«Проблема статуса несуществующих вещей в майнонгианской философской традиции ...»

Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

На правах рукописи

Селиверстов Владимир Валерьевич

Проблема статуса несуществующих вещей в майнонгианской философской

традиции

09.00.01 – Онтология и теория познания

Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель доктор философских наук, профессор Порус Владимир Натанович.

Москва – 2013 год 1 Содержание Введение…………………………………………………………..….4 Проблема беспредметных представлений в I.

брентановской философской традиции…………………………..… 1. Место «предмета» в понимании интенциональности Брентано….………………………………………..…………………..… 2. Переинтерпретация проблемы интенциональности Твардовским…..…………………………………………………………. 3. Проблема различения содержания и предмета представления.…...……….………………………………………….….. Спор о беспредметных 4.

представлениях………………………………………………………..… 4.1.Тезис Б. Больцано о наличии беспредметных представлений.

Начало дискуссии.……………………………………………………..... Аргументы К. Твардовского в пользу наличия предмета у 4. любого представления…………………………………………………. Влияние дискуссии о беспредметных представлениях на 4.3.

становление философских взглядов Э. Гуссерля………………..…… О возможности дискуссии между логицистами и 4.4.

психологистами……………………………………

Значение теории предметов А. Майнонга. Дискуссия II.

Майнонга и Б. Рассела о несуществующих предметах…………… Теория предметов А. Майнонга………………..…...……. 1.

Рецепция идей Б. Больцано……………………….…..…... 2.

Влияние К. Твардовского…………………………………. 3.

Развитие теории Майнонга Эрнстом Малли………..…. 4.

А. Райнах: критика со стороны феноменологии…...……. 5.

Майнонг vsРассел: развитие дискуссии……………..….. 6.

Аргументы дискуссии……………………………………. 7.

Проблематика несуществующих предметов в III.

майнонгианской традиции аналитической философии…. 1. Краткий очерк рецепции идей Брентано и Майнонга в рамках мейнстрима аналитической философии…………………… 2. Теория несуществующих предметовТ.

Парсонса…………………………………………………… 3. Теория айтемов Р.Роутли………………………………… 4. Теория абстрактных предметов Э.Залты……………..… 5. Субституциональная теория искусства Б. Смита……..… Заключение…………………………………………………. Библиография………………………………………………. Проблема статуса несуществующих вещей проходит красной нитью через историю европейской философии. В разное время у разных авторов присутствовало рассуждение о статусе неких аномальных сущностей, с трудом поддающихся описанию в терминах существования и несуществования. «Пегас», «Шерлок Холмс», «Вулкан», «Зевс», «вечный двигатель», «круглый квадрат», «фонтан вечной юности», «золотая гора» – все эти понятия в разное время наделялись разным экзистенциальным статусом. При этом каждый автор обосновывал свою точку зрения по-своему, исходя из собственной логики. Разговор о том, как вообще можно обращаться к несуществующим вещам, в широком смысле был начат ещ Платоном и Аристотелем.

Предметная же дискуссия началась с Д. Юма, для которого думать о предмете означало думать о существующем предмете;

думать о несуществующем означало для него впасть в противоречие.

Кант считал, что существование не является «реальным предикатом».

Вывести дискуссию о несуществующих вещах на качественно новый уровень смогли представители австрийской философии XIX века, в частности Алексиус Майнонг, который выстроил целую теорию, позволяющую наиболее полно описывать все категории предшественники и ученики заложили фундамент нового теоретического подхода к рассмотрению несуществующих вещей, предметов (оба понятия в данном контексте мы используем в более широком смысле), на основе которого уже в XX веке философыаналитики занялись построением концепций, объясняющих употребление соответствующих понятий в естественном языке.

Трактовка существования в майнонгианской традиции исходит из эмпирического критерия. Именно на основании этого критерия предметы разделяются на существующие и несуществующие.

Несуществующие предметы сами по себе включают несколько видов предметов: вымышленные предметы (куда включаются персонажи художественных произведений, предметы научных теорий и т.п.), противоречивые и т.д. Однако проблема в данном случае состоит в том, как мы можем думать, говорить о несуществующих предметах, и можем ли мы вообще. Специфика проблемы несуществующих вещей в этой традиции состоит в том, что эта проблема является как онтологической, так и эпистемологической. Эта проблема непосредственно связана с проблемой существования, поскольку для выстраивания онтологии принципиально важно прояснить различие между существованием и несуществованием, статус существующих и несуществующих предметов.

Проблема статуса несуществующих вещей на сегодняшний день является особенно актуальной в связи с дискуссиями об онтологическом статусе научных предметов, вымышленных предметов и, тем самым, актуальной для современной философии науки и философии культуры.

Степень научной разработанности проблемы.

Конечно, проблема статуса существования вещей обсуждалась ещ в античности и в средние века, в учении Платона и Аристотеля, в средневековой схоластике.Аристотель не проводил определнного различия между существованием и сущностью, различие между тем, чем вещь является, и е существованием. Для него сущность – это виды сущего. Понятие субстанции у Аристотеля понимается двойственно. Она отождествляется как с формой, так и с единичным существом.

существования получила сво продолжение. Двусмысленность понятия субстанции у Аристотеля привела к формированию в схоластике нескольких подходов к интерпретации этого понятия. Так индивидуумом, в то время как крайние реалисты считали возможным действительное существование общего. Боэций предпринял определнную попытку внести ясность в учение Аристотеля. Этому «субсистенция»: «Субсистенция – это то, что само не нуждается в акциденциях, чтобы существовать. А субстанция – это то, что служит подлежащим для других акциденций, без чего они не могут существовать... Т.о., роды и виды – только субсистенции, ибо роды и субсистенции, но и субстанции, ведь они для своего бытия не акциденций»[7, с. 173].

Более чткое различение между сущностью и существованием (бытием) проводил уже Фома Аквинский. С его точки зрения, можно иметь представление о том, чем является человек или, к примеру, феникс, вне зависимости от того, существуют ли они или нет. Таким образом, существование – это что-то дополняющее сущность.

Существование – отдельное свойство, поскольку оно не является частью природы большинства предметов, и таким образом эти предметы могут мыслиться отдельно от их существования.

Один из наиболее известных тезисов, прозвучавших в Новое время, касательно существования был тезис Канта о том, что существование – не свойство, не реальный предикат. «Если я мыслю вещь посредством каких угодно предикатов и какого угодно количества их (даже полностью определяя ее), то от добавления, что эта вещь существует, к ней ничего не прибавляется. В противном случае существовало бы не то же самое, а больше того, что я мыслил в понятии, и я не мог бы сказать, что существует именно предмет моего понятия. Если даже я мыслю в какой-нибудь вещи все реальности, кроме одной, то от того, что я скажу эта вещь, в которой чего-то не хватает, существует, недостающая реальность не прибавляется: вещь существует именно с тем недостатком, с каким я ее мыслил, в противном случае существование принадлежало бы к чему-то иному, а не к тому, что я мыслил» [23, с. 453].Вслед за этим последовал тезис Фреге и Рассела о том, что существование является второпорядковым свойством, свойством не предметов, а понятий с точки зрения Фреге или пропозициональных функций по Расселу. В дальнейшем, точка зрения, согласно которой существование не является реальным предикатом, была широко распространена в XX веке. С утверждением о том, что существование необходимо отличать от обычных свойств предмета, был согласен и Майнонг, чья теория является предметом анализа в данной работе. Для него это означало возможность развить мысль, рожднную в рамках школы Брентано, о том, что есть вещи, которые не существуют.

Майнонговское понимание несуществующих предметов, его тезис о внебытии по-прежнему остаются предметами для дискуссии, поскольку они не были должным образом прояснены. Для того, чтобы лучше понять майнонговские интенции, следует проанализировать дискуссии о статусе несуществующих предметов, которые проходили в австрийской философии и, в частности, в школе Брентано до Майнонга. Как пишет по этому поводу финский философ Яакко Хинтикка, «я убеждн, что его [Майнонга] взгляды на существование и бытие не могут быть должным образом оценены без учта их исторического бэкграунда... Этот бэкграунд, эта более ранняя история понятий существования и бытия, вообще ещ должным образом не прояснены» [84, p. 29].

В рамках австрийской философской традиции XIX века полноценная дискуссия о несуществующих вещах началась с исследований Б. Больцано, Ф. Брентано, К. Твардовского. Вообще, проблематика предмета и предметности в австрийской философии этого периода представляет собой специфичную область исследований, включающую в себя множество идей и взглядов, связанных друг с другом сложными отношениями. Проблематично даже дать этой традиции некоторое общее название, которое бы учитывало теории всех е представителей. В связи с этим я решил ограничиться при е рассмотрении национальными и временными рамками. Однако быть австрийским философом отнюдь не означает быть австрийцем по национальности. Больцано, например, был чехом и всю жизнь прожил в Праге и е окрестностях. Твардовский был поляком и позднее основал Львовско-Варшавскую школу, а Гуссерль справедливо считается классиком немецкой философской мысли. Единственное, что объединяет всех авторов (Больцано, Брентано, Твардовского, Циммермана, Керри, Гфлера, Майнонга, Гуссерля), чьи идеи я рассматриваю в своей работе, это – общий стиль философского рассуждения и единая проблематика исследований. Австрийская философия этого периода, начиная с Больцано, развивалась в противоборстве с немецкой идеалистической мыслью. Немецкий идеализм с его вязким языком, его систематичностью, универсальными конструкциями подвергся серьзной критике со стороны австрийских философов. В своей философии истории философии1, Брентано называет немецкий идеализм фазой упадка, а Гегеля – «поражением» научной философии».

Ясный стиль, проблемное мышление и отсутствие стремления к системности стали отличительными чертами австрийской философии. Общими темами стали исследование человеческого сознания и его отношения к предметности. Именно этой темой был озадачен Больцано как учный, именно для этой цели Брентано ввл понятие интенциональности. Поэтому даже Гуссерля, вплоть до середины 1890-х годов находившегося под влиянием идей Брентано и бывшего среди его учеников, можно было за его философский стиль назвать австрийским философом.

обозначения специфического соотношения сознания и предмета, в дальнейшем использовалось в феноменологии Гуссерля, более известной философской концепции, в связи с чем исходное понимание интенциональности было оттеснено на второй план.

Брентановская школа была в XIX столетии одной из наиболее крупных и влиятельных по числу е представителей. Среди них наиболее известны Майнонг, Гуссерль и Твардовский. Первый разработал теорию предметов, оказавшую влияние на становление аналитической философии. Второй явился основателем феноменологии, третий – Львовско-Варшавской школы. Ученики и последователи Брентано образовали широкую сеть по обмену идеями (все они состояли друг с другом в переписке, занимались См. е пересказ в работе К. Твардовского «Брентано и история философии»

[57].

исследованием сходной проблематики). Тем более важно проанализировать развитие проблематики предметности в указанной традиции.

В рамках австрийской философской традиции дискуссия о несуществующих предметах началась с работы Бернарда Больцано «Наукоучение» (1837). Его идеи получили развитие в рамках австрийской философии второй половины XIX века.

В частности, его влияние сказалось на становлении взглядов ученика Брентано Казимежа Твардовского – в предпринятом последним различении содержания и предмета представления. Меня интересует, каким образом Твардовский пришл к различению содержания и предмета представления и можно ли назвать Твардовского его полноправным автором?

Отдельной историей, объединяющей во времени концепции Больцано, Твардовского и Гуссерля, является проблема беспредметных представлений, которая, хотя, на первый взгляд, стоит особняком в работах каждого из авторов, в действительности является основополагающей проблемой для каждого из них, и для определения статуса предметности в том числе. Ведь именно в своей главе, посвящнной беспредметным представлениям, Твардовский и высказывает впервые свой тезис о том, что предмет может, хотя и не существовать, тем не менее, быть представленным. И именно этот аргумент ляжет в основу теории предметов другого ученика Брентано и позднейшего представителя австрийской философии – вышеперечисленные проблемы и темы его предшественников и, переработав их, воплотил в стройную теорию, основной целью которой был анализ статуса предметов. Проблематика предметности из-за своей неоднозначности постоянно напоминала о себе и, наконец, стала центральной темой его исследования.

закончились, а разгорелись с новой силой.

Работа Майнонга была замечена, оценена и воспринята не только немецкоязычными читателями, но и философами-аналитиками. Первым на теорию Майнонга обратил внимание Бертран Рассел, который в тот момент на рубеже веков занимался построением собственной теории, теории терминов. Теория предметов Майнонга послужила источником вдохновения для Рассела, однако Майнонг вошл в историю отнюдь не как предшественник Рассела, а как его оппонент. Довольно скоро Рассел разочаровался в теории предметов, а позже стал е ярым критиком. На тот момент Рассел уже сформулировал свою знаменитую теорию дескрипций. С его точки зрения, философия, равно как и наука, должна работать исключительно только с существующими предметами. Идеи Рассела были восприняты многими аналитическими философами как руководство к занятию философией. В связи с этим в дальнейшем многие представители аналитической философии приняли на веру доводы Рассела в споре с Майнонгом, а также его принципы работы с несуществующими предметами. Это обусловило тот факт, что аналитическая философия до сих пор не предложила адекватного обоснования статуса несуществующих предметов.

несуществующим предметам в праве на рассмотрение, другие представители мейнстрима аналитической философии утверждали, что эти предметы лишь «пустые» имена, у которых нет референтов, хотя в то же время пытались объяснить то, каким образом мы, тем не менее, можем выносить о них суждения.

Параллельно с антиреалистским подходом к рассмотрению несуществующих предметов, в середине XX века стал развиваться и другой подход, реалистский, основывающийся, как ни удивительно, на идеях Майнонга и австрийской традиции. Сначала эта инициатива предполагала лишь возрождение и интерпретацию майнонговской концепции (Дж. Финдли), а уже позднее формирование собственных концепций на основе его теории (Т. Парсонс, Р. Роутли) и теории его ученика Эрнста Малли (Э. Залта). Первый шаг, сделанный последователями Майнонга, состоял в переводе теории предметов на язык (прежде всего, логический) современной философии. После того как у них появилась новообразованная теория, пришла очередь построения аргументации в пользу этой теории и против е оппонентов.

Что касается традиции в целом, то существует ряд обзорных работ, среди которых можно выделить книгу Р.М. Сэинсбери[131], посвящнную различным подходам к рассмотрению вымышленных предметов. В ней приводится хорошая классификация теорий, как антиреалистских, так и реалистских. Тем не менее, это не просто обзор, а полноценное исследование. Автор ставит своей задачей выявить недостатки реалистских подходов и предложить возможную антиреалистскую стратегию для описания статуса вымышленных предметов. Поэтому естественно, что такой обзор получился несбалансированным, и особенно пострадало описание реалистских подходов.

В отечественной литературе майнонгианская философская традиция исследовалась мало. К сожалению, в русскоязычной философской литературе можно найти лишь отголоски и косвенные признаки споров и дискуссий, которые ведутся в аналитической философии с середины XX века. Одной из главных и вполне естественных причин такого положения вещей является практически полное отсутствие ключевых источников в русском переводе, в частности главных работ Майнонга о теории предметов. Мо исследование и призвано восполнить пробел в исследовании данной проблематики.

Стоит отметить, что в России существует ряд исследований, посвящнных смежным темам – значению пустых терминов, пустых имн, анализу понятия существования, – которые разрабатывалась, в частности, в рамках исследований по логической семантике. В данном случае следует выделить работыВ.Г.Кузнецова [28], В.В.Целищева [63; 64], И.А.Герасимовой [12], Е.К.Войшвилло [10], Ю.Г.Гладких [13], Е.Г.Драгалиной-Чрной [19],В.А.Смирнова [53;54], [9],Р.И.Павилениса [43], В.Н.Карповича [25], В.А.Ладова [30], А.В.

Миглы [38; 39]и других.Наконец, вопросам, связанным со статусом существования научных объектов, абстракций, посвящены работы отечественных философов науки –В.А.Штоффа [67], Г.И.Рузавина [52], Ю.Б.Молчанова [41], А.А.Печенкина [46], А.И.Умова [58], В.С.Швырева [65], Е.А.Мамчур [37], Л.Б.Баженова [2], М.А.Розова [51],В.С.Степина [56]и др.

эпистемологические и онтологические концепции, разработанные в рамках майнонгианской философской традиции и посвящнные проблеме онтологического статуса несуществующих вещей.

Предметом диссертационной работы является онтологический философской традиции.

Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать различные подходы к описанию статуса несуществующих предметов в рамках майнонгианской традиции, и выяснить, насколько они способны обосновать правомочность ссылок на несуществующие предметы в языке.

Исследовательские задачи Проанализировать различные реалистские интерпретации несуществующих предметов в рамках майнонгианской традиции.

Оценить данные подходы и выявить основные трудности, с эпистемологии, онтологии и философии науки.

распространнному мнению, что эта традиция не сыграла никакой роли в дискуссиях в рамках аналитической философии, например, в англо-американской философии, е влияние в действительности было достаточно заметным, и многие авторы (наиболее ярким из предшественников.

Методология исследования Решение поставленных в диссертационном исследовании задач осуществляется на основе методов историко-философской, теоретической реконструкции и сравнительного анализа различных концепций представителей австрийской философии, майнонгианской философской традиции, в которых рассматривается проблема онтологического статуса несуществующих предметов.

Научная новизна работы интерпретациинесуществующих предметов, а также проблемы, с которыми они сталкиваются, в контексте единой дискуссии в рамках майнонгианской философской традиции. В частности, было показано преимущество и недостатки двух различений, введнных учеником экстрануклеарными свойствами, а также между кодированными и экземплифицированными свойствами. Из чего был сделан вывод, что второе различение, разрабатываемое в дальнейшем Э. Залтой, позволяет избегать многих противоречий, с которыми сталкивается теория Майнонга. В частности, теория Залты объясняет, почему согласно майнонгианской теории несуществующие предметы могут обладать обычными (нуклеарными) свойствами, и это не имеет никаких экзистенциальных следствий. Таким образом, была намечена перспектива для дальнейших исследований этой проблемы.

Проведн первый в российской науке систематической обзор и анализ майнонгианской философской традиции. В частности, тема беспредметных представлений до настоящего момента не интерпретации. Моя работа призвана восполнить этот пробел.

В данной работе впервые была предпринята попытка онтологическом статусе несуществующих предметов – от теорий Больцано и Брентано до концепций современной аналитической философии.

Положения, выносимые на защиту исследования К. Твардовского является оригинальной и не имеет аналогов в предшествующей философской логике и семантике.

Только отчасти теория смысла и значения Г. Фреге может служить таким аналогом. Важное отличие состоит в том, что если различение Фреге является платонистским, то различение Твардовского – психологическим (в методологическом плане, а не том значении, которое Гуссерль вкладывал в понятие «психологизм»), поскольку в данном случае речь идт о содержании сознания.

Точки зрения участников дискуссии о беспредметных представлениях следуют различным стратегиям: логицизма и обнаруживает принципиальное расхождение по вопросу о том, что понимается под «реальностью». По Расселу, постулирование реальности». Это постулирование должно быть обосновано и подкреплено логикой. Майнонг же считает, что «предрассудок в пользу действительного» в метафизике ограничивает наш угол зрения только на действительные предметы, в то время как существует, наличествуют или внебытийствует много других типов предметов, которые также должны приниматься во внимание.

Казавшееся Майнонгу очевидным различение двух видов предикатов – экзистенциально ненагруженного «быть существующим»

(existierendsein) и «существовать» (existieren), подразумевающего действительное существование – не было понято и принято Расселом, поскольку он просто не видел разницы между этими предикатами.

антиреалистские не способны предоставить удовлетворительного, логически непротиворечивого описания онтологического статуса несуществующих вещей. Антиреалистские концепции отрицают даже возможность дискуссии о несуществующих вещах. Они пытаются перевести е в план обсуждения проблемы употребления в языке пустых имен. Однако антиреалистская позиция изначально несуществующих вещах.

законченную теорию. Выведенное им различение «нуклеарных» и «экстрануклеарных» свойств предметов вс же содержит ряд неясностей и проблем. Т. Парсонс, считая, что так называемыми «нуклеарными» свойствами могут обладать как существующие, так и несуществующие предметы, приходит к логической «инертности»

этих свойств, что нельзя не считать логическим недостатком.

Теории Р. Роутли в большей степени удалось выполнить задачу как по интерпретации теории Майнонга, так и по построению на е основе собственной, самостоятельной теории айтемов. Однако и эта наиболее аутентичная из современных майнонгианских теорий, как и оригинальная теория, является уязвимой. Роутли ввл в майнонгианскую теорию первое оригинальное различение свойств – концепция, выдвинутая в полемике с оппонентами майнонгианской теории, в конечном счете, не свободна от противоречий. Как введнное Роутли различение помогает применять описания несуществующих предметов в рациональных рассуждениях, остается неясным. В частности, наибольшие проблемы возникают в связи с его постулатом о характеризации, который гласит, что вещь, обозначенная при помощи определнной дескрипции, выполняет эту дескрипцию (еслиa является предметом, характеризующимся при помощи, то «(а)» является истинным). При этом, однако, получается, к примеру, что существующая золотая гора, может быть предметом, который не является существующей золотой горой или является золотой горой, но не существующей. Это постулат позволяет Роутли достойно ответить на ряд критических замечаний использование этого различения для описания различных предметов сопряжено с определнными проблемами.

Теория объектов Залты изначально стоит особняком среди современных майнонгианских теорий, поскольку она выстроена на основе идей ученика Майнонга Эрнста Малли, чья теория в некоторых аспектах расходилась с концепцией его учителя.

Э. Залте удалось выстроить концепцию, которую можно применить в описании статуса вымышленных предметов. Тем не менее, эта теория предлагает недостаточно проработанную концепцию свойств предметов и не может дать удовлетворительное объяснение рассуждениях. Э. Залта и Э. Малли улучшают концепцию Парсонса, различая кодированные и экземплифицированные свойства, что позволяет избежать этого недостатка, так как абстрактные предметы просто кодируют любые свойства, и это не имеет никаких экзистенциальных последствий, а значит, устраняет возможность логически неконсистентных описаний пустых имен. Однако подобные улучшения не обеспечивают последовательного и целостного представления о вымышленных предметах.

Теория Майнонга, хотя сама и не является достаточно строгой и является недостаточно проясннной (отсюда возможность противоречий), тем не менее, является хорошим фундаментом для построения новых теорий о несуществующих вещах, которые способны на адекватное описание и обоснование их статуса.

Особенное значение имеют те из них, которые применимы для анализа вымышленных предметов в литературе и искусстве, а также для анализа предполагаемых предметов в научных теориях.

Теоретическая и практическая значимость результатов исследованияобусловлена тем, что оно позволяет сформировать целостное представление о развитии майнонгианской реалистской теории на протяжении двух веков.

Проделанная работа, в свою очередь, создат теоретические и методологические предпосылки для продолжения исследования в рамках майнонгианской традиции. Материал и выводы данного исследования могут быть использованы при подготовке общего курса по эпистемологии и теории познания и специальных курсов по австрийской философии (школа Брентано) и современной метафизике. В широком плане результаты данного исследования могут быть использованы также в языках программирования, инженерных онтологиях и теориях художественного дискурса.

Апробация работы Основные положения и выводы диссертации были представлены и обсуждались в ходе следующих конференций:

1. Конференция «Философия. Язык. Культура», Философский факультет НИУ ВШЭ, 10 марта 2010 года, доклад «Теория предметов К. Твардовского в контексте дискуссий в австрийской философии XIX века».

2. Конференция «Философия. Язык. Культура», Философский факультет НИУ ВШЭ, 9-11 марта 2011 года, доклад «Становление, значение и критика теории предметов А. Майнонга».

3. Конференция «Философия. Язык. Культура», Философский факультет НИУ ВШЭ, 24 – 25 апреля 2012 года, доклад «Спор Майнонга и Рассела о несуществующих предметах»

4. Международнаяконференция «АвстрийскаямысльнарубежеXX века, факультет философии и гуманитарных наук, Техасский университет в Арлингтоне, 1-3 ноября 2012 года, доклад «Проблема беспредметных представлений (Больцано, Твардовский, Гуссерль)».

5. Заседание НУГ «Современная метафизика», Философский факультет НИУ ВШЭ, 28 марта 2013 года, доклад «Теория предметов Майнонга и проблема трансцендентного».

6. Конференция «Трансцендентное в современной философии:

направления и методы», Философский факультет НИУ ВШЭ, 6 июня 2013 года, доклад «Дискуссия А. Майнонга и Б. Рассела:

проблематика и развитие».

7. Конференция «Автобиографические свидетельства в европейской традиции: междисциплинарные перспективы исследований», Философский факультет НИУ ВШЭ,26-27 сентября 2013 года, доклад «Философская автобиография XIX века: смысл и значение самоизложений представителей школы Франца Брентано».

8. Международная конференция «Онтология негативности», Философский факультет НИУ ВШЭ, 22-23 октября 2013 года, доклад «Майнонгианская теория несуществующих предметов: проблемы и выводы».

Публикации по теме диссертации:

несуществующих предметах // Философия. Язык. Культура. Вып.3.

СПб.: Алетейя, 2012. С.54-66.

2. Селиврстов В.В. Становление, значение и критика теории предметов Алексиуса Майнонга // Философия. Язык. Культура. Вып.2.

СПб.: Алетейя, 2011. С.61-70.

3. Селиврстов В.В. Теория предметов К. Твардовского в контексте дискуссий в австрийской философии XIX века // Философия. Язык. Культура. Сборник материалов научной конференции студентов, аспирантов и молодых учных. М.: Праксис, 2010. С.65-76.

4. Селиврстов В.В. Спор о беспредметных представлениях (Б.

Больцано, К. Твардовский, Э. Гуссерль) // Вестник Томского государственного университета. Философия, социология, политология. 2011. №344. С.68-72.

5. Селиврстов В.В. Становление и значение теории предметов Алексиуса Майнонга // Эпистемология и философия науки, 2011, №1.

C.198-202.

6. Селиврстов В., Попик О. Рассел vs Майнонг: смысл диалога // Эпистемология и философия науки, 2013, №2. C.210-218.

Место «предмета» в понимании интенциональности Брентано предметности стало введение понятия об интенциональности. Эта характеристика предмета сразу включает его в схему, структуру сознания и перестат мыслиться изобретателем «интенциональности»

Францем Брентано в качестве самостоятельного явления.

исследовании самого феномена интенциональности и связанных с ним вопросах. Для этого целесообразно краткое историко-философское введение в проблематику философской школы Брентано.

В биографии Брентано надо отметить три важных момента:

знакомство с Аристотелем, со схоластикой и с позитивизмом Дж. Ст.

Милля. Вот три центральных источника, на которые Брентано опирался в своей дальнейшей работе. Понятие интенциональности было выработано им в ходе чтения и исследования работ Аристотеля и схоластов. Их рассуждения о душе, об уме привели Брентано к направленности на предмет. По Брентано, именно оно определяет функции человеческого сознания.

Брентано различает физические и психические феномены; первые интенциональности Брентано состоит из акта и предмета. У Брентано (и у К. Твардовского) предмет является имманентным, присущим человеческому сознанию.

Брентановскую концепцию интенциональности довольно точно выражает следующий пассаж из «Психологии» Брентано:

«Всякий психический феномен характеризуется посредством того, что средневековые схоласты называли интенциональным (или же ментальным) внутренним существованием предмета, и что мы, хотя и в несколько двусмысленных выражениях, назвали бы отношением к содержанию, направленностью на объект (под которым здесь не должна пониматься реальность), или имманентной предметностью» [8,с. 33].

Характеристикой предмета является его интенциональное внутреннее существование или его интенциональная (ментальная) присущность2: это различные варианты перевода термина, введнного ещ схоластами и звучащего как intentionaleInexistenz.

Таким образом, представляемый предмет является предметом нашего внутреннего восприятия. Брентано пишет: «Мы имеем право считать безусловно правильным такое определение психических феноменов, согласно которому они либо являются представлениями, либо, в указанном смысле, основаны на представлениях» [8, с. 30]. С этим связано у Брентано весьма важное разделение предметов или объектов на первичные и вторичные. Первичный предмет – это тот предмет, на который направлен акт (представления, суждения, эмоциональные переживания), психический феномен. Вторичным же является само восприятие предмета, возможно, сам психический феномен3. К «Интенциональное внутреннее существование» - перевод Анашвили в сборнике работ Брентано, а «интенциональная присущность» - перевод, предложенный Молчановым. См. [40].

На этом разделении Брентано, опять же, сказались взгляды средневековых схоластов, а именно, разделение интенций.

примеру, первичным предметом является слышимый крик (о представление, суждение или эмоции4.

«Одно из наиболее известных и никем не оспариваемых положений психологии гласит, что любой психический феномен отнеснности –характерная черта психических феноменов» [57, с. 38].

С такого утверждения начинается работа польского философа Казимежа Твардовского (1866–1938) «К учению о содержании и предмете представлений». И далее:

«Психическим феноменам представливания, суждения, желания и отвращения всегда соответствует нечто представленное, нечто подверженное суждению, нечто желаемое или отброшенное, и без этих актов последние были бы ничем. Исключительная важность этого обстоятельства, о котором упоминали ещ схоласты, и даже ещ раньше – Аристотель, в наше время была отмечена Брентано, который, между прочим, положил в основание классификации психических феноменов виды отнеснностей, которые наличествуют между представливанием и тем, что представлено» [57, с. 38].

философской школы полностью опирается на положения Брентано и «Представление звука и представление о представлении звука образуют не более, чем один-единственный психический феномен, который мы понятийно разложили на два представления лишь в отношении к двум различным объектам, один из которых физический, а другой – психический феномен… Мы можем назвать звук первичным, а само слышание – вторичным объектом представления». [8, c. 66].

Аристотеля5имеет место и у австрийского философа в связи сегоintentionaleInexistenz).

Польский исследователь Ян Воленьский формулирует несколько основных положений брентановской «интенциональности»:

1) Каждое представление направлено на некий предмет.

Характеристика же этого предмета как интенционального – быть данным в качестве объекта представления.

2) Этот предмет не является вещью.

3) Этот предмет не является содержанием 4) Этот предмет является частью данного представления.

5) Исходя из пунктов 3) и 4) мы можем заключить, что содержания, на которые направлены акты представлений, являются чем-то, что можно назвать «имманентными объектами» [148].

Брентано был реалистом. То, что он признавал имманентную интенциональным объектам. Одна из его заслуг состоит в различении психического акта и его предмета. Однако имманентные или интенциональные предметы могут быть интерпретированы поразному: то как предметы, то как содержания. Это вызвало некоторую путаницу в понимании брентановского учения. Поэтому уже два его ученика, Гфлер и Твардовский занялись этой проблемой всерьз.

Ещ несколько замечаний о происхождении брентановского понятия интенциональности. Воспользуемся докладом Романа intentionaleInexistenz и тот самый известный пассаж из книги Д. Мюнх пишет, что там, где Брентано ссылается на схоластов, он имеет в виду скорее Аристотеля, так как на него оказал значительное влияние именно Аристотель, произведения которого комментировались средневековыми схоластами. См. [42].

Брентано, где вводится это понятие. По мнению Громова, здесь лежит исток всего феноменологического дискурса. Эта работа привлекает точностью определений и пояснением специфики брентановской системы, его понимания «сознания» и «интенциональности». Громов пишет:

«УБрентано специфического феномена. Заостряя этот тезис, можно было бы эмпирической точки зрения» в новоевропейской философии сознания вообще не существовало, т.е. оно не выделялось как особый объект познания, как специфически организованное содержание опыта» [14].

Также надо сказать об особенности брентановского восприятия философских традиций Аристотеля, Фомы Аквинского и Декарта.

Громов приводит цитату из работы немецкого исследователя творчества Брентано Клауса Хедвига:

«Философские тексты Брентано, которые местами являются в высшей степени современными, обладают глубинной исторической структурой, которая на сегодняшний день стала чуждой для нас;

кажется архаичной, но которая для самого Брентано была хорошо знакомой, поскольку он – конечно, не без некоторой доли условности – понимал себя как собеседника и даже определенным образом как современника Аристотеля, Фомы Аквинского и Лейбница» (цит по:

[14]).

В том и состоит терминологическая специфика работы Брентано, что он «совершая заимствования, ясно не различал оригинальное значение понятий и те новые смысловые нюансы, которые они получали у него самого, т.е. им не учитывалось разнообразие исторических контекстов, в которых они использовались, и связанные с этим смысловые модификации» [14].

В работах, написанных до «Психологии», Брентано в значении intentionaleInexistenz использовал понятие esseobjective, но, опасаясь неверных трактовок этого понятия в новоевропейской философии, стал использовать вышеприведнный известный термин.

Действительно, мы находим у Аристотеля и Фомы Аквинского идею об активном уме, идею внутреннего или ментального существования воспринимаемого содержания в воспринимающей душе, – как раз на эту идею и ссылается Брентано, – но мы не находим у них терминологически выраженного противопоставления содержания сознания (объекта) и реально существующего (вещи), Брентано. Это говорит о том, что, несмотря на стремление Брентано опираться при разработке собственной теории восприятия на аристотелевско-томистскую традицию, фактически он работает в «интенциональный» у него принадлежит уже иной парадигме [16].

Как мы видим, Брентано, формально следуя схоластической традиции, придал заимствованным оттуда понятиям новые значения и смыслы, которые вылились в разработку иной концепции сознания, чем та, что сложилась до него.

Кроме того, Громов подчркивает, что сознание у Брентано – это часть, область, регион бытия. Таким образом, вышеизложенное различение имеет несколько другой смысл: скорее, различение онтологического статуса акта сознания и содержания этого акта. В результате Громов приходит к выводу, что интенциональность у подразумевать, т.е. она не является характеристикой психических феноменов в качестве отношений, направленных на объект: «Иначе говоря, «интенциональный» и «направленный на объект» – это не синонимы у Брентано. Этот термин вообще не обозначал подобного свойства психических явлений» [16]. Интенциональное, скорее, ближе к понятию объективного, т.е. «быть интенциональным означало быть использовался как в отношении психических, так и в отношении физических феноменов» [16].

Понимание интенциональности как направленности на объект присуще уже Гуссерлю. Важно подчеркнуть, что проблематика Брентано отличается от гуссерлевской. В частности тем, что проблема интенциональности у Брентано имеет ещ и онтологический уровень.

Моя позиция такова: использование понятия интенциональности в значении направленности на объект возможно, но необходимо понимать, что в данном подходе под интенциональностью подразумевается не только это и что данный тезис может быть принят только с учтом сделанных выше оговорок.

Рассмотренные нами идеи Брентано относятся к раннему и среднему периоду его творчества. Между тем, в то время как ученики Брентано занялись развитием идей своего учителя, зафиксированных им в «Психологии с эмпирической точки зрения» (1974), в рамках собственных исследований по дескриптивной психологии, сам Брентано в своих поздних работах («Об объектах» и др.) изменил свою позицию в отношении актов и предметов представлений. Об этом часто забывают, вспоминая из поздних произведений Брентано лишь его этический трактат «О происхождении нравственного познания».

В поздних работах Брентано со своих, в некотором роде, имманентного объекта6. Для позднего Брентано акты представлений (так же, как и суждений), воспринимаемые как некие отношения между индивидом и конкретным объектом, на который направлено сознание (вне зависимости от его существования), являются достаточной характеристикой психических феноменов.

Именно на этом этапе Брентано решает прояснить свою позицию в вопросе интенциональности предметов и посвящает этому свою работу «Об объектах» (1908). В ней Брентано жстко критикует точку зрения, развиваемую, в частности, К. Твардовским, согласно которой предмет нам дан опосредованно, т.е. через некий психический образ.

Он согласен, что вместе с восприятием предмета мы заодно, в тот же момент времени схватываем во внутреннем восприятии и само это восприятие, но утверждает, что психический акт при этом направлен непосредственно на предмет.

опосредованный даже дважды или трижды способ представления и всякое соединение одного способа представления с другим имеет свое собственное имя, то это приводит к совершенно ненужному умножению. А этого всеми силами стараются избегать, подобно тому, как для счета предпочли изобрести искусственную систему, в которой повторяются комбинации нескольких цифр, вместо того, чтобы применять для счета бесчисленное их множество. Средством для этого служит фикция подобных фантомов в качестве посредничающих объектов» [8, с. 140].

Такой поворот мысли Брентано, на мой взгляд, подтверждает наличие двусмысленных положений в его оригинальной теории, о Подобное же отношение к содержанию мы можем заметить у ученика Твардовского, онтолога, реистаТадеушаКотарбиньского, для которого такое понятие как «имманентное содержание представления» казалось чрезмерным гипостазированием. Ср. его: [26, c. 68-71].

которых мы уже упоминали. Брентано, по-видимому, понимал, что та intentionaleInexistenz, не была принята его учениками и критиками, что привело к выделению ими в самостоятельное понятие такого элемента интенциональности, как «содержание представления».

Совершенно очевидно, что в своих взглядах Брентано всегда оставался антипсихологистом и выступал против релятивизма, являющегося следствием психологизма. А в тот период, после публикации работ Гуссерля «Пролегомены к чистой логике» (1900) и «Философия как строгая наука» (1911), содержавших в себе жсткую критику психологизма, Брентано понял, что его позиция нуждается в прояснении, что спорные места в его учении должны быть устранены.

В его работах позднего периода из всей «Психологии…» не подвергается пересмотру лишь глава «О классификации психических феноменов», в которой меньше всего спорных положений.

Твардовским новоевропейской почве, Брентано произвл настоящий переворот в умах своих современников. Европейская философия, переживающая кризис гегелевской философии, нуждалась в новых идеях.

Вокруг Брентано начал формироваться круг учеников. Бльшую часть своего времени он посвятил преподаванию, а опубликовал всего лишь несколько работ, по которым мы только и можем судить о его воззрениях. Зачастую он излагал идеи своим ученикам в личном реконструкции системы воззрений Брентано приходится обращаться к трудам его последователей, каждый из которых по-своему пытался оформить идеи Брентано в завершнную систему.

Твардовский был озадачен двусмысленностью некоторых терминов у Брентано. Во-первых, это уже упомянутая необходимость различения имманентного объекта и интенционального, а во-вторых – анализ понятия представленного.

В вышеприведнном пассаже Брентано сам разъясняет двойной смысл интенционального отношения. Интенциональность как отношение предполагает направленность на объект и отнеснность к содержанию. Понятие «содержание» у Брентано не разъясняется, и надо сказать, оно не было эксплицировано и Твардовским. В схеме интенциональности Брентано главной является линия, связующая психические акты и их предметы. Твардовский полагает, что у Брентано остатся непроясннной роль отнеснности к содержанию и считает необходимым выделить содержание из акта представления и предмета в качестве особой инстанции, которая решает вопрос о неопределнности интенционального отношения.

Предмет же Твардовский определяет как «вс, что представлено посредством представления, признано либо отброшено суждением, желаемо либо отвергаемо эмоциональной деятельностью… Предметы бывают реальными и нереальными, возможными и невозможными.

Общим для всех них является то, что они могут быть или же являются объектом психического акта» [57, с. 78].

Анализ выражения «быть представленным» играет важную роль в учении Твардовского. Точнее сказать, это его самое значимое исследование в рамках брентановской традиции, правда, не получившее достойной оценки современников. Наиболее ярко этот анализ был воспроизведн в работе Воленьского, посвящнной Твардовскому (см. [148]). Приведм его здесь, чтобы составить более полное представление о системе интенциональности Твардовского.

нарисованным», замечая некоторую двойственность, свойственную процессу рисования.

Ведь высказывания «художник рисует картину» и «художник рисует пейзаж», на первый взгляд, не различаются и в принципе могут выступать синонимами. Действительно, деятельность одна, но направлена она на два разных объекта. В первом случае объект – Соответственно, предмет – это пейзаж, а содержание – картина, изображение.

Как замечает Воленьский, прилагательное «нарисованный», выполняет три функции относительно «нарисованного пейзажа»:

Оно сообщает о том, какое действие мы произвели с самой картиной (мы могли е нарисовать или выгравировать). Оно выступает в качестве определителя (determiner), если мы по отношению к «нарисованному пейзажу» и к «нарисованной картине»

используем его в одинаковом значении. При помощи прилагательного «нарисованный» данное произведение искусства включается в класс живописи. Однако тогда слово «пейзаж» относится не к пейзажу в природе, а к картине.

Как характеристика пейзажа оно может относить его к некоторому фрагменту природы, которая нарисована. Тогда «нарисованный» является также детерминантом, так как некоторые пейзажи уже были нарисованы, а другие ещ нет. Слово «пейзаж» в модификатором, когда слово «пейзаж» относится не к пейзажу, а к картине, ведь оно изменяет обычное значение слова «пейзаж».

Польский философ специально приводит несколько аргументов в пользу того, что различие между содержанием и предметом представления является не только логическим, но и реальным:

существование предмета, то, так как мы должны иметь представление о том, что мы отрицаем, представление о таком предмете нам дат содержание.

2) Свойства, которыми может быть наделн предмет, могут отсутствовать у содержания7.

3) Множество содержаний могут представлять одни предмет.

Различные представления могут относиться к одному предмету. А отличаться они будут при помощи разных содержаний8.

В разговоре о Твардовском стоит заметить, что позднее на рубеже XIX и XX веков Твардовский изменил свой взгляд на «Самоизложении» (1926):

изменения, которые, как мне представляется, были движением в сторону более глубокого познания. Прежде всего, здесь следовало бы упомянуть мою точку зрения на психологию, е метод и отношение к другим, в частности, философским наукам. Первоначально моя «Золотая гора, например, обладает помимо прочего свойством пространственной протяжнности, состоять из золота, быть больше или меньше, чем другие горы.

Эти свойства и отношение величины к другим горам, разумеется, не принадлежат содержанию представления золотой горы. Ведь оно не является ни пространственно протяжнным, не состоит из золота, к нему неприменимы высказывания об отношениях величины» [57, с. 68].

Твардовский приводит следующий пример. «Содержаниями» представления предмета «Вена» могут быть такие: «город, расположенный на месте римского Ювавум», «место рождения Моцарта» [57, с. 68].

позиция совпадала с позицией Брентано и Марти и состояла в признании за психологией статуса основополагающей науки… рассматривать добытые психологическим, т.е. эмпирическим путм знания в качестве основания для логически, т.е. априорных суждений»[57, с. 34].

Проблема различения содержания и предмета представления.

После выхода в свет брентановской «Психологии» и вплоть до теории предметов у Майнонга предмет стал рассматриваться представления. Эти понятия или, если угодно, два структурных элемента интенциональности взаимоопределяли друг друга. В связи с этим мы вкратце рассмотрим позиции авторов этого периода, которые писали о необходимости разделения содержания и предмета представления.

Блауштайна9, графически изображающей эволюцию концепций акта, содержания и предмета представления в австрийской философии XIX века.

Больцано (1837) СубъективноеОбъективное Предмет представление представление представления Циммерман (1860) Гфлер-Майнонг Акт Содержание Трансцендентный [4, c. 39]. Здесь представлена не вся таблица Блауштайна, но достаточная е часть для нашего исследования.

Майнонг АктСодержание Имманентный Трансцендентный (1899)предметпредмет интенциональности может быть превратно истолковано. Акт, содержание и предмет не могут развиваться самостоятельно, независимо друг от друга, а значит, и рассматриваться должны во взаимосвязи друг с другом. Со временем видоизменялись лишь схемы, взятые сами по себе.

Так, авторы, признававшие различие между содержанием и предметом представления, проводили его либо так, как это делал Брентано, различавший акт и содержание (имманентный объект), либо так, как Больцано, Циммерман, Гфлер и Керри, которые дополнили различение акта и содержания различением содержания и предмета.

Для того чтобы понять, как и в результате каких дискуссий Твардовский пришл к своему различению между содержанием и предметом представления, обратимся к идеям авторов, излагавших сходные позиции, в частности к Больцано.

представления, используя понятие субъективного представления.

Брентановская схема (акт и предмет) была близка к идее Больцано10, хотя, конечно, сам акт и предмет представления Брентано понимал иначе11.

Сходство этих концепций по сути неудивительно, ведь они брали идеи из одного источника: схоластики.

По Блауштайну, субъективное представление не соответствует акту у Брентано, также как и Больцано не называет отношение между актом и предметом интенциональным. См. [4, с. 27]. Также о влиянии Больцано на Твардовского см.

гл. I, п. 3.

Можем ли мы, следуя схеме, утверждать сходство «акта»

представления в схемах интенциональности Брентано и Твардовского? Брентано понимает под актом психический феномен. В принципе, само его разделение феноменов на психические и физические Твардовским принимается. И, таким образом, можно сказать, что понятие акта у Твардовского сходно с брентановским.

Громов пишет, что у Твардовского «акт понимается как определнный способ отношения к предмету и в этом смысле он аналогичен психическому феномену Брентано» [16]. В своей работе Твардовский не уделяет внимания разработке определения и разъяснению понятия акта. И как видно из приведнных цитат во второй подглаве, в основных положениях (в том числе касающихся акта) Твардовский склонен соглашаться с Брентано.

фундаментальное разделение понятий и представлений. С его точки зрения, многие свойства одних совершенно не применимы к другим.

Так, он проводит подробное различение содержания и предмета применительно к понятиям.

Ещ более подробный анализ понятий дат Бенно Керри, приводя собственные аргументы в пользу различения содержания и предмета на примере чисел. Керри утверждает, что числа обладают такими свойствами, которых нет у понятий этих чисел. Кроме того, существуют так называемые пустые понятия, которые не относятся ни к одному предмету. С другой стороны, есть общие понятия, которые имеют только одно содержание, но относятся ко многим предметам.

Исследования Алоиса Гфлера (1853–1922) наиболее близки по своим задачам исследованиям Твардовского. Существенное отличие – в степени верности традиции Брентано. Твардовский проводил собственное исследование и строил собственную теорию на основе идей Брентано, тогда как Гфлер стремится устранить неясности в теории своего учителя.

Недаром в работе Гфлера фрагмент, посвящнный различению содержания и предмета, опускался в дальнейших изданиях этой работы. Вероятно, автор сам начал осознавать, что отступает от концепции Брентано.

Гфлер, как и Больцано, считал содержания присущими субъектам. Гфлер относит термин «предмет» к сущностям, существующих в нас. Предметы, существующие в нас, Гфлер предпочл называть имманентными или интенциональными объектами.

Гфлер и Майнонг в свом совместном труде «Логика» [86] стремились, прежде всего, устранить неясности, заключнные в понятии предмета. Они пишут, что понятия «предмет» и «объект»

являются многозначными. Они, с одной стороны, означают то, что существует в действительности, само по себе, и на что направлено наше представление, а, с другой стороны, то, что существует в нас:

более или менее адекватное психическое изображение реального предмета. Поэтому помимо предмета, независимого от сознания, они вводят понятие «содержание представления», называя его имманентным интенциональным предметом психических явлений.

направленной на трансцендентный предмет.

Сложно сказать, как изменилось отношение Майнонга к различению содержания и предмета, когда он начал разработку собственной теории предметов. Тем не менее, как замечает Блауштайн [4, с. 37], в отличие от «Логики», в работе «О предметах высшего порядка» [107] (1899) Майнонг различает: акт – содержание – имманентный предмет – трансцендентный предмет. «Имманентный предмет» у Майнонга не отличается от «имманентного предмета» у Твардовского, а «трансцендентный предмет» – от «трансцендентного трансцендентного предмета Майнонг не углубляется, концентрируя сво внимание на акте. Акт может быть направлен также к будущим и присутствовать, поскольку присутствует представление. Кроме того, содержание необходимо является чем-то психическим, а предмет – физическим. К примеру, я могу представлять различные цветные, большие, тяжлые предметы, содержание же не может быть цветным, большим и т.д.

Теперь мы имеем представление о том, как обстояло дело с различением содержания и предмета до работы Твардовского.

определнной степени эфемерна, что она всего лишь некая оригинальная манипуляция с терминами, которая не вносит никакой ясности в проблемы изучения сознания. Действительно, скепсис по отношению к учению Твардовского – довольно распространнное явление. Истоки различения содержания и предмета представления можно найти практически в любом периоде истории европейской философии у самых разных авторов. Антон Марти и Эдмунд Гуссерль замечали, что данное различение было довольно хорошо известно ещ в античности, о нм продолжали писать в средние века. Критики готовы приписать реальное авторство такого различения и многим современникам Твардовского, начиная, разумеется, с Брентано.

Как было отмечено ранее, понятие интенциональности в том его значении, в котором оно широко использовалось с конца XIX века, было открыто Брентано. Это специфическое отношение к предмету, представление о котором ещ не было оформлено в античности и в средние века.

Именно благодаря интенциональности различение содержания и предмета представления Твардовского отличается от аналогичных идей в предшествующей философской традиции.

Мы воспроизвели концепцию интенциональности Брентано и показали, что в его системе остались неразрешнными вопросы с понятиями интенционального объекта и имманентного объекта.

Поэтому, с моей точки зрения, сложно говорить о существовании в его системе различения.

Тем не менее, близость взглядов Брентано и Твардовского очевидна. Твардовский многому научился у Брентано и позаимствовал у него многие идеи.

Уместно вспомнить брентановское различение первичного и вторичного объекта, усвоенное им при изучении схоластики.

Разделение предмета на первичный и вторичный является для нас важным по следующей причине. Р. Громов пишет, что «содержание акта сознания у Твардовского аналогично первичному объекту у Брентано, имеется в виду непосредственно апперципируемое, имманентное акту сознания содержание» [16]. На мой взгляд, это слишком сильное утверждение. Получается, что Твардовский просто выделил содержание и предмет из предмета Брентано. С учтом описанных отношений содержания и предмета представления у Твардовского, мы рискнм поспорить с подобным утверждением.

«Содержание» Твардовского (если вспомнить пример с рисованием) действительно отчасти схоже с «первичным объектом»

Брентано. А «вторичный объект» Брентано являет собой акт представления первичного объекта.

определнному предмету, но не выполняет функций самого предмета.

В таком отношении «первичный объект» Брентано не аналогичен «содержанию». Подобно «объективному представлению» Больцано, он мог служить истоком возникновения «содержания».

Для сравнения данных терминов можно обратиться к тексту Твардовского, где он явно их разделяет. «Выражения «первичный объект» и «вторичный объект» встречаются и у Брентано, но в несколько ином смысле. Если первичным объектом Брентано называет предмет представления, так же, как это делаем здесь и мы, то под вторичным предметом представления он понимает акт и содержание вместе взятые, поскольку они во время представливания предмета «схватываются «внутренним сознанием», и именно благодаря этому представление будет осознанным» [57, с. 54, прим. I].

Твардовскому первичный объект вообще является просто предметом его [Твардовского] представления; и вторичный объект у Брентано понимается как акт и содержание, схватываемые в представлении.

Завершая рассказ о Брентано, следует сказать несколько слов о рецепции брентановского учения в среде его учеников и последователей. Это поможет охарактеризовать все специфические трудности, с которыми, так или иначе, сталкиваются все исследователи философской концепции Брентано.

Саноцкий в предисловии к русскому изданию Твардовского пишет о том, что «антипсихологизм Брентано, по-видимому, ещ до конца не понят и не реализован» [57, с. 12].В сравнении с ним, Больцано, переоткрытый Твардовским, стал весьма популярен в конце столетия. Его учение было принято учениками Брентано, в том числе, как мы уже сказали, и Гуссерлем. Брентано на фоне этого был в большом почте как тот, кто открыл интенциональность, но при этом само его учение не было вполне понято. Последователи же Брентано, на самом деле, уже занимались развитием собственных идей.

С другой стороны, можно подвергнуть критике само учение Брентано. Как пишет об этом Роберто Поли в работе[118], посвящнной проблеме значимости учения Брентано, брентановская концепция не производит впечатление некой целостности, достаточной чтобы включить е автора в число классиков истории философии. Поли пишет о проблеме «незаметности» (invisibility‘) Брентано. Он приводит множество причин, среди которых:

исторический контекст, специфика жизни Брентано, упомянутый недостаток его учения.

На основе проведнного в данном разделе анализа концепций Брентано и Твардовского следует признать, что попытки свести систему Твардовского к комментариям теории Брентано являются ошибочными. Нельзя отрицать, что мысль о разделении содержания и предмета представления витала в атмосфере эпохи, в которой жил Твардовский (на тот момент выдвигалось много схожих воззрений, взять хотя бы семантическое различение смысла и значения у Фреге), но никто в той области, в какой работал Твардовский (в области дескриптивной психологии), не провл столь чткого отличия содержания представления от его предмета.

Спор о беспредметных представлениях Проблема беспредметных представлений как таковая хорошо известна: это вопрос о возможности существования таких предметов, которые даже невозможно помыслить. Эту проблему хорошо иллюстрируют примеры противоречивых предметов, таких как «круглый квадрат» и т. п. Таким образом, само словосочетание «беспредметные представления» в пояснении не нуждается.

В этой главе нас будет интересовать конкретный спор о беспредметных представлениях, развернувшийся между Б. Больцано («Наукоучение», 1837), К. Твардовским («К учению о содержании и предмете представлений», 1894) и Э. Гуссерлем («Интенциональные предметы», 1894)12.

У всех троих беспредметные представления понимаются по– разному и должны рассматриваться в контексте их концепций. Кроме того, двое из участников этой дискуссии – Твардовский и Гуссерль – стали основателями двух влиятельных философских направлений:

феноменологии и Львовско-варшавской школы. Больцано же, не пользовавшийся при жизни особой известностью, впоследствии также оказал огромное влияние на развитие европейской философской мысли; сегодня его часто называют предшественником аналитической философии. Для каждого из них понимание беспредметных представлений является ключевым моментом в построении собственной концепции на момент написания соответствующих работ. Твардовский на этом этапе в своей главной работе «К учению о содержании и предмете представлений» заложил основы того философского метода и логического мышления, которое позднее стало отличительной особенностью польских философов и логиков Львовско-варшавской школы. Для Гуссерля этот этап был ознаменован отступлением от идей Брентано, учение которого он уже позже считал психологистским, и переходом к строгому логическому Разумеется, приходится оставить за скобками целый ряд авторов, в чьих работах также поднималась данная проблематика. И возможно первым в списке этих авторов значится Алексиус Майнонг. Тем не менее, мне кажется, в трх указанных работах наиболее рельефно представлены основные точки зрения и понимания парадокса беспредметных представлений.

и научному мышлению, ставшим в дальнейшем одним из основных принципов его феноменологии.

Мы можем также отметить, что, несмотря на то, что Твардовский и Гуссерль имели общие философские корни, так как оба были учениками Брентано, они вступают в серьзную и принципиальную дискуссию по поводу беспредметных представлений. В рамках этой дискуссии не только Гуссерль существенно меняет свою философскую позицию, отходя от психологизма, но и Твардовский, развивая идеи Брентано, также разрабатывает собственную уникальную теорию предметов. В результате к концу дискуссии по вопросу беспредметных представлений они занимают принципиально отличные друг от друга позиции.

Тем любопытнее представляется воспроизведение и анализ данного спора, в котором сплелись несколько важных философских проблем и историй, оказавших влияние также на философские дискуссии XX века по проблеме статуса вещей. Но прежде чем обращаться к непосредственному рассмотрению самого спора, уместно привести краткую характеристику учения каждого из его участников на момент начала дискуссии. Однако в силу того что тема беспредметных представлений в учении как Твардовского, так и Гуссерля до сих пор не получила должного разъяснения и сравнительной интерпретации, я хотел бы, не ограничиваясь простым изложением или пересказом идей двух выдающихся мыслителей, восполнить этот пробел в исследовании их творчества.

Тезис Б. Больцано о наличии беспредметных представлений. Начало дискуссии В первую очередь обратимся к opusmagnum Бернарда Больцано (1781 –1848) «Наукоучение», в которой изложено учение о так называемых представлениях-в-себе.

Философская система Больцано антипсихологична по своей сути. Больцано, разумеется, не пользовался подобного рода терминологией, однако, в своих работах стремился разделить психологические и логические проблемы, для того, чтобы можно было сосредоточиться на чисто логических исследованиях. С этой целью он создат для логики целый мир, отличный от мира как своеобразный третий мир по Попперу13. Основным мотивом для выделения такого мира для Больцано, было его убеждение в том, что логические свойства, вроде логической истинности, и логические отношения требуют для себя чисто логических объектов для того, чтобы сохранить свою чистоту от психологизма. Объектом таких свойств истинности у Больцано могут выступать «предложения-всебе» или «объективные предложения». Эти предложения трансформируя терминологию Больцано на современный манер, (высказываниями).

индивидуально-психологический статус, т.е. становятся, соответственно, субъективными предложениями и субъективными представлениями.

Параллель с Поппером представляет для нас интерес, так как, на самом деле, она далеко не однозначна. В отношении Больцано сложно с уверенностью утверждать или отрицать близость его концепции к теории трх миров у Поппера.

Объективные предложения (предложения-в-себе) могут быть истинными или ложными. Нечто, по Больцано, может быть истинным вне зависимости от какого-либо знания об этой истинности.

Вследствие этого, Больцано изобретает особое понятие для такой области истин, которое бы не включало всякие только нам известные истины. Поэтому, Больцано вводит термин «истина-в-себе». «Истинав-себе» - это истинное объективное предложение, или истинная пропозиция, т.е. пропозиция, имеющая свойство быть истинной.

Для того, чтобы подтвердить наличие таких истин, Больцано считает, что необходимо доказать наличие хоть одной «истины-всебе». Так, он пишет, что выдвигая два противоречивых суждения (например, «существуют крылатые змеи» и «не существуют крылатые змеи»[72,S. 108]) мы не знаем, какое из них истинно, но мы совершенно точно можем быть уверены, что одно из них точно окажется истинным. Истины, открываемые учными, существуют вне зависимости от этого открытия. Они являются «истинами-в-себе».

Один из аргументов Больцано также можно представить следующим образом, как делает это Эдгар Моршер14:

противоречии с (1)).

Существует, по крайней мере, одна истинная пропозиция (вывод из (1)–(4)).

Предложения и представления-в-себе не действительны, не реальны. Больцано неоднократно подчркивает это обстоятельство.

Быть действительным означает находиться в пространстве и времени, Пример из статьи Э. Моршера в Стэнфордской энциклопедии по философии.

т.е. в мире материальных объектов физического мира и в мире психических феноменов15. Объективные предложения и представления отличает то, что они не имеют наличного бытия16. В отношении идеальных, объективных сущностей Больцано считает неправильным употреблять слово «существуют» (existieren), а правильным – «имеются» (esgibt).

Что касается представления-в-себе, то его Больцано называет «материей» (Stoff) субъективных представлений. Субъективное же представление существует в действительности, когда субъект, например, видит, воображает, думает. Субъективные представления множественны и индивидуальны, а объективное представление всегда едино.

«Субъективное представление есть нечто действительное и мыслимое; оно имеет определнное время в душе мыслящего его существа и имеет наличное бытие в разуме представляющего его субъекта. Представление-в–себе, или объективное представление – это материя субъективного… Объективное представление не нуждается ни в какомсубъекте, которым бы оно представлялось… Субъективное представление множественно и различно… через представляющих его существ. Объективное представление-в-себе всегда едино…»[6, с. 82].

И, наконец, есть предмет представления, с которым соотносятся оба вида представлений. «Под предметом представления я понимаю то (существующее или несуществующее) нечто, о котором обычно В этой же статье Моршер использует уже упомянутую нами аналогию с теорий трх миров у Поппера. Материальный мир соответствует, таким образом, первому миру по Попперу, а мир психических феноменов – второму миру.

К примеру, число виноградных ягод, собранных прошлым летом на итальянских землях, является представлением-в-себе, поскольку оно имеется вне зависимости от того, помыслил его кто-то или нет. См. [72, S. 218] говорят, что оно представляется или имеется представление о нм»[72, S. 219].

Больцано как учного больше интересуют представления-в-себе, а не субъективные представления. Он подробно разбирает их структуру, их разновидности, свойства. В параграфе, посвящнном определению «объма представления»17, Больцано вводит понятие предметных представлений (Gegenstandsvorstellungen). Для него это такие представления, которые имеют один или несколько предметов:

представлений, не имеющих предмета (gegenstandlos), нет и объма.

рассмотрению вопроса о природе беспредметных представлений и одновременно аргумента он берт представление ничто. Надо интерпретации проблемы беспредметных представлений. Анализ этого понятия мы находим также у Твардовского.

Больцано пишет, что нелепа сама возможность существования предмета у представления ничто, так как сам предмет уже есть нечто.

И далее следует очень важное для нас размышление. Под таким представлением понимается само мыслимое представление, сама мысль, а материя (Stoff), которую она имеет (т.е. представление в себе), принимается за его предмет. Так можно сказать, что мысль о ничто имеет материю, а именно – само объективное представление Объм (Umfang) представления у Больцано – это та область предметов, к которым относится определнное представление. Это такое «свойство представления, в силу которого оно представляет именно этот или эти, но никакой другой или другие предметы». См. там же. С. 94.

ничто. Но трудно оправдать утверждение, что в основании этого представления лежит некоторый известный предмет [6, с. 96].

По мнению Больцано, фактическое наличие объективного представления ничто подменяется существованием соответствующего предмета. Подобная же схема воспроизводится и с другими видами беспредметных представлений, вроде «круглого четырхугольника», «зелной добродетели» или «золотой горы» (примеры Больцано).

Резюмируя, скажем, что относительно такого рода представлений (ничто, противоречивых, несуществующих), по его мнению, возможны только субъективное и объективное представления. В последнем и содержатся все противоречивые свойства этих представлений.

Первым и наиболее значительным оппонентом Больцано был Франц Экснер. Экснер находился под влиянием идей Иоганна Фридриха Гербарта, одного из первых психологов. Экснер в своих письмах 1833-1834 гг. отчаянно пытался найти у Больцано признаки гербартовского влияния. Так, субъективные представления рассматривались им исключительно как психологические интуиции.

Он старался показать Больцано, что его учение не столь сильно расходится с учением Гербарта и что все свои выводы в духе платонизма Больцано сделал из-за неверного прочтения его работ.

Больцано же считал такое прочтение Экснера психологизмом, причм также основанным на неверном понимании его «Наукоучения».

Больцано был практически неизвестен при жизни. Значение его трудов было оценено ближе к концу XIX века. В частности, его имя получило известность после выхода работы Твардовского «К учению о содержании и предмете представлений» (1894). Внимание Твардовского к Больцано привлк приват-доцент Страсбургского университета Бенно Керри (1858-1889) – работой «О наглядном представлении и его переработке в психике», в которую вошли статьи 1885–1889 годов.

Аргументы К. Твардовского в пользу наличия предмета у любого представления Казимеж Твардовский ставит целью своей работы показать различие между содержанием и предметом представления. В основе этого различения лежит учение Франца Брентано, который впервые ввл в оборот всю эту терминологию, заново открыв для современной философии понятие интенциональности. Интенциональность для Брентано означала отношение акта представления к предмету.

Твардовский же занялся дальнейшей разработкой теории предмета и представления.

Не вдаваясь подробно в проблему происхождения понятия «содержание представления» у Твардовского, отметим, что оно схоже с понятием «объективное представление» у Больцано. Вообще, для Твардовского концепция Больцано является одной из первых, в представления. Твардовский пишет, что до него «неоднократно подчркивалась разница между содержанием представления и его предметом. Это сделал однажды Больцано и в дальнейшем использует обозначение «объективное» представление, «представление в себе» и отличает от него, с одной стороны, – предмет представления, а с другой – «обладаемое» («gehabte») или «субъективное» представление, под которым он понимает психический акт представления»[57,с. 53, прим. II].

Тем не менее, далеко не все идеи Больцано положительно оценивались Твардовским. Прежде всего, их позиции расходились как раз по вопросу о существовании беспредметных представлений. В отличие от Больцано, Твардовский подошл к этой проблеме более обстоятельно и выступил с основательной критикой этой части учения Больцано.

По мнению Твардовского сам предмет представления является необходимым элементом в процессе представления. Поэтому предмет у него это «вс, что представлено посредством представления, признано либо отброшено суждением, желаемо либо отвергаемо эмоциональной деятельностью… Предметы бывают реальными и нереальными, возможными и невозможными. Общим для всех них является то, что они могут быть или же являются объектом психического акта» [57, с. 78].

Отстаивая предметность сферы сознания, Твардовский стремится доказать невозможность существования беспредметных представлений. Этому доказательству он отводит целую главу – «О так называемых «беспредметных» представлениях». В ней он, естественно, обращается к критике позиции Больцано. Однако помимо Больцано в его исследовании представлены также позиции многих других авторов, и в частности современников – Керри и Гфлера.

Как мы уже говорили, Керри испытал серьзное влияние Больцано. Кроме того, он, в сущности, открыл его учение для Твардовского. Керри пользовался логическими примами Больцано, в частности, в свом анализе понятия числа. Он понимал, что число и понятие о нем, по сути, не являются тождественными. Поэтому он видел свою задачу в том, чтобы провести чткое различие между «Нетождественность понятия числа самому числу проясняется уже из того факта, что число имеет некоторые свойства и вплетено в сеть таких отношений, которые чужды понятию этого числа. Далее, можно схватить (concipiren) такое понятие числа, под которое не подпадает ни один предмет [...]»[93, S. 428]18. Это рассуждение и это различение Твардовским его собственного различения содержания и предмета представления.

Твардовский также приводит мнение Гфлера, который пишет, что «имеются такие представления, «объм которых равен нулю, т.е.

которым не соответствует никакой предмет»[57, с. 57]19.

беспредметных представлений, Твардовский начинает с того, что выделяемых его оппонентами:

Представления, в которых происходит непосредственное отрицание предмета, т.е. например, представление о «ничто».

противоречивые определения (круглый четырхугольник и т.д.) Представления, предмет которых отсутствует на данный момент в опыте.

Твардовский приводит в своей работе пример Керри о беспредметном представлении. У Керри таким является «представление числа большего, чем ноль, и которое, будучи сложенным с самим собой, дат само себя в результате».

[57, с. 57] У Гфлера примером беспредметных представлений являются представления управляемого воздушного шара и бриллианта в один кубический метр.

Анализ слова «ничто» занимает отдельное место во всей теории беспредметных представлений.

Твардовский заявляет, что «ничто» – это не негативное категорематическое выражение, т.е. выражение, образованное инфинитацией (infinitatio) либо присоединением частицы «не» к имени (например, «нечеловек»).Польский исследователь наследия Львовско-варшавской философской школы Ян Воленьский пишет, что согласно Твардовскому «инфинитация имеет смысл тогда, когда – говоря сегодняшним языком – выражения, полученные с помощью инфинитации, сохраняют статус имени. Однако это происходит только тогда, когда пара, составленная из имени и результата инфинитации, имеет более общий род» [11, с. 58-59]. Слово «нечто»

не имеет над собой ничего вышестоящего, так как если бы оно было, оно вс равно было бы чем-то. В итоге, по Твардовскому, «ничто» не является именем или названием, т.е. оно не категорематическое, а синкатегорематическое выражение. Наиболее известное его толкование этого состоит в том, что выражение «ничто не вечно» в действительности означает «нет ничего такого, что было бы вечным».

В работах Я. Воленьского содержатся существенные замечания по поводу логических аргументов Твардовского. В частности, он показывает, как можно расценивать его аргументы с точки зрения современной логики: по Твардовскому, «ничто выражает отрицание квантора существования, а когда ничто считают именем, то это результат смешения синтаксических категорий»[11, с. 59].

Твардовский утверждает, что сам Больцано приходил к тем же выводам, хотя признавал синкатегорематическую природу слова «ни один» (kein). «Ни один человек», по мнению Больцано, есть представление «человек», соединнное с отрицающей частицей «не»

таким образом, что эта частица относится не к самому представлению, а к предикату.

Воленьский замечает, что Твардовский, по сути, предвосхитил на сорок лет аналогичное рассуждение Р. Карнапа. Карнап критиковал выдвинутое Хайдеггером высказывание «DasNichtsnichtet». Он видел синтаксическую ошибку в такой трактовке слова «ничто» (Nichts) [147, s. 219-241].

Твардовский одним из первых начал рассматривать философскую проблематику с точки зрения семантики. Возможно, это и определило становление и особенность Львовско-варшавской школы.

Твардовский рассматривает вместе. Согласно Твардовскому, в рассуждениях авторов, полагающих, что существуют представления, чьи противоречивые свойства помещаются в содержание и чей предмет отсутствует, имеет место понятийная путаница. Для выявления этой путаницы он предлагает вернуться к разговору о названиях, согласно которомупри произнесении какого-либо названия возможно одновременное совершение трх действий, которые и составляют функции названия. Вот эти функции:

«сообщение об акте представления, который происходит в говорящем»;

«порождение у собеседника психического содержания, значения предмета», т.е. воспроизведение в сознании собеседника того же содержания представления, которое присутствует у говорящего;

«именование предмета, представленного в представлении, которое является значением названия»[57, c. 48]20.

Эти же три функции названия позднее были воспроизведены и у Гуссерля.

Таким образом, когда мы говорим «остроугольный квадрат», то, во-первых, совершаем представливание, во-вторых, сообщаем содержание представления, которое, в свою очередь, образует значение названия; и наконец, мы нечто называем, «нечто такое, что соединяет в себе взаимопротиворечащие свойства, и существование чего сразу же отрицается, если об этом названном совершить суждение»[57, c. 60]. Однако, замечает Твардовский, вс-таки в этом своеобразном акте называния мы нечто называем, причм нечто несуществующее. Это нечто не может быть содержанием, т.к.

содержание существует, кроме того, мы приписываем этому нечто противоречивые свойства, которых не может быть в содержании: если бы содержание ими обладало, то оно бы не существовало.

Итак, в акте именования мы именуем предмет, даже в том случае, когда он не существует. Существование понимается в двух смыслах. В первом – это собственно существование предмета, его присутствие в данный момент в опыте. Второй же смысл, по мнению Твардовского, часто не замечается. Это – бытие предмета представленным (Vorgestelltwerden): «Предмет представления, в содержании которого представлены противоречивые признаки, не существует; и, тем не менее, утверждают, что он представлен;

следовательно, он вс же существует, то есть существует как представленный предмет». Когда мы добавляем к понятию «существование» слова «как предмет представления», мы тем самым модифицируем21значение этого понятия. Получается, что в результате Здесь Твардовский использует прим, заимствованный им из традиционной логики. Существует два вида определений: атрибутивное (детерминирующее) и модифицирующее. Первое «дополняет, расширяет в отрицательном или положительном направлении значение того выражения, к которому оно принадлежит»; второе «полностью изменяет первоначальное значение того названия, возле которого оно находится» [57, с. 48]. Пример Твардовского:

определение «хороший» в высказывании «хороший человек» является такой модификации нечто не существует, а лишь представлено. Надо отметить, что согласно Ф. Брентано предметы обладают лишь интенциональным существованием и не обладают действительным. У Твардовского же все предметы существуют реально, кроме тех, которые обладают противоречивыми свойствами. Поэтому такие предметы вместе с теми, которых нет в нашем опыте, идентичны в своей интенциональности и феноменальности брентановским.

В разговоре о «ничто» можно также воспроизвести кантовскую трактовку этого термина. Напомним, что Кант выделяет три типа «ничто», о которых он пишет в «Критике чистого разума»:

«Ничтокак 1. Пустое понятие без предмета, ens rationis 2.Пустой предмет понятия,nihil privativum 3. Пустое созерцание без предмета, ens imaginariuin 4.Пустой предмет без понятия, nihil negativum.

Отсюда видно, что пустое порождение мысли (№ 1) отличается от бессмысленной вещи (№ 4) тем, что первуюнельзя причислить к области возможного, потомучто она есть только вымысел (хотя и не противоречивый),а вторая противоположна возможному, так как понятиеупраздняет даже само себя. Но и то и другое пустые понятия.

Что касается nihil privativum (№ 2) и ensimaginarium (№ 3), то они суть пустые данные для понятий.Нельзя представить себе тьму, если чувствам не дансвет, точно так же нельзя представить себе пространство,если не восприняты протяженные вещи. И отрицание, и одна лишь форма созерцания не могут без чего-то реального атрибутивным; определение «мртвый» в высказывании «мртвый человек»

является модифицирующим, поскольку мртвый человек не является человеком.

Так же обстоит дело и с «существованием»: определение «как предмет представления» является модифицирующим.

быть объектами»[23, c. 269]. Таким образом, если говорить о №1, то с точки зрения Канта, понятия, которому не соответствует ни одно созерцание, не имеет объекта, что с определнными оговорками соответствует больцановской позициио наличии беспредметных представлений.

Несомненно, представляет интерес и чисто психологическое обоснование отказа предмету в существовании. Как пишет Твардовский, человеку не составляет труда представить себе возможный или действительный предмет и вынести в связи с этим некоторое суждение. В отношении же невозможных предметов, «отвергающее суждение возникает спонтанно», т.к. возникают трудности в представливании. Человек, которому не-совершение представления и суждения стоило бы немалых психических усилий, склонен попросту объявить предмет в принципе несуществующим.

Различение «существования» предмета и его «существования как предмета представления», естественно, вызывает ряд вопросов.

Основной проблемой является то, что таким образом размывается граница между существованием и несуществованием. Если мы говорим, что некий предмет не существует, но в то же самое время говорим, что он существует как предмет представления, мы тем самым утверждаем существование и несуществование одновременно.

Твардовский пытался обойти эту трудность, объясняя это так, что значение понятия «существование» в контексте «как предмет представления» является модифицированным. Выходило, что предмет может не существовать в принципе (например, круглый квадрат), но он существует в представлении круглого квадрата.

Я. Воленьский в статье, посвящнной теме беспредметных представлений у Твардовского[147], приводит характерные критические замечания К. Першика [117]. Последний писал, что аргументы Твардовского против второго вида беспредметных представлений строятся на самоочевидном для Твардовского принципе, согласно которому каждое имя что-то обозначает. Першик подвергает этот принцип критике. Он пишет, что если мы различаем интенсиональные и экстенсиональные свойства, то если что-то не существует, оно не имеет свойства в экстенсиональном контексте. В защиту же Твардовского Воленьский пишет, что «каждое имя что-то обозначает, но только если мы вводим различные категории предметов» [147, s. 12].

представлений на становление философских взглядов Э. Гуссерля Теперь обратимся к статье Э. Гуссерля «Интенциональные предметы». Ещ раз напомним, что Гуссерль, как и Твардовский, был учеником Брентано, в частности, посещал его лекции в 1884–1886 гг.

В этот период произошло его обращение от математики к философии.

Получив изначально математическое образование, Гуссерль проникся дескриптивной психологией Брентано. Под его влиянием он пишет «Философию арифметики» (1891), где производит дескриптивнопсихологический анализ математических проблем. На этом собственно психологический, или дофеноменологический, период творчества Гуссерля заканчивается.

В 1892 году Г. Фреге публикует свою знаменитую статью «О смысле и значении», в которой, по сути, предлагает семантический аналог различения содержания и предмета представления у Твардовского. Его знаменитый треугольник «знак (имя) – смысл – значение (денотат)» стал классическим для логической семантики.

Подобно содержанию представления смысл является «способом задания» обозначаемого (т.е. предмета).

Целью Фреге было создание совершенного языка, Гуссерль же стремился выстроить философию по научному методу. В этом смысле концепция Фреге ему импонировала. В ходе их переписки, а также после собственных рассуждений он оставляет позицию психологизма.

Как известно, первым собственно феноменологическим произведением Гуссерля стали «Логические исследования» (1900), положившие начало всей феноменологической традиции. Таким образом, разработка собственного учения заняла у Гуссерля около девяти лет. На этот период и приходится издание работы «Интенциональные предметы» (1894), знаменующей переломный период в творчестве Гуссерля.

Подробный анализ этой работы можно найти в предисловии Р.

Громова к русскому изданию избранных произведений Гуссерля [15].

Я остановлюсь здесь только на наиболее важных, с точки зрения цели моего исследования, моментах.

«Интенциональные предметы» являются частью труда под названием «Предмет и представление». Эта работа состоит из двух частей: первая посвящена субъективным представлениям, а вторая – объективным. Первая на сегодняшний момент полностью утрачена.

Вторая же сохранилась. Она, в свою очередь, также делится на две части, первая из которых называется «Интенциональные предметы», и в ней как раз и рассматривается проблема беспредметных представлений. Во второй части речь шла о соотношении значения и предметов.

Р. Громов замечает:«В этой работе в эскизной форме намечены ключевые идеи, которые впоследствии легли в основу гуссерлевской теории значения в том виде, как она была представлена в «Логических исследованиях». В ней проведены «сущностные различия» между значением и предметом, значением и содержанием психического акта.

Здесь, как позднее и в «Логических исследования», Гуссерль использует мереологическую модель (теория части и целого) при описании структуры сложных значений, при решении проблемы фундаментальное для гуссерлевской семантики различие самостоятельных и несамостоятельных значений» [15, c. 34].

Итак, в упомянутой работе Гуссерль возвращается к учению Больцано и пользуется его терминологией (в смысле различения субъективных и объективных представлений). В частности, это выражается в проведнном Гуссерлем различении содержания психических содержаний (субъективных представлений), находящихся в ведении психологии, и идеального единства значения (объективных представлений), изучением которого занимается семантика. Мы не можем точно охарактеризовать позицию Гуссерля в отношении к субъективным представлениям, поскольку, как уже было сказано выше, соответствующая глава была утеряна. Однако мне представляется, что для Гуссерля в данном случае более важен анализ именно объективных представлений. Не случайно именно в связи с этим проблема беспредметных представлений рассматривается в «Представление» в данном случае понимается как «значение».

Дисциплиной, которая рассматривает проблему беспредметных представлений, у Гуссерля становится логическая семантика (вслед за Фреге). «Суть вопроса для него заключалась в исследовании оснований, по которым мы получаем право использовать в научной сфере, и в первую очередь в математике, понятия, обозначающие лишь возможные или недействительные предметы»[15, c. 35].

В начале своей работы Гуссерль весьма любопытным образом пересказывает идеи Твардовского:«Естественно, мы можем представлять предмет, даже если он вовсе не существует; поскольку представлять его означает иметь соответствующее ему духовое отображение (Abbild), и как вообще картина может существовать, в то время как отображаемое не существует, таким же образом и здесь.

Содержание представления не затрагивается бытием или небытием предмета, в нм существует образ фантазии, а предмет существует или же нет вне его; в любом случае представление ничего не теряет от того, есть ли он, будет, был или его нет»[18, c. 37].

Начав с некоторой иронии относительно взглядов Твардовского, Гуссерль переходит к их критике. Эта критика относится главным образом к учению о существовании духовного образа предмета. По мнению Гуссерля, Твардовский подгоняет факты под эту теорию, согласно которой «каждое представление относится к своему предмету посредством «духовного образа» (Abbildes)». Он резонно замечает, что есть также такие представления, «в которых фактически не происходит наглядной репрезентации» [18, c. 37]. Существуют такие понятия, с которыми сложно соотнести некий духовный образ (литература, наука, искусство). Что соответствует такому понятию, как литература? Вряд ли мы можем связать с этим некий определнный, наглядный образ.

«Я хотел бы также познакомиться с духовными образами предметов, мыслимых в абсурдных представлениях, и, опять же, с теми, которые мысленно являются математику при прочтении статьи, наполненной сложными системами формул. Настоящие вихри фантазии должны были бы развртываться в его сознании: пусть поразмыслят о чрезвычайном усложнении понятий, аккумулирующем в одной функционально-теоретической формуле, которую зачастую можно эксплицировать только благодаря многостраничному перечислению определяющих предложений»[18, c. 37-38].

Отсюда сразу виден контекст, в котором Гуссерль рассматривает данную проблему. Этот пример действительно заставляет задуматься над тем, как в сознании математика развртывается прочтение и понимание формул с дескриптивно-психологической точки зрения.

Вполне естественно, что человек, не сведущий в формульной записи, будет прочитывать е, переводя на привычный для себя язык. Но для математика сам язык формул может быть привычным, и у него в связи с этим будут возникать духовные образы особого рода.

«содержание представления», используя вместо него «духовный образ» – словосочетание, которое не часто можно встретить у Твардовского. «Психический образ» присутствует в работе Твардовского в качестве одного из определений содержания, но и только. Видимо, в свете такого понимания этого понятия у Гуссерля и сложилось представление о теории познания Твардовского как основанной на отображении. Именно это стало одним из основных пунктов критики теории Твардовского в разных работах Гуссерля.

Уже в этой работе он восклицает: «Довольно, опыт никогда не подтверждал эти фантастические предположения»[18, c. 38].

Гуссерль указывает на то, что в акте представления мы, имея в виду образ, вс равно обращаемся к внешнему предмету. Содержание лишь репрезентирует какие-то свойства предмета, но наши суждения и эмоции относятся к самому предмету.

Твардовского, выражая сво недоумение по поводу того, что круглые квадраты в представлении могут встречаться с той же частотой, что и другие предметы.

Для прояснения своей точки зрения Гуссерль сравнивает разделение предметов на действительные и интенциональные с разделением их на определнные («этот лев») и неопределнные («какой-то лев»). Классификация предметов (львов) на определнные и неопределнные отличается от классификации львов на африканских и азиатских. Объм понятия «лев» при этом не распадается. Таким образом, классификация на определнные и неопределнные предметы в действительности есть классификация объективных представлений на такие, в которых отношение к предмету определено, и такие, в которых оно не определено. В результате, как бы ни различались предметы, по Гуссерлю, мы можем говорить о них только тогда, когда они реально существуют в мире.

Поэтому значения таких характеристик предмета, как «настоящий, реальный, действительный, существующий», должны быть равны.

Значения таких предметов как «Цезарь» или «Цербер» в этом смысле также признаются недействительными. В отношении данного вида предметов Л. Блауштайн22 выработал особый вид представлений:

это так называемые вымышленные представления (imaginative– имагинативные в переводе Домбровского[5]) – представления вымышленных или уже несуществующих предметов. Теория Блауштайна об вымышленных представлениях, условно говоря, дополнение к теории Твардовского. Блауштайн различает два вида предметов в рамках данного вида представлений: собственно вымышленные предметы и предметы воспроизведнные. Согласно Леопольд Блауштайн (1905 – ок. 1944) был учеником Твардовского; слушал лекции Гуссерля во Фрайбурге в 1925. Ему принадлежит работа «Учение Гуссерля об акте, содержании и предмете представления», где он произвл фундаментальную переработку взглядов Гуссерля, пытаясь встроить их в схему акта, содержания и предмета, предложенную Твардовским. В некотором смысле, позиция Блауштайна была сформирована благодаря синтезу учений его двух учителей.

интенциональных предметов. То, будет ли предмет имагинативным или воспроизведнным, зависит от типа акта представления.

Блауштайн пишет: «Следя в театре за фабулой драмы Бернарда Шоу «Цезарь и Клеопатра», я думаю о Цезаре – человеке, который давно умер и о котором рассказала мне история. В то же время я думаю о том Цезаре, который в данный момент обращается к сфинксу. В предметувоспроизведнному, во втором – к имагинативномупредмету.