«ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ РОССИЙСКОГО ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА (вторая половина XX – начало XXI в.) В двух книгах Книга 1 ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА: СТРАТЕГИИ СОЦИАЛЬНОПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ...»

Российская академия наук

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки

Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего

Востока Дальневосточного отделения РАН

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ

БЕЗОПАСНОСТИ РОССИЙСКОГО

ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

(вторая половина XX – начало XXI в.)

В двух книгах

Книга 1

ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА:

СТРАТЕГИИ СОЦИАЛЬНОПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

И МЕХАНИЗМЫ РЕАЛИЗАЦИИ

Владивосток 2014 1 УДК: 323 (09) + 314.7 (571.6) Исторические проблемы социально-политической безопасности российского Дальнего Востока (вторая половина XX – начало XXI в.). Кн.1. Дальневосточная политика: стратегии социально-политической безопасности и механизмы реализации / А.С. Ващук, А.Е. Савченко, Ю.Н. Ковалевская, Л.А. Крушанова, Е.В. Галенко, А.П. Герасименко, С.Г. Коваленко, А.П. Коняхина. – Владивосток:

ИИАЭ ДВО РАН, 2014. – 360 с.

ISBN 978-5-905239-13- Монография состоит из двух книг, объединенных концепцией социальнополитической безопасности; события анализируются в рамках соответствующего понятийного аппарата: вызовы, угрозы, риски и ответы государства; дается авторское понимание социально-политической безопасности.

В первой книге показано место российского Дальнего Востока в территориальной системе управления как важный фактор обеспечения социальнополитической безопасности в СССР во второй половине ХХ в. и формирование постсоветской модели социально-политической безопасности. Особое внимание уделено трем сферам, в которых рельефно проявлялись официальные взгляды на безопасность, а также политические меры по обеспечению безопасности советских социальных устоев: регулирование внутригрупповых отношений среди номенклатуры, распределение и контроль в области материальных благ с учетом специфики региона, надзор в сфере идеологии и борьбы с преступностью.

Ключевые слова: Дальний Восток, социально-политическая безопасность, управление, Центр-регион, региональная политика, идеология, цензура, преступность, политическая элита, национальные отношения, угрозы, социальные риски, миграции, демографические процессы, трудовые ресурсы, иностранная рабочая сила.

Под общей редакцией д.и.н. А.С. Ващук Редколлегия А.С. Ващук, д.и.н., Л.И. Галлямова, д.и.н., Е.Н. Чернолуцкая, д.и.н., А.Е. Савченко, к.и.н., А.В. Друзяка, к.и.н., Ю.Н. Ковалевская, к.и.н.

Рецензенты С.А. Головин, д.и.н., С.И. Лазарева, к.и.н.

Утверждено к печати ученым советом Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН Исследование выполнено на средства гранта Президиума ДВО РАН «Стратегии обеспечения социально-политической безопасности на Дальнем Востоке России во второй половине ХХ в.». Проект № 09-III-A-11-550.

ISBN 978-5-905239-13-7 © Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Russian Academy of Sciences Far Eastern Branch Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East

THE HISTORICAL PROBLEMS

OF SOCIO-POLITICAL SECURITY

OF THE RUSSIAN FAR EAST

(the second half of XX – the early XXI c.) In 2 vol.

Vol.

FAR EASTERN POLICY:

THE STRATEGIES

OF SOCIO-POLITICAL

SECURITY AND MECHANISMS

OF REALIZATION

Vladivostok UDC: 323 (09) + 314.7 (571.6) The historical problems of socio-political security of the Russian Far East (the second half of XX –the early XXI c.).). Vol. 1. Far Eastern policy: the strategies of socio-political security and mechanisms of realization / A.S. Vashchuk, A.E. Savchenko, J.N. Kovalevskaya, L.A. Krushanova, E.V. Galenko, A.P. Gerasimenko, S.G. Kovalenko, A.P. Konyakhina. – Vladivostok: IIHAE FEB RAS, 2014. – 360 p.

ISBN 978-5-905239-14- The monograph consists of two volumes cohered by the concept of socio-political security.It gives the author’s comprehension of this concept. The events are analyzed within the framework of the appropriate conceptual apparatus: challenges, threats, risks and responses by the State.

The first volume is about the place of the Russian Far East in territorial system of government as the important factor ensuring the socio-political security in the USSR in the second half of XX c. and forming the post-soviet model of socio-political security.

A particular attention is given to the three spheres, in which the official views towards security as well as political actions on conserving the soviet social foundations were manifested: regulation of intragroup relations within the nomenclature, distribution and control of material benefits considering the specificity of the region, supervision in the sphere of ideology and fight against crime.

Key words: Far East, socio-political security, control, Center–region, regional policy, ideology, censorship, crime, political elite, ethnic relations, threats, social risks, migration, demographic trends, labor resources, foreign labor force.

Editorial board: d.h.s. A.S. Vashchuk, d.h.s. L.I. Galliamova, d.h.s. E.N.

Chernolutskaia, c.h.s. A.E. Savchenko, c.h.s. A.V. Druziaka.

Approved for publication by the Scientific Council of the Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East FEB RAS

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

ГЛАВА 1. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ

ЦЕНТРА: ЗАДАЧИ РАЗВИТИЯ И ПРОБЛЕМЫ

ОБЕСПЕЧЕНИЯ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ

БЕЗОПАСНОСТИ

1.1. «Веер возможностей» и динамическая стратегия (середина 1950 – 1960-х гг.).

1.2. Стабилизационная стратегия безопасности – эффективности (середина 1960 – 1980-х гг.)

1.3. Истоки динамической стратегии безопасности (середина 1980-х – начало 1990-х гг.)

1.4. Государство в поисках новой стратегии безопасности (1990-е – начало 2000-х гг.)

ГЛАВА 2. СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ

НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

2.1. Интеграция Сахалина и Курильских остров в советскую социально-политическую систему как особое направление обеспечения безопасности советского государства (1945–1949 гг.)

2.2. Специфика обеспечения социально-политической безопасности на Северо-Востоке и Сахалине.............. 2.3. Политическое регулирование социальных процессов как стратегия обеспечения безопасности

ГЛАВА 3. БОРЬБА С ПРЕСТУПНОСТЬЮ В

ДАЛЬНЕВОСТОЧНОМ РЕГИОНЕ КАК

СТРАТЕГИЯ ОБЕСПЕЧЕНИЯ СОЦИАЛЬНОПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

(середина 1940-х – 1991 г.)

3.1. Последствия войны и советская правоохранительная на Дальнем Востоке (1946 г. – середина 1950-х гг.)....... 3.2. Либерализация уголовно-правовой системы и ее влияние на борьбу с преступностью в Дальневосточном регионе (середина 1950-х – 1970-е гг.)

3.3. Борьба органов власти с преступностью как стратегия социально-политической безопасности (1980 – 1991 гг.)

3.4. Изменение характера преступности и поиски методов борьбы с ней на Дальнем Востоке

ГЛАВА 4. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОНТРОЛЬ В СФЕРЕ

4.1. Цензура и пропаганда как специфические инструменты идеологического контроля (1960-е – 1985 г.)

4.2. От диктата к диалогу – новый формат регулирования общественных настроений в период Перестройки...... 4.3. Новые вызовы в информационной сфере

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ОСНОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

ПРИЛОЖЕНИЯ

CONTENTS

PREFACE

THEORETICAL ASPECTS OF THE RESEARCH.

INSTEAD OF INTRODUCTION

CHAPTER 1. THE FAR EAST IN THE REGIONAL POLICY OF THE

CENTER: THE TASKS OF DEVELOPMENT AND

PROBLEMS OF ENSURING SOCIO-POLITICAL

SECURITY

1.1. The «fan of opportunities» and dynamic strategy (the mid-1950s – the 1960s)

1.2. Stabilization strategy of security – motives of a choice, (the mid-1960s – the 1980s)

1.3. The sources of dynamic strategy of security and the early 1990s)

1.4. The state in search of security new strategy (1990s – the early 2000s)

CHAPTER 2. SPECIFIC PROBLEMS OF SECURITY

IN THE FAR EAST

2.1. Integration of Sakhalin and Kuril Islands in the Soviet socio-political system as a special direction of ensuring safety of the Soviet state (1945 – 1949)............ 2.2. The specifics of ensuring socio-political security in the North East and Sakhalin.

2.3. The political regulation of social processes as a strategy of security

CHAPTER 3. FIGHT AGAINST CRIME IN THE FAR EASTERN

REGION AS A STRATEGY OF ENSURING SOCIOPOLITICAL SECURITY (the mid-1940s – 1991)............ 3.1. The consequences of the war and the Soviet law in the Far East (1946 – the mid-1950s)

3.2. Liberalization of criminal justice system and its region (the mid-1950s – the 1970s)

3.3. The fight of authorities against crime as a strategy of socio-political security (1980 – 1991)

3.4. The changing nature of crime and the searching against it in the Far East

CHAPTER 4. STATE CONTROL IN THE SPHERE OF

CULTURE, IDEOLOGY AND INFORMATION......... 4.1. Censorship and propaganda as a specific tools of ideological control in (1960 – 1985)

4.2. From diktate to dialogue – a new format of regulation of public moods in the period of “Perestroika” .................. 4.3. New challenges in the information sphere

CONCLUSION

LIST OF MAIN ABBREVIATIONS

APPENDIXES

ПРЕДИСЛОВИЕ

Актуальность проблемы и история её осмысления В настоящее время очевиден всплеск внимания к проблеме национальной безопасности и её различным составляющим – по этой теме защищаются диссертации, издаются монографии, публикуются статьи в ведущих научных журналах. С недавнего времени в России выходят специальные периодические издания, посвящённые различным аспектам безопасности*.

Исследовательская активность имеет в своей основе две предпосылки. Во-первых, меняется само видение перспективы развития общества. Ограниченность ресурсов, рост антропогенного воздействия на планету, технологическая и военная мощь ведущих государств мира, сложность управления технологическими процессами, быстрое изменение общества вследствие развития сетей коммуникации и возможные риски сбоев государственного управления – всё это требует нового подхода к пониманию задач политического и социально-экономического развития. С этой позиции, соображения эффективности представляются слишком узкой рамкой анализа, упрощающей реальность и не позволяющей учесть потенциальные угрозы. Добавим сюда опыт ХХ в., насыщенного примерами провалов амбициозных проектов развития. Хорошо это или плохо, но в настоящее время всё чаще (и чем дальше, тем больше) приходится руководствоваться принципом «не навреди». Поэтому стратегии безопасности будут если не вытеснять, то по крайней мере, уравновешивать стратегию эффективности.

* Соответствующий запрос на портале Научной электронной библиотеки E-library выдаёт перечень 67 периодических изданий, в названии которых содержится термин «безопасность». Ещё восемь наименований выдаётся на запрос «проблемы безопасности». Доступно: http://elibrary.ru/titles.asp (дата обращения: 24.01.2013).

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во-вторых, есть и чисто практические причины актуальности данной темы, связанные с тем, что она находится в центре внимания государства, о чём свидетельствует образование специальных структур, формирование законодательства и создание стратегических документов, напрямую касающихся безопасности.

Помимо положительного влияния на рост интереса учёных к проблематике безопасности практическая актуальность темы привела к тому, что в неё может быть «упакован» любой вопрос, о чём свидетельствуют многочисленные публикации. Отсюда возникает необходимость обозначить «место» проблематики безопасности в гуманитарных исследованиях, а затем сформулировать авторское понимание концепта «безопасность» и его социально-политического измерения. Этому посвящена значительная часть теоретического раздела.

Цель исследования В представленной монографии ставится задача – рассмотреть соотношение национальной безопасности и региональной политики на Дальнем Востоке во второй половине ХХ в., причём сделать это не столько в традиционном геополитическом, сколько во внутриполитическом измерении. Для этого и вводится понятие «социально-политическая безопасность». Историческое исследование проблем социально-политической безопасности – это, прежде всего, определённый перечень вопросов, адресуемых государственной политике прошлого, вопросов, задаваемых с позиции сегодняшнего дня, что произойдет потом. С одной стороны, книга представляет собой попытку увидеть дальневосточную политику власти как некую систему, связывающую воедино цели, угрозы, возможности и наличные ресурсы; с другой – книга о традиционных российских проблемах, которые стоят перед страной и сейчас. И если можно чем-то оправдать её публикацию, то именно этим.

Характеристика структуры работы Исследование состоит из двух книг. Обе книги имеют свое предисловие при едином Введении, что объясняется необходимостью подробного раскрытия теоретических, концептуальных и терминологических особенностей исследования. И дальневосточная политика Центра, и государственное регулирование миграционных процессов рассматриваются в единой концепции социально-политической безПРЕДИСЛОВИЕ опасности. В то же время Заключение у каждой книги отдельное, призванное отразить специфику исследуемых процессов.

В первой книге анализируется место Дальнего Востока в региональной политике Центра во второй половине XX – начале XXI в.

Дальний Восток, если исходить из критериев удалённости и степени освоения, – самый периферийный регион России. Но это особая периферия, неизменно являющаяся «вызовом» государству, потенциально способная не только преодолеть свою периферийность, но и придать стране новый импульс развития. Для этого есть территория, разнообразные природные ресурсы, выход к рынкам их сбыта. Однако регион воплощает в себе несколько ключевых противоречий, которые во многом определяют волнообразную динамику его развития (основные противоречия дальневосточной политики схематически представлены в приложениях 1, 2, 3 настоящей книги).

Дальневосточная политика государства, как и роль самого Дальнего Востока в формировании и реализации этой политики, определялась несколькими факторами, которые по силе и долговременности своего воздействия могут быть отнесены к разряду фундаментальных.

Первый фактор состоит в том, что на Дальнем Востоке всегда проживало слишком мало населения, чтобы регион был способен оказывать социально-политическое давление на Центр*. Уровень общенародной поддержки власти и экономическая ситуация в стране в наименьшей степени определяются тем, какую дальневосточную политику проводит высшее руководство. По этой причине Дальним Востоком легко пренебречь в пользу других задач, что не раз случалось в ХХ в.** Вместе с тем (и это второй фактор) малый социальный вес компенсируется большим и исторически возрастающим геополитическим и природно-ресурсным значением территории. По этой причине перед государством на протяжении рассматриваемого периода стояла задача не только удержания проживающего здесь населения, но и обеспечения миграционного прироста. Даже в периоды, когда высшее руководство страны не признавало важности специфической «дальневосточной» политики, необходимость последней «витала в воздухе», выражаясь как физически (затухание прироста и даже начало убыли населения, опасное отставание в демографическом и экономическом развитии региона по сравнению с соседней Китайской Народной Республикой), так и «идеально» – в виде досадного чувства нереализованного потенциала территории.

* В рассматриваемый период население составляло около 5% от общероссийской численности.

** Яркий пример – создание буферной Дальневосточной республики в 1920 – 1922 гг.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выход на пограничные рубежи с азиатско-тихоокеанскими великими державами и в меньшей степени природно-ресурсное значение региона предопределили третий фактор дальневосточной политики государства: дилемму соотношения преимуществ в размерах и ресурсах и бремени чрезмерного территориального расширения. Роль региона в развитии страны и его место в региональной политике попеременно определялись стремлением государства либо реализовать его преимущества, либо нейтрализовать напряжение чрезмерного расширения1.

Стоит оговориться – никогда не случалось так, что первая или вторая политика воплощалась в «чистом» виде, речь может идти лишь о доминировании той или другой из них.

Говоря о сценариях дальневосточной политики, необходимо зафиксировать, что она даже в самой централизованной системе с неизбежностью имела два субъекта – центральный и региональный уровни власти. Геополитическое положение СССР/России, общая социальнополитическая и экономическая ситуация в стране, процессы, происходившие в высшей политической элите, «открывали» и «захлопывали»

окна возможностей для влияния региональной власти на формирование дальневосточной политики Москвы. Как следствие, для понимания факторов этой политики необходимо постоянно иметь в виду «общий фон», на котором она формировалась и реализовывалась, а именно – социально-политические процессы общегосударственного масштаба.

В нашем анализе природно-ресурсное значение Дальнего Востока выступает «постоянной», в то время как гео- и внутриполитическая, а также экономическая ситуации являются «переменными». Взаимодействие между этими четырьмя составляющими определяло мотивы и действия центральной и региональной власти и в итоге основные черты дальневосточной политики Центра. Безусловно, каждая из названных составляющих заслуживает быть рассмотренной в рамках отдельного параграфа, однако в силу ограниченного объёма исследования мы постараемся рассмотреть их в единстве и взаимовлиянии, структурировав изложение в соответствии с проблемно-хронологическим принципом.

Из нашей концепции социально-политической безопасности следует, что дальневосточная политика выполняла две основные функции: обеспечение управляемости и обеспечение развития. Отсюда и два основных вопроса раздела первой главы книги.

1. Каковы факторы дальневосточной политики Центра, при каких обстоятельствах она направлена на развитие Дальнего Востока в качестве «витрины социализма или модернизации» (при каких – как «крепости», а при каких он выступает стратегическим резервом всей страны)?

ПРЕДИСЛОВИЕ

2. При каких (внутренних и внешних) факторах лучшей стратегией становится активное развитие Дальнего Востока, а при каких, наоборот, регион отходит на задний план?

Вторая глава в определённом смысле является зеркальным отражением первой. Здесь акцент переносится на «социальное» измерение дальневосточной политики, сочетание общегосударственных и специфических дальневосточных проблем. Интеграция присоединённых территорий в общегосударственное пространство, проблемы демонтажа сталинской системы принудительного труда на севере Дальнего Востока, задачи и методы регулирования социальных процессов в регионе – вот основные вопросы, затрагиваемые во второй главе. Обеспечение социально-политической безопасности было сопряжено с масштабным комплексом мер социального регулирования.

Период 1950-х – 1980-х гг. представляет особый исторический интерес, поскольку наполнен поиском новых инструментов социального контроля над обществом, обеспечения управляемости и стабильности государства.

Третья глава посвящена борьбе государства с преступностью. Проблема преступности является одной из ключевых в отношениях власти и общества. На протяжении всей истории именно государство несло ответственность за состояние преступности в стране. Для советского государства актуальность вопроса была значимой по ряду причин.

Существование различных категорий «неблагонадежных» в течение нескольких десятилетий заставляло руководство страны выискивать «врагов народа» и, используя государственную репрессивную машину, создавать армию заключенных. Именно в этой среде, как нигде больше, можно было оказывать сопротивление власти. В то же время огромные размеры территории государства в той или иной степени ограничивали возможности механизма подавления масс. В этих условиях складывалась региональная преступность.

Дальний Восток – это особый регион. Кроме того, имея статус стратегического и в политическом, и экономическом плане, он традиционно является трудодефицитным. Задача демографического укрепления приграничных районов стояла в числе приоритетных. Поэтому для политического руководства страны важно всегда создавать комфортные условия для проживания. Обеспечение властью личной и имущественной безопасности для новоселов – один из факторов, говорящих «за»

или «против» закрепления на Дальнем Востоке. Поэтому в числе прочих важнейших задач была и остается борьба с преступностью. Это системная деятельность государственных и общественных органов, направленная на обеспечение соблюдения норм уголовного закона, недопущение причинения вреда охраняемым государством интересам и благам,

ПРЕДИСЛОВИЕ

характеризующаяся активным противостоянием и выражающаяся в профилактике преступности (путем воздействия на ее детерминанты) и пресечении преступлений, применении мер ответственности.

Наряду с термином «борьба с преступностью» в литературе встречается термин «уголовная политика» или «уголовно-правовая политика». Уголовная политика понимается как «…генеральная линия, определяющая основные направления, цели и средства воздействия на преступность путем формирования уголовного, уголовно-процессуального, исправительно-трудового законодательства, практики его применения, а также путем выработки и реализации мер, направленных на предупреждение преступлений»2.

Четвёртая глава посвящена государственному контролю в сфере культуры, идеологии и информации. Тема безопасности в сфере идеологии и информационной политики – эта особая, ещё недостаточно изученная, но очень значимая сфера политики, напрямую касающаяся проблемы эффективности «мягкой силы» государства. Для внутренней политики она понимается как способность власти обеспечивать подконтрольность общества не административными и полицейскими мерами, но навязыванием определённого «видения» мира, конструированием социальных групп, утверждением легитимности существующего порядка и естественным образом подразумевает противостояние иному видению мира, «деконструкцию» потенциально опасных социальных групп, делигитимацию альтернативного порядка3. Контроль за средствами массовой информации, соответствующая информационная и идеологическая политика, работа с общественными организациями и иными группами общества – вот инструменты «мягкой силы» государства в советский период.

Кроме содержательного аспекта авторы попытались коснуться технологии обеспечения «мягкой силы». Поэтому в главе показано, какие изменения происходили в структуре и содержании работы органов информационного и идеологического контроля, в стиле и методах взаимодействия с обществом, также уделено внимание конкретным аспектам деятельности органов контроля, основным показателям их работы, типичным «недосмотрам» и «проколам», которые случались даже на исходе сталинского периода. Ещё одним важным моментом является процесс «прорастания» альтернативных убеждений, распространения альтернативной информации «вопреки» официальной пропаганде и цензуре. Здесь читатель увидит поучительную историю, когда усилия государства имеют результат противоположный ожидаемому.

Вторая книга посвящена изучению государственного управления миграционными процессами. В ХХ в. партийное руководство рассматривало Дальний Восток как район нового развития и сырьедобывающей специализации, а также как пограничную территорию. Исходя из

ПРЕДИСЛОВИЕ

этих стратегических ориентиров, с учетом меняющихся обстоятельств и ситуаций правительство определяло источники социально-политической угрозы, их характер и степень. Так, основную задачу обеспечения безопасности имперская власть, а затем и партийно-советская видели в укреплении своих позиций на периферийных территориях, устраняя угрозу демографического дисбаланса по сравнению с соседними государствами и создавая любой ценой индустриально-промышленные районы, формируя идеологию приоритетов интереса государства.

Жертвенность интересами личности стала неотъемлемым атрибутом советской концепции социально-политической безопасности в 30-х – первой половине 50-х гг. Когда планировалась очередная стройка на востоке, то в плановом порядке определялась потребность в покрытии естественной убыли. Органы НКВД даже планировали «емкости» в регионах. Особая нагрузка в понимании классовой модели безопасности показана в главе, посвященной принудительным миграциям. Специфической сферой, наполненной мировыми событиями по предотвращению угроз в ХХ – начале ХХI в., была миграционная. В её изучении исключительно большое значение имеет анализ опыта России, выявление исторических уроков, которые использовались в виде повторения разными поколениями, невзирая на смену политических порядков в стране, с целью сохранения целостности государственной территории. Поэтому во вторую часть книги помещены главы, в которых представлен период до Второй мировой войны и Великой Отечественной (1941–1945). Эти материалы рассматриваются в монографии как органическая часть проблемы «миграции в контексте социальнополитической безопасности Дальнего Востока России», хотя они и выходят за хронологические рамки книги.

Изучение историками внешних миграций в контексте вопросов безопасности началось задолго до признания концепции безопасности как методологии исторического исследования. Не претендуя на историографический анализ, необходимо отметить некоторые главные черты истории изучения проблемы. Во-первых, следует отметить, что сегодня существует точка зрения, в которой миграции всегда связываются с проблемой безопасности. Некоторые современные авторы, исследуя конкретные угрозы в прошлом, а также существующие на современном этапе, чаще всего называют миграцию населения, считая, что «она так или иначе действует на безопасность как состояние»4.

Конкретными подходами могут быть так называемые конфликтологический и конкурентный анализы борьбы за ресурсы5. Для историографической ситуации характерно многообразие и обилие трудов, посвященных миграциям из Китая на Дальний Восток России, начиная с

ПРЕДИСЛОВИЕ

момента появления первых китайцев на российской территории и до сегодняшнего дня. За редким исключением в них отсутствуют изложение истории появления концепции «желтой опасности» и ее анализ отдельными авторами или политиками. Например, подробный историографический анализ дан в докторской диссертации О.В. Залесской6.

В теории «желтой опасности» можно найти как элементы более общей концепции конкуренции за ресурсы, так и аспекты этносоциологического анализа. Важным направлением в миграционной проблематике, особенно в последнее десятилетие, привлекающим внимание ученых, стала тема борьбы органов власти с нелегальной миграцией и правонарушениями среди мигрантов7.

Специфика данного проекта заключается в том, что проблема регулирования миграциями в контексте безопасности раскрывается не только на примере внешних потоков, но и с учетом истории управления внутренних потоков. Особой сложностью и многогранностью отличается анализ этномиграционных аспектов и социально-политической безопасности. Учитывая, что миграционные риски при определенных обстоятельствах, в том числе и организационно-политических, не только не снижаются, а перерастают в угрозу, этот блок вопросов выделен в отдельную главу. Представления об этничности, а также о безопасности среди политиков формируют особую историческую среду и влияют как на исследователей, так и на средства массовой информации, что усложняет объект и предмет исследования. Важно обратить внимание еще на один методологический посыл: в России, для истории которой характерны процессы расширения территории и массовой колонизации без достаточно мощных природных и общественных препятствий, миграция и этничность воспринимались в естественной единой связке8. В советской историографии теме этносоциальной безопасности как самостоятельной проблеме уделялось недостаточное внимание, однако в современных исследованиях она приобрела самостоятельный статус. Достаточно назвать коллективный труд «Миграция и безопасность в России»9. Этническая миграция представляет собой «…совокупность миграционных потоков, в каждом из которых численно преобладают лица с общей этнической самоидентификацией, перемещающиеся из одного крупного этнокультурного ареала в другой и самоотчуждающиеся от отпускающего либо принимающего общества и/или отчуждаемые одним из этих обществ либо обоими вместе»10.

Данное определение, включающее такое понятие, как этническая самоидентификация, является одним из ключевых в соответствующей главе книги, где обращается внимание на представления о последней разными участниками процесса и сделана попытка выяснить, как они влияли на оценку людьми доступной им безопасности. Включение

ПРЕДИСЛОВИЕ

специальной главы, посвященной оценке обеспечения безопасности миграций с учетом превращения Дальнего Востока в зону масштабных контактов, диктуется необходимостью проверки важнейшего вывода, полученного на материалах других стран и регионов. Например, действительно ли ради сохранения собственной этнокультурной идентичности многие готовы пожертвовать прочими аспектами социально-политической безопасности.

Дальний Восток России с полным основанием можно отнести к территориям, где миграции являются составляющей исторического процесса и актуализируют проблему исследования решения государственных задач, тесно взаимосвязанных с обеспечением социальной и политической безопасности. Депопуляция населения, стремительно начавшаяся в 1991 г. на российском Дальнем Востоке, впервые за более чем столетний период представляет национальную угрозу, и это признается на высшем правительственном уровне. В мае 2009 г. Россия приняла доктрину «Стратегия национальной безопасности до 2020 года». И хотя она неоднозначно воспринята учеными и политиками, тем не менее данный документ официально зафиксировал ряд общественных угроз, декларируя основные цели обеспечения безопасности. Снижение степени социально-имущественного неравенства населения, стабилизация его численности в среднесрочной перспективе (а в долгосрочной – коренное улучшение демографической ситуации) официально признаны стратегическими целями обеспечения национальной безопасности в области повышения качества жизни российских граждан11. В ряду важнейших задач социально-экономического развития Дальневосточного региона и страны в целом на первый план сегодня выдвигаются вопросы выработки соответствующей государственной миграционной политики, способной смягчить демографические проблемы без ущерба для интересов принимающего общества.

Специалисты различных отраслей знаний изучают ее возможности и перспективы, и в их понимании исторические исследования выполняют существенную функцию. Важную роль в понимании исторических и современных проблем безопасности играют принятые исследовательские подходы, поставленные задачи, а также соответствующая группировка источников и материалов. В своей совокупности они позволяют раскрыть миграционные стратегии государства, обеспечивавшие как целостность социально-экономического пространства России, процесс интеграции мигрантов в принимающее сообщество, так и уровень, а также качество жизни на Дальнем Востоке. Учитывая современный историографический опыт по миграционной тематике ХIХ–ХХ вв., выделим базовые проблемные аспекты общей концепции второй части книги.

ПРЕДИСЛОВИЕ

1. История миграций анализируется на базе концепции «миграционные риски, вызовы, угрозы – ответ государства», элементы которой разрабатывались предшественниками12, но были адаптированы авторским коллективом к изучению прошлого. В этом терминологическом ряду риски – самый низкий уровень опасности, угрозы – самый высокий уровень.

2. Специфика исторического исследования состоит в том, чтобы раскрыть общую картину понимания и интерпретации источника опасности или угрозы (исходящей от миграций) теми, кто принимал решения, управлял миграционными мероприятиями, безусловно, на фоне современного исследовательского горизонта. В этой связи представляется необходимым исследовать основные знаковые решения и их результаты с момента зарождения дальневосточной миграционной политики, формируя исследовательское поле исторических сравнений и уроков, исторической преемственности и новаций с учетом новых вызовов.

3. В книге особое внимание придается изучению ответов государства, которые воплощались, прежде всего, в миграционной политике, а также механизмах управления. Это позволяет современникам, во-первых, ответить на вопрос: насколько миграционная политика государства соответствовала мотивационным устремлениям мигрантов и созданию условий для их принятия в Дальневосточном регионе.

Методологическое значение понятия «ответа» заключается в том, что, во-первых, оно позволяет расширить содержательную трактовку социально-политической безопасности (в рамках бинарной взаимосвязи власти и общества) за счет обратных связей в миграционной сфере; вовторых, ориентирует на анализ опубликованных материалов предшественниками, дополнив новыми источниками. Таким путем создается репрезентативная база для определения исторических уроков управления миграциями на Дальнем Востоке России в контексте концепции социально-политической безопасности. В принятой авторами концепции организационно-политический сюжет в истории миграций приобретает характер составной части стратегии национальной безопасности на протяжении всего изучаемого периода.

4. К числу социально-политических рисков авторский коллектив относит повторение отрицательного опыта в управлении миграциями.

Ретроспективный анализ дает богатейший информационный ресурс для предотвращения таких рисков и адекватных ответов государства на последствия, вызванные массовыми перемещениями людей. Исследование причин возникновения рисков, вызовов и угроз, оценка имевших место в истории ответов государства в Дальневосточном регионе может способствовать осмыслению и обобщению наиболее эффективных и рациональных средств и способов реализации государственной

ПРЕДИСЛОВИЕ

миграционной политики, помочь избежать повторения прошлых ошибок в современной практике регулирования внешней миграции.

5. Важную часть концепции монографии представляет методика исследования толерантности дальневосточного общества в постсоветский период как необходимое условие предотвращения социальной напряженности в регионе. Ситуация усложнения этнокультурного многообразия анализируется на основе предложенной А.В. Носковой методики, с учетом которой в монографии поставлены задачи: выявить, какие тенденции прослеживались во взаимоотношениях между мигрантами, приезжающими на Дальний Восток, и принимающей средой, включая власть и местное население; определить, для какой модели взаимодействия между мигрантами и принимающей средой формировались предпосылки на Дальнем Востоке.

Инициируя данный издательский проект, авторы обращают внимание на то, что большинство факторов и событий были опубликованы ранее, но в такой постановке задач исследовательская проблема на материалах Дальневосточного региона решается впервые в исторической науке.

Новизна книги заключается в том, что миграция рассматривается в тесной связи с проблемами безопасности в других сферах, с учетом фактора состояния самой власти в стране, а также изменений отношений Центра к региону. Многие рассмотренные вопросы дополняют и детализируют исторический фон «ответа» государства, раскрывают причины и характер принятых решений в миграционной сфере. Главная цель авторского коллектива – проследить и установить, как влияла миграция на социальную стабильность и устойчивость общества в регионе и как это виделось власти с учетом проведения мер по обеспечению безопасности на востоке России на разных исторических этапах. И если цель достигнута, значит, есть определенные научные предпосылки в понимании ответа на вопрос о капитале исторических уроков и их месте в концепции «Стратегия национальной безопасности до 2020 г.».

Проект выполнен коллективом Отдела социально-политических исследований ИИАЭ ДВО РАН при участии коллег из других подразделений института, Тихоокеанского института географии ДВО РАН, Благовещенского государственного педагогического университета при поддержке грантов ДВО РАН № 09-III-А-11-550 «Стратегии обеспечения социально-политической безопасности на Дальнем Востоке России во второй половине ХХ в.»; №09-II – СО11-001 «Миграционные процессы в Азиатской России в XIX – начале XXI в.».

Руководитель авторского коллектива, ответственный редактор книги А.С. Ващук.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Над первой книгой работали: Предисловие – А.Е. Савченко, канд.

ист. наук, научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН; Введение – А.С. Ващук, д-р ист. наук, профессор, заведующая Отделом социально-политических исследований Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, А.Е. Савченко; Глава 1: 1.1. А.С. Ващук, А.Е. Савченко; 1.2. А.С. Ващук, С.Г. Коваленко, канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, А.Е. Савченко; 1.3–1.4.

А.Е. Савченко; Глава 2: 2.1.–2.3. А.С. Ващук; Глава 3: 3.1. А.С. Ващук, 3.2. Л.А. Крушанова, канд. ист. наук, научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН; Глава 4: 4.1. Е.В. Галенко, канд. ист. наук, преподаватель Дальневосточного федерального университета; Ю.Н. Ковалевская, канд.

ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН; 4.2. А.П. Коняхина, младший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, А.Е. Савченко;

4.3. А.П. Герасименко, канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН; Заключение – А.С. Ващук, А.Е. Савченко.

1 Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: случай советского коллапса // Время мира: Альманах современных исследований по теоретической истории, геополитике, макросоциологии, анализу мировых систем и цивилизаций. Новосибирск, 2000. Вып. 1. С. 237 – 241.

2 Коробеев А.И., Усс А.В., Голик Ю.В. Уголовно-правовая политика, тенденции и перспективы. Красноярск, 1991. С. 7.

3 Бурдье П. Описывать и предписывать: Заметка об условиях возможности и границах политической действенности // Логос. 2003. №4 – 5 (39). С. 33–37.

4 Краснова К.А. Роль миграционного законодательства в укреплении государственного суверенитета и обеспечении общественной безопасности Российской Федерации // Миграционное право. М., 2011. №3. С. 6.

5 Дмитриев А.В. Миграция: конфликтное измерение. М.: Альфа-М, 2006.

430 с.; Его же. Конфликтогенность миграции: глобальный аспект (доклад) // II Всероссийский социологический конгресс // Электронная библиотека социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. URL: http://lib.socio.msu.

ru/l/library?e=d-000-00---0kongress--00-0-0-0prompt-10---4------0-1l--1-ru-50-about---00031-001-1-0utfZz-8-00&cl=CL1&d=HASH4da6619819d0634162a159g (дата обращения: 25.04.2012); Бобков Ф.Д. Современный глобальный капитализм. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. С.334–336.

ПРЕДИСЛОВИЕ

6 Гельбрас В.Г. Китайская реальность в России. М.: Муравей, 2001. С. 5–15; Доклад С.Д. Меркулова Великому Князю Александру Михайловичу. СПб., 1912;

Ларин В.Л. Российско-китайские отношения в региональных измерениях (80-е годы XX – начало XXI века). М.: Восток-Запад, 2005. 390 с.; Ларин В.Л., Ларина Л.Л. Окружающий мир глазами дальневосточников: эволюция взглядов и представлений на рубеже ХХ–XXI веков. Владивосток: Дальнаука, 2011.

С.136–180; Ларин В.Л. Синдром «желтой опасности» в дальневосточной политике России в начале и в конце XX в. // Известия РГА ДВ. 1996. Т.1. С. 34–52;

Его же. Китайцы в России вчера и сегодня: исторический очерк. М.: Муравей, 2003. 223 с.; Залесская О.В. Китайские мигранты на Дальнем Востоке России (1858–1938): дис. … д-ра ист. наук. Благовещенск, 2009. С. 27–50.

7 Сорокина Т.Н Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец ХIХ в. – начало ХХ в.): автореф. дис… канд. ист. наук. Омск, 1998. 25 с.; Залесская О.В. Китайские мигранты на Дальнем Востоке России (1917–1938 гг.). Владивосток, 2009. С. 22, 24, 26, 31, 36–53; Нестерова Е.И. Взаимодействие русской администрации и китайских мигрантов на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX – начало XX в.). Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2004; Её же. Русская администрация и китайские мигранты на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX – начало ХХ в.) / отв. ред. В.Н. Соколов. Владивосток:

Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. 372 с.; Балашова Н.А., Игнатова Е.А., Непомнящих И.В. и др. Деятельность региональных миграционных служб на востоке Российской Федерации. Иркутск: ЗАО «Полиград», 2006.С.141–175; Синиченко В.В. Правонарушения иностранцев на востоке Российской империи во второй половине XIX – начале ХХ в. Иркутск: Вост.-Сиб. ин-т МВД России, 2003.

192 с.; Друзяка А.В. Исторический опыт государственного регулирования внешней миграции на юге Дальнего Востока России (1858–2008). С.23–44, 138–158.

8 Ахиезер А.С. Диалектика урбанизации и миграции в России //Общественные науки и современность. 2000. №1. С. 79.

9 Миграция и безопасность в России / под ред. Г. Витковской и С. Панарина;

Моск. Центр Карнеги. М.: Интердиалект, 2000. 341 с.

10 Панарин С. Безопасность и этническая миграция в Россию. Pro et Contra. 1998.

11 О стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года:

Указ Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 г. №537 // Российская газета. 2009. 19 мая.

12 Краснова К.А. Роль миграционного законодательства в укреплении государственного суверенитета и обеспечении общественной безопасности Российской Федерации // Миграционное право. М., 2011. №3 С.6; Балашова Т.Н.

Национальный интерес и национальная безопасность в контексте миграции населения: взаимосвязь и взаимодействия // Общество и право. 2008. №1.

С. 23–31; Розов Н.С. Колея и перевал: Макросоциологические основания стратегий России в ХХI веке. М.: РОССПЭН, 2011. С.578–592, 606–612; Социально-демографическая безопасность России. Екатеринбург: Институт экономики УрО РАН, 2008. С. 331–358; Миграция и безопасность в России / под ред.

Г. Витковской и С. Панарина; Панарин С. Безопасность и этническая миграция в Россию. С.5–27; и др.

ПРЕДИСЛОВИЕ

13 Носкова А.В. Миграция в России: этнокультурная интеграция или изоляция// Материалы международной конференции «Пражский диалог о Европе в XXI веке» (Прага. 13–15 мая 2009 г.) URL: http://www.demographia.ru/articles_N/ index.html?idR=44&idArt=1430 (дата обращения: 29.09.2011).

ПРЕДИСЛОВИЕ

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

ИССЛЕДОВАНИЯ.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Специфика современной историографической ситуации такова, что термин «безопасность» проник в понятийный аппарат научных дисциплин об обществе и государстве. Изучение истории России на основе концепции общественной (социально-политической) безопасности в отечественной литературе имеет определенный историографический багаж и не является абсолютно новым направлением в исторической науке. В отечественной историографии были периоды, когда исследователи, не пользуясь категорией «безопасность, активно изучали темы, связанные с обеспечением целостности государства, анализировали события, акцентируя внимание на факторах угрозы стабильности народонаселению. В отечественной исторической науке особенно много работ посвящено изучению конфликтов, восстаний, войн. Тем не менее некоторые ученые считают, что русская интеллектуальная традиция проблеме безопасности уделяла поразительно мало внимания1. Впрочем, относительно истории изучения миграций в период освоения Дальнего Востока трудно согласиться с такой оценкой. Видение угрозы в миграционных процессах, развивающихся в данном регионе, было весьма распространенным явлением среди политиков и исследователей. В документации, направляемой в верховные органы власти дальневосточным управленческим аппаратом, это прослеживалось достаточно ярко.

С позиций сегодняшнего исторического горизонта исследователя, безопасность в СССР отражалась доктриной классовой борьбы, включая охрану политического строя 2. Таким образом, сам термин фактически не употреблялся. Безопасность политического режима обеспечивалась методами устранения «врагов народа» и проведения в жизнь мер «революционной законности». В 1947 г. был издан 52-й том «Большой советской энциклопедии», где в соответствующей статье говориТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ лось о «социалистической законности», в частности, отмечалось, что на всех пройденных этапах социалистическая законность является одним из важнейших методов государственного руководства обществом3.

Советские идеологи создали свой специфический язык для описания истории советского государства, его политики и общества.

Понятие «безопасность» появляется сначала в политическом лексиконе зарубежных экспертов и утверждается как официальный термин после создания на Западе Совета Безопасности ООН. Идеологическое противостояние двух социально-политических и экономических систем повлияло на содержательные трактовки входящего в политический обиход термина. В СССР под безопасностью в сфере политики идеологи понимали, прежде всего, обеспечение тотального контроля государства над обществом. Эта ментальная черта отразилась в названии специального органа Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР, созданного 13 марта 1954 г. Он просуществовал до 3 декабря 1991 г., когда Президент СССР М.С. Горбачев подписал Закон «О реорганизации органов государственной безопасности», на основании которого был упразднен КГБ СССР и созданы российские спецслужбы.

В разные времена советская политическая элита документально не оформляла свои намерения и мероприятия по обеспечению социально-политической безопасности, но эти проблемы всегда были ядром внутренней политики и идеологии. Специфическим подходом советского руководства к проблемам социально-политической безопасности является идеологическое оформление их в формате доктрины классовой борьбы. После Второй мировой войны изменилась сама вариативность классовых врагов и явлений, которые в понимании руководящей элиты угрожали общественному строю. Второй отличительной чертой понимания проблемы безопасности советских времен является форма выражения стратегии социально-политической безопасности – принятие значительного числа указов, постановлений по конкретным вопросам, часто как закрытых документов и секретных от общества.

В условиях «холодной войны» советская политическая элита особое значение придавала охране режима и укреплению обороноспособности страны. К сожалению, в официальных бюджетах реальная сумма военных расходов не называлась никогда. Военные программы рассматривались и принимались самым узким кругом правящей верхушки.

Точно неизвестно, какую долю в валом продукте страны составляло в советское время военное производство. Называют 70% и более4. Именно в контексте этих двух задач руководство рассматривало политику безопасности. Им подчинялись и все меры по регулированию социальТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ ных отношений. А вся система управления обществом и территориями выстраивалась как стратегия социально-политической безопасности.

В плане безопасности управления территориями у СССР в азиатской ее части после войны возникли серьёзные проблемы: Северо-Восток, Сахалин и Курилы.

Конечно, было бы упрощением сводить политику советского государства по обеспечению безопасности исключительно к административно-силовым мерам. Наоборот, в отечественной истории второй половины ХХ в. существовал особый период, когда советская политическая элита ставила задачу обеспечить стабильное развитие общества с помощью стратегии стирания территориальных различий в уровне жизни населения центра и ряда регионов, в число которых входил Дальний Восток. Понятию «социально-политическая безопасность» страны фактически соответствовала трактовка широко распространенного идеологического тезиса «необходимости укрепления советского строя»

и борьбы с частнособственническими тенденциями. Об этом свидетельствуют планы пропагандистской работы: «Частнособственнические отношения, подчинение всей духовной жизни людей интересам денежного мешка, интересам наживы уродуют и калечат человека, толкают его на самые гнусные поступки и преступления. Нужно показывать растление нравов в капиталистическом обществе»5, «…разоблачая басни американской пропаганды об уровне жизни всех классов и слоев населения Америки»6. Угроза ассоциировалась с проникновением частнособственнических настроений, поэтому пропагандировалась эффективность советской социальной политики.

Следует подчеркнуть, что в годы лидерства Н.С. Хрущева само использование термина значительно расширилось за счет его содержательной трактовки. В партийно-государственных документах, особенно в материалах съездов, разделах, посвященных анализу международной обстановке, «безопасность» стали отождествлять с представлением о благодетельном мире, который обеспечивался советским людям благодаря политике КПСС и советского правительства. Понятие «безопасность» употреблялось в тесной связке с миротворческой ролью власти КПСС на международной арене и установлением советской или социалистической законности внутри страны, а также совершенствованием системы управления и регулирования общественных отношений. Материалы ХХ съезда КПСС на долгие годы определили понятийный аппарат историков, анализировавших развитие социализма как системы и появившиеся преграды на его пути – культ личности и репрессии.

Другой стороной политического дискурса являлось то, что политики, а вслед за ними обществоведы стали связывать «безопасность» с системой советских общественных отношений. В отличие от либеральных

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

воззрений классовая концепция базировалась на роли государства в обеспечении безопасности. Если выразить сущность общественных отношений, установившихся в СССР, языком современной социальной науки, то их можно определить как конформистские отношения в рамках «партийная власть и подданные». Интересы советского общества отождествлялись с государственными. Ориентиром служило обеспечение безопасности, прежде всего партийно-государственной власти, которая в свою очередь отождествлялась с социализмом. Однако в процессе управления в каждой сфере жизнедеятельности проявлялись свои признаки и проступали региональные, культурные и социальные характеристики. В СССР сформировалась специфическая сфера социально-политических отношений по линии Центр – регионы.

Концептуальное наполнение понятия «безопасность» начало интенсивно развиваться в постсоветский период. Хотя собственно Совет Безопасности СССР был создан на излете советской эпохи – 26 декабря 1990 г., в нём доминировали «силовые» и «чрезвычайные»

составляющие. В его компетенцию, например, входили: «…выработка рекомендаций по проведению в жизнь общесоюзной политики в области обороны страны, по поддержанию государственной, экономической и экологической безопасности, по преодолению последствий стихийных бедствий и других чрезвычайных ситуаций, по обеспечению стабильности и правового порядка в обществе»7.

Совет Безопасности Российской Федерации был образован Указом Президента от 3 июня 1992 г., и его функции (в сравнении с советским предшественником) были значительно шире: обеспечение «…реализации функций Президента Российской Федерации по управлению государством, формированию внутренней, внешней и военной политики в области безопасности, сохранению государственного суверенитета России, поддержанию социально-политической стабильности в обществе, защите прав и свобод граждан»8. В одном из наиболее ранних актов – Законе Российской Федерации «О безопасности», принятом 5 марта 1992 г., безопасность понимается как «…состояние защищённости жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз»9. Жизненно важные интересы – «…совокупность потребностей, удовлетворение которых надёжно обеспечивает существование и возможности прогрессивного развития»10.

Отдельно стоит остановиться на интересах государства, которые раскрываются положениями принятой в 1997 г. «Концепции национальной безопасности Российской Федерации»11. Согласно этому документу интересы государства во внутриполитической сфере состоят в «…незыблемости институтов государственной власти, в обеспечении

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

гражданского мира и национального согласия, территориальной целостности, единства правового пространства, правопорядка и в завершении процесса становления демократического общества...»12.

В «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», принятой в мае 2009 г. и заменившей собой вышеупомянутую «Концепцию», национальная безопасность трактуется как «…состояние защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз, которое позволяет обеспечить конституционные права, свободы, достойные качество и уровень жизни граждан, суверенитет, территориальную целостность и устойчивое развитие Российской Федерации, оборону и безопасность государства»13. Данное определение более ёмкое, но оно не отменяет нашу государствоцентричную трактовку, тем более, что в следующем пункте «Стратегии»

даётся определение «национальных интересов» Российской Федерации, которые представляют собой «совокупность внутренних и внешних потребностей государства (курсив наш. – А.С. Ващук, А.Е. Савченко) в обеспечении защищенности и устойчивого развития личности, общества и государства». В пункте 23 третьего раздела «Стратегии» основными приоритетами национальной безопасности Российской Федерации провозглашены национальная оборона, государственная и общественная безопасность. В следующем разделе «Стратегии» обеспечение национальной безопасности связывается с «ресурсными возможностями государства»14.

Обоснование замысла В настоящее время тематика социально-политической безопасности разрабатывается в основном в рамках политологии и на современном эмпирическом материале. Общепринятым исследовательским приёмом является анализ современной ситуации, выявление тенденций и факторов (которые интерпретируются как «угрозы»), препятствующих сохранению стабильности и достижению стратегических целей. За этим обычно следует выработка рекомендаций по их нейтрализации, что и понимается как обеспечение безопасности. Избранная нами тема устремлена в настоящее и будущее, а не в прошлое. Для чего же понадобилось проводить ещё и историческое исследование стратегий обеспечения социально-политической безопасности, тем более на Дальнем Востоке?

Краткое объяснение состоит в том, что исторический подход к данной теме наряду с некоторыми ограничениями имеет свои преимущества. В советском официальном лексиконе не было такого словоТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ сочетания, как «социально-политическая безопасность». Более того, сформулированная стратегия безопасности – явление для России вовсе не давнее. Отсюда основная особенность исторического исследования проблемы. Перед авторами была почти детективная задача: по ряду определённых признаков отыскивать то, что хотя и существовало реально, но явно не называлось, а в лучшем случае лишь подразумевалось, и из отдельных элементов воссоздавать цельную картину. Другими словами, те, кто участвовал в создании и реализации стратегий социально-политической безопасности на Дальнем Востоке во второй половине ХХ в., со всей очевидностью не осознавали эту деятельность ни как «стратегию», ни то, что она направлена на обеспечение именно социально-политической безопасности. Этот исторический контекст предполагает и особый исследовательский приём: взгляд в прошлое с позиций настоящего.

Вышесказанное означает, что стратегии обеспечения социальнополитической безопасности второй половины ХХ в. могут быть реконструированы только на основе синтеза доступного эмпирического материала и теоретических построений. Это отчасти оправдывает стремление авторов рассматривать историю Дальнего Востока в «несобытийном» формате, пытаясь увидеть в ней отражение среднесрочных исторических процессов. Не только угрозы и ответы на них, но эволюция угроз и многообразие вариантов ответов в контексте динамики основной системы обеспечения безопасности государства – вот главные составляющие исторического исследования избранной проблемы.

Формулировка понятия Поскольку понятие «социально-политическая безопасность родом из современности, а исследовать предстоит преимущественно прошлое, постольку необходимо строго определить – что имеется в виду.

Мы попытаемся дать свою формулировку «социально-политической безопасности», увязав её как с «материнским» понятием «национальная безопасность», так и с дальневосточным измерением.

В отличие от распространённого понимания безопасности Дальнего Востока как проблемы соотношения и взаимодействия различных государств Азиатско-Тихоокеанского региона в данной работе безопасность понимается, прежде всего, во внутриполитическом контексте как проблема государственного управления и рассматривается через аналитическую конструкцию «социально-политическая безопасность»

(безопасность). Социально-политическая безопасность в региональном измерении, в том числе и в связи с региональной политикой, с

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

недавнего времени также стала объектом изучения преимущественно в рамках политической науки. При этом исследователи отмечают недостаточную разработанность проблемы и неоднозначность содержательной трактовки категории «политическая безопасность»15. Если говорить о региональном аспекте, то здесь указывается на тот факт, что в федеральных нормативных актах «…практически не уделяется внимания национальной безопасности на уровне субъектов Российской Федерации, не сформирован понятийный аппарат… не обозначен механизм её обеспечения»16. Само понятие «социально-политическая безопасность» отмечено неопределённостью – ни в одном энциклопедическом словаре нет его полного толкования17.

Необходимо заметить, что и «национальная безопасность» трактуется предельно широко18. Её компонент присутствует во всех действиях государства. Всеохватность и как следствие неуловимость точного содержания безопасности объясняется тем, что эта категория скорее ценностная, как, допустим, «свобода», и ею сложно оперировать на уровне конкретики. Такое положение наблюдается не только в России, но имеет место и в США. Например, американский политолог Х. Хафтендорн определяет безопасность как «долговременное поддержание ценностей или системы и отсутствие угрозы им»19. Очевидно, требуется точное определение интересующего нас понятия в узком контексте решаемой задачи. И здесь может помочь лингвистический анализ.

В переводе на английский термин «безопасность» (security) имеет три значения: безопасность; надёжность; уверенность. Легко заметить, что это не три, но одно понятие в разных его оттенках. Примечательно, что одно из древнегреческих значений безопасности переводится как владение ситуацией 20, т.е. близко по смыслу к понятиям «управлять», «управляемость», которые в переводе на английский (govern) означают: управлять, править, руководить, владеть. При добавлении к понятию «безопасность» прилагательного «политическая», проведённый выше анализ позволяет видеть, где пересекаются политика и безопасность.

Как известно, политика в веберовском её понимании имеет два значения – политика как борьба за власть и политика как управление21. Уместно предположить, что «политика» и «безопасность» соприкасаются именно в управлении, шире – в управляемости, которая подразумевает и владение ситуацией, и надежность, а следовательно, и уверенность. Не формулируя этого явно, некоторые исследователи приходят к подобному заключению. Например А.А. Башкунов выделяет следующую зависимость: «…утрата правительством управляемости в политическом диапазоне неизбежно ведёт к резкому снижению уровня безопасности во всех сферах общества»22.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Всё вышесказанное даёт основание сделать вывод о существовании тесной взаимосвязи безопасности и управляемости, в некотором смысле – это однозначные понятия. Какой-либо социально-политический процесс или явление становятся опасными для государства, когда выходят из-под его контроля.

Цель нашего исследования требует не только определить содержание понятия «социально-политическая безопасность», но и связать его с региональной политикой и с дальневосточной, в частности. Взаимодействие социально-политической безопасности и региональной политики призвано разрешить одну из принципиальных проблем безопасности – обеспечить единство безопасности и развития. Безопасность обеспечивается развитием, но само развитие часто связано с рисками ослабления управляемости. Отсюда возникает дилемма – какой цели должна быть подчинена политика безопасности: обеспечению стабильности (как условия для развития) или обеспечению развития (как условия сохранения стабильности). Как видно из официальных документов и научных работ, задача политики безопасности – устранить все препятствия на пути реализации интересов, которые в общем виде состоят в прогрессивном развитии. Задача региональной политики – управлять этим развитием на всей территории страны.

Социально-политическая безопасность в дальневосточном измерении Проблемы территориального управления и развития регионов занимают особое место в истории России ХХ в., внимание органов власти к ним традиционно связано с задачами социально-политической безопасности страны. Гигантское и разнообразное российское пространство порождает многочисленные геополитические напряжения, требующие концентрации и активного перераспределения финансовых, человеческих и организационных ресурсов. Вследствие этого развитие территорий определяло одно условие целостности государства, а хозяйственная взаимозависимость и социальный контроль над доходами и расходами населения были направлены на охрану существовавшего социального и политического порядка.

Стоит ли говорить о том, что Дальний Восток занимает особое место в стратегии безопасности Российского государства? Это эхо последнего трехвекового (середина XVII – XIX вв.) цикла территориальной экспансии, одного из самых длинных и наиболее успешных в мировой истории23. Эти территории закреплялись в составе России при совершенно других демографических и геополитических условиях, с помоТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ щью ресурсов (прежде всего человеческих), которых в настоящее время уже нет в распоряжении власти. Обширная территория – это сила державы и одновременно её слабость. Она не только расширяет, но и определяет пределы возможностей того или иного государства в зависимости от демографических, экономических и административных ресурсов.

Современная Россия со своей огромной территорией балансирует на тонкой грани между преимуществом в размерах и ресурсах и бременем чрезмерного территориального расширения*. Чтобы реализовать потенциальные преимущества обладания Дальним Востоком, требуются экстраординарные инструменты, нестандартные решения и концентрация ресурсов, в своём объеме далеко превосходящих те, что может предоставить данный регион. Достаточно сказать, что не в самом экономически благополучном 2011 г. инвестиции в Дальний Восток составили порядка триллиона рублей в основном бюджетных или связанных с государством компаний24. Это неудивительно, если иметь в виду то обстоятельство, что данный регион исторически осваивался организующей силой государства, а администрация, как заметил приамурский чиновник начала ХХ в., явилась здесь раньше населения 25.

В связи с этим не кажется случайным, что стратегические вопросы развития Дальнего Востока довольно часто рассматриваются не в Министерстве экономического развития, а в Совете Безопасности.

Теоретическая основа Теоретический каркас выстраивался в соответствии с целями и задачами данного исследования. Необходимо было создать такую конструкцию, в рамах которой можно было бы рассматривать стратегию социально-политической безопасности в свете системного и геополитического аспектов функционирования государства. Это связано с тем, что вышеназванная стратегия формировалась в первую очередь как внутриполитический курс, направленный на удержание власти правяЧрезмерное территориальное расширение и порождаемые им ресурсный дефицит и политические противоречия – ключевой фактор системной и территориальной дезинтеграции государств. В частности, именно на основе геополитической теории и гипотезы чрезмерного территориального расширения Р. Коллинз в 1980 г. сделал научное предсказание коллапса и дезинтеграции Советского Союза. См.: Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: случай советского коллапса // Время мира: Историческая макросоциология в ХХ веке / под ред.

Н.С. Розова. Новосибирск, 2000. Вып. 1. С. 234–278.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

щей группой и обеспечение управляемости обществом. Но она в силу, как минимум, двух причин реагировала и на геополитические условия. Во-первых, функционирование государства тесно связано с материальными ресурсами (налоги, продукция предприятий промышленности, природные ресурсы и внешние рынки их сбыта и т.д.), которые расположены не иначе, как на определённой территории. Во-вторых, государство неизбежно конкурирует с другими государствами как в политико-идеологическом и экономическом измерениях (в советский период – противостояние двух систем: капитализма и социализма), так и в военно-стратегическом аспекте. Оба эти фактора на протяжении большей части рассматриваемого нами периода формировали мощные импульсы к освоению восточных территорий (и не только восточных, скорее можно говорить об общей «экспансии» на периферию), что выражалось в управлении миграционными потоками, принятии различных амбициозных программ развития, реализации инфраструктурных мега-проектов (от БАМа до саммита АТЭС 2012 г.).

В самом общем плане мы базируемся на концепции «вызов–ответ», которая была сформулирована А. Тойнби в рамках цивилизационного подхода, но с тех пор вошла в самое широкое употребление. Стратегия безопасности выступает как «ответ» государства на «угрозы», имеющие как внутреннее (социально-политическое), так и внешнее (геополитическое) происхождение.

Соответственно этой концепции, а также нашей трактовке «социально-политической безопасности» используется следующая терминология:

- «угрозы» – явления и тенденции, подрывающие управляемость социально-политическими процессами;

- «ответы» – меры, предпринимаемые государством для нейтрализации и предупреждения соответствующих угроз;

- «государство» как основной субъект и одновременно объект обеспечения безопасности;

- «территория» может как создавать угрозы гео- и внутриполитического свойства (необходимость охраны границ, конкуренция с сопредельными государствами, обеспечение и административно-политический контроль проживающего на территории населения, необходимость создания и поддержания инфраструктуры), так и предоставлять ресурсы (прежде всего материальные) для ответов на угрозы.

К этому стоит добавить, что угрозы могут быть условно разделены на внутренние и внешние. Внутренние угрозы связаны главным образом с задачами и особенностями функционирования государства, с типом политической системы (например, низкие темпы экономического

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

роста, ослабление политического контроля над обществом, за миграционными потоками, неблагоприятная демографическая динамика и т.д.). Внешние связаны преимущественно с геополитическим положением государства и региона, международным экономическим и военным соперничеством.

Соответственно нам нужны теории, с помощью которых можно интегрировать внешние и внутренние аспекты функционирования государства. Первая ориентирована на внутренний аспект. Это военноналоговая теория государства, согласно которой его важнейшей целью является изъятие части ресурсов общества для решения прочих задач26.

Можно представить упрощённую модель государства как систему обмена материальными и символическими ресурсами между тремя звеньями: центральный уровень власти – региональный уровень власти – общество. Взаимоотношения Центр–периферия позволяют выйти на одно из важнейших измерений эффективности государства – работу бюрократического аппарата не только в плане его подконтрольности Центру, но и в плане его способности контролировать ситуацию в регионах, налаживать взаимосвязь с ключевыми группами общества, мобилизовать их как материальные, так и символические ресурсы27*. Каналы обмена ресурсами выражают взаимосвязь Центра, регионального уровня власти и общества. Прочность этой взаимосвязи выступает показателем эффективности государства.

В идеальном варианте функционирование Российского государства происходит по следующей схеме: Центр через региональных правителей мобилизует ресурсы общества, перераспределяет их вниз, региональные власти организуют общественную активность на местах, в результате чего материальные и символические ресурсы системы должны непрерывно увеличиваться. Получается что-то наподобие «вечного двигателя». Это не абстракция – именно такой принцип заложен во все сколько-нибудь значимые программы экономического или регионального развития. Схематически набросанная модель представляет собой, конечно же, «идеальный тип», но она тем не менее помогает выявить несоответствие «идеала» и «реальности». Стратегии безопасности оформлялись преимущественно в качестве ответа на сокращение ресурсов системы (т.е. системы государственного управления) или же на угрозу такого сокращения. Такие стратегии подразумевали соответствующую настройку в различных сегментах бюрократии, изменения взаимоотношений власти и общества.

* Под символическими ресурсами в данной работе понимается «доверие», означающее как широкую поддержку власти со стороны общества, так и лояльность между различными уровнями бюрократической иерархии.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

С уровнем ресурсов государства тесно связана и теория, призванная объяснить территориальный аспект стратегий безопасности. Речь идёт о геополитической теории Р. Коллинза, согласно которой ресурсное обеспечение государства определяется геополитической ситуацией, в которой оно находится. С помощью этой теории российский Дальний Восток можно рассматривать в довольно занимательной диалектике:

с одной стороны, обладание этим регионом увеличивало преимущество государства в размерах и ресурсах и соответственно его управленческую и геополитическую мощь. Однако же оборотной стороной этого могущества была постоянная угроза «чрезмерного расширения», которая чревата ресурсным напряжением и государственной дезинтеграцией28.

Чем обширнее территория государства, тем богаче его ресурсный потенциал, который приходится расходовать на контроль за подвластным населением на удалённых территориях и на защиту границы от внешних врагов. Объединяя этот вывод изложенным, приходится предположить: чем больше государство отпускает ресурсов на проблемы геополитики, тем меньше их остается для внутреннего функционирования и тем сложнее поддерживать контроль и согласие в среде бюрократии и общества. Не меньше оснований имеет и противоположное мнение: уровень доступных государству ресурсов влияет и на его политику в отношении периферийных территорий. Не этим ли объясняется известная импульсивность дальневосточной политики? На этот вопрос мы попытаемся ответить в нашей книге.

1 Панарин С. Безопасность и этническая миграция в Россию // Pro et Contra.

2 Буркин А.И., Возженников А.В., Синеок Н.В. Национальная безопасность России в контексте современных политических процессов. Изд. 2-е, доп. /под общ.

ред А.В. Возженникова. М.:Изд-во РАГС, 2008. С.129 – 144.

3 Большая советская энциклопедия /гл. ред. О.Ю. Шмидт. [1-е изд.]. Т. 1–65 + т.

СССР. М.: «Сов. энциклопедия», 1926–1947. Т. 52. Сознание – Стратегия. 1947.

944 стлб., ил.; 21 л. ил., портр., карт.; Большая советская энциклопедия (цитаты). URL: http://oval.ru/enc/26870.html (дата обращения: 25.04.2012).

4 Яковлев А. Сумерки. М.: ООО «Издат. фирма Материк», 2003. С.242.

5 Сталин и космополитизм. 1945–1953: Документы Агитпропа ЦК / под общ. ред.

акад. А.Н. Яковлева; сост. Д.Г. Наджаров, З.С. Белоусова. М.: МФД: Материк, 2005. (Россия. ХХ век. Документы). С.110.

6 Там же. С. 322.

7 Официальный сайт Совета Безопасности Российской Федерации. URL: http:// www.scrf.gov.ru/documents/11/15.html (дата обращения: 17.09.2012).

8 Там же.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

9 О безопасности: федеральный закон от 5 марта 1992 г. №2446-I. URL: http:// www.scrf.gov.ru/documents/20.html (дата обращения: 17.09.2012).

10 Там же.

11 В соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 г.

№537 данная концепция утратила силу.

12 Концепция национальной безопасности Российской Федерации. URL: http:// www.scrf.gov.ru/documents/1.html (дата обращения: 17.09.2012).

13 Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года.

URL: http://archive.kremlin.ru/text/docs/2009/05/216229.shtml (дата обращения:

17.09.2012).

14 Там же.

15 Дармокрик В.Ф. Политическая безопасность в современной России: дис. … канд. полит. наук. Саратов, 2007. 118 с.

16 Федотов Д.А. Социально-политическая безопасность субъекта Российской Федерации (на примере Забайкальского края): дис. …канд. полит. наук. Чита, 17 Башкунов А.А. Социально-политическая безопасность регионов как фактор национальной безопасности современной России: дис. …канд. полит. наук.

Орёл, 2009. С. 38 – 39.

18 Кортунов С. В. Диалектика национальной и международной безопасности: некоторые методологические проблемы // Полис. 2009. № 1. С. 19; Прохожев А.А.

Регионы России: социальное развитие и безопасность. М.: Типография «Новости», 2004. С. 7.

19 Концепция национальной безопасности в современной американской политологии. Научно-аналитический обзор / сост. О.Н. Новикова. М.: РАН ИНИОН, 20 Родачин В.М. Безопасность как социальное явление // Право и безопасность.

2004. №4. URL: http://dpr.ru/prvo/pravo_10_5.htm (дата обращения: 17.09.2012).

21 Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 666.

22 Башкунов А.А. Социально-политическая безопасность регионов как фактор национальной безопасности современной России... С. 39.

23 Турчин П.В. Историческая динамика: На пути к теоретической истории.

М.: Издательство ЛКИ, 2007. С. 257.

24 Интервью полномочного представителя Президента РФ в ДВФО В. Ишаева ведущим региональным газетам о социально-экономической ситуации на Дальнем Востоке.1 марта 2012 г. URL: http://dfo.gov.ru/index/php?id=44&oid= (дата обращения: 17.09.2012).

25 Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока: Имперская география власти XIX – начала XX веков. Омск: ОмГУ, 2004. С. 13.

26 Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские государства. 1900–1992 гг. М.:

Издат. дом «Территория будущего», 2009. 360 с.

27 Каппелли О. «До-современное» государственное строительство в постсоветской России // Прогнозис. 2009. №1 (17). С. 131–175.

28 Коллинз Р. Предсказания в макросоциологии: случай советского коллапса // Время мира. Новосибирск, 1998. Вып. 1. С. 241.

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В

РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ

ЦЕНТРА. ЗАДАЧИ РАЗВИТИЯ

И ПРОБЛЕМЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ

БЕЗОПАСНОСТИ

1.1. «ВЕЕР ВОЗМОЖНОСТЕЙ» И ДИНАМИЧЕСКИЕ

СТРАТЕГИИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ

ДЛЯ СТРАНЫ И РЕГИОНА

(середина 1950–1960-х гг.) Середина 1950–1960-х гг. – переломный период советской истории, когда развернувшаяся десталинизация поставила высшее руководство перед необходимостью поиска того, что Ю.С. Пивоваров назвал «новой технологией «быть сверху»1. Именно бюрократия придала импульс к изменениям. С одной стороны, угрозы исходили из самой системы власти – репрессивного принципа обеспечения прозрачности, управляемости и кадровой мобильности бюрократии (чистки) и контроля над обществом; с другой – изменение этих механизмов порождало угрозу утраты власти, для чего требовалось заменить страх на лояльность. Несмотря на то, что политическая система страны выглядела устойчивой, «…в обществе накапливалась энергия огромной разрушительной силы»2. Причиной были не только преступления сталинского режима, создавшего огромную зону подневольного труда ГУЛАГ.

В демонтаже сложившейся системы были заинтересованы все слои общества и в первую очередь – могущественный слой партийно-государственной бюрократии, желавшей избавиться от постоянного страха за 1.1. «ВЕЕР ВОЗМОЖНОСТЕЙ» И ДИНАМИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ...

свою жизнь и карьеру, а также войти в более размеренный ритм работы.

В то же время советским людям послевоенной поры «…страстно хотелось верить в скорое наступление изобилия. …Война и победа виделись историческим рубежом, за которым остались пережитые ужасы и тяготы…» Вместе с тем сталинская система ассоциировалась как с победой, так и с рекордно быстрым послевоенным восстановлением экономики страны. Мировая история свидетельствует – когда государство находится в такой престижной статусной позиции, у правящей элиты мало стимулов для радикальных изменений в сфере государственного управления4. Более того, стартовавшее вскоре после войны глобальное соперничество с США отвлекало ресурсы от социального и территориального развития в пользу обороны. Разрушать сложившуюся систему в условиях, когда решающее соревнование с капитализмом только начиналось, а в связи со смертью И.В. Сталина политическая система потеряла устойчивость, казалось опасным. Персональные изменения в составе Политбюро и правительства, а также в партийных структурах на местах, доклад Н.С. Хрущёва «О культе личности и его последствиях» на ХХ съезде КПСС – все это свидетельствовало о высокой степени напряжения среди высшего руководства. Доклад представлял такую угрозу для политической стабильности, что его долго боялись публиковать, запрещали обсуждать, хотя в партийных организациях на закрытых собраниях выражали своё мнение5. А.Н. Яковлев, работавший в тот период в Центральном Комитете, вспоминает: «подавляющая часть чиновников в аппарате ЦК доклад Хрущёва встретила отрицательно, но открытых разговоров избегала. Шушукались по углам.

…Такой удар партия может и не пережить»6. Пусть подспудно, тем не менее в обществе началась дискуссия о характере самой советской системы. Нормализовать систему государственного управления, пойти на перемены и при этом удержать в русле начинавшую выходить из берегов энергию общества – перед такой дилеммой встало высшее руководство страны в середине 1950-х гг.

Пытаясь в корне пресечь угрозу дестабилизации, после ХХ съезда оно предприняло ряд шагов по усилению борьбы с антипартийными и антисоветскими настроениями. Так, в июле 1956 г. ЦК разослал в партийные организации письмо, где говорилось о репрессивных мерах и привлечении к ответственности отдельных коммунистов, а также о роспуске партийных организаций Теплотехнической лаборатории АН СССР «…за неправильное обсуждение решений ХХ съезда», в которой научно-техническая интеллигенция критически обсуждала доклад Н.С. Хрущёва и требовала более решительной демократизации7. Через пять месяцев партийные организации получили другое письмо Глава 1. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ ЦЕНТРА...

«Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», в котором вновь возродился ярлык «вражье охвостье»8. По стране прокатилась волна арестов и приговоров за «клевету на советскую действительность» и ревизионизм. Только за 1957 г. было осуждено 1964 чел., за 1958 г. – 14169 чел.

В то же время введены некоторые новшества в репрессивно-карательной деятельности, создававшие юридическую основу выхода тысяч людей на свободу. В частности, издан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1956 г. «О подсудности дел о государственных преступлениях»10, свидетельствовавший об упорядочении практики осуждения и вынесения приговоров. Политические дела, включая их наиболее многочисленную группу об антисоветской агитации и пропаганде, стали рассматриваться в подавляющем большинстве в общегражданских судах. Прекратилась массовая фабрикация дел о контрреволюционных организациях, но применение статьи 58-11 по-прежнему имело широкое распространение. В карательной практике появился, так сказать более тонкий инструмент – «профилактирование» за антисоветские высказывания. Официальный статус эта мера получила после доклада Н.С. Хрущёва на ХХI съезде КПСС в 1959 г., хотя речь шла о всей преступности в СССР.

Дилемма двух необходимостей – либерализация советского государства и сохранение его устойчивости – предельно ясно, хотя и ретроспективно, была сформулирована Н.С. Хрущёвым в его воспоминаниях: «Решаясь на приход оттепели и идя на неё сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивались её: как бы из-за неё не наступило половодье, которое захлестнёт нас и с которым нам будет трудно справиться…. Опасались, что руководство не сумеет справиться со своими функциями и направлять процесс изменений по такому руслу, чтобы оно оставалось советским»11. К этой цитате стоит добавить, что опасения Первого секретаря разделялись и на низовом уровне партийного руководства. Уже в конце 1955 г. секретарь Ворошиловского районного комитета г. Сталинграда, обращаясь в Президиум ЦК КПСС с докладной запиской, критически анализировал работу партийных организаций и «пророчески» (с 1955 г. оставалось 30 лет до старта Перестройки) констатировал: «…демократию нельзя пускать по воле волн, куда вывезет кривая, демократией надо руководить»12.

Основная угроза социально-политической безопасности, вставшая перед советским руководством в середине 1950-х гг., вызывала необходимость в условиях десталинизации (фактически официальной критики недавнего прошлого) сохранить стабильность государства. Для этого необходимо было решить две масштабные задачи: во-первых, 1.1. «ВЕЕР ВОЗМОЖНОСТЕЙ» И ДИНАМИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ...

обеспечить лояльность постепенно избавляющегося от страха общества, для чего требовалось хотя бы минимально удовлетворить очевидный запрос повышения благосостояния (а значит, обеспечить соответствующий экономический рост); во-вторых, найти новые (взамен прежних репрессивно-карательных) формы мотивации руководящей бюрократии. Стратегия социально-политической безопасности соответственно должна была обеспечить управляемость и высокие темпы экономического развития на фоне довольно глубоких перемен в технологии властвования.

В этой политической «повестке дня» Дальний Восток середины 1950-х – начала 1960-х гг. оставался периферийным регионом, следующим в её фарватере. Здесь не было вспышек социального протеста, имевших место в ряде других регионов страны, и даже доклад Н.С. Хрущёва на ХХ съезде не вызвал ощутимых политических последствий13.

Однако несколько разрядившаяся политическая атмосфера явилась достаточным поводом для выплёскивания общественного недовольства.

Оно выражалось традиционным способом: в обращениях населения (письмах, жалобах) и местной бюрократии в руководящие партийные органы. Можно выделить несколько потоков этих обращений.

Первый был обусловлен наличием большого числа заключённых (как настоящих, так и бывших), принудительный труд которых широко использовался трестом «Дальстрой». Его деятельность охватывала вначале 1950-х гг. практически весь север Дальнего Востока. В 1954 г.

только в одно геологоразведывательное управление «Дальстроя» поступило около 2 тыс. жалоб и писем. За полтора года (1954 – 1955) в Магаданский обком КПСС пришло 11300 жалоб с критикой руководителей, злоупотреблявших своим положением, нарушавших советские законы в сфере оплаты труда и распределения жилья14. Всплеск недовольства людей, намеренно поставленных государством в экстремальные жизненные условия, был неизбежным следствием как предшествующей политики, так и начавшейся либерализации.

Особенностью второй группы обращений было то, что они исходили от региональной бюрократии. Этот поток, менее массовый, но инициированный наиболее консолидированным и административно мощным слоем советского общества, был вызван тяжелейшим положением коренных народностей Дальнего Востока. В 1954 г. Магаданскому областному комитету удалось привлечь внимание Центра к проблемам народностей Севера в Чукотском национальном округе. Критическое положение аборигенов, численность которых составляла около 19 тыс.

чел.15, являлось оборотной стороной сталинской форсированной модернизации, блага которой были недоступны не только отдельным классам, но и целым народам. Магаданский обком видел корень проГлава 1. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ ЦЕНТРА...

блемы в том, что в колхозах, созданных для коренных жителей Севера, «…длительное время допускались серьёзные извращения политики партии»: за выпас оленей, принадлежавших колхозникам, устанавливалась завышенная плата; выдача за трудодни натурой (мясо, шкуры) сокращалась. Это вынуждало людей покупать всё необходимое по завышенным ценам. Среди местного населения были распространены кожно-венерические заболевания и туберкулёз. В 10 отдельных сёлах Чукотского района население почти поголовно болело венерическими болезнями. За предшествующие 10 лет коренное население сократилось на 1300 чел. Однако более серьёзную угрозу для социально-политической стабильности советской системы представляло недовольство базового социального слоя – рабочего класса, которое происходило не только из-за тяжёлого материального положения, но и от всё более ощущаемого разрыва между официальным образом советской жизни и реальностью. На Дальнем Востоке эта угроза проявлялась в виде мощного запроса населения и даже интеллигенции, активность которой возросла, на более справедливое распределение материальных благ, ликвидацию разрыва в уровне жизни Центра и дальневосточной периферии. В наказах депутатам просьбы об улучшении жилищно-бытовых условий составляли 70–80% от общего числа17, что подтверждается исследованиями И.В. Безика, который на материалах Приморского края провёл анализ надписей на избирательных бюллетенях выборов в Советы народных депутатов середины 1950-х – начала 1960-х гг. Представление о социальном «самочувствии» дальневосточных рабочих на уровне повседневности даёт письмо в ЦК КПСС (на имя ХХ съезда) слесаря Белякова из г. Находки Приморского края: «Жить рабочему очень тяжело, потому что всё очень дорого и с трудом хватает на незавидное содержание семьи… Я работаю слесарем по шестому разряду, зарабатываю 900 – 1200 рублей в месяц, норму выполняю на 140– 180%, и это хороший процент выполнения, а результат? Еле-еле хватает на пропитание моей семьи, состоящей из трёх человек. На скромное питание необходимо 729 руб. в месяц, за квартиру – 103 руб., подоходный налог – 98 руб., заём 120 руб., профсоюзные членские вносы – 12 руб. На одежду и другие расходы остаётся 177 руб. …В газетах, по радио, в докладах нам часто сообщают о том, что промышленность работает лучше, колхозы и совхозы производят продуктов значительно больше, а на деле выходит несколько по-иному. На полках в магазинах пусто, в столовых, буфетах, в детских учреждениях и больницах кормят плохо»19.

В этом контексте не кажется случайным, что именно здесь, на Дальнем Востоке, в г. Владивостоке, в октябре 1954 г. Н.С. Хрущёв произВЕЕР ВОЗМОЖНОСТЕЙ» И ДИНАМИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ...

нёс речь (в узком кругу), поразившую будущего идеолога Перестройки А.Н. Яковлева, сопровождавшего Первого секретаря в этой поездке.

Хрущёв среди прочего заявил: «Нельзя эксплуатировать без конца доверие народа. Мы, коммунисты, должны каждый, как пчёлка, растить доверие народа. Мы уподобились попам-проповедникам, обещаем царство небесное на небе, а сейчас картошки нет. И только наш многотерпеливый русский народ терпит, но на этом терпении дальше ехать нельзя. А мы не попы, а коммунисты, и мы должны это счастье дать на земле»20. За эпатажным хрущёвским стилем просвечивается ясное рациональное осознание высшей власти – разрыв между официальным образом счастливого завтра и реальностью опасно велик и должен быть радикально сокращён. Среди работников партийного аппарата зрело понимание того, что сохранение прочности их положения в качестве правящей элиты зависит от эффективности социальной политики. Это было одной из главных причин провозглашения идеи подъёма уровня жизни народа21.

Достижение любой масштабной социально-политической цели выводит на первый план проблему ответственности как всех слоёв бюрократии, так и общества в целом. Задача повышения благосостояния, возведённая в ранг важнейшего политического приоритета, с неизбежностью влекла за собой необходимость настроить соответствующим образом управленческий аппарат, сделать его способным оперативно решать на местах проблемы простых людей, а не только выполнять команды «сверху». Не случайно работники отдела партийных органов по РСФСР, обобщая обращения советских людей, поступившие на имя ХХ съезда партии, приходили к выводу, что возмущение советских граждан вызывают прежде всего «беззакония, произвол и злоупотребления», допускаемые советскими и партийными чиновниками22.

Примечательно, что эта проблема осознавалась как дефицит контроля «сверху»: «Следует сказать, что авторы ряда писем крупные недостатки, имеющиеся в работе партийных, советских и хозяйственных органов, относят за счёт того, что в центре и на местах нет ни партийного, ни советского контрольного органа, которые вели бы борьбу с волокитой, бюрократизмом, семейственностью, безответственным отношением к делу. Министерство государственного контроля СССР, как указывается в письмах, работает плохо, совсем не занимается вопросами улучшения работы государственных и хозяйственных органов управления…» Главные направления хрущёвской политики отчётливо проступают в 1955 г. в Постановлении июльского Пленума ЦК КПСС «О задачах по дальнейшему подъёму промышленности, техническому прогрессу и улучшению организации производства». Основные управленческие проблемы, руководство видело в чрезмерной бюрократизации и ценГлава 1. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ ЦЕНТРА...