«СИСТЕМНЫЕ И ДИСКУРСИВНЫЕ СВОЙСТВА ИСПАНСКИХ АНТРОПОНИМОВ Издательско-полиграфический центр Воронежского государственного университета Воронеж 2010 УДК 811.134.2’373.232.1 ББК 82.2Исп. С40 Рецензенты: доктор ...»

используется при общении с неблизко знакомыми людьми. Buenos das, seora Lpez! — Buenos das, seor Gonzlez! Такой диалог может состояться между соседями по многоквартирному дому, между жителями одного квартала, городка, деревни, между лавочником и постоянным покупателем и т. п. В настоящее время эта формула может быть и сигналом недружественных отношений — в случае, если в коллективе (например академическом) между коллегами принято обращение на t, то обращение «seor + фамилия», предполагающее Usted, маркирует неприязнь.

Функционирование слова seora несколько отличается от его мужского аналога. Во-первых, в отличие от мужского, женский вариант имплицирует сему «семейное положение» — это слово используется лишь по отношению к замужней женщине или вдове; таким образом, к замужней женщине можно обратиться или говорить о ней в третьем лице, используя один из следующих вариантов: (la) seora Vzquez Lpez (общение в официальной обстановке); (la) seora Vzquez (общение в официальной обстановке или между неблизко знакомым людьми); (la) seora Vzquez de Martnez (последний компонент — фамилия мужа, в ситуации представления акцентирует факт замужества за определенным лицом); (la) seora (de) Martnez (в этом случае подчеркивается принадлежность замужней женщины к определенной семье, клану; использование предлога de регулируется региональными преференциями: на севере предпочитают формулы с предлогом de, в Андалусии — без предлога).

Все эти варианты объединяет установка говорящего либо подчеркнуть официальность обстановки, либо особое — уважительное — отношение к замужней женщине или вдове в силу ее возраста, социального положения или по каким-либо иным причинам, поскольку в настоящее время, например, в неофициальной обстановке представления или знакомства можно использовать только имя и обращаться на t. Обращение «seora + фамилия» возможно и по отношению к незамужней женщине, имеющей детей или определенный социальный статус.

Кроме того, в отличие от мужского аналога, непосредственно за словом seora могут следовать имя и фамилия (la seora Mara Prez), не внося просторечных коннотаций, как в случае seora Mara. За словом seora, как указывалось, может следовать и слово doa: seora doa Mara Prez (например, в официальном послании).

Слово seorito coчетается с именем и традиционно используется применительно к сыну аристократа: так обращаются и называют в романе Делибеса «Los santos inocentes», действие которого происходит в послевоенной Испании, сына хозяина поместья — (el) seorito Ivn.

Метафорически так могут называть сына (наследника) богатого человека вообще. В целом эту формулу можно расценивать как архаическую.

Этикетное слово seorita содержит сему «семейное положение», применяется по отношению к незамужней женщине и сочетается как с фамилией, так и с именем. Рассмотрим три варианта вопроса: 1) Est la seorita Julia Miranda?; 2) Est la seorita Julia?; 3) Est la seorita Miranda?

Между первым и третьим высказываниями практически нет смысловой разницы, разве что первое может быть более официальным. Что касается второго вопроса, содержащего только имя, то он имплицирует знакомство говорящего с девушкой. В то время как первый и третий вопросы этого не подразумевают. Все три вопроса могут быть заданы скорее всего в служебной обстановке, и речь в них идет об одной из служащих.

За словом seorita никогда не ставится doa. В современном рассматриваемого слова (как и итальянского аналога signorina). В качестве обращения (без имени и фамилии) это слово закрепилось за секретаршами, продавщицами, кассирами, официантками — независимо от их семейного положения и часто возраста. В Испании существовала традиция употреблять слово seorita при обращении к учительнице (тоже независимо от семейного положения и возраста), сейчас эта традиция ушла в прошлое.

Между тем в Англии слово Miss по сию пору продолжает использоваться в аналогичной ситуации.

Слова, обозначающие профессии, должности и звания (profesor, ingeniero, ministro, arquitecto, sargento, capitn, etc.) сочетаются с именем и фамилией: Si te sientes tan mal, creo que ser mejor que llamemos al doctor Vzquez. — Quera hablar con el profesor Eulosio Mrquez, por favor. — De parte de quin?

В определенных сферах бытует ряд специальных форм обращения, которые называются tratamientos (Reales, civiles) — формулы обращения к членам королевской семьи или к должностным лицам. Чаще всего такие формулы используются в официальных церемониях и письменных обращениях.

К членам королевской семьи обращаются при помощи формул Su Majestad (S.M.) или Su Alteza Real (S.A.R.).

«Excelentsimo + seor + фамилия» (или название должности) — наиболее распространенная формула обращения к Главе правительства и его заместителям, министрам, депутатам, сенаторам, Главам Автономий (за исключением Глав Католонии, Балеарских островов и Валенсии, которых именуют Muy Honorable Seor), Чрезвычайным и полномочным послам, другим высшим государственным чиновникам.

Титульное слово Ilustrsimo используется по отношению к советникам посольства, деканам (также: Muy Ilustre Seor) и заместителям декана.

Официальное обращение к ректору — Magnfico y Excelentsimo Seor.

Итак, все многообразие сочетаний слов seor, don и других титульных слов с антропонимами показывают не только богатство традиций этикета, но и богатство коннотаций, возникающих при различных сочетаниях слов.

Каждая формула по-своему маркирует ситуацию общения, имеет свою прагматическую установку. В то же время следует отметить активные процессы изменения норм использования данных единиц, что связано, в первую очередь, с эволюцией системы личных местоимений, в частности с экспансией местоимения t, повлекшей сужение сферы использования этикетных слов.

§ 12. АНТРОПОНИМЫ В ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА

Антропонимы — важнейшая часть лексики любого языка, активно взаимодействующая с лексической системой языка в целом. Будучи частью системы определенного языка, антропонимы, в частности имена, обретают в нем уникальную идеосемантику и коннотации, что связано с историей народа, его фольклором, традициями, культурой.

Как уже указывалось, значительная часть романских и русских личных имен совпадает по происхождению, что объясняется принадлежностью cоответствующих этносов к христианскому миру. Так, русские имена Иван, Петр, Юрий, Мария, Анна, Марфа соотносятся с испанскими Juan, Pedro, Jorge, Mara, Ana, Marta. Очевидно также, что как русские, так и испанские имена имеют различный статус в соответствующих лексических системах, различную «ценность».

Некоторые имена, например, Jos, Marta — очень распространены в Испании, что же касается их русских эквивалентов, этого утверждать нельзя: имя Иосиф в России редко используется русскими, как и некоторые другие ветхозаветные имена (Адам, Ева, Самуил, Ребекка, Сара и др.). Что касается имени Марфа, то в наши дни оно практически не встречается, в прежние эпохи оно было именем социально маркированным — преимущественно крестьянским, как и имена Фекла, Агафья (cр. Tecla, gata, не имеющие таких коннотаций в Испании). Кроме того, указанные имена по-разному «вписываюся» в лексическую систему в целом. Так, с именем Иван связана обширная фразеология, как и с испанским именем Juan. Эти имена могут выступать как нарицательные. Что касается соответствующего итальянского имени Giovanni, оно практически не вовлечено в нарицательную лексику. О семантическом своеобразии деантропонимической лексики и пойдет речь в дальнейшем изложении.

В испанском языке имена святых и просто личные имена широко используются в качестве имен нарицательных и могут обозначать насекомых (santana, santanica, santanita — разновидность муравья;

sananica — божья коровка (диалект.), santateresa — прямокрылое насекомое, jorge — разновидность шмеля); растения (sandiego — декоративное растение; hierba de San Juan — цветок с желтыми цветами; hierba de San Roberto — разновидность герани; pepita (haba) de San Ignacio — разновидность бобов; pedrojimnez — cорт винограда, в другом значении — нечистая сила; hierba de Santa Mara — лат. Pyrethrum tanacetum; hierba Luisa, dompedro, rbol de Mara, cardo de Mara — растения; gabrieles — круглый горох); блюда и напитки (sanjacobo — бифштекс с сыром;

sanfrancisco — фруктово-ягодный безалкогольный напиток; magdalena — кекс); птиц (perico — попугай; sanantona — трясогузка); болезни (mal de San Lzaro — проказа; mal de San Antn — рожа; mal de San Vito — хорея; fuego de San Marcial (или de San Marcos) — рожистое воспаление); танцы (sanmiguel — боливийский танец; pericn < Pedro — аргентинский танец);

сооружения (santabrbara — пороховой погреб); народные названия месяцев (el mes de Candelaria — февраль; el mes de San Antn — январь; el mes de San Antonio, el mes de San Juan — июнь; el mes de San Jos — март; el mes de San Lorenzo, el mes de San Roque — август; el mes de Santiago — июль).

Деоним lorenzo — синоним слова солнце: Сmo pega el lorenzo! «Как припекает!». Имя cвятого Тельмо превратилось в обозначение спасителя, покровителя: eres mi santelmo. Benjamn, имя младшего сына библейского Иакова, в испанском языке подверглось деантропонимизации и, в полном согласии с прецедентным текстом, стало именованием любимого сына, всеобщего любимчика: De porte menos aristocrtico, Sojo es el benjamn (El Pas, 15. 08 2004), а женский вариант этого деантропонима — всеобщей любимицы: Quien tambin fall fue la benjamina de los Casiraghi-Grimaldi (El Mundo / Crnica de Len, 4. 08. 2002). Диминутив Juanillo значит «чаевые, взятка» (Перу).

Живой и озорной Jaimito — герой испанских анекдотов (ср. Петю Иванова или Вовочку из русских анекдотов); соответственно, данный диминутив приобрел значение «озорник, шалун»: Nio, eres un Jaimito [467, c. 89].

Имя Mara может обозначать монету в 12 реалов, печенье, погребальное покрывало. В просторечии Mara — деспективное именование домохозяйки (часто в сочетании ta Mara; las tres Maras говорится о нескольких женщинах такого типа): Ests hecha una Mara, ya no quieres viajar ni hacer cosas divertidas. На воровском жаргоне Mara означает «небольшой сейф» (no pudieron encontrar la Mara con las joyas), на студенческом жаргоне — легкий предмет [205]. Производные онимы Maruja и Marujona — деспективные обозначения ограниченных мещанок:

Gloria est hecha una Maruja, slo habla de la casa y de los nios; Dnde habr comprado este semejante pingo de marujona insatisfecha y sin estudios (Snchez Drag)? [467, c. 107; 392, c. 123].

В арго используются и другие имена: Perico «наркотик» и «газета» — последнее значение по созвучию с peridico «газета», Eva «наркотик» [205], Perica «проститутка». В разговорной речи имя Rogelio означает «человек левых взглядов» — по созвучию с rojo «красный». На созвучии основано использование в молодежном жаргоне онима Emilio в значении e-mail:

Mndame un emilio con los datos [467, c. 65] (ср. русское Емеля в том же значении).

Гипокористическая форма Quico / Kiko входит в состав выражения ponerse como el Quico «объедаться»: En Navidades nos ponemos como el Quico. Имеется ряд идиом с диминутивной формой Perico < Pedro: Perico entre ellas — дамский угодник, человек, постоянно находящийся в женском обществе; como Perico (Pedro) por su casa — человек, который чувствует себя в любом обществе как рыба в воде; Perico el de los palotes — кто угодно, любой человек: llama a tu hermano, a tu cuado o a Perico el de los palotes (M. Moliner). Наконец, имя Pedro входит в обозначение черта и нечистой силы: Per (< Pedro) Botero, Pedro Jimnez (pedrojimnez). Имя другого фольклорного персонажа — Pedro Machuca — входит в обозначение бесполезного, никуда не годного предмета: como el sable de Pedro Machuca que parte y no corta.

Глупость фольклорного Pichote, равно как и такое же свойство неких Abundio, Merejo, стала, так сказать, эталоном для испанцев: ms tonto que Pichote, ms tonto que Abundio (Merejo) — олух царя небесного. Напротив, выражения saber ms que Lepe, saber ms que el maestro Ciruelo характеризуют образованного человека. Ser ms valiente que el Cid, tener ms valor que El Espartero — говорится о храбром человеке. Эталон внешне непривлекательного человека — некие Pichote, Picio, Carracuca: ser ms feo que Pichote / Picio / Carracuca «быть очень некрасивым». Capitn Araa — человек, выбившийся «из грязи в князи»: hacer de capitn Araa. Tener ms cuento que Calleja — быть выдумщиком, болтуном; el lindo don Diego — самовлюбленный мужчина.

Как видим, доминантными в испанской лингвокультуре являются обозначения при помощи антропонимов чаще всего отрицательных качеств человека (особенно глупости и внешней непривлекательности). Отметим также, что в основе значительного количества подобных выражений лежат прецедентные имена, то есть имена реальных или вымышленных персонажей, известных большинству носителей языка (см. подробнее:

[393, c. 112—115]).

существительные подвержены и обычные испанские фамилии. Например, фамилия Rodrguez приобрела значение «муж, остающийся дома, когда семья на отдыхе, и пользующийся этой ситуацией»: Este ao que me quedo de Rodrguez pienso organizarme al completo. Фамилия Contreras используется в выражениях ser un Contreras «противоречить во всем»: que no te enteras, Contreras «не отдаешь себе отчет в том, что происходит» [205].

Фамилия каудильо Франко входит в состав выражений Cuando Franco era cabo, cuando Franco era corneta — «давным-давно»: Este baile estaba de moda cuando Franco era cabo [467, c. 75].

Итальянская фамилия Paganini служит обозначением человека, который по глупости платит за всех (Es un paganini, le chulean constantemente), а другая итальянская фамилия — Paparazzi (в испанской огласовке paparachi) в качестве нарицательного имени имеет значение «фотограф, преследующий знаменитостей, чтобы заснять скандальные сцены из их жизни»: Sin los paparachis las revistas del corazn no ejerceran el terrorismo rosa [467, c. 126].

Может стать нарицательным существительным и прозвище, как произошло с прозвищем Рафаэля Морено, известного футболиста, — Pichichi, которое стало означать «самый результативный бомбардир»:

Stoichkov no slo ha sido pichichi en la liga espaola, sino tambin en la europea [467, c. 140].

Наиболее часто в «неантропонимической» функции из русских имен выступает Иван. Оно может означать «русский человек, русский народ», а также «простой человек, человек из простонародья, простак»: Россия вся единый Иван (Маяковский)…; Хотя и есть пословица, что на Иване далеко не уедешь, однако ж этот постоит за себя и за своих (Лажечников). (См.

подробнее: [427, c. 85—90].

Близкое значение имеет и фамилия Иванов: По крайней мере ясно, что человек лучше человечества и личность выше общества, ибо с Ивановым всегда договоришься с глазу на глаз, а в составе маршевой роты Иванов — зверь (Пьецух). Сочетание Иван Иванович может означать «некто, всякий мужчина, всякий русский»: Получалось, что виноваты некие Иваны Ивановичи, руководившие конкретными ведомствами (Известия, 1990, февр.). На воровском жаргоне Иван Иванович — «политический заключенный из интеллигентов»: Такая деятельность носила массовый характер — предметом постоянной ненависти воров в лагере всегда была интеллигенция из заключенных — «Иваны Ивановичи» [427, c. 89].

Наконец, Иван Иванович Иванов — «некто из русских» или «ничем не выделяющийся человек»: Но неужели, если пермяк Иван Иванович Иванов, будучи в командировке в Одессе, опустит пермские автобусные билетики в одесскую автобусную кассу, то тем самым нанесет ущерб местной экономике? (Известия, 1984, 21 окт.); — Я действительно пишу и непременно напишу драму, — сказал он, — «Иван Иванович Иванов»… Понимаете? Ивановых тысячи… обыкновеннейший человек, совсем не герой (Короленко) [Там же. С. 90].

Оним Иван в сочетании с отчеством может иметь окказиональные значения. Перед празднованием 60-летия Дня Победы по телевидению прошел сюжет об испанских республиканцах, сражавшихся в рядах Красной Армии в годы Великой отечественной войны. Среди прочего один из испанских ветеранов вспомнил забавный эпизод о том, как обед, состоящий из пшенного супа на первое и пшенной каши на второе, они называли Иваном Ивановичем.

Диминутивно-деспективная форма Ванька в качестве нарицательного существительного может иметь значения «комнатный цветок», «извозчик»:

— Слышь, ты мне убери-ка мне с окошка «ваньку мокрого», а то ведь точно занавеской поломаю… Бронислава перетащила тяжелый горшок с цветком на стол (Галактионова).

Тут вот еще что: в магазин Рыбников приехал на обычном «ваньке», а укатил на лаковой пролетке, из тех, что берут полтинник за одну только посадку (Акунин, Алмазная колесница).

Инженер и надворный советник переоделись ваньками и, пошатываясь вошли в трактир (Акунин, Алмазная колесница).

В Испании имя Juan тоже обладает богатой идеосемантикой. Вопервых, Juan — герой испанских сказок (например, Juan de las cabras «Хуан козопас») и типичный испанец — Juan Espaol. Во-вторых, это имя входит в ряд фразеологических выражений: Juan Palomo, yo me lo guiso, yo me lo como «сами с усами»; Otra al dicho de Juan de Coca «Опять двадцать пять!, Снова здорово!». Juan Lanas (Juan Vainas) — прозвище бесхарактерного человека, живущего под каблуком у жены; buen Juan, Juan de buen alma, «простак, простофиля»; Juan de las vias «простак, добряк»;

Juan soldado «простой солдат»; Juan y medio «коротышка».

Имеются также фразеологические выражения, в которых Juan сочетается с другими испанскими именами: a Juan y a Pedro, a Diego y a Juan «встречному и поперечному»; lo mismo le da Juan que Pedro «один черт»; todo es Juan y Manuela «все это вздор, чепуха». Сочетание Juan y Pedro может быть свободным (Хуан и Педро) или связанным (неизвестный человек), как в диалоге: —Quin lo ha hecho? — Juan y Pedro (— Кто это сделал? — Откуда я знаю).

Наконец, don Juan — одна из самых известных мифологем в европейской культуре, имя-концепт, обозначение ловеласа, обольстителя.

Имя Juan входит также в состав арготизированных обозначений различных предметов: Juan Daz «замок», Juan Dorado «золотая монета», Juan Platero «серебряная монета», Juan de Garona «вошь», Juan Machir «тесак», Juan Tarafe «игральная кость».

§ 13. АНТРОПОНИМЫ — ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ИМЕНА Еще один малоизученный аспект антропонимии касается функционирования в языке прецедентных онимов: имен античных и библейских персонажей, христианских святых и литературных героев, а также исторических личностей, политиков, представителй культуры, спорта, артистов и т.д. Прецедентный антропоним, таким образом, понимается как феномен национальной культуры, присутствующий в сознаний огромного числа людей. При этом прецедентные онимы одной культуры часто становятся достоянием другой культуры. Именно этот аспект прецедентности интересует нас в первую очередь. (О трактовках прецедентных феноменов см.: [310; 362; 405].

Прецедентные антропонимы функционируют в речи как отдельные единицы (в прямом и метафорическом значении), так и в составе фразеологических единиц различного типа, в том числе паремиях.

Интерес к прецедентным именам вызван тем, что в разных культурах имена (и образы) одних и тех же персонажей часто интерпретируются поразному и, соответственно, представляют различные когнитивные концепты.

Ниже будут рассмотрены прецедентные имена, общие для испанского и русского народов, а также фразеологические единицы (включая паремии) с антропонимическим компонентом. Отдельно будут рассмотрены прецедентные онимы — имена литературных героев, исторических деятелей и известных людей.

Прецедентные онимы, фразеологизмы и паремии Обратимся к именам, общим для всех христианских культур. Выше уже было отмечено, что прецедентные имена способны переходить в разряд апеллятивной лексики и обозначать предметы окружающего мира. Теперь обратимся к своеобразию трактовок одних и тех же прецедентных имен в двух культурах и, соответственно, языках.

Начнем, так сказать, от Адама. В русской картине мира в образах Адама и особенно Евы акцентируется понятие греха. Ср. пословицы, приводимые В.И. Далем: Адам плотию наделил, Ева — грехом; Адам согрешил, а мы воздыхаем; Ева Адама прельстила, весь род потопила (или:

погубила); Ева прельстила древом, простонала чревом; Адам грех сотворил — рай затворил. Кроме того, для русского человека Адам — физически совершенный образец мужчины. Ср. у В. Хлебникова: Страна, где все люди Адамы. В самарском и московском говорах адам — человек огромного роста (Словарь русских народных говоров, вып. 1).

Сочетание в костюме (наряде) Евы (Адама) означает «голый»:

Графиня Эн высажена из кареты в наряде Евы (Акунин, Алмазная Колесница)!

Наконец, Адам и Ева могут быть синонимами слов мужчина и женщина:

В борьбе за лидерство Адам проигрывает Еве (ЛГ. № 10 (6013), 2005).

Совсем другой образ данного персонажа в испанской картине мира. C этим именем — оно звучит по-испански Adn — cвязаны следующие коннотации: грязный, неопрятный, неряшливый человек (ser un Adn;

hombre, ests hecho un Adn; Manuel es el tpico Adn, se viste mal y no se cuida nada) (см. статью «Adn» [205]). Cр. также: Y despus de todo, estas cosas te ocurren por ser un adn, porque si t vienes vestido como Dios manda (Delibes). Производное от Adn — adamismo (adanismo) используется в выражениях типа obrar con adanismo, что означает «делать что-то так, как будто до тебя этого никто не делал» (изобретать велосипед). Имя же прародительницы Евы употребляется в выражении hijas de Eva (дочери Евы) для обозначения женщин вообще; кроме того, eva на молодежном жаргоне — разновидность наркотика (статья «Eva» [205]). Кстати, имена Adn и Eva отсутствовали долгое время среди христианских имен; они были введены в обиход протестантами в период реформации и лишь в XVIII веке были приняты католической церковью.

В испанском языке с именем святого Иова связано представление о неограниченном терпении: su padre es un Santo Job (исп.) «его отец святой Иов (то есть очень терпеливый человек)». В русском языке актуализированы другие черты этого образа. Ю.А. Бельчиков считает, что «фразеологизмы с компонентом Иов в русском языке говорят о бедности (беден, как Иов), о страданиях библейского персонажа (Иов многострадальный)» [265, с. 51]. С этим нельзя не согласиться, но отметим также, что указанные выражения носят книжный характер. В сознании же простого народа Иов связывался с его местом в традиционном русском месяцеслове, и в народе его называли Иов-огуречник, поскольку в этот день (19 мая по новому стилю) следует сажать огурцы; по состоянию погоды в этот день определялись виды на урожай: большая роса или ясный день сулят хороший урожай огурцов [379, с. 291].

Центральный образ во всех христианских культурах — Иисус Христос. Рассмотрим, как он предстает в русском и испанском языках.

Специфика испанской фразеологии, включающей имя Христа (Cristo, Jess, Jescristo), в том, что в ней содержится много междометных образований: Por los clavos de Cristo! — восклицание со значением протеста, нетерпения, патетическое выражение просьбы или приказания (ради Бога!); Ni Cristo que la fund! — эмфатическое отрицание возможности или правдоподобности чего-либо (ничего подобного!); Vive Cristo! — устаревшее восклицание, обозначающее раздражение; Hasta verte, Jess mo! — фраза, сопровождающая осушение бокала: в древности на дне сосудов для питья часто изображались буквы I. H. S. Восклицания Jess!, Jesucristo!, Сristo!, Santo Cristo!, Jess, Dios mo!, Jess, Mara y Jos!, Jess mil veces! могут cопровождать широкую гамму чувств — от жалобы и удивления до испуга и облегчения. Кроме того, междометие Jess! произносится, когда кто-то чихнул (соответствует русскому «Будьте здоровы!»); этот обычай восходит к временам чумы, имевшей место в XIV веке.

Имеется и ряд выразительных фразеологизмов. М. Молинер приводит следующие: como a un Cristo (a un santo Cristo) dos pistolas «как Христу два пистолета», то есть не подходить, не сочетаться; como Cristo con los mercaderes «как Христос с торговцами», то есть непримиримо; donde Cristo dio las tres veces — очень далеко; poner a alguien como un Cristo — оскорбить, загрязнить, обойтись плохо; armarse la de Dios es Cristo — устроить скандал; nio Jess, Jess nio — изображение младенца Христа;

tnica de Cristo — растение; en un decir Jess, en un Jess — очень быстро, (статьи «Cristo», «Jess» [168]). Зафиксированы и другие выражения: a mal cristo, mucha sangre — говорится о книге или картине, низкой по качеству, но использующей средства, привлекающие толпу; cristo con todos — фраза, которой завершается дело; ni por un cristo — ни за что; sacar el cristo — прибегать к крайнему и решительному средству убеждения (статья «Cristo»

[66]). Некоторые из приведенных выражений содержатся также в словарях арго, что свидетельствует об их стилистически заниженной окраске: como a Cristo dos pistolas, donde Cristo dio las tres veces, poner a alguien como un Cristo, armarse la Dios es Cristo. В словарях испанского арго имеются и другие идиомы с этим именем: como hay Cristo que «клянусь»: Como hay Cristo que no me ve el pelo para los restos! «Клянусь, что вы меня больше не увидите!»; ni Cristo, no hay Cristo que «никто»: En esta oficina no te echa la mano ni Cristo; Se pone a chapurrear espaol y no hay Cristo que lo entienda; ni para Cristo «ни за что»: Non salgo ahora ni pa Cristo!; todo Cristo «все»: El dueo del local se cabre y mand echar fuera t (todo) Cristo [152; 205].

В русском языке фразеология, содержащая имя Христа, ограничена.

Энантиосемичные восклицания Господи Иисусе!, Господи Иисусе Христе!

обозначают страх, удивление; междометное образование Христа ради усиливает просьбу (Христа ради, прошу тебя, останься). Возглас Вот тебе (те, вам) Христос! подтверждает правдивость, достоверность сказанного, а Христос с тобой! (с вами, с ним) — пожелание благополучия, выражение согласия (ладно, пусть будет так), предостережение [472, Т. 17]. Имя Христос в ряде выражений заменимо на слова «Бог» или «крест»: Бога ради, Вот те крест!, Бог с тобой! В.И. Даль приводит следующие выражения и производные образования от этого имени: Христа ради, Христа-ради невест не выдают (ответ назойливой свахе), христарадничать, христарадник, христосоваться («целоваться радостно потрижды со встречным, на праздник Пасхи, приветствуя словами: Христос воскресе!»), Светлое Христово Воскресение, Христов человек (милосердный), христоборец, христопродажный, христопродавец, христоносный, христоносец [313, Т. IV]. Эмоционально окрашенных слов-дериватов, а также образных выражений немного: исусик, христосик (человек благообразной внешности, человек с мягким характером, отрешенный от жизни человек), как у Христа за пазухой (вольготно, привольно), Христомбогом просить (сильно просить). Как видим, фразеология и производные от имени Христа в русском языке совсем иные по духу и по «подаче»

этого образа.

Имеются в испанском языке идиомы с именем Богородицы. Приведем несколько выразительных испанских идиом с рассматриваемым онимом: no es cada da Pascua ni Santa Mara — не всякий день праздник; para l no hay ms Dios ni Santa Mara que... — для него ничего не существует на свете, кроме...; abre, Mara, la puerta! — ну и ну!; Jess, Mara y Jos! — возглас удивления; ngela Mara! — междометное образование, обозначающее испуг, удивление, протест; Ave Mara!, Ave Mara Pursima! — приветствия (устар.) и возгласы удивления; Buenas manos tiene Mara Santsima para sacar pollos (cebar gorrines) — у него (у нее) все в руках спорится; el mes de Mara — май; la tierra de Mara Santsima — Андалузия. Выражение las tres Maras (три Марии) во времена Франко на студенческом жаргоне означало три дисциплины — закон божий, политика, физическая культура; в то же время это именование из области астрономии — Пояс Ориона.

В русском языке фразеологии, связанной с именем Богородицы, нет:

оно табуировано в русской языковой картине мира. Этот факт заслуживает, на наш взгляд, отдельного — интердисциплинарного — изучения.

В.И. Даль приводит несколько сочетаний с именем Мария, но они отношения к Богородице не имеют: Мария Иродовна — лихорадка (Мария — одна из дочерей Ирода); Марьин башмачок, Марьин корень, Иван-даМарья [313].

В целом довольно часто библейские имена в испанском и итальянском языках являются носителями иных коннотаций по сравнению с русским языком. Так, имя Магдалины в сознании русского человека, в первую очередь, связано с грехом и с раскаянием в грехе (кающаяся Магдалина: «Но кто не зрел картины — Раскаянья преступной Магдалины?» (Лермонтов)). Кроме того, этот оним может означать «проститутка» (Отин 2004, 214): «Но я влюбился, дочиста обыгранный, вшивыми пьянчужками обрыганный, не в местных Магдалин с их ремеслом, а в гипсовую девушку с веслом» (Евтушенко). В то время как у испанца в значении этого слова на первом месте выступает сема «безутешность»: имя Magdalena входит в состав фразеологизированных выражений parece una Magdalena (букв.: похожа на Магдалену), lleg hecha una Magdalena (пришла как Магдалена), которые, соответственно, означают «безутешно плачет», «пришла совершенно зареванная» — без малейшего намека на совершение греха.

В испанском языке больше, чем в русском активно используемых выражений, пословиц и поговорок, содержащих имена святых. Приведем несколько примеров. Особое место среди святых занимает Сантьяго (Святой Яков) — покровитель Испании. Долгое время день этого святого был самым значительным национальным праздником. Этот факт позволяет трактовать ситуацию, воспетую Лоркой в романсе «La casada infiel»

(Неверная жена), происходящую в ночь на Сантьяго, как типичную, свойственную испанскому национальному характеру:

Creyendo que era mozuela, Pero tena marido.

Fue la noche de Santiago… Имя этого святого входит в военные призывы: Santiago y cierra Espaa!, Santiago y a ellos! — Вперед! Ура! В атаку! Бей их! [334]. Этот призыв, появившийся во времена Реконкисты, впоследствии «распался на другие устойчивые выражения: Cierra, Espaa!, dar el Santiago, при помощи которых отдается приказ вступить в бой» [482, c. 75]. А фразеологизм «Como Santiago y moros» означает «жить в постоянной вражде», «как кошка с собакой».

Имя святого Мартина входит в выражение A cada cerdo le llega su San Martn (к каждой свинье приходит святой Мартин), то есть всему приходит конец, виновник получит наказание; эта идиома объясняется тем, что именно на святого Мартина (11 ноября) забивают этих животных. Имя этого же святого, как и имя Святого Михаила, cвязано с обозначением бабьего лета: veranillo de San Martn / de San Miguel. Имена святых Бернардо и Лоренсо содержатся в выражениях сomer con salsa de San Bernardo (буквально: есть с соусом Святого Бернардо) и asarse como San Lorenzo (жариться как Святой Лоренсо), которые означают, соответственно, «есть со зверским аппетитом, есть любую пищу» и «страдать от жары».

Фразеологические единицы ir en el coche de San Fernando (San Francisco), ir en caballo de San Francisco означают «идти пешком» (в итальянском языке есть выражение с тем же значением: andare con il cavallo di San Francesco).

Часто имя святого становится нарицательным и в составе идиомы пишется со строчной буквы и слитно с компонентом San: сargarle un sambenito a uno — наговорить на кого-либо, оклеветать, sacarle un sambenito a uno — оправдать, librarse de un sanbenito — снять с cебя обвинение: Los jvenes autores quieren librarse de ese «sanbenito» que le han cargado y demostrar que…(ABC, 28, 07, 1997).

Имена святых рифмуются в составе поговорок, присловий: A San Bruno que da ciento por uno! (Ищи дурака!); Santa Rita, Rita, Rita lo que se da no se quita — что отдал, то не отнимают; una y no ms, Santo Toms — одного раза достаточно (разок попробуешь и раскаешься). Ср. также русские рифмованные пословицы, которые приводит В. Даль: Не для Иисуса, а для хлеба куса; Никола на море спасает, Никола мужику воз подымает [312, Т. I, c. 68].

Особенно много фразеологизмов связано с именем cвятого Петра:

bien se est San Pedro en Roma (хорошо cвятому Петру в Риме) — от добра добра не ищут; las de San Pedro — слезы; como San Pedro (как cвятой Петр) — лысый; (estimado) como San Pedro en Roma (уважаемый как cвятой Петр в Риме) — почтенный; tomar el caf con San Pedro (буквально: пить кофе со святым Петром) — выдавать себя не за того человека; Que lo haga San Pedro! (пусть это делает святой Петр!) — речевой акт отказа (я этого делать не буду). Синонимичным высказыванием является Que lo haga Rita (la cantaora)! (пусть это делает (певица) Рита).

Очень образны и национально специфичны идиомы — сравнительные обороты с como и ms que. В них зачастую отражаются глубоко народные представления о библейских персонажах и святых: como marrano de San Antn — питаться святым духом; como el perro de San Roque — болтун, балаболка; estar como San Jinojo en el cielo — витать в облаках; como la capa de San Martn — рваная, дырявая одежда; como San Martn — последнюю рубашку с себя снимет; como el agua por San Juan — не ко времени; como el borrico de San Vicente — очень рассеянный; como San Alejo debajo de la escalera — скорчившись, забившись в угол; caer como San Juan a veinticuatro — прийтись в самый раз; ms casto que Jos — целомудренный; ms flaco que el San Jernimo de Mayo — кожа да кости.

В испанском же языке имя Лазаря, библейского бедняка, получившего вечное блаженство за все перенесенные тяготы (см. Евангелие от Луки, ХУI, 19-31 [270]), входит в терминологическое обозначение проказы — el mal de San Lzaro; это же имя означает «нищий, оборванец»

(как и в итальянском), а диминутив lzarillo получил значение «поводырь», в том числе и применительно к собаке [230, p. 215] (от имени героя романа Lazarillo de Tormes); в современном языке это слово — ироничное обозначение гида. Ср. заголовок cтатьи Lazarillos tursticos de Crdoba, в которой идет речь об услугах индивидуальных туристических гидов.

Как видим, одно и то же имя, одни и те же исходные семы бедный, несчастный, больной порождают в разных языках различную семантику и идиоматику, создающую национально обусловленные образы одних и тех же персонажей.

В России наиболее почитаемый в народе Святой — Николай (Никола). Именно его имя чаще всего упоминается в прецедентных высказываниях — пословицах: Лучше брани: Никола с нами; Проси Николу, а он Спасу скажет; На поле Никола общий Бог; Бог не убог, а Никола милостив; Нет за нас поборника супротив Николы; Со Спаса дерет, да на Николу кладет; Никола на море спасает, Никола мужику воз подымает [312, Т. I, c. 68].

Используются в русских пословицах и имена других святых: Было Тита (т.е. день), так было и пито, а ныне Карпа — нет ни капли; Далеко кулику до Петрова дня [312, Т. 2, c. 74]; Соловей (кукушка) поет до Петрова дня [313, Т. 3].

Приведенные пословицы не относятся к активно используемым единицам. Пожалуй, только одна паремия такого типа Вот тебе, бабушка, Юрьев день!, используемая для выражения обманутого ожидания, известна всем. По всей видимости, глагольный дериват от имени Егор — объегорить связан с тем же событием, что и поговорка: с введением режима заповедных лет, положившим начало закрепощению крестьян.

Между тем пословицы, входившие в традиционный русский месяцеслов — земледельческий календарь, являвшийся, по сути, своеобразной крестьянской энциклопедией, были весьма популярны в народе. Месяцеслов обобщал многовековые наблюдения земледельца над явлениями природы, связывал их с днями поминовения тех или иных святых. В результате имена христианских святых в России часто приобретали уникальные созначения и ассоциации, отражавшие картину жизни русского крестьянина.

Приведем несколько пословиц из месяцеслова: Федосеево тепло на раннюю весну пошло (24 января); Афанасий и Кирилла забирают за рыла (31 января, о холодах); Если на Евдокию ясно, год прекрасный, если пасмурно, год плохой (14 марта); Федул губы надул (ненастье, 18 апреля);

Сей морковь и свеклу на Кузьму (1 мая); Федор Стратилат грозами богат;

На Иванов день цвет, на Ильин-то день хлеб (7 июля, 2 августа); Петр и Павел час убавил, Илья пророк два уволок (12 июля, 2 августа); Святой Тит последний гриб растит (7 сентября); Иван Предтеча гонит птицу за море далече (11 сентября); С Ерофея холода сильнее (17 октября); Козьма и Демьян с гвоздем (14 ноября); Пришел Прокоп — разрыл сугроб (к декабря устанавливается хороший санный путь); Трещит Варюха — береги нос и ухо (17 декабря) [379, c. 266—325].

Как видно из примеров, пословицы месяцеслова кратки по форме, образны, рифма облегчает их запоминание.

В испанских паремиях отражаются особенности испанской картины мира, в частности, хозяйственного цикла, крестьянских примет и обычаев:

Por San Antonio de enero (17 января), la mitad del pajar y la mitad del granero «На святого Антония январского, сеновал и амбар наполовину пусты»; Por San Blas (3 февраля) cigea vers y si no la vieres, mal ao esperes «На Святого Власа увидишь аиста, а если не увидишь, жди плохого года»; El esposo de Mara (San Jos, 19 марта) hace la noche igual al da «Супруг Марии делает ночь и день равными»; Si por San Jorge (23 апреля) hiela, no cogers muchas peras «Если на Святого Георгия холод, не соберешь много груш»; El viento de San Matas (14 мая) dura cuarenta das «Ветер на Святого Матфея длится сорок дней»; Da de San Bernab (11 июня), dijo el sol: Aqu estar «В день Святого Бернабе сказало солнце: Буду здесь»; Por San Fermn (7 июля) el calor no tiene fin «На Святого Фермина жара не спадает»; El buen nabo, por Santiago (25 июля) tiene cabo «Хорошая репа на Сантьяго заканчивается»;

Por San Roque (17 августа) la avellana se recoge «На Святого Роке собирают лесной орех»; Por San Gil (1 сентября) atiza la vieja el candil, para velar que no para dormir «На Святого Хиля старуха раздувает светильник для того, чтобы бодрствовать, а не спать»; Por San Francisco (4 октября) no hay fruto que no sea rico «На Святого Франциска нет невкусного плода»; Por San Martn ( ноября), deja el cerdo de gruir «На Святого Мартина свинья перестает хрюкать»; Si hiela por Santa Luca (13 декабря) en mayo tendremos buenos das «Если на Святую Люсию подмораживает, в мае будет хорошая погода».

У русских и испанских пословиц данного типа много общего как в смысле формы, так и содержания, но, главное, обобщая в образной форме многовековой опыт народа, они совпадают по духу.

В паремиях используются не только имена святых, но и обычные личные имена и фамилии. Такие паремии тоже можно отнести к прецедентным высказываниям, поскольку, несмотря на то, что антропонимы в них, как правило, принадлежат неизвестным людям или задействованы для рифмы, в целом и паремии такого рода апеллируют к прецедентной ситуации [370, c. 126].

компонентом. К выражению Juan Palomo, yo me lo guiso, yo me lo como прибегают, как указывалось, когда с осуждением говорят о человеке, cтремящемся сделать все самостоятельно, без посторонней помощи (сами с усами), а поговорка Que si quieres arroz, Catalina! более или менее означает «любишь кататься, люби и саночки возить». Para quien es don Juan, con doa Mara basta (один другого стоит) — так высказывается невысокое мнение о паре, вступающей в брак. Близкое значение у пословиц Tal para cual, Pascuala con Pascual; Tal para cual, Pedro para Juan. Паремия А t te lo digo, Juan, para que lo entienda Pedro соответствует русской «Дочку ругают, невестка, слушай». При помощи выражения Viva la Pepa! (диминутив от Josefa) (Да здравствует Пепа!) комментируется наглое поведение: Se va sin acabar el trabajo y... viva la Pepa! (Moliner) — он уходит, не сделав работу, и... вперед!

Много рифмованных паремий. Приведем некоторые из них. Por qu me quieres Andrs? Por inters; Poco os duelen, don Jimeno, estocadas en cuerpo ajeno (чужие раны не такие болезненные, своя рубашка ближе к телу); Malo es Pascual, y nunca falta quien le haga mal (как ты с людьми, так и они с тобой); Maana ayunar Santana. A bien que no es hoy, que es maana (утро вечера мудреней); Don Juan de Mena, ni palabra mala, ni otra buena (ср.

русскую пословицу: Дядя Иван, ни людям, ни нам); Acbese el mundo, pues falt de l don Facundo!; Para que dice Rodrigo, no vale un higo (говорится о лгуне); Si pare y no cra, no es madre Mara; La purga de Fernando que desde la botica estaba obrando (опомниться не успеешь, как…).

Имеются также паремии со специфической вокалической рифмой:

Pesa presto, Mara, cuartern por media libra; En casa de Gonzalo ms canta la gallina que el gallo (пословицы приведены из: [129]).

Русские паремии с личными именами тоже, как правило, рифмованные. Их прагматика разнообразна: они использовались и как эпитеты к имени, и как косвенные речевые акты различных типов: совет, приглашение, комментарий чьих-то действий, насмешка, отказ и т.п., но в любом случае им присущи юмор или ирония. Ср., с одной стороны: КатяКатерина — ножка голубина; Роман — кожаный карман; Анна таланна;

Анна затычка банна. И, с другой: Позвать Ивашку, белую рубашку; Фоку приставляй с боку, а Демид прямо глядит; Семка, пойдем-ка; Ты, Исай, наверх ступай; Милости просим, отец Амбросим: тебе ли с нами — садись под образами; Возьми у Савки в лавке!; Плешивый Тарас, моли Бога о нас!

Наконец, чаще всего рифмованные пословицы с личными именами содержат мораль: Амбросим не просит, а дарует, не бросит; Каков Пахом, такова и шапка на нем; У меня лакеи все были Мокеи, а ныне к Мокею самому пришлось идти в лакеи; При деньгах Панфил всем людям мил, без денег Панфил никому не мил (всем постыл); Друг на дружку, а все на Петрушку; Иван в дуду играет, а Марья с голоду умирает, Ехал к Фоме, а заехал к куме; Наш Фаддей — ни на себя, ни на людей; Нашему Петру скотина не ко двору (паремии извлечены из: [312]). Русские рифмованные паремии, как видно из примеров, очень образны, представляют яркие фрагменты народной картины мира, но в большинстве своем архаичны (в том числе и в части задействованных в паремии личных имен); как говорится, они «не на слуху». Из активно используемых, знакомых всем в настоящее время паремий рассматриваемого типа можно привести: Хороша Маша, да не наша; Федот, да не тот; Дядя Иван, и людям и нам. Последняя пословица, впрочем, встречается и в варианте с противоположным значением: Ты думаешь, зря люди говорят? Что «горе, — говорят, — муж Григорий, а у меня Иван — не дай Бог и вам»? Предупреждают люди-то (В. Галактионова. На острове Буяне // Наш современник, 2003, № 7).

Прецедентные онимы — имена литературных персонажей Имена литературных героев, как уже говорилось, часто «пересекают»

границы национальной культуры и становятся нарицательными за ее пределами.

Так произошло с именами дон Жуан, дон Кихот, которые стали достоянием словарей многих языков; при этом наблюдаются значительные расхождения в их значении и функционировании в разных языках.

Пожалуй, ни один персонаж в мировой литературе не был героем стольких произведений, как дон Жуан — don Juan. Ему посвятили свои произведения Тирсо де Молина, А. де Самора, Х. Сорилья, братья Мачадо, Мартинес Сьерра, Э. Маркина. А. Эрнандес Ката, Х. Грау, Ж. Б. Мольер, Н. Ленау, Дж. Байрон, П. Мериме, А. Дюма, Ш. Бодлер, Л. Украинка, А. Пушкин (и, вероятно, другие авторы). Этому герою посвящены опера Don Giovanni А. Моцарта на либретто Л. да Понте (именно эта опера способствовала популярности данного образа в России), симфоническая поэма Р. Штрауса, балет Х. Глюка. Каждый из указанных авторов предлагает свою — часто национально обусловленную — трактовку этого образа.

В России имя этого персонажа известно в необычной огласовке — дон Жуан. Так это имя звучит по-каталански, по-испански оно произносится иначе: дон Хуан; своей огласовке в русской культурной традиции это имя обязано французскому посредничеству, хотя и пофранцузски оно произносится не совсем так: дон Жюан. Кстати, А. Пушкин называет своего героя «дон Гуан», следуя русской традиции транслитерации заднеязычного фрикативного западноевропейских языков как «г» (Hans — Ганс, Hegel — Гегель), но пушкинская огласовка не прижилась. В русском языке этот оним означает «искатель любовных приключений, соблазнитель, обольститель» [472, Т. IV]; сходные значения приводит Е.С. Отин («искатель чувственных наслаждений, жуир, повеса, соблазнитель, искуситель, волокита» [427, c. 128]): Даже ее шафер, известный всей губернии бонвиван и Дон-Жуан, может пощекотать ее гордость (Чехов).

В Испании антропоним don Juan означает, что к человеку с этим именем относятся с почтением; так в прессе называли покойного отца нынешнего короля Испании. Для обозначения «дон Жуана», то есть соблазнителя и обольстителя, используются следующие варианты имени героя: его фамилия Tenorio, сопровождаемая неопределенным артиклем (es un Tenorio), его имя, тоже в сопровождении артикля (es un don Juan), а также полный антропоним: Es un don Juan Tenorio. Кроме того, все три образования служат для именования задиры и драчуна. Деантропоним donjun имеет также ботаническое значение «чудоцвет» (синоним dondiego).

В итальянском языке соответствующее имя (вернее, его «перевод» на итальянский язык) полностью лексиколизировалось, превратилось в нарицательное, «приставка» don слилась с именем: dongiovanni, а к значению «искатель любовных приключений» добавилось «хвастун» [62].

Таким образом, налицо расхождения как в месте этого онима в разных культурных традициях, так и в его функционировании и семантике в разных языковых системах.

Имя литературного героя дон Кихота (образ, получивший развитие на русской почве в романе Ф. Достоевского «Идиот»; дон Кихот — также герой одного из романов Г. Грина и известного балета Л. Минкуса) является одним из самых известных в мировой литературе. В испанской и русской культурах это имя оценивается по-разному. Для испанца с ним связано больше отрицательных коннотаций, нежели положительных (отметим, что в испанском языке оно используется без титульного слова don).

Деспективный характер нарицательного существительного quijote зафиксирован всеми словарями испанского языка; отмечаются такие его семы, как «тяжелый и мрачный характер, склонность к преувеличениям, вмешательство в чужие дела, отсутствие здравого смысла» (см., например:

[230]). Ср. также газетный заголовок «A quijotes no nos gana nadie» (= В донкихотстве нам нет равных, то есть таких дураков как мы, надо еще поискать), за которым следует статья о глупом расходовании средств на сомнительную благотворительность (ABC, 19, 08, 1992). Между тем в русской культурной традиции превалируют позитивные семы этого имени:

ведет себя как дон Кихот (донкихот), то есть бескорыстно, благородно.

Соответствующая испанская фраза — se porta como un Quijote означает:

ведет себя как дурак, вмешивается в чужие дела. Эти данные получены в результате анкетирования 78 испанских студентов и 245 русских студентовиспанистов (опрос проводился с 1996 года по 2007). Лишь в ответе двух испанских респондентов — наряду с обязательной отрицательной характеристикой героя — была отмечена сема бескорыстия. У русских же респондентов отрицательных сем в характеристике этого персонажа не было, хотя некоторые отмечали, что фраза «Ведет себя как донкихот» при общей оценке «благородно, великодушно» иногда означает также «не всегда по делу» или «не к месту» (7 респондентов).

В IV томе «Словаря современного русского литературного языка в томах» находим следующее определение слова «донкихот»:

«бескорыстный, наивный мечтатель, бесплодно стремящийся приносить пользу людям во имя неосуществимых идеалов».

Как видим, трактовка, предложенная студентами в ходе опроса, несколько отличается от словарной, но сохраняет соответствие ее «пафосу».

Подтверждают данные опроса и примеры из речевой практики: Среди самых именитых музыкантов мира можно на пальцах одной руки перечислить тех, кто, как Дон Кихот (то есть бескорыстно, благородно — Ю.Р.), остался глух к посулам массмедиа, продолжая быть истинным жрецом «искусства дивного» (Завтра, № 1(685), 2007).

Есть целый ряд производных от этого слова как в испанском, так и в русском языках: quijotada, quijotera, quijotesco, quijotescamente, quijotil, quijotismo; донкихотство, донкихотский, донкихотствовать.

В итальянском языке оценка дон Кихота представляется средней между испанской и русской; имя нарицательное donchisciotte cодержит положительные семы «бескорыстие, геройство», сочетающиеся с семами «наивность, бесполезность, дерзость и наглость». Приведем в качестве примера словарную статью donchisciotte из Dizionario fondamentale della lingua italiana: persona generosa e ingenua che si rende ridicola per la sua spavalderia «человек великодушный и наивный, который становится смешным из-за своей дерзости». В итальянском языке имя этого персонажа используется с «приставкой» don.

Итальянский аналог фразы «Ведет себя как донкихот» — Si comporta come donchisciotte итальянские студенты интерпретировали следующим образом: ведет себя как идеалист, романтик (иногда с вызовом, либо с оттенком настойчивости, упрямства) [456, c. 148—149].

Имеются следующие дериваты этого онима: donchisciotteria (ingenua o spavalda ostentazione di disinteresse, di abnegazione «наивная или дерзкая демонстрация бескорыстия или самоотверженности») [62] и donchisciottesco (vistosamente ingenuo o enfaticamente disinteressato nella difesa di veri o presunti diritti «нарочито наивный или подчеркнуто бескорыстный в защите настоящих или вымышленных прав») [Ibid.].

В русском языке имеющиеся дериваты от этого слова (см. выше) определяются через слово «донкихот» и не содержат ни семы «дерзость», ни «нарочитость»: «Донкихоты встречаются на Руси не только среди культурных людей, у нас в народе, в массе, сколько угодно донкихотизма!»

(Горький. Жалобы); «Долгин говорил, что это просто идиотство — отказываться от денег, наконец, обвинил его в слюнтяйстве, мягкотелости, донкихотстве и еще во многом» (Минчковский. Мы еще встретимся).

Таким образом, и здесь очевидны расхождения в социокультурных традициях восприятия имени одного и того же литературного персонажа в Испании, Италии и России.

В испанском языке стало нарицательным и имя оруженосца дона Кихота Санчо Пансы. Этот оним — составная часть ряда выражений: como Sancho Panza (как Санчо Панса) — то есть «как практичный человек без идеалов» [168]; encontr Sancho con su rocn (буквально: встретил Санчо свою клячу) — два сапога пара [334]; all va Sancho con su rocn (буквально:

вон идет Санчо со своей клячей) — этих друзей водой не разольешь [Там же]; como dijo Sancho: donde yo me siente, all estar la cabezera (буквально:

как сказал Санчо, где я сяду, там и будет главное место за столом) — как он сказал, так и будет [Там же]. Санчо Панса может быть также кличкой толстого человека, наряду c gordito Relleno (персонаж детского журнала Tebeo) [167, p. 65]. Интересно также отметить, что с именем дон Кихота не связана такая богатая фразеология, как с именем Санчо Пансы.

В русском языке Санчо Панса — постоянный спутник, верный друг, слуга (Он его неизменный Санчо Панса; Этот Санчо Панса его юности вел себя последнее время прекрасно: был постоянно трудолюбив, трезв и даже опрятен и почти что умен (Писемский). Пример из: [427, c. 305]).

Наконец, имя, которое Дон Кихот присвоил объекту своих возвышенных устремлений, — Dulcinea del Toboso «Дульсинея (Дульцинея) Тобосская», тоже стало нарицательным в трех рассматриваемых языках.

(Девушку на самом деле звали Aldonza Lorenzo; она была дочерью родителей, которых звали Lorenzo Corchuelo и Aldonza Nogales; то есть девушка унаследовала имя матери в качестве личного имени и имя отца в качестве дополнительного дифференциатора имени. Отметим, что имя Aldonza имело в те времена дурную славу [18, p. 156]). В испанском и итальянском языках это имя — шутливое обозначение возлюбленной. В русском языке Е.С. Отин фиксирует сходные значения деантропонима дульцинея «возлюбленная, любовница; объект увлечения мужчины» [427, c. 131]; на наш взгляд, нужно отметить также ироничный — как и в романских языках — характер использования этого слова: Я полагаю, всего лучше перевести его в другое место... подальше от Дульциней (СалтыковЩедрин)!; Князь пил пиво, его Дульцинея — мадеру (Чехов). Но присутствует и возвышенная трактовка этого образа: Константин Станиславский пишет своей жене актрисе Марии Лилиной: Моя Дульцинея, Принцесса Греза, Сказочная моя царица, моя жизнь, разводи скорей огонь, согрей, потому что снаружи скучно и холодно (Ю. Безелянский. В садах любви. 1993). И чаще всего она имеет столько, сколько у нас хватает душевной силы создать и представить себе, — и поэтому Дульцинея была несравненна (Г. Газданов. Призрак Александра Вольфа (1947)).

Ниже мы еще раз вернемся к именам героев бессмертного творения М. Сервантеса в связи с проблемами литературной ономастики.

Мольеровский Тартюф в романских и русском языках: стал эталоном лицемера: Ненавижу этого Тартюфа, возвышенного мошенника, всей душой (Чехов) [427]; El seor no era ntegro sino para gozarse echndonos en cara a los dems que no lo ramos. Era un Tartufo (Delibes) «Этот сеньор был порядочным только для того, чтобы получать удовольствие, бросая нам в лицо, что мы таковыми не являемся. Он был настоящим Тартюфом» [393, c. 115]. В итальянских словарях значение слова tartufo «лицемер, святоша»

отмечается как регулярное. Ср. также: Nascono i Tartufi se la societ disposta ad accoglierli (Giovanni Macchio) «Тартюфы рождаются, если общество готово их принять» [124].

Фамилия назойливого журналиста Paparazzi из фильма Ф. Феллини «Сладкая жизнь» стала нарицательным обозначением вездесущего репортера во многих языках. При этом в итальянском языке процесс превращения имени собственного в нарицательное сопровождался «выравниванием» формы имени: словари фиксируют слово paparazzo; в русском же языке папарацци воспринимается как слово pluralia tantum:

Папарацци снабжают жен компроматом (Мегаполис, N 14, 2002); Его выследили и разоблачили любопытные папарацци (там же); Увидев, что за происходящим с интересом наблюдают доморощенные папарацци, Пугачева сделала странный выпад: неожиданно подскочила к незнакомому парню и страстно впилась ему в губы (Комсомольская правда, 4 апреля 2003); Я слова подбирать не стану. // Чтоб вам ханкой палёной ужраться. // Я за гибель принцессы Дианы // Проклинаю вас, папарацци (В. Емелин.

Литературная газета, № 33-34, 2009).

В испанской огласовке соответствующая фамилия звучит paparachi;

это слово изменяется по числам и, как указывалось, в качестве нарицательного имени имеет значение «фотограф, преследующий знаменитостей, чтобы заснять скандальные сцены из их жизни» (в русском языке значение этого деантропонимического образования шире — журналист, репортер): Sin los paparachis las revistas del corazn no ejerceran el terrorismo rosa [467, c. 126].

Приведем пример различного восприятия одной и той же династической фамилии в разных культурах. Фамилия Бурбон стала нарицательной в Испании, Италии и России, но в совершенно разных значениях. В русском языке бурбон — солдафон, самодур; в Словаре современного русского литературного языка в 20 томах существительное «бурбон» с пометкой «разговорное» определяется следующим образом: «о грубом, невежественном человеке, первоначально офицере (обычно в функции сказуемого): — Вы мужик! Грубый медведь! Бурбон! Монстр!

[533, Т. 1].

В испанском языке borbn — человек, умеющий устраивать дела (без отрицательных коннотаций), от этого существительного происходит глагол borbonear (умело устраивать свои дела), который в полной мере применим в отношении к нынешнему представителю данной династии в Испании. Вот что пишет по этому поводу испанский журналист и литератор Х. Кобо, долгие годы проживший в России: «В испанском языке слово «бурбон»

имеет совсем иной смысл, чем в русском. Это не синоним человека грубого, солдафонистого, а человека гибкого, ловкого, не без коварства, хотя в этом слове и нет особого негативного оттенка. Ведь оно прилагается только к королям из династии Бурбонов, а им позволено то, что другим запрещено.

Отсюда же и труднопереводимый на другие языки глагол borbonear — «бурбонить», то есть с королевским изяществом обводить соперника вокруг пальца, стараясь при этом не обидеть его» (Литературная газета, 29. 01. 1997).

В Италии иное восприятие этой фамилии: например, прилагательное borbonico — cиноним retrogrado «ретроградный», а borbonismo используется в политическом языке для обозначения реакционных методов в современной политике и менталитете, что является отражением характера правления Бурбонов в неаполитанском королевстве [84, t. 1].

Можно отметить активное вхождение испанских прецедентных имен в нарицательную лексику.

Прецедентные имена, например имена известных политиков, становятся основой для целого ряда дериватов: felipismo, felipista, felipesco;

aznarismo, aznarista, aznarizar, что свидетельствует о том, что соответствующие онимы (имя Felipe — Felipe Gonzlez — и фамилия Aznar — Jos Mara Aznar) превратились в имена нарицательные, часто с отрицательными коннотациями: при этом felipismo, felipesco связывается в сознании испанцев с коррупцией, а aznarismo, aznarizar — с приватизацией государственной собственности.

Итак, в каждом национально-культурном пространстве складываются предопределяющие особенности функционирования имен, но и образуется особые взаимоотношения имен собственных с лексической системой языка в целом. Так, русский язык менее восприимчив к трансформации обычных личных имен и особенно имен святых в обозначения предметов окружающего мира, чем испанский язык, хотя в диалектах (территориальных и социальных) можно найти достаточно примеров подобных трансформаций. В литературном итальянском языке вхождение имен собственных в сферу имен нарицательных менее активно, чем в испанском, но эти процессы становятся активными в арго, где имена святых околокриминального мира. При этом сакральные образы часто предстают в итальянском языке в непочтительном, а иногда и в вульгарном виде (ср.:

Cristo! «богохульное выражение бессильной злобы»; Ti riduco come Santa Lucia «Я из тебя сделаю Санту Лючию — выколю глаза»; fare San Pietro «врать»; pieno come un San Lazzaro «наложить полные штаны» и др.).

Имена собственные — как и другие существительные — участвуют в создании национально-языковой картины мира. Дело в том, что антропонимические системы эволюционируют и их эволюция отражает изменения в общей картине мира. Особенно бурно они реагируют на кардинальные изменения в жизни общества, явившиеся результатом определенных событий. Такими событиями явились grosso modo принятие христианства, переход к буржуазным отношениям (с этим процессом, как было показано, связано становление фамилий), общественные потрясения:

петровские реформы, отмена крепостного права, Октябрьская революция в России, Рисорджименто в Италии, установление фашистских диктатур в Италии и Испании; наконец, демократизация общественной жизни и процессы глобализации. В результате изменяется не только состав именника, но и правила функционирования антропонимов и этикетные формулы.

В результате взаимодействия имен собственных с лексической системой конкретного языка антропонимы приобретают самобытную идеосемантику. Одни и те же прецедентные онимы (имена библейских персонажей, христианских святых, литературных героев, исторических личностей) образуют в разных языках совершенно несхожие центры ассоциативных созвездий, что объясняется не только собственно языковыми процессами, но и различиями в традициях и культуре народов;

возникают лексические единицы, восполняющие в языке определенные семантические лакуны. Часто на основе имен — имеются в виду также и обычные имена — способны формироваться яркие национально обусловленные когнитивные концепты, отражающие особенности этнической картины мира. В целом проблемы функционирования имен в языке — их отношение к фразеологии и взаимоотношения с нарицательной лексикой — требуют более пристального рассмотрения, в том числе в рамках сопоставительного изучения.

§ 14. АНТРОПОНИМИЧЕСКИЙ КОД В ХУДОЖЕСТВЕННОМ

ДИСКУРСЕ

В художественном дискурсе антропонимы выполняют функции именования персонажей, и условия их использования в различных контекстах, как правило, совпадают с функционированием в реальных жизненных ситуациях; кроме того, в художественном дискурсе антропонимы служат также для создания художественных образов, воплощения авторских замыслов, то есть приобретают свойства, которыми не обладают в обыденном дискурсе. Так, испанские имена Rosa, Azucena имеют прозрачную этимологию. Нарицательные существительные rosa «роза», azucena «лилия» являются в испанском языковом сознании символами, соответственно, любви и смерти, в то время как имена собственные Rosa, Azucena при обычном общении лишены какой-либо символики, но в художественном тексте их внутренняя форма может быть обыграна, в том числе по контрасту с ожидаемыми ассоциациями.

Например, одна из центральных фигур романа нобелевского лауреата К.Х. Селы «Улей» doa Rosa «донья Роса», владелица кафе, женщина с отталкивающей внешностью, которая держит в кулаке весь квартал; ее образ построен на противопоставлении ассоциаций с нежным, прекрасным, благоухающим цветком-символом любви — розой. Кстати, в русской транслитерации этого имени утрачивается связь с цветком (в силу стремления переводчика передать национальную идентичность), в результате перевод теряет и образный потенциал имени.

В художественном тексте могут использоваться как реальные, так и вымышленные онимы.

В дальнейшем изложении речь пойдет об именах главных героев одного из величайших произведений мировой литературы — бессмертном творении М. Сервантеса «Дон Кихоте». О них мы уже говорили в предыдущих разделах. Здесь же попытаемся выявить антропонимический код, заложенный в именование сервантесовских героев, а также объяснить семантические различия соответствующих деантропонимов в испанском и русском языках. Рассмотрим кратко историю переводов романа в России.

Впервые на русском языке роман вышел в 1769 году; перевод был сделан с одной из французских версий. В последующие годы роман Сервантеса становится в России одним из самых востребованных литературных произведений: достаточно сказать, что с момента первого появления на свет в русском переводе роман переиздается в течение 100 лет около 50 раз; публикуются новые переводы (с французского), в том числе, выполненные такими признанными литераторами и филологами как В. Жуковский (1804—1806) и Н. Греч (1846). Первым прямым переводом с испанского языка был перевод К. Мосальского (1938), вторым — перевод В. Карелина (1866) (подробнее о переводах романа на русский язык см.: [254]).

Образ дона Кихота становится одним из ярких концептов русской культуры, а его имя — нарицательным. Уже в XVIII появляется глагол донкишотствовать (сражаться с ветряными мельницами, делать что-то смешное с точки зрения окружающих): «Державин, выражаясь его же слогом, «донкишотствовал собой» десять месяцев и оказался не только побежден, но и смешон, потому что его волшебный отлет из Петрозаводска при переводе на язык прозаический был не что иное, как бегство» [524]. Это же значение утвердилось во многих языках. Ср. пример из японского романа: И все-таки он решил действовать, как надумал. Возвращаться с полдороги нельзя. Даже если он окажется Дон-Кихотом, раскаяния не будет [391].

Кроме того, в России образ дона Кихота — благодаря переводам — имел значительный общественный резонанс и широко обсуждался в литературной критике. В. Белинский назвал роман вершиной реалистического искусства, а его героя — образцом человека с любящей душой, благородным сердцем, сильной волей, но лишенного здравого смысла. Огромную роль в формировании концепта «дон Кихот» сыграла речь И. Тургенева «Гамлет и Дон Кихот», произнесенная писателем в 1860.

Тургенев отрицает идею дон Кихота-борца с ветряными мельницами, подчеркивает его стремление бескорыстно и самоотверженно служить справедливости, правде и всеобщему благу. В указанной речи Тургенев говорит и о значении слова «Дон Кихот», которое было актуальным в то время: «человек нелепого поведения, шут». Приведем слова Тургенева:

«Под словом “Дон Кихот” мы часто подразумеваем просто шута, слово “донкихотство” у нас равносильно со словом: нелепость, — между тем как в донкихотстве нам следовало бы признать высокое начало самопожертвования, только схваченное с космической стороны» [505].

Именно тургеневская трактовка дон Кихота как «бескорыстного, благородного человека» закрепилась в русском языке за этим онимом в качестве имени нарицательного; именно поэтому фраза «Ведет себя как дон Кихот» означает «ведет себя бескорыстно, благородно».

Выше мы уже говорили, что в литературном произведении оним выполняет задачи создания художественного образа и воплощения авторских замыслов. В основу именования главных героев сервантовского романа заложен, на наш взгляд, дихотомический код, в основе которого противопоставление идеального и материального, высокого и низкого, великого и смешного. Возвышенная, идеальная часть представлена онимом don Quijote de la Mancha, а преземленная — Sancho Panza.

Более того, противопоставление низкого / высокого наблюдается и внутри имен героев. Имя Кихот (Quijote) — вымышленное, не существующее в святцах, сопровождается титульным словом don (возвышенный компонент), которое сочетается только с личными именами (кстати, сам Сервантес не имел права называться don Miguel), но образовано от заурядной фамилии Quijano. Заурядность фамилии обыгрывается в первой главе, когда Сервантес перечисляет фамилии Quijada, Quesada, Quejana, чтобы показать ассоциативный ряд (челюсть животного, сырная масса, сетование). Настоящую же фамилию Quijanо узнаем лишь в самом конце романа. Имя Quijote герой придумывает себе сам, оно образовано от указанной фамилии при помощи суффикса -ote. Этот суффикс можно трактовать двояко: как «рыцарский» суффикс -ote (ср.:

Lancerote, Camelote) и как суффикс с диминутивным значением (islote, camarote), который имеет «некоторый юмористический оттенок» [90, p. 622], то есть противопоставление высокого и заниженного наблюдается в пределах одного словообразовательного элемента.

Отметим также, что в результате описанного имятворчества получается оним, омонимичный названию части рыцарской амуниции, прикрывающей бедра: слово quixote (в орфографии того времени, из каталанского cuixot) было известно в Испании за два столетия до создания романа, и Сервантес не мог не знать его. Это совпадение не случайно, в нем вторично реализуется противопоставление заурядной внутренней формы имени с обозначением рыцарского доспеха. Таким образом, в имени главного героя романа сконцентрирована богатейшая идеосемантика, основанная на ряде противопоставлений высокого и заниженного. В свете сказанного распространенная в испанистике практически единственная точка зрения о том, что в качестве именования своего героя Сервантес выбрал слово каталанского происхождения (чтобы убедиться в этом, достаточно войти в Интернет и запросить информацию об этимологии Кихота), хотя в этом и можно найти определенную «рыцарскую»

мотивацию, представляется в любом случае не полной, не учитывающей всю гамму смыслов, которые автор вкладывал в именование своего героя.

Имя Quijote cопровождается в качестве дополнительного идентификатора (также по образцу рыцарских именований) указанием на место происхождения рыцаря: don Quijote de la Mancha. Cр.: Lancerote del Lago, Amadis de Gaula. При этом слово топоним la Mancha восходит к апеллятиву mancha «пятно», что в известном смысле «принижает»

название места.

Образ дона Кихота противопоставлен образу Санчо Пансы, как его противоположной стороне. Это отражено на уровне ономастики: фамилия героя — Panza «брюхо». Фамилия, в свою очередь, противопоставлена имени Sancho (от лат. sanctus «святой»), полный антропоним, таким образом, представляет собой оксюморон, понятный современникам Сервантеса. Но этот оксюморон «сглаживается» тем обстоятельством, что уже в эпоху Сервантеса Sancho, некогда одно из самых распространенных имен (фамилия Snchez, образованная от этого имени, седьмая по частотности в Испании), становится «деревенским» [90, p. 661—662]. В настоящее время внутренняя форма имени Sancho «скрыта» от наивного пользователя испанского языка.

В современном испанском языке Sancho Panza — обозначение практичного человека без идеалов или толстяка; в русском — верного друга или слуги, а также постоянного спутника (см. выше в предыдущем разделе).

Обозначением же «неразлучного друга» стал в испанском языке другой «персонаж» романа — ослик Санчо Пансы: All va Sancho con su rocn — говорится о неразлучных друзьях. Кстати, именование лошади дона Кихота в русском языке получило значение «допотопное транспортное средство»: А это мой Росинант, — хозяин показал на старенький «Москвич» (Завтра, 2008, № 24).

Дихотомический код характеризует именование и Прекрасной Дамы (ее, как известно, зовут Aldonza Lorenzo). Сервантес «сталкивает» два онима: «ужасное деревенское имя Алдонса (Aldonza) и гармоничное, духовное Дульсинея (Dulcinea)» [90, p. 42]. Имя Алдонса во времена Сервантеса имело дурную славу, о чем свидетельствует пословица A falta de moza, buena es Aldonza «Если нет девушки, сойдет и Алдонса», то есть девка. В свою очередь, имя Aldonza в народном сознании ассоциировалось с прилагательным dulce, «приятный, мягкий», то есть по народной этимологии сближалось с именем Dulcinea [90, p. 42].

Итак, двойной код, заложенный Сервантесом в принцип именования героев, имеет сложную конфигурацию и реализуется как на уровне двух или нескольких компонентов, так и внутри одного и того же компонента, который одновременно может репрезентировать как возвышенную, так и низкую сторону онима (-ote, de la Mancha, Sancho, Aldonza). Отмечаемое нами переплетение высокого и низкого, содержащееся в именовании героев, отражает еще одну идею, заложенную автором в повествование. Эта идея формулируется современными авторами как кихотизация (quijotizacin) Санчо Пансы и санчификация (sanchificacin) Дона Кихота [18, p. 142—148], то есть взаимное влияние, возникающее в результате длительного общения, которое представляет собой «не столько обмен смыслами, сколько установление общего смыслового поля, важнейшими компонентами которого являются относительно устойчивые ментальные образования» [341, c. 14].

Как видим, противопоставление идеального и материального, низкого и высокого, трагического и смешного, заложенное Сервантесом в основу антропонимикона романа, на языковом уровне в переводе недостижимо.

Более того, с течением времени коннотации, заложенные автором в имена своих героев, могут утрачиваться и в языковом сознании этноса, на языке которого создано произведение.

Это лишь отчасти объясняет парадокс, заключающийся в различии трактовок соответствующих образов в испанской и русской культурах.

Расхождения в семантике указанных деантропонимов (имеются в виду нарицательные существительные дон Кихот, quijote) — скорее результат национального прочтения романа, поскольку образы романа настолько универсальны и многогранны, что позволяют актуализировать — в соответствии с традицией или общественной потребностью — различные их черты.

ГЛАВА 2. ДИСКУРСИВНЫЕ СВОЙСТВА

ИСПАНСКИХ АНТРОПОНИМОВ

§ 1. АНТРОПОНИМЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ

Характерные особенности литературной антропонимии Антропонимия художественного текста играет важнейшую роль в понимании историко-философского и социально-культурного содержания как отдельного произведения, так и всего творческого наследия автора.

Выявление особенностей авторского имянаречения, системный анализ антропонимикона художественного произведения способствуют пониманию скрытых смыслов произведения.

Художественный текст — это особый объект исследования, в котором раскрывается заложенный в антропонимах потенциал, актуализируются интуитивно воспринимаемые носителями языка ассоциативные связи, периферийные значения. Литературные антропонимы способствуют построению композиционной структуры произведения, реализации всех категорий и свойств художественного текста.

Имя собственное в художественной литературе не случайно привлекает внимание многочисленных исследователей. Имена обладают исключительной способностью кодировать значительный объем информации и являются одним из средств воплощения художественной идеи произведения и авторских интенций. С одной стороны, они могут нести в себе информацию о национальной, социальной и возрастной принадлежности персонажа, указание на хронотоп произведения. С другой стороны, предпочтение того или иного имени собственного помогает глубже проникнуть в сущность языковой личности писателя, выделить особенности его индивидуального стиля. Таким образом, литературные антропонимы многое могут рассказать как о персонажах, так и об авторе произведения.

В художественном тексте имя героя приобретает особое значение, оно становится тем «фокусом мысли», «знаком», который в свернутом виде содержит смысловое ядро образа и его авторскую оценку [475, с. 79].

Степень насыщенности художественного текста антропонимами может быть различной: от нуля до нескольких тысяч единиц. Все они, вместе взятые, составляют так называемое антропонимическое пространство или антропонимикон текста. Сам антропонимикон, его состав, отбор и взаимодействие с контекстом определяется законами жанра и художественного метода писателя, родом и видом литературного произведения и законами его построения, соответствием сюжетнотематическому содержанию текста, эстетической нагрузкой имени в ближайшем и широком контексте и многими индивидуальнонеповторимыми творческими особенностями стиля писателя в целом [521, с. 38].

Важность антропонимикона произведения определяется прежде всего абсолютной антропоцентричностью, «человеконаправленностью»

[369, с. 75] художественного текста как одним из его основных категориальных признаков. Поскольку в центре любого художественного произведения независимо от конкретной темы, проблемы, сюжета всегда стоит человек.

Русская литературная ономастика на протяжении всей своей истории имела устойчивую тенденцию к тесному контакту скорее со стилистикой и поэтикой, нежели с лингвистикой текста. Тем не менее, многие ученые признают, что использование достижений и методов смежных дисциплин в области анализа художественного текста может значительно обогатить и способствовать дальнейшему развитию литературной ономастики. Поэтому в настоящем исследовании предпинята попытка воплотить системный подход к изучению имени собственного в художественном тексте, который выходит за рамки чисто ономастического подхода и предполагает использование опыта и достижений лингвистики текста: изучение имени собственного как одного из элементов, выполняющих текстообразующую функцию, и связь его с основными параметрами текстуальности (когезия, цельность, информативность и др.). Однако методов только лингвистики текста безусловно не хватает для всестороннего раскрытия этой темы.

Известно, что при исключительно литературоведческом, также как и при чисто лингвистическом анализе неизбежна односторонность в освещении литературной ономастики. По мысли Ю.М. Лотмана, изучение лингвистическими приемами текста, высказывания любой протяженности, включая и понятие «все сказанное на этом языке», не может дать исчерпывающего представления о мысли, вложенной автором в литературное или научно-публицистическое сочинение, т.е. о подлинной семантике текста. Кроме лингвистической структуры, необходимо учитывать и структуру передаваемого содержания [384, с. 50]. Многие исследователи отмечают необходимость собственно филологического анализа текста, который бы объединял «хотя и разные, но тесно связанные литературоведческий и лингвистический подходы» [465, с. 5].

Проникновение в творческую лабораторию писателей и изучение черновых редакций многих произведений показывает, что для любого из авторов выбор имени героя — немаловажный момент в работе над художественным произведением. Писатели подбирают имена с особой тщательностью, стараясь не нарушать исторической достоверности произведения и одновременно реализовать свой художественный замысел.

Русская литературная ономастика накопила богатейший опыт изучения причин и способов наречения определенным именем персонажей антропонимическая лаборатория писателя, пути и способы создания им имен персонажей, — очень интересная и поучительная страница ономастических знаний От заметок Н.В. Гоголя до записных книжек И. Ильфа можно проследить, как ловили, собирали писатели чем-то примечательные имена и фамилии, как трудились над созданием антропонимов, наиболее точно отвечающих их замыслам» [343, с. 22].

Исследователям известно множество примеров кропотливой работы писателей по поиску антропонимов, поскольку «чем крупнее мастер, тем тщательнее он подбирает имена своим героям» [413, с. 233].

На материале романских языков литературная ономастика в данный момент только зарождается. При этом творчество одного из самых известных писателей современной Испании, лауреата Нобелевской премии в области литературы за 1989 год, Камило Хосе Селы представляет собой интереснейший объект исследования. Характерной особенностью всех его произведений является виртуозный стиль, привлечение широких слоев лексики, разнообразие морфологических ресурсов, оригинальный синтаксис, некоторые исследователи говорят даже о создании им неповторимого «языкового мира» [435, с. 4].

Многие литературные критики не раз указывали на то, что «Улей» — лучший роман писателя [221, p. 35], кульминация всего творчества Селы [190, p. 76]. Сам писатель в одном из предисловий отмечал, что создание «Улья» далось ему очень нелегко [49, t.III, p. 958], что он много переписывал, добавляя в одном месте, убирая в другом, постоянно страдая и мучаясь [49, t.III, p. 39], а его сын — Камило Хосе Села Конде — в своих воспоминаниях о знаменитом отце рассказывал, что «Улей» был полностью переписан Селой более пяти раз [51, p. 50].

Умение Селы чувствовать каждое слово, каждую фразу, а также его особенное, фирменное чувство юмора неоднократно отмечали разные исследователи (см. напр. [130, p. 73; 182, p. 160; 220, p. 53; 17, p. 49; 222, p. 295—296; 171, p. 22] и др.). Антропонимия Селы представляет огромный интерес еще и потому, что широко известен талант писателя характеризовать своих героев двумя-тремя точными и запоминающимися штрихами, среди которых не последнее место занимает антропоним персонажа [11, p. 42].

Камило Хосе Села известен своим творческим отношением к личным именам. В одной из автобиографических книг «Ярмарочный столб» (1959) Села иронизирует даже над собственным именем: «Я думаю, что если бы меня звали Эвелио Села, я бы не смог найти издателя для моих книг. Эвелио Села — это имя дирижера духового оркестра. Если бы меня звали Майоло Села или Илюминадо Села или Сисинио Села трудновато бы мне пришлось с моей работенкой. Майоло Села могут звать гомосексуалиста, Илюминадо Села — глупца, а Сисинио Села — подмастерье водопроводчика» [48, p. 66].

Антропонимы в произведениях К.Х. Селы несут в себе значительную долю характеристики персонажа, авторской оценки, необыкновенно точны, образны и ироничны: «Чистильщик обуви в Артистическом кафе маленький, нищий, с тоненьким голоском, даже имя носит дешевое и короткое, на один выдох; имя, не доставляющее хлопот, и к тому же позволяющее сэкономить усилия. Чистильщика обуви в Артистическом кафе зовут Хиль, и он таскает свою тушку даже с некоторой элегантностью. Чистильщик обуви в Артистическом кафе носит фамилию Руис — тоже не особенно дорогую»

[49, t.II, p. 169].

Неумолкающие споры литературных критиков по поводу подсчета точного количества персонажей, присутствующих в «Улье» (см. напр.

[97, p. 62; 171, p. 20—24] и др.), а также многочисленные попытки доказать бросающуюся в глаза необъективность писателя в объективистском романе [97, p. 71; 171, p. 14; 44, p. 11; 190, p. 85; 201, p. 63], на наш взгляд, подтверждают тот факт, что роман не теряет актуальности и полемичности даже спустя несколько десятилетий после выхода в свет. Писатель пропускал через собственные ощущения окружавшую его реальность послевоенного Мадрида. По выражению испанских исследователей, «родина проникает сквозь поры и пропитывает его насквозь» [118, p. 25], превращая «Улей» в живой словарь испанской разговорной речи середины века [171, p. 42].

Обоснование системного подхода в изучении литературной Художественное произведение представляет собой целостную структуру, систему взаимосвязанных и взаимозависимых элементов, которые находятся не только в количественном, но и в качественном взаимодействии. Ю.М. Лотман отмечал в художественном тексте «постоянную пульсирующую связь частей и целого, слова и смысловой структуры произведения» [384, с. 50]. Одним из категориальных признаков текста учеными называется его системность, как тесная взаимосвязь и взаимодействие «локальных и глобальных, микро- и макросредств и их подчиненность выполнению единой задачи» [369, с. 77].

Таким образом, в художественном тексте нет ничего лишнего и случайного, ни один из компонентов художественной структуры не существует сам по себе и сам для себя, а включен в единую систему, где каждый элемент органически связан с другим, влияет на него и сам испытывает влияние [330, с. 108].

Системный подход к изучению художественной речи зародился в отечественной науке в 1920—1930 гг. и в настоящее время выходит на первый план. В рамках такого целостного подхода работали многие лингвисты и литературоведы (Ю.Н. Тынянов, Б.А. Ларин, Л.В. Щерба, В.В. Виноградов, А.М. Пешковский и др.). При этом основным аспектом изучения художественного текста становится функциональносемантический анализ единиц разной структуры и уровня (слово, словосочетание, сложное синтаксическое целое и т.д.), а целью описания — поиск индивидуальной семантико-стилистической системы, отраженной в словоупотреблении писателя [521, с. 36].

В целостной структуре художественного текста именно уровень лексики является «тем основным горизонтом, на котором строится здание его семантики» [385, с. 208]. Об исключительной важности выделения лексического уровня текста говорила и И.Я. Чернухина [527, с. 6]. И в этом лексическом уровне особняком стоят именно антропонимы, роль которых в интерпретации текста столь велика, что они могут трактоваться как его смысловые доминанты (за счет их способности кодировать большой объем художественной информации) и как ключевые слова (за счет многократного повтора в тексте художественного произведения). В художественном тексте повторяется то, что представляет для автора особую значимость в раскрытии его мироощущения, начиная от подхода к явлениям окружающей действительности и кончая языковыми средствами их воплощения [369, с. 85]. Собственные имена в этом отношении представляют собой удобный и перспективный объект изучения, являясь ключевыми словами системы практически любого художественного произведения.

Связность, цельность, спаянность, как внешняя, так и внутренняя, являются обязательными признаками текста как средства коммуникации.

Формальную связность текста называют когезией (В. Дресслер), внешней спаянностью (К. Кожевникова), отличая ее от когерентности (В. Дресслер), внутренней спаянности (К. Кожевникова), интегративности (И.Р. Гальперин), т.е. связности содержательной [Там же. С. 71]. Без внешней и внутренней спаянности элементов коммуникация не могла бы осуществляться, а текст не мог бы быть объектом изучения лингвистики [528, с. 8].

Многие ученые отмечали, что антропонимы в художественном произведении выполняют функции «текстовой скрепы» [Там же. С. 108], а также, «представляя лишь деталь сложного художественного мира романа, тем не менее служат прочными нитями когезии текста» [397, с. 106].

Ономастичность как важный параметр текстуальности рассматривает и В.И. Супрун. Напоминая, что в латыни слово textus означает «ткань, сплетение, соединение» ученый считает имена собственные «важными узелками этой ткани, через которые проходят нити повествования»

[492, с. 31]. В рамках текстообразующей функции онимы участвуют в реализации текстовых категорий когезии и когерентности (содержательной и формальной связности), синтактико-семантического сцепления и цементирования, содержательных текстовых универсалий антропоцентричности и локально-темпорального континуума, способствуют актуализации статусных свойств художественного текста — авторской модальности, проспективности, прагматической направленности, информативности за счет многократного повторения и стабильности [298, с. 17].

В художественном тексте различают эксплицитно и имплицитно выраженную информацию, понимая под имплицитными смыслы, не имеющие выражения на лексическом уровне художественного текста, а возникающие «на композиционно-синтаксическом уровне в результате определенного соположения компонентов художественного текста, смыслы которых вступают во взаимодействие и вследствие этого порождают новые смыслы» [527, с. 16]. Прибегая к парадоксу, И.Я. Чернухина отмечает, что «невыраженное содержание имеет свои собственные средства выражения»

[Там же. С. 15]. Другими терминами пользуется, например, И.Р. Гальперин, различающий три вида текстовой информации, отличной по своему прагматическому назначению: а) содержательно-фактуальную (СФИ), б) содержательно-концептуальную (СКИ), в) содержательно-подтекстовую (СПИ) [301, с. 27]. При этом содержательно-фактуальный информационный пласт лежит на поверхности и все оформляющие его средства доступны открытому наблюдению и восприятию. Если ограничиться только восприятием этого пласта информации, интерпретация произведения значительно искажается и обедняется. Как отмечает В.А. Кухаренко, «свертывание СФИ приведет к формулировке темы произведения, свертывание СКИ — его идеи» [369, с. 76]. Третий информативный пласт — имплицитный, содержательно-подтекстовый сообщает произведению глубину и значимость, периодически выходит на поверхность и «включает в СФИ свои сигналы» [Там же]. Такими сигналами содержательноподтекстовой, скрытой информации часто служат имена собственные, и, в частности, антропонимы в составе художественного произведения. Их внутренняя форма, фонетическое оформление, ассоциативный фон и многие другие факторы учитываются писателем, с целью передать внимательному читателю определенные авторские идеи.

В структуре художественного текста имена собственные вступают с другими единицами в парадигматические и синтагматические отношения (термины Ф. де Соссюра). Парадигматика рассматривается как область закономерного варьирования единиц, которые могут встречаться в одной и той же позиции, в то время как синтагматика предполагает закономерное сцепление единиц в линейной последовательности в речи [404, с. 109].

Ономастическая синтагматика и парадигматика в большинстве случаев являются текстовой осью, основой системно-структурной организации текста [492, с. 32].

Системный подход к изучению литературных антропонимов в плане парадигматики предполагает:

характеристикой каждого элемента по типам художественной - типологическое описание состава имен собственных по тематическим группам и разрядам;

- учет всех вариантов и способов ономастической номинации по отношению к одному денотату (референту) художественного - исследование взаимосвязи имени собственного с заглавием художественного текста и его ключевыми словами (роль имени собственного в проспекции художественного текста);

- классификация имен собственных по их роли в развитии сюжета, семантической композиции всех уровней, организации эксплицитного и имплицитного содержания.

В плане синтагматики такое описание дополняется анализом употребления имен собственных в линейном ряду — в рамках предложения, сложного синтаксического целого, абзаца и других частей текста как дискурса. При этом изучаются:

- все типы употребления имени собственного (единичные или перифрастические, обобщенно-символические и др.), их связь с апеллятивами, с другими именами собственными;

- реализация разнообразных стилистических функций;

- способы введения в контекст [521, с. 37].

Итак, художественное произведение представляет собой целостную структуру, систему взаимосвязанных и взаимозависимых элементов, которые находятся не только в количественном, но и в качественном взаимодействии. Поэтому в изучении литературных антропонимов очень важно использовать системный подход (анализ парадигматических и синтагматических характеристик), который позволяет определить роль антропонимов как важного текстообразующего средства, как ключевых, тематических слов художественного произведения.

Семантическая и функциональная специфика литературных Вопрос о семантическом наполнении имен собственных имеет не только теоретический интерес. Он становится чрезвычайно актуальным при межкультурном и межъязыковом общении [321, с. 13]. Ю.А. Рылов в своей монографии «Аспекты языковой картины мира: итальянский и русский языки» отмечал, что «личное имя связано с обозначением пола, содержит сему национальность, может содержать семы самых различных эмоций»

[452, с. 137].

Семантика имени собственного варьируется в очень широких пределах за счет ярко выраженной способности приращивать речеконтекстные, ассоциативные, фоновые значения. Нужно учитывать, что объем семантического содержания имени собственного на уровне языка и речи / текста принципиально различен. В художественном произведении, в области словесно-изобразительного искусства имя собственное, безусловно, является семантически полноценной единицей. Оно экспрессивно и образно в силу того, что становится компонентом художественного изображения, то есть единицей, инструментом художественного творчества, с помощью которого происходит освоение изображаемого [356, с. 125].

Именно потому, что всякий художественный текст есть стилистически и функционально замкнутая структура, имя собственное обрастает в нем множеством сложных смысловых связей, ассоциаций и коннотаций. Причем, оценочные коннотации, идущие от системы языка и речевого узуса, преобразуются в художественном тексте под влиянием системных связей имени с контекстом произведения. Такие коннотации О.И. Фонякова называет текстуальными [522, с. 84]. Имя собственное в системе художественного текста выступает в качестве сигнала, возбуждающего обширный комплекс ассоциативных значений. Этот комплекс называют индивидуально-художественным значением имени собственного [369, с. 106]. Формирование индивидуально-художественного значения происходит на основе семантического взаимодействия имени собственного со всеми тремя уровнями семантической композиции в их синтагматических и парадигматических связях и отношениях.

В общем информационном пространстве имя имеет множество ассоциаций, обусловленных его многовековым бытованием сначала в качестве слова и затем уже как собственного имени. Многообразие этих ассоциаций сводится к следующим основным составляющим:

- этимологическое значение;

- созвучие имени с различными другими словами, а также реминисцентный потенциал имени, то есть значения, приобретенные именем в результате его употребления в мифологии (в том числе в различных религиозных системах) и - ассоциации с носившими это имя историческими лицами и литературными персонажами.

Автор произведения в силу своего кругозора, уровня образованности, сферы интересов знаком с теми или иными ассоциативными возможностями имени, исходя из которых и называет свой персонаж. Попадая в новый контекст (литературное произведение, созданное автором) имя вступает в сложные взаимоотношения с образом персонажа и сюжетом произведения, в результате чего обогащается дополнительными смыслами [297, с. 52].

Потенциальные возможности экспрессии, заложенные в собственных именах, как многогранной и оригинальной лексико-грамматической категории, бытующей в общенародном словоупотреблении, активизируются писателями [400, с. 56].

Таким образом, до вхождения в текст художественного произведения антропонимы обладают определенным семантическим потенциалом.

В тексте произведения, в результате взаимодействия с сюжетом и контекстом, литературные антропонимы могут актуализировать отдельные компоненты своего плана содержания, а также вбирать в себя содержание образа персонажа и, таким образом, превращаться в семантически полноценные единицы.

Рассматривая функции имени собственного в системе языка, многие исследователи сходятся во мнении, что основной, доминирующей является номинативная функция (она же дифференциальная, идентификационная или различительная) [344, с. 35; 413, с. 6; 486, с. 34].

В художественном произведении сохраняются облигаторные языковые функции антропонима, поскольку, лишившись их, антропоним не будет восприниматься как имя, но они отходят на второй план, уступают свое доминирующее положение. Функциональная трансформация собственных имен в художественной литературе прежде всего заключается в том, что приоритет номинации (дифференциации) «отступает под натиском стилистики». Таким образом, главной функцией антропонимов в художественном тексте можно назвать стилистическую [344, с. 35—37], основанную на способности антропонима нести информацию о персонаже и формировать у читателя определенное отношение к герою.

Однако литературный антропоним полифункционален. Он также является ключевым словом, смысловым стержнем произведения, что позволяет выделить еще одну важную функцию литературного имени:

текстообразующую, под которой понимается способность ономастических единиц быть связующим и конструктивным элементом содержательносмыслового информационного пространства и структуры текста [298, с. 17].