«САМООЦЕНКА ИНТЕЛЛЕКТА В СВЯЗЯХ С ФАКТОРАМИ ПРИНЯТИЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ (У СТУДЕНТОВ ВУЗОВ) ...»

В. В. Знаков рассмотрел историческую перспективу понимания познания себя. Так, для древних греков познание человеком себя обозначало «направленность на познание человека вообще, его места в обществе и мироздании» (Знаков, 2007, с. 388). В тоже время существует возможность самопознания, коренным образом отличная от обозначенного древними греками способа, описание которой мы находим в трудах Н.А. Бердяева. Она заключается в соотнесении конкретных фактов жизни субъекта с их ценностным и духовным содержанием, выходе в ходе подобного самоанализа за пределы эмпирических фактов отдельно взятой жизни и попытке их объяснения с позиции отнесенности ко всему человеческому роду (Бердяев, 1991). При этом подчеркивается исключительная важность внутренней честности субъекта, а также недопустимость самобъективации, которая неминуемо следует за попыткой идеализации себя, приписывания себе не характерных качеств и черт. Ведь в этом случае познание субъекта направлено уже не на самого себя, не на собственную экзистенциальность как необъективируемый предмет познания, а на некий сконструированный образ идеального себя, становящийся объектом познания. Именно в этой точке уникального общим. И именно поэтому превращение субъектом познания себя (своей экзистенциальности) в объект этого познания недопустимо.

экзистенциальному», соответствующего гуманитарной парадигме в науке, по многим параметрам кардинально отличающей от парадигмы когнитивной. По противопоставлять: экзистенциальная исследовательская парадигма обогащает и дополняет когнитивную.

Экзистенциальная парадигма предполагает рассмотрение человека в пространстве ценностей и личностных смыслов. Психологический конструкт смысла рассматривался широко как в отечественной, так и в зарубежной психологии. В русле деятельностного подхода понятие личностного смысла было введено А. Н. Леонтьевым как отражающее отношение мотива деятельности к ее цели. Личностный смысл предмета или явления – это индивидуальное значение данного предмета или явления для человека, несводимое к его значению, закрепленному в системе социальных отношений (Леонтьев А.Н., 1975). В западной психологии, проблема представление о смысле было иным, и развивалась, прежде всего, в теории В. Франкла (1990).

В ней понятие смысла жизни занимает центральное место: «Стремление к поиску и реализации человеком смысла жизни Франкл рассматривает как являющуюся основным двигателем поведения и развития личности»

(Леонтьев Д. А., 2003, с. 238).

С.Л. Рубинштейна можно найти тенденции экзистенциального подхода к изучению психики (особенно ярким примером обращения к проблеме человеческого бытия может служить посмертно вышедшая работа «Человек и мир» (1973). Одним из вариантов развития субъектно-деятельностного подхода А.В. Брушлинского является психология человеческого бытия, в которой центральным является понятие субъекта (в субъектно-деятельностном подходе таковым является понятие личности). Каковы критерии, отличающие категорию субъекта от категории индивидуальности, личности и т.д.?

индивидуальную активность с общественными нормами и требованиями. С ним тесно связаны такие характеристики субъекта, как инициатива и ответственность (Абульханова, 1999). О важности такой характеристики зрелой человеческой личности, как ответственность, писал также Виктор Франкл.

По мнению В.В. Знакова, для того чтобы говорить о человеке именно как о субъекте, необходимо обратить внимание еще на два аспекта проблемы. Вопервых, на те черты личности, которые препятствуют или способствую осознанию человеком совершаемых им поступков и ответственности за них как свободного нравственного деяния. А во-вторых, в фокусе внимания исследователя субъекта должны оказаться такие психологические конструкты, как самопонимание, самопознание и рефлексивность, обеспечивающие человеку взгляд на себя со стороны.

Критериями различия самопознания и самопонимания по Знакову являются, во-первых, результат этих процессов. Результат самопознания – новые знания человека о себе, самопонимания – новый смысл того, что человек о себе уже знает. Во-вторых, ходе этих процессов человек задает себе разные вопросы. В ходе самопознания человек ищет ответа на вопрос «Какой я?», в ходе самопонимания «А почему я именно такой». Наконец, формирование и развитие самопознания в большей степени соответствует «Япознающему», субъективной составляющей познания человеком мира и себя в нем (разделение личности на две структуры – «Я-познающее» и «Япознаваемое» было осуществлено У. Джемсом). Формирование и развитие самопонимания соответствует «Я-познаваемому», совокупности всего того, что человек называет своим, от материальной собственности до сознания и мыслей.

Как пишет В.В. Знаков, без ответа на вопрос о том, чем структура самопознания отличается от структуры самопонимания, нельзя «проанализировать взаимосвязи смысловых образований личности и ее защитных механизмов, способствующих или, наоборот, препятствующих осуществлению желания человека узнать о себе что-либо» (Знаков, 2007, с.

397).

трехкомпонентной структуре самопознания, о вхождении в него ценностноличностного, рефлексивно-когнитивного и мотивационно-коммуникативного компонента. После проведения факторизации данных по шести опросникам авторская гипотеза получила подтверждение. Три выделенных фактора соответствовали трем основным источникам, из которых субъект получает информацию о себе – самовосприятие и самоанализ (когнитивная теория самовосприятия Д. Дж. Бема и объективного самосознания С. Дувала и Р.А. Виклунда); социальные обратные связи (Дж. Мид); социальное сравнение (У.Б. Суонн).

Степень представленности каждого из трех компонентов в структуре индивидуального самопознания зависит от того, в какой степени человек готов быть честен с собой и не боится снижения собственной самооценки.

Помимо этого, подчеркивается, что три аспекта самопознания различаются по степени активности субъекта: наибольшую активность подразумевают самонаблюдение и саморефлексия (вследствие необходимости селекции, заложенной в эти процессы), наименьшую – качества личности субъекта, входящие в мотивационно – коммуникативный фактор.

Итак, самопонимание в психологии определяется как интегративная способность к объединению различных сторон психической жизни в целостный, рефлексируемый субъектом внутренний мир. Изначально оно рассматривалось как целостный, интегративный феномен. Однако с течением времени стали появляться модели, отражающие структурные характеристики самопонимания (и самопознания). При этом некоторые психологи обращают внимание на когнитивные и рефлексивные компоненты самопонимания, некоторые – на экзистенциальные, бытийные. При этом когнитивная составляющая самопонимания заключается прежде всего в способности субъекта к сознательному самоанализу и рефлексии. Экзистенциальная – в осмыслении имеющихся знаний о себе и стремлении к приобщению к новым ценностям. Основываясь на подобном разделении, В.В. Знаков предложил такую модель самопонимания, в которой выделяются два основных его компонента – когнитивный и экзистенциальный.

В результате применения к данным четырех опросников факторного анализа была получена двухфакторная структура, оба фактора достаточно легко и четко интерпретируются. Первый фактор отражает экзистенциальный, бытийный компонент самопонимания. Положительные нагрузки на него имеют те пункты опросников, которые отражают наличие у субъекта целей, придающих его жизни осмысленность, высокие показатели автономии, спонтанности, аутосипматии.

Второй фактор же, напротив, кумулирует личностные черты, связанные с «познанием субъектом психологического своеобразия своего внутреннего мира, причин поступков, отношений с другими людьми» (Знаков, 2007, с.

437). То есть, в нем представлены компоненты самопонимания, связанные с когнитивной сферой.

При этом наблюдается закономерность: чем больше у субъекта выражены когнитивно-рефлексивные компоненты, тем меньше – экзистенциальнобытийные.

Вышеизложенная исследовательская концепция представляется глубоко проработанной, однако, оставляющей несколько вопросов. Так, в теоретическом обосновании исследования самопознания говорится о том, что когнитивная и экзистенциальная исследовательские парадигмы не противоречат друг другу, а вторая, скорее, дополняет и обогащает первую.

Однако в конкретных эмпирических исследованиях мы сталкиваемся с несколько иной картиной: используемые методики подразделяются на те, которые призваны отражать когнитивные компоненты самопонимания и самопознания, и те, в которых должны найти отражение экзистенциальные компоненты.

самопознания и самопонимания. Так, самопознание рассматривается как вся сумма информации о себе, представленная в индивидуальном сознании. На более ранних стадиях оно включает в себя самовосприятие и самонаблюдение, затем включается и самоанализ (Чеснокова, 1977). Самопонимание же предполагает ответ на причинные вопросы («Почему я такой, какой я есть?») обладают способностью интегрировать различные стороны психической жизни в целостный, рефлексируемый мир.

Остается не совсем не совсем понятно, чем именно когнитивно– рефлексивная составляющая самопонимания, высокие показатели которой предполагают склонность субъекта к самоанализу, и в которой представлены личностные черты, связанные с познанием субъектом своеобразия своего внутреннего мира, отличается содержательно от психологического конструкта самопознания.

Таким образом, нам представляется, что обнаруженные различия между самопониманием и самопознанием остаются в области теоретических противопоставлений, на деле же эти процессы (хоть и не сводимые друг к другу), во многом являются взаимодействующими и взаимопроникающими.

Существуют такие психологические феномены, в которых самопознание и самопонимание тесно связаны, одно является следствием другого. На наш взгляд, подобная тесная связь прослеживается, в частности, в явлении самооценки. Если самооценка относится к оценочному компоненту Яконцепции, то есть к самоотношению, то самопознание и самопонимание входят в компонент самопознания, сбора информации о себе. Таким образом, реализуется схема, при которой интерпретация знаний о себе происходит «на стыке» этих компонентов: человек отвечает на вопрос «Какой я?»

(самопознание), затем, на вопрос «Почему я такой?» (самопонимание), а затем дает оценку собственным качествам.

Обращение к человеку с заданием дать численную оценку собственного интеллекта неизбежно ведет к тому, что ему приходится актуализировать некие содержания самопознания. Ими могут быть как результаты пройденных им тестов интеллекта, так и содержания имплицитных теорий интеллекта (житейских представлений о нем), так и результаты сравнения себя «по уму» с окружающими. После этого они подвергаются некоему осмыслению (самопонимание), затем осуществляется самооценка. Таким образом, нам представляется вероятным наличие связей между компонентами самопонимания и самооценкой.

1.4. Самооценка интеллекта и имплицитные теории Обсуждение самооценки интеллекта в качестве психологического конструкта предполагает раскрытие тех оснований, по которым она строится, на что ориентируется человек, когда отвечает на вопрос о том, насколько он умен. Как было сказано выше, при оценивании своего ума человек может опираться на социальное сравнение. Это происходит, когда методика на косвенное выявление самооценки интеллекта предполагает ранжирование окружающих людей по IQ и включение себя в получившийся список (методика «Групповая оценка интеллекта», Смирнов и др., 2007). Также социальное сравнение задействовано и в ситуации, в которой испытуемому предъявляется кривая распределения баллов IQ в популяции и предлагается на ее основании оценить свой собственный интеллект в баллах – это прямая самооценка интеллекта. При оценке успешности ведущей деятельности (например, обучения) испытуемый отвечает на вопрос о том, насколько успешно он реализует в рамках этой деятельности свой интеллектуальный потенциал; соответственно переменная самооценки обучения (в методике Двек-Смирнова, Корнилова и др., 2008) отражает регуляторное влияние самооценки интеллекта.

Для того, чтобы все вышеназванные варианты самооценки интеллекта могли быть реализованы, испытуемый должен руководствоваться некоторыми представлениями о том, что есть интеллект. Необходимо предположить, что для того, чтобы дать определенному психическому свойству оценку, человек должен решить для себя, что это свойство собой являет. Ориентиром для вынесения самооценки интеллекта могут выступать, в частности, имплицитные теории интеллекта.

В психологическом словаре дается следующее определение слова имплицитный: «бессознательный, скрытый, не выраженный словами, относится к процессу, функционирующему по большей части независимо от сознания субъекта» (Reber, Reber, 2001, с. 343-344). Понятие имплицитных теорий было введено в психологию Дж. Брунером и Р. Тагиури (Bruner, Tagiuri, 1954). Первоначально объектом исследований стали имплицитные теории личности как совокупность обыденных знаний о психологии человека.

Базой для их изучения стала теория личностных конструктов Дж. Келли (Kelly, 1955). Согласно его взглядам, человек рассматривается в качестве исследователя, конструирующего гипотезы о внешнем окружении.

Центральным в теории Келли стало понятие личностного конструкта как специального психологического средства дифференцировки объектов.

Личностный конструкт создается субъектом и применяется им на практике.

Личностные конструкты – это система бинарных оппозиций, с помощью которых субъект осуществляет категоризацию себя и других людей. Таким образом, имплицитная теория личности – набор представлений о структуре и механизмах функционирования личности, собственной или другого человека, которые были сформированы не в научном исследовании, а в повседневной жизни.

В качестве более узкого направления изучения имплицитных теорий личности выделялись имплицитные теории способностей. Х. Хекхаузен рассматривал представление человека о своих способностях в качестве одного из элементов личностной диспозиции «мотивация достижений» (Хекхаузен, 1986). Изначально атрибуция «способности – неспособности» исследовалась в связи с мотивацией достижения. В соответствии с исследованиями Майера (Meyer, 1973) мотивированные надеждой на успех лица считают себя более способными и одаренными.

Отдельно рассматривался вопрос соответствия представления о способности и объективных достижений субъекта, связи этих представлений с практической деятельностью человека. Развивая мысль о том, что наиболее точно могут быть оценены специальные способности, Дружинин высказывал предположение о том, что люди с более высоким уровнем развития интеллекта проявят большую точность при оценке общих способностей (Дружинин, 2008).

«обывательских» теорий известным социальным психологом А. Фернхэмом (Furnham, 1988). Оно стало соотноситься с представлением непрофессионалов (не психологов) об уме; позже имплицитные теории интеллекта (ИТ) психологов также оказались в фокусе исследований. Р. Стернберг и его коллеги выявили сходство ИТ интеллекта в среде исследователей интеллекта и среди обывателей, и предположили, что часто научные («эксплицитные») теории психологов отражают их имплицитные представления, а не наоборот.

Эти эксплицитные теории, в свою очередь, подвергаются уже научной эмпирической проверке (Sternberg et al., 1981; Sternberg, 1985).

Выделялись следующие основные причины привлекательности изучения ИТ. Во-первых, представления людей о сущности интеллекта могут влиять на поведение и обучение. Во-вторых, они могут включаться в ожидания и оценки интеллекта – своего и окружающих, что, в свою очередь, может отражаться на успешности деятельности.

Еще 4 причины, по которым необходимо изучать представления людей об интеллекте, были сформулированы Р. Стернбергом (Sternberg, 1985) в его работе, посвященной изучению имплицитных теорий интеллекта, креативности и мудрости. Во-первых, все эти понятия используются как в психологическом контексте, так и в обыденной жизни без какого-либо данного определения. Важным является изучение содержательного их наполнения. Во-вторых, людям свойственно оценивать свой интеллект и интеллект окружающих. Соответственно, необходимо понимать, на какие критерии они при этом опираются. В-третьих, коль скоро люди выносят такие суждения и оценки, то нужно знать, в какой степени они соответствуют научным представлениям. Наконец, имплицитные теории могут помочь расширить содержание эксплицитных теорий, т.к. эти житейские представления зачастую включают в себя больше аспектов, чем собственно научные знания.

Мы предполагаем, что ИТ интеллекта и самооценка интеллекта находятся в тесной взаимосвязи. Ведь для того, чтобы дать оценку собственному интеллекту или интеллекту окружающих, человек должен каким-то образом определить для себя, что лично он вкладывает в понятие «интеллекта»

(Корнилова и др., 2010). Опосредствующая роль ИТ в самооценке интеллекта сближает их с функцией психологических орудий в концепции Л.С. Выготского. Однако в зарубежных работах не формировались такие представления об интеллекте и ИТ.

Первое систематическое исследование имплицитных теорий интеллекта было проведено Дж. Флюгелем в 1947 (Flugel, 1947). Сам термин в различении Р. Стернбергом уже в 1980-х гг.

Через 25 лет исследование Флюгеля было, фактически, повторено на выборке из 575 взрослых британцев (Shipstone, Burt, 1973), были обнаружены значимые изменения в представлениях об умном человеке, произошедшие с течением времени. Основные векторы смещения: за это время как психологи, так и широкая общественность стали склоняться к однофакторным теориям интеллекта, интеллект мужчин и женщин стал признаваться равным, и люди стали больше значения придавать средовым влияниям.

Еще одна серьезная серия исследований человеческих представлений об интеллекте была проведена в 1981 г. (указанная выше работа Р. Стернберга с коллегами). На основании полученных данных были сделаны следующие выводы: у людей существуют хорошо развитые ИТ интеллекта, которые используются ими при оценке себя и окружающих. Межгрупповые различия способность к практическому решению проблем, как вербальная способность и как социальная компетентность.

Явные различия в имплицитных теориях людей проявляются в кросскультурных исследованиях (Стернберг и др., 2002; Gill, Keats, 1980).

Проблему кросскультурного изучения ИТ осветила П. Ружгис (1994). Она привела данные исследователей, занимавшихся сбором материала по имплицитными теориям в разных странах Австралии, Африки, Азии и Европы и сделала вывод о сходстве в представлениях об интеллекте малайцев, китайцев, японцев и африканцев, заключающемся в наличии сильного социального компонента, подчеркивающего ценность качеств, необходимых для гармоничных взаимоотношений с другими4 (Новикова, 2012).

В отличии от этого, ИТ австралийцев делают акцент на индивидуальных когнитивных способностях и соответствующих умениях.

В обзоре зарубежных исследований имплицитных теорий интеллекта Н.Л.

Смирнова отмечала, что одним из главных результатов этих работ стало «технологической» и «социальной» (Смирнова, 1997). Так, в представлении когнитивными способностями, но и рядом социально важных навыков (согласно некоторым концепциям, они выносятся в объем отдельного понятия «социальный интеллект»). Преобладание одного из этих компонентов в имплицитной теории интеллекта зависит от культурной принадлежности присутствующий в структуре имплицитных представлений об уме, может быть проинтерпретирован как адаптация к доминирующим социальным нормам. В проведенном этим автором российском исследовании было показано, что для российских взрослых испытуемых умный человек – это в основном мужчина около 38 лет. Школьники выбирают умного человека из своей поло-возрастной группы. Далее представления об уме претерпевают определенное развитие по мере взросления ребенка. «Взрослое»

представление об интеллектуальности (прежде всего, представление об умной личности как о лице мужского пола) формируется примерно к 16 годам и у девочек, и у мальчиков.

Представления мужчин и женщин о том, что же такое умный человек своего и противоположного пола, значимо различались. Основной критерий, по которому мужчины отличают умных женщин (от менее умных) – это успешность действий в сложной ситуации. В глазах женщины умная женщина является более доброй, признающей ценность других людей, мудрой и критичной. Полученные результаты подтверждают роль социального стереотипа о том, что в мужской интеллектуальности преобладает когнитивный компонент, а в женской – социальный.

Включение морально-этического компонента в обыденные представления об уме данным автором рассматривается как созвучное положениям личностного подхода, «согласно которому интеллект является не отдельной функцией, а неразрывно связан с личностью как целым» (Смирнова, 1997, с.

128).

Однако, как считает Р. Стернберг, житейские представления охватывают гораздо более широкий спектр явлений, чем те, что изучаются ученымипсихологами. К примеру, помимо способности успешно решать задачи, логически мыслить и рассуждать, а также обладания большим запасом знаний (все это является необходимым для успешного прохождения тестов IQ), люди называют такие характеристики умного человека, как способность адекватно использовать информацию и проявлять свой ум не только в академическом, но и в повседневном контексте.

В юности люди склонны в большей степени связывать ум с умением решать задачи, но с возрастом их взгляды меняются, и ум все в большей степени ассоциируется с житейским опытом и мудростью (Sternberg, 1985).

Содержательным представлениям об интеллекте и уме сопутствуют и представления об их природе, что тоже фиксируется в ИТ и было выявлено в исследованиях других авторов. В качестве примера можно обратиться к представлениям об ИТ ума, разрабатываемых профессором Стэнфордского университета К. Двек (Двек, 2007; Dweck, 1999). Более подробное рассмотрение ее теории в связи с целевыми ориентациями, самооценкой интеллекта и успешностью обучения будет приведено в главе 3 настоящей работы.

В меньшей степени представлен в литературе такой аспект рассмотрения имплицитных теорий, как их культурно-деятельностная детерминация.

Раскрытие этого аспекта включено в построение нашего понимания становления самооценок ума. Речь идет о возможности рассмотрения имплицитных теорий в целом, и, в частности, имплицитных теорий интеллекта, с точки зрения культурно-исторической концепции Л.С. Выготского.

Имплицитные теории имеют двойственный характер. С одной стороны, как субъективные репрезентации ума они базируются на личностном опыте. C другой стороны, имплицитные теории «отражают накопленный культурноисторический опыт и закреплены в структуре языка, в дискурсе» (Улыбина, 2001, с. 221). Отражение культурно-исторического опыта в имплицитных теориях проявляется, к примеру, в феномене их кросс-культурных различий, а которых было сказано выше. Закрепленность имплицитных теорий в языке делает возможным их изучение при помощи психосемантических методов (в частности, психосемантического дифференциала). Согласно представлениям Дж. Брунера и Дж. Келли, имплицитные теории могут рассматриваться как основа личностных конструктов, используемых субъектом для структурирования и категоризации себя и окружающих людей. При этом, на наш взгляд, возможно рассмотрение имплицитных теорий в качестве психологических орудий субъекта, при помощи которых осуществляется структурирование его опыта и представлений об окружающем мире. Их становление происходит в ситуации социального взаимодействия; само становление является результатом определенной ситуации, в которой развивается субъект.

Рассмотрение имплицитных теорий интеллекта с позиций культурноисторической концепции предполагает изучение их становления в онтогенезе.

Примером исследования, в котором реализуется подобный подход, может послужить работа Б.Г. Мещерякова и коллег (Мещеряков и др., 2011), в которой сравнивались имплицитные теории интеллекта взрослых и детей.

Можно говорить о том, что дети испытывают трудности при попытке определения понятия «ум» («интеллект») и выявлении характеристик, присущих умному человеку. Их определения ума включают в себя широкий диапазон характеристик, включающих в себя не только когнитивные, но и физические, эстетические, этические и другие признаки (Bempechat et al., 1991), что согласуется с представлениями Л.С. Выготского о комплексном характере мышления дошкольников.

Согласно нашей гипотезе, если рассматривать имплицитные теории интеллекта в качестве психологических орудий, становление которых происходит в рамках социальной ситуации, то методические средства изучения самооценки интеллекта необходимым образом должны инициировать обращение субъекта к имплицитным теориям. Для этого в рамках процедуры прямой оценки интеллекта (которая будет более подробно описана в главе 2) испытуемым было предложено сначала дать определение того, каков, по их мнению, умный человек, а уже после этого давать балльную оценку собственного IQ (в ориентации на кривую распределения баллов IQ в популяции). Таким образом, данным методическим приемом мы могли бы выявить как инструментальную функцию имплицитных теорий интеллекта, их включенность в процессы вынесения самооценки, так и компонент социального сравнения (задающийся кривой распределения баллов IQ в популяции), также необходимым образом задействованного в вынесении самооценки.

Наконец, имплицитные теории как один из важнейших «базисов»

становления самооценки интеллекта также отражают диалогическую природу и полицентризм самосознания. Они являются одним из возможных ориентиров, на которые опирается субъект при вынесении оценки собственных интеллектуальных способностей, находясь при этом в ситуации высокой неопределенности. На наш взгляд, именно субъективная готовность к этой неопределенности выступает тем фактором, который позволяет человеку быть более эффективным при оценивании своего IQ. Таким образом формулируется первая общая гипотеза нашего исследования, согласно которой частные измерения самооценок, осуществляемые, в частности с опорой на имплицитные теории и социальное сравнение, выступают составляющими интегрального латентного образования Интеллектуальной Яконцепции. Проблематика толерантности к неопределенности в ее связях с Интеллектуальной Я-концепцией будет освещена в разделе 1.7. настоящей главы. Прежде чем обратиться к ней, необходимо рассмотреть сложившиеся на сегодняшний день представления о сущности такого специфического измерения самооценки, как самооценка интеллекта.

1.5. Психологические исследования самооценки интеллекта Остановимся еще раз на конструктивной роли самооценки, в частности самооценки интеллекта. Человек, отвечающий на вопрос о том, насколько умным он себя считает, опирается на имплицитные теории и выстраивает определенный компоненты Я-концепции, находясь при этом в условиях высокой неопределенности. Действительно, критерии, по которым человек оценивает себя как более или менее умного, с одной стороны, опираются на социальное сравнение, а с другой – на личный опыт, то есть выбираются лично им самим и при этом могут быть очень разнообразными. В роли этих критериев могут выступить как его наличные знания о собственном IQ, полученные при прохождении тестов психометрического интеллекта, так и мнения окружающих, показатели его академической успеваемости, его собственные специфические представления о сущности интеллекта, которые могут мало коррелировать с общепринятыми и закрепленными в науке.

Поскольку самооценка ума включает и эмоционально-ценностное отношение к себе, и динамику изменений образа Я во временной перспективе, то в каждый конкретный момент времени незаданным остается тот механизм, который обеспечивает формирование самооценки (помимо неопределенности ориентиров, на которые опирается субъект при оценке себя). Незаданной остается та динамическая регулятивная система, которая функционально определяет связи между разными процессуальными составляющими самооценивания.

Самооценка интеллекта опирается на планы не только когнитивного и эмоционально-личностного отношения, но и на результативность своей интеллектуальной деятельности, достигаемой в учебе или профессии. А эта результативность имеет целостную интеллектуально-личностную регуляцию.

По сути, мы имеем дело с двунаправленной регуляцией: самооценка вносит, очевидно, вклад в успешность деятельности, а та, в свою очередь, также задает ориентиры для формирования самооценки в дальнейшем. Таким образом, касаясь частного случая самооценки – самооценки интеллекта (СОИ), мы не интеллектуальными, так и с личностными характеристиками. В нашем исследовании выбраны такие личностные переменные, как толерантность и интолерантность к неопределенности, открытость новому, интуитивный стиль, готовность к риску, самоэффективность, а также рациональность и рефлексивность. Именно эти переменные включены в динамическую регуляцию принятия решения о том, какую именно оценку дать собственному уму, поскольку неизвестно, на основании которых должна быть вынесена самооценка. Таким образом, формируется вторая общая гипотеза нашего исследования о положительной взаимосвязи самооценки интеллекта с толерантностью к неопределенности, и отрицательная – с интолерантностью к неопределенности. Детализация второй общей гипотезы исследования представлена в формулировке первой и второй частных гипотез исследования.

неопределенности, готовности к риску, открытости новому опыту, интуитивного стиля, поскольку они репрезентируют латентную переменную неопределенности.

психометрическим, его влияние на академическую успеваемость, взаимосвязь с личностными переменными и гендером на протяжении последних 20 лет находились в фокусе пристального внимания исследователей за рубежом. Как показал анализ литературы, отечественные психологи мало занимались интеллекта. Одним из исследований, в которых упоминается данный С. Р. Кубанцевой, в которой он связывается с различными случаями расхождения самооценки и уровня притязаний у испытуемого. Для измерения самооценки используется при этом методика Дембо-Рубинштейн. Авторы пишут, что интеллект, отвечающий за построение поступка, и выбор цели, существенным и для оценки человеком себя в целом, либо в каких-то отдельных аспектах (Бороздина, Кубанцева, 2006). Таким образом, принимается точка зрения, согласно которой интеллект является одним из возможных предикторов самооценки.

Существует также ряд отечественных работ, связанных с косвенными репрезентациями компонентов самосознания (Я-концепции и самооценки), в которых так или иначе затрагивается вопрос самооценки ума. Так, в диссертационном исследовании Е.С. Шильштейн производился анализ Яконцепции при помощи модифицированной методики репертуарных решеток (Шильштейн, 2001). Выделялись базовые оценки для двух уровней:

самоощущения и поведенческих установок для разных возрастных групп.

Конструкт «ум» обладал устойчивым статусом ценности для уровня поведенческих установок, на котором в целом возрастает ценностная значимость параметров социальной успешности, силы личности. На уровне же самоощущения тенденции в презентации этого конструкта не наблюдалось.

Таким образом, можно предположить, что самооценка ума играет большую роль в ситуации социального взаимодействия, и, возможно, во многом опирается на критерии социального сравнения. Параметр самооценки ума с точки зрения ее устойчивости вводился и в методическую процедуру косвенного изучения самооценок – КИСС (Соколова, Федотова, 1982), более подробно рассмотренную в главе 2 настоящей работы Другая работа, в которой рассматривается самооценка ума в связи с моделирующего подхода, вышла сначала на английском языке (Kornilova et al., 2009), а затем в коллективной монографии (Корнилова и др., 2010) и будет более подробно рассмотрена в главе 3.

В подавляющем большинстве зарубежных работ рассматривается связь самооцениваемого интеллекта с характеристиками, входящими в Большую пятерку Айзенка – нейротизмом, экстраверсией, открытостью опыту, склонностью к согласию, сознательностью. А. Фернхэм говорит о том, что теоретически можно предположить наличие связей между самооцениваемым интеллектом и любой из данных характеристик (Furnham et al., 2005).

Эмпирическими исследованиями подтверждаются, прежде всего, положительная связь между самооценки интеллекта с экстраверсией, и отрицательная – с нейротизмом. Величина отрицательной корреляции между самооценкой интеллекта и нейротизмом по данным разных исследователей колеблется от r =-.15 до r =-.33 (Ackerman, Heggestad, 1997). Значимые корреляции между экстраверсией и самооценкой интеллекта находятся в промежутке между r =.08 (Ackerman, Heggestad, 1997) и r =.21 для мужской выборки и между r =.08 и r =.19 для женской выборки (Lynn et al., 1984).

Открытость новому опыту показывает наиболее высокие корреляции из всех черт Большой Пятерки с кристаллизованным психометрическим интеллектом – r =.40 (Goff, Ackerman, 1992). А. Фернхэм показал, что открытость опыту является значимым предиктором самооценки интеллекта (Furnham et al., 2004).

характеристик на высоту самооценки интеллекта (Jacobs et al., 2012) было показано, что нейротизм, открытость опыту и согласие являются продемонстрировали, что личностные черты являются модераторами связи между психометрическим и самооцениваемым интеллектом: низкий показатель экстраверсии и высокий показатель согласия ведут к более точной самооценке флюидного интеллекта.

Психологами предпринимались попытки соотнесения самооцениваемого интеллекта и имплицитных теорий интеллекта. В работе А. Фернхэма, Дж. Мутафи и Т. Шаморро-Премьюзика (Furnham at al, 2005) степень выраженности имплицитной теории интеллекта как положительного качества человека измерялась при помощи состоящего из шести пунктов опросника, все пункты которого имели нагрузку на один фактор – «положительное отношение к IQ». Авторы получили значимую положительную корреляцию (r =.35) между степенью выраженности имплицитной теории интеллекта как положительной характеристики субъекта и тем, насколько высоко испытуемые оценивали свой интеллект.

На основании вышесказанного можно отметить, что исследования связи прямой самооценки интеллекта с личностным переменными, проведенные на сегодняшний день, являются достаточно односторонними – в них упоминаются только личностные черты, относящиеся к Большой Пятерке. На наш взгляд, самооценка интеллекта, которая может быть рассмотрена как конструктивный процесс, осуществляющийся в условиях высокой неопределенности, должна быть связана с личностными характеристиками, отражающими готовность к риску и принятие условий неопределенности. Это теоретическое предположение должно быть верифицировано, соответственно, необходимо подвергнуть эмпирической проверке и гипотезу о связях самооценки интеллекта с имплицитными теориями, рассматриваемыми в более широком контексте. Наличие этой связи представляется нам вероятным по причине того, что обыденные представления человека о сущности интеллекта являются необходимым условием того, чтобы человек был в состоянии произвести самооценку интеллекта.

Связь самооценки интеллекта с учебной деятельностью (ведущей для студентов) отражает переход от когнитивного и эмоционально–ценностного компонентов самосознания к компоненту саморегуляции. В связи с этим необходимо рассмотреть, как конструкты самооценки и саморегуляции соотносятся в литературе.

1.6. Самооценка интеллекта в связях с саморегуляцией Конструкт саморегуляции развивался в психологии на протяжении более чем полувека, но, по мнению многих авторов, находится еще на этапе становления. Этим обусловлено разнообразие теоретических позиций по данной проблеме, а также методов ее эмпирической разработки. Рассмотрим ниже основные из них.

В работах Б.В. Зейгарник и ее учеников осуществлялся подход к исследованиям саморегуляции как интеллектуальной и личностной опосредствованности поведения. Развитие данного подхода обеспечивает ориентиры при поиске тех граней, где «норма как социальные индикаторы поведения «управляема» на основе расширения компенсаторных возможностей психической саморегуляции личности» (Корнилов А.П., 1995, с.

77). В рамках исследования патологии мышления нарушения саморегуляции рассматривались Зейгарник как нарушения осознания и подконтрольности мыслительных действий. Было показано, в частности, что в ситуации высокой неопределенности больные не в состоянии осуществлять целенаправленную деятельность (Зейгарник, 1986).

В работах И.И. Кожуховской рассматривалась критичность мышления в качестве компонента психологической саморегуляции (Кожуховская, 1985).

Некритичность психически больных людей проявляется в том, что, будучи в состоянии решить предложенные задачи, то есть демонстрируя сохранность формально-логического компонента мышления, они демонстрируют отсутствие самоконтроля и заинтересованности в том, что они делают. В конечном счете это указывает на патологическую перестройку мотивационной сферы и невозможность формирования адекватного отношения к продемонстрировано, что у больных нарушается способность к смене позиции и объективации своих действий – один из важнейших механизмов саморегуляции, основа децентрации и самоанализа (Холмогорова, 1983).

Иной теоретический базис лежал в основе работ О.А. Конопкина (1980), который определял саморегуляцию как «многоуровневую и динамическую систему психических процессов по инициации, длительному поддержанию и контролю активности, направленной на достижение принятой субъектом цели» (Моросанова, 2011, с. 13). Подчеркивался ее сознательный характер, причем не с точки зрения постоянной представленности в сознании ее компонентов, но с точки зрения их принципиальной доступности для осознавания. Развитие осознанной саморегуляции виделось автором на пути становления индивидуальности человека как субъекта, который может ставить перед собой осознанные цели и управлять деятельностью по их достижению.

Саморегуляция понималась в качестве «функционального средства и психологического механизма», позволяющего субъекту мобилизовать свои личностные и когнитивные возможности, чтобы регулировать свою активность по выдвижению и достижению поставленных целей. В развитии этой концепции В.И. Моросановой рассматривались стилевые особенности саморегуляции, выступающие «психологическим ресурсом и предпосылками проектирования и создания индивидуальных стилей в конкретных видах деятельности в той мере, в какой они осознаются субъектом деятельности»

(Моросанова, 2011, с. 31).

Существует ряд работ, в которых само понятие саморегуляции не используется, вместо него применяется термин «метамышление». Оно связывается с рефлексивной позицией субъекта. А.В. Карпов включил саморегуляцию в контекст поиска мета-компонента, то есть метакогнитивных и метарегулятивных процессов. Этот исследователь ввел в структуру деятельности субъекта понятие инфрадеятельностного уровня, не сводимого к уровню отдельных действий, но и «не возвышающегося» до уровня автономной деятельности. Данный уровень характеризует деятельность не на системном и не на компонентом, но на субсистемном уровне ее организации.

По мнению автора, сама структуру деятельности должна описываться не «метадеятельностный уровень, уровень автономной деятельности, инфрадеятельностный уровень, уровень действий, уровень операций»

(Карпов, 2011, с. 100). Автор в своем исследовании осуществил разработку проблемы «возможной специфики организации метакогнитивных процессов на основных уровнях организации системы деятельности» (Карпов, 2011, с.

104), решая тем самым задачу концептуального синтеза психологической теории деятельности и когнитивной психологии. В результате исследования было показано, что метарегулятивные и метакогнитивные процессы значимо различаются на трех «верхних» уровнях деятельности – метадеятельностном, уровне автономной деятельности и инфрадеятельностном.

Т.В. Корнилова при рассмотрении понятия саморегуляции фокусируется на таком ее аспекте, как интеллектуально-личностное опосредствование выбора. Обычно в отечественной психологии при исследовании регуляции выбора авторы опираются либо на когнитивные (и метакогнитивные) предпосылки (Карпов, 2000), либо на личностно-мотивационные вводится понятие динамических регулятивных систем (ДРС), в рамках использования которого «саморегуляция … включает уже не представление о интеграционной оценки реализуемых человеком «пиков» функционального развития новообразований — подготовки и реализации — выбора»

(Корнилова, 2011, с. 147). ДРС выступают тем самым в качестве единиц саморегуляции. Важнейшая характеристика ДРС – их открытость (в отличие от моделей замкнутого регулятивного профиля) (Корнилова, 2007). В таком представлении о ДРС реализуется идея Л.С. Выготского о единстве аффекта и интеллекта. Они, как единица саморегуляции, комплексны по своему составу и предполагают взаимодействие процессов, относимых к сферам познания и личности. В качестве верхнего уровня саморегуляции рассматривается самосознание личности, проявляющееся в метаконтроле решений и действий.

По мнению Д.А. Леонтьева, понятие саморегуляции способно выступить общеметодологическим объяснительным принципом. В таком качестве оно противостоит реактивной и дифференциально-психологической парадигмам.

Суть его заключается в том, что не всегда выбор субъекта в той или иной ситуации может быть предопределен предшествующими событиями его жизни, изначальными диспозициями, и т.д.; в какие-то моменты своей жизни субъект «действует на другой регуляторной основе, и его действия оказываются непредсказуемы, не выводимы из того, что было раньше, но, напротив, определяют то, что будет потом» (Леонтьев Д.А., 2011, с. 84).

В психологии сложилось представлении о тесной связи конструктов самооценки и саморегуляции. Так, как пишет А.В. Захарова, самооценка занимает центральное место среди факторов, обуславливающих формирование механизмов саморегуляции. Именно самооценка определяет направление и уровень активности субъекта, то, как происходит становление его ценностных ориентаций и личностных смыслов, и, в конечном счете, максимальный уровень его достижений (Захарова, 1989). Самооценка рассматривается в качестве личностного образования, выполняющего регулятивные функции в становлении практически всех психических сфер субъекта: волевой, мотивационной, эмоциональной, нравственной.

Существует большой пласт работ, связывающих саморегуляцию и контроль функционального состояния (А.Б. Леонова, А.С. Кузнецова и др.). В некоторых исследованиях индивидуальные механизмы саморегуляции рассматриваются в связи с процессами мобилизации и прогнозирования в условиях высокой неопределенности. Так, в работе К.Г. Мажириной и коллег в качестве модели ситуации неопределенности рассматривалось игровое биоуправление (Мажирина и др., 2008). Было показано, что высокие показатели толерантности к неопределенности характеризуют испытуемых, продемонстрировавших продуктивные стратегии игрового биоуправления – стратегию проб и ошибок с выходом на результат, а также стратегию последовательного обучения. Непродуктивные стратегии (такие, как стратегия демотивации) отрицательно связаны с толерантностью к неопределенности.

Саморегуляция рассматривается как фактор, опосредствующий влияние самооценки на успешность деятельности. В диссертационном исследовании Л.Н. Корнеевой (1984) показано, что по мере увеличения профессионализма (на материале исследования, проведенного на выборке пилотов) данная закономерность становится все более существенной. Саморегуляция все в большей мере влияет на успешность деятельности, вместе с тем возрастает и роль самооценки в обеспечении оптимальной эффективности деятельности пилота. Адекватность и устойчивость самооценки, в свою очередь, во многом определяют особенности эмоциональных реакций при нарушении адекватности саморегуляции. Таким образом, в данном исследовании подчеркивается регуляторная роль самооценки.

Иной подход к регуляции представлен в работах В.А. Иванникова, в которых предполагается возможность осознанного управления мотивацией.

Мотивация в них рассматривается как особое внутреннее действие по созданию побуждения к действию; намеренное изменение смысла действий выступает как психологический механизм волевой регуляции, а сама волевая регуляция как личностный уровень произвольной регуляции (Иванников, 1991).

В концепции А. Бандуры самооценка выделяется в качестве одного из трех компонентов саморегуляции личности, наряду с самонаблюдением и самоответом. Поведение личности отслеживается на основании самонаблюдения, самооценивание его может быть позитивным или негативным, самоответ же, соответственно, происходит либо в виде поощрения поведения, если оно оценивается положительное, либо в виде самонаказания в случае негативной самооценки. Таким образом, саморегуляция оказывается впрямую связанной с целевыми ориентациями личности, т.к. включена в формирование личностного свойства самоэффективности – субъективной уверенности в способности осуществления поведения, необходимого для достижения желаемых результатов. В нашем исследовании мы предполагаем включенность компонента самоэффективности в конструкт Интеллектуальной Я-концепции как отражающего представления личности о возможностях целеполагания и реализации своего интеллектуального потенциала.

Регулятивная функция самооценки отмечается и современных работах социометрический подход (Leary, 2004) и теорию самоподтверждения (Swann, 1997), предложили свою модель регуляторной функции самооценки (Stinson et al., 2010). Согласно этой модели, самооценка включает в себя две сигнальные системы: систему «принятия» и «эпистемическую» систему. Первая сигнализирует о том, низкой или высокой является высота относительной оценки, в то время как вторая связана с социальной обратной связью и сигнализирует о том, консистентна ли полученная на данный момент оценка с предшествующим опытом (и с общей самооценкой, сложившейся на данный момент). На экспериментальном материале с различной операционализацией социальной обратной связи авторами было показано, что эпистемическая сигнальная система является частью более широкой системы саморегуляции:

обратная связь, ведущая к самооценке, инконсистентной предшествующему опыту, приводит к когнитивным усилиям, направленным на уменьшение расхождения между представлением о себе и обратной связью, а также к истощению потенциала саморегуляции, расходуемого на соответствующую задачу по самоконтролю (данными авторами понятия саморегуляции и самоконтроля не разводятся).

В недавнем исследовании американских и российских коллег аспект саморегуляции был введен в понятие академической Я-концепции и получил название метакогнитивного компонента (Mandelman et al., 2010). Авторы задаются вопросом, каков вклад субъективного представления о собственных способностях в успешность обучения. Академическая Я-концепция рассмотрена ими как часть общей Я-концепции, включающей в себя также компоненты физической, эмоциональной и социальной оценки себя. В качестве ресурса информации для академической Я-концепции предлагается метакогниция как знание о собственном мышлении и знаниях, в частности, как ответ на вопросы «что знает субъект» и «насколько хорошо он это знает»

(Флейвелл, 1967). Было показано, что представления школьников о собственных способностях в рамках триархической теории интеллекта Стернберга (Стернберг, 1996) (включающей аналитические, практические способности и креативность) в значительной степени связаны с их успехом в тех предметах, в которых предполагается реализация соответствующих способностей. Можно сказать, что в рамках данного исследования осуществлялась самооценка ведущей деятельности (деятельности учения), которая, как компонент Интеллектуальной Я-концепции, предлагается к рассмотрению и в нашей работе.

1.7. Самооценка интеллекта и толерантность/интолерантность к неопределенности Необходимо начать с определения понятия толерантности, исторически ранее сформировавшегося в науке. Толерантность – это интегральная характеристика индивида, определяющая его способность в проблемных и кризисных ситуациях активно взаимодействовать с внешней средой с целью восстановления своего нервно-психического равновесия, успешной адаптации, недопущения конфронтаций и развития позитивных отношений с собой и с окружающим миром (Солдатова, 2008, с. 9). Исследования личностной толерантности начинаются с работ, связанных с конструктом авторитарной личности (Э.Фромм, Т. Адорно и Г. Олпорт). В 1931 году в исследованиях среднего класса Германии Э. Фромм показал наличие у испытуемых установок, определяющих готовность к тоталитаризму, и, более того, потребность в нем. Т. Адорно связал личностную интолерантность с конструктом авторитарной личности (Adorno et al., 1950). В континууме толерантности-интолерантности личность была впервые проанализирована Г. Олпортом (Allport, 1954).

В общей психологии обсуждается, что представляет собой толерантность как свойство личности, какое место она занимает в структуре личности, каков ее генез. Этнопсихологические исследования толерантности касаются вопросов проявления толерантности во взаимоотношения различных этносов, соотношения проявления толерантности с языковой средой, культурных и конфессиональных предпосылок формирования толерантности. В социальнопсихологических исследованиях ставятся вопросы влияния толерантности на человеческие взаимоотношения, соотнесения толерантности с социальными установками, влияния средств масс-медиа на толерантность людей.

Толерантность рассматривается и как личностная характеристика, и как характеристика межличностных отношений (Леонтьев Д.А., 2009; Кожухарь, 2009).

Э. Френкель-Брунсвик использовала конструкт толерантности к неопределенности для описания особенностей восприятия в условиях изменяющейся двусмысленной стимуляции (на материале перцептивных и мнемических задач), она же ввела понятие толерантности к неопределенности как личностной черты в научный обиход (Frenkel-Brunswik, 1948). Ею было предложено понимание толерантности к двусмысленности и изменчивости стимуляции, согласно которому именно эта характеристика ситуации задает эмоциональный фон изменениям в перцептивной переменной, определяемой изменениями в вероятностных характеристиках ситуации. Согласно Френкель-Брунсвик, толерантность к неопределенности проявляется в таких индивидуальных особенностях, как когнитивный стиль, система убеждений, межличностное общение и социальное взаимодействие, поведение при решении проблем. Годом позже ею же было предложено и понятие интолерантности к неопределенности как самостоятельной шкалы (FrenkelBrunswik, 1949). Она предположила, что когда субъект интолерантен к неопределеленности, неопределенные ситуации становятся для него источником тревоги и конфликта. Возможная стратегия совладания для такого субъекта заключается в ригидной приверженности к предвзятым убеждениям и суждениям.

На протяжении многих лет была проделана существенная работа по доопределению конструкта толерантности к неопределенности, в частности, по применению его к группам людей (Budner, 1962; Curley et al., 1986;

Durrheim, Foster, 1997). В 1995 Фернхэм и Рибчестер (Furnham, Ribchester, 1995) суммировали результаты предшествующих исследований и определили толерантность к неопределенности следующим образом: толерантность к неопределенности (ТН) обозначает способ, которым индивид (или группа) воспринимает и обрабатывает информацию о неопределенной ситуации или стимуле, сталкиваясь при этом с набором незнакомых, сложных, или неконгруентных подсказок. ТН является переменной, которая часто измеряется при помощи одномерной шкалы. Субъект с низкой ТН испытывает стресс, поспешно реагирует в ситуации неопределенности, и избегает неопределенных стимулов. На другом полюсе шкалы находятся субъекты, которые, в свою очередь, воспринимают новизну и неопределенные стимулы/ситуации как желательные, бросающие вызов, интересные и не неконгруэнтности (Furnham, Ribchester, 1995).

Некоторые исследователи рассматривают ТН как личностную черту, в то время как другие говорят о «когнитивном и перцептивном процессе, более характерном для определенных людей». Дюррхейм и Фостер считают ТН обобщенной личностной чертой, приводя свидетельства в пользу того, что проявления ТН связаны с определенным ситуативным содержанием (Durrheim, Foster, 1997). Иногда ТН связывается с психологической чертой открытости из опросника Большой Пятерки, которая также предполагает стремление к вариативности и предпочтение сложности, нетрадиционность подхода и поведенческую гибкость (Hogan et al., 2004). В рамках нашего исследования факт наличия данной связи представляется крайне важным. Мы предполагаем, что ТН, в свою очередь, должна оказаться положительно связанной с переменными доступности внутреннего опыта, в частности, с психологической разумностью (анализ релевантной литературы будет представлен в главе 2). Переменная психологической разумности, в свою очередь, также включает в себя компонент открытости новому.

Первые исследования ТН проводились на материале решения когнитивных воспринимаемая устойчивость светового пятна в пространстве использовалась как показатель толерантности к неопределенности). Отечественные мотивационных компонентов восприятия (Соколова, 1976). С опорой на представления об активности субъекта в условиях неопределенности, предложенные в школе New Look, а также на принципы деятельностного исследование влияния мотивации на перцептивную деятельность в норме и патологии. В рамках данного исследования неопределенные (структурно или сюжетно) изображения (представляющие собой карточки из ТАТа и теста Роршаха) предлагались четырем группам испытуемых: здоровым, больным эпилепсией, различными формами шизофрении, страдающим поражением лобных долей головного мозга. При этом использовалось 3 варианта инструкции на описание картинки: «глухая» (в соответствии с которой требовалось просто дать описание), апеллирующая к воображению и к интеллекту испытуемых. Последние два типа инструкции в норме несли в себе побудительную и смыслообразующую функцию. В патологии же их воздействие преломлялось: например, у больных с поражением лобных долей экспериментальному заданию, что в конечном итоге приводило к полному неопределенной стимуляции было обусловлено двумя основными причинами:

проявлению некоторых форм личностной активности;

2) она выполняла в экспериментах функцию усиления мотивационного влияния инструкции (Соколова, 1976).

Преодоление неопределенности стимуляции испытуемыми отличалось при различных инструкциях, а также в группах больных и здоровых испытуемых.

Так, если здоровые испытуемые характеризовались широким набором изначально выдвигаемых гипотез, который постепенно по ходу описания изображения сужался, то, к примеру, больные шизофренией формулировали в среднем в 2 раза меньше гипотез, чем в норме. Таким образом, можно сказать, что стремление к преодолению неопределенности у них было снижено.

В более поздних своих работах автор приводит аргументы в пользу трактовки некорректных, дефицитарных проявлений переживания субъективной неопределенности как диагностического критерия глубины личностного расстройства (Соколова, 2012). Исходя из трех критериев – специфики проецируемого содержания тревоги, способов психологической защиты и состояния самоидентичности, она выделяет пять типов переживания ситуации неопределенности субъектами. Отчасти – в позитивном ключе – эти типы порождаются ресурсными возможностями личности, а отчасти – в негативном – неспособностью личности справиться с хаосом социальной и культурной неопределенности и в этом смысле характеризуют глубину личностного расстройства (Соколова, 2012).

Изучение стратегий и способов принятия решений и поведения в неопределенной ситуации остается и сегодня важнейшей задачей психологии (Канеман и др., 2005; Корнилова и др., 2010; Gigerenzer, 2008). В отдельных работах освещаются вопросы экспериментального управления факторами неопределенности, при помощи которого задается взаимодействие ситуационных и личностных условий, задающих поведение субъекта в условиях неопределенности (Корнилова, Чудина, 1990). О.Н. Первушина рассматривает взаимоотношения человека с неопределенностью на основании базового отношения к миру. Современная эпоха постмодернизма характеризуется высокой степенью неопределенности, с которой люди сталкиваются ежедневно. Психика выступает инструментом для уменьшения неопределенности. Обращаясь к стратегии поведения человека, этот автор выделила две основных: стратегию адаптации и стратегию самореализации.

Второй из названных способов (называемый также автором рефлексивным) предполагает, с одной стороны, снятие неопределенности, с другой стороны – увеличение толерантности к ней. В случае рефлексивной стратегии человек постоянно выходит за пределы ситуации, доопределяя ее, и расширяет границы самого себя (Первушина, 2007).

В последних исследованиях субъективной неопределенности для изучения данного конструкта как общего феномена психологии личности продемонстрировано, что субъективная неопределенность, которая моделируется в рамках имитационной игры, содержит имитационный, ролевой и смысловой компоненты; на разных этапах игры меняется их взаимосвязь и динамика. Ситуация неопределенности служит развитию интеллектуально-личностного потенциала, смыслообразования, рефлексии.

Исследования толерантности к неопределенности проводились в контексте отечественных и зарубежных работ в русле психологии личности, социальной психологии, психологии мышления. В последних в зарубежной литературе для обозначения неопределенности чаще использовался термин uncertainty (нем. Unsicherkeit – неуверенность). Субъективная неуверенность может рассматриваться как фактор регуляции принятия решений, определяющий характер сбора информации в ситуации неопределенности. Количество задаваемых вопросов при этом служит показателем сбора информации.

Принятие неопределенности рассматривалось в качестве характеристики так называемого «нового мышления» на материале комплексных проблем (Дернер, 1997). В психологии мышления также сложились отдельные термины толерантности к противоречиям – tolerance for contradiction, и более широко понимаемой толерантности мышления – tolerance of thinking. Р. Стернбергом компонент толерантности к неопределенности был введен в понятия мудрости и предпосылок креативности (Стернберг и др., 2002).

В отечественной психологии в исследованиях интеллектуальных стратегий, основанных на деятельностном понимании мышления, было продемонстрировано, что субъективная неопределенность определяет непосредственно процесс выбора или стратегию поиска решения задачи.

О.К. Тихомировым (1969) было показано несовпадение объективной и субъективной неопределенности в решении мыслительных задач. Только преломляясь в субъективном восприятии, объективная структура проблемной ситуации становится источником действий. Субъективная неопределенность рассматривается как составляющая опосредствования структур мышления (Тихомиров, 1969; Корнилова, 2009). В отличие от объективной неопределенности, определяемой как еще не выявленные гипотетически возможные исходы решения, субъективная неопределенность связывалась с выдвижением человеком системы гипотез о возможных исходах решения.

Впервые в отечественной литературе субъективное преодоление неопределенности было связано с появлением при принятии решений новообразований как критериев творческого процесса (Корнилова, Тихомиров, 1990). При этом демонстрируется единство деятельностного опосредствования и динамического аспекта снятия неопределенности в ходе мыслительных действий субъекта.

Эти подходы нашли свое продолжение в концепции функциональноуровневой регуляции принятия решений Т.В. Корниловой (Корнилова, 2003;

2007). Она включила также новое понимание неопределенности – как незаданности динамических иерархий уровней психологической регуляции выборов и решений человека. В актах принятия решения реализуется целостный интеллектуально-личностный потенциал человека и заранее неизвестно, какой из процессов (к примеру, когнитивный или эмоциональный) выступит ведущим уровнем. На основе этой концепции М.А. Чумакова в своем квазиэкспериментальном исследовании также продемонстрировала факт «функционального единства интеллектуально-личностного потенциала субъекта и возможность рассмотрения процессов интеллектуальной и личностной его регуляции выбора как выходящих на верхние уровни в динамических регулятивных системах в зависимости от типа условий неопределенности и предпочитаемых способов ее преодоления» (Чумакова, 2010). Ею было показано, что динамические регулятивные системы опосредствуют как процесс выбора в закрытых задачах, так и решение неопределенности. При этом при решении последних на ведущие уровни регуляции выдвигаются когнитивные компоненты, а мотивационные составляющие оказываются по отношению к ним соподчиненными и выполняющими структурирующую функцию (Тихомиров, Богданова, 1983).

На уровнях осознанной регуляции в динамические регулятивные системы включаются также личностная готовность к риску и самооценка интеллекта по методике ГОИ (Смирнов и др., 2007).

В зарубежной психологии с середины XX века осуществлялась разработка опросников для диагностики ТН как личностной черты. Первым был опубликован опросник О’Коннора (O’Connor, 1952), затем наиболее цитируемый на сегодняшний день – опросник С. Баднера (Budner, 1962).

Позже вышли в свет шкалы ТН Райделла/Розена/МакДональда (MacDonald, 1970) и Нортона (Norton, 1975). Приведенные шкалы имели факторную структуру, включающую в себя от 3 до 6 факторов, и ни одна из них не оказалась достаточно простой для выделения только двух факторов (или двух неопределенности. Наконец, появился опросник, имеющий однофакторную структуру – опросник МакЛайна MSTAT – I (Толерантности к различным типам неопределённых стимулов) (McLain, 1993). Надежность опросника была заявлена МакЛайном равной.86. Единственный фактор носил название “Общей толерантности к неопределенности”. На русскоязычных выборках опросник был апробирован в 1998 году в диссертационной работе Е.Г. Луковицкой (Луковицкая, 1998). Факторная структура русскоязычной версии была уточнена Е.Н. Осиным на выборке из большей выборке ( испытуемых), с помощью кластерного анализа было выделено 5 субшкал с надежностью, варьирующейся от.72 до.83 (Осин, 2010).

популярных методик измерения толерантности, Корниловой был разработан Новый опросник толерантности к неопределенности (НТН) (Корнилова, 2010а), выступивший результатом верификации интегративной модели с Толерантности к неопределенности, Интолерантности к неопределенности и Интолерантности к неопределенности в межличностных отношениях.

Толерантность к неопределенности понималась как «генерализованное личностное свойство, означающее стремление к изменениям, новизне и оригинальности, готовность идти непроторенными путями и предпочитать более сложные задачи, иметь возможность самостоятельности и выхода за Интолерантность к неопределенности определялась в терминах непринятия неопределенности, попытки достичь ясности и упорядоченности во всем.

фокусировалась на «неустойчивости, монологичности, статичности в отношениях с другими» (Корнилова и др., 2010, с. 52). Итак, методом толерантности и интолерантности к неопределенности; подобной работы ранее не производилось ни в обобщающей работе Фернхэма, ни при использовании оригинальных опросников. Было показано, что толерантность и интолерантность к неопределенности не являются полюсами одной шкалы, но представляют собой два отдельных психологических свойства.

НТН, прошедший апробацию на российских студенческих выборках, продемонстрировал хорошие психометрические свойства, в частности, лучшую надежность (Корнилова, 2010а). Показатели надежностисогласованности опросника для выделенных шкал оказались =.70, =.72 и =.69, соответственно. Данные показатели надежности оказались наиболее высокими по отношению к существующим опросникам толерантности к неопределенности (Шалаев, 2007). К примеру, опросник Баднера, широко применяемый на сегодняшний день, показал на 13 различных выборках согласованность от =.30 до =.62, в среднем =.49. Для русскоязычных выборок таких суммирующих данных на сегодняшний день не существует.

В исследовании Т.В. Корниловой было показано, что нужно не только Интолерантности, но и выделять два специфических вида Интолерантности к неопределенности, между которыми, в свою очередь, наблюдается неопределенности в межличностных отношениях может стать предметом специальных исследований. В данном исследовании впервые показано, что толерантность к неопределенности (также как и интолерантность) могут рассматриваться как в качестве измеряемых, так и латентных переменных.

Показана также конвергентная валидность шкалы толерантности к неопределенности по НТН с готовностью к риску, измеренной при помощи опросников ЛФР (Корнилова, 1994; 1997; 2003), и понимаемой как готовность действовать в условиях недостаточной информированности, и толерантностью к неопределенности по опроснику Вигано Ла Росы (в модификации русскоязычных выборках). Было показано, что Принятие неопределенности и риска в качестве латентной переменной репрезентируется также свойствами интуитивного стиля, которое диагностировалось шкалами опросника интуитивного стиля С. Эпстайна в апробации О.В. Степаносовой и др. (2006).

неопределенности не рассматривалась в аспектах обсуждения образа Я. На наш взгляд, в силу множественности оснований, по которым субъект принимает решение о том, каков он (то есть выносит самооценку), открытость новому, готовность рисковать и принятие неопределенности должны быть положительно связаны с высотой самооценки (и частного ее проявления – самооценки интеллекта). При этом Интеллектуальная Я-концепция выступает медиатором между интеллектуальным и личностными измерениями единого интеллектуально-личностного потенциала человек. На основании этого предположения сформулированы вторая и третья общие гипотезы нашего исследования, согласно которым Интеллектуальная Я-концепция полагается положительно связанной с Принятием неопределенности, а также с Психометрическим интеллектом.

толерантности/интолерантности к неопределенности На основании проведенного анализа литературы можно сделать вывод о том, что большинство психологов разделяют представление о наличии в самосознании познавательных и оценочных компонентов, а также их преобразовании в регуляцию поведения или выбора. Тем не менее, относительно отдельных вопросов (например, уровневого строения самосознания или соотношения компонентов самооценки и самоотношения) между ними есть разногласия. В частности, не вполне очевидным представляется место самооценки в структуре Я-концепции субъекта, а также ее регулятивная роль, проявляющаяся в поведении и деятельности субъекта.

Несмотря на большое число исследований самооценки интеллекта, представленных в зарубежной литературе, нами было обнаружено всего несколько работ отечественных психологов по данной тематике.

взаимодействия когнитивного и оценочного компонентов Я-концепции. При этом она находится в тесной связи с самопознанием и самопониманием, являющимися источниками знаний о себе. Самооценка интеллекта, выступая частным случаем самооценки, сама, в свою очередь, может относиться к отдельному психологическому конструкту – Интеллектуальной Я-концепции.

Согласно нашей первой общей гипотезе, он интегрирует в себе субъективные представлениями о возможности его реализации. Но при этом латентная переменная Интеллектуальной Я-концепции выступает как такое звено психологической саморегуляции, которое связывает интеллектуальную и личностную сферы единого интеллектуально-личностного потенциала человека. Кроме того, Интеллектуальная Я-концепция, помимо самооценки интеллекта должна включать также самооценку в ведущей деятельности (самооценка обучения у студентов) и самоэффективность как субъективную уверенность в способности достичь заданного уровня исполнения смыслообразования косвенно перезентируются в этих психологических переменных.

Итак, мы предположили, что при изучении регулятивной роли самооценки интеллекта необходимо разводить ее понимание как измеренной переменной, и как латентного фактора Интеллектуальной Я-концепции, одной из составляющих которого и выступает измеренная самооценка. Согласно нашим гипотезам, самооценка интеллекта как отдельная переменная, равно как и конструкт Интеллектуальной Я-концепции, в который она входит, должны быть связаны с личностной характеристикой толерантности к неопределенности, также представленной на уровне измеренных и латентных переменных. Сама ситуация, в которой находится человек, которому требуется оценить свой интеллект, является высоконеопределенной. Заранее неясно, на какие критерии он должен при этом опираться: на знания о себе, полученные из тестов интеллекта, на социальные сравнения, на собственные имплицитные теории ума, на успешность в интеллектуальной деятельности или на что-то еще.

В.П. Зинченко перечислил множество компонентов преодоления субъективной неопределенности, предлагавшихся в различных психологических подходах: это и нефиксированная установка, и фоновая рефлексия, и ориентировочно-исследовательские компоненты деятельности, наконец, смыслы (Зинченко, 2007). Преодоление неопределенности связано с приобретением новых знаний о себе (Козелецкий, 1991), с надситуативной активностью (Петровский, 1992). На наш взгляд, Интеллектуальная Яконцепция также может выступать в качестве того психологического новообразования (в терминах О.К. Тихомирова), которое является результатом осмысленного принятия субъективной неопределенности как условия личностного самоопределения.

В основе процессов, обеспечивающих становление и функционирование Интеллектуальной Я-концепции, мы видим диалогичность самосознания. В то время, как множественная, полифоническая природа сознания нашла свое отражение как в философии и гуманитарных науках (в работах, о которых шла речь выше), так и в психологических подходах (А.В. Россохин, Е.Т. Соколова и др.), более подробное рассмотрение которых приводится в главе 2, множественный взгляд на самооценку интеллекта пока не сформирован. Мы находим его необходимым для установления разноуровневых связей между показателями самооценки интеллекта как измеренной переменной и латентной переменной Интеллектуальной Я-концепции, как основанных на неявных ориентирах, а значит, включающих контекст личностного самоопределения, неопределенности. В литературе пока были представлены исследования, в которых обсуждались связи самооценки интеллекта с переменными Большой Пятерки. На наш взгляд, это узкое рассмотрение самооценки интеллекта в контексте личностных переменных, и оно может быть существенно расширено интеллектуально-личностного потенциала, как Принятие/Непринятие неопределенности.

Интеллектуальная Я-концепция, согласно нашим представлениям, может выступать в качестве медиатора между личностными и интеллектуальными переменными и в силу этого – предиктором успешности обучения субъекта.

толерантности к неопределенности и переменными когнитивной сферы, а именно, показателями психометрического интеллекта, не манифестируются психометрического интеллекта как измеренных переменных уже обсуждалась опосредствовать.

Общие гипотезы исследования конструктивного процесса самоопределения субъекта в условиях высокой неопределенности, базирующегося на становлении латентной переменной предполагает, что она может: а) иметь разные измерения (прямых и косвенных самооценок), включающие, в частности, опору на имплицитные теории; б) рассматриваться как полицентричная в силу различных ее оснований и гетерархичных связей с личностными переменными.

2. При построении Я-концепции субъект преодолевает неопределенность относительно критериев и ориентиров самооценивания (которые полагаются не только в социальные сравнения, но и конструируются в диалоге с самим собой). Измеренная самооценка интеллекта и латентная переменная интолерантностью к неопределенности.

интеллектуальной и личностной составляющими единого интеллектуальноличностного потенциала человека, при этом самооценка интеллекта и Интеллектуальная Я-концепция положительно связаны с показателями интеллекта, также представляемого на уровнях латентных и измеренных переменных.

4. Самооценки интеллекта, наряду с интеллектом, могут рассматриваться в качестве предикторов академических достижений студентов, поскольку включены в саморегуляцию учебной деятельности.

Частные гипотезы исследования 1. Самооценка интеллекта как измеренная переменная выступает в неопределенности, готовности к риску, открытости новому опыту, интуитивного стиля, поскольку вместе они репрезентируют латентную неопределенности).

2. Самооценка интеллекта как измеренная переменная выступает в неопределенности, рефлексивности, рациональности, поскольку они неопределенности.

3. Субшкалы опросника «Шкала психологической разумности» (Shill et al., 2002), апробированного в нашем исследовании на российской выборке, должны быть связаны с самооценкой интеллекта, поскольку выявляют аспекты доступности внутреннего опыта, а также заинтересованности в нем, которые представляются важными составляющими Интеллектуальной Яконцепции.

4. Академическая успеваемость положительно связана с показателями психометрического интеллекта.

5. Самооценка интеллекта положительно коррелирует с переменными психометрического интеллекта и академической успеваемости студентов.

6. Существуют значимые гендерные различия в высоте самооценок интеллекта и показателей психометрического интеллекта (предполагается, что российские мужчины оценивают себя выше, чем женщины).

Задачи дальнейших исследований интегрированной латентной переменной Интеллектуальной Я-концепцией.

Соотнести латентные переменные Интеллектуальной Я-концепции и Толерантности/Интолерантности к неопределенности в виде структурной модели.

Выявить роль показателей Интеллектуальной Я-концепции, Интеллекта как предикторов проявления интеллектуальной продуктивности, отражаемой в Академической успешности.

Первые две задачи будут решаться во второй главе, а третья – в третьей.

Первая общая и частная гипотезы, вторая общая и частная гипотезы проверяются в исследовании 1. Третья частная гипотеза проверяется в исследовании 2. Третья и четвертая общие гипотезы, четвертая, пятая и шестая частные гипотезы проверяются в исследовании 3.

Глава 2. Интеллектуальная Я-концепция в структурных связях с Толерантностью и Интолерантностью к неопределенности 2.1. Основания для выделения латентной переменной Интеллектуальной Я-концепции Самооценка интеллекта в современных исследованиях может быть представлена на двух уровнях: измеренных переменных, являющихся результатом применения различных методик, или же на уровне латентной переменной – интегративного фактора, проявляющегося в частных показателях. В отечественных исследованиях такого разделения не проводилось. С одной стороны, это связано с тем, что использованные методики были направлены на фиксацию преимущественно качественных показателей самооценки (которые используются для проведения диагностических интраиндивидуальных обследований). С другой стороны с тем, что в отечественных исследованиях при изучении самооценок не применялась методология моделирования.

Переход к структурному моделированию связан с использованием понятия латентных переменных (Bollen, 2012). Наше исследование направлено на освоение моделирующего подхода с тем, чтобы расширить рамки связей самооценок интеллекта с другими переменными за счет выхода на уровень рассмотрения скрытых латентных связей. Методология моделирования отвечает задаче выделения ненаблюдаемых переменных на основании переменных измеренных. Структурное моделирование – единственный метод анализа, позволяющий строить и верифицировать сложные системы гипотез о связях между переменными, как наблюдаемыми, так и латентными (Bentler, 1995).

Среди достоинств метода структурного моделирования – возможность работы с данными, не соответствующими нормальному распределению, с пропущенными данными, а также возможность допущений о связях между ошибками. Помимо этого, структурное моделирование нельзя назвать чисто математическим методом обработки данных: оно вносит серьезный вклад в разработку теоретических представлений. Это становится возможным за счет того, что в случае, если предложенная исследователем теоретическая модель не является адекватной для описания собранных данных, она может подвергаться модификации до тех пор, пока данные не будут ею успешно описаны. Это предполагает как работу с большими массивами данных, так и большую нагрузку в гипотетических интерпретациях латентных переменных, предполагаемых структурными моделями (Bentler, 1995).

Нами методы моделирования были применены в связи с необходимостью обоснования отличий Интеллектуальной Я-концепции, как латентной переменной, от самооценок интеллекта, как измеряемых частных ее проявлений. Выделение латентной переменной, названной нами Интеллектуальной Я-концепцией, имеет теоретические предпосылки, частично раскрытые нами выше в главе 1. В качестве основных предпосылок, на наш взгляд, выступают многочисленные разделения и дихотомии, присутствующие на сегодняшний день в психологии в связи с вопросами структурно-функциональной организации самооценки. Так, многие авторы соглашаются с существованием частных самооценок и общей самооценки, являющейся результатом процессов более сложных, нежели чем просто современных исследованиях начинают выделять отдельные функциональные подсистемы. К примеру, Стинсон с коллегами отстаивают точку зрения, согласно которой в самооценке присутствуют как система принятия, так и эпистемическая система, отвечающая за сравнение полученной человеком информации, на основании которой он оценивает себя позитивно или негативно, с предшествующим опытом, в единстве которых проявляется регуляторная функция самооценки (Stinson et al., 2010). Существуют и работы, представляющие для нас особый интерес, в которых вводятся интегративные понятия, объединяющие компоненты самооценки с концептуально связанными с ними психическими образованиями. Примером такого интегративного понятия может служить ядерная самооценка (Judge et al., 2003), которая, согласно определению авторов, является фундаментальным переживанием субъективной ценности, эффективности и умений. Это понятие самоэффективность, локус контроля и когнитивный стиль (Judge et al., 1997).

Ядерная самооценка, наряду с интеллектом и личностными чертами, вносит свой вклад в субъективную трудность принятия карьерных решений.

Выделение различных компонентов самооценки связано с определением ее структуры, генеза, механизмов порождения. В качестве таковых приводились множество разделений: Я-идеальное и Я-реальное, Я в прошлом и Я в настоящем (при обсуждении временной перспективы становления самооценки), Я для себя и Я в сравнении со значимым окружением (теория социального сравнения Л. Фестингера), Я и Другое Я как субъективное отражение представлений о себе, складывающихся у другого человека (В.А. Петровский). В наши задачи входит определение структурнофункциональных связей самооценки интеллекта с другими составляющими толерантностью к неопределенности и психометрическим интеллектом, поскольку неочевидными остаются внутренние критерии построения образа Мы предполагаем, что как частная, так и интегральная самооценка могут осуществляем попытку дифференциации частной и интегральной самооценок в контексте самооценки интеллекта. Интеллектуальная деятельность выбрана по следующим основаниям:

Есть возможность четкого выделения ее продукта (в качестве продуктивности интеллектуальной деятельности рассматривались академические достижения);

Применительно к интеллектуальной деятельности учащихся самооценка связывается как с уровнем метаконтроля (Mandelaman et al., 2010), так и с имплицитными теориями (Корнилова и др., 2010) и самооценкой обучения (Смирнов, 2005);

Сфера интеллектуальных способностей и их реализации является личностно значимой для подавляющего большинства людей.

В соответствии с первой общей гипотезой нашего исследования мы конкретизировали понимание латентной переменной Интеллектуальной Яконцепции. Интерпретационный уровень задан возможностью соотнесения самооценки интеллекта со структурами самосознания, его регулятивными функциями и процессами смыслообразования. Этот интерпретационный контекст соответствует принимаемому предположению о единстве функционирования интеллектуально-личностного потенциала человека (Корнилова и др., 2010). Для обоснования интегративного характера Интеллектуальной Я-концепции мы также обратились к предположению о диалогичности как необходимом условии протекания интеграционных процессов, включающем как когнитивные, так и эмоциональные составляющие.

конкретных измерений самооценки. Для этого было необходимо провести обзор методик диагностики самооценок интеллекта. Он выявил отсутствие в отечественных исследованиях ссылок на методики прямого количественного использоваться для межиндивидуальных сравнений). Это привело нас к необходимости апробации методики прямой самооценки интеллекта на русскоязычной выборке.

Для проверки второй общей гипотезы Интеллектуальная Я-концепция неопределенности, эта латентная переменная манифестирует и ряд других переменных – в частности, готовность к риску и интуитивный стиль); и 2) Интолерантности к неопределенности, также отличаемой от измеренной интолерантности к неопределенности. В тексте, как это принято в рамках представления структурных моделей, латентные переменные обозначаются заглавной буквой.

При анализе существующих методик измерения самооценки интеллекта и толерантности к неопределенности мы не обнаружили такого инструмента, который отражал бы принятие и преодоление неопределенности в построении образа Я, что предполагает доступность внутреннего опыта. Поэтому мы сочли необходимым апробировать одну из зарубежных методик – опросник Психологической разумности (Shill et al., 2002), наиболее подходящую для оценки доступности субъективного опыта.

В соответствии с целями исследования необходимо было выявить неопределенности и особенности личностной саморегуляции. Проведенный анализ показал необходимость использования методик, отражающих следующие личностные качества: готовность и умение полагаться на интуицию (Корнилова, Степаносова, Григоренко 2006), рефлексивность (Карпов, 2003), рациональность и готовность к риску (Корнилова, 2003), эмоциональный интеллект (Люсин, 2006), самоэффективность (Шварцер, Ромек, Ерусалем, 1996).

интегративной Интеллектуальной Я-концепции Выделение латентной переменной Интеллектуальной Я-концепции, с конкретизацию того, что стоит за этой латентной переменной.

содержательной интерпретации латентных переменных. Они различны для разных предметных областей. Как было показано выше, за формированием образа Я могут стоять и имплицитные теории ума, и направленная на себя интерполилога А.В. Россохина) и процессы переживания ценностного отношения к себе и своим качествам – самоотношение и самоуважение (Л.В. Бороздина, В.В. Знаков, Е.Т. Соколова).

Согласно нашему предположению, психическая реальность, стоящая за латентной переменной Интеллектуальной Я-концепции, являет собой взаимодействие ряда процессов, интеграция которых включает внутренний диалог и динамика которых может описываться по преимущественно выраженным компонентам интеллектуальной или личностной сфер.

проблематики внутреннего диалога (М.М. Бахтин, М. Бубер, Л.П. Карсавин).

В психологии данная проблема получала разное освещение, в зависимости, в характеризующими работу самосознания личности.

традиционным термином «Я-концепция» мы вводим менее привычный термин «Я-мышление», имея в виду процесс выработки человеком знаний о самом себе, которые образуют (или преобразуют) его «Я-концепцию», процесс осознавания, в котором человек как личность, индивид, индивидуальность является не только субъектом, но и объектом мышления». (Тихомиров, 1984, с. 201).

Проблема внутреннего диалога иным образом решалась в работах Г.М. Кучинского, предметом которых было мышление в условиях общения.

Он считал, что в психологию нельзя прямо переносить представления из других областей гуманитарного знания. У Кучинского прозвучало разделение внутреннего диалога как интер- и интрадиалога: «...Внешние диалоги иногда обозначают термином «интерсубъективные»... О внутреннем же диалоге приходится говорить, что он интрасубъектный, внутрисубъектный. … Необходимо внутри одного субъекта выделить такие образования, которые являлись бы взаимодействующими сторонами его внутреннего диалога и одновременно были бы сравнимы с субъектом по функциям, выполняемым в диалоге. Такими сторонами... являются воспроизводимые им (субъектом) смысловые позиции» (Кучинский, 1988, с. 15). Такое понимание имеет прямые предпосылки в концепции Л.С. Выготского о высших психических функциях, на которого Кучинский стал ссылаться в своих более поздних работах (наряду со ссылками на Бахтина).

Несмотря на то, что мы согласны с несводимостью психологического понимания внутреннего диалога к проблеме диалогичности сознания в философии и других областях гуманитарного знания (герменевтика, лингвистика), трудно раскрывать психологическое понимание диалогичности, не раскрывая того, как данная проблема была поставлена в классической и постклассической философии.

Рассматривая неклассический подход к самосознанию личности, В.А. Лекторский подчеркивает, что «само Я возникает как продукт рефлексии», не будучи при этом чем-то самоочевидным и дающимся непосредственно в акте самосознания. Напротив, формирование Я — это процесс, проходящий в диалоге с миром и с окружающими людьми. Далее автор продолжает рассуждение о конструктивности самосознания:

«Самосознание в случае рефлексии — это не просто знание о том, что есть, а всегда способ критического переосмысления сложившихся систем деятельности, принятых установок, имеющейся Я-концепции» (Лекторский, 2001, с. 170). В отечественной психологии внутренний диалог представлен с точки зрения концепции о социальном происхождении высших психических функций Л.С. Выготского. Внутренний диалог – это один из видов внутренней речи, выполняющий особые функции. В онтогенезе он появляется в результате интериоризирования ребенком позиции взрослого.

А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии и Б.В. Зейгарник, считают необходимым раскрывать структуры самосознания, основываясь на представлениях об опосредствованности регуляции деятельности и социальных предпосылок диалогичности сознания. Так, Е.Т. Соколова, также с опорой на идеи Бахтина о том, что психика является принципиально диалогической структурой и в скрытой, имплицитной форме содержит в себе различные формы социальных внешних диалогов, считает, что сходные идеи могут быть обнаружены в теории объектных отношений. Под диалогическим анализом случая автор благодаря особому отношению к тексту – записям психотерапевтических специальные методы текстового анализа: ответно-диалогического, внутридиалогического анализа текста, обнаружения конфликтных тем. В психотерапевтической работе Соколова на основании диалога с клиентом раскрывает аспекты его внутреннего диалога и диалога клиента со своей матерью, осуществлявшегося на ранних стадиях онтогенеза, которому тот изоморфен (Соколова, 1997). Сама психотерапия рассматривается как развертывание внутренних диалогов пациента к базовому, исходному диалогическому отношению внутри самосознания» (Соколова, Бурлакова, 1997, с. 75).

А.Ф. Копьев также указывает на необходимость наличия диалогической интенции у психотерапевта. Только таким образом клиенту предоставляется достаточный уровень свободы, свободы самоопределения личности, без которой психотерапия никогда не будет достаточно эффективной. По мнению автора, практически во всех психотерапевтических школах имплицитно представлен универсальный диалогический принцип, побуждающий клиента к более искреннему и открытому поведению. Это принцип молчания (принцип зеркала в психоанализе, эмпатическое слушание в роджерианской традиции и незавершенности, внутренней неопределенности клиента, и именно принцип молчания позволяет ему помочь клиенту «раскрыться» и выйти к подлинным смыслам.

проблему диалогичности. Орлов, Лэнгле и Шумский (2008) демонстрируют направлениями психотерапии. Между тем подчеркивается, что в обоих направлениях важнейшее значение имеют терапевтические отношения и экзистенциальной терапии – помочь пациенту перейти от диалога внешнего (в психотерапевтом) к открытому диалогу с собой и с миром. Установление диалога с самим собой дает пациенту возможность нахождение консенсуса, согласия в ситуации неизбежного внутреннего конфликта, наступающего вследствие разнонаправленной мотивационной динамики трех измерений человека – телесного, психического и духовного.

частности, в краткосрочной ориентированной на решение терапии – ОРКТ) нашли свое развитие идеи, близкие принципу диалогичности. Так, в своей диссертационной работе Г.Л. Будинайте перечисляет методологические принципы, на которых базируется ОРКТ (Будинайте, 2006). К ним относятся предполагающий ограниченность возможности причинно-следственного конструктивизма – представление о социальной сконструированности любых утверждений о реальности, идеи постмодернизма – равноценности различных вариантов описания реальности.

А.В. Россохина, который показывает, что внутренний диалог рассматривается и как феномен сознания, самосознания, мышления, речи, и как механизм возникновения и развития измененных состояний сознания, и даже как медитативных практиках (Россохин, Измагурова, 2004; Россохин, 2010). Автор характеристикой – рефлексивностью. Последняя понимается им как «активный субъективный процесс порождения смыслов, основанный на уникальной способности личности к осознанию бессознательного» (Россохин, 2010, с. 24). О рефлексии бессознательного речь идет не случайно: А.В.

Россохин посвящает свое эмпирическое исследование динамике внутреннего диалога в ходе психоаналитического процесса. Внутренний диалог полагается им в качестве носителя рефлексивных процессов, и, в конечном счете, механизма личностной трансформации, происходящей, в частности, в ходе осуществления личностью деятельности «осознания своего самосознания». От диалога автор переходит к возможности полилога, когда в структуру взаимодействия включается более двух «внутренних собеседников», когда взаимодействует несколько интериоризированных позиций. При этом «участниками» подобной «беседы» могут быть не только образы значимых «Других», но и собственный образ, например, представление о себе в различных ситуациях. Таким образом, Россохин дает новое определение внутреннему диалогу как способу организации полилогического интрапсихологического пространства личности.

Все вышеназванные положения, безусловно, являются важными, но, вместе с тем, нельзя не отметить их интерпретационного характера. Мы предполагаем это интерпретационное поле стоящим и за процессами, лежащими в основе функционирования Интеллектуальной Я-концепции.

2.3. Обзор методик по измерению самооценки интеллекта Среди методик измерения самооценки можно выделить как прямые, так и косвенные. К первым из них относятся методика Дембо-Рубинштейн, а также апробированная нами методика Прямой оценки интеллекта (Корнилова, Новикова, 2011; Chamorro-Premuzic, Furnham, 2006a). Существует ряд косвенных методов оценки ума, среди них: методика КИСС (Соколова, Федотова, 1982), Групповая оценка интеллекта – ГОИ, построенная по принципу методик 360 градусов (Смирнов и др., 2007), а также исследование Я-концепции при помощи репертуарных решеток и модификаций семантического дифференциала.

Зарубежными авторами выделяются четыре основных методики измерения самооцениваемого интеллекта (Holling, Preckel, 2005). Методики прямой самооценки предполагают, что субъект должен дать численную оценку собственного IQ. При этом, как правило, у него перед глазами есть график нормального распределения IQ. Соответственно, испытуемый дает самооценку, осуществляя при этом социальное сравнение. Возможны вариации в инструкции, с которой предъявляется кривая, при помощи которых задается разный контекст сравнения: испытуемому может быть сказано, к примеру, что данная кривая репрезентативна относительно всего взрослого населения, или только относительно подростков, или студентов университета и т.д.

При использовании методик измерения самооценки интеллекта с опорой на шкалу Ликерта, испытуемый оценивает свои интеллектуальные способности по шкале от 1 до 5, где для каждого деления есть пояснение (к примеру, ниже среднего). Таким образом могут оцениваться множественные интеллектуальные способности, например, способность к математике или пространственное мышление.

Еще одним вариантом шкал оценки интеллекта являются процентильные шкалы обычно с ценой деления равной 5 процентам.

Наконец, существуют шкалы визуальных аналогов, разделенные на шесть равных отрезков (от «очень высокий интеллект» от +2 до +3, через «высокий»

от +2 до +1 и «средний» от +1 до -1, до «низкого» от -1 до -2 и «очень низкого» от -2 до -3).

Холлинг и Преккель отмечают, что первый и третий из перечисленных методов оценки ориентируются на социальное сравнение, а Мабе и Вест показали, что подобные методы обладают большей валидностью (Mabe, West, 1982).

В отечественных исследованиях применяется методика самооценки Дембо-Рубинштейн. Она позволяет диагностировать состояния самооценки по следующим основным параметрам: высота самооценки (фон настроения), устойчивость самооценки (эмоциональная устойчивость), степень реалистичности и/или адекватности самооценки (при ее повышении), степень критичности. Основные шкалы, по которым личность оценивает себя, «здоровье», «ум», «характер» и «счастье», но, в зависимости от авторской адаптации, могут появляться добавочные шкалы.