«Я-КОНЦЕПЦИЯ, ЭМПАТИЯ И ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ БЛИЗОСТЬ В ОТНОШЕНИЯХ ЧИТАТЕЛЯ К ЛИТЕРАТУРНЫМ ПЕРСОНАЖАМ ...»

Образ Я всегда подлежит оценке со стороны субъекта. Человек соотносит образ своего Я с социальными требованиями и стереотипами, постоянно «вынося вердикт» своей личности. Таким образом, важную роль в формировании самооценки играет соотношение образов реального и идеального Я. По представлениям психотерапевтов высокая степень их соответствия характеризует состояние психического здоровья (Р. Бернс, 1986). Субъект, достигающий в реальности характеристик, определяющих его идеальное Я, должен обладать высокой самооценкой. Напротив, при ощущении разрыва между реальным и идеальным Я, самооценка должна быть низкой. Другим фактором, определяющим самооценку, является интериоризация социальных реакций на данного индивида. Человек склонен оценивать себя так, как, по его мнению, он оценивается другими (там же).

К. Хорни (1997) рассматривает Собственное Я как вектор естественного развития человека. Если не препятствовать такому естественному развитию, человек реализует Собственное Я «как желудь вырастает в дуб». С этой точки зрения идеальный образ Я представляет собой удовлетворение потребности в Собственном Я посредством воображения.

По К. Роджерсу (1997; C. Rogers, 1951) Я–концепция представляет собой сложную структурированную картину, существующую в сознании индивида.

Она включает в себя собственно Я, а также его отношения и ценности. Человек живет главным образом в своем субъективном мире. Однако формирование Я–концепции происходит на основе взаимодействия человека с внешней средой. При расхождении между опытом человека и его Я–концепцией в действие вступают нейтрализующие механизмы психологической защиты.

Особенность многоаспектных теорий Я–концепции, на наш взгляд, заключена в сочетании двух ключевых моментов. Во-первых, Я–концепция обозначает самоидентичность и самосознание личности. Во-вторых, в ней выражена базовая противопоставленность «Я» и «не–Я», «Другого».

Традиция исследований многоаспектности Я–концепции восходит, пожалуй, к У. Джемсу (1991; W. James, 1890). Им были определены два основных компонента Я–концепции (Self): Я–сознающее (I) и Я–как–объект (Me). Человек, с одной стороны, обладает сознанием (I), с другой – воспринимает себя одним из элементов действительности (Me). В то же время такое разделение условно: в реальности Я–сознающее и Я–как–объект неразличимы.

C. Cooley (1912) отмечал, что образ Я формируется на основе субъективно интерпретируемой обратной связи, получаемой от других людей. Представления других людей являются главным источником для Я–концепции.

G. Mead (1934) полагал, что Я–концепция представляет собой интериоризированный социальный процесс, в рамках которого фигурируют джеймсовские Я–сознающее и Я–как–объект. Я–как–объект образует усвоенные человеком социальные установки, Я–сознающее – то, как человек спонтанно их воспринимает. Выделяется три компонента в структуре Я–концепции: I (Я), Me (меня, т.е. каким меня видят или должны видеть другие), Self («самость»

человека, личность). При этом структурно Self включается в себя I и Me. Me представляет собой инкорпорирование «Другого» в сознание личности. I объединяет импульсивные тенденции поведения индивида, ограничиваемые экспектациями, исходящими от Me (цит. по: К. А. Абульханова-Славская, Е.

В. Гордиенко, 2001). По Э. Эриксону (1996) Я–концепция представляет собой идентичность личности, возникающую на биологической основе под воздействием факторов определенной культуры. При этом идентичность понимается как «субъективное чувство непрерывной самотождественности» (там же).

М. Раусте фон Врихт (1982) также определяет Я–концепцию как результат дифференциации образа мира. Образ Я становится частью образа мира, включающим как представления о Я, так и представления об отношениях Я с окружающей действительностью.

М. Кун и Т. Макпартлэнд (1984) различают объективные (социальносвязанные) и субъективные компоненты Я–концепции. Исследование показало, что люди существенно различаются по количеству субъективных и объективных компонентов Я–концепции. При этом объективные компоненты являются более выраженными.

Наряду с проблемой двойственности «Я» и «Другого», многоаспектность Я–концепции выражается в наличии ее субмодальностей. В рамках когнитивного подхода C. Martindale (1980) определяет субмодальности в качестве базовых элементов Я–концепции. Субмодальность Я выступает в роли своеобразного передатчика, получая информацию «на входе» и кодируя «на выходе» диспозиции к действию для других когнитивных элементов системы личности. Субмодальности Я могут быть согласованы либо с базовым прототипом Я–концепции, либо с прототипом ситуации. В этом отношении они в разной степени отстоят от «центра» Я–концепции и определяют тем самым структуру Я–концепцию. J. Kihlstrom, L. Marchese-Foster, and S. Klein (1997) определяют Я–концепцию как иерархию. Ее вершину образует «абстрактное» Я, сформированное на основе типичных самонаблюдений, имеющих место в различных жизненных ситуациях. На последующих уровнях иерархии располагаются множества контекстно-специфических Я, характеризующих вариативность проявлений личности в различных ситуациях.

Опираясь на концепции полифонии и хронотопа (М. М. Бахтин, 1975, 1994), H. Hermans (1996; H. Hermans, H. Kempen, & R. van Loon, 1992) сформулировал повествовательную модель Я–концепции. Я определяется в терминах динамической множественности относительно автономных позиций Я в воображаемом пространстве. Я может перемещаться от одной позиции к другой при соответствующих изменениях ситуации и времени. Голоса Я функционируют как персонажи, взаимодействующие в рассказе. В комплексе голоса составляют повествовательно структурированное Я.

Центральной особенностью диалогического Я является комбинация его временных и пространственных характеристик. Пространство Я выражается терминами «позиция» и «позиционирование». Бахтин указывает на возможность рассмотрения временных отношений в пространственных структурах, как размещение различных периодов нашей жизни от настоящего к прошлому. При прохождении этих ментальных состояний человек в той или иной степени изменяется под воздействием диалогического процесса как такового.

Как отмечают К. А. Абульханова-Славская и Е. В. Гордиенко (2001), в отечественной психологии соотношение «Я» – «Другой» рассматривается в контексте проблемы самосознания. Самосознание определяется как познание человеком самого себя в его соотнесенности с другими людьми в совместной деятельности (С. Л. Рубинштейн, 1957).

А. Ш. Тхостов (1994; И. В. Журавлев, А. Ш. Тхостов, 2003) разрабатывает тему границы между Я и не–Я. Для того чтобы быть собой, необходимо обладать своим уникальным и ограниченным местом в пространстве, т.е. телом.

Уже на семантическом уровне мы наблюдаем родство концептов я и здесь, которые в ряде языковых ситуаций оказываются взаимодополняющими и даже взаимозаменяемыми. Топологически субъективность представлена как континуум состояний между двумя принципиально недостижимыми полюсами: субъекта и объекта. Напряжение на границе между этими полюсами порождает субъективный образ объективной реальности. Локализация границы между субъектом и объектом не является однозначной. Во-первых, Я противопоставлено существующему вне тела миру; во-вторых, сознание – миру вне сознания, в том числе и телу; в-третьих, сознание противопоставлено всему его содержанию, становясь для него объектом. Другим условием выделения предметов является принцип объективации: они должны быть в буквальном смысле не-обходимыми и непрозрачными. Принципу объективации могут быть подвержены в случаях патологии и субъективные образы:

они становятся неподконтрольными, «сверхреализуются». Возникают патологические формы разделения Я и не-Я: отчуждение и присвоение. «Например, моя собственная мысль или внутренняя речь начинают переживаться мной как чужие мысли или слова, воспроизводимые или произносимые в моей голове, или же я начинаю переживать любые события в мире как имеющие ко мне отношение» (И. В. Журавлев, А. Ш. Тхостов, 2003).

Многоаспектность Я находит свое выражение в концепции метаиндивидуального мира (Л. Я. Дорфман, 1993, 1998, 2004а), а также разработанных на ее основе метаиндивидуальной психологии искусства и концепции полимодального Я. Одной из ключевых особенностей метаиндивидуального мира является слияние и обособление «Я» и «Другого».

1.1.2. Метаиндивидуальный мир: множественность и многомерность Концептуально метаиндивидуальный мир основан на понятии метаиндивидуальности – одном из ключевых элементов теории интегрального исследования индивидуальности (В. С. Мерлин, 1986). Метаиндивидуальность определяется как «психологическая характеристика отношений окружающих людей к данной конкретной индивидуальности» (В. С. Мерлин, 1986, с. 111).

В понятии метаиндивидуальности выражаются, с одной стороны, социальные статусы индивидуальности, с другой стороны, вклады, осуществляемые индивидуальностью в окружающих людей и объекты. При этом индивидуальность существует в определенной психологической «атмосфере» внешних объектов.

Фундаментальной характеристикой метаиндивидуального мира является двойственность качественной определенности (Л. Я. Дорфман, 1993). Подобная двойственность проявляется по различным основаниям. Так, основными элементами метаиндивидуального мира являются индивидуальность, с одной стороны, и объекты мира, с другой стороны. Индивидуальность и объекты мира могут выступать в двух формах: как субстраты и как системы. Под субстратом понимаются морфологические свойства индивидуальности и объектов мира. Субстрат – физическая характеристика метаиндивидуального мира.

При этом субстраты индивидуальности и мира физически разделены.

Под системой понимаются ментальные взаимодействия индивидуальности и объектов мира. Различают индивидуальность как систему и мир как систему. Индивидуальность как система выходит за физические границы индивидуальности как субстрата и ассимилирует мир. При этом индивидуальность исполняет роль системообразующего качества, а мир – роль управляемой подсистемы. С другой стороны, мир как система выходит за физические границы объектов мира и «вовлекает» в себя индивидуальность. Ментальные взаимодействия индивидуальности и мира могут выражаться как в их обособлении друг от друга, так и в их расширении друг в друга. Мир как подсистема индивидуальности и индивидуальность как подсистема мира – результаты расширений и взаимодействий индивидуальности и мира.

Таким образом, метаиндивидуальный мир организуется в полисистему в результате взаимодействий индивидуальности и ее мира в двух качествах:

независимых систем и подсистем друг друга.

В качестве эмпирических референтов метаиндивидуального мира выступают его области и происходящие в нем события (Л. Я. Дорфман, Е. А. Малянов, Е. М. Березина, 2004). Области (авторство, обладание, зависимость и принятие) соответствуют системным и подсистемным проявлениям индивидуальности и ее мира. Они позволяют объединить переменные, которые раньше рассматривались с позиций разных теоретических конструктов. Так, речь об эмпирических моделях Хоуга, Деси и Райяна, речь об эмпирических моделях Хоуга, Деси и Райяна, Айзенка, Виггинса, Русалова (В. А. Гасимова, 2004; Л. Я. Дорфман, Н. А. Ляхова, 2004; Л. Я.

Дорфман, А. В. Огородникова, 2004; С. А. Щебетенко, 2004а).

Обнаружено, что автономность и агрессивность (по Хоугу: H. Gough & A.

Heilbrun, 1983), автономная каузальная ориентация (по Деси и Райяну: E.

Deci & R. Ryan, 1985) могут быть эмпирическими референтами Авторства.

Склонности к достижениям и аффилиации (по Хоугу), контролирующая каузальная ориентация (по Деси и Райяну), экстраверсия (по Айзенку: H.

Eysenck & S. Eysenck, 1994), доминантность (по Виггинсу: J. Wiggins, 1995), поиск новых ощущений (по Цукерману: M. Zuckerman, 1994), эргичность социальная, темп социальный (по В. М. Русалову, 1992) могут быть эмпирическими референтами Обладания. Отзывчивость, беспомощность (по Хоугу), безличная каузальная ориентация (по Деси и Райяну), социальная желательность (по Айзенку), склонность принимать опеку (по Виггинсу), эргичность предметная (по Русалову) могут быть эмпирическими референтами Зависимости. Между тем вопрос об эмпирических референтах Принятия (четвертой области метаиндивидуального мира) остается пока открытым.

В качестве событий метаиндивидуального мира выступают экзогенные факторы, оказывающиеся под влиянием областей метаиндивидуального мира. Таковыми могут быть креативность, интеллект, взаимоотношения с ментальными образами. Влияние областей метаиндивидуального мира на возникновение событий может быть опосредовано воздействием побочных факторов, медиаторов. Обнаружено, что креативность (креативное мышление и креативная личность) смещена к двум областям метаиндивидуального мира:

Обладанию и Авторству. К тому же Обладание может быть медиатором между Зависимостью и креативностью, а вербальный интеллект – медиатором между Зависимостью, Обладанием и креативностью (Л. Я. Дорфман, Н. А.

Ляхова, 2004; Л. Я. Дорфман, А. В. Огородникова, 2004).

1.1.3. Я–концепция как полимодальное Я: ментальные репрезентации метаиндивидуального мира С позиций метаиндивидуального подхода Я–концепция определяется как ментальная репрезентация метаиндивидуального мира человеку (Л. Я. Дорфман, 2004а). Ментальные репрезентации являются множественными, интерперсональными, позиционными, изменчивыми. В контексте метаиндивидуального мира Я–концепция обозначается как «полимодальное Я». Специфика полимодального Я заключена в том, что Я–концепция понимается как полисистема, характеризующаяся двойственностью качественной определенности и релятивностью (Л. Я. Дорфман, 1998, 2002а).

Структура полимодального Я образована его субмодальностями, полярными и биполярными категориями.

Выделение субмодальностей Я определено областями метаиндивидуального мира, репрезентируемыми индивидуальности. Соответственно, выделяются субмодальности Авторское, Превращенное, Воплощенное, Вторящее. В полисистемных терминах в Я–Авторском ментально репрезентируется область Авторства, индивидуальность как системное качество системы «Индивидуальность», в Я–Превращенном – Принятие, мир как системное качество системы «Мир». В Я–Воплощенном ментально репрезентируется Обладание, мир–подсистема системы «Индивидуальность», в Я–Вторящем – Зависимость, индивидуальность–подсистема системы «Мир».

В субмодальностях Я репрезентируется по преимуществу та ментальная позиция, которую в определенный момент занимает Я. Ментальная позиция функционирует как готовность воспринимать, рефлексировать. Одна и та же информация может обрабатываться человеком различным образом в зависимости от того, в какой субмодальности – позиции он находится в данный момент. С другой стороны, одна и та же субмодальность может быть общим знаменателем при переработке разной информации (Л. Я. Дорфман, 2004а).

Полисистемность предполагает наличие у полимодального Я свойства связности. В результате попарного комбинирования субмодальностей выводятся категории полимодального Я. Оппозиционность субмодальностей относительно друг друга приводит к тому, что каждая категория выступает как «полярная». Таким образом, попарные комбинации субмодальностей Я можно рассматривать как «полярные категории».

Выделяются 6 полярных категорий полимодального Я. Каждая из них включает пару субмодальностей.

Две полярные категории являются системами «Я» и «Другой». В системе «Я» ментально репрезентируется система «Индивидуальность», характеризующаяся активностью индивидуальности. В систему «Я» включены субмодальности Авторское и Воплощенное. При этом система «Я» характеризуется автономностью, независимостью и обладанием «Другим». В системе «Другой» ментально репрезентируется система «Мир», характеризующаяся активностью объектов мира. В систему «Другой» включены субмодальности Превращенное и Вторящее. При этом система «Другой» характеризуется терпимостью, принятием «Другого» и зависимостью от него.

Две полярные категории являются модальностями «Я» и «Другой». В модальности «Я» ментально репрезентируются индивидуальность как системообразующее качество и индивидуальность как подсистема. В модальность «Я» включены субмодальности Авторское и Вторящее. При этом модальность «Я» характеризуется автономностью, независимостью и, в то же время, зависимостью от «Другого». В модальности «Другой» ментально репрезентируются мир как системообразующее качество и мир как подсистема. В модальную категорию «Другой» включаются субмодальности Превращенное и Воплощенное. При этом модальность «Другой» характеризуется терпимостью, принятием «Другого» и, в то же время, его обладанием.

Две полярные категории являются диспозициями «Обособление» и «Слияние». В диспозиции «Обособление» ментально репрезентируются индивидуальность и мир как системообразующие качества. Они направлены на управление собственными подсистемами и потому обособляются. В «Обособление» включаются субмодальности Авторское и Превращенное. При этом диспозиция «Обособление» характеризуется автономностью, независимостью, а также терпимостью и принятием «Другого». В диспозиции «Слияние» ментально репрезентируются мир–подсистема и индивидуальность– подсистема. Они направлены на обслуживание систем друг друга и потому сливаются. В «Слияние» включаются субмодальности Воплощенное и Вторящее. При этом диспозиция «Слияние» характеризуется обладанием «Другим», а также зависимостью от него.

Биполярные категории образованы попарными комбинациями полярных категорий. Выделяются 3 биполярные категории (Л. Я. Дорфман, 2004а). В соответствии с полярными категориями, образующими биполярные категории, они обозначены как бисистемы, бимодальности и бидиспозиции. Каждая биполярная категория есть структура полимодального Я в целом, взятая под определенным углом зрения. Так, в бисистеме полимодальное Я представлено как совокупность систем «Я» и «Другой». В бимодальности полимодальное Я представлено как совокупность модальностей «Я» и «Другой». В бидиспозиции полимодальное Я представлено как совокупность диспозиций «Обособление» и «Слияние».

Субмодальности Я, полярные и биполярные категории выражают различные аспекты единого полимодального Я по принципу изомерии (Л. Я. Дорфман, 2004а). В соответствии с принципом изомерии в полимодальном Я одни и те же субмодальности могут образовывать различные категории.

Дифференциация Я–концепции на системы, модальности, диспозиции и биполярные категории выражает многомерность полимодального Я.

Структура полимодального Я имеет иерархическую организацию, в которой выделяются три уровня: субмодальности, полярные категории, биполярные категории. Структура полимодального Я уподоблена русской матрешке:

субмодальности – в полярных категориях, полярные категории – в биполярных категориях (Л. Я. Дорфман, 2004а).

Рассмотрим вопрос об эмпирической верификации уровней полимодального Я. Эмпирическими референтами субмодальностей Я являются местоименные формы (Л. Я. Дорфман, 2002а). Местоименной формой Я–Авторского может быть личное местоимение я, Я–Воплощенного – притяжательные местоимения (мой, моя, мое), Я–Превращенного – личные местоимения 3-го лица (он, она, оно, они), Я–Вторящего – падежные формы личного местоимения я, исключая именительный падеж (меня, мне, мной).

Эмпирическими референтами полярных категорий могут быть местоименные формы в парах. Система «Я» складывается из личного местоимения я в паре с притяжательными местоимениями. Например: «я провожу свободное время с моим другом». Модальность «Я» складывается из личного местоимения я в паре с падежными формами личного местоимения я. Например: «друг для меня значит все, и я провожу свободное время с ним». Диспозиция «Обособление» складывается из личного местоимения я в паре с личными местоимениями 3-го лица. Например: «я не стремлюсь раствориться в друге; он также имеет свои цели». Система «Другой» складывается из личных местоимений 3-го лица в паре с падежными формами личного местоимения я. Например: «он привлекает меня к своим занятиям». Модальность «Другой»

складывается из личных местоимений 3-го лица в паре с притяжательными местоимениями. Например: «он – мой друг». Диспозиция «Слияние» складывается из притяжательных местоимений в паре с падежными формами личного местоимения я. Например: «мой друг уделяет мне много внимания»

(цит. по Л. Я. Дорфман, 2004а).

Эмпирическими референтами биполярных категорий могут быть местоименные формы в «четверках». Бисистема складывается из личного местоимения я в паре с притяжательными местоимениями и личных местоимений 3-го лица в паре с падежными формами личного местоимения я. Например:

«я провожу свободное время с моим другом: он привлекает меня к своим занятиям». Бимодальность складывается из личного местоимения я в паре с падежными формами личного местоимения я и личных местоимений 3-го лица в паре с притяжательными местоимениями. Например: «он – мой друг и значит для меня все, поэтому я провожу свободное время с ним». Бидиспозиция складывается из личного местоимения я в паре с личными местоимениями 3го лица и притяжательных местоимений в паре с падежными формами личного местоимения я. Например: «я не стремлюсь раствориться в друге – он также имеет свои цели; но мой друг уделяет мне много внимания» (цит. по Л.

Я. Дорфман, 2004а).

Эмпирическая оценка (Л. Я. Дорфман, 2004б) показала, что субмодальности являются латентными факторами полимодального Я. Их правомерно рассматривать в качестве базовых элементов полимодального Я. «Горизонтальная структура» полимодального Я по субмодальностям такова: Я–Авторское коррелирует положительно с Я–Воплощенным, Я–Превращенным и отрицательно – с Я–Вторящим. Я–Воплощенное коррелирует положительно с Я– Вторящим, а Я–Вторящее – отрицательно с Я–Превращенным. Я– Воплощенное и Я–Превращенное не коррелируют.

«Горизонтальная» структура полимодального Я по полярным категориям такова: в системе «Я» субмодальности Авторское и Воплощенное коррелируют положительно. В модальности «Я» субмодальности Авторское и Вторящее коррелируют отрицательно. В системе «Другой» субмодальности Превращенное и Вторящее коррелируют отрицательно. В модальности «Другой»

субмодальности Воплощенное и Превращенное коррелируют положительно.

В диспозиции «Обособление» субмодальности Авторское и Превращенное коррелируют положительно. В диспозиции «Слияние» субмодальности Воплощенное и Вторящее коррелируют положительно.

«Горизонтальная» структура полимодального Я по биполярным категориям такова: в бисистеме латентные факторы система «Я» и система «Другой»

коррелируют положительно. В бимодальности латентные факторы модальность «Я» и модальность «Другой» коррелируют положительно. В бидиспозиции латентные факторы «Обособление» и «Слияние» не коррелируют.

В последних исследованиях (Л. Я. Дорфман, 2004б) имеются лишь косвенные свидетельства в пользу «вертикальной» структуры полимодального Я, выводимые из сказанного выше. Полимодальное Я распадается на отдельные субмодальности, полярные категории и биполярные категории без какихлибо исключений. Субмодальности включаются в полярные категории, а полярные категории – в биполярные категории.

Слияние и обособление в метаиндивидуальном мире является выражением принципа двойственности качественной определенности. Взаимодействия индивидуальности и мира предполагают, с одной стороны, их взаимное обособление, с другой стороны, их взаимные расширения друг в друга. Собственно слияние и обособление являются диспозициями полимодального Я.

Слияние представляет собой такую ментальную репрезентацию отношений индивидуальности и мира, когда оба они выступают как зависимые друг от друга образования, или, в системных терминах, как подсистемы друг друга.

Субъект, с одной стороны, воспринимает себя зависимым от объектов, с другой стороны, эти объекты воспринимаются в зависимости от субъекта. Иначе говоря, субъект готов к поглощению себя «Другим», но за это поглощение он требует от «Другого» плату – его зависимость от субъекта. В то же время, субъект может стремиться к введению «Другого» в зависимость от себя, однако это влечет за собой включенность «Я» субъекта в «Другого». Слияние поддерживается соответственно субмодальностями Вторящим и Воплощенным. Эмпирическая верификация диспозиции «Слияние» показала, что субмодальности Воплощенное и Вторящее коррелируют положительно (Л. Я.

Дорфман, 2004б).

Обособление представляет собой такую ментальную репрезентацию отношений индивидуальности и мира, когда оба они выступают в сознании человека как самодостаточные образования, или в системных терминах, как системообразующие качества. Субъект воспринимает самодостаточным, с одной стороны, себя, с другой стороны, окружающие его объекты. Обособление поддерживается соответственно субмодальностями Авторским и Превращенным. Эмпирическая верификация диспозиции «Обособление» показала, что субмодальности Авторское и Превращенное коррелируют положительно (Л. Я. Дорфман, 2004б).

В последние десятилетия в западной социальной психологии слияние – обособление как феномен межличностных отношений исследуется. Так, развернулась дискуссия о слиянии – обособлении как факторе эмпатии и психологическая близости в отношениях с другим человеком.

1.2.1. Понятие эмпатии: история и современное состояние В психологии эмпатию обозначают как сопереживание, постижение эмоционального состояния, проникновение, вчувствование в переживания другого человека. При этом различают эмоциональную и когнитивную разновидности эмпатии (Краткий психологический словарь, 1998, с. 461). Наряду с психологией, эмпатия является предметом исследований в области эстетики.

Всплеск исследований эмпатии, приходящийся на середину XX века, напрямую связан с работами и влиянием Карла Роджерса (C. Rogers, 1949, 1951, 1957, 1959; К. Роджерс, 1997). Эмпатия нашла свое развитие в различных психологических дисциплинах и исследовалась как детерминанта альтруизма (C. Batson, 1987) и социальных суждений (J. Krulewitz, 1982), как индикатор когнитивного развития ребенка (M. Hoffman, 1977) и т.д. Широкий интерес к эмпатии поддерживал притязания на то, что она является базисом всех человеческих интеракций и «ключевым компонентом всех психических феноменов» (H. Kohut, 1959, p. 462).

Несмотря на то, что эмпатия является одним из наиболее привлекательных феноменов для исследователей и практиков, возникает немало путаницы вокруг ее дефиниции и методов измерения (G. Gladstein, 1983; B. Moore, 1990;

T. Sexton & S. Whiston, 1994). Это явилось причиной снижения количества исследований эмпатии в последнее время (C. Duan & C. Hill, 1996).

Симпатия, вчувствование, эмпатия Возникновению понятия эмпатии предшествовало два термина: симпатия и вчувствование. В современной психологии понятие симпатии возникает чаще всего в качестве этической категории и не имеет собственно психологического содержания. В то же время, в историческом плане симпатия может рассматриваться как предшественница эмпатии. Посредством понятия симпатии решался вопрос о принципиальной возможности для субъекта проникновения в мир «Другого». Симпатия понималась как механизм общности разделенных пространственно и ментально субъектов.

Впоследствии понятие симпатии встречается в работах философов Нового времени (А. Смит, 1759; Г. Спенсер, 1870; А. Шопенгауэр, 1840). Так, А.

Смит (1759) определял симпатию как способность сострадать другому. При этом потребность в благополучии другого является естественным свойством человека. Симпатия определяет субъективную этическую систему индивида.

Поступки других людей и собственное поведение получают оценку, проявляющуюся в наличии, либо в отсутствии симпатии.

В середине XIX века в немецкой психологии и теории эстетики возникает понятие вчувствования (Einfhlung). Вчувствование, предложенное R.

Vischer (1846/1847), является другим прототипом эмпатии. T. Lipps (1900) определяет вчувствование как познавательный акт, направленный, вопервых, на внешний объект, во-вторых, на самого себя. При этом познание себя происходит за счет вчувствования в объект, иначе говоря, проекции своего Я на объект. Вчувствование основано на желании обнаружить в объекте свои собственные переживания. В процессе эстетического созерцания зритель как бы вторит жестам, позам или тону голоса объекта. Эстетическое наслаждение наступает по мере того, как субъект через проекцию постигает общность между собой и объектом, переживая исходящее от него настроение. Таким образом, в результате вчувствования акт познания выражается в самопознании через объективацию Я.

Таким образом, говоря о симпатии, исследователи обозначали процесс сопереживания, понимания другого человека, либо группы людей. Вчувствование, напротив, по большей мере описывает сопереживание и понимание неживых объектов, получающих социокультурную смысловую нагрузку. Так, например, Т. Липпс изначально применял термин «вчувствование» в контексте восприятия произведений искусства и объектов природы, и лишь позднее – в контексте восприятия другого человека.

По М. Шелеру (1994) симпатия представляет собой интенциальный акт, направленный на познание личности «Другого» как высшей ценности. Шелер описал два вида симпатии. Во-первых, уже известное нам, но применяемое здесь с несколько иным содержанием, Einfhlung как сопереживание, состояние слияния с объектом симпатии, идентификация с его переживаниями. Вовторых, Mitgefhl как участие в переживании другого человека при сохранении независимости своих чувств и целостности. Таким образом, в Einfhlung и Mitgefhl мы встречаем прообраз уже знакомого нам слияния и обособления. Отметим, что М. Шелер видит симпатию в качестве возможного результата как Einfhlung (симпатия, основанная на слиянии), так и Mitgefhl (симпатия, основанная на обособлении). При этом Mitgefhl по М. Шелеру является «истинной симпатией», «более высоким состоянием».

Социальный аспект симпатии отмечает В. Штерн (1998). Он считает симпатию первичной социальной эмоцией, на основе которой развиваются социальные чувства. Уже в 2-3 года ребенок способен заражаться чувством «Другого», идентифицировать себя с объектом симпатии, а также совершать альтруистические действия. В. Штерн также различает «чувства к другим» (такие как нежность, любовь) и «чувства с другими» (такие как сострадание, сорадость). При этом чувство к другому является предпосылкой для чувства с другим. Отличие между ними, по видимости, заключено в том, что при возникновении «чувства с другим» я его субъективирую, «оживляю». При этом другой является по отношению к «Я» именно «Другим». Напротив, при возникновении «чувства к другому» я его объективирую, схематизирую, либо заменяю собой.

У. МакДаугалл (1916) предложил теорию инстинктивного происхождения симпатии. Симпатия представляет собой взаимное разделение эмоций людьми в случае сходства их эмоциональных проявлений и нравственных позиций. Симпатия основана на стадном инстинкте. В силу этого животное реагирует на проявление эмоций другими особями, если они важны для выживания стада. Неудивительно, что таким образом симпатия описывается У.

МакДаугаллом как исключительно аффективный процесс, осуществляемый по типу заражения.

S. Asch (1952) определил два типа симпатии, в общем сходных с философскими типами М. Шелера: сопереживание и сочувствие. Сопереживание представляет собой переживание эмоции, сходной с эмоциями других. Сопереживание эгоистично по своей природе и направлено на себя. При этом границы между субъектом и объектом размыты. Напротив, при сочувствии переживания субъекта и объекта не тождественны. Границы их эмоциональных сфер сохраняются. Субъект осознает свое отличие от «Другого» и, в то же время, в состоянии понять его ситуацию.

В дальнейшем симпатия в качестве научного термина в психологии встречается достаточно редко, оставаясь предметом исследования этики. Полноправным приемником симпатии в научной психологии стало понятие эмпатии. Впервые термин эмпатия появился в работах E. Titchener (1909), и служила переводом немецкого Einfhlung. Titchener определял эмпатию как «процесс гуманизации объектов, прочтения и прочувствования себя в них»

(E. Titchener, 1924, p. 417). Представление об эмпатии как о преимущественно аффективном процессе оставалось широкораспространенным и впоследствии (G. Allport, 1961; S. Langer, 1967; A. Mehrabian & N. Epstein, 1972; E.

Stotland, 1969).

В содержательном отношении симпатия и эмпатия оказались очень близки, и провести какой-либо содержательный водораздел между ними нелегко. В чем же, в таком случае, смысл «замены» симпатии на эмпатию? Возможно, что такая замена произошла в силу влияния быстро развивавшейся в середине XX века гуманистической психологии, стремившейся отмежевать способность вчувствоваться в переживания «Другого» (эмпатия) от простого благодушия и расположенности терапевта к своему клиенту (симпатия).

Эмпатия Эмпатия включает в себя наряду с аффективным когнитивный компонент.

В таком контексте эмпатия представляет собой перцептивный акт, сопровождающий межличностные отношения. G. Mead (1934) и J. Piaget (1959) определяют эмпатию как когнитивную способность принимать позицию другого человека, или понимать структурирование мира другим без принятия его позиции. «Эмпатия – воображаемое перенесение себя в мысли, чувства и действия другого и структурирование мира по его образцу» (L. Cottrel & R.

Dymond, 1949). Такое видение эмпатии нашло широкое распространение (G.

Barrett-Lennard, 1962, 1981; H. Borke, 1971; F. Deutsch & R. Madle, 1975; M.

Kalliopuska, 1986; R. Katz, 1963; H. Kohut, 1971; C. Rogers, 1986; W. Woodall & S. Kogler-Hill, 1982).

Естественно, существует и «компромиссный» подход, в соответствии с которым эмпатия содержит когнитивный и аффективный компоненты (C.

Brems, 1989; M. Hoffman, 1977; C. Shantz, 1975; J. Strayer, 1987) и может ситуативно проявляться как в познавательной, так и в аффективной сферах (G.

Gladstein, 1983). Более того, ряд исследователей отмечает, что дихотомия когнитивной и аффективной эмпатии ложна (N. Feshbach, 1975; L. Greenberg, L. Rice, & R. Elliott, 1993; R. Greenson, 1960; R. Katz, 1963; R. Schafer, 1959; J.

Strayer, 1987), оба вида неизбежно влияют друг на друга (G. Bower, 1983; A.

Isen, 1984), либо, в принципе, сами термины неточны и описательны (C. Duan & C. Hill, 1996).

Наряду с аффективной и когнитивной компонентой, L. Cottrel and R.

Dymond (1949) определяют предикативный вид эмпатии, представляющий собой способность людей воспринимать друг друга, предсказывая ответы другого в той или иной ситуации. U. Bronfenbrenner, J. Harding, and M.

Gallwey (1958) определяют эмпатию как интеллектуальную реконструкцию внутреннего мира другого человека.

В то же время, развивается линия исследований эмпатии с «классических»

позиций вчувствования. Эмпатия понимается как вид чувственного познания объекта через проекцию и идентификацию (D. Beres & J. Arlow, 1974; S.

Marcus, 1971), способность поставить себя на место другого, предвидеть его реакции (S. Mahoney, 1960; B. Speroff, 1953), способность понимания эмоционального состояния другого (Wilmer, 1968), способность проникать в психику другого, понимать аффективные ориентации других (Т. Шибутани, 1999). С. Batson (1991) под эмпатией понимает исключительно эмоциональную реакцию, ориентированную на другого человека, соответствующую благосостоянию другого. Если другой угнетен или нуждается в чем-либо, чувство эмпатии включает симпатию, сопереживание и нежность. При этом когнитивный фактор оказывает на сопереживание значительно меньший, порой даже негативный, эффект.

Некоторые исследователи описывают эмпатию как эмоциональное состояние, возникающее у субъекта при виде переживаний другого (D. Aderman et al., 1974; S. Berger, 1962; A. Mehrabian & N. Epstein, 1972; E. Stotland, 1971).

Наблюдение переживаний другого может привести к эмпатии как заражению эмоциями другого. Подобное может происходить в различных ситуациях: в диаде «мать-ребенок», в любовных отношениях, в группе, в толпе и т.п. (H.

Sullivan, 1953).

В своей обзорной статье C. Duan and C. Hill (1996) отмечают, что термин эмпатия описывается в соответствии с тремя различными подходами.

Во-первых, эмпатия определяется как черта личности или общая способность «понимать переживания другого человека» (D. Buie, 1981) или «осознавать чувства других людей» (F. Sawyer, 1975). Эмпатия определяется как «эмпатическая диспозиция» (R. Hogan, 1969), «интерперсональная ориентация» (C. Rogers, 1957), «способность реагировать на чувства другого человека» (R. Ianotti, 1975) и «диспозициональная эмпатия» (M. Davis, 1983). Подобного подхода к эмпатии придерживались как представители психотерапии и психоанализа (D. Buie, 1981; S. Danish & N. Kagan, 1971; R. Dymond, 1950; B. Easser, 1974; R. Hogan, 1969; C. Rogers, 1957; F. Sawyer, 1975), так и исследователи в сфере социальной психологии и психологии развития (J.

Aronfreed, 1970; N. Feshbach, 1975; M. Davis, 1983; R. Kestenbaum, E. Farber, & L. Sroufe, 1989; G. Mead, 1934). Имплицитно в этих взглядах содержится представление, что некоторые индивиды являются более эмпатийными, чем другие, как по генетическим, так и по онтогенетическим основаниям.

Во-вторых, эмпатия определяется как ситуативное когнитивно-аффектное состояние (G. Barrett-Lennard, 1962; R. Greenson, 1960, 1967; M. Hoffman, 1984; C. Rogers, 1949, 1951, 1957, 1959). С этой точки зрения эмпатия определяется как «замещающая» реакция по отношению к реакциям другого человека (C. Batson & J. Coke, 1981; R. Katz, 1963; E. Stotland, 1969), а также ощущение внутреннего мира другого как своего собственного мира (C.

Rogers, 1959; C. Truax & R. Carkhuff, 1967). Имплицитно для такого ситуационного подхода то, что безотносительно уровня развития эмпатии, эмпатическое переживание определено ситуацией. Очевидно, что такой подход находится в сфере интересов психотерапии при оценке эмпатии терапевта в течение сессий. Социальные психологи также заинтересованы в таком подходе, так как он позволяет манипулировать эмпатией при исследовании ее роли в таких процессах, как альтруизм (C. Batson & J. Coke, 1981; E. Stotland, 1969;

M. Toi & C. Batson, 1982) и атрибуция (R. Gould & H. Sigall, 1977; E. Jones & R. Nisbett, 1972; D. Regan & J. Totten, 1975).

В-третьих, эмпатия определяется как многофазовый процесс переживания (G. Barrett-Lennard, 1962; M. Basch, 1983; E. Emery, 1987; M. Hoffman, 1984;

R. Katz, 1963; T. Reik, 1948; C. Rogers, 1975). Здесь переживание эмпатии рассматривается от момента к моменту, и оцениваются процессы, включенные в продуцирование эмпатического состояния. Различные модели «состояний» показывают, что терапевт в состоянии терапевтической эмпатии проходит через ряд этапов. В циклической модели G. Barrett-Lennard (1981) определены три фазы эмпатии: эмпатическое резонирование, выражение эмпатии, полученная эмпатия. Процесс «временного проживания» C. Rogers (1975) включает (1) ощущение внутреннего мира клиента и (2) сообщение клиенту об этом ощущении. Двухшаговая эмпатия в психоанализе H. Kohut (1984) включает понимание и объяснение, а многошаговый межличностный процесс G. Gladstein (1983) – эмоциональное заражение, идентификацию и принятие роли. Клиническая ценность такого подхода велика, но эмпирическая операционализация эмпатии как многофазового феномена ограничена. Как и многие другие теории состояний, многофазовая эмпатия сложна для оценки. Таким образом, теории, определяющие эмпатию как процесс, включающий множество состояний, остаются скорее описательными, чем объяснительными.

C. Duan and C. Hill (1996) считают, что указанные подходы выражают собой три различных феномена, имеющих эмпатию в качестве общего корня:

диспозициональную эмпатию, эмпатическое переживание и эмпатический процесс. Такое видение поможет уменьшить путаницу, возникшую вокруг дефиниции эмпатии.

Лабораторные исследования эмпатии начались в конце 40-х годов XX века.

L. Cottrel and R. Dymond (1949) манипулировали эмпатией, опираясь на представления о принятии позиции (perspective taking) другого субъекта. В течение 30 минут несколько групп участников по 5 человек беседовали между собой на нейтральные темы, например, о кино. Затем их просили описать себя по шести признакам, предложенным экспериментатором. Участник исследования должен был предсказать, как каждый из его собеседников будет себя описывать. Все участники заполняли шкалу друг за друга и за себя. Показателем эмпатии служила разница между описанием участником другого и описанием другим самого себя. При этом чем меньшими были расхождения в этих описаниях, тем выше было значение показателя эмпатии.

В дальнейшем метод L. Cottrel and R. Dymond подвергался модификациям, однако именно он послужил основанием большинства современных экспериментальных исследований эмпатии (N. Gage & L. Cronbach, 1955).

Способность «проникать во внутренний мир других людей» S. Mahoney (1960) измерял посредством литературного теста. Участникам предлагались четыре отрывка прозы, где были описаны характеры и переживания героев.

После чтения каждого отрывка участник заполнял 20 неоконченных предложений по альтернативным выборам.

Исследователи, трактовавшие эмпатию как эмоциональную реакцию на переживания «Другого», использовали метод, предложенный S. Berger (1962). Участникам исследования представляли ассистента экспериментатора и предупреждали, что на красный свет или звонок, ассистента будут ударять током (Haner & Whitney, 1960). Чтобы вызвать у участников эмоциональный ответ, ассистент имитировал переживание боли (S. Berger, 1962). Установлено, что интенсивность реакции (определявшееся как эмпатия) усиливается с увеличением тревожности участника.

Линия подобных исследований была продолжена E. Stotland (1971): ассистент помещал руку в обогревающий аппарат, и ему якобы подавалось тепло различной интенсивности. У участников, наблюдавших за ассистентом, регистрировали показатели КГР при различных уровнях подачи тепла, что являлось показателем эмпатии к «жертве». Другим показателем эмпатии в исследовании E. Stotland (1971) были самоотчеты участников исследования.

При эмпирических исследованиях эмпатии нередко применяется прием индукции. Индукция представляет собой процедуру искусственной стимуляции эмпатии путем манипулирования инструкциями для участников исследований. Так, E. Stotland (1969) индуцировал эмпатию посредством инструкций по принятию позиции «Другого». Участникам предлагалось представить «сильную» и «слабую» эмпатии к «Другому». Прием индукции широко используется и в современных исследованиях эмпатии (см., напр.: C. Batson & L. Shaw, 1991; C. Batson, K. Sager, E. Garst, M. Kang, K.Rubchinsky, & K. Dawson, 1997; M. Davis, 1994; M. Davis, L. Conklin, A. Smith, & C. Luce, 1996; S.

Levy et al., 2002).

В зависимости от целей, индукция эмпатии может осуществляться по разным планам. Так, M. Davis et al. (1996) предлагали участникам три инструкции: (1) представить состояние «Другого»; (2) представить себя в ситуации «Другого»; (3) «объективное» наблюдение «Другого». Первые две инструкции касаются эмпатии, третья инструкция – контрольная.

C. Batson et al. (1997) предлагали участникам две инструкции: на «пониженную» и «повышенную» эмпатию.

Следует отметить, что некоторые авторы (например, C. Batson, 1997) выражают известные сомнения в действенности индуцирования эмпатии посредством инструкции. По меньшей мере, искусственно вызванная эмпатия менее интенсивна, чем естественно возникающая. L. Stinson & W. Ickes (1992) отмечают, что одно только принятие позиции «Другого» не обеспечивает точность эмпатии. В этом случае велика вероятность того, что мы будем иметь дело с идентификацией, вызванной другими факторами, в частности, с проекцией. Эмпатическая точность требует, наряду с установкой на принятие позиции, знания подлинной жизни объекта. С другой стороны, точность эмпатии может быть определена действиями со стороны объекта, в частности, его соответствующим вербальным и невербальным поведением, что чаще всего не контролируется в методе индуцирования.

Тем не менее, индукция эмпатии как принятие позиции «Другого» поддерживается многими исследователями эмпатии (M. Chandler, 1973; N.

Feshbach, 1975; K. Fletcher & J. Averill, 1984). Как отмечает тот же C. Batson (1997), в лаборатории вряд ли возможны иные и более эффективные приемы индуцирования эмпатии. Так, C. Batson et al. (1997) показали, что при индуцировании «повышенной» эмпатии участники исследования в большей степени сконцентрированы на чувствах «Другого», чем при индуцировании «пониженной» эмпатии.

Эмпатия стала ключевым конструктом в понимании того, как работает психотерапия. Такое видение характерно как для психоаналитиков, видящих в эмпатии часть лечебного процесса (H. Kohut, 1977), так и для представителей гуманистического подхода, понимающих эмпатию как необходимое состояние психологического обмена (К. Роджерс, 1997; S. Olinick, 1969). Вдохновленные «своими практическими и клиническими переживаниями», психотерапевты определяли эмпатию как «чувство-в» (J. Downey, 1929); замещающую интроспекцию (H. Kohut, 1971; 1977), принятие внутренних границ «Другого» (C. Truax & R. Carkhuff, 1967), перенесения себя в мысли, чувства и действия «Другого» (R. Dymond, 1950).

Гуманистическая традиция изучения эмпатии исходит из представлений Карла Роджерса (1997) о психотерапевтическом процессе с позиций клиентоцентрированного подхода. Сам Роджерс определял эмпатию как «способ сосуществования с другим человеком… Это значит войти во внутренний мир другого и быть в нем как дома. Это значит быть сензитивным к изменениям чувственных значений, непрерывно происходящим в другом человеке. Это означает временное проживание жизни другого, продвижение в ней осторожно, тонко, без суждения о том, что другой едва ли осознает».

В рамках психологии личности исследуются личностные и поведенческие характеристики индивидов с различной выраженностью эмпатии. L. Cottrel and R. Dymond (1949) установили, что участники с высоким уровнем эмпатии эмоциональны, оптимистичны, заинтересованы в других, пластичны, легко устанавливают отношения с людьми. В то же время участники с низким уровнем эмпатии, напротив, ригидны, интровертированы, сдержанны, эгоцентричны, с трудом устанавливают отношения с людьми, требуют от людей привязанности, но сами не способны к установлению прочных эмоциональных связей.

По данным E. Stotland (1971) положение ребенка в семье и порядок рождаемости определяют его склонность к эмпатии. Так, первые, либо единственные, дети, в большей степени склонны к эмпатии, если объект отличается от них, если он от них зависит, не соревнуется с ними, обладает неравным с ними статусом. Кроме того, для первенцев и единственных в семье детей обнаружена отрицательная связь между эмпатией и мотивом личного успеха.

Позднерожденные дети переживают эмпатию в тех случаях, если объект на них похож, обладает равным с ними статусом, если их отношения взаимны и равнозависимы. В ситуации соревнования первенцы и единственные в семье дети более склонны к эмпатии, чем позднерожденные дети.

Эмпатия и связанные с ней переживания рассматриваются как причина психологического дискомфорта, приводящего к поведению, направленному на его снижение. M. Schaller and R. Cialdini (1988) считают, что эмпатия к пострадавшему только ухудшает настроение. Если есть возможность ее сгладить другими средствами, испытуемые готовы на это и не будут оказывать помощь. L. Shaw (1994) показал, что люди стремятся избегать эмпатии, так как это приводит к альтруистическому поведению. J. Dovidio et al. (1990) утверждают, что эмпатия вызывает оказание помощи только в тех случаях, когда люди считают, что другие действительно получат эту помощь.

В то же время, J. Fultz, C. Batson, V. Fortenbach, P. McCarthy, and L. Varney (1986) отмечают, что люди в состоянии эмпатии окажут помощь даже тогда, когда никто об их помощи не узнает. И будут ее оказывать до тех пор, пока другой ее не действительно не получит.

Эмпатия имеет место не только в межличностных отношениях. T. Lipps (1900) изучал эмпатию как эстетическое качество, возникающее при восприятии художественного образа. M. Shelton and R. Rogers (1981) обнаружили, что индукция эмпатии к китам ведет к более позитивным установкам, выражающимся в желании помочь китам мысленно и на действиях (как в фильме «Free Willie», вызвавшем в первый же уик-энд показа 40 000 телефонных звонков от желающих присоединиться к кампании по защите китов).

В то же время, эмпатия зависит от «знания» «Другого», от точности представления о его чувствах и мыслях при эмпатии. L. Stinson and W. Ickes (1992) исследовали эту проблему в связи с близостью другого мужчины. Обнаружено, что точность описания чувств другого в сильной степени зависит от того, является ли объект эмпатии другом или, напротив, незнакомым человеком. В качестве причин этих различий исследователи называют (а) интенсивность взаимодействий и обмена информацией между друзьями, (б) выраженную позитивную установку по отношению к другу (раппорт), (в) знание о жизни друг друга. Авторами показано, что эмпатия в отношении незнакомого может быть основана на общечеловеческих и культурных ценностях и переживаниях. В то же время, например, результаты исследований M.

Shelton and R. Rogers (1981) и M. Davis et al. (1996) говорят о том, что эмпатия оказывает влияние на отношения с «Другими», о которых у участников исследования были весьма схематичные, стереотипизированные, представления. Однако следует отметить, что в этой части эмпатия, скорее всего, сближается с идентификацией как проекцией.

По этим причинам эмпатия играет значительную роль при восприятии информации, поступающей из СМИ. Уровень наслаждения от просмотра телепрограмм увеличивается, если зритель может представить себе переживания, испытываемые телегероями (Р. Харрис, 2003). В то же время эмпатия несколько уменьшается за счет положения всеведения, в котором зритель находится по сравнению с действующими лицами, как это бывает при просмотре художественных фильмов и «мыльных опер» (D. Zillmann, 1991). С другой стороны, интерес, испытываемый телезрителями к новостным и спортивным программам, может быть связан с усилением эмпатии, вызванной непредсказуемостью программ этих жанров (P. Tannenbaum, 1980).

В отечественной психологии исследования эмпатии начинаются в 1970-е годы (Т. П. Гаврилова, 1974, 1975; Р. Б. Карамуратова, 1984; Н. И. Сарджвеладзе, 1978). Акцент делается на эмоциональной компоненте эмпатии, в то время как ее когнитивная составляющая находится в тени. Эмпирическая традиция исследований эмпатии в отечественной психологии уступает психотерапевтической и описательной, получившей особое распространение в 1990-е годы (Ю. Б. Гиппенрейтер, Т. Д. Карягина, Е. Н. Козлова, 1993; А. Б.

Орлов, М. А. Хазанова, 1993). Большинство исследований проводятся с опорой на гуманистическую парадигму (К. Роджерс, 1997).

Эмпатия в психологии искусства и литературы Эмпатия является одним из ключевых понятий в эстетике, в частности, в сфере восприятия объектов искусства (H. Hge, 1991). Начиная с работ Т.

Липпса в психологии искусства эмпатия представляет собой способ познания эстетического объекта, вчувствование в него посредством проекции своих чувств и идентификации с ним. Можно сказать, что посредством эмпатии по отношению к предмету искусства субъект усиливает самоидентичность: проецируя на предмет искусства свои переживания, субъект в большей степени познает самого себя. Иначе говоря, в тех случаях, когда прямой самоанализ затруднен, он возможен в эстетическом опыте. Кроме того, анализ себя в предмете искусства может быть более приятным и содержательным, чем прямой самоанализ.

S. Marcus (1971) рассматривает эмпатию как способность индивида познавать внутренний мир другого человека и, в то же время, как форму художественного познания. Он пытается соединить существующие подходы к пониманию эмпатии, анализируя ее как взаимодействие познавательных, эмоциональных и моторных компонентов. По его мнению, эмпатия осуществляется через акты идентификации, интроекции и проекции, которые опосредуются познавательными процессами, сопровождаясь эмоциональными состояниями и органическими реакциями.

Эмпатия может представлять собой специфическую способность вживаться в художественный образ. S. Marcus определяет воображение и эмоциональность как основные свойства актера и зрителя, облегчающие акт эмпатии при создании образа или при восприятии искусства.

1.2.2. Понятие психологической близости Близость является еще одним феноменом, в контексте которого изучается слияние – обособление. Большинство исследователей сходятся на том, что близость вызывает слияние, но не все авторы считают, что близость и слияние следует различать. Однако, как будет показано далее, близость не только отлична от слияния, но при определенных условиях может вызывать обособление.

Межличностные взаимодействия, отношения, близость Психологическая близость является интерактивной характеристикой, описывающей взаимодействия с другими людьми или объектами (напр., A. Aron, 2003; D. Tice, J. Butler, M. Muraven, & A. Stillwell, 1995; R. Zajonc, R.

Adelmann, S. Murphy, & R. Niedenthal, 1987). Близкие отношения относятся к паттернам взаимодействий, включающим аффективно сильные связи между индивидами, такие как романтические или супружеские отношения, дружба и отношения «родитель – ребенок» (A. Aron, 2003). В то же время, близкие отношения могут выстраиваться не только с другими людьми, но и с ментальными образами, такими как любимое животное, растение или предмет (С. Д. Дерябо, 1995).

То, что мы собой представляем и то, как мы себя воспринимаем, связано с теми людьми (и вещами), с которыми нас связывают близкие отношения.

Установлено, что супруги со временем становятся все более похожими друг на друга. Участники исследования правильно составляли по фотографиям пару молодоженов значительно менее точно, чем ту же супружескую пару, но на фотографии после 25 лет совместной жизни (R. Zajonc et al., 1987).

M. Leary (1999; M. Leary & D. Downs, 1995) утверждает, что чрезвычайно важным ресурсом самооценки являются наши представления о том, что о нас думаю другие. Самооценка, таким образом, не является исключительно внутриличностным образованием, а скорее представляет собой некоторый вид «социометрии»: она показывает нам, насколько мы принимаемы, либо отвергаемы значимыми другими.

A. Aron (A. Aron, E. Aron, M. Tudor, & G. Nelson, 1991; A. Aron, E. Aron, & C. Norman, 2001) показал, что в близких отношениях когнитивные репрезентации «Я» и «Другого» перекрываются. В близких отношениях человек включает в свое «Я» социальные и материальные ресурсы других, их позиции и идентичности. C. Symons and B. Johnson (1997) продемонстрировали, что оценки близких других имеют большее сходство с самооценкой, чем оценки далеких других.

Близость отношений определяет не только сходство репрезентаций субъекта и близкого «Другого». Она также определяет скорость обработки информации о репрезентациях. A. Aron et al. (1991) обнаружили, что оценка тех черт, которые были общими для участника исследования и его партнера, происходила быстрее, чем оценка тех черт, которые были истинными для участника, но несоответствующими для партнера. Используя такой же временной показатель, E. Smith, S. Coats, and D. Walling (1999) получили различие между оценками близких и неблизких «Других».

D. Mashek, A. Aron, and M. Boncimino (2002) предлагали участникам оценивать одну группу черт для Я, другую группу черт для близкого другого, и еще одну группу – для неблизких других, таких как медиа-образы. Затем участникам предлагалось задание на распознавание черт: им предъявлялась каждая черта по очереди, и их просили отметить, кого они ранее оценивали посредством этой черты. Акцент исследования ставился на смешениях: черты, использованные для одних образов, но о которых участники думали, что они использовались для других образов. Было обнаружено, что если участники неточно распознавали черту как якобы отнесенную к «Я», ее в действительности скорее относили к близкому партнеру, чем к медиа-образу. Если участник неточно распознавал черту как отнесенную к близкому партнеру, она относилась скорее к самооценке, чем к оценке медиа-образа.

A. Aron (2003) отмечает, что существуют два основных способа, которыми близкие отношения влияют на Я–концепцию: во-первых, поведенческая поддержка, в соответствии с которой субъект начинает вести себя таким образом, какой от него ожидает партнер, во-вторых, включение «Другого» в «Я», при котором субъект присваивает себе ресурсы, позиции и идентичности близкого «Другого».

Я-концепция, с другой стороны, оказывает воздействия на близкие отношения. Наше самовосприятие структурирует наше поведение, ожидания относительно наших будущих поступков и реакций на других людей, а также оценки нашего сходства и различия с партнерами. Более того, в соответствии с Я-концепцией мы склонны допускать, что близкие другие будут на нас похожи (D. Kenny, 1994).

S. Cross, P. Bacon, and M. Morris (2000) описали «относительно– взаимозависимый Я-конструкт», определенный как «тенденция думать о себе в терминах отношений с близкими другими». Участники с высокими показателями «Я-конструкта» выстраивали межличностные отношения более тесно, более охотно рассматривали потребности партнеров. Партнеры же ими рассматривались как близкие, даже если они были впервые представлены участникам в экспериментальной ситуации.

В ряде исследований было установлено, что самооценка оказывает эффект на удовлетворенность и стабильность супружеских отношений (J. Aube & R.

Koestner, 1992; W. Doherty, S. Su, & R. Needle, 1989; B. Karney & T. Bradbury, 1995; J. Larson, S. Anderson, T. Holman, & B. Niemann, 1998; L. Steinberg & S.

Silverberg, 1987). S. Murray, J. Holmes, and D. Griffin (1996) обнаружили, что самооценка предсказывает видение партнера в более позитивном свете, а S.

Hendrick, C. Hendrick, and N. Adler (1988) показали, что низкая самооценка увеличивает вероятность разрыва отношений.

S. Murray, J. Holmes and D. Griffin (2000) проанализировали данные различных исследований, и показали, что люди с низкой самооценкой полагают, что партнеры их воспринимают также, как воспринимают они себя сами.

Возникающие при этом защитные реакции подрывают действительное уважение партнеров к таким людям.

Таким образом, положительная самооценка позитивно влияет на близкие отношения. Однако здесь, по мнению A. Aron (2003), имеются два исключения. Во-первых, находясь в состоянии угрозы своему Я, люди с высокой самооценкой перестают ориентироваться на отношения и становятся более независимыми (T. Heatherington & K. Vohs, 2000; A. Schutz, 1998). Это, в свою очередь, приводит к отдалению в отношениях с «Другим». Во-вторых, нарциссизм, зачастую сопровождающий высокую самооценку, приводит к нарушению близких отношений (W. Campbell, 1999; C. Morf & F. Rhodewalt, 1993, 2001; C. Sedikides, W. Campbell, G. Reeder, & A. Elliot, 2002).

1.2.3. Слияние – обособление как фактор эмпатии и близости Понятиями слияние и обособление описывают отношения в диадах, формирующихся по принципу «Я» – «Другой». Исследования отношений «Я» и «Другого» имеют обширную философскую основу, в первую очередь – феноменологическую и экзистенциальную (М. Бубер, 1995; Г. Ф. Гегель, 1977;

Э. Гуссерль, 1998; Э. Левинас, 1999; Ж. П. Сартр, 2000). Собственно эмпирические исследования диады «Я» – «Другой» осуществляются по большей мере в рамках социальной психологии: при изучении восприятия людьми друг друга, установлении и развитии межличностных отношений, а также в ряде других социально-психологических ситуаций.

Слияние Эмпирические исследования слияния «Я» и «Другого» появились в последнюю четверть XX века. По преимуществу они затрагивали социальнопсихологической проблематику. В первую очередь, исследования слияния проводились при изучении готовности помочь другому человеку (A. Aron & E. Aron, 1986; H. Hornstein, 1982; M. Lerner, 1982; J. Piliavin, J. Dovidio, S.

Gaertner, & R. Clark, 1981).

Слияние может выражаться в различных частных формах: общности (R.

Cialdini, S. Brown, B. Lewis, C. Luce, & S. Neuberg, 1997), сходстве (M.

Mikulincer, I. Orbach, & D. Iavnieli, 1998), идентификации (C. Batson et al, 1997), включении «Другого» в «Я» (A. Aron et al., 1991), принятии позиции «Другого» (M. Davis et al, 1996), схождении (A. Aron, E. Aron, & D. Smollan, 1992).

Одна из форм слияния «Я» и «Другого» – идентификация. Идентификация есть переживание (осознание) сходства субъекта с другим человеком или предметом, «чувства единения» (H. Hornstein, 1978; D. Krebs, 1975; M.

Lerner, 1980; E. Stotland, 1969). Идентификация предполагает переживание отношений с «Другим» как «Мы» (H. Hornstein, 1978). При этом ряд ментальных различий между «Я» и «Другим» исчезает: на «Мы» распространяются забота и внимание, которые обычно субъект адресует своему «Я» (M.

Lerner, 1980).

Таким образом, при слиянии как идентификации оппозиция «Я» – «Другой» исчезает, а вместо нее возникает «Мы». «Мы» – это случай идентификации, при котором «Я» и «Другой» относятся к «третьему», более общему и важному, чем каждое из этих образований по отдельности. Это приводит к утрате дискретности и самоидентичности как «Я», так и «Другого». В то же время «Мы» расширяет самосознание и способствует его «сдвигу» в область межиндивидного «пространства».

H. Hornstein (1978) отмечает, что идентификация происходит при соблюдении трех основных условий: 1) благосостояние «Другого» обеспечивает благосостояние «Я»; 2) «Я» и «Другой» похожи; 3) «Я» и «Другой» являются участниками одной и той же социальной категории или группы.

Включенность «Другого» в «Я» – в отличие от идентификации – предполагает и осознание субъектом своего «Я», и его «расширение» в «Другого» (D.

Wegner, 1980). Однако включение «Другого» в «Я» не означает идентификацию «Я» с «Другим». О переживании «Мы» здесь говорить не приходится:

«Субъект рассматривает другого, как будто это он сам» (D. Wegner, 1980).

Иначе говоря, при слиянии как включенности «Другого» в «Я» дискретность и самоидентичность «Я» и «Другого» не исчезает: «Я» занимает место «Другого» и замещает его. При этом «Другой» как таковой либо теряет ряд собственных характеристик, либо исчезает из поля внимания «Я» в принципе.

Слияние как включенность «Другого» в «Я» чем-то напоминает ассимиляцию. Ассимиляция (от лат. assimilatio – слияние, уподобление, усвоение) – термин, который употреблял Ж. Пиаже (J. Piaget, 1962), описывая усвоение материала за счет его включения в уже существующие схемы поведения.

Включенность «Я» – это ситуация ассимиляции «Я» ресурсов «Другого» и окружающей его среды. При этом исчезает не только граница между «Я» и «Другим» – исчезает «Другой» как самостоятельная и отделенная от «Я» фигура.

A. Aron et al. (1991) описывает близкие межличностные отношения также в терминах включенности «Другого» в «Я» (including other in the self). С точки зрения этих авторов, включенность «Другого» в «Я» обеспечивается в двух направлениях: во-первых – в терминах Курта Левина – как схождение областей жизненного пространства «Я» и «Другого», во-вторых – в терминах Уильяма Джемса – как объединение ресурсов и характеристик «Я» и «Другого». Авторы отмечают, что познание «Другого» в близких отношениях характеризуется слиянием: к другому относятся как к себе, иначе говоря, смешивают его с собой. В то же время, субъект при слиянии действует так, словно черты и характеристики «Другого» – хотя бы отчасти – являются его собственными чертами и характеристиками. При осознании «Другого» частью субъекта ментальная локализация ресурсов «Я» и «Другого» превращается исключительно в ресурсы «Я», а образ «Другого» становится неотличимым от образа «Я» субъекта. Переживание слияния в близких отношениях выражается в привязанности, верности, обладании, в общем виде – в союзе диады или нескольких людей. Действительно, по мере активизации близких отношений участники исследований давали более сходные словесные ассоциации, демонстрировали большее пространственное схождение моделей «Я» и «Другого», а также давали более длительную временную реакцию на оценку неразделяемых с партнером черт. Более того, согласно данным A.

Aron and E. Aron (1986), люди вступают в близкие отношения именно с целью расширения границ своего «Я», превращения ресурсов и характеристик «Другого» в свои собственные.

Еще одним механизмом возникновения слияния «Я» и «Другого» является принятие позиции «Другого». M. Davis et al. (1996) изучали в лабораторных условиях эффекты принятия позиции «Другого» на слияние. По мнению авторов, развитая способность к принятию позиции «Другого» позволяет человеку преодолеть естественный эгоцентризм, соотнося свое поведение с ожиданиями других людей и групп. Тем самым, принятие позиции «Другого»

обеспечивает эффективность межличностных отношений, ориентируя субъекта на собственные интересы «Другого». Принятие позиции, по мнению авторов, вызывает у человека переживание чувств объекта, которые становятся в некотором смысле его чувствами. Это происходит в силу того, что принятие позиции изменяет когнитивную репрезентацию объекта, имеющуюся у наблюдателя. В результате принятия позиции формируется репрезентация объекта, близкая с представлениями наблюдателя о самом себе. В результате две когнитивные структуры наблюдателя (представление о «Я» и о «Другом») будут стремиться к объединению дескрипторов «Я» и «Другого», то есть к их слиянию. Авторы отмечают, что без преднамеренного принятия позиции обычно возникает естественная – весьма умеренная – степень слияния «Я» и «Другого». В результате целенаправленного принятия позиции она будет возрастать.

Следует различать слияние как идентификацию и слияние как принятие позиции «Другого». При идентификации субъект переживает единение с «Другим». В случае принятия позиции субъект стремится «поставить себя на место Другого».

R. Cialdini et al. (1997) утверждают, что слияние «Я» и «Другого» в первую очередь имеет концептуальную природу. Субъект в большинстве ситуаций четко осознает свое отличие от другого субъекта, «кроме, возможно, некоторых мистических состояний». Однако, например, в близких отношениях или при привязанности наблюдается явное нарушение диады «Я» – «Другой» – их слияние. Но со-чувствие, со-участие, испытываемое «Я» при слиянии, всетаки будет отличаться от переживания, испытываемого собственно «Другим». Я действительно могу переживать боль, радость, связывая их с переживаниями «Другого». Но это все-таки будет иное переживание, отличное от того, что испытывает сам «Другой».

Основной формой переживания слияния по R. Cialdini et al. (1997) является осознание общности (oneness) с «Другим». Авторы отмечают, что именно осознание общности является определяющим фактором при возникновении таких социальных форм поведения как оказание помощи. Факторы, связываемые другими исследователями с готовностью помочь – эмпатия, альтруизм – являются только сопутствующими. Определяющим же является осознание общности «Я» и «Другого».

R. Cialdini et al. (1997) показали, что степень слияния с близким «Другим»

была выше, чем с чужим и незнакомым. Известный исследователь проблемы близких отношений A. Aron (2003; A. Aron et al., 1991; A. Aron et al., 1992) определяет слияние (включенность «Другого» в «Я») как одну из характеристик близких отношений. В то же время, другие авторы различают близость и слияние (см., например, C. Batson et al., 1997; R. Cialdini et al., 1997). Судя по результатам исследований, близость в межличностных отношениях чаще всего действительно предполагает слияние. Однако отрицать возможность обособления при близких отношениях не следует. В частности, партнерство во многих случаях предполагает четкое осознание непохожести, обособленности «Другого». В силу этого, на наш взгляд, близость следует отличать от слияния.

По мнению R. Cialdini et al. (1997), слияние «Я» и «Другого» может иметь эволюционные корни. Так, по W. Hamilton (1964) индивид в первую очередь беспокоится о сохранении своего генофонда, нежели о самосохранении. Самосохранение, фактически, есть лишь одна, пусть и наиболее часто встречающаяся, разновидность сохранения генофонда. Таким образом, в определенных ситуациях жизненно важные мотивы индивида могут находиться вне пределов собственного тела, в «Другом» как носителе общего с «Я» генофонда. По такой логике, например, оказание помощи, шире – предоставление собственных ресурсов, происходит в случае, когда положение «Я» второстепенно по отношению к более важным, с генетической точки зрения, задачам.

Конечно, субъект в большинстве случаев не в состоянии определить степень генетического сходства с «Другим» напрямую. Вместо этого он вынужден полагаться на видимые сигналы, связанные с относительно высоким уровнем генетического сходства (D. Krebs, 1991). Среди таких сигналов – родство, дружба, сходство, близкое общение (M. Cunningham, 1986; J.

Rushton, R. Russell, & P. Wells, 1984; P. Wells, 1987) и прочие факторы, рассматриваемые психологами как причина слияния «Я» и «Другого».

Следующей разновидностью слияния является сходство «Я» и «Другого».

Сходство изучалось M. Mikulincer et al. (1998) в зависимости от стиля привязанности. Сходство «Я» и «Другого» является результатом социального сравнения, посредством которого человек определяет собственную идентичность и регулирует когнитивную дистанцию в отношениях со значимыми другими. В социальном процессе возможна как переоценка уровня сходства «Я» и «Другого», так и его недооценка. Переоценка сходства позволяет уменьшить когнитивную дистанцию с «Другим» и обеспечивает ассимиляцию «Другого» в «Я». Недооценка сходства подчеркивает уникальность «Я»

и увеличивает когнитивную дистанцию между «Я» и «Другим». При этом изменение сходства обеспечивает саморегуляцию «Я» (A. Tesser, 1980). Эти процессы связаны с ситуацией оценки, получаемой человеком со стороны других. Кроме того, степень сходства «Я» и «Другого» изменяется в зависимости от привязанности к другому (W. Crano, 1983; R. Campbell, 1986).

M. Mikulincer et al. (1998) установили связь показателей сходства «Я» и «Другого» с некоторыми особенностями личности. Так, тревожноамбивалентные личности демонстрируют большее сходство «Я» и «Другого», чем личности с избегающей стратегией поведения: в то время как тревожно-амбивалентные личности переоценивают сходство, избегающие личности его недооценивают. Этот эффект усиливают негативные эмоции, вызванные стрессом. При этом неуверенные в себе люди (и тревожноамбивалентные, и избегающие) могут справляться со стрессом за счет манипулирования сходством между «Я» и «Другим». Избегающие личности при стрессе увеличивают дистанцию между «Я» и «Другим», подчеркивая собственную исключительность и самоуверенность. При этом отношения с близкими людьми и степень сходства с ними подвергается недооценке. В исследовании избегающие личности исключали при самоописании те черты, которые они ранее описывали как общие для себя и для «Другого» и, в то же время, добавляли при самоописании те черты, которых не было прежде ни у себя, ни у «Другого». С другой стороны, при описании «Другого» они «забывали» те черты, которые они ранее применяли при самоописании и описании «Другого».

Поскольку основой идентификации, включенности «Другого» в «Я», принятия позиции «Другого», осознания общности и сходства считается их слияние, некоторые исследователи рассматривают различия между ними как несущественные. Так, A. Aron et al. (1991) рассматривая слияние как включенность «Другого» в «Я», употребляют понятия «включенность» и «идентификация» как взаимозаменяемые. Впрочем, судя по проведенному выше анализу этих понятий, скорее всего они описывают разные феномены, имеющие в своей основе слияние «Я» и «Другого».

Обособление Обособление представляет собой базовую характеристику отношений «Я»

и «Другого», при котором «Другой» воспринимается в своей уникальности, а его переживания рассматриваются безотносительно к переживаниям «Я» (C.