«ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1942 год 000_006.indd 1 19.06.2012 15:39:03 РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Т.В. Волокитина, В.А. Маныкин, М.Ю. Моруков, Н.М. Перемышленникова, О.А. Ржешевский, А.С. Синявский, В.С. Христофоров ...»

ИССЛЕДОВАНИЯ • ДОКУМЕНТЫ • КОММЕНТАРИИ

ВЕЛИКАЯ

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

ВОЙНА

1942 год

000_006.indd 1 19.06.2012 15:39:03

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

Т.В. Волокитина, В.А. Маныкин, М.Ю. Моруков, Н.М. Перемышленникова, О.А. Ржешевский, А.С. Синявский, В.С. Христофоров (ответственный редактор) 000_006.indd 2 19.06.2012 15:39:03 Институт российской истории Российской академии наук Главное архивное управление города Москвы Центральный архив ФСБ России

ВЕЛИКАЯ

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

ВОЙНА 1942 год Издательство Главного архивного управления города Москвы Москва 000_006.indd 3 19.06.2012 15:39: ББК 63.3 (2) В Утверждено Редакционным советом Главного архивного управления города Москвы Председатель В.А. Маныкин Авторский коллектив:

В.А. Арцыбашев, И.В. Быстрова, Е.-М. Варга, Е.А. Гребень, К. Зеллис, И.Б. Иванов, Ю.З. Кантор, Б.Н. Ковалёв, В.Г. Макаров, А.Ф. Носкова, Дж. Скотони, С.И. Филоненко, Д.Ю. Хохлов, В.С. Христофоров Ответственный редактор В.С. Христофоров Издание подготовлено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект 12-01- Великая Отечественная война. 1942 год: Исследования, докуВ менты, комментарии / Отв. ред. В.С. Христофоров. – М.: Издательство Главного архивного управления города Москвы, 2012. – 616 с.

ISBN 978-5-7228-0222- Книга продолжает серию изданий, посвящённых исследованию малоизвестных страниц истории Второй мировой войны на основе документов из архивов Белоруссии, Венгрии, Германии, Италии, Латвии, Польши, России, Украины и Финляндии. Подборки архивных документов и научные статьи, подготовленные отечественными и зарубежными специалистами, знакомят читателя с ходом военных, политических и социально-экономических процессов, протекавших в течение 1942 г.

в странах противоборствующих коалиций. Издание адресовано российским и зарубежным специалистам, а также широкому кругу читателей, интересующихся отечественной и всеобщей историей.

ББК 63.3 (2) ISBN 978-5-7228-0222-4 © Главное архивное управление города Москвы, © Авторский коллектив, © Центральный архив ФСБ России, © Оформление и макет Е.М. Сапожников, 000_006.indd 4 19.06.2012 15:39:

СОДЕРЖАНИЕ

П Р ЕД ИС Л О В И Е

Советско-польские отношения:

интересы, возможности и противоречия. 1941–1942 гг.

Финляндия продолжает воевать

Венгрия в войне против СССР: события 1942 г.

Филоненко С.И., Скотони Дж.

8-я итальянская армия в боях на Дону

Германская военная разведка о спецоперации союзников в Северной Франции

Японский посол Х. Осима на советско-германском фронте

«Война требует всё новых жертв»:

чрезвычайные меры 1942 г.

Военная промышленность СССР в 1941–1942 гг.

на советско-германском фронте в сражении за нефть

Коллаборационизм на оккупированной территории северо-запада России в 1942 г.: мотивы, формы, специфика

К истории предательства генерала Власова (по материалам Центрального архива ФСБ России)

повседневность в условиях нацистской оккупации

Пропаганда нацистской Германии в Прибалтике в 1941–1942 гг.

(на примере генерального округа «Латвия»)

Судьба художественных ценностей на оккупированной территории северо-запада России

Д О КУМЕН ТЫ

периода обороны Сталинграда

Заградительные отряды

Донесения военной контрразведки о положении в Севастополе

Доклад НКВД Карело-Финской ССР об оккупационном режиме в Восточной Карелии

Венгерский генштаб о боях с советскими партизанами

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемый читателю сборник – «Великая Отечественная война. 1942 год: исследования, документы, комментарии» – вторая книга серии, посвящённой событиям 1941-1945 гг. Продолжая исследование малоизвестных страниц войны, международный авторский коллектив на конкретном примере показывает, каким образом можно строить конструктивный научный диалог, уважая и понимая подходы, реализуемые историческими школами разных стран.

С российской стороны в работе приняли участие исследователи из трёх институтов РАН: российской истории, всеобщей истории и славяноведения, а также представители Российского государственного гуманитарного университета, Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, Воронежского государственного аграрного университета им. императора Петра I, Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого и архивисты Главархива Москвы и Центрального архива ФСБ России. В сборнике публикуются также статьи историков из Белоруссии, Венгрии, Италии и Латвии.

Тематика статей потребовала обращения к достаточно обширной источниковой базе, созданной всеми воевавшими сторонами. Авторами использованы сведения, содержащиеся в документах государственных (федеральных и региональных) и ведомственных архивов Белоруссии, Венгрии, Германии, Италии, Латвии, Польши, России и др.

Публикация и анализ новых сведений и документов архивов по истории Великой Отечественной войны, показывающих противостояние в военно-политической, экономической и информационной сферах, повседневность и роль отдельной личности, способствуют объективному освещению событий и их единому восприятию как научным сообществом, так и социумом в целом, независимо от национальных и политических предпочтений.

Структура сборника строится по предметно-тематическому принципу. Четырнадцать статей составляют три основных раздела (международная военная и политическая обстановка, боевые действия на советско-германском фронте и административно-хозяйственные шаги советского руководства, коллаборационизм и история оккупации).

В первом разделе сборника представлены статьи о военно-политической обстановке 1942 г. в Венгрии и Финляндии, советско-польских отношениях этого периода. Здесь же публикуются статьи, посвящённые конкретным событиям 1942 г.: действиям итальянцев на Восточном фронте, попытке высадки объединённого десанта союзников в Северной Франции и поездке на советско-германский фронт японского посла Ведущий научный сотрудник Центра по изучению сталинизма в Восточной Европе Института славяноведения РАН доктор исторических наук А.Ф. Носкова в статье «Советско-польские отношения: интересы, возможности и противоречия. 1941-1942 гг.», открывающей первый раздел сборника, анализирует внешнеполитические линии ведущих мировых держав и их участие в решении «польского вопроса». Автор детально рассматривает эволюцию отношений СССР и Польши в контексте развития экспансии Германии и её союзников на восток. Особое внимание уделяется вопросу создания в Советском Союзе польского воинского формирования, в том числе дана всесторонняя политическая оценка этого шага, укрепившего позицию Польши. Польское руководство считало, что совместные с СССР боевые действия должны стать основой новых польско-советских отношений, однако дальнейшее нарастание противоречий в 1942 г. привело к эвакуации большей части сформированной польской армии в Иран.

Вторая публикация данного раздела – «Финляндия продолжает воевать» – подготовлена руководителем Центра публикаций источников по истории ХХ века Института российской истории РАН доктором юридических наук В.С. Христофоровым, который рассматривает сложную динамику развития ситуации в Финляндии и вокруг неё и приходит к аргументированному выводу о том, что финские правящие круги в 1942 г. полагали необходимым продолжать войну с Советским Союзом.

Работа руководителя Архивного института Культурного научного и информационного центра Венгрии доктора Е.-М. Варги «Венгрия в войне против СССР: события 1942 г.» также продолжает тему участия этого государства в войне на стороне Германии, начатую в предыдущем сборнике. В сжатой форме с использованием российских и зарубежных источников и литературы этот сложнейший этап в истории Венгрии рассматривается тщательно и объективно. Трагичность ситуации заключалась в том, что мощные внешнеполитические процессы втянули в войну не готовую к ней страну, мобилизовав все её людские и материальные ресурсы. Достоинство статьи в том, что автор, показывая катастрофу венгерской армии, не игнорирует проблему совершенных ею преступлений на оккупированной территории СССР.

Совместная работа проректора Воронежского государственного аграрного университета доктора исторических наук С.И. Филоненко и доктора Джорджо Скотони – «8-я итальянская армия в боях на Дону»

– также написана в развитие темы, начатой в сборнике, посвящённом 1941 г. Авторами привлечён широкий круг российских и зарубежных источников и литературы, для того чтобы всесторонне показать развитие военной и политической ситуации, приведшей к поражению итальянской группировки под Сталинградом в 1942 г. Авторы в своих выводах опираются на материалы Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации и Государственного архива Воронежской об-ласти, Архива исторического бюро Генерального штаба Вооружённых сил Италии, воспоминания Джулио Зобеле и др.

В статье старшего научного сотрудника Центра публикаций источников по истории ХХ века Института российской истории РАН кандидата философских наук В.Г. Макарова «Германская военная разведка о спецоперации союзников в Северной Франции» рассматривается воп рос, насколько хорошо были осведомлены немцы о предстоящей операции в Дьеппе. Автор сопоставляет имеющиеся в архивных документах советской контрразведки новые факты о разведывательно-диверсионной операции союзников на побережье Нормандии с информацией того времени, содержащейся в периодической печати и воспоминаниях политиков и военачальников.

Первый раздел сборника завершает статья «Японский посол Х. Осима на советско-германском фронте», подготовленная преподавателем Российского государственного гуманитарного университета кандидатом исторических наук Д.Ю. Хохловым. На основе документов ЦА ФСБ России рассказывается о подробностях поездки японского посла по оккупированной территории Советского Союза, которая была организована с целью подтолкнуть Японию к началу военных действий против СССР.

Второй раздел сборника посвящён внутренней политике советского руководства, направленной на достижение победы. В статье В.С. Христофорова «Война требует всё новых жертв: чрезвычайные меры 1942 г.» анализируются основные причины, подтолкнувшие руководство страны к более жёсткому использованию административно-командных методов в системе управления. Исследование ранее неизвестных документов российских архивов позволяет расширить представления об основном содержании мер чрезвычайного характера, предпринятых советским политическим и военным руководством в 1942 г.

для того, чтобы переломить ход войны и взять стратегическую инициативу в свои руки. Документы свидетельствуют, что в 1942 г. действия чрезвычайных органов власти были ориентированы в первую очередь на мобилизацию всех ресурсов страны и объединение усилий партийных, советских, общественных, хозяйственных и военных структур.

В 1942 г. продолжилось внесение изменений в законодательство, широко использовались методы принуждения, основанные на ужесточении административной и уголовной ответственности и массовых репрессиях.

В статье ведущего научного сотрудника Центра военной истории России ИРИ РАН доктора исторических наук И.В. Быстровой «Военная промышленность СССР в 1941-1942 гг.» сконцентрированы наиболее важные сведения о перестройке советской экономики для удовлетворения военных потребностей. Опираясь на документы Российского государственного архива экономики и современные отечественные и зарубежные исследования, И.В. Быстрова выделяет ключевые направления развития военной промышленности СССР в рассматриваемый период.

В центре внимания автора основные вопросы: эвакуация и перераспределение производственных мощностей в пользу восточных районов;

переориентация всей промышленности на производство военной продукции при тотальном изменении производственного профиля предприятий и номенклатуры выпускаемой продукции; создание массового специализированного производства вооружений; ускоренное внедрение в промышленность перспективных образцов вооружения при их последующей модернизации.

Главархива Москвы кандидатом исторических наук В.А. Арцыбашевым подготовлена статья «Противоборство Ставок на советско-германском фронте в сражении за нефть». На основе информации из отечественных и зарубежных научных исследований В.А. Арцыбашев показал сложнейшее переплетение геополитических интересов Берлина и Москвы в удовлетворении сырьевых потребностей, а также поиск единственно верного решения, позволившего СССР не только остановить агрессора, но и предпринять контрнаступление. Победы Красной армии на южном участке советско-германского фронта в конце 1942 г. предопределили крушение планов военно-политического руководства Германии по захвату богатейших источников нефти, необходимых для успешного ведения войны. Окружение немецких войск под Сталинградом и последовавшее за этим отступление с Северного Кавказа стали не только провалом наступательной стратегии вермахта на фронте, но и означали крах всей восточной политики Германии, рассчитанной на то, чтобы в 1942 г.

окончательно сокрушить СССР и лишить Великобританию её экономических и военных ресурсов в Азии.

Заключительный третий раздел состоит из пяти статей и охватывает широкий спектр вопросов по проблеме оккупации (коллаборационизм, нацистская пропаганда, повседневность на оккупированной территории и судьба художественных ценностей).

Первая статья раздела «Коллаборационизм на оккупированной территории северо-запада России в 1942 г.: мотивы, формы, специфика»

тета доктором исторических наук Б.Н. Ковалёвым. Автор отмечает, что активность сотрудничества различных категорий граждан нашей страны с гитлеровцами во многом была связана с положением на фронтах Отечественной войны. Нацистские пропагандистские службы рассчитывали на то, что им удастся легко внести раскол в советское общество не только благодаря военным успехам вермахта, умелой пропаганде, но и из-за событий предвоенных лет: насильственной коллективизации, необоснованных массовых репрессий, конфликта государства с церковью. Заслугой сил советского сопротивления Б.Н. Ковалёв считает то, что они в ходе боевых действий отказались от жёсткого деления общества на «своих» и «чужих». Советская сторона отлично понимала, что лишь при консолидации всех сил возможна победа. У страны был один враг – иноземные захватчики, и их необходимо было уничтожить.

В статье архивиста И.Б. Иванова «К истории предательства генерала Власова (по материалам Центрального архива ФСБ России)»

приводятся малоизвестные факты жизни и деятельности генерала А.А. Власова, изменившего Родине в 1942 г. и казнённого за измену в 1946-м. В настоящее время тема отечественного коллаборационизма, в том числе деятельность генерала Власова на посту председателя КОНР и командующего РОА, представляет особый интерес для исследователей, как для тех, кто его пытается героизировать, так и для тех, кто традиционно считает его предателем. В основе статьи лежат материалы Центрального архива ФСБ России, многие из которых рассекречены совсем недавно. Автор прослеживает эволюцию Власова от командира Красной армии до генерала вермахта, вскрывая мотивы, побудившие его встать на путь предательства. В статье приводятся примеры того, как в тех же условиях, в частности в ходе трагической Любанской операции, тысячи советских воинов сохранили верность присяге, не пожелав сдаться в плен, а тем более пойти на сотрудничество с оккупантами.

Приведённые в публикации документы ЦА ФСБ России свидетельствуют о том, что у генерала Власова была реальная возможность и в плену сохранить честь и достоинство советского генерала.

На основе документов государственных архивов Брестской, Витебской, Гомельской, Гродненской, Минской, Могилёвской областей подготовлена статья заведующего кафедрой философии и истории Белорусского государственного аграрного технического университета кандидата исторических наук Е.А. Гребня «Белоруссия в 1942 г.: повседневность в условиях нацистской оккупации». Используя информацию, выявленную в материалах местных оккупационных администраций, автор показывает степень влияния этих органов управления на повседневную жизнь человека, попавшего под их юрисдикцию. На конкретных примерах Е.А. Гребень рассматривает сложившуюся к 1942 г. систему регистрации и учёта местного населения и бывших военнопленных, в том числе паспортный режим. Рассказывает о системе налогообложения и оплаты труда, социального, продовольственного и товарного обеспечения; большое внимание уделяет функции контроля частного предпринимательства и ремесленного производства, в том числе регулированию цен на товары и услуги; приводит сведения о медицинском обслуживании и ветеринарном надзоре. Автор рассматривает вопросы распоряжения жилым фондом, собственности на жилплощадь, обязательного страхования строений и коммунальных платежей. В заключение сделан обоснованный вывод о том, что немцы стремились максимально использовать ресурсы оккупированной Белоруссии для обеспечения вермахта и рейха, в результате чего отсутствовали какиелибо средства для удовлетворения насущных нужд населения.

Статья научного сотрудника Латвийского университета доктора Каспарса Зеллиса «Пропаганда нацистской Германии в Прибалтике в 1941-1942 гг. (на примере генерального округа «Латвия»)» базируется на сведениях, полученных из опубликованных и неопубликованных источников. В частности, широко используются документы из Латвийского государственного исторического архива и Федерального К. Зеллис показывает, что в Латвии нацисты создали разветвлённую сеть каналов пропаганды, опиравшуюся на хорошо разработанный комплекс идей и стереотипов. И хотя нацистская пропаганда не смогла завоевать доверие людей, она гарантировала более-менее спокойное существование оккупационного режима. В первый год оккупации Латвии нацистам удалось в значительной мере достичь контроля над обществом, в том числе с помощью антибольшевистской пропаганды.

Основными причинами конечной неудачи нацистской пропаганды автор называет реальную политику оккупантов, презрение к латышам и их национальным символам, а также национальные предубеждения самих латышей по отношению к немцам.

Завершает третий раздел сборника публикация советника директора Государственного Эрмитажа доктора исторических наук профессора Ю.З. Кантор «Судьба художественных ценностей на оккупированной территории северо-запада России». Проблема утраты российских художественных ценностей в годы войны на протяжении многих лет волнует как историков, так и искусствоведов. В статье рассказывается о мероприятиях советских органов власти по подготовке культурных ценностей к эвакуации и о том, как немцы организовывали вывоз советских культурных ценностей с оккупированной территории. Используя самые разнообразные источники – отечественную и зарубежную научную литературу, электронные информационные ресурсы, а также документальные материалы РГВА, ЦА ФСБ живает судьбу предметов искусства, вывезенных из музеев Царского села, Новгорода, Пскова и Карелии. По мнению автора, необходимо во взаимодействии с зарубежными коллегами продолжать работу по научному изучению и оценке масштабов потерь культурных ценностей. Исчерпывающих данных о размерах ущерба, нанесённого войной российским музеям, до сих пор нет.

В заключительной части сборника публикуются 77 документов, выявленных в фондах Центрального архива ФСБ России, архивов Управлений ФСБ России по Саратовской области и по г. СанктПетербургу и Ленинградской области. После процедуры рассекречивания подготовлены три тематические подборки, посвящённые обороне Севастополя, Сталинграда и деятельности заградотрядов в 1942 г.

Общей особенностью этих документов является то, что цель их создания не давала оснований для преднамеренного искажения или умалчивания излагаемых фактов. Для подготовки такого рода документов, как правило, использовалась информация из проверенных источников с высокой степенью достоверности.

Первый комплекс – «Документы органов НКВД СССР периода обороны Сталинграда» – состоит из 30 документов УНКВД по Сталинградской области, Особого отдела НКВД Донского фронта и материалов «Особой папки». В докладах руководства НКВД СССР в высшие государственные и партийные инстанции страны о событиях накануне и в дни Сталинградского сражения содержится информация о положении на фронте и в прифронтовых районах, оперативно-розыскных мероприятиях сталинградских чекистов по обеспечению режима военного положения в городе, пресечению шпионской деятельности, эвакуации населения и промышленного оборудования заводов, поддержанию работы ж.-д. и речного транспорта.

«Заградительные отряды» – вторая тематическая подборка, которая состоит из 15 документов «Особой папки» и Управления особых отделов НКВД СССР и рассказывает о создании и деятельности заградотрядов с августа по декабрь 1942 г. Основной задачей этих подразделений было прекратить дезертирство и паникёрство на передовой, предупредить неорганизованный отход воинских подразделений с занимаемых рубежей. Особенно жёстко эти задачи решались на основных направлениях ударов противника, поэтому при подборе документов предпочтение отдавалось материалам Сталинградского и Донского фронтов.

Третий тематический комплекс – «Донесения военной контрразведки о положении в Севастополе» – состоит из 30 справок, составленных сотрудниками 9-го отдела Управления особых отделов НКВД СССР для доклада руководству на основании шифротелеграмм, поступавших Кавказского фронта. Они охватывают наиболее драматический период Помимо этого, вниманию читателя предлагаются два документа обобщающего характера – обзор НКВД Карело-Финской ССР о положении на временно оккупированной территории и аналитический доклад 4-го отдела Венгерского королевского генерального штаба об опыте борьбы с советскими партизанами.

Обзор положения на временно оккупированной территории Карело-Финской ССР от 10 декабря 1942 г. содержит сведения о мероприятиях финских властей и политико-экономическом положении населения на захваченной территории, а также данные о расположении финских войск и военных объектов. Документ подготовлен 4-м отделом НКВД КФССР, в задачи которого входило проведение разведывательной и диверсионной деятельности в тылу финских войск.

Обзор составлен по донесениям агентов и разведывательно-диверсионных групп. При его подготовке также были использованы сведения, полученные из разведывательного отдела штаба Карельского фронта.

Завершает сборник трофейный документ –«Аналитический обзор 4-го отдела Венгерского королевского генерального штаба об опыте боёв с партизанами». Обзор был издан в Будапеште в апреле 1942 г., в нём обобщены сведения о составе, структуре, задачах и способах ведения боя советскими партизанами и, главное, об организации противодействия им подразделений венгерской армии. Документ сохранился благодаря тому, что был добыт сотрудниками органов безопасности, переведен на русский язык для использования в практической работе и отложился в материалах делопроизводства 4-го Управления НКГБ СССР.

Важно отметить, что публикуемый документ органично дополняет содержание статьи «Венгрия в войне против СССР: события 1942 г.», размещённой в первом разделе сборника.

Большинство документов публикуется впервые. Как правило, тексты документов даются полностью с сохранением авторского стиля и орфографии. Выявление архивных документов, археографическая обработка и подготовка комментариев проведены сотрудниками Архивного института Культурного, научного и информационного центра Венгрии, Центра публикации источников по истории России ХХ века ИРИ РАН, Главархива Москвы и Центрального архива ФСБ России.

Выражаем признательность за финансовое обеспечение издания Региональному общественному фонду содействия социальной и правовой поддержке ветеранов и сотрудников Федеральной службы безопасности Советско-польские отношения:

интересы, возможности и противоречия.

Нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г. повлекло за собой коренную перегруппировку сил на мировой арене. Советский Союз становился основным участником вооружённой борьбы против гитлеровской Германии и её союзников. Лицом к нему поворачивались великие державы. Вечером того же дня по радио выступил премьер-министр Великобритании У. Черчилль. По словам советского посла в Лондоне И.М. Майского, «премьер ударил своей дубиной немедленно, не давши никому опомниться». Его речь «с предельной чёткостью и непримиримостью поставила вопрос о продолжении войны до конца и о максимальной помощи СССР», ибо опасность, нависшая над СССР, угрожает Великобритании и США. 24 июня президент США Ф. Рузвельт заявил о намерении США предоставить России «всю ту помощь, какую мы сможем»1. Зарождалась «Большая тройка».

Такое развитие событий и тот факт, что У. Черчилль, обращаясь 22 июня к соотечественникам, не вспомнил о Польше, вызвали обеспокоенность польского правительства, находившегося в Лондоне.

23 июня по радио выступил его глава генерал В. Сикорский. Он назвал нападение на СССР рискованным для Германии даже в условиях быстрых военных успехов вермахта. Премьер был уверен: «Россия проглотит немецкие силы». Говоря о влиянии новой германской агрессии на положение Польши, В. Сикорский выразил надежду, и это было главное в его речи, что «Советский Союз признает недействующим пакт Напомним. 23 августа 1939 г. в Москве был подписан пакт о ненападении с Германией и секретный протокол к нему, которым устанавливалось разграничение советских и немецких интересов в Восточной Европе. Судьбы Польши касался 2-й пункт протокола, где определялась линия этого разграничения по рекам Нарев – Висла – Сан «в случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству […]». Стороны обязывались «путём дружеского согласия» решить вопрос, желательно ли сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства […]»3.

К выполнению названного пункта Германия приступила 1 сентября, спровоцировав нападение на Польшу. Москва затягивала реализацию своих намерений. Реагируя на гитлеровскую агрессию и объявление 3 сентября войны Германии союзницами Польши – Великобританией и Францией, она демонстрировала отдельную от Германии, некую стороннюю позицию, сделав заявление о советском нейтралитете.

В «польском вопросе» советские руководители, находясь с первых дней войны в постоянном контакте с Берлином, «вели более тонкую игру, […] не хотели выглядеть воюющим союзником Германии и соучастником очередного раздела Польши […], не хотели закрывать двери для контактов с Англией и Францией, также создавая впечатление, что Советский Эту «отдельность» от агрессии Германии, адресованную как внешнему миру, так и собственным гражданам, советская сторона выдержала, вручив в ночь с 16 на 17 сентября послу Польши в СССР В. Гжибовскому ноту о вступлении Красной армии на территорию Польского государства. Её содержание было ограничено утверждением об утрате силы договоров, заключённых между СССР и Польшей, в виду «распада» польского правительства и прекращения «фактического существования» Польского государства. Указывалось, что советское правительство, «будучи доселе нейтральным, не может более нейтрально относиться к этим фактам»*. Была найдена и формула «непересечения»

с действиями Германии: приказ советским войскам перейти советскопольскую границу объяснялся защитой «жизни и имущества населения Западной Украины и Западной Белоруссии». В тексте ноты, соБыл ли советский нейтралитет в войне Германии против Польши реальностью до и после 17 сентября 1939 г. – проблема дискуссионная. Известный польский историк Е. Дурачинский отвечает «нет» и предлагает тактическую проблему нейтралитета, подтверждённого Москвой 17 сентября, рассматривать, по меньшей мере, в качестве стратегии: «[…] Не следует ли говорить скорее о том, что СССР, хотя Кремль твердил, что проводит политику нейтралитета, с 17 сентября принимал участие в [военном] конфликте, ведя то локальные войны вместе с Германией (Польша), то самостоятельно (Финляндия), наконец, принуждал, угрожая или применяя силу (введение войск на территорию трёх балтийских государств), инкорпорировал часть территории суверенного государства (Румыния)»

(Duraczyski E. Sprawy polskie minionego wieku. – Krakw, 2011. – S. 354). В российской историографии уже ряд лет ведётся полемика между теми, кто резко критикует заключение с Германией пакта о ненападении, считает, что Москва не сохраняла нейтралитет и что за пактом последовало фактическое вступление СССР в войну на стороне Германии, не соответствовавшее советским интересам (например, С.З. Случ), и теми, кто полагает, что интересы СССР как раз требовали вмешательства в события в Польше в сентябре 1939 г., что СССР вступил не в германо-польскую, а во Вторую мировую войну, сообразуясь со своими интересами, и не на стороне Германии (например, М.И. Мельтюхов).

ставленной с политико-дипломатическим «искусством», отсутствовал даже намёк на совместное с Германией участие в войне против Польши.

Не проводя повсеместных и серьёзных боевых действий, чему способствовал приказ командования Войска Польского по армии: «С Советами не воевать», Красная армия заняла те территории, где преобладало украинское, белорусское, еврейское и русское население5.

Выдвинув на первый план идею защиты национальных меньшинств и руководствуясь собственными представлениями о геополитических целях и путях достижения государственной безопасности страны посредством соединения народов, разделённых государственными границами*, Москва получила искомый эффект на Западе: её действия против территориальной целостности соседнего государства не обернулись военно-политической угрозой со стороны Великобритании и Франции.

Как записал 17 и 19 сентября в дневнике И.М. Майский, хотя «переход Кр[асной] армии через польскую границу вызвал здесь [в Лондоне] настоящее потрясение», но серьёзная акция Англии «сейчас явно не по силам».

Это, по словам посла, подтвердили 18 сентября «беззубое заявление, даже не протест, по поводу наших действий в Польше», а также заседание английского парламента 20 сентября, когда «у Чемберлена не хватило духу даже на резкое выступление против СССР», лейборист А. Гринвуд говорил об «акте агрессии», а консерватор Р. Бутси, объясняя действия Москвы исключительно интересами самосохранения и самообороны, «предостерегал депутатов от поспешных выводов».

Он доказывал, что «с точки зрения национальных интересов Англии появление советских войск на польско-румынской границе – положительное явление и что опаснее всего в настоящий момент было бы [пускаться в моральные поучения – англ. – А.Н.]…» 6.

Позиция СССР по «польскому вопросу» была выдержана и при подписании 28 сентября Договора о дружбе между СССР и Германией, которым стороны устанавливали границу «между обоюдными государственными интересами на территории бывшего Польского государства».

Москва, и это отметили в Лондоне, не посягнула на этнически чисто польские территории. В тот же день было подписано Заявление советского и германского правительств, извещавшее мир, что стороны «окончательАнализируя комплекс мотивов, которыми руководствовалась советская сторона при заключении пакта с Германией, имеет смысл учитывать открывавшуюся для неё возможность решить «украинский вопрос». Речь шла не только о «возвращении» территорий бывшей Российской империи и об объединении народа в рамках одного государства.

Включение в состав УССР некогда принадлежавшей Австро-Венгрии Восточной Галиции, где, как и на Волыни, среди украинцев было сильным влияние Организации украинских националистов, звавшей на борьбу за «независимую соборную Украину», свидетельствует о намерениях Москвы подавить внутренне опасное украинское национально-сепаратистское движение и тем самым повысить внутреннюю и внешнеполитическую безопасность украинского отрезка западной границы СССР.

но урегулировали вопросы, возникшие в результате распада Польского государства», и содержавшее предложение прекратить войну между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой7.

Обе союзницы Польши не приняли предложение о мире, но и не прервали дипломатических отношений с Москвой. В Лондоне, как записал 3 октября в дневнике И.М. Майский, не произошло «ничего сенсационного»: «премьер не только не объявил нам войны, он даже не рискнул высказать осуждения московскому договору. Он лишь подчеркнул, что события последней недели не внесли ничего нового […], Англия и Франция будут продолжать войну до сокрушения гитлеризма». Весьма дальновидный политик, У. Черчилль, тогда военно-морской министр, беседуя с И.М. Майским 6 октября, рассуждал: «[…] В настоящий момент, как и раньше, основные интересы Англии и СССР не сталкиваются, а совпадают. Стало быть, есть база для добрых отношений между обеими странами. […] Сталин сейчас играет большую игру, и играет её счастливо. Он может быть доволен. Но я не вижу, почему мы должны быть недовольны?» Причём министр отметил, что он «отражает взгляды всего правительства». Слова У. Черчилля позволили советскому послу сделать вывод: «Брит[анское] пра[вительство] принимает наше заявление о нейтралитете как положительный факт и только хотело бы, чтобы это был дружественный нейтралитет» (подчёркнуто В США относились к событиям в Европе спокойно, но, как утверждал госсекретарь К. Хэлл, президент Ф. Рузвельт и он не хотели бы рассматривать Россию как государство, «воюющее в равной мере, как Германия», чтобы не толкнуть Россию «ещё дальше в объятья Гитлера». За океаном высказывались надежды: СССР и Германия «полностью не станут союзниками», ибо «Гитлер не оставит своих претензий к России»9.

Таким образом, в сентябре 1939 г. Москва «успешно избежала опасности быть вовлечённой Германией в войну с Польшей», обошла нарушение отношений с западными союзниками Польши и тем самым сохранила последним возможность не вступать в реальную войну с Германией за Польшу до начала «большой» мировой войны в июне 1941 г. Довоенное польское правительство, интернированное в Румынии, немедленно уведомило посольства в Лондоне и Париже, что 17 сентября имела место неспровоцированная советская агрессия. Но официального заявления о войне с Советским Союзом, признанным межвоенным польским обществом врагом Польши, тоже не последовало. Не предпринял такого шага и созданный 30 сентября во Франции польский кабинет в изгнании во главе с генералом В. Сикорским. В ноте протеста «против заговора между Берлином и Москвой» говорилось лишь то, что Польша никогда не согласится с этим актом насилия11. В ноябре 1940 г.

В. Сикорский на вопрос одного из представителей прессы: «делает ли поль[ское] пра[вительство] разницу между акцией Германии и акцией СССР в польском вопросе», ответил отрицательно12. Министры правительства Сикорского полагали, что Польша не де-юре, но де-факто находится в состоянии войны с СССР.

Такая позиция поляков не совпадала с пониманием ситуации западными державами. Английское правительство исходило из того, что так называемая «линия Кёрзона» отделяет от Польши территории «в основном не польские, а украинские и белорусские». Премьер-министр Н. Чемберлен и министр иностранных дел Э. Галифакс, принимая 12 октября министра иностранных дел Польши А. Залесского, не скрывали, что «Польша не может рассчитывать на то, что Великобритания начнёт войну против Советской России затем, чтобы Польша получила те земли, которые заняты Советами». Они убеждали А. Залесского, сторонника объявления Польшей войны Москве, что «непосредственная цель, к которой стремятся союзники, – победа над Германией – должна быть также ближайшей целью поляков», что не следует допускать какихлибо действий, направленных против СССР, пока существует надежда на сохранение советского нейтралитета. Лондон настаивал: «поляки должны стоять в шеренге вровень с союзниками и не выбегать из этой шеренги, проводя политику, отвечающую цели союзников – победе над Германией»13. Эти призывы означали не что иное, как понимание незаконченности развития исторических событий и указание полякам на сдержанность. Польское правительство лишь отчасти учитывало предлагавшуюся позицию (войны Москве после 17 сентября не объявило), но разногласия с английским руководством в оценках действий СССР осенью 1939 г. не исчезли: Лондон хотел разгрома Германии, предпочитая видеть И.В. Сталина в качестве союзника. «Польский Лондон»

хотел схватки Германии и СССР, которая, по меньшей мере, взаимно ослабив двух врагов Польши, создала бы благоприятные условия для непременного восстановления восточной довоенной границы и расширения послевоенной территории страны за счёт Германии. Эта граница в межвоенном польском обществе виделась символом величия и независимости от СССР, использовалась правившими группировками как центральная национальная идея, консолидировавшая поляков.

Итак, к июню 1941 г. внешнеполитический потенциал СССР и Польши был разным. Советская сторона сохранила в активе нормальные дипломатические контакты как с Англией, успешно сражавшейся с Германией за свои интересы, так и с США, которые из-за океана «приглядывали» за развитием ситуации в Европе. Союзники «записывали»

Москве в плюс не только её нейтралитет, но и передвижение в глубь континента западной советской границы. Великобритания и США в июне 1941 г. не испытывали трудностей при выборе своих действий после нападения гитлеровцев на СССР, когда ускорился процесс формирования антигитлеровской военно-политической коалиции*.

Польская сторона располагала к этому времени лишь объявленной английским и французским союзниками войной Германии, но не реальными боевыми действиями в защиту Польши. Не получила она от Лондона и главного политического обещания: «включить в свои [то есть английские. – А.Н.] цели восстановление Польши в её довоенных границах». Это означало, что Великобритания не намеревалась поддерживать Польшу в многовековом геополитическом споре с Россией/СССР за контроль над восточными кресами, по-польски, или Западной Украиной и Западной Белоруссией, по-советски, – территориями со смешанным по национальному и конфессиональному составу населением, лежавшими восточнее р. Буг, или «линии Кёрзона».

Между тем обладание ими каждая из сторон, и польская и советская, расценивала как гарантию безопасности от внешней военной угрозы: для Польши – от угрозы покушения большевизма на территорию и власть национальной элиты; для СССР – от угрозы использования Польши в качестве «коридора вторжения» с запада, разрушения целостности страны и смены общественного строя. Таким образом, принципиальное несовпадение представлений о национально-государственных интересах на континенте было источником постоянных разногласий между двумя странами, что делало уязвимыми позиции польского правительства в отношениях с его главными союзниками, прежде Не было у Польши надёжного внешнеполитического партнёра и на её южных границах. Между В. Сикорским, выдвинувшим проект создания конфедерации «малых» стран, располагавшихся в основном по периметру западныхсоветскихграниц, и президентомсоседнейЧехословакииЭ.Бенешем отсутствовало единодушие в оценке роли СССР. Замысел В. Сикорского о конфедерации содержал заведомо антисоветскую составляющую. Э. Бенеш же стремился к союзным отношениям с Москвой, признававшей целостность Чехословакии, желал иметь общую границу с СССР.

Во имя этого он готов был избавиться от «чехословацких» украинцев, уступив территорию Подкарпатской Руси советской стороне. Таким образом, польское правительство, сохраняя враждебность на советском направлении, оказывалось во многом в международном «одиночестве».

Польский премьер, будучи дальновидным политиком и боевым генералом, уловил принципиальные перемены, которые внесли в расиюля 1941 г. было подписано советско-английское соглашение о совместных действиях в войне; 18 июля подобный документ Москва подписала с чехословацким правительством, находившимся в Лондоне; в декабре 1941 г. в войну против Германии вступили США.

становку международных сил нападение Германии на СССР и тот решительный выбор, который сделал У. Черчилль. И если ещё 22 июня правительство Польши не собиралось сотрудничать с Москвой против Германии, то уже 23 июня В. Сикорский, последовав примеру английского премьер-министра, фактически приглашал СССР к диалогу.

Правда, с условием признания Москвой довоенного межгосударственного разграничения. Советское руководство отреагировало на речь В. Сикорского 3 июля 1941 г. чётким определением позиции. В телеграмме И.М. Майскому говорилось: «Мы стоим за создание независимого польского государства в границах национальной Польши, включая некоторые города и области, недавно отошедшие к СССР, причём вопрос о характере государственного режима Польши советское правительство считает внутренним делом самих поляков». Такая формулировка свидетельствовала о намерении СССР денонсировать факт договорённостей с Гитлером, но сохранить основные территориальные приобретения 1939 г. Многозначительным было и извещение И.М. Майского, что советское правительство «разрешило создать [на территории СССР] национальные комитеты и национальные части и оказать полякам, чехам и югославам помощь в деле вооружения и обмундирования этих национальных частей»*. Последнее могло означать как предложение боевого сотрудничества, так и предупреждение о возможном варианте иной политики руководства СССР на польском направлении14.

Уже первые шаги сторон выявили немало трудностей во взаимодействии, но враг был общий и следовало договариваться. Принципиальные *Замысел создания польской воинской части в СССР появился в начале лета 1940 г.

в рамках намерений правительства Польши выяснить через английского союзника краткои долгосрочные планы СССР. В. Сикорский якобы считал возможными контакты с Москвой «при условии свободного обсуждения восточной границы Польши и прекращения преследования поляков на присоединённых к СССР территориях». Тогда же говорилось и о создании «с согласия советских властей» 300-тысячной армии для использования в войне с Германией. Польское правительство быстро отказалось от таких проектов (см. подробнее: Duraczyski E. Sprawy polskie minionego wieku... – S. 357–363). Идея создания польской армии возникала в это же время и среди польских военнопленных, находившихся в советских лагерях, что выяснила контрразведка в ходе оперативной работы. Некоторые из поляков в беседах с офицерами НКВД говорили о готовности сражаться вместе с Красной армией, предлагали сформировать польскую воинскую часть. Это поддержал нарком внутренних дел Л.П. Берия, направив 2 ноября 1940 г. соответствующую записку И.В. Сталину. Вождь не возражал. Руководить подготовительной работой поручили подполковнику Войска Польского З. Берлингу. 4 июня 1941 г. политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о создании в составе Красной армии польской стрелковой дивизии.

Но нападение Германии прервало действия в этом направлении (см. подробнее:

Яжборовская И.С., Яблоков А.Ю., Парсаданова В.С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. – М., 2001. – С. 128–130; Зданович А.А. Роль НКВД в формировании польской армии Андерса : (1941–1942 гг.) // Военно-исторический положения советско-польских соглашений определялись в Москве в ходе бесед главы советского правительства И.В. Сталина, министра иностранных дел В.М. Молотова и английского посла С. Криппса.

Поступали «сигналы» и из Вашингтона. Как полагает польский историк Я. Тебинка, США не рекомендовали поддерживать требования «малых»

стран о восстановлении их довоенных границ15. В ходе обсуждения И.В. Сталин выразил согласие на просьбу польской стороны освободить всех польских граждан, находившихся в местах изоляции на территории СССР, и конкретизировал условия сотрудничества в деле создания Переговоры в Лондоне начались 5 июля со встречи И.М. Майского и В. Сикорского на нейтральной территории. Польские представители постоянно вносили многочисленные поправки в рабочие тексты будущего соглашения, затягивали его подписание, пытаясь добиться от Москвы хотя бы косвенного признания довоенной польско-советской границы. «Температуру» на переговорах передаёт дневник советского посла: «Москва не выдержала и заявила: если поляки не примут уже согласованных ранее формулировок, то могут отправляться на все четыре стороны. Обойдёмся и без поляков. Это тоже действовало, и Сикорский сразу же снял свои поправки». В советско-польских переговорах активно участвовал министр иностранных дел Великобритании Э. Иден, который, по мнению И.М. Майского, играл «несомненно, очень крупную роль […], без него мы с поляками вообще не договорились бы или, если и договорились бы, то гораздо позже. Иден старался держать “средний“ курс». Он обещал В. Сикорскому «ноту брит[анского] пра[вительства], в которой последнее заявляет о непризнании территориальных перемен в Польше, происшедших во время войны», что было сделано и вызвало «полное удовлетворение» польской стороны. «Это, конечно, не означает признания границ 1921 г.», констатировал И.М. Майский:

«Иден совершенно определённо заявил Сикорскому в переговорах, что о признании старых границ со стороны брит[анского] пра[вительства] не может быть и речи». Более того, выступая 30 июля в парламенте, Э. Иден в ответ на прозвучавший вопрос, означает ли данный договор гарантию старых границ Польши, однозначно ответил «нет». «Теперь, как полагал советский посол, ни при каких обстоятельствах в будущем поляки не смогут утверждать, что Англия хотя бы косвенно гарантировала границы 1921 г.»16 Но, добавим, Англия не давала обещаний гарантировать как польско-советскую границу 1921 г., так и границы СССР Хотя согласовать позиции СССР и Польши по территориальному вопросу не представилось возможным, компромисс состоялся благодаря тому, что конкретное решение было отложено.

30 июля И.М. Майский и В. Сикорский подписали «Соглашение между правительством СССР и правительством Польской Республики о восстановлении дипломатических отношений и о создании польской армии на территории СССР».

В первой статье документа СССР признал «утратившими силу»

договорённости 1939 г. с Германией, касавшиеся «территориальных перемен в Польше». Такая формулировка позволяла каждой стороне толковать её в свою пользу.

И.В. Сталин не связывал текст с признанием западной советской границы, существовавшей на 1 сентября 1939 г. В. Сикорский, напротив, «прочитывал» в нём согласие Москвы на такое признание.

Между тем, найденная формулировка устраивала в середине 1941 г.

и советскую, и польскую сторону: Москва избежала точного определения своей позиции тогда, когда итоги войны были ещё впереди; польская сторона получала некую «зацепку» для дальнейших переговоров.

Принципиально важно отметить, что статья 1 не создавала сторонам трудностей в конкретном сотрудничестве. Польскому правительству открывалась возможность помогать своим соотечественникам, по разным причинам в 1939 г. оказавшимся в СССР и в 1941 г. находившимся на его тыловых территориях.

В статьях 2 и 3 речь шла о восстановлении отношений и обмене послами «по подписании настоящего соглашения», об оказании друг другу всякого рода помощи и поддержки в начавшейся войне с Германией. Отдельной статьёй фиксировалось согласие советского правительства на создание «на территории СССР польской армии под командованием, назначенным польским правительством с согласия советского правительства». Оговаривалось, что эта армия «будет действовать в оперативном отношении под руководством Верховного командования СССР, в составе которого будет состоять представитель Польской армии»17.

К основному документу прилагался протокол о намерении советского руководства предоставить «амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях».

11 августа Л.П. Берия в специальной записке И.В. Сталину предложил освободить около 360 тысяч человек (вместе с членами семей), находившихся в лагерях, тюрьмах, спецпосёлках, в ссылке и высылке.

Речь шла обо всех бывших гражданах Польши без различия национальности, включая до 125 тысяч военнопленных и интернированных.

По данным НКВД СССР на сентябрь 1941 г., было амнистировано 389 041 человек, арестованных и депортированных в 1939–1941 гг., ны и Белоруссии*. 201 тысячу амнистированных составляли этнические поляки. К этому времени советская сторона уже составила именные списки на 109 593 человека, в том числе на 24 814 военнопленных.

Предполагалось, что общая численность призывного контингента для польской армии составит около 115 тысяч человек18.

14 августа 1941 г. стороны подписали Военное соглашение о создании «в кратчайший срок» сухопутных польских подразделений как составной части «вооружённых войск суверенной Польской Республики». Они предназначались «для совместной с войсками СССР и иных союзных держав борьбы против Германии» (подчёрк. автором. – А.Н.).

Предполагалось их возвращение после войны в Польшу. Конкретная численность будущей польской армии в СССР не называлась. Она ставилась в зависимость «от многочисленности личного состава и возможностей материального снабжения» как советским правительством, так и союзниками. По достижении полной боевой готовности, говорилось в документе, «польские армейские части будут двинуты на фронт […] и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного командования СССР». Вначале стороны договорились о численности польской армии в 30 тысяч человек и достижении её боевой готовности Контакты советской стороны с польской армией поручалось обеспечивать майору советской госбезопасности Г.С. Жукову. В соответствующих кругах он считался специалистом в польских «делах».

По рекомендации советской контрразведки, располагавшей достаточной агентурой среди военнопленных польских офицеров, командующим Польской армией, по согласованию с польской стороной, 6 августа был назначен генерал Войска Польского В. Андерс**.

Столь детальная проработка военной конвенции и конкретизация обязательств, прежде всего советской стороны, свидетельствовали об обоюдной, но разной заинтересованности двух правительств в создании армии, что не уберегло стороны от обнаружившихся вскоре разСогласно справке, составленной 2 ноября 1945 г. для наркома внутренних дел Л.П. Берии его заместителем В.В. Чернышовым, с осени 1939 г. по июнь 1941 г. в лагерях для военнопленных и интернированных, в спецпосёлках, а также арестованных и ссыльных бывших польских граждан насчитывалось 494 310. Из них 42 492 польских военнослужащих были переданы Германии и 42 400 человек освобождены из лагерей и отправлены в западные области УССР и БССР (ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 105. Л. 19).

**В своё время он проходил службу в русской, затем в германской и польской армиях.

В конце сентября 1939 г. В. Андерс был ранен и взят в плен, находился сначала в госпитале, с декабря 1939 г. – в тюрьме на Лубянке, освобождён 4 августа 1941 г. (Polskie podziemie na terenach Zachodniej Ukrainy i Zachodniej Biaorusi w latach 1939–1941 = Польское подполье на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, 1939–1941 : В 2 т. Т. 2. – Варшава; М., 2001. – С. 1002–1004).

ногласий. Их источником было принципиальное расхождение позиций по вопросу государственной принадлежности и гражданства жителей восточных территорий Польши, отторгнутых в 1939 г. в пользу Москвы, о чём говорилось выше. Это генеральное противоречие влекло за собой различное понимание предназначения польской армии и её национального состава. Вряд ли И.В. Сталин ограничивался тогда, летом 1941 г., лишь прагматическим подходом к использованию этой армии как дополнительной военной силы на советско-германском фронте. Объективно Москва была заинтересована в изменении всего климата текущих и послевоенных советско-польских отношений, что могло состояться в немалой мере благодаря участию поляков в боях вместе с Красной армией. Он неоднократно подчёркивал, что СССР не покушается на государственность и вмешательство во внутренние дела невраждебной Москве Польши.

Генерал В. Сикорский, несомненно, понимал, что польская армия в СССР становилась военно-политическим фактором, усиливавшим позиции самого премьер-министра в коалиционном правительстве и расширявшим его политические возможности на международной арене.

Известно, что Польша претендовала на политический статус, если не равный, то близкий статусу её западных союзников. По словам посла Польши в СССР С. Кота, имелось в виду участие польского премьер-министра в группе, «состоящей из Сталина, Черчилля и Рузвельта, которая определит послевоенную организацию мира»20. Претендовала Польша и на свою зону оккупации поверженной Германии, на долю бывших германских колоний. Существование польской армии на территории СССР виделось фактором, укрепляющим позиции польской стороны в отношениях с Москвой. Став крупной силой, эта армия при благоприятном развитии событий на советско-германском фронте и её участии в освобождении Польши могла гарантировать возвращение правительства из эмиграции, сохранение преемственности власти и невмешательство внешних сил во внутренние дела страны. Для этого, как В. Сикорский признавал в начале 1942 г., надо постараться, чтобы польская армия пришла в Польшу, что возможно лишь в случае сохранения дружеских отношений с Москвой21.

Несмотря на многочисленные трудности общая заинтересованность сторон в разгроме Германии продвигала дело сотрудничества вперёд. К концу сентября в районе дислокации польской армии в г. Бузулук (командование), в Тоцком (Чкаловская обл.) и Татищевском (Саратовская обл.) лагерях находилось не 30 тысяч, как договаривались стороны летом 1941 г., а около 40 тысяч, через месяц – 41,5 тысячи человек.

Острой оставалась проблема формирования офицерского корпуса.

Ещё в августе В. Андерсу предоставили список на 1658 офицеров. Этот церами, прибывавшими из Великобритании, но этого было недостаточно. Польская сторона требовала продолжать амнистирование, собирала дополнительные сведения о тех, кто попал в плен в 1939 г.*, проводила учёт офицеров, находившихся в гитлеровских лагерях. В результате был составлен список на 3000 офицеров, которые должны были бы находиться на территории СССР22.

По объективным причинам обострился вопрос обеспечения польских частей советским вооружением. К осени 1941 г., когда Красная армия отступала, теряя сотни тысяч жизней, миллионы единиц стрелкового оружия, десятки тысяч танков и самолётов, создалось крайне сложное положение с личным составом, вооружением и боеприпасами советских войск. Об этих трудностях И.В. Сталин уведомил польскую сторону. Хотя уже удалось вооружить две польские дивизии, В.

Андерс в октябре 1941 г. дважды обращался к И.В. Сталину с просьбой продолжить создание польских воинских подразделений. Ответ был положительным, но вновь с предупреждением о дефиците вооружения.

Не выполняли своих обещаний вооружать польскую армию и западные союзники. У. Черчилль не откликнулся на просьбу И.В. Сталина 3 сентября прислать 25–30 английских дивизий на советско-германский фронт**, где шли ожесточённые бои, и отдельные успехи советских войск перемежались с серьёзными поражениями. Воздушное наступление союзников на Германию, по мнению И.М. Майского, не имело «большого влияния на отвлечение сил с Восточного фронта» и страдало «от какого-то малокровия»23.

Помимо заметного продвижения сотрудничества СССР и Польши в военном направлении, налаживалось взаимодействие при решении многих иных, сугубо гражданских вопросов. В ходе неоднократных осенью – зимой 1941 г. бесед посла С. Кота с представителями высшего советского руководства оговаривалось содействие Москвы работе польского посольства, обсуждались возможности продовольственного снабжения, санитарные и климатические условия проживания бывших граждан Польши. Речь шла о тех, кто бежал в СССР перед наступавшим вермахтом в 1939 г., был депортирован в 1940–1941 г. из Западной Украины и Западной Белоруссии и теперь мог стать главным резервом армии В. Андерса. Обсуждался вопрос об их переселении *В начале ноября 1940 г. в лагерях для военнопленных находились 18,3 тысячи человек, из них 2 генерала, около 5 тысяч офицеров, более 13 тысяч рядовых (Катынь. Март 1940 г. – сентябрь 2000 г.: Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни: Документы. – М., 2001. – *И.М. Майский делал вывод: «…англичане, следуя своей вековой традиции, хотят свалить на нас главную тяжесть войны, а сами остаться по возможности в стороне» (Майский И.М.

Дневник дипломата : Лондон. 1934–1943 : В 2 кн. Кн. 2. Ч. 2 : 22 июня 1941 – 1943 год. – М., 2009. – (Научное наследство : Т. 33). – С. 32).

из районов Севера и Сибири в южные регионы СССР. Практическая реализация договорённостей требовала высвобождения транспортных средств, дополнительных резервов продовольствия, обеспечения переселенцев новым жильём и работой, что в военное время было делом чрезвычайно трудным, оборачивалось стихийным перемещением поляков, часть которых по своей инициативе устремилась в места расположения формировавшейся польской армии. По информации уполномоченного генштаба Красной армии по польским формированиям генерала А.П. Панфилова и его заместителя Г.С. Жукова от 19 сентября, в Тоцкий и Татищевский лагеря ежедневно прибывали сотни людей, их уже насчитывалось более трёх тысяч человек. «Эти лица занимаются спекуляцией, и даже имеются отдельные случаи грабежа и дебоша, – говорилось в донесении Сталину, Молотову, Берии и Шапошникову.

– Имеет место ведение антисоветской агитации со стороны поляков в окружающих сёлах». НКВД докладывало, что «неорганизованный наплыв в районы формирования будет возрастать…», подчёркивалось, что «большая часть призывного контингента поляков не стремится устраиваться на работу, а изъявляет желание служить в польской армии»24. В такой ситуации советским правительством было принято решение временно прекратить перемещение польского населения.

Поздней осенью положение на Восточном фронте несколько стабилизировалось. Готовилось советское контрнаступление под Москвой, концентрировались людские силы, техника и вооружение, что ограничивало полное выполнение советских обязательств перед польской стороной. Помимо проблем с вооружением и продовольственным снабжением, осложнился вопрос пополнения польской армии кадрами, на чём настаивали поляки. Здесь были трудности, в том числе и политического свойства. Представители Польши отвергали правомочность Указа Президиума Верховного Совета СССР от 29 ноября 1939 г., по которому советским гражданством были наделены все бывшие польские граждане, находившиеся на 1–2 ноября 1939 г. на новых территориях СССР, а также те, кто по обмену приезжал из Германии или прибывал из Литвы.

В соответствии с советским законодательством военнообязанные жители этих территорий, независимо от национальности (поляки, украинцы, белорусы, евреи) в 1940–1941 гг. призывались в ряды Красной армии. Польская сторона это оспаривала, продолжая считать их польскими гражданами, которые подлежали мобилизации в польскую армию. Возникла конфликтная ситуация, которую советское руководство разрешило, внеся 1 декабря 1941 г. поправку в вышеназванный указ. Теперь в польскую армию могли призываться поляки по национальности из жителей бывших восточных территорий довоенной ятную атмосферу для намеченных на декабрь 1941 г. переговоров с премьер-министром Польши.

Визит генерала В. Сикорского начался с его встречи 3 декабря с главой советского правительства и Верховным Главнокомандующим И.В. Сталиным, который предложил обсудить широкий круг проблем советско-польского сотрудничества, включая вопрос о границах Польши. В. Сикорский, прибыв в Кремль в сопровождении посла Польши С. Кота и генерала В. Андерса, настаивал на принятии решений по двум вопросам: об улучшении положения польского населения и об ускорении формирования армии. Советская сторона выразила согласие с предложениями поляков, обязалась принять меры к изменению в лучшую сторону ситуации польского населения в СССР, в том числе проявила готовность предоставить на эти цели заём в 100 млн руб. Прозвучало согласие на польские предложения увеличить число представительств посольства на местах для организации помощи нуждающимся26.

Упоминание в военном соглашении о борьбе польской армии против гитлеровцев вместе с советскими войсками и с войсками «иных союзных держав» допускало её использование вне территории СССР. Ещё в конце сентября 1941 г. У. Черчилль предложил В. Сикорскому избрать в качестве места базирования польских дивизий Кавказ, откуда они «в случае необходимости могли бы войти в контакт с британскими войсками». В. Сикорский поддержал предложение, так как «направление Кавказ и Иран даёт возможность протянуть руку нашим британским союзникам и бороться бок о бок как с ними, так и с российским союзником». Через месяц английский премьер-министр выдвинул план передислоцировать «возможно большое число» польских войск в Иран, где они получат английское вооружение и будут обучены27. В. Сикорский план принял и уведомил об этом И.В. Сталина. Москва дала согласие на перевод в Англию польских лётчиков и моряков, а также 20–25 тысяч солдат в Иран. В ходе беседы в Кремле в декабре 1941 г. В. Сикорский известил И.В. Сталина о намерении эвакуировать на Ближний Восток всю армию и весь призывной контингент, который будет зачислен в её ряды в дальнейшем, включая добровольцев. Объясняя такое решение, генерал говорил о благоприятных в Иране условиях для боевой подготовки и обеспечения армии английским вооружением и продовольствием, после чего армия-де может возвратиться на советско-германский фронт.

Учитывая военно-политический интерес и активность У. Черчилля, который рассчитывал усилить поляками английский контингент на Ближнем Востоке, их возвращение на советско-германский фронт становилось маловероятным. Реакция И.В. Сталина на это известие В. Сикорского, армию которого он хотел видеть боевым союзником, ков драться. […] В Иран, так в Иран! Пожалуйста. […] У нас войска хватит, обойдёмся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам её отдадим». Советский лидер прямо указал и на инициатора этого решения: «[…] польским войскам, которые будут находиться в Иране, придётся бороться там, где этого пожелают англичане». Он не скрывал от В. Сикорского заинтересованности в совместной борьбе против Германии, полагая, что это будет способствовать улучшению советскопольских отношений, а вывод польской армии нанесёт только вред общему делу. Как писал в МИД Польши участвовавший в беседе С. Кот, «вывод польской армии из России он [Сталин] считал бы обидой себе и России»28.

В. Сикорский, который говорил, что совместные с СССР боевые действия «должны стать основой новых польско-советских отношений», отступил и снял с обсуждения вопрос о выводе армии. Премьерминистр понимал, что обострять отношения нельзя, так как резервы для увеличения польской армии есть только в СССР, и их получение зависит от позиции Москвы, которая может заблокировать мобилизацию.

И.В. Сталин, со своей стороны, дал согласие направлять в польскую армию всех военнообязанных польских граждан, «где бы они ни находились», продолжить формирование польских дивизий общим числом до семи, увеличить армию до 96 тысяч человек, передислоцировать её в южные районы СССР, предоставить на военные нужды кредит в 300 млн руб. Стороны договорились, что польские части по достижении боевой готовности «будут двинуты на фронт». В итоге обмена мнениями наступивший, по словам А.Я. Вышинского, «драматический момент» в переговорах получил «благополучное разрешение», но, как вскоре оказалось, лишь временное29.

В ходе переговоров были обсуждены принятые ещё летом 1941 г.

решения о взаимодействии в тылу вермахта советской разведки с разведкой польского вооружённого подполья. Договорились об установлении радиосвязи между Москвой и Варшавой, разграничении деятельности советских и польских партизанских отрядов по довоенной линии 1939 г. и налаживании эстафетной связи с Польшей. Как следует из рассекреченных материалов Архива Службы внешней разведки РФ, реализация этих договорённостей была делом вовсе непростым. Самым важным заданием польской разведки В. Сикорский считал «установление сил и размещения немецких резервов на Восточном фронте». Он распространял это задание на оккупированные гитлеровцами территории СССР с акцентом на бывшие восточные польские земли и «Балтийские государства». В выполнении такого задания общими усилиями была заинтересована и советская сторона. Но, согласно указаниям В. Сикорского В. Андерсу, на которого была возложена ответственность за создание польской разведывательной сети «в тылах герindd 29 19.06.2012 15:39: манской армии на территории России», польской разведке предлагалось руководствоваться «общими правилами» и разведывательную работу «проводить с таким расчётом, чтобы не только обслужить потребности этой войны и будущего восстания в Польше, но и создать постоянные условия для нашей разведки на Востоке и в послевоенное время». Польским разведслужбам предписывалось «ни в каких случаях и ни при каких условиях» не контактировать с ячейками советской разведки, чтобы «исключить возможность расконспирирования разведсети и проникновения НКВД через эту сеть в организацию СВБ* в Польше». Выданные В. Андерсу «Особые указания» свидетельствовали о поставленной перед польской разведкой задаче: предельно сузив взаимодействие с советской стороной, «освоить» советские территории, «создавать пляцувки** на территориях, лежащих дальше на Восток […], а также обставить своей сетью территорию вблизи советско-польской границы […]». Были обозначены и некие заградительные меры, а именно создание «более густой сети разведпляцувок, принимая во внимание будущие потребности в этом». Что же касается передачи срочных сведений советскому командованию, то, как говорилось в документе, «это явление для нас невыгодно и грозит расконспирацией нашей разведывательной восточной сети».

Для исключения последнего предлагалось «категорическим образом» запретить «какие бы то ни было связи нашей разведки с советской разведкой на этой территории […]. На попытки со стороны советской разведки к установлению контакта с нашей разведкой не обращать внимания»30.

При таких ориентировках польской армии сотрудничество разведслужб двух государств вряд ли могло принести нужные плоды.

В первый день переговоров в Кремле произошло крайне нежелательное для И.В. Сталина событие: В. Сикорский передал ему список, содержавший фамилии 3,5 тысячи польских офицеров, попавших в сентябре 1939 г. в советский плен, не поименованных советской стороной и не найденных польской стороной в СССР в 1941 г. Вынужденный отвечать, И.В. Сталин не нашёл другого объяснения, кроме того, что «все освобождены» и «бежали в Манчжурию». Польским представителям, которые уже знали правду о судьбе военнопленных, содержавшихся *Союз вооружённой борьбы – подпольная организация, созданная в Варшаве в конце 1939 г. кадровыми офицерами Войска Польского для организации различного по формам сопротивления, включая подготовку всеобщего восстания на всей территории довоенной Польши. В начале 1942 г. СВБ был переименован в Армию Крайову (АК), ставшую массовой организацией. Одним из направлений деятельности СВБ-АК была всесторонняя разведка в пользу Великобритании, откуда поступали финансы и оружие. Взаимодействие с её спецслужбами было плотным. Результаты работы польской разведки «необыкновенно высоко оценивались в английских военных штабах». (Duraczyski E. Sprawy polskie **Польск. placwka – застава, пост, низовая ячейка польской разведки или контрразведки.

в одном из лагерей, была ясна фальшивость этого ответа. В феврале 1942 г.

генерал В. Андерс и начальник штаба польской армии полковник Л. Окулицкий передали И.В. Сталину ещё один список из 8 тысяч фамилий. Но время обнародовать факт расстрела польских офицеров по решению Политбюро ЦК ВКП(б) весной 1940 г. ещё не пришло. Английское и американское правительства тогда не рекомендовали В. Сикорскому «давить» на Москву. Не было большого «интереса» и у гитлеровской Германии, поскольку военно-оперативной и, как казалось Берлину, стратегической инициативой на Восточном фронте владел вермахт.

По инициативе И.В. Сталина состоялся обмен мнениями о путях предотвращения новой германской агрессии, обеспечения безопасности в Европе и в этой связи о границах послевоенной Польши. Польский премьер-министр пытался поставить на обсуждение вопрос о подтверждении Москвой довоенной польско-советской границы, но снял его. В. Сикорский учёл благожелательный в целом тон переговоров и принципиальный характер рассуждений И.В. Сталина, который предлагал развить соглашение от 30 июля до уровня союзного договора о межгосударственных отношениях во время и после войны, признавал, что западная польская граница должна опираться на р. Одер, а Восточная Пруссия – принадлежать Польше. И.В. Сталин допускал корректировку советско-польской границы 1941 г., и в частности возвращение г. Львова Польше в результате будущих двусторонних договорённостей31. В. Сикорский, который понял, что И.В. Сталин предлагает ему вариант разрешения межгосударственных споров путём продвижения территории Польши с востока на запад, уклонился от обсуждения такого «обмена», но вскоре уведомил У. Черчилля о предложениях Москвы*.

Тогда, в декабре 1941 г., это уже были не просто слова И.В. Сталина. Излагалась рождавшаяся концепция компенсации потерь Польши на востоке приращениями земель на западе и расширением выхода к Балтике. И.В. Сталин повторил её суть 16 декабря 1941 г. в беседе с Э. Иденом, прибывшим в Москву для обсуждения английского проекта двустороннего договора. Ко времени, когда военно-оперативная ситуация в СССР была тревожной, ход войны и её итоги трудно предсказуемы, главная союзница Польши, ранее отказывавшаяся подтвердить её права на западные районы Украины и Белоруссии, и теперь, после нападения Германии на СССР, занимала, по меньшей мере, неоВ конце 1942 г. В. Сикорский так интерпретировал свою позицию на переговорах в Москве: «В декабре 1941 г., когда И.В. Сталин вёл речь о небольшой корректировке границы и предлагал более тесный союз, я не согласился ни на какую дискуссию по вопросу границ. Может быть, польское правительство при поддержке Великобритании и Соединённых Штатов в конце концов принудит советское правительство признать наши права на востоке» (цит. по: Парсаданова В.С. Советско-польские отношения в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945. – М., 1982. – С. 66).

пределённую позицию, в отличие от Советского Союза. В одном из двух советских документов, представленных в Москве Э. Идену, польские границы выглядели так: «Восстановление Польши в границах 1939 г.

с оставлением в пользу СССР территорий Западной Украины и Западной Белоруссии, за исключением районов с преобладающим польским населением (оставить в составе Польши город Львов при условии передачи СССР Белостока и Вильно или, наоборот, передачи Польше Вильно и Белостока, с оставлением Львова в СССР), а также – расширение территории Польши за счёт западной части Восточной Пруссии». Таким образом, Москва уведомила Лондон о своей готовности поддерживать претензии польского правительства на часть территории Германии при условии сохранения за СССР почти всего того, что было им получено осенью 1939 г. на востоке Польши. Позднее Э. Иден так определил смысл этого документального фрагмента: «Цель русских была уже твёрдо определена. Она лишь незначительно изменилась в последующие три года и заключалась в том, чтобы обеспечить максимальные границы будущей безопасности России»32 и, можно добавить, территориальные границы безопасности самой Польши.

Польский премьер-министр был весьма удовлетворён политическими итогами визита в Москву. Профессиональный военный, он оценил возможные военно-оперативные последствия разгрома гитлеровских войск под Москвой и, отчитываясь в правительстве о поездке, высказывал непривычные для польских политиков суждения о необходимости прекратить лавирование между Германией и СССР, заключить союз с Россией на антигерманской основе и «прокладывать дорогу в будущее, сглаживая отношения между нами». Вместе с тем В. Сикорский был твёрд в вопросе о довоенной границе с СССР, которая, будучи «границей западнохристианской цивилизации», послужит препятствием для проникновения большевиков в Европу, и Польша сможет дать отпор И.В. Сталину, если тот, став победителем, перейдёт к «захватнической политике». Одновременно генерал отметил, что «Сталин впервые отказался от универсального коммунизма и признал принцип невмешательства во внутренние дела суверенных государств»33.

Таким образом, позиции как советского, так и польского правительств по генеральному противоречию о межгосударственной границе не претерпели к концу 1941 г. существенных изменений, хотя И.В. Сталин и заявлял о некоторых территориальных уступках в случае начала двусторонних переговоров по этому вопросу. Но сторонами, отложившими неразрешимые пока проблемы, тем самым был сохранён курс на военное взаимодействие в войне против Германии и политическое сотрудничество. Этот курс отразила подписанная 4 декабря 1941 г.

возможность никакого компромисса с «немецко-гитлеровским империализмом», намерение двух стран «вести войну до полной победы», оказывать друг другу во время войны «полную военную помощь». Было заявлено обязательство польских войск «вести войну с немецкими разбойниками рука об руку с советскими войсками». 15 декабря В. Сикорский поздравил И.В. Сталина с победами Красной армии под Москвой:

«Выражаю Вам, вождю, создателю этой армии, мой восторг её действиями в борьбе за общее дело, дело свободы народов […]»34.

4 декабря на заседании смешанной советско-польской комиссии по формированию польской армии стороны договорились создать и вооружить ещё четыре пехотные дивизии и одну «иметь в перспективе в зависимости от наличия людских резервов, возможных условий развёртывания и вооружения». К призыву военнообязанных и дислокации новых дивизий в республиках Средней Азии полагали приступить 15 декабря 1941 г. и «возбудить вопрос перед Правительством Союза ССР об отпуске кредита».

Советская сторона при всех многочисленных объективных трудностях военного времени, потеряв промышленно развитую и густонаселённую часть страны, тем не менее исполняла просьбы и пожелания польского союзника. 6 декабря 1941 г. генерал В. Андерс в беседе с военным корреспондентом газеты «Правда» выразил полное удовлетворение теми усилиями, которые прилагали советские представители, содействуя созданию польской армии: «На территории СССР за короткое время создана многочисленная и боеспособная польская армия […]. Во вверенных мне частях собраны прекрасные кадры […]. Меня особо радует дух наших войск […]. Между солдатами и офицерами, прошедшими за последнее время через одинаково суровые испытания, установились наилучшие отношения. Больше, чем когда-либо, я уверен, что наши люди будут драться хорошо. Надеюсь, что в ближайшем будущем факты подтвердят мою уверенность. Сейчас основные трудности, связанные с созданием польской армии на территории СССР, уже позади […]. Во взаимоотношениях с командованием Красной армии мы всегда встречаем понимание наших нужд и полную поддержку. Я считаю эти отношения очень хорошими и уверен, что они упрочатся и перейдут в дружбу на долгие и долгие годы […]. Эта уверенность возрастает, если принять во внимание отношение к нам И.В. Сталина, который глубоко понимает польский народ и симпатизирует нам […]». Авторитетный польский историк Е. Дурачинский считает декабрь 1941 – январь 1942 г. временем, когда СССР и отношения с Москвой находились на вершине приоритетов польской внешней политики, когда «”восточная политика” В. Сикорского пользовалась самой широкой поддержкой польской политической и военной элиты в эмиграции и в оккупированной стране»35.

Но, несмотря на, казалось бы, успешные переговоры В. Сикорского в Москве, принятые перспективные решения и прозвучавшие высокие оценки польским командованием действий советской стороны, 1942 г. прошёл в целом под знаком обострения советско-польских отношений. Проявилась бесконечная череда противоречий, нарастала напряжённость на разных уровнях отношений, расширились негативные настроения среди польской диаспоры на территории СССР. Советское руководство продолжало идти навстречу новому союзнику, содействуя посольству в обслуживании различных нужд польского населения.

В районах его компактного проживания открывались представительства посольства, они действовали через доверенных лиц на местах. Созданная посольством система связи с польским населением была предназначена для обеспечения социальных, культурных и религиозных запросов поляков. Но фактически в немалой мере эта система взяла на себя выполнение консульских функций, на что не имела согласия НКИД СССР. Подобные действия, а также факты нелояльности и антисоветских выступлений, обнаруженные контакты представителей и доверенных лиц польского посольства с польской разведкой советская сторона до поры до времени «не замечала», периодически указывая лишь на недопустимое превышение оговоренных полномочий, нарушение законодательства СССР36.

Решения, которые приняли И.В. Сталин и В. Сикорский о продолжении численного развёртывания и перебазирования польской армии в Узбекскую, Казахскую и Киргизскую Республики СССР, уже с декабря 1941 г. находились в стадии исполнения и на 1 марта 1942 г. были советской стороной выполнены. Армия насчитывала 60 тысяч человек, включая 3090 офицеров. Ещё в середине декабря 1941 г. В. Сикорский назвал 15 июня 1942 г. датой возможного ввода в бой польских дивизий, однако участие в боях на советско-германском фронте считал реальным только при достаточном уровне вооружения и готовности всей армии, а не отдельных дивизий. Поэтому польский премьер-министр ориентировал командующего на обсуждение с советской стороной военно-экономических, а не военно-оперативных проблем. Время шло, но вопрос о выходе поляков на фронт польское командование не ставило, аргументируя это трудностями передислокации, нехваткой вооружения, перебоями в материальном и продовольственном обеспечении полного контингента армии. Все сложности, которые называла польская сторона, имели место в самом тяжёлом для СССР 1942 г. В таких же условиях жила страна, её люди и воевала Красная армия. Главное, чего недоставало польскому правительству и командованию польской армии, это намерения воевать против гитлеровцев на Восточном фронте и готовности сделать политический выбор тогда, когда, могло казаться, всё ещё неясны перспективы войны и судьба СССР. Подтверждением тому может служить обращённая к советскому командованию просьба В. Андерса от 4 января 1942 г. об ускорении эвакуации польских лётчиков и «всех 25 000 человек», а также «организации эвакуационной базы в Красноводске, откуда через Пехлеви или другой порт выехали бы они в Тегеран». Получив там английское обмундирование и вооружение, это боевое соединение, по словам польского генерала Воликовского, должно будет вернуться в Советский Союз, а не отправляться в Палестину37.

На встрече В. Андерса и Г.С. Жукова 2 февраля 1942 г. обсуждались сроки и возможности отправки польских частей на советско-германский фронт. В. Андерс заявил, что это может произойти не ранее 1 июня, и категорически отказался отправить завершившую боевую подготовку одну дивизию, на что из-за огромных потерь личного состава Красной армии рассчитывала советская сторона. Генерал испросил приёма у И.В. Сталина и был принят 18 марта. Накануне, 14 марта, И.В. Сталин получил от Л.П. Берии информацию о численном составе польской армии, нарастании среди польских офицеров и солдат негативных оценок советского строя и советской внешней политики. Приведённые Л.П. Берией и поступавшие по линии генштаба Красной армии и НКИД многочисленные примеры антисоветских высказываний поляков («союз Польши и СССР – это вынужденный шаг на пути к восстановлению Польши»; «рано или поздно польский народ должен предъявить свой счёт к СССР»; «польская армия должна […] воевать только на территории Польши») не могли пройти мимо внимания И.В. Сталина и не оказать влияния на беседу с В. Андерсом38.

Учитывая великие трудности обеспечения продуктами питания Красной армии и населения страны, Государственный Комитет Обороны принял решение об уменьшении продовольственных поставок тем военнослужащим, кто оставался в тылу. Польская армия участия в боевых действиях не принимала, поэтому на неё распространялось решение ГКО. В. Андерс был уведомлён И.В. Сталиным, что советская сторона имеет возможность обеспечивать продовольствием армию в составе не более 44 тысяч человек. Это обострило проблему снабжения польской армии, численность которой к концу марта 1942 г. увеличилась ещё на 13,4 тысячи человек, и стало для В. Андерса одним из аргументов в пользу её вывода из СССР. Руководствуясь разными соображениями, участники беседы условились, что все польские военнослужащие сверх 44 тысяч человек будут отправлены в Иран. В состоявшейся в тот же день беседе генерал А.П. Панфилов довёл до сведения В. Андерса, что польская армия с апреля 1942 г. будет получать не 70 тысяч пайков, а 44 тысячи, «исходя из расчёта трёх дивизий». В. Андерс, со своей стороны, сообщил, что отправке в Иран подлежат до 40 тысяч поляков, и услышал в ответ: «Этот вопрос не встретит затруднений». Уже в марте – апреле через эвакуационную базу в Красноводске, начальником которой был полковник польской армии З. Берлинг, в Иран выехали около 31,5 тысячи польских солдат и офицеров и около 12,5 тысячи членов их Ход эвакуации обсуждался 28 марта на заседании смешанной советско-польской комиссии, которая признала, что «перевозки по железным дорогам и морю властями СССР осуществляются в строгом соответствии с разработанным планом […]. Генерал Андерс заявил, что никаких претензий к советским властям […] не имеется […], и польское командование выражает благодарность за чёткую организацию эвакуации […]». Комиссия согласилась, что приём призывного контингента в части польской армии будет производиться только по направлению советских райвоенкоматов.

Кроме того, представителям польского командования было указано на факты «бесчинств со стороны польских военнослужащих». Г.С. Жуков предупредил, что «органам НКВД и милиции по месту дислокации польских воинских частей отдан приказ впредь арестовывать на месте любого польского военнослужащего, нарушающего общественный порядок и интересы советских граждан и предавать виновных к суду советских военных трибуналов». В ответ на слова Г.С. Жукова В. Андерс сообщил, что польскими военными судами уже осуждено 357 человек, из них 5 человек приговорены к смертной казни, в отношении 148 человек ведётся следствие40.

Всё это свидетельствовало об ухудшении советско-польских отношений.

При обоюдном согласии сторон, но по разным причинам был начат вывод армии за пределы СССР: поляки к нему стремились, советская сторона не возражала. На территории СССР оставались три боеспособные польские дивизии, командование, офицеры штаба и вспомогательные подразделения. В числе немногих учёных современной Польши Е. Дурачинский считает «частичный вывод армии […] скорее поражением, чем успехом политики Сикорского», поскольку, не вызвав стремительного обострения взаимных отношений, эта эвакуация «определила направление их эволюции» 41.

Действительно, советская и польская стороны вошли в период конфликтных отношений, не исчерпав всех возможностей нелёгкого сотрудничества. Начавшимся выводом польских частей из СССР была удовлетворена английская сторона. Правда, трудно сказать, что в этом удовлетворении преобладало: то, что У. Черчилль получил подкрепление своей армии польскими солдатами, или то, что сумел отнять их Как было сказано выше, уже тогда советские руководители выстраивали концепцию обеспечения послевоенной безопасности страны.

Определялось место невраждебной СССР Польши, как геополитического партнёра, не в меньшей мере заинтересованного в собственной безопасности с Запада. Могла ли армия В. Андерса, оставшись в СССР и сражаясь вместе с Красной армией, сыграть позитивную роль в процессе превращения Польши в такого партнёра? Трудно дать однозначный ответ. Эта армия в подавляющем большинстве состояла из людей, испытавших горечь военного поражения, национального унижения страны и расчленения государственной территории в 1939 г., переживших потери близких, в том числе пострадавших от советских репрессий и депортаций. Нужны были годы потерь и великих побед Красной армии, чтобы притупилась, но не исчезла острота многоликой польской трагедии 1939 г. Учитывая этот морально-политический фактор, И.В. Сталин поступал в соответствии со временем и своим интересом.

Он не был инициатором эвакуации армии Андерса, но принял и использовал решение польского правительства, убедившись в ненадёжности такого военно-политического союзника, отказался от него и его гражданских структур на территории СССР.

Летом 1942 г. советская сторона стала отказывать в работе, в том числе гуманитарной, ряду представительств польского посольства и его доверенных лиц в местах компактного проживания польского населения. 20 июля НКИД, ссылаясь «на многочисленные факты» враждебной разведывательной деятельности «вместо лояльного выполнения своих […] обязанностей по оказанию помощи польским гражданам в тесном сотрудничестве с местными органами советской власти», счёл «невозможным дальнейшее существование представительств посольства»42. Это было следствием решения «польского Лондона» начать вывод армии Андерса, пострадавшей стороной которого стали десятки тысяч рядовых поляков.

Что касается польских аргументов в пользу вывода армии из СССР, то исходным были немалые сомнения части польской элиты в Лондоне, где это решение принималось, в способности Красной армии выдержать натиск вермахта. Был расчёт если не на взаимное уничтожение Германии и СССР, то на предельное истощение двух врагов Польши, что соответствовало намерениям польского правительства воссоздать польское государство, «отняв» часть территории Германии и возвратив восточные кресы. Ставилась и прагматическая задача: сберечь жизни польских солдат там, где шли самые ожесточённые бои за всю историю этой войны.

Уверенность в том, что освобождение страны от гитлеровцев придёт с Западного фронта, порождала стремление заблаговременно занять место рядом с англо-американскими войсками, сосредоточив на западе всю армию. Появление советских войск «у польских границ» считалось возможным лишь как следствие разгрома вермахта англо-американцами, в связи с чем произойдёт отступление немецких войск с Восточного фронта.

вал, что советские власти и после эвакуации не остановят призыв поляков в армию. Иного мнения был В. Сикорский. Он считал Красную армию способной оказывать упорное сопротивление вермахту и «выстоять до полной победы», поэтому какие-то подразделения польских войск желательно держать в СССР. По его настоянию правительство 30 апреля 1942 г.

приняло компромиссное решение: оставить часть армии в СССР, «поскольку её позднейшая борьба против Германии вместе с Красной армией на Восточном фронте соответствует польским интересам и согласуется с той политикой, выражением которой был договор от 30 июля 1941 г.».

Но под «позднейшей борьбой вместе с Красной армией» подразумевалось вступление поляков в бой лишь на польской территории43.

В. Сикорский был прав в оценке способности Красной армии выстоять, что стало ясно на рубеже 1942–1943 гг., но весной 1942 г. на него оказывала серьёзное давление английская сторона. Получив известие о согласии И.В. Сталина на эвакуацию части польских военнослужащих, У. Черчилль вновь предложил В. Сикорскому вывести весь польский контингент в Иран. В качестве инструмента давления как на В. Сикорского (эвакуировать армию), так и на И.В. Сталина (отпустить поляков в Иран, отдать их Британии) У. Черчилль использовал спор о советско-польской границе. Первому он не гарантировал отстаивание довоенной границы с СССР после войны; второму, неоднократно на словах признавая «линию Кёрзона», не соглашался зафиксировать свою позицию публично и документально. Столь же «сдержанную» позицию тогда занимал и Ф. Рузвельт. В своём дневнике И.М. Майский 17 марта 1942 г. записал в пересказе Э. Идена мнение, высказанное президентом США советскому послу М.М. Литвинову в Вашингтоне: «[…] Р[узвельт] поним[ает] необх[одимость] для СССР такой гран[ицы], кот[oрая] гарантир[овала] бы от повтор[ения] герм[анского] напад[ения] через 10–15 лет. Р[узвельт] готов на 100% облегч[ить] нам получение такой границы, но после войны». Располагал ли таким объёмом информации польский премьер-министр, когда готовился посетить в конце марта 1942 г. США и встретиться с президентом США? Но, возвратившись в Лондон, В. Сикорский сделал из обещаний Ф. Рузвельта оказывать всяческую помощь Польше далеко идущие выводы. Он вынес слишком позитивные впечатления о новом союзнике Польши, с которой Америка не имела союзных договоров. Отчитываясь перед правительством 14 апреля об обмене мнениями с Ф. Рузвельтом, генерал утверждал:

«[…] Имея полную поддержку правительства США, […] мы можем с полным доверием смотреть в будущее»44. В. Сикорский ошибался.

Первая половина 1942 г. была для стран антигитлеровской коалиции наиболее тяжёлым временем войны. На Восточном фронте стратегическая инициатива находилась на стороне вермахта, немецкие войска нацелились на прорыв к Сталинграду и Кавказу. На Западном фронте в результате контрнаступления немецко-итальянских войск в Африке Англия лишилась колоний; следствием японского наступления стала потеря к маю 1942 г. Великобританией и США, вступившими в войну в декабре 1941 г., позиций в Восточной Азии и центральной части Тихого океана. Германия наращивала свой подводный флот в водах американского побережья. Всё говорило о длительной и ожесточённой мировой войне двух сложившихся военно-политических группировок, исход которой казался делом далёким.

В такой обстановке 20 мая 1942 г. в Лондон прибыл В.М. Молотов.

Его задача состояла в том, чтобы обсудить две главные проблемы: советско-английский договор о сотрудничестве в военное и послевоенное время и открытие Второго фронта в Западной Европе. Элементом первой проблемы он 21 мая назвал польский вопрос, по которому «советское правительство надеется и готово полюбовно договориться». «Но мы готовы, – говорил нарком иностранных дел, – это сделать при учёте наших минимальных интересов […], минимальным условием для нас является восстановление границ СССР, нарушенных Гитлером […]. Мы не можем уступить в этом вопросе». Другими словами, советский представитель не имел полномочий на подписание советско-английского договора в случае отсутствия в нём признания Великобританией границы 1941 г. Уже на следующий день В.М. Молотов встретился с упорным нежеланием такого признания английской стороной, о чём телеграфировал И.В. Сталину: «По вопросу о Польше была длительная дискуссия […].

Я доказывал, что из желания пойти навстречу Англии мы предлагаем компромисс, в котором мы делаем большую уступку, не требуя сейчас согласия Англии на восстановление советско-польской границы 1941 г.

и обещая этот вопрос дружественно урегулировать непосредственно с Польшей, а Англии предлагаем сделать меньшую, а именно – не подтверждать своего заявления от 10 июля 1941 года*. Иден настаивал, что Англия не может отказаться от подтверждения этого заявления, но согласился не вносить ничего в договор […]». 22 мая он убеждал В.М. Молотова: «Английское правительство не предлагает гарантии границ и не оказывает поддержку какой-либо стране. Оно только лишь подтверждает свою позицию в отношении поляков от 30.VII.41 г. Это означает, что оно остаётся на базе своего договора с поляками**, не гарантирующего Польше определённых границ». В ответ В.М. Молотов сделал пространное заявление, которое свидетельствовало о некотором изменении тактики Москвы при сохранении принципиальных основ советской политики *Так в тексте, должно быть 30 июля. Об этом заявлении и выступлении А. Идена в парламенте речь шла выше.

**Имеется в виду договор о взаимопомощи от 25 августа 1939 г.

разрешения советско-польского территориального спора: «Мы предлагали в декабре и теперь предлагаем не принимать никакого решения в отношении Польши. Мы считаем нужным решить вопрос об удовлетворении интересов Польши не за счёт территорий, которые населены украинцами и белорусами, вошедшими в состав СССР, а за счёт общего врага СССР и Польши – Германии. Мы не хотим ссориться с Польшей. Мы предлагаем Польше больше, чем дала бы ей “линия Кёрзона”, и мы готовы идти на это. Мы считаемся с желанием Англии поднять значение Польши, но не за счёт украинцев и белорусов, а за счёт общего врага Великобритании, Польши и СССР – за счёт Германии. Если мы можем договориться на этой основе, то это действительно могло бы дать базу для дружественного развития англо-советских отношений. В 1939 г. тогдашняя Польша помешала сближению Англии и СССР*, и теперь польский вопрос снова создаёт затруднения без достаточных оснований к этому» 45.

Неоднократное возвращение к вопросу о границах Польши в ходе обсуждения текста двустороннего договора СССР и Великобритании не приводило к компромиссному решению. «Все последние беседы, – доносил 23 мая в Москву В.М. Молотов, – создают у меня впечатление, что Черчилль выжидает событий на нашем фронте и сейчас не торопится договариваться с нами».

Намёк английского премьер-министра на то, что подписание договора может не состояться, если стороны не согласятся на констатацию в нём лишь общего положения («не стремиться к территориальным приобретениям для самих себя и не вмешиваться во внутренние дела других народов»), насторожил И.В. Сталина. Последовало указание В.М. Молотову: английский проект договора «не считаем пустой декларацией и признаём, что он является важным документом.