«Координаторы Программы: акад. РАН А.Б.Куделин, чл.-корр. РАН В.А.Виноградов, акад. РАН Н.Н.Казанский Направление I. Типологическое и историческое изучение языковых явлений в их соотношении с культурной эволюцией, ...»

Приостановлено лексикографическое описание старочешского языка, начатое Я. Гебауэром еще в начале XX в. и продолженное в Институте чешского языка Чешской АН. На начальном этапе находится издание составляемого во Львове «Словаря украинского языка XVI – сер. XVII вв.». Лексикографическая работа над древнерусским письменным наследием за рубежом ограничивается составлением словоуказателей к отдельным памятникам (применительно к источникам СДРЯ упомянем указатели Л.

Мюллера, до последних дней входившего в состав редколлегии СДРЯ, к Повести временных лет по Лаврентьевскому списку, В. Скуковского – к Новгородской первой летописи по Синодальному списку, В. Федера – к Троицкому сборнику XII–XIII вв.), причем благодаря сотрудничеству с европейскими коллегами некоторые из этих указателей, в том числе неопубликованные, в настоящее время используются при составлении Словаря древнерусского языка. Практическая значимость СДРЯ определяется его широкой целевой аудиторией – он предназначен для специалистов по славянским языкам, литературам и истории, студентов, аспирантов и для широкого круга читателей, интересующихся историей и культурой Древней Руси.

X том Словаря древнерусского языка (XI–XIV вв.) отражает лексику и фразеологию обширного круга восточнославянских памятников XI–XIV вв., прежде всего оригинальных: в нем представлен материал всех известных в настоящее время древнерусских грамот, надписей, записей, летописей, житий, поучений, юридических текстов и т. д., а также значительного корпуса переводных источников. Отличается исчерпывающей распиской текстов, сведениями о количестве употреблений, грамматической характеристикой слов, последовательным подведением греческих параллелей и указаний на цитаты из Св. Писания.

В томе представлено лексикографическое описание материала древнерусских памятников на букву Р (разаряемъ-ряснъ) и начало буквы С (саблица-свьттися). Центральное место в материалах на С, подготовленных в рамках Программы Секции языка и литературы ОИФН РАН «Язык и литература в контексте культурной динамики» (проект «Древняя Русь: эволюция в слове»), занимают такие обширные и важные в культурном и историческом отношении гнезда, как образования на сам-, сват-, свобод-, свои-.

Подготовлена к печати книга: Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. X / Гл. ред. В. Б. Крысько. М.: Азбуковник, 2013. 656 с. (44,2 п.л.) Карпато-балканские территориальные диалекты: реконструкция традиционной культуры по данным языка. Руководитель: Плотникова Анна Аркадьевна, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИСл РАН.

Основные участники проекта: Гура Александр Викторович, д.ф.н., ведущий научный сотрудник, ИСл РАН; Валенцова Марина Михайловна, к.ф.н., научный сотрудник, ИСл РАН; Ващенко Дарья Юрьевна, к.ф.н., научный сотрудник, ИСл РАН; Голант Наталья Геннадьевна, к.ф.н., научный сотрудник, Кунсткамера; Узенева Елена Семеновна, к.ф.н., ученый секретарь, ИСл РАН; Трефилова Ольга Владимировна, младший научный сотрудник, ИСл РАН; Бушуев Павел Анатольевич, аспирант, ИСл РАН.

В течение 2013 года участниками проекта были проведены конференция «Этнолингвистические исследования Карпат и Балкан: народная культура через призму языка (архаика и инновации)» (Москва, Институт славяноведения РАН, 19 февраля) и круглый стол по итогам состоявшихся экспедиций «Полевые материалы карпатских экспедиций 2013 года» (М., ИСл РАН, 29 октября)». Всего в течение года по проекту было проведено три экспедиции: в села польского Спиша (Татровский повят), в словацкое Замагурье (т.е. обе экспедиции состоялись на территории современного польскословацкого пограничья – в Западных Карпатах) и в восточную Сербию (влахи на Балканах). Следует особо подчеркнуть, что полевые исследования словацкого Замагурья и польского Спиша, проведенные в 2013 г., дополняют и расширяют материалы предшествующих по времени региональных монографий. Благодаря новым записям стало возможным выделить составные части календаря, поверий и обрядности, принадлежащие разным этнографическим группам, и на этом основании делать заключения о направлениях миграции славянских этнических групп в Средние века; путях, моделях и чертах образования регионального специфического варианта традиционной народной культуры и ее терминологии.

Было написано 10 научных статей по проекту, кроме того сдана в печать одна монография и 4 статьи подготовлены к печати. Полностью подготовленная к печати монография Н.Г. Голант «Мартовская старуха и мартовская нить: легенды и обряды начала марта у румын» (отв. ред. А.А. Плотникова, 16 п.л.) снабжена также картами и иллюстрациями, сделанными в ходе полевых исследований автора в Румынии и Болгарии.

В этом исследовании подробно описаны мифологические представления и обрядовые действия, связанные с началом весны у народов карпато-балканского региона. В частности, здесь приводятся инвариант и трансформы легенды о мартовской старухе, рассматривается терминологическая лексика, поверья и обряды, связанные с днями, посвященными этому персонажу, а также с наиболее значимыми весенними праздниками в народном календаре румын и болгар. В главах, посвященных представлениям о мартовской старухе и ее днях, охвачен практически весь ареал представлений об этом персонаже, включающий в себя не только карпато-балканский регион, но и значительную часть Западной Европы, Ближнего и Среднего Востока. Участники проекта подготовили к печати также серию статей для сборника «Карпато-балканский диалектный ландшафт:

язык и культура» (отв. ред. А.А. Плотникова, М., 2014. Вып. 3), в которых основное внимание уделено результатам экспедиций в плане языка как средства реконструкции древнейших пластов народной духовной культуры.

На проведенной конференции и состоявшемся по итогам экспедиций круглом столе были обсуждены важнейшие проблемы, касающиеся диалектной терминологической лексики духовной культуры как средства реконструкции народной традиции. Участники проекта выступали также с докладами на XV Международном съезде славистов (20- августа, Минск), причем в докладе Е.С. Узенёвой «ОКДА и современные полевые этнолингвистические исследования карпато-балканского региона» (сборник Славянское языкознание. XV Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 2013. С. 272-286) были освещены важнейшие на сегодняшний момент достижения в сфере реализации данного проекта, а А.А. Плотникова в своем докладе на XV Международном съезде славистов об архаических славянских ареалах исследовала полесско-карпатские и полесско-южнославянские лингвокультурные параллели.

На конференции «Этнолингвистические исследования Карпат и Балкан: народная культура через призму языка (архаика и инновации)» (Москва, Институт славяноведения РАН, 19 февраля 2013), проведенной по данному проекту, было показано, что карпатобалканские этнолингвистические соответствия в терминологической лексике народной духовной культуры, заметно выделяющиеся на общеславянском фоне, можно поделить на несколько групп, связанных с ареальными характеристиками рассматриваемых явлений.

Во-первых, наблюдается большое число соответствий у южных славян на Балканах и в Южных Карпатах на территории Румынии. Нередко культурно-языковые явления этого типа составляют общий севернобалканский ареал. Во-вторых, в последнее время обнаруживается все больше этнолингвистических параллелей у южных славян восточной части Балкан и у славян, населяющих Западные Карпаты (в частности, в процессе применения балканославянского этнолингвистического вопросника в полевых исследованиях Средней Словакии). Такие параллели во многом объясняются процессами обнаруживаются эксклюзивные сходства в терминологической лексике и корреспондирующих явлениях народной культуры у балканских славян и у славян в Восточных Карпатах (украинское Закарпатье), которые весьма архаичны и, по всей вероятности, связаны с двумя этапами заселения славянами Балканского полуострова.

При этом в периферийной зоне сербско-болгарского пограничья обнаруживаются параллели с западной частью Закарпатья, а в центральной зоне (западная Сербия, северная и средняя Босния, северная Черногория) – с так называемыми «восточногалицкими»

говорами (современная Гуцульщина).

На круглом столе по итогам полевых обследований по проекту в регионе Западных Карпат были заслушаны три доклада (А.В. Гуры, М.В. Ясинской, М.М. Валенцовой), открывшие новые перспективы полевых исследований на польско-словацком пограничье.

Впервые был применен этнолингвистический вопросник А.А. Плотниковой на единой территории исторического Спиша (Западные Карпаты), разделенной государственной польско-словацкой границей. Со стороны Польши – это небольшая часть этнографического региона Спиш, расположенного в основном на территории Словакии. В разное время эти села входили в состав Австро-Венгрии, Словакии и Польши. Говоры польского Спиша имеют много общих черт со словацкими спишскими говорами, а старшее поколение обследованных сел имеет словацкое самосознание. На надгробиях местного кладбища имеются надписи на польском, словацком и венгерском языках. В докладах было также показано, что диалект, на котором говорят жители Польского Спиша (gwara spiska), относится к малопольским диалектам и обладает своими особенностями, частично роднящими его с соседним подгальским говором, а частично с соседствующими словацкими диалектами.

Большой интерес для исследователей представляет народный календарь жителей польского Спиша: до сих пор в селе можно увидеть деревца «мойки» (mojki), установленные на Зеленые Святки (Zielune wiuntki). Несколько таких «моек» участникам экспедиции – А.В. Гуре и М.В. Ясинскаой – удалось сфотографировать. Майское дерево (mojka) парни ставили ночью с субботы на воскресенье накануне дня Св. Троицы (Zielune wiuntki) возле домов незамужних девушек, причем у каждого дома их ставили столько, сколько девушек было в семье. Утром парни обходили дома, возле которых поставили деревца, с музыкальными инструментами, песнями и шутками. Этот обычай назывался ogrywanie mojek. Молодые люди танцевали с каждой девушкой, а девушки должны были откупаться от них деньгами. Один из парней переодевался в «цыгана», крал из домов девушек различные предметы в качестве фантов, а вечером этого же дня устраивались общие посиделки с молодежными играми. В настоящее время «мойки» не ставятся у дома каждой девушки, обычно в селе ставится несколько «моек», посвященных сразу всем девушкам села. Данная традиция поддерживается до сих пор (см. иллюстративный материал к отчету). Зафиксирован также обычай жечь костры на Духов день (Zesanie Ducha witego), который называется «освящать духа» (owica ducha), а сами ритуальные костры носят значимое для всего карпато-балканского ареала название: watry.

Результаты проведенных полевых исследований в словацкое Замагурье дали возможность выделить собственно словацкие, карпато-украинские (русинские) и польские черты традиционной культуры обследованного села и всего региона. Несмотря на то, что описание традиционной культуры Замагурья включено в монографию, посвященную краю: Zamagurie (Zamagurie. Nrodopisn monografia oblasti, zost. J.Podolk. Koice, 1972:

Duchovn kultra udu (K.Jakubkov), s. 195-272.), а специально селу Замагурье посвящена региональная монография Dejiny Osturne (I.Chalupeck, J.Harabin a kol., Ostura, 2004. S.

203-264), далеко не все актуальные для современных исследований вопросы были освещены в указанных трудах. В этом регионе также впервые был применен этнолингвистический вопросник А.А. Плотниковой, по которому М.М. Валенцова собрала материалы, позволяющие говорить о восточнославянской основе обрядности в обследованном замагурском селе Остурне: здесь, помимо собственно лингвистических черт (полногласие, лексические элементы, отсутствие слоговых плавных и т.п.), отмечены и обрядовые свидетельства, например, название пасхального кулича paska, наличие «задушниц» - поминальных суббот, название и празднование масленицы (mjasnici, которые оканчивались в воскресенье, а не в среду, как у католиков), одаривание новорожденного полотном (kimo) и многое другое. По результатам докладов с последующим их обсуждением участники круглого стола проследили общие карпатские черты польской и словацкой традиций данного региона на польско-словацком пограничье в Западных Карпатах (например, в области народной демонологии термины +boginka, striga, +baa ‘пастух-врачеватель, чародей’ и др.). По этой серии материалов написаны и первые версии статей для третьего выпуска сборника «Карпато-балканский диалектный ландшафт: язык и культура» (Отв. ред. А.А. Плотникова, М., 2014).

Новый этап карпато-балканских исследований был предпринят в экспедиции Н.Г.

Голант, которая обследовала традицию влахов в восточной Сербии. Собранный этнолингвистический материал в селах окрестностей Неготина, Заечара и Бора показал особенности диалекта и народной традиции влахов, проживающих в восточной Сербии с XVIII века. Сходства и существенные отличия обнаружились при сопоставлении собранного материала с региональными традициями на территории исконного проживания влахов севернее Дуная; исследована и специфика культурно-языковой ситуации влахов на фоне южнославянской традиции в целом. Например, было выяснено, что жителями практикуются традиционные для этой области ритуалы с рождественским поленом бадњак, при этом терминология, обозначающая праздничные дни остается румынской: s a n n ‘Сочельник’, ci n ‘Рождество’. Большой каравай – главный обрядовый хлеб, выпекаемый для ритуальной трапезы в Сочельник или на Рождество, в который замешиваются палочки, зерна и монета с целью определения доли, счастья каждого члена семьи, имеет различные по происхождению наименования: t t, co c. В этих селах в хлеб запекают палочки кизила (corn) и монету (ban); пекут и едят в Сочельник и на Рождество. Тот, в чьем куске хлеба обнаруживается монета, как считается, будет «хозяином денег» (st nu a ni) в течение целого года. При рассказе об этой обрядовой реалии зафиксирован также термин chi t(u) ‘удача’.

В течение 2013 г. участники проекта продолжали авторскую работу над научными статьями по проблематике проекта. А.В. Гурой написана статья «Фольклорная версия мифа о солнечном божестве спасения (балканская легенда об отмене свадьбы Солнца)» в сборник материалов III Международного конгресса болгаристов в Софии; для публикации статья переведена на болгарский: «Фолклорната версия на мита за слънчевото божество на спасението (балканската легенда за отмяната на сватбата на Слънцето)». М.М.

Валенцовой подготовлена статья «Особенности календарной обрядности с. Остурня (Словакия, обл. Замагурье)» (для итогового сборника по проекту «Карпато-балканский диалектный ландшафт: язык и культура. М., вып. 3), а также научная статья «Демонологическая система двух соседних традиций: словацкого Замагурья и польского Спиша», сданная в «Славянский альманах 2014». Ващенко Д.Ю. подготовила статью «Локальная идентичность словацких венгров из деревни Ипойфедемеш в контексте этносоциальных процессов в регионе» для сборника «Национальные меньшинства стран Центральной и Юго-Восточной Европы: исторический опыт и современное положение».

Е.С. Узенёвой опубликованы две работы, отражающие содержание работы и некоторые итоги ее исследований по проекту: в сборнике к XV Международному съезду славистов:

статья «ОКДА и современные полевые этнолингвистические исследования карпатобалканского региона» и сообщение в сборнике докладов на «Боснийско-герцеговинском славистическом конгрессе»: Etnolingvistike metode prouavanja karpatsko-balkanskog regiona // Bosanskohercegovaki slavisticki Kongres I. Zbornik radova (Knjiga 1). Sarajevo, 2012. S. 671-674. www.slavistickikomitet.ba.

В рамках проекта сдана в печать книга Н.Г. Голант «Мартовская старуха и мартовская нить: легенды и обряды начала марта у румын» (16 а.л.), включающая сопоставительный анализ балканских и румынских лингвокультурных данных (ожидаемое время издания – первая половина 2014 г.). Румынские мотивы в широком европейском контексте представлены Н.Г. Голант в статье Голант Н. Библейские сюжеты в румынском фольклоре и мифологические представления румын о евреях. // Устное и книжное в славянской и еврейской культурной традиции. Вып. 44. М.: Центр научных работников и преподавателей иудаики «Сэфер», М., 2013. С. 220–226. Греческоюжнославянские параллели обнаруживаются при сопоставлении календарной обрядности разных языков и традиций на Балканах. Этой проблематикой в течение года занималась О.В. Чёха, принявшая участие в конференции «Этнолингвистические исследования Карпат и Балкан: народная культура через призму языка (архаика и инновации)» с докладом на тему «Греческие параллели к южнославянскому бадняку». С учетом последующей дискуссии доклад доработан и на его основе готовится статья «Северногреческое дерево Христа и южнославянский бадняк: греко-славянские параллели».

Результаты полученных исследований носят новаторский характер с точки зрения методов и целей исследования. Применяется этнолингвистический вопросник, нацеленный на выявление терминологической лексики народной духовной культуры региона; полученный языковой и культурный материал сопоставляется с уже имеющимися в распоряжении участников проекта объемным материалом с территории Карпат и Балкан. Если в ОКДА и ОЛА так называемая культурная лексика занимает весьма скромный объем, то получаемый учеными полевой карпатский и балканский материал широк и многообразен с точки зрения как словника культурно-языковой традиции, так и экстралингвистических контекстов функционирования лексем.

Многочисленные разработки в этой области связаны с трудами московской этнолингвистической школы Н.И. Толстого, много лет занимающейся явлениями традиционной духовной культуры через призму языка, прежде всего, терминологической лексики и связанной с ней фразеологии, обозначающей те или иные фрагменты семейной, календарной, сельскохозяйственной обрядности, народных представлений о природе, народной мифологии и т.д. В свое время акад. Н.И. Толстой выдвинул идею изучения не только изолекс, но и изодокс – линий (границ) распространения на карте какого-либо отдельного явления традиционной духовной культуры (например, обряда, поверья, легенды и т.д.). В последние десятилетия всё чаще появляются комбинированные этнолингвистические карты, на которых представлены как терминологическая лексика народной духовной культуры (также картографируется ее семантика, отмечается внутренняя форма), так и сам денотат – от минимально-формального указания на наличие / отсутствие самого обряда, верования до его детальных характеристик. Новое полевое изучение карпато-балканских территориальных диалектов с точки зрения реконструкции традиционной культуры по данным языка дают богатейший материал для исследований в области этимологии, диалектологии, этнолингвистики и фольклора, а также славянской и балканской филологии в целом.

Общее число опубликованных в 2013 г. по проекту работ 10.

Список опубликованных по проекту статей (объемом не менее 1 п.л.):

1) Плотникова А.А. Карпато-балканские этнолингвистические исследования в Российской академии наук // Jazyk a kultra na Slovensku v slovanskch a neslovanskch svislostiach. Bratislava, 2013. S. 51-58.

2) Плотникова А.А. Slovakian Folk Tradition in ethnolinguistic Studies of the Carpathian-Balkan area // Human Affairs. Volume 23, Issue 2. Bratislava, 2013. P. 295-301.

этнолингвистических исследований в карпато-балканской зоне // ТРОИЦА. RUSALII.

. RRЁSHAJЁT. К мотиву зеленого в балканском спектре. Материалы круглого стола. 17 апреля 2012 г. М., 2013. С. 59-74.

4) Гура А.В. Карпато-балканские лексические параллели в свадебной обрядности // Славяноведение. 2013. № 4. С. 60-66.

5) Узенёва Е.С. ОКДА и современные полевые этнолингвистические исследования карпато-балканского региона // Славянское языкознание. XV Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 2013. С. 272-286.

6) Elena S. Uzeova. Slovensk l’udov tradcia v kontexte ternnych etnoligvistickch vskumov Karpt a Balknu // Jazyk a kultra na Slovensku v slovanskch a neslovanskch svislostiach. Bratislava, 2013. S. 59-68.

материалов из венгерских сел Федемеш и Шашка // Славянский альманах 2012. М. 2013.

С. 376-391.

7) Голант Н.Г. Мифологические представления румын, связанные с болезнями, и их отражение в народном календаре // Албанская филология, балканистика, проблемы языкознания. К 100-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН Агнии Васильевны Десницкой. СПб.: Наука, 2013. (1 а.л.) Сдана в печать книга Н.Г. Голант «Мартовская старуха и мартовская нить:

легенды и обряды начала марта у румын» СПб: МАЭ РАН (16 п.л.), ожидаемое время издания – первая половина 2014 г.

Экспедиции, проведенные в рамках проекта:

1) Экспедиция в Западные Карпаты, Спиш (Польша, села Юргув, Недзица и Жеписка). Руководитель – А.В. Гура. Участник экспедиции – М.В. Ясинская, 10-20 июня 2013 г. По программе этнолингвистического изучения балканославянского ареала в трех спишских селах польских Татр собран полевой материал по трем важнейшим разделам традиционной духовной культуры: народный календарь, семейная обрядность, народная мифология. Это небольшая часть этнографического региона Спиш, расположенного в основном на территории Словакии. В разное время эти села входили в состав АвстроВенгрии, Словакии и Польши. Говоры польского Спиша имеют много общих черт со словацкими спишскими говорами, а старшее поколение обследованных сел имеет словацкое самосознание. На надгробиях местного кладбища имеются надписи на польском, словацком и венгерском языках. Целью работы, помимо знакомства с местной народной традицией, было выявление карпато-балканских параллелей в области языка и традиционной культуры. Подобных параллелей обнаружено было немного (к ним, в частности, можно отнести некоторые поверья о ребенке, родившемся в рубашке;

отсутствие ярко выраженных форм свадебного деревца; круговой танец на свадьбе и т.д.), притом что многие характерные для балканской традиции обычаи здесь неизвестны (например, виды хлебного угощения для женщин на третий день после родов; женщина, посещающая роженицу и новорожденного и приносящая подарки; поверья о детях, родившихся в один и тот же день недели или месяц; кража невесты; домашнее венчание;

названия невесты, венчавшейся без свадебных обычаев; дар просватанной невесте; дары невесте от жениха и жениху от невесты; символическая плата отца жениха за невесту;

канун свадьбы как начало собственно свадьбы; сажание невесте на колени маленького ребенка; наличие свадебного знамени; особые способы именования молодой женой своих новых родственников; специальный хлеб для мертвого; похоронные причитания). Имеется ряд черт сходства со словацкой традицией (названия гроба, приданого и отдельных свадебных чинов, девичий обычай щипать перья в качестве посиделок, обычай устраивать «ворота» для свадебной процессии), с обычаями гуралей польского Подгалья (особенно у лиц, приглашающих гостей на свадьбу), с общепольской традицией (например, возвращение после венчания в дом невесты и poprawiny в конце свадьбы) и с западнославянской в целом (парный танец невесты с участниками свадьбы и др.). В народном календаре отсутствие ярко выраженных черт общности с балканской традицией объясняется по большей части конфессиональными различиями (например, отсутствие разных календарных дат для поминовения умерших в течение года у католиков).

2) Экспедиция в Западные Карпаты, Замагурье (северо-западная Словакия, округ Кежмарок, Прешовский край, село Остурня). Рук. М.М. Валенцова, 2-14 июля 2013 г. ( часа аудиозаписи). Село Остурня расположено на высоте 640-840 м над уровнем моря (а сельские угодья – на высоте до 1200 м), что определяет условия проживания населения и характер земледелия и скотоводства. Вместе с этногенетическими чертами населения (здесь живут русины, гуралы, словаки, немцы) климатические и географические условия определяют тип традиционной народной культуры, ее наполнение, а также временные, терминологические и другие ее характеристики. Полевые исследования проводились по теме «Традиционная народная культура» и включали подтемы: «Народный календарь», «Семейная обрядность (родины, свадьба, похороны), «Демонология». Опрос велся по вопроснику, опубликованному в «Материалах для этнолингвистического изучения балканославянского ареала» (Плотникова А.А. Материалы для этнолингвистического изучения балканославянского ареала, М., 2009). Был опрошен 21 информант, объем аудиозаписи составил около 33 часов.

3) Экспедиция к влахам Восточной Сербии (общины Неготин, Заечар, Бор), рук.

Н.Г. Голант, 3-18 августа 2013 г. В ходе экспедиции сбор материала производился по этнолингвистической программе А.А. Плотниковой «Материалы для этнолингвистического изучения балканославянского ареала» (М., 1996; переизд. – М., 2009), которая была переведена на румынский язык. В ходе бесед с информантами были собраны материалы по календарной и семейной обрядности и по народной мифологии. В населенных пунктах на территории Сербии велся на румынском языке с частичным переводом на местный диалект (перевод осуществлял Ч. Радуканович, учитель из с.

Кобишница общины Неготин, председатель общества «Матица влаха») и член Национального совета влахов. Говоры местного восточнороманского населения включают черты, сближающие их с говорами румын Олтении (употребление простого перфекта) и Баната (переход мягкого «т» в «ч»: romn te –>romnece «по-румынски»). В терминологии календарной обрядности многие румынские названия праздников дублируются сербскими, например: n, адњи дан, олив дан ‘Сочельник’, o ote, огоjавлење ‘Богоявление’, i ‘святые’; at u ci de ucen ci ‘Сорок мучеников’, ладенци ‘то же’ и т.д. Вместе с тем, дни и праздники, которые хорошо известны на территории исторической Валахии, но не столь распространены у славян (в данном случае – сербов), имеют единственное обозначение, например: snto e ii – мифические существа, появляющиеся на первой неделе Великого поста (неделе св. Федора/Тоадера) в виде коней и преследующие жителей сел. В этом регионе описываются как «конейжеребцов» (ci-a as i). Записаны типичные для румынских областей нарративы о том, что ci-a as i убивали девушек (или молодежь обоего пола), ходивших ночью по селу, и вешали их внутренности на забор. Эти мифические существа устраивали танец ( r, pl.

i) в центре села, превратившись в красивых парней и вовлекая в танец девушек. После полуночи «парни» снова превращались в коней, убивали своих жертв и вынимали им внутренности. Когда-то на этой неделе (в субботу) совершались конные скачки по селу (с.

Шипиково). Зафиксированы также характерные для данных областей (северо-восточная Сербия, южная Румыния) запреты на первой неделе Великого поста (из боязни прогневать мифологических персонажей): мыть голову расчесывать волосы, стричь ногти и подметать пол в доме. И языковой, и этнографический материал, собранный в этих селах, отражает смешанный тип народной влашско-сербской традиции, которая может служить ярким репрезентантом мультиэтничных культурно-языковых традиций на Балканах.

Исследования 2013 г. целенаправленно проводились по этнолингвистической программе и по специально подготовленному комплексному вопроснику, рассчитанному на выявление карпато-балканских схождений и параллелей. Без учета южнославянского материала многие карпатские обрядовые элементы, наличествующие в Остурне, не могли быть истолкованы. Так, например, маркирование такой маргинальной черты, как взлетающие искры от поленьев, сжигаемых на Рождество в очаге (печи), может быть понята лишь в связи с балканским обычаем высекать искры из рождественского ствола дерева, положенного на очаг. Цели и мотивировки обряда в двух регионах противоположны: в Остурне старались просушить дрова, чтобы искр не было, чтобы «год был спокойным», а на Балканах обрядовый персонаж, посещавший дома, специально высекал побольше искр, чтобы был такой же обильный приплод скота и птицы.

Противоположные или отличающиеся мотивировки в данных регионах нередки и, можно сказать, закономерны – Карпаты и Балканы уже много столетий вовлечены в разные культурные ареальные образования. Материал позволяет говорить о восточно-славянской основе обрядности в Остурне: здесь, помимо собственно лингвистических черт (полногласие, лексические элементы, отсутствие слоговых плавных и т.п.) и обрядовые, напр., название пасхального кулича paska, наличие «задушниц» - поминальных суббот, название и празднование масленицы (mjasnici, которые оканчивались в воскресенье, а не в среду, как у католиков), одаривание новорожденного полотном (kimo) и мн. др. Вместе с тем, жители Остурни считают себя словаками, знают и отмечают также словацкие традиционные праздники, обряды и обычаи. Возможно, поддержкой такому западнославянскому самосознанию служат заметные польские элементы, зафиксированные нами в Остурне. Среди них как фонетические (твердое ), так и терминологические (Vstempna roda), и обрядовые черты, напр., почитание св. Николая в качестве «пастыря волков» (Nikolaja – proti vlkom sviatili), демонологические персонажи (bohynka), действия (mamunio) и под.

«Этнолингвистические исследования Карпат и Балкан: народная культура через призму языка (архаика и инновации)», Москва, Институт славяноведения РАН, 19 февраля 2013 г.

А.А. Плотникова открыла конференцию докладом «Этнолингвистическое исследование центральной Боснии: архаика и инновации», в котором остановилась на важнейших для проекта проблемах, которые исследовались в экспедициях 2011-2012 гг. в центральной Боснии. Было показано, что карпато-балканские этнолингвистические соответствия в терминологической лексике народной духовной культуры, заметно выделяющиеся на общеславянском фоне, можно поделить на несколько групп, связанных с ареальными характеристиками рассматриваемых явлений. Во-первых, наблюдается большое число соответствий у южных славян на Балканах и в Южных Карпатах на территории Румынии.

Нередко культурно-языковые явления этого типа составляют общий севернобалканский ареал. Во-вторых, в последнее время обнаруживается все больше этнолингвистических параллелей у южных славян восточной части Балкан и у славян, населяющих Западные Карпаты (в частности, в процессе применения балканославянского этнолингвистического вопросника в полевых исследованиях Средней Словакии). Такие параллели во многом объясняются процессами так называемой валашской колонизации на север в XIV-XV вв.

В-третьих, обнаруживаются эксклюзивные сходства в терминологической лексике и корреспондирующих явлениях народной культуры у балканских славян и у славян в Восточных Карпатах (украинское Закарпатье), которые весьма архаичны и, по всей вероятности, связаны с двумя этапами заселения славянами Балканского полуострова.

При этом в периферийной зоне сербско-болгарского пограничья обнаруживаются параллели с западной частью Закарпатья, а в центральной зоне (западная Сербия, северная и средняя Босния, северная Черногория) – с так называемыми «восточногалицкими»

говорами (современная Гуцульщина). Эти и ряд других аспектов рассматриваемой проблематики были освещены в докладах: «Родопы: архаическое и новое в языке народной культуры» (Е.С. Узенёва); «Терминологическая лексика народной культуры из области Вранча (Румыния)» (Н.Г. Голант); «Культурная лексика региона Баконь (западная Венгрия) в ареальном аспекте» (Д.Ю. Ващенко); «Область Липтов в Средней Словакии – традиции и инновации (по полевым записям 2011-2012 гг.)» (М.М. Валенцова);

«Греческие параллели к южнославянскому бадняку» (О.В. Чёха); «Принципы номинации новогреческих мифологических персонажей» (К.А. Климова) и многих других. В рамках подготовки к полевым исследованиям польского Спиша М.В. Ясинская сделала сообщение на тему «Польские “горалы”: язык и народная культура». Практически во всех докладах в центре внимания исследователей была терминологическая лексика традиционной духовной культуры как инструмент коммуникации в рамках одной или нескольких традиций и как средство реконструкции древнейших пластов народной культуры.

2) Круглый стол «Полевые материалы карпатских экспедиций 2013 года», Москва, Институт славяноведения РАН, 29 октября, 2013. Обсуждались результаты новых полевых исследований по итогам экспедиций, проведенных в польско-словацкое пограничье А.В. Гурой, М.В. Ясинской (польский Спиш, западные Карпаты) и М.М.

Валенцовой (словацкое Замагурье, западные Карпаты). А.В. Гура прочитал доклад на тему «Семейная обрядность польского Спиша», в котором выявил основные черты, присущие спишской традиционной духовной культуры в области родильной и свадебной обрядности, частично была затронута похоронно-погребальная обрядность. М.В.

Ясинская в своем докладе осветила «Демонологические представления польского Спиша», сосредоточив внимание на собственно языковых аспектах проблемы, а также на ряде заимствований и исконно славянской лексики в спишских селах (например, olady ‘следы, знаки присутствия потусторонней силы’, mamunio ‘водило’; boginka, dziwoona ‘дикая женщина’; mara ‘мора’ и др.). М.М. Валенцова представила слушателям доклад «Календарные обряды Замагурья» о традиции Западных Карпат, зафиксированной со стороны Словакии. исследовательница показала, что полевые исследования, выполненные в 2013 г., дополнили ряд описаний обрядов и ритуалов, а также позволили зафиксировать ряд терминов, не вошедший в сборники и монографии по Замагурью. К таковым относится, в частности, редкий обычай, имеющий отражение в словацкой фразеологии и терминологической лексике народного календаря: в первую неделю Великого поста топить печь только днем, пока солнце светит, иначе «Федору бороду подпалишь» (ze Federovi bradu pudpali); сами эти вечера назывались Federovi veerу. В обоих регионах (польский Спиш и словацкое Замагурье) сохранился обычай ставить деревца «майки»

(пол. mojki от maj) у домов девушек на Зеленые Святки (пол. Zielune wiuntki), причем несколько таких «моек» удалось сфотографировать. В результате прочитанных докладов и дискуссий по ним участники проекта пришли к выводу о схожести языковых данных двух традиций (словацкой и польской) на Спише в Западных Карпатах, несмотря на достаточно яркие этнические и конфессиональные отличия исследованных сел. Вместе с тем, была выявлена характерная языковая специфика, относящаяся к двум разным славянским языкам и отличиям в сфере базовой диалектной основы (в частности, русинской в селе Остурня).

Реконструкция названий одежды в уральских и алтайских языках.

Руководитель: Дыбо Анна Владимировна, д.ф.н. Основные участники проекта:

Норманская Юлия Викторовна, д.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, ст.н.с.;

Амелина Мария Константиновна, ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, м.н.с.;

Девяткина Екатерина Михайловна, к.ф.н., ИЯзРАН, Отдел Урало-алтайских языков, н.с.;

Башарин Павел Викторович, к.ф.н., РГГУ, зав. кабинетом Иранской культуры; Дамбуева Полина Петровна, д.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, в.н.с.; Хонинов Вячеслав Николаевич, к.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, м.н.с.; Кормушин Игорь Валентинович, д.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, в.н.с.-консультант;

Благова Галина Федоровна, д.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, в.н.с.консультант; Грунтов Илья Александрович, к.ф.н., ИЯз РАН, Отдел Урало-алтайских языков, н.с.; Коровина Евгения Владимировна, РГГУ, Центр компаративистики Института восточных культур и античности, аспирант; Кондратьева Елена Николаевна, к.ф.н., РГГУ, Кафедра Дальнего Востока Института восточных культур и античности, старший преподаватель.

В 2013 году основное внимание было направлено на описание названий одежды в уральских языках. К настоящему моменту в литературе фактически отсутствовало детальное описание названий одежды в большинстве уральских языков. В словарях часто отсутствуют термины, описывающие мелкие детали одежды. В этнографических описаниях же обычно не зафиксированы названия деталей, описывается только их внешний вид. В связи с этим была поставлена задача с помощью полевого обследования собрать материал по названиям одежды в диалектах ненецкого, коми, марийского, саамского, мордовских, селькупского, удмуртского языков. Были выбраны именно эти языки, поскольку по остальным уральским языкам (финскому, венгерскому, обскоугорским, нганасанскому) существуют более или менее подробные описания. В результате проведенной экспедиционной работы по всем вышеуказанным языках собраны детальные списки названий одежды, описаны различия их семантики по диалектам, собран богатый этнографический и иллюстративный материал.

В результате анализа названий саамской одежды было выявлено, что говорить о существовании традиционного для кольских саамов костюма можно лишь до начала XX в.

Этот костюм состоял из следующих предметов: пеццк печок: длинная, спускающаяся далеко ниже колен одежда с прорезом для головы и рук, печок делается из оленьей шкуры шерстью наружу, с довольно широкими рукавами, кабперь шапка, еррь яры, длинные меховые сапоги, сшитые из тёмных или белых койб (шкур с ног оленя), с подошвами из оленьих лбов, цегкь короткие штаны из дубленой кожи (к которым пришиваются меховые чулки) коаммэ каньги: низкая обувь из оленьих шкур мехом наружу. Эта одежда в первые десятилетия XX в. постепенно выходит из употребления и заменяется одеждой коми-ненецкого типа, состоящей из малицы, совика, пим, бурок и других деталей этой разновидности костюма. Большое разнообразие зимней обуви у саамов связано, вероятно, с продолжительным зимним, а также холодным осенне-весенним периодом.

Одежда саамов сохраняет архаичные черты довольно долго, что выражено в отсутствии дифференциации одежды по полу. Глухая одежда могла быть известна еще неолитическим морским охотникам и рыболовам [Лукьянченко 2003: 92]. Традиционным материалом для саамского костюма был мех оленя и морского зверя. Со временем саамы все чаще одеваются в русскую одежду (сапоги, картуз, кафтан), саамская одежда утрачивает национальные особенности (загнутый нос обуви).

Анализ названий одежды в мордовских языках показал, что нет принципиальных диалектных различий в системе наименований между эрзянским и мокшанским языками Интересной особенностью мордовской лексики оказался ее преимущественно заимствованный характер В системе названий одежды выделяется всего 5 исконных слов.

Их этимология в 4 из 5 случаев предложена впервые:

морд. kna (ChrE E:Mar Atr VVr Ba Vek Bag Kozl NSurk), k’ina (E: oka), na (ChrM M:P uk Ur), na (M:Jurtk) ‘ремень’ [Paasonen: 909] < ФВ *ina ‘ремень из кожи’ [UEW: 786]: фин. hihna, диал. hiihna 'ремень, завязка'; эст. ihn (gen. ihna), ehn (gen. ehna) 'ремень, кожаный пояс', мар. t (KB), t (U B) 'ремень; выделанная кожа' < балт.

*ikna-: лит. ikn ‘мягкая, подготовленная для выделки ремня кожа, ремень’, siksna, siksns 'ремень'.

морд. pal’a (ChrE E:Mar Atr VVr Vek Jeg), pal’ (E:Ba), pal’ (CHrM), pal’ (M:P emb Suk MdJurtk) ‘рубашка’ [Paasonen: 1518] < ФУ *pal’a ‘праздничная, ценная одежда, рубашка’: хант. p (KazSt) ‘одежда и т.д., которой меняются’ [DEWOS: 1154], e i (V) ‘старинный мужской халат с отделкой из оленей шкуры’ [DEWOs: 1164].

морд. pokaj E:Mar Atr VVr Vek Is Jeg M:Suk ‘праздничная рубашка’ [Paasonen:

1718] < ФУ *puke ‘одежда’: фин. pukea ‘одеваться’, [SSA II: 419], хант. -p k (Ni, Kaz) ‘одежда’[DEWOs: 1111].

морд. oks (ChrE E:Mar Kal ChrM M:Alk), ost (E:Atr) (Pl.) ‘штанина/штаны’ [Paasonen: 1747], эрз. понька (пос. Калыша, Ичалковский р-н РМ) ‘нижняя рубашка’ [ЭРС:

500] < ПУ *punV ‘штаны’: ПСС *p ni (или *p nз) штаны, одежда’: ненТ (Тер.) п ны, (L) an (1 Sg. anemi?), ненЛ (L) ann, эн. (Долг.) фоно женский комбинезон’, нган.

honi?, (НРС) хонi” штаны’ [Аникин, Хелимский 2007: 128].

мокш. am одежда’ [МРС] < ФУ *ame одежда’: фин. hame юбка, пальто’ [SSA I:

136]; хант. m t (Mj, Trj, J), tum t (DN, DT, Ni, ), t m t (Fil, KoP, Kr), m t (Kaz), lum t (Sy) одевать, обувать’, [DEWOs: 762].

Подавляющее большинство остальных названий заимствовано из русских диалектов (19 лексем) и татарского языка (14 лексем). В многих случаях гипотезы о заимствовании предложены нами впервые на основании сравнения данных мордовской лексики с [СРНГ] и этимологическим словарем татарского языка [Ахметьянов, в печати].

Столь большое количество заимствований свидетельствует о принципиальном изменении мордовского костюма под влиянием костюма носителей татарского и русского языков.

Анализ названий одежды в литературном коми языке и в коми-пермяцком диалекте также показывает, что количество исконно финно-угорских лексем, используемых в настоящее время для обозначения предметов одежды и обуви, невелико. Это пась шуба, к.-п. дрм рубашка < дра холст, ткань, юркртт (досл. повязка для головы) головной платок (у замужней женщины) и юркышт (досл. накидка для головы) любой головной убор, два названия поясов: вонь (к-язьв. вунь, к-з. внь) подвязка, шерстяной шнур у лаптей, опояска, шерстяной шнурок, пояс, йи (фон.вариант йы) пояс, поясок, покромка, кепись рукавица (досл. рука-варежка), км обувь ( в к.-п. диалекте это слово как самостоятельная лексическая единица сегодня не употребляется. Однако от км образовались производные кмасьны обуваться, кмтг босиком, а также сложные слова нинкм (досл. нин лыко, км уст. обувь) лапоть, кмкт (где кт из кот погребальная обувь) обувь. Остальные названия заимствованы из русских диалектов.

Это свидетельствует о принципиальном изменении традиционного характера одежды коми под влиянием контактов с носителями русского языка.

Для описания названий одежды в марийских диалектах был сделан обзор пяти частных семейных коллекций марийской одежды. В них представлена только женская одежда и украшения, и их хранительницами являются самые старшие женщины в марийских семьях. Первые три из них – жительницы д. Малые Параты Волжского р-на РМЭ (1927, 1950, 1949 гг.р.), четвертая – уроженка д. Сарлатово Горномарийского р-на РМЭ (1948 г.р.) и пятая – уроженка д. Кожласола (ныне не существующей) Новоторъяльского р-на РМЭ (1935 г.р.). Таким образом, в исследовании представлены три разные этнографические группы мари (луговые юго-восточные, горные и луговые северовосточные). Оказалось, что во всех рассмотренных коллекциях выделяются два пласта («старинный» – начала ХХ века, а по датировке монет на серебряных украшениях – уходящий к началу XIX века) и «современный» (вещи, сшитые и носимые нынешними бабушками примерно в 1950-е-1970-е гг.). Сравнительный анализ названий одежды в горных и луговых диалектах дает интересные результаты Оказывается, что в луговых и горных диалектах мало общих исконных названий одежды – это Пмар. *tu r рубашка;

Пмар. *u-a шуба; Пмар. *up шапка; Пмар. *t пояс. Оказывается, что исконная финно-угорская лексика лучше сохранилась в луговом диалекте, можно отметить йолакш штаны, кем сапоги, пижгом варежки. Но следует подчеркнуть, что во всех диалектах подавляющее большинство названий одежды – это тюркские заимствования: татаризмы и булгаризмы. Отмечается и некоторое количество заимствований из русских диалектов В результате анализа названий одежды в самодийских языках можно сказать, что при развитии системы названий одежды от ПС языка к современным языкам не произошло принципиальных изменений. Лишь для одного слова отмечается существенное изменение значения: ПС *pnV штаны из ровдуги > Т ненец. п ны, Л ненец. паны, панй ‘одежда; верхняя женская одежда (ягушка, паница)’, которое, вероятно, связано с тем, что в обиходе у ненцев отсутствуют комбинезоны, свойственные другим самодийским народам, и появилась особая верхняя женская одежда паница (ягушка).

Проведенный анализ во многих случаях позволил существенно уточнить значения ПС слов по сравнению со словарем [Janhunen 1977], где реконструируется лишь самое общее значение ( штаны’, верхняя одежда’, варежка’ и т. д.). К сожалению, насколько нам известно, практически нет археологических данных о специфике одежды прасамодийцев. Однако в настоящее время проделанная нами реконструкция позволяет довольно четко представить себе ее основные характеристики.

Основой прасамодийского комплекса верхней одежды, видимо, была ПС *park одежда, сшитая из оленьих шкур, без швов по бокам, мехом наружу. Также существовали два вида штанов: более теплые ПС *pnV меховые штаны, возможно, сшитые в виде комбинезона, и более легкие, может быть, нижние ПС *pit3m штаны.

Также существовали два типа рукавиц: ПС *op- рукавицы из камыса, пришиваемые плотно к одежде; детские рукава зашивались наглухо и назывались ПС *k lV.

Кроме того, можно предположить существование двух типов поясов: ПС *win пояс, веревка, вожжа для управления оленями, который, скорее всего, представлял собой многофункциональную веревку, и настоящий пояс ПС * i пояс, по всей вероятности, богато украшенный. Отмечаются пряжки, завязки: ПС *marV пряжка, пуговица, ПС *sisV- завязка, ремень.

Не вполне ясна функция ПС *plV ‘завязки, (нагрудник)’, которое, вероятно, заимствовано из ПТМ *pl(a)- ‘вид нагрудного ремня’. Его рефлексы обозначают нагрудник в ряде современных самодийских языков. Нельзя исключить, что этот факт свидетельствует о наличии нагрудника и у прасамодийцев. Как указывается в монографии [Василевич 1949], по данным археологии и лингвистики нагрудник является типичной деталью костюма тунгусских племен. По мнению Г. М. Василевич, наличие нагрудников у других сибирских народов указывает на их контакты с тунгусами. Первые находки нагрудников у энеолитического населения Приангарья и населения Алтая периода железного века свидетельствуют о древности их появления на территории Сибири.

У прасамодийцев был специфический вид обуви, который с некоторыми модификациями сохранился у всех самодийских народов: ПС *pjm обувь из камысов с высоким голенищем. Для этой обуви существовала специальная подвязка ПС *tepmV, которая, видимо, как и у селькупов, фиксировала пимы на голени. Под обувь надевались особые меховые чулки ПС *lpV. На ПСС уровне появляется и новый вид обуви ПСC *top-Vk меховая обувь без швов и суконной отделки, надеваемая в зимнее время; чулки из оленьей шкуры. Вероятно, принцип различия между тобаками и пимами у носителей ПСС языка был такой же, как и у современных западных ненцев: от пимов *pjm тобаки *top-Vk отличались отсутствием узоров, отделки и суконных вставок, что делало их повседневной, будничной рабочей обувью, хорошо приспособленной к сильным морозам.

У прасамодийцев существовало по крайней мере два типа головных уборов: ПС *ke ‘платок, шапка’ и ПС *s mV женская шапка-капор. Нельзя исключить, что ПС *s mV описывало не только женскую шапку-капор, но и капюшон мужской парки (верхней одежды). Такую многозначность имеют рефлексы ПС *s mV у всех северных самодийцев.

Рассматриваемый комплекс названий одежды свидетельствует о том, что носители ПС языка жили в суровых климатических условиях и изготовляли одежду с применением технологий, принципиально не отличающихся от тех, какими в настоящее время пользуются при создании традиционной одежды современные ненцы, энцы, нганасаны.

Это подтверждают и раскопки памятников кулайской и усть-полуйской культур, носителей которых принято отождествлять с прасамодийцами (см. подробнее [Дыбо, Норманская 2011]): там найдено большое количество ножей, игл и других орудий производства. Таким образом, анализ комплекса названий одежды указывает на то, что в жизни самодийцев не произошло принципиальных изменений с рубежа эр (времени распада ПС языка) и до наших дней. Комплекс традиционной самодийской одежды, которую мы видим сегодня, фактически сложился уже два тысячелетия тому назад.

Проведенный этимологический анализ ПС названий показывает, что почти половина слов была заимствована в первую очередь из тунгусо-маньчжурских и частично из тюркских языков. Именно названия теплой, специфически северной одежды были переняты от алтайских соседей: ПС *pnV меховые штаны, *park одежда, сшитая из оленьих шкур, без швов по бокам, мехом наружу, *k lV (зашитый) рукав, *plV ‘лоскуты, завязки, (нагрудник)’ были заимствованы у тунгусов, а ПС *pjm обувь из камысов с высоким голенищем у тюрок. На основании этого можно предположить, что прауральцы жили не в столь суровом климате, и появление теплой одежды у прасамодийцев происходило не в результате эволюции исконных предметов, а именно путем заимствования у тунгусов.

Список опубликованных по проекту статей:

1) Ключева М.А. Марийская одежда как семейная реликвия (этнографические и лингвистические полевые материалы 2013 г. ) // Урало-алтайские исследования, № 9. М., 2013 (4 а.л.) 2) М. К. Амелина, Ю. В. Норманская. История исконных названий одежды в ненецком языке // Урало-алтайские исследования, № 9. М., 2013 (4 а.л.) 3) М.К. Амелина. Ненецкая верхняя одежда: парка и совик // Урало-алтайские исследования, № 9. М., 2013 (1 а.л.) Реконструкция системы нигеро-конголезского праязыка в контексте исследования аспектов доисторической культуры народов субсахарской Африки.

Руководитель: Бабаев Кирилл Владимирович, к.ф.н. Основные участники проекта:

Старостин Георгий Сергеевич, кандидат филологических наук, зав. кафедрой Истории и филологии Дальнего Востока Российского государственного гуманитарного университета;

Желтов Александр Юрьевич, доктор филологических наук, нач. отдела Африки Музея антропологии и этнографии РАН.

Осуществлено первое комплексное сравнительно-историческое исследование систем личных местоимений более 650 языков Тропической Африки, относимых к нигеро-конголезской макросемье. Доказано, что системы личных показателей нигероконголезских языков демонстрируют признаки парадигматического родства, что подтверждает известную гипотезу, выдвинутую в 1960-е годы, о происхождении более 1500 языков Западной, Центральной и Южной Африки из единого языка-предка.

Проведена реконструкция нигеро-конголезской праязыковой системы личных местоимений. Показано, что системы личных показателей языков других семей Африки демонстрируют системные различия с проведённой реконструкцией. По итогам исследования опубликована монография.

Работа логично вписывается в процесс развития российской африканистики и способствовать дальнейшему росту интереса отечественных языковедов к исследованиям языков африканского континента, к сравнительно-историческому языкознанию и истории языка в целом. Исследование представляется важным и с точки зрения развития мировой африканистики. Именно сейчас в мировом африканском языкознании, в которое уже прочно интегрированы российские африканисты, назрела очевидная необходимость ревизии, переоценки и усовершенствования генеалогических гипотез, выдвинутых ранее.

Очень важным промежуточным результатом исследования стало объединение в рамках единой базы данных материала по личным показателям 650 языков Тропической Африки, который впоследствии может быть использован как типологами, так и компаративистами, и специалистами по общему языкознанию. Свод такого справочного материала на сегодня не имеет аналогов.

Особое значение имеет работа для развития отечественного языкознания. Широкое открытие африканского континента и доступа к зарубежным работам по африканистике в настоящее время служат естественными источниками роста интереса российских лингвистов к данной области языкознания. Вместе с тем, изучение языков Тропической Африки можно назвать относительного новым направлением в России, в т. ч. в рамках всемирно известной отечественной школы сравнительно-исторического языкознания. Именно в последние годы появляется немалое количество работ, посвящённых сравнительному анализу языков Африки южнее Сахары. Кроме того, настоящее исследование позволяет применить методы российской школы компаративистики на новом, чрезвычайно интересном материале: крупнейшем генетическом объединении языков в мире. Это позволит, где возможно, отшлифовать, скорректировать или усовершенствовать методологию установления дальнего родства языков, разработанную Московской компаративистической школой преимущественно на материале языков Евразии; достижения отечественных лингвистов в области синхронной и диахронической типологии, другие методологические открытия, сделанные за последние десятилетия в отечественном языкознании. Существует возможность внести значительный вклад в изучение местоименных систем языков мира.

Список опубликованных монографий и сборников статей:

Бабаев К.В. Нигеро-конголезский праязык. Личные местоимения. М.: ЯСК, 2013.

606 с. (37 п.л.). Книга посвящена сравнительному анализу систем личного маркирования в языках нигеро-конголезской макросемьи – крупнейшего генетического объединения языков мира. В состав макросемьи входят более 1500 языков Африки южнее Сахары.

Основной целью работы является проведение ступенчатой реконструкции праязыковой системы личных показателей: через системы праязыков групп и семей к праязыку нигерконго, который, как предполагается, существовал в Западной или Центральной Африке около 12-14 тысяч лет назад. Книга призвана продемонстрировать, что парадигматические сходства систем личных показателей в различных семьях языков нигер-конго не могут быть результатом случайности или ареального происхождения и должны рассматриваться как свидетельство глубокого генетического родства. Книга является первым в отечественной научной литературе опытом описания и системного сравнения более нигеро-конголезских языков, а также реконструкции праязыка крупнейшей языковой семьи Африки. Книга предназначена для специалистов по африканским языкам, сравнительно-историческому и ареально-типологическому языкознанию, африканистов и всех, кто интересуется историей и доисторическим развитием человеческого языка.

Старостин Г.С. Языки Африки. Опыт построения лексикостатистической классификации. Т. 1. Методология. Койсанские языки. // М., ЯСК, 2013. (24 а.л.). Работа ставит своей целью разработку современной методики лексикостатистического анализа базовой лексики африканских языков с целью установления генетических связей между ними. Первый том книги посвящён описанию методологической базы и проблематики исследования, а также сравнительному анализу базовой лексики койсанских языков Южной Африки и их гипотетических родственников в Восточной Африке.

Список опубликованных по проекту статей:

Бабаев К.В. Реконструкция личных местоимений праязыка манде: предварительные замечания. Исследования по языкам Африки, 4. М., 2013. Стр. 8-26. 1,5 п.л.

Экспедиции, проведенные в рамках проекта:

Бабаев К.В. Участие в Российско-вьетнамской экспедиции по исследованию архиачных вьетских языков Вьетнама (август 2013 г.). Вьетнам, провинция Куангбинь.

Руководитель экспедиции - Самарина И.В. Исследованы неописанные языки центрального Вьетнама - май, шать, малиенг - принадлежащие к вьетской группе языков. Составлены лексические списки (ок. 2500 единиц), собраны тексты различной жанровой направленности, грамматические анкеты по трём языкам. Значимость экспедиции состоит в исследовании происхождения и диахронического развития тонологии вьетских языков в её соспоставлении с африканскими языками, анализ явлений тоногенезиса и развития супрасегментной фонологии в языках двух регионов.

Инофон в современном русскоязычном обществе: становление грамматической системы. Руководитель: Цейтлин Стелла Наумовна, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник отдела теории грамматики ИЛИ РАН.

Основные участники проекта: Воейкова Мария Дмитриевна, доктор филологических наук, зав. отделом теории грамматики, Ахапкина Яна Эмильевна, старший научный сотрудник отдела теории грамматики, Сатюкова Дарья Николаевна, лаборант отдела теории грамматики.

Основные результаты работы в 2013 году:

Продолжена организация Фонда данных русской речи инофонов (ФДРРИ), который включает материал следующего рода:

аудио- и видеозаписи речевого поведения инофонов, сопровождаемые текстовыми расшифровками - 18 информантов, значительная часть – азербайджанскорусские билингвы в возрасте от четырех до 12 лет, воспитывающиеся в российских дошкольных учреждениях и школах (в 2013 году добавлено 6 информантов);

речевые инновации, зафиксированные в спонтанной русской речи инофона (отклонения от лексических, морфологических, синтаксических норм, а также от правил русского письма, т.е. норм графики и орфографии).

аудиозаписи подготовленных диалогов и письменные работы китайских студентов, изучающих русский язык в Пекинском университете (новый материал, которого не было раньше).

Работа по формированию ФДРРИ осуществлялась совместно с лабораторией детской речи РГПУ им.А.И.Герцена.

Продолжено исследование речевой деятельности узбекско-русских билингвов в возрасте от 8 до 16 лет. Изучение процесса освоения русского языка этими детьми началось в 2010 году и продолжается в настоящее время. За время реализации проекта разработан ряд диагностических методик, собрано 25 аудиозаписей и более 60 детских письменных текстов. В 2013 году основное внимание применительно к этой группе было сосредоточено не только на их речевой деятельности, но и на развитии языковой рефлексии в ее широком понимании: от колебаний в процессе речепорождения, самоисправлений и исправлений речи других до вопросов метаязыкового характера.

В 2013 году объектом изучения стал новый материал в связи с расширением исследовательской проблематики, а именно: русская речь членов семей наших бывших соотечественников, живущих в иноязычном окружении. Объем материала также расширен благодаря включению данных, связанных с освоением русского языка китайцами Диалоги носителей китайского языка собирались с целью определения типологической дистанции между русским и китайским, а также учетом степени ее влияния на особенности усвоения русского языка. Кроме того, интересно сопоставление процессов усвоения русского языка в естественных условиях и в процессе направленного обучения. При этом значительная часть информантов, речь которых зафиксирована в ФДРРИ – дети и взрослые, осваивающие русский язык в естественной (русскоязычной) речевой среде. Дети воспитываются в русскоязычном детском саду и школе, а дома говорят на своем родном языке. Специальных занятий по русскому языку не проводится.

Взрослые являются в основном трудовыми мигрантами из стран бывшего СССР, специальных занятий по русскому языку с ними не производится, они приобретают русский язык в процессе коммуникации с его носителями. Главным источником, из которого они черпают знание русского языка, является речевая среда, в которую они погружены. Данное обстоятельство позволяет до некоторой степени уравнять инофонов и русскоязычных детей по способу освоения языка (и в первом, и во втором случае это самостоятельное конструирование собственной языковой системы на основе бессознательного анализа доступного речевого инпута), и частично использовать в данном проекте методологию, разработанную исследовательским коллективом ранее применительно к анализу речи русскоязычных детей. Это дает возможность выявить общее и различное в стратегиях освоения русского языка как первого и как второго, заложив таким образом некие теоретические основы теории речевого онтогенеза (в широком смысле слова).

Совместными усилиями разрабатывается новая теория речевого онтогенеза, в центре внимания которой оказывается процесс освоения человеком языка, понимаемый как формирование не только первичной, но и вторичной языковой системы. Члены исследовательского коллектива, имеющие опыт изучения процесса освоения ребенком первого (родного) языка, исходят из возможности экстраполяции ряда разработанных ими теоретических положений и методологии на изучение процессов освоения второго и т.д. языка. При этом принимается во внимание специфичность каждого из данных процессов, находящая свое проявление как в последовательности освоения языковых единиц и категорий, так и в ошибках (инновациях), неизбежных как в том, так и в другом случае. Именно сопоставление характера ошибок, позволяющее выявить основные стратегии освоения языка индивидом, является одним из главных методов, которые используют участники проекта. Если считать главными стратегиями освоения генерализацию (обобщение) языковых явлений, симплификацию (упрощение) языковых явлений, ведущую к игнорированию ряда еще не освоенных грамматических противопоставлений, а также трансфер, т.е. перенос некоторых языковых единиц и правил из одного языка в другой, то можно полагать, что именно разный удельный вес этих трех стратегий различает процесс освоения языка рассматриваемыми группами информантов. Генерализация играет большую роль при освоении как первого, так и второго языка, но проявление ее специфично для каждой из трех популяций (русскоязычных детей-минолингвов, иноязычных детей и взрослых инофонов).

Выявление этой специфики является одной из задач исследовательского коллектива.

Трансфер, который проявляется в переносе явлений, свойственных одному языку, в сферу другого языка, естественно, возможен только применительно к конструированию вторичной языковой системы. Следствием трансфера являются прежде всего лексикосемантические, словообразовательные, синтаксические кальки. При этом, по предварительным результатам проведенного исследования, подобные явления более характерны для ситуации так наз. учебного (искусственного) билингвизма, чем для ситуации билингвизма естественного, когда второй язык осваивается путем погружения в соответствующую речевую среду. Очевидно, некоторые проявления трансфера обнаруживаются и в сфере одновременного освоения двух языков как родных при условии, что один из языков является доминантым (сильным) и может навязывать те или иные модели и единицы более слабому языку.

Что касается симплификации, теоретические положения которой разрабатываются членами коллектива, она почти не играет роли при освоении языка как первого, но при этом чрезвычайно важна при освоении языка инофонами, причем является особенно заметной в речи взрослых инофонов. Однако и в речевой деятельности четырехлетних инофонов она отмечается, как показывает исследование, осуществленное в рамках данного проекта. В то же самое время симплификация является излюбленной тактикой инофона и касается как форм существительного (прежде всего - злоупотребления формами именительного падежа, в том числе и в сочетаниях с предлогами), так и глагола (использование форм инфинитива в не свойственных данной форме контекстах). В качестве характерного случая симплификации логично рассматривать и хорошо известное игнорирование аспектуальных характеристик глагола в речи инофонов, проявляющееся в неверном выборе нужного видового коррелята. Подобные ошибки абсолютно не характерны для речи русскоязычных детей и фиксируются только в определенных, строго ограниченных, ситуациях (например, в диалогах, когда ребенок воспроизводит видовую форму соответствующей реплики взрослого : «Тебе налить молока?» - «Не надо налить!»). В остальных случаях русскоязычный ребенок даже в возрасте двух-трех лет не ошибается. В ходе нашего исследования на данном этапе четко обозначились различия между инофонами, связанные с возрастом появления русского языка в качестве второго: иноязычные дети дошкольного возраста, погруженные в русскую речевую среду, также, как и русские монолингвы, практически не ошибаются в выборе глагольного вида, в то время как для инофонов, осваивающих русский язык в зрелом возрасте, выбор вида остается серьезной проблемой. В дальнейшем это положение будет проверено применительно к разным языковым категориям (освоению категории рода и падежа существительного, лица глагола, выбору местоимений и т.д).

Предварительные результаты исследования обсуждались на конференции «Проблемы онтолингвистики: 2013», организованной в РГПУ им.А.И.Герцена при активном участии сотрудников ИЛИ РАН (24-26 июня 2013 г.,С.Н.Цейтлин- председатель оргкомитета конференции). В заседании секции, посвященной двуязычию с участием русского языка, выступили с докладами все участники (Я.Э.Ахапкина, М.Д.Воейкова, С.Н.Цейтлин, С.В.Краснощекова). Материалы конференции опубликованы в сб.

«Проблемы онтолингвистики – 2013.,СПб., 2013.

Список опубликованных по проекту статей:

1) Цейтлин С.Н. Индивидуальная языковая система ребенка: штрихи к портрету// Проблемы онтолингвистики 2013. : Материалы международной научной конференции 26– 29 июня 2013 г., Санкт-Петербург — СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2013. с. 24-28.

Сопоставляется промежуточная языковая система ребенка в сопоставлении с промежуточной языковой системой инофона, демонстрируется общее и различное в использовании стратегий их построения. Доказывается, что как в первом, так и во втором случае процесс конструирования языковой системы имеет творческий характер и осуществляется в ходе самостоятельных языковых операций, производимых индивидом.

Воейкова М.Д. Социально-экономический статус семьи и его влияние на качество освоения языка ребенком // Проблемы онтолингвистики 2013. : Материалы международной научной конференции 26–29 июня 2013 г., Санкт-Петербург — СПб.:

РГПУ им. А. И. Герцена, 2013. с. 293- 297. Социолингвистический подход к анализу освоения языка ребенком является фактически новым в отечественной онтолингвистике.

Его использование при выявлении особенностей освоения языка детьми, воспитывающимися в семьях с низким образовательным и экономическим статусом, крайне важно в теоретическом отношении. Прослеживаются причины девиаций в освоении детьми языка в условиях обедненного речевого инпута.

3) Ахапкина Я.Э. Отступление от речевого стандарта на письме у американских студентов из семей, говорящих по- русски// Проблемы онтолингвистики 2013. :

Материалы международной научной конференции 26–29 июня 2013 г., Санкт-Петербург — СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2013. с. 401- 406. Формирование автоматизма навыков письменно выражать замысел и аналитически работать над текстом не может успешно осуществляться в отсутствие регулярного и количественно достаточного образцового (грамотного) инпута, включающего тексты того же регистра и жанра, что и продуцируемые. Инпут служит банком выступающих в качестве образца коммуникативных фрагментов и шаблонов для моделирования конструкций. Речевая деятельность строится как оперирование готовыми клише и конструирование высказываний с опорой на образец, но не в точном следовании этому образцу. Слом происходит при искажении клише и при вольном конструировании высказывания, не совпадающем с устоявшимся в языке вариантом.

4) Краснощекова С.В. Анафорические местоимения в речи русскоязычных детей и в русской речи инофонов// Проблемы онтолингвистики 2013. : Материалы международной научной конференции 26–29 июня 2013 г., Санкт-Петербург — СПб.:

РГПУ им. А. И. Герцена, 2013. с. 464-469. Русскоязычный ребенок и взрослый инофон, изучающий русский как второй, осваивают анафорические отношения по-разному. Для русскоязычного ребенка главными ограничениями здесь являются недостаточный уровень развития синтаксиса, отсутствие необходимости в длинных связных нарративах и отчасти когнитивные характеристики. С другой стороны, дети практически не ошибаются в анафорические отношения усвоены в родных языках. Основные проблемы здесь связаны с интерференцией родного языка и с развитием индивидуальной грамматической системы каждого испытуемого: «формальные» ошибки не являются уникальными для местоимений, а затрагивают всю грамматику.

5) Цейтлин С.Н. : Русский язык как второй: к вопросу об освоении грамматики Serie: Das Neue in Erforschung und Vermittlung des Russischen. ISSN: 2196-3037. Band 3:

ISBN 978-3-944209-10-4 Hrsg. von S. Afonin und E. Plaksina. Berlin. - 2014. 50-64 S. Хорошо известно, что русская речь носителя иностранного языка характеризуется аграмматичностью, чем конкретно эта аграмматичность обусловлена, до сих пор почти не рассматривалось. Автор показывает, что важнейшей характеристикой, разграничивающей речь инофона и речь русскоязычного ребенка, являются ошибки, касающиеся освоения плана содержания морфологических категорий. Для русскоязычного ребенка выбор нужной для порождения речи граммемы не составляет особой проблемы, в то же время для иноязычного человека, особенно взрослого, это оказывается чрезвычайно трудным.

Что касается ошибок, связанных с конструированием словоформ, то в данной области отступления от нормы в речи русских детей и иноязычных детей достаточно близки.

1) М.Д. Воейкова. Насколько рано проявляется языковая специфика: вид в императиве у русских детей. Сборник к 150-летию кафедры общего языкознания СПбГУ.

Речь идет о зависимости скорости усвоения морфологических оппозиций детьми от количественных морфологических характеристик инпута в разных языках, а также о том, что типологические различия в употреблении грамматических единиц отмечаются с первых случаев употребления. Примером является анализ видовых форм в императиве у русого и греческого ребенка.

2) Ахапкина Я.Э.-Особенности построения предложения в письменной речи инофона // Acta linguistica Petropolitana: Труды ИЛИ РАН. СПб., 0.7 а.л - В статье анализируются речевые сбои, допускаемы инофоном на письме: стилистическая и грамматическая неоднородность компонентов высказывания, окказиональное словообразование, аналитизм как фактор разрушения конструкций, избыточностьнедостаточность синтаксической структуры и средств ее лексического наполнения.

Прослеживаются два основных механизма грамматических сбоев: во-первых, это проявление универсальной языковой тенденции – избыточности или компенсирующей ее недостаточности элементов конструкции, проявляемой на уровне морфологии и синтаксиса; во-вторых – контаминация конструкций (наложение или контекстуальная замена грамматических моделей).

3) Цейтлин С.Н. (в соавторстве с Рогожкиной Г.С.)- Речевое поведение ребенкаинофона //Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности". Вып. 11. Екатеринбург, 2013.- 0,8 п.л. - В статье рассматривается речевое поведение двух девочеказербайджанок, которые оказались в русскоязычном детском саду в четырехлетнем возрасте. Их речь сопоставляется с речью русских детей от полутора до 3 лет, выясняется общее и различное в речевом поведении русскоязычных и иноязычных детей. Особое внимание уделяется способам, к которым прибегают дети-инофоны, компенсируя имеющийся у них дефицит языковых средств. Эти способы подчас являются чрезвычайно изощренными и необычными, предполагающими использование невербальных средств, включая мимику, жесты и даже целые пантомимы.

4) Цейтлин – К построению грамматики промежуточного языка // Труды ИЛИ РАН. СПб. В печати. 0.7 а.л. - Сопоставительный анализ ошибок, совершаемых русскоязычными детьми и инофонами, позволяет выявить общее и различное в освоении ими грамматики. Наибольшей трудностью для иноязычного ребенка является освоение грамматической семантики воспринимаемых им словоформ и, соответственно, овладение морфологическими категориями. Словоформа в течение достаточно длительного времени воспринимается как лексическая, но не грамматическая единица. Вследствие этого словоформы используются как представители лексемы, различия между словоформами оказывается нейтрализованным. Подобная ситуация наблюдается и при освоении вида глагола: члены видовой оппозиции воспринимаются и используются в речи как одна лексема. По мере развития языка словоформа становится билатеральной единицей, содержание которой включает не только лексическую, но и грамматическую информацию. Русские дети справляются с этими трудностями гораздо успешнее, чем инофоны. Преобладающей стратегией освоения грамматики языка как первого является генерализация, симплификация лишь на самых ранних стадиях и в весьма скромном объеме.