«ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ИМЕНА И ПОНИМАНИЕ ИХ В МОЛОДЕЖНОЙ СРЕДЕ (ШКОЛЬНИКИ 1 0 - 1 1 КЛАССА) ...»

из ФОНДОВ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БИБЛИОТЕКИ

Сергеева, Галина Георгиевна

1. Прецедентные имена и понимание ик в молодежной

среде

1.1. Российская государственная Библиотека

diss.rsl.ru

2005

Сергеева, Галина Георгиевна

Прецедентные имена и понимание ик в

молодежной среде [Электронный ресурс]:

Школьники 10-11 класса : Дис.... канд.

филол. наук

: 10.02.19.-М.: РГБ, 2005 (Из фондов Российской Государственной Библиотеки) Теория языка Полный текст:

http://diss.rsl.ru/diss/05/0377/050377020.pdf Текст воспроизводится по экземпляру, накодятцемуся в фонде РГБ:

Сергеева, Галина Георгиевна Прецедентные имена и понимание ик в молодежной среде М. Российская государственная Библиотека, год (электронный текст).

(;А', 05-401 t b t Институт языкознания РАН

На правах рукописи

СЕРГЕЕВА ГАЛИНА ГЕОРГИЕВНА

ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ИМЕНА И ПОНИМАНИЕ ИХ

В МОЛОДЕЖНОЙ СРЕДЕ (ШКОЛЬНИКИ 1 0 - 1 1 КЛАССА) Специальность 10.02.19 - теория языка Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор Сорокин Ю.А, Москва

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение Глава 1. Имя, языковая личность, прецедентность 1.1 Феномен прецедентности и проблема его истолкования 1.2 Прецедентное имя 1.3 Проблема понимания прецедентов и языковая личность старшеклассника Глава 2. Экспериментальное исследование прецедентных имен в восприятии старшеклассников 2.1 Ход эксперимента 2.2 Структура и семантика прецедентных имен в дискурсе старшеклассников 2.3 Прецедентные имена как символы национально - прецедентных текстов 2.4 Прецедентные высказывания, актуализируемые прецедентными 2.5 Абстрактные имена как средство экспликации представлений о Диссертация посвящена изучению лингво-когнитивного аспекта прецедентных феноменов в языковом сознании школьников старших классов. В работе исследуются прецедентные имена как национальнокультурная составляющая дискурса, знаки тех коллективных представлений, которые являются базовыми для русского лингво-культурного сообщества.

Цель работы: выявление в языковом сознании старшеклассников специфики когитивно-когнитивного ядра, на которое указывают имена, имеющие в русском лингво-культурном сообществе статус национальнопрецедентных.

Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:

- экспериментально выявить в заданных параметрах объем и содержание культурного фона и фонда, характерного для данной категории носителей языка в концептосфере 'классика русской литературы';

- описать содержание исследуемых имен, включая индивидуальные представления и аксиологический компонент, и выявить факторы, определяющие структурно-смысловую специфику прецедентного имени;

- соотнести полученные результаты относительно бытования прецедентных имен в молодежной среде с традиционным истолкованием и употреблением этих имен в современном дискурсе;

- выявить тенденции в изменении содержательных и аксиологических характеристик прецедентов — эталонов национальной культуры.

восприятия, истолкования и оценки прецедентных феноменов определенным социально-возрастным типом языковой личности. Объектом изучения является национально-культурная специфика языкового сознания школьников старших классов. Предметом - особенности содержания и функционирования прецедентных имен - эталонов национальной культуры в дискурсе старшеклассников.

Актуальность исследования обусловлена возрастающим интересом современной лингвистики к функционированию языкового сознания в тех или иных коммуникативных средах. Необходимость построения «модели», свидетельствующей о вербальных и невербальных предпочтениях учащихся 10-11 классов, связана с актуальностью вопроса об эффективности осуществляемого в школьном образовании подхода к формированию когнитивной базы русской языковой личности в процессе ее становления.

Понимание прецедентных имен является важным критерием уровня коммуникативной компетенции, поскольку подразумевает не только овладение языком в его узко структуралистском понимании, но и овладение определенным социокультурным кодом, знаниями и представлениями, которые являются для русского лингво-культурного сообщества базовыми, общенациональными, В диахроническом аспекте актуальным является анализ изменений в русском языковом сознании, связанных со сменой культурной парадигмы.

За основу исследования принимается положение о том, что языковая личность школьника старших классов владеет определенным объемом знаний и представлений надындивидуального характера, которые свидетельствуют об усвоении ключевых концептов национальной культуры (а экстралингвистическими факторами. Исходя из этого, проверяется следующая гипотеза: несмотря на устойчивость прецедентных имен как единиц, формирующих когнитивную базу, смена культурной парадигмы приводит к изменениям содержания и функционирования даже наименее подвижных из них - имен персонажей классической литературы.

Методология исследования основывается на теории «культурных знаков» Л.С. Выготского и представлении о взаимоотношениях сознания, мышления, языка и культуры, изложенном в трудах А.Н. Леонтьева, А.Р.

Лурии, Н.И. Жинкина, А.А. Леонтьева. Языковое сознание, базовыми элементами которого являются исследуемые феномены, понимается как система образов действительности, получающих свое языковое овнешнение в речевой деятельности человека как носителя сознания. Мир художественной литературы рассматривается в качестве «вторичной действительности», возникающей в процессе перцептивной деятельности индивида. Образы литературных персонажей (в исследуемом аспекте соответствующие денотатам / референтам прецедентных имен) в представлениях старшеклассников выступают отражением специфической сферы реальности, входящей в «образ мира» (А.Н. Леонтьев) языковой личности. При исследовании инвариантного образа мира, формирующегося под влиянием культурных, языковых и других различий в социуме, прецедентные имена рассматриваются в роли феноменов, которые на лингво - когнитивном уровне отражают национально-культурную специфику языковой модели мира личности. Понятие «образ мира» в этом контексте истолковывается как упорядоченная когнитивно - эмотивная концептуальная система, как «следствие сознательной и бессознательной языковой / речевой структурации и отображения среды в психике человека, опосредованных предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающихся рефлексии» [Сорокин, Михалева 1993:98]. Особенности содержания и функционирования прецедентных имен выявляются исходя из представления о том, что значения языковых единиц являются ментальными сущностями, принадлежащими не описываемому миру, а сознанию человека. Такой подход соответствует восходящей к идеям В.Гумбольдта и гипотезе Сепира-Уорфа концепции этнической детерминированности сознания, наличия языковой концептуализации мира, специфичной для каждого отдельного языка и находящей отражение в особенностях пользующейся этим языком культуры.

Материал исследования представлен микро - и макротекстами (общее количество - 2617), порождающими стимулами которых являются имена знаки/символы прецедентных текстов (количество имен - 25). Выбор текстов-источников (общее количество - 11) определяется их статусом - это художественные произведения - эталоны национальной культуры, входящие в обязательную общеобразовательную программу (8-10-го класса). Такие тексты представляют собой специфический способ опредмечивания образа мира, существующего в сознании языковой личности, и понимание связанных с ними имен отражает образ мира индивидуальной языковой личности в его соответствии/ несоответствии национальной культурной традиции.

Достоверность выводов обеспечена методологической обоснованностью исходных теоретических положений; объективным характером полученных экспериментальных данных; привлечением значительного объема сопоставительного материала - в работе использованы примеры употребления прецедентных имен современными СМИ (преимущественно ориентированными на молодежную аудиторию), данные Русского ассоциативного словаря [АТРЯ 1994 - 1998], Ассоциативного словаря подростка [Гуц 2004].

Теоретической основой исследования прецедентных имен как национально - культурного компонента коммуникации является континическая концепция слова, согласно которой на первый план выдвигается не коммуникативная, а гносеологическая функция языка, в частности кумулятивная - отражение, фиксация и сохранение в языковых единицах информации о постигнутой человеком действительности. Базовым является положение о том, что семантика слова не исчерпывается лексическим понятием, приравненным к лексическому значению, а включает некоторый "сверхпонятийный" смысл, который выявляется в дискурсе многоуровневой структуры, содержащей, помимо понятийного ядра, множество коннотативных элементов (оценочных, культурологических, экспрессивных, ассоциативных и т.п.), опирается на разработки современных отечественных лингвистов (Н.Д. Арутюнова, Ю.Д. Апресян, З.Г. Гак, В.Н.

Телия). Овладение значением и овладение смыслом слова рассматриваются как относящиеся к разным уровням компетенции языковой личности.

Понимание прецедентных имен представляется как овладение стоящими за национальной культуры. Уровень понимания отражается не только в способности истолковать содержание имени, но и в характере связанных с ним в сознании носителя языка представлений чувственно-экспрессивного и оценочного характера (ассоциациях и коннотациях). Такой подход основывается на определенных свойствах структуры концепта: «С одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит к строению понятия ;

с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры - исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т.д.»

[Степанов 2001:43].

Языковая личность старшеклассника рассматривается в диссертации в рамках теории Ю.Н. Караулова, включая ее лингводидактический аспект. В подходе к проблеме прецедентности и исследования прецедентных феноменов разделяется концепция, представленная в работах Д.Б. Гудкова, И.В. Захаренко, В.В. Красных, И.М. Михалевой, Ю.А. Сорокина.

психолингвистический эксперимент.

Теоретическая значимость работы состоит в систематизации значительного экспериментального материала - континуума микро - и макротекстов, отражающих представления подростков о национальных прецедентах, а также в выявлении элементов национально-культурной специфики языкового сознания представителей молодежной среды.

Практическая значимость работы заключается в том, что полученные результаты могут быть использованы в сфере возрастной лингвистики, межкультурной коммуникации, лингвокультурологии, оптимизации методики формирования коммуникативной компетенции школьников в процессе обучения русскому языку и литературе. Прикладное значение работы связано с дескриптивным, фиксирующим подходом, ориентированным на индивидуальное языковое сознание и потому позволяющим влиять на речевую практику и повышать культуру языка, а также осуществлять коррекцию ядерной составляющей формирующегося языкового сознания.

Материалы исследования также могут быть использованы в сфере лексикографии (при разработке лингвокультурологического словаря, словаря национально-прецедентных имен).

Новизна работы состоит в получении результатов, которые относятся к малоизученной сфере реального бытования национальных прецедентов в молодежной среде. В работе впервые:

исследуются особенности содержания и функционирования прецедентных имен в дискурсе школьников 10-11 классов, включая аксиологический аспект;

- рассматривается осуществляемый в подростковом дискурсе подход к вербализации представлений, связанных с ключевыми концептами национальной культуры.

На защиту выносятся следующие положения:

(прецедентикон) функционирует в качестве специфического дополнительного «механизма» на каждом из трех основных уровней (лексикон, тезаурус, прагматикой), классической литературы позволяет относить имя к прецедентным при отсутствии ярко выраженной доминанты в его структуре. Инвариант дифференциальных признаков, представляющих элементы сложно организованной системы стоящих за именем смыслов (концептов).

3) Прецедентикон языковой личности старшеклассника в концептосфере эталонов национальной культуры является сформированным - знания и представления, входящие в коллективное когнитивное пространство школьников, носят надындивидуальный характер и не имеют существенных расхождений с теми, которые бытуют в современном русском ЛКС, ни в содержательном, ни в аксиологическом аспекте.

лингвокультурного сообщества динамике подвержены даже те прецедентные феномены, которые наиболее тесно связаны с константами национальной культуры.

Апробация работы проведена: на межвузовской научной конференции «Актуальные проблемы исследования языка: теория, методика, практика обучения» (Курский государственный педагогический университет, июнь 2002 г.); X конференции молодых ученых «Развитие воспитания в контексте модернизации российского образования: психология, педагогика, социология» (Москва, ГосНИИ семьи и воспитания, 21 мая 2002 г.); XIV международном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации «Языковое сознание: устоявшееся и спорное» (Москва, Институт языкознания РАН, 29-31 мая 2003 г.); конференции молодых научных сотрудников и аспирантов «Проблемы и методы современной лингвистики» (Москва, Институт языкознания РАН, 18 декабря 2003 г.); на заседаниях сектора психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания РАН (2003 - 2004 гг.) По материалам диссертации опубликовано семь работ.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка использованной литературы и Приложения, включающего: 1) образец анкеты, заполненной испытуемым в рамках психолингвистического эксперимента, 2) круговые диаграммы, отражающие состав ядерной части структуры исследуемых имен в восприятии школьников 10-11 классов. Первая глава посвящена проблеме прецедентности, рассмотрению системы прецедентных феноменов в контексте современных исследований и теоретическому аспекту их понимания языковой личностью подростка. Во второй главе представлен анализ материалов психолингвистического эксперимента как основание для описания структуры имен - эталонов национальной культуры в восприятии старшеклассников. Заключительная часть содержит основные выводы исследования.

Список принятых в работе сокращений:

АИ - абстрактное имя ДП - дифференциальный признак ЛКС - лингво-культурное сообщество НДМП - национально детерминированное минимизированное представление ПВ - прецедентное высказывание ПИ - прецедентное имя ПТ - прецедентный текст ПФ - прецедентный феномен АиФ - «Аргументы и факты»

МК - «Московский комсомолец»

КП - «Комсомольская правда»

НГ - «Независимая газета»

Курсивом исследуемые прецедентные имена во всех случаях выделены автором диссертации.

Глава 1. Имя, языковая личность, прецедентность 1.1 Феномен прецедентности и проблема его истолкования Как известно, современный этап развития языкознания характеризуется расширением комплексного и интердисциплинарного подхода к лингвистическим исследованиям. В настоящее время господствующей парадигмой можно признать функционально-системный стиль мышления, при котором все большее признание получает антропоцентризм [Арнольд 1991]. Вместе с тем в языкознании сформировался подход, который иногда называют интерпретационизмом в широком смысле слова и при котором владение языком и знания рассматриваются как различные понятия. При этом имеется в виду не энциклопедическая информация, а определенный социокультурный код, знание которого для успешной коммуникации необходимо. Если ранее вызывали интерес исследования, исходящие из точки зрения говорящего, то в последнее время все чаще делаются попытки построить модель понимания: «Такое изменение интересов связано с тем, что подход к пониманию как простой перекодировке поверхностных (наблюдаемых) структур в «смысловые презентации» стал представляться все менее вероятным. Произошел постепенный переход от «лингвистики говорящего» к «лингвистике понимающего» [Демьянков 1985: 60]. В понимании видится не столько «расшифровка», реконструкция исходного значения, сколько интерпретация высказывания, которая опирается на знания интерпретатора.

Представление о процессе коммуникации как акте творческого взаимодействия коммуникантов стало доминирующим не так давно, хотя и не является абсолютно новым. А.А. Потебня, излагая свое понимание высказываний В.Гумбольдта, писал: «Размен речи и понимания не есть передача данного содержания (с рук на руки): в понимающем, как и в говорящем, это содержание должно развиться из собственной внутренней силы» [Потебня 1999: 31]. Эта концепция обосновывается и в работах М.М. Бахтина: «Понимание не повторяет, не дублирует говорящего, оно создает свое представление, свое содержание» [Бахтин 1997: 209]. В отличие от концепции «перекодировки» интерпретационный подход допускает, что воспринимающая сторона может опираться на иную базу знаний и это повлияет на уровень понимания: «Говоря, я всегда учитываю апперцептивный фон восприятия моей речи адресатом: насколько он осведомлен в ситуации, обладает ли он специальными знаниями данной культурной области, его взгляды и убеждения, его предубеждения (с нашей точки зрения), его симпатии и антипатии - ведь все это будет определять активное ответное понимание моего высказывания» [Бахтин 1997: 201]. Классический пример различий в понимании, основанных на различии апперцепционных баз, приводит А.А. Потебня, обращаясь к гоголевскому описанию реакции губернских жителей, узнавших о покупке Чичиковым мертвых душ: каждый «апперципирует, то есть объясняет, понимает» это по-своему [Потебня 1999:99].

Наличие пресуппозиций (зон пересечения когнитивных пространств коммуникантов, общности фоновых знаний) в настоящее время признается одним из необходимых условий успешности коммуникативного акта. Такая некоторым образом структурированная совокупность знаний и представлений, которыми обладают практически все социализированные члены того или иного ЛКС, определяется как когнитивная база, ядерную часть которой составляют национальные прецеденты.

Понятия «прецедентный текст», «прецедентное высказывание», «прецедентная текстовая реминисценция» в различной интерпретации встречаются в трудах многих ученых (Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Ю.Е.

Прохоров, В.Г. Костомаров, А.Е. Супрун, И.М. Михалева, Н.Д. Бурвикова и др.). Общеизвестно, что термин «прецедентный» впервые использован Ю.Н.

Карауловым при рассмотрении структуры и функционирования языковой личности. В частности, так определялись тексты, «(1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [Караулов 2002: 216]. Впоследствии эти положения были экстраполированы на все ПФ, среди которых различаются:

а) собственно вербальные - прецедентные имена и прецедентные высказывания - и б) вербализуемые - прецедентные тексты и прецедентные ситуации. Так выглядит система ПФ, представленная на основании теоретических разработок В.В. Красных, Д.Б. Гудкова, И.В. Захаренко, разделяя взгляды которых, рассмотрение других точек зрения (не имеющих, впрочем, расхождений принципиального характера) оставим за рамками нашего исследования.

уточнениями, переносящими акцент рассмотрения вопроса на национальнокультурную специфику коммуникации. Прецедентными считаются феномены: 1) хорошо известные всем представителям национально-лингвокультурного сообщества на основании некого общего, обязательного для всех носителей данного ментально-лингвального комплекса национально детерминированного минимизированного инварианта их восприятия; 2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном плане), т.к.

стоящие за ними представления, общие и обязательные для всех носителей того или иного национально-культурного менталитета, делают все апелляции к такому феномену понятными и коннотативно окрашенными; 3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества [Красных 2003:170].

По уровню прецедентности различаются феномены: а) социумнопрецедентные; б) национально-прецедентные; в) универсально-прецедентные.

Особенностям функционирования универсальных прецедентов, источниками которых стали явления современной культуры, больше, на наш взгляд, соответствует термин «транснациональные» (Т.А. Фесенко).

Так, мировая популярность романов Дж. Роллинг сделала их источником прецедентов, не имеющих национальных границ.

Из интервью с ученым из Варшавы о взаимоотношениях России и Польши: «Не хватает какого-нибудь Гарри Поттера от дипломатии, который прикосновением своей волшебной палочки создал бы новый механизм сотрудничества, засыпал пропасть недоверия, помог преодолеть заметную цивилизационную демаркационную линию, отделяющую объединяющуюся Европу от полуевропейской-полуазиатской России» [НГ от 5.04.2004.].

Теория прецедентности основывается на признании национальной детерминированности культзфного пространства как формы существования культуры в человеческом сознании: «Нельзя на естественном языке описать «мир как он есть»: язык изначально задает своим носителям определенную картину мира, причем каждый данный язык - свою» [Вежбицкая 1996: 6].

Специфика языковой картины мира связана с тем, что и как хранится в когнитивных пространствах человека как индивидуума, как члена социумов, в которые он входит, и как представителя того ЛКС, к которому он принадлежит. «Информационный» массив, получаемый личностью в процессе познания действительности, подвергается определенной переработке, структурированию, формированию когнитивными структурами.

Способы членения и категоризации при этом обусловлены особенностями национального языкового сознания. Как показывают исследования, культурное пространство не является однородным, в нем можно выделить центр и периферию. Периферийное положение занимают индивидуальные и коллективные когнитивные пространства, содержание которых может иметь существенные различия. Но в многообразии представлений о предметах и связях между ними вычленяется «базовое стереотипное ядро знаний, повторяющееся в процессе социализации индивида в данном обществе и достаточно стереотипного (на уровне этнической культуры, а не личности)»

[Прохоров 1996:14]. В это ядро, именуемое когнитивной базой, в редуцированном, минимизированном виде входят инварианты национальных представлений о феноменах общеизвестных, не нуждающихся в комментарии, расшифровке. Это «не просто общая зона пересечения индивидуальных когнитивных пространств, но нечто качественно отличное, само задающее импульс к формированию этих когнитивных пространств»

[Гудков 2003:94]. Когнитивная база имеет свою структуру, в которой с нечеткими границами также выделяются центр и периферия. ПФ как основные компоненты общего для всех членов ЛКС ядра знаний и представлений занимают центральное положение в национальной когнитивной базе и представляют собой отражение в коллективном сознании неких фактов, которые обладают образцовостью и императивностью.

Методологически изучение проблемы прецедентности базируется на теории «культ)фных знаков» Л.С. Выготского, на вербалистском подходе, согласно которому мыншение всегда протекает в вербальных формах, даже если оно достигает высокого уровня абстракции [Верещагин, Костомаров 1983:16]. Гипотеза о том, что язык, на котором мыслит познающий субъект, оказывает влияние на восприятие, членение и категоризацию им окружающей действительности, разделяется не всеми, и сама постановка вопроса о неуниверсальности когнитивных процессов стала предметом глубокого рассмотрения только с переходом от структурализма к новой парадигме знания. Обратившись к описанию русской языковой картины мира, Т.В.

Булыгина и А.Д. Шмелев указывают на некоторзоо искусственность разграничения между лингвистической семантикой и прагматикой на основе разграничения между отношением знаков к «реальности» и отношением экстралингвистическая реальность представляет собою мир, взятый в интерпретации его людьми» [Булыгина, Шмелев 1997: 7]. Предлагаемый критерий отграничения «внеязыковых» явлений (конвенциализация, проявляюш,аяся в наличии другого языка, в котором данное явление не имеет места) рассматривается в контексте перехода современного языкознания от изучения лингвистических универсалий к неуниверсальным явлениям. О новой парадигме, в рамках которой сформировалась теория прецедентности, пишут и другие исследователи: «В ее основе лежит отказ ученых от всеохватывающих общих теорий, глобальной системности, интерес к изучению точек разрыва причинно-следственных связей, прерывности, рассеянности событий» [Гудков 1999а: 6].

Прецедентность как понятие, связанное с когнитивными процессами, взаимодействия, находится в круге сложных, не имеющих однозначного решения проблем взаимоотношения сознания, действительности, языка, культуры. Вопрос о репрезентации в дискурсе ментальности, понимаемой как «нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, то есть глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувств и эмоций»

Прецедентология основывается на положениях отечественной школы психологии и психолингвистики, изложенных в трудах Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, Н.И. Жинкина, А.А. Леонтьева. Сознание представлено в них как специфически человеческая форма отражения действительности, имеющая языковую, речевую природу. Термины «сознание» и «языковое сознание» рассматриваются как синонимичные, но своеобразная материальная форма, в которой образ мира закрепляется и реализуется [Колшанский 1990]. Механизм ее создания, по концепции В.В.

информационного континуума, т.е. представления его в виде совокупности информационных сгущений разного объема и содержания с последующим упорядочением этих сгущений, установлением некоторых оценочных иерархий и ценностных ориентиров [Морковин 1998:664]. Язык и сознание выступают как два вида рефлективного бытия человека, из которых сознание является интерпретируемым, а язык - интерпретацией, т.е. «способом опредмечивания сознания, стабильным механизмом интерпретации ментальной текучести (бессознательного)» [Сорокин 1994:20]. Роль ПФ в создании русской языковой картины мира определяется их статусом ядерных элементов национальной когнитивной базы. Являясь компонентом инвариантной части коллективного языкового сознания, ПФ определяют единство «алгоритма» восприятия явлений действительности, системы норм и оценок, детерминирующих модели социального поведения внутри единого ЛКС. При всей индивидуальности языкового сознания, наличии особого для каждой языковой личности структурирования совокупности знаний и представлений (индивидуального когнитивного пространства), существует инвариантная общенациональная совокупность знаний и представлений, владение которой обязательно для всех членов ЛКС. Индивидуальное восприятие и оценка определенного «культурного предмета» могут не совпадать с теми, которые закреплены в коллективном языковом сознании, но именно владение знаниями и представлениями, входящими в когнитивную базу и имеющими надличностный характер, позволяет индивиду ориентироваться в пространстве соответствующей культуры.

Принадлежность ПФ одновременно к когнитивной базе и культурному пространству вызывает необходимость обозначить соотношение этих понятий, в основе которого лежит характер взаимосвязи между языком и культурой: «То, что культура «включена» в язык - факт неоспоримый: язык как средство коммуникации вбирает в значения (номинативных единиц в форме энциклопедического, концептуально - эпистемического содержания знака или ассоциаций с акциональными или ментальными фреймами), все, что связано с культурно-традиционной компетенцией его носителей, транслируемой благодаря языку из поколения в поколение» [Телия 1996:84Культурное пространство включает в себя все существующие и потенциально возможные представления о феноменах культуры у членов национально-культурного сообщества, а когнитивная база - лишь те, которые являются национально-прецедентными. ПФ относятся к базовым элементам русского культурного пространства и связаны с функцией хранения и передачи информации, национальной памятью: «Одно из важнейших определений культуры характеризует ее как генетическую память коллектива» [Лотман 1994:8]. Национальная память в качестве категории культуры обеспечивает функционирование ПФ как единиц особой культурной значимости, поскольку имеет непосредственное отношение к основным характеристикам, связанным с понятием «прецедентность»

(надындивидуапьность, высокая эмоциональная и интеллектуальная значимость).

Компонент, который определяет особенности национального языкового сознания, формируется в процессе социализации личности и проявляется в ментефакт^с национальной культуры: в национальных стереотипах, фрейм структурах сознания, ассоциациях. ПФ входят в систему ментефактов и имеют тесную связь с концептами, понимаемыми как ментальные единицы, элементы сознания, которые детерминируются культурой и опредмечиваются в языке. Каждый концепт, выраженный вербальными средствами, имеет свою собственную семантическую форму, которая характеризуется этнокультурной обусловленностью, поскольку в ней «выражены все коннотативные, модальные, эмоциональные, экспрессивные, прагматические и иные оценки»

[Фесенко 1999: 338]. В структуре концепта вычленяются три компонента:

ценностный (оценочный), понятийный и образный. Как связанные с абстрактными понятиями концепты «наполняются» в языковом сознании конкретными наглядно-чувственными образами? Как формируется образная составляющая, например, этического концепта? Есть основания полагать, что это происходит посредством ПФ, выступающих в роли прототипов/ эталонов, представления о которых имеют вполне конкретный и образный характер.

Для носителя русского языкового сознания концепты осознаваемо либо неосознаваемо связаны с национально-прецедентными текстами и именами, представления о которых одновременно выражают этот концепт и формируют его (например, возможные прототипы образной составляющей концепта 'честь'- «Белая гвардия», Болконский и др.). Такое представление о способе «наполняемости» концептов содержанием основывается на их принадлежности к коллективному сознанию, их ментальной сущности и аксиологической маркированности. В нем реализуются основные свойства прецедентности: 1) за каждым ПФ стоит образ-представление, который включает в себя ограниченный набор признаков, входящий в когнитивную базу ЛКС, т.е. известный подавляющему большинству членов этого аксиологичностью - за каждым из них закреплена оценка по шкале «+» и «-».

Эти свойства национальных прецедентов предопределяют их влияние не только на ценностные установки ЛКС, но и на деятельность его членов посредством предлагаемых в качестве эталона, образца готовых моделей поведения. Таким образом, еще одним признаком прецедента оказывается клишированность. Формой хранения ПФ, по концепции В.В. Красных, является фрейм-структура сознания - когнитивная единица, формируемая клише / штампами сознания и представляюшая собой «пучок» предсказуемых валентных связей (слотов), векторов направленных ассоциаций [Красных 2001:9]. При этом клише и штампы трактуются как устойчивые единицы, критерием разграничения которых служит наличие / отсутствие семантикоинформационной нагрузки. Языковое клише - лингвистический феномен, готовая формула, частотно употребляемая в речи и несуш;ая семантикоинформационную нагрузку. Языковой / речевой штамп - психологический феномен, асемантическая единица, лишенная информационной нагрузки. С ПФ (текстом, именем, ситуацией) всегда соотносимо клише сознания.

Исключение составляют высказывания, среди которых есть и те, которые соотносятся с речевыми штампами. Фрейм-структуры сознания имеют также отношение к стереотипам, которые, как и ПФ, обладают некоторым набором «предсказуемых» векторов ассоциаций, что приводит к необходимости разграничения этих единиц. Основные различия заключаются в следующем:

1) форма хранения (ПФ - в виде феноменологических и лингвистических структур, стереотипы - преимущественно в виде феноменологических); 2) «первооснова» (за ПФ стоит некий конкретный, единичный феномен, за стереотипом - абстрактный, собирательный образ); 3) положение в национальном культурном пространстве (в когнитивную базу входят только ПФ, но не стереотипы); 4) характер бытования (ПФ могут носить как национальный, так и универсальный характер, стереотипы всегда национальны). Стереотипы как «национально маркированные ментальнолингвальные единицы, которые предписывают нормы, правила, установления, складывающиеся в процессе социального, психологического и - как отражение этого - языкового опыта лингво-культурного сообщества»

[Захаренко 1997:106-107] сближаются с каноном, ПФ - с эталоном, «неким образцовым примером характеристик и / или поступков, задающим модели поведения, того, что нужно / не нужно делать» [Гудков 1999а:50]. ПФ является знаком ментальности, который всегда «персонифицирован», связан с конкретным фактом (ситуацией, лицом, текстом), и обладает собственным значением, что отличает его от стереотипа, который не персонифицирован и обладает нулевым значением денотата. Например, национальный (русский) стереотип представления о немце используется И.А. Гончаровым в образе Штольца.

ПФ как единицы хранения информации образуют между собой взаимосвязанные фрагменты единого ментально-лингвального комплекса, которые некоторым образом проявляются в ассоциативно-вербальной сети.

Однако наиболее полно явление прецедентности репрезентируется в дискурсе, понимаемом как «сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата)» [Караулов, Петров 1989:8]. Фрейм-структуры, в виде которых хранятся конкретные феномены, обладают определенной спецификой, в связи с чем ПИ как предмет нашего исследования представлены более подробно в следующем разделе данной главы.

- Постановка проблемы прецедентности связана с утверждением в современной лингвистике подхода, при котором процесс коммуникации рассматривается как акт творческого взаимодействия коммуникантов.

- Истолкование явления прецедентности связано с представлением о неуниверсальности когнитивных процессов и основывается на концепции национальной детерминированности культурного пространства.

- Феномены, получившие название прецедентных, обеспечивают необходимое условие успешной коммуникации - наличие общей когнитивной базы, составляющей ядерную часть национального культурного пространства - Национально-прецедентные феномены тесно связаны с национальной памятью и выступают в роли прототипов, формирующих образную составляющую ключевых концептов национальной культуры.

Прецеденты как персонифицированные знаки ментальности отличаются от стереотипов, а ПИ как вербализованный феномен, во всех случаях соотносимый с клише сознания, обладают спецификой по отношению к другим единицам системы ПФ.

Прецедентным называется «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецедентным (например, Печорин, Теркин), или с прецедентной ситуацией (например, Иван Сусанин); это своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не к собственно денотату (референту), а к набору дифференциальных признаков данного ПИ» [Красных 2002: 48], Это определение наиболее полно отражает разделяемые нами взгляды относительно семантики ПИ, их структуры, особенностей их функционирования и связей с другими ПФ, Подход к изучению ПИ в нашем исследовании основывается на представлении о том, что каждое из них включает денотативный и сигнификативный компонент. Признание «виртуальной действительности»

мира художественной литературы частью действительности реальной не позволяет использовать понятие «нулевой денотат», предлагаемый некоторыми исследователями применительно к знакам, объекты обозначения которых - «ирреальная данность, несуществующий предмет» [Уфимцева А.

1974: 46-47]. Несмотря на отсутствие денотата таких имен в реальном мире, с ними ассоциируются вполне конкретные образы, источником которых служат соответствующие произведения литературы, и тот факт, что означаемые этих имен являются объектами не действительного, а вымышленного мира, не имеет значения. Принимая тезис о том, что слово именует не сам объект, а его отражение в нашем сознании (В.Гумбольдт, А.А. Потебня), денотатом (референтом) ПИ следует считать представление об именуемом художественном образе, созданном воображением автора соответствующего ПТ и наделенном определенными характеристиками. Замысел автора текстаисточника и его представления могут не совпадать с теми, которые сложатся у конкретной личности или станут традиционными в национальной культуре. Однако, с нашей точки зрения, это не означает, что «в индивидуальном когнитивном пространстве той или иной личности ПИ может быть связано с двумя денотатами: личным представлением индивида и хранящимся в КБ лингво-культурного сообщества общенациональным инвариантом» [Гудков 1999а: 69]. Такое расхождение скорее указывает на различия между знаниями, которые являются коллективным достоянием, и представлениями, которые могут носить индивидуальный характер, чем доказывает возможность ассоциирования в индивидуальном языковом сознании одного «культурного предмета» с двумя денотатами.

При отсутствии единого мнения о том, считать ли имена собственные обладающими сигнификацией, вопрос о ПИ, на наш взгляд, должен решаться не с точки зрения наличия сигнификата у имени собственного как такового, а с учетом того, что речь идет об именах, составляющих особую группу внутри своего класса. Связь этих имен с понятиями кодифицирована в языке и подтверждается анализом их функционирования в дискурсе. При экстенсиональном употреблении эти имена выполняют идентифицирующую функцию, однако при интенсиональном употреблении могут выполнять и дефинитивную функцию: объектам, означаемым ПИ, основываясь на приписываются определенные свойства, характеристики. Яркая метафори­ чность такого употребления делает его особенно привлекательным для СМИ.

Например, на контаминации номинативного и интенсионального употребления имени построен заголовок газетной статьи: «Каменская превращается в Кабаниху\». Очевидно, что речь идет не просто о театральной роли, но об отличительных свойствах, позволяющих характеризовать эту роль как неожиданную в сопоставлении с другими в творчестве актрисы. Комментарий к заголовку актуализирует в сознании читателя эти свойства через хрестоматийную ПС: «Елена Яковлева в новой роли доведет до самоубийства кого хочешь...» [КП от 31.10.2003].

способностью ПИ выступать в качестве синонима и порождать антиномии (например, «Анти-Обломов»). В целом синонимические / антонимические отношения внутри группы ПИ не характерны, но возможны.

Из интервью с киноактером:

- То есть ваш герой - отрицательный?

- Если ставить вопрос так, то да. Не Серый Волк, не Бармалей, но во всяком случае что-то противоположное Деду Морозу [МК от 3.04.2004].

Применительно к ПИ литературных персонажей понятия денотации и сигнификации обладают определенной спецификой. Например, это некоторое противоречие отдельным положениям принятого нами определения денотата.

Денотат определяется как «связанный с данным словом в сознании носителя соответствующего данному слову класса сущностей» [Кобозева 2000: 83], Однако ассоциируемый с конкретным именем образ нередко вызывает противоречивое восприятие (например, Онегин, Печорин, Раскольников, Базаров). В теории денотат рассматривается как «нерасчлененное, целостное, неотрефлектированное представление об объекте», а сигнификат - как «рациональное, аналитическое представление в виде определенной художественном образе может быть результатом рефлексии, направленной на текст-источник либо полученную, например, посредством педагогического дискурса информацию. И наоборот, сигнификативный компонент, тесно связанный с коннотативным фоном, может не иметь рациональной мотивации. Особенно отчетливо это проявляется в приятии / неприятии национально-культурным сообществом реинтерпретаций национальнопрецедентных текстов (в экранизациях, театральных постановках и т.д.).

ПИ как вербальные единицы обладают свойством актуализировать в коммуникации другие ПФ, т.е. выступать в роли символа. По определению А.Ф. Лосева, символ есть то, что всегда «больше» знака, заключает в себе содержания, т.е. может рассматриваться как специфический фактор социокультурного кодирования информации и, одновременно, служить механизмом передачи этой информации [Лосев 1982]. ПФ - единицы, отражающие категории культуры, а культура, как отмечал М.Ю. Лотман, «всегда, с одной стороны, - определенное качество унаследованных текстов, а с другой - унаследованных символов» [цит. по Захаренко et al.: 87].

Приобретение ПИ символической функции основывается на его структурных особенностях.

В принимаемой нами за основу концепции структура ПИ представляется состоящей из ядерной части, периферии и области потенциально возможных индивидуальных представлений и знаний о нем. Ядерную часть образуют дифференциальные признаки имени, периферийную - атрибуты. ДП в составе предложенной исследователями структуры могут определять предмет: 1) по внешности; 2) по чертам характера; 3) по актуализируемой прецедентной ситуации. К атрибутам относятся «элементы», тесно связанные с означаемыми именами, являющиеся достаточными, но не необходимыми для его сигнификации: детали одежды или внешности, по которым можно «идентифицировать», «узнать» денотат. Принимая это положение, отметим, однако, что оно, вероятно, нуждается в уточнении, поскольку не позволяет достаточно четко разграничить атрибуты и ДП по внешности. Уточнение, как нам кажется, должно состоять в том, что атрибутам свойственна предметность (соотнесенность денотата с каким-либо предметом реальной действительности или признаком этого предмета), только в этом случае они могут служить средством идентификации автономно. Например, Наполеон безошибочно узнаваем по знаменитой треуголке, но упоминания маленького роста вп& коптокста. недостаточно.

На устойчивом ассоциировании с атрибутами предметного характера, например, основана апелляция к образу в статье «Лнти - Обломов»: «Неужели вам не хочется хоть иногда полениться, укутаться в теплый халат и поваляться на диване?» [МК от 3.12.2003].

При вхождении имени в когнитивную базу происходит редуцирование признаков, многосторонне характеризующих «культурный предмет», до минимального количества таких, которые в коллективном сознании закрепляются как «опознавательные» и/или неотъемлемо ему присущие.

«Алгоритм» деления признаков на существенные / несущественные является специфичным для каждой культуры (что, однако, не противоречит представлению об общечеловеческих ценностях). Результат процесса минимизации признаков ПИ обусловлен ценностной ориентацией, устоями, обычаями, традициями, сложившимися в том или ином ЛКС, и в разных национальных культурах может иметь существенные различия. Наличие НДМП о феномене является основным критерием прецедентности. В НДМП помимо ДП и атрибутов входит оценка, которая носит эмотивный характер.

Способность ПИ употребляться в роли символа связана именно с наличием стоящего за ним НДМП, которое составляет основу способности такого имени выражать нечто большее, чем непосредственное значение знака (это «нечто» и есть НДМП «культурного предмета»). Процесс приобретения именем символической функции представлен различными вариантами. Имя, онтологически «восходящее» к ПТ, в дискурсе может употребляться для обозначения определенной характеристики, символом которой и становится.

Имя также может быть «полисемичным», если комплекс его признаков включает указание на ПС. В этом случае имя может становиться символом не только некоторого образа как совокупности определенных характеристик, но и связанной с ним ситуации.

Например, ПИ Скалозуб актуализирует не только представление о грубом, невежественном и самодовольном солдафоне, но и ситуацию насильственного внедрения армейщины, что подтверждается примерами его употребления в дискурсе.

«Аттестат Калашникова, Призрак Скалозуба витает в школьных коридорах» [МК от 11.10.2003].

«Безумная мечта полковника Скалозуба - чтобы молодые люди маршировали по плацу, а уму-разуму их учили не профессора, а усатые фельдфебели, через несколько лет может стать реальностью [МК от 2. 04.2004].

«Полковник Скалозуб мечтал, чтобы загнать в армию всех Чацких. Нечего ума искать, служить надо. Российские генералы плачут: запщщать Родину некому - слишком много умников «косят» от армии в вузах» [МК от 6.04.2004].

При функционировании имени-символа, не связанного с каким-либо конкретным ПТ или какой-либо одной ПС, происходит апелляция к инварианту восприятия имени, обладающему некоторым минимальным набором признаков. Таким образом, ПИ могут не просто указывать на текст или ситуацию, но «служить отражением типов людей, определенных детерминированные национальной культурой и в определенном смысле детерминирующие национальную культуру» [Гудков 1999а: 103]. Вопрос о критериях разграничения аспектов употребления ПИ в дискурсе предлагается решать следующим образом: «Если вербальный ПФ функционирует как символ, происходит усиление семантико-когнитивного фона и употребление данного ПФ является «сокращенным» приемом, «простейшим» способом указать на аналогию ситуаций (реальной и прецедентной) и эксплицировать оценку первой. Если не как символ, их употребление похоже на орнаментальное украшение речи и является эмоциональной, дополнительной аргументацией в пользу занимаемой позиции автора» [Захаренко et al,: 101].

Анализ примеров употребления этих имен в дискурсе дает основания считать, что имя функционирует в роли символа при наличии таких отношений с означаемым, которые близки к метафорическим. Разделяя точку зрения, что основное свойство метафоры - «сопоставлять, а затем синтезировать сущности, соотносимые с разными логическими порядками» [Телия 1988:182], Н.Д. Арутюнова пишет: «Псевдоидентификация в пределах одного класса не создает метафоры. Назвать толстяка Фальстафом, а ревнивца Отелло не значит прибегнуть к метафоре» [Арутюнова 1990:20]. Отметим, что названы имена, тяготеющие к переходу в нарицательные (в ядерной части их структуры безальтернативно превалирует один доминирующий признак, что является характерным не для всех ПИ). Но даже в этих случаях сохраняется связь с текстом, инвариант восприятия которого включает совокупность ассоциаций, коннотаций и т.д., поэтому такие имена не ограничиваются способностью актуализировать одну предсказуемую ассоциацию, а механизм их апперцепции подразумевает более сложные процессы, чем идентификация соотносимого объекта по определенному признаку. «Преобразование» символической функции в знаковую может происходить только в дискурсе. Употребление, близкое к метафорическому, связано с вопросом об основании для уподобления: почему некто назван именно так. Если необходимость в таком вопросе отпадает в силу очевидности ответа, символическая функция имени ослаблена либо отсутствует. Возникающая при знаковом употреблении ПИ локальная ассоциация создает эффект «плоского», не многомерного восприятия, в котором аксиологический компонент может отсутствовать.

Имя Анискин, прецедентность которого основана на популярности означаемого экранного образа, широко используется в значении «участковый милиционер». В СМИ нередко можно прочитать, что современные Анискины получили новые обязанности, полномочия, указания и т.д. Никаких коннотаций при таком употреблении имени не выявляется. Но если в статье говорится, что в милиции «Жегловых, Анискиных и Кравцовых больше, чем «оборотней в погонах»» [МК 12.04 2004], имя употреблено как средство характеризации, содержащей эмотивную оценку, и символизирует образ милиционера, положительные качества которого читатель мысленно «восстанавливает».

интенсиональным употреблением, необходимостью «узнавания» метафоры, которое есть «разгадка и смысловая интерпретация текста, бессмысленного с логической точки зрения, но осмысленной при замене рационального его отображения на иногда даже иррациональную интерпретацию, тем не менее доступную человеческому восприятию мира благодаря языковой компетенции носителей языка» [Телия 1988:204]. Процесс восприятия, разворачивания метафоры всегда включает элемент творческого воображения с приращением основных актуализируемых признаков индивидуальными смыслами, ассоциациями, коннотациями. ПИ в роли символа, как нам кажется, не должно выявлять единственный «вектор» предсказуемой ассоциации, что свидетельствовало бы о «примитивном и элементарном понимании соотношения смысла вещи и самой вещи» [Лосев 1976: 133].

Например, в статье «Раскольников подмосковного розлива» на символическую функцию ПИ указывает подзаголовок, актуализирующий более сложное представление, чем локальная ассоциация, связанная с доминирующим признаком денотата:

«Задержанный утверждает, что убивать старух ему было жалко, но себя - еще «жальче»

[МК от 7.04.2003].

в роли символа ПИ используется, например, в статье о планах городских депутатов («...но пока Маниловы из Думы не определились») [МК от 10. 07. 2003]. Имя актуализирует инвариант восприятия ПТ, что позволяет читателю оценить эти планы как прожектерские, а депзггатов как носителей определенного «набора» характеристик, обладающих отрицательной коннотацией.

При метафорическом употреблении ПИ выступают как полисемичные.

Например, назвать кого-либо Онегиным не означает дать ему характеристику лишний человек, хотя для среднестатистического носителя русского языка эта подтверждается частотностью ее употребления в целях создания комического эффекта, поскольку «атака» в таких случаях, как правило, направлена на общеизвестные знания и широко бытующие представления.

Оскорбил Онегин Таню, сократил Володе век. Ну его, поганца, в баню! Явно лишний человек! [Вокруг смеха 01.2004].

Разрушение сакрального статуса при этом оказывается мнимым, т.к. ему препятствует характер текста, средством апелляции к которому служит ПИ:

«Текстовый концепт 'Евгений Онегин' заключает в себе обращения к неисчислимому множеству моральных, онтологических, эстетических и иных концептов: любовь, верность, смысл жизни и т.п.» [Слышкин 1999:80].

ПИ обладают свойством реализовать мифологическую функцию, т.к.

дают обьщенному сознанию формы объяснения действительности, аксиологически ориентированную модель мира, задают некоторую парадигму поведения в рамках единого ЛКС. Имена-символы национальнопрецедентных текстов используются в тех же целях, что и сами тексты: как критерий оценки и сравнения, как аргумент в дискуссии. К ним обращаются в проблемных ситуациях, в том числе при решении сложных этических вопросов, в персуазитивных целях и как к способу самооценки через соположение реальной ситуации с прецедентом как общепризнанным классическим образцом.

Отклик читателя на газетный материал «Отличница застрелилась, устав быть всеобщей гордостью»: «Наташа слишком часто слышала, что она особенная. Это вредно.

Помните Раскольникова! Он убил, чтобы подчеркнуть свою избранность. Вот и Наталья убила себя, а вместе с тем и своих близких, чтобы еще раз, пусть даже последний, вьщелиться из толпы» [КП от 22. 03. 2004].

Посредством ПИ эксплицируются представления об эстетических и нравственных ценностях, которые, будучи выражены иначе, в значительной степени утрачивают суггестивный характер. По интенсивности эмоционального, этического, эстетического воздействия ПИ не имеют аналогов. Апелляция к ПФ актуализирует определенные концепты как ментальные образования с ярко выраженным аксиологическим началом, как результат взаимодействия ряда факторов: национальной традиции, фольклора, религии, идеологии, жизненного опыта и т.д. ПИ служат единицами, в которых концепт выражается в наиболее полном объеме и общей форме. По отношению к текстам, формирующим и отражающим лингвокультурные концепты, ПИ служат средством апелляции к таковым и ориентированы на актуализацию определенных единиц хранения памяти (характерное оформление в дискурсе - «вспомните»). Это позволяет отнести их к номинативными единицами, которые обладают «культурной памятью»

(В.Н. Телия).

Взгляд на ПФ как на единицы хранения национальной культуры соответствует представлениям о полифункциональности языка. Помимо рефлективной и трансмиссионной функции (репрезентации национального характера народа, его менталитета и системы национально-культурных ценностей и др.), язык осуществляет кумулятивную функцию: «Слово вмещает в себя и хранит знания о действительности. На лексему так сказать, «навешиваются» идеи, сведения, мысли; слово - это коллективная память носителей языка, «памятник культуры», зеркало нации»

[Верещагин, Костомаров 1980: 7]. Признавая системный характер словаря естественного языка, в представлении о роли имен в этой системе единиц накопления и передачи культурной информации современная лингвистика базируется на положениях, изложенных в трудах ученых, разработавших философию имени: «в слове и, в особенности, в имени - все наше культурное богатство, накопленное в течение веков [Лосев 1927: 28]; «имена более других слов являются центрами сгущения, концентраторами общечеловеческого смысла» [Флоренский 1973: 343]. Особая значимость имен литературных персонажей определяется характерной для русской культуры «литературоцентричностью» (Д.Б. Гудков): выразителями идей, согласующихся с общенациональными представлениями о мире, в ней традиционно являются классические писатели, авторы прецедентных художественных текстов, именно поэтому связанные с такими текстами имена приобретают сакральный статус.

Разделяя мнение о том, что ПИ не представляют собой новую единицу в имеющейся классификации, но являются особой единицей дискурса и языкового сознания, остановимся на признаках, позволяющих отграничить такие единицы от других имен, близких по особенностям функционирования.

Д.Б. Гудков относит ПИ к индивидуальным, отличая от имен собственных, обосновывая такое разграничение тем, что в случае с индивидуальными именами («воплощенными») речь идет об именах конкретных людей, во втором случае (с именами «развоплощенными») - об имени собственном вообще: «Воплощенные» имена собственные обладают денотатом, «развошющенные - нет» [Гудков 1999а: 62]. Индивидуальное имя признается обладающим конкретным денотатом как в контекстном, так и во внеконтекстном употреблении. Такая дифференциация вызывает некоторые возражения. Во-первых, ряд исследователей не разделяет утверждение об отсутствии денотации у имени собственного (А.А. Уфимцева, Н.Д.

Арутюнова). Во-вторых, вне контекста не все ПИ указывают на конкретный единичный денотат: например, Александр Дюма (отец или сын?), Чапаев (историческое лицо или фольклорный образ?). И только в контексте выявляется их экстенсионал, который будет включать лишь один элемент.

Исключение составляет интенсиональное употребление, при котором ПИ сближаются с общими именами, область определения которых признается состоящей из бесконечного числа элементов.

Интенсионал представляет собой совокупность признаков, в опоре на которые выделяется отображаемый данным значением класс объектов (денотат) и в отличие от экстенсионала имеет дело не с уже выделенным классом, а «выявляет в разных предметах общую для них и в этом смысле инвариантную конфигурацию признаков, образующую основу для выделения класса» [Кацнельсон 1972: 136]. И если экстенциональное применение имени предусматривает функцию именования, то «в функции характеристики слово используется интенсионально; оно ориентировано на содержание понятия, выделяя в нем определенные стороны» [Кацнельсон 1965: 27]. При интенсиональном употреблении ПИ выступают в качестве средств эксплицитной или имплицитной характеризации. Такое употребление можно называть также коннотативным, понимая под коннотацией лексемы «несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности» [Апресян 1995:

159]. Вопрос о том, остается ли ПИ при этом собственным (индивидуальным) или переходит в нарицательные (общие), остается спорным. В отношении ПИ персонажей литературной классики нами не разделяется точка зрения, согласно которой высокая частотность такого употребления имени в дискурсе приводит к тому, что «какая-либо из побочных коннотаций перерастает в главную, имя собственное превращается в нарицательное (в языке вообще или только в данной речевой ситуации)» [Суперанская 1973:

113]. Имя собственное действительно при этом способно приобретать свойства, характерные для нарицательных имен (понятийность, полисемию, коннотативность), а совокупность признаков, которые приписываются означаемому ПИ, делают возможным уподобление этому означаемому многих объектов на основе стоящих за ним понятий. Но связь нового объекта с первоначальным денотатом (референтом) как прототипом соответствующей категории сущностей в сознании носителей языка сохраняется.

происхождению, функционируют вне очевидной связи с породившими их источниками. Так происходит при условии, что эти источники утратили в национальной культуре статус общеизвестных, значимых для носителей языка в познавательном и эмоциональном отношении, т.е. перестали быть соответствующих имен. В случае конвенционализации переносного употребления имени можно говорить, что оно приобрело смысл в языке и тем самым перешло в разряд нарицательных имен. Таким образом, именно проверка того, подчиняется ли употребление имени прагматическому принципу, может служить критерием перехода ИС в нарицательное (ср.

находящиеся на полпути к нарицательным имена Иуда, Плюшкин, Манилов, прагматический принцип состоит в том, что имя собственное может быть употреблено с референцией к конкретному объекту только при условии, что адресат речи, по мнению говорящего, располагает сведениями о его носителе). Критерий отграничения таких имен от прецедентных можно сформулировать так: за большинством ПИ стоит ПТ и /или ПС, а также НДМП, которое может существенно отличаться от того представления о данном феномене, которое содержится в индивидуальном когнитивном пространстве той или иной языковой личности.

При интенсиональном употреблении ПИ не требуют дополнительного комментария, и все же, как уже отмечалось, некоторый элемент «расшифровки» в процессе их апперцепции присутствует. Функционирование ПИ имеет сходство с метафорой, которую в отличие от прямого сравнения в той или иной степени надо «разгадывать». Но если в восприятие метафоры включена прежде всего сфера образно-интуитивного, то адекватное понимание высказывания, содержащего ПИ, всегда требует апелляции к памяти и некоторого участия рефлексии. Этот механизм включает: 1) идентификацию прецедента; 2) соположения реальной ситуацией и прецедентной. Вероятно, для имен близких к нарицательным первое звено максимально редуцируется.

«Летят по дорогам Родины в голубом сиянье лимузины министров, боссов Счетной палаты, руководства «Газпрома», РАО «ЕЭС» и прочих ляпкиных - тяпкиных да сквозник дмухановских» [МК от 14 апреля 2003].

Понимание этого высказьгаания требует от читателя необходимости вспомнить о принадлежности упоминаемых имен к гоголевской комедии и на этом основании осуществить перенос характеристики «казнокрады и взяточники» на описываемый объект - современных чиновников высшего ранга.

Наличие каких - либо пояснений в таких случаях обычно продиктовано индивидуальных представлений, либо на вычленение из набора признаков определенной доминанты, детерминированной коммуникативной ситуацией.

Избыточность информации может означать неуверенность коммуниканта в достаточном для адекватного понимания уровне компетенции адресата или отражать некоторые личностные особенности (например, такие, которые сформировались под влиянием профессии).

Из интервью театрального режиссера М.Розовского:

«Что ж, типичная психология люмпена, психология быдла. Быдло не хочет видеть, как достаются деньги. Оно способно лишь констатировать факт: у кого-то деньги есть, а у него - нет. Это неправильно. Значит, надо отнять и поделить - вспомните Шарикова и профессора Преобраэюенского. История повторяется, шариковы были, есть и будут всегда:

природа не оделяет всех достоинствами в равной мере» [МК от 24.10.2003].

аксиологичностью и экспрессивностью, представляя собой всегда вторичную номинацию. Оценочность в этих случаях имеет подчеркнуто субъективный, эмотивный характер и ориентируется на предельное значение выражения по шкале «+»-«-».

«Что же - секвестр расходов при лопающемся от денег бюджете? Такое и Плюшкину не снилось» [МК от 17.09.2003].

«Чем отличается мама-курочка от мамы-кукушки, уже давно описано в классической литературе. Одна живет насьпценной домашней жизнью и страдает ретроградной амнезией, забывая напрочь о своем выходе на бал, а другая насыщает себя страстями извне и бросается под поезд неразделенных чувств, совершенно не думая о единственном ребенке С годами черты...гипертрофируются и гиперболизируются до такой, степени, что можно писать собирательные образы - Наташу Ростову или там Анну Каренину» [МК от 13.04. 2004].

Экспрессивность в контексте теории прецедентности подразумевает более узкое понятие, чем выразительность речи как таковую. Речь идет о способности языка «выражать всевозможные отношения, связывающие обозначение действительности с эмоциональным в своей основе восприятием действительности и стремлением передать это восприятие реципиенту»

[Телия 1991:6]. Экспрессивный эффект использования ПИ основывается на особенностях их семантики, в частности на обладании коннотацией.

Коннотация, выражая принятую в конкретном ЛКС оценку денотата и приписывая ему определенные свойства, «не входит непосредственно в лексическое значение слова и не является следствиями или выводами из него»

[Апресян 1995:159]. Слово «обрастает» коннотациями в дискурсе: «Эмоция, оценка, экспрессия чужды слову языка и рождаются только в процессе его живого употребления в конкретном высказывании» [Бахтин 1997:191]. С этой точки зрения, интенсиональное употребление ПИ литературных персонажей порождает предельную степень сгущения экспрессии: многие имена собственные обладают сильным дотекстовым ассоциативным потенциалом; второй слой создает авторская экспрессия, связанная с отношением к создаваемому персонажу; далее в коллективном сознании имя начинает ассоциироваться с определенными концептами как ментальными образованиями с доминирующим аксиологическим началом; и, наконец, последний слой приобретается в процессе создания высказывания с употреблением ПИ, т.к. «замышляемое и созидаемое нами целое всегда экспрессивно, и оно-то излучает свою экспрессию (точнее, нашу экспрессию) на каждое выбираемое нами слово, так сказать заражает его экспрессией целого» [Бахтин 1997: 190]. Это свойство ПИ достаточно широко используется в качестве художественного приема (И.С. Тургенев «Гамлет Щигровского уезда», «Степной король Лир», Н.С. Лесков «Леди Макбет Мценского уезда» и др.). Другим средством художественной выразительности, подтверждающим наблюдение М.М. Бахтина, что «чужая»

экспрессия может сохраняться, но может и «переакцентуироваться», является энантиосемия: такое употребление имени, при котором денотату в целях создания комического эффекта или выражения иронии приписывается качество, абсолютно ему не присущее.

ПИ относятся к лексическим единицам, «ключевым» для понимания русской культуры, ее существенных характеристик (имеются в виду те свойственные носителям русского языка и русской культуры представления о мире, которые воспринимаются ими как нечто самоочевидное). Это слова, которые заключают в себе лингвоспецифичные концепты, одновременно отражают и формируют образ мышления носителей языка. В диахроническом аспекте «набор» ПИ, связанных с ключевыми концептами культуры того или хронологическую глубину памяти» (Ю.Н. Караулов). Национальнокультурная память как основная составляющая в содержании национального самосознания - «не история в чистом виде, а то, как прошлое представлено в нашей сегодняшней мысли и как оно вписывается в наши знания о современном мире» [Караулов 1999:145]. Хранящиеся в национальной устойчивостью. Однако под влиянием существенных перемен в ценностной ориентации ЛКС происходят изменения, которые могут коснуться в том социологизирования при интерпретации литературной классики позволил ПИ Обломов функционировать как полисемичное, проявить оттенки смысла, положительной.

Из статьи «Как «давать барина»: «То есть в любую жизненную секунду распоряжаться временем по собственному желанию, придавая потоку мыслей плавный, размеренный характер». «Непрекращающемуся макдоналдсу духа» противопоставляется умение неспешно насладиться не тем, что в моде, а тем, что доставляет настоящее удовольствие, и ассоциируется это умение с определенным образом-представлением.

Возражения насчет издержек такого образа жизни «контраргументируются» посредством апелляции к ПИ: «А что? За счастье быть Обломовым нужно платить. Размеренность... вот чего нам всем не хватает» [Вслух №2 2004].

«Включать телевизор в прайм-тайм опасно. В это время почтенные ветераны разговорного жанра без конца потчуют население страны вымученными юморесками.

Однако есть в нашей стране энтузиасты, которые не по-обломовски инертно з'жасаются такому прискорбному положению дел, а берутся собственными силами исправить ситуацию» [МК от 26.04.2004].

представлена тремя основными направлениями.

1) Имя выходит из когнитивной базы, т.е. утрачивает статус прецедентного.

Например, учитывая роль художественной детали в произведениях И.С. Тургенева, можно предполагать, что потрепанный том исторического романа писателя Масальского в руках Павла Петровича Кирсанова о многом говорил читателю того времени, но для современного читателя эта деталь не является дополнением к характеристике персонажа.

2) Имя из ядерной части когнитивной базы перемещается на периферию (либо наоборот).

Так, в разряд социумно-прецедентных перешло некогда общеизвестное имя «борца» с генетикой академика Лысенко, что снижает познавательную и эмоциональную значимость текста романа Вл. Дудинцева «Белые одежды» в восприятии одиннадцатиклассников.

3) Трансформируется представление, стоящее за ПИ.

В качестве примера можно привести изменения, произошедшие в восприятии ПИ Павка Корчагин.

Происходящие изменения связаны с естественной сменой культурной парадигмы при переходе к новым социально-экономическим отношениям и общенациональных ценностных доминант.

«Кто, на ваш взгляд, является героем нашего времени? Понятно, что уже не Печорин, но, слава богу, и не Павлик Морозов]» [АиФ №45 2003].

К именам-эталонам национальной культуры сообщество обращается для поиска ответа «на сакраментальные вопросы: что мы есть, откуда мы и куда идем; чем гордимся в своем прошлом и настоящем, а чего стыдимся, почему это так, а не иначе, и даже - зачем все это» [Караулов 1999:145]. Это своего рода «лингвокультуральный инструментарий» [Сорокин 2003: 14] для ориентации в проблемных ситуациях, в ходе решения которых возникает целостное представление о том или ином факте / прецеденте. В основе этих целостных представлений лежат «культуральные гены», которые

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВ EH НАЯ

БИБЛИОТЕКА

предопределяют национальное самосознание. Предпринятое нами исследование направлено на рассмотрение в рамках феноменологии (понимаемой как изучение сущности восприятия и сознания) культурально, а тем самым этнически маркированных образов/представлений в языковом сознании старшеклассников как одной из наименее изученных в рассматриваемом аспекте социально-возрастных категорий русской языковой личности.

- ПИ не образуют новой единицы в существующей классификации имен, но составляют внутри класса имен собственных особую группу единиц, обладающих денотативным, сигнификативным компонентом и коннотацией.

- Семантика ПИ персонажей классической литературы обладает определенной спецификой, которая может проявляться в противоречивости свойств денотата и отсутствии рациональной мотивации сигнификативного компонента в результате его тесной связи с коннотативным фоном.

- При функционировании, имеющем сходство с метафорой, ПИ могут выполнять роль символа определенных характеристик, парадигм сознания, поведения, либо других ПФ через актуализацию связанных с ними ассоциаций и коннотаций.

- Характеризация, осуществляемая посредством интенсионального употребления ПИ литературных персонажей, основывается на многослойности экспрессии, приобретаемой этими именами в процессе бытования в дискурсе, и отличается аксиологичностью, ориентированной на предельные значения оценочной шкалы.

- Корпус ПИ и стоящие за ними НДМП обладают устойчивостью и подвергаются изменениям лишь в связи со значительными изменениями в ценностной ориентации ЛКС, современный период существования которой можно оценить как переходный.

1.3 Проблема понимания прецедеитов и языковая личность В структуре языковой личности ПФ представляют определенную инвариантную составляющую, которую можно обозначить как прецедентикон. Общепризнанным является конструкт, в котором принято выделять три уровня: 1) вербально-семантический, предполагающий для носителя нормальное владение естественным языком; 2) когнитивный, единицами которого являются понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее систематизированную «картину мира», отражающего иерархию ценностей; 3) прагматический, включающий цели, мотивы, установки, интенциональности [Караулов 2002].

Остается открытым вопрос о том, какое положение в этой системе занимает инвариантная составляющая языковой личности.

Несмотря на существенные различия в объеме и структурировании личностных опытов, в общеязыковой картине мира вычленяется некоторая доминанта, ядерная часть, определяемая национально-культурными традициями и господствующей в обществе идеологией. Выявление такой общезначимой, инвариантной части, которая формируется под влиянием семейной, воспитательной, социальной среды, подтверждает существование общенационального языкового типа как исходной точки рассмотрения различных репрезентаций языковой личности. Возможность сопоставления соотносимой с общерусским языковым типом доминантной (относительно неизменяемой) и переменной (вариативной в индивидуальном сознании) части картины мира позволяет вычленить различные уровни изучения ЯЗЫКОВОЙ личности. Нулевой уровень - семантический (структурноязыковой) отражает степень владения обьщенным языком. Инвариантная часть в данном случае обеспечивает возможность взаимопонимания носителей разных диалектов, а также возможность понимания русской языковой личностью отстоящих во времени текстов. На первом лингвокогнитивном уровне границы инвариантной части расплывчаты, т.к.

инвариантом выступают представления о смысле бытия, цели жизни человечества, переменной частью — индивидуальные мотивы и цели. К вневременным образованиям, наблюдаемым и анализируемым с помощью лингвистических методик, соответственно относятся: стандартная, устойчивая часть вербально-семантических ассоциаций; базовая, инвариантная часть картины мира; статистически усредненные коммуникативные потребности и коммуникативные готовности, способные удовлетворить эти потребности, типологизирующие специфику речевого поведения, следовательно, информирующие о внутренних установках, целях и мотивах личности. Эти инвариантные образования (наряду с временными, изменчивыми) создают наполнение соответствующего уровня языковой личности [Караулов 2002:39]. ПФ являются составляющей ядерной части когнитивной базы, формируемой инвариантами представлений, однако есть основания предполагать, что прецедентикон относится не к одному только когнитивному уровню, а репрезентируется на промежуточных подуровнях каждого из трех основных (лексикон, тезаурус, прагматикой). Некоторые аргументы в пользу этого предположения можно получить, обратившись к лингводидактической модели языковой личности.

многослойный и многокомпонентный набор языковых способностей, умений, готовности к осуществлению речевых поступков разной сложности. Как показывает анализ перечня речевых умений и навыков, соответствующих определенному уровню «готовностной модели» языковой личности [Караулов 2002: 60-62], репрезентация прецедентикона основывается на действии специфического дополнительного «механизма», связанного с более высоким уровнем компетенции по сравнению с базовым.

Вербально-семантический уровень предполагает «готовность к номинациям», однако интенсиональное употребление ПИ представляет собой более сложную, вторичную номинацию. Тезаурусный уровень связывается с «готовностью дать определение используемым понятиям» - владение прецедентами подразумевает готовность приведения его эталонного образца.

«Готовность отыскивать, извлекать, понимать и перерабатывать необходимую информацию в текстах (с опорой на ключевые слова, дескрипторы и понятия)» нуждается в дополнении готовностью соотнести результаты такой переработки с традиционными общенациональными представлениями, закрепленными в прецедентных текстах как единицах хранения культуры.

«Готовность к использованию «крылатых слов»» не тождественна готовности к использованию прецедентных высказываний, обладающих глубинным сформированность готовностей других уровней. Это свидетельствует в пользу предположения о том, прецедентикон в структуре языковой личности представлен особыми межуровневыми фрагментами, системные отношения между которыми образуют сложные связи. Относительно ПИ такое представление подтверждается межуровневой (лингво-когнитивной) природой таких единиц.

старшему школьному возрасту, который соответствует периоду наиболее активного развития готовностей тезаурусного и мотивационнопрагматического уровня. Старшекласснику известно значительное число национально-прецедентных текстов, содержательное наполнение их концептов, в разной степени усвоена стратегия апелляции к таким текстам.

В этом возрасте «укрепляется осознание своей этнической принадлежности, определяется мотивация выбора своей национальности, конструируется этническое мировоззрение» [Хотинец 1985:297]. Изучаемые ПТ являются факторами, определяющими создаваемую картину мира и дискурсивное мышление старшеклассника: школьная программа формирует основную часть национального корпуса ПТ, составляюш;его один из базовых элементов культурной грамотности. Роль педагогического дискурса в этом процессе становится все более значимой: «Литература оказывает заметное, хотя и не вполне осознаваемое влияние на формирование речевой субкультуры опосредованным, в связи с чем понимание ПТ становится независимым от знания текста-источника» [Аниськина 2001:150].

приобретением подросткового возраста считаются различные подвиды нарративной стратегии речевого поведения, которая делает возможной более действительности. Старшекласснику доступно понимание ПИ как эталонного воплощения наиболее важных для русской культуры этических абстракций.

Подростки владеют уже не только объектно-аналитическим способом передачи информации, позволяющим обобщать, в их дискурсах появляется отчетливо выраженная оценочность, характерная для субъектноаналитического дискурсивного мышления как наиболее сложной формы авторского субъективного начала [Горелов, Седов 2001: 238]. Именно в этом возрасте становится возможной наиболее полная и адекватная вербальная экспликация школьником ценностной составляющей ключевых концептов, стоящих за хрестоматийными текстами. Интенсивное нравственное развитие, которое является характерной чертой подросткового периода, проявляется в ассимиляции ценностных представлений в соответствии с национальными культурными традициями, важнейшими хранителями которых являются ПТ.

Обращение к национальным прецедентам значимо для формирования языковой личности старшеклассника, выявляет существенные ее особенности на тезаурусном уровне. Апелляция к ПФ в этот возрастной период становится осознанной и определяется не только средой общения, но и личностными особенностями старшеклассников.

Вместе с тем в подростковом возрасте проявляются и негативные последствия усвоения основ педагогического дискурса. Как отмечал М.М. Бахтин, в этот период существенный перелом претерпевает письменная речь учеников: на смену живому, образному, эмоциональному языку, который близок к разговорному, приходит сугубо литературно-книжный. Образцом становится штампованный язык учебников по литератзфе, ученики начинают бояться всякого оригинального выражения, всякого оборота, не похожего ни на один из знакомых им книжных штампов [Бахтин 1997:156]. Проблема выбора такого подхода к обучению, который позволит избежать этих последствий, не утратила своей актуальности. Фигура учителя как интерпретатора, «берущего на себя распредмечивание смыслов и транслирующего свою смысловую модель на культурную группу» [Слышкин 2000:29], в условиях увеличивающейся степени опосредованности восприятия подростками национально-прецедентных текстов играет определяющую роль.

ПФ хранятся в виде фрейм-структур, формируемых клише / штампами сознания: «Так, прецедентное имя в совокупности своих дифференциальных признаков, т.е. само имя плюс инвариант его восприятия, может быть описано как «набор» клише сознания, с эти именем связанных» [Красных 2003:275]. В связи с этим возникает вопрос том, на каком основании можно говорить о понимании ПИ и как в данном случае трактовать понимание! В коммуникации клише сознания «может проявлять или не проявлять ингерентно присущую ему семантическую нагрузку» [Красных 2003:276].

Это связано с типом ассоциаций, «извлекающих» из памяти клише.

Аналогично штампу («семантическому нулю») функционирует только клише, актуализируемое фонетико-звуковой ассоциацией, при семантикокогнитивной ассоциации клише несет семантическую нагрузку, поскольку происходит соположение реальной ситуации и прецедентной, часто через инвариант восприятия соответствующего ПТ. Таким образом, умение апеллировать к ПФ, которое формируется к старшему школьному возрасту, не является репрезентацией «штампованных», «готовых мыслей», а напротив, свидетельствует об определенном уровне коммуникативной компетенции. Вопрос о понимании ПИ в среде старшеклассников связан с представлением о разграничении значения и смысла как двух разных ипостасей содержания [Фреге 1997]. Различие состоит в том, что «значение — это свойство имени, которое реализуется в назывании вещей. смысл имени есть то, что передается и принимается в сообщении как информация и что при приеме сообщения должно быть понято» [Жинкин 1998:11].

Значение «внеэмоционально» (М.М. Бахтин) и выступает как «сущность предмета, соотнесенная с некоторым знаком», а смысл как «интерпретация данного значения некоторым множеством реципиентов на основе данных коллективного и/или личного опыта» [Сорокин 1978:125]. Понимаемое принято рассматривать как смысл, а не значение. Значение считается принадлежностью языка, смысл репрезентируется в дискурсе: «Здесь [в дискурсе] мы не просто понимаем значение данного слова, как слова языка, а занимаем в отношении к нему активную ответную позицию (сочувствие, согласие или несогласие, стимул к действию)» [Бахтин 1997: 189-190]. Таким образом, понимание ПИ следует оценивать с точки зрения овладения стоящими за ними смыслами, которые включают связанные с именем в сознании носителя языка представления фактического и оценочного характера, включающие ассоциации и коннотации. С точки зрения усвоения стоящих за данными именами концептов, различается способность устанавливать принадлежность единицы к объему понятия (значение) и способность устанавливать существенные признаки понятия (содержание):

«...таким образом, термин концепт становится синонимичным термину смысл» [Степанов 2001: 44]. Концепт имеет отношение к коллективному бессознательному, а восприятие художественного образа для каждой конкретной личности индивидуально. Однако «без сходства человеческой способности представления искусство бьшо бы невозможно» [Фреге 1997:30], следовательно, структура имен, означающих классические литературные образы, непременно содержит некое базовое ядро, в котором выявляются признаки общности восприятия ПИ.

В работах, посвященных именам в литературе, стало традиционным толкование имени как смыслового ядра образа, вербализованной сущности литературного персонажа. Имя в художественном произведении уникальное по своей глубине и многогранности явление, полноценное изучение которого требует объединения разных направлений гуманитарного знания» [Виноградова 2001: 10]. Хрестоматийным можно назвать высказывание П.А. Флоренского о том, что имя есть главное слово о герое и имеет особое значение при создании художественного образа; «именем выражается тип личности, онтологическая форма ее, которая определяет ее духовное и душевное строение» [Флоренский 1993:70]. А.Ф. Лосев, П.А.

Флоренский, С.Н. Булгаков, указывают на способность имени воплощать сущности называемого объекта, выполнять роль источника знания о нем, художественном познании эта способность тесно связана со спецификой самого объекта познания : « о б р а з ч е л о в е к а принципиально отличен от понятия о ч е л о в е к е полное овеществление невозможно, поскольку в авторском и з б ы т к е есть любовь, сочувствие, сострадание и др. чисто человеческие реакции на д р у г о г о человека, невозможные в отношении чистой вещи» [Бахтин 1997:367]. Главным критерием такого познания является не точность понимания, а его глубина. Роль имен собственных в этом процессе определяется их потенциалом: «Собственное имя может содержать такой набор семантических признаков, которые не имеют внутренней логической связи между собой и существуют благодаря одной уникальной реализации в конкретном лице или месте. Для подобного собственного имени, обладающего к тому же неоценимым свойством ассоциативных механизмов именно ономастикой проявляет повышенную ассоциативную энергию, которая объясняется «его социальнопрагматической ценностью, поскольку он очерчивает референтную (и антиреферентную) группу всякой языковой личности» [Караулов2002: 245].

«Механизм» приращения смыслов к «дотекстовому потенциалу» имени [Виноградова 2001]:

Все оттенки смысла и ассоциации, возникшие за время существования имени Представление автора об имени Конкретное значение имени в произведении Читательское понимание имени На читательское понимание могут влиять следующие факторы: 1) этимологическое значение имени; 2) созвучие с другими словами; 3) представление о роли имени в тексте-источнике; 4) бытование в повседневном дискурсе. Очевидно, что эти факторы неравнозначны. В частности, роль этимологии во многом утратила важность, поскольку данные о происхождении имени перестали быть общеизвестными: «Для читателя XIX века этимологическое значение имен было более прозрачным, поскольку эта информация помещалась вместе со сведениями о днях памяти святых в ежегодных календарях. Поэтому для любого грамотного читателя было очевидным, что, скажем, имя Сони Мармеладовой не случайно: о том, что Sophia - «мудрость», он знал из календаря» [Виноградова 2001:54]. О том, каким ярко выраженным смысловым и эмоциональным ореолом было окружено для современников А.С. Пушкина имя Евгений Онегин, как известно, подробно написано Ю.М. Лотманом [Лотман 1983:112-115].

Современному школьнику в большинстве случаев неизвестна ни этимология этого имени, ни связанная с ним литературная традиция. Как правило, из всех этимологических сведений, немаловажных для овладения смыслами, стоящими за ПИ, школьникам известно о «говорящих» именах (этот вопрос поднимается при изучении темы «Классицизм») и мотивах выбора Пушкиным имени Татьяна. Именотворчество русских классиков заключает в себе практически неиспользованные возможности формирования в сознании подростков образов и представлений, адекватных глубине требуемого от них уровня понимания.

Ассоциации, основанные на сходстве звукового облика имени с другим словом, в большинстве случаев поверхностны, а нередко и ошибочны (например, представление о Ноздреве как о человеке с большими ноздрями).

Подросток не владеет готовностью синтезировать два вида ассоциаций (фонетико-звуковую и семантико-когнитивную). Но сведения литературоведческого характера (например, о том, что имя Соня в романе Достоевского исследователи не в последнюю очередь связывают с тем провидческим, спасительным, что каждый раз постигается Расколъниковым во сне), будучи усвоены / «присвоены» формирующейся языковой личностью, обогащают ее прецедентикон. Речь идет не о расширении объема за счет новых единиц, но о качественном наполнении содержания имеющихся.

Глубина понимания ПИ является условием сохранения ими сакрального смысла, препятствуя сведению представлений об их денотате в коллективном сознании к какой-либо одной поверхностной характеристике. Тем более что для современного дискурса характерно небрежное отношение к именамэталонам национальной культуры, которое проявляется в нарочито сниженном их употреблении.

«Я не знаю, как раз и навсегда сделать так, чтобы к рукам инспекторов ничего не прилипало. Но корчить из себя Сонечку Мармеладову, жертву общественных страстей, им тоже нечего» [Ю! от 15 ноября 2004г.].

При интенсиональном употреблении ПИ подвергаются максимальному редуцированию, сближаясь с именами нарицательными. Л.В. Щерба отмечал, что это особенно характерно для имен отрицательных персонажей с одной ведущей (и заостренной писателем) черты. При этом обычно происходит упрощение создаваемого автором образа. Один из таких примеров гоголевский Хлестаков, сущность которого не сводится к определению «беспардонный врун и хлыщ» [Щерба 1974:279]. Общеизвестность и экспрессивная насыщенность ПИ обусловливают их функционирование как средств языковой экономии и выразительности. Использование таких имен тесно связано с их тенденцией к метафоричности: «Имя стремится освободиться от всех живых черт и признаков лица, к которому оно относится, переливая их в одну гипертрофированную особенность, которая и становится символом соответствующего персонажа» [Караулов 2002: 225]. В результате понимание ПИ, основанное преимущественно на примерах их употребления в дискурсе, неизбежно будет схематичным и упрощенным.

Кроме того, в качестве ситуативной / коммуникативной доминанты в дискурсе нередко выступает далеко не самый значимый признак.

Из газетной статьи о суррогатном материнстве: «В Штатах сурмамы рожают в одну и ту же семью вторых детей. И очень довольны. На матушке же Руси бабы, как всегда, страдают: «Будущего ребенка люблю, а у меня его зверски отнимают...» Психология, понимаешь. Достоевщина. Сонечки Мармеладовы сурмамами нынче не работают. Это легенда, которую придумали киношники» [МК от 27 июня 2003 г.].

«Иммунитет» против поверхностного (либо искаженного) восприятия образов, означаемых ПИ, приобретается, главным образом, через понимание порождающего ПТ. Объяснение этому содержится в самом характере взаимосвязи двух феноменов: обращение к имени персонажа (а также к заголовку или имени автора) составляет ядро формальных средств номинативно-семиотического типа обращения к ПТ, т.к. имя способно актуализировать познавательные и эмоциональные аспекты текстаисточника, связанные с ним ассоциации и коннотации.

Изучение проблемы понимания текста в отечественной науке базируется на трудах Л.С. Выготского, М.М. Бахтина, А.А. Леонтьева и др. Из работ последнего времени остановимся на монографии Г.И. Богина, основные положения которой стали основой принятого в проведенном нами исследовании подхода к пониманию ПИ в восприятии старшеклассников [Богин 1993]. Определяя понимание как освоение разумом всего того, что присутствует или дается неявно, автор вьщеляет в нем две стороны:

субстанциональную, включающую способность человека понимать и все то, что получено или может быть получено благодаря этой способности, и обеспечивающих переход от непонимания чего-либо к пониманию.

Важнейшей субстанцией понимания в работе называется смысл как одна из организованностей рефлексии (рефлексия над речью подразумевает перевод умений «из бессознательного автоматического плана в произвольный, намеренный и сознательный» [Выготский 1956:269]). Высказанная (вербализованная) рефлексия есть интерпретация, научение которой, полностью согласимся с мнением Г.И. Богина, является необходимой составляющей преподавания литературы в школе. С рефлексией связано развитие «чувства языка», которое у младших школьников выполняет контрольную и эмпирико-обобщающую функцию, а начиная с подросткового возраста- прогностическую, контрольную и эстетическую [Божович 1997:33Понимание текста можно представить в виде иерархического расположения типов, функционирующих в качестве восходящего ряда из трех уровней: 1) семантизирующее понимание, т.е. «декодирование» единиц текста; 2) когнитивное понимание, возникающее при преодолении трудностей в освоении содержания, т.е. тех предикаций, которые лежат в основе составляющих текст пропозициональных структур; 3) «распредмечивающее понимание, постоянно имеющее место при действовании идеальными реальностями (частными смыслами как реальностями сознания, чувствования и воли), репрезентируемыми при этом помимо средств прямой номинации, но опредмеченными именно в средствах текста» [Богин 1993:105].

Относительно первых двух уровней разработанная в монографии типология понимания распространяется автором преимущественно на ситуацию чтения художественной литературы на иностранном языке. Хотя трудности, испытываемые при чтении на родном языке, сходны с теми, которые испытывает инофон, что позволяет экстраполировать предлагаемую систему в полном объеме на понимание текста носителем языка, особенно это касается произведений русской классической литературы. На уровне лексикона такие тексты содержат значительное количество незнакомых для подростка слов (историзмы, архаизмы и др.). На лингво-когнитивном уровне система знаний о мире современного среднестатистического носителя русского языка не содержит многих сведений, составляющих пропозиции исторически отстоящих во времени текстов. Оба уровня тесно связаны между собой, т.к. пропозициональные структуры даны читателю в форме тех самых единиц текста, с которыми сталкивается семантизирующее понимание.

Интерпретатор текста (в нашем случае это преподаватель литературы и авторы учебников) совершает серьезную ошибку, пренебрегая вниманием к этому базовому для понимания текста пласту, воспринимая содержащуюся в нем информацию как очевидную. Педагогический дискурс, направленный преимущественно на концепционный комментарий, ориентирует подростка на репродуктивный подход, воспроизведение готовых историколитературных, стилистических и др. интерпретаций. Недостаточность сведений (например, относительно структуры общественных отношений, специфики этикета, правил и норм поведения и т.д. определенной исторической эпохи) является препятствием для полноценной реализации языковой личности подростка. Текстуальный комментарий, позволяющий устранить неясности, дает возможность сформировать личностные представления относительно текста на основании направленной на него рефлексии и «встраивания» ее результатов в иерархию смыслов и ценностей своей картины мира, своего тезауруса. О важности такого комментария Ю.М.

Лотман писал: «Никто - не только исследователь или преподаватель, но и простой читатель - не имеет права претендовать на сколь-либо полное понимание произведения, если ограничился той степенью проникновения в текст, которая ограничивается знанием русского языка и здравым смыслом, и пренебрег расшифровкой намеков, обнаружением скрытых цитат и реминисценций, если не знает реалий быта, не чувствует стилистической игры автора» [Лотман 1983: 6-7]. «Энциклопедических» знаний зачастую бывает недостаточно для распредмечивающего понимания текста без «знания» представлений, коннотаций и оценок, бытующих в том или ином ЛКС, Это отличает понимание текста от его интерпретации: в понимании главную роль играют лингвистические когнитивные структуры, при интерпретации акцент переносится на феноменологические: «Интерпретация происходит в общем контексте познавательной и оценочной деятельности человека в отличие от понимания, происходящего в опоре на язык»

[Кубрякова 1987:93-94]. Однако границы в данном случае чрезвычайно противопоставление лингвистического и экстралингвистического знания не является релевантным (А. Вежбицкая, Е.С. Кубрякова и др.).

Анализ ПИ в понимании старшеклассников позволяет сделать выводы о том, в какой мере представления подростков о национальных эталонах культуры совпадают / не совпадают с традиционными для русского ЛКС, т.е.

выявить тенденцию, которая будет подтверждена результатами эксперимента.