«ОН ВЕСЬ ДИТЯ ДОБРА И СВЕТА. (О тайнах художественного мышления Александра ШИЛОВА – разгаданных и неразгаданных) Москва - 2008 2 УДК 75.071.1.01+929 ББК 85.143(2)6 З-26 ISBN 978-5-93121-190-9 Первая монография о ...»

Рисунок, вычерченный метко, Когда его художник милый Выводит на стеклянной тверди, …Вот так и на шиловской той, ранней, акварели «технически» все расшифровать можно. Переливом и «струением» красного. Светотенью, поразительной «освещенностью» натюрморта. Живой тенью от веточки мимозы. «Объемом» живой воды. И, конечно, самой волшебной акварелью… Прием расшифровать можно. Талант – нельзя.

Перед ним остановишься в безмолвии – и залюбуешься. И сердце встрепенется от встречи с ним, как перед чудом самой жизни. Вот так, просто, незатейливо и волшебно, с крошечного полотна двадцатилетнего Шилова сверкнувшей.

С крошечного полотна художника, уже приступившего к воплощению своей «красивой философии», чтобы рассказать о чуде жизни.

Открыв в себе «обостренное чувство смерти», он открыл, в те же 60-е, – «обостренное чувство жизни».

«Композиции» в шиловском творчестве (чаще под традиционным названием «Натюрморт») появляются не часто. В 70-е годы, например, их практически нет, за исключением, может быть, работы «Фиалки» 1974 года.

Однако всегда и любые, даже простые «цветочные» шиловские композиции, заключают в себе философическое содержание, философский подтекст.

Так, широко известная композиция 1980 года «Дары Востока» будто непосредственно продолжает опыт 1963 года – акварельный натюрморт о веточке мимозы. Только исполнение, и техническое (холст/ масло), и по уровню мастерства, на новом, поразительно высоком уровне.

Философическая же общность двух названных натюрмортов заключается именно в том «обостренном чувстве жизни», которое художник открыл в себе и в своей способности видеть мир еще в 60-е годы.

«Дары Востока» это маленькое чудо проникновения внутрь самого бытия. Это уникальный дар Художника проникать внутрь явления – равно, человеческой души или виноградного плода.

К 80-м годам Александр Шилов блистательно достигает эффекта «свечения». В 1983 году будет написана чудесная «пастель» трехлетней дочери, где этот прием явлен во всех возможностях. В 1978 году написано великолепное пастельное «Утро»… Тот же эффект «свечения» в «Дарах Востока» высвечивает изнутри каждую ягодку винограда, каждое зернышко граната. Волшебное шиловское «свечение» вскрывает и передает роскошь и цветение самой жизни. Жизнь и заключена прямо, непосредственно, «сконцентрированно» в «плодах жизни», которые несут внутри себя солнце! Перед тайной и томной роскошью бытия живого плода тускнеет и меркнет создание рук человеческих – вино… И как много общего в чудесном творении природы, в зрелых плодах винограда и граната, и в творении человеческого сердца и рук мастера – в поразительно красивом (и поразительно красиво прописанном художником!) золотом, восточной чеканки, кувшине. И в причудливых «зрелых» узорах фона-ковра; и в мастерской резьбе деревянного стола… Так возникает объединяющая творение природы и искусство мастера тема творчества. Она и получает глубочайшее философское наполнение.

И природа, и сердце мастера творят по единым законам, по законам красоты. И устремляются к одному общему «знаменателю»: стараются мощь жизни, ее благодать, ее полноту и зрелую роскошь передать как можно полнее и точнее.

И не имеет значения, в солнце виноградного плода или в узоре золотой чеканки «выражает» себя природа. В любом случае – нет меры и границ той щедрости, с какой чудо жизни себя во-площает, об-наруживает, материализует. А, значит, дарит себя человеку.

Шиловский прием «свечения» и «вывел» как нельзя точнее этот общий философский закон Творения. «Дары Востока», цветущего края, лишь наиболее яркая и мощная метафора Даров Жизни. К ним и проникает, напряженнейше пробивается – начиная с 60-х годов – философская мысль и мастерство художника.

И потому есть в этом шедевре еще и третья составляющая. Чудо и полнота воплощенного таланта самого художника, рукой и сердцем которого движет то самое «обостренное чувство жизни».

Но сколько же напряжения – поистине нечеловеческого! – требует этот миг проникновения в суть (растянувшийся на три месяца работы). Слиться с самим бытием, попасть «на волну» его, и нежно-нежно, тепло-тепло, радостно-радостно перелить и чудо бытия, и свой восторг перед ним – в каждую ягодку, в каждое зернышко, в каждый лучик, играющий в золоте чеканки. Но «красивая философия» Шилова только так и рождается – запредельным напряжением ума, сердца, духа.

А еще – напряжением души, которое едва улавливается в архитектонике и тональности полотна 1982 года «Анютины глазки».

Они «живы», любимые цветы художника, на нежном натюрморте. Но, оказывается, всего лишь легкого штриха достаточно. И натюрморту – «мертвой натуре»! – доступно передать бурю человеческого чувства и непостижимую глубину душевного смятения! И вот он, отпавший от живого «дышащего» букета, голубой лепесток. Всего лишь один – опавший цветок!

И волнение «океана» - чьей-то души, судьбы, жизни. Подобно тому, как тем «цветочным падением» «взволнована» белая крахмальная скатерть… Как все в жизни связано. И какую боль вызывает всего лишь одна крошечная потеря одного-единственного лепестка и опавшего цветка! Опал один лепесток – а нарушена Красота, Порядок, Строй, Лад, Гармония… Нет, шиловский натюрморт (а, точнее, композиция: мы настаиваем на большей адекватности термина применительно к творчеству Александра Шилова) никогда не бывает «мертвой натурой»! Это всегда живая тайна – природы ли, человеческой ли души.

И ее – живую тайну – надо постигать, чтобы уловить ту робкую грань между «обостренным чувством жизни» и «обостренным чувством смерти», на которой всегда пишет свои «композиции» художник Шилов. Пишет – безжалостно. То есть не жалея себя. Потому что работать на таких границах и «пограничьях» всегда и труд самый тяжелый, и напряжение – нечеловеческое.

Но и результат – самый чудесный. Лишь этот путь наиболее верно приближает к самому чуду бытия.

А чудо бытия вот так непосредственно и заключено между двумя – равновеликими! – полюсами: жизни и смерти!

И с какой остротой и полнотой весь «диапазон» бытия открылся философскому чутью художника после 1997 года, после страшной утраты.

В 1999 году, когда был создан последний («прощальный») из четырех посмертных портретов Машеньки, написаны две лирико-философские композиции - «Натюрморт» и «Нежность». В этих композициях философская «встреча» жизни и смерти представлена наиболее непосредственно и очевидно.

Александр Шилов применяет ставший для него традиционным прием «самоцитации», перенося в новую композицию образ с портрета-памятника Машеньке 1997 года. Акцентированный траурной ленточкой портрет дочери здесь уже не столько «портрет горя», сколько светлая память о ней, чью судьбу благословляет и оплакивает вечный ангел, припавший к деревянному Распятию.

Однако главным акцентом, «соединяющим» траурный портрет и крест с тоскующим ангелом, становится букет багульника.

Что в нем? И не успевшая расцвести молодость Машеньки, и нежность по-прежнему помнящего и любящего отца, и та самая обломившаяся веточка человеческой судьбы: разбросанные, отпавшие два цветочка. Все пережитое и выстраданное – в лаконичной «истории о багульнике».

Но как широко и как необоримо багульник раскинул нежные и сильные в своей хрупкости ветви. Так настойчиво и необоримо сама жизнь, сама судьба раскидывает свой узор! И цветение, и победа, и мощь необоримой жизни – в философском акценте композиции.

Как и в чудесной, и столь же жизнеутверждающей, «фиалковой»

композиции того же, 1999 года, «Нежность».

Воплощенная, материализованная нежность в том контекстном пространстве возникает. А оно соединяет «цитату», картину «Грезы» (не в постмодернистской деконструкции классику возвращая!), и нежнейший букетик живых фиалок. Все чудесно и с высочайшим мастерством воплощено и прописано: перед нами великий мастер конца 90-х!

Мы специально подчеркнем и прокомментируем тот прием, который создает мощное философское звучание полотна.

Художник «сводит», компонует предметы, оживляя традиционное пространство обычного натюрморта - «мертвой натуры» - философской мыслью. Эмоциональность шиловской композиции возникает как производное и следствие напряженного философского «сюжета», которым внутренне сочетаются предметы, «отражая» друг друга и друг в друге отражаясь. Во «взаимоотражении» нежнейшего полотна «Грезы» и скромно цветущего крошечного островка жизни, букетика фиалок, и рождается эмоциональный тон композиции.

Важно, что композиции 1999 года открывают наиболее плодотворный для реализации философских мотивов способ создания «композиций» контекстное взаимоотражение предметов. В русле этой тенденции и появятся главные шиловские философские композиции 2000-х годов, непосредственно подводящие к «духовной эпопее» 2008 года.

Лучшие результаты метод реализации философских мотивов посредством контекстных взаимоотражений даст в 2000-е годы на материале католической тематики. Она входит в творчество А.М.Шилова в новом тысячелетии, как бы сменяя доминировавшую в 80-90-е годы тему православного духовенства.

Переакцентировка тематики и материала, видимо, объясняется целым рядом факторов.

Два десятилетия добросовестнейшей и скрупулезнейшей работы в одной, даже столь плодотворной и многогранной теме, как характер и судьба православного священника, срок вполне достаточный для того, чтобы тема была исчерпана. Достигнув высочайших результатов в образах епископа Василия (Родзянко), послушника Шейманидзе (2003 год), Александр Шилов от этой темы и типажей данного ряда практически отходит.

Обращение к католической тематике значительно и интересно обновляет его творчество. Расширяется диапазон материала. Открывается новый «образ веры». Рассматриваются новые пути познания самого сокровенного и интимного в жизни человеческой души и духа – Бога. Бога – единого и вечного для всех, но такого «разного» в разных конфессиональных догматиках… Говорит ли такая переакцентировка в творчестве Шилова с одного «образа веры» на другой «образ веры» о широте его взглядов, человеческих и философских? Безусловно.

Но, возникнув однажды в творчестве Александра Шилова (еще в 80-е годы появилась «Мадонна с младенцем» образом «сквозь» три розы в вазе), утвердившись в начале 2000-х годов, католическая тема не отпускает его и поныне. Почему?

Католический «образ веры» весьма отличается от жесткой православной аскезы и покаянности. Однако он не менее глубинный, чем судьба и душа православного аскета – священника или монашествующего.

Вот только в католичестве свою суть вера выражает по-иному – через символы. Глубину символов католической веры Шилов и стремится постичь от темы к теме, от композиции к композиции.

Особенно органичным для решения этой задачи и оказался перспективный прием шиловской композиции. Он заключается в обнаружении философских, духовных смыслов посредством контекстного взаимоотражения предметов, вещей, образов.

Так художник подходит к исследованию еще одной важнейшей грани «образа веры»: к неповторимому для каждой конфессии способу ведения «диалога» с верующими. Каждая конфессия имеет (соответственно теоретическим основам догматики) свой, и абсолютно оригинальный, способ привлечения верующих, комплекс приемов и средств, посредством которых она воздействует на определенные струны человеческой души и сознания.

Александр Шилов блестяще это уловил, понял и воплотил на своих полотнах. С одной стороны, он адекватно выразит аскезу и «последнюю»

покаянность православного монаха, а, с другой стороны, ему откроется эмоциональный накал католической веры. В сравнении с православными канонами католическая вера более щадящая (ведь даже исповедь у католиков «один раз в год желательна»!), более мягкая, более «женская»:

соответственно превалирующему в ней культу Девы Марии!

И как же чудесно этот глубинно понятый художником основной «нерв»

иной веры прозвучит, например, в замечательной композиции «Рождество», 2006 года.

Все те же изумительные, «вечные» шиловские анютины глазки, но теперь «в интерьере» католического Рождества. Мрачные «вековые»

скульптурные изваяния католических молитвенников на «портале»

католического «аналоя». Они буквально «озлащены» торжественностью и великолепием злато-красной парчи. Серебряное распятие Христа. Горящая лампадка. Раскрытое, долгую-долгую (вечную!) жизнь прожившее Евангелие. И корзиночка – с вечно цветущей и вечно прекрасной жизнью анютиных глазок.

Скромный уголок костела, где «воочию» встретились жизнь вечная (ее ведь и «пропагандирует» любая религия!) – и вечноцветущая жизнь природы. И вновь перед нами чудесное «столкновение» двух реальностей, двух образов единого, всем равно Богом данного Бытия.

На этом столкновении, пересечении двух реальностей (вечно живой природы и отточенной в иконные изваяния вечной жизни Духа) и фокусируется философское содержание полотна. Контекстно и подспудно возникают вопросы: «что – жизнь?», где – жизнь?..

Тем не менее, в композиции художник не «напрягает» философскую тему до острого драматизма и безответной неразрешимости вопроса. Скорее, он «примиряет» оба философских «текста». Примиряет тем чудесным эмоциональным строем, который рождается в созданном его художнической волей, умом, сердцем контексте.

И так удивительно «звучит» с этого полотна тишина рождественской ночи. Она чудесна, завораживающа, сокровенна. И так интимна эта тишина и чувство, которое она пробуждает: его уловит только настроенная на Бога душа. В конечном счете, для этой тишины - и для Бога! - значения не имеет, в какой конфессии душа та «образованна»… В шиловских философских «вариациях» вероисповедания скорее сближаются, нежели контрастируют! Они скорее «ведут диалог», нежели – «выясняют отношения». Они скорее соединяются в человеческом своем содержании и в общей «Богоданности», в основании которой ведь записано:

«Да любите друг друга!».

А, может быть, истинная толерантность тем путем и рождается, каким идет (и зрителя за собой ведет!) разумный человек широких взглядов и убеждений, гениальный художник, интуиции которого вполне можно доверять, Александр Максович Шилов!

Ближе всего к венчающей шиловские «конфессионально-духовные»

наблюдения и выводы «Молитве» 2008 года стоит тема Иоанна Предтечи и «параллельная» ей тема Мадонны с младенцем.

После первых опытов 80-х годов в 2000-е годы образ Девы Марии возобновляется в небольшой композиции 2001 года «Мадонна с младенцем».

Кстати, любопытно, что в те же 80-е годы художник предпринял и попытку композиционно «соединить» православную икону Богоматери с букетом цветов. Видимо, попытка не дала желанного результата по чисто «техническим» причинам. Православная иконописная форма уступила католической по «зрелищности». Икона Богоматери не поддалась «каллиграфическому» шиловскому письму, «потерялась» в контексте композиции. А с ней рассредоточился и глубинный философский смысл, на достижение которого рассчитывал художник.

Белое иконное католическое изваяние Девы Марии и Богомладенца в 2001 году представлено в «отсвете» традиционной шиловской доминанты – анютиных глазок. В картине преобладают два тона – голубой и белый: в нежном букетике, в почти живой вышивке салфетки, в белоснежии гипсового изваяния, в отблесках стеклянной вазы и воды.

Выражение лика Мадонны перекликается с православной иконой Богоматери «Умиление». Изображение Богомладенца сближается с православным иконописным типом Иисуса-младенца «Эммануил».

Символическая композиция воплощает чистоту, нежность, покой земной гармонии и вечной жизни. Земное воплощение неземной гармонии и красоты. Той единственной в мире красоты, какую несет в себе вечная любовь Матери и Сына – лучший и вернейший во все и на все времена Образ Любви. Эту гармонию и равновесие Вечного Бытия не нарушит даже отпавший одинокий цветок с листиком – вечная драма иных шиловских композиций… В те же 2000-е годы в тему Мадонны и Богомладенца войдет еще один образ и мотив – усекновенная глава Иоанна Предтечи. Так возникнет один из мощнейших шиловских композиционных контекстов 2000-х годов.

Несколько неожиданное, на первый взгляд, пересечение тем и образов заключает в себе глубочайший философский смысл, самым непредсказуемым образом «отражая» две судьбы – Девы Марии и Иоанна Крестителя.

Кто он, Иоанн Предтеча? Тот, кто пришел проложить пути Господу, «прямыми сделать стези Его» (Евангелие от Матфея, 3,3). Пред Подвигом Мессии - Жертвой Господа - его подвиг меркнет. Но он для того и послан, чтобы такой, «закулисный», подвиг совершить. Он прекрасно знает, что «Идущий за мною сильнее меня; я недостоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (там же, 3, 11)… Но Александр Шилов и любит - и как же блестяще умеет! – обнаруживать сокровенное, выявлять не-явное, открывать не-очевидное. И в шиловской живописной «судьбе» Иоанна Предтечи откроются именно такие, неочевидные смыслы. И именно через образ Мадонны – Богоматери.

В 2000-е годы Дева Мария, главный символический «персонаж»

конфессионального католического культа, становится и для шиловского творчества главной доминантой - и эстетической, и человеческой.

Можно предположить, что присутствуют в новом акценте причины и мотивы автобиографические. Мать художника, по собственному его признанию, становится для него и главным источником тепла, и главным стимулом творчества. А потому естественно прекрасное желание – материнский подвиг восславить.

Но столь же естественно желание осмыслить суть этого подвига.

Ведь материнский подвиг всегда как бы «вторичен» при гениальных детях. Даже подвиг Божией Матери – при Иисусе Христе. В православной версии она (что постоянно подчеркивается) «лестница, которою Господь на землю снисшел».

И так же «вторичен» подвиг Иоанна Предтечи. Он рядом, и на фоне, и в лучах подвига Иисуса Христа!

А именно от этой «вторичности», от того, кто всего лишь «рядом», «тенью», «за кулисами», кто «стези пролагает», как раз и зависит Явление. И Христа, и гения, и – самой жизни!

Так в 2000-е годы в шиловской концепции происходит гениальная переакцентировка на тех, кто «вторым планом». На тех, кто жизнь дает героям вечности. На тех, кто дарует саму возможность подвига. На тех, кто «делает прямыми стези» - Творцу и Творению Его.

Подвиг Иоанна Предтечи начинается от слов признания о его недостоинстве даже обувь понести у Идущего Впереди, который крестить будет Святым Духом. И точно так же и подвиг Богородицы начнется от полного предания жизни своей в Волю Божию: «Се раба Твоя, Господи, и да будет по глаголу Твоему».

Вот это и есть Первоподвиг Богоматери, равный Первоподвигу Иоанна Предтечи. (Возможно, не случайно Шилов настойчиво пишет имя его лишь так – не Крестителем называя!).

В Православии столь необходимый художнику философский и этический акцент «рассредоточивается», растворяется в теме аскезы, смирения, покаяния. В символике католицизма он более очевиден, там он налицо. И Шилов последует за ним еще раз в тайны католического вероисповедания.

В композиции 2002 года «Иоанн Предтеча» мотив Первоподвига и концептуально, и сюжетно станет главным.

Сколько задумчивости и печали во взоре Мадонны. Она лишь «физически» держит Возлюбленного Сына на своих руках. А телодвижением, и взглядом, и духовным порывом Богомладенец весь уже с тем, кто пришел (и уже прошел свой путь земной!), чтобы «прямыми сделать стези Его», Господа.

Сколько движения, порыва, телесной и духовной динамики в этом статичном католическом изваянии - в иконе «работы Шилова»! И сколько живой муки на страдальческой усекновенной главе Иоанна Предтечи! И тема памяти – не-забвения (чьего?) – в нежнейших звездочках не-забудок. И раскрытая страница Вечной Книги. И вечнозеленый цвет полотна – символ самой жизни и Бытия.

Сколь сконцентрирована и мощна здесь тема и символика Подвига.

Подвига Христа и Первоподвига Двух, «обрамляющих» Подвиг Христа!

И случится совсем легкий поворот «натуры» - деревянного изваяния усекновенной главы Иоанна Предтечи. И поразительно и принципиально иные смыслы откроет художник в композиции 2006 года «За истину»!

Только торжественность, только величавое упокоение теперь на лике мученика. Кстати, муки на нем и вовсе больше нет! Художник славит Первоподвиг как таковой – без контекстов и проекций на иные судьбы.

Славит Подвиг Предтечи, который и дан «во всеуслышание», крупным планом и без полутонов.

Робкое пламя свечи – почти как Вечный огонь. Красное вино-кровь – символ вечной и неистребимой жизни и животворящая сила для испивающих из бессмертного сосуда духовного подвига. Траур, торжественность и мощь Славы в чудных переливах и фалдах муарово-шелкового лилово-бордового полотна. И Ангел. И Голубь – Дух Святый. Благословение Божие и Вечный покой Усопшему.

Но главный и логически непостижимый акцент в шиловской композиции 2006 года – Крест! По всем законам и логике земного притяжения он не может остаться с усекновенной главой. Он должен был отпасть с отошедшим телом!

Однако для того, кто жизнь свою положил «за Истину», иная логика Господом дарована! Вот по этой логике – Крестом и увенчана глава того, кто за Крест погиб.

И по этой же самой логике Младенец Иисус с композиции 2002 года взирает на усекновенную главу Предтечи, что явно противоречит исторической логике и цепи событий Евангельской истории… А вот по этой иной – Богоданной и Богоявленной! – логике по-другому быть не может! За Истину пострадавший – с Истиной навсегда пребывает. И в жизни земной, и в Бытии Вечном. Он и Истина – нераздельны!

Вот это и есть та самая «неземная» логика, которую Бог являет Избранным Своим. И которую так «дословно» Художник Шилов «записал» в композиции 2006 года.

Записал, блистательно овладев техникой воплощения натуры - и живой, и мертвой. И в совершенстве овладев искусством построения своей «красивой философии».

Овладел концепцией и техникой, чтобы в 2008 году сосредоточить все свои умения и прозрения в духовной эпопее, имя которой – «Молитва». Это большое полотно Александра Максовича Шилова, которое и венчает цикл «натюрмортов» с католической символикой.

Безусловно, художником создан один из наиболее явных и интересных «выходов» за пределы портретного жанра.

Хотя Шилов пишет именно портрет молитвенника в католическом костеле! Более того, «портретность» полотна подчеркнута выбором «натуры»! На полотне тот же персонаж-модель, который прежде был «сюжетно» задействован в картине «Вдвоем», а впоследствии изображен на картине «Дальше – тишина». И фигура католического молитвенника безусловная удача не только художника, но и на редкость выразительной, благородной, одухотворенной «натуры».

Неожиданно то, что в композиции нового полотна собственно портретное изображение занимает приблизительно одну восьмую часть общей площади картины в нижнем левом секторе! При этом оно и просматривается, и воспринимается великолепно и вполне акцентно.

А первым и крупным планом, и основным сюжетом полотна, идет «молитва». Она образует удивительное многоголосие, полифонизм, многозвучность картины. По символическому своему значению и содержанию полифонизм молитвы и раздвигает «частное» полотно портрета и «локальный» сюжет католической молитвы – до размеров целого мира и до масштабов всемирной истории человечества.

Трудно найти аналог не только в русской, но и в мировой живописи новому полотну Александра Шилова по редкостному и абсолютно точному эффекту звучания/безмолвия, которого художнику удалось достичь и который органически выражает суть молитвы.

Многонаселенные изображения миров «нисхождения»/ада Иеронима Босха – звучат. Но они «звучат» как тот самый «скрежет зубовный» в страшнейшем из миров. В том мире, где «огонь неугасимый» и «червь неумирающий» гложут обреченных на тяжелейший из вариантов «бессмертия» - на вечный ад, на вечную муку.

Звучание шиловской Молитвы – иное. И скажем сразу, Александру Шилову оно поразительно далось! Парадоксальное и сокровенное звучание молитвы – это ее безмолвие, бессловесность! Самая сильная из молитв та, что не словами выговаривается. Самая сильная молитва та, что в душе, в словах непроизнесенных и невыговариваемых звучит. В пламени и горении самого сердца, в радости особенной, какая душу наполняет, если пламень твоей молитвы услышан Господом!

Молитва истинная это и есть (почти оксюморон!) звучание безмолвия!

Именно оно и «звучит» на шиловском полотне!

Такую молитву не произносят, а «возносят». Такую молитву – «вопиет» всякая тварь живая – ко Господу. На шиловской картине именно такую Молитву «вопиет» и человек, и всякий зверь земной, и «гад морской», и – Пресвятая Богородица!

Симфония безмолвной, и самой мощной из молитв, и материализована Шиловым достоверно и адекватно!

Все вознесено на картине и все Молитвой той возвышено и «вочеловечено»!

Ведь не мертвыми изваяниями, исполненными в традициях католической скульптурной иконы «надвратной», воспринимаются фигуры резного дерева. Они сама ожившая, сама «вочеловеченная» история! Сама отлитая в символы католического конфессионального мышления вечность, вот так же - века и века! - молитвенно «вопиющая» ко Господу нашему Иисусу Христу! Шилов воочию и зримо раздвигает на наших глазах полотно – в бесконечность пространства, в бесконечность времени!

И бесконечность времени и пространства продляет в вечность самим содержанием, интонацией и неиссякаемым источником главной из наших молитв, которая – единственно! – делает нас людьми: молитвой благодарения нашего ко Господу.

Пока совершается ежедневно Литургия на земле – мир стоит. Пока мы способны на молитву благодарения Господу – мы люди. И – боги! Хоть этой крошечной жертвой нашей мы можем приобщиться к Жертве Господа нашего!

Как светлы и человечны лица, души, сердца, Молитвой «соборно» (и не имеет никакого значения, что молитва та католическая!) соединенные. И лицо человеческое, и Девы Марии, получеловека-полубога-полуангела в католическом скульптурном изваянии, и деревянных изваяний надвратных.

Их «соборный» свет так и струится от шиловского полотна!

Вот такие чувства, видимо, и великий наш русский молитвенник Серафим Саровский переживал. Всю жизнь молился одной-единственной иконе Богоматери «Умиление», лучше всего нас на молитву благодарения пробуждающей. Душу самую закрытую и сердце самое окаменелое – умягчающей.

И как похожи они в своей человечности/богоподобии, лицо старого католика-молитвенника, лик Девы Марии и лики святых изваяний истории. И как уравнены они близостью «телесной» (Шилов подчеркнуто композиционно словно «уплотняет» фигуры полотна) и душевной.

Богоматерь и человек – пред Господом, пред Жертвой Распятого!

На первом, и крупном плане, шиловского полотна – в строгом соответствии с католической конфессиональной и традиционной концепцией! – Земная Женщина Дева Мария в богоподобном и ангелоподобном изваянии.

Сама гармония, сама вечная красота, само земное и божественное совершенство. С чудными золотыми кудрями, в венце богоизбранности и святости, с небесными голубыми глазами, она как раз сама Вечная Женственность и Вечная София. И – Вечная Жизнь! Она идеал женственности и совершенства, духовности и молитвенности, в строгом соответствии со всеми канонами католической конфессии.

Но как прав Александр Шилов в поразительно точной концептуально и эстетически беспроигрышной композиции своего полотна!

По сути, художником на картине восстановлена сфера «мирового всеединства»! Та, что кощунственно и недальновидно была разрушена и утрачена безбожным ХХ столетием. Трагическим столетием, которое встретило последний век второго тысячелетия – от Рождества Христова! – во всеоружии «выговоренной» Ницше, но вожделенной для всех «свободы»:

«Бог мертв», «Все позволено». И в опьянении такой «свободой» (не зная еще, что от свободы всего лишь крошечный шаг до «ужаса одиночества» и бездны отчуждения!) человек нового столетия «легко и непринужденно» усвоил свое «богоподобие» и «богоравенство». Он просто-напросто презрел Бога и от Него – отрекся. Отрекся – презрев! И это было совсем не то «призрение», коим Господь смотрит людей!..

Так вот на шиловском полотне сфера – восстановлена в полном объеме и во всех ее компонентах!

У нормальной Богосотворенной сферы мироздания строжайший порядок, строй и лад.

Есть Богоматерь – Земная Женщина. И потому ей особенное предназначение уготовано. Она «лестница», коею на землю Господь снисходит. Она – «между небом и землей». А потому самая верная наша «заступница и ходатаица» о нуждах наших пред Господом.

Есть человек – созданный Богом по образу и подобию Своему. А, значит, наделенный способностью творить! Это – много! Но – не более! Не для того тот творческий дар вручен человеку, чтобы человек (в гордыне своей презрев Бога!) претендовал на Его место во Вселенной, сладостно забывшись в атеистическом экстазе!

Так вот, на полотне Александра Шилова равновесие, строй и лад сферы – восстановлены. Все и все на своих местах!

Человек – да под Богом ходит! И место это – если человек способен под Богом ходить! – и высшее, и достойнейшее. Это самая верная возможность свой Богоданный талант творца сохранить, трудясь – развить. И человеком остаться!

Совершенство божественной бесплотности и земной плоти, которое всегда столь блистательно шиловский реализм передает, новое полотно утверждает и воссоздает достоверно и всеобъемлюще.

Картина «Молитва» брюлловски масштабна, величественна, колористически богата, точна и безукоризненна. Она вся исполнена в полнейшей цветовой гамме небесного и земного «всеединства».

Шилов часто в своих работах находит и использует необычные цвета.

Порой практически «лабораторно» соединяет основные цветовые варианты для того, чтобы повысить цветность используемой им гаммы. Иногда для того, чтобы получить новый цветовой нюанс, тон, «интонацию». Однако эффект, которого он достигает в цветовой палитре «Молитвы», не имеет аналогов даже и в его творчестве.

«Фоновые» цвета полотна потенцируются тем, что художник к фону «относит» и темное резное дерево католических скульптурных изваяний.

Такой «умноженный» фон создает необычайной красоты гамму - не земной, а небесной, поистине, - голубого цвета платья Девы Марии, цвета ее кожи, голубизны ее глаз. «Дышащий», живой, бесплотно-плотский образ Богородицы, безусловно, важнейший акцент полотна, который художником подчеркивается всеми имеющимися в его арсенале и мастерстве средствами.

И все же, несмотря на то, что композиционный центр полотна концептуально отведен особо почитаемой католическим культом Деве Марии, принципиально новым в картине Александра Шилова является изображение Распятого!

Шилов и до этой работы неоднократно писал Распятие Иисуса Христа.

Чаще как деталь фона, реже в качестве главного «персонажа» (например, блестяще выполненная «Неугасимая лампада» 2002 года). Принципиальная новизна образа Спасителя на картине 2008 года состоит в том, что здесь написано не деревянное изваяние Распятого. Плотское страдание Богочеловека, страдание и муки живого Иисуса происходят на наших глазах, длятся – перед нашим взором!

Деревянная фактура – у Креста. А у тела Распятого – живая «фактура»

живого в муках агонизирующего тела! Это живое тело и живое лицо Сына Бога Живаго – Единородного и Единосущного!

Наверное, это рискованный шаг для художника – пойти на подобное изображение Бога. Но риск и осознанный, и позволительный гению. Разве без этой глубины живого страдания живого Господа – Молитва – состоялась бы так, как она состоялась на картине Шилова?

Он ведь, наш Господь, так и продолжает страдать – за неиссякаемые грехи наши, за продолжающееся наше «презрение» Его… И тема страдания Божия вечна точно в той же мере, как вечна молитва благодарения, для которой – благодаря жертве Спасителя! – пробудились окаменевшие сердца людские. И этот принципиально новый акцент шиловской картины – вечное страдание Христа за нас! – может быть, самое главное в звучании картины.

Да будет оно услышано всеми, кто остановится перед новым произведением Художника!

Ведь шиловская «Молитва» - интимна и всемирна одновременно. То есть именно такова, какова есть молитва как духовная реальность! В душе рождается – чтобы в Мир Божий устремиться. А лучшая молитва та, которая рождается, когда мы Бога слышим. Тогда она прямо из мира Божия нашей души достигает. Вот тогда и сливается мир весь в священном и лучшем нашем человеческом устремлении и «делании»: «Да будет Воля Твоя!».

В конечном счете, именно это слияние всего и вся – и гада морского, и человека, и святых на иконоизваянных ликах католического иконостаса, и Богородицы – в едином порыве благодарения к Вечной Жертве и Вечной Муке Распятого возносимое, и есть главный «контрапункт» одного из последних по времени создания произведений Александра Максовича Шилова.

Услышать такой акцент в «духовной симфонии» Неба и Земли – не только Дар таланта Божия, но и Дар Благодати Господней, коею, безусловно, картина «Молитва» 2008 года благословлена.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Великой заслугой художника Александра Шилова является – и именно такая заслуга делает его великим художником нашего времени – возвращение человека.

Оно происходит (и блистательно состоялось!) на протяжении всей его творческой жизни и во всех исследованных нами направлениях и рубриках творчества. Именно эту сущностную доминанту художественного мира и метода Шилова мы старались обнаружить, выявить и аргументировать во всей нашей работе.

Однако есть ряд произведений, которые существуют как бы «поверх», вне всех аналитически выделяемых «рубрик». Ряд уникально краткий, самим художником в определенную систему он не слагается. Портреты данной серии особенные, они «дышат» по-особому.

Условно мы обозначили их «рубрикой» люди. В них явление человека наиболее полно, сущностно, совершенно, объемно и красиво.

Этот ряд выделяется «поверх» и вне всех конкретных и частных рубрик творчества потому, что по отношению к сути человека (онтологической, экзистенциальной, «сердечной») все исторические, идеологические, политические, профессиональные определения и ипостаси второстепенны и вторичны. Шилов просто и ясно понимает: главное, был бы человек хороший – остальное приложится. И обязательно прилагается… Эти картины поразительно трепетны и светлы. На них светлые люди явлены – вот они и светлы праздником встречи со светлыми людьми. И свет людей тех от полотен чудесно исходит – и на нас распространяется.

У этих произведений есть свои контексты в творчестве художника.

Например, «Хозяину земли» предшествовала картина 1975 года «Пастух», близкая по тональности и объему «человеческого» содержания. Однако именно такое сравнение очевидно обнаруживает принципиальную разницу произведений. Работа «Пастух» более частная, конкретная, рядом с тем глобальным содержанием, которое заключает в себе написанная всего четыре года спустя картина «Хозяин земли».

О трех предельно обобщающих произведениях мы и станем говорить, сознательно сузив предмет нашего анализа. Мы будем говорить о главном в шиловском творчестве. Главного, как показывает жизнь, много не бывает.

Потому оно и главное.

Мы рассмотрим в этом разделе три написанных в разные годы полотна.

Безусловный шиловском шедевр «В день рождения Ариши» (1981), самую «солнечную» картину Мастера «Хозяин земли» (1979) и блистательноклассический портрет «Народного артиста СССР Георгия Жженова» (2003).

Таков избранный нами трепетный и чудесный ряд чудесного шиловского искусства. Он лучше всего выявляет и объясняет истоки самой живописи Александра Шилова - ее «человеческую» природу. Живопись Шилова бездонная, светлая, бессмертная, нежная – как сама человеческая душа!

Всегда ли мы, люди, знаем о себе, что душа наша светлая, нежная, бессмертная? Художник знает, и из этого исходит в своем взгляде на человека. И потому нам нас лучших – открывает! В этом, в конечном счете, и заключается смысл искусства. Лучшее в человеке открыть и возвысить человека до лучшего себя – более человеческого и более божеского!

«Познай, где свет, - поймешь, где тьма»! Ключ к познанию человеческой души – Александр Шилов хорошо знает и великолепно ключом тем владеет! – один: любовь к человеку. Иных – нет! Он и пишет на этих трех полотнах – человека и свою любовь к человеку.

Если бы потребовалось нарисовать – явить материально! – образ любви, то в ином варианте, чем картина Александра Шилова 1981 года «В день рождения Ариши», воплощение такого замысла не могло бы состояться.

Все, как всегда, просто.

Просто он (его имени нет, есть имя его Ариши: все остальное второстепенно) сидит на празднике, на Дне рождения своей Ариши. Вот, собственно, и все. И есть на том празднике все.

Стол праздничный – есть. Стопочка граненная с водочкой в руке.

Правда, от нее он, кажется, и не пригубил. Чугунок будущего праздничного обеда дожидается своего часа. Правда, дрова в печке пока так и не зажжены… Есть главное. Есть он – и его Ариша. Ее-то давно уже нет: быт давно устойчиво-холостяцкий. А главное все-таки – несмотря ни на что! – есть.

Есть любовь.

Есть его любовь к Арише. Что ж поделаешь, что ее давно уже нет.

Любовь – есть.

«Вечную молодость» вечной любви ваял Роден. Вечную любовь, «убиенную», оплакивал Шекспир. Высочайшие трагедии и патетические «славы» любви – мировая культура создала!

А чтобы вот так. В простой из простых деревенской избе. У холостяцки неухоженной и неумелой мужской готовкой прочно залитой печи. За рюмочкой, с вечной сострадалицей, с водочкой русской. У седого-седого, простого-простого русского мужичка, вдовца, любовь вечную высмотреть!

Это только Шилову под силу!

Похоже, для картин этих о людях он даже краски особенные «изобретает», не найдя нужной в небедном арсенале уже имеющихся. Какие оттенки и нюансы единой колористической гаммы шиловские цвета несут в себе! Седина (бело-голубоватая, красивая), рубашка свежевыстиранная к празднику (белая она или голубая? или так тщательно постирана и помужски – празднично! – старательно подсинена деревенской синькой тех лет?). И из той же гаммы цветовой – глаза незабудковые… В «чистом виде» в природе цвета такие, похоже, и не встретишь. А на картине Шилова они есть. И они – цвет самой чистоты. Они «цвет»

чистейшей любви человеческой. Они цвет нежности, из сердца струящейся.

Они цвет «незабудковой» памяти русской. Цветочки те увидишь – и все-все вспомнишь, все отзовется, все в душе прозвенит чудным звоном, из любой «дали» временной возвращающимся. Этот чудный (практически «авторский»!) шиловский голубой, и цвет памяти, и цвет тоски, и цвет светлых воспоминаний.

Вот и он на картине – не оплакивает свою Аришу (за столько лет сколько раз оплакал уже!). Он светло помнит. Светло-светло – помнит! И «светлая память» и «вечная любовь» в глазах тех незабудковых и светится.

Светлые, любящие, святые «человеческие» глаза – «просто» человека!

Не белено в комнате давно-давно. Огородик сам обихаживает: ногти «земляные». Обшлага рукавов рубашки заштопать да обметать некому. А мужик хороший, сердечный, простой, работящий, честный! Нашлось бы кому – такого обиходить… Нашлось бы, если бы не Ариша. Если бы – не любовь вечная.

Оказывается, она и так вот может выглядеть.

Не только в «отелловском» «борении страстей» жжет и губит. Не только в «печальной повести» Ромео и Джульетты трепещет. А просто вот так, по-человечески, оказывается, она тоже – существует!

«Просто людей» ведь гораздо больше на свете, чем Ромео и Джульетт.

И мир стоит, и мир держится не экзотическими «случаями любви»

роденовско-шекспировскими. Мир стоит и держится вот такой «человеческой» любовью, вечной любовью – его и его Ариши!

Глядя на шиловскую картину, так явственно понимаешь, что не только он Аришу любит. Она его тоже «оттуда» любит, откуда любить вроде бы даже и невозможно! Но когда любовь вечная – возможно. И даже необходимо. Это и есть любовь. Слияние душ, сердец, памяти. Неразрывно и навсегда. И, в конечном счете, один раз в жизни. Браки ведь не на земле – на небесах свершаются. Кажется, только – единожды… Нет, Александр Шилов в своем портрете «вечной любви» не последовал ни одному образцу «высокого» мирового искусства. А вот в «песенной» русской душе его века этот сюжет имеет свои прямые «отзвуки».

У М.Исаковского прозвучит - «Враги сожгли родную хату…», у А.Твардовского в «Доме у дороги».

Но то были – судьбы солдатские, дороги – военные. И притулиться тем «странникам» войны не к чему было: «враги сожгли родную хату…».

На шиловском портрете даже этой внешней драматизации судьбы его героя нет. Все просто, потому что, в конечном счете, все по «закону Божию».

А по нему все – когда-нибудь кончается. Сроки только неизвестны.

Вот и у героя картины – и дом есть. И печка. И стопочка водки. И рубашка свежевыстиранная.

Ариши только нет. А День ее рождения – есть. Навсегда есть. На его век есть - а, значит, - на-вечно… Портрет любви ведь вечной – Шилов написал.

… А еще в его глазах – вина. Вечная вина всех, кто остался здесь, перед теми, кто ушел… И только до тех пор, пока эта вина в сердцах и глазах наших есть, мы – люди.

Даже у Александра Шилова, совершеннейшего мастера технического и сущностного «освещения» его полотен, картина 1979 года «Хозяин земли»

редкая, если не единственная в своем роде. Столь это «светоносная» и столь «гелиоцентрическая» работа.

Свет поистине бескрайний. Солнце заливает все внешнее и внутреннее пространство полотна. Весь «белый свет» и всю душу человеческую – и «хозяина земли», и зрителя!

Солнце – в особом отсвете далекого облака на безоблачно-солнечном небе. Солнце – в каждой «клеточке» родной земли. В травушке изумрудной, в редких кустарниках среднерусской лесостепи, даже легчайшую полуденную тень не бросающих. Солнце – на отсветах разогретой жаром косы, на «тучной» одежде хлебороба. Только в ней и можно хоть немного скрыться от безудержно палящего зноя в пору «жестоко-ласковых» июльских полевых работ на селе.

Но главный «эпицентр» солнца и главная точка его притяжения - лицо хлебороба, руки жнеца. По сути, это еще одно «солнце» на шиловской картине!

Лицо хлебороба и является и главным концептуальным, композиционным и цветовым акцентом полотна, и главной его психологической загадкой. Он щурится, «хозяин земли», от лучей обжигающего Светила. И морщины его - многовековые! - непередаваемо глубоки. Не только его они, но и предков его, землепашцев и хлеборобов. С ними на селе, кажется, и рождаются, а уж в мир иной уходят, от них не избавившись, несомненно. И за них, за трудовые морщины опаленного солнцем труженика, Там – многое прощается!

И в этих морщинах, хоть как-то защищающих глаза от зноя, столько покоя и улыбчивости. Хлеба на славу – урожай будет. А, значит, «живот»/жизнь - будет. Как же на селе буквально значение этих слов! И столько радости: труд многодневный не напрасен. И столько надежды: хлеб – всему голова, и в сельском доме, и во всей жизни! И столько – любви.

В 70-80-е годы Александр Шилов часто пишет это сокровеннейшее человеческое чувство – любовь. Об истинной любви ведь не трубят на всех перекрестках. Истинная любовь не слова и не клятвы. Любовь неложная – дело и делание.

И как просто и незамысловато – и единственно правильно! – на селе эту любовь бессловесную понимают и выражают.

Просто, от зари первой до зари последней – жнут, пашут, сеют. Изо дня в день. Из года в год. Из века в век. И плодоношение земли милой – воспринимают. Как роды воспринимают - бережно, ласково и строго. И обихаживают землю-мать, землю-кормилицу. Землю, самую большую и самую «невысказанную» любовь человеческую, берегут, лелеют, ласкают и нежат.

Слова, мною написанные, может быть, из слишком высокого романтически-лирического лексикона. Но именно они и составляют суть и содержание самого общепринятого в деревне (прежней, истинной, русской!) синонима к слову «любовь». Так – жалеют.

Так жалеют женщину и землю. Обе – роженицы. Обе без хозяинамужчины на муку (пусть и глубоко-глубоко упрятанную) обречены. Обе – в жалости-заботе нуждаются. А уж если встретят хозяина своего настоящего, неленивого да искреннего, такой любовью ответят, о какой никакая «мировая культура» и не догадается.

И на картине Александра Шилова это именно он, Хозяин земли.

Единственный в своем роде, русский хозяин земли. Не встречающийся ни в каком ином уголке мира, хозяин русской земли.

И мужчина: заботник, жалельщик, труженик. И вот какая она, землица его, чудная, дивная, «светло светлая, украсно украшенная» («Слово о погибели русской земли» такими словами ее славило в Средневековье нашем поэтичнейшем!), любушка его, им выпестованная и ухоженная, обласканная и вынянченная. И не только Солнцем, но его добротой и добрым сердцем его, словно солнцем, освещенная.

В основе шиловского мира, к какой бы грани его мы ни обратились, лежит самое главное и единственное животворящее чувство – любовь!

Александру Шилову чуждо «внешнее оформление» коренных «жизнестроительных» понятий и категорий, таких, как любовь, патриотизм, верность, вера. Он сторонится их «изреченности»: «мысль изреченная есть ложь». Да и как их выговоришь, не растратив сути и ее не исказив?

Но как же они убедительны, и достоверны, и «объемны», и жизненны, когда вот так, материально ощутимо, на полотно Мастером «переложены».

Александру Шилову дан редкий дар и уникальная возможность. Не растрачивая суть и глубинность понятий, не по «названиям» и не по «этикеткам», а в конкретных лицах и в судьбах конкретных людей эти понятия «написать».

Есть ли произведение, где более ощутимо, более «эмпирично», и именно потому наиболее достоверно, такой «диалог любви» был бы написан?

«Диалог любви» - «хозяина земли» и его главной «жалельницы» и главной кормилицы, его земли.

Может быть, где-то и есть. Но то, что удалось Александру Шилову, так хорошо, так проникновенно, так чисто и свято, что невольное сомнение зародится. А есть ли все же другое, равное этому, произведение об их любви – Земли и ее Хозяина?

И третья часть условно сформированной нами трилогии под общим названием «Возвращение человека», а под «этическим» названием «Люди», портрет 2003 года «Народного артиста СССР Георгия Жженова».

Именно эта работа подтверждает: персонажи созданного нашей волей небольшого, но столь замечательного «итогового» цикла, существуют вне и «поверх» всех общественных, идеологических, профессиональных и прочих «определений». Они прежде всего люди. Очень хорошие люди. А остальное – приложится. И – прилагается… Портрет Георгия Жженова и красив, и гармоничен, и классически завершен, и классически совершенен. Полное соответствие изображенному на нем человеку.

Человеку, прежде всего. Потом – Народному артисту, потом – человеку трудной судьбы, потом – гражданину.

Совершенство и свет, от полотна исходящий, это свет золотого сердца человеческого. Есть ли на земле свет более чудесный и столь же мощно проникающий во «встречное» сердце! Воплощение золотого сердца человека – «сверхзадача» автора картины. Символом и метафорой его для художника Александра Шилова и становится артист Георгий Жженов.

Случайно ли? Нет.

И в теме мастерства, и в портретах «собратьев по цеху» к 2000-м годам, как мы имели возможность убедиться, все более актуальным и ценимым для Александра Шилова становится «комплекс» человеческих качеств: доброе сердце, мудрость, душевный свет, человечность. Все более художник убеждается: эти качества краеугольный камень и жизни человеческой, и бытия вообще.

Комплекс «человеческих качеств» и венчает, и становится кульминацией данного сюжета во всем шиловском творчестве, портрет Георгия Жженова. Он подводит итог, таким образом, внутренним нравственным и эстетическим исканиям самого Мастера.

Однако сокровенно присутствует и еще одна причина точного выбора Г.Жженова в качестве и «на роль» образа-символа «золотого сердца», столь превосходно материализованного в портрете артиста. Мне трудно судить, насколько сам художник этот мотив осознает, и в какой мере им руководствовался при выборе «натуры».

Культура русского Средневековья сформировала один из самых «неопровержимых» идеалов нашего национального этического кодекса – культ мученика. Не случайно первыми русскими канонизированными святыми и стали обретшие мученический венец святости своими земными страданиями молодые князья Борис и Глеб. Впоследствии типология русского житийного жанра расширится житием преподобническим и житием княжеским, прославляющими соответствующие им типы святых. Но первый, и «всенародно» русичам полюбившийся тип мученика, на долгие века определил и самую теплую любовь к мученическому житию.

Не без «вмешательства» этой традиции и ею сформированной этической доминанты в национальном русском менталитете столь органично на Руси прижились и стали истинным «правилом веры» и многие другие мученики и страстотерпцы: от Георгия Победоносца до Веры, Надежды, Любови и матери их Софии… И не без воздействия той же традиции и сформированной именно ею жажды святости в этически-религиозной программе Ф.М.Достоевского возник знаменитый (и активно советской идеологией разоблачаемый!) культ страдания. По сути, возникла новая историческая «модель» ментальной доминанты русского характера – мученичества.

Увидев завершенную работу Александра Шилова, Георгий Жженов потрясен был тем, насколько точно и достоверно художником «прочитана» и воплощена в портрете его судьба!

Так вот, судьба Человека ХХ века это и есть пример и образец судьбы русского «мученика», страстотерпца. А что есть, если не страдания и мученичество, советские концлагеря? Что есть, если не мученичество и «страстотерпие», то презрение, якобы, всенародное, которое являлось потом «венцом мученичества» на долгие и долгие годы в судьбах ему подобных.

«Клеймо презрения» и стало в ХХ веке точнейшим «историческим аналогом» и синонимом «венца мученика»!..

Михаил Шолохов свою «Судьбу человека» как раз ведь об одном из вариантов «культа страдания» в ХХ столетии и написал. А вывод, который прозвучал из этого уникального шолоховского рассказа-эпопеи, потряс в канун 1957 года весь мир (рассказ был опубликован в газете «Правда» от декабря 1956 года – 1 января 1957 года).

Если человек (русский человек!), пройдя все муки ада, «рукотворно»

изобретенные «цивилизованным» фашизмом для морального, прежде всего, уничтожения человека, остался человеком (сына берет, чтобы взрастить и человеком сделать!), то какова цена этому человеку! Из чего же сердце человека этого «выплавлено», если не из золота, притом, высшей из известных на свете проб. Добавлю, и какова цена таланту человеческому и писательскому Михаила Шолохова, если так увидел человека. Веря в то, что добро и только добро – основа и суть человека!

И какова цена вере в человека и добрую его основу и суть художника Александра Шилова. Ведь в портрете Георгия Жженова он и написал не только портрет конкретной личности. И даже не только судьбу его трагическую. И уж тем более, не только портрет Народного артиста СССР.

Все это в работе, безусловно, присутствует. Но ведь, по сути, через образ артиста он материализовал – и воплотил на холсте! – главную ценность на земле: золотое сердце человека! Именно так, и не менее!

В его герое особенное достоинство и профессиональная «выправка» в умении «держать форму» в любом состоянии и возрасте. Но как хороша эта естественность и органичность, и талант редкий – быть самим собой. Они «поверх» профессионализма и навыка проступают! И – благородство седины, и – изящество внешнего «антуража» артиста и просто интеллигентного человека.

И сколь великолепно колористическое, предельно простое, лаконичное, и необычайно богатое, решение этого полотна. Просто, строгий «черный в синеву» костюм. Просто, богатейший в переходах и светотеневой тонировке «классический» зеленый фон, свойственный работам Шилова последних лет.

Практически ведь и никаких цветовых акцентов, и доминант особенных, нет.

Все это было бы на таком портрете «вымышленной правдой» и «изыском» перед «невымышленной правдой» этого лица и этих глаз. Они главный и единственный акцент и доминанта шиловского полотна. И вот в глазах – все!

И та самая судьба, мученика и страстотерпца века ХХ. И боль, и горечь, и страдание. Так и не высказанные - ни в жизни, ни в ролях его, ни в его славе. И – Боже мой! – какая чистота и какая красота лица. Лика этого! И какой свет. Свет золотого сердца. Свет добра, доброты, человечности!

Сколь бы ни был поруган Ф.Достоевский идеологически чуждым ему столетием, вот оно, свидетельство правоты его, наглядное. Страдание – путь к очищению человека. Путь к нравственному совершенству.

А есть ли они, иные пути, взрастить в себе золотое сердце? Не знаю. Но еще одна составляющая «золотого сердца» на шиловском портрете Георгия Жженова явственно просматривается. Сострадание. В этом высшая суть жизни и состоит. Только исстрадавшееся сердце – способно сострадать!

Потому и золотое! Золотое – значит, человечное.

В веке ХУШ, стоя у истоков новой русской литературы, Н.М.Карамзин сформулировал чудесный завет на все времена: «Имей сердце, имей душу – и во все времена будешь человеком». Такого человека, счастливо встретив в своем времени, Александр Шилов и написал. Блистательно и по-человечески!

Ряд этих основных шиловских работ, сформированный нами в условный «этический» цикл «Люди», предельно лаконичен: всего три. Объем высказанного в них, колоссален. Да и может ли – и нужно ли им быть – большего числа? Сказано – все.

А что еще человеку нужно, чтобы быть человеком. И чтобы быть счастливым человеком?

Любовь. Дом. Память. Своя Земля. Быть на ней Хозяином. Иметь золотое сердце. А больше – ничего и не нужно.

«Царство Божие внутри нас». Счастье земное мы строим сами – нашей человечностью. Остальное, может быть, приложится. Или не приложится. Но без этих «базовых» величин и вечных ценностей жизни и духа - не будет ни счастья, ни самого человека. Истина непреложная.

Об этом Александр Шилов и напоминает, и предупреждает, возвращая человека. Возвращая нас – нам…

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. ГЕНИАЛЬНОЕ - ПРОСТО.

Александр Шилов создал свой Мир. Мир абсолютно неповторимый, оригинальный, самобытный и самоценный.

Судить об этом мире полностью можно даже по неполному ряду работ:

в активном экспонировании в Галерее на Знаменке выставлено примерно – 400 работ (из более 800).

Тем более неожиданно и существенно, что мир цельный (точная модель жизни, бытия и человека в нем) создан Шиловым практически одним жанром - жанром портрета. Глубина проникновения в суть бытия почти недоступная человеческому глазу и разуму.

Но ведь Иммануил Кант и писал, что гении могут появляться только в художественном творчестве. Только им дано воспринять и передать мир как целое. В частном – отразить все.

Достичь невероятной глубины и объемности бытия через один доминирующий в творчестве жанр доступно стало лишь потому, что в центре шиловского мира стоит человек. На мир художник смотрит через человека. Пишет о человеке. Все, что делает, делает для человека, ради человека.

И именно отсюда такая несуетность, прочность, подлинность, честность созданного им мира.

Оказывается, чтобы мир понять и выразить, не о многом надо писать, а о главном. Не дробить мир на его «этюды», а собирать их воедино! Тем более, в наше время, в кое, поистине, настала пора «собирать камни, а не разбрасывать их»!

И соберем те разбросанные веком катастроф «камни» обязательно, если «возвратим» в мир человека. Если вернемся к единственно нормальной «человеко-божеской» морали: все для человека, все – ради человека! Не на словах – на деле… Шилов и показывает, как это делается.

Дар Шилова, в числе прочих его составляющих, включает способность главное безошибочно обнаружить, и через него смотреть на все остальное.

Дар редкий и поистине Божественный. И им, прежде всего, мир шиловский, приближающий нас к самой сути бытия, и создан!

Александр Шилов создал свой Мир, оригинальный, неповторимый, многогранный и – очень красивый.

Шилов построил свой Дом в искусстве. И этот Дом не только Галерея на Знаменке.

Настоящий Дом созидается – и лишь тогда его удается построить! когда в нем царят любовь, справедливость, мир. Они и положены в основание уникального шиловского Дома в искусстве.

А еще в основе этого Дома фундамент, прочнее которого нет ничего на свете. Нормальная, правильная человеческая нравственность. В основе этого Дома – всего лишь! – человеческая мораль.

Но мораль – именно человеческая. Человеческая мораль это не лицемерие перед человеком, не заигрывание с ним и не заискивание перед ним, не конформистские ужимки для завоевания своего верного «электората»

в культуре.

Человеческая мораль это правда. Правда – всегда проста. И именно потому, в конечном счете, она всегда единственная. «Истин» бывает много, правда одна.

Так вот, Александр Шилов сохранил бесценный для нашего времени дар – чувствовать правду. Видеть вещи такими, как они есть. Называть их так, как они называются «от рождения».

Черное он называет черным, белое белым. Тьму он называет тьмой. И именно потому сохранил уникальную способность: мир видеть – «через»

свет. «Познай, где свет, - поймешь, где тьма»!

Беду он назовет бедой, трагедию – трагедией. Бессовестность нашу – на языке «цивилизованного общения» «общественным мнением» часто называется! – именно так и поименует: бессовестностью. А когда художник на такой шаг способен, он становится совестью своего народа. Так всегда было в русской культуре.

Так ведь зато Шилову ведомо и что такое любовь, что такое красота, что есть – чудо мира Божия!

И женщину – он назовет женщиной. И по этой первозданной шкале ценностей и «гендерных ролей», как модно нынче говаривать, будет ей свои немалые требования предъявлять. Мужчину – мужчиной назовет. И напишет на портретах настоящего мужчину! И ему напомнит об изначальности таких понятий, как честь, доблесть, отвага, долг.

В его живописи нет модных ныне гермафродитов и людей «нетрадиционных ориентаций». Есть – мужчины и женщины. И есть те первозданные родовые роли, кои Бог определил для мужчины и женщины, мир созидая.

Он ничего не «дробит» в Мире своем, пробиваясь и пробиваясь – к библейской изначальности всего сущего.

Краеугольный камень Дома его, подчеркну, Правда. Она, и только она.

Не суррогат, коим мы любим и привыкли ее подменять, а именно, Правда!

Правда проста, как сама – так мудро устроенная Богом! – жизнь!

Шилов с первого своего «творческого» и до сего дня Правде и следует.

Редкая в наши дни верность! За это и для того, чтобы его к Правде допустить (это ведь заслужить надо!) Бог и направил его «дорогой великих мастеров».

Путем труднейшим, но единственно к Правде приводящим. Им – Шилов и идет.

А еще Бог ему многое позволил и на многое благословил. Прежде всего, быть самим собой. А это, без сомнения, один из высших даров Бога человеку!

Шилов, «он разный», говорят. Отвечу, Шилов – он настоящий. И – очень большой.

Судить человека (и талант!) надо только по главному, умея это главное из преходящего выделить! Лишь такая оценка достойная нас, людей, «мера».

И народ так хорошо все понимает. Глас народа – глас Божий. Слава Богу, такой «шкале мудрости» в оценке творчества Александра Максовича Шилова народ и следует. Идет и идет в чудный Дом и Мир на Знаменке… Народ шкале мудрости следует, здраво возвышаясь над интеллигентски-богемными экивоками. Возвышаясь – к сути и истине.

А истина о Шилове тоже на удивление проста. Не будет ни преувеличением, ни метафорой сказать на заре третьего тысячелетия: в сегодняшней нашей культуре «Шилов – наше все».

Александр Шилов, возвратив «веку» человека в своей живописи, возвращает нас – нам. Возвращает нас к норме (не сорокинской, слава Богу!). К норме человеческой и божественной. Это одно и то же, в конечном счете.

Редкому исследователю дано высшее счастье: осмыслить чудо истинного и чистого таланта и своему современнику, живому и здравствующему творцу, сказать (доказав анализом творчества!), что он гений. Мне – такое счастье дано.

Дано еще и для того, чтобы всем научным, исследовательским строем и, надеюсь, ладом моей книги, во всех поселить уверенность: в Шилове народ не ошибается! А остальным к гласу народа, а, значит, гласу Божиему – надо просто присоединиться!

Просто – прийти в Галерею. Просто – всмотреться в картины. Просто – душу свою ими очистить. Просто – высокое покаяние пережить. Просто – озариться: светом Любви, Красоты, Добра.

«Познай, где свет, - поймешь, где тьма»!

Просто, из Галереи Александра Шилова, Дома Шилова, Мира Шилова - выйти другим человеком. Более Божиим и более «человеческим».

Все хорошее, настоящее, правдивое просто.

И гениальное – просто.

Издательство ООО «ПКЦ Альтекс»

Издательская лицензия ЛР № 065802 от 09.04. Подписано в печать 10.10. Формат 60х90 1/16. Усл. п. л. 17, Отпечатано в типографии ООО «Мультипринт»

121357, г. Москва, ул. Верейская, д. 29.

Тел.: 998-71-71; 638-45-55;411-96- multiprint@mail/ru www.k-multiprint.ru