«СИСТЕМА ПЕРИОДИЧЕСКИХ КОНСТРУКЦИЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ: СЕМАНТИКА, ПРАГМАТИКА, ФУНКЦИИ ...»

Колшанский, 1985).

О. И. Москальская рассматривает признаки текста, что позволяет ей сделать концептуально важные выводы: «Основной единицей речи, выражающей законченное высказывание, является не предложение, а текст, предложение-высказывание есть лишь частный случай, особая разновидность текста. Текст является высшей единицей синтаксического уровня». И далее:

«В основе конкретных речевых произведений - текстов лежат общие принципы построения текстов; они относятся не к области речи, а к системе языка или к языковой компетенции. Следовательно, текст надо считать не только единицей речи, но и единицей языка» (Москальская 1981: 9).

З. Я. Тураева в работе «Лингвистика текста» (1986) трактует текст как сложное целое с позиций функционирования структурно-семантических единств, интерпретируемых с позиций рассмотрения упорядоченного множества предложений, в котором представлены различные типы лексической, грамматической, логической связи, определяющие вектор воздействия конкретной информации. Логично предположить в этой связи, что основными свойствами текста являются связность и цельность, т.к. текст представляет собой объединенную смысловой связью последовательность знаковых единиц.

Полипарадигмальность в определении текста и его особенностей, с одной стороны, свидетельствует о сложности данного феномена, с другой – позволяет вывить общие направления в его изучении. Так, исследователи считают, что процесс коммуникации детерминирует создание текстов и их осмысление, что позволяет квалифицировать текст как речетворческое произведение, как основную единицу речи, как ее продукт. Устойчивым представлением в лингвистике является закрепленность текста в письменной форме, что позволяет ему сохранять внутреннюю структуру, законченность и завершенность, препятствующие «распаду» текста на отдельные предложения.

Сохраняет свою актуальность вопрос о принадлежности текста к определенной системе: языковой или дискурсивной. При этом прямое соотнесение текста с актом коммуникации, его определенная функциональная направленность подтверждают предположения о тексте как речевом явлении. Тем не менее, И. Р. Гальперин, Г. А. Золотова, Г. А.

Колшанский, О. И. Москальская, Г. И. Шандельс, и другие исследователи придерживаются иной точки зрения: текст представляет собой моделируемую единицу языка, функционирующую в обществе в качестве основной языковой единицы микросистему, типизированную структуру, которая состоит из конститутивных единиц и обладает смысловой коммуникативной законченностью в общении. Данная точка зрения на специфику текстов и, соответственно, на критерии их описания подтверждает, что текст является не только конкретной единицей, детерминированной конкретным коммуникативным актом, но и абстрактной единицей языка высшего уровня, представляющей предмет языковой компетенции носителя языка.

Поливариативность критериев изучения текста обусловливает оперирование в сфере современной лингвистики, наряду с термином текст, термином дискурс, который квалифицируется как «наблюдаемое, конкретное явление языка в речи, реализация текста в речи. Следовательно, текст - это то, что существует в языке, а дискурс - это текст, реализуемый в речи»

(Малычева 2003: 14). Языковой характер текста предполагает установление связей и соотношений данного феномена с другими единицами языка.

Обращение исследователей к изучению фактов и явлений языка как компонентов осмысленной, целенаправленной и познавательно-корректной, содержательной коммуникации диктует изучение языковых средств в координатах реальных коммуникативных актов.

Единицы различных уровней языка объединяются в тексте на основе единого замысла текстового сообщения, а также целей и условий коммуникации, что позволяет признать текст основной единицей и речи, и языка. Текст объективирует коммуникативную значимость и обусловленность средств языка, которые объединяются «в определенную систему, в которой каждое из этих средств наиболее полно проявляет свои сущностные признаки и, кроме того, обнаруживает новые текстообразующие функции. Следовательно, конечное назначение каждой единицы языка – это тот вклад, который вносится ею в образование текста – сообщения»

(Малычева 2003:14).

Единицы языка, объединяясь в предложения и их группы, являются основой формирования компонентов текста, его структурных элементов. В.

А. Бухбиндер указывает в этой связи, что текст представляет собой единицу языка и единицу речи одновременно, т.к. в нем происходит трансформация языковых вариантов в речевые, а сам текст фиксирует языковые и речевые свойства единиц всех уровней (См.: Бухбиндер 1983: 35).

Для исследовательской концепции нашей работы важна мысль М. М.

Бахтина о том, что «связный знаковый комплекс» – текст – представляет собой специфическое образование. Текст основывается на законах языка, применение которых осуществляется посредством разноуровневых языковых средств (лексических и грамматических, прежде всего, репрезентированных в местоимниях и временных и модальных формах), необходимых для осуществления этой «связной знаковости», воспроизводимых при построении других текстов. В целях осуществления коммуникативного акта этот «знаковый комплекс» трансформируется в высказывание, т.е. единицу, обладающую замыслом, предметным содержанием, завершенностью и смыслом. М. М. Бахтин указывает на диалогический характер отношений между высказываниями, т.к. любое высказывание требует ответного понимания, что лишь в ряду других высказываний обусловливает его существование: «Высказывание определяется... своим отношением...

непосредственно к другим высказываниям в пределах данной сферы общения. Вне этого отношения оно реально не существует (только как текст)» (Бахтин 1986: 30). Следовательно, любой «связный знаковый комплекс» – текст – помещен в систему языка, а значит, может быть изучен в координатах грамматики и в сфере дискурса.

Единицы языка являются «строительным материалом» компонентов текста, объединяясь в предложение и группы предложений, и создают структурные элементы текстового сообщения. Языковые единицы представляет собой результат взаимодействия речевых вариантов различного уровня. Предложения как максимальные единицы языка превращаются в минимальные единицы речи (высказывания), которые, в свою очередь, образуют семантико-структурные блоки в сфере дискурсивной организации.

Различные виды высказываний в разных сочетаниях, являющиеся основой этих блоков, детерминируют существование разных видов текста.

Как единица синтаксической системы, текст имеет некоторые дифференциальные признаки, которые отграничивают его от традиционно выделяемых синтаксических единиц. Основным среди этих признаков следует признать превращение содержания текста в семантическую систему, которая формируется «в результате диалектического взаимодействия и взаиморазвития мыслей» (Малычева 2003:15). Эта семантическая система обозначается М. Я. Дымарским через термин концепция, а текст предстает как письменное речемыслительное произведение, соответствующее литературным нормам и эксплицирующее концепцию коммуникативно и когнитивно заданного фрагмента действительности.

экстралингвистической действительности происходит на основании отбора, Концептуальные и прагматические характеристики текста совмещаются в нем как в единице синтаксиса, что определяет его понятийные и прагматические ориентиры: так оформляется смысл, представляющий собой концептуальную форму мысли, которая относима только к конкретному тексту: М. Я. Дымарский подчеркивает в этой связи, что наиболее важным функциональным назначением ССЦ является вербализация процесса формирования смысла (См.: Дымарский 1989: 12).

Последние десятилетия в развитии теории текста ознаменованы разработкой принципиально нового подхода к данному феномену: текст в данном ракурсе рассмотрения представляет собой концепцию фрагмента действительности, коммуникативно и когнитивно определенного в языковой (образно-языковой) форме, что закономерно связывает постулаты данного направления лингвистики с идеями М. М. Бахтина и В. В. Виноградова.

Продуктивность данного подхода основывается на том, что он помогает выявить способы реализации личностного, авторского начала на уровне компонентов, формирующих текст, и на уровне текста как целого. Тем самым, лингвистика оказывается способной ответить на кардинальный вопрос, является ли текст единицей языка или единицей речи. Наиболее простым вариантом решения проблемы является механический перенос дифференциальных признаков предложения как единицы синтаксиса на текст, чему способствуют некоторые изоморфные и изофункциональные особенности предложения, особенно сложного, и текста. Однако такой путь следует признать всё же ошибочным, т.к. даже при наличии некоторого сходства, текст как самостоятельная синтаксическая единица обладает собственными признаками, отличающимися от признаков предложения. По мнению Ю. Ю. Леденева, с точки зрения теории изофункциональности, «текст – это синтаксическое образование, несущее в себе завершенный, необходимый и достаточный для речевого акта объем информации;

являющееся реализацией типовых инвариантных (в том числе идиоматических или построенных по их образу на основе существующих в языке связей и отношений) структур; включающее в себя (эксплицитные или имплицитные) детерминирующий и детерминируемый компоненты и имеющее, как минимум, два предикативных центра, один из которых может быть потенциальным или даже виртуальным» (Леденев 2001: 19). Данная ёмкая дефиниция позволяет, на наш взгляд, уточнить статус основных единиц синтаксиса, установив их интегральные и дифференциальные признаки.

Н. В. Малычева в монографии «Текст и сложное синтаксическое целое: системно-функциональный анализ» (2003), дает следующее определение: «Текст – это особая формирующаяся, но уже имеющая свои специфические структурно-семантические особенности единица. Текст – это поликоммуникативная и полисемантическая единица, которая включает в себя сложные синтаксические целые и самостоятельные предложения, обладает структурной независимостью, относительной смысловой и структурной завершенностью и формирует концептуально значимый смысл, содержащий коммуникативно и когнитивно заданный фрагмент действительности» (Малычева 2003: 16). Значит, основными признаками текста можно считать его невоспроизводимость, а также наличие в нем нескольких субъектно-речевых планов, которые обусловливают полифонию повествования, вводя описание ситуаций в различных ракурсах (повествователь / персонаж, который описывает ситуацию с позиций нахождения «внутри» нее, становится внутренним интерпретатором; сам «всезнающий» автор, находящийся «вне ситуации» является её внешним интерпретатором). Текст представляет собой речевое единство, обладающее завершенным характером в функциональном, семантическом и структурном планах, пропущенное через призму авторской модальности; это совокупность организованных на основе семантических и межфразовых связей предложений-высказываний, которые объединены в единицы текста – межфразовые единства, компоненты или фрагменты текста, целое речевое произведение.

1.2. Художественный текст как особый тип текста Современная теория языка ориентирована на изучение текстов различных типов, такое направление исследований детерминировано необходимостью уточнения представлений о конструктивных принципах построения текста, и в частности, текста художественного. Актуальность данного исследовательского вектора видится в потребности совершенствования гуманитарной культуры социума, которое невозможно представить без обращения к художественной словесности. Исследования в этой сфере должны опираться на результаты типологизации, уточнения облигаторных и релевантных признаков, выявления и непротиворечивого описания интегральных и дифференциальных характеристик, структуры, комплекса функций и рецепции художественных текстов, а также синтаксических единиц, их формирующих.

Художественный текст – это языковое явление, с трудом поддающееся определению. В современной науке о языке существует множество теорий и точек зрения на данный тип текста. Представим свою точку зрения на художественный текст, с позиций которой будет проводиться исследование.

Специфика художественного текста, на наш взгляд, состоит в том, что адресант, транслируя новые знания о мире, эксплицирует и собственную оценку изображаемого, отбирая языковые средства, материализующие его роль в соответствии с художественным замыслом и организующие текст особым образом. Считаем, что ведущей категорией художественного текста является «образ автора» (В. В. Виноградов) или текстовая категория персональности (Н. В. Малычева), что представляет собой признак, отличающий художественный текст от текстов других типов (официальноделового, публицистического, научного), в которых данная текстовая категория не занимает ведущую позицию и не проявляется так явно. Именно автор осуществляет выбор нужных языковых средств, способных формировать художественную коммуникацию, рассчитанных на полную реализацию суггестии текста. Индивидуально-авторская картина мира, репрезентируемая в художественном тексте, всегда является результатом деятельности индивидуального сознания продуцента этого текста, что предопределяет присутствие субъекта речи, эксплицитное либо имплицитное, в любом художественном речевом произведении.

Доминантной особенностью художественного текста следует признать его особую соотнесенность с действительность, специфическую референцию:

«Осваивая бытие особым способом, художественный текст манифестирует тем самым собственную внутреннюю референтность, которая опосредованно отражает события, явления, предметы внешнего мира. Объективная реальность действительного мира лежит в основе смоделированной автором реальности, но представляет собой объективный мир авторского сознания, существующий независимо от истинности / неистинности реального события. Язык художественной литературы (поэтический язык, художественная речь, художественный дискурс) предстает как языковая система, призванная отражать эстетически значимое, словесно-образное преобразование действительности» (Кузнецова 2012: 80).

Безусловно, как любой эстетический объект, художественный текст по своему характеру абсолютно антропоцентричен. Художественный текст строится на основе экспликации внутреннего мира продуцента, его духовных исканий и эмоций. В связи с этим основным признаком художественного текста является не отражение событий реальной действительности, но их рецепция, а также выражение различных аспектов эмоционального и чувственного мира, создавая, тем самым, определенную интенциональность текста. Следовательно, особое эмоциональное содержание является непременным компонентом семантического пространства художественного текста.

Нельзя не согласиться с тем, что основополагающими категориями художественного текста являются автор текста и персонажи, в том числе и повествователь, носители субъективного и объективного начал в тексте.

Вследствие абсолютной антропоцентричности художественного текста данные фигуры всегда занимают в нем центральное положение.

Двойственность психологической оценки, манифестированная в художественном тексте, основана на совмещении двух «систем координат»:

оценки автора и оценки персонажей, причем сам автор и его герои могут находиться в достаточно сложных, порой антагонистических, отношениях. В связи с этим в текстах данного типа выделяются две типологические разновидности текстовых эмотивных смыслов: эмотивные смыслы, фиксирующиеся в структуре образа автора, и эмотивные смыслы, заключенные в координаты структуры персонажей: «Чувства и оценки, которые автор приписывает персонажу, предстают в тексте как объективно окраску (модальные)» (Малычева 2003: 39).

Очевидно, что художественный текст представляет собой особый тип текста, в котором реализуются в единстве разные субъектно-речевые планы полифоничность повествования, характерная только для текстов данного типа. Таким образом, наличие нескольких субъектно-речевых планов в художественном тексте детерминирует контаминацию разных типов и форм повествования.

Для художественного текста в большей степени, чем для других типов текста, характерна реализация импликационала, который манифестируется в том числе, и в выборе определенных лексических, грамматических и синтаксических средств. А. В. Кузнецова подчеркивает, что «импликационал художественного текста как система скрытых смыслов, в отличие от языковой импликации, характеризуется концептуальной и функциональной целостностью в координатах семантического текстового пространства.

Научный инструментарий анализа разноуровневых единиц, организующих экстралингвистических знаний, иерархическая структура которых импликационала. Особую роль приобретает здесь и обращение к логическим категориям» (Кузнецова 2013: 34) Переключение регистров субъектно-речевых планов в пространстве одного художественного текста, подразумевающих речевые усилия автора, псевдоавтора и персонажей, усложняет повествовательную структуру, обеспечивая, тем самым, многоплановость описания. Семантическая некоординированность художественного текста объясняется тем, что предикативные единицы, которые формируют его структуру, коррелируют с разными ситуативными ракурсами экстралингвистической действительности, включенными в различные координаты «я – здесь - сейчас», что детерминирует отсутствие единого, хотя и дискретного по своему характеру модально-временного и пространственного плана в тексте как поликоммуникативном феномене.

Когнитивные компетенции, реализуемые автором художественного текста, возможно квалифицировать как реализацию эстетического типа мышления. Совокупность знаний о мире, образующая когнитивный потенциал художественного текста, базируется на художественных образах, дифференциальных признаков познаваемого феномена. Отметим, что в художественном тексте на первый план выдвигается личностная оценка, субъективный смысл явления для субъекта – продуцента текста. Эта совокупность знаний предстает как эстетическая концепция мира: она эксплицирует фрагменты индивидуально-авторской картины мира, которые ни в коем случае не претендуют на объективность, однако приобретают при этом для адресата личностную значимость. Когнитивно-прагматические стратегии, реализуемые автором художественного текста, приобретают особую роль в пространстве культуры, что обусловливает особое место художественного текста в системе кодирования значимой для человека информации. Декодирование, осуществляемое реципиентом художественного текста, должно по возможности осуществляться в заданном автором художественного текста направлении.

Личность реципиента художественного текста в современном культурном пространстве определяется её концептуально важными чертами:

ей присущ широкий культурный диапазон (не в последнюю очередь – знание иностранных языков), что обусловливает способность читателя к восприятию интертекстуальности произведения, компетентность в установлении происхождения прецедентных феноменов, декодировании сигналов подтекста, адекватной рецепции иронии и языковой игры, а также квалифицирование метафор, детерминирующих художественный мир и развертывание художественного текста. Современный адресат художественного текста обладает потенциалом в сфере понимания синхронических и диахронических процессов развития языка, дискурса и текста, а также в пределах правил игры с литературной традицией. Кроме того, ему присущи компетенции в области норм текстуальности и аномалий текста. В идеале автор и читатель вступают в диалог, при этом автор играет в нем ведущую роль, намеренно создавая барьеры восприятия текста, что требует от реципиента определенных усилий для их преодоления, Мамардашвили.

Актуальной для современной лингвистики проблемой следует признать обращение к обыденному сознанию, к языку текущего момента, при этом предметом исследования становятся не только сфера элитарной речевой культуры, но и языковые портреты различных социальных стратов. Такое расширение проблематики современной науки о языке свидетельствует о тенденциях развития языка, что в целом оказывает своё влияние и на социокультурный процесс. Различные авторские интенции обусловлены эстетическими поисками – от элитарной до массовой литературы. Но при всем многообразии художественных текстов, актуализирующих данную ситуацию, на их материале может быть построена модель активных языковых процессов.

Одним из дифференциальных признаков современной литературы следует считать рефлексию пишущего над словом. Автор фокусирует внимание читателя на существенных для процессов порождения и восприятия речи отношениях семантической близости, тождества и различия, что в целом отсылает реципиента художественного текста к осмыслению языковых и дискурсивных компетенций личности. Развитие языка на разных этапах всегда предполагало и языковую рефлексию в художественном тексте, которая позволяла определить тенденции языкового развития, установить статус отношений в триаде норма – узус – культура речи. Художественная словесность, особенно в современном её состоянии, демонстрирует разнообразие языковых и речевых характеристик, которые детерминированы языковой личностью автора, его отношением к литературной традиции, склонностью к языковому эксперименту. Языковая рефлексия представляет собой механизм актуализации адресованности текста, выявляя корреляции между говорящим и адресатом, обусловливая реализацию в художественном тексте принципов языковой игры. Интегральным признаком современных художественных текстов является стремление их авторов поместить читателя в координаты живой речи.

Многоаспектное изучение художественного текста в лингвистической парадигме предполагает четкость разграничения позиций сознания продуцента и реципиента. С позиций сознания продуцента – творческого субъекта художественный текст актуализирует столкновение тенденций автоматизма обыденной речи и намеренного отторжения такого автоматизма, что в результате ведет к актуализации изобразительно-выразительного потенциала языка. С позиций сознания адресата художественного текста – реципиента акцентируются свойства художественного текста, наблюдаемые, фиксируемые и определенным образом квалифицируемые читателем, исследователем-интерпретатором. Такой вектор приложения исследовательских усилий предполагает анализ аспектов реализации эстетической функции языка.

Традиционно эстетический потенциал языковых средств изучается стилистикой и риторикой. На современном этапе развития лингвистической парадигмы принципиально важным оказывается включение в методологию научных исследований когнитивного подхода, который позволяет инновационно решать традиционные задачи стилистики. Так, О. Е.

Павловская указывает, что «традиционно в центре внимания лингвистов определенного смысла, с которыми в стилистике связывается стилевая принадлежность текста, его выразительность, его коммуникативностилистические и эстетические функции. Выбор как когнитивный процесс занимает особое место в исследовании проблем текстовой референции, которая понимается как направление, привлечение внимания к источнику информации. На основе положений когнитивной грамматики изучается референция. Особенность этого вида референции состоит в том, что с её помощью строится образ референта, способный вызвать у адресата сильную эмоциональную реакцию» (Павловская 2007: 77). Эта эмоциональный эффект, о котором пишет исследователь, детерминирован в художественном экспрессивными средствами, которые в наибольшей степени способны решить эстетические задачи, определенные автором.

Плодотворно развивающаяся в последние годы неориторика и особенно лингвориторическая парадигма позволяют рассмотреть в новом компоненты, а также образ автора, языковую и литературную личности как основополагающие категории антропоцентрической лингвистики. Так, А. А.

Ворожбитова подчеркивает, что «в структуре литературной личности «уровни языковой личности», «риторский статус», «художественноэстетический статус» представляют собой более статичный (на каждый компетенция» и «тип идеоречецикла» представляют собой ее динамическую компетенции писателя, осуществляемой в рамках того или иного типа лингвопрагматическом аспекте как мыслеречевой конструкт языковой представление о риторической цели данного речевого поступка и имеющий комплексную ЛР природу. Последняя подразумевает осмысление (логос) продуцентом дискурса мировоззренческих концептов (тезаурус) на уровне отбора материала (инвенция), обусловленное нравственными принципами (этос), одушевляющими авторскую интенцию (мотивационный уровень) и воплощаемое в неповторимой организации материала (диспозиция) силой эмоционально-экспрессивно окрашенного волевого импульса (пафос) с помощью необходимых в данном конкретном случае семиотических единиц (вербально- семантический уровень) на этапе языкового выражения (элокуция)» (Ворожбитова, Киреева 2011: 164). Представляется, что разноуровневые компоненты художественного текста, эксплицируя лингвориторическую компетенцию автора, создают возможность оценить природу мыслительного процесса в целом, который и формирует определенный идеоречецикл. И в этом смысле выявление, описание и непротиворечиво вписывается в координаты стилистики, риторики и когнитивной лингвистики.

Кроме того, художественный текст всегда отражает стремление его продуцента соответствовать некому риторическому идеалу своей эпохи:

«Понятие риторического идеала мы определяем, как "образ" или "образец" хорошей речи, существующий в сознании, ритора,, в котором истина и мысль главенствуют как основные принципы речи, а добро и правда не менее важны и в котором красота речи понимается как ее гармония и порядок. Риторический идеал, выработанный Сократом, отраженный в диалогах Платона, воспринятый и развитый в "Риторике" Аристотеля, можно описать как иерархию трех основных элементов: мысль..,- истина, благо - добро, красота – гармония» (Макеева 2000: 8). Насыщенный различными экспрессивными средствами, усиливающими его суггестивный потенциал, художественный текст представляет фактически объект, на который могут быть спроецированы традиционные требования к ораторской прозе, сформулированные еще в античности. Таким образом, риторика «насыщенность и обращенность текста к онтологической конструкции реципиента, устремленность к истине, добру и красоте, в совокупности воспринимаемые реципиентом текста как побуждение к осмыслению нового опыта и переосмыслению собственного» (Макеева 2000: 8).

Для исследовательской концепции настоящей диссертационной работы эстетической функции, которая, бесспорно, имеет конституирующий синтаксической организации конкретного художественного текста. Кроме того, суггестивный потенциал художественного текста формируется и реализуется за счет создания автором «точек риторического усиления» как «текстовых ситуаций, воспринимаемых реципиентом как потребность риторического усиления актуализируются через использование маркеров риторической ситуации («строевых» элементов риторики художественного текста, представленных экспликационно-импликационными средствами)»

(Макеева 2000: 8). При этом синтаксические конструкции, в том числе периодические, играют в этом процессе одну из доминантных ролей, моделируя в целом поэтику художественного текста как его частную риторику.

1.3.Период: проблема статуса в системе структурно-семантических единиц С уверенностью можно утверждать, что одним из ярких показателей развитости интеллектуального потенциала личности и её когнитивных возможностей является богатый синтаксис индивидуального дискурса.

Очевидно, что период позволяет ввести в речь всестороннюю аргументацию, способствуя развитию доказательно-логического аспекта мышления, а особые стилистические функции периодических конструкций прямо связаны с реализацией изобразительно-выразительного дискурсивного потенциала.

Логическая и эмоциональная образность речи обеспечивается периодическими конструкциями, которые представляют собой весьма интересный объект исследования в риторическом, стилистическом и синтаксическом ракурсах. При этом именно художественный текст в наибольшей степени репрезентативен в плане реализации в нем периодов как средств усиления экспрессивности. Так, Г.Г. Хазагеров, рассматривая период, подчеркивает, что это «двухчастное построение, одна часть которого – протазис - соподчиненные обычно ритмически организованные отрезки речи, а другая часть – аподозис – главное предложение, относящееся к этим соподчиненным отрезкам» (Хазагеров Эл. ресурс), и предлагает считать период «проявлением особого вида симметрии при линейном развертывании речи» (Там же), что в целом не выходит за рамки традиционного осмысления этого феномена в риторической парадигме.

Примечательно, что М. Н. Макеева рассматривает период как сегмент риторической структуры текста: «Единицами композиционного ритма в прозе выступают соответственно сегменты риторической структуры текста периоды, в рамках которых реализуется та или иная точка зрения. Ритм членения создается за счет абзацных пауз или пауз между периодами, отражающих намерение автора: дробность дает прерывистость, объем периодов регулирует замедление или убыстрение ритма повествования»

(Макеева 2000: 21). Рассмотрение периода как риторической фигуры с заявленных позиций позволяет квалифицировать его как «суперсегментную единицу содержательной структуры текста, его отрезок, характеризующийся' признаками цельности, связности, а также обязательностью сохранения определенной точки зрения» (См.: Макеева 2000: 21).

периодических конструкций, что обусловливает отсутствие их четко определенного статуса в языковой системе: пока нет единого мнения о том, к какой сфере науки о языке следует относить периодические конструкции – к синтаксису или стилистике. Избрание конкретного критерия служит отправной точкой в определении сущности периодической конструкции:

грамматический аспект служит основой для изучения периода в качестве синтаксической единицы, функциональный – как единицы стилистики.

В процессе исследования природы периода возникают значимые вопросы: 1) какие языковые факты могут быть квалифицированы как период;

2) каковы критерии разграничения «обычных» предложений от периодических; 3) каковы критерии различения типов, подтипов и видов периодов.

Многие исследователи не используют этот термин, так как существует неоднозначность в его употреблении. Некоторые лингвисты предлагают использовать термин период для обозначения других лингвистических феноменов. Как период, возможно определить не только усложнение и нарастание системы подчиненных предложений, но и соединение сложносочиненного со сложноподчиненным предложением: в этом случае ряд подчиненных предложений, находящихся в отношениях подчиненности, зависит от нескольких главных предложений (или их части). Очевидно, что период является синтаксико-стилистическим феноменом, представленным рядом взаимодействующих синтаксических форм (подчинение, сочинение, а также ритмико-интонационно выраженное сочинение). Таким образом, период в нашем понимании, вписан в координаты понятий «сверхфразового единства», «сложного синтаксического целого», «крупнейшего синтаксического целого», разрабатываемых рядом отечественных лингвистов. Тем не менее, употребление традиционного термина, по нашему мнению, в большей степени отвечает параметрам его изучения, поскольку термины «сложное синтаксическое целое» и «сверхфразовое единство» зачастую имеют не грамматический, а, скорее, смысловой характер. Существует также точка зрения, при которой термины «период» и «сложноподчиненное предложение» и означаемые ими понятия контаминируются, практически превращаясь в синонимы (См.: Адмони 1955: 232).

Традиционно понимаемый как структура, в наибольшей степени передаче эстетического эффекта, период двойственен по своей природе:

обладая законченностью в смысловом отношении, это многочленное осложненное или сложное предложение имеет в своем составе две противопоставленные друг другу части, первая характеризуется повышением интонации и состоит из ряда однородных единств, которые структурно и по смыслу завершаются второй, заключительной частью, характеризующейся понижением интонации. Такая специфика детерминирована тем, что период – с одной стороны, формализованная в языковом плане категория (синтаксическая единица), с другой стороны, это фигура речи, традиционным, определяемым стилистическими и синтаксическими структурными особенностями и стилистическим использованием, т.к.

период никогда не выступает в стилистически «нейтральной» функции.

Расплывчатость границ использования термина период обусловливает упразднение его точного терминологического значения. Например, А. А.

Акишина замечает, что период исключается из школьных программ ввиду отсутствия четкой дефиниции данного явления, «в результате чего в современных школьных учебниках нет разделов о периодической форме речи» (Акишина 1958: 9). Вузовский курс современного русского языка вариативен по отношению к проблематике периода: включение раздела «Период» в различные программы вовсе не подразумевает её детального сложноподчиненных предложений. Ввиду неразличения сложного предложения с подчинением и периода само понятие периода исключено из некоторых пособий, при этом только немногие из них содержат уточнение, что «период – это особая разновидность как сложного, так и простого предложения» (Галкина-Федорук 2009: 207).

Значительный интерес к периоду проявляют такие исследователи, как М. А. Пустынникова, А. А. Акишина, Р. Д. Лебедева-Пятина, Л. И. Байкова и др. Так, М. А. Пустынникова убедительно доказывает факт отнесенности к периодам отдельных структур предложений, что позволяет исследователю, помещая термин «период» в координаты композиции, расширить его значение: «любая часть... может члениться на ряд однородных синтаксических единиц или представляет одну цельную синтаксическую единицу» (Пустынникова 1957: 228). Заявленный вектор исследования позволяет воспринимать предложение как период в случае имеющихся в нем повторяющихся синтаксически цельных единиц, которые определяют стройность построения и ритм речи. В то же время М. А.

Пустынникова указывает, что «простое предложение является периодом лишь тогда, когда в нем имеются распространенные однородные члены, относящиеся к обобщающим словам, которые употребляются перед ними или после перечисления однородных членов. Период, представляющий сложное предложение, отличается наличием однородных повторяющихся конструкций предложения» (Пустынникова 1957: 246).

А. А. Акишина в диссертации «Периодическая форма речи в современном русском языке» (1958) выделяет пять классов (типов) периодов:

« 1. периоды, однородные элементы которых выражены однородными членами предложения и однородными словосочетаниями;

однородных придаточных предложений;

3. периоды, однородные элементы которых выражены или рядом однородных главных предложений;

4. периоды, состоящие из придаточного предложения (деепричастные обороты, причастные обороты) и главного в понижении;

5. смешанный тип» (Акишина 1958: 13).

обобщающие и репрезентирующие в своих частях различные виды отношений (временные, условные, причинные или иные).

Р. Д. Лебедева-Пятина рассматривает период в системе стилистикосинтаксических категорий, как «развернутое предложение с эстетическиупорядоченным членением. Он представляет собой либо сложное предложение с однородными предложениями в его составе, либо простое распространенное предложение с однородными оборотами или однородными членами предложения. Эстетической организации в первую очередь целесообразным представляется синтаксический принцип классификации периодов» (Лебедева-Пятина 1976: 46-47).

разновидностей периодических конструкций:

« 1) сложные периоды с подчинительной союзной связью;

2) сложные периоды с сочинительной союзной связью;

4) простые периоды;

5) периоды с параллельными частями» (Лебедева-Пятина 1976: 47). В Все установленные исследователем разновидности по своей структуре могут быть разделены на два типа – закрытый и открытый, что свидетельствует о приверженности Р. Д. Лебедевой-Пятиной точки зрения на существование периодов восходящих и нисходящих (См.: Бархударов 1935: 112). Важно, что исследователь выделяет также периоды так называемого смешанного типа, «в которых объединяются различным образом перечисленные выше разновидности периодов» (Лебедева-Пятина 1965: 47).

Современная наука о языке рассматривает период как языковую единицу, которая включает различные структуры простых и сложных предложений, тем самым обосновывается всестороннее рассмотрение периодических структур. Приоритетным оказывается изучение периода на синтактико-стилистическом уровне: «Период может представлять собой одну из типологических разновидностей простого или сложного предложения, специфические особенности которой делают его индивидуальным в структурном отношении» (Байкова 2000: 7).

К. А. Сат указывает, что период – «особая синтаксическая конструкция, гармоничная по своей структуре, логически и интонационно распадающаяся на две части, с последовательным перечислением однородных синтаксических единиц в одной из частей. Период может быть оформлен в форме сложного синтаксического целого, сложносочиненного предложения, сложноподчиненного предложения, а также в форме простого осложненного предложения» (Сат 2010: 14-15).

Предложение-период имеет определенные специфические черты:

1) Разделенная интонацией на две части, конструкция периода обладает структурной замкнутостью. Обе части периода манифестируют структурную и семантическую взаимосвязь и взаимообусловленность: первая часть периода представляет собой ряд синтаксических элементов, которые по своей структуре однотипны и характеризуются постоянно повышающейся интонацией; во второй части реализуется интонационная модель с постоянным понижением, отделяясь от первой глубокой паузой. Пауза как маркёр границы частей периода детерминирована интонационной структурой предложения-периода;

2) однородные синтаксические элементы (однородные компоненты) необходимы для полного выражения мысли и соотносимы со второй частью периода как грамматического и логического ядра всей конструкции;

3) располагая обширными лексико-семантическими возможностями, период является синтаксически развитой единицей речи по своей форме, со стороны содержания период представляет объективацию логически обоснованных выводов, в которой «нагнетание» фактов-выводов обеспечивает достаточную убедительность мотивировки. Как стилистическое явление, период «производит впечатление силы» (А. П. Чехов), поэтому обладает суггестивным потенциалом, оказывающим активное воздействие на адресат;

4) части периода связаны между собой с позиций грамматического строения в соответствии с параметрами одного из способов синтаксической связи: согласования, управления, примыкания (См.: Чопанов 1908: 31-32;

Гвоздев 2009: 443-444; Акишина 1958: 36-37).

В художественных текстах частотно репрезентированы открытые многочастные периодические структуры, сочинительная связь в которых осуществляет основную смысловую нагрузку, устанавливая между компонентами ПК перечислительные отношения. Подобные конструкции являются специфической чертой художественных текстов, так как позволяют автору вводить в описание признаки ситуации как обладающие в ней равными правами и принадлежащие к одному типу. На принадлежность текста к художественной речи часто указывают периодические конструкции с различными видами комбинации паратаксиса, гипотаксиса и бессоюзия.

Структура данных конструкций позволяет вводить в художественный текст внутреннюю речь героев, отражая процесс формирования сложных мыслей, углубить психологизм художественного текста за счет точных психологических зарисовок, т.е. обращаться к такой информации, которая требует авторских комментариев для адекватной интерпретации текста адресатом.

осуществляемый автором, формирует экспрессивность и эмотивность художественного текста, что в целом способствуют актуализации наивысшей степени суггестии на реципиента. Для реализации экспрессивного потенциала избираются стилистически маркированные средства, к которым, в частности, относятся, и периодические конструкции. Их экспрессивность обусловлена также выделенностью на нейтральном текстовом фоне, которая реализуется в большей, чем средняя, протяженности данной синтаксической конструкции, помещении и соположении различных объектов внутреннего и внешнего мира в едином микроконтексте и акцентуации внимания реципиента на статической (описание) либо динамической (повествование) характеристике эстетического объекта.

Ведущее место категории образа автора в иерархии категорий художественного текста детерминировано тем, что индивидуально-авторская картина мира, которая формируется в художественном тексте, является полифонической, как и сознание творческого субъекта. Организующим центром художественной коммуникации выступает говорящий Я, который отбирает языковые средства, необходимые для актуализации смысла и характеристики персонажей.

Категория интенсивности, имея отношение к любому языковому уровню и аспекту, оказывает влияние на структуру, семантику и прагматику периода и ССЦ, построенного по модели периода. Данная категория может выражаться как лексическими, так и синтаксическими средствами, причем способы её экспликации детерминированы личностными особенностями автора текста, его индивидуальными стилистическими предпочтениями и, наконец, самой ментальностью в её субъективном и национальном аспектах проявления. Как функционально-семантическая категория, интенсивность обусловливает характер связи между частями периода или ССЦ, построенного по его модели, а также определяет в целом интегральные и дифференциальные признаки данных конструкций. Известно, что градационные отношения составляют суть периодических конструкций, что в целом обусловливает онтологический статус категории интенсивности по отношению к исследуемому феномену. Композиционный потенциал категории интенсивности также накладывает определенный отпечаток на функционирование категории интенсивности, в том числе и в сфере реализации периодических конструкций как специфической особенности идиостиля писателя либо конкретного художественного текста. Посредством реализации категории интенсивности периодические конструкции эксплицируют корреляции с композицией художественного текста, спецификой авторизации, авторской и персонажной модальностью, субъективацией повествования в целом.

Понятие синтаксической парадигматики, объективно существующей в языковой системе, относится к числу новых понятий, развившихся в лингвистике во второй половине ХХ в. Системность описания языка для парадигматического синтаксиса. В целом парадигматический синтаксис восходит к математической теории порождающей грамматики, в центре которой – постулат о существовании ядерного предложения и его трансформации. Парадигматический синтаксис преломляет предложение в системно-лингвистическом описании в терминах синтаксической деривации, на которой основаны разнообразные процессы речеобразования.

Различая форму и парадигму предложения, парадигматический синтаксис устанавливает их коррелятивные связи с формой и парадигмой слова. В определении парадигмы предложения должны сохраняться единые принципы выделения на уровне морфологии и синтаксиса (См.: Москальская 1974: 100-101). Теория парадигматического синтаксиса, разработанная М.Я.

Блохом, основывается на исходном тезисе о тождестве инварианта форм предложения в рамках синтаксической парадигматики, которое реализуется сентенциалом – изменяемой структурно-синтаксической единицей, стоящей над отдельно взятыми предложениями в различных парадигматических рядах. Сентенциал в синтаксисе аналогичен лексеме в морфологии: формы лексемы меняются соответственно выражаемым категориальным значениям, а её тождество сохраняется в всех парадигматических изменениях слова (См.:

Блох 2004). Определение для предложения этой некой обобщенной единицы является важным этапом когниции: система синтаксических пропозиций репрезентирована действительно разными предложениями, которые эксплицируют различные суждения говорящих.

По мысли М. Я. Блоха, парадигматический синтаксис включает предикативную и конструкционную системы деривационных отношений предложений: в предикативной системе через синтаксические оппозиции выражается вся сумма предикативных значений, необходимых для существования предложения: коммуникативная установка, утверждение – отрицание, реальность – нереальность, предложение – констатация, различные виды модальности и т.д. Конструкционная система осуществляет построение предложений разной степени сложности, объединяемых тождеством соответствующего сентенциала. Тем самым, концепция парадигматического синтаксиса обосновывает существование переходных синтаксических конструкций, изоморфных по своему характеру, и трансформационных процессов, характерных для различных языков.

Возникновение и функционирование категории переходности, по мнению Д. Э. Розенталя (См.: Розенталь, 1985), обусловлено диахронными (эволюционными, историческими) процессами. По мнению В. В. Бабайцевой, «такое представление о переходности объясняет неразличение и словарного и терминологического значения слов переходность и переход» (Бабайцева, 2000: 12).. При том, что значения терминов переход и переходность на современном этапе развития лингвистической парадигмы не представляются строгими, фиксированными, а сами понятия в лингвистике не имеют однозначного толкования, философская методология помогает уловить главное: понятие переход включает в качестве составляющей категорию изменчивости, динамики. Потребность в терминологическом обосновании переходности детерминировано вниманием современной лингвистики к развитию и функционированию языковой системы, что в целом закреплено и в данных понятиях.

История изучения явлений переходности в языковой системе свидетельствует о попытках дефинирования отдельных явлений синхронной переходности в лингвистических трудах ХIХ в., однако системное изучение феноменов переход и переходность связано с лингвистической парадигмой ХХ в., когда явственным становится стремление дать четкие определения терминов и выявить их параметры. Например, А. С. Бедняков не различает понятия «переход» и «переходность», в связи с чем предлагает использовать только термин «переходность», т.к. наличие суффикса -ость «позволяет выразить не только название самого факта изменяемости, но и способности к этой изменяемости того или иного слова» (Бедняков, 1941: 29). В. Н. Мигрин, один из основателей теории переходности в отечественной науке о языке, понимает под переходностью (трансформацией) «сложный процесс изменения признаков слова, который приводит к перемещению слова из одной части речи в другую или к перемещению слова из одного морфологического разряда в другой в пределах одной части речи» (Мигрин, 1971: 133).

Безусловно, наиболее интересной является точка зрения на содержание понятия «переходность» В. В. Бабайцевой, которая дает дефиниции терминов «переход» и «переходность» в работе «Переходные конструкции в синтаксисе» (1967):

«Слово переход как лингвистический термин имеет два значения:

1) переход - диахронный (эволюционный) процесс преобразования одних речевых явлений в другие: переход е в о перед твердыми согласными и др.;

2) переход - отражение синхронных связей между явлениями, наличие соединительных звеньев между оппозиционно противоположными явлениями.

противостоящими типами классификации. Переходность - это такое свойство языка, которое скрепляет факты в целостную систему, отражая возможность диахронных преобразований» (Бабайцева, 1967: 21). Именно В.

В. Бабайцева впервые акцентировала внимание на наличии эволюционных и синхронных звеньев на шкале переходности, описав корреляции и системные связи диахронии и синхронии. Контаминированные переходные явления исследователь представляет в виде пересекающихся кругов, обозначающих типичные структурно-семантические модели и лексико-грамматические разряды слов, которые характеризуются в синхронии языка взаимными корреляциями и детерминированностью. Такие круги имеют свои центры и периферии: в центре оптимально концентрируются семантические и грамматические свойства, периферия манифестирует отсутствие либо нечеткую выраженность какого-либо свойства, облигаторного для центра.

совмещающую синхронно и диахронически выявляемые дифференциальные признаки взаимодействующих явлений, такие синкретичные явления характеризуются неоднородностью пропорций комплекса признаков: так, возможно преобладание признаков А или Б, или их равновесие. В. В.

Бабайцева выделяет два типа переходных, синкретичных по характеру, звеньев: периферийные (Аб и аБ) и промежуточные (АБ) (См.: Бабайцева, 2000: 133).

Представляется, что самое сложное звено здесь – промежуточное звено АБ, представленное синкретичными явлениями, которые характеризуются примерным равновесием свойств полюсов оппозиции. Оценка данного звена в современной лингвистике наиболее спорна, вызывает ряд вопросов дискуссионного характера, например, типологический статус тех языковых и переходности, и др. Эту зону нередко определяют как зону нейтрализации, в связи с чем В. В. Бабайцева подчеркивает, что данное «промежуточное звено точнее называть зоной равновесия дифференциальных признаков полярных типов. Языковой факт этой зоны нельзя квалифицировать однозначно: его нельзя рассматривать как явление, имеющее свойство только одной единицы классификации. Совмещение признаков полярных категорий в единицах зоны АБ и объясняет плюрализм квалификационных оценок» (Бабайцева, разграничения двух качественно различных видов переходных явлений:

трансформационных (диахронные преобразования) и контаминационных (периферийные, промежуточные, синкретичные, изоморфные, гибридные) (См.: Бабайцева, 1967: 6). Трансформируя синтаксические модели и лексикограмматические разряды слов, переходные явления обогащают и совершенствуют грамматический строй, обладая эволюционным характером в историческом развитии языка. Очевидно, что разработанная В. В.

Бабайцевой шкала переходности отражает сущность феномена переходности в целом, интерпретируя структуру его синкретизма «с учетом степеней его (Чеснокова, 1991: 44).

Термин «изоморфизм», математический изначально, вводится в научное употребление в сфере лингвистики как метафора, раскрывающая подобие, неслучайное сходство в построении качественно различных единиц составляющих их элементов, являются изоморфными друг другу, если каждому элементу первой системы соответствует лишь один элемент второй и каждой связи в одной системе соответствует связь в другой и обратно»

(Курилович, 1962: 32). Среди уточнений определения отмечается, что для изоморфизма характерно «сходство двух или более объектов по форме или уровне…» (Кириленко, 2002: 283).

Лишь благодаря постоянному взаимодействию, проявляющемуся в переходных явлениях, между различными единицами языка становятся контаминированием понимается сочетание признаков разноуровневых единиц в конкретном лингвистическом феномене. Наряду с категориями, которые имеют четкие семантико-грамматические показатели, существуют и стройность самых строгих классификаций синтаксических моделей и лексико-грамматических разрядов слов в русской грамматике.

периодических конструкций, принадлежащих различным синтаксическим ярусам (предложение-период, сложное синтаксическое целое, текст); ПК коммуникативного акта и образуют при этом функционально однородные ряды.

Явление, манифестированное с помощью таких конструкций, Ю. Ю.

Леденев именует изофункциональностью, под которой «понимается, с одной стороны, наличие в системе языка семантически однородных рядов, объединяющих конструкции различных ярусов синтаксиса, выполняющие аналогичные коммуникативные функции, а с другой стороны, существование в языке совокупности средств их реализации, находящихся между собой в изофункциональности имеет две стороны – план содержания и план изофункциональные конструкции – такие синтаксические конструкции, которые обладают сходными значениями и на разных синтаксических ярусах их выражают, что обусловливает изменение структуры в зависимости от потребностей коммуникации и является фактором образования функционально однородных рядов таких конструкций.

Необходимо отметить, что в синтаксических системах многих языков существуют конструкции, характеризующиеся семантической общностью, функциональным сходством, но имеющие определенные структурные различия, вытекающие из их принадлежности к разным ярусам синтаксиса.

Однако целостной теории описания этих явлений пока еще не сложилось. К тому же роль средств связи на различных ярусах синтаксической системы рассматривалась, в основном в структурно-семантическом аспекте, тогда как их функциональные возможности в оформлении связей и отношений в синтаксических единицах различных ярусов должны быть объектом многоаспектного, в том числе изофункционального, анализа. Способность к трансформированию синтаксических единиц различных ярусов в зависимости от контекста и коммуникативных интенций является общей для многих языков флективного строя, что позволяет квалифицировать её как лингвистическую универсалию. Это приводит к достаточным теоретическим предпосылкам для комплексного системного описания явления изофункциональности в языке и позволяет в дальнейшем произвести попытку создания теории типовых инвариантных образований и установления закономерностей их синтаксической реализации.

По мнению Ю. Ю. Леденева, термины «уровень» и «ярус» по отношению к системе языка не являются синонимичными: «ярус» предстает как компонент, составная часть более обобщенного понятия «уровень».

Таким образом, может быть выстроена определенная иерархия: ярусы синтаксиса представлены ярусами словосочетания, простого предложения, сложноподчиненного предложений, бессоюзного соединения предложений и т.д. вплоть до текста в иерархии синтаксических единиц.

Представляя собой общеязыковое явление, изофункциональность координирует дискурсивную реализацию инвариантной синтаксической единицы, актуализируя языковую компетенцию говорящего в иных, информации. Как типовая синтаксическая конструкция, инвариант – лингвистический факт, имеющий универсальный характер для всех носителей языка, усвоен ими в процессе его овладения языком либо представляет собой аналогичную, построенную по типовой, модель. Таким образом, это «конструкция, которая может являться производной от других отличающихся по синтаксическому статусу инвариантов, которая существует в его фонде языковых знаний и представлений при наступлении и во время компетенцией коммуниканта. Вариант - это практическая реализация инварианта с учетом языковых законов (в том числе фонетических), с учетом особенностей коммуникативной ситуации, а также при воздействии (если это коммуникантом и реципиентом» (Леденев 2001:9).

Как считает исследователь, язык предстает как некоторая модель и возможностями учета экстралингвистических факторов; основой этой модели служит всеобщий для носителей конкретного языка денотативный аппарат.

функционирования языка – это не только коммуникативная, но и представления информации для наиболее приемлемого (с точки зрения коммуниканта) ее понимания, а также непрерывно происходящий процесс внутренней переработки и накопления этой или иной информации, реакций на полученную информацию, прогнозирования ответных коммуникативных поступков и конструирования достаточной и необходимой семантической (а затем и грамматической) структуры дальнейших коммуникативных образований. Если абстрагироваться от фонетического представления речевых образований, которые тоже могут формировать свои варианты, то их грамматическая реализация, в первую очередь, связана с правилами формирования (преобразования) грамматических структур, с синтаксической идиоматикой, а также с формами, способами и эрудицией носителя языка в области создания новых структур на базе уже известных моделей, наиболее адекватно передающих семантику высказывания.

отношения подчиненности между структурными и семантическими компонентами, которые реализуются на всех синтаксических уровнях:

«Отношения равноправия вообще свойственны языковой системе постольку, поскольку они являются средством дополнения основной понятийной структуры какими-либо осложняющими факторами, и они в чистом виде просматриваются лишь в явлениях однородности, которые выступают не более чем осложняющими структуру предложения факторами на разных ярусах синтаксиса. Даже на уровне сложносочиненного предложения фактическое равноправие практически уже не прослеживается - всегда проявляются дополнительные отношения неодновременности, зависимости, соположенности и пр.», - пишет Ю. Ю. Леденев (Леденев 2001: 14). Таким семантически и функционально равноценных образованиях.

В исследовании Ю. Ю. Леденева также находим мысль о том, что «отношения подчинения пронизывают всю структуру высшего уровня языкауровня организации коммуникативных единиц, так как синтаксические связи и отношения реализуются именно в подчинительных конструкциях, а также только отношения подчинения обусловливают необходимую структуру и обслуживающие подчинительные отношения, обладают детерминирующими свойствами по отношению к своим синтаксическим контрагентам» (Леденев 2001: 14). Подчинительные конструкции обычно являются инвариантом неравноправия, а также они эксплицитно включают все необходимые факторы взаимодействия синтаксических единиц. Сочинительные конструкции актуализируют различные виды подчинительных отношений, или как прообразы структур текста, в которых даже перечислительные отношения могут формировать отношения обусловленности.

Рассматривая синтаксическую детерминацию, надо отметить ее прямое отношение к явлению изофункциональности. Ю. Ю. Леденев отмечает, что феномен детерминации представлен на всех синтаксических ярусах: от простого осложненного предложения до текста. Ученые утверждают, что любая синтаксическая конструкция, имеющая ранг полноценной коммуникативной единицы, притом актуально расчлененная и признанная текстом, является образованием, в котором всегда будут наблюдаться (эксплицитно или имплицитно) предопределяющая и предопределяемая части. Явления подобного рода были определены как детерминантные конструкции.

речеобразующих факторов, оно репрезентировано отдельными признаками изоморфизма и изосемии, однако «проявляется намного шире, поскольку при нем наблюдается не просто подобие, а своеобразная конгруэнтность и смысловой, и структурной, и, главное, коммуникативной организации конструкций разных ярусов, и важнейшим в этом явлении выступает подчинение языковой структуры функциональной природе высказывания»

(Леденев 2001:19).

При том, что явления переходности в достаточной мере исследовались в разные периоды развития лингвистики, существует ряд нерешенных проблем, связанных с анализом и интерпретацией переходности как языкового феномена. Появившееся в последние годы в лингвистической парадигме понятие «изоморфизм», не имеющее пока четкого определения, актуализирует коррелятивные связи с явлениями. В связи с этим возникает вопрос о возможности считать понятия «переходность» и «изоморфизм»

синонимичными или же это термины с различным значением.

Представляется, что эти термины не являются синонимами, поскольку термин изоморфизм в большей степени близок по значению и функционированию к термину контаминация, поскольку контаминационные синтаксические модели сочетают в себе семантико-грамматические свойства синонимичных типов разных структур. Поэтому трансформации, охватывающие ССЦ и периоды, возможно квалифицировать как изоморфизм данных синтаксических конструкций, что даёт основание рассматривать периодические конструкции как системное образование.

1.4.Сложное синтаксическое целое как «компонент» текста:

прагмасемантические особенности Вопрос о сверхфразовых построениях для синтаксистов и сегодня является открытым. При определении этой синтаксической единицы используются разнообразные термины, такие как «фразовые единства», «составное синтаксическое целое», «сверхфразовое единство», «сложное синтаксическое целое», «фразовые ансамбли», «прозаическая строфа» и др.

Выбрать однозначный термин для обозначения этой синтаксической единицы сложно.

Чаще всего для обозначения группы предложений, связанных по смыслу, используются термины «сложное синтаксическое целое» или ССЦ и «сверхфразовое единство» или СФЕ. Тем не менее, ни один из перечисленных выше терминов не отражает полностью содержание данной сложной синтаксической конструкции. В нашем исследовании используется термин «сложное синтаксическое целое» как наиболее полно передающий синтаксическую природу изучаемого явления.

В современной теории текста традиционно данная синтаксическая единица рассматривается как строевой компонент текста, представляющий собой объединенные вокруг единого смыслового центра группу высказываний. Организация ССЦ представляет собой ряд высказываний, раскрывающих одну (микро-) тему, что роднит ССЦ с текстом и позволяет метонимически именовать его именно так (См.: Малычева 2003: 25).

Для К. Кожевниковой текст представляет собой «идеальную высшую коммуникативную единицу» (См.: Кожевникова 1979: 66); эта единица эксплицирует движение к семантической замкнутости и завершенности, её конститутивным признаком является связность, «проявляющаяся каждый раз в других параметрах, на разных уровнях текста, и в разной совокупности синтаксической системы, текст складывается из единиц более низкого уровня, а именно предложений (простых и сложных предложений разных типов, в том числе и периодов), которые, формируя текст, объединяются в сложные синтаксические единицы, характеризующиеся определенной взаимообусловленность этих единиц становится основой формирования связного художественного текста через посредство сложных синтаксических целых (микротекстов), промежуточных единиц, представляющих собой основу структурирования целостного речевого произведения.

В своей исследовательской концепции мы опираемся на дефиницию текста, данную Н. В. Малычевой: «текст в широком смысле слова - это целенаправленное завершенное речевое произведение, состоящее из грамматических структур (предложений), входящих в системные линейные единицы более высокого уровня (сложные синтаксические целые), связанное обусловленного узусом того или иного речевого жанра, и обладающее известной коммуникативной направленностью. Сложное синтаксическое целое – это конституирующий компонент текста как целого» (Малычева 2003: 26).

Проблематика ССЦ, стоящего на иерархически более высокой ступени, чем простое и сложное предложение, занимались такие лингвисты, как Л. А.

Булаховский, В. В. Виноградов, Г. А. Золотова, A. M. Пешковский, Н. С.

Поспелов, В. В. Суренский, И. И. Фигуровский. С тех пор как в центре внимания лингвистики находится текст, содержание понятия «ССЦ»

изменилось: ССЦ уже не квалифицируется как «наивысшая форма синтаксической организации речи», а изучается в качестве «компонента текста». Подчеркнем, однако, что выявленные дифференциальные признаки ССЦ – компонента текста те же, что и ССЦ – «наивысшей синтаксической формы организации речи».

В отечественной теории текста гипотеза о лингвистическом делении текста принадлежит Н. С. Поспелову: собственно коммуникативная функция языка актуализируется не только с помощью отдельного предложения, но и с помощью более сложного синтаксического построения, которое включает в себя соположенные предложения, обладающие семантическим (прежде всего, реализация конкретной микротемы) и грамматическим (лексикограмматические средства связи, видовременные корреляции и пр.) единством (См.: Поспелов, 2010). В основу этой теории положен постулат о структурно-семантической общности группы предложений ввиду наличия у нее структурного, синтаксического выражения. Н. С. Поспелов указывает также, что непреодолимая грань между бессоюзным сложным предложением взаимопереходные и синонимичные при определенных условиях. Такой ракурс рассмотрения ССЦ обусловил возникновение и развитие концепции аналогичности ССЦ и сложного предложения. Данная концепция аналогичности сложного предложения и поликоммуникативной сложной синтаксической единицы (ССЦ) дает основания предположить, что существуют определенные типы ССЦ, построенные по модели периода с паратаксической связью между частями.

По мысли Н. С. Поспелова, сложное синтаксическое целое обладает следующим набором синтаксических признаков:

« - замкнутая синтаксическая структура;

предложениями, входящими в его (ССЦ) состав;

- синтаксическая разнородность состава:...разного рода комбинации одночленных и двучленных предложений...;

- специфические «внешние» и «внутренние» средства межфразовой связи; «внешние» - различные виды субституции, метатекстовые элементы (в современной терминологии); «внутренние» - «выражение того или иного временного соотношения между сказуемыми... предложений» (Поспелов 2010: 99-117).

Однако, в сферу внимания ученых-лингвистов, работающих в русле аналогичного направления, не попали полифоничные ССЦ, возможные только в художественном тексте. Дифференцирующим признаком такого вида ССЦ является наличие ряда взаимосвязанных предложений, образующих синтаксическое единство, которое отличается по своим семантическим и структурным характеристикам от сложного предложения (в том числе и от периода).

По мнению С. Г. Ильенко, в составе сложного синтаксического целого могут находиться так называемые воспроизводимые структуры, воспроизводимость которых объясняется наличием в них инициального компонента, представленного в виде именительного падежа и инфинитива темы, предложений тождества, вопросительных предложений. В роли маркёра всей воспроизводимой структуры в целом, фактически намечая её ему, эти синтаксические конструкции выражают функциональную сущность ССЦ, которая детерминирована его однотематичностью. С. Г. Ильенко предлагает ССЦ в русском языке формирующейся, но пока еще не сформировавшейся грамматикализованной единицей (См.: Ильенко 1992:

43).

представляет собой актуальную проблему, к которой в разное время обращались М. Я. Дымарский, Г. А. Золотова, Л. М. Лосева и др.

Для нашего исследования важной представляется концепция М. Я.

Дымарского. По мнению исследователя, интегральная семантическая структура (далее – ИСС) субъективировано отображает на семантическом уровне структуру единой сигнификативной ситуации, которая представляет собой семантический субстрат конкретного ССЦ. М. Я. Дымарский выстраивает классификацию бинарных типов ИСС, частотно, но с разной степенью регулярности, репрезентированных в текстах русской классической литературы последней четверти XIX – первой половины XX в. Таких типов ИСС, по мнению М. Я. Дымарского, семь, однако они не исчерпывают всех возможных комбинаций и вариантов. Так, следует отметить, что во художественного текста – его полифоничность, формирующийся за счет контаминации разных субъектно-речевых планов.

ССЦ является не только коммуникативной, но и поликоммуникативной единицей: «Если структурная организация указанных синтаксических единиц определяется необходимостью реализации качества коммуникативности, то качество, которое является определяющим фактором, стоящим над структурой ССЦ, в общем виде можно определить как прагматически адекватное представление концептуально значимого смысла» (Дымарский 1989: 25). Таким образом, недостаточная разработанность теории ССЦ, нечеткость определения этой единицы на уровне языка обусловливает обращение к функциональному и композиционному подходам в сфере исследований ССЦ.

При изучении ССЦ исследователи до недавнего времени опирались только на текст как фиксированную в письменной форме данность, оставляя за пределами сферы научного интереса семантические структуры и совокупность фоновых знаний, которые составляют его основу. И в этом смысле пунктуация как средство закрепления на письме определенных логических и смысловых отношения между частями высказывания обладает достаточным эвристическим потенциалом. Любой художественный текст, кроме когнитивно-коммуникативных стратегий, реализует также пунктуационную стратегию, которая эксплицирована в особой пунктуационной архитектонической структуре текста, представляющей собой системную совокупность пунктуационных позиций. Выделяют импликативную (синтезирующую) и дистанцирующую (контрадикторную) пунктуационные стратегии: «Пунктуационная стратегия может быть нацелена на создание максимально тесного ряда. В этом случае она позволяет соединить в неразрывное целое «мыслительные блоки» разного рода, представляющие предметы, явления, процессы разных миров, разных сторон реального и воображаемого мира Пунктуационная стратегия может быть направлена на максимальное разъединение единиц текста.

Может служить средством создания картины разорванного, дисгармоничного мира, отраженного в смятенном сознании (или представленного как таковое) Эта стратегия предполагает развертывание и организацию в целостном фрагменте текста противоречивых, разноплановых, разнонаправленных «мыслительных блоков» (Кольцова 2007: 103-104).

Если период представляется единым «когнитивным пространством»

ввиду реализации в нем импликативной (синтезирующей) пунктуационной стратегии, то ССЦ представляет собой ментальное пространство, разделенное на блоки, что эксплицировано с помощью дистанцирующей (конрадикторной) пунктуационной стратегии. В самом деле, известно, что одним из важных критериев, с помощью которых в письменном тексте визуально различимы периоды и ССЦ, построенные по модели периода, является постановка определенных знаков препинания – запятой либо точки с запятой в первом случае и точки во втором. Таким образом, период обладает потенциалом актуализировать в «свернутом виде» основные смысловые координаты протяженного фрагмента художественного текста, представляя, например, несколько пресуппозиций разного плана, способствуя, тем самым, адекватному или приближенному к таковому отображению хода авторской мысли; ССЦ тяготеет в этом отношению к отображению событийности художественного текста.

Представляется, что инновационным в рамках теории ССЦ может стать попытка описания возможных структурно-семантических типов ССЦ при опоре не только на текст, но и на лежащие в его основе фоновые знания.

Такой подход осуществим, т.к. модели фоновых знаний и семантические модели являются компонентами единой когнитивно-коммуникативной семантической системы. В таких исследовательских координатах связь языка и мышления предстаёт в виде диалектики конкретных форм их взаимодействия, предполагая интегрированное экспериментальное изучение разноуровневых феноменов, что принципиально соответствует аспектам современной лингвистической парадигмы. В ССЦ коммуникативная самостоятельность предложений детерминирует его структурную независимость, проявляющуюся в возможности, за счет имеющихся в предложении компонентов, восстановления элиминированных элементов без апеллирования к структуре предшествующего предложения. Отличие ССЦ от сложного предложения видится в том, что составляющие его предложения более самостоятельны и поэтому связи между ними менее тесны.

Результирующая изучения ССЦ приведена Н.В. Малычевой в монографии «Текст и сложное синтаксическое целое: системнофункциональный анализ»(2003), при этом основные признаки ССЦ таковы:

«1. автосемантичность и организующая роль первого предложения ССЦ - зачина; несамостоятельность и синсемантичность остальных предложений; наличие в ССЦ «опорных» предложений, которые могут не совпадать с зачином;

2. наличие отдельных «стандартизированных» типов ССЦ (С. Г.

Ильенко, В. П. Лунева);

3. наличие в ССЦ сквозных компонентов систематической структуры;

4. стилистическое единство ССЦ, под которым понимается тенденция предложений-конституентов ССЦ принадлежать к одному функциональносмысловому типу речи;

маркеров границ ССЦ;