«ПРИ ГРАНТОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ ФОНДА РУССКИЙ МИР (РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ) ДОНБАСС В ГУМАНИТАРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ РУССКОГО МИРА Материалы творческого конкурса молодых учных Настоящее издание является благотворительным и ...»

Немецко-фашистские захватчики разрушили всю промышленность города Краматорска, в том числе один из лучших заводов машиностроения Ново-Краматорский завод имени Сталина, Старо-Краматорский машиностроительный завод имени Орджоникидзе, металлургический завод имени Куйбышева, завод тяжелого станкостроения, цементный, коксохимический и другие заводы.

Немецкие оккупанты привели в негодность на этом заводе 1113 станков, разрезали автогеном станину 800-тонного пресса; вывезли в Германию оборудование прессового цеха, моторы и вентиляторы, ковочные прессы и оборудование насосных станций; взорвали гидравлический 300-тонный горизонтальный пресс; разрушили мартеновские печи; вывезли паровые станции холодного газа. Гитлеровцы уничтожили энергетическое хозяйство завода, все котлы ТЭП, силовое оборудование, более 100 километров кабеля. С 26 августа 1943 года особые команды подрывников и поджигателей из саперных немецких частей начали планово производить разрушение города. Из 18 школ города сохранилось только 2-3 частично. Остальные школы, в том числе № 5,10, 12, 15, в которых обучалось свыше 1000 детей в каждой, были разрушены. Сожжены и взорваны лечебно-профилактические учреждения: 3 больницы на 600 коек, 2 большие поликлиники. - Город лишился оборудованной по последнему слову медицинской науки детской больницы на 100 коек с множеством кабинетов, солярием, при больнице имелся родильный дом. Он также был взорван оккупантами.

Ущерб, нанесенный лечебно-профилактическим учреждением города, включая заводские и школьные медпункты, исчислялся в 27 миллионов руб. (по ценам года). [2] Командами немецких подрывников и поджигателей варварски разрушена лучшая часть города — Соцгород. Из 500 крупных жилых домов случайно уцелел только один. Более 30 тысяч человек лишилось крова, всего того, что было нажито ими многолетним трудом. Взрывы и пожары жилых домов были произведены и в старой части города. Были сожжены дотла свыше 800 домов. Этот перечень разрушений не дает еще полной картины ущерба, который нанесли немецкие варвары.

Тысячи советских патриотов не смирились с вражеской оккупацией родной земли и поднялись на смертельный бой с врагом. В Донбассе действовали многочисленные подпольные группы.

Среди них были и два партизанских отряда из Краматорска под командованием С.И. Максимова и Н. А. Цымбала. Это партизанский отряд был сформирован из числа рабочих Старокраматорского машиностроительного завода. Отряд Н.А. Цымбала за период с ноября 1941 года по 18 мая 1942 года уничтожил 242 оккупанта, один танк, 3 бронетранспортера, 15 автомашин с продовольствием и боеприпасами, полностью уничтожил личный состав штаба мотострелкового полка и взял важные документы. [4] В поселке Ясногорка в первые дни оккупации была организована комсомольскомолодежная группа «Семерка».

Активно боролась против фашистских захватчиков патриотическая группа медицинских работников. В здание городской больницы №1 действовал подпольный госпиталь. Врачи патриоты не ограничивались только лечением раненых, а спасали юношей и девушек от угона в Германию, помещая их в больницу.

В районе Ясной Поляны, во время атаки был ранен командир роты направляющего взвода. Тогда взял командование на себя командир отделения сержант Тюлюген Тургаев и смело повел бойцов вперед. Взвод уничтожил более 30 гитлеровцев, 9 из них было на счету сержанта. Его ранило, но он не покинул поле боя, пока не выполнил приказ.

Взвод автоматчиков под командованием лейтенанта Н. Зиганзирова, ведя разведку, проник в расположение немцев добыл важные разведданные. Но, возвращаясь назад, бойцы натолкнулись на засаду противника. В схватке погибли лейтенант Н.

Зиганзиров и автоматчики В.И. Солошенко, В.В. Рублевский и Чайка. [4] Бои за Краматорск были короткие, но тяжелые и кровопролитные. На всех участках советские воины, представители разных национальностей показывали образцы храбрости и героизма.

В первых числах сентября наша 59-я гвардейская дивизия подошла с боями к Краматорску, который был весь в дыму. Враг поджигал все, что могло служить нашему народу. Улицы города были в развалинах. На каждом шагу немец оказывал нам ожесточенное сопротивление, а особенно — на Меловой горе, где у него была сильная оборона. Около двух суток наша батарея вела огонь. Враг не выдержал натиска наших солдат и отступил. И город Краматорск был навсегда освобожден от немецких захватчиков.

В боях за высотку у города Краматорска противник упорно сопротивлялся, организовал прочную оборону от Ясной Поляны до железной дороги. Используя высоту берегов реки, противник простреливал подступы к месту переправы частей дивизии.

Овладев Соцгородом, вышли к реке и завязали бой у переправы. Переправились на левый берег реки юго-восточной окраины Краматорска, атаковали противника, овладели Ясной Поляной и вышли к северной окраине города. Противник, боясь окружения, начал отход из Краматорска.

Фашистские полчища всячески стремились удержать наш город. Но солдаты и офицеры дивизии с верой в победу дрались за каждый дом. Вспоминаю санинструктора в первом батальоне 176-го гвардейского стрелкового полка 59-й гвардейской стрелковой дивизии Марию Болотникову. Маленькая, как былинка, храбрая, как настоящий воин. В сражениях за ваш город ее наградили орденом Красного Знамени за то, что она спасла жизнь многим но время боя, 70 раненым оказала первую помощь. Некоторых спасла от потери крови, накладывая жгуты, повязки.

Когда я был уже в госпитале в городе Дербенте, то командир санвзвода А.Н. Нездаминова сообщила в письме, что Мария Болотникова погибла на ее глазах. Ее убил фашистский снайпер, когда она ползла к раненому солдату. А как она хотела после Победы и жить, и работать...

';

В это время я был уже гвардии старшим сержантом, помощником командира взвода. Шли жестокие бои за город, но мы, гвардейцы, не давали врагу пощады — били его повсюду. Тяжело было. Когда нашего командира взвода ранило и он выбыл из строя, мне пришлось брать взвод в свои руки и продолжать наступление. Но сентября и я был тяжело ранен в голову, без сознания отправлен в госпиталь. В этот день освободили город, и наша 59-я гвардейская стрелковая дивизия была названа Краматорской.

При освобождении Краматорска я с группой в восемь человек был посажен на броню танка вокруг башни и качестве десанта. Танк шел почти на полном ходу, фашисты драпали. Мы из автоматов давали очереди по ним, бегущим. Когда буквально наступали им на пятки, фашисты, которые оставались в живых, начали сдаваться в плен. Вот так было на нашем участке.

Мой Т-34 прошел первым. Пехота нас перевела через проход противотанкового рва. А железнодорожный переезд был завален рельсами на высоту 1,5 метра. Подъезжая к противотанковому завалу, видел я как поднялся фашист с гранатой в руке.

Танк продолжал преодолевать препятствие. Немец вынырнул впереди, сбоку. Когда «нос» танка стал опускаться, я поймал фашистского гранатометчика в прицел пулемета, дал очередь немец упал.

Мы преодолели препятствие и вышли на дорогу на Сергеевку. Открылся кусок степи, справа был овраг. Вдруг я услышал в открытый люк голос старшины, командира второга танка. Он кричал: «Братцы, помогите!». Его танк свалился в овраг. И — прямо на командный пункт минометной батареи противника. Его танк заглох. Я по ходу подал буксирный трос и своим танком стал опускаться к танку старшины Сидоровского. Зацепили буксир и стали потихоньку тащить танк товарищей из развороченного немецкого блиндажа. Когда это удалось, механик-водитель Сидровского завел свою машину, и мы продолжали бой за ваш город.

При освобождении города мое отделение автоматчиков было посажено на два танка Т-34. Мы с востока спускались по шоссейной дороге, впереди была видна часть Краматорска, и за ним — Меловые горы.

Перед самой окраиной города наши танки открыли огонь хотя противника мы еще и не видели, по нам огня он не открывал. Не доезжая до первых домов, мы спрыгнули с танков. Было здесь кукурузное поле, вправо от дороги развернулись в цепь и пошли к строениям. На пути оказался забор из железобетонных плит. Это был какой-то завод, может быть, машиностроительный, точно не знаю. Прочесали территорию этого завода и вышли к берегу речушки.

Здесь был переброшен через речку навесной мост, по которому, видимо, перемещались вагонетки из одной части территории завода в другую. Мы по этому мосту пытались перебраться на ту сторону речки, но сделать это не удалось. Немцы окопались на той стороне и по нас открыли сильный огонь. Тогда мы пошли в направлении улиц из частных домов, куда ушли наши танки и тепло были встречены местным населением. Через сколько времени подошли наши основные силы, я сейчас не помню. Но спустя полтора-два дня после этого с боями был освобожден город Краматорск. Немец отходил. Нас снова посадили на танки и отправили на преследование его.

После освобождения Краматорска в феврале 1943 года Владимир Шопен исчез, следы его затерялись где-то в Канаде. Очень жаль, что на Украине и, в частности, в Краматорске, находятся люди, которые пытаются обелить фашистов и их пособников. В Краматорске, жители которого достойно сражались с фашистами на фронтах Великой Отечественной войны. [4] Исследование событий войны и, в частности оккупации родного города, является чрезвычайно актуальным, поскольку дает возможность разобраться, что же испытали наши земляки и кто поистине достоин звания героя. Патриотизм – это знание своей истории, уважение к людям, событиям своей страны. «Белые пятна» в истории как страны, так и отдельных е районов возникают тогда, когда историю постоянно пытаются приспособить к частным, а не общественным интересам. Исследование событий в городе Краматорске эпохи оккупации свидетельствует о реакционности фашизма и необходимости помнить уроки прошлого.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Донецкая область в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 г.г.): сборник документов и материалов. - Донецк: Донбасс,2003. – 368 с.

2. История городов и сел Украинской ССР. В 26 т. Донецкая обл. – К.: Украинская советская энциклопедия, 1976. – 809 с.

3. Н.Е. Волошина. Историко-документальный сборник «Золотая осень победы». – Краматорск, 2003. – 230 с.

4. Газета «Краматорская правда» статья Дорогие товарищи краматорцы, сентябрь 1943 г.;

стать Вехи памяти Н.А. Кулинич август 1980 г.; статья Товарищ М, сентябрь 2000 г.

© Денисова А.Ю.

ПРОБЛЕМЫ ПАТРИОТИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ МОЛОДЁЖИ

Денисова Алина Юрьевна (г. Белицкое Добропольского района Донецкой области, 18 лет) – студент II курса исторического факультета Донецкого национального университета, кафедра политологии.

Аннотация. В статье рассматривается проблема патриотического воспитания молоджи на примерах российско-украинской истории. Анализируются особенности влияния исторических событий и социального окружения на сознание молоджи.

В последнее время специфика политической ситуации в Украине не позволяет изучать историю в школах и вузах, опираясь только на чистый фактаж, на реальные события, ранее происходившие в России и Украине. История стала марионеткой, оружием для манипуляций в руках политических деятелей. Понятное дело, что любой учитель либо преподаватель, получив очередную порцию лживой политизированной информации, по поводу любых исторических событий, будет немного субъективно смотреть на ситуацию. И это вовсе не значит, что учителя и преподаватели будут принимать за «чистую монету» все полученные сведения. Но ведь они реагируют! Да, поразному, одни отвергают и яростно доказывают это на уроках, другие – принимают и тоже пытаются рассказать это подопечным. Человек по определению субъективен. И этим умело пользуются. Однако, при всм этом, все забывают о самом главном – о подрастающем будущем поколении, у большинства которого не формируется вообще никакого мнения. Они равнодушно созерцают происходящие политические баталии на историческую тематику и не находят в этом для себя ничего интересного и познавательного. Я, конечно, говорю о большинстве.

Вспомним историю, наше общество лет 20 назад. Молодое поколение росло на совсем иных ценностях. Да и обязанность патриотического воспитания возлагалась именно на школу. Да, тогда тоже не вс было так гладко, и обучение тоже было политизировано, однако ценностные моменты вс же имелись. Ведь тогдашняя молоджь, воспитанная на примерах героев Великой Отечественной и «Молодой гвардии», воспринимала мир несколько иначе. И жили они для родных, для государства и гордились тем, что они граждане конкретной страны, со своей героической историей и т.д. Эта заслуга целиком и полностью принадлежала школе и Министерству образования.

Однако негатив заключался в том, что вообще вся учба полностью была пропитана патриотическим воспитанием. То есть, кроме того, что конкретный урок был посвящн патриотическому воспитанию, помимо этого, на любом другом уроке обязательно упоминалась Родина, партия и т.п. И если сейчас в конспекте урока возле графы «цель» всегда должно быть 3 момента:

учебный, развивающий и воспитательный, то в советском обществе, ещ и патриотический, даже если он абсолютно неуместен. В идеале, сейчас бы тоже не помешали уроки патриотического воспитания. Почему-то стало забываться то, что школы и учебные заведения играют важную роль в социализации индивида, вернее, об этом помнят, но исключительно в учебниках по социологии, и что привить любовь к государству и его истории именно там – важно. Ведь эти люди, рано или поздно, поведут за собой эту страну, на счт чего лично у меня возникают большие сомнения. Я тоже отношусь к молоджи, однако считаю себя исключением. Ведь патриотические чувства мне были привиты в семье, а далеко не у всех есть такая возможность. Сейчас вс чаще и чаще от сверстников слышу фразу: «Когда я вырасту – уеду отсюда», или «Почему я должен работать на эту страну, если эта страна не работает на меня?», «Почему я должен защищать эту страну, которая обо мне не заботится?»… В такие моменты мне всегда вспоминается фраза Джона Кеннеди: «Не думай, что государство может сделать для тебя, думай, что ты можешь сделать для государства». Почему все забывают о том, что именно в наших руках его судьба? Все хотят вс сразу, ждут от новой власти резких изменений, которые коснутся их лично, но в тоже время забывают, что их долг хотя бы качественно выполнять свою работу, и это касается всех сфер: милиционеры должны искать истинного преступника, а не закрывать дело за конкретный гонорар и не выбивать «правду» с невиновного, учителя и преподаватели должны учить прекрасному, а не пытаться показать свою власть, которую они могут применить с помощью оценки, доктора должны лечить, а не вести себя так, будто бы им все должны. Судьбы вершат маленькие люди, так было всегда. Глобальный механизм «государство» напрямую от этого зависит.

Великую Отечественную мы выиграли тоже благодаря простым солдатам, которые не ждали помощи, не думали о наградах, а просто делали сво дело, рискуя жизнью, уходя под пули от родных и близких, которые отходили на второй план. Воевали за государство, которое, по сути, не делало их счастливыми, чего так ждт нынешняя молоджь, выращенная на фильмах «Бригада»; воевали за свободу, которой государство их лишало; воевали за честь и совесть – единственное, чего государство не могло их лишить. Вот что необходимо рассказывать на уроках патриотического воспитания, чтобы мы ценили то, что у нас есть, нашу державу, которая ничего нас не лишает, и наша задача измениться самим. Ведь у всех нас: тогдашних воинов, и нынешнего поколения, выращенного на «Revo и водке» должны быть общие ценности: свобода, честь, счастливое будущее, крепкое государство и патриотизм, который нужно прививать. Причина всех государственных катаклизмов в том, что все работают на себя, а не на общее дело. Цель патриотических уроков, которые должны вести учителя истории, с подачи Министерства образования и науки, убедить детей в этом. Государство состоит из миллионов судеб, миллионов сознаний, миллиардов человеческих целей. И с этими миллиардами нужно работать, направлять их в нужное русло. Ведь идеальное государство, которого, как известно, не существует, начинается с общих идей.

© Лавренов В.Ю.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА: ИСТОРИЮ ПИШУТ ПОБЕДИТЕЛИ

Лавренов Валентин Юрьевич (Донецк, 18 лет) – студент II курса исторического факультета Донецкого национального университета, кафедра политологии.

Аннотация. Статья содержит обзор ситуации, сложившейся в связи с политизацией истории Великой Отечественной войны, в контексте российско-украинских отношений.

Великая Отечественная война – одно из тех редких исторических событий, память о которых не стирается со временем. Вс дальше и дальше уходят от нас страшный июнь сорок первого и ликующий май сорок пятого; все меньше становится среди нас победивших в той войне ветеранов. Однако память о событиях более чем шестидесятилетней давности никуда не ушла; она остается с нами, порождая ожесточенные споры, влияя на общественные настроения и даже на международную политику. Прошлое еще отнюдь не ушло, оно продолжает жить на уровне чувств, на уровне политического самосознания, на уровне политических ориентаций.

В современной России и Украине общественное значение памяти о Победе оказывается даже выше, чем в Советском Союзе. Подобное утверждение может показаться парадоксальным, однако оно соответствует действительности. Апелляция к общему прошлому является одной из непременных условий существования современных наций и государств. И именно поэтому разрушение национальной картины прошлого становится инструментом международной политики.

Мы наблюдали это собственными глазами: в годы перестройки вся отечественная история ХХ века подверглась настоящему поруганию. Цели, преследовавшиеся в те годы «либеральной общественностью» в исторической науке, просты: переоценка исторических альтернатив имела своей целью «сломать хребет старой официальной истории, используемой в качестве основного инструмента для подтверждения легитимности власти». Под видом «демифологизации прошлого» у общества целенаправленно разрушалась важнейшее чувство сопричастности к прошлому, его самосознание. Хребет официальной истории сломали, внеся тем самым существенный вклад в разрушение государства; история Советского Союза стала представляться как некая «черная дыра» мировой истории, при ознакомлении с которой нельзя испытывать ничего, кроме чувства вины за наше прошлое и национальной униженности.

В этой ситуации Победа осталось практически единственным положительным событием в советской истории ХХ века.

В современной России и Украине память о Великой Отечественной войне стала основой национальной идентичности. Для жителей наших стран слово «Победа» исполнено глубочайшего смысла. В нем смешались память о выживших и погибших, слезы радости и скорби, грохот салютов и звон колоколов, улыбки и щемящие чувство общего праздника. 9 мая – это тот редкий день, когда мы ощущаем себя не просто гражданами разных стран, а единым народом с общей и великой историей.

Итоги Второй Мировой войны состояли не только в том, что советский солдат освободил Европу и мир от гитлеровской чумы, что он покончил с атмосферой инфернального и, в то же время, рационального насилия против стран, народов и людей, не только в том, что наши отцы, деды и прадеды отстояли нашу Родину и смогли сделать ее еще более обширной, прекрасной и великой - итоги Второй мировой имели вполне определенный смысл в мировой и европейской геополитике. СССР покончил с системой неравноправия наций и государств в Европе, с превращением целых групп стран из живых национальных организмов в функции экономической и геополитической блокады нашей страны.

В послевоенные годы мы создали мир, значительно более свободный и справедливый, нежели мир политических марионеток межвоенной поры. Сегодня, в том числе и средствами переписывания истории, осуществляется отказ именно от этого мироустройства.

Из книги в книгу, из учебника в учебник кочуют дежурные фразы о неготовности СССР к войне, о глупом Сталине, бездарных военачальниках, устаревшей технике, страшных потерях, штрафбатах и заградотрядах, об одной винтовке на трех бойцов, о том, что-де воевали числом, а не умением и трупами завалили. Гитлеровская армия, наоборот, преподносится как образец организации и воинского искусства — вновь и вновь повторяются байки о немецких асах, сбивающих наши самолеты сотнями, и немецких танкистах, отстреливающих тридцатьчетверки тысячами. Так что впору усомниться: кто же на самом деле победил в Великой Отечественной войне?

Именно сегодня, когда и в нашей, и во многих других странах тысячи оболваненных людей встают под стилизованные свастики и цитируют "Майн Кампф", знание о Великой Войне наиболее актуально. Впрочем, это уже бесполезно для тех, кто растит фашизм в себе и в других, прикрывая его другими названиями, такими, как в Украине "национализм", "национальна свидомисть","незалежна Украина", "Украина для украинцев", "одна мова для всих", как в России – "патриотизм", "национальное самосознание", "великая Россия", "Россия для русских" и т.д.

Переписывание истории В советское время к филиппикам отечественных историков в адрес «буржуазных фальсификаторов истории второй мировой» в нашей стране относились с изрядным скепсисом. Мы были воспитаны в уверенности, что «помнит мир спасенный»; никому и в голову не приходило, что однажды победивших нацистскую чуму советских солдат начнут называть убийцами, насильниками, мародерами и пьяницами, что солдатские захоронения в Восточной Европе окажутся под угрозой, что красную звезду приравняют к свастике.

Однако именно это происходит сегодня – ведь в пересмотре истории второй мировой войны заинтересованы очень многие как за рубежом, так и в нашей стране.

Наиболее активно ревизия истории проводится в прибалтийских республиках и Польше. Переориентировавшись после распада Советского Союза на США и Западную Европу, эти страны начали строить свою внешнюю и внутреннюю политику на последовательном разрыве с советским прошлым и Россией, как наследником СССР. Дискриминация русских «неграждан» в Латвии и Эстонии легитимировалась рассказами об ужасах «советской оккупации». Регулярные антироссийские демарши Польши объясняли «памятью о советских преступлениях». Если преступлений не находилось, их попросту выдумывали.

Ревизия истории Второй Мировой войны в последовательно антисоветском духе стала для польского и прибалтийского руководства обоснованием антироссийской (и антирусской) политики. Первоначально поругание памяти о Победе было только предлогом, но постепенно оно стало приобретать самостоятельную ценность. Антироссийские силы просто не могут обойтись без ее радикальной ревизии истории Второй мировой.

В странах «старой» Европы попытки антироссийской ревизии истории второй мировой войны носят менее регулярный характер, чем в Польше и Прибалтике. Если в странах Восточной Европы для этих целей создаются специализированные «исследовательские структуры» вроде Комиссии историков при президенте Эстонии, литовского «Центра сопротивления и геноцида», польского «Института национальной памяти», львовского «Центра изучения освободительного движения» и многочисленных «музеев оккупации», то в «старой» Европе ревизия истории ведется силами местных СМИ.

Кроме того, Европарламент время от времени принимает резолюции об осуждении «коммунистических режимов». Резолюции, легитимирующие деятельность прибалтийских и польских властей по пересмотру истории.

В Западной Европе и в США многие политики заинтересованы в том, чтобы наша страна из победителя превратилась сначала в совиновника, а потом и просто виновником войны. Таким образом, обосновывается историческая необходимость «холодной войны» и закрепляются ее результаты.

Радикальное переписывание истории Великой Отечественной войны – мероприятие достаточно сложное, особенно в нашей стране, где в каждой семье хранятся фотографии и письма не вернувшихся с войны солдат. Да и на Западе не так уж легко убедить людей в том, что главным виновником второй мировой был Советский Союз. Поэтому ревизия Второй мировой войны ведется постепенно, путем внедрения в общественное сознание устойчивых пропагандистских клише, взаимодополняющих и подтверждающих друг друга.

Одним из таких клише является идея о равной преступности советского и нацистского режимов, о тождественности Освенцима и ГУЛАГа.

Политические репрессии советского периода не самая приятная страница нашей истории. Однако, когда после распада СССР исследователям стали доступны документы партийных органов и НКВД-МГБ, выяснилось, что в популярных рассказах о десятках миллионов заключенных ГУЛАГа и миллионах расстрелянных было гораздо больше лжи, чем правды.

Сегодня и отечественные, и зарубежные историки оперируют достоверными данными о советских репрессиях. Но фантастические цифры «жертв коммунизма» слишком долго внедрялись в общественное сознание на Западе.

Сначала это делали русские эмигранты, оказавшиеся на чужбине после революции, потом – нацистская пропаганда, пытавшаяся рассказами о сталинском ГУЛАГе отвлечь внимание от сожженных русских и белорусских деревень, расстрельных рвов и газовых камер Освенцима. Затем началась «холодная война» и фантастические цифры «жертв коммунизма» стали одним из главных американских козырей в информационной войне против СССР. А после падения Советского Союза рассказы о жертвах коммунизма стали способом формирования новой национальной идентичности в бывших советских республиках.

Непрерывное повторение сделало свое дело: взятые с потолка цифры «убитых коммунизмом» кажутся людям гораздо более реальными, чем данные, приводимые в фундаментальных исторических исследованиях. И вот уже сделан следующий шаг: высказывается идея о том, что коммунизм был преступнее нацизма.

Но если коммунизм – абсолютное зло, то все, противостоящие ему, сражались на стороне добра. Прибалтийские полицейские, жегшие деревни под Ленинградом и в Белоруссии, в новой истории оказываются борцами за свободу, а солдаты Красной Армии – коммунистическими оккупантами, принесшими порабощение Восточной Европе. В новой истории не остается места для Победы; память наших дедов и прадедов оказывается оскверненной.

От идеи о равной преступности коммунизма и нацизма берет начало и еще одна очень популярная идея – о «советской оккупации», которая якобы началась с изгнанием немецких войск из Прибалтики, Украины и Восточной Европы в целом. Логика элементарна: после прихода советских войск проводились репрессии, а значит, это было не освобождение, а оккупация. Поскольку представления о советских репрессиях как о крайне масштабных прочно внедрено в общественное сознание, эта логическая цепочка многим кажется крайне правдоподобной. Лишь в последнее время стало выясняться, что дело обстояло прямо противоположным образом.

Еще одно важное пропагандистское клише, работающее на пересмотр истории второй мировой, – о чрезмерности цены Победы.

Во время войны цена Победы едва ли могла показаться кому-нибудь чрезмерной. Все прекрасно понимали, «что ныне лежит на весах». Вопрос стоял так: либо Советский Союз побеждает Германию, либо наше государство и наш народ исчезают с лица земли. И не было такой цены, которую нельзя было заплатить за предотвращение нацистских планов народоубийства.

Разговоры «о цене» начались гораздо позже – в благополучные 60-е и 70-е годы, когда гитлеровские планы геноцида начали забываться, а о событиях Великой Отечественной начали судить по меркам мирного времени. Ситуацию усугубляло отсутствие точной статистики погибших; соответствующие исследования были невозможными ввиду тотальной закрытости архивов. Советская страсть засекречивать вс и вся создала благодатную почву для слухов и домыслов. Появились и заняли прочное место в общественном сознании мифы о том, что города брали к праздникам, что солдат не жалели, что заваливали противника трупами. Появились абсурдные цифры советских военных потерь (например, писали о 44 миллионах).

После распада СССР, когда документы о военных потерях стали доступны для исследователей, выяснилось, что потери Красной Армии были лишь немногим выше потерь вермахта и его союзников. Однако дело было сделано: мысль о том, что «завалили трупами», прочно укоренилась в общественном сознании и пошла на новый виток развития. Как человек может идти на верную смерть? – Только если его принуждают силой. И вот появились популярные мифы о заградотрядах и штрафбатах; о том, что солдаты Красной Армии не хотели воевать, но их заставляли. Таким образом, обесценивался сам смысл Великой Отечественной войны.

Одной из причин, по которой стало возможно появление клише о равной преступности нацистского и советского режима, и о чрезмерности цены победы, является забвение жертв нацистского геноцида, проводившегося на оккупированных советских землях. Преувеличение жертв «советского тоталитаризма» невозможно без забвения нацистских преступлений; это две тесно связанные между собой вещи. Во время Второй мировой войны геббельсовская пропаганда непрестанно рассказывала об ужасах сталинского ГУЛАГа для того, чтобы скрыть преступления немецких карателей на советской земле. Этот подход не изменился и в наши дни; в Прибалтике рыдания о страшной советской оккупации регулярно оборачиваются отрицанием кровавых преступлений местных коллаборационистов, а в Польше «борьба за историю» ознаменовалась закрытием советской экспозиции в музее Освенцима.

Печальнее же всего то, что в России и на Украине историки высокомерно отказываются от исследований нацистского геноцида на советской земле, предпочитая снова и снова вспоминать о «сталинских репрессиях». Об этих самых репрессиях, о «голодоморе», о советском ГУЛАГе, написаны тысячи статей, сотни книг, изданы десятки сборников документов. А вот о нацистском геноциде против нашего народа за последние двадцать лет не вышло и десятка книг, и полусотни статей.

«Новая история» президента Ющенко и реальные факты Изрядно поэксплуатировав тему «голодомора» (тоже весьма интересная тема, но речь не об этом), В. Ющенко взялся за Великую Отечественную войну всерьез и надолго:

- символом разрыва с советской памятью о войне стало создание летом 2007 года в Киеве «Музея советской оккупации» по прибалтийскому образцу. В число жертв «советской оккупации» создатели музея записывают, в частности, украинцев – офицеров и солдат Красной Армии, погибших в боях с нацистами;

- присвоение Р. Шухевичу звания героя (интересно смотрится «Золота зірка» и «Орден Держави» от Виктора Ющенко рядом с двумя Железными Крестами от Адольфа Гитлера!);

- попытка уравнения в правах ветеранов Красной Армии и «бойцов»

ОУН-УПА;

- присвоение Степану Бандере звание героя Украины как финал своей политики (невзирая на серьезный конфликт с очень дружелюбной до этого по отношению к Ющенко Польшей, хорошо помнящей «подвиги» Бандеры);

И это несмотря на то, что факты преступлений ОУН-УПА, хранятся в архивах СБУ Украины, в архивах Германии, в архивах стран, в которых «вояки» ОУН-УПА совершали свои преступления: Польши, России, Беларуси.

Вот эти архивные факты убедительно свидетельствуют о массовых злодеяниях ОУН -УПА под руководством фашистов:

И нельзя сказать, что факты эти недоступны, просто было как-то не принято о них вспоминать… В Украине от рук фашистов погибло 5 млн. 300 тыс. мирных граждан, млн. 300 тыс. трудоспособных украинок и украинцев было угнано в Германию.

От рук карателей - бандеровцев погибло 850 тысяч евреев, 220 тысяч поляков, более 400 тысяч советских военнопленных и еще 500 тысяч мирных украинцев. Убито 20 тысяч солдат и офицеров Советской Армии и правоохранительных органов, примерно 4 - 5 тысяч своих же "вояк" УПА, недостаточно "активных и национально сознательных".

О «подвигах» этих героев можно писать тома. Ограничимся несколькими примерами.

30 июня 1941 г. Ворвавшийся на рассвете вместе с немецкими передовыми частями в г. Львов батальон "Нахтигаль" под командованием Р. Шухевича в первые дни уничтожил более 3 тысяч львовян-поляков, в том числе ученых с мировым именем. А в течение недели батальон "Нахтигаль" Р. Шухевича зверски уничтожил около 7 тысяч мирных граждан, в частности детей, женщин, стариков. Во дворе Святоюрского собора митрополит Андрей Шептицкий провел богослужение в честь "непобедимой немецкой армии и е главного вождя Адольфа Гитлера". С благословения главы Украинской греко-католической церкви и началось массовое уничтожение мирных жителей Украины бандеровцами, нахтигалевцами, уповцами и вояками дивизии СС «Галычина».

Созданный с началом Великой Отечественной войны агентом абвера, членом Черновицкого областного провода ОУН Войновским Буковинский курень (около 500 человек) 22 сентября 1941 г. прибыл в Киев, где с 28 сентября принимал участие в массовом убийстве ни в чем не повинных людей разных национальностей в БАБЬЕМ ЯРУ. Тогда были лишены жизни 350 тысяч человек, в том числе 160 тысяч евреев, из которых 50 тысяч детей! И не просто принимал участие, а был главным исполнителем этого кровавого побоища. За эти зверства и каннибализм, за усердие в служении фашизму Войновскому было присвоено звание майора СС.

Среди 1500 карателей в Бабьем Яру было 1200 полицаев из ОУН и только 300 немцев!

В начале 1942 года батальон "Нахтигаль" был переформирован в 201-й полицейский батальон СС и во главе с капитаном Шухевичем направлен в Белоруссию для борьбы с партизанами.

Украинские коллаборационисты стерли с лица земли белорусскую деревню ХАТЫНЬ, волынское село КОРБЕЛИСЫ, в котором убили и сожгли свыше 2800 мирных жителей, в основном детей, женщин, стариков и больных.

Роман Шухевич: «... ОУН має діяти так, щоб усі хто визнав радянську владу, були знищені. Не залякувати, а фізично знищувати! Не потрібно боятися, що люди прокленуть нас за жорстокість. Хай із 40 мільйонів українського населення залишиться половина - нічого страшного у цьому немає...». [1] Бандеровцы, совершенствовавшие мастерство палачей в подразделениях немецкой полиции и войсках СС, буквально изощрялись в искусстве мучить беззащитных людей. Примером им служил Чупринка (Р.Шухевич), всячески поощрявший подобные занятия.

Когда весь мир залечивал раны, нанесенные человечеству самой страшной из всех прежних войн, головорезы Шухевича на западно-украинских землях лишили жизни более 80 тыс. человек. Преобладающее большинство из погибших были далекими от политики мирными людьми гражданских профессий. Значительный процент среди погибших от рук националистических убийц составили невинные дети и старики.

Вот что рассказывал один из организаторов геноцида на землях Западной Украины командир группы УПА Федор Воробец после его задержания правоохранительными органами: «...Я не отрицаю, что под моим руководством совершено большое количество злодеяний против... мирного населения, не говоря уже о массовом уничтожении участников ОУН-УПА, подозреваемых в сотрудничестве с органами Советской власти... Достаточно сказать, что в одном Сарненском надрайоне, в районах: Сарненском, Березновском, Клесовском, Рокитнянском, Дубровецком, Высоцком и других районах Ровенской области и в двух районах Пинской области Белорусской ССР подчиненными мне бандами и боевиками СБ, согласно полученным мной отчетам, в одном 1945 году уничтожено шесть тысяч советских граждан...» [2] Результат проведнной 17 - 22 августа 1992 года эксгумации жертв массовой резни поляков, находящихся в слах Острувки и Вола Островецка, совершнной извергами ОУН – УПА Общее количество жертв в двух перечисленных слах 2.000 поляков.

В соответствии с нормами Международного трибунала такие деяния квалифицируются как военные преступления и преступления против человечества, и как не имеющие срока давности.

Действия бандеровцев нельзя иначе назвать, как ГЕНОЦИД против человечества и стоит ли напоминать, что руки бандитов из УПА, были обагрены кровью сотен тысяч евреев, цыган, поляков, белорусов и русских, убитых при установлении в Украине «нового мирового порядка». Во многих польских, украинских, белорусских и российских городах должны быть установлены памятники жертвам бандеровцев, вот что нужно сделать, а не обсуждать установку памятника Степану Бандере.

Главным организатором геноцида поляков и евреев стал Чупринка (Р.Шухевич), издавший специальный приказ, который гласил:

«К жидам относиться так же, как к полякам и цыганам: уничтожать беспощадно, никого не жалеть... Беречь врачей, фармацевтов, химиков, медсестер; содержать их под охраной... Жидов, использованных для рытья бункеров и строительства укреплений, по окончании работы без огласки ликвидировать...» [3] У идеолога ОУН Сциборского на этот счет все ясно: «Фашизм — это прежде всего национализм, доведенный до фанатизма.»

Россия и Украина: «Победа одна на всех» или «страна победителей»?

Нужно заметить, что хотя в российском обществе существует консенсус относительно смысла Победы, уже сложилась дурная традиция: к 9 мая и 22 июня в СМИ появляются статьи с рассуждениями о том, что нацистский режим был предпочтительнее советского, что никакого героизма советских солдат не было, а были лишь штрафбаты да заградотряды. Можем ли мы указывать на неадекватность западного истолкования смысла «пакта Молотова Риббентропа», если некоторые российские историки только и делают, что обличают «дьявольскую политику Сталина»?

В России тоже есть группы, заинтересованные в радикальном переписывании истории Великой Отечественной. Если в Украине это наследники ОУН-УПА, то в России это, прежде всего, наследники власовцев, сгруппировавшиеся вокруг журнала Народно-трудового союза «Посев». Во время Великой Отечественной войны НТС сотрудничал с германскими разведывательными органами; нет ничего удивительно, что эти люди хотят взять реванш хотя бы постфактум, и устраивают богослужения в память об А. Власове.

Под видом борьбы с «советским тоталитаризмом» ведут ревизию истории Второй мировой радикал - либералы. Их мировоззрение сформировалось в годы перестройки, когда отечественная история советского периода подвергалась непрерывному поношению, а борьба со всем советским была признаком хорошего тона. Победа в Великой Отечественной войне была советской в полном смысле этого слова - и, значит, она неприемлема для российских радикал - либералов. В начале 90-х годов ХХ века им уже удалось «сломать хребет» отечественной истории.

Существуют и обнадеживающие тенденции.

"Ваше поколение освободило родную землю, подняло из руин города и села, подарило жизнь и свободу миллионам людей. Этот подвиг навсегда останется в благодарной памяти потомков. Особенно важно, чтобы нынешняя молодежь знала правду о том, какими героическими усилиями была достигнута Победа в самой кровопролитной и жестокой войне в истории человечества", считает президент РФ Д.Медведев.

"В следующем году Россия будет председательствовать в Содружестве Независимых Государств. И мы приложим максимум усилий, чтобы учесть все пожелания, высказанные вами. Ни один ветеран не должен остаться без внимания и заботы. Много нужно сделать и для патриотического воспитания молодежи, и для противодействия попыткам переписать историю", - отмечает глава Российского государства. [4] Россия и Украина создадут рабочую группу для подготовки общего учебного пособия для учителей истории. Такое решение было принято на совместном заседании подкомитета по вопросам гуманитарного сотрудничества межгосударственной комиссии, которую возглавляют президенты двух стран.

По словам министра образования Украины Дмитрия Табачника, к работе группы будут привлечены историки из Белоруссии и Польши. Он также рассказал, что ведется работа над созданием двусторонней экспертной группы для разработки новых форматов учебников по математике, физике, химии и астрономии. К этим проектам, по словам министра образования Украины, будут привлечены также эксперты других стран и Совета Европы.

Это уже не первый шаг новых украинских властей по пересмотру политики в области образования, которая проводилась в стране при президенте Викторе Ющенко. Ранее сообщалось, что в новых учебниках истории Украины для пятого класса не будет упоминаться "оранжевая революция", в результате которой Ющенко пришел к власти. О ней школьникам расскажут только в 11-ом классе.

Д. Табачник уже заявлял, что в учебной программе Голодомор следует показывать как "общую трагедию народов Украины, России, Беларуси и Казахстана", а не как геноцид украинцев, на чем настаивал Ющенко. Кроме того, Табачник заявлял о намерении вернуть в учебники истории термин "Великая Отечественная война", замененный в последние годы словосочетанием "Вторая мировая война".[5] Казалось бы, чего еще хотеть, но не обходится и без эксцессов и недоразумений, как с украинской, так и с российской стороны.

Как сообщил УНИАН 16 декабря 2010 г., во время общения с россиянами в прямом эфире В.Путин заявил, что Россия победила бы в Великой Отечественной войне, даже если бы Украина не входила в состав Советского Союза.

«Теперь по поводу наших отношений с Украиной. Я позволю с вами не согласиться, когда вы сейчас сказали, что если бы мы были разделены, мы не победили бы в войне. Мы все равно победили бы, потому что мы - страна победителей», - заявил В.ПУТИН, отвечая на вопрос одного из россиян.

По его словам, статистика времен Второй мировой войны свидетельствует, что наибольшие потери понесла именно РСФСР – более 70%. «Это означает, что война выиграна, не хочу никого обижать, за счет индустриальных ресурсов РФ. Это исторический факт, это все в документах», - сказал он. [6] Естественно, это вызвало соответствующую реакцию:

«Говорить сегодня о том, что Россия и без Украины выиграла бы Великую Отечественную войну – означает оскорбить память погибших», - отмечают украинские ветераны в переданном УНИАН письме.

Как отмечают авторы, «мы далекие от мысли, что этого хотел В.Путин… По-видимому, эти слова вылетели из уст руководителя соседнего братского государства без намерения причинить боль нам, ветеранам, без намерения унизить или оскорбить дружественную Украину…». Они напомнили об огромной жертвенности Украины, которая направила на фронты для борьбы с фашистами более 6 млн. солдат и офицеров, половина из них погибла. Также стали жертвами фашизма четыре миллиона мирных граждан Украины. Более 280 тыс. украинцев принимали участие в партизанском подполье. Из 15 фронтов, действовавших во время войны, более половину возглавляли маршалы и генералы, украинцы по происхождению. Среди них: командующие фронтами Иосиф Апанасенко, Михаил Кирпонос, Семен Тимошенко, Андрей Еременко, Федор Костенко, Иван Черняховский, Родион Малиновский, Яков Черевиченко. Герой Советского Союза, командир 756-го стрелкового полка, украинец Федор Зинченко был первым комендантом рейхстага. Украинец – генерал-лейтенант Кузьма Деревянко от имени Советского Союза подписал акт капитуляции фашистской Германии.

В годы войны 11,5 тыс. советских воинов были удостоены звания Герой Советского Союза, из них – 2069 украинцев (каждый пятый). Из дважды Героев Советского Союза – 29 украинцев (каждый третий).

Среди трех Героев Советского Союза, трижды удостоенных этого звания, есть наш соотечественник Иван Кожедуб. [7] Вместо заключения Историю пишут победители. И стоит задать вопрос, кто же победил сейчас, если история величайшей войны в истории человечества оказалась так изуродована?

Многолетнее поругание собственной истории, начавшееся двадцать лет назад, привело к печальным, но закономерным результатам. Отечественная историческая наука не может противостоять деятельности специализированных «исторических» структур Запада. Слишком многие историки систематической работе с архивными документами предпочитают перепевать свои старые работы, слишком многие привыкли получать зарубежные гранты под рассказы о советских репрессиях и «дьявольской политике Сталина», слишком многие вынуждены сначала зарабатывать себе на жизнь, а уж потом вести научные изыскания.

Подобная ситуация, конечно же, является совершенно неприемлемой.

В один прекрасный день в переписывание истории второй мировой официально включатся государства Западной Европы и США. И если к этому времени у нас не будет готово аргументированных возражений на рассказы о «советской оккупации и геноциде», историю нашей Победы перепишут по зарубежным стандартам.

Время не ждет. Если мы не хотим, чтобы наших дедов и прадедов называли убийцами, пьяницами и мародерами, если мы не хотим, что бы наших детей учили плевать на могилы предков, если мы не хотим, чтобы спасших наш народ солдат ставили на одну доску с залившими нашу страну кровью нацистами, если мы хотим быть народом, а не населением – тогда нам необходимо систематически разоблачать «черные мифы» о войне и о Победе.

История Великой Отечественной войны (как и советская история в целом) должна быть отчищена от многочисленных мифов времен «холодной войны». При этом, мы не должны отказываться от исследований связанных с репрессиями «темных страниц» нашей истории. Такие страницы есть у каждой страны и каждого народа. И если их не будем исследовать мы, то о них напишут другие, заменив правду идеологически выведенными антисоветскими мифами.

Должно вестись активное изучение нацистского геноцида против народов Советского Союза и увековечение памяти жертв нацистских преступлений. Таким образом, будет блокирована ложь о тождественности ГУЛАГа и Освенцима, мифы о «советской оккупации» и «изнасилованной Германии».

Необходима совместная работа не только российских и украинских, но и других историков стран бывшего СССР в целях сохранения правды о Великой Отечественной войне и недопущения переписывания истории в угоду политическим конъюнктурам.

И, наконец, мы должны бережно хранить память о наших дедах и прадедах, своей победой спасших всех нас.

Для того, чтобы у нас было будущее, мы должны защищать свое прошлое.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Prus E. Holokost po banderowsku.- Wroclaw, 1995.- С. 78.

2. Уголовное дело Ф.Воробца. Хранится в Управлении СБУ по Волынской обл.

3. Prus E. Holokost po banderowsku.- Wroclaw, 1995.- С. 114.

4. Послание Президента РФ Дмитрия Медведева ветеранам Великой Отечественной войны. 22.06.2010 г.

5. УНИАН 28.10.2010.

6. УНИАН, 16.12. 2010.

7. Открытое письмо председателя Украинского союза ветеранов Афганистана, генерала, заместителя председателя Международного объединения «Боевое братство без границ»

Сергея Червонопиского, председателя Международного украинского союза участников войны генерала Владимира Воронова и председателя Украинского союза узников - жертв нацизма Маркияна Демидова в ответ на заявление главы правительства Российской Федерации Владимира Путина.

УДК 930(477) «1941/1945»

© Маринченко А.А.

ДИСКУССИОННЫЕ ВОПРОСЫ ТРАГЕДИИ СОВЕТСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ОСВЕЩЕНИИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ

И УКРАИНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Маринченко Александр Александрович (Днепропетровск) – аспирант кафедры российской истории Днепропетровского национального университета им. О. Гончара.

Аннотация: В статье рассматривается современная российская и украинская историография трагедии советских военнопленных. Особое внимание уделено исследованиям, посвященным изучению международных договоров, а также внутренних документов воющих сторон о правовом положении советских военнопленных периода Второй мировой войны, вопросов соблюдения Германией конвенций, касающихся обращения с военнопленными, отношения советского руководства к собственным пленным и пленным вражеской армии, деятельности Красного Креста, также как и правительств ряда стран по вопросу о посредничестве в переговорном процессе между СССР и Германией, нацистских «преступных приказов» и их практическому воплощению на оккупированных территориях СССР.

Судьба того или иного эпизода истории войны, память о нем в сознании людей, во многом зависит от того, каким образом он был отображен в исторической или художественной литературе. Можно привести целый перечень сюжетов в истории войны, которым по тем или иным причинам, так сказать, «не повезло» с историческим освещением. В определенной степени это касается так же трагической судьбы советских военнопленных, и в особенности это было характерной чертой советской историографии. Пленные Красной армии, подвергавшиеся нацистами одной из наиболее интенсивных форм массового истребления, стали, по сути, забытыми жертвами войны. В постсоветский период появился ряд исследований, в которых была предпринята попытка более обстоятельного анализа трагедии плена, а некоторые проблемы, с этим связанные, оказались в эпицентре острых дискуссий.

Одна из таких дискуссий посвящена вопросам соблюдения Германией конвенций касающихся обращения с военнопленными.

Некоторые аспекты указанной проблемы все же были отражены в работах советских историков, но им существенно не хватало целостности в освещении событий, поскольку очень часто они писались с акцентом на отдельные разнородные эпизоды на примере определенных регионов Советского Союза, что создавало некоторую мозаику для восприятия. К тому же они не были лишены некоторой однобокости в оценках, а также чрезмерного фокусирования на одной стороне вопроса и игнорировании другой [1].

Фактически до конца 19 века судьба тех, кто оказался в плену, целиком зависела от отношения пленившей стороны, а условия плена продолжали оставаться чрезвычайно тяжелыми, главным образом вследствие антисанитарных условий содержания [2]. Принципиально новым этапом в вопросах регулирования войн и военных конфликтов стало принятие международных конвенций на Гаагских мирных конференциях 1899 и 1907 гг. При этом правовой статус, а также обязанности военнопленных стали регулироваться на основании положения о законах и обычаях сухопутной войны (приложение к 4й Гаагской конвенции от 18 октября 1907 г., глава ІІ, статьи 4-20) [3]. Среди подписавших и ратифицировавших данную конвенцию были в частности Российская и Германская империи [4].

Отношение большевистского руководства к международным соглашениям царской России и Временного правительства нашло свое отображение в «Обращении Совета Народных Комиссаров» от 30 мая 1918 г. В нем указывалось, что «эта Конвенция (имеется в виду Женевская конвенция 1864 г., касавшаяся раненых и больных солдат на поле боя – Прим. авт.), как в ее первоначальной, так и во всех ее позднейших редакциях, а также и все другие международные конвенции и соглашения, касающиеся Красного Креста, признанные Россией до октября 1917 года, признаются и будут соблюдаемы Российским Советским Правительством, которое сохраняет все права и прерогативы, основанные на этих конвенциях и соглашениях» [5]. На основании «Обращения» был издан декрет СНК от 4 июня 1918 г. Вполне резонно предположить, что поскольку речь шла именно обо всех международных конвенциях и соглашениях, то подобным образом понимались также Гаагские конвенции. Однако явно в обращении про них не сказано. Это тем более важно, что по свидетельству начальника Генерального штаба сухопутных сил вермахта Ф. Гальдера на Нюрнбергском процессе, Гитлер еще до нападения на СССР заявлял, что «так как русские не признают Гаагской конвенции, то и обращение с их военнопленными не должно быть в соответствии с решениями Гаагской конвенции» [6]. О том насколько распространенным является тезис о не подписании и не признании Советским Союзом Гаагской конвенции в современной историографии, говорит хотя бы тот факт, что его с полной уверенностью разделяют исследователи, подходы которых в изучении советских военнопленных существенным образом разнятся, такие как украинский историк В. Король и российские историки В. Лужеренко, Б. Хавкин и др. [7]. Хотя, как отмечал классик германской историографии К. Штрайт, также утверждавший, что СССР не присоединился к Гаагской конвенции, для гитлеровского командования «эти обоснования были всего лишь прикрытием» [8]. Возможно, подобное представление основано на том, что вопрос о возможном присоединение к конвенции был решен большевиками в 1918 г., то есть еще до формального договора об образовании СССР. Во всяком случае, специально авторами это нигде не оговорено.

Учитывая опыт Первой мировой войны, с 1 по 27 июля 1929 г. делегации от 47 государств, приняли участие в работе Женевской международной конференции [9]. Ее результатом стало подписание двух чрезвычайно важных документов: 1. Конвенции «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» [10]; 2. Конвенции «Об обращении с военнопленными» [11]. Советский Союз участие в работе конференции не принял и конвенцию «Об обращении с военнопленными» вплоть до подписания новой конвенции в 1949 г. так и не подписал. Подробно в российской историографии данная проблема была освещена в работах В. Конасова [12]. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что советское руководство было несогласно с приданием привилегированного статуса захваченным в плен офицерам, также как и с привлечением пленных к работам без их на то согласия и т.д., а сам режим плена представлялся ему мало удовлетворительным [13]. А во-вторых, выступало против разделения военнопленных по национальному признаку, так как это, по его мнению, противоречило принципам интернационализма. Хотя страны, подписавшие этот документ, исходили из идеи избежание конфликтов на национальной почве [14].

На практике, в годы Второй мировой войны подразделения вермахта и особых команд службы безопасности и СД, проводили в лагерях «отборы»

военнопленных, что соответствовало нацисткой политике игры на национальных противоречиях в советском обществе. Согласно ей пленных одной национальности наделяли более привилегированным статусом, а других подвергали различным формам национальной или расовой дискриминации, натравливая их друг на друга. Это должно было в корне ликвидировать саму возможность оказывать с их стороны какое-либо организованное сопротивление на оккупированных территориях. К тому же, как справедливо отмечал исследователь О. Романько, правящая верхушка нацистской Германии прекрасно понимала, что победить СССР, используя исключительно военную силу и без использования дополнительных политических методов будет крайне сложно, а то и практически невозможно [15]. Не зря глава Имперского министерства народного просвещения и пропаганды Й. Геббельс выступая на совещании 21 июля 1941 г. апеллировал к высказыванию немецкого военного теоретика К. фон Клаузевица о том, что «Россия, может быть побеждена только в том случае, если посеять раздор среди ее народов» [16].

19 марта 1931 г. ЦИК и СНК СССР утвердили «Положение о военнопленных» взамен Женевской конвенции (в некотором отношении более демократичное) [17], а уже 25 августа 1931 г. нарком иностранных дел М. Литвинов официально заявил, что Советский Союз присоединяется к первой конвенции, касавшейся улучшения участи раненых и больных в действующих армиях [18]. Однако вторая конвенция, как уже указывалось, так и не была подписана. Несмотря на это некоторые авторы пытаются представить дело таким образом, будто бы СССР присоединился именно ко второй конвенции, регламентировавшей обращение с военнопленными, в которой речь шла якобы о «военнопленных, раненых и больных» или «плененных раненых и больных» (в зависимости от формулировки авторов, которые таким образом объединили две разные конвенции в одну) [19], что говорит о часто допускаемых ошибках или о преднамеренных подтасовках, ибо как было показано выше речь шла о разных документах.

Между тем отказом СССР присоединиться к Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» также мотивировал Гитлер свои указания не применять в отношении советских пленных нормы международного права. И это несмотря на то, что сама Германия подписала и ратифицировала эту конвенцию 21 февраля 1934 г. [20].

Правда, поначалу командование вермахта все же пыталось в какой-то мере оправдываться ссылками на международно-правовые нормы. В частности утверждалось, что военные комиссары не являются настоящими солдатами в смысле участников войны, согласно Гаагской конвенции 1907 г., а тактика Красной армии, диктуемая этими комиссарами, попирает все правила гуманного ведения войны [21]. А на одном из совещаний 1 августа 1941 г.

начальник управления по делам военнопленных ОКВ генерал Г. Рейнеке заявил: «Между нами и Советским Союзом не существует никакой договоренности, и если она будет существовать, то в связи с преступлениями большевиков не может быть нами признана» [22].

Подобные заявления делались, невзирая на то, что в немецком сборнике международно-правовых актов, имеющих обязательную силу также и для германского военного командования, изданном в Берлине еще в 1940 г., в разделе «Нормы права, касающиеся военнопленных. Гаагское положение о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г.» имелось замечание о том, что предписания ст. 4-20 этого положения обязательны сами по себе и без Женевской конвенции 1929 г., после чего следовал перечень государств, в отношениях между которыми применялось это положение и среди которых названа Россия (о чем несомненно были осведомлены немецкие юристы). Статьи 4-20 приложения к Гаагской конвенции – это нормы международного права, касающиеся военнопленных и составляющие основу Женевской конвенции 1929 г. В том же сборнике в разделе «Конвенция Красного Креста 1929 года» можно найти указание о том, что действие этой конвенции распространяется на многие государства, и в том числе на Советскую Россию.

На эту важную особенность наряду с зарубежными специалистами, обратил свое внимание О. Пленков [23].

А в исследовании М. Ерина указывается, что 16 июня 1941 г. управление по делам военнопленных при ОКВ своим распоряжением «Сущность военного плена согласно плану «Барбаросса»» фактически аннулировало важнейшие охранительные положения Гаагской и Женевской конвенций, и главным образом отбросив саму идею человеческого обращения с пленными. Последние, за редким исключением, были подчинены вермахту, который издавал директивы об их содержании и об отношении к ним [24].

Поэтому в данном контексте можно согласиться с мнением Б. Хавкина о том, что «было бы наивно полагать, что в случае подписания Советским Союзом названных международно-правовых документов Гитлер отказался бы от войны за завоевание «жизненного пространства на Востоке» и уничтожение «неполноценных рас» и вел бы «войну по правилам» [25].

В работах В. Лужеренко и О. Смыслова получили также освещение вопросы, связанные деятельностью Красного Креста, а также правительств зарубежных стран по вопросу о посредничестве в переговорном процессе между СССР и Германией, отношение советского руководства к собственным пленным и пленным вражеской армии.

С началом войны истребление не только пленных, но и мирного населения стало принимать все более ужасающие масштабы. Уже 23 июня 1941 г.

глава Международного комитета Красного Креста М. Губер направил правительствам СССР, Германии, Финляндии и Румынии телеграммы с предложением помощи в обмене списками военнопленных и данными о погибших и раненых. В ответ на это 27 июня 1941 г. нарком иностранных дел В. Молотов телеграфировал президенту МККК о готовности Советского Союза осуществить предоставление сведений о военнопленных на основе взаимности [26]. В тот же самый день Германия и ее сателлиты были проинформированы об этом согласии. Вопрос о присоединении к Женевской конвенции 1929 г. советским правительством не поднимался, но в тоже время Совет Народных Комиссаров СССР утвердил постановлением № 1798-800с от 1 июля 1941 г.

новое «Положение о военнопленных», основанное именно на этой конвенции. Этот документ гарантировал военнопленным безопасность, поскольку запрещалось оскорблять и жестоко обращаться с ними, обеспечение жильем, одеждой, денежным довольствием по установленным нормам, а также медико-санитарным обслуживанием. Разрешалось получение посылок и денежных переводов, отправление и получение почтовой корреспонденции. На военнопленных, привлекаемых к работам, распространялось постановления об охране труда и рабочем времени, в точном соответствии с их действием в отношении советских граждан. Для такой категории пленных предполагалась также выплата заработной платы. Предусматривалась уголовная и дисциплинарная ответственность военнопленных. Допускался обмен списками военнопленных с международными организациями или справочными бюро Красного Креста [27].

В монографии В. Галицкого указано, что «Положение о военнопленных» систематически доводилось до сведения личного состава воевавших с СССР армий Германии, Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии и пр. по радио, в листовках, обращениях и т.п., а в лагерях для военнопленных оно вывешивалось на видных местах на русском языке и языке военнопленных [28].

В дополнение к «Положению» СНК, ГКО, руководство РККА, НКВД и другие ведомства в ходе войны приняли сотни документов, регулирующих режим военного плена. По мнению Н. Дембицкого и В. Лужеренко решения советского военно-политического руководства в основном совпадали с требованиями международного гуманитарного права. Изданные приказы, директивы, распоряжения не призывали красноармейцев к расправам над военнопленными Германии или стран-сателлитов. Имевшая место ответная реакция бойцов и командиров Красной армии на преступления, чинимые частями вермахта и СС, пресекалась. Требования постановления Совнаркома в основном соблюдались, а его нарушения со стороны должностных лиц преследовались как в дисциплинарном, так и в уголовном порядке [29].

Однако некоторые авторы отмечали, что этот документ в то же время имел существенные отличия от Женевской конвенции (отчасти из-за того, что содержал в три раза меньше статей): не были четко прописаны нормы питания военнопленных, не содержался запрет на использование труда военнопленных для изготовления и перевозки оружия, для постройки всякого рода укреплений, на работах с вредными для здоровья условиями труда, не оговаривалось предоставление защиты военнопленным, обвиняемым в совершении преступлений, смертный приговор осужденному мог быть приведен в исполнение без уведомления об этом правительства страны, гражданином которой он являлся, и без сообщения Международному комитету Красного Креста [30].

Что касается оценки хода переговоров Германия и СССР с МККК, то по замечанию В. Лужеренко, до второй половины сентября переговоры проходили не конструктивно: то советская, то германская стороны или уводила разговор в сферу технических деталей дела, или подолгу согласовывали разные вопросы со своим руководством. В результате не нашли поддержки такие инициативы МККК, как попытка наладить обмен списками военнопленных, взаимная выдача раненых и больных, передача посылок с продовольствием, одеждой, обувью, табаком и другим. Тем самым обе стороны принципиально решили не идти на дальнейшие уступки. По существу МККК добиться ничего не удалось. Оба участника переговоров никакого настойчивости и подлинного стремления перевести взаимное обращение с пленными на принципы человечности не проявили. Поэтому отныне правовое положение военнопленных определялось не международными соглашениями, а внутренними документами воюющих сторон. При этом Германия, подписавшая Гаагскую и Женевскую конвенции, совершенно не соблюдала их требований в отношении советских, а во многом и военнопленных других стран, а Советский Союз, не подписавший их, следовал им в течение всей войны [31].

И тем не менее Наркомат иностранных дел СССР своими официальными нотами продолжал информировать мировую общественность о вопиющих нарушениях немецкой стороной международно-правовых норм, и в первую очередь Гаагской конвенции, приводя множество примеров совершения преступлений в отношении советских военнопленных. В то же время подчеркивалось соблюдение советской стороной всех пунктов и принципов Гаагской конвенции в отношении военнопленных Германии. Данный вопрос наиболее четко был сформулирован в нотах НКИД СССР от 25 ноября г. «О возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных» [32] и от 6 января 1942 г. «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» [33]. А 27 апреля 1942 г. Молотов в новой ноте вновь поставил вопрос об истреблении нацистами советских военнопленных (раздел VI), а также подчеркивал, что Советский Союз de facto присоединился к Гаагской конвенции. Осуждая жестокую политику Германии в отношении советских военнопленных, правительство СССР заверило мировую общественность в том, что оно «не намерено даже в данных обстоятельствах применять ответные репрессивные мероприятия в отношении германских военнопленных» [34].

Сущность же отношения советского руководства к собственным солдатам и командному составу, попавшим плен, была изложена еще в довоенном законодательстве.

Советские законы и практика правосудия имели обвинительный характер в отношении добровольно сдавшихся в плен военнослужащих. Так, статья 193-я Уголовного Кодекса 1926 г. предусматривала высшую меру наказания с конфискацией имущества за сдачу в плен, если это не было вызвано боевой обстановкой. Преследованию не подлежали военнослужащие, попавшие в плен при обстоятельствах от них не зависящих. В отношении семей военнослужащих, попавших в плен, законодательство также не предусматривало никаких ограничений в отношении материального обеспечения и т.п.

[35].

27 июля 1927 г. ЦИК и СНК СССР приняли новое «Положение о воинских преступлениях», статья 22-я которого практически полностью повторяла статью 193 УК РСФСР 1926 г. [36]. При этом в комментариях к статье «Сдача в плен» указывалось: «Каждый военнослужащий обязан выполнить свой воинский долг согласно данного им торжественного обещания (красная присяга) «не щадя своих сил, ни самой жизни». Однако в некоторых случаях обстановка на поле боя может сложиться так, что сопротивление станет невозможным, а гибель собственных бойцов бесцельной. В подобных случаях сдача в плен рассматривалась как допустимый акт, который не вызовет судебных преследований. Статья 22-я предусматривала, как преступление, лишь такую сдачу в плен, которая не была вызвана боевой обстановкой, т.е.

сдачу в плен с целью избежать риска, связанного с нахождением в рядах бойцов (быть убитым, раненным и т.п.) [37].

Согласно оценкам, данным в статье В. Галицкого, в 1930-е гг. в атмосфере всеобщей подозрительности постепенно стало оформляться негативное отношение к военному плену, как и многие соответствующие ему стереотипы. Официально провозглашалось, что бойцы и командиры Красной армии в плен не сдаются. Считалось, что красноармейцы должны драться до последнего, и тем самым до конца выполнить свой долг перед страной. Фактически ничто, в том числе и угроза смерти, не могла заставить военнослужащего сдаться в плен [38].

По мнению ответственного секретаря Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий В. Наумова отношение советского руководства к военнослужащим Красной армии, оказавшимся в плену, определилось еще в 1940 г. по окончанию советско-финской войны, когда значительная часть из 5,5 тыс. пленных после годовой проверки была осуждена [39].

Вопрос же о том, можно ли считать, что к началу войны у советского руководства сложилось представление о военнопленных как об «изменниках Родины» остается открытым. Так некоторые исследователями утверждают, что об этом отчетливо говорят принятые государственными учреждениями документы. Подобным образом характеризуются 22-я статья «Положения о воинских преступлениях» 1927 г.; статьи Уголовного Кодекса 1938 г., касавшиеся воинских преступлений, включая плен, и носившие ярко выраженный обвинительный и репрессивный характер; совместный приказ НКГБ, НКВД и Прокурора СССР от 28 июня 1941 г., предусматривавший привлечение к ответственности членов семей заочно осужденных «изменников Родины» либо через Военные трибуналы, либо через Особые совещания при НКВД СССР.

При этом Сталину часто приписывается мнение о том, что «в Красной Армии нет военнопленных. Есть только предатели и изменники Родины» [40]. Однако никакие документальные подтверждения этому не приводятся. Следует также отметить, что в нормативных документах по вопросам, связанным с «изменой Родине», нигде не говорится об их непосредственной привязке к положениям о военнопленных. Это касается также принятого 8 июня 1934 г.

ЦИК СССР репрессивного закона «Об измене Родине», который предусматривал привлечение к ответственности членов семей изменников, т.е. лиц вообще не причастных к совершению преступления [41]. Поэтому в данном случае все зависит от авторской трактовки. Утверждение же того, что сам факт попадания в плен в соответствии со статьей 22 «Положения о воинских преступлениях» 1927 г. приравнивался «к измене Родине», совершенно неверно и опровергается текстом самого документа.

Следует однако отметить, что некоторые из репатриированных в СССР бывших военнопленных вспоминали, что хотя и не было принято нормативного документа, характеризовавшего пленных как «изменников» на официальном уровне, тем не менее в послевоенный период согласно общей негласной установки сам факт пребывания в плену считался позором, в особенности это касалось советского командного состава [42]. А по мнению М. Семиряги в послевоенный период сталинское руководство, относилось лучше к военнопленным вражеской армии, нежели к собственным гражданам, вернувшимся из плена. Был нарушен сам принцип восстановления в правах военнослужащих после плена [43].

В трагедии советских военнопленных ощутимой была также роль приказа Ставки Верховного Главнокомандования Красной армии № 270 «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия»

от 16 августа 1941 г., подписанного всеми членами Ставки ВГК. Приказ обязывал расстреливать на месте командиров и политработников, которые во время боя срывают с себя знаки различия и дезертирует в тыл или сдаются в плен врагу. При этом их семьи подлежали аресту как семьи дезертиров. Частям и подразделениям, которые попали в окружение, предписывалось самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося им людские и материальные потери. А если «начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи» [44]. Приказ был зачитан во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах.

В период Второй мировой войны и после ее окончания приказ № был тем документом, на основании которого определялся правовой статус советских военнопленных в СССР.

О том, что пребывание в плену или же за линией фронта уже само по себе ставило бойцов и командиров РККА под подозрение в лояльности, отчетливо говорит опыт практического применения приказа. Зачастую он понимался слишком широко и применялся не только в отношении добровольно сдавшихся или умышленно перешедших на сторону противника, но и тех, кто оказался в плену по независящим от них причинам, при чем часто без должного выяснения обстоятельств пленения. Речь идет о том, что среди пленных значительную часть составляли раненые и контуженные, израсходовавшие все боеприпасы или лишенные продовольствия, находящиеся в тяжелых условиях окружений целых армий, когда все возможности дальнейшего сопротивления были исчерпаны. Все это приводило к широкому использованию неприглядных сторон применения приказа № 270, также как и некоторых его формулировок, нацистской пропагандой в лагерях для советских военнопленных, направленной на подавление их воли к дальнейшему сопротивлению. Широко использовался тезис о преданных пленных, брошенных на произвол судьбы своим же правительством. Судя по пропагандистской литературе периода войны, активно распространявшейся Главным политическим управлением РККА, советским военнослужащим действительно активно внушался тезис о недопустимости сдачи в плен к противнику, поскольку это означало не только дезертирство с поля боя и совершение предательства, но и неминуемую гибель. При этом не проводилось принципиальной разницы между понятиями сдаться и попасть в плен [45].

В изменившихся условиях конца декабря 1941 г., когда Красная армия перешла в стратегическое контрнаступление под Москвой и на других направлениях, ГКО принял постановление № 1069сс, в соответствии с которым все военнослужащие, бывшие в окружении или в плену, проходя через армейские сборно-пересыльные пункты, поступали в спецлагеря НКВД на проверку [46]. Причем проверку в этих спецлагерях, согласно В. Земскову проходили не только бывшие военнопленные. Поступавший туда контингент делился на три учетные группы: 1. военнопленные и окруженцы; 2. рядовые полицейские, деревенские старосты и другие гражданские лица, подозреваемые в изменнической деятельности; 3. гражданские лица призывного возраста, проживавшие на территории, занятой противником [47]. По его данным за годы войны и по ее окончанию более 226 тыс. человек [48], а по данным составителей книги «Россия и СССР в войнах ХХ века» под руководством Г. Кривошеева более 233 тыс. человек [49], скомпрометировавших себя в плену, были осуждены на пребывание в лагерях НКВД.

Еще одним направлением как российской, так и украинской историографии является изучение нацисткой политики массового истребления советских военнопленных. Доступ к архивным источникам дал возможность историкам более обстоятельно исследовать идеологические основы и практическое воплощение этой политики на оккупированных территориях Советского Союза.

Начиная с первой половины 1990-х гг. украинский военный историк А.В. Коваль собрал целый ряд архивных документов, которые воспроизводят ужасную картину издевательств над советскими военнопленными [50]. Исследователь утверждал, что невозможно, конечно, отрицать того, что гитлеровская армия, ориентированная преступным правительством на крайне жестокие методы ведения боевых действий на фронте, а также на тотальный террор относительно местного населения, оставила после себя зловещую память.

Однако истинный «облик врага» историкам еще предстоит выяснить, поскольку имеются примеры поведения немецких солдат и офицеров, не подавшихся нацистской пропаганде [51]. Вывод сделанный историком в начале 2000 гг. в отношении развития украинской историографии в советский период неутешителен: «Даже попутный перечень узловых историкополитических проблем периода оккупации указывает на исключительное его значение в следующем историческом процессе. Но, как это не досадно, украинская историография не может похвастаться сколько-нибудь весомым историографическим достижением. Более того, он настолько скромен, что даже не нуждается в специальном рассмотрении. Это, в сущности, лишь два документальных сборника, небольшая книжка М.В. Коваля «История помнит.

Кровавый путь фашистов на Украине», а также несколько разделов в коллективных трудах и отдельные журнальные статьи» [52]. При этом отношение к тематике оккупационного режима в Украине не изменилось и поныне, следствием чего стало то, что «преступления же фашистов – опять как будто в тени…» [53].

В публикациях украинских историков на рубеже ХХ – ХХІ вв. выявилось несколько наиболее приоритетных проблем. Главная из них – какова общая численность советских военнопленных и каково из них общее количество погибших, а также ответственность вермахта за преступления нацизма в отношении пленных. По расчетам украинского историка В.Ю. Короля только на оккупированных землях Украины погибли 1.8–2 млн. военнопленных. А всего из общего количества 6.3–6.4 млн. советских военнопленных в концлагерях на всех оккупированных землях погибло свыше 4 млн. 700 тыс. лиц [54]. В. Король критически относится к официальным цифрам советских военных потерь в войне с Германией, изложенных в статистическом исследовании под редакцией генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева «Гриф секретности снят» и «Россия и СССР в войнах ХХ века», считая, что они сильно занижены. В своей обобщающей монографии «Трагедия военнопленных на оккупированной территории Украины» и ряде научных статей он приводит цифры гибели советских пленных по лагерям, областям и районам Украины, вследствие «немецко-фашистского геноцида» [55].

С ним согласен украинский историк В. Хоменко, который в своей статье «Без вины виновные, или в первый раз – вся горькая правда о советских военнопленных» тоже говорит о 2 млн. красноармейцев погибших в нацистском плену на территории Украины, подчеркивая, что варварское отношение к пленным было нормой для военнослужащих вермахта, которые видели в них «недочеловеков» и обращались с ними хуже, чем со скотиной. Поэтому руководство вермахта несет ответственность за преступления против советских военнопленных [56].

Близкие к ним цифры приводят составители «Книги памяти Украины», которые отмечали, что в годы Великой Отечественной войны в плен попало около 6,2 млн. советских бойцов и командиров, из них погибли свыше 4 млн., в том числе на оккупированной территории Украины от 1 млн. 571 тыс. до 1,8 млн. человек [57].

Историк С.Д. Гальчак отмечает, что нацистская истребительная политика была следствием того, что гитлеровское руководство признало экономически невыгодным оставление в живых «лишних людей неполноценной расы», к которым относились и советские военнопленные, к тому же зараженные большевистско - коммунистической идеологией. А политика в отношении пленных рассматривается как звенья одной цепи наряду с поголовным уничтожением еврейского населения, цыган, исключительно жестоким террором на оккупированных территориях [58]. По подсчетам составителей книги памяти Винницкой области за период оккупации только на территории Винницкой области нацистами было уничтожено 49 972 военнослужащих РККА [59].

К подобным выводам приходит украинский исследователь В. Шевченко в своей статье «Варварство ХХ столетия», который констатирует, что «фашисты и их соратники превратили плен в продолжение войны».

Не могут служить оправданием нацистских злодеяний ссылки на то, что СССР не принял участия в Женевской конвенции в 1929 г. о режиме военнопленных. Ведь Советский Союз присоединился к Гаагской конвенции 1907 г.

о законах и обычаях сухопутной войны, в которой (ст. 4-20 дополнения) регламентировалось гуманное отношение к военнопленным. Она была положена в основу конвенции 1929 г., а также соответствующих предписаний Красного Креста. А правительства США, Великобритании, Франции, многих других стран, в т.ч. Чехословакии и Польши, в составе которых перед войной находилась часть украинских земель, одобрили вышеназванные документы.

Представляют также интерес размышления историка о предтече преступной политики на оккупированной территории СССР. Начав еще в 1939 г.

агрессию в украинские земли, фашисты беспрецедентно жестоко расправлялись с захваченными в плен солдатами. Так, венгерские войска, которые с одобрения Гитлера начали в марте 1939 г. войну против Карпатской Украины, по-зверски убили большинство пленных ее защитников – воинов Карпатской Сечи, в том числе и учеников гимназии и студентов Хуста. Сечевиков, которые, спасаясь от врага, переходили границу Румынии, тамошние власти передавали назад венграм. Последние согласно установкам фашистского режима Хорти немедленно их расстреливали, а тела бросали в Тиссу. Уцелевших пленных, как и всех борцов с венгерским оккупационным режимом, фашисты истязали в 16 созданных концлагерях, тюрьмах и других местах заключения.

Массовое уничтожение людей, в том числе военнопленных в 1941– 1944 гг., осуществлялось оккупантами в созданных в Украине 808 лагерях, тюрьмах, других местах заключения, смертность в которых достигала 85%.

Подводя итоги развития украинской историографии в ХХІ вв. автор констатирует, что немецко-румынско-венгерская фашистская агрессия и оккупационный режим в Украине были воплощением доктрины тотальной войны, преступной системой действий и структур, которые осуществляли комплекс антигуманных военно-террористических, социально-бытовых, экономических, медицинских, идеологических и других мероприятий, направленных на тотальное уничтожение всего украинского народа, других людей, зачтенных агрессорами в не арийцы, в том числе военнопленных. Убийства захваченных воинов в оперативных районах, в частности, как живого прикрытия атакующих фашистских войск, истребление пленников в концлагерях, садистские медицинские эксперименты, преступления касательно раненых и больных пленных и инвалидов войны привели к гибели абсолютного большинства тех, кто попал в фашистский плен [60].

В украинской историографии также рассмотрен вопрос о соучастии военнослужащих 6-й немецкой армии под командованием генералфельдмаршала Рейхенау в расстрелах советских военнослужащих (командиров, политработников, коммунистов и евреев) в Бабьем Яру в сентябре г., начиная с первых же дней оккупации Киева [61]. Об этом также свидетельствуют показания узников лагеря на ул. Керосинной и Сырецкого лагеря в г. Киеве. В частности по свидетельству Я.А. Стеюка и других, в одном месте Бабьего Яра были обнаружены трупы расстрелянных военнопленных из числа командного состава Красной армии [62]. В.Ю. Давыдов из состава «команды смертников», которая под надзором немцев проводила в Яре раскопки летом 1943 г. для выявления и сжигания останков дал показания следственной комиссии: «…в Бабьем Яру на протяжении полукилометра была яма с расстрелянными, точнее – противотанковый ров. Там были убитые командиры Красной армии, то есть комсостав, что можно было видеть по знакам различий и шпалам. Их было примерно 20 тыс. человек, в форме летчиков, в комбинезонах. Видно было, что многие из расстрелянных попали в плен ранеными, потому что были видны костыли и повязки на руках и ногах»

[63]. «Экзекуции» имели место и позже. Так в марте 1943 г. все пленные, привезенные в Сырецкий лагерь на машинах по 85 человек в каждой, также были расстреляны в Бабьем Яре [64]. За время оккупации Киева здесь было расстреляно не менее 25 тысяч советских военнослужащих, в основном попавших в плен в результате поражения Юго-Западного фронта в киевском «котле».

На фоне всего вышесказанного выделяются оценки украинского историка В. Гриневича, утверждавшего, что немцы не знали, что делать с миллионом советских военнослужащих, оказавшихся в плену на территории Украины летом 1941 г., и что истребление советских военнопленных было определенной тенденцией к геноциду. В частности Гриневич отмечает, что советские военнопленные все же имели определенный шанс выжить, потому что их использовали, прежде всего, в качестве рабочей силы, особенно во время начавшегося наступления Красной армии и союзников. Вот в чем ему видится наибольшая разница между военнопленными и евреями, которые с самого начала были обречены на смерть [65].

Близкая точка зрения была озвучена украинскими историками И. Патрыляком и М. Боровиком, которая сводится к тому, что в первые три недели войны вермахт в общих чертах старался соблюдать Женевскую конвенцию, а немецкое командование не имело понятия, что делать с миллионными массами военнопленных. Хотя, при этом, авторы все же подчеркивают масштабы массовой гибели пленных солдат Красной Армии в результате целенаправленной нацистской политики уничтожения, что как раз и опровергает их тезис и говорит о четко выраженной позиции немецкого командования и наличии целого комплекса «преступных приказов», регламентировавших обращения с ними [66].

Так, по распространенному мнению исследователей, и в том числе немецких, использование рабочей силы было «уничтожением через труд» и что нацистская политика оставалась в своей сущности неизменной до конца войны и советских военнопленных продолжали беспощадно пытать и казнить [67].

В работах М. Ерина, М. Лешина и П. Поляна было доказано, что фактически судьба советских военнопленных была предрешена идеологическими установками войны и наиболее отчетливым образом проявилась в «преступных приказах», изданных до нападения на СССР Верховным командованием вермахта (ОКВ), Главным командованием сухопутных войск (ОКХ) и Главным управлением имперской безопасности (РСХА). Они отчетливо показывают, что военно-политическое руководство Германии уже на уровне детального планирования будущей войны отказалось от следования международно-правовым нормам ее ведения, преследуя далеко идущие цели в «крестовом походе» против большевизма. Речь идет в первую очередь о таких документах как: «Инструкция об особых областях» от 13 марта 1941 г.;

«Порядок использования полиции безопасности и СД в соединениях сухопутных войск» от 28 апреля 1941 г.; распоряжение «О военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых полномочиях войск» от 13 мая 1941 г.; директива «О поведении войск в России» от 19 мая 1941 г.; «Приказ о комиссарах» от 6 июня (ОКВ) и 8 июня 1941 г. (ОКХ). Некоторые из подобных приказов появились уже в ходе истребительной войны против СССР. Речь идет об «Оперативных приказах» РСХА № 8 и № 14 от 17 июля и 29 октября г. соответственно, приказе гестапо № 9 от 21 июля 1941 г., «Об обращении с советскими военнопленными» от 8 сентября 1941 г. [68]. Не следует также забывать и о приказе ОКВ № 1332/41 «Об обращении с вражеским гражданским населением и советскими военнопленными в завоеванных областях» от 25 июля 1941 г. [69]. В них достаточно четко просматривается участь ожидавшая советских военнослужащих, попавших в нацистский плен Вплоть до самого конца войны практиковался запрет комендантов лагерей на передачу продуктов питания военнопленным со стороны местного населения. В сообщении начальника тайной полевой полиции при командовании оперативного тылового района «Юг» от 31 декабря 1941 г. сообщалось: «Население очень обеспокоено судьбой голодающих военнопленных»

[70]. К примеру, в октябре 1941 г. населению Винницы стало известно, что к городу движется большая колонна пленных. Было собрана всевозможная провизия, хлеб, фрукты и пр. Когда колонна стала приближаться, конвоиры кинулись разгонять людей, топтать еду ногами. Военнопленные пытавшиеся прорвать кольцо окружения и подобрать еду были расстреляны на месте. Были жертвы и из числа гражданского населения [71]. Об этом же говорят следственные дела немецких властей на советских граждан, оказывающих содействие военнопленным в предоставлении пищи, одежды, документов [72].

Подобное отношение не было случайным. Еще 10 ноября 1941 г. Гитлер заявил: «Вина за войну, и тем самым за те невзгоды, которые вынуждены переносить военнопленные, ложатся на московских правителей… Военнопленные должны своей собственной шкурой искупить порочную политику большевистского правительства» [73].

Можно без преувеличения сказать, что преступное обращение с советскими военнопленными представляет собой одну из самых мрачных страниц истории германского нацизма. Преступления по отношению к советским военнопленным не были ни случайными, ни единичными. Все они являлись частью бесчеловечной программы нацистского руководства по завоеванию «жизненного пространства» и истреблению народов Советского Союза. Многие из этих преступлений были запланированы и детально разработаны задолго до начала войны. Огромные массы военнопленных были брошены в концлагеря, где их ожидала быстрая смерть или муки медленного умирания.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См., напр.: Манаенков А.Л. Грубое нарушение законов и обычаев войны в обращении с военнопленными // Немецко-фашистский оккупационный режим (1941-1944 гг.). – М., 1965. – С. 330-339; Халепо Т.І. Масове знищення німецько-фашистськими загарбниками мирного населення і військовополонених України // Центральний державний архів вищих органів влади та управління України (ЦДАВО України). – Ф. 4620. – Оп. 3. – Спр. 236. – Л. 153-203.

2. Урланис Б.Ц. История военных потерь. Войны и народонаселение Европы. – М., 1998. – C. 312-314.

3. Законы и обычаи войны. Важнейшие международные конвенции. – М., 1942. – С. 7-10;

Laws and Customs of War on Land (Hague IV); October 18, 1907 // URL:

http://avalon.law.yale.edu/20th_century/hague04.asp 4. Convention (IV) respecting the Laws and Customs of War on Land and its annex: Regulations concerning the Laws and Customs of War on Land. The Hague, 18 October 1907 // URL:

http://www.icrc.org/ihl.nsf/WebSign?ReadForm&id=195&ps=P 5. Документы внешней политики СССР. Том 1. – М., 1959. – С. 333-334.

6. Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками: Сборник материалов в 7 т. Т. 3. – М., 1958. – С. 19-20; Нюрнбергский процесс: Сборник материалов в 8 т. Т. 4. – М., 1990. – С. 99.

7. Король В.Ю. Трагедія військовополонених на окупованій території України в 1941- роках. – К., 2004. – С. 43; Лужеренко В.К. Плен: трагедия миллионов // Великая Отечественная война. 1941-1945. Военно-исторические очерки. Кн. 4.: Народ и война. – М., 1999.

– C. 171; Хавкин Б. Немецкие военнопленные в СССР и советские военнопленные в Германии. Постановка проблемы. Источники и литература // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры Русское издание. – 2006. – № 1. – С. 8.

8. Штрайт К. «Они нам не товарищи…»: Вермахт и советские военнопленные в 1941- гг. – М., 2009. – C. 236.

9. Датнер Ш. Преступления немецко-фашистского вермахта в отношении военнопленных во Второй мировой войне. – М., 1963. С. 17.

10. Женевская конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях. М., 1932; Законы и обычаи войны… С. 21-32.

11. Convention relative to the Treatment of Prisoners of War. Geneva, 27 July 1929 // URL:

http://www.icrc.org/ihl.nsf/FULL/305?OpenDocument 12. См., напр.: Конасов В.Б. Судьба немецких военнопленных в СССР: дипломатические, правовые и политические аспекты проблемы. Очерки и документы. – Вологда, 1996. – С.

20-22; См. также издание: Народ и война: 50 лет Великой победы. СПб., 1995. С. 284;

http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/geneva_prisoners.shtml 13. Военнопленные в СССР. 1939-1956. Документы и материалы. – М., 2000. – С. 64.

14. Шнеер А. Плен. Т. 1. Кн. 2: Советские военнопленные в немецком плену. – Иерусалим.

– С. 166.

15. Романько О.В. Немецкая оккупационная политика на территории Крыма и национальный вопрос (1941-1944). – Симферополь, 2009. – С. 17.

16. Семиряга М.И. Фашистский оккупационный режим на временно захваченной советской территории // Вопросы истории. – 1985. – № 3. – С. 14.

17. Военнопленные в СССР… С. 59-63.

18. Документы внешней политики СССР. Том 14. – М., 1968. – С. 493; «Существовавшие до сих пор правила отменяются» // Военно-исторический журнал. – 1991. – № 10. – С. 10.

19. См.: Веремеев Ю. СССР и Женевская конвенция о военнопленных // URL:

http://army.armor.kiev.ua/hist/zenev-konvencia.shtml; Мартиросян А.Б. Сталин и Великая Отечественная война М., 2007. С. 451.

20. Convention relative to the Treatment of Prisoners of War. Geneva, 27 July 1929 // URL:

http://www.icrc.org/ihl.nsf/WebSign?ReadForm&id=305&ps=P 21. Jacobsen H.-A. Kommissarbefehl und Massenexekutionen sowjetischer Kriegsgefangenen // Anatomie des SS-Staates. Bd. II. Olten und Freiburg, 1965. S. 181.

22. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). – Ф. Р 7021. – Оп. 148. – Д.

160. – Л. 2.

23. Датнер Ш. Преступления немецко-фашистского вермахта… С. 21; Пленков О.Ю. ІІІ Рейх. Война. Кн. 1: Вермахт, война и немецкое общество. – СПб., 2005. – С. 271.

24. Ерин М.Е. Советские военнопленные в нацистской Германии 1941-1945 гг. Проблемы исследования. – Ярославль, 2005. – С. 92-93.

25. Хавкин Б. Немецкие военнопленные в СССР… С. 8.

26. Лужеренко В.К. Плен… C. 169; Смыслов О.С. Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях. – М., 2009. – С. 21.

27. Военнопленные в СССР… С. 65-68.

28. Галицкий В.П. Финские военнопленные в лагерях НКВД (1939-1953 гг.). – М., 1997. – С. 15.

29. Дембицкий Н.П. Судьба пленных // Война и общество, 1941-1945. Кн. 2. – М., 2004. – С. 238-239; Лужеренко В.К. Плен… С. 170.

30. Военнопленные в СССР… С. 28; Хавкин Б. Немецкие военнопленные в СССР... С. 8.

31. Лужеренко В.К. Плен… C. 170.

32. ЦДАВО України. Ф. 4620. Оп. 3. Спр. 233. Арк. 9-26.

33. ЦДАВО України. Ф. 4620. Оп. 3. Спр. 233. Арк. 27-50.

34. ЦДАВО України. Ф. 4620. Оп. 3. Спр. 233. Арк. 51-57.

35. Уголовный Кодекс РСФСР редакции 1926 г. – М., 1957. – С. 86.

36. См. напр.: Положение о воинских преступлениях 1927 г. Советское военное уголовное право. – М., 1941. – С. 38-51.

37. Змиев Б. Положение о воинских преступлениях в редакции 1927 г. Текст и комментарий. – М., 1928. – С. 52.

38. Галицкий В.П. Проблема военнопленных и отношение к ней советского государства // Государство и право. – 1990. – № 4. – С. 126.

39. Наумов В.П. Судьба военнопленных и депортированных граждан СССР. Материалы Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий // Новая и новейшая история. – 1996. – № 2. – С. 92.

40. Ерин М.Е. Советские военнопленные… С. 7-9; Король В.Ю. Трагедія військовополонених… С. 42-46; Наумов В.П. Судьба военнопленных… С. 92-94; Хавкин Б. Немецкие военнопленные в СССР… С. 9.

41. Ивашов Л.Г., Емелин А.С. Нравственные и правовые проблемы плена в отечественной истории // Военно-исторический журнал. – 1992. – № 1. – С. 47.

42. См., напр. Новобранец В.А. «Я предупреждал о войне Сталина». Записки военного разведчика. – М., 2009. – С. 392-477.