«ПРОБЛЕМА РАЗГРАНИЧЕНИЯ ОМОНИМИИ И ПОЛИСЕМИИ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ПРАКТИКЕ СОСТАВЛЕНИЯ ТОЛКОВЫХ СЛОВАРЕЙ ...»

Если в § 3 аргумент «для кого-то газ2 не похож на газ1» мог быть принят как резонный (в связи с чем мы неоднократно указывали на субъективность наших умозаключений), то в данном случае аргумент «для кого-то в окончании2 важно то, что оно стоит в конце слова» не может быть принят априори. Как остроумно замечает Э. Маккормак, «только для человека, знакомого с теорией кварков в той степени, которая позволяет оценить аналогию между комбинацией цветов и взаимодействием кварков, “цветные кварки” — это нечто большее, чем простая бессмыслица» 549. Развивая эту метафору, скажем, что, на наш взгляд, с опорой на мнение именно такого человека и должен осуществляться семантический анализ словосочетания цветные кварки.

Рассмотренные в данном параграфе ряды мы бы расположили так:

Рисунок 11. Ряды, в которых хотя бы один из членов является лингвистическим термином, на шкале «полисемия — омонимия»

Шурыгин Н. А. Семасиологический и лексикографический аспекты таксономизации лингвистических терминов и терминопонятий. Тюмень, 2005. С. 29.

Маккормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры. Сборник. М., 1990. С. 359.

Главным итогом Главы 3 является наш вывод о том, что массив неоднозначных единиц русского языка крайне разнообразен, эклектичен и с точки зрения причин возникновения этой неоднозначности, и с точки зрения степеней семантической разобщённости между значениями, и даже — что самое важное для нас — с точки зрения комбинаций этих двух параметров: отдельные представители разных групп могут занимать одни и те же места на шкале «полисемия — омонимия», в то же время члены одной группы могут распределяться по этой шкале очень широко.

Ю. Д. Апресян справедливо замечает: «…любая теория семантики заведомо сомнительна, если ее тезисы не проверены массовым материалом» 550. Проверка массовым материалом казавшихся очень стройными теоретических заключений привела нас к трём главным выводам: 1) в подавляющем большинстве спорных случаев (за исключением тех, когда речь идёт о лингвистической терминологии) любое из решений в пользу омонимии или полисемии в той или иной степени субъективно и отражает видение лишь одного конкретно взятого носителя языка — собственно исследователя; 2) более целесообразным кажется индивидуальный подход к каждому спорному случаю (когда семантические отношения в ряду рассматриваются без включения этого ряда в какую-либо более широкую группу);

3) очевидна необходимость перехода от бинарной оппозиции «омоним — полисемант» к иной, обладающей большим количеством членов. Наше видение того, каким способом можно реализовать эти установки на практике, будет представлено в следующее главе.

Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 1. Лексическая семантика. Синонимические средства языка.

М., 1995. С. 5.

Глава 4. Роль психолингвистического эксперимента и показаний языкового сознания носителей языка в решении проблемы разграничения § 1. Описание методики эксперимента На основании обзора и анализа предлагавшихся разными исследователями критериев разграничения омонимии и полисемии мы пришли к выводу, что решающее значение имеет семантическая сторона рассматриваемых единиц, причём взятая в синхронном её состоянии (см. Главу 1). С другой стороны, проведя анализ многочисленных примеров в Главах 2 и 3 с опорой на собственный языковой опыт, мы смогли убедиться в том, что при таком подходе исследователь не застрахован от субъективных решений (Л. Л. Кутина отмечает, что ещё Л. В. Щерба и Л. А. Булаховский высказывали серьёзные сомнения в надёжности способа интроспекции 551). Это чревато тем, что толковый словарь, при внедрении этих решений в его статьи, будет отражать не реально существующее положение вещей в конкретном языке в конкретную эпоху (хотя А. П. Евгеньева справедливо отмечала, что в принципе невозможно «дать “моментальный снимок” смысловой системы языка» 552), а языковое сознание одного или — максимум — нескольких весьма немногочисленных лиц.

Стоит отметить, что существует точка зрения, согласно которой именно такое положение вещей (при котором не обращается внимания на то, как именно воспринимает семантическую структуру слова рядовой носитель языка) признаётся нормальным. Так считает, например, Анна А. Зализняк: «…словарное значение многозначного слова не должно стремиться отразить то, в каком виде информация о многозначности хранится у говорящего в сознании, и то, как он им пользуется» 553, — поскольку «как постулируемые значения, так и описание правил их порождения Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 45—46.

Зализняк Анна А. Многозначность в языке и способы ее представления. М., 2006. С. 43.

представляют собой моделирование метаязыковой деятельности лингвиста в большей степени, чем языковой компетенции говорящего» 554. И. С. Тышлер полагал, что «ни языковое восприятие говорящих, ни их этимологическое чутьё нельзя возводить в ранг критерия» 555. Те исследователи, которые ратовали за применение историко-этимологического подхода (об этом подробнее — на сс. 44— 50), по сути также оставляли в стороне такой момент, как осознанность носителем языка семантической связи между значениями слова. Так, К. П. Авдеев считал то обстоятельство, что в сознании большинства говорящих глагол заговорить уже распался на два слова, недостаточно веским аргументом для того, чтобы констатировать здесь омонимию и отражать её в словарях 556.

Более распространённой (и принимаемой нами) является противоположная точка зрения, которая выражена в следующих словах Х. Касареса: «…сталкиваясь с каким-либо оборотом речи или словом, лексикограф не должен видеть в нём того, чего не увидели люди, употребившие его без предварительного анализа [имеется в виду этимологический анализ. — Д. К.]… Всё, что уводило бы от данного критерия, означало бы фальсификацию или измышление языковых фактов» 557. Нельзя не согласиться с Л. Л. Кутиной, которая, основываясь на том, что толковый словарь должен среди прочего объективно отражать семантическое тождество слова, справедливо отмечала, что тождество это «основывается на ощущении говорящими живой связи между элементами его структуры, его значениями» 558.

«Нужно знать, как воспринимает анализируемые явления большинство говорящих на данном языке, — отмечает С. М. Потапов, — и именно из этого исходить» 559. В. Хаас говорил: «Эмпирическая наука не может удовлетвориться процедурой самонаблюдения исследователя над тем, что происходит в его Тышлер И. С. Словарь омонимов современного английского языка. Саратов, 1963. С. 50.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 83.

Касарес Х. Введение в современную лексикографию. М., 1958. С. 48.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 41.

К обсуждению вопроса об омонимии (обзор статей, поступивших в редакцию) // Вопросы языкознания.

1959. № 2. С. 49.

А. М. Пешковский 561; «человеческие пропорции» и «единицы “средней величины”»

А. И. Смирницкий полагал, что «для того, чтобы слово действительно существовало в языке, употребление слова должно быть общественным» 563, что «слово не существует… помимо конкретных случаев своего употребления и их… следов в головах говорящих людей [курсив наш. — Д. К.]» 564.

Указывал на эту проблему и Б. Н. Головин, который, считая, что лексикограф при решении вопроса о полисемии/омонимии должен опираться на «осознание наличия или отсутствия внутренней связи между значениями», отмечал также, что наука и лексикографическая практика не нашли ответа на вопрос «Как проверить правильность осознания?» 565.

Мы попытаемся всё же ответить на этот проблемный вопрос и в качестве способа проверки предложить опору на показания языкового сознания носителей языка с помощью метода психолингвистического эксперимента. К слову, сам Б. Н. Головин, как бы отвечая на свой же вопрос, замечал, что лексикограф не должен опираться только на собственное языковое чутьё 566; О. Н. Селивёрстова, полагала, что гипотезы, которые можно получить с помощью компонентного анализа, «должны быть проверены с помощью экспериментальной методики Цит. по: Селиверстова О. Н. К вопросу об определении значения и методах его описания // Всесоюзная научная конференция по теоретическим вопросам языкознания (11—16 ноября 1974 г.). Тезисы докладов секционных заседаний. М., 1974. С. 167.

Пешковский А. М. Лингвистика. Поэтика. Стилистика. Избранные труды. М., Высшая школа, 2007.

С. 426.

Денисов П. Н. Практика, история и теория лексикографии в их единстве и взаимообусловленности // Проблемы учебной лексикографии и обучения лексике. Сборник статей. М., 1978. С. 29.

Смирницкий А. И. Значение слова // Вопросы языкознания. 1955. № 2. С. 84.

Смирницкий А. И. К вопросу о слове (Проблема «отдельности слова») // Вопросы теории и истории языка в свете трудов И. В. Сталина по языкознанию. М., 1948. С. 6.

Головин Б. Н. Омонимы в современном русском литературном языке // Вопросы преподавания современного русского языка в вузе. Материалы Горьковской межвузовской лингвистической конференции. Горький, 1960. С. 72—73.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 82.

исследования» 567; на важность применения экспериментальных методик именно в области семантических исследований указывал В. М. Павлов 568; показания языкового сознания и экспериментальные методики кладут в основу своих диссертационных работ О. П. Болдина 569, И. В. Тубалова 570, применяя их в том числе и при анализе лексико-семантической мотивации 571. Описанию того, как мы видим реализацию этой установки на практике применительно к нашему материалу, посвящена настоящая глава.

Предшествующий анализ показал, что решение о статусе двух значений (омонимия или полисемия) есть по сути своей мотивологическое решение: ответ на вопрос, мотивируется ли одно значение другим (как замечает О. И. Блинова, «во всех случаях отношения семантического варьирования слов сопровождаются отношениями лексической мотивации, выраженными имплицитно» 572). В свою очередь, мотивологический подход ставит в центр внимания языковую личность, оперирующую смыслами, а не смыслы сами по себе, как некие идеальные образования, существующие в языке в отрыве от тех, кто ими пользуется. В связи с этим очень правильными нам кажутся слова О. И. Блиновой: «Ведущая роль принципа антропоцентризма как принципа мотивологического исследования Селиверстова О. Н. К вопросу об определении значения и методах его описания // Всесоюзная научная конференция по теоретическим вопросам языкознания (11—16 ноября 1974 г.). Тезисы докладов секционных заседаний. М., 1974. С. 169.

Павлов В. М. О психолингвистическом подходе к лингвистическим задачам в области семантики // Всесоюзная научная конференция по теоретическим вопросам языкознания (11—16 ноября 1974 г.). Тезисы докладов секционных заседаний. М., 1974. С. 153.

Болдина О. П. Экспериментально-теоретическое исследование семантического расстояния деривационно связанных слов в русском языке. Барнаул, 2006. 21 с.

Тубалова И. В. Показания языкового сознания как источник изучения явления мотивации слов. Томск, 1995. 249 с.

Блинова О. И. Мотивология и ее аспекты. Томск, 2007. С. 95.

Повышение значимости «человеческого начала» в лингвистических исследованиях последних десятилетий отмечает и И. А. Кунгушева 574.

языкового сознания носителей языка как критерия разграничения омонимии и полисемии, приводят несколько очень сильных аргументов в пользу своей позиции и ставят несколько очень серьёзных вопросов. Самый главный из них — чьё именно видение той или иной языковой единицы, если не видение самого исследователя, должно приниматься за эталон и отражаться в словаре? Этот вопрос ставил, в частности, К. П. Авдеев и, не находя на него ответа, заявлял о невозможности пользоваться таким способом как действенным инструментом 575.

В самом деле, нельзя не согласиться с тем, что «усреднённый» носитель языка, обращение к мнению которого положено в основу анализируемого подхода, есть идеальная сущность, между тем как на практике любой исследователь столкнётся с самой разнообразной трактовкой одних и тех же случаев (О. П. Ермакова и Е. А. Земская совершенно справедливо отмечали, что разные люди по-разному ощущают внутреннюю форму 576). В связи с этим В. И. Абаев писал следующее:

«Как же тогда быть? По каждому слову проводить анкеты? А для того, чтобы парализовать возможные протесты, в словарной статье делать приписку: “Признано омонимом большинством в столько-то голосов…”» 577. Несмотря на откровенно саркастический тон, в котором сказаны эти слова, метод, который в них предлагается, не кажется нам таким безнадёжным и достойным только осмеяния, как это представлялось их автору.

Мы действительно предлагаем провести анкетирование по каждому спорному слову и попытаться хотя бы приблизительно измерить смысловую дистанцию внутри соответствующих пар значений, а решающим фактором в оценке этой дистанции действительно явится «количество голосов».

Кунгушева И. А. Явление демотивации слов в русском языке. Томск, 2003. С. 3.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 83.

Ермакова О. П., Земская Е. А. Сопоставительное изучение словообразования и внутренняя форма слова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1985. Т. 44. № 6. С. 520.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 75.

Однако, прежде чем подробно описать методику анкетирования, которую мы предлагаем, мы должны преодолеть ещё одно, такое же справедливое, как и предыдущее, возражение против выбранного нами метода. Д. Н. Шмелёв приводит мнение Ш. Балли, с которым, казалось бы, нельзя не согласиться: «Несомненно, что человек постоянно стремится ассоциировать в уме… семантически значимые элементы языка, представляющие большее или меньшее формальное средство, причём отправным пунктом и толчком для этих ассоциаций является именно форма» 578. Однако в каком случае возможна эта ассоциация? Думается, только в случае рефлексии языковой личности, тогда, когда человек задумывается над тем словом, которое он обычно или пассивно хранит в памяти, или почти автоматически использует в речи. На этот нюанс обращает внимание и И. А. Кунгушева, считая, что «в повседневной жизни носители языка… по большей части обходятся без “внутреннего образа” лексических единиц» 579. Возникает закономерный вопрос:

какое из двух указанных «состояний сознания» (когда оно просто хранит лексическую единицу или же когда пытается её «постичь») должно учитываться при лексикографировании этой единицы?

Думается, в качестве такового состояния следует назвать всё же то, которое в большей степени похоже на состояние сознания человека, читающего словарь, изоморфно этому состоянию, а таким выступает, без сомнения, сознание языковой личности в момент рефлексии над словом (ибо чтение словарной статьи есть тоже своего рода процесс «осознавания» слова). Потому в качестве значимого нами берётся ощущение (или его отсутствие) языковой личностью семантической связи между двумя значениями в тот момент, когда человек задаётся вопросом «А есть ли эта связь?».

Однако здесь возникает ещё одна опасность: ввиду склонности обнаруживать смысловое сходство при наличии сходства формального (см. приводившиеся выше слова Ш. Балли) рядовой носитель языка, исходя из существующего в сознании стереотипа (который грубо формулируется приблизительно так: «Не может же быть, Цит. по: Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики... М., 1973. С. 209.

Кунгушева И. А. Явление демотивации слов в русском языке. Томск, 2003. С. 14.

чтобы два объекта назывались одинаково просто так»), будет стремиться обнаружить семантическую связь там, где её нет и где она на самом деле не может быть обнаружена. Причём речь идёт не о народной этимологии и ложном этимологизировании. Мы имеем в виду генерацию «искусственных», «надуманных»

семантических мотивировок.

Именно с такой проблемой столкнулись, в частности, авторы монографии «Многозначность и омонимия» 580, которые на свой вопрос «Как вы думаете, почему ключ “источник” называется так же, как ключ от двери?», заданный десяти респондентам, не получили ни одного ответа «Просто так». Среди предлагавшихся ответов был, например, и такой: «Вода — ключ жизни» 581. На основании отрицательного результата этого опыта (а такие ответы, безусловно, можно счесть отрицательным результатом, поскольку на деле связь либо отсутствует, либо она имеет другой вид (см. приводившуюся нами на с. 71 трактовку этих значений В. И. Далем)) авторами был сделан вывод о неэффективности подобной методики.

Мы придерживаемся несколько иного мнения и попытаемся доказать, что, при внесении определённых корректировок в эту методику, она может стать действительно эффективным инструментом.

Эти корректировки должны быть такими, чтобы в результате их внесения в целях преодоления приведённых возражений мы получили такую методику, которая, во-первых, позволит нам увидеть более или менее усреднённый результат для каждого разбираемого случая, а не подменить одну форму субъективизма (когда исследователь использует показания языкового сознания какого-то одного респондента), а во-вторых, каким-то образом нивелировать или хотя бы уменьшить изначально существующий в сознании рядового носителя языка «крен» в сторону семантической связанности значений, желание к излишнему этимологизированию и обнаружению семантических связей в тех случаях, в которых вне условий эксперимента они обнаружены бы не были.

Арсеньева М. Г., Строева Т. В., Хазанович А. П. Многозначность и омонимия. Л., 1966. 256 с.

Начнём со второго условия. Для того, чтобы оно было выполнено, мы предлагаем принять сразу несколько мер. Во-первых, возвращаясь к тому эксперименту М. Г. Арсеньевой, Т. Г. Строевой и А. П. Хазанович, о котором говорилось выше, мы хотим сделать одно важное замечание: на наш взгляд, описанный эксперимент потерпел неудачу в значительной степени из-за того, что формулировка вопроса, предлагавшегося респондентам, была некорректной. При том, что в любом носителе языка стремление обнаружить семантическое тождество при тождестве формальном и без того велико; при том, что практически в любом неспециалисте, опрашиваемом специалистом, есть психологическая установка на некий «подвох», который непременно надо обнаружить и обойти его (то есть, по сути, сказать не то, что думаешь на самом деле, поскольку «это неправильно»), — сам вопрос сформулирован так, что из него следует вывод об отсутствии возможности того, что разные объекты называются одним словом «просто так».

Обязательное наличие причины, по которой имеет место формальное тождество, воспринимается отвечающим как пресуппозитивная часть этого вопроса, как нечто само собой разумеющееся, а потому в качестве ассертивной части в их высказываниях закономерно следуют «лжепричины».

Эту формулировку мы предлагаем заменить менее категоричной, как бы «подсказывающей» опрашиваемому, что разные объекты могут называться одним и тем же звуковым комплексом действительно «просто так». Эта формулировка имеет такой вид: «Как Вы считаете, есть ли основания для того, чтобы явления Х и Y называть одинаково, есть ли между ними что-то общее? Если да — то почему, на Ваш взгляд, эти явления называются одинаково?».

Мы полагаем, однако, что и в этом случае респондент склонен, независимо от реального положения вещей, ответить скорее утвердительно, чем отрицательно, потому в качестве ещё одной меры мы предлагаем предварить опрос небольшой теоретической частью (см. Приложение Е), в которой на доступном для респондента языке мы объясняем, что случайные совпадения по форме — нормальное явление, что в языке есть слова, которые пишутся и звучат одинаково, но их значения совершенно не связаны друг с другом (в качестве примера таких слов мы даём пары брак ‘замужество’ — брак ‘изъян’, мат ‘ругань’ — мат ‘подстилка’). В то же время есть значения, которые связаны друг с другом определённым образом, и здесь мы (метонимический, четыре метафорических и гипонимический). Их мы даём для того, чтобы принимающему участие в анкетировании было проще сформулировать ответ и предложить свой вариант семантической мотивировки «по аналогии» (в случае, если он ощущает связь между значениями).

Наконец, в качестве дополнительного «фильтра», способствующего тому, чтобы отсеять «надуманные» трактовки, мы предлагаем респонденту ещё один вопрос: «Насколько значимой, ненадуманной Вы считаете такую связь? Оцените её по шкале от 1 до 5, где 1 — неочевидная, надуманная, едва обнаруживаемая, непрочная, 5 — очевидная, очень прочная». Этот вопрос выполняет сразу две функции: во-первых, заставляет ответившего ещё раз задуматься над собственным ответом и тем самым как бы проверить самого себя; во-вторых, с помощью этого вопроса, задаваемого каждому респонденту, мы сможем по формуле среднего арифметического вычислить средний результат по каждой паре значений и получить таким образом некий «коэффициент семантической связанности» (далее везде — КСС) усреднённого носителя языка, тем самым выполнив первое условие (увидеть усреднённый результат для каждого случая). Необнаружение респондентом семантической связи оценивается нулём.

Таким образом, наш эксперимент может быть классифицирован как эксперимент качественно-количественного типа, поскольку объединяет в себе и задание, суть которого в обнаружении и характеристике семантической связи между значениями (качественный аспект), и количественную оценку обнаруженного количественные, предлагает А. П. Клименко 582). В другой, более подробной, Клименко А. П. К оценке результатов качественных синтагматических экспериментов // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. М., 1971. С. 64—65.

классификации, которую предлагал А. А. Леонтьев 583, наш эксперимент мог бы быть отнесён сразу к трём классам: ассоциативные эксперименты (обнаружение связи между двумя значениями есть, по сути, ассоциирование между собой двух денотатов, соотносящихся с этими значениями), эксперименты по семантическому шкалированию и эксперименты по оценке семантической близости слов.

Следует отметить, что похожие методики уже неоднократно применялись в ходе проведения лингвистических исследований.

Так, Ю. Д. Апресян описывает эксперименты, в основу которых положен К. Ноблом, Г. Кентом и А. Розановым 584. И. И. Степанченко описывает эксперимент, в котором испытуемым предлагалось заменить или восстановить слова в метафорического сочетания» 585.

небезынтересно и для нас: зачастую испытуемый оценивал метафорический перенос как нестандартный в силу наличия в анализируемом примере малоупотребительных слов, хотя сам по себе перенос был вполне обычным. В связи с этим респондент 586. С большой вероятностью можно ожидать, что и в нашем случае малоупотребительному (или — тем более — от малоупотребительного к малоупотребительному) получит априори более низкую оценку. Однако, на наш взгляд, это всё равно не повод перепоручать шкалирование исключительно Леонтьев А. А. Психолингвистический аспект языкового значения // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976. С. 63.

Апресян Ю. Д. Современные методы изучения значений и некоторые проблемы структурной лингвистики // Проблемы структурной лингвистики. М., 1963. С. 127—130.

Степанченко И. И. Об изучении метафор стиля на экспериментальной основе // Вопросы лексической семантики. Сборник научных трудов. М., 1980. С. 106.

мотивированное именно в силу своей «малоупотребительности», то эта слабая мотивированность — такой же полноправный факт языкового сознания носителя языка и он также должен быть отражён в словаре.

Если в полученной нами трактовке семантическое сходство усматривается на основании какого-то признака, которого на самом деле нет в одном или обоих значениях (см. анализ омонимов рысь1,2 на с. 185), то и в этом случае оценка приравнивается к нулю (такие трактовки мы будем называть «нелегитимными»), равно как и в том случае, если респондент ассоциирует значения не на собственно семантических, а на иных основаниях, скажем, на стилистических (трактовки вроде «оба слова называют нечто возвышенное») или на синтагматических, лексикотематических (например «оба значения связаны с миром моря»).

Если же семантический перенос в той или иной паре значений, отмеченный кем-либо из опрашиваемых, обнаружен нами в какой-либо ещё паре значений русского языка (то есть перенос является регулярным) — полученный КСС автоматически увеличивается ещё на один балл (более подробно о том, каким именно должен быть этот перенос, а также о причинах, по которым мы принимаем во внимание этот показатель, см на сс. 78—83). Тем самым мы выполняем уточняться, конкретизироваться в соответствии с показаниями самого языка, с типом полисемии… свойственным разным категориям слов» 587.

Следует отметить, что КСС в общем случае характеризует не отдельную трактовку, а семантическую связь между двумя значениями, которая может быть мотивирована несколькими способами (в том числе и в сознании одного носителя языка; см. анализ пары перо1,2 на с. 190—191). Если мы имеем две трактовки и более по одной и той же паре значений, то, наряду с КСС по каждой из этих трактовок, мы вычисляем общий КСС (КССобщ) по данной паре значений путём суммирования Новиков Л. А. Омонимия имен существительных в современном русском литературном языке, возникающая в результате распада полисемии и связанная с категорией числа. М., 1961. С. 8.

частных КСС (или — что то же — игнорируя качественное содержание легитимных трактовок, суммируем все полученные по ним оценки и делим сумму на число респондентов). Предположим, что по некоторой паре значений были получены три легитимные трактовки X, Y и Z, при этом КССx=0,9, КССy=2,1, КССz=1,5. Общий КСС, который и важен при вынесении вердикта по вопросу полисемии/омонимии, в данном случае получается равным 4,5.

В свете этого факта может возникнуть вопрос: для чего тогда вообще нужен качественный ответ (который значительно затрудняет эксперимент) и его количественная оценка респондентом, если качественные различия трактовок вроде бы всё равно нивелируются и цифры, полученные по ним, объединяются? Почему бы не ограничиться вопросом такого типа: как вы думаете, насколько связаны значения X и Y по 5-балльной шкале?

Назовём несколько причин, препятствующих такому упрощению. Во-первых, мы должны быть уверены в том, что респондент идентифицирует и оценивает именно семантическую, а не какую-либо иную связь (см. выше), а для того чтобы быть в этом уверенными, мы должны получить собственно семантическую трактовку. Во-вторых, нам важно понять, какая из трактовок является превалирующий (имеет самый высокий по сравнению с «конкурирующими» КСС), чтобы в случае необходимости (подробнее об этом — ниже) именно её включить в толкование (не говоря о сугубо теоретическом интересе к этому вопросу). Втретьих, мы стоим перед необходимостью проверки семантических переносов на регулярность, по результатам которой КСС может быть увеличен на одну единицу или остаться прежним. Наконец, в-четвёртых, мы предлагаем приравнивать к нулю такие семантические легитимные трактовки, которые присутствуют в языковой реакции только одного носителя языка, как слишком индивидуальные для того, чтобы опираться на них, оценивая степень семантической связи между значениями в сознании рядового носителя языка.

Таким образом, каждая семантическая трактовка теоретически может иметь КСС в пределах от 0 до 6 (включительно). При наличии одной трактовки КСС пары значений также может быть равен от 0 до 6; при наличии двух и более трактовок — от 0 до бесконечности (скажем, если каждый из респондентов приведёт 3 трактовки, оценив каждую из них 5 баллами, и хотя бы один из этих переносов окажется гипотетическая раскладка — на деле вряд ли стоит ожидать, что КСС по той или иной паре превысит 6).

Возникает два вопроса: на сколько интервалов поделить данную область (по сути — какое число способов подачи неоднозначных единиц выбрать для толкового словаря) и где установить границы каждого из интервалов?

Что касается первого вопроса, то традиционным в практике составления толковых словарей является подход, при котором существует два способа подачи неоднозначных единиц: либо как значений одного слова (внутри одной словарной статьи), либо как разных слов-омонимов (в разных словарных статьях). При этом более распространённой является рекомендация сомнительные случаи трактовать в пользу многозначности (такую рекомендацию давали, например, С. Ульман (см.

с. 129), Ф. П. Филин 588 и др.). Вообще говоря, мы считаем такую рекомендацию правильной и согласны с Б. Н. Головиным, который, утверждая, что «уступка должна быть сделана в пользу прошлого, а не будущего» (в случаях расходящейся полисемии), аргументирует это тем, что «в развитии слова действует громадная сила традиции» 589. Однако релевантна такая рекомендация только для указанного подхода, при котором в словаре есть либо омонимы, либо многозначные слова.

Возможен ли иной подход?

Точка зрения, согласно которой в словаре каким-то особым образом должны отмечаться пограничные случаи, неоднократно звучала как в лексикологических (в «расщепление семантического тождества слова» в самостоятельное наряду с Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 45—46.

Головин Б. Н. Омонимы в современном русском литературном языке // Вопросы преподавания современного русского языка в вузе. Материалы Горьковской межвузовской лингвистической конференции.

Горький, 1960. С. 72.

омонимией и полисемией явление 590), так и в лексикографических исследованиях (об этом говорили В. И. Абаев 591, Б. А. Ильиш 592; И. С. Тышлер указывает на то, что составители словаря английского языка прибегают к формулировке сonglomeration of words применительно к значениям ‘стол’, ‘доска’, ‘департамент’, ‘пансион’, выражаемым словом board 593; В. Г. Гак отмечает, что в словаре Le Petit Robert транспозиции лексем» 594).

Такой подход, при котором пограничные случаи рассматриваются и подаются в словаре как особый класс, кажется нам более правильным в первую очередь потому, что в предыдущих главах мы наглядно показали, сколь многообразны по силе и по качеству семантические связи между значениями. Однако и здесь возникает два вопроса: 1) почему надо ограничиться выделением трёх классов явлений, а не большего их числа? 2) где провести границы промежуточного класса с классами омонимов и многозначных слов?

При ответе на первый вопрос следует исходить из тех задач, которые должен решать толковый словарь, из требований, предъявляемых к нему. С одной стороны, он должен быть максимально удобным для неспециалиста, который им пользуется, содержать только необходимое, с другой — давать адекватное представление о реально существующих языковых фактах, которые сами по себе зачастую сложны (даже для специалиста). Думается, при выделении четырёх и более классов слов, при введении разных способов их подачи, словарь совершенно точно потеряет в простоте и удобстве, обременит читателя ненужной информацией, при этом задача дать представление о том, что между полисемией и омонимией есть пограничные случаи, едва ли будет решена лучше, чем при выделении трёх классов. Таким Якубовская М. Д. Тенденции процесса распада семантического тождества слова (на материале русского языка). М., 1976. С. 20.

Дискуссия по вопросам омонимии… // Лексикографический сборник. 1960. Вып. 4. С. 74.

Тышлер И. С. Словарь омонимов современного английского языка. Саратов, 1963. С. 50.

Гак В. Г. Об относительности лексикологических категорий в лексикографии // Проблемы учебной лексикографии и обучения лексике. Сборник статей. М. 1978. С. 15.

образом, распределение неоднозначных единиц по трём названным классам представляется нам тем соломоновым решением, которое позволит, с одной стороны, не усложнять сильно структуру словаря, с другой — отразить реально существующую в языке неоднородность и «недискретность» описываемого явления (неоднозначности).

Что касается второго вопроса, то мы предлагаем такое распределение пар значений по трём названным классам в зависимости от их КСС: омонимы —