«Лингвокультурные антиномии в русских и литовских паремиях ...»

Семантический минимум оппозиции определен в толковом словаре В.И.Даля, автор дает следующее толкование лексемы трезвый: «трезвеный, тверезый, читый, непьяный, нехмельной; | вообще воздержный в напитках, непьющий и неупивающийся», к лексеме пьяница подбирает ряд синонимов – «пьянюга, пьянюжка, пьянчуга, пьюша, винопийца, пропойца».

Ключевыми репрезентантами данной оппозиции в паремиях русского и литовского языков являются лексемы трезвый/blaivus, трезвость/ blaivyst - пьяный / girtas, пьянство / girtyb, пьянствовать / girtuokliauti, пьяница / girtuoklis.

Особо следует отметить асимметричность структуры анализируемого бинома, поскольку моном «трезвость» обладает нименьшей номинативной плотностью и выражен незначительным фондом паремий русского и литовского языков, в отличие от монома «пьянство», который подробно квалифицирован в обеих лингвокультурах.

Внутри монома «трезвость» нами выделены следующие два СМ:

аксиологический СМ «позитивное отношение», указывающий на трезвость как положительное человеческое качество, позволяющее сохранить свое человеческое достоинство и налаживать добрые взаимоотношения с окружающими; данный СМ широко представлен русскими паремиями, в литовской паремике найден единичный пример: Лучше пряничать (быть сластоежкой), чем бражничать; Не пьет, а с добрыми людьми знается;

Душа дороже ковша; Пей воду, вода не смутит ума; Вода не замутит экзистенциальный СМ «сложности трезвой жизни», репрезентирующий отсутствие взаимопонимания у непьющего человека в окружении людей пьющих; литовская паремика активно иллюстрирует данный СМ, в рассматриваемом материале найден единичный пример русской паремии:

Хмель в компанию принимает, а непьющего никто не знает; Blaivus tarp girt kaip sinas tarp kiauli (Трезвый среди пьяных как гусак среди свиней);

Lieuvio sauso nieks neklauso (Сухого языка никто не слышит); Blaivus nepritinka prie girt (Трезвый не годен для пьяных); Anyki parakvijoj blaivyst ydjo, pakol ger kunig turjo (В Аникщайском приходе трезвость цвела, пока был хороший священник).

Моном «пьянство» представлен значительно большим количеством значительным резонансом данной проблемы в разных сферах личной и общественной жизни. «Во все времена пьянство было весьма болезненной проблемой, поскольку употребление алкоголя – одна из самых старых привычек общества – стало причиной несчастий, материального и духовного падения человека» (Katien 2011: 112).

представленные в русских и литовских паремиях. Поведенческие субмономы:

– СМ «женское пьянство». В исследованных паремиях не были отмечены единицы, подчеркивающие гендерный признак мужского пьянства, однако в русском и литовском языках значителен пласт паремий о женском пьянстве, которое в народном сознании выглядит гораздо более отвратительным: Бредет Татьяна недобре пьяна; Испила кума бражки, да и хватилась рубашки; Не дело пьяной бабе коров доить; Нет такого зелья, как жена (баба) с похмелья; Пьяная баба свиньям прибава; Муж пьет - полдома горит; жена пьет - весь дом горит; Kiaul kda, boba girta ir ydas ubagas tai netinkami dalykai (Тощая свинья, пьяная баба и нищий еврей – это непотребные вещи); Girta moteris ir u velni bjauresn (Пьяная женщина страшнее дьявола); Ar girta boba, ar velnias – tas pats (Пьяная баба или черт – одно и то же); Girtas vyras – kvailyb, girta boba – baisyb (Пьяный мужчина – дурость, пьяная баба – ужас); Merga girta ar kat pasiutus – lygu (Девка пьяная или кошка бешеная – одно и то же);

– СМ «пьяное поведение» репрезентирует признаки неадекватного, агрессивного поведения пьяницы: В ковшичке не стало, к ретиву сердцу пристало; Где ни напьется, тут и подерется; Как не уймется от питья, не уйдет от битья; Мужик год не пьет, два не пьет, а бес прорвет – все пропьет; Напьется, так с царями дерется, а проспится, так и курицы боится; Kai girtas paada, velnias juokiasi (Когда пьяный обещает, черт смется); Girto paadai tik kvail diugina (Обещания пьяного только дурака радуют); Girtuoklis karemoj ponas, namie tonas (Пьяница в корчме господин, а дома сатана); Buiuodamas stikliuk, prarasi arkliuk (Целуя рюмочку, потеряешь коня); Geriau tv umuti, nekaip rk ipilti (Лучше отца убить, чем чарку вылить); Piktas girtas kaip raganos pirtas (Злой пьяница как ведьмин палец) – в одном из объяснений семантики данной паремии сказано: «Высказывание основано на убеждении, что один палец ведьмы, волшебницы женского рода, содержит в себе столько злой силы, сколько есть в пьянице» (Jasinait 2010: 211);

– СМ «обычность пьянства» указывает на пьянство как привычную реалию, это некая норма существования, которую не оценивают с точки зрения морали, а принимают как факт, поведение пьяницы также оценивается как обыденное, привычное: Муж пьяница, да жена красавица – все хорошо!;

Не пригож, да во хмелю угож; Не богатый пиво варит, тороватый; В кабаке родился, в вине крестился; Пить пей, только дело разумей; На радости выпить, а горе запить; Тит, иди молотить горох! - Брюхо болит.Тит, иди вино пить! Бабенка, подай шубенку!; варианты говорит то, что трезвый думает); Kas negirtam galvoje, tas girtam ant lieuvio (Что у трезвого в голове, то у пьяного на языке); Girtas iplepjo, k blaivus paslpt norjo (Пьяный выболтал то, что трезвый спрятать хотел); Girtas plepjo, k blaivus galvoj turjo (Пьяный болтал то, что у трезвого было в голове); Girtuoklis nort, kad ups arielka tekt (Пьяница хотел бы, чтобы текли реки горилки); Degtin tegul geria velniai, o mes gersim al (Водку пусть пьют черти, а мы будем пить пиво).

Аддитивные субмономы включают:

– СМ «пьянство и семья», подчеркивающий, что пьяница обрекает свою семью на страдания, несет разлад в семейные отношения: Сам пьян, а дети голодны; Иван пьян гуляет, а Марья с голоду помирает; У нашего Куприяна все дети пьяны; Муж пьет, а жена горшки бьет; Geriau lig mirties mergaut, negu girtuokliui tarnaut (Лучше до смерти быть в девках, чем прислуживать пьянице); Su pletkininke nekalbsi, su girtuokliu negyvensi (Со сплетником не будешь разговаривать, с пьяницей не будешь жить);

Girtuokliui sava mona visada negera (Пьянице своя жена всегда плоха);

Meiliais sutiko odeliais kaip girt vyr mona su vaikeliais (Встретили ласковыми словами, как пьяного мужа жена с детками). В состав данного СМ нами включаются также примеры, содержащие советы жене по поведению с пьяным мужем или отражающие психологию такой женщины, причем данная группа примеров зафиксирована только в литовском фонде: Girtam pamoksl nesakyk, bet geriau lovon paguldyk (Пьяному нравоучений не читай, лучше в кровать положи); Nesibark ant vyro, kai pareina girtas, bet bark, kai isipagiriojs (Не ругай мужа, когда приходит пьяный, но ругай, когда протрезвеет); Girt barsi be naudos,tik susilauksi bdos (Пьяного ругать без пользы, только дождешься беды); Nors girtuoklis, bet vis tik savas velnias (Хоть и пьяница, но вс же свой чрт).

материальным благосостоянием: Запили заплатки, загуляли лоскутки;

Запьем, так избу запрем; а что в избе, в кабак снесем; Елка (т. е. кабак) лучше метлы дом подметет; Напьется - решетом деньги меряет;

проспится - не на что решета купить; Кабы не дырка во рту, так бы в золоте ходил; Пропойное рыло вконец разорило; Не мокра бы губка, была б и шубка; Girtyb bd pridaro, danai ir ubagauti ivaro (Пьянство приносит беду, часто и нищенствовать выгоняет); Girto turtai ant lieuvio galo (Богатство пьяного на конце языка); Kas girtybje rgsta, tam duonos trksta (Кто в пьянстве живет, тому хлеба не хватает); Girtuoklis u degtin palieka pinigin (Пьяница за водку оставляет кошелк); Girtuoklio gerkl ir trobas praryja (Глотка пьяницы и избы проглатывает); Jei tvas prageria arkl, snus – veim (Если отец пропивает коня, сын – тележку);

злоупотребления алкоголем с отсутствием или недостатком ума: Выпьешь много вина, так поубавится ума; Вино с разумом не ладит; Дали вина, так и стал без ума; Не жаль вина - жаль ума; Дурацкую голову и хмель не берет; В глупую голову и хмель не лезет; Пьян да глуп, так больше бьют; Чарка вина прибавит ума; Полно пить, пора ум копить; Degtin trob - protas laukan (Водка в избу – ум наружу); Pasisveikinsi su degtine, atsisveikinsi su protu (Поздороваешься с водкой – попрощаешься с умом).

результирующие и квалитативные субмономы.

Аксиологические субмономы репрезентируют противоложные характеристики рассматриваемого монома. СМ «негативное качество»

выражает негативно маркированную народную точку зрения на пьянство и его отрицательные проявления: Руки золотые, а горло погано; Вино уму не товарищ; Хмель не вода – человеку беда; Вино вину творит; Artojas dainuoja, o girtuoklis dejuoja (Пахарь поет, а пьяница стонет); Tingin paraginsi, miegant paadinsi, o girtuoklio niekaip neprinekinsi (Лентяя поругаешь, спящего разбудишь, а пьяницу никак не уговоришь); Girtuoklis neturi tvyns (У пьяного нет родины); Girtyb – bd daugyb (Пьянство – много бед). СМ «положительное качество», напротив, выражает признаки позитивной оценки употребления алкоголя, являющегося катализатором веселья и дающего ощущение полноты жизни и праздника, пьяница даже Богу угоден; СМ наиболее репрезентативен в русском и литовском фондах и ярко иллюстрируют противоречивость наивной картины мира: Глядя на пиво, и плясать хорошо; Когда пир, тогда и песни; Пьяного да малого бог бережет;

Пьяного Бог бережт; Водка – лучшее лекарство; Пьян да умн – два угодия в нм; Не пить, так на свете не жить; Вино пляске брат; Пьяный пьет, себя веселит; Корчма невысока, да дорожка весела; Сегодня пьян - не велик изъян; Пьяница проспится - к делу годится; Где винцо, тут и праздничек (тут и гостьба); Arbat gersiu - namus pargersiu, degtin gersiu - gerai gyvensiu (Чай пить – дом пропить, водку пить – лучше жить); Girtas vargus pamirta (Пьяный беды забывает); Pasigriau, pasilinksminojau – visus savo vargelius umirau; isimiegojau, isipagiriojau – visi vargai paaly (Напился, повеселился – все свои беды забыл; выспался – все беды под боком). В русском языке встретился единичный пример сочувственного отношения к человеку в состоянии опьянения или похмелья: Не жаль молодца ни битого, ни раненого, а жаль молодца похмельного.

Результирующий СМ «последствия» репрезентирует результаты вредной привычки прежде всего для самого пьющего человека: Стаканчики да рюмочки доведут до сумочки; Кто много пьт вина, у того за спиной тюрьма; Пьяным спознаться – с честью расстаться; Кума не бити – пива не пити; Не всякому Савелью веселое похмелье; Degtin ir alus gimdo vargus (Водка и пиво рождают беды); Degtin trob – protas laukan (Водка в избу – ум наружу); Kas jaunatvje baliavoja, tas senatvje unio bdoje nakvoja (Кто в молодости веселится, тот в старости в собачьей будке ночует); Girtuoklio meil mirtimi dvokia (Любовь пьяницы пахнет смертью); Girtam ir oka velniu virsta (У пьяного и коза в черта превращается); Nei girtuoklis, nei grjas, kiauros kelns vilpia vjas (И пьяница и выпивоха – в дырявых штанах ветер свистит); pratimas gert i nam ivaro (Привычка пить из дома гонит).

Квалитативный СМ «грех» отражает христианские взгляды на чрезмерное употребление алкоголя: Допьяна пить – Бога гневить; Пьяница – чртова скляница; Мужик лишь пиво заварил, уж черт с ведром; Вина напиться - бесу предаться; Пьяное рыло - чертово бороздило; Degtin namus – velnias u stalo (Водка в дом – черт за стол); Girtuokl su degtine ir pragar nuvesi (Пьяницу водкой и в ад заманишь); Biesas girtam paduk padeda (Бес пьяному подушку кладет); Girto malda dangaus nepasiekia (Молитва пьяницы небес не достигает).

Таким образом, фактический материал позволяет говорить о том, что моном «пьянство» обладает большой структурной плотностью и представлен единицами с разнообразным, порой противоречивым значением. Столь же многообразны и средства выражения антиномии – группы лексических и грамматических единиц – антонимов, образующих ядерные и периферийные средства выражения контраста.

Ядро антонимии представлено разнообразными по семантике рекуррентными парами узуальных (языковых) антонимов. Как было отмечено выше, в антонимические отношения вступают прежде всего ключевые лексемы: Пьяного грехи, да трезвого ответ; Чего трезвый не скажет, то пьяный развяжет; Blaivus nesurasi, k girtas pamesi (Трезвый не найдешь, что пьяный потерял); K blaivus pamislysi, t girtas padarysi (Что трезвым задумаешь, то пьяным сделаешь); Negirtam su girtu nr kalbos (Непьяному с пьяным не договориться); Girtas – ir velnio nebijo, o blaivus – ir savo elio baidosi (Пьяный и чрта не боится, а трезвый – и своей тени пугается).

В исследованном пласте паремий также отмечены примеры следующих антонимических оппозиций: имен существительных – Ерофеич часом дружок, а другим вражок; K tvas udirbo per dienas, snus praleido per naktis (Что отец заработал за дни, сын спустил за ночи); Kas jaunatvje baliavoja, tas senatvje unio bdoje nakvoja (Кто в молодости веселится, тот в старости в собачьей будке ночует); оппозиции Бог – черт: Смелым бог владеет, а пьяным черт качает; Girtuoklis velniui kmas, Dievui neprietelius (Пьяница черту кум, Богу враг); имен прилагательных (качественных и субстантивных) – Глупый умного, а трезвый пьяного не любит; Oi, ta arielka daug zbitk padara: i razumna pus razuma ivara, o i durna – vis (Ой, та горилка много убытков делает: из умного половину разума изгоняет, из глупого – весь); наречий (только в русских паремиях) – И мало ест, да много пьет; Не то пьяный, что ничком падает, а то пьяный, что навзничь;

глаголов действия и движения (в литовских паремиях) – Girtas duoda, prasiblaivs atima (Пьяный дает, протрезвевший забирает); Degtin pirko, sin pardav (Водку купил – совесть продал); Smukls durys plaios eiti, bet siauros ieiti (Двери кабака широки, чтобы войти, и узки, чтобы выйти).

Нами выделены средства, вербализирующие ближнюю периферию контраста в русском пласте паремий: лексемы-наименования продуктов питания, особенно частотна пара хлеб - вино: Вина не пьет, с воды пьян живет; Вино веселит, а хлеб спит; Хлеб на ноги ставит, а вино валит;

Человека хлеб живит, а вино крепит; Чай, кофей - не по нутру; была бы водка поутру; лексемы-наименования частей тела (зафиксирован единичный пример): Пьяному море по колени, а лужа по уши;

контекстуальные антонимы – глаголы: Он много ест, да зато много и пьет;

Хмель шумит - ум молчит; Напьемся - подеремся, проспимся – помиримся;

контекстуальные антонимы – имена существительные: Перепой пуще недопоя (и наоборот, в шутку); Не жаль вина - жаль ума; Вино надвое растворено: на веселье и на похмелье; Пойми пьяного речи, поймешь и свиное хрюканье; в литовских паремиях отмечен единичный пример: Jei tvas prageria arkl, snus – veim (Если отец пропивает коня, сын – тележку);

паремиях: лексемы–гипонимы; названия живых существ как контрастные единицы активно представлены в паремиях литовского языка Girtas vyras – tai levas, girta boba – tai kiaul (Пьяный мужчина – лев, пьяная баба – свинья); Girtas litas - tas pats, k blaivus kikis (Пьяный лев – то же самое, что трезвый заяц); Girti – tai kaip levai, o isipagirioj – avys (Пьяные как львы, а протрезвевшие как овцы); Geriau vilk pasitikt nekaip girt (Лучше волка встретить, чем пьяного); K jau girtas pasakys, t n velnias neimanys (Что пьяный скажет, того даже чрт не выдумает); Gyvulys ger, kada nuor, o pijuoks,kada yr (Животное пьет, когда хочет, а пьяница, когда есть);

лексемы со значением жидкость и водоем: Arielka – ne vanduo: skandina mog kaip kulis (Горилка не вода: топит человека как камень); Vyne daugiau nusksta negu jroje (В вине больше тонут, чем в море).

Отмечены также общие для обеих лингвокультур следующие средства антонимии: лексемы с количественным значением; выражены разными частями речи – порядковыми и количественными числительными, местоимениями, глаголами, именами существительными: Одна до дна, а две вполовину; Одна рюмка на здоровье, другая на веселье, третья на вздор;

Либо три пей, либо трижды три; Igr u vien, girtas u tris (Выпил за одного, пьян за троих); Diedas pasigr – pus velnio, boba pasigr – visas velnias (Мужик напился – половина чрта, баба напилась – целый чрт);

Vien [taurel] igeri, da kit, treia pati oksta burnon (Одну рюмочку выпиваешь да другую, третья сама прыгает в рот); Viena erka prietelka, o antra – neprietelka (Одна чарка – приятельница, вторая – не приятельница);

Oi, ta arielka daug zbitk padara: i razumna pus razuma ivara, o i durna – vis (Ой, та горилка много убытков делает: из умного половину разума изгоняет, из глупого – весь); Grm grm keturiese, pasiirim – likom dviese (Пили – пили вчетвером, посмотрели – остались вдвоем); контекстуальные антонимы – имена прилагательные, в том числе субстантивные: Пьяный не мертвый: когда-нибудь да проспится; Смелым бог владеет, а пьяным черт качает; Girtuoklis dangun tada pateks, kai pekloj vietos nebebus (Пьяница на небо тогда попадет, когда в пекле места не останется).

Выявлены средства вербализации дальней периферии контраста, которая представлена: оппозицией лексем, относящимися к разным частям речи (единичный литовский пример): Nuo vyno linksmas visam vakarui, lidesys – visai savaitei (От вина веселый на весь вечер, грусть – на всю неделю); оппозицией словосочетаний/грамматических основ: Со хмелиной спознаться - с честью расстаться; Напьется, так с царями дерется, а проспится, так и курицы боится; Сладок мед, да не горстью его; горько вино, да не лишиться его; Высока у хмеля голова, да ногами жидок; Ar alkanas vris, ar vyras nedagrs (То ли голодный зверь, то ли недопивший мужчина); Girtam pamoksl nesakyk, bet geriau lovon paguldyk (Пьяному нравоучений не читай, лучше в кровать положи);

Крайняя периферия контраста представлена грамматическими оппозициями форм глаголов и словоформ существительных: На хлеб взаймы не найдешь, а на водку – дают; Сколько вина ни пей, а водкой похмеляться;

Vyrai gr, vyrai gers, kol emel apsivers (Мужчины пили, мужчины будут пить, пока крутится земля); Degtins nepergalsi - ji tave pergals (Водку не победишь – она тебя победит).

Проведенный анализ бинарной семантической оппозиции позволил сделать следующие выводы.

Рассмотренная семантическая оппозиция представлена массивом русских и литовских паремий, специфичных по структуре и семантике.

Внутри оппозиции выделен моном «трезвость», выраженный незначительным фондом русских и литовских единиц, иллюстрирующих два СМ – «позитивное отношение» и «сложности трезвой жизни».

Моном «пьянство» представлен значительным фондом разнообразных по семантике единиц, что может быть связано с резонансностью проблемы алкоголизма в жизни социума.

представленные разнообразными по семантике рекуррентными парами узуальных антонимов: существительных, в том числе ключевых слов, глаголов действия и движения (только в литовских примерах), имен прилагательных – качественных и субстантивных, лексем Бог – черт, наречий (в русских паремиях).

представляют оппозиции названий живых существ, лексем со значением «жидкость» и «водоем». В массиве русских паремий наблюдаем оппозиции имен существительных и глаголов, наименований продуктов питания (особенно частотна пара хлеб – вино), зафиксирован единичный пример оппозиции наименований частей тела. Отмечены многочисленные общие оппозиции, например, лексем с количественным значением, имен прилагательных.

Дальняя периферия контраста в обоих языках широко представлена антонимичными словосочетаниями, в литовской паремии отмечен единичный пример межчастеречной оппозиции. Крайняя периферия контраста, которая характеризуется грамматическими оппозициями, отмечена в немногочисленных примерах русских и литовских единиц.

3.12 Бином «родители (отцы) - дети»

Рассматриваемая антиномия связана с так называемой «проблемой поколений, характерной для человеческого рода: там, где семья, там возникает проблема отношений между поколениями. Детям свойственно критичное отношение к ценностям отцов, дети пытаются самоутвердиться через выработку собственных нравственных ценностей. «Есть психология отцов и психология детей; по своей сути это глубоко различные психологии, за которыми стоят различные способы самоутверждения в мире» (Попова 2012: эл. Ресурс). В то же время в патриархальных сообществах дети чаще всего воспринимаются в качестве последователей, продолжающих жить по нравственным законам родителей.

минимум антиномии: дети – «сыновья и дочери; в отношении к родителям»

(Даль 2006, 1: 310), родители - «отец - мать» (Даль 2006, 4: 44).

В ходе сопоставительного анализа паремий, иллюстрирующих данную антиномию, было установлено, что в них ключевыми лексемамирепрезентантами оппозиции родители (отцы) - дети являются лексемы родители, отцы, отец, батюшка (батька), мать (матушка)/ tvai, tvas, tvelis, motina (motka) - дети, ребнок (дитя), сын (сынок), дочь (дочка)/ vaikai, vaikas, snus (snelis), dukt.

Группа русских и литовских паремий отмечает факт разобщенности поколений, отсутствия взаимопонимания и даже корыстности отношений, поэтому такие единицы строятся на основе контраста, что на уровне структуры и семантики отражает дуальное восприятие действительности.

Таким образом, нами выделены единицы с семантикой разобщенность родителей и детей: Матернее сердце в детках, а детское в камне; Батька горбом (нажил), а сынок горлом (прожил); Дети крадут, отец прячет; Дети воруют, мать горюет; I banyios neieina lig tamsai, o snus i karemos (Отец дотемна не выходит из церкви, а сын из корчмы); Snus turtus krauna, o tvas ubagauna (Сын добро грузит, а отец нищенствует); Tvas obuol kando, o snui dantys atipo (Отец яблоко кусает, а у сына оскомина); Snus obuolius kremta, tvo dantys atimpa (Сын яблоки грызет, а у отца оскомина); Viena motina penkis vaikus uaugina, penki vaikai vienos motinos neulaiko (Одна мать пятерых детей вырастит, пять детей одну мать не могут содержать); Vienas tvas deimt vaik imaitina, o deimt vaik vieno tvo neimaitina (Один отец десять детей выкормит, а десять детей одного отца не выкормят); Tvas udirba dejuodamas, vaikas praleidia dainuodamas (Отец зарабатывает со стоном, ребенок тратит с песней).

Содержательно противостоит данной группе паремий другая группа со значением преемственность поколений, русские и литовские единицы данной группы указывают на внутреннюю связь между родителями и детьми, на продолжение в детях всего хорошего или плохого, что есть в характере и традициях старшего поколения, на ценность взаимоотношений между родителями и детьми: Не съел дед отца, не съест отец и тебя молодца;

Корми сына до поры: придет пора - сын тебя покормит; У доброго дядьки (батьки) добры и дитятки; Geri tvai, geri ir vaikai; Ger tv geri ir vaikai;

Gerbk tv ir motin savo, jei nori, kad ir tave gerbt vaikai tavo (Уважай отца и мать, если хочешь, чтобы и тебя уважали дети твои); Koksai pauktis, toksai ir lizdas (Какая птица, такое и гнездо); Kokia motka, tokia dukt, koks tvas, toks snus (Какова мать, такова и дочь, каков отец, таков и сын); Tvas vagis, snus melagis (Отец – вор, сын – врун); Kur tvas ponas, ten ir vaikai ponaiiai (Где отец пан, там и дети панычи); Koks tvelis, toks ir snelis (Каков папочка, таков и сыночек).

Данная группа представлена значительно большим количеством единиц, что может косвенно свидетельствовать о патриархальности русского и литовского общества, в частности крестьянского мира, в период создания и функционирования рассматриваемых паремий.

Рассмотрим выделенные в рамках анализируемого бинома мономы.

Моном «родители (отцы)» репрезентируют следующие субмономы, в разной степени представленные в фонде паремий русского и литовского языков:

экзистенциальные, квалитативные и аксиологические субмономы.

Экзистенциальные включают два разнонаправленных СМ:

– СМ «родительская любовь», репрезентирующий бескорыстную, бесконечную родительскую привязанность к своим детям: Хотя дите криво – отцу, матери мило; Всякому свое дитя милее; Материнская молитва со дна моря поднимает; Материнские глаза слепы; Дитя худенько, а отцу, матери миленько; r peldai savo vaikas graiausias (И сове свой ребнок самый красивый); Vaikam vjai po galv (vilpia), o tv irdys kruvinos (У ребенка ветер в голове (свистит), а отцовское сердце кровью обливается); Tv meil kartesn u ugn (Родительская любовь горячее огня);

– СМ «любовь к родителям», который отражает другую сторону любви родителей и указывает на спокойствие и комфорт (душевный и материальный), которые испытывает человек вблизи матери и отца: При солнышке – тепло, при матери – добро; Птица рада весне, а дитя – матери;

Tv motin mylsi, aruodus pilnus tursi (Будешь отца и мать любить, будут закрома полные); Kur ramu, ten tvai, kur duonel, ten namai (Где спокойно там родители, где хлебушек – там дом).

Квалитативные субмономы:

– СМ «уникальность родителей», репрезентирует незаменимость родителей, подчеркивает место отца или матери в судьбе человека: Другой матери не будет; Мать лучше всякого друга; Мачеха добра, да не мать родна; Матери сын – отцов пасынок; Материна дочь - отцова падчерица;

Слепой щенок и тот к матери ползет; Без отца - полсироты, а без матери и вся сирота; Все купишь, а отца-матери не купишь; Птичьего молока хоть в сказке найдешь, а другого отца-матери и в сказке не найдешь; Motina gali viena adata kelis vaikus imaitinti, o tvas keliais arkliais – nei vieno (Мать может одной иглой несколько детей выкормить, а отец несколькими конями – ни одного); Tol tvik, kol tvai gyvi (До тех пор родина, пока родители живы); Blogi tvai gerai vaik neimokins (Плохие родители хорошо детей не выучат);

– СМ «родительская строгость» отражает связь с воспитанием и чаще – с наказанием детей, что является оборотной стороной родительской любви в обеих лингвокультурах: Родная мать и высоко замахивается, да не больно бьет; Матерни побои не болят; Мать и бия нe бьет; Своя матка и бьет, да не пробьет, а чужая гладя прогладит; Мать и бьет, так гладит, а чужая и гладит, так бьет; Tvas vaik viena ranka baudia, kita glaudia (Отец одной рукой наказывает ребенка, а другой гладит); Tvas baudia - sviestu tepa (Отец наказывает – маслом мажет); Geras tvas - su ryktele, blogas - su saldainiu (Хороший отец – с палкой, плохой – с конфетой): Vaikai, a, ateina tvas su kara (Дети, тихо – идет отец с наказанием); Tvas neumu, kad ir smarkiai mu (Отец не убьт, даже если сильно бьт); Lenk med, kol jaunas, lupk vaik, kol maas (Гни дерево, пока молодо – пори ребнка, пока мал);

– СМ «родительское горе» квалифицирует несбывшиеся надежды на детей и связанные с этим ощущения несчастья, обиды, горя: Высидела курица утят, да и плачется с ними; На старости две радости: один сын - вор, другой – пьяница; Молода жена плачет до росы утренней, сестрица до золота кольца, мать до веку; С ними (С детьми) горе, а без них вдвое; Kad tvas nuo vaiko verkia - em dreba (Когда отец от ребнка плачет – земля трястся); Danai tvai verkia nuo vaik, bet dar daniau dl vaik (Часто родители плачут от детей, но чаще из-за детей).

Аксиологические субмономы конкретизируют оценку, сложившуюся в в лингвокультуре по отношению к родителям:

– СМ «обожествление родителей»; субмоном связывает в народном сознании земного родителя с Богом – творцом и требует к обоим почитания:

Не оставляй отца и матери на старости лет, и бог тебя не оставит; Как бог до людей, так отец до детей; Бог до людей, а отец до детей; Ни отец до детей, как Бог до людей; Negalima laikyti Dievo u tv, kas nelaiko banyios u motin (Нельзя считать Бога отцом, если не считаешь церковь матерью);

Danguj Dievas, emj tvai (На небе Бог, на земле родители); Kaip tvas dl vaik, taip Dievas dl moni (Как отец к детям, так Бог к людям); Gerbk tv, mylk Diev(Уважай отца. Люби Бога);

характеристики родителей и активно иллюстрируется русским фондом паремий, является национально-культурным СМ: Дочерьми красуются, сыновьями в почете живут; У кого детей много, тот не забыт от бога;

Тот не умирает, кто детей не покидает; Мать праведна - ограда камена;

Не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил.

Моном «дети» включает аналогичные группы субмономов, широко проиллюстрированные русскими и литовскими паремиями.

Аксилогические субмономы являются разнонаправленными с точки зрения выраженной оценки. СМ «дети — радость», репрезентирующий с благополучные взаимоотношения детей и родителей, когда дети благодарны отцам, послушны, готовы взять на себя ответственность за престарелых родителей и т.д.: Дети - благодать божья; Добрый сын всему свету завидище; Работные дети отцу хлебы; Сын да дочь - ясно солнце, светел месяц; Geri vaikai bus tvams senatvj paguoda (Хорошие дети будут утешением родителей в старости); Kas tv motin myli, tas ir artim myls (Кто отца и мать любит, тот и близкого будет любить). Противоположно окрашенный СМ «Дети как обуза» репрезентирует хлопоты, трудности воспитания детей в семье: Детки маленьки - поесть не дадут, детки велики пожить не дадут; Малые дети съесть, а большие износить не дадут;

Малые дети не дают спать, большие не дают дышать; Детки поспели отца, мать до веку доспели. Детки подросли - батьку растрясли; Маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки; Блудный сын ранняя могила отцу; Дети возмужают - батьку испугают; Детки хороши отцу, матери венец, худы - отцу, матери конец; Детушек воспитать - не курочек пересчитать; Geri vaikai tvams paguoda, blogi – ird uduoda (Хорошие дети родителям утешение, плохие – сердце разрывают); Mai vaikai - tvam diaugsmas, dideli vaikai - irdies skausmas (Маленькие дети – родителям радость, большие дети – сердечная боль); Vaikai nedarykit paikai, nevadinkit tv durnium (Дети, не делайте глупость, не называйте отца дураком); Namie bda su vaikais, o mieste su ubagais (Дома беда с детьми, а в городе с нищими); Geriau iaudinis vyras, negu auksinis vaikas (Лучше соломенный муж, чем золотой ребнок).

Квалитативный СМ «детская неблагодарность» квалифицирует признаки корысти (в том числе и материальной), неблагодарности, черствости, равнодушия детей по отношению к своим родителям; типичность таких жизненных ситуаций, распространенность подобной народной точки зрения у обоих этносов отражается значительным пластом паремий: На что отец, коли сам молодец; Наш Антон не тужит о том: мать умирает, а он со смеху помирает; Мать пазуху прорвала, деткам прячучи, а детки пазухи (или: две) прорвали - от матки прячучи; Плачет сын по отцу, что мало денег оставил; Наследники плачут, что мало им осталось; Отцовским умом жить деткам, а отцовскими деньгами не жить; Tvas peni vaikus uvimis, o vaikai tv unimis (Отец кормит детей рыбой, а дети отца – собаками); Tvas sn obuoliais, snus tv pagaliais (Отец сына яблоками, сын отца палками);

Geriau nuo stogo tvas nukrist, negu girtuokliui laas isiliet (Лучше бы отец с крыши упал, чем пьяница каплю бы пролил); Tvas sn ant rank neioja, o snus tv u barzdos vedioja (Отец сына на руках носит, а сын отца за бороду водит); Snaus namai ne visada tv ildo (Дом сына не всегда отца согревает);

Ger tv pamirai - blogo patvio susilauksi (Хорошего отца забыл – плохого отчима дождшься); Tvai verkia, kad vaikas nevalgo, vaikas verkia, kad tvas valgo (Родители плачут, что ребнок не ест – дети плачут, что отец ест); Tol klausiau tv, kol sino bijojau (До тех пор слушался родителей, пока гуся боялся).

Экзистенциальный СМ «сиротство» репрезентирует несчастную судьбу, лишения и обиды сироты, а также его надежды на лучшую долю и даже на помощь небесных сил: В сиротстве жить - слезы лить; Тогда сироте и праздник, когда белую рубаху дадут; Дал бог роток сиротинке, даст и кусочек; Пчелки без матки - пропащие детки; Житье сиротам, что гороху при дороге: кто мимо идет, тот и урвет; Не подавай за ворота, коли свой есть сирота; За сиротою сам бог с калитою; Nalys suranda mon, betgi nalaiiai retai kada motin (Вдовец находит жену, но сироты редко (находят) мать); Nalaiiams ir saul neaikiai iba (Сиротам и солнце тускло светит); Vaikai be tvo pusiau nalaiiai, be motinos - vargai (Дети без отца – на половину сироты, без матери – несчастные); Tvas mir - pus siratos, moia mir - cielas sirat (Отец умер – полсироты, мать умерла – целый сирота);

Поведенческий СМ «строгость воспитания» можно определить как национально-культурный, поскольку он представлен прежде всего русскими паремиями. Данный СМ отражает народное представление о необходимости строгого воспитания детей и физического воздействия на них. Среди рассмотренных литовских единиц зафиксирован единичный пример: Учи ребенка, пока поперек лавки лежит; Детки за клетки, а матки за ветки;

Ненаказанный сын - бесчестие отцу; Кулаком да в спину - то и приголубье сыну; Jei mao nemui, tai uaugs tave mu (Если маленького не бьешь, то, когда вырастет, тебя будет бить).

Выделены два национально-культурные субмонома в русском языке, отражающие народную философию:

– СМ «многодетность» демонстрирует народную точку зрения на состав крестьянской семьи и отношение родителей к детям; паремии, иллюстрирующие данный субмоном, определяют положительные и отрицательные стороны многодетности;: Плодятся и множатся, что голуби;

Бойконько - детей многонько; Оленка в пеленках, Никитка у титьки; Один сын - не сын, два сына - полсына, три сына – сын; Много есть, да лишних нет; Много бывает, а лишних не бывает; Два сидня, два лежня, два поползня; Мал мала меньше; Первые детки - соколятки, последние – воронятки;

– СМ «неразумность, неопытность»: Гладенькая головка (щеголь) отцу-матери не кормилец; Глупому сыну и родной отец ума не пришьет; В глупом сыне и отец не волен; Глупому сыну не в помощь наследство (не впрок богатство); Ни себе на радость, ни людям на послугу; Детям не жить, коли не умом да благословением родителей.

Как свидетельствует фактический материал, русские и литовские паремии охватывают разнообразные стороны жизни социума и отражают различные аспекты взаимоотношений в нем, однако русский пласт паремий обладает более широким спектром семантики.

Обратимся к средствам выражения контраста в рассмотренных паремиях. Антиномия, отраженная в противопоставлении мономов «родители (отцы)» и «дети», в русских и литовских паремиях наиболее активно выражается антонимами – рекуррентными парами: качественных прилагательных: С малыми детками горе, с большими вдвое; Умный сын отцу замена, глупый - не помощь; Geri vaikai tvams paguoda, blogi – ird uduoda (Хорошие дети родителям утешение, плохие – сердце разрывают);

Blogiausias tvas geresnis u geriausi dd (Самый плохой отец лучше самого хорошего дяди); Mai vaikai - tvam diaugsmas, dideli vaikai - irdies skausmas (Маленькие дети – родителям радость, большие дети – сердечная боль); однокоренных глаголов по схеме Глагол - НЕ + глагол: Птичьего молока хоть в сказке найдешь, а другого отца-матери и в сказке не найдешь; Паси, чтоб вскормить; не паси, чтоб озолотить; Tvai verkia, kad vaikas nevalgo, vaikas verkia, kad tvas valgo (Родители плачут, что ребнок не ест – дети плачут, что отец ест); Jei tvas vaiko neimokys, tai mons imokys (Если отец ребнка не выучит, так люди выучат); глаголов: Что мать в голову вобьет, того и отец не выбьет; Juokiasi vaikai, bet verkia tvai (Смеются дети, но плачут родители); наречий: Наемная рука хорошо бьет ребенка, да плохо ласкает; Хоть по-старому, хоть по-новому, а все отец старше сына; Tvai emyn, vaikai auktyn (Родители вниз – дети вверх).

Менее продуктивны в русских паремиях следующие оппозиции, которые в литовских паремиях не обнаружены: существительных (один пример): Детки - радость, детки ж и горе; субстантивных прилагательных:

Малые соткать, а большие износить не дадут; Не вскормивши малого, не видать и старого; лексем есть – нет: Есть старый (отец) - убил бы его;

нет старого - купил бы его.

Выделим ближние периферийные средства выражения антонимии в русских и литовских паремиях, они часто различаются репрезентантами:

– оппозиции ключевых лексем; в литовских паремиях наиболее активно представлены оппозиционные пары отец – сын, отец – мать, отец – дитя (ребнок), единично встречаются и другие пары, например, отец – дочь, мужчина – ребнок: Tvas obuol kando, o snui dantys atipo (Отец яблоко кусает, а у сына оскомина); snus obuolius kremta, tvo dantys atimpa (Сын яблоки грызет, а у отца оскомина); Snus turtus krauna, o tvas ubagauna (Сын добро грузит, а отец нищенствует); Motina gali viena adata kelis vaikus imaitinti, o tvas keliais arkliais – nei vieno (Мать может одной иглой несколько детей выкормить, а отец несколькими конями – ни одного); tvas udirba dejuodamas, vaikas praleidia dainuodamas (Отец зарабатывает со стоном, ребенок тратит с песней); Tvas artojas, dukt artist (Отец пахарь – дочь артистка); sti - vyras, dirbti – vaikas (Есть – мужчина, работать – ребнок). Русский пословичный фонд отличается от литовского многовариантностью оппозиций, например, жена, тща – мать, сын – отец, дети – отец, дети - мать, сын – дочь, дитя – отец и мать, сын - пасынок и т. д., приведем примеры: Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матери; Батька горбом (нажил), а сынок горлом (прожил); Дети крадут, отец прячет; Дети воруют, мать горюет; Сына корми - себе пригодится; дочь корми - людям снадобится; Дитя худенько, а отцуматери миленько; Матери сын – отцов пасынок;

– оппозиции лексем с количественным значением, например, половина – целое, один – два, первый – второй – третий, много (несколько) – один и другие; в литовских паремиях выделено также противопоставление один – пять, один – десять: Без отца - полсироты, а без матери и вся сирота;

Один сын - не сын, два - не кормильцы; Первый сын богу, второй царю, третий себе на пропитание; На старости две радости: один сын - вор, другой – пьяница; С ними (С детьми) горе, а без них вдвое; Отцов много, а мать одна; Сталась двоечка (т. е. чета), так будет и троечка; Tvas mir pus siratos, moia mir - cielas sirat (Отец умер – полсироты, мать умерла – целый сирота); Viena motina penkis vaikus uaugina, penki vaikai vienos motinos neulaiko (Одна мать пятерых детей вырастит, пять детей одну мать не могут содержать); Vienas tvas deimt vaik imaitina, o deimt vaik vieno tvo neimaitina (Один отец десять детей выкормит, а десять детей одного отца не выкормят); Tvai gali bti bent keli, o moia tik viena (Отцов может быть несколько, а мать одна);

– оппозиции лексем с широким спектром значений и разных частей речи: Дитя хоть криво, да отцу, матери мило; Живем - не люди, а умрем не родители; Без детей сухота, с детьми перхота; Не мы на детей находим (походим), они на нас; Сын мой, а ум у него свой; Tvams darbas, vaikams miegas (Родителям работа – детям сон); Ger tv pamirai - blogo patvio susilauksi (Хорошего отца забыл – плохого отчима дождшься); Mano tvas ok turjo, o tavo uodegon irjo (Мой отец имел козу, а твой только на хвост смотрел); Tvas udirba dejuodamas, vaikas praleidia dainuodamas (Отец зарабатывает со стоном, ребенок тратит с песней); Tvas i banyios neieina lig tamsai, o snus i karemos (Отец дотемна не выходит из церкви, а сын из корчмы).

В русских паремиях отмечена также оппозиция лексем со значением «части тела»: Батька горбом нажил, а сынок горлом прожил; Дитятку за ручку, а матку за сердечко; Кормил до усов, корми и до бороды.

В литовских паремиях наблюдаем следующие оппозиции: лексем с временным значением (один пример): Tvai ant dien, o pati visam viekui (Родители на дни, а жена на весь век); лексем какой – такой (koksai/ koks – toksai / toks): Koksai pauktis, toksai ir lizdas (Какая птица, такое и гнездо);

Koks oras, toks laikas, koks tvas, toks ir vaikas (Какая погода, такое и время, какой отец, такой и ребенок).

В обоих языках выделены лексемы – репрезентанты дальней периферии контраста – межчастеречные контекстуальные антонимы: Ни себе на радость, ни людям на послугу (нарожал); Живы родители - почитай, померли - поминай!; Kol tvai gyvi, kiemo varteliai atlapi, kai imirta – usitrenkia (Пока родители живы, ворота во двор открыты, когда (родители) умирают – захлопываются). В русских паремиях частотна оппозиция свой – чужой: На чужой горбок не насмеются; на свой горбок не нагляжуся;

Жалуй своих, а там и чужих!

контрастирующие словосочетания, особенно продуктивна данная оппозиция в литовских паремиях: Нарожать нарожала, а научить не научила; Tvas sn ant rank neioja, o snus tv u barzdos vedioja (Отец сына на руках носит, а сын отца за бороду водит); Ai Dievui - ms tvai ropi nesjo, ir mes ridik nerausim (Слава Богу – наши родители репу не сеяли, и мы не будем редьку копать); Geriau tvas be dant, negu snus be duonos ksnio (Лучше отец без зубов, чем сын без куска хлеба); Vienas vaikas ird ramina, o kitas prot pagadina (Один ребнок сердце успокаивает, а другой – ум портит); Veriau tvas nuo stogo, negu laas pro burn (Лучше отец с крыши, чем капля мимо рта).

Выделены репрезентанты крайней периферии контраста в фонде обоих языков. Это немногочисленные факты грамматических оппозиций падежных форм существительных: Без детей сухота, с детьми перхота;

Без детей тоскливо, с детьми водливо; Vaikas prot, tvas i proto (Ребнок в ум, отец из ума); Danai tvai verkia nuo vaik, bet dar daniau dl vaik (Часто родители плачут от детей, но чаще из-за детей); в литовской паремике отмечен единичный пример оппозиции глагольной формы: Ger tv pamirai - blogo patvio susilauksi (Хорошего отца забыл – плохого отчима дождшься).

В результате проведенного анализа данной бинарной оппозиции в русских и литовских паремиях мы пришли к следующим выводам.

Выделена значительная группа русских и литовских паремий, иллюстрирующих антиномию «родители (отцы) – дети», с контрастными значениями «разобщенность родителей и детей» и «преемственность поколений». Многочисленность паремий второй семантической группы может свидетельствовать о преобладании патриархального взгляда на семью в лингвокультурах русского и литовского этноса.

репрезентируют различные группы субмономов, причем в русском языке в большей степени выражена положительная характеристика.

субмономы (русский язык) «многодетность», «неразумность, неопытность» и «строгость воспитания», которые отражают положения русской народной философии.

Антиномия, реализованная в противопоставлении мономов «родители (отцы)» и «дети», особенно часто в русском и литовском языках вербализуется узуальными антонимами (что определяется нами как ядерные прилагательными и однокоренными глаголами; оппозиция субстантивных прилагательных, существительных и лексем есть – нет фиксируется только в русских паремиях.

Ближнюю периферию антонимии русских и литовских паремий активно представляют текстуальные антонимы, отмечены наиболее частотные оппозиционные пары в каждом языке, в русских пословицах такие оппозиции отличаются большей вариативностью. Отмечена также специфичность оппозиций в литовском материале лексем с количественным значением, с временным значением (единичный пример) и пары какой – паремиях иллюстрируют лексемы со значением части тела и однокоренные бесприставочные и приставочные лексемы.

продуктивны оппозиции контрастирующих словосочетаний. Крайняя периферия контраста в русских и литовских паремиях мало продуктивна.

3.13 Бином «женщина – мужчина»

Семантическая оппозиция «женщина – мужчина» связана с понятием гендер, которое касается социальных аспектов взаимодействия мужчин и женщин в отличие от термина пол, определяющего человека в аспекте биологических характеристик.

В единицах языка, в том числе и паремических, более полно отражается мужская доминанта и связанные с нею власть, сила, целеустремленность, а само понятие человек отождествляется в языке прежде всего с мужчиной (Кирилина 2010: 110).

Обратимся к словарной дефиниции ключевых лексем оппозиции. По определению В.И.Даля, содержательный минимум лексемы муж – «человек рода он, в полных годах, возмужалый; возрастный человек мужского пола, противопол. жена, женщина. | Относительно к женщине, жене: супруг, народное, хозяин, образующий с женою чету» (Даль 2006, 3: 39); лексему жена словарь определяет следующим образом: «вообще женщина, замужняя женщина; супруга, баба» (Даль 2006, 2: 271).

Ключевые лексемы репрезентации оппозиции: мужчина, муж, мужик/ vyras, - женщина, жена, баба / mona, pati, boba. Андроцентричность особенно ярко выражена в литовском языке, так как понятия мужчина и муж (мужчина, состоящий в браке) выражаются одним словом – vyras.

Значительная часть русских и литовских паремий построена на противопоставлении женского и мужского начала, как в интернациональной пословице Баба не мужик – Boba - tai ne vyras. Такое противопоставление происходит по многим критериям, например, по внешним признакам: Борода кажет мужа, а жену – нужа; Moter kasos, vyr iubas (Женские косы, мужской чуб); Jauna pati - vyras liesas (Молодая жена – тощий муж); по разнице в характерах и внутреннем мире: В чем деду стыд, в том бабе смех;

Мужик тянет в одну сторону, баба в другую; Жена с сердцем, муж с перцем - натирай ей нос!; Vyro irdis - akmuo, moterikos – vakas (Сердце мужчины – камень, женское – воск); K vyrai mislija, moterys jauia (Что мужчины думают, женщины чувствуют); mona laiko tris trobos kertes, vyras tik vien (Жена держит три угла избы, муж – один); Jis dks, boba dar dkesn (Он сердит, баба ещ сердитей).

Паремии в обоих языках, построенные на контрасте, демонстрируют разницу в женском и мужском поведении: Жена пряди рубашки, а муж тяни гуж; Жена поет, а муж волком воет; Жена мелет, а муж спит; Муж в двери ногою, а жена в окно и с головою; Муж возом не навозит, что жена горшком наносит; Kaip moteris vilpia, taip vyrai oka (Как женщина свистит, так мужчина пляшет); K viena boba padaro, n deimt vyr nepataisys (Что одна баба сделает, то десять мужчин не исправят); Vyr darbas su galu, o moter be galo (У мужчин работа с концом, у женщин без конца); Vyras yra galva, moteris - kaklas, kur kaklas suka, ten galva ir iri (Мужчина – голова, женщина – шея: куда шея повернт, туда голова и смотрит); Vyrams dienoj vienas darbas, o moterims – daug (У мужчин днм одно дело, у женщин много).

В русских паремиях женщины и женская деятельность часто противопоставлены мужчинам и мужской деятельности как норма и отклонение. Основной семантический признак русских паремий данной группы — нелепость, неправильность поведения женщин по сравнению с правильным мужским поведением: Муж в поле пахать, а жена руками махать; Муж в дверь, а жена в Тверь; Мужичий ум говорит: надо; бабий ум говорит: хочу; Флор плачет, а жена скачет; Муж по дрова, а жена со двора; значительно реже мужская деятельность признается неправильной:

Иван в дудку играет, а Марья с голоду помирает; Жена прядет, а муж пляшет.

Русские паремии активно используют метафорические образы для противопоставления женщин и мужчин, связанные с наименованиями домашних животных, чаще всего используются оппозиции курица – петух, кошка – собака, а также наименования рабочих инструментов, символизирующих женский и мужской труд: коса и топор символизируют труд мужчины, прялка и веретено – атрибуты женского труда: Курица гогочет, а петух молчит; Курице не быть петухом, а бабе мужиком; Баба да кошка в избе, мужик да собака на дворе; Жена да муж - змея да уж; Две косы и рядом, и в кучке, а две прялки – никак; Семеро топоров под лавкой лежат, а две прялки врозь; Смирен топор, да веретено бодливо.

В рассмотренной группе паремий выделяются мономы «женщина» и аксиологические, поведенческие субмономы. Квалитативные субмономы:

СМ «женский нрав» конкретизирует такие характеристики обозначаемого мономом понятия, как признаки непредсказуемости, таинственности, коварства, изменчивости, лживости, агрессивности, жадности женщины; более активно представлен русскими паремиями: На женский норов нет угадчика; У бабы семьдесят две увертки в день; Где сатана не сможет, туда бабу пошлет; Девичьи (Женские) думы изменчивы;

Еще тот и не родился, кто бы бабий норов узнал; Женская лесть без зубов, а с костьми сгложет; Женское свойство (норов) и на свинье не объедешь;

Кто бабе (свахе) поверит, трех дней не проживет; Лукавой бабы и в ступе не истолчешь; Лучше раздразнить собаку, нежели бабу; Пусти бабу в рай:

она и корову за собой ведет; Leisk bob roj, ji ims ir karv su savim (Пусти бабу в рай, она и корову возьмт с собой); irdis moters mieruojas pinigais (Сердце женщины измеряется деньгами); Moteris kaip kat – paglostyk, bet ant keli neimk: nagus suleis (Женщина как кошка – погладь, но на колени не бери: когти выпустит);

СМ «Женский ум» в большинстве случаев указывает на ограниченность интеллекта или отсутствие ума вообще: Бабе хоть кол на голове теши; Бабий ум - бабье коромысло: и криво, и зарубисто, и на оба конца; Волос долог, да ум короток; Добрая кума живет и без ума; Женские умы - что татарские сумы (переметны); Moteriks ilgas rbas, trumpas mas (Женская одежда длинная, а ум короткий); Labai razumnas - gal dviej bob smegenys (Очень разумный – двух баб умнее – ироничная семантика);

Kas daugiau ino, jei ne boba (Кто больше знает, если не баба); Durnesnis u bob, kvailesnis u asil (Дурнее бабы, глупее осла);

СМ «женская красота» утверждает преимущество внутренней красоты над внешней: С лица не воду пить, умела б пироги печь; Не пригожа, да пригодна; Красота приглядится, а щи не прихлебаются; Собой красава, да душа трухлява; Не будь красна и румяна, а чтобы по двору прошла да кур сочла; Не наряд жену красит – домостройство; Grai bt mergina, tik rankos per baltos (Красивой была бы девушка, только руки слишком белые); Moteris be gdos yra negrai (Женщина без стыда некрасива); в литовских паремиях нами отмечена более широкая семантика – они говорят о необходимости соблюдения традиций во внешнем виде женщины, об опасности красоты и ее продажности: Palaidais plaukais tik ragana vaikioja (С распущенными волосами только ведьма ходит); Mergels kilm ir graum pinigai padidina (Девичье происхождение и красоту деньги увеличивают); Grai mona – ne sau, o kaimynui (Красивая жена – не себе, а соседу); Grai moteris – akims rojus, sielai – pragaras, o kienei – skaistykla (Красивая женщина – глазам рай, душе – ад, а карману – счтчик);

СМ «женская сила» подчеркивает физическое превосходство женщины, по нашему мнению, является национально-культурным, представлен несколькими примерами русских паремий: У нас и баба зауряд в рекруты идет; Этой бабе (барыне) только бы штаны надеть (бойка, как мужчина); С ухватом баба хоть на медведя.

аксиологических субмономов. Выделены два СМ, отражающие разные взгляды мужчины на роль женщины в социуме. СМ «положительный образ»

отражает мужской взгляд на позитивную роль женщины: Добрую жену взять - ни скуки, ни горя не знать; Доброю женою и муж честен; Gera moteris – nam raktas (Хорошая женщина – ключ дому); Gera moteris vyrui keli taiso (Хорошая женщина мужчине дорогу правит); Gera boba laim triobai (Хорошая баба – счастье избе); Boba, bulba ir taboka niekada neatsibosta (Баба, бульба и табак никогда не надоедают). СМ «отрицательный образ», напротив, квалифицирует взгляд на женщину как на неполноценного человека, выражает более традиционное (в народной культуре) среди мужчин негативное отношение к роли женщины в обществе: Кобыла не лошадь, баба не человек; Курица не птица, а баба не человек; Кто с бабой свяжется - сам баба будет; От нашего ребра нам не ждать добра; Я думал, идут двое, ан мужик с бабой; Boba i rat – ratams lengviau (Баба с колс – колсам легче);

Nebus i bobos artojas, i ydo meistras (Не будет из бабы пахаря, а из еврея – мастера); Oi js bobos, bobos, dl js neystos trobos (Ой вы, бабы, бабы, из-за вас нечистые избы);

конкретизирует отрицательную характеристику женщины, проводя параллель между женщинами и нечистой силой; иллюстрируется русскими и особенно многочисленными литовскими паремиями, что указывает на популярность данной мужской точки зрения: Перед злой женою сатана младенец непорочный; Отбилась от рук жена, так что твой Сатана; К moteris padarys, to n velnias nepadarys (Женщина сделает то, что и черт не сделает); Tokia boba tik velniams baidyti (Такая баба только чертей пугать);.

Toki bob tik dti armoton ir auti velni pulk (Такая баба только в пушку класть и стрелять в полки чертей); Neik su boba rieutauti, o su velniu obuoliauti (Не иди с бабой за орехами, а с чртом за грибами); Ant moters lieuvio septyni velniai sdi (На женском языке семь чертей сидит); Moteris bijo ir pels, o moter bijo ir patsai velnias (Женщина боится мышки, а женщину сам чрт (боится); Jei moteris pirlys, tai velnias lib duoda (Если женщина сваха, чрт свадьбу задат).

Поведенческие субмономы:

– СМ «женские слзы», который указывает на обычность данного явления, его типичность: Бабьи слезы чем больше унимать, тем хуже; Без плачу у бабы дело не спорится; Женский обычай - слезами беде помогать; У баб да у пьяных слезы дешевы; Moter aaros labai pigios (Женские слзы очень дшевы);

– СМ «женская конфликтность» репрезентирует такую особенность женского поведения, как склонность к скандалам и конфликтам: Баба что глиняный горшок: вынь из печи, он пуще шипит; Гусь да баба - торг; два гуся, две бабы – ярмарка; Коли кочергой зубы выбила, так в солдаты не возьмут; интернациональная пословица: Где баба, там рынок; где две, там базар; Viena boba - vienas turgus, dvi bobi - du turgu (Одна баба – один рынок, две бабы – два рынка); Moteris panai atr ginkl,su ja aisti negalima (Женщина похожа на острое оружие, с ней играть нельзя); Paklok bob iilgai, ji tkis skersa (Положи бабу вдоль, она ляжет поперк);

разговорчивость женщины, отмечая меткость, силу ее слова и в то же время – неумение хранить тайны: Волос долог, а язык длинней (у бабы); Бабий язык, куда ни завались, достанет; Вольна баба в языке, а черт в бабьем кадыке;

Бабья вранья и на свинье не объедешь; Женское слово, что клей, пристает;

Лучше в утлой ладье по морю ездить, чем жене тайну поверить; Tam ir boba, kad lieuvius neiot (Для того и баба, чтобы язык носить); Su boba greiiau lieuviu, kaip kumiu (С бабой быстрее языком, чем кулаком); Jei nori moteriai paslapt pasakyti, tai pirma lieuv ipjauk (Если хочешь женщине рассказать секрет, сначала отрежь (ей) язык); Pasakyk bobai, boba - piemeniui, piemuo - ubagui, ubags - visam svietui (Скажи бабе, баба – пастуху, пастух – нищему, нищий – всему свету); Jeigu nori, kad visi inot, pasakyk bobai (Если хочешь, чтобы все знали, скажи бабе);

Экзистенциальные субмономы отражают взгляды на образ жизни женщины, на ее статус:

СМ «несвобода» указывает на зависимость женщины от мужчин, ее угнетенное положение в семье и, с другой стороны, на опасность свободы для нее: Баба что мешок: что положишь, то и несет; Бабе дорога - от печи до порога; Воля и добрую жену портит; Дал муж жене волю - не быть добру; Keturi moter artikulai: dirbk, tylk, kentk, mylk (Четыре женских артикула: работай, молчи, терпи, люби); Neduok bobom valios, kitaip ir sprandus nusuks (Не давай бабе волю – иначе шею свернт); Boba linka dar duon minko (Баба гнтся да ещ хлеб месит);

СМ «жена» определяет статус женщины в семье: Жена не гусли:

поиграв, на стенку не повесишь; Жена не горшок, не расшибешь; Gera mona prast vyr pataiso, bloga mona ger vyr pagadina (Хорошая жена плохого мужа исправит, плохая жена хорошего мужа портит).

«женщина», отражает чаще всего мужской стереотип народного самосознания и количественно доминирует над фондом паремий монома «мужчина».

Моном «мужчина», входящий в структуру анализируемой антиномии, обладает меньшей номинативной плотностью, по сравнению с мономом характеризует женатого человека по его отношению к жене, может выражать как положительную, так и отрицательную оценку; иллюстрирован многочисленными русскими и литовскими паремиями: У плохого мужа жена всегда дура; У умного мужа жена выхолена, у глупого по будням затаскана; Худо тому мужу, у кого жена большая в дому; Хоть плох муженек, да затулье мое, завалюсь за него, не боюсь никого; Vyras savo paiai ragus pritais (Муж своей жене рога приделал); Vyr isirinkti - tai ne bulkut nusipirkti (Мужа выбрать – не булочку купить); U vyro kaip u mro (За мужем как за камнем); Prastas vyras, kuris bobos sijon sikabins (Плох муж, который за бабью юбку зацепился); Piktas vyras - ne nalyst (Злой муж – не вдовство); Geras vyras paiai - geras vaikam (Хорош муж жене – хорош и детям); Geras vyras - eima skurdo nemato (Хороший муж – семья бедности не видит).

зависимое положение мужа в семье, его несамостоятельность; представлен в русских и литовских паремиях: Не муж в мужьях, кем жена владеет; не работа в работах под женками воз возити; В стары годы бывало - мужья жен бивали, а ныне живет, что жена мужа бьет; Он попался на кукан (т. е.

в руки жены); Visi vyrai bob valioj (Все мужчины в женской воле); Ne vyras vaiuoja, ale vyru vaiuoja (Не мужчина ездит, а на мужчине ездят); Atjo vyras kaip vilkas, jei su mona - tai bus kaip ilkas (Пришел мужчина как волк, если с женой – то будет как шлк).

Квалититативные субмономы: СМ «Мужской ум» констатирует наличие или недостаток (отсутствие) ума у мужчины; широко иллюстрируется русскими паремиями, в фонде рассматриваемых литовских паремий выделена лишь одна: У мужика кафтан сер, да ум у него не волк съел; Мужик задним умом крепок; У всякого Филата своя во лбу палата;

Молодец, что орел, а ума, что у тетера; Всяк молодец на свой образец;

Личиком беленек, да умом простенек; Maas vyrelis, didelis protelis (Маленький мужичок – большой умок); СМ «внешность» указывает на несоответствие между внешностью и внутренним содержанием мужчины в русских примерах: Молодец красив, да на душу крив; Личиком гладок, а делами гадок; Видом сокол, а голосом ворона; Неладно скроен, да крепко сшит; Рыжий да красный человек опасный. В семантике литовских паремий такая характеристика не зафиксирована, здесь находят выражение критерии красивости или некрасивости: Vyras u velni graesnis, ir graus (Мужчина красив, если чрта красивее); Оt vyras, u kupst didesnis (Вот мужчина – выше горба – ироническая характеристика); Graiam vyrui ir snarglys tinka (Красивому мужчине и сопли идут).

Аксиологический СМ «настоящий мужчина» указывает на ценность настоящего мужчины и на критерии ее определения: Vyras - kaip skripka : juo senesnis, juo brangesnis (Мужчина как скрипка: чем старее, тем дороже); Ne tas vyras, kuris pradeda, bet tas, kuris pabaigia (Не тот мужчина, кто начинает, а тот, кто кончает); Geras vyras vertingesnis nei trys siekiai sidabro (Хороший муж дороже трх мер серебра). В русской и литовской лингвокультурах нами выделена группа паремий – репрезентантов данного субмонома, построенная на ассоциациях, вербализованных орнитонимами со значением настоящий/ненастоящий мужчина. Метафорическая конкретизация качеств настоящего мужчины находит выражение в образе сокола (русские паремии) или в образе орла (литовские паремии). Сокол как символ мужественности (редко – отсутствия ее) у русского мужчины встречается в русских примерах:

Видно сокола по полету, а молодца по походке; Вороне соколом не бывать;

Видно сокола по полету, а сову по погляду; Наш сокол мал, да удал; Сокол сокола по полету знает. Одобрение народной литовской моралью образа истинного мужчины иллюстрируется литовскими примерами: Geriau gyventi ereliu, negu lakioti virbleliu (Лучше жить орленком, чем носиться воробышком); Geriau gyventi ereliu trumpai negu varna ilgai (Лучше коротко жить орлом, чем долго вороном).

репрезентирующий особенности мужского поведения при выборе жены или поведения мужа по отношению к жене: Муж жену береги, что трубу на бане; Вей муженек обозы, да плети жене лапти; Продай муж корову с лошадушкой, купи, муж, ожерелье; Продай муж лошадь, да корову, купи жене обнову; Жену выбирай ушами, а не глазами; Выбирай корову по рогам, а девку по родам; Бей жену больней - будут щи вкусней.

кокретизирующий отрицательную характеристику мужчины, который может быть коварен, лжив, двуличен: Vyru tiek tikk, kiek savo aus matai (Мужчине верь настолько, насколько видишь сво ухо); Vyro gyvenime laimingos dvi dienos : kai enijas ir kai boba mirta (В жизни мужчины два счастливых дня:

когда женится и когда баба умирает); Vyrams niekados netikk, kad apie meil kalbs (Мужчинам никогда не верь, когда о любви говорят); Suktas vyras tiesaus odio nebegirdi (Хитрый мужчина прямого слова не слышит); Nra nei vieno vyro, kuris neturt vilko danties (Нет ни одного мужчины, у которого не было бы волчьих зубов); Juo vyras daniau i nam, tuo reiau namus (Чем чаще муж из дома, тем реже в дом); Vyrams niekados netikk, kad apie meil kalbs (Мужчинам никогда не верь, когда о любви говорят).

Обратимся к полю контраста. Языковые репрезентанты ядра – абсолютные (узуальные, языковые) антонимы, принадлежащие к одной части речи и лексико-семантической группе. К таким антонимам относим прежде всего ключевые слова бинарной оппозиции: Мужик тянет в одну сторону, баба в другую; Утро вечера мудренее, жена мужа удалее; Жена с сердцем, муж с перцем - натирай ей нос!; Kaip moteris vilpia, taip vyrai oka (Как женщина свистит, так мужчины пляшут); mona laiko tris trobos kertes, vyras tik vien (Жена держит три угла избы, муж – один).

Как свидетельствует фактический материал, в обеих лингвокультурах широко используются следующие антонимичные единицы:

– со значением контрастирующих качеств, выраженные именами прилагательными: У умного мужа жена выхолена, у глупого по будням затаскана; От плохой жены состареешься, от хорошей помолодеешь;

Стар муж, так удушлив; молод, так не сдружлив; Плохой муж умрет, добрая жена по дворам пойдет; Gera mona prast vyr pataiso, bloga mona ger vyr pagadina (Хорошая жена плохого мужа исправит, плохая жена хорошего мужа портит); Moteriks ilgas rbas, trumpas mas (Женская одежда длинная, а ум короткий); Blogiausias vyras ir geriausias vaikas lygs (Худший муж и лучший ребнок – равны); Maas vyrelis, didelis protelis (Маленький мужичок – большой умок); Dievas u altos, vyras u kartos (Бог за холодное – мужик за горячее); Kaip jauna boba senam vyrui (Как молодая баба старому мужу);

– антонимичные пары имн существительных рай – ад, день - ночь: С доброй женой горе - полгоря, а радость вдвойне; Одному с женою радость, другому горе; День ворчит, ночь верещит - плюнь, да сделай!; Grai moteris – akims rojus, sielai – pragaras, o kienei – skaistykla (Красивая женщина – глазам рай, душе – ад, а карману – счтчик);

– антонимичные глаголы со значением противоположных действий:

Продай, муж, лошадь да корову, купи жене обнову!; Продай, муж, корову с лошадушкой: купи, муж, ожерелье, жемчужный борок!; Dievas vyrui atima prot ir duoda mon, prot grina, bet monos neatima (Бог у мужчины отбирает ум и дат жену, ум возвращает, а жены не отнимает);

– наречия-антонимы: Семь топоров вместе лежат, а две прялки врознь; Раньше бывало муж жену бивал, а теперь жена мужа бьет; Juo vyras daniau i nam, tuo reiau namus (Чем чаще муж из дома, тем реже в дом); интернациональная паремия: Стели бабе вдоль, она меряет поперек;

Paklok bob iilgai, ji tkis skersa (Положи бабу вдоль, она ляжет поперк);

– однокоренные глаголы; антонимия которых построена по схеме глагол – НЕ + глагол: Не плачет малый, не горюет убогий, а плачет да горюет вдовый; Kiek bobos priloja, tiek ir uo nepriloja (Сколько баба лает, столько и пс не лает).

Периферию поля контраста представляют контекстуальные антонимы с различной семантикой:

– части тела (в русских паремиях): Волос долог, а язык длинней (у бабы); Вольна баба в языке, а черт в бабьем кадыке; Муж - голова, жена – душа;

– наименования предметов быта, в русских примерах особенно продуктивна антонимическая пара женщина - предмет: Жена не рукавица, с руки не сбросишь (за пояс не заткнешь); Жена не сапог (не лапоть), с ноги не скинешь; Жена не седло: со спины не сымешь; Жена не гусли: поиграв, на стенку не повесишь; Жена не горшок, не расшибешь; приведем примеры других оппозиций: Я ее палкой, а она меня скалкой; Moter torielka, o vyr arielka (У женщин тарелка, у мужчин горилка); Vyras - ne mogus, kelns ne drabuis (Мужчина не человек, штаны не одежда);

противопоставлены лексемам с гендерным значением: И то бывает, что кошка собаку съедает; Кобыла не лошадь, баба не человек; Курица гогочет, а петух молчит; Собака умней бабы: на хозяина не лает; Мужик да собака всегда на дворе, а баба да кошка завсегда в избе; Boba - ne mogus, oka - ne galvijas (Баба не человек, коза не животное); в обоих языках настоящий/ненастоящий мужчина: Вороне соколом не бывать; Видно сокола по полету, Pasikl kaip erelis, nusileido kaip virblelis (Поднялся как орел, опустился как воробей); Geriau gyventi ereliu trumpai negu varna ilgai (Лучше коротко жить орлом, чем долго вороной); Erelis virbliu ilk, jauiu parlk (Орел воробьем вылетел – уткой прилетел);

– наименования людей разного социального статуса: Хорошая невеста, худая жена; Vyras gerai, kol jaunikis, o kai entas, jau netiks (Мужчина хорош пока жених, а стал зять – стал негодным; Nebus i bobos artojas, i ydo meistras (Не будет из бабы пахаря, а из еврея – мастера);

Boba - ne mogus, oka - ne galvijas (Баба не человек, коза не животное); Prie kopst blido vyras, o prie darbo – merga (У тарелки с капустой мужчина, в работе – девка); Ar vyras, ar vaikas (Или мужчина, или ребнок);

– лексемы с временным значением: Бил жену денечек, сам плакал годочек; Бей женку к обеду, а к ужину опять, без боя за стол не сядь!; Valgis tam kartui, vyras visam – лексемы с количественным значением: Где баба, там рынок; где две, там базар; Где две бабы, там сум (сейм, сходка), а где три, там содом;

Гусь да баба - торг; два гуся, две бабы – ярмарка; С доброй женой горе полгоря, а радость вдвойне; Два мужа наружу да один в сундуке (от комедии); Viena boba - vienas turgus, dvi bobi - du turgu (Одна баба – один рынок, две бабы – два рынка); K viena boba padaro, n deimt vyr nepataisys (Что одна баба сделает, то десять мужчин не исправят); Vyrams dienoj vienas darbas, o moterims – daug (У мужчин днм одно дело, у женщин много);

– лексемы со значением материал, вещество (множественные примеры отмечены в литовских паремиях): Vyrikas geleis, o moterikai plienu reik (Мужчина железо, а женщине нужна сталь); Bandyk vyr moterim, o gele akmeniu (Испытывай мужчину женщиной, а железо камнем).Geriau iaudinis vyras, negu auksinis vaikas (Лучше соломенный муж, чем золотой ребнок); U gero vyro – kaip u mro, u blogo – kaip u do (За хорошим мужем – как за камнем, за плохим мужем – как за дерьмом; Vyro irdis akmuo, moterikos – vakas (Сердце мужчины – камень, женское – воск);

Boba ne akmuo – nepaskandinsi (Баба не камень – не утопишь);

– имена существительные с различной семантикой активно представлены в русских паремиях: Жена мужу пластырь, муж жене пастырь; Отец про походы, мать про расходы (толкуют); Женский обычай - не мытьем, так катаньем (а свое возьмет);Горе-горе, что муж Григорий:

хоть бы болван, да Иван; Bernas – arklyje, merga – lopyje (Парень на лошади, девка в колыбели);

– лексемы со значением контрастных действий: Флор плачет, а жена скачет; Neik su boba rieutauti, o su velniu obuoliauti (Не иди с бабой собирать орехи, а с чртом собирать грибы – эти словосочетания семантически соответствуют в литовском языке глаголам); Kada boba oka, diedas verkia (Когда баба пляшет, дед плачет); K vyrai mislija, moterys jauia (Что мужчины думают, женщины чувствуют);

– лексемы с пространственным значением; отмечен единичный случай в русской паремии: Муж на вершок, жена на сяжок; муж на пядень, жена на сажень.

В обеих лингвокультурах отмечены многочисленные примеры дальней периферии, выраженной межчастеречной антонимией: Мужичий ум говорит:

надо; бабий ум говорит: хочу; Мужик умен, да мир дурак; Ir tylint boba plepa (И молча баба болтает); частотна контрастная пара свой – чужой в русских примерах: На чужих жен не заглядывайся, а за своею пригляди!;

Уж лаяла бы собака чужая, а не своя; Своя собака лайся, чужая не впрядывай!; Чужая жена - лебедушка, а своя - полынь горькая.

Антонимия словосочетаний в русских и литовских паремиях – продуктивное средство выражения дальней периферии контраста: Семь топоров вместе лежат, а две прялки врознь; Без мужа голова не покрыта;

без жены дом не крыт; Ження едет родня - отворяй ворота, мужня родня запирай ворота!; Муж жену ударит, его черт ударит, жена мужа ударит, Бог здоровья прибавит; alti bariai - ne patrova, sena boba - ne zabova (Холодный борщ не еда, старая баба не забава); Gera mona - vyras varus, pikta - kaip i kamino ilinds (Хорошая жена – муж чистый, злая - как из камина вылез); Gaidys dvylika vit suvaldo, o vyras vienos paios nesuvaldo (Петух с двенадцатью курами справляется, а муж с одной хозяйкой не справляется); Geriau paiai bti po vyru negu vyrui po paia (Лучше жене быть под мужем, чем мужу под женой).

В фактическом материале русского языка в рамках периферийных средств выражения контраста зафиксирована также грамматическая оппозиция степеней сравнения имен прилагательных; в литовских пословицах отмечен единичный пример: Волос долог, а язык длинней (у бабы); Силен хмель, сильнее хмеля сон, сильнее сна злая жена (и спать не дает); Всех злыдней злее жена злая; Злая жена - злее зла; Jis dks, boba dar dkesn (Он сердит, баба ещ сердитей). Отмечены в двух языках оппозиции форм существительных: С мужем - нужа; без мужа - и того хуже; а вдовой да сиротой хоть волком вой; Vyr darbas su galu, o moter be galo(У мужчин работа с концом, у женщин без конца); Ne vyras vaiuoja, ale vyru vaiuoja (Не мужчина едет, а на мужчине едут).

Проведенный анализ бинарной антиномии «женщина – мужчина»

позволяют утверждать следующее. Паремический фонд семантической оппозиции, выражающей антиномию «женщины – мужчины», представляет собой определенную микросистему, органично входящую в пространство национальных картин мира и выражающую амбивалентность народного мировосприятия. Андроцентричность является важнейшим свойством русского и литовского паремического фонда, наиболее четко она выражена в пословицах и поговорках, отражающих мужской взгляд на мир и главенство мужчины в нм.

Анализ фактического материала показал, что образ женщины в русских и литовских паремиях раскрыт намного шире, чем образ мужчины, однако чаще нест в себе отрицательную оценку.

Значительная часть русских и литовских паремий построена на противопоставлении женского и мужского начала по многим критериям: по внешним признакам, по разнице в характере, по внутреннему миру, поведению. Отмечена специфичность русских паремий: женщины и женская деятельность противопоставляются мужчинам и мужской деятельности как норма и отклонение. Русские паремии активно используют метафорические символизирующих женский и мужской труд.

В рамках монома «женщина» специфичным для русской паремики, и в целом для русской картины мира, является СМ «женская сила». Субмономы «женская красота» и «внешность мужчины» по-разному вербализируются русскими и литовскими паремиями, что является отражением специфичности национальных картин мира.

В рамках монома «мужчина» выделено несколько субмономов, репрезентированных русскими и литовскими паремиями: «муж», «подчинение мужа жене», «настоящий мужчина». Репрезентанты последнего субмонома национально маркированы, построены на ассоциациях, вербализованных орнитонимами. Метафорическая конкретизация качеств настоящего мужчины находит выражение в образе сокола (русские паремии) или в образе орла (литовские паремии).

Специфичность национальных картин мира отражают СМ «советы мужу» и «мужской ум», представленные значительным фондом русских паремий, и СМ «мужское коварство», отраженного в литовском фонде.

Выделены сходные для русского и литовского языка ядерные репрезентанты контраста – абсолютные (узуальные, языковые) антонимы.

Выявлены специфичные, наиболее активные средства выражения периферии контраста в русских паремиях: оппозиция лексем со значением части тела, частотная антонимия женщина – предмет, оппозиция имен существительные с разнообразным спектром значений, грамматическая оппозиция степеней сравнения имн прилагательных.

Выявлены средства выражения периферии контраста, широко представленные в обеих лингвокультурах: контекстуальные антонимы с различной семантикой, в том числе ассоциативные оппозиции орнитонимов, межчастеречная антонимия, антонимия словосочетаний, грамматических форм существительных; в литовских паремиях – оппозиции лексем со значением материал, вещество.

Таким образом, сопоставление паремий русского и литовского языков позволило выявить общее и различное на структурном и семантическом уровнях, при этом массив русских паремий оказался более богатым по количеству отобранных единиц.

В данной главе были проанализированы лингвокультурные антиномии, которые представлены в виде иерархической структуры – бинома, включающего в себя мономы, а также общие и национально – специфичные субмономы.

Собранный фактический материал позволил установить особенности репрезентации биномиальной структуры антиномий в семантике русских и литовских паремий. Было выявлено, что паремичные единицы отражают сходные, но не идентичные культурно-мировоззренческие представления русского и литовского народа, при этом создаются микросистемы, органично входящие в пространство национальных картин мира.

В рассмотренных паремиях содержится специфическая «развертка»

различных ступеней реализации антиномической проблемы, соотносимая с умственными, поведенческими, возрастными, психофизическими характеристиками человека, ценностная составляющая паремий варьируется от положительной до отрицательной оценки. Анализ фактического материала свидетельствует и о противоречивости языковой картины мира, отраженной в русских и литовских паремиях с противоположной семантикой, декларирующих противоположные жизненные позиции. Андроцентричность является одним из свойств русского и литовского паремического фонда, отражая мужской взгляд на мир и главенство мужчины в нм.

В массиве паремий выделены национально-специфичные субмономы, связанные с ментальностью и историческими реальностями.

Выявлена специфичность представленности русскими и литовскими паремиями отдельных общих субмономов, например, СМ «образ жизни»

(моном «ложь»), СМ «этническая вражда» (моном «вражда»), СМ «настоящий мужчина» (моном «мужчина») и др.

Внутри биномов отмечена следующая закономерность: в семантике одной паремии могут быть вербализированы два монома в рамках биномиальной оппозиции, либо каждый моном может быть представлен отдельной паремичной единицей.

Сравнительный анализ поля контраста позволил классифицировать лексические и грамматические средства выражения контраста на ядерные и периферийные. Ядерные средства выражения контраста в русских и литовских паремиях часто совпадают: ядро контраста образуется парами узуальных антонимов. Ближняя, дальняя и крайняя периферия контраста представлены в русской и литовской лингвокультурах схожими и национально-специфичными группами контекстуальных антонимов, национальных символов и метафор, межчастеречными антонимами, сочетаниями слов, грамматическими оппозициями. Массив русских паремий оказался значительно более богатым по средствам выражения контраста.

Рассмотренный фонд паремий русского и литовского языка свидетельствует о близости языковых картин мира, сохраняющих при этом особенные, национальные, черты менталитета.

исследователей, особенно ярко ее своеобразие проявляется при сопоставлении паремиологических систем разных языков.

В рамках данного исследования был выполнен анализ русских и литовских паремий, цель которого заключалась в выявлении особенностей репрезентации лингвокультурных антиномий в семантике паремичных единиц.

В первой главе работы мы представили разнообразные точки зрения на семантику терминов паремия, пословица, поговорка в исторической и современной парадигме лингвистических исследований и дали базовые их определения, прокомментировали факт соотнесенности пословиц с поговорками в работах многих ученых, раскрыли проблему соотнесенности терминов паремия и фразеологизм. Термин паремия в работе рассматривали в качестве родового наименования, пословицы и поговорки – как единицы паремического пространства. Нами были определены основные содержательные признаки самого понятия ЯКМ, его соотнесенности с понятием КМ, характеризующихся в современной лингвистике явной лингвокультурологии, мы определили ее как вербализованную систему к рамках культурного контекста. Мы считаем, что в сферу интересов исследователей паремического фонда входят семантически близкие термины, репрезентирующие категорию противоположности, – антиномия, бинарная оппозиция, контраст, антонимия. Понятие антиномия было рассмотрено как системный феномен не только в языке, но и в лингвокультурологии:

подобные оппозиции декларируют определенный набор наиболее важных для этноса культурных значений; введен термин, определяющий пару противопоставляемых сущностей, – антиномические бинарные оппозиции, семантизирующие значимость неких ценностей через противопоставление их антиценностям и широко представленные в паремическом фонде.

Контраст рассматривался как фундаментальный композиционностилистический принцип при организации речи вообще и при структурносемантической организации паремии в частности.

Рассмотренная терминология стала ключевой при характеристике семантического содержания, тематического разнообразия и сложной структуры паремического массива русского и литовского языков.

В условиях развития в современной науке антропоцентрического подхода к исследованию лингвистических явлений изучение паремических единиц является особо значимым для выявления специфических и универсальных признаков ЯКМ. Исследователи пословиц и поговорок обратили внимание на избирательный, точнее, антропоцентрический характер семантики народной паремии: они покрывают преимущественно те участки действительности, которые непосредственно связаны с человеком, с его видением, оценкой реалий, с характеристикой психологических особенностей личности и т.д.

В данном контексте особенно значимо проведенное исследование лингвокультурных антиномий, репрезентированных паремичными единицами неблизкородственных, но смежных по ареалу распространения языков. Работа внесла определенный вклад в комплексное описание антиномических бинарных оппозиций как единиц пространства наивных ЯКМ и позволила выявить сходства и различия в развитии национальноязыкового сознания, зафиксированные на вербальном уровне.

отражающая бинарные антиномические оппозиции: бином; моном как номинант полярной антиномичной характеристики; субмоном (СМ) как квалификатор данной характеристики. Систематизированы с точки зрения квалификации сущностных признаков лингвокультурных антиномий следующие СМ: квалитативные, квантитативные, поведенческие, аддитивные, экзистенциальные, результирующие, аксиологические, акциональные, реляционные. Состав данных СМ варьируется в рамках различных антиномий, квалитативный СМ находит выражение в семантике всех русских и литовских паремий.

В русской и литовской лингвокультурах установлены мономы, получившие наибольшую квалификацию, – «любовь», «богатство», «бедность», «пьянство», «ложь», «мужчина». При этом ценностная составляющая мономов может варьироваться от положительной до отрицательной. Зафиксирована также несимметричность структурных компонентов ряда биномов, представленных в русской и литовской паремике: мономы «щедрость», «добро» имеют большую номинативную плотность в русском языке, мономы «вражда», «трезвость» – в литовском языке.

Установленные мономы отличаются различной степенью национальнокультурной специфичности и включают в свой состав национальнокультурные СМ: в русском языке – «опасность глупости», «оправдание глупости», «дурак» (в мономе «глупость»), «разлука» («любовь»), «бедность и семья», «зоосемантический образ» («бедность»), «ложная щедрость», «нежадность» («щедрость»), «безграничная жадность», «страдание»

(«жадность»), «бесшабашность» («храбрость»), «допустимость» («трусость»), доброе отношение («добро»), «божественная правда», «принуждение к правде» («правда»), «легкость», «ложь и бедность» («ложь»), «хорошие родители» («родители»), «строгость воспитания», «многодетность», «неразумность» («дети»), «советы мужу» («мужчина»), «женская сила «быстротечность» («любовь»), «богатство священника», «наивысшие возможности», «труднодостижимость» («богатство»), «дружба и молодость»

(«дружба»), «положительное качество» («щедрость»), «последствия»

(«трусость»), «выгода» («добро»), «ущербность» («правда»), «мужское коварство» («мужчина»).

Как свидетельствует собранный фактический материал, в семантике русских и литовских паремий эксплицировано оценочное отношение к важнейшим человеческим качествам, поведению, выполняемым ролям в социуме, жизненным ситуациям, морально-этическим категориям, что наиболее ярко выражает национальную специфику ментальности этноса.

При комплексном рассмотрении вербализации контраста в русской и литовской паремике были выявлены и описаны ядерные и периферийные (ближняя, дальняя, крайняя периферия) средства его выражения. Ядро поля контраста в большей степени обнаруживает сходства в сопоставляемых языках, периферия – различия, включая в свой состав разнообразные лексические, грамматические, лексико-грамматические средства.

Предложенный комплексный подход к анализу паремичных единиц в компаративном аспекте позволяет взглянуть на проблему описания лингвокультурных антиномий с разных точек зрения. А это, в свою очередь, намечает перспективы дальнейших исследований как в области более глубокого изучения отдельных групп паремий, так и более широкого рассмотрения паремического фонда близкородственных и неблизкородственных языковых групп. Помимо этого, методы анализа, использованные в данной работе, могут быть применимы и в отношении других единиц языка (например, фразеологизмов и т.д.) Литовский язык находится на перекрестке зон влияния Восточной и Западной Европы, именно поэтому литовские паремии можно рассматривать как некое связующее звено между восточно- и западноевропейскими паремиями. Такие параллели паремий – мало исследованная область паремиологии, ожидающая новых компаративных изысканий.

1. Алефиренко, Н. Ф. Поэтическая энергия слова: Синергетика языка, сознания и культуры / Н. Ф. Алефиренко. – М.: Academia, 2002. – 392 с.

2. Алефиренко, Н.Ф. Спорные проблемы семантики / Н.Ф. Алефиренко. – М.: Гнозис, 2005. – 324 с.

3. Алефиренко, Н.Ф. Фразеология и паремиология. Учебное пособие для бакалаврского уровня филол. образования / Н.Ф. Алефиренко, В.В.

Семененко. – М.: Флинта. Наука, 2009. – 344 с.

4. Аникин, В.П. Теория фольклора: курс лекций / В.П. Аникин. – М.: Изд-во "МГУ", 1996. –406 с.

5. Апресян, Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира / Ю.Д.Апресян // Семиотика и информатика. –1986. – Вып. 28. – с. 5-33.

6. Апресян, Ю.Д. Избранные труды, том II. Интегральное описание языка и системная лексикография / Ю.Д. Апресян. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. — 766 с.

7. Апресян, Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания / Ю.Д. Апресян // Вопросы языкознания. – 1995. – №1. – с. 37- 67.

8. Артеменко, Е.Б. Язык русского фольклора и традиционная народная культура/ Е.Б. Артеменко // Славянская традиционная культура и современный мир. Сб. мат-лов науч. конф. Вып. 5. — М., 2003.— с. 7-21.

9. Арутюнова, Н.Д. Истина: фон и коннотации / Н.Д. Арутюнова // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — с.

21-30.

10. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 896 с.

11. Ахманова, О.С. Очерки по общей и русской лексикологии / О. С.

Ахманова. – М.: Учпедгиз, 1957. – 295 с.

12. Балли, Ш. Французская стилистика / Пер. с фр. К.А.Долинина. Под ред.

Е.Г.Эткинда. М.: Изд. иностр. лит., 1961. – 394 с.

13. Баранов, А. Н. Аспекты теории фразеологии / А.Н. Баранов, Д.О.

Добровольский. – Москва: Знак, 2008 – 656 с.

14. Бахтин, М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. – М. : Худож. лит. 1990. — 543 с.

15. Белоусова, Е.Г. К вопросу о природе и типологии картин мира / Е.Г.

Белоусова // Вестник Северо-Осетинского государственного университета имени Коста Левановича Хетагурова. – 2008. – Т. 3. – с. 11–16.

16. Бердяев, H.A. О назначении человека (Опыт парадоксальной этики) / H.A.

Бердяев. – М.: Республика, 1993. – 253 с.

17. Бочина, Т.Г. Контраст как лингвокогнитивный принцип русской пословицы: автореф. дис. д-ра филол. наук. Казань, 2003.

18. Бочина, Т.Г. Контраст производящего и производного глаголов в русской межконфессиональной среде: состояние и перспективы. Сборник научных статей. – Казань: РИУ, 2009. – с. 35 – 42.

19. Булыгина, Т.В. О границах и содержании прагматики / Т.В. Булыгина // Изд. АН СССР, Сер. лит. и яз. – 1981. – Т.40. – №4. – с. 333–342.

20. Вайсгербер, Й.Л. Язык и философия / Й.Л. Вайсгербер // Вопросы языкознания. – 1993. – №2 – С. 114–124.

21. Верещагин, Е. М., Костомаров, В. Г. Лингвострановедческая теория слова / Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров. – М.: Русский язык, 1980. – 320 с.

22. Верещагин, Е. М., Костомаров, В. Г. Национально-культурная семантика русских фразеологизмов / Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров // Словари и лингвострановедение. – М., 1982. – С. 89–98.

23. Верещагин, Е.М., Костомаров, В.Г Язык и культура Е.М.Верещагин, В.Г.

Костомаров. – М.: Индрик, 2005. – 1038 с.

24. Виноградов, В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове / В. В.

Виноградов. – М.: Успедгиз, 1947. – 783 с.

25. Виноградов, В.В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке / В.В. Виноградов // В. В. Виноградов. Избранные труды.

Лексикология и лексикография. – М.: Наука, 1977. – С.40–162.

26. Воробьев, В.В. О статусе лингвокультурологии / В.В. Воробьев // Материалы IX Конгресса МАПРЯЛ. Доклады и сообщения российских ученых. — М, 1999. — С. 96—117.

27. Воробьев, В.В. Культурологическая парадигма русского языка. Теория описания языка и культуры во взаимодействии/ В.В. Воробьев. — М: ИРЯ им. А.С. Пушкина, 1994. — 76 с.

28. Герц, Г. Принципы механики, изложенные в новой связи/ Г. Герц // Классики науки. – М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1959. – 375 с.

29. Голованова, Е.А. Ценности и оценки в языковом отражении (На материале русского и польского языков): дисс... канд. филол. наук: 10.02.19 / Е.А.Голованова. – Пермь, 2002.

30. Гольшух, И. Пословицы, поговорки и изречения, или народная мудрость на трех языках: русском, французском и немецком: с прибавлением некоторых на лат. яз. – Казань: Тип. Имперского ун-та, 1888. – 103 с.

31. Григас, К. Литовские пословицы: Сравнительное исследование / К.

Григас. – Вильнюс: Vaga, 1987. – 320 с.

32. Грузберг, Л.А. Антиномия / Л.А. Грузберг // Филолог. – Пермь:

Литература, 2003. – № 2 – с. 33–34.

33. Гумбольдт, В. фон Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. / В.

Гумбольдт.— М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000. – 400 с.

34. Гумбольдт, В. фон О влиянии различного характера языков на литературу и духовное развитие. Избранные труды по языкознанию / В. Гумбольдт. – М.: «Прогресс», 1984. – 400 с.

35. Гумбольдт, В. фон Язык и философия культуры / В. Гумбольдт. – М.:

Прогресс, 1985. – 448 с.

36. Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры / А.Я. Гуревич. – М.:

Искусство, 1972. – С. 5–138.

37. Деева, И.М. Особенности выражения контраста в английской и немецкой фразеологии // Вестник Челябинского государственного университета – 2009.

– № 43 (181). Вып. 39. – С. 51–55.

38. Добровольский, Д. О. Типология идиом / Д. О. Добровольский // Фразеография в Машинном фонде русского языка. – М., 1990. – с. 58–76.

39. Ермолович, Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур / Д.И.

Ермолович. — М.: Р. Валент, 2001. – 200 с.

40. Есин, А.Б. Введение в культурологию: Основные понятия культурологии в систематическом изложении: Учебное пособие для студентов высш. учеб.

Заведений / А.Б. Есин. — М.: Издательский центр «Академия», 1999. – 216 с.

41. Закирова, Ю.А. Лингвокультурологическое исследование гендера в паремиях (на примере семантической группы «Любовь» мужской картины мира русского, английского, немецкого и итальянского языков) // Вестник МГОУ. Серия Лингвистика. – № 5 / 2011. – С. 93–94.

42. Земскова, Н. А. Концепты «истина», «правда», «ложь» как факторы вербализации действительности: когнитивно-прагматический аспект (на материале русского и английского языков) дис. … канд. филол. наук:

10.02.19 / Н.А. Земскова. – Краснодар, 2006.

43. Карасик, В.И. Лингвокультурные концепты: типы единиц и приемы изучения / В.И. Карасик // Современные парадигмы лингвистики: традиции и инновации: Материалы междунар. конфер. – Волгоград, 2005. – С. 151–152.

44. Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс: монография / В.И.Карасик. – Волгоград: Перемена, 2002. – 477 с.

45. Карасик В.И. Языковые ключи: монография / Карасик В.И.; ВГПУ, Науч.иссл. лаборатория "Аксиологическая лингвистика". – Волгоград: Парадигма, 2007. – 519 с.

46. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. – М.:

Наука, 1987. – 261 с.

47. Караулов, Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения / Ю.Н.

Караулов // Язык и личность. — М., 1989. — С. 3—8.

48. Кассирер, Э. Естественнонаучные понятия и понятия культуры / Э.

Кассирер. Предисловие к публикации И. Н. Зариповой // Вопросы философии. — 1995. — № 8. — с. 157–173.

49. Кирилина, А.В. Лингвистические гендерные исследования как проявление смены эпистемы в гуманитарном знании /А.В. Кирилина // Вестник Военного университета. —2010. — № 4 (24). — С. 110–114.

50. Колшанский, Г.В. Объективная картина мира в познании и в языке / Г.В.

Колшанский. – М.: Наука, 1990 – 103 с.

51. Кокаре, Э.Я. Интернациональное и национальное в латышских пословицах и поговорках / Э.Я. Кокаре. – Рига: Зинатне, 1978. – 265 с.

52. Костомаров, В.Г. Языковой вкус эпохи / В.Г. Костомаров. – М., 1994. – 320 с.

53. Корнилов, О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов / О.А. Корнилов; МГУ им. М.В. Ломоносова. Фак. иностр. яз. – М.: MAAL, 1999. – 341 с.

54. Красавский, Н.А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах / Н.А. Красавский. – Волгоград: Перемена, 2001. – 495 с.

55. Кубрякова, Е.С. Актуальные проблемы современной лингвистики : :

Конф. аспирантов и молодых ученых, 26 нояб. 1996 г. / [Редкол.: Е.С.

Кубрякова и др.] М.: Ин-т языкознания РАН, 1999 – 283 с.

56. Кубрякова, Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира / Е.С. Кубрякова // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М.: Наука, 1988. – С. 141–173.

57. Кубрякова, Е.С. Размышления о судьбах когнитивной лингвистики на рубеже веков / Е.С. Кубрякова // Вопросы филологии. – 2001. – №1. – С. 28– 34.

58. Кубрякова, Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке:

части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Е.С.

Кубрякова. М.: Яз. славян. культуры, 2004 – 555 с.

59. Куликова, И.С., Салмина, Д.В. Обучающий словарь лингвистических терминов / И.С. Куликова, Д.В. Салмина. – СПб.: Наука, САГА, Совпадение, 2004. – С.31-32.

60. Лаутенбах, Я. Очерки из истории литовско-латышского народного творчества. Параллельные тексты и исследования / Я. Лаутенбах. – Дерпт, 1896. – 221 с.

61. Лейчик, В.М. Некоторые наблюдения над лексикой паремий // Владимир Даль и современная филология. Материалы международной научной конференции. Нижний Новгород, 2001. – Т. 1. – с. 359.

62. Лихачев, Д.С. Заметки о русском слове / Д.С. Лихачев // Новый мир, 1980.

– №1. – С. 21–24.

63. Лихачев, Д.С. Концептосфера русского языка.// Русская словесность: от теории словесности к структуре текста: Антология / Ин-т народов России, Общество любителей российской словесности; Под общ. ред. В.П.

Нерознака. –M.: Academic 1997. – С. 280–287.

64. Лихачев, Д.С. Культура как целостная система / Д.С. Лихачев // Новый мир, 1994. – № 8. – С. 15–18.

65. Леонтович, О.А. Методы коммуникативных исследований / О.А.

Леонтович. – М.: Гнозис, 2011. – 224 с.

66. Лосский, Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа / Н.О. Лосский. – М.: Политиздат, 1991. – 368 с.