«Томас Мор, Томмазо Кампанелла Утопия. Город Солнца При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким богачей, ратующих под именем ...»

Вот, друг Мор, каким длинным рассказом я замучил тебя; мне было бы очень долго передавать это, но ты, с одной стороны, пламенно желал этого, а с дру слушал так, как будто не желал ничего упустить из этого разговора. Но, во в мне, хотя бы и в сжатом виде, надо было передать это, потому что те же ли высказанную мною мысль, сейчас же сами одобрили ее, услышав одобр кардинала. Они угождали ему до такой степени, что льстили даже выдумке которую кардинал не отверг как шутку, и чуть не приняли ее всерьез. Отсюд определить, какую цену имели бы в глазах придворных я и мои советы.

– Конечно, друг Рафаил, отвечаю я, – ты доставил мне большое удовольств степени разумна вместе и изящна была вся твоя речь. Кроме того, во вр представлялось, что я не только нахожусь на родине, но даже до извест переживаю свое детство, предаваясь приятным воспоминаниям о том кардин которого я воспитывался мальчиком. Друг Рафаил, хотя ты вообще очень дор не поверишь, насколько стал ты мне дороже оттого, что с таким глубоким б относишься к памяти этого мужа. Но все же я никоим образом не могу еще своего мнения, а именно: если ты решишься не чуждаться дворцов государ советами можешь принести очень много пользы обществу. Исполнить это ты всего как человек честный. Ведь и твой Платон полагает, что госуда благоденствовать только в том случае, если философы будут царями или цар но как далеко будет это благоденствие, если философы не соблаговолят даж советы царям?

– Нет, они не настолько неблагодарны, чтобы не делать этого с охотой, – во наоборот, многие уже и выполнили это изданием своих книг; только бы носите власти были готовы повиноваться добрым советам. Но Платон, без сомнен предвидел, что если цари не станут сами философами, то, совершенно пр зараженные с детства превратными мнениями, они никогда не одобрят план это Платон испытал и сам при дворе Дионисия [34].

Как по-твоему, если я при дворе какого-нибудь короля предложу прое распоряжений и попытаюсь вырвать у него злые и гибельные семена, то подвергнусь немедленно изгнанию и не буду выставлен на посмешище?

Ну вот, предположи, что я нахожусь при дворе французского короля, с Совете, и тут на самом секретном совещании, под председательством самого умнейших людей, усиленно обсуждается вопрос, какими средствами и ухищре может удержать Милан, привлечь к себе обратно беглый Неаполь, а зат Венецию, подчинить себе всю Италию, далее захватить власть над Фландрие наконец, над всей Бургундией и, кроме того, над другими народами, на короле он давно уже нападал мысленно. Тут один советник предлагает заклю венецианцами, имеющий силу на столько времени, на сколько это будет уд сообщить им свои планы, даже оставить у них некоторую часть добычи, чтобы ее обратно при удовлетворительном окончании дела. Другой подает мы германцев, третий о том, чтобы задобрить деньгами швейцарцев, четверты умилостивить золотом, как жертвой, гнев августейшей воли его величеств пятому представляется необходимым уладить дела с королем Арагонии и, отказаться от чужого, не французского, королевства Наваррского; шесто опутать какими-нибудь брачными надеждами короля Кастилии и пр определенную ежегодную плату, на свою сторону несколько знатных его цар встречается главнейшее затруднение, какое решение принять касательно Ан случае, надо вести с ней переговоры о мире и закрепить наиболее прочными непрочный союз с ней; надо называть англичан друзьями, а рассматривать Поэтому следует всегда держать наготове, как на карауле, шотландцев, имея виду для всяких случайностей, и тотчас выпустить на англичан, если т зашевелятся. Для этого надо тайно (открытому осуществлению этого меш договоры) поддерживать какого-нибудь знатного изгнанника, который утвер королевство принадлежит ему, и таким средством обуздывать подозрител Франции. Так вот, повторяю, если бы в такой напряженной обстановке, ко выдающихся мужей предлагают наперерыв свои планы для войны, встал вдру человек, и предложил повернуть паруса обратно, посоветовал оставить Итали что надо сидеть дома, так как и одно Французское королевство слишком вел мог надлежаще управлять один человек, а потому пусть король откажетс расчетов на приобретение других земель, как ко мне отнеслись бы? Зате предложить их вниманию постановления ахорийцев [35], народа, живущего к напротив острова Утопии. Именно эти ахорийцы вели когда-то войну, чтобы д королю другое королевство, которое, как он утверждал, должно было принад наследству в силу старинных уз свойства.

Добившись наконец этого королевства, ахорийцы сразу увидели, что удержать его стоит отнюдь не меньше труда, чем сколько они потратили для его приобретение: новые подданные были постоянно недовольны ахорийцами или подвергались иноземным набегам, поэтому надо было все время воевать или за них, или против них, и никогда не представлялось возможности распустить войско; а между тем собственная страна ахорийцев подверглась разграблению, деньги уплывали за границу, они проливали свою кровь ради ничтожной и притом чужой славы, мир не делался нисколько крепче, война испортила нравы внутри государства, жители прониклись страстью к разбоям; убийства укрепили в них наглую дерзость; законы стали предметом презрения. Между тем царь, внимание которого развлекалось между двумя царствами, не мог сосредоточиться на каком-нибудь одном из них. Напоследок ахорийцы, видя, что этим сильным бедствиям не предвидится никакого конца, в результате совещания очень вежливо предложили своему королю удержать за собою одно, какое он хочет, царство, так как на два у него не хватит власти. Они говорили, что их слишком много для того, чтобы ими могла управлять половина короля, а с другой стороны, никто не согласится на то, чтобы даже погонщик мулов у него был общий с другим хозяином. Таким образом, этот благодушный монарх принужден был предоставить новое царство одному из друзей, который в скором времени был изгнан, а сам удовольствовался старым.

Так вот, если бы после истории об ахорийцах я указал королю, что все эти в предприятия, которые по его вине вносят замешательство в жизнь стол истощат его казну, разорят подданных, а могут в силу какой-либо случайнос ничем, и предложил бы ему заботиться о своем унаследованном от дедов насколько возможно украшать его, привести его в самое цветущее состояние подданных, снискать их любовь, жить одною с ними жизнью, управлять и оставить в покое другие государства, раз то, которое ему досталось, более чем достаточно по своей величине, – как ты думаешь, друг Мор, с каким настроением приня подобная речь?

– Разумеется, не очень благосклонно, – отвечаю я.

– Ну так пойдем дальше, продолжает он. – Допустим, что советники какого в беседе с ним обсуждают и измышляют средства, как ему увеличить казну. О повысить стоимость монеты, когда надо будет платить деньги, и, с дру понизить ценность ее ниже нормы, когда надо будет собирать капитал, – т можно будет заплатить большую сумму малым количеством денег и за м приобрести много. Другой внушает притворно готовиться к войне и под эти собирать деньги, а, устроив это, заключить торжественный мир с религиозны создать этим в глазах жалкой черни такое впечатление, что вот, мол, бл государь из жалости к человечеству прекратил кровопролитие. Третий при мысль какие-то старинные, съеденные червями законы, устаревшие неприменения их; так как никто не помнит об их издании, то они нарушены в следует взыскивать штраф; доход от этого будет обильнее и почетнее всяко как на этом будет лежать личина справедливости. Четвертый предлагает угрозой больших штрафов, многое, особенно такое, что идет вразрез с интересами, а потом поделиться полученными деньгами с теми, чьим выго препятствует этот указ; таким образом можно снискать расположение наро двойную выгоду: с одной стороны, штрафам подвергаются только те, кого заг алчность к наживе, а с другой – дорогая цена на привилегии стоит в полном с прекрасными нравственными качествами государя, который с трудом дарует частному лицу чтолибо, идущее вразрез с выгодами народа, да и то не иначе, к цене. Пятый убеждает привлечь на свою сторону судей, чтобы они в решении принимали во внимание права короля; кроме того, их следует позвать в приглашать разбирать деда в королевском присутствии; тогда ни одно дело настолько несправедливым, чтобы кто-нибудь из судей – или из желания пр или из стыда повторить то же самое, или с целью снискать милости властелин этом процессе какой-нибудь щели, через которую могла бы проскользнуть кляуза; таким образом, при разногласии судей дело, само по себе вполне возбуждает обсуждение, и истина вызывает споры, а это как раз предоста повод для истолкования закона в свою пользу; остальные присоединятся к стыда, или из страха; поэтому в результате с трибунала бестрепетно п соответственный приговор; ведь при подаче голоса за государя предлог всег этого достаточно, чтобы на его стороне были или справедливость, или слов запутанность смысла документа, или, наконец, то, что в глазах благочестивы выше законов, – неоспоримая прерогатива государя. Все эти советники вполн и согласно признают следующие положения: правильность изречения Крас никакого количества золота недостаточно для государя, которому надо сод затем король даже при самом сильном своем желании ни в чем не може несправедливо, потому что все и у всех принадлежит ему, как и самые люди имеется собственность лишь настолько, насколько ее не отняла у него короле при этом для государя очень важно, чтобы такой собственности было возмо потому что главный оплот его власти заключается в том, чтобы не дать народ от богатства и свободы, когда люди не очень-то мирятся с жестокими и несп приказаниями, между тем как, наоборот, нищета и недостаток притупляют приучают к терпению и отнимают у угнетенных благородный дух восстания.

И вот тут опять поднимусь я и стану спорить, что все эти советы для корол и гибельны, так как не только честь его, но и его безопасность заключаю благосостоянии народа, чем в собственной казне короля. Затем я покажу, что короля для себя, а не для него самого, именно – чтобы, благодаря е расположению, жить в благополучии и безопасности от обид, и королю подо заботиться о том, чтобы хорошо было народу, а не ему самому; таким же обязанности пастуха, поскольку он является овчаром, лежит скорее питать о самого. Если далее советники полагают, что нищета народа служит охраной жестоко ошибаются по самой сути дела. Действительно, где можно найти бол не среди нищих? Кто интенсивнее стремится к перевороту, как не тот, ком нравится существующий строй жизни? У кого, наконец, проявятся более дер привести все в замешательство с надеждой откуда-нибудь поживиться, как уже нечего более терять? Поэтому если какой-нибудь царь вызывает у сво такое презрение или ненависть, что может удержать их в повиновении, то оскорблениями, грабежом и конфискацией и доводя людей до нищенства, то лучше будет отказаться от королевства, чем удерживать его такими средствами, при которых если он и удерживает свой титул властелина, то, во всяком случае, теряет Несовместимо с королевским достоинством проявлять свою власть над нищ над людьми достаточными и зажиточными. Это именно и отметил муж ума благородного, Фабриций [37], в своем ответе, что он предпочитает управлять богачами, а не быть богачом. И, конечно, допускать, чтобы кто-нибудь один жил сред удовольствий и наслаждений, а другие повсюду стонали и плакали – это сторожем не королевства, а тюрьмы. Наконец, как полным неучем являет который умеет лечить болезнь только болезнью же, так и тот, кто не мож жизнь граждан другим путем, как только отнимая у них блага жизни, должен своем неумении управлять людьми свободными; мало того, ему следует отказ косности или высокомерия: этими пороками он вызовет у народа или пре ненависть; он должен, никому не вредя, жить на свои средства, сводить расх обуздывать злодеяния, правильным наставлением подданных скорее предуп давая им усиливаться с целью потом карать их; не следует зря возобнов отмененные обычаем, особенно такие, которые давно устарели и никог желательными; никогда под предлогом штрафа не следует брать ничего так не позволил бы получить ни одному частному лицу, как добытого несправедли Наконец, я мог бы предложить на этом совещании закон макарийцев [38], ко живут не очень далеко от Утопии. Именно их король в первый день по вст престол, после торжественных жертвоприношений, дает клятвенное обязате никогда в казне одновременно свыше тысячи фунтов золота или серебра, ра этому золоту. Говорят, что этот закон установил один превосходный кор заботившийся о благе родины, чем о своих богатствах. Закон должен был служ для таких огромных накоплений денег, которые могли бы вызвать недостато Король видел, что этого капитала будет достаточно, если ему придется мятежниками или его королевству с вражеским нашествием, но этой сумм чтобы создать соответственное настроение для нападения на чужие владе главной причиной для издания закона; вторая, по мнению короля, зак предупреждении недостатка в деньгах для повседневного обращения их в н король обязан выплачивать все то, что наросло в казне выше указанного зако то в силу этого ему не надо будет искать повода к причинению обид подда король будет внушать страх злодеям и приобретет любовь хороших граждан эти и подобные положения я буду навязывать людям, сильно склонным к обратному образу мыслей, то не выступлю ли я в роли проповедника перед глухими?

– Несомненно, даже и перед сильно глухими, – отвечаю я. – Я, право, ни удивлюсь этому, да, говоря по правде, мне и не представляется необходимы подобные разговоры и давать такие советы, которые, ты уверен, никогд Действительно, какую пользу может принести или каким образом может по необычная речь на настроение тех, в чьем сердце заранее поместилось и засе противоположное убеждение? В дружеской беседе среди близких приятел схоластические рассуждения не лишены привлекательности, но в Советах обсуждаются дела важные и с полным авторитетом, для них нет места.

– Это, – возразил он, – то самое, что я говорил: у государей нет места для философии.

– Да, – отвечаю я, – для той схоластической, которая считает, что она приг всюду. Но есть и другая философия, более житейская, которая знает свою сце приспособляясь к ней в той пьесе, которая у нее в руках, выдерживает свою р благопристойно. Вот ее-то тебе и надо применять. Иначе допустим, что иг нибудь пьесу Плавта, где жалкие рабы говорят вздор друг с другом, а ты вд философском одеянии на сцену впереди всех и начнешь декламировать из «Октавии» [39] то место, где Сенека рассуждает с Нероном: разве не лучше будет изобразить л чем, декламируя неподходящее, устраивать подобную трагикомедию? Дейс испортишь и исказишь данную пьесу, припутывая к ней противоположный мат в том случае, если твои прибавки будут лучше оригинала. Играй возможно лу которая у тебя под рукою, и не приводи ее в совершенный беспорядок т приходит на память из другой, хотя бы и более изящной.

Так обстоит дело в государстве, так и на совещаниях у государей. Если нел корнем превратные мнения, если ты по своему искреннему убеждению не в си прочно вошедшие в житейский обиход пороки, то из-за этого не следуе государственных дел, как нельзя оставлять корабля в бурю, раз ты не мож ветров. Но нельзя насильно навязывать новые и необычные рассужде держащимся противоположных убеждений, так как эти рассуждения не буд никакого веса; тебе же надо стремиться окольным путем к тому, чтобы по выполнить удачно, а то, чего ты не можешь повернуть на хорошее, сделать, по возможно менее плохим. Ведь нельзя, чтобы все было хорошо, раз не хороши не ожидаю, что это случится всего через несколько лет в будущем.

Рафаил ответил:

– Из этого не может выйти ничего другого, как то, что, стремясь вылечит других, я сам с ними сойду с ума. Ведь раз я хочу говорить правду, мне и нео говорить. Впрочем, я не знаю, дело ли философа говорить ложь: но, во всяком мое дело. Правда, эта моя речь, может быть, будет неприятна и тягостна моим но я все же не вижу, почему она должна казаться необычной до нелепости. До говорил бы то, что воображает Платон в своем «Государстве» или что делаю своем; хотя это и было бы лучше, как оно и есть на самом деле, но все ж показаться чуждым для нас, потому что здесь у каждого есть частная собств все общее.

Что касается моей речи, то она предостерегает от опасностей и указы поэтому она может быть неприятной только для тех, кто, идя по противополо решил сбросить вместе с собою в пропасть и других; иначе что в моих словах что бы нельзя было или не следовало сказать везде? Действительно, если над чуждое и нелепое, все то, чему порочные нравы людей придали вид необы христиан надо скрывать многое из учения Христова, а он не только запретил но велел даже открыто на крышах проповедовать [40] своим то, что нашепт Огромная часть этого гораздо более чужда современным нравам, чем была мо проповедники – люди хитрые, следуя, думаю, твоему совету и видя, что затруднительно приспособить свои нравы к правилам Христовым, приладили нравам, как свинцовую линейку, чтобы, разумеется, хоть каким-нибудь образо Я вижу, что они добились этим только того, что дурным людям живется безз конечно, добьюсь в Советах государей столь же больших результатов. Или я б мнений, противоположных высказываемым, а это будет все равно, как если было никаких, или я буду думать то же самое и стану, по словам Теренциева М помощником их безумия. Я не постигаю, что значит тот окольный путь, ко твоему, надо стремиться к тому, чтобы если нельзя всего сделать хорошим, т повернуть это и превратить, насколько возможно, в наименьшее зло. Там нет места для того, чтобы прятаться или смотреть сквозь пальцы; надо открыто одобрять са мнения и подписываться под самыми губительными решениями. Но даже ск бесчестным постановлениям была бы достойна только шпиона и почти что предателя.

Далее, попадая в такую среду, которая легче может испортить даже человека, чем исправиться сама, ты не можешь встретить ничего такого, г принести какую-нибудь пользу. Извращенные обычаи такого общества или и или, оставаясь непорочным и невинным, ты будешь служить прикрытием чу глупости; нечего и говорить тут о каких-либо достижениях путем упомянут дороги.

Поэтому Платон в очень красивом сравнении поясняет правильность философов от занятий государственными делами [42]. Именно, философы высыпав на улицы, народ попал под проливной дождь, и не могут уговорить е дождя – зайти под крышу; и вот, зная, что если они выйдут на улицу, то ничего кроме того, что промокнут сами, они остаются в доме, довольствуясь тем, что вылечить чужую глупость, то, по крайней мере, находятся в безопасности.

Впрочем, друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так, по-моему есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-л правильное и успешное течение государственных дел; иначе придется счита то, что все лучшее достается самым дурным, или удачным то, что все раз немногим, да и те получают отнюдь не достаточно, остальные же решительно бедствуют.

Поэтому я, с одной стороны, обсуждаю сам с собою мудрейшие и святейшие утопийцев, у которых государство управляется при помощи столь немногих з успешно, что и добродетель встречает надлежащую оценку и, несмотря имущества, во всем замечается всеобщее благоденствие. С другой стороны сравниваю с ними столько других наций, которые постоянно создают у себя никогда ни одна из них не достигает его; всякий называет там своей собствен ему попало; каждый день издаются там многочисленные законы, но они обеспечить достижение, или охрану, или отграничение от других того, что ка очередь, именует своей собственностью, а это легко доказывают бесконечны возникающие, а с другой стороны – никогда не оканчивающиеся процесс повторяю, когда я сам с собою размышляю об этом, я делаюсь более спра Платону и менее удивляюсь его нежеланию давать какие-либо законы тем нар отвергали законы, распределяющие все жизненные блага между всеми поровну. Этот мудрец легко усмотрел, что один-единственный путь к благополучию общества з объявлении имущественного равенства, а вряд ли это когда-либо можно выпо у каждого есть своя собственность. Именно, если каждый на определенн основаниях старается присвоить себе сколько может, то, каково бы ни было и изобилие, все оно попадает немногим; а они, разделив его между собою, остав одну нужду, и обычно бывает так, что одни вполне заслуживают жребия др первые хищны, бесчестны и никуда не годны, а вторые, наоборот, люди скромн и повседневным трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично.

Поэтому я твердо убежден в том, что распределение средств равн справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможн совершенным уничтожением частной собственности; но если она остане наибольшей и наилучшей части человечества навсегда останется горькое бремя скорбей. Я, правда, допускаю, что оно может быть до известной степе но категорически утверждаю, что его нельзя совершенно уничтожить. Нап установить следующее: никто не должен иметь земельной собственности вы предела; сумма денежного имущества каждого может быть ограничена за быть изданы известные законы, запрещающие королю чрезмерно проявлять народу быть излишне своевольным; можно запретить приобретать должности продажей; прохождение этих должностей не должно сопровождаться издер это представляет удобный случай к тому, чтобы потом наверстать эти деньги и грабежей, и возникает необходимость назначать на эти должности людей как люди умные выполнили бы эти обязанности гораздо лучше. Подобн повторяю, могут облегчить и смягчить бедствия точно так же, как постоянн обычно подкрепляют тело безнадежно больного. Но пока у каждого е собственность, нет совершенно никакой надежды на выздоровление и организма в хорошее состояние. Мало того, заботясь об исцелении одной растравляешь рану в других. Таким образом, от лечения одного взаимно рож другого, раз никому нельзя ничего прибавить без отнятия у другого.

– А мне кажется наоборот, – возражаю я, – никогда нельзя жить богато т общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если ка уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться? А ког подстрекать недостаток в продуктах, и никакой закон не сможет охранять собственность приобретенное каждым, то не будут ли тогда люди по не страдать от постоянных кровопролитий и беспорядков? И это осуществится исчезнет всякое уважение и почтение к властям; я не могу даже представит найдется для них у таких людей, между которыми «нет никакого различия».

– Я не удивляюсь, – ответил Рафаил, – этому твоему мнению, так как ты сов можешь вообразить такого положения или представляешь его ложно. А во побыл со мною в Утопии и сам посмотрел на их нравы и законы, как это сдела прожил там пять лет и никогда не уехал бы оттуда, если бы не руководил поведать об этом новом мире, – ты бы вполне признал, что нигде в другом месте ты не видал народа с более правильным устройством, чем там.

– Разумеется, – заметил Петр Эгидий, – ты с трудом можешь убедить меня, лучшим устройством находится в новом мире, а не в этом, известном нам; по-м умы нисколько не хуже, и государства постарше, чем там, да и долгий опыт п много удобств для жизни людей; я не распространяюсь уже о некоторых слу открытиях, для измышления которых не могло бы хватить никакого ума.

– Что касается древности их государств, – возразил Рафаил, – то ты мог правильнее, если бы прочитал историю тех стран; если ей следует верить, т были раньше, чем у нас люди. Далее, и там, и тут могло возникнуть все то, чт изобрел ум или добыл случай. Впрочем, я, во всяком случае, полагаю, ч превосходим их талантливостью, так они все же оставляют нас далеко п усердием и трудолюбием. По свидетельству их летописей, до прибытия туда н они ничего никогда не слыхали о наших делах (они называют нас «живущим равноденствия»). Правда, некогда, лет тысяча двести тому назад, один кор занесла туда буря, погиб от крушения у острова Утопии; были выброшены на б римляне и египтяне, которые никогда потом оттуда не вернулись. Посмотр умело воспользовалось этим удобным случаем их трудолюбие. От вы чужестранцев утопийцы научились всякого рода искусствам, существовавш империи и могущим принести какую-нибудь пользу, или, узнав только зар искусств, они изобрели их дополнительно. Столько хорошего принес обстоятельство, что некоторые от нас всего один раз были занесены к ним. А е нибудь подобный случай загнал ранее кого-нибудь оттуда к нам, то это так ж бы из памяти, как исчезнет, вероятно, у потомков то, что я когда-то был там сразу после одной встречи усвоили себе все то, что нами было хорошо при думаю, пройдет много времени, прежде чем мы узнаем какое-либо из их превосходящее наши. Причиной этого, полагаю, служит одно то, что, хотя мы не стоим ниже их ни по уму, ни по средствам, все же их государство имеет более разумный по нами способ правления и процветает среди большего счастья.

– Поэтому, друг Рафаил, – говорю я, – убедительно прошу тебя – опиши нам не старайся быть кратким, но расскажи по порядку про его земли, реки, город нравы, учреждения, законы и, наконец, про все, с чем ты признаешь ж ознакомить нас, а ты должен признать, что мы желаем знать все, чего еще не знаем.

– Исполню это с особой охотой, – ответил он, – так как хорошо все помню предмет потребует свободного времени.

– Так пойдем, – отвечаю, – в дом пообедать, а потом распорядимся времене усмотрению.

– Хорошо, – сказал он.

Таким образом, мы вошли в дом и стали обедать. После обеда мы вернули место, уселись на той же скамейке и приказали слугам, чтобы нам никто не м и Петр Эгидий уговариваем Рафаила исполнить его обещание. Когда он з напряженное внимание и сильное желание послушать, то, посидев некоторое в раздумье, начал следующим образом.

Беседа, которую вел Рафаил Гитлодей, о наилучшем состоянии государства лондонского гражданина и виконта Томаса Мора Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирает миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьш направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается. Если можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль.

острову вид нарождающегося месяца. Рога его разделены заливом, имеющи приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вод со всех сторон землей, защищена от ветров наподобие большого озера, скоре бурного; а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рас большой выгоде людей, по всем направлениям корабли. Вход в залив очень мелей с одной стороны и утесов – с другой. Почти на середине этого расстоян одна скала, которая выступает из воды, вследствие чего она не может прин ней выстроена башня, занятая караулом. Остальные скалы скрыты под губительны. Проходы между ними известны только утопийцам, и поэтому не так, что всякий иностранец может проникнуть в залив только с проводни Впрочем, и для самих утопийцев вход не лишен опасности без некоторы направляющих путь к берегу. Если перенести их в другие места, то легко мо какой угодно по численности неприятельский флот. На другой стороне ос встречаются довольно часто. Но повсюду спуск на берег настолько укреплен искусством, что немногие защитники со стороны суши могут отразить огромные войска.

Впрочем, как говорят предания и как показывает самый облик земли, эта с то не была окружена морем. Но Утоп, чье победоносное имя носит остров (ран назывался Абракса [43] ), сразу же при первом прибытии после победы ра прорыть пятнадцать миль, на протяжении которых страна прилегала к мате море вокруг земли; этот же Утоп довел грубый и дикий народ до такой степен образованности, что теперь они почти превосходят в этом отношении прочих желая, чтобы упомянутая работа считалась позорной, Утоп привлек к не жителей, но, кроме того, и своих солдат. При распределении труда м множеством людей он был закончен с невероятной быстротой. Этот успех изум ужасом соседей, которые вначале смеялись над бесполезностью предприятия.

На острове пятьдесят четыре города, все обширные и великолепные;

учреждения и законы у них совершенно одинаковые. Расположение их одинаково; одинакова повсюду и внешность, насколько это допускает мест близкие из них отстоят друг от друга на двадцать четыре мили. С другой сто город не является настолько уединенным, чтобы из него нельзя было добрат пешком за один день.

Из каждого города три старых и опытных гражданина ежегодно собирают для обсуждения общих дел острова. Город Амаурот считается первым и гла так как, находясь в центре страны, он по своему расположению удобен для п всех областей. Поля распределены между городами так удачно, что каждый не имеет ни с какой стороны менее двадцати миль земли, а с одной стор значительно больше, именно с той, где города дальше всего разъединены дру одного города нет желания раздвинуть свои пределы, так как жители его скорее земледельцами, чем господами этих владений.

В деревне на всех полях имеются удобно расположенные дома, с земледельческими орудиями.

В домах этих живут граждане, переселяющиеся туда по очереди. Ни одн семья не имеет в своем составе менее сорока человек – мужчин и женщин приписных рабов.

Во главе всех стоят отец и мать семейства, люди уважаемые и пожилы каждых тридцати семейств – один филарх. Из каждого семейства двад ежегодно переселяются обратно в город; это те, что пробыли в деревне два занимают столько же новых из города, чтобы их обучали пробывшие в деревн более опытные в сельском хозяйстве; эти приезжие на следующий год должны чтобы в снабжении хлебом не произошло какой-либо заминки, если все один новичками и несведущими в земледелии.

Хотя этот способ обновления земледельцев является общепринятым, что приходилось против воли слишком долго подряд вести суровую жизнь, од имеющие природную склонность к деревенской жизни, выпрашивают себе б лет. Земледельцы обрабатывают землю, кормят скот, заготовляют дрова и отв каким удобно путем – по суше или по морю. Цыплят они выращивают в бес количестве, с изумительным уменьем. Они не подкладывают под курицу яиц, большое количество их равномерной теплотою и таким образом оживляют и Едва лишь цыплята вылупятся из скорлупы, как уже бегают за людьми, словно признают их. Лошадей они держат очень немногих, при этом только исключительно для упражнения молодежи в верховой езде. Весь труд по зе перевозке несут быки. Утопийцы признают, что они уступают лошадям в рыси стороны, берут над ними верх выносливостью; кроме того, они не счит подверженными многим болезням, и содержание их стоит меньших затрат и расходов.

Зерно они сеют только ради хлеба, а вино пьют или виноградное, или гр наконец, иногда чистую воду, часто также отвар меда или солодкового корн них немалое количество. Хотя они определяют (и делают это весьма точно), с потребляет город и прилегающий к нему округ, однако они и посевы дел выращивают в гораздо большем количестве, чем это требуется для их нуж поделиться остатком с соседями. Все, что им нужно и чего нет в деревне, в предметы они просят у города и получают от тамошних властей очень легк либо обмена. В город они сходятся каждый месяц на праздник. Когда настане урожая, то филархи земледельцев сообщают городским властям, какое колич надо им прислать; так как эта толпа работников является вовремя к самому почти в один ясный день справляются со всей уборкой.

О городах и преимущественно об Амауроте Кто узнает хотя бы один город, тот узнает все города Утопии: до такой сте похожи все они друг на друга, поскольку этому не мешает природа местнос изображу один какой-либо город (да и не очень важно, какой именно). Но како предпочтительнее Амаурота? Ни один город не представляется достойнее остальные уступают ему, как местопребыванию сената; вместе с тем ни од знаком мне более его, потому что я прожил в нем пять лет подряд.

Так вот Амаурот расположен на отлогом скате горы и по форме предста квадрат. Именно, начинаясь несколько ниже вершины холма, он простираетс две мили до реки Анидра, а вдоль берега ее длина города несколько больше.

Анидр начинается в восьмидесяти милях выше Амаурота, из небольшого усиленный от притока других рек, в числе их двух даже средней величины, он городом расширяется до полумили, а затем, увеличившись еще более, о шестьдесят миль и впадает в океан. На всем этом протяжении между город даже на несколько миль выше города на быстрой реке каждые шесть час прилив и отлив. Во время прилива море оттесняет реку назад и заполняет все своими волнами на тридцать миль в длину. Тут и несколько дальше оно по водой струи реки; затем она мало-помалу становится пресной, протекае неиспорченной и, будучи чистой и без примесей, почти у самого устья дого очередь, сбывающую воду.

С противоположным берегом реки город соединен мостом не на деревянн сваях, а на прекрасных каменных арках. Мост устроен с той стороны, которая отстоит от моря, так что корабли могут без вреда проходить мимо всей этой Есть там, кроме того, и другая река, правда, небольшая, но очень тихая и при Зарождаясь на той же самой горе, на которой расположен город, она протека посредине его и соединяется с Анидром. Так как она начинается недалеко жители Амаурота соединили ее с ним, охватив укреплениями, чтобы в случае вражеского нашествия воду нельзя было ни перехватить, ни отвести, ни испо по кирпичным трубам вода стекает в различных направлениях к нижним ча Там, где местность не позволяет устроить этого, собирают в объемисты дождевую воду, приносящую такую же пользу.

Город опоясан высокой и широкой стеной с частыми башнями и бойница сторон укрепления окружены сухим рвом, но широким, глубоким и заросшим терновника; с четвертой стороны ров заменяет сама река. Расположение пло как для проезда, так и для защиты от ветров. Здания отнюдь не грязны непрерывный ряд их во всю улицу бросается в глаза зрителю обращенн фасадами. Эти фасады разделяет улица в двадцать футов ширины. К задним ч всем протяжении улицы прилегает сад, широкий и отовсюду загороженный Нет ни одного дома, у которого бы не было двух дверей: спереди – на улицу и Двери двустворчатые, скоро открываются при легком нажиме и затем, зат впускают кого угодно – до такой степени у утопийцев устранена частная с Даже самые дома они каждые десять лет меняют по жребию.

Сады они ценят высоко. Здесь имеются виноград, плоды, травы, цветы; все таком блестящем виде и так возделано, что нигде не видал я большего плодор изящества. В этом отношении усердие их разжигается не только самым удово взаимным соревнованием улиц об уходе каждой за своим садом. И во всяком с можно найти в целом городе что-либо более пригодное для пользы граж удовольствия. Поэтому основатель города ни о чем, по-видимому, не забот степени, как об этих садах.

Именно, как говорят, весь этот план города уже с самого начала начертан Но украшение и прочее убранство, – для чего, как он видел, не хватит ж человека, – он оставил добавить потомкам. Поэтому в их летописях, которые о в старательной и тщательной записи, начиная с взятия острова, за период в лет, сказано, что дома были первоначально низкие, напоминавшие хижины делались без разбора из всякого дерева, стены обмазывались глиной, кры кверху острием и были соломенные. А теперь каждый дом бросается в глаза с имеет три этажа.

Стены построены снаружи из камня, песчаника или кирпича, а внутри п засыпаны щебнем.

Крыши выведены плоские и покрыты какой-то замазкой, ничего не стояще состава, что она не поддается огню, а по сопротивлению бурям превосходит свинец.

Окна от ветров защищены стеклом, которое там в очень большом ходу [ также тонким полотном, смазанным прозрачным маслом или янтарем, что двойную выгоду: именно таким образом они пропускают больше света и мен ветрам.

О должностных лицах Каждые тридцать семейств избирают себе ежегодно должностное лицо, им прежнем языке сифогрантом, а на новом – филархом. Во главе десяти сифо семействами стоит человек, называемый постаринному транибор, а ныне протофиларх.

Все сифогранты, числом двести, после клятвы, что они выберут того, ко наиболее пригодным, тайным голосованием намечают князя, именно – од четырех кандидатов, которых им предложил народ. Каждая четвертая часть одного и рекомендует его сенату. Должность князя несменяема в течение вс если этому не помешает подозрение в стремлении к тирании. Траниборов о ежегодно, но не меняют их зря. Все остальные должностные лица избираются Траниборы каждые три дня, а иногда, если потребуют обстоятельства, и ч совещания с князем. Они совещаются о делах общественных и своевременн если какие есть, частные споры, которых там чрезвычайно мало. Из сифогран допускаются в сенат двое, и всякий день различные. Имеется постановление касающихся республики, ни одно не приводилось в исполнение, если оно не обсуждению в сенате за три дня до принятия решения. Уголовным преступлен принимать решения по общественным делам помимо сената или народного мера, говорят, принята с тою целью, чтобы нелегко было переменить госу строй путем заговора князя с траниборами и угнетения народа тиранией. П дело, представляющее значительную важность, докладывается собранию которые сообщают его семействам своего отдела, а затем совещаются межд решение сообщают сенату. Иногда дело переносится на собрание всего острова. Сенат имеет сверх того и такой обычай, что ни одно из предложений не подвергается обсу день, когда оно впервые внесено, но откладывается до следующего заседани никто не болтал зря первое, что ему взбредет на ум, ибо потом он будет более как подкрепить свое первое решение, а не о пользе государства; извращен стыд заставит его пожертвовать скорее общественным благом, нежели мнен якобы вначале он мало позаботился о том, о чем ему надлежало позаботитьс говорить лучше обдуманно, чем быстро.

О занятии ремеслами У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие – земледелие, от котор избавлен. Ему учатся все с детства, отчасти в школе путем усвоения теории, ближайших к городу полях, куда детей выводят как бы для игры, между тем только смотрят, но под предлогом физического упражнения также и работают.

Кроме земледелия (которым, как я сказал, занимаются все), каждый изучае одно ремесло как специальное. Это обыкновенно или пряжа шерсти, или выд ремесло каменщиков, или рабочих по металлу и по дереву. Можно сказать перечисленных нет никакого иного занятия, которое имело бы у них значени упоминания. Что же касается одежды, то за исключением того, что вн различается у лиц того или другого пола, равно как у одиноких и состоящих в покрой ее остается одинаковым, неизменным и постоянным на все время, бу пристойным для взора, удобным для телодвижений и приспособленным к хол вот эту одежду каждая семья приготовляет себе сама. Но из других ремесел какое-либо, и притом не только мужчины, но также и женщины. Впрочем, эти как более слабые, имеют более легкие занятия: они обычно обрабатывают ш Мужчинам поручаются остальные ремесла, более трудные. По большей ч вырастает, учась отцовскому ремеслу: к нему большинство питает склонност Но если кто имеет влечение к другому занятию, то такого человека путем переводят в какое-либо семейство, к ремеслу которого он питает любовь;

только отец этого лица, но и власти заботятся о том, чтобы передать его благородному отцу семейства. Кроме того, если кто, изучив одно ремесло, по другого, то получает на это позволение тем же самым способом. Овладев занимается, которым хочет, если государство не нуждается скорее в каком-либо одном.

Главное и почти исключительное занятие сифогрантов состоит в заботе и чтобы никто не сидел праздно, а чтобы каждый усердно занимался своим рем раннего утра и до поздней ночи и не утомлялся подобно скоту. Такой тя превосходит даже долю рабов, но подобную жизнь и ведут рабочие почти по утопийцев. А они делят день на двадцать четыре равных часа, причисляя с отводят для работы только шесть: три до полудня, после чего идут обедать; з после обеда в течение двух послеполуденных часов, они опять продолжают ра трех часов и заканчивают ее ужином. Так как они считают первый час, начин то около восьми идут спать; сон требует восемь часов. Все время, остающееся работы, сна и принятия пищи, предоставляется личному усмотрению каждо того, чтобы злоупотреблять им в излишествах или лености, а чтобы на своб ремесла, по лучшему уразумению, удачно применить эти часы на какое-либо д Эти промежутки большинство уделяет наукам. Они имеют обыкновение ежедневно в предрассветные часы публичные лекции; участвовать в них обяз кто специально отобран для занятий науками. Кроме них, как мужчины, так всякого звания огромной толпой стекаются для слушания подобных лекций, другие – других, сообразно с естественным влечением каждого. Впроче предпочтет посвятить это время своему ремеслу, – а это случается со многи стремления к проникновению в какую-либо науку, – то в этом никто ему не м того, такое лицо даже получает похвалу, как приносящее пользу государству.

После ужина они проводят один час в забавах: летом в садах, а зимой в тех где совместно кушают. Там они или занимаются музыкой, или отдыхают за Что касается игры в кости и других нелепых и гибельных забав подобного род не известны утопийцам. Впрочем, у них имеются в ходу две игры, более или м на игру в шашки: одна – это бой чисел, где одно число ловит другое; другая пороки в боевом порядке борются с добродетелями. В этой игре в высшей с указуется и раздор пороков между собою, и согласие их в борьбе с добродете то, какие пороки каким добродетелям противополагаются, с какими силами о открытое сопротивление, с какими ухищрениями нападают искоса, с по добродетели ослабляют силы пороков, какими искусствами уклоняются нападений и, наконец, каким способом та или другая сторона одерживает победу.

Но тут, во избежание дальнейших недоразумений, необходимо более рассмотреть один вопрос. Именно, если только шесть часов уходят на рабо можно, пожалуй, вывести предположение, что следствием этого являет недостаток в предметах первой необходимости. Но в действительности этог мало того, такое количество времени не только вполне достаточно для необходимым для жизни и ее удобств, но дает даже известный остаток. Это бу вам, если только вы поглубже вдумаетесь, какая огромная часть населения у живет без дела: во-первых, почти все женщины – половина общей массы женщины заняты работой, то там обычно взамен их храпят мужчины. Вдоба какую огромную и какую праздную толпу представляют священники и так чернецы! Прикинь сюда всех богачей, особенно владельцев поместий, кот именуют благородными и знатью; причисли к ним челядь, именно – весь ливрейных бездельников; присоедини, наконец, крепких и сильных нищих, праздности под предлогом какой-либо болезни, и в результате тебе придется число тех, чьим трудом создается все то, чем пользуются смертные, гораздо м думал. Поразмысли теперь, сколь немногие из этих лиц заняты необходимым именно, раз мы все меряем на деньги, то неизбежно должны находить себе многие занятия, совершенно пустые и излишние, служащие только роскош Действительно, если бы эту самую толпу, которая теперь занята работой, ра тем столь немногим ремеслам, сколь немного требуется их для н удовлетворения потребностей природы, то при таком обильном производ неизбежно должно отсюда возникнуть, цены на труд, понятно, стали бы гораз что нужно рабочим для поддержки своего существования. Но возьмем всех те заняты теперь бесполезными ремеслами, и вдобавок всю эту изнывающую праздности массу людей, каждый из которых потребляет столько продуктов, трудами других, сколько нужно их для двух изготовителей этих продук повторяю, если всю совокупность этих лиц, поставить на работу, и притом п можно легко заметить, как немного времени нужно было бы для приго достаточном количестве и даже с избытком всего того, что требуют принцип удобства (прибавь также – и удовольствия, но только настоящего и естественного).

Очевидность этого подтверждается в Утопии самой действительностью.

целом городе с прилегающим к нему округом из всех мужчин и женщин, годны по своему возрасту и силам, освобождение от нее дается едва пятистам лиц сифогранты, которые хотя имеют по закону право не работать, однако не изба труда, желая своим примером побудить остальных охотнее браться за труд. Т наслаждаются те, кому народ под влиянием рекомендации духовенства и голосованию сифогрантов дарует навсегда это освобождение для ос прохождения наук. Если кто из этих лиц обманет возложенную на него над удаляют обратно к ремесленникам. И, наоборот, нередко бывает, что какойни так усердно занимается науками в упомянутые выше свободные часы и отли большим прилежанием, что освобождается от своего ремесла и продвига ученых.

Из этого сословия ученых выбирают послов, духовенство, траниборов и, нак главу государства, которого на старинном своем языке они именуют барзан новом адемом [46]. Так как почти вся прочая масса не пребывает в праздно небесполезными ремеслами, то легко можно рассчитать, сколько хороши создают они и в какое небольшое количество часов.

К приведенным мною соображениям присоединяется еще то преимущ большинство необходимых ремесел берет у них гораздо меньшее количеств других народов. Так, прежде всего постройка или ремонт зданий тре непрерывного труда очень многих лиц, потому что малобережливый наслед постепенное разрушение воздвигнутого отцом. Таким образом, то, что м сохранить с минимальными издержками, преемник должен восстановлять большими затратами. Мало того, часто человек с избалованным вкусом пренебрегает домом, стоившим другому огромных издержек, а когда этот дом, оставленный бе короткое время разваливается, то владелец строит себе в другом месте меньшими затратами. У утопийцев же, у которых все находится в порядке и отличается благоустройством, очень редко приходится выбирать новый постройки домов; рабочие не только быстро исправляют уже имеющиеся пов даже предупреждают еще только грозящие. Поэтому при малейшей затрат сохраняются на очень долгое время, и работники этого рода иногда с трудом предмет для занятий, если не считать того, что они получают приказ врем материал на дому и обтесывать и полировать камни, чтобы, если случится к оно могло быстро осуществиться.

Далее, обрати внимание на то, какое небольшое количество труда нужно у изготовления себе одежды. Во-первых, пока они находятся на работе, он покрываются кожей или шкурами, которых может хватить на семь лет. Когд на улицу, то надевают сверху длинный плащ, прикрывающий упомянутую гр Цвет этого плаща одинаков на всем острове, и притом это естественный Поэтому сукна у них идет не только гораздо меньше, чем гделибо в другом изготовление его требует гораздо меньше издержек. На обработку льна тру меньше, и потому этот материал имеет гораздо большее применение. Но в принимают во внимание исключительно чистоту. Более тонкая выделка не и цены. В результате этого у них каждый довольствуется одним платьем, и при два года, в других же местах одному человеку не хватает четырех или шерстяных одежд, да еще разноцветных, а вдобавок требуется столько же шелковых рубашек, иным же неженкам мало и десяти. Для утопийца нет никаких оснований пре большее количество платья: добившись его, он не получит большей защиты о одежда не будет ни на волос наряднее других.

Отсюда, так как все они заняты полезным делом и для выполнения его им лишь небольшого количества труда, то в итоге у них получается изобил Вследствие этого огромной массе населения приходится иногда отправлять починки дорог, если они избиты. Очень часто также, когда не встречается на какой подобной работе, государство объявляет меньшее количество рабочих отнюдь не хотят принуждать граждан к излишним трудам. Учреждение это имеет прежде всего только ту цель, чтобы обеспечить, насколько это возм зрения общественных нужд, всем гражданам наибольшее количество вр телесного рабства для духовной свободы и образования. В этом, по их мнению счастье жизни.

О взаимном общении Однако, по моему мнению, пора уже изложить, как общаются отдельные гр другом, каковы взаимоотношения у всего народа и как распределяются у них Так как город состоит из семейств, то эти семейства в огромном большин создаются родством. Женщины, придя в надлежащий возраст и всту переселяются в дом мужа. А дети мужского пола и затем внуки остаются в повинуются старейшему из родственников, если только его умственные сп ослабели от старости. Тогда его заменяет следующий по возрасту.

Во избежание чрезмерного малолюдства городов или их излишнего роста такая мера предосторожности: каждое семейство, число которых во всяком г его округа, состоит из шести тысяч, не должно заключать в себе меньше д шестнадцати взрослых. Что касается детей, то число их не подвергается никакому учету. Эти размеры легко соблюдаются путем перечисления в менее людные семей является излишним в очень больших. Если же переполнение города вооб надлежащие пределы, то утопийцы наверстывают безлюдье других своих гор народная масса увеличится более надлежащего на всем острове, то они выб из всякого города и устраивают по своим законам колонию на ближайшем м только у туземцев имеется излишек земли, и притом свободной от обработ утопийцы призывают туземцев и спрашивают, хотят ли те жить вместе с ни согласия утопийцы легко сливаются с ними, используя свой уклад жизни и о служит ко благу того и другого народа. Своими порядками утопийцы достига земля, которая казалась раньше одним скупой и скудной, является богато случае отказа жить по их законам утопийцы отгоняют туземцев от тех пред избирают себе сами. В случае сопротивления они вступают в войну. Утопийц вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой-либо н попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказы пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны пи Если какой-нибудь несчастный случай уменьшает население собственн утопийцев до такой степени, что его нельзя восстановить из других частей сохранении надлежащих размеров для каждого города (а это, говорят, было за все время – от свирепой и жестокой чумы), то такой город восполняетс переселением граждан из колонии. Утопийцы дают лучше погибнуть кол ослабнуть какому-либо из островных городов.

Но возвращаюсь к совместной жизни граждан. Как я уже сказал, во гла стоит старейший. Жены прислуживают мужьям, дети родителям и вооб старшим. Каждый город разделен на четыре равные части. Посредине каждой рынок со всякими постройками. Туда, в определенные дома, свозятся производства каждого семейства, и отдельные виды их распределяются складам. В них каждый отец семейства просит того, что нужно ему и его бл денег, совершенно без всякой уплаты, уносит все, что ни попросит. Да и отказывать в чемлибо? Ведь, во-первых, все имеется в достаточном изобилии не может быть никакого опасения, что кто-либо пожелает потребовать больш Зачем предполагать, что лишнего попросит тот, кто уверен, что у него никогд будет недостатка? Действительно, у всякого рода живых существ жадност возникают или от боязни нужды, или, у человека только, от гордости, вменяю достоинство превзойти прочих излишним хвастовством своим имуществом.

рода совершенно не имеет места среди обычаев утопийцев.

К упомянутым мною рынкам присоединены рынки для съестных припасов, к не только овощи, древесные плоды и хлеб, но также рыба и все съедо четвероногих и птиц, для чего за городом устроены особые места, где речная гниль и грязь. Оттуда привозят скот, после того как слуги убьют его и сн Утопийцы не позволяют своим согражданам свежевать скот, потому что от мнению, малопомалу исчезает милосердие, самое человечное чувство наш Затем они не дают ввозить в город ничего нечистого и грязного, гниение чего и может навлечь болезнь.

Кроме того, на всякой улице имеются поместительные дворцы, отстоящие друг от друга на равном расстоянии; каждый из них известен под особым именем. В них живут сифогранты.

К каждому из этих дворцов приписаны тридцать семейств, именно – но пятнадцати с той и другой стороны. Тут эти семьи должны обедать. Заведующие кухней каждого дворца в определенный час собираются на рынок и получают пищу согласно указанному ими числу своих едоков.

Но в первую очередь принимаются во внимание больные, которые общественных госпиталях. У утопийцев имеются четыре больницы за стена небольшом от них расстоянии, настолько обширные, что их можно приравнят же слободам. Цель этого, с одной стороны, та, чтобы не размещать больных большом количестве они ни были, тесно и вследствие этого неудобно, а с друг одержимые такой болезнью, которая может передаваться от одного к д прикосновения, могли быть дальше отделены от общения с другими. Эт прекрасно устроены и преисполнены всем нужным для восстановления здоро применяется самый нежный и усердный; наиболее опытные врачи прису постоянно. Поэтому хотя никого не посылают туда насильно, но нет почти ни городе, кто, страдая каким-либо недугом, не предпочел бы лежать там, а не Когда заведующий кухней больных получит пищу согласно предписанию вра все лучшее распределяется равномерно между дворцами сообразно числу е Кроме этого, принимаются во внимание князь, первосвященник, траниборы, а и все иностранцы (если таковые находятся, а они бывают вообще в малом редко; но когда появляются, то для них также приготовляют определенные и жилища). В эти дворцы в установленные часы для обеда и ужина соб сифогрантия, созываемая звуками медной трубы. Исключение составляют то лежащие в госпиталях или дома. Правда, никому не запрещается по удовлетв просить с рынка пищу на дом. Утопийцы знают, что никто не сделает Действительно, хотя никому не запрещено обедать дома, но никто не делает потому что считается непристойным и глупым тратить труд на приготовлени когда во дворце, отстоящем так близко, готова роскошная и обильная. В эт работы, требующие несколько большей грязи и труда, исполняются рабами. Н варки и приготовления пищи и всего вообще оборудования обеда лежит на женщинах, именно – из каждого семейства поочередно. За обедом садятся за большим количеством столов, сообразно числу кушающих; мужчины пом внутренней стороны стола, у стены, а женщины напротив, чтобы, если с ни какая-либо неожиданная беда (а это бывает иногда с беременными), они мог нарушая рядов, и уйти оттуда к кормилицам.

Эти последние сидят отдельно с грудными детьми в особой назначенн столовой, где всегда имеются огонь и чистая вода, а иногда и люльки, чтобы положить туда младенцев, и, в случае их желания, при огне освободить их от им отдохнуть на свободе и среди игр. Каждая мать сама кормит ребенка, есл смерть или болезнь. Когда это случается, то жены сифогрантов разыскивают это и нетрудно: женщины, могущие исполнить эту обязанность, берутся за не за всякую другую, потому что все хвалят такую особу за ее сострадание, и пито кормилицу матерью. В убежище кормилиц сидят все дети, которым не испо пяти лет. Что касается прочих несовершеннолетних, в числе которых считают или другого пола, не достигших еще брачного возраста, то они или прислужив или, если не могут этого по своим летам, все же стоят тут, и притом в глубоком молчании. И те, и другие питаются тем, что им дадут сидящие, и не имеют иного отдельног еды. Место в середине первого стола считается наивысшим, и с него, так к поставлен поперек в крайней части столовой, видно все собрание. Здесь сидя его жена. С ними помещаются двое старейших, так как за всеми столами сид А если в этой сифогрантии есть храм, то священник и его жена садятся с сиф что являются председательствующими. С той и другой стороны размещае затем опять старики; и, значит, таким образом во всем доме ровесники соед другом и вместе с тем слиты с людьми противоположного возраста. Причина говорят, следующая: так как за столом нельзя ни сделать, ни сказать ниче ускользало бы от повсеместного внимания старцев, то, в силу своей се внушаемого ими уважения, они могут удержать младших от непристойной рез или движениях. Блюда с едой подаются не подряд, начиная с первого мес лучшим кушаньем обносят прежде всего всех старейших, места которых особ потом этим блюдом в равных долях обслуживают остальных. А старцы разда усмотрению сидящим вокруг свои лакомства, если запас их не так велик, что было распределить вдоволь по всему дому. Таким образом, и за пожилыми принадлежащий им почет, и, тем не менее, их преимущества постольку же доступны всем.

Каждый обед и ужин начинается с какого-либо нравоучительного чтени краткого, чтобы не надоесть. После него старшие заводят приличный разго печальный и не лишенный остроумия. Но они отнюдь не занимают все время е рассуждениями; наоборот, они охотно слушают и юношей и даже нарочно вы беседу. Они хотят через это узнать способности и талантливость каждого, пр непринужденном застольном общении. Обеды бывают довольно кратки, подольше, так как за первыми следует труд, а за вторыми сон и ночной покой мнению утопийцев, более действителен для здорового пищеварения. Ни о проходит без музыки; ни один десерт не лишен сладостей. Они зажига распрыскивают духи и вообще делают все, что может создать за едой весел Они особенно охотно разделяют то мнение, что не нужно запрещать ни удовольствия, лишь бы из него не вытекало какой-либо неприятности.

Так устроена их совместная жизнь в городах; а в деревнях, где семьи уд друг от друга, каждая из них ест дома. Никто не испытывает никаких продо затруднений, так как из деревни идет все то, чем питаются горожане.

О путешествиях утопийцев Если у кого появится желание повидаться с друзьями, живущими в друго просто посмотреть на самую местность, то такие лица легко получают на это своих сифогрантов и траниборов, если в них не встречается никакой надо отправляются одновременно с письмом от князя, свидетельствующим о позво на путешествие, и предписывающим день возвращения. Они получают государственного раба, чтобы погонять волов и ухаживать за ними. Но путешественников нет женщин, то повозка, как бремя и помеха, отсылается на весь свой путь они ничего с собой не берут, у них все же ни в чем нет нед везде дома. Если они останавливаются в каком-либо месте долее одного дн занимается там своим ремеслом и встречает самое радушное отношение работающих по тому же ремеслу. Если кто преступит свои пределы по с почину, то, пойманный без грамоты князя, он подвергается позорному обхо возвращают как беглого и жестоко наказывают. Дерзнувший на то же обращается в рабство.

А если у кого появится охота побродить по окрестностям своего город встречает на то запрета, раз у него есть позволение отца и разрешение ег половины. Но в какую бы деревню он ни пришел, он не получает никакой пищи не закончит предварительно полуденного рабочего задания (или вообще обычно делают до ужина). Под этим условием можно отправляться куда угод владений своего города. Таким образом, он будет не менее полезен городу, че в городе.

Вы видите теперь, до какой степени чужды им всякая возможность бе всякий предлог для лености. У них нет ни одной винной лавки, ни одной пивн публичного дома, никакого случая для разврата, ни одного притона, противозаконного сборища; но присутствие на глазах у всех создает не проводить все время или в привычной работе, или в благопристойном отдыхе.

Неизбежным следствием таких порядков у этого народа является изобилие как оно равномерно простирается на всех, то в итоге никто не может быть н или нищим.

Как только в амауротском сенате, который, как я сказал, ежегодно составл лиц от каждого города, станет известным, где и каких продуктов особен наоборот, что и где уродилось особенно скудно, то недостаток в одном мест восполняют обилием в другом. И утопийцы устраивают это бесплатно, не по очередь, ничего от тех, кому дарят. Но то, что они дают из своих достатков городу, не требуя от него ничего обратно, они получают в случае нужды от д без всякого вознаграждения. Таким образом, весь остров составляет как бы одно семейство.

Но когда они достаточно позаботятся о себе, – а это они признают выпо раньше, чем будет сделан запас на два года, ввиду неизвестности урожая сле из остающегося они вывозят в другие страны большое количество зерна, меда леса, червеца и пурпура, руна, воска, сала, кож и вдобавок еще животных. С всего этого они дарят неимущим жителям тех стран, а остальное продают цену. В итоге этой торговли они увозят на родину не только те товары, в котор дома (а таковых почти нет, кроме железа), но, кроме того, и большое количес серебра. В силу продолжительности такого обычая утопийцы имеют п драгоценности в превышающем вероятие количестве. Поэтому они теперь о внимания на то, как им продавать: на наличные деньги или в кредит, и де большую часть денег в долговых обязательствах; при заключении их, одн окончании установленных обычаем формальностей, не требуют никогда по частных лиц, но только всего города. Этот последний, как только настанет требует долг с частных лиц, вносит деньги в казну и пользуется процент капитал, пока утопийцы не попросят его обратно, а они в огромном большин никогда не просят. Они не считают справедливым отнимать совершенно нену у тех, кому она нужна. Впрочем, они требуют деньги только в тех случая стечению обстоятельств желают дать известную часть капитала другому на приходится вести войну. Для этого одного они берегут все те сокровища, ко дома, чтобы иметь в них поддержку или в крайней, или во внезапной опаснос образом для того, чтобы за непомерную цену нанять иноземных солдат, к выставляют для борьбы охотнее, чем своих граждан. Утопийцы знают, что деньги можно обычно купить самих врагов, которые готовы на измену и даже вступить в открытый бой друг с другом. В силу этого они хранят неоцененно но, впрочем, не как таковое, а обходятся с ним так, что мне стыдно и рассказы же я боюсь, что словам моим не поверят. Это опасение мое тем более основа сознаю, как трудно было бы заставить меня самого поверить этому, если бы я н лично, а только слышал от другого. Но это уже неизбежно: чем более какое-ни чуждо нравам слушателей, тем менее оно у них может вызвать доверие. Правд учреждения утопийцев очень резко разнятся от наших; поэтому тот, кто оценивает положение, будет, вероятно, меньше удивляться тому, что употреб серебра приспособлено у них скорее к их собственным, чем к нашим Действительно, они сами не пользуются деньгами, а хранят их на упомян которые могут случиться, а могут и никогда не случиться.

Между тем с золотом и серебром, из которых делаются деньги, они обход никто не ценит их дороже, чем того заслуживает природа этих металлов. К насколько они ниже железа? Без него действительно люди не могут жить, т огня и воды; между тем золоту и серебру природа не дала никакого при которого нам трудно было бы обойтись, но людская глупость наделила их це редкости. Мало того, природа, как самая нежная мать, все наилучшее, напр воду и самую землю, поместила открыто, а суетное и не приносящее никакой п очень далеко. Поэтому допустим, что утопийцы запрячут эти металлы в к башню; тогда, вследствие глупой изобретательности толпы, князь и сенат на подозрение, что хотят плутовски обмануть народ и сами извлечь отсюда к выгоду. Предположим далее, что они станут искусно чеканить из этих мета другие произведения в том же роде, а потом случайно понадобится опять ра потратить на жалованье солдатам; тогда, разумеется, можно предвидеть, с они позволили бы оторвать у себя то, что однажды начали считать своей утехой.

Для противодействия этому они придумали некое средство, соответствующ их учреждениям, но весьма далекое от нас, которые так высоко ценят з тщательно хранят его. Поэтому подобный образ действия может заслужить д испытавших его на опыте. Именно, утопийцы едят и пьют в скудельных сосуд стекла, правда, всегда изящных, но все же дешевых, а из золота и серебра пов в общественных дворцах, но и в частных жилищах, они делают ночные го подобную посуду для самых грязных надобностей. Сверх того из тех же м вырабатывают цепи и массивные кандалы, которыми сковывают рабов. На опозоривших себя каким-либо преступлением в ушах висят золотые кольца, зо пальцы, шею опоясывает золотая цепь, и, наконец, голова окружена золот Таким образом, утопийцы всячески стараются о том, чтобы золото и серебро позоре. В итоге другие народы дают на растерзание эти металлы с не меньш свою утробу, а среди утопийцев, если бы обстоятельства потребовали удале зараз, никто, по-видимому, не почувствовал бы от этого для себя ни малейшего лишения.

Кроме того, они собирают на морских берегах жемчуг, а также кое-где по ск и карбункулы, но, впрочем, не ищут их, а обделывают, когда те попадутся случ камнями утопийцы украшают малолеток; эти последние в первые годы детс гордятся подобными украшениями; но лишь только придут в возраст и замет безделушками пользуются одни дети, так, без всякого внушения родителей, с стыда оставляют их совершенно так же, как наши дети, подрастая, бросают орехи, амулеты и куклы. Такое различие порядка утопийцев по сравнению с другими народа различное мировоззрение. Это стало особенно ясно для меня из того, что анемолийскими послами [47].

Они приехали в Амаурот при мне, и так как целью их прибытия были важны приезду предшествовало собрание трех граждан из каждого города. Но все племен, приезжавшие туда раньше, обычно являлись в самой скромной одеж были известны обычаи утопийцев, у которых не придавалось никакого поч одеянию, шелк служил предметом презрения, а золото было даже позорным же жили особенно далеко и имели с утопийцами мало общения. Поэтому посл все утопийцы ходят в одной и той же одежде, и притом грубой, пришли к убеж утопийцев совсем нет того, чем они пользуются; поэтому анемолийцы, бу гордыми, чем умными, решили предстать в возможно блестящей обстановке себя каких-то богов, и ослепить глаза несчастных утопийцев пышностью с Таким образом, вступили три посла со ста спутниками, все в разноцветно большинство в шелковом. Сами послы, принадлежавшие на родине к з златотканые плащи, большие цепи, золотые серьги, вдобавок золотые кольц сверх того, шляпы их были обвешены золотыми ожерельями, блиставшими дорогими камнями. Говоря короче, они были украшены всем тем, что у утопий или наказанием для рабов, или признаком бесчестья для опозоренных, или б для ребят. Поэтому стоило посмотреть, как анемолийцы петушились, когда с наряд с одеянием утопийцев, которые массой высыпали на улицы. С другой меньшим удовольствием было видеть, как сильно обманулись они в своих ожиданиях и как далеки были они от того уважения, которого рассчитывал Именно, на взгляд всех утопийцев, за исключением весьма немногих, посещав либо подходящей причине другие народы, вся эта блестящая обстановка п позорной, и потому, почтительно приветствуя вместо господ всех низкопоста сочли самих послов по употреблению ими золотых цепей за рабов и пропус оказав им никакого уважения. Мало того, можно было наблюдать, как дети бр и дорогие камни, когда увидали их прикрепленными на шапках послов, и, толк обращались к ней с такими словами:

– Вот, мама, какой большой остолоп, а все еще возится с жемчугом и б камушками, как будто мальчишка! А родительница отвечала также вполне серьезно:

– Молчи, сынок, это, думаю я, кто-нибудь из посольских шутов.

Другие осуждали упомянутые золотые цепи, говоря, что они ни на что не п как настолько тонки, что раб может их легко разбить, а с другой стороны просторны, что, когда ему захочется, он может стряхнуть их и убежать развязанный и свободный.

Но, пробыв день-другой, послы увидели там огромное количество золота и оно ценится утопийцами весьма дешево и находится у них в таком же презре самих в почете, и что, сверх того, на цепи и оковы одного беглого раба потр золота и серебра, чем сколько стоила вся пышность их троих. Поэтому у посло крылья, и они со стыдом убрали весь тот наряд, которым так надменно кичил когда более дружески поговорили с утопийцами и узнали их обычаи и мнени утопийцев вызывает удивление следующее: как может кто-нибудь из смертны сомнительным блеском небольшой жемчужинки или самоцветного камушка человеку можно созерцать какую-нибудь звезду или, наконец, само солнце; за кто-нибудь быть настолько безумным, что вообразит себя более благородны более тонкой шерсти, раз эту самую шерсть, из каких бы тонких нитей она ни б носила овца и все же не была ничем другим, как овцой. Удивительно для утоп то, как золото, по своей природе столь бесполезное, теперь повсюду на земле что сам человек, через которого и на пользу которого оно получило такую ценится гораздо дешевле золота; и дело доходит до того, что какой-нибудь которого ума не больше, чем у пня, и который столько же бесстыден, как и г себя в рабстве многих умных и хороших людей исключительно по той прич досталась большая куча золотых монет; ну, а если судьба или какой-нибудь п (который нисколько не меньше самой судьбы способен поставить все вверх дн эту кучу от упомянутого господина к самому презренному бездельнику из все то в результате, несколько позже, господин переходит в услужение к слуге, к придаток к деньгам. Но гораздо большее удивление и ненависть вызывае безумие того, кто воздает чуть не божеские почести богачам, которым он нич и ничем не обязан; он поступает так только из уважения к их богатству и в признает их в высшей степени жадными и скупыми и вернее верного поним жизни этих богачей из такой огромной кучи денег ему никогда не перепад грошика.

Подобные мнения утопийцы отчасти усвоили из воспитания, так как выро стране, учреждения которой очень далеки от упомянутых нелепостей, а отчас литературы. Правда, в каждом городе имеется лишь немного лиц, которые о прочих трудов и приставлены только к учению, это именно те, у кого обнаружились прекрасные способности, выдающийся талант и призвание наукам, – но дети учатся все, и значительная часть народа, мужчины и женщин учении те часы, когда, как сказано было раньше, они свободны от работ. Учебн они изучают на своем языке. Он не беден словами, не лишен приятности превосходит другие более верной передачей мыслей. Этот же язык, только испорченном виде, в разных местах по-разному, распространен в значительн мира.

До нашего прибытия они даже и не слыхивали обо всех тех философах, им знамениты в настоящем известном нам мире. И все же в музыке, диалектике, измерения они дошли почти до того же самого, как и наши древние (философ если они во всем почти равняются с нашими древними, то далеко уступают новых диалектиков. Именно, они не изобрели хотя бы одного правила из тех выдумок, которые здесь повсюду изучают дети в так называемой «Малой лог ограничениях, расширениях и постановлениях. Далее, так называемые «втор не только не подвергались у утопийцев достаточному обследованию, но никто видеть так называемого «самого человека вообще», хотя, как вы знаете, это су колоссальное, больше любого гиганта, и мы даже пальцем на него можем п утопийцы очень сведущи в течении светил и движении небесных тел. Ма остроумно изобрели приборы различных форм, при помощи которых весьма то движение и положение Солнца, Луны, а равно и прочих светил, видимых на и Но они даже и во сне не грезят о содружествах и раздорах планет и обо всем в по звездам. По некоторым приметам, полученным путем продолжительног предсказывают дожди, ветры и прочие изменения погоды. Что же касается этого, приливов морей, солености их воды и вообще происхождения и природ неба и мира, то они рассуждают об этом точно так же, как наши старые филос же, как те расходятся друг с другом, так и утопийцы, приводя новые причин явлений, спорят друг с другом, не приходя, однако, во всем к согласию.

В том отделе философии, где речь идет о нравственности, их мнения с нашими: они рассуждают о благах духовных, телесных и внешних, затем о том название блага всем им или только духовным качествам. Они разбираю добродетели и удовольствии. Но главным и первенствующим является у них чем именно заключается человеческое счастье, есть ли для него один и несколько. Однако в этом вопросе с большей охотой, чем справедлив повидимому, склоняются к мнению, защищающему удовольствие [49] ; в нем о или исключительный, или преимущественный элемент человеческого счасть удивительно, они ищут защиту такого щекотливого положения в религии, кот сурова и обычно печальна и строга. Они никогда не разбирают вопроса о соединяя некоторых положений, взятых из религии, с философией, прибегающ разума. Без них исследование вопроса об истинном счастье признается им недостаточным. Эти положения следующие: душа бессмертна и по благ рождена для счастья; наши добродетели и благодеяния после этой жизни ожи позорные поступки – мучения. Хотя это относится к области религии, одн мнению, дойти до верования в это и признания этого можно и путем разума. С же этих положений они без всякого колебания провозглашают, что никто не настолько глуп, чтобы не чувствовать стремления к удовольствию дозв недозволенными средствами; надо остерегаться только того, чтобы меньше не помешало большему, и не добиваться такого, отплатой за которое являе Они считают признаком полнейшего безумия гоняться за суровой и н добродетелью и не только отстранять сладость жизни, но даже доброво страдание, от которого нельзя ожидать никакой пользы, да и какая может бы после смерти ты не добьешься ничего, а настоящую жизнь провел всю без п есть несчастно. Но счастье, по их мнению, заключается не во всяком удовольс в честном и благородном. К нему, как к высшему благу, влечет нашу пр добродетель, которой одной только противная партия [50] усвояет счастье. До определяют как жизнь, согласную с законами природы; к этому мы назначены следовать тому влечению природы, которое повинуется разуму в решении во надо стремиться и чего избегать. Разум прежде всего зажигает у людей любо величию божию, которому мы обязаны и тем, что существуем, и тем, что мож счастьем. Во-вторых, разум настойчиво внушает нам и самим жить в возмож спокойствии и радости, и помогать всем прочим, по природной связи с ними, в того же самого. Не было никогда ни одного столь сурового и строгого п добродетели и ненавистника удовольствия, который бы советовал тебе тольк и суровость, не предлагая в то же время посильно облегчать нужду и неприят не считая этого похвальным во имя человеколюбия. Нет добродетели, бол человеку, и ему особенно свойственно, чтобы один служил на благо и утеше смягчал тягости других и возвращал их, уничтожив печаль, к приятности жи удовольствию. Если это так, то почему природе не внушать каждому делать для себя?

Действительно, одно из двух: или приятная жизнь, то есть соединенная с уд дурна; если это так, ты не только не должен никому помогать в ней, но п исторгать ее у всех, как вредную и смертоносную; или, если советовать такую как хорошую тебе не только можно, но и должно, то почему этого не приме всего к себе самому?

Тебе приличествует быть не менее благосклонным к себе, чем к другим природа внушает тебе быть добрым к другим, то она не предлагает тебе бы немилосердным к себе самому. Поэтому, по их словам, сама природа предп приятную жизнь, то есть наслаждение как конечную цель всех наши а добродетель они определяют как жизнь, согласную с предписаниями при приглашает смертных к взаимной поддержке для более радостной жизни.

поступает справедливо: нет никого стоящего настолько высоко над общ человеческого рода, чтобы пользоваться исключительными заботами прир одинаково благоволит ко всем, объединенным общностью одного и того же облика. Поэтому та же самая природа постоянно предлагает тебе следить за тем, чтобы содей выгодам постольку, поскольку ты не причиняешь этим невыгод другим.

Следовательно, утопийцы признают необходимым соблюдать не тольк заключенные между частными лицами, но и общественные законы о распреде жизни, то есть материала удовольствия, которые, руководясь правилами сп опубликовал добрый государь или утвердил единодушным согласием народ, тиранией и не обманутый коварством. Заботиться о своей выгоде, не нарушая есть требование благоразумия, а иметь в виду также и интересы общественн Похищать чужое удовольствие, домогаясь своего, несправедливо. Наоборо нибудь у себя самого, чтобы придать другим, есть исключительная человеколюбия и благожелательности; эта обязанность никогда не уносит н такой мере, в какой возвращает ее. Подобная выгода возмещается взаимность и самое сознание благодеяния и воспоминание о любви и расположении тех, к добро, приносят твоему сознанию больше удовольствия, чем то телесное на которого ты воздержался. Наконец, религия легко убеждает наше сознание соглашается с этим, что за краткое и небольшое удовольствие Бог воздае никогда не преходящей радостью. На этом основании, тщательно взвеси предмет, утопийцы признают, что все наши действия, и в числе их сами доброд в виду как конечную цель удовольствие и счастье.

Удовольствием называют они всякое движение и состояние тела и души которых мы получаем наслаждение по указанию природы. Прибавку о стремлении утопийцы делают не без основания. Приятным от природы с нижеследующее: то, к чему стремятся не путем обиды; то, ради чего не тер более приятное; то, что не причиняет страдания; то, чего ищут не только ч здравый разум, С другой стороны, есть удовольствия, несогласные с приро люди в силу какого-то суетного общего соглашения представляют себе сладк бы от человека зависело изменять одинаково предметы и их названия. Н признают, что подобные удовольствия нисколько не содействуют счасть результатом их является то, что, у кого они раз укрепились, у того не остае истинных и неподдельных наслаждений, а вся духовная сущность его всец ложному пониманию удовольствия. Есть, наконец, очень многое, что по свое заключает никакой сладости и, наоборот, в значительной части содержит горечи, но в силу извращенного соблазна безнравственных желаний считае высшим удовольствием, а даже признается главною основою жизни.

К числу подобных поддельных удовольствий утопийцы относят мнение те которых я упомянул раньше: чем лучше на них одежда, тем лучшими людь воображают. В этом одном отношении они ошибаются вдвойне. Не менее лгут что считают свое платье лучшим, чем себя. Действительно, если стать на полезности одежды, то почему более тонкая шерсть выше более толстой? Но же петушатся и, как будто бы их превосходство имело под собою действител не ошибку, считают, что и личная их оценка от этого несколько повышаетс этого, словно с полным правом, они требуют для более изящного платья почет никогда не дерзали бы одетые хуже, и приходят в негодование, если на них достаточного внимания.

Далее, не является ли признаком того же самого безумия и стремление к с приносящему никакой пользы почету? Действительно, какое естественное удовольствие может доставить то обстоятельство, что другое лицо обнажа голову или преклоняет колена? Что ж, это излечит страдание твоих колен?

безумие твоей головы? На этом же фоне поддельного удовольствия удивите каким наслаждением безумствуют те, кто заносится и гордится в силу мн знатности, так как этим людям выпало на долю родиться от таких предков, которых считался богатым, особенно земельной собственностью – ведь знат только в этом и заключается. Эта знатность в их глазах ни на волос не уменьш предки ничего не оставили им из своих богатств или они сами промотали оставленное.

К этому же разряду утопийцы причисляют тех, кто, как я сказал, увлекаетс камушками и считает себя чуть не Богом, если ему удалось заполучить выдающийся экземпляр, особенно такого рода, который в его время и в его наибольшую стоимость. Ведь не у всех и не во всякое время ценятся одни и т Но они приобретают этот экземпляр не иначе, как без золотой оправы и в натуральном виде.

Да и тут продавец должен дать клятву и представить залог, что эти жем настоящие. До такой степени эти покупатели озабочены тем, что их зрение бу фальшивым камнем вместо настоящего. Но почему твоему взгляду искусств доставит меньшее наслаждение, раз твой глаз не различает его от настоя слово, оба они должны представлять для тебя такую же ценность, как для с воспринимают ли настоящее удовольствие и не испытывают ли скорее обман что хранят излишние богатства, нисколько не пользуясь ими, а только нас созерцанием? Или те, что в силу противоположного порока прячут золото, кот не собираются пользоваться и которого, может быть, никогда больше и Тревожась, как бы не потерять его, они его теряют на самом деле. Действител назвать твой поступок, если ты отнимаешь у себя лично, а может быть, и у пользование этим золотом и вручаешь его земле? И вот, запрятав сокровищ успокаиваешься и ликуешь от радости. Ну, а допустим, что кто-нибудь украдет и ты, не зная об этой краже, через десять лет умрешь; в течение десяти ле прожил после воровства, какое тебе дело было до того, похищено ли твое зол И в том, и в другом случае тебе от него была одинаковая польза.

К этим столь нелепым наслаждениям утопийцы присоединяют игру в кости известно им по слуху, а не по опыту), далее – охоту и птицеловство. Им спрашивают: в чем состоит удовольствие бросать кости на доску? Так столько что если бы с этим было связано какое-нибудь удовольствие, то от нео повторения могло бы все же возникнуть пресыщение? Или какую прият отвращение скорее, можно найти, слушая лай и вой собак? Или почему получа ощущение удовольствия, если собака гонится за зайцем, а не собака за соба другом случае дело идет об одном и том же: они бегут, если бег тебе наслаждение. А если тебя привлекает надежда видеть убийство, ожидание глазах произойдет мучительная травля, то зрелище того, как собака разде более сильный – более слабого, свирепый – робкого и трусливого, наконец, невинного, должно скорее вызвать сострадание. Поэтому все это занятие охо недостойное свободного человека, утопийцы подкинули мясникам, а мы сказ это искусство у них исполняют рабы. Утопийцы считают, что охота есть сама сторона этого занятия, а остальные его стороны и более практичны, и более бл как они приносят большую пользу и губят животных исключительно по нео между тем охотник ищет в убийстве и травле бедного зверька только удо мнению утопийцев, это неудержимое желание смотреть на убийство даже нас или возникает в силу природной жестокости, или, при постоянном пользов свирепым удовольствием, окончательно ожесточает человека. В этом и во в случаях – а их бесчисленное множество – толпа видит удовольствие, а у признавая в природе подобных явлений ничего приятного, решительно счита имеют ничего общего с истинным, удовольствием. Если эти явления в обще чувству приятность, что составляет задачу удовольствия, то это отнюдь утопийцев менять свое мнение. Они говорят, что причина этого кроется не свойствах явления, а в извращенной привычке людей: по вине ее они принима сладкое, уподобляясь беременным, испорченный вкус которых признает смол меда. Однако ничье суждение, искаженное или болезнью, или привычкой изменить природных свойств как других вещей, так и удовольствия.

Утопийцы допускают различные виды удовольствий, признаваемых ими з именно, одни относятся к духу, другие к телу. Духу приписывается по наслаждение, возникающие от созерцания истины. Сюда же присоединяю воспоминание о хорошо прожитой жизни и несомненная надежда на будуще Телесные удовольствия разделяются на два вида. Первый – тот, которы чувствам явную приятность. Это бывает при восстановлении того, что находящаяся внутри нас теплота, – оно достигается пищей и питьем. Другой удаляется то, обилие чего переполняет тело: это бывает, когда мы очищаем испражнениями, совершаем акт деторождения, успокаиваем зуд какого трением иди почесыванием. Иногда же удовольствие возникает без всяког того, чего требуют наши члены, и без освобождения их от страданий, но очевидном движении оно щекочет, поражает и привлекает к себе наши чув скрытой силой; это, например, доставляет нам музыка.

Другой вид телесного удовольствия заключается, по их мнению, в сп находящемся в полном порядке состоянии тела: это – у каждого его здоровье, не нарушаемое никаким страданием. Действительно, если оно не связано ни с какою болью себе служит источником наслаждения, хотя бы на него не действова привлеченное извне удовольствие. Правда, оно не так заметно и дает чувства ненасытное желание еды и питья; тем не менее, многие считают хорошее величайшее из удовольствий. Почти все утопийцы признают здоровь удовольствием и, так сказать, основой и базисом всего: оно одно может созда и желательные условия жизни, а при отсутствии его не остается совершенно н для удовольствия. Полное отсутствие боли без наличия здоровья, во вс называется у них бесчувственностью, а не удовольствием. После оживленно вопроса утопийцы давно уже отвергли мнение тех, кто предлагал не счит безмятежное здоровье за удовольствие на том основании, что наличие его мо заметить только при противоположном ощущении. Но теперь почти все он пришли единодушно к тому выводу, что здоровье особенно содействует удов рассуждают так: если с болезнью связано страдание, которое являетс непримиримым врагом удовольствия, как болезнь – здоровья, то почему удо свою очередь, не заключаться в безмятежном здоровье? По их мнению, в э нисколько не важно сказать, является ли болезнь страданием или страд болезни, так как в том и другом случае результат получается один и тот же.

здоровье есть само удовольствие или неизбежно порождает удовольствие, ка теплоту, то в итоге, в том и другом случае, удовольствие не может отсутство обладает крепким здоровьем. Рассуждают они и так еще: что происходит во еды, как не борьба здоровья, которое начало колебаться, против голода в со Пока здоровье в этой борьбе набирается мало-помалу сил, этот успех его прежней живости то удовольствие, которое так подкрепляет нас. Так неужел которое находит веселье в борьбе, не будет радоваться, достигнув победы?

счастливого достижения в конце концов прежней силы, к которой исключ стремилось во всей борьбе, оно немедленно оцепенеет, не познает своих бл ценить их? Кто, спрашивают они, находясь в бодрственном состоянии, не чу здоровым, если это действительно есть? Неужели кто-нибудь может наход оцепенении или летаргическом состоянии, что не будет признавать для с приятным и усладительным? А что есть услада, как не другое название удовольствия?

Утопийцы особенно ценят духовные удовольствия, их они считают п главенствующими; преимущественная часть их исходит, по их мнению, из у добродетели и сознания беспорочной жизни. Из удовольствий, доставляемых первенства у них отдается здоровью. Сладкая еда и питье и все, что мож подобное наслаждение, по их мнению, конечно, заслуживает стремления, но здоровья. Все это приятно не само по себе, а в той мере, в какой оно подкрадывающемуся исподтишка недугу. Мудрец будет скорее избегать выбирать средства против них, будет скорее бороться со страданиями, че утешения по поводу них. Поэтому лучше будет не нуждаться в физических у чем испытывать наслаждение от них. Если кто испытывает полное удовл удовольствия такого рода, тот неизбежно должен признать свое полное счаст случае, если ему выпадет на долю жизнь, которую надо проводить в постоя жажде, зуде, еде, питье, чесании и натирании; но кто не видит, как подобн только безобразна, но и несчастна? Разумеется, эти удовольствия, как наиме самые низменные из всех. Они никогда не возникают иначе, как в сое противоположными страданиями. Например, с удовольствием от еды свя притом не вполне равномерно. Именно, страдание является как более сильны продолжительным: оно и возникает раньше удовольствия, и утоляется только с отмиранием удовольствия. Так вот подобные удовольствия утопийцы заслуживающими высокой оценки, но признают их только в той мере, в какой необходимостью. Но все же утопийцы рады и им и с благодарностью призн матери-природы, которая привлекает с самой ласковой приятностью свои тв тому, что приходится делать постоянно в силу необходимости. Действи отвратительна была бы жизнь, если бы, подобно прочим недугам, беспокоящи ежедневные болезни голода и жажды приходилось прогонять ядами лекарствами?

Утопийцы любят и ценят красоту, силу, проворство как особые и прия природы. Затем, кроме человека, нет других живых существ, которые благ красотой и изяществом мира, получают впечатление от приятного запаха имеет место только применительно к пище) и различают согласие и рознь в з Поэтому утопийцы признают как приятную приправу жизни и те удовольст входят к нам через слух, зрение и обоняние и которые природа пожелала человеком как его особое преимущество. Во всем этом они держатся такого меньшее удовольствие не должно мешать большему и вообще порождать страдание, которое, по их мнению, есть неизбежное следствие удовольстви Но они считают признаком крайнего безумия, излишней жестокости к себ неблагодарности к природе, если кто презирает дарованную ему красоту, о превращает свое проворство в леность, истощает свое тело постами, наносит и отвергает прочие ласки природы. Это значит презирать свои обязатель отказываться от всех ее благодеяний. Исключение может быть в том случа нибудь пренебрегает этими своими преимуществами ради пламенной заботы обществе, ожидая, взамен этого страдания, большего удовольствия от Бога глупо терзать себя без пользы для кого-нибудь из-за пустого призрака доброд того, чтобы иметь силу переносить с меньшей тягостью несчастья, которые н быть, и не произойдут.

Таково их мнение о добродетели и удовольствии. Они верят, что если внушит чего-нибудь более святого ниспосланная с неба религия, то, с т человеческого разума, нельзя найти ничего более правдивого. Разбирать, пр мысль или нет, нам не позволяет время, да и нет необходимости. Мы приняли н рассказать об их уставах, а не защищать их.

Во всяком случае, каковы бы ни были эти постановления, я убежден в том, ч такого превосходного народа и более счастливого государства. Природа проворством и бодростью. Они обладают большей физической силой, чем обе в общем все же довольно высокий. И хотя почва у них не везде плодород недостаточно здоров, они прекрасно укрепляют себя против превратносте умеренностью в пище, а землю успешно врачуют обработкой. В результате народа нет более обильных урожаев и приплода скота, люди отличаются жизнеспособностью и подвержены наименьшему количеству болезней. Поэто видеть, во-первых, тщательное выполнение обычных земледельческих раб помощь искусством и трудом земле, не очень-то податливой от природы. Во можно наблюдать зрелище еще более поразительное: лес выкорчевывается р одном месте, а насаждается в другом. В этом отношении принимается плодородие, а удобство перевозки, именно – чтобы дрова были ближе к морю самим городам. Доставка сухим путем хлеба из более отдаленной местности меньшим трудом, чем доставка дров. Это народ общительный, остроумный умеющий насладиться покоем, достаточно привычный, в случае надобности, к труду. Впрочем, в других отношениях они не стремительны, а в умственны неутомимы.

Они узнали от нас об античных народах. Что касается латинян, то там, кром поэзии, не было ничего, что представлялось утопийцам могущим заслуж одобрение; но после ознакомления с литературой и наукой греков они с изумительным усердием приложили старание к тому, чтобы изучить это объяснении. Поэтому мы начали читать с ними греков, не желая прежде вс учащимся мысль, будто мы отказываемся от такой работы, и не надеясь ос какой успех от этого. Но стоило нам немного подвинуться вперед, как утопийцев заставило нас тотчас сообразить, что нам не придется напрасно тр и со своей стороны. Они начали с большой легкостью воспроизводить фо большой легкостью произносить слова, с огромной быстротой запомина замечательной точностью переводить; поэтому успехи утопийцев вызы положительное удивление. Правда, большинство тех, кто принялся за это только из добровольных побуждений, но и по приказу сената, принадлеж избраннейших по своим способностям ученых и к людям зрелого возраста. П чем через три года для них не оставалось никаких трудностей с точки з классических писателей они могли читать без всяких затруднений, за и искажений в тексте.

Утопийцы усвоили эту литературу тем более легко, что, по моему, по кра предположению, она им несколько сродни. Именно, я подозреваю, что этот происхождение от греков, так как их язык, в остальных отношениях почти на персидский, в названиях городов и должностных лиц сохраняет некоторые сл речи. Отправляясь в плавание в четвертый раз, я взял с собою на корабль в порядочную кипу книг, потому что принял твердое решение лучше не возвращ чем скоро. Поэтому у утопийцев имеется от меня значительное количеств Платона, еще больше Аристотеля, равно как книга Феофраста [51] о расте сожалению, в очень многих местах неполная. Именно, во время нашего плава оставалась без достаточного надзора и попалась обезьяне, которая, резвясь и здесь и там несколько страниц и растерзала их. Из составителей граммат только Ласкарис [52] ; Федора [53] я не привозил с собой, а также ни одного сло Тесихия [54] и Диоскорида [55]. Они очень любят мелкие произведения П восхищаются также изяществом и остроумием Лукиана. Из поэтов у них ест Гомер и Еврипид, затем Софокл, напечатанный мелким шрифтом Альда [56], и Фукидид, Геродот, а также Геродиан. Мало того, мой товарищ Триций Апинат собою также из области медицины некоторые мелкие произведения Гиппо называемое «Малое искусство» Галена. Эти книги у них очень ценятся. Хотя, п с прочими народами, утопийцы менее всего нуждаются в медицине, однако пользуется большим почетом, хотя бы потому, что познание ее ставят нарав прекрасными и полезными частями философии. Исследуя с помощью этой тайны природы, они рассчитывают получить от этого не только удивительное но и войти в большую милость у ее виновника и создателя. По мнению утопи обычаю прочих мастеров, предоставил рассмотрение устройства этого мир человека, которого одного только сделал способным для этого, и отсюда тщательного наблюдателя и поклонника своего творения любит гораздо бо кто, наподобие неразумного животного, глупо и бесчувственно прене величественным и изумительным зрелищем.