«СИСТЕМНЫЕ И ДИСКУРСИВНЫЕ СВОЙСТВА ИСПАНСКИХ АНТРОПОНИМОВ Издательско-полиграфический центр Воронежского государственного университета Воронеж 2010 УДК 811.134.2’373.232.1 ББК 82.2Исп. С40 Рецензенты: доктор ...»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Кафедра романской филологии

Факультет романо-германской филологии

СИСТЕМНЫЕ И ДИСКУРСИВНЫЕ

СВОЙСТВА ИСПАНСКИХ АНТРОПОНИМОВ

Издательско-полиграфический центр Воронежского государственного университета Воронеж 2010 УДК 811.134.2’373.232.1 ББК 82.2Исп.

С40 Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор Г.Ф. Ковалев (Воронежский госуниверситет);

доктор филологических наук, профессор С.В. Моташкова (Воронежский госпедуниверситет) Системные и дискурсивные свойства испанских антропонимов / Ю.А. Рылов, В.В. Корнева, Н.В. Шеминова, К.В. Лопатина, Е.В. Варнавская / под. ред. проф. Ю.А. Рылова. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 2010. — 390 с.

Предлагаемая монография — первое в лингвистике комплексное исследование испанской антропонимии. Показано, что испанская антропонимическая система уникальна и по-разному функционирует в различных типах дискурса: художественном, медийном и научном.

Для студентов, аспирантов, преподавателей испанского языка и широкого круга лиц, интересующихся проблемами антропонимики.

УДК 811.134.2’373.232. ББК 82.2Исп.

С © Воронежский государственный университет, © Оформление. Издательско-полиграфический центр Воронежского университета,

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Предлагаемая вниманию читателя монография «Системные и дискурсивные свойства испанских антропонимов» представляет собой уникальный труд, не имеющий аналогов в отечественной романистике.

Научная новизна данного исследования определяется несколькими факторами.

Во-первых, концептуальным характером работы, в которой впервые предпринята попытка системного описания испанских антропонимов, их осмысления как особого класса слов, обладающего специфическими категориальными, типологическими, функциональными и лингвокультурологическими признаками.

Во-вторых, обращением авторов к антропоцентрической парадигме научного знания, что позволило выделить ряд новых проблем, имеющих принципиальное значение для теории антропонимии, и наметить пути их решения. К таким проблемам можно отнести семиотический потенциал испанских имен собственных, особенности номинативных и дискурсивных стратегий их употребления, природу их текстообразующих свойств, специфику процессов деривации в системе антропонимов, роль авторского антропонимикона в реализации художественно-эстетических задач текста.

В-третьих, вовлечением в сферу исследования обширных и разнообразных эмпирических материалов — словарей и текстов различной жанрово-стилистической направленности — художественных, научных, общественно-политических. Подобный подход позволил проследить особенности функционирования антропонимов в системе языка и в различных дискурсивных условиях, верифицировать важнейшие теоретические постулаты. Кроме того, он позволил обеспечить высокую степень достоверности полученных в процессе исследования результатов.

Представленный в работе комплексный анализ изучения испанских имен собственных формирует системное представление о теории антропонимии как особом разделе ономастики. Он позволяет внести существенные уточнения в понятийный аппарат науки, а также дать исчерпывающие характеристики испанских антропонимов в диахронической и синхронической перспективе, в единстве их парадигматических, синтагматических и прагматических свойств. И, наконец, предложенное авторами многоаспектное рассмотрение испанского имени собственного позволяет наметить пути дальнейшего исследования ряда интересных проблем литературной ономастики, вопросов вторичной номинации антропонимов, их «игрового» имиджа и др.

Монография выполнена коллективом сотрудников кафедры романской филологии Воронежского государственного университета:

доктором филологических наук, профессором В.В. Корневой, кандидатом филологических наук, доцентом Н.В. Шеминовой, кандидатом филологических наук, преподавателем К.В. Лопатиной и преподавателем Воронежской медицинской академии Е.В. Варнавской. Все они являются учениками Юрия Алексеевича Рылова — доктора филологических наук, профессора, известного в нашей стране и за рубежом специалиста в области романского языкознания, академика Североамериканской академии наук.

В течение нескольких десятилетий Ю.А. Рылов активно и плодотворно разрабатывает идеи, связанные с фундаментальной проблематикой испанской антропонимии. Его труды прочно вошли в золотой фонд отечественной романистики. Они доказывают, что их автор является создателем комплексной теории имен собственных в испанском языке, а на кафедре романской филологии ВГУ, которую он возглавляет в течение многих лет, сформирована научная школа испанской антропонимии.

В русле исследовательских задач данной научной школы осуществлялась подготовка и книги «Системные и дискурсивные свойства испанских антропонимов». Монография написана под руководством профессора Ю.А. Рылова и выходит в свет к его 65-летнему юбилею.

Нет сомнения в том, что предлагаемая читателю работа привлечет к себе внимание специалистов, занимающихся исследованием проблем частной и общей антропонимики и ономастики.

Доктор филологических наук, декан факультета романо-германской

ГЛАВА 1. СИСТЕМНЫЕ СВОЙСТВА ИСПАНСКИХ

§ 1. АНТРОПОНИМЫ КАК ОСОБЫЙ КЛАСС СЛОВ:

ПАРАДОКСЫ АНТРОПОНИМИИ

Антропонимы — это различные именования человека: имена, фамилии, отчества, прозвища, псевдонимы, ники. Их изучает антропонимика — особый раздел ономастики, дисциплины, исследующей имена собственные в целом: географические названия, клички животных, имена небесных светил, названия периодических изданий, торговых заведений, торговых марок и т.п. В свою очередь ономастика является частью лексикологии — науки, изучающей словарный состав, лексику языка [376, c. 259].

Антропонимы занимают в системе лексики особое место. В первую очередь потому, что все антропонимы (как, впрочем, и все другие слова) — продукт деятельности человека, а имя — необходимый его атрибут. В последние десятилетия наблюдается повышенный интерес к проблемам антропонимии, что связано с антропоцентрической парадигмой современного языкознания, предполагающей анализ языковых явлений — в данном случае именований человека — с целью познания его носителя.

Антропонимика — наука лингвистическая и в то же время как никакой другой раздел языкознания носит интердисциплинарный характер, поскольку обращается к фактам не только языкознания, но и антропологии, этнографии, истории, психологии, социологии, теории коммуникации, теологии, юриспруденции, культурологии, литературоведения. Имена собственные, в частности антропонимы, привлекают внимание логиков и философов, а также представителей других гуманитарных наук уже более двух тысяч лет, начиная с платоновского диалога Кратил.

Интердисциплинарность антропонимики обусловлена свойствами ее объекта — именованиями человека, их онтологией, особым статусом в лексической системе языка, разнообразием функций, исторической изменчивостью.

Впрочем, не все ученые считают антропонимику лингвистической наукой. В связи с интердисциплинарным характером антропонимики в романистике сложились три трактовки антропонимики и ономастики в целом как отраслей знания: как самостоятельных интердисциплинарных наук [33, p. 869], как вспомогательных наук [59, p. 706] и как раздела языкознания, точнее, лексикологии. Последняя точка зрения является наиболее распространенной, и ее разделяет большинство отечественных и зарубежных ученых. И прежде всего потому, что антропонимы — это слова, принадлежащие к категориальному разряду существительных, и они интересуют лингвистов именно как слова во всем многообразии их проявлений. Такой подход к антропонимике прослеживается и в материалах конференции, проведенной в 2005 г. Екатеринбурге — Ономастика в кругу гуманитарных наук [424]. При этом антропонимами интересуются различные направления языкознания: антрополингвистика [28 p. 103—124], психолингвистика [24; 458], социолингвистика [102; 511], теория межкультурной коммуникации [453], переводоведение [516; 321; 332].

М.Х. Фернандес Леборанс, признавая антропонимы «категорией, не являющейся исключительно лингвистической», подчеркивает их «маргинальный» статус в языке, поскольку антропонимы не обладают «кодифицированным лексическим содержанием и их значимость устанавливается в связи с экстралингвистическими факторами» [92; 79;

128, p. 6].

На наш взгляд, антропонимы — важнейший компонент лексической системы любого языка. В языковой картине мира они занимают уникальное положение. Имена — одни из первых слов, которые усваивает человек, и последние, которые он утрачивает при афатических расстройствах речи [548, c. 98].

Антропонимический пласт лексики — наиболее подвижный, наиболее активно пополняемый благодаря mass media и меняющийся на протяжении жизни индивида (в зависимости от возраста, окружения и других обстоятельств).

Антропонимы (имена, фамилии, а также отчества — в русском языке) являются важнейшим звеном, связывающим человека с непосредственным окружением и обществом в целом. Человек живет не просто среди людей, но и среди имен, которые образуют вокруг каждого человека определенный континуум, особое национально-культурное пространство, единое для всего языкового коллектива и индивидуальное для любого отдельного его члена.

Антропонимические традиции европейских народов, несмотря на наличие значительного количества сходных черт (заключающееся в наличии личного имени и фамилии, то есть компонентов, один из которых является сугубо индивидуальным, а другой передается по наследству), отличаются неповторимой самобытностью и оригинальностью, отражающей взгляд народа на мир и на место в нем индивида.

Так, для русских понятие фамилии связано прежде всего с семьей: все члены русской семьи носят, как правило, одну фамилию — фамилию отца.

В испанской семье, состоящей из трех человек — отец, мать и сын — у каждого своя фамилия; при этом фамилия ребенка будет составлена из компонентов фамилий обоих родителей — первой фамилии отца и первой фамилии матери (именно в таком порядке).

Антропонимы обладают когнитивной функцией, которая, по мнению М.Х. Фернандес Леборанс, заключается в обозначении, удостоверении и поддержке индивидуальности (consiste en nombrar, afirmar y mantener una individualidad), антропонимы «долговременно хранятся в постоянной памяти, связанные … напрямую с образом отдельного человека, в то время как имена нарицательные в силу своего кодифицированного лексического значения откладываются в памяти, будучи связанными … с концептом, и используются применительно к неограниченному количеству предметов»

[92, p. 96; 128, p. 18]. На наш взгляд, когнитивный потенциал антропонимов указанной функцией не исчерпывается, о чем пойдет речь в последующих разделах.

На ранних стадиях развития общества имя — неотъемлемый компонент личности, его второе «я», его душа: Nomen est omen (имя — судьба), — это изречение Плавта стало крылатым. В древности узнать имя человека значило сделать его безоружным перед силами зла. Именно поэтому у наших предков было принято пользоваться субститутами настоящего имени. Следы этих обычаев обнаруживаются и на более поздних этапах цивилизации. Например, в куртуазном романе Кретьена де Труа «Эрек и Энида» (XII в.) Эрек узнает настоящее имя жены, полученное ею при крещении, лишь в момент женитьбы.

Во многих древних культурах имя считается настоящим духовным центром человека, в котором в символической форме скрывается его сущность [216, p. 21—22]. З. Фрейд обращал внимание на подобное восприятие имени детьми [99, p. 94]. П.А. Флоренский, говоря о детской речи, заметил, что ребенок до трех с половиной лет «не употребляет слово Я, а говорит о себе в третьем лице и называет себя по имени» [518, c. 208].

В этом автор усматривает «наиболее близкое к райскому, наиболее далекое из естественных состояний сознания», в то время как начало использования в детской речи Я символизирует «первый прорыв первородного греха»

[Там же].

В последние годы публикуется много словарей и работ, посвященные взаимосвязи между именем, характером и судьбой человека (см., например:

[302; 4; 5; 90; 98; 104]). Такие издания пользуются неизменным успехом.

Интерес к ним со стороны рядового читателя объясняется стремлением избежать энтропии, упорядочить свои отношения с миром, определить свой жизненный потенциал.

Как уже отмечалось выше, несмотря на внешнее сходство, заключающееся в наличии одинаковых единиц (личного имени и фамилии — компонента, передающегося из поколения в поколение), антропонимическая система каждого языка отличается своеобразием функционирования этих единиц. «Равно как и остальные элементы лексики, имена собственные не могут быть правильно интерпретированы и с пользой изучены вне их системы», — пишет К.А. Мастрелле [157]. Эти вопросы будут детально рассмотрены в последующих разделах. Здесь же ограничимся следующим примером. Русское имя или фамилия, попадая, например, в стихию испанских имен, не только проходит фонетическую и грамматическую обработку, но и адаптацию функциональную. Предположим, что русская женщина по имени Светлана Ивановна Петрова вышла замуж за испанца фамилии Snchez Garca и живет в Иcпании, ее полное имя будет зарегистрировано следующим образом: Svetlana Petrova de Snchez. Отчество будет утрачено, в испаноязычной среде не будут использоваться и русские дериваты этого имени; скорее всего окружающие ее будут называть Lana (поскольку имя Светлана — в испанской огласовке Ezbedlana — довольно громоздкое и сложное для испанца) или Luca (автору известны оба варианта). Фамилия детей от этого брака будет по существующему законодательству Snchez Petrova. Впрочем, мальчику можно будет присвоить и фамилию Snchez Petrov — при условии предоставления в Registro Civil письменного заявления и свидетельства о том, что в русском языке фамилии изменяются по родам.

Автору известен курьезный случай взаимодействия различных традиций присвоения фамилий: российская гражданка вышла замуж за гражданина Кубы и при вступлении в брак в соответствии с нашей традицией приняла фамилию мужа (брак регистрировался в СССР) — Varela (это первая фамилия мужа); супруги уехали на Кубу, где у них родился сын, которому — уже в соответствии с кубинским законодательством — была присвоена первая фамилия отца и фамилия матери. В результате получилась фамилия Varela Varela, с которой сын кубинца и русской в настоящее время проживает в России.

Антропонимические системы эволюционируют. Появляются новые типы именований человека. Так, при общении в Интернете в настоящее время активно используются ники (nicknames). Часто это единицы апеллятивного происхождения (Наблюдатель, Пофигист) или прецедентные имена (Дон Жуан, Татьяна Ларина). По функциям они напоминают псевдонимы, но в отличие от последних пользование никами носит массовый характер, и их внешняя форма не всегда напоминает антропоним; иногда это очевидные «шифровки»: Ma87, ИГО140590.

Имена собственные не только образуют свою собственную систему, но и интегрированы в лексическую систему языка в целом, поэтому они поразному функционируют в разных языковых системах и соответствующих социумах. Так, имена известных людей, писателей, библейских персонажей и литературных героев являются достоянием всего человечества, и в то же время, например, фамилия Пушкин для русского человека имеет иной культурный и языковой «вес», чем для остального человечества, поскольку это не просто великий национальный поэт, имя которого окружает нас с детства в виде названия улиц, площадей, населенных пунктов, музеев, библиотек, но и герой некогда популярных анекдотов, атмосфера которых прекрасно воспроизведена Д. Хармсом. Фамилия поэта используется в речевых актах отказа: Кто за это будет отвечать? Пушкин? (= Я за это отвечать не буду). Эта фамилия встречается и в речевых актах уличения: А это кто сделал, Пушкин? (=Это сделали Вы). Ср. примеры из «Мастера и Маргариты» М. Булгакова: «Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы вроде: «А за квартиру Пушкин платить будет?» (= Почему Вы не платите за квартиру?) или: «Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?» (= Разве не Вы вывинтили лампочку?)… В «новоязе» новых русских эта фамилия приобрела адвербиальное значение, что-то вроде «отлично», как в следующем диалоге:

— Как дела? — Пушкин! (из записи устной речи). Кроме того, эта фамилия способна к прономилизации. Е.С. Отин пишет: «В разговорнопросторечном субстандарте, массовой городской речи фамилия Пушкин нередко используется в качестве коннототивного онима, развившего сопутствующие смысловые оттенки: неопределенно, неизвестно кто; ктото, кто-то другой…»: Как вредить, так они первые, а как отвечать, так Пушкин (то есть неизвестно кто — Ю.Р.) (Максимов)? Получается, как по известной присказке — а кто отвечать будет? Пушкин… (Литературная газета, 2000, 5 июля) [427, c. 290]. Ср. также: Это Пушкин в России всегда виноват… (неизвестно кто) (Н. Аришина. Томилино // Новый мир, 1999, № 9). Кстати, в подобной функции может выступать сочинительный ряд фамилий Иванов, Петров, Сидоров: А виноваты у нас, как всегда, Иванов, Петров, Сидоров (неизвестно кто) — (из записей устной речи); Ему было все равно, Каменская живет в этом доме или какой-нибудь Иванов-ПетровСидоров (Маринина, Закон трех отрицаний).

Полный русский антропоним Иван Иванович Иванов может означать кто-то из русских: Ей-богу, это не я писал, это любимый сердцу моему Иван Иванович Иванов насочинял (Горький) [427, c. 166].

Вернемся к этническим особенностям восприятия онимов. Испанское женское имя Carmen — имя героини известной новеллы П. Мериме и оперы Ж. Бизе в России принято произносить на французский манер — с ударением на последнем слоге, хотя по-испански это имя звучит с ударением на первом слоге. Более того, в сознании испанцев Carmen не полное имя, а, как правило, часть полного составного имени Mara del Carmen, где Сarmen — cуществительное мужского рода, топоним, обозначающий гору в северной части Палестины, место явления Богородицы (по-русски Кармель, отсюда также название ордена кармелитов), то есть Мария из Кармеля. Если испанку называют Carmen, то с большой степенью вероятности можно утверждать, что ее «паспортное»

имя — Mara del Carmen. Для представителя русской культуры это имя — вербализация (благодаря опере Ж. Бизе) концепта испанская женщина, который предполагает такие составляющие, как красота, страсть, свободолюбие, своенравие.

Для испанца исходным денотатом этого имени является Богоматерь Кармельская — la Virgen (Nuestra Seora) del Carmen — покровительница моряков и рыбаков, которая глубоко почитается в портах, а также в Севилье, Алкале де Энарес, Мадриде и многих других городах и селениях.

В ХХ веке вплоть до 70-ых годов — это второе по распространенности женское имя после Mara (с которым оно обычно сочетается). Из наиболее известных носительниц этого имени можно назвать цыганку Carmen и супругу диктатора Франко, прозванную за пристрастие к ювелирным украшениям Carmen Collares (collares «ожерелья») [456, c. 98].

Таким образом, налицо как различное восприятие одного и того же имени в испанской и русской культурах, так и их различный языковой статус.

Своеобразие антропонимов как лексических единиц состоит не только в их онтологии — обозначении и индивидуализации человеканосителя языка, но и во всех остальных характеристиках этих слов:

семантических и грамматических (см. ниже). Кстати, индивидуализация человека при помощи имен собственных тоже носит не абсолютный, а относительный характер: «Сфера ее (индивидуализации — Ю.Р.) действия ограничена ближайшим бытийным контекстом (личное имя Петр является индивидуализирующей номинацией в рамках семьи, рабочего коллектива или других ячеек общества, но не всего общества, где носителей этого имени может быть любое множество» [502, c. 24].

Имена собственные не только имеют глубокую национальнокультурную специфику, но и связаны с восприятием мира и определенным образом отражают его познание. Антропоним, на наш взгляд, как и другие языковые явления, позволяет открыть «доступ к ненаблюдаемому когнитивному миру человека, структурам его сознания» [365, c. 7] (о когнитивной парадигме в языкознании см. также [315, c. 19—20; 267, c. 47— 48]), а также прояснить осмысление человеком своего места в социуме.

Наконец, совершенно не изучены вопросы, связанные с участием антропонимов в формировании языковой картины мира и с отражением в антропонимических системах меняющейся картины мира в целом.

Каждая эпоха, каждый период истории нации, каждое поколение отмечены своим неповторимым набором онимов, отражающих изменившуюся картину мира. «Чтобы убедиться в этом, — пишет В. Мойа о быстро меняющейся антропонимической ситуации на Канарских островах, — достаточно взглянуть на некролог в газете. Несчастные усопшие носили такие имена, как Matas, Pascasio, Benigno, Ceferino, Luisa, Petra, Magdalena, Valentina, а также богословские Teodoro, Heliodoro, очень отличающиеся от имен скорбящих родственников, которые молятся за души усопших: дети зовутся Jos Luis, ngel, Damin, Arturo, Aurora, Teresa, Amalia, Isabel, а внуки — Ivn, Christin, Sandro, Joshua, Yeray, Yira, Yaiza, Yurena, Artemi, Guacimara, Doramas» [172, p. 36]. Имена внуков, как видим, разительно отличаются от имен предыдущих поколений в силу присутствия региональных и заимстованных единиц.

Все сущностные характеристики антропонимов можно описать в русле парадоксов, то есть несоответствий с ожидаемым «поведением», местом и ролью антропонимов как класса слов в жизни и дискурсивной деятельности человека.

Антропонимы — самый загадочный класс слов любого языка. Все аспекты их онтологии и функционирования представляют собой целый ряд особенностей, которые отражают всю сложность и противоречивость его носителя и создателя — человека.

Антропонимы — это слова, но в отличие от апеллятивной лексики, их использование регулируется законодательно и поддерживается другими общественными институтами, например, церковью. Государство создает специальные органы регистрации именований человека — ЗАГС (Россия), Registro Civil (Испания), Anagrafe (Италия). Русскому ребенку, родившемуся в России, присваивается личное имя, отчество и фамилия (Денис Иванович Петров, Анастасия Ивановна Петрова). Из трех элементов только первый выбирается родителями, два других — наследственные по линии отца. При этом отчество у русских сохраняется только в пределах одного поколения, в то время как фамилия передается их поколения в поколение по мужской линии. Русская женщина, как правило, меняет фамилию при замужестве, но сохраняет в течение жизни другой патронимический элемент — отчество.

У испанца может быть одно или два личных имени, регистрируемых официально (при крещении регистрируется любое количество имен), и обязательно две фамилии: первая фамилия отца и первая фамилия матери (которые записываются именно в таком порядке): Jos Mara Aznar Lpez, Ana Gonzlez Soto. Существуют определенные регламентации в сфере наречения. В период франкистской диктатуры испанец мог иметь лишь имя, содержащееся в святцах; в настоящее время многие ограничения сняты, но остаются вне закона в качестве именований человека клички животного (Bucfalo), слова типа Bombilla «лампочка», Toalla «полотенце» (несмотря на приятное звучание), хотя в качестве имен широко используются фитонимы и зоонимы Azucena «лилия», Rosa «роза», Paloma «голубка», а также существительные с предметным и абстрактным значением, часто во множестенном числе: Pilar «столб», Camino «дорога», Dolores «страдания», Remedios «утешения». Подобные имена, как и рассмотренное выше имя Carmen, являются лишь частью полного имени: Mara del Pilar, Mara de los Dolores, Mara de los Remedios. Такие имена принято называть advocaciones marianas. Это сложные именования, обозначающие, наподобие русских икон, различные проявления Богородицы — о них пойдет речь ниже. Таким образом, в ономастической системе испанского языка имя Mara часто выступает как нулевое имя, так как в составе сложных имен (advocaciones marianas), оно обычно опускается в ситуациях повседневного общения (Dolores вместо полного имени Mara de los Dolores).

Несмотря на психологическую важность антропонимов, у современного человека они занимают периферию языкового сознания. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что дидактические пособия по иностранным языкам практически не дают представления об антропонимической системе того или иного языка, а лишь вводят наиболее типичные имена и фамилии. В результате нередки неудачи в практике межкультурной коммуникации. Так, в программе одной научной конференции (по проблемам испанистики!) испанец Антонио Наварро Гарсия был представлен как А.Н. Гарсия, то есть первая (и главная!) фамилия Наварро оказалась скрытой под начальной буквой по образцу русского отчества. Подобные примеры нередко встречаются и в библиографических списках научных трудов.

В антропонимах сочетается, казалось бы, несочетаемое:

бюрократическая и магическая значимость. В настоящее время, несмотря на то, что именования человека приобрели колоссальноее юридическое и бюрократическое значение [138, p. 361], идеи nomen, omen продолжают волновать человечество. Так, известный русский религиозный философ ХХ века П.А. Флоренский считал, что «именем выражается тип личности, онтологическая форма ее, которая определяет далее ее духовное и душевное строение» [518, c. 211], а современный итальянский исследователь В. Тартамелла связывает фамилию с судьбой ее носителя, утверждая, что фамилия значительно влияет на поведение человека и, как следствие, на его статус в обществе. Указанный автор заявляет о создании новой научной дисциплины — психогномии (psicognomia), которая призвана заниматься влиянием фамилии на нашу интеллектуальную, профессиональную и общественную жизнь [216, p. 130].

Значительная часть испанского и русского именников совпадает, так как принадлежит христианским народам, но место конкретных имен в названных системах различно, соответственно различен и когнитивный потенциал имен. Например, испанские имена Marta, Agata, Tecla социально нейтральны, в то время как этимологически соответствующие им русские имена Марфа, Агафья, Фекла традиционно маркируют крестьянское происхождение носительниц имени (хотя в последнее время появляются в среде интеллектуалов и несут прагматическую установку подчеркнуть «русскость», русские корни). Русскому мужскому имени Дмитрий, обладающему в настоящее время высоким рейтингом, в испанском языке соответствует имя Demetrio, которое воспринимается как устаревшее и даже комичное. Автору известен случай, когда русский аспирант-испанист представился группе испанцев как Demetrio, что было воспринято как шутка.

Испанское имя Jos в течение длительного времени было самым популярным мужским именем (не случайно, что День отца приходится именно на день чествования Святого Хосе); что касается России, соответствующий оним Иосиф воспринимается скорее как имя, принятое в еврейской общине, а эволюционный русский вариант этого имени Осип — имя довольно редкое в настоящее время.

Еще один парадокс касается количественного соотношения ономастической и аппелятивной лексики: обычный человек знает больше имен собственных, чем нарицательных. Некоторые ученые утверждают, что количество имен собственных в памяти человека на порядок больше, «чем не только имен нарицательных, но и всех остальных слов всех частей речи, вместе взятых» [386]. К сожалению, указанные авторы подробно не излагают методику подобных подсчетов. Но если принять во внимание, что характер именования вещи и человека в корне различаются: если имя вещи обладает генерализующей функцией (денотатом слова стол являются миллиарды предметов, различных по цвету, материалу, количеству ножек и форме столешницы, но обладающих аналогичной функцией), то обозначение человека в высшей степени стремится к индивидуализации денотата. Именно это обстоятельство породило традицию нескольких имен и двух фамилий в Испании (подробнее см. ниже).

Подчеркнем также, что именование одного и того же человека может варьировать в зависимости от ситуации общения и личностей общающихся в весьма значительных пределах: от полного антропонима и его отдельных компонентов до дериватов личного имени (у некоторых имен, например у русского имени Александр их 126, а у имени Татьяна — 72 [499]), прозвищ, кличек или ников. Сказанное делает очевидным, что каждый индивид знает, использует и воспринимает — в том числе благодаря СМИ — в течение своей жизни огромное количество антропонимов, значительно превышающее среднестатистический активный словарный запас в единиц. Добавим к тому же, что антропоним любого языка может стать фактом другого языка.

Парадокс заключается в том, что, несмотря на преобладание в памяти человека имен собственных (за которыми стоят, как правило, конкретные денотаты), процесс коммуникации и познание окружающего мира осуществляется преимущественно при помощи аппелятивной лексики.

Более того, как указывалось, антропонимы как класс слов находятся на периферии языкового сознания человека.

§ 2. ПАРАДОКСЫ АНТРОПОНИМИЧЕСКОЙ СЕМАНТИКИ

Наиболее яркий парадокс заключает в себе проблема семантики антропонимов. Общеизвестны две противоположные точки зрения на отграничившего денотацию от коннотации; именно в основании этого разграничения лежит противопоставление имен собственных и имен нарицательных, то есть имен, не обладающих и обладающих семасиологической функцией [166]. Вторая точка зрения связана с именем О. Есперсена, который признавал имена собственные наиболее коннотативными именами [127, p. 64]. В действительности же обе точки зрения характеризуют один и тот же объект.

С одной стороны, «обладая денотацией, имена собственные не обладают сигнификацией» [512, c. 159]. Антропонимы — «этикетки», лишенные самостоятельного значения, «призванные, вообще говоря, называть, но не значить» [511, c. 337], то есть в антропонимах не содержится характеристика свойств его носителя. Например, имя Анна как единица русского ономастикона ничего не говорит ни о физических, ни о духовных качествах человека. С другой стороны, в процессе коммуникации любой антропоним способен наполняться — в отличие от аппелятивной лексики — самой разнообразной семантикой, даже в пределах семейного общения. Например, когда мать говорит: Анна есть Анна, все понимают, что словом Анна обозначены ее определенные качества (упрямство, доброта, лень, романтичность и т.д.). Аналогично фразу Не веди себя как Анна можно понимать по-разному — в зависимости от характера реальной Анны: не обманывай, не опаздывай, не ленись, будь аккуратной и т.д. В основе подобных коннотаций лежит аллюзия или сравнение. Если речь идет об имени, фамилии или прозвище человека, известного на уровне нации, то коннотации, связанные с его именем, могут из явления речи перейти в явление языка и соответствующий оним может стать нарицательным, то есть единицей словаря.

Например, имя Letizia (так зовут супругу принца Астурийского) стало нарицательным в значении Золушка, простая девушка ставшая принцессой:

«El 19 de julio de 1976, se celebraba en Estocolmo una de esas bodas reales de verdad ya que el novio, Carlos Gustavo de Suecia, era rey reinante y la novia, una de las primeras letizias europeas, la azafata alemana Silvia Sommerlath» ( июля 1976 года в Стокгольме состоялась настоящая королевская свадьба, так как женихом был Карл Густав Шведский, действительный король, а невестой — одна из первых европейских летиций (золушек), немецкая стюардесса Сильвия Зоммерлат) (El Mundo, 22.08.2004). Ср. также фамилию каудильо Franco и прозвище известного футболиста Рафаэля Морено — Pichichi: выражения cuando Franco era cabo / cuando Franco era corneta означают «давным-давно» (Este baile estaba de moda cuando Franco era cabo), а pichcichi — лучший футболист (Stoichkov no slo ha sido pichichi en la liga espaola, sino tambin en la europea) [467, c. 75; 140]. В целом имена кумиров, особенно футболистов, легко становятся нарицательными: Aunque tenemos ms pavones que ronaldos y zidanes (ABC, 30.12.2002) «У нас больше павонов, чем рональдо и зиданов». Рональдо и Зидан — олицетворения игроков экстракласса, в то время как Павон — игрока заурядного.

Как указывалось, характер именования вещи и человека в корне различаются: если имя вещи обладает генерализующей функцией, то обозначение человека в высшей степени стремится к индивидуализации денотата.

Особое отношение антропонима к значению очевидно. Семантику антропонимов (речь идет о собственно антропонимах, а не о нарицательных существительных, образованных от антропонимов) можно определить как идеосемантику. Идеосемантика — термин В.И. Абаева — сумма познавательных и эмоциональных представлений, в которых отражается сложная внутренняя жизнь слова в его прошлом и настоящем [237, c. 117].

Идеосемантика антропонимов, по мнению Н.Н. Запольской, включает «основной, этимологический, константный семантический компонент и дополнительный, культурно отчуждаемый, переменный семантический компонент, задающий симпатические и оппозиционные связи имени собственного с другими именами собственными или с не-именами.

Зависимость характера идеосемантики от меняющихся во времени и пространстве культурных доминант делает имена собственные ценностным культурным ориентиром и тем самым предметом постоянной, напряженной идеологической и филологической рефлексии» [325, c. 133].

Константный аспект идеосемантики представлен, на наш взгляд, не только этимологией имени, но и «мифологемой», связанной с этим именем.

Этимология может быть прозрачной, как у русских имен Владимир, Людмила или испанских Rosa, Azucena, либо не ясной наивному пользователю языка (чаще всего это заимствованные имена: Александр, Мария; Alejandro, Mara).

христианских ономастиконах каждое имя имеет сакральный смысл, заключающийся в поминовении того или иного библейского персонажа или святого, а вместе с ним и события, связанного с ним. Например, имя Георгий (исп. Jorge) ассоциируется с фактом победы святого над драконом.

В то же время в национальных культурах с именем возникают собственные мифологемы. Так, для испанцев San Jorge (San Jordi) — cвятой покровитель Каталонии, а для русских — Москвы. Кроме того, имя этого святого входит в пословицу «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Имя Александр (Alejandro) имеет исторические ассоциации: Alejandro Magno, Александр Македонский. Кроме того, имена в национальном пространстве могут иметь, так сказать «эталонных» носителей. Так, для русских Александр это еще и Александр Невский и Александр Пушкин, а эталонный носитель имени Юрий — князь Долгорукий. Эталонными носителями имен Евгений и Татьяна являются литературные персонажи Онегин и Ларина.

Идеосемантику антропонима обычно называют его коннотативным значением, хотя под коннотативную семантику иногда подводят также значения нарицательных деантропонимов, как это делает Е.С. Отин [427].

Между тем идеосемантика, на наш взгляд, как правило, не фиксируется словарями, но может профилировать национальную (в ее приделах также региональную) принадлежность и, как следствие, оппозицию «свой — чужой», социальный статус, пол, возраст носителя антропонима, его принадлежность определенной эпохе, а также включать различные модальные характеристики человека.

Приведем несколько примеров антропонимической идеосемантики.

Личное имя (по крайней мере, в рассматриваемых языках) профилирует половую принадлежность: «Слово “Анна” обозначает женщину («лицо, противоположное по полу мужчине»), носящую имя «Анна». То есть собственное имя служит конкретизации общего понятия по признаку наименования» [532, c. 104]. Хотя отметим, что имеются испанские имена, общие для мужчин и женщин; они не принадлежат к частотным и проявляют тенденцию к использованию в качестве женских имен. Это, например, Cruz, Trinidad. В рассказе М. Делибеса La mortaja описана ситуация, когда ребенок переживал из-за того, что его отца зовут Trinidad (Троица):

Hubo un tiempo en que al nio le descorazonaba que sus amigos le dijeran de su padre que tena nombre de mujer; le humillaba que dijeran eso de su padre, tan fornido y poderoso. Aos antes… el Senderines le pregunt si Trinidad era, en efecto, nombre de mujer. Su padre haba respondido: — Las cosas son segn las tomes. Trinidad son tres dioses y no diosas, comprendes? De todos modos mis amigos me llaman Trino para evitar confusiones. «Одно время мальчик отчаивался, когда друзья говорили, что у его отца женское имя; было унизительно, что так говорили об отце, таком сильном и могучем. Как-то раньше Сендеринес спросил отца, в самом ли деле Тринидад женское имя.

Отец ответил: — Зависит, как ты к этому относишься. Тринидад (Троица) это три бога, а не богини. Понятно? В любом случае, мои друзья зовут меня Трино, чтобы не было путаницы».

Как указывалось, имя и фамилия — ярчайшие маркеры индивида по линии «свой — чужой». Именно антропоним (чаще, чем внешность) «сигнализирует» о национальной принадлежности, по крайней мере, в ситуации знакомства или представления. Оппозиция «свой — чужой» «в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всего коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [481].

Сема «национальность» у наиболее распространенных личных имен может способствовать превращению имени в концепт «типичный представитель нации»: Иван Иванович Иванов — русский, Mario Rossi — итальянец, Pedro Lpez — испанец, John Bull — англичанин.

В США имена маркируют также расовую принадлежность. Так, имена типа DeShawn, Tyron, Reginald, Shanice (мужские) и Precious, Kiara, Deja (женские) с высочайшей степенью вероятности — афроамериканские, в то время как имена Connor, Cody, Jake (мужские) и Molly, Emily, Abigail, Caitlin (женские) принадлежат представителям белой общины [100, c. 3].

Испанские женские имена типа Tomasa, Nicolasa воспринимаются как простонародные. Имя Froiln — как устаревшее, с региональным оттенком, так как наиболее часто использовалось в первой половине ХХ века в Леоне:

San Froiln — святой покровитель этого города. Впрочем, возможно, что данное имя снова войдет в моду: это одно из крестильных имен сына инфанты Елены. Тем не менее, если на страницах современной испанской прессы мы встретим это имя, мы с большой степенью вероятности можем предположить, что оно принадлежит пожилому человеку из Леона.

Аналогичную информацию несут русские имена Митрофан и Тихон, некогда самые распространенные в Воронежском регионе крестьянские имена, которые давались в честь наиболее почитаемых здесь святых — Митрофана Воронежского и Тихона Задонского. В настоящее время эти имена сохранились лишь у представителей самой пожилой части населения (особенно Митрофан); чаще эти имена встречаются в виде отчеств (как правило, носителям такого отчества как минимум 60 лет) и патронимических фамилий. Из сказанного можно сделать вывод, что личные имена являются носителями хронотопа, то есть сведений о времени и месте жизни носителя имени [259]. Таким образом, антропоним «несет информацию о внешнем мире и представляет собой важный атрибут человека, сравнимый с цветом кожи, ростом или происхождением»

[104, p. 10].

Как уже говорилось, каждое поколение характеризуется психолингвистический эксперимент. Испытуемым (студентам испанского и итальянского отделений Воронежского университета) был предложены списки из пяти имен:

1) Людмила, Валентина, Галина, Раиса, Тамара;

2) Анастасия, Дарья, Ксения, Юлия, Мария;

3) Виктор, Юрий, Василий, Николай, Анатолий;

4) Максим, Никита, Данила, Артем, Дмитрий.

Задание было сформулировано следующим образом: Что вы можете сказать о возрасте людей, имена которых входят в группы 1 и 2, 3 и 4?

Студенты однозначно определили, что группы 1 и 3 представляют людей старшего поколения, а 2 и 4 — молодежь. Несмотря на то, что указанные имена используются представителями всех возрастов, именно набор имен оказался решающим для такого вывода. Таким образом, получается, что когнитивную (познавательную) информацию несут не только отдельные имена, но и их совокупности.

Модальной идеосемантикой обладают диминутивные образования, выражающие различные оттенки межличностных отношений — от обозначения симпатии, дружеского участия до оценки внешних данных (небольшого роста) или низкого социального статуса (если носителями диминутивов являются взрослые люди). Ср. исп.: Manuel — Manolo — Manolete — Manoln — Nelo. В русских дериватах имени тоже фиксируются самые разнообразные модальные установки, отражающие различные ситуации общения и типы отношений между людьми (ср.: Владимир, Вова, Вовик, Вовка, Володенька, Вовчик, Володя, Володька, Володяка, Вован и др.).

Эмоциональная составляющая таких именований может сочетаться с социальной. Так, один из ранних рассказов М. Булгакова называется «Лидка»; в этом ониме заложена особая модальность, совмещающая теплое, «свойское» отношение к девочке и низкий социальный статус крестьянской дочери: если бы героиней рассказа была девочка более высокого происхождения, то форма «Лидка» вряд ли была возможной. Напротив, в рассказе И. Бунина «Зойкина любовь» суффикс -ка имплицирует модальность некоторой фамильярности и ироничного отношения к недоразвитой профессорской дочке.

Л. Толстой, называя свою героиню Катюшей, дает тому объяснение:

«Так между двух влияний из девочки, когда она выросла, вышла полугорничная, полувоспитанница. Ее и звали так средним именем — не Катька и не Катенька, а Катюша» (Л. Толстой, «Воскресение»). Как следует из приведенной цитаты, оним Катька маркирует низкий социальный статус, Катенька — принадлежнсть к привилегированным слоям общества, в то время как Катюша, несмотря на наличие эмотивных сем «приязнь, симпатия, доброе отношение», обозначает также модальность направления этих эмоций — сверху вниз.

Определенной идеосемантикой обладают и фамилии. Так, испанская фамилия Zapatero не может быть аристократической фамилий, в то время как аристократизм фамилии Quiones не подлежит сомнению. Что касается русских фамилий, то известно, что фамилии типа Рождественский, Вознесенский, Успенский — клерикальные фамилии; фамилия Садовскй — дворянская, в отличие от Садвский, которая не воспринималась как дворянская [511, c. 343]. Фамилия известного советского поэта (и его сынакинорежиссера) Михалкв на самом деле — дворянская и должна произноситься Михлков; простонародное произношение (перемещение ударения на последний слог) объясняется стремлением ее носителей «к социальной мимикрии» [511, c. 350].

Продолжим приведенную выше цитатату из работы Б.А. Успенского:

«Будучи лишены самостоятельного значения, имена — призванные, вообще говоря, называть, но не значить, — могут быть, тем не менее, чрезвычайно значимы. Для окружающих они оказывются значимыми постольку, поскольку отражают определенную традицию наименования, принятую в той или иной социальной среде. Соответственно, имя может выступать как социальный знак, как социальная характеристика человека — это относится как к личному, так и фамильному имени» [511, c. 337]. Имя может быть настолько значимым, что способно влиять на жизнь ее носителя.

Б.А. Успенский приводит в качестве иллюстрации случай несостоявшегося брака в аристократической среде из-за простонародного отчества невесты — Пахомовна, а также факт сокрытия настоящего имени дочери знатного купца, данного ей священником при крещении (Акулина), которое занижает ее социальный статус, поэтому в семье ее называют Александрой [Там же. C. 337—338].

Вот еще примеры из романа П.Д. Боборыкина «Китай-город»:

Его действительно звали Федул, но он переименовал себя потом в Теофиля.

Ее звали Тася — уменьшительное от Таисии. Это мало дворянское имя ей дали по прихоти отца, который «открыл» его в святцах.

Пускаюсь в выучку к Титам Титычам (то есть к купцам — Ю.Р), — сказал Палтусов нотой, в которой сквозила совестливость.

Вот что! — протянул приятель. — Что ж! штука весьма интересная.

Мы не знаем этого мира. Теперь новые нравы. Прежние Титы Титычи пахнут уже дореформенной полосой.

По свидетельству Г.Ф. Ковалева, еще основоположник русской антропонимики Е.А. Болховитинов в 1813 году в статье «О личных собственных именах у Славеноруссов» отмечал, что древнерусский именник довольно четко дифференцировал общество на элиту (князь, бояре, старшая дружина) и остальную массу. Имена знати в Древней Руси, как правило, представляли собой композиты с элементами -мир-, -слав-, тверд-, добр-, яр-, мсти-, все-; народные же имена были разнообразны как по форме, так и по содержанию [354; 353, c. 232—233]. Об этом пойдет речь ниже. В. Мойа считает, что имена Bautista и Bibiano в современном испанском обществе отражают, как правило, высокий социальный статус их носителей [172, p. 32].

В свете сказанного известное высказывание К. Маркса «Я решительно ничего не знаю о данном человеке, если знаю только, что его зовут Яковом»

[390, Т. XVII, c. 113], на долгие годы предопределившее в отечественном языкознании отношение к именам собственным, представляется однобоким, поскольку поскольку не учитывает неизбежную идеосемантику антропонимов: пол, национальность, социальная характеристика имени, нейтральность или экспрессивность именования. Более того, для П.А. Флоренского указанное имя — Яков — имеет некий зловещий смысл:

«От древности и до наших дней с ним, и в больших и в малых масштабах, связаны вихри, около имени Якова возникающие, столкновения, потрясения, коварства, заговоры; около этого имени кто-то попадается, нередко гибнет.

/…/ Разумеется, таково имя Яков в масштабе историческом; в личном же — оно не достигает этой грандиозности [518, c. 200—201]»… Флоренский имеет в виду, помимо праздника святого Якова, во время которого в Чехии совершается приношение в жертву козла, деяния тамплиеров, создателем ордена которых был Яков Моле, а также якобинизм (якобинство), как идеологию французской революции, вдохновителем которой был Жан-Жак Руссо.

Итак, главный семантический парадокс, состоящий в том, что, с одной стороны, антропоним обозначает (имеет денотат), но не значит (не имеет сигнификации), а с другой, обладает богатой идеосемантикой, объясняется целым рядом факторов: главнейший из которых — функционирование антропонима в обществе, в реальных ситуациях общения. Имя в динамике своего функционирования обрастает ассоциациями, становится мифологемой и может перейти в разряд имен нарицательных. Закрепляясь в речи за конкретным лицом с его индивидуальными свойствами, имена собственные превращаются в индивидуальные имена собственные с уникальным набором признаков и богатым содержанием [531, c. 154—158; 440, p. 336—343], как, например, в распространенных в разговорной речи высказываниях типа Света есть Света, где имя собственное в присвязочной части обозначает характеристику человека, известную окружающим. Еще богаче содержание имен героинь известных произведений: Анна из романа «Анна Каренина», Мария из поэмы «Полтава», Ольга из романа «Евгений Онегин» [532, c. 105]. Некоторые из таких имен, превращаясь в имена нарицательные, становятся яркими лингвокультурными концептами: Плюшкин — это образ болезненно скупого человека, Иудушка — выродок, для которого не существует ничего святого, Сусанин — ироническое обозначение проводника, а Печкин — почтальона (Печкину обещают поднять зарплату (Трибуна, № 26, 7—13 июля 2006)); дон Жуан — любвеобильный повеса, а дон Кихот — благородный, бескорыстный человек (в русской культурной традиции — см. подробнее в последних разделах); Чичиков — предприимчивый делец: Я думал, из вас Чичиков выйдет, а вы — человекрубашка (Боборыкин). Другой гоголевский антропоним — Акакий Акакиевич — вербализует концепт маленького человека. Имя Celestina после романа Леопольдо Аласа (Кларина) La Celestina приобрело значение сводница.

Как следствие в ряде случаев трудно, а порой и невозможно, провести границу между именем собственным и нарицательным [172, p. 30]. В результате отношения между именем собственным и нарицательным логичнее рассматривать не как отношения оппозиции, а как своеобразный континуум, единицы которого «образуют некоторую шкалу “апеллятивности” — “ономастичности” (проприальности), в соответствии с которой каждая конкретная лексическая (номинативная) единица может быть помещена в определенной точке этой шкалы, ближе к одному или другому полюсу» [502, c. 24]. Другие ученые, отвергая отношения оппозиции между именами собственными и нарицательными, определяют их как отношения контраста: «Между контрастирующими полюсами “имя собственное” (в функции референциальной, индивидуализирующей объект) — “имя нарицательное” (в функции семантической, прописывающей объекту определенные черты) функционируют многочисленные промежуточные категории, то есть выражения, которые совмещают референциальную функцию с функцией семантической» [255, c. 9].

Фернандес Леборанс выдвигает в качестве главного критерия разграничения нарицательных и собственных имен графический — написание со строчной или заглавной буквы, что, на наш взгляд, проблемы не решает, так как графика — не свойство объекта, а результат наших мыслительных операций. Второй решающий критерий — принципиальная непереводимость имен собственных [92, p. 82].

Отметим также, что коннотации омонимичных имен собственных и нарицательных не совпадают. Например, испанские личные имена Rosa и Azucena, не имеет коннотаций, связанных, соответственно, с любовью и смертью, в то время как цветы rosa «роза» и azucena «лилия» в народном сознании предстают как символы любви и смерти. Аналогично личное имя Дуня в ситуации общения с конкретным лицом не имеет значения «некультурная, малообразованная женщина, простушка — дуня, дунька с водокачки»: «В реальной коммуникативной ситуации, где участвует конкретный носитель имени, коннотации, как правило забываются и не влияют на познание свойств объекта» [266, c. 10]

§ 3. КАТЕГОРИАЛЬНЫЕ, ДЕРИВАЦИОННЫЕ И

ПАРАДИГМАТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА АНТРОПОНИМОВ

антропонимов. Их тоже можно описать в русле антропонимических парадоксов. Антропонимы — имена существительные, но их отношение к грамматическим категориям существительного особое.

Например, категория рода антропонимов имеет иную природу по сравнению с именами нарицательными. У антропонимов род — исключительно семантическая категория: даже существительные мужского рода Pilar, Camino, используемые в качестве женских имен, коррелируют с местоимением ella. Между тем категория рода нарицательных существительных — либо лексико-грамматическая (chico / chica), либо исключительно грамматическая (peridico, revista): «Имя лица — это имя, в котором категория рода в индоевропейских языках имеет лексикограмматическое значение, т.е. указывает на реальное различие мужского или женского пола. Имя вещи — это имя, в котором категория рода имеет грамматическое значение, т.е. указывает лишь согласовательный класс слов в языке», — справедливо считает Ю.С. Степанов [481, c. 107]; более того, он предполагает в синхронном плане «первичность рода и родовых противопоставлений в именах лиц и вторичность по отношению к ним родовых противопоставлений в именах вещей» [Там же].

Испанские личные имена четко дифференцированы по линии рода и, в отличие от большинства нарицательных имен, практически регулярно образуют родовые пары: Mario / Mara, Juan / Juana, Pablo / Paula, Pedro / Petra, Jos / Josefa, хотя имеются и некоторые ограничения. Например, имена Sara, Eva реализуются обычно в женском варианте, хотя в Латинской Америке вполне возможны мужские «пары» (ср. имя теперешнего президента Колумбии: Evo Morales).

Что касается современного русского именника, родовые пары имен — явление, которое нельзя признать регулярным: Александр / Александра, Валентин / Валентина, Валерий / Валерия. Подробнее проблема родовых пар будет рассмотрена ниже, здесь же хотелось бы привлечь внимание к нейтрализации рода у дериватов, образованных от подобных имен: Саша, Шура, Валя, Валька, Валерочка с равным правом могут относиться как к мужчине, так и к женщине; в зависимости от соотнесенности с родом меняются их синтаксические свойства (Саша пришел, Саша пришла). В этом отношении данные формы напоминают местоимения первого и второго лица я, ты.

Обратимся к фамилиям. Категория рода испанских и итальянских фамилий нейтрализована: одна и та же фамилия Garca может принадлежать как мужчине, так и женщине (в то время как нарицательные имена, как правило, всегда относятся либо к мужскому, либо к женскому роду): Juan Garca / Juana Garca. В испанском языке при фамилии — в ситуциях дифференциации пола ее носителя — могут использоваться артикли мужского и женского рода (c явным эмфатическим оттенком): — Que venga Gonzlez. — La Gonzlez o el Gonzlez?

отличающие их от остальных существительных. Нарицательные имена довольно редко образуют краткие формы (типа «спец» < специалист, «фак»

— факультет); между тем в системе личных имен, это скорее правило; при этом краткие формы часто образуются от супплетивных основ: Chema < Jos Mara, Lola < Dolores, Concha < Concepcin (см. подробнее ниже).

Обратим внимание также на то, что в принципе все деривативы личного имени могут относиться к одному и тому же денотату (в случаях общения с разными коммуникантами, в разных ситуациях общения, в разные периды жизни человека), в то время как в сфере аппелятивной лексики разные дериваты соотносятся с разными денотатами: ветерок — слабый ветер, ветрище — сильный ветер.

Совокупность всех форм антропонима — полный антропоним и его компоненты, то есть имя, фамилии, гипокористические и уменьшительные образования — образует функциональную парадигму, то есть один и тот же человек в разных ситуациях может быть назван с использованием одной из указанных форм: Juan Carlos Garca Soto / Juan / Juanito / Juan Carlos / Juanco / Juan Garca / Juan Carlos Garca / Soto, etc. Перечисленные способы именования одного и того же денотата являются своеобразными социальноситуативными синонимами; в сфере нарицательных существительных подобных отношений нет.

Отметим еще одну особенность антропонимов. Фонетическая эволюция антропонимов отличается от эволюции имен нарицательных.

Например, фонетически латинское личное имя Lupus развивалось в испанском языке не так, как нарицательное существительное lupus «волк»:

Lupus > Lope; lupus > lobo. Как видим, лишь эволюция нарицательного имени соответствует регулярным фонетическим законам. Ср. также: Petrus > Pedro «Петр», с одной стороны, и petra > piedra «камень», с другой.

Итак, как с точки зрения функциональной и исторической, так и семасиологической и грамматической антропонимы предстают как совершенно особый класс слов: «В ряде языковых ситуаций поведение собственных имен настолько отлично от соответствующего поведения других языковых категорий, что это невольно наталкивает на мысль о том, что перед нами инкорпорированный в толщу естественного языка некоторый другой, иначе устроенный язык» [383; 511, c. 292].

§ 4. ОНОМАСТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ДРЕВНЕГО РИМА

Как известно, в Древнем Риме полный антропоним свободных граждан состоял из трех компонентов: praenomen, nomen, cognomen. Эта система сформировалась в республиканскую эпоху. Praenomen — индивидуальное имя (ср. фр. prnom, ит. prenome — имя): Marcus, Titus, Gaius. Количество личных имен в классический период было настолько ограниченным (их было всего около 20), что на письме они передавались лишь начальной или начальными буквами: A. — Aulus, Ap. — Appius, C. — Gaius, Cn. — Gnaeus, D. — Decimus, K. — Kaeso, L. — Lucius, Mam. — Mamercus, М. — Marcus, M’. — Manius, N. — Numerius, P. — Publius, Q. — Quintus, Ser. — Servius, Sex. — Sextus, S. (Sp.) — Spurius, T. — Titus, Ti — Tiberius [76, p. 391]. К аббревиатуре C. восходит итальянское имя Caio, существующее наряду с менее распространенным Gaio. Имя выбиралось родителями и присваивалось ребенку на восьмой или девятый день жизни.

Высокая частотность ряда личных имен способствовала утрате их дифференцирующей силы, что, на наш взгляд, вызывало потребность в дополнительных индивидуализаторах, например, указаний на имя отца или деда: M.f. (Marci filius — сын Марка), M.n. (Marci nepos — внук Марка).

Второй компонент полного римского антропонима — nomen (ит.

nome — имя, исп. nombre — имя, фр. nom — фамилия). Это наследуемый индивидуализатор имени, разновидность фамилии, обозначающая принадлежность к клану (gens), которых насчитывалось около 300;

наиболее известные из них — Aurelius, Claudius, Cornelius, Julius, Janius, Agrippinus, Messalinus. Родовые имена играли особую роль в жизни римлян, поскольку именно они связывали граждан Рима с государством. По мнению Т. Моммзена, именно поэтому сенат состоял из 300 членов, конница из всадников, а пехота из 3000 воинов [401, c. 12—18].

Ограниченное количество nomen обусловило появление третьего компонента — cognomen — второй фамилии (ср. ит. cognome — фамилия), которая уточняла ветвь рода (клана) или использовалась в одной семье для различения лиц с одинаковыми первым и вторым компонентами. В роде Корнелиев такими фамилиями были Cinna, Scipio, Sulla, Cossius; в роде Юлиев — Сaesar; в роде Клавдиев — Neron. Эти дополнительные фамилии произошли от прозвищ, которые маркировали особенности внешнего облика (Cincinnatus — кудрявый, Barbatus — бородатый), характера (Lepidus — шутник), происхождение (Coriolanus — из Кориол, Sabinus — сабинянин); со временем они стали передаваться по наследству, как и nomen. Официальное признание как часть полного имени cognomen получил лишь во времена Суллы (138 — 78 до н.э.). Вот примеры полного римского антропонима: Marcus Tullius Cicero, Publius Virgilius Maro, Lucius Calpurnius Piso, Marcus Portius Cato.

Кроме того, был возможен и четвертый компонент имени — agnomen — разновидность прозвища, которое присваивалось его носителю за заслуги или в связи с какими-либо событиями в его жизни, как в случае Сципионов (Africanus, Asiaticus, Hispanicus): Publius Cornelius Scipio Africanus. Agnomen убийцы Гая Юлия Цезаря был Брут (Brutus): Marcus Junius Brutus [484, c. 89—90]. Agnomen всех римских императоров, начиная с Гая Юлия Цезаря — Augustus.

В официальном языке имена использовались в следующем порядке:

praenomen, nomen, praenomen отца или патрона и cognomen: M. Tullius M.F.

(Marci filius) Cicero; M. Tullius, M.L. (libertus — вольноотпущенник) Tiro.

Таким образом, в официальном языке присутствовал еще один компонент — имя отца или имя хозяина. Наличие упомянутого компонента увеличивало дифференцирующую силу полного римского антропонима.

Раб имел только praenomen — имя, состоявшее из имени хозяина в родительном падеже и слова puer (Lucipuer — раб Луция, Marcipuer — раб Марка). C увеличением числа рабов получили распространение наименования по месту их происхождения: Afer, Syrius, Cappadox и др.

Хозяин мог по прихоти давать рабу любое имя: Mithridates, Castor. К этим именам добавлялось имя господина в родительном падеже со словом servus или без него: Primus Sullae (servus) [461, c. 186] Раб, получивший свободу, ставил перед именем, которое имел в рабстве, praenomen и nomen хозяина, как в случае двух бывших рабов Цицерона: Marcus Tullius Tiro и Marcus Tullius Laurea.

Римские женщины обычно имели только praenomen, представлявший собой форму женского рода от nomen (Cornelia, Tullia, Claudia, Valeria); в конце республиканского периода и во времена империи могли добавить к нему и cognomen (в женском роде): Julia Agrippina, Valeria Messalina, Iunia Torquata. Для более точного именования к этой формуле или просто к имени у незамужней женщины прибавлялось имя отца, а у замужней — имя мужа в родительном падеже: Caecilia Metelli f., Caecilia Q. Cretici f., Metella Crassi (sc. uxor), Valeria Messalina Aurelii [461, c. 185—186]. Если в семье было более одной дочери, то для их различия прибавлялись слова Maior, Minor, Prima, Secunda, Tertia. Имелись и уменьшительные формы: Tulliola [461, c. 185—186].

Приемные дети принимали три имени усыновителя, к которым добавлялся cognomen (с суффиксом -anus) рода, из которого происходил усыновляемый: C. Iulius Caesar Octavianus — сын Октавия, усыновленный Гаем Юлием Цезарем.

Римляне имели право менять свое имя: Rerum enim vocabula immutabilia sunt, hominem mutabilia «Только имена царей неизменны, а людей меняются», — гласит известное латинское изречение. Ограничения в использовании этого права касались лишь изменений имени в целях обмана (присвоения имущества, почестей и т.п.). Особенно часто менялся cognomen на cognomen матери или лица, от которого ожидалось получение наследства.

По Антонианской Конституции Каракаллы 212 года новой эры все свободные граждане получили право пользоваться трехчленной формулой именования, некогда являвшейся привелегией меньшинства [43, p. 8].

§ 5. ИЗ ИСТОРИИ СТАНОВЛЕНИЯ ИСПАНСКОЙ

АНТРОПОНИМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Обратимся к истокам ономастической ситуации в Испании. Коренные жители Иберийского полуострова имели только индивидуальные имена, иногда сопровождавшиеся именем отца. Римляне принесли на Иберийский полуостров свои традиции именования людей, которые «пали» с падением империи [111, p. 6]. Как и в Италии, наступает зпоха использования лишь одного имени. Церковь нарекала человека только одним именем при крещении и при принятии христианской веры. Принимая при крещении новое имя, неофит как бы «порывал с прошлым» [61, p. 31]. Такой обычай наречения людей только одним именем просуществовал до раннего средневековья. Впрочем, А. Доза считал, что фамилия в том или ином виде не прекращала своего существования, но играла ограниченную роль [61, p. 32]. Как бы то ни было, начиная с IX века имя регулярно сопровождается индивидуализаторами. Причина их использования очевидна: стремление четко обозначить человека, поскольку ономастическая мода значительно сузила репертуар имен. «Повторяемость одних и тех же имен в одной и той же местности несомненно способствовала появлению дополнительных именований, позволявших избежать путаницу» [74, p. 35]. Если в документах IX века такие индивидуализаторы появляются лишь в 6.8% случаев от общего числа использования антропонимов, то в X веке — в 27.6%, а в XI — в 57.8% [74, p. 28—32]. Таким образом, в XI веке доминирующей моделью антропонима, используемой в документах, становится «имя + дополнительный индивидуализатор».

Типология дополнительных индивидуализаторов личного имени весьма сложна. Во-первых, индивидуализаторы — патронимы могли вводиться при помощи слов cognomento, prolis, filius (filio, fijo, fi): Johannes cognomento (прозвание) Abavita, Baroncellus cognomento Alvinus; Stefanus prolis (потомство) Leo, Gelvira prolis Fredinandi, Unisco prolis Menendo;

Aresindo filius Olemudi, Dicember filius de Abulfreri, Sandini filio Censoi, Juannes fijo de Peidro Diez, Joan fi de Joanes Alvaro, Sancho fijo de don Pedro [74, p. 38—43]. Как видно из примеров, после слова prolis встречается как генитив, так и исходная форма, слово filius сочетается как с генитивом, так и с предлогом de, присоединяющим исходную форму. Cognomento и prolis выходят из употребления к началу XII века, в то время как filius используется до конца XIII века.

Патронимы присоединялись к личному имени также в форме генитива. «Патрономический» генитив встречается в документах X — XIII вв. [74, 43—68]: Pelagius Froylae, Petro Froile, Maria Alfonsi, Rudericus Alvari, Fernando Aprilis, Juan Vincentis. Окончание генитива –i переходило в –е (Estevan Alexandre, Pere Guillerme) или вообще усекалось: Alfonso Fernand, Pere Bernalt, Garcia Zorraquin. Несколько позже патроним стал присоединяться к имени при помощи предлога de: Martin de Pietro, Gonzalo de Marcos. Наконец, патронимы могли следовать за личным именем в исходной форме в виде приложения, часто согласованного по линии рода:

Peydro Gil, fijo de Gil Ferrandes; Ferrant Alfonso, fijo de Alfonso Galindez;

Illana Martin, fija de Martin de la Nava; Petrus Analasus; Bellida Ximena;

Pelagio Dominicus [74, p. 87—90]. Модель фамилии — несогласованного приложения со временем становится ведущей. Иногда присоединяемый компонент не являлся именем отца: Johannes Martinus, filius Roderici Garsie [74, p. 88].

В эту же эпоху появляются патронимы, ставшие со временем наиболее яркой особенностью корпуса испанских фамилий. Речь идет о патронимах с формантами -az, -ez, -iz, -oz, -uz, происхождение которых не совсем ясно. Одна из наиболее распространенных теорий возводит их к усеченной форме генитива; хотя так можно объяснить Rodrguez < Roderici < Rodericus, Daz < Diazi < Didaci < Didacus, но не Gmez < Goma [74, p. 128—136]. Из указанных формантов наиболее устойчивым оказался -ez:

Lpez, Prez, Martnez, Gonzlez; от остальных формантов в современном языке осталось немного следов (например Daz, Ortiz); как правило, эти суффиксы были вытеснены –ez, несмотря на то, что в X — XIII веках они имели довольно широкое распространение, особенно –iz: Periz, Rodriguiz, Alvariz, Martiniz, Gonzaliz, Alvaroz, Blascoz, Sanzuz [74, p. 213—222].

Любопытно то, что несколько позже на Руси получают распространение патронимические именования на -ец: Яковец (сын Якова), Якимец (сын Якима), Рябец (сын Ряба) [484, c. 85]. Данный формант также привносил отрицательно-уничижительный оттенок в имя, которое давалось часто не по отцу: Павел — Павелец (плохой Павел). В испанском языке суффикс -ez не имел дополнительных коннотаций [117, p. 163—166].

Кстати, в современном испанском языке также существует морфема с патронимическим значением –n, присоединяемая обычно к семейному имени (часто это имя первенца по мужской линии) [104]: Y al mismo Tefilo, por ser hijo del difunto Arsenio, le solemos llamar Arsenn; y de la misma manera, a m, que me llamo Telmo, me llaman Cayn, porque Cayo es uno de los nombres de mi padre (J.I. Ferreras, Laberinto I). «А самого Теофиля, поскольку он сын покойного Арсенио, мы обычно называем Арсенин, а меня — мое имя Тельмо — называют Кайин, потому что Кайо — одно из имен моего отца».

Особое место в типологии формировавшейся фамилии занимают образования, восходящие к прозвищам, тоже появившиеся в Х веке.

Особенность таких индивидуализаторов в том, что они возникли не в лоне семьи, а являются результатом, так сказать, коллективного творчества. В первую очередь, прозвища отражали внешние данные индивида (Domingo Chico, Enneko Grande, Esidro Gordo, Rudericus Barba, Juan Amarello, Petro Moro, Juan Bocudo, Pelagio Calvo) или его моральные качества (Petro Alegro, Lope Alegra, Pedro Amargor, Michael Malo), особенности поведения (Pedro Salton, Domingo Corredor). Близки к ним прозвища-зоонимы: Martin Caniello, Johan Cordero, Juan Corva, Martin Porco. В качестве прозвищиндивидуализаторов используются топонимы (Zabata, Toledo, Villalobos, de Palencia, de Villaria) и этнонимы (Castellano, Cataln, Gallego, Alemn, Sarrazn), а также наименования должностей (Capellanus, Abad), обозначения рода занятий (Campanero, Clerico, Monaco, Escudero, Guerrero, Camarero, Fabro, Pastor, Zapatero), титулы (Conde, Rey, Fidalgo) [74, p. 226— 248]. Ряд прозвищ являются обозначениями предметов внешнего мира:

Yuan Cebola, Pedro Espina, Garcia Botas, Pedro Manga. Имеются также прозвища, отражающие, по всей видимости, какие-либо события из жизни индивида или его характеристику, часто представленные сложными словами или фразами: Domingina Buenarina, Dominicus de mi vida, Lupus Faz que quieres, Pedro Tazaferro, Martin Paraiso [74, p. 263—282]. Прозвища могли присоединяться при помощи компонентов que uocant, dictus: Elderico que uocant Caluone, Pelagius Roderici dictus Taurus [77, p. 407].

Трудно сказать, стали ли вышеприведенные индивидуализаторы личного имени фамилиями, передающимися по наследству в каждом конкретном случае (все процитированные именования подлинные, они извлечены из светских и религиозных документов IX — XIII веков), но факт остается фактом: большая часть моделей индивидуализатора личного имени (за исключением содержавших компоненты cognomento, prolis, filius) стали фамилиями и существуют по сей день, пройдя этапы фонетической и морфологической эволюции, а также несколько этапов эволюции функциональной: от необязательности наследования дополнительного индивидуализатора по линии отца до обязательного закрепления двух наследуемых фамилий — отца и матери.

Рассмотрим функциональную эволюцию фамилии подробнее.

Традиция передачи части имени отца по наследству закрепляется лишь в позднее средневековье, но не всегда регулярно и без четких регламентаций.

Например, живший в ХV веке архитектор Juan de Herrera имел родителей, имена которых были Pedro Gutirrez de Maliao и Mara Gutirrez de la Vega, деда же по отцовской линии звали Ruy Gutirrez de Maliao de Herrera;

именно часть имени последнего и использовал внук в качестве дополнительного индивидуализатора [77, p. 408]. Только после Тридентского собора (1563 г.) при крещении ребенка стала обязательной регистрация фамилии отца. С Тридентским собором, однако, процесс формирования испанской фамилии не завершился, что объясняется развитием исконно испанской традиции использования двух фамилий.

Едва возникнув, дополнительный индивидуализатор имени — праобраз фамилии в современом смысле слова — очень быстро теряет свою дифференцирующую силу. Это происходит из-за того, что подавляющая часть таких фамилий — патронимического происхождения, а поскольку в обращении было ограниченное количество повторяющихся имен, то и, соответственно, повторяемость фамилий тоже была высокой. «Во многих документах встречаются имена с одной и той же фамилией». Таким образом, та же самая причина, что вызвала потребность в первой фамилии, востребовала появление второй. В самом деле, в пределах одного документа, по свидетельству Г. Диеса Мелькона, можно встретить одинаковые имена, обозначающие разные лица, например, Nunnus Alvariz в Cartulario di S. Pedro de Arlanza или Nunno Alvarez в одном из документов аббатства Силос [74, p. 295]. Использование двух индивидуализаторов личного имени становится обычным явлением в XIII веке, хотя встречается и в более ранних документах.

Вторая фамилия на ранних этапах могла вводиться при помощи слова filius: Alvar Pedrez, fi de Pedro Miguelez, Johan Lopez, fi de Lop el Alcande. В дальнейшем в качестве второй фамилии используются те же модели, что и для первой: Juan Perez Ceri, Lop Sanchez Alexandre, Eita Gomiz Zorraquin, Juan Perez Anxo, Fernan Perez Ponz, Pero Perez Ferraz, Domingo Tabano de Mayorga, Garci Roiz Barba, Juan Perez Аlegre, Dominico Johannes Amargo [74, p. 294—307].

Параллельно с формированием двойных фамилий происходит становление традиции двойного личного имени. В ряде случаев трудно сказать, чем является дополнительный индивидуализатор — именем или фамилией: Peydro Gil, Ferrant Alonso, Pertus Analasus, Domingo Tabano de Mayorga, Domenico Johannes Amargo (данные антропонимы приводились выше). Высказывается также мнение, что антропонимы с cognomento типа Leodegisus cognomento Iulianus, Celeri diaconus cognomento Romanus, были двойными именами, а не сочетанием имени и фамилии [77, p. 407].

По традиции римского права запрещалось менять фамилию на королевскую или благородную с корыстной целью. Крещеным арабам запрещалось принимать мусульманские имена и фамилии.

К XVI веку эта исконно испанская традиция двойной фамилии получает широкое распространение, хотя и без всякой регулярности и регламентации [147, p 25]. В XVI и XVII веках не все знаменитые испанцы имели две фамилии: отца и матери. Так, Jos Rivera в качестве второй фамилии присоединил прозвище El Espaoleto. Мигель Сервантес де Сааведра, известный в свое время как El Principe de los Ingenios y El Manco de Lepanto, был сыном дона Родриго де Сервантеса и доньи Леоноры Кортинас, то есть его фамилия должна была бы быть Cervantes Cortinas. De Saavedra, как явствует из статьи в Enciclopedia Universal Ilustrada Europea Americana [85], — прозвище (sobrenombre), которое отсутствует на обложке его первой книги La Galatea. Это прозвище — на мой взгляд, скорее своеобразный псевдоним — впервые используется в прошении, напрaвленном Сервантесом папе Грeгориo XIII и королю Филиппу II в октябре 1578 года. Фамилия Сааведра не была редкой в ту эпоху, но послужила просителю в качестве дополнительного отличия от других современников.

Еще один пример, иллюстрирующий неустановившуюся норму.

Полное имя драматурга, известного нам как Lope de Vega — Lope Flix de Vega Carpio (два первых компонента — имена, два последующих — фамилии). Его родители были Flix de Vega Carpio и Francisca Fernndez Flores; таким образом, фамилия драматурга должна была бы быть de Vega Fernndez, но отсутствие четких правил наследования фамилии позволяло использование как одной, так и двух фамилий (в качестве второй использовалась либо вторая фамилия отца, либо фамилия матери).

В XVIII веке окончательно закрепляется норма давать ребенку первую фамилию отца и первую фамилию матери (именно в таком порядке). Отклонения от этого правила становятся редкими и вообще исчезают с введением в 1871 году Registro Civil (Гражданской Регистрации).

С появлением Гражданской Регистрации правила присвоения имен становятся постоянным объектом законодательного творчества. Так, по указу от 19 октября 1910 года ребенку разрешалось давать иностранное имя, но обязательно с переводом на испанский язык. По положению от апреля 1911 года разрешалось давать имя, включенное в календарь любой религии, а также имена знаменитых людей, живших в различные эпохи; тем не менее запрещались имена, «обозначающие общие понятия» (conceptos generales), типа Emancipacin, Harmona (Armona). По законодательным актам 1915 года запрещалось давать детям экстравагантные и не свойственные людям имена и превращать фамилии в имена [20, p. 11—15].

Во времена Второй республики многие из приведенных выше законодательных актов были отменены. Например, в положении от 14 мая 1932 года указывалось, что термины «экстравагантный», «не свойственный человеку», «общие понятия» расплывчаты и неясны; в результате имена типа Libertad, Democraca получили право на существование. Было разрешено использовать в качестве имен названия цветов (Violeta), небесных тел (Sol, Luna). Тем не менее, запрещалось превращать в имена фамилии и псевдонимы.

Несмотря на почти полную свободу выбора имени, такого всплеска политического самовыражения при именовании детей, как в послереволюционной России, в Испании не было ни в эпоху республики, ни после падения диктатуры. Ср. «одноразовые» имена, которые давались у нас в 20—30 годы: Мэлс, Лориэке, Ревпит, Вил, Маркс, Райтия, Ким, Рэм, Ген, Серп, Октябрь, Октябрина, Энгельс, Энгельсина, Коммуна, Коммунар и т.д.. Из подобных имен дольше одного поколения просуществовали благодаря своему благозвучию, пожалуй, лишь Владлен и Владилен.

Во времена правления Франко снова было запрещено давать детям «абстрактные и тенденциозные имена», как и вообще любые, не содержащиеся в святцах (указы от 18 мая 1938 года, 9 февраля 1939 года). В этих документах подчеркивалось, что испанцы должны носить испанские имена. Лицам иностранного происхождения предписывалось делать перевод имени на испанский язык — перевод должен следовать за иностранным именем: Yuri (Jorge), John (Juan). Для некоторых иностранных имен делались исключение, допускающее их использование без перевода, среди них Ivn (c именинами на 24 июня) [147, p. 140]. Так зовут одного из героев романа М. Делибеса «Los Santos inocentes» — el seorito Ivn, человек, родившийся именно в эту эпоху.

Из региональных имен признавались лишь имена «испанского и адекватного звучания» (expresin genuina y adecuada): Arnzazu, Iciar, Montserrat, Begoa [20, p. 11—20]. В этот период родители меняли региональные имена типа каталанского Ferrn на Fernando, баскских Gaizka на Salvador, а Iaki, Iigo на Ignacio или придумывали «экзотическую богородицу» Mara de Haide, чтобы сохранить имя Haide [4, p. 4].

Тогда же, помимо законодательных, существовали еще и негласные запреты на те или иные имена. Например, дать ребенку имя Sabino расценивалось как акт протеста: Sabino de Arana — баскский политический деятель, стоявший у истоков национального движения.

Наконец, сразу же после смерти Франко по законодательству года было разрешено давать ребенку имя на любом языке Испании, хотя и оставался запрет на имена экстравагантные, не свойственные человеку, непочтительные, вызывающие (extravagantes, impropios de persona, irreverentes o subversivos). На этом основании один мадридский судья отказался регистрировать имя Libertad. В результате, в 1980 году появляется циркуляр, объясняющий, что «не могут считаться экстравагантными, не свойственными человеку и вызывающими имена, которые относятся к конституционным ценностям» [4, p. 4]. Снова получили право на жизнь иностранные имена, не имеющие испанского аналога, имена исторических, мифологических и других персонажей, но с одним условием: такие имена не должны допускать сомнений о поле ребенка. Начинается настоящий «бум» иностранных имен. С 1994 года можно давать имена на любом языке. Тем не менее, остаются «вне закона»

в качестве именований человека имена животных (например Bucfalo), слова типа Bombilla «лампочка», Тoalla «полотенце» и др. Существуют ограничения и при регистрации диминутивов и гипокористических форм в качестве полных имен. По свидетельству Х. Альбайхеса, один судья отказался регистрировать имя Lola (от Dolores), это часто происходит с именами Pepe (от Jos), Nacho (от Ignacio). Основание для отказа в регистрации — «фамильярный характер имени» [5, p. 110].

Имеются и другие ограничения в области именования детей. В одной семье нельзя давать одно и то же имя нескольким детям, но если у детей по два имени, то одно из них может повторяться: Jos-Luis, Jos-Fernando, Mara-Luisa, Mara-Isabel. Детям разного пола можно давать мужской и женский варианты одного имени: Juan / Juana, Mario / Mara, Jos / Josefa, Roberto / Roberta.

Возникает вопрос: почему существовала такая детальная регламентация относительно использования тех или иных имен? Какие процессы скрываются за этой регламентацией? С одной стороны, законодательные положения имели целью оградить ребенка от экстравагантных капризов родителей. Registro Civil призван следить за тем, чтобы не получались такие анекдотические сочетания как Dolores Fuertes de Barriga (букв.: сильные боли в брюхе) или Armando Bronca Segura (букв.:

устраивая настоящую взбучку). С другой стороны, за этой регламентацией стоят определенные политические и религиозные интересы. Так, во времена диктатуры ограничения в области именования детей были призваны сохранить в неприкосновенности католический обычай давать имена, содержащиеся в святцах, подчеркнуть национальное единство и унитарный характер государства.

На мой взгляд, действенна и обратная, противодействующая сила, которая и вызывает эти акты регламентации. Несмотря на то, что Испания — страна Марий (как будет показано ниже, более половины женщин носили это имя в ХХ веке) и Хосе, в народном духе заложено начало эстетического поиска и сопротивления регламентациям. Альбайхес говорит по этому поводу: «Сочетания, не привычные для испанцев, звучат привлекательно, что и объясняет моду на иностранные имена» [5, p. 78].

Тяге к необычным именам способствует, по всей видимости, ограниченный репертуар наиболее распространенных имен.

Законодательные положения в области именования людей изложены в: Legislacin sobre el Registro Civil (Ed. Civitas, Madrid, 1977).

Итак, даже краткий обзор показывает, насколько различны тенденции, заложенные в итальянской и испанской антропонимии. Отметим следующие: расширение итальянского именника за счет образований, не входящих в святцы, высокую дифференцирующую силу итальянского антропонима в целом и строгую регламентацию именования людей в Испании (хотя и значительно ослабленную в последние десятилетия), сочетавшуюся с невысокой дифференцирующей силой имени и фамилии.

§ 6. О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИСПАНСКИХ ИМЕН

Испанское антропонимическое пространство весьма разнообразно по происхождению. В нем смешались иберийские, латинские, еврейские, германские, греческие, французские, итальянские, каталанские, славянские, арабские, цыганские и другие элементы.

В дороманский период на Иберийском полуострове сосуществовали и взаимодействовали две системы имен: иберийская и индоевропейская (преимущественно кельтская), наличествовали также имена неясного происхождения [6, XXI—XXIII]. Иберийские антропонимы (под ними мы понимаем и баскские) имеют широкое хождение по всей Испании.

Баскскими по происхождению являются имена Velasco, Vasco, Blasc < Belasco (склон горы); Begoa > Begoina (вершина)1. Баскские имена Garsea и Xemeno сохраняются в распространеннейших фамилиях Garca и Jimnez.

В настоящее время популярны баскские имена Ainoha (Ainhoa), Arnzazu, Lourdes, Aitor, igo. Что касается древних иберов, то от них осталось, пожалуй, одно имя — Indolecio [5, p. 23] (об иберийском компоненте испанской антропонимии см.: [6, p. 259—274]).

Самый обширный слой испанской антропонимии — латинский, он представляет собой естественное развитие латинской ономастики.

Романское начало господствовало при «переплавке» всего антропонимического материала Иберийского полуострова. Альбайхес приводит около 1360 имен латинского происхождения [5, p. 14], но если считать, что большинство имен в испанском языке изменяется по родам, то их гораздо больше: Aurelia — Aurelio, Benita — Benito и т.д. Известно, что собственно латинских имен (praenomina) было очень мало — от них в испанском языке остались, пожалуй, только Marcos, Lucio, Luca, Gayo, Quinto, Oсtavio.

Не cледует смешивать это имя с именем Begonia. Begonia — американский цветок, названный в честь политика М. Бегона (M. Begon), французского губернатора Ла Эспаньолы — так назывался остров Гаити в XVII веке.

В испанском языке, как и в других новороманских языках, именами становились латинские nomina и cognomina (Adriano, Antn, Antonio, Aurelio, Camilo, Csar, Cecilia, Claudio, Constancio, Emilio, Fabin, Fausto, Ignacio, Marcelo, Martn, Maximus, Rufino, Sergio, Silvio, Valentino, Valeriano, Virgilio), а также поздние латинские имена периода империи (Paolo, Alba, Araceli, Beatriz, Cayetano, Clara, Eloy, Esmeralda, Facundo, Gemma, Germn, Hilario, Laura, Laureano, Len, Liberto, Lilia, Pelayo, Pio, Plcido, Romeo, Rosa, Victor, Victoriano, Vidal), к agnomen Augustus восходят имена Agustn и Augusto. На латинской основе образовались и собственно христианские имена, чаще всего с аугуральным значением: Amedeo, Amado, Amador, Aurora, Benito, Bonifacio, Cristian, Cristina, Cruz, Domingo, Esperanza, Estela, Flix, Fidel, Flor, Gloria, Gracia, Fortunato, Margarita, Natalia, Renato, Salvador, Virginia.

Между выделенными разрядами латинских имен весьма условная граница. Так, имена Mauro, Mauricio, Modesto, Po, Vidal, соответствующие поздним cognomina Maurus, Mauritius, Modestus, Pius, Vitalis, мы отнесли к именам, произошедшим от личных имен периода империи на том основании, что именно в качестве личных имен данные единицы имели наибольшее распространение. На подобном основании латинские имена периода империи Fidel, Flix, Margarita можно рассматривать как аугуральные. Некоторые из перечисленных выше имен можно рассматривать как переводы греческих (Esperanza < Elpis «Надежда»).

Имена Primo, Segundo, Quinto, Octavio, Fermn в Риме означали Первый (сын), Второй, Пятый, Восьмой, Последний. В современном ономастиконе (чаще всего Латинской Америки) эти антропонимы не всегда обозначают последовательность рождения ребенка. От латинских имен происходит и значительная часть испанских фамилий: Prez < Pedro, Lpez < Lope < Lupus, Mrquez < Marco, Martnez < Martn и др.

Греческие имена попадали на испанскую почву двумя путями.

Первый источник — новый Завет, составленный (кроме Евангелия от Матфея) на греческом языке. Так оказались в испанском именнике имена Priscilla, Filemn, Eusebio и многие другие; они были признаны католической церковью. Второй источник — греческая мифология и литература: Afrodita, Casandra, Helena и др. Часть таких имен вошла в святцы (Helena, Iplito, Ins, Jacinto), другая не была признана церковью (Afrodita, Hctor, Casandra, Dafne, Cloe).

Boт наиболее частотные имена греческого происхождения: Agata, Aglae, Hayde (имя, которое использовали в своих произведениях Байрон и Дюма-отец), Alejandro, Ambrosio, Anastasio, Andrs, Angel, Arcadio, Arstides, Arsenio, Artemio, Arturo, Basilio, Calixto, Carina, Catalina, Celena, Cintia, Cirilo, Cristbal, Delia, Helena, Esteban, Eugenio, Evaristo, Felipe, Gregorio, Hrcules, Isidoro, Jorge, Jernimo, Lidia, Macario, Mnica, Nicanor, Nicols, Ofelia, Porfirio, Selena, Sofa, Tecla, Toms, Vernica, Xenia.

Греческие имена активно смешивались с латинскими, и в ряде случаев трудно решить, является латинским или греческим тот или иной оним, например Pedro. Известно, что настоящее имя апостола Петра было Симон;

сам Христос, согласно Евангелиям от Матфея и Иоанна, поменял его имя на арамейское Kefs, что означает «камень», в переводе на греческий и латинский, соответственно, Ptros и Petrus.

Х.М. Альбайхес приводит имена Brbara, Esmeralda, Hilaria (ср.

русское «Илларион»), Pelayo (< Pelagius, cр. русское «Пелагея») в списке латинских имен. Основанием послужило, вероятно, то обстоятельство, что эти онимы греческого поисхождения долгое время присутствовали в латинском именнике и латинизировались.

Важное место в испанской — как и в любой христианской антропонимии — занимают еврейские имена, пришедшие из Ветхого и Нового Заветов: Ada, Adn, Ana, Bartolom, Beln, Benjamn, Carmelo, Daniel, David, Dbora, Elas, Eliseo, Ester, Eva, Ezequiel, Gabriel, Geden, Jacobo, Jaime, Jess, Joaqun, Jos, Juan, Judit, Lzaro, La, Magdalena, Manuel, Marta, Matas, Melchor, Miguel, No, Rafael, Rubn, Samuel, Samsn, Sara, Simn, Susana. Некоторые еврейские имена лишь совсем недавно пришли в испанский именник из протестантских стран: Noem, Raquel, Rebeca.

Весьма обширен круг имен германского (преимущественно готского) происхождения. Использование германских имен, как и в Италии, достигает своего пика в IX—X веках. Во второй половине ХХ века в обращении находились следующие имена германского происхождения: Adela, Adelaida, Adolfo, Alberto, Alfonso, Alfredo, Alicia, Alonso, Anselmo, Baldomero, Bernardo, Berta, Blanca, Braulio, Brgida, Carlos, Clotilde, Elvira, Enrique, Hermenegildo, Genoveva, Gerardo, Gertrudis, Gervasio, Gilberto, Gilda, Gonzalo, Guillermo, Gutierre, Herminia, Federico, Fernando, Hernn, Leonardo, Leopoldo, Linda, Manfredo, Matilde, Orlando, scar, Raimundo, Ramiro, Ramn, Ral, Ricardo, Roberto, Rodolfo, Rodrigo, Roldn, Romualdo, Roque, Rosalinda, Rosamunda, Ubaldo. От германских имен образовалось много фамилий на -ez: lvarez, Gonzlez, Gutirrez, Fernndez, Hernndez, Ramrez, Rodrguez. Готского происхождения и фамилии Ruiz, Gmez, Surez, Flrez, восходящие к исчезнувшим из употребления именам Ruy, Goma (Gomaro), Suaro, Froila.

Имеется и ряд арабских антропонимов, которые сохранились, несмотря на запрет церкви на мусульманские имена, порой и благодаря церкви. Так, женское имя Almudena — арабского происхождения, от арабского топонима Almudaina (маленький город), место, где явилась Божья Матерь Альмудена (Mara de Almudena) — покровительница Мадрида. Имя Ftima стало популярным после явления Божьей Матери в одноименном португальском селении. Одно из самых распространенных женских имен Мексики Guadalupe происходит от топонима арабского происхождения: в месте, называемом Guadalupe (оно находится в провинции Эстремадура), явилась Богородица, в ее честь появилось имя Mara de Guadalupe. В настоящее время Божья Матерь Гуадалупе — покровительница Мексики и Латинской Америки. Соответственно, имя Guadalupe одно из распространенных женских имен в Мексике. Это связано с тем, что Христофор Колумб был глубоким почитателем этого образа Богородицы, который находился в его каюте во время во время путешествия и вместе с ним прибыл в Новый Свет.

Вот еще несколько имен арабского происхождения: Azucena, Jazmn, Zulima.

Имеется и ряд французских имен Coleta, Nicoleta, Anais, Desire, Ren.

Популярно итальянское имя Sandra / Sandro. Распространены шотландские имена Anabel, Fiona, Jssica, а также английское имя Vanesa, придуманное Дж. Свифтом как диминутив для Esther Vanhomeringh.

Особое место занимают русские имена: Olga, Natacha, Ivn (от этого имени образован и женский вариант — Ivana), Boris, Katia (и даже Katiushka — по имени героини популярной сарсуэлы, разновидности испанской оперетты), Dunia, Ludmila, Mila, Gala (так было принято называть Галину Дьякову — супругу Сальвадора Дали), Nadia, Sonia, Tania, Tatiana, Igor, Yuri. Большинство женских имен русского происхождения, как видно из примеров, используется — как и в Италии — в диминутивной форме и появилось на испанской почве совсем недавно, равно как и иностранные имена в целом. Наиболее распространенные русские имена — Olga, Sonia, Ivn. Утверждая, что это русские имена, мы имеем в виду их русскую огласовку, поскольку, например, Natacha < Natalia — имя латинское по происхождению; Sonia < Sofia — греческое и т.д. Эти имена содержатся также в католических календарях.

В испанском именнике наличествует и имя Vera, но его этимология толкуется двояко: как производное от латинского verus «настоящий» (Vera Cruz) и как русское Вера (f). Используются польские имена Casimiro и Estanislao, Wenceslao, также Nepomuceno (ср. украинское Непомука — болтун). Этот антропоним встречается в рассказе А. Паласио Валдеса «Vida de cannigo».

В последние десятилетия в Испании получили распространение и региональные имена, некогда находившиеся под запретом, которые могут быть как вариантами испанских имен, так и оригинальными именами.

Примеры баскских антропонимов мы уже приводили, приведем каталанские: Monserrat, Fiveller, Oriol; галисийское Breogan; гуанчи Ugranfir, Dacil.

Цыгане пользуются не только испанскими именами, но и цыганскими вариантами испанских имен: Adonay — Manuel, Bandol — Bernardo, Corpincho — Romn, Inosea — Ignacio, Jardany — Juan, Burjachiqu — Barbara, Chimuclan — Gloria, Chocoron — Remedios, Dundun — Clara.

Итак, в этимологическом отношении палитра имен, используемых в Испании, представляет довольно пеструю картину, которая оформилась по фонетическим и грамматическим законам испанского языка. При этом имели место разнообразные фонетические процессы: метатезы (Roldn < Rolando), диерезы (Payo < Pelayo; Ruy < Rodrigo), протезы (Esteban < Stefan) и пр. Фонетический фактор по-разному действовал в различные эпохи и в разных регионах Испании, что обеспечило широкую вариативность испанских имен: Fernando — Hernando — Fernn — Hernn; Santiago — Diego; Rodrigo — Ruy; Aznar — Acemaro — Adelmaro — Ademaro.

Грамматический фактор действовал в направлении дифференциации рода и соответствующего внешнего оформления имени. В результате большинство испанских имен имеют морфологически оформленный вариант мужского и женского рода: Andrs — Andrea, Juan — Juana, Bernardo — Bernarda, Enrique — Enrica (Enriqueta), Jos — Josefa (Josefina), Benito — Benita, Carlos — Carla (Carlota), David — Davidia, Domingo — Domnica, Elas — Elia, Eloy — Eloina, Ernesto — Ernestina, Guillermo — Guillermina, Lucio — Luca, Pedro — Petra, etc. Некоторые родовые пары свойственны лишь диалектам (Bernab — Bernabela). Как видим, способы образования родовых пар разнообразны. Наиболее своеобразно реализуется противопоставление мужского и женского рода в именах славянского происхождения: Estanislao — Estanislaa (Estanisl, реже гиперкорректная форма Estanilada), Wenceslao (Venceslao) — Wenceslaa (Wencesl, Wenceslada). Отметим, что появление парных имен объясняется той же причиной, что и в Италии — бедностью средневекового именника. Но имеется и различие: в Италии парные имена — явление более регулярное, чем в Испании. Есть, как указывалось, несколько имен общего рода, более характерных, однако, для Латинской Америки: Martirio, Cruz, Sacramento, Trinidad.

Яркой национально-культурной особенностью испанского именника является наличие в нем женских имен, обозначающих Богоматерь (см.

ниже). Это составные по структуре имена, первый компонент которых — Mara, а второй, присоединяемый предлогом de — название места появления Божьей Матери или ее характеристика (призвание, проявление):

Mara del Carmen (название горы в Палестине), Mara de Guadalupe (топоним), Mara de Lidn (топоним), Mara de las Nieves (снега), Mara de Monserrat (топоним), Mara de la Natividad (рождество), Mara de la Luz Divina (Божественный свет), Mara de lа Soledad (одиночество), Mara del Pilar (столб), Mara del Camino (дорога), Mara del Socorro (помощь), Mara de los Dolores (страдания), Mara de las Angustias (печали), Mara de los Milagros (чудеса), Mara del Consuelo (утешение), Mara de los Remedios (избавление), Mara del Amparo (прибежище), Mara del Rosario (четки), Mara de la Concepcin (зачатие), Mara de la Gloria (слава). По форме и духу такие имена напоминают названия провославных икон: Богоматерь Казанская, Отрада, Утешение, Нечаянная Радость, Знамение, Живоносный Источник и др.

Компонент Mara на письме обозначается обычно аббревиатурой Ma.

Предлоги и возможный артикль могут опускаться и возникают имена типа Mara Carmen, Mari Carmen; Mara Guadalupe; Mari Nieves, Mara Nieves;