«ТИПОЛОГИЯ ПРЕДИКАТНОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ: КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ АСПЕКТУАЛЬНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ ...»

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМ. М. В. ЛОМОНОСОВА

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи

Шлуинский Андрей Болеславович

ТИПОЛОГИЯ ПРЕДИКАТНОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ:

КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ АСПЕКТУАЛЬНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ

Специальность 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Татевосов Сергей Георгиевич Москва – Содержание Введение и общая характеристика диссертации

Благодарности

Глава 1. Обзор литературы и принципы типологического исследования количественных аспектуальных значений

1.1. Обзор литературы

1.1.1. Исследование «глагольной множественности» [Dressler 1968]

1.1.2. Исследование «глагольной множественности» [Cusic 1981]

1.1.3. Исчисление [Храковский 1989] и монография [ТИК 1989]

1.1.4. Концепция «глагольной множественности» в [Долинина 1996]

1.1.5. Пути грамматикализации количественных аспектуальных значений в [Bybee et al. 1994]

1.1.6. Классификация многократных значений русского несовершенного вида в [Падучева 1996]

1.1.7. Предикатная множественность в работах последнего десятилетия................ 1.2. Актуальные проблемы, связанные с количественными аспектуальными значениями

1.3. Принципы типологического исследования количественных аспектуальных значений

1.3.1. Методология типологического исследования

1.3.2. Принципы составления анкеты по семантике предикатной множественности

1.3.3. Языковая выборка

Глава 2. Семантическая зона предикатной множественности

2.1. Внутрисобытийная («мультипликативная») предикатная множественность....... 2.2. Рефактивные значения

2.3. Значение итерации

2.4. Собственно хабитуальные значения

2.5. Индивидные хабитуальные значения

2.6. Генерические употребления

2.7. Организация семантической зоны предикатной множественности

2.8. Языковые категории предикатной множественности

Глава 3. Смежные семантические зоны

3.1. Имя деятеля и хабитуалис: семантическая и диахроническая связь

3.1.1. Отглагольная деривация имени деятеля

3.1.2. Номинализации в сусу

3.1.3. Хабитуалис на *-u-y в тюркских языках

3.1.4. Имена деятеля в английском языке

3.1.5. Развитие хабитуальной семантики имени деятеля

3.2. Аспектуальные значения

3.2.1. «Собственно видовые» значения

3.2.2. Экспериенциальное значение и значение неактуального прошедшего........ 3.3. Ирреальные значения

3.3.1. Модальные значения

3.3.2. Предикатная множественность и отрицание

3.4. Залоговые значения

3.4.1. Реципрокальное значение

3.4.2. Депациентивные и дистрибутивные значения

3.4.3. Медиальные значения

Глава 4. Теория события, акциональные классы глаголов и их взаимодействие с аспектуальными значениями

4.1. Теория события и акциональные классы глаголов

4.2. Множественность ситуаций и множественность участников ситуаций.............. 4.3. Делимитатив, аннулированный результат и семельфактив (на материале конструкций со вспомогательным глаголом il- в чувашском языке)

4.4. Результативные и итеративные конструкции (на материале конструкций со вспомогательным глаголом tur- в карачаево-балкарском языке)

4.4.1. Конструкции со вспомогательным глаголом tur- в карачаево-балкарском языке

4.4.2. Акциональные свойства конструкций с деепричастием на -yp со вспомогательным глаголом tur- в Презенсе

4.4.3. Акциональные свойства конструкций с деепричастием на -yp со вспомогательным глаголом tur- в Перфекте

4.4.4. Акциональные свойства конструкций с деепричастием на гласную со вспомогательным глаголом tur- в Презенсе

4.4.5. Акциональные свойства конструкций с деепричастием на гласную со вспомогательным глаголом tur- в Перфекте

4.4.6. Обобщения: акциональные свойства конструкций с деепричастием на гласную со вспомогательным глаголом tur-

4.5. Взаимодействие хабитуального показателя с акциональными классами глаголов (на материале карачаево-балкарского языка)

4.6. Система показателей предикатной множественности (на материале ненецкого языка)

4.6.1 Фреквентатив в ненецком языке

4.6.2. Итератив в ненецком языке

Заключение

Приложение 1. Обзор способов выражения количественных аспектуальных значений в основных анализируемых языках

Приложение 2. Анкета для исследования семантики предикатной множественности. Приложение 3. Расширенная анкета для исследования взаимодействия семантики предикатной множественности с лексической семантикой глагола

Список сокращений

Указатель языков

Библиография

Введение и общая характеристика диссертации Объектом исследования в настоящей работе являются т. н. количественные аспектуальные значения, в первую очередь те из них, которые описывают множественную ситуацию. Так, например, предложение (В.1) описывает ситуацию, которая является множественной в том смысле, что состоит из многих одинаковых квантов:

(В.1) С крыши капает вода.

Предложение (В.2) описывает ситуацию, которая является множественной в том смысле, что регулярно повторяется:

(В.2) Когда дают зарплату, я покупаю дочке леденец.

Наконец, предложение (В.3) описывает некоторое свойство участника, проявляющееся регулярно в виде повторения сходных событий:

(В.3) Мой сосед пьет по-черному.

Противопоставление между т. н. «фазовыми» и количественными аспектуальными значениями (см., в частности, [Плунгян 1997]) можно считать устоявшимся в современной аспектологии. Если «фазовые» аспектуальные значения «вычленяют» из ситуации в целом определенные фазы, то количественные аспектуальные значения характеризуют количество наступлений ситуации либо повторение идентичных друг другу фаз в ее внутренней структуре. Иллюстрацией этих значений могут служить предложения (В.1)-(В.3). В литературе для этого круга значений используются термины «глагольная (предикатная) множественность», «количественные аспектуальные значения», «множественность ситуаций». В современной англоязычной литературе наиболее употребительным является термин “pluractionality”, предложенный, насколько нам известно, впервые в работах П. Ньюмана ([Newman 1980] и, где предикатная множественность является одним из основных предметов рассмотрения, [Newman 1990]). Реже в этом значении используется термин «глагольное число» (ср. “nombre verbal” в [Coseriu 1980: 21]).

Многие языки мира имеют специализированные или совмещенные средства для выражения количественных аспектуальных значений. В первую очередь речь идет о т. н. показателях хабитуалиса (реже в литературе используется термин «хабитив»), ср.

примеры (В.4) из языка амеле и (В.5) из языка баланта:

Он всегда ходил [Roberts 1987: 248].

Каждый год твой отец убивал для него своего козла [Fudeman 1999: 100].

Существуют и другие специализированные средства, использующиеся для выражения значений, относящихся к сфере предикатной множественности. Так, например, в первом предложении примера (В.6) из энецкого языка употреблен показатель Дуратива1 -go-, имеющий при сочетании с непредельными глаголами значение ситуации, осуществляющейся время от времени, а во втором предложении – показатель Фреквентатива -r-, имеющий в данном случае хабитуальное значение:

Время от времени я хочу поехать к сестре, (но) (теплоход) «Близняк» сейчас не ходит.

К настоящему моменту в литературе (в первую очередь, [Dressler 1968], [Cusic 1981], [ТИК 1989], [Lasersohn 1995], [Долинина 1996]) накоплены сведения о частных систематизированы сведения о том, как они связаны друг с другом. Актуальность настоящего исследования определяется тем, что назрела необходимость соотнести эти значения друг с другом, а также с прочими значениями, относящимися как к аспектуальной сфере, так и, шире, вообще к сфере глагольных грамматических В настоящей работе принимается предложенное в [Comrie 1976] соглашение о том, что «ярлыки», используемые для обозначения конкретноязыковых форм, пишутся с заглавной буквы, в отличие названий универсальных категорий, которые пишутся со строчной буквы.

значений; таким образом могут быть обрисованы основные контуры рассматриваемой в работе семантической зоны. Целью исследования, таким образом, является типологически ориентированное описание семантической зоны предикатной множественности.

Поставленная цель определяет следующие конкретные задачи исследования:

уточнить инвентарь частных значений, относящихся к семантической зоне предикатной множественности;

количественной аспектуальности, в едином способе выражения, как-то: в специализированных или неспециализированных показателях либо специальном классе глагольных лексем;

описать совмещение частных значений, относящихся к сфере предикатной множественности, с прочими глагольными значениями;

каталогизировать набор типологически релевантных языковых категорий, используемых для выражения значений, относящихся к семантической зоне предикатой множественности и имеющих сходный круг употреблений в различных языках;

построить типологию частноязыковых систем такого рода категорий и описать их место в глагольных системах в целом;

описать распределение частных количественных аспектуальных значений по лексическим (в первую очередь, акциональным) классам предикатов и/или семантическое взаимодействие предикатных количественных категорий с лексическими классами.

Научная новизна настоящей работы состоит в том, что в ней впервые системно на материале разноструктурных языков описываются способы совмещения в семантике одного и того же показателя частных значений, относящихся к семантической зоне предикатной множественности. Кроме того, впервые систематически описываются смежные с семантической зоной предикатной множественности значения, а также проводится исследование взаимодействия количественных аспектуальных значений с акциональной семантикой глагола.

Теоретическую значимость настоящего исследования составляют следующие полученные в ходе работы результаты. На материале генетически не связанных языков уточнены частные типологически релевантные значения, относящиеся к семантической зоне предикатной множественности. Описаны модели совмещения в языках мира этих частных значений друг с другом и с другими грамматическими и деривационными глагольными значениями. Каталогизированы важнейшие типологически устойчивые типы категорий предикатной множественности.

Практическая значимость настоящего исследования определяется тем, что его результаты могут быть использованы при описании конкретноязыковых систем, в частности, в полевых исследованиях, а также при подготовке учебных курсов по грамматической и словообразовательной семантике.

Основным материалом исследования послужили анкеты, полученные от носителей следующих языков: агульский, адыгейский, баскский, болгарский, датский, иврит, карачаево-балкарский, китайский, корейский, литовский, маори, марийский, ненецкий, сусу, таджикский, удмуртский, французский, чешский; анкеты были заполнены самими носителями либо собраны автором или, по просьбе автора, П. М. Аркадьевым, Н. В. Востриковой, А. Л. Леонтьевой, А. Г. Пазельской, Н. В. Сердобольской.

Используемый в работе материал других языков (татарский, хакасский, чувашский, энецкий), а также более широкий материал уже упоминавшихся языков (карачаевобалкарский, ненецкий, удмуртский) был получен в ходе полевых исследований (Татарская лингвистическая экспедиция филологического факультета МГУ, с. Татарский Елтан, август 2000 г., Чувашская лингвистическая экспедиция лингвистическая экспедиция, совм. с Д. С. Ганенковым, с. Зура, октябрь 2001 г.;

Хакасская лингвистическая экспедиция РГГУ, с. Казановка, июнь-июль 2002 г.;

Карачаево-балкарская лингвистическая экспедиция МГУ, с. Верхняя Балкария, август 2002 г.; Ненецкие лингвистические экспедиции МГУ, п. Нельмин Нос, июль-август 2003 г., июль-август 2005 г.; Энецкая лингвистическая экспедиция при поддержке Института эволюционной антропологии Макса Планка, совм. с О. В. Ханиной, п. Потапово, сентябрь 2005 г.). Более широкий материал языка сусу был собран с носителем этого языка У. Камара в Москве осенью 2004 г. Более широкий материал языка маори был предоставлен Э. Далем. Материал русского, английского, датского, немецкого и французского языков частично был получен из текстов, в частности (для русского языка) из Национального корпуса русского языка2 и (для английского языка) из Британского национального корпуса3. Материал прочих языков был получен из грамматических описаний, а также (в небольшом объеме) из специализированных работ, посвященных рассматриваемой теме или темам, смежным с ней.

http://ruscorpora.ru http://www.natcorp.ox.ac.uk Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены и обсуждены на Однодневном рабочем совещании по типологии ирреальных категорий (Москва, апрель 2003 г.), на международной конференции «Грамматические категории:

иерархии, связи, взаимодействие» (Санкт-Петербург, сентябрь 2003 г.), на Ломоносовских чтениях филологического факультета МГУ (апрель 2004 г.), на международном симпозиуме «Типология аргументной структуры и синтаксических отношений» (Казань, май 2004 г.), на Рабочем совещании по отглагольной деривации (Москва, апрель 2005 г.), на Второй конференции по типологии и грамматике для молодых исследователей (Санкт-Петербург, ноябрь 2005 г.).

Работа обсуждалась на кафедре теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ.

Структура работы. Работа состоит из Введения, четырех глав, Заключения, Приложений и Библиографии. В Главе 1 предлагается обзор литературы по рассматриваемой теме и обсуждается методология проведенного исследования. В Главе 2 производится описание частных типологически релевантных значений, принадлежащих к описываемой семантической зоне, и моделей совмещения этих значений. В Главе 3 описываются смежные с предикатной множественностью семантические зоны. В Главе 4 на материале ряда частных случаев обсуждается взаимодействие значений предикатной множественности с семантикой, относящейся к сфере структуры события, в частности, с акциональной семантикой глагола.

Благодарности Настоящая работа не могла бы состояться, если бы не самая разная помощь очень многих людей. Всем им автор хотел бы выразить свою самую искреннюю и глубокую благодарность.

Прежде всего, я благодарен всем сотрудникам и аспирантам кафедры Теоретической и прикладной лингвистики, где выполнялось исследование, за прекрасные три года аспирантуры. Особенно мне хотелось бы поблагодарить заведующего кафедрой, моего учителя Александра Евгеньевича Кибрика, постоянное личное участие которого было очень большой поддержкой.

Исследование, ориентированное прежде всего на материал, полученный непосредственно от информантов, было бы невозможным, если бы не бескорыстная помощь людей, поделившихся со мной знанием своего родного языка. Это М. Абдуллаева (таджикский), Л. Буазу (французский), Н. Инокайтене (литовский), Кан Чжин Соч (корейский), У. Камара (сусу), А. Мала (чешский), С. Р. Мерданова (агульский), И. Санчо (баскский), А. Стоева (болгарский), И. Хаит (иврит), В. Хамахона (маори), Лю Цюнь (китайский), М. Эскильдсен (датский), информанты-переводчики, работавшие с Карачаево-балкарскими лингвистическими экспедициями МГУ (особенно хотелось бы поблагодарить М. Асанову), с Ненецкими лингвистическими экспедициями МГУ (особая благодарность М. И. Канюковой, В. П. Марюевой, К. П. Талеевой, М. К. и Е. Н. Тайбареям), с Энецкой лингвистической экспедицией при поддержке Института эволюционной антропологии Макса Планка (особая благодарность Н. К. Болиной), с Чувашской лингвистической экспедицией МГУ (особо хотелось бы поблагодарить Н. Иванову, М. Т. Туйгачеву, Л. Г. Яковлеву), с Татарскими лингвистическими экспедициями МГУ, с Хакасской лингвистической экспедицией РГГУ, с неформальной Удмуртской лингвистической экспедицией (особая благодарность М. А. Митрофановой, Г. Михайловой).

Я столь же глубоко благодарен моим друзьям и коллегам, оказавшим мне бескорыстную помощь в сборе материала, – П. М. Аркадьеву, Н. В. Востриковой, А. Л. Леонтьевой, А. Г. Пазельской и Н. В. Сердобольской. Я также хотел бы поблагодарить тех, кто помог мне в обработке материала языков, с которыми я был недостаточно хорошо знаком, – П. М. Аркадьева, А. В. Архипова, Н. В. Вострикову, А. Г. Пазельскую.

Я искренне благодарен Э. Далю, предоставившему мне архивные материалы по языку маори, которыми я регулярно пользуюсь.

Мне хотелось бы поблагодарить моих коллег по проекту, связанному с исследованием структуры события в языке, в рамках которого в значительной мере была выполнена настоящая диссертация, – С. Г. Татевосова, Е. А. Лютикову, М. Ю. Иванова, А. Г. Пазельскую. Тех же лиц, а также Ф. И. Дудчука, Н. А. Зевахину, Д. О. Иванова, П. В. Иосада, О. В. Ханину, М. А. Цюрупу и других я благодарю за давшую мне очень много совместную работу в экспедициях.

Многим я обязан всем, кто читал отдельные части настоящей работы либо связанные с ней публикации при подготовке их к печати и сделал мне критические И. М. Кобозевой, А. И. Коваль, А. Г. Пазельской, В. А. Плунгяну, О. А. Смирницкой.

Я хотел бы поблагодарить всех, кто участвовал в публичном или кулуарном обсуждении моих докладов по теме диссертации, в частности, Ю. Д. Апресяна, В. С. Храковского, С. Е. Яхонтова, П. М. Аркадьева, Д. В. Герасимова, А. Ю. Желтова, Е. А. Лютикову, Н. В. Сердобольскую.

Я также хотел бы сказать спасибо тем, с кем я имел возможность неформально обсуждать связанные с темой диссертации вопросы, в частности, Н. В. Востриковой, В. П. Недялкову, А. Г. Пазельской, Н. В. Сердобольской, Д. В. Сичинаве, О. В. Ханиной.

О. В. Ханина оказала мне неоценимую помощь, обеспечив меня труднодоступной теоретической и особенно описательной литературой, знакомство с которой весьма значительно скорректировало сделанные в диссертации выводы. Благодаря усилиям Т. В. Никитиной я получил доступ к диссертации Д. Кьюзика, одной из основных работ по теме настоящей работы. Многие научные публикации попали ко мне из рук М. А. Даниэля и В. А. Плунгяна. Наконец, О. Гуревич я обязан виртуальным знакомством с Э. Вуд, работающей над темой, близкой к теме настоящей работы, в университете Беркли.

Очень многим я обязан моему учителю, руководителю моей дипломной работы, рецензенту настоящей диссертации при ее обсуждении на кафедре Владимиру Александровичу Плунгяну.

Данную работу невозможно себе представить без постоянного внимания моего научного руководителя Сергея Георгиевича Татевосова, который был одновременно и собственно научным руководителем, и высококомпетентным дружелюбным критиком, и кропотливым читателем, и просто старшим другом.

Я благодарен членам Диссертационного совета за то, что настоящая работа принята к рассмотрению. Считаю также приятным долгом выразить особую благодарность Председателю диссертационного совета Л. В. Златоустовой за личную поддержку при подготовке диссертации к представлению.

Я хочу поблагодарить Е. В. Падучеву и Т. А. Майсака, любезно согласившихся стать моими оппонентами.

В конечном итоге, тем, что я стал тем, кем стал, и, в частности, дошел в своем жизненном пути до защиты диссертации, я обязан моим родителям, особенно моей покойной маме.

Работа не была бы написана, если бы не постоянная поддержка моей жены Н. М. Стойновой, которая была как первым читателем этого текста и всех публикаций, так и утешителем, когда я падал духом и говорил, что ничего у меня не выйдет, и служившей постоянным источником вдохновения моей дочери Маши.

аспектуальных значений Цель данной главы состоит в том, чтобы охарактеризовать состояние дел в исследуемой нами области. Прежде всего, мы предполагаем охарактеризовать имеющуюся литературу по нашей теме, а также изложить методологические установки настоящего исследования.

1.1. Обзор литературы Обзор литературы, посвященной количественным предикатным значениям, несколько затруднен тем, что на первый взгляд аспектологическая литература, в том числе и появившаяся в самое последнее время, необозрима и охарактеризовать ее всю не представляется возможным, но, с другой стороны, специальной типологической или типологически ориентированной литературы, посвященной количественным значениям, до последнего времени было немного.

Общие замечания относительно предикатной множественности, называемой в этой работе «множественное число глагольного понятия», см. в [Jespersen 1924: 210- /1958: 243-244]. Другой относительно ранней работой, в которой формулируются предварительные обобщения о семантике предикатной множественности, является [Jensen 1952: 17-20]. Проблемы количественной аспектуальной семантики обсуждаются отечественных работ [Шахматов 1925: 157-167] и одну авторитетную зарубежную работу [Mazon 1914/1962: 98-100]. Подробный разбор классической литературы по аспектологии и, в частности, развития взглядов на семантику многократности см. в [Виноградов 1947/ 2001: 393-432].

специально нашей теме: это монография [Dressler 1968], коллективная монография [ТИК 1989] под редакцией В. C. Храковского и неопубликованная диссертация [Cusic 1981]. Развернутое обсуждение глагольной множественности представлено в монографии [Lasersohn 1995]. Дистрибутивный тип глагольной множественности, рассмотренный в первую очередь как способ выражения множественности участников ситуации, обсуждается в работах [Durie 1986], [Mithun 1988], а также [Schwarzschild 1996], [Урюпина 2001]. Анализ семантики значений, относящихся к сфере глагольной множественности, дан в небольшой работе [van Eynde 1987]. Семантическая классификация значений глагольной множественности предлагается в [Долинина 1996].

На материале языка азою тлапанек (Azoy Tlapanec) предлагается семантическое описание показателя предикатной множественности в [Wichmann 1992]. Описание, в том числе и семантическое, показателя предикатной множественности в венгерском языке представлено в [Schlachter 1966]. Сопоставление категории предикатной множественности с категорией именного числа предлагается в [Corbett 2000: 243-264].

Несмотря на то, что, таким образом, в целом библиография по глагольной множественности невелика, в самое последнее время ряд исследователей обратился к этой проблематике. Следует отметить, прежде всего, работы по глагольной множественности Ф. ван Геенховен ([van Geenhoven 2001], [van Geenhoven 2002], преимущественно на материале западногренладского эскимосского языка), Э. Вуд и ее соавторов ([Wood 2002], [Wood, Garrett 2002], [Conathan, Wood 2003], преимущественно на материале языка юрок) и А. Ю ([Yu 2003], на материале чеченского языка). В [Matthewson 2000] на материале языка стятимсец (St’t’imcets) исследуются семантические связи между дистрибутивным и итеративным типами предикатной множественности. В [Tsunoda 1999] детально описываются свойства показателя предикатной множественности в языке варрунгу. В [Zimmermann 2003] на материале английского языка обсуждаются, в частности, синтаксические средства для выражения предикатной множественности. В [Kratzer 2005] рассматривается семантика предикатной множественности в качестве частного случай общей семантики множественности. Дистрибутивный тип предикатной множественности на материале языка папаго рассматривается в [Ojeda 1998]. Среди более описательных работ можно упомянуть [Davidson P. 2002] для языка оджибва, [Dakubu 2003] для языка гуренэ, [Lim 2003] для французского и корейского языков.

значениям, существенную роль в накоплении знаний по этой теме сыграли, во-первых, работы, посвященные аспекту в целом и, шире, глагольным системам4. Прежде всего Надо, однако, заметить, что количественные аспектуальные значения длительное время находились в тени «основной» аспектуальной проблематики. Ср., например, классическую работу по аспектологии [Verkuyl 1972], где количественные аспектуальные значения практически обходятся стороной.

надо упомянуть классическую работу [Comrie 1976], значительная часть которой посвящена рассмотрению хабитуального значения. Далее, фундаментальное исследование глагольных систем Э. Даля ([Dahl 1985]) включает в себя, в частности, исследование выражения хабитуального значения. Наконец, в работе [Bybee et al. 1994] предлагаются некоторые обобщения о путях диахронического развития показателей количественных предикатных значений. В рамках изучения русского вида классификация значений, относящихся к семантической зоне предикатной множественности, предлагается в [Падучева 1996].

Во-вторых, так или иначе связаны с проблематикой предикатной квантификации исследования по логическому анализу квантификации естественно-языковых выражений и высказываний с генерическим значением. Это, прежде всего, [Dahl 1975], [Carlson G. 1982], [Carlson L. 1981], [Bach 1986], [Gil 1993], [Carlson G., Pelletier (eds.) 1995], [Cohen 1999] и др. В этом же ряду следует упомянуть и раздел, посвященный квантификации ситуаций, в монографии [Падучева 1985: 221-232].

В-третьих, на материале конкретных языков и языковых групп были созданы описательные работы или разделы описательных работ, посвященные количественным аспектуальным значениям. Можно, в частности, назвать работы [Серебренников 1960], где подробно рассматриваются количественные аспектуальные значения в финноугорских языках, [Newman 1990], где описана глагольная множественность в чадских языках, [Широкова 1965] и [Широкова 1996], где рассматриваются Итеративы чешского языка, [Шарина 1999], где описаны соответствующие значения в эвенском языке, а также разделы грамматических описаний нивхского [Панфилов 1965: 73-76, 79-85], ительменского [Володин 1976: 206-210] и селькупского [Кузнецова А. и др.

1980: 217-233] языков. Очевидно, что проблематике предикатной квантификации уделено много внимания в описательных работах по тем языкам, в которых соответствующие значения получают специализированное морфологическое выражение; представляется, однако, что производимый при таком описании семантический анализ важен для общей лингвистической теории.

Обзор литературы, связанной с семантикой количественных аспектуальных значений, был бы неполон без указания на работы, выполненные на материале русского языка. Здесь следует, во-первых, упомянуть исследования ныне устаревшего русского многократного способа действия [Иванчикова 1957], [Прокопович 1963] и [Янко 2005], во-вторых, разделы, посвященные русским «способам действия» и количественным аспектуальным значениям, входящим в семантику русских видов, в монографиях [Бондарко 1971], [Авилова 1976], [Шелякин 1983], [Петрухина 2000], а в-третьих, специальные исследования способов выражения повторения событий в русском языке:

[Грекова 1979] и [Грекова 1996], [Панова 1980], [Рощина 1982] и [Чеснокова 1983], а также раздел, касаюшийся квантификации ситуаций, в недавней диссертации [Леонтьева 2005]. Содержательно близкие к нашей теме вопросы обсуждаются на материале значения форм множественного числа русских предикатных имен в [Ляшевская 2002] и [Пазельская 2003]. В более широкий контекст отражения в языке понятийной категории количества предикатная множественность погружается в множественности в рамках отечественной лингвистической традиции предлагается в [Апресян 2005].

Далее часть упомянутых работ будет охарактеризована более подробно.

1.1.1. Исследование «глагольной множественности» [Dressler 1968] Работа [Dressler 1968] представляет собой последовательно типологическое исследование, основным результатом которого можно считать выделение на обширном языковом материале множества частных значений, принадлежащих к семантической зоне количественной аспектуальности или смежных с ней. В. Дресслер исходит, вслед за [Agrell 1908] и работами Ю. С. Маслова (прежде всего, [Маслов 1948], [Маслов 1959]), из предпосылки о противопоставлении «вида» и «способа действия» (см. в 4.1 о «двухкомпонентных»5 теориях вида). Количественные аспектуальные значения рассматриваются как частный случай «способа действия» (ср. [Dressler 1968: 47-51]).

В. Дресслером детально разбираются «нюансы» (Nuancen) частных значений глагольной множественности и близких к ним. В. Дресслер выделяет четыре основных группы количественных предикатных значений: итеративные, дистрибутивные, континуативные (kontinuerliche) и интенсивные «нюансы». К итеративным «нюансам»

[Dressler 1968: 62-65] он относит:

повторяемого действия с подчеркиванием пауз между отдельными действиями» [Dressler 1968:63];

Термин принадлежит К. Смит [Smith 1991/1997].

Приводя термины, принадлежащие тому или иному исследователю, мы, как правило, берем их в кавычки. Связано это, главным образом, с тем, что едва ли не большинство терминов, употребляемых в повышенной частотой, но все же достаточно часто»8 [Dressler 1968: 63];

«фреквентатив», означающий часто и регулярно повторяемое событие;

«конатив», служащий для описания повторяющихся попыток совершить некоторое действие;

противонаправленных действий.

Среди дистрибутивных «нюансов» [Dressler 1968: 66-74] В. Дресслер выделяет:

разновременное множество ситуаций, в которых участвуют разные субъекты;

«сукцессив» (sukzessiv), описывающий последовательность ситуаций, в которых участвуют разные субъекты;

«объектный дистрибутив», описывающий множество ситуаций, в которых участвуют разные объекты;

действие9;

одинаковых фаз действия, а совокупное действие из неоднородных частей действия» [Dressler 1968: 71].

одновременно в нескольких местах;

«диверсатив», описывающий направленные в разные места действия разных субъектов;

последовательно в нескольких местах.

Континуативные «нюансы» [Dressler 1968: 74-77] включают в себя:

разных работах, «материально» совпадают между собой, имея при этом отнюдь не тождественное, а иногда и противоположное значение.

“die Seltenheit der Wiederholung, ja die Pausen zwischen den einzelnen Wiederholungen werden dabei betont”.

“eine Handlung die nicht hufig, aber doch fters wiederholt wird”.

В грамматических и синтаксических описаниях, как известно, принято относить это значение к сфере актантных дериваций, а не к сфере видовых значений; однако совмещение реципрокального значения с дистрибутивным хорошо засвидетельствовано, см. об этом в 3.4.1.

“nicht eine Wiederholung mehrerer gleichartiger Handlungsabschnitte… sondern die Gesamthandlung aus ungleichartigen Teilhandlungen”.

«узитатив», при помощи которого выражается повторяющееся событие, являющееся одновременно способностью, склонностью или привычкой участника;

«дуратив», акцентирующий внимание на длительности повторяющегося действия;

«континуатив», описывющий продолжение ранее имевшей место ситуации.

Интенсивные «нюансы» [Dressler 1968: 77-84] характеризуют ситуацию как отклоняющуюся от нормы по своей интенсивности; В. Дресслер рассматривает их как «метафорически понятую множественность»11 [Dressler 1968: 77]. К ним относятся:

«интенсив», описывающий ситуацию, совершающуюся с повышенной интенсивностью;

«эмфатический способ действия» (emphatisch), при помощи которого говорящий акцентирует внимание на описанной ситуации;

действия;

«аугментатива», описывающий действие «полного охвата»;

повышенной скоростью;

«ретардатив», напротив, описывающий действие, совершаемое «медленно», с пониженной скоростью;

«эксаггератив», описывающий действие «чрезмерного» охвата;

«пейоратив», служащий для описания отрицательно оцениваемой ситуации (в частности, имеющей место без достаточных оснований);

обстоятельствам;

«аттенуатив», описывающий ситуацию, совершающуюся с пониженной интенсивностью.

В. Дресслер уделяет, кроме того, внимание различным способам формального выражения значений, относящихся к сфере глагольной множественности, а также детально описывает в терминах выделенных им на типологическом материале значений две частные системы древних индоевропейских языков – латинского (имеются в виду «исторические» употребления инфинитива) и хеттского.

“metaphorisch gebrauchte Pluralitt”.

1.1.2. Исследование «глагольной множественности» [Cusic 1981] Следующим по времени крупным исследованием количественных аспектуальных значений является неопубликованная диссертация [Cusic 1981]. Наиболее интересным (и оказавшим существенное влияние на последующие исследования) результатом Д. Кьюзика представляется предложенное им противопоставление двух семантических типов «событийной» множественности (event plurality) [Cusic 1981: 60-61]. Первым семантическим типом является событийная12 (event-external) множественность, или «множественность событий» (plurality of events). Событийная множественность подразумевает повторение сходных, но притом отдельных друг от друга событий.

Объектом «счета» при данном типе множественности являются ситуации, каждая из которых имеет свою начальную и конечную точку. Второй тип – внутрисобытийная (event-internal) множественность, или «множественность внутри событий» (plurality in events). В этом случае речь идет об одном едином событии, которое по своей внутренней структуре является многократным повторением сходных друг с другом фаз.

Объекты, которые в данном случае образуют множество, находятся внутри границ ситуации. Как замечает Д. Кьюзик, следует «понимать множественность как сложное понятие, включающее в себя: а) множество счетных, отдельных друг от друга единичных объектов; б) множество частей (внутренняя структура единого объекта» [Cusic 1981: 19-20]). Ниже ([Cusic 1981:77]) Д. Кьюзик называет действие, являющееся событием с внутрисобытийной множественностью, «повторятельным» (repetitive) действием, а действие, повторенное много раз в рамках событийной множественности, – повторяющимся (repeated) действием. В качестве третьего типа «событийной»

внутрисобытийного типа, когда описывается повторение отдельных друг от друга повторяющихся фаз.

Более дословный перевод термина Д. Кьюзика, «внесобытийная множественность», кажется нам не вполне удачным с точки зрения русского языка. Представляется, что терминологическое противопоставление событийной vs. внутрисобытийной предикатной множественности является наиболее адекватным способом передать используемую в англоязычных работах оппозицию eventexternal vs. event-internal verbal plurality / pluractionality.

“understand plurality to be a multiple function incorporating the representation of: a) multiple, countable, single units; b) multiple parts (the inner structure of a unity)”.

Далее Д. Кьюзик [Cusic 1981: 64-71] показывает, что, вообще говоря, помимо иерархически относящихся друг к другу понятий фазы события (phase) и события (event), можно говорить и о третьем, еще более высоком члене этой иерархии – «случае» (occasion). Например, предложение (1.1) может описывать как два события, имеющих место в рамках одного и того же «случая» (если между двумя звонками в дверь торговец продолжает находиться возле нее), так и два события, каждое из которых имеет место в рамках отдельного «случая» (если между двумя звонками в дверь торговец участвует в других событиях, не связанных с этими):

(1.1) The salesman rang the doorbell twice.

Торговец два раза позвонил в дверь [Cusic 1981: 66].

Д. Кьюзик следующим образом формулирует основные вопросы, на которые, по его мнению, необходимо дать ответ при исследовании предикатной множественности.

«Что можно понимать под множественностью событий?

Есть ли связь между множественнстью событий и известной категорией числа существительных и именных групп?

Какие средства используются в языках мира для выражения значения множественности событий?»14 [Cusic 1981: 64] значениями, относящимися к сфере предикатной множественности, несомненно, является в работе основным. Д. Кьюзик исходит из того, что интуитивно ясно понятие множественности объектов, которое требуется экстраполировать на ситуации. Надо, однако, отметить, что вполне естественная аналогия глагольной множественности и именной категории числа (проведенная и в [Dressler 1968]) имела достаточно существенные последствия как для самой работы [Cusic 1981], так и для последующих работ (в первую очередь, [Durie 1986] и [Mithun 1988]), где, с одной стороны, глагольная множественность и именное число понимаются как разные случаи единой семантической категории «числа вообще», а с другой стороны, предикатная “In what senses may events be said to be plural? What is the relation between event plurality and the familiar notions of number developed for nouns and noun phrases? What devices do languages use to indicate the plurality of events?” множественности в рамках общего анализа семантики множественности предлагается в [Kratzer 2005].

Д. Кьюзик вводит следующие семантические параметры для сферы предикатной множественности [Cusic 1981: 78-111]:

параметр «отношения к событию» (event ratio parameter) – уже рассмотренное нами противопоставление фазы vs. события vs. «случая»;

характеризующий бльшую или меньшую интенсивность ситуации или бльшую или меньшую вовлеченность в нее участника;

градуальный параметр «связности» (connectedness), характеризующий степень отграниченности друг от друга повторяющихся фаз или событий;

параметр «дистрибуции» (distribution), характеризующий распределение повторяющихся фаз или событий во времени или в пространстве.

Прежде всего, на основании параметра «относительной меры», Д. Кьюзик выделяют следующие частные значения показателей глагольной множественности:

понижение «относительной меры» применительно к внутрисобытийной предикатной множественности (по отношению к размеру, ожидаемым усилиям или результату):

когда «повторение понижает размер или значимость фаз действия»15 [Cusic 1981:

«тентатив», или понижение усилий, описывающий «действие, которое выполняется без энтузиазма или с меньшими усилиями, чем ожидается»16 [Cusic описывающий ситуацию, когда «“повторятельное” действие не приводит к достижению некоторого желаемого результата»17 [Cusic 1981: 83];

«инкассатив», также понижающий степень достижения результата, описывающий множественное действие, «в котором нет попытки сделать нечто конкретное, а есть лишь бесцельная или ненаправленная деятельность»18 [Cusic “the repetition decreases the size or importance of the units of action”.

“the action is performed half-heartedly or with less effort than expected”.

“repetitive action falls short of producing some desired result”.

“in which there is no attempt to do anything particular, merely an aimless or undirected activity”.

повышение «относительной меры» применительно к внутрисобытийной предикатной множественности (по отношению в размеру, ожидаемым усилиям, результату или затраченному времени):

«интенсив», или повышение «размера» или усилий, когда «повторение служит для выражения увеличенных усилий или увеличенного количества действий»19 [Cusic 1981: 84];

ситуацию, когда «увеличивается “количество” деятельности и, возможно, количество “субстанции”, над которой совершается действие»20 [Cusic 1981: 85];

описывающий ситуацию, когда накопление эффекта от действия, состоящего из повторяющихся квантов, приводит к достижению некоторого суммарного «“повторятельная” деятельность выполняется с излишними затратами энергии или ее протяженность больше ожидаемой»21 [Cusic 1981: 86];

«дуратив-континуатив», или увеличение времени, затраченного на действие, состоящее из повторяющих друг друга квантов, значение которого состоит в том, что «повторение переходит в продолженность, а увеличение “количества” действия становится увеличением промежутка времени, которое оно занимает»22 [Cusic 1981: 87];

понижение «относительной меры» применительно к повторяющимся событиям (по отношению, в первую очередь к количеству повторяющихся действий):

или, иными словами, единственное повторение ситуации;

«альтернатив», описывающий осуществление противонаправленных действий, когда «два различных действия, одно из которых является зеркальным отражением другого, совершаются одним и тем же участником»23 [Cusic 1981: 90];

“repetition expresses increased effort in or increased quantity of the actions”.

“the amount of activity increases and possibly also the amount of “substance” implied as being acted on”.

“the repetitive activity is carried out with too much energy or to a greater extent than expected”.

“repetition gives over to continuity and the increased quantity of action becomes an increase in the time it occupies”.

“two distinct actions, one a mirror-image of the other, are performed by the same agent”.

«реверсатив», частный случай «альтернатива», ограниченный сферой глаголов движения и описывающий движение в обратную сторону;

«дисконтинуатив-дисперсив», значение которого состоит в том, что «действие повторяется спорадически небольшое количество раз или ограничено в пространстве»24 [Cusic 1981: 92];

предикатной множественности:

генерическую ситуацию, в которой «количество “случаев”, в которые выполняется действие, так велико, что связь с конкретными “случаями” и событиями теряется и действие становится свойством, характеризующим его исполнителя»25 [Cusic «общее повторяющееся действие» (general repeated action), значение которого состоит в том, что большое (или неопределенное) количество участников вовлечено в ситуацию, ситуация имеет место в большом количестве мест, занимает большой промежуток времени и т. п.; Д. Кьюзик отмечает, что, как правило, соответствующие показатели полисемичны и допускают все эти конкретноязыковых исследования предикатной множественности в языках дигеньо, восточном помо, кламат и языковой группе мору-мади. Кроме того, отдельную главу он посвящает способам выражения предикатной множественности в английском языке.

1.1.3. Исчисление [Храковский 1989] и монография [ТИК 1989] Третьим по времени крупным исследованием количественных предикатных значений является коллективная монография [ТИК 1989]. Теоретические установки и типологические обобщения этого исследования изложены в его вводном разделе [Храковский 1989] (см. также более раннюю публикацию [Храковский 1986]), а остальные части монографии являются описаниями способов выражения предикатной множественности в некотором языке или языковой группе. В работе принято “the action is repeated sporadically a small number of times, or is scattered in space”.

“the number of occasions on which an action has been performed is so great that the reference to individual occasions and events is lost, and the action becomes a property attributed to the agent”.

разделение языков мира на три группы: языки, использующие специализированные использующие как специализированные, так и неспециализированные средства; языки, использующие только неспециализированные и/или лексические средства. Как отмечается в предисловии, «данная классификация не претендует на строгость и служит целям интуитивно приемлемого упорядочивания материала» [ТИК 1989: 3].

семантических типов множества ситуаций» [Храковский 1989: 23-25], основанную на двух семантических признаках. Первый из этих признаков – единый период времени, в который осуществляется множество повторяющихся ситуаций vs. отдельный период времени для каждой из повторяющихся ситуаций. Второй признак – тождественный vs.

не полностью тождественный набор актантов в каждой из повторяющихся ситуаций. На основании этих признаков В. С. Храковский выделяет следующие три семантических типа предикатной множественности:

мультипликативный тип (ситуация повторяется в единый период времени с тождественным набором актантов);

дистрибутивный тип (ситуация повторяется в единый период времени с не полностью тождественным набором актантов);

итеративный тип (ситуация повторяется в отдельные периоды времени с тождественным набором актантов)26.

Первая семантическая оппозиция В. С. Храковского практически тождественна множественностью (или «повторятельным» vs. повторяющимся событиям) в [Cusic 1981]. Тот факт, что данный семантический признак выделен, по-видимому, независимо27 разными исследователями, во многом подтверждает его адекватность применительно к языковому материалу.

Мультипликативный тип предикатной множественности описывает «серию (микро)действий, которые регулярно повторяются через относительно небольшие интервалы времени и остаются тождественными себе в течение всего периода их совершения» [Храковский 1989: 25]. Единичный квант мультипликативного типа множественности выражается при помощи «семельфактива». Помимо собственно Четвертая логическая возможность – повторение ситуации в отдельные периоды времени с не полностью тождественным набором актантов, по мнению В. С. Храковского, в языках мира не реализуется. См., однако, ниже о событийном vs. внутрисобытийном дистрибутивном значениях.

В библиографии [ТИК 1989] ссылка на [Cusic 1981], вероятно, по объективным причинам, отсутствует.

мультипликативного значения (реализующегося в высказываниях типа Он кашляет), В. С. Храковский выделяет ряд разновидностей мультипликативного значения [Храковский 1989: 30-33]:

«альтернатив», выражающий «неоднонаправленное (разнонаправленное) движение» [Храковский 1989: 30], соотносящееся с семантически исходным однонаправленным движением;

противонаправленных действий, когда «каждое последующее действие... выступает как антидействие предыдущего, отменяющее его результат» [Храковский 1989: 31];

«увеличением интервалов между повторяющимися (микро)действиями и/или ослабление звукового/зрительного эффекта, производимого каждым из повторяющихся (микро)действий» [Храковский 1989: 32], то есть с более редкими, чем ожидается, квантами;

«уменьшением интервалов между повторяющимися (микро)действиями и/или усиление звукового/зрительного эффекта, производимого каждым из повторяющихся (микро)действий» [Храковский 1989: 32], то есть с более частыми, чем ожидается, квантами;

ситуацию, занимающую в целом меньший период времени, чем ожидается, в которой «период осуществления серии (микро)действий... меньше предусмотренного условной нормой, т. е. ограниченно длителен, и соответственно ограничено и количество отдельных семельфактивных действий, образующих серию» [Храковский 1989: 33];

«мультипликатив-дуратив», выражающий мультипликатную ситуацию, занимающую в целом больший период времени, чем ожидается, в которой «период осуществления серии (микро)действий... больше предусмотренного условной нормой, т. е. неограниченно длителен, и, соответственно, не ограничено и количество отдельных семельфактивных действий, образующих серию» [Храковский 1989: 33].

последовательность сходных ситуаций, в каждой из которых в качестве одного из участников выступает отличный от предыдущего актант или сирконстант.

Существенно, что «одним и тем же актантом/сирконстантом каждой... ситуации является один из единичных представителей... совокупного актанта/сирконстанта»

[Храковский 1989: 34], то есть все участники, участвующие в повторяющихся ситуациях принадлежат к некоторому замкнутому множеству. В. С. Храковский выделяет следующие эмпирически регулярные разновидности дистрибутивной множественности:

«субъектный дистрибутив», при котором новым участником в каждой из повторяющихся ситуаций является субъект28;

«объектный дистрибутив», при котором новым участником в каждой из повторяющихся ситуаций является объект;

«адресатный дистрибутив», при котором новым участником в каждой из повторяющихся ситуаций является актант-адресат (как правило, «адресатный дистрибутив» совмещается с «объектным»);

«субъектный дисперсив», значением которого является одновременное или последовательное осуществление одинаковых ситуаций в разных местах (частях) некоторого протяженного в пространстве объекта.

Для ситуаций движения отдельно выделяются субъектные и объектные:

«диверсатив», описывающий движение совокупности участников в разные стороны относительно некоторой общей исходной точки;

«цислокатив», описывающий движение совокупности участников с разных стороны в некоторую общую конечную точку;

«амбулатив», описывающий «движение... последовательно через ряд единичных пунктов пространства, которые в сумме составляют некоторый совокупный локативный актант» [Храковский 1989: 40].

Кроме того, В. С. Храковский упоминает два «квазидистрибутивных» значения.

Первое из них состоит в том, что «каждое из повторяющихся действий затрагивает какую-либо одну квазиотдельную часть актанта, а все множество повторяющихся действий в принципе затрагивает все квазиотдельные части этого актанта» [Храковский 1989: 40] (примерами могут служить русские глаголы типа измазаться, изорваться).

Второе из «квазидистрибутивных» значений – действие, осуществляемое в несколько приемов (и тем самым как бы затрагивающее при каждом приеме новую «часть»

участника).

Итеративный тип предикатной множественности описывает «неоднократное, относительно регулярное, осуществление ситуации», причем «каждая повторяющаяся ситуация происходит в отдельный период времени» [Храковский 1989: 41]. Помимо В. С. Храковский отмечает, что, в зависимости от устройства конкретного языка, термины «субъект» и «объект» могут пониматься здесь как синтаксически (т. е. приблизительно соответствовать терминам «подлежащее» и «дополнение»), так и семантически (как первый и второй участники ситуации).

«нормативной» (с точки зрения регулярности повторения одинаковых ситуаций) итеративной множественности, В. С Храковский выделяет следующие ее подтипы:

«дисконтинуатив», т. е. «итератив с большими интервалами между повторяющимися ситуациями» [Храковский 1989: 49];

повторяющимися ситуациями» [Храковский 1989: 49];

«узитатив», значение которого состоит в том, что «ситуации, входящие в итеративное множество..., специально характеризуются как осуществляющиеся в соответствии с какой-либо эмпирически наблюдаемой вероятностной закономерностью» [Храковский 1989: 49].

1.1.4. Концепция «глагольной множественности» в [Долинина 1996] В работе [Долинина 1996] (являющейся переработкой более ранней публикации [Долинина 1989] в составе охарактеризованной нами монографии [ТИК 1989]; следует также упомянуть более раннюю публикацию [Долинина 1990] и более позднюю [Dolinina 1999], рассматривающую специально дистрибутивный тип предикатной множественности) на материале русского языка предлагается теоретическое осмысление предикатной множественности и ее отличий от количественных значений, связанных с именем, и выделение ряда частных значений, относящихся к этой сфере.

И. Б. Долинина выделяет четыре существенных особенности предикатной множественности, отличающих ее от множественности объектов:

множественности» [Долинина 1996: 226]: предикатная множественность может быть связана как с «временным распределением действий», когда действия повторяются во времени, так и с «пространственным», когда «однотипные действия выполняются разными участниками ситуаций» [Долинина 1996: 226];

множественности: «значение повторяемости, неединичности отдельных действий в ряде случаев осмысляется как сфера иных категориальных значений, не связываемых непосредственно с квантификационными оппозициями» [Долинина 1996: 227];

высказывание в целом, а не сам предикат; с другой стороны, языковым средством для выражения этого значения часто бывает не глагольная словоформа;

4. «трактовка конкретного материала в ее [глагольной множественности – А. Ш.] рамках является далеко не самоочевидной» [Долинина 1996: 230]: одна и та же ситуация может быть охарактеризована говорящим и как множественная, и как единичная, в зависимости от того, что находится в фокусе его внимания.

И. Б. Долинина выделяет два основных типа предикатной множественности:

«темпоральную множественность», т. е. множественность ситуаций, имеющих идентичный состав участников, во времени, и «дистрибутивную множественность», т. е. множественность ситуаций, отличающихся друг от друга составом участников.

«Темпоральная множественность» разделяется на два подтипа: «итеративную множественность», в которой «подчеркивается... расчлененность действий во времени»

[Долинина 1996: 226], и «мультипликативную множественность», состоящую в «объединенности действий в некий единый процесс» [Долинина 1996: 226]. Второе противопоставление аналогично противопоставлению итеративного и мультипликативного типов множества ситуаций в [Храковский 1989], однако «дистрибутивная множественность» в работе В. С. Храковского составляет с этими двумя типами единый иерархический уровень.

В сфере «итеративной множественности» И. Б. Долинина выделяет следующие типы значения:

«собственно-многократное», то есть ничем не осложненное значение повторения отдельных событий, в частности:

«ограниченно-кратное», если ситуация повторяется определенное «неограниченно-кратное», если ситуация повторяется неопределенное «узуальное», если «многократность связана с повторением действий при определенных обстоятельствах, свидетельствующих о привычках субъекта» [Долинина 1996: 233]:

(1.2) По утрам они пьют чай [Долинина 1996: 233].

«процессное», если «при повторяемости действий обозначается не множество событий, а единый процесс обобщенного характера» [Долинина 1996: 234]:

(1.3) Весь отпуск она танцевала [Долинина 1996: 234].

участника осуществлять ту или иную ситуацию;

«результативное», аналогичное «кумулятиву» по [Cusic 1981], в котором происходит «сведение множества к единству через понятие результата» [Долинина 1996: 234]:

(1.4) Натанцевались они вволю [Долинина 1996: 234].

объектов.

«Мультипликативную множественность» И. Б. Долинина рассматривает в первую очередь как характеристику определенного класса глагольных лексем, «служащих для номинации некоторой ситуации, представляющей собой, с точки зрения объективных реалий, последовательность отдельных единичных действий, воспринимаемую как единый процесс» [Долинина 1996: 237]. Тем не менее, И. Б. Долинина выделят близкие к мультипликативному типы значения, которые возможны и для немультипликативных по своим свойствам предикатов:

«гомогенный процесс... осмысляется как состоящий из отдельных фрагментов» [Долинина 1996: 238] (например, двигаться туда-сюда, глядеть по сторонам);

неразложимые, гомогенный период» [Долинина 1996: 238-239]29:

(1.5) Все лето она ездила верхом [Долинина 1996: 238].

«отдельные действия направлены на части одного объекта, а вся сумма действий воспринимается как единый процесс, направленный на этот целостный объект» [Долинина 1996: 239]:

(1.6) Он пил чай жадными глотками [Долинина 1996: 239].

Остается, однако, неясным различие между данным типом «квазимультипликативного» значения и «процессным» значением в сфере итеративной множественности.

1.1.5. Пути грамматикализации количественных аспектуальных значений в [Bybee et al. 1994] В книге [Bybee et al. 1994] в числе прочих путей изменения грамматических значений предлагаются некоторые обобщения относительно путей грамматикализации количественных аспектуальных значений.

Основываясь на представлении [Comrie 1976] о том, что все частные значения, в которые входит повторение ситуации, являются частным случаем имперфективного значения, Дж. Байби и ее соавторы выделяют следующие частные разновидности соответствующие [Comrie 1976]:

«прогрессив», который «рассматривает действие как длящееся во время точки отсчета»30 [Bybee et al. 1994: 126] и ограничен в дистрибуции динамическими предикатами;

дистрибуции31;

«хабитуалис», описывающий регулярно повторяющиеся ситуации;

«итератив», значением которого является «событие, повторяющееся в рамках данного “случая”»32 [Bybee et al. 1994: 127];

«фреквентатив», частный случай хабитуалиса, описывающий ситуации, повторяющиеся чаще, чем ожидается;

«континуатив» (continuative), частный случай «прогрессива», содержащий указание на то, что длящееся действие является «продолжением» ранее совершенного действия.

На используемом в их работе типологическом материале Дж. Байби и ее соавторы организации) имперфективных значений [Bybee et al. 1994: 172] (Схема 1):

“views action as ongoing at reference time”.

Этому значению, в отличие от остальных, у Дж. Байби и ее соавторов не соответствует типологически релевантной «категории» в глагольных системах.

“event that is repeated on a particular occasion”.

Схема 1. Пути грамматикализации количественных аспектуальных значений по [Bybee et al. 1994].

Существенным обобщением здесь является то, что «имперфектив», т. е.

глагольная форма, имеющая как «собственно видовые» имперфективные употребления без лексических ограничений, так и хабитуальные употребления, может возникать диахронически как из формы, имеющей только хабитуальное значение, так и из формы со значением прогрессива.

несовершенного вида в [Падучева 1996] рассматриваемой нами семантической зоне, предлагается в работе [Падучева 1996: 24соответствующий раздел основывается на более ранней публикации [Падучева 1990]). Е. В. Падучева рассматривает частные видовые значения несовершенного вида в русском языке (а несовершенный вид в русском языке является основным средстваом для выражения предикатно-множественных значений) и предлгает ряд семантических признаков, релевантных для различения этих значений. Охарактеризуем здесь коротко только те из этих признаков, на которых основываются семантические оппозиции, различающие значения, описываемые в нашей работе.

Центральным из предлагаемых в рассматриваемой работе семантическим признаком, релевантным для предикатной множественности, несомненно, является признак кратности [Падучева 1996: 26], принимающий следующие четыре значения:

«единичность», если описывается без специального указания на количество крат единичная ситуация, имеющая место один раз;

«определенная кратность», если «точной указано количество повторений ситуации» [Падучева 1996: 26];

«неопределенная кратность», если ситуация имеет место многократно, причем число повторений неизвестно;

«нейтрализация противопоставления по кратности» в том случае, если описывается ситуация, имевшая место по меньшей мере один раз, как в (1.7):

(1.7) Вы когда-нибудь пили такое вино? [Падучева 1996: 26] Применительно ко всем множественным ситуациям (то есть всем, у которых признак кратности имеет не значение «единичность», а какое-либо другое) Е. В. Падучева различает классы многократных и дистрибутивных ситуаций (это противопоставление вполне соответствует противопоставлению дистрибутивного vs.

итеративного типа предикатной множественности в [Храковский 1989]): «Если в обычной многократной ситуации повторяются события с одним и тем же участником (в разные моменты времени), то при дистрибутивности в разных повторениях участвуют разные субъекты» [Падучева 1996: 27].

Неопределенно-кратные ситуации Е. В. Падучева подразделяет на узуальные и неопределенно-кратные не узуальные. Последние Е. В. Падучева не подразделяет на какие-либо подтипы; можно их проиллюстрировать примером (1.8):

(1.8) Что ты каждую минуту вскакиваешь? [Падучева 1996: 30] Узуальные ситуации имеют дробную внутреннюю классификацию. Узуальная семантика подразделяется на следующие типы:

высказывании представлены отдельные (т. е. не входящие в состав глагольной словоформы) средства для выражения неопределенной кратности:

(1.9) Каждую субботу она ходит в баню [Падучева 1996: 27-28].

«утверждение о наличии некоторого свойства у повторяющеся ситуации»

[Падучева 1996: 28] (существенно, что «само повторение… уже ничем не регулируется и, вообще, не находится в центре внимания»):

(1.10) Он с трудом доходит до двери [Падучева 1996: 28].

«узуальность с “наглядно-примерным” оттенком»:

(1.11) Он делал гимнаситку, потом час-два работал, а после этого бежал к реке купаться [Падучева 1996: 28].

используемых у нас термиах значению свойства:

(1.12) Он берет взятки [Падучева 1996: 28].

«родовая пропозиция», соответствующая значению, которое мы называем квалитативным:

(1.13) Она одевается со вкусом [Падучева 1996: 28].

«узуальность, осложненная потенциальностью», соответствующая значению, которое в типологических работах называют капацитивным:

(1.14) Хороший был слесарь, любые замки открывал [Падучева 1996: 28].

Другой существенный для нас семантический признак – семантический признак «локализации во времени», имеющий два значения, не симметричные друг другу.

Первое, наиболее стандартное, значение этого признака состоит в том, что описывается «ситуация в ее развитии во времени» [Падучева 1996: 25], то есть, иными словами, что ситуация привязана к некоторому конкретному моменту или периоду времени. Другое, «вырожденное», значение признака «локализации во времени» имеет место, когда описываются «вневременные свойства» (то есть «свойства абстрактных объектов, не локализованных ни в пространстве, ни во времени», как в (1.15), или «постоянные свойства материальных объектов с “долгим” сроком существования», как в (1.16)):

(1.15) Искусство принадлежит народу [Падучева 1996: 25].

(1.16) Эта речка впадает в небольшое озеро [ibid.: 25].

Третий семантический признак, выделяемый Е. В. Падучевой, релевантный для семантики предикатной множественности, – признак «актуальности», или «конкретности временнй локализации», различающий актуальные и неактуальные («континуальные») ситуации. Континуальные ситуации образуют «состояния или занятия, которые представляют собой результат абстракции от множества конкретных действий и состояний» [Падучева 1996: 29]. Существенно, что прямым следствием такой особенности континуальных ситуации, является разный порядок времени, которое занимают актуальная и соответствующая ей континуальная ситуация;

континуальнсая ситуация характеризуется тем, что она является длительной.

Любая континуальная ситуация как таковая имеет некоторое отношение к предикатной множественности: как уже было сказано, неактуальная ситуация обязательно предполагает множество конкретных, актуальных, проявлений. В частности, пример (1.17a), описывающий континуальную ситуацию, предполагает многократное осуществление актуальных ситуаций, описываемых (1.17b):

(1.17) a. Я дописывал «Романтиков», когда однажды вечером ко мне вошел худой юноша [Падучева 1996: 29].

b. Вечером я дописывал «Романтиков» [ibid.: 29].

Кроме того, не только единичные, но и множественные в терминах первого из рассмотренных нами семантических признаков Е. В. Падучевой ситуации могут различаться по признаку «актуальности». В частности, неопределенно-кратные континуальные ситуации были рассмотрены выше как узуальные, тогда как неопределенно-кратные актуальные совпадают с неопределенно-кратными не узуальными33.

1.1.7. Предикатная множественность в работах последнего десятилетия Как мы уже заметили, в последнее время, начиная с раздела, посвященного предикатной множественности, в [Lasersohn 1995], появилось довольно много работ по этой теме. Охарактеризуем здесь лишь часть из них.

П. Лазерзон рассматривает семантику предикатной множественности в ряду прочих множественных значений. В качестве формальной записи семантики показателя предикатной множественности он предлагает следующую формулу [Lasersohn 1995:

242]:

Схема 2. Формальная запись семантики предикатной множественности [Lasersohn 1995: 242].

Для некоторой глагольной лексемы V интерпретация ее комбинации с показателем предикатной множественности PA означает, что событие e повторяется X раз, причем X больше некоторого нормативного числа n, которое определяется лексически данной глагольной лексемой и прагматически данной конкретной ситуацией; при этом для множественности по [Lasersohn 1995] относятся все значения, в которые входит хотя бы однократное повторение всего события в целом.

В работах Ф. ван Геенховен ([van Geenhoven 2001], [van Geenhoven 2002]) на материале западногренладского эскимосского языка с привлечением английского Сходный, однако более общий семантический признак предлагается и в [Бондарко 1971: 6], где вводится «категория временнй локализованности», противопоставляющая значения конкретности vs.

абстрактности; в частности, актуально-длительные употребления несовершенновго вида в русском языке А. В. Бондарко характеризует как конкретные, а хабитуальные – как абстрактные.

материала анализируется семантика показателей предикатной множественности и предлагается ее формализация. Теоретическая установка Ф. ван Геенховен состоит в тройственном противопоставлении «лексического аспекта» (lexical aspect), то есть способа действия (аспектуального класса), «количественного» аспекта (pluractional/singulactionar aspect) и «грамматического» аспекта (т. е. «собственно вида»). Ф. ван Геенховен принадлежит противопоставление «открытой» (overt) vs.

«закрытой» (silent) предикатной множественности. «Закрытая» предикатная множественность имеет место в том случае, когда отсутствует указание на период времени, отделяющий одну из повторяющихся ситуаций (как, например, в предложении (1.18a)). «Открытая» предикатная множественность, напротив, предполагает такое указание (как в предложении (1.18b)):

(1.18) a. Мальчик в течение часа бросал мяч в озеро.

b. Мальчик в течение часа каждые пять минут бросал мяч в озеро.

В [van Geenhoven 2002] сделана попытка определить семантику непредельности в целом (и с точки зрения «собственно вида», и с точки зрения способа действия/ аспектуального класса) через значение предикатной множественности. Если в [Lasersohn 1995] предлагается единое формально-семантическое толкование для показателей предикатной множественности, то в [van Geenhoven 2002] предлагается формально-семантическое описание нескольких разных значений, принадлежащих к семантической зоне предикатной множественности.

В работах Э. Вуд и ее соавторов ([Wood 2002], [Wood, Garrett 2002], [Conathan, Wood 2003] на материале языков юрок и карок исследуется семантика предикатной множественности и способы ее выражения (в частности, редупликация). Э. Вуд исходит внутрисобытийной предикатной множественностью. Э. Вуд распространяет это противопоставление на дистрибутивный тип предикатной множественности. Она внутрисобытийные («мультипликативные») и дистрибутивные прочтения, то множество участников, каждый из которых принимает участие в одном из повторяющихся событий, является закрытым (вне зависимости от типа участника).

(«итеративные») и дистрибутивные прочтения, то множество участников открыто.

Кроме того, исследуется взаимодействие семантики показателей предикатной аспектуальным классам (способам действия).

Последний вопрос стоит в центре исследования [Yu 2003], проведенного на материале чеченского языка. А. Ю, в частности, показывает, что результатом прибавления показателя предикатной множественности к агентивному глаголу, принадлежащему практически к любому аспектуальному классу, является гомогенная деятельность (т. е. исходная акциональная семантика глагола нейтрализуется). Это он объясняет тем, что результатом «плюрализации» ситуаций является однородная неисчисляемая совокупность, а не множество дискретных объектов. В качестве теоретического обобщения А. Ю формулирует следующую Расширенную теорию множественного события (Extended Pluralized Event Theory):

«если глагольная основа обозначает мереологию атомов, то эти атомы представляют собой события;

“плюрализация” глагола есть “плюрализация” событийного аргумента предиката;

посредством оператора множественности;

совокупность» [Yu 2003: 293].

1.2. Актуальные проблемы, связанные с количественными аспектуальными значениями Основным результатом множества пересказанных и упомянутых нами работ, посвященных предикатной множественности или затрагивающих ее, можно считать дробную классификацию значений, относящихся к этой семантической зоне или граничащих с ней. Центральным в этой классификации можно считать устоявшееся Представление о том, что у предиката, помимо аргументов в общепринятом смысле слова, имеется также «событийный» аргумент, восходит к Д. Давидсону [Davidson D. 1967].

“If a verbal root denotes a mereology with atoms, then these atoms are events; verbal pluralization is the pluralization of the event argument of a predicate; pluralization of the event argument of a predicate is accomplished by introducing a plural operator; … product of pluralization must have a mass interpretation”.

«мультипликативной» vs. «итеративной») предикатной множественности. Накоплены сведения о типологически характерных способах выражения этих значений (хотя мы практически не касались этого вопроса в обзоре литературы). Но за исключением отдельных наблюдений и частных, фрагментарных обобщений не исследованными на данный момент остаются следующие взаимосвязанные проблемы.

Совмещение частных значений, относящихся к сфере предикатной множественности, в едином способе выражения (будь то специализированный показатель, редупликация или лексический класс глаголов). Очевидно, что бльшая часть средств, использующаяся в языках мира для выражения значений предикатной множественности, полисемична. В качестве иллюстрации полисемии можно привести ительменский показатель -т-, имеющий в примере (1.20) альтернативное значение, относящееся к внутрисобытийному типу предикатной множественности, а в примере (1.21) – генерическое значение, относящееся к событийному типу:

ительменский Бревно плавает (туда-сюда) [Володин 1989: 74].

Солнце (всегда) всходит из-за хребтов [ibid.: 77].

Более наглядным примером является показатель ma- языка тернате: в (1.22) он имеет стандартное мультипликативное значение, а в (1.23) – хабитуальное:

Он кашляет [Hayami-Allen 2001: 126].

Я обычно стираю ее грязную одежду [ibid.: 126].

Очевидно, что значения, принадлежащие к внутрисобытийному типу предикатной множественности, скорее будут совмещаться друг с другом, чем со значениями, принадлежащими к событийному типу, и наоборот, но требуют специального исследования как семантические «мосты» между этими двумя типами, так и более частные возможности совмещения значений.

Совмещение частных значений, относящихся к сфере предикатной множественности, с прочими значениями. На настоящий момент известно, что хабитуальное значение (то есть событийный тип предикатной множественности) регулярно совмещается с имперфективом как граммемой «собственно вида» (так обстоит дело, например, в русском языке, ср. (1.24)); возможно и его совмещение с перфективом в граммеме «расширенного перфективного вида» (ср. английские примеры (1.25)-(1.26)):

(1.24) Иван читает газеты.

1. ‘Иван в данный момент занят чтением газет’.

2. ‘Иван регулярно читает газеты’.

английский (1.25) We drank cheap red wine and talked and laughed and sang.

Мы попили дешевого красного вина, поговорили, посмеялись и попели {BNC}.

(1.26) I liked Terry, and we talked every day.

Терри мне нравился, и мы разговаривали каждый день {BNC}.

Неизвестно, однако, какие именно из разновидностей хабитуального значения теснее связаны с какой из граммем «собственно вида» и какие есть ограничения на совмещение количественных аспектуальных значений с «собственно видовыми».

Известно также о связи хабитуального значения с модальным в частном значении «капацитива» (регулярное осуществление ситуации характеризует способность участника ее осуществлять – см. [Плунгян 1997], [Татевосов 2004]), однако недостаточно исследовано, как эта семантическая близость вписывается в систему глагольных значений в целом.

Диахронические связи между частными значениями, относящимися к сфере предикатной множественности. Некоторые обобщения о пути грамматикализации этих значений представлены в [Bybee et al. 1994], однако они, во-первых, представляются предварительными, а во-вторых, охватывают не весь круг интересующих нас частных значений.

Набор типологически релевантных категорий, устойчиво употребляющихся в различных языках в сходном множестве контекстов (такого рода категории аналогичны категориям [Dahl 1985], относящимся к семантическим зонам временивида-модальности). Частичные, но, очевидно, недостаточные обобщения такого рода также представлены в [Bybee et al. 1994]36.

множественности, и их место в глагольных системах в целом.

Распределение частных значений, относящихся к сфере предикатной множественности, по лексическим (в первую очередь, акциональным37) классам предикатов и/или семантическое взаимодействие предикатных количественных категорий с лексическими классами. Известно, что при сочетании с частью стативных глаголов хабитуальные формы могут описывать длящееся состояние, а не регулярное повторение ситуаций (см., например, [Carlson G. et al. 1995]). Известно, с другой стороны, что мультипликативное значение само по себе является акциональной характеристикой соответствующего класса глагольных лексем. Известно, наконец, что тематический класс глаголов движения имеет ряд специфических значений, относящихся в сфере предикатной множественности. Однако общие представления о том, как то или иное количественное предикатное значение взаимодействует с тем или иным акциональным классом, пока отсутствуют.

В настоящей работе в центре внимания будет находиться первый вопрос – совмещение частных количественных аспектуальных значений в одном показателе, свидетельствующее о близости этих значений. Результатом рассмотрения этого вопроса представляется предлагаемое в 2.7 описание семантического пространства предикатной множественности. В тех случаях, когда известны сведения о диахронических связях Упоминая эту проблему, нужно обратить внимание на то, что при исследовании предикатной множественности мы исходим из отсутствия четкой границы между словоизменительными и деривационными категориями. Если исследования [Dahl 1985] и [Bybee et al. 1994] прежде всего ориентированы на типологически релевантные категории, относящиеся к ядерной части грамматики (ср.

о грамматическом «ядре» и грамматической «периферии» в [Плунгян 2000: 130-140]), то при детальном исследовании предикатной множественности необходимо учитывать и деривационные типологически релевантные категории.

Школа Ю. Д. Апресяна (см., например, классификацию лингвистической терминологии, предлагаемую в [Апресян 2004]), использует термин «акциональность» в ином значении: под акциональными предикатами понимаются предикаты, имеющие динамическую составляющую в своей семантике и описывающие притом ситуацию, имеющую естественный предел. Сходным образом, хотя и более широко, выделяется класс акциональных предикатов в работах М. В. Всеволодовой, см., например, [Всеволодова 2000: 137], [Всеволодова, Шуфень 1999: 7]. В настоящей работе под акциональностью понимается всякая лексическая характеристика предиката, релевантная для аспектуального значения, но хотелось бы подчеркнуть, что в данном случае выбор терминологической традиции не имеет содержательных последствий.

между частными семантически близкими значениями, мы эксплицитно указываем и по возможности обобщаем эти сведения. Обобщения относительно типологически релевантных категорий предлагаются в 2.8. Наконец, после описания в Главе исследования семантической зоны количественных аспектуальных значений в целом и рассмотрения в Главе 3 смежных семантических зон мы предлагаем в Главе 4 ряд частноязыковых исследований, касающихся взаимодействия аспектуальных значений с акциональными свойствами глагольных лексем и семантики конкретных аспектуальных показателей.

количественных аспектуальных значений В настоящей работе принят типологический подход к лингвистическому исследованию: на материале выборки естественных языков, принадлежащих к разным языковым семьям и разным географическим ареалам, делаются обобщения о возможном естественном языке. Такой подход согласуется с наиболее общепринятым пониманием типологии как лингвистической дисциплины является ее понимание как «изучение языковых моделей, которые регулярно встречаются в языках мира»38 [Croft 2003: 1].

методологических допущений. Главное из этих допущений состоит в том, что естественные языки сопоставимы: существуют объективные основания для сравнения фрагментов структуры двух и более языков, а результаты такого сравнения в известной мере являются выводами о Языке вообще. Современное языкознание предполагает, что если возможны теоретические обобщения относительно естественного языка в целом, то они возможны именно на основании эмпирических обобщений относительно множества конкретных языков.

К настоящему времени существуют разные подходы к типологическому исследованию. Одно из наиболее существенных различий состоит в том, что представлено в [Кибрик 1989], см. также [Кибрик 1992: 27-39]). Если таксономическая “study of patterns that occur systematically across languages”.

типология концентрирует свое внимание на том, какие «типы» устройства того или иного фрагмента языковой структуры представлены среди множества языков мира, то объяснительная типология в первую очередь ставит перед собой задачу ответить на вопрос о том, почему среди языков мира представлены именно те «типы», которые представлены. При этом очевидно, что таксономическая составляющая является неотъемлемой частью любого типологического исследования: чтобы объяснить, почему языки устроены так, как устроены, необходимо выяснить, какие здесь есть фактические возможности. Неудивительно в связи с этим, что именно таксономический подход к типологии имеет давнюю, восходящую к В. фон Гумбольдту, традицию, тогда как эксплицитный переход к типологии объяснительной является достижением последнего двадцатилетия. Тем не менее, к настоящему моменту последующее объяснение межъязыковых обобщений с тех или иных теоретических позиций в любом случае подразумевается современным исследователем-типологом даже в том случае, когда в собственно типологической работе соответствующего объяснения им не предлагается.

Типологические обобщения являются, таким образом, с точки зрения современной лингвистики, основным материалом для последующего формулирования положений общей теории языка.

Таксономическая типология (или таксономическая составляющая типологии) имеет два методологических полюса. Первый из них, который условно можно было бы назвать «априорным» (или «исчисляющим»), состоит в том, что независимо от исследования конкретно-языкового материала моделируется некоторая признаковая база классификации, которая во многом является самостоятельным объектом изучения.

Данный подход во многом обязан своим существованием структуралистской лингвистической парадигме. Ярким примером «априорного» взгляда на признаковую базу для описания множества языков мира являются работы Р. О. Якобсона (в первую очередь, [Jakobson 1957]); большим типологическим исследованием, опирающимся на указанную признаковую базу, является работа [Мельчук 1998]. Другой полюс, который можно назвать «апостериорным» (или «эмпирическим»), состоит в том, что любые свойства конкретного языка, в рамках которых может быть установлено межъязыковое варьирование, могут быть обнаружены только в ходе эмпирического анализа конкретно-языкового материала; основоположником такого подхода к типологии, который иногда называют «собственно типологией», заслуженно считается Дж. Гринберг [Greenberg 1966]. К настоящему моменту на самом различном материале убедительно показано, что любая классификация конкретноязыкового материала может строиться только после анализа этого материала: в большинстве случаев изначальные представления исследователя о то, «что может быть» и «чего не может быть» в каком бы то ни было языке при эмпирической проверке оказываются несостоятельными. Таким образом, можно уверенно говорить, что таксономическая составляющая типологического исследования должна быть изначально именно эмпирически-ориентированной.

Представляется, однако, что проблема «априорности и апостериорности» (ср., в частности, [Городецкий 1969: 116]) в типологии устроена несколько глубже, чем это может показаться на первый взгляд. С одной стороны, любой исследователь-типолог строит свои изначальные представления о предметной области на основании тех единичных (и, как правило, случайных) конкретноязыковых фактов, которые ему уже известны; таким образом, некоторое эмпирическое основание имеется у любой типологической классификации. С другой стороны, при планировании будущего типологического исследования исследователь в любом случае вынужден заранее «ограничить» потенциально возможное межъязыковое варьирование в данной предметной области (степень такого ограничения отчасти зависит от того, какие будут использоваться конкретные методы типологического исследования, см. ниже). Именно в силу указанной проблемы бльшая часть типологических исследований занимает промежуточное положение между «исчисляющим» и «эмпирическим» подходами. В отечественной традиции среди ведущих типологических школ следует назвать Ленинградскую группу типологического изучения языков под руководством В. С. Храковского (теоретические установки этой группы изложены в [Храковский, Оглоблин 1981]), Московскую типологическую школу под руководством А. Е. Кибрика (ее исследовательская программа изложена в [Кибрик 1989] / [Кибрик 1992]), а также действующую в Москве Проблемную группу по теории грамматики под руководством В. А. Плунгяна (о понятии Универсального грамматического набора, на которое во многом ориентирована эта группа, см. [Плунгян 1997]). Среди наиболее известных зарубежных типологических работ следует упомянуть в первую очередь [Comrie 1976], [Comrie 1981], [Hopper, Thompson 1980], [Givn 1984-1990], [Dahl 1985], [Croft 1991], [Bybee et al. 1994], [Dixon 1994].

1.3.1. Методология типологического исследования Выше мы коротко рассмотрели методологические проблемы типологического исследования, носящие «глобальный» (или «идеологический») характер, т.е. проблемы, связанные с теоретическими установками исследователя-типолога. В настоящем разделе подлежат обсуждению собственно методологические вопросы, касающиеся практического осуществления такого рода исследования.

Первым методологическим вопросом, встающим перед исследователемтипологом, является вопрос о составе языковой выборки; он будет рассмотрен отдельно в 1.3.3. Среди прочих методологических вопросов наиболее существенными представляются следующие два: вопрос об источнике данных и вопрос о способах обобщения результатов.

Известно (см., в частности, [Croft 2003: 28-30]) четыре метода получения конкретноязыковых данных для типологического исследования. Первый из них, наиболее традиционный, состоит в том, что конкретноязыковые данные исследователь получает из грамматик (этот метод использован в [Bybee et al. 1994], а из последних отечественных типологических работ, написанных в основном на материале грамматических описаний, следует отметить [Майсак 2002] / [Майсак 2005]).

Ограничения такого метода сбора данных для типологического исследования известны.

Во-первых, описания грамматики или фрагментов грамматики конкретных языков написаны исходя из самых различных теоретических представлений, что снижает возможность сопоставления имеющихся в них данных. Во-вторых, что наиболее существенно, грамматические описания во многих случаях не дают полного материала по исследуемой теме. Часто это связано с тем, что вообще грамматические описания за редкими исключениями неполны. Тем не менее, особенно если типологическое исследование посвящено семантике, неполнота материала, содержащегося в описаниях является закономерной: до проведения типологического исследования в принципе не может быть составлена грамматика того или иного конкретного языка, полностью характеризующая типологическое своеобразие описываемого языка в соответствующем фрагменте его системы. Грамматическое описание в этом случае может быть использовано в первую очередь как корпус содержащихся в нем примеров, и, таким образом, степень полноты данных оказывается различной и в значительной мере случайной. Несомненной же положительной стороной использования материала грамматических описаний является то, что исследователь в меньшей степени, чем в других случаях, упускает из виду материал, который заранее не ожидает увидеть.

Вторым основным методом сбора данных является т. н. анкетный метод (самым известным типологическим исследованием, проведенным при помощи этого метода, является [Dahl 1985]). Суть метода состоит в том, что исследователь составляет список предложений с диагностическими контекстами, который предлагается для перевода носителям языков, вошедших в выборку. Исследователь, таким образом, получает непосредственно от информанта в точности тот материал по соответствующему языку, который его интересует, а данные по различным языкам оказываются идеально сопоставимыми друг с другом. Главным недостатком анкетного метода является то, что релевантные контексты, по каким-то причинам a priori не включенные в анкету, оказываются вне поля зрения исследователя, что, в свою очередь, может привести к искажению типологических обобщений. Еще одним недостатком этого метода является относительно низкая надежность получаемого таким способом материала:

диагностические контексты в анкете в силу ее небольшого объема мало дублируются, часто исследователь получает анкету по какому-либо языку только от одного информанта, и, таким образом, вероятность ошибочного суждения по какому-либо из контекстов повышается. Высокая сопоставимость данных, однако, сама по себе позволяет найти «типологически неправдоподобное» в материале и отметить примеры, нуждающиеся в последующей проверке.

Третьим, наиболее объективным, методом получения данных по какому-либо языку является корпус текстов39; нам, однако, неизвестно ни одного типологического исследования, выполненного хотя бы преимущественно на материале корпусов текстов.

Связано это с тем, что, во-первых, корпусы текстов удовлетворительного объема доступны лишь для немногих языков, а во-вторых, самостоятельная обработка корпуса текстов для каждого из языков, входящих в выборку, делает проект типологического исследования практически неосуществимым40. Тем не менее, текстовый материал хотя Говоря о несомненно бльшей объективности материала, взятого из текстов, чем любого другого материала, следует отметить то обстоятельство, что значительная часть фактов в текстах принципиально не может быть обнаружена. В первую очередь речь идет о т. н. отрицательном языковом материале, то есть о языковых выражениях либо семантических интерпретациях языковых выражений, которые носители языка признают неграмматичными. Такое положение дел согласуется с общей проблематикой получения материала для любого научного исследования: материал, полученный посредством наблюдения, заведомо объективнее материала, полученного при помощи эксперимента, однако значительная часть фактов принципиально доступна только для экспериментального обнаружения.

Наибольшую близость к типологическим исследованиям, проведенным преимущественно на материале текстов, можно увидеть в исследованиях Ленинградской (Петербургской) группы типологического изучения языков под руководством В. С. Храковского (укажем лишь на исследование, касающееся нашей темы, – [ТИК 1989]). Проблема анализа текстов на каждом из языков, входящих в выборку, решается в этих исследованиях за счет того, что исследование проводит группа лингвистов, где каждый отвечает за один конкретный язык, специалистом по которому он является. Заметим, однако, что и в данной исследовательской группе тексты не являются единственным и даже доминирующим источником бы для ограниченного числа языков, как правило, используется в типологических работах.

Четвертым методом получения данных является сбор их исследователем в полевом исследовании. Если, когда речь идет об анкетном методе, данные, полученные от информанта, ограничены объемом анкеты, то в рамках специального полевого исследования могут быть собраны куда более обширные данные. Ясно, однако, что непосредственное исследование целой выборки языков осуществимо еще в меньшей степени, чем сбор всех необходимых данных по текстам.

Настоящее исследование в большей или меньшей степени использует все указанные способы получения языкового материала. Существенная его часть была получена из описательных работ, некоторая часть – из текстов, а для ряда языков использовался наш собственный полевой материал. Однако в качестве основного метода сбора материала мы выбрали анкетный метод; такое решение продиктовано тем обстоятельством, что грамматические описания не дают достаточной информации о семантических особенностях интересующих нас грамматических форм. Тем не менее, составлению анкеты предшествовал пилотный сбор материала, в первую очередь именно по грамматическим описаниям. Подробнее о принципах составления анкеты см.

ниже в 1.3.2.

исследования: в различных типологических исследованиях в качестве конечного и самоценного результата предлагаются различные вещи.

варьирования является классификация языков на «типы», ср.: «Главная задача типологии – это выявление лингвистических типов и типологическая классификация языков» [Городецкий 1969: 76]. Исследователь выделяет некоторое конечное количество типов устройства исследуемого фрагмента грамматики в естественных языках, и далее все языки выборки классифицируются по принадлежности к этим типам. Именно такого рода классификацией является классическая предложенная В. фон Гумбольдтом классификация языков на изолирующие, инкорпорирующие, агглютинативные и флективные; в сущности, именно такого рода типологической классификацией является стандартная типология базисного порядка слов по [Greenberg 1966]. Классификационный подход к типологии в чистом виде, однако, может быть оправдан только в том случае, если основание для классификации является достаточно материала, а также что указанный способ организации типологического исследования имеет свои отрицательные стороны, которые мы не будем здесь разбирать.

простым, как правило, состоящим из одного или двух параметров. В противном случае требуются более содержательные обобщения относительно многих параметров языкового варьирования. Прежде всего, следует заметить, что более адекватной является не классификация языков, а классификация используемых в языках стратегий – т. н. «лингвистических типов» (в терминах противопоставления “language type” vs.

“linguistic type”, обсуждаемого в [Croft 2003: 42-45]): известно, что отдельно взятый язык в целом, как правило, использует сразу несколько типологически релевантных стратегий для одного и того же фрагмента грамматики41. Не менее существенно то обстоятельство, что, как показано в [Kibrik 1997], количество возможных языковых типов даже относительно некоторого отдельно взятого параметра вовсе не обязано быть конечным: конечное число универсальных принципов устройства естественного языка способно допускать бесконечную вариантивность; многие принципы устройства естественного языка имеют континуальный характер, в силу чего возможно разных языков будут отличаться друг от друга. В этом случае (а при типологическом исследовании семантики этот случай, несомненно, является доминирующим: выделение типологически релевантных частных значений, выражение которых исследует лингвист-типолог, всегда является в той или иной степени условным и скрывает типологической классификации языков, оказывается нерелевантной. Следовательно, типологические обобщения должны иметь иной характер.

лингвистических универсалий – утверждений о существующих ограничениях на «экзистенциальных», или «неограниченных» [Croft 2003: 52] универсалий, т. е.

утверждений о том, «что есть в любом языке». Более интересны, однако, импликативные универсалии (многие универсалии такого рода были впервые предложены в [Greenberg 1966]), которые «описывают ограничение, накладываемое на варьирование, но не запрещает его»42 [Croft 2003: 53]. Импликативные универсалии Что, в принципе, не противоречит тому, что в большинстве случаев может быть однозначно решен вопрос о том, какая из стратегий является для данного языка основной; эксплицитные критерии выделения основной стратегии см. в [Croft 2001: 43-44].

“describe a restriction on logically possible language types that limits linguistic variation but does not eliminate it”.

формулируются в виде импликаций о том, что наличие в языке одного признака с определенным значением влечет за собой наличие в этом же языке определенного значения другого признака. Серия универсалий, касающихся одного и того же фрагмента грамматики естественных языков, как правило может быть сформулирована в виде иерархии: обнаруженная релевантная для грамматики естественных языков иерархия языковых объектов предполагает целую серию типологических универсалий;

знаменитым примером такого рода иерархии является иерархия доступности именной группы для образования относительного предложения, сформулированная в [Keenan, Comrie 1977].