцовые печи, облицовку которых затем иногда разбирали и перекладывали, обновляя Подробнее см.: Гра М.А. Печи Коломенского деревянного дворца ХVII в. // КМИ. М., 1993. Вып. 5, ч. 2. С. 272– 285; Баранова С.И. К вопросу о реконструкции изразцовых печей Коломенского дворца // КМИ. М., 2007. Вып. 10.

С. 118–134. Изучением изразцов дворца занимался П.Д. Барановский. В его фонде в ГНИМА хранится папка рисунков изразцов дворца из собрания МГОМЗ и рукопись «Список печей Коломенского дворца: По описи г.».

Баранова С.И. К вопросу о реконструкции изразцовых печей Коломенского дворца... С. 118–134.

Опись дворца и хозяйственных заведений в селе Измайлове. 1687 г. Собрание МГОМЗ. А-1062, КП-1253. Л. 1– 12 об. См.: Топычканов А.В. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова в документах приказной избы последней четверти XVII века. М., 2004. 368 с.

Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей, собранные из книг и дел прежде бывших патриарших приказов В.И. и Г.И. Холмогоровыми при руководстве И.Е. Забелина. М., 1884. Т. 1.

Дворец в селе Коломенском, царской загородной резиденции, был построен в 1667/1668–1669 гг. и частично перестроен в 1681/1682 г. Некоторые строения сохранились в нем и от дворца 1640-х гг., времени царя Михаила Федоровича. Уже в начале XVIII в. дворец пришел в запустение, но затем пережил период восстановления: в 1719 г. царь Петр Алексеевич приказал его отремонтировать. В 1768 г. обветшавший дворец был разобран по указу Екатерины II.

полностью или частично, а иногда и просто перекрашивали 359. Значительным перестройкам печи подверглись во время ремонта 1720х гг., на последнем этапе которого (лето 1724 – весна 1726) отмечена докладка фундамента деревянного дворца и постройка в нем печей. Очевидно, это были последние из печей дворца, так как уже в 1754 г. «приказано печи и камины разобрать в верхних хоромах по одной на хорому, всего не более 10 печей или каминов на весь дворец»360.

Замена печей в дальнейшем возможна, но она была, скорее всего, незначительной. Это подтверждают и материалы раскопок: остатки изразцовых печей на месте дворца включают в основном изделия второй половины XVII – первой четверти XVIII в.

Сопоставление источников показывает, что во всех жилых помещениях дворцов находились изразцовые (ценинные) печи. Так, при описании Столовой палаты в Коломенском дворце упоминается «печь ценинная»361, в Измайловском – «печь ценинная четвероугольная большая»362, Кремлевском – «печь ценинная в вышину 3 сажени, в длину пол 2 сажени без чети, поперек сажень без чети»363. Иногда, как мы видим, обозначают форму и тип печи, особенно если речь идет о круглых в плане печах или «трубах» (т.е. частях печей без затопа). В одной из палат царя, по описям дворца в Коломенском, стояла «труба проводная ценинная, при ней комен с крышкою железною»364, в хоромах царя в Измайлове – «четыре трубы окладены обрасцами ценинными четвероугольно»365 и там же в хоромах царицы – «четыре печи ценинных круглых»366, в Кремлевском дворце – «3 печи ценинных»367. Ценинные печи стояли также в дворцовых мыльнях (в Коломенском – «в мыленке печь ценинная цветная»368, в Измайлове – «в 3х мыленках печи обрасщатые ценинные»369).

Наряду с ценинными в описях встречаются упоминания о муравленых печах, но они, как правило, размещались чаще в многочисленных служебных помещениях внутри или вне главной Упоминание о раскраске печей встречается довольно часто. Например, «193 г. ноября 20, царевны Екатерины Ал. казначея Катерина Симоновна Разинкина приказала в комнате ее государыни, что на Потешном дворе, печь обращатую росписать по цветам краски, какими пристойно». См.: Забелин И.Е. Домашний быт... Ч. 1. С. 147.

Цит. по: Ачаркан Д.-М.И. Дворец царя Алексея Михайловича в с. Коломенском // КМИ. М., 2002. Вып. 7. С. 33.

РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 11 об.

Топычканов А.В. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова... С. 198.

Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей... Стб. 1287.

РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 9 об.

Цит. по: Топычканов А.В. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова... С. 203.

Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей... Стб. 1295.

РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 27 об.

Топычканов А.В. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова... С. 208.

жилой части дворца. Например, в Коломенском – «печь обращатая, зеленая» в мыльне370, в Измайлове – «печи зеленые» в палатах Хлебенного дворца371; в то же время в Приказных палатах дворца в Коломенском находились ценинные печи372.

Таким образом, в дворцовых помещениях, в том числе в Коломенском, находились («четвероугольные»). Однако для всех документов характерна чрезвычайная краткость, сводящая описания к бытовавшим в то время терминам, относящихся к изразцам второй половины XVII в. и делившим изразцы на одноцветные «муравленые» (почти исключительно зеленые) и «ценинные» (многоцветные). Какие-либо дополнительные характеристики печей чрезвычайно редки, хотя всё же встречаются – например, упоминание об «орлистой» (с изображением орлов?) печи во дворце Голицына373.

Неоднократно встреченное в описи дворца в Коломенском упоминание о проводных трубах (в передней комнате «труба проводная ценинная, да комен с крышки»; «в комнате труба проводная ценинная, комен с закрышкой железною») связано с системой отопления дворца.

Оно осуществлялось от простых кирпичных печей374, расположенных в нижних помещениях (подклетах, или «нижних житьях»), откуда тепло шло в «верхние житья» по проводным трубам.

В пространстве верхних помещений трубы обычно облицованы изразцами, но встречаются упоминания и о кирпичных375, а также о расписанных проводных трубах («труба проводная писана кругами»376 или «труба проводная писана красками»)377.

Этот способ отопления известен и по другим деревянным дворцам XVII в. Трубы неоднократно упоминаются в описи Измайловского дворца. В брусяных хоромах царицы Натальи Кирилловны в Московском Кремле, возможно, также стояли «ценинные трубы», топки которых размещались в печах нижних, служебных этажей378. Похожим образом устраивали отопление и в каменных постройках – например, по свидетельству С. Маскевича, печь в РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 19.об.

Топычканов А.В. Повседневная жизнь дворцового села Измайлова... С. 207.

РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 37.

Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках. СПб., 1893. Т. 4. Стб. 598.

РГАДА. Ф. 1239. Оп. 1. Д. 486. Л. 30, 30 об., 31.

Векслер А.Г. Палаты Натальи Кирилловны в Московском Кремле (опыт реконструкции по документам и археологическим данным) // Древности Московского Кремля. М., 1971. С. 168.

Грановитой палате Кремлевского дворца «устроена под землею, с душниками для обогревания комнат»379. Эти сведения подтверждаются и последними (с 1996 г.) широкими исследованиями Большого Кремлевского дворца, в ходе которых обнаружены следы старой отопительной системы380.

Количество печей во дворце села Коломенского, как сказано выше, неоднократно менялось. По подсчетам М.А. Гра, согласно описи 1742 г., там упомянуто 40 печей ( «кирпишные», 15 ценинных «четвероугольных» и круглых, одна «обращатая», 11 проводных труб381).

Размеры дворцовых печей были различны и, безусловно, зависели от объема и назначения помещения. Так, по данным описи ветхостей Кремлевского дворца, в начале XVIII в. в Грановитой палате стояла огромная ценинная печь «вышиною 3 саж., шир. 5 арш.»382.

Внушительной была печь и в Крестовой палате Патриаршего двора Московского Кремля, строительство которого было закончено в 1655 году. Павел Алеппский приводит красочное описание палаты, упоминает: «В ней, подле двери, сделан огромный каптур (печь) из превосходных изразцов»383.

Печи дворца в Коломенском также соответствовали размерам и назначению помещений.

О размерах некоторых печей из менее обширных помещений этого дворца можно судить по ремонтной описи: «...в двух Клюшничьих палатах надлежит три печи обращатые вновь сделать, длиною по 2 аршина 6 вершков, шириною тож. Высотою по 3 аршина»384, т.е. высотой 213,36 см, а шириной 168,91 см. Размеры печей в плане подтверждают сохранившиеся фундаменты ряда памятников: в настоятельском корпусе Андроникова монастыря ширина печи составляет 1,66 м, в палатах Софьи в Новодевичьем монастыре – 1,65 м385 и т.д.

От размеров печи зависело количество изразцов в печном наборе. Документы приводят количество закупленных изразцов для одной печи из расчета 160, 173, 250 и более. Наименьшая цифра названа в 1668 г.: «у Степашки Иванова куплены на Виноградную плотину в Дневник Самуила Маскевича // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1834. Ч. 5. С. 69.

Подробнее см.: Подъяпольский С.С., Евдокимов Г.С., Рузаева Е.И., Яганов А.В., Яковлев Д.Е. Новые данные о Кремлевском дворце рубежа XV–XVI вв. // ДРИ: Русское искусство позднего Средневековья: XVI в. СПб., 2003.

С. 80–81.

Гра М.А. Печи Коломенского деревянного дворца XVII в.... С. 273.

Забелин И.Е. Домашний быт... С. 76.

Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию... С. 105.

Цит. по: Гра М.А. Печи Коломенского деревянного дворца XVII в.... С. 282.

Векслер А.Г. Палаты Натальи Кирилловны в Московском Кремле... С. 209.

с. Измайлове на три печи 400 изразцов»386 (если печи считать одинаковыми, получится чуть больше 130 штук на каждую), наибольшая – в 1692 г., когда «с Москвы печник» Стефанов Лев в Ростове Великом «склал в Крестовой палате печь обращатую в своих образцах. А пошло на тое печь 380 образцов»387.

Обычно изразцы продавались полным комплектом для печи. Об этом свидетельствуют архивные записи Иосифо-Волоколамского монастыря: в 1688 г. было куплено наборами «четыре печи изразцовых, две ценинных, да две зеленых»388. Иногда изразцы докупали отдельно, особенно хрупкие, менее долговечные, но зато легко заменяемые без переборки всей облицовки фигурные «городки», завершающие печь. Известно, что в 1693 г. в комнату царевича Алексея Петровича было закуплено «на старую ценинную круглую печь 20 городков ценинных»389.

После облицовки швы между изразцами расписывали суриком или красками в цвет орнамента. Так, например, в 1690 г. «в деревянных двух комнатах царицы Прасковьи Федоровны две печи ценинныя велено расписать меж образцов по цветам красками, которыми прилично, против тех печных образцов; в кубах и в травах, меж слоев, такими ж краски приправить: а испод под теми печми выкрасить суриком, против прежняго, заново»390.

Один из главных источников для исследования (реконструкции) печей дворца в Коломенском – материалы раскопок на территории дворцового комплекса, в том числе и на участке Государева двора391. Скудность документов392 и изображений393, незначительное Фролов М.В. Мастера-изразечники Москвы ХVII – начала ХVIII в.... С. 40.

Воронов Н.В., Сахарова И.Г. О датировке и распространении некоторых видов московских изразцов...

Забелин И.Е. Домашний быт... С. 75.

Изразцы всегда, начиная с раскопок 1920-х гг., были среди самых многочисленных видов находок на территории окружающего периметра палат Государева двора, деревянного дворца, и даже в отдаленных строениях, таких как печь в постройке на Дьяковом городище. См. подробнее о ранних этапах исследования: Беляев Л.А., Фролов М.В. Изразцовая печь белорусских мастеров из усадьбы Коломенское... С. 208–223; Беляев Л.А., Кренке Н.А. Археологические исследования дворца царя Алексея Михайловича...; Они же. Деревянный дворец конца XVII в. в Коломенском: опыт археологической локализации // РА. 2005. № 4. С. 176–188. Во время раскопок Кормового двора (общая площадь исследований 850 кв. м) зафиксированы основания девяти печей, предназначавшихся как для приготовления пищи, так и для обогрева, и собраны многочисленные фрагменты изразцов (Векслер А.Г., Кондрашев Л.В. Археологические исследования на территории музея-заповедника «Коломенское» // Археологические открытия 2001 г. М., 2001. С. 113–115).

Для всех документов характерна чрезвычайная краткость описания печей, сводящаяся к бытующему в это время названию и форме. То есть в текстах документов XVII в. используются термины, делившие изразцы на «муравленые» (почти исключительно зеленые) – одноцветные и «ценинные» – многоцветные. Подробнее см.:

Баранова С.И. К вопросу о реконструкции изразцовых печей Коломенского дворца... С. 118–134.

количество аналогов (печей того же времени) заставляет особенно оценить главный источник, позволяющий представить образ печей дворца. Этот источник – изразцы, найденные в ходе археологических раскопок в Коломенском и составляющие наиболее многочисленную (около 1200 предметов) из существующих в России коллекций изразцов от единого дворцового комплекса. Введенные в научный оборот коллекции подобного рода (дворцы царя Алексея Михайловича на Лосином острове394, палаты царицы Натальи Кирилловны в Кремле395, царского путевого дворца в Слотине396 и др.) дают лишь фрагментарное представление об объекте исследования.

Изразцы, которые мы относим к дворцовому комплексу, собраны в разных частях Государева двора и за его пределами в ходе археологических раскопок, которые велись на дворище уже с 1920х гг.397 Большая часть находок – фрагменты. Среди них подавляющее большинство рельефных полихромных «ценинных» и зеленых «муравленых» (первые преобладают). На участке деревянного дворца в большом количестве встречены ценинные (рельефные полихромные) и зеленые (муравленые); например, общее соотношение муравленых и полихромных изразцов в находках 2005 г. примерно 1:3. Значительно меньше находок рельефных изразцов с элементами росписи (первая четверть XVIII в., время ремонта дворца Петром I). Все изразцы красноглиняные398 и создают ряд комплексов.

Большей частью представлены лицевые (стенные) изразцы, что чрезвычайно важно для системной реконструкции – именно они являются основой печного набора, а остальные компоненты (изразцы-валики, пояски, ножки, городки и т.д.) относятся к вспомогательным Известны лишь два изображения: первое – художник А. Шхонебек. 1702 г. Свадьба Феофилакта Шанского во дворце Лефорта (слева на заднем плане изображение изразцовой печи). Второе – художник И.Р. Сторн (находился в составе австрийского посольства в Москве в 1661–1662 гг.). Лист из издания: Альбом Мейерберга: Виды и бытовые картины России XVII в. СПб., 1903. Прием посла Римской империи царем Алексеем Михайловичем (справа изображение изразцовой печи).

Подробнее см.: Маралов Е.А. Алексеевский дворец на р. Пехорке: Период светлейшего князя А.Д. Меншикова // АН. М., 2006. Вып. 46. С. 150–158.

Векслер А.Г. Палаты Натальи Кирилловны в Московском Кремле... С. 208.

Щербаков В.В. Изразцы царского путевого дворца в селе Слотино // Археология Подмосковья. М., 2007. Вып. 3.

С. 360–365.

Значительная часть фрагментов не имеет четкой привязки к месту находки и не может быть соотнесена с той или иной частью дворца. Более того, часть изразцов, особенно из первых раскопок, не имеет археологической маркировки, что затрудняет их идентификацию; подчас может быть поставлена под сомнение их связь с дворцом вообще.

Мы не останавливаемся на отдельных находках, относящихся, видимо, к более ранним печам. Среди них фрагмент красного изразца нащельника, найденный во время раскопок Кормового двора в 2001 г., или фрагмент белоглиняного зеленого изразца с батальной сценой, найденный на территории Государева двора.

проведенного Н.И. Немцовой сравнения количественного соотношения орнаментов стенных и поясовых изразцов печных наборов в Москве. Она доказала значительное разнообразие орнаментов стенных изразцов при относительно ограниченном ассортименте поясовых элементов399.

Собранная в результате чуть не столетних археологических раскопок коллекция изразцов дает нам общее представление о характере изображений на печных изразцах дворца.

Затем были подобраны аналоги отдельным изразцам, что позволяет сравнивать de visu цветовую гамму, рисунок и характер рельефа, определять недостающие элементы400.

В настоящее время со всей определенностью можно говорить лишь о трех печных наборах, найденных в ходе археологических раскопок. Впервые почти полный печной набор одной или двух муравленых печей 401 был собран во время раскопок Л.А. Беляева и М.В. Фролова еще в 1978–1979 гг., что дало возможность тогда же выполнить их графическую реконструкцию402.

Не менее значительной стала находка в 2003–2004 гг. на площадке Дьяковского городища стандартного изразцового набора полного состава: лицевые изразцы, ножки, подзоры, пояски, карнизы, валики. Многие из них (ножки, арочки) аналогичны изразцам, найденным ранее на территории Государева двора. По мнению автора работ А.Г. Векслера, их принадлежность к печной конструкции предполагать не обязательно (ни на одном из фрагментов румпы или на тыльной стороне изразцов нет следов копоти).

Поскольку, по мнению многих исследователей, региональных отличий в архитектуре русских изразцовых печей не наблюдается, в качестве аналогов можно привлечь и печи провинциальных центров403, а также печи, сохранившиеся в бывших польско-литовских землях404, – тем более что массовый приток в Московскую Русь иноземных мастеровизразечников хорошо известен.

Немцова Н.И. Исследование и реставрация русских изразцовых печей XVII–XVIII вв.... С. 20.

При подборе аналогов использовались коллекции МГОМЗ и ГИМ.

Изразцы обнаружены в мусорной яме середины XVIII в. при прокладке коммуникаций Вознесенской площади, напротив Приказной палаты. См.: Беляев Л.А., Фролов М.Ф. Изразцовая печь белорусских мастеров из усадьбы Коломенское...

Например, реконструкции Ю.П. Спегальского. См. По Пскову XVII века. Альбом рисунков Ю.П. Спегальского.

Л., 1974.

Например, печь в старой Посольской палате Королевского замка в Варшаве (1569–1572), перестроенной и оформленной в начале ХVII в. См.: Narodziny stolicy: Warszawa w latach 1596–1668: Katalog wystawy. Warszawa, 1996. S. 49.

Рассмотренные дворцовые изразцы не несут каких-либо признаков, свидетельствующих об особой программе царского заказа и вообще о выделенности этих произведений из общей массы городских печей. Они принадлежат к широко распространенной разновидности печных наборов и несут типовые орнаменты для стенных изразцов и изразцов вспомогательной группы.

Эти печные наборы иногда именуют «московскими»405, и большинство из них действительно находят ближайшие аналоги среди столичных изразцов, как печных406, так и фасадных.

Можно с уверенностью предположить, что в ходе археологических раскопок на территории Государева двора другой царской усадьбы в Измайлове будут найдены сходные с коломенскими изразцы. Об этом свидетельствует документ 1684 г. В нем упомянуто имя ценинных дел мастера Гончарной слободы Сеньки Буткеева, которому в 1684 г. заплачено «за 1887 образцов зеленых, которые взяты у него в прошлых во… годах в села в Измайлово и в Коломенское на дело печей по 4 деньги на образец... да взято у него 2072 образца ценинных по 6 денег за образец»407.

Мастера Гончарной слободы поставляли изразцы для царского окружения, формируя через этих заказчиков вкус ко всё нараставшей репрезентативности. Переход к массовому производству и стандартизация печных наборов связаны и с известным стремлением подражать статусным предметам. Отсутствие большого разнообразия можно объяснить условиями производства изразцов в Москве, своего рода монополией на технологию и придворным провинциальных изразцовых мастерских на Москву приведет к значительному сходству изразцов в России408.

В результате можно утверждать, что по изразцам дворца можно уверенно судить о ситуации на рынке производства изразцов в годы его строительства. Его печи не представляют собой ничего уникального и принадлежат к широко распространенной разновидности печных наборов, состоящих из «типовых» орнаментов стенных изразцов и вспомогательной группы.

Перед нами – вариант модели отбора, которая определила подход к формированию облика помещений дворца в Коломенском. Не случайно большинство аналогов дворцовым Следуя определению Н.И. Немцовой. См.: Немцова Н.И. Исследование и реставрация русских изразцовых печей XVII–XVIII вв.... С. 7.

Из самых известных примеров, находки изразцов этого времени на территории парка «Царицыно». См.:

Археология парка «Царицыно». По материалам исследований экспедиции Института археологии РАН 2002– 2008 гг. М., 2008. Рис.16.

Цит. по: Султанов Н.В. Изразцы в древнерусском искусстве. С. 39.

Подробнее см.: Баранова С.И. Миграция московских изразцов // КМИ. М., 2007. Вып. 9. С. 64–78.

изразцам встречаются в столице и за ее пределами, куда их привозили и где их копировали местные (или изготовляли приглашенные московские) мастера. С точки зрения внутренней жизни московского общества, очень важно понять, что печи, подобные дворцовым, мог заказать себе всякий горожанин, который был в состоянии их оплатить, и, судя по археологическим находкам и документам, в Москве это стремились сделать многие. В подробном описании одного из богатых дворов жителя Мещанской слободы Якушки Никифорова, так же как и в описях дворцов, в 1697 г. упоминаются: «Две горницы... в тех горницах печи образцовые... А в бане печь образцовая да три окна красных и в двух окошках оконницы слюдяные»409.

Таким образом, при всей престижности и статусности изразцов право на их использование не было сословной привилегий. Доступ к заказу парадной печи или даже изразцовой облицовки храма не ограничивался царским и митрополичьим двором, их открыто и свободно использовали горожане, жившие на посаде, – ремесленники, торговцы, военные.

Изразцы как бы сплетали над городом (и, как мы увидим, над страной) единую сверкающую сеть. В известном смысле можно утверждать, что тяга к изразцам, их производство и использование стали одной из тех зон, в которых формировался и формализовался, находя зримое, вполне материально ощутимое воплощение, тот единый вкус, то ощущение радости от причастности к общей жизни, которое иначе именуется «национальным характером».

Богоявленский С.К. Московская Мещанская слобода в XVII в. // О Москве XVII в. М., 1980. (Научное наследие).

С. 9–170.

Глава 3. МОСКОВСКИЙ ИЗРАЗЕЦ И ПРОСТРАНСТВО ГОРОДСКОЙ

КУЛЬТУРЫ

3.1. Организация производства изразцов в Москве Характерная деталь, говорящая о многом: Москва – единственный древнерусский город, где в XVII в. встречается упоминание о мастерах-изразечниках (ценниниках)410. В документах других, даже больших городов «цеховое» название изразечников не встречается, они спрятаны внутри повсеместно принятой общности «гончаров» в силу сходства технологических процессов. Это объясняется интенсивным ростом средневековой столицы как центра ремесленного производства и постепенным ростом его масштабов, обеспеченных особенно крупными (иногда действительно уникальными) заказами. Комплекс источников позволяет представить историю развития этого производства.

При раскопках во всех древнейших частях Москвы находят поливную керамику: сосуды, плитки пола с желтой и зеленой глазурью, колечки от счетов, шарики-погремушки. Возможно, самое раннее производство находилось в районе Кремля, откуда берет свое начало Москва.

Археологи обнаружили на его территории, у нынешней Оружейной палаты, бракованные поливные изделия, а на Соборной площади помимо такого же брака – керамический горн.

Предполагают, что первые московские гончары жили и в Китай-городе, где находилась церковь Никиты на Глинище, недалеко от которой были найдены остатки гончарного производства и ямы, откуда брали глину411.