«Молодежные уличные группировки: введение в проблематику Москва ИЭА РАН 2009 УДК 316.3 ББК 60.5 М 75 Работа над изданием велась при поддержке Программы фундаментальных исследований Отделения историко фило логических наук ...»
После успешного окончания драки она активно обсужда ется, изыскиваются веселые моменты, чему немало способ ствует артистическое поведение задир в ходе драки. Подоб ного рода позитивные воспоминания становятся фактором, сплачивающим компанию.
Впрочем, статус задиры не всегда высок – нам встреча лись случаи, когда эту роль исполняли за долги.
Современные пацаны также иногда указывают на нали чие определенных ролей. Эти роли актуализируются, на пример, в коллективных драках, описание которых напоми нает описание военных сражений:
«Интервьюер: А когда начинается драка, можно сказать, что есть задира, кто ее начинает?
– Всегда такое бывает.
– В драке всегда должен быть кто нибудь первый. Зади ра или лидер, как Илья Муромец.
– Первый идет, а толпа за ним.
– Впереди стоят самые мощные, длинные, здоровые.
– Посередине стоят помладше, а в конце стоят такие здоровые. Драка начинается, и если своих бьют, они ви дят и уже раскидывают» [2006 г.].
«У нас был свой боевой строй и своя боевая тактика.
Схема боев примерно такая: во время столкновения ос новное ядро пробивалось в центр превосходящей толпы противников, опустошая середину и наводя ужас на всю массу. Затем разделялись на две шеренги, одна гнала прочь заднюю часть, а другая развернувшись била в тыл первым рядам соперников, не оставляя им шансов на спа сение» [В., кон. 1980 х гг.].
Продолжая разговор об уличных статусах, отметим, что в советское время неизменно высок был статус отслужив ших в армии. Уклонение от службы в армии в уличной среде не одобрялось. После армии, как правило, к деятель ности в уличных группировках не возвращались.
«Потому что мои сверстники – тоже пришли из армии, тоже пошли работать. Я же не буду с молодыми ездить!
Как то уже не то… Тогда это считалось как то не пре стижно что ли. Молодые должны общаться с молодыми, старшие – со старшими. Как то раньше в Люберцах (на верно, и во многих городах, везде) те, кому двенадцать, тринадцать, четырнадцать уважали тех, кому, допустим, восемнадцать лет. С уважением относились – вроде вот он старший. А кто из армии приходил – тот всегда был вроде как старший» [Ш.А., 1 пол. 1980 х гг.].
Если местный житель, отслуживший в армии, приходил на какое либо коллективное мероприятие, например, на танцы, то держался несколько особняком от допризывников.
Если начиналась коллективная драка, ударить отслужив шего считалось недопустимым:
«И как то один, здоровенный такой, разъярился и давай всех руками, ногами месить. Еле его успокоили. И что важно, он вломил нескольким старшим, кто уже демобе лизовался из армии. Потом разбирались» [И.Э., 1 пол.
1980 х гг., Татария].
В настоящее время служба в армии (по крайней мере, в крупных городах) считается пустой тратой времени и не приносит высокого статуса отслужившим. В целом, отслу жившие пацаны просто отходят от уличной жизни.
Хотя насилие является ключевой практикой для паца нов, и их среда акцентирует проявления агрессивности, пре вращения конфликтных ситуаций в физическую конфрон тацию, имеют место многочисленные ограничители на наси лие. Статус настоящего мужчины не требует от них прояв ления ни чем не сдерживаемой «беззаконной маскулиннос ти»8. Напротив, насилие направляется, ограничивается и оп равдывается традиционными представлениями о мужской чести.
Многие из правил поведения пацанов восходят к импера тиву защиты домашней сферы и в особенности женщин, де тей, стариков. Этот императив весьма важен для построения традиционной маскулинности. Хотя уличные бои в реально сти отнюдь не направлены на защиту родной земли и тех, кто слаб и немощен, кодекс чести пацана предполагает ува жительное отношение к матери и не допускает нападения на тех, кто не относится к «воинской» касте.
Так, например, в обоих исследованиях информанты гово рили о хорошем отношении к матери как о долге настоящего пацана. Хотя эта норма является, безусловно, общечелове ческой, в данных сообществах она акцентируется. Пацаны, не соблюдающие норму, осуждаются и подвергаются вер бальным санкциям. Вот фрагмент из фокус группы 2006 года:
«– Если я говорю со своими друзьями и кто то ругает свою мать. Я ему скажу: “Ты что? Мать – это святое”.
– Пацан не должен оставлять мать. Если он может ска зать, что ему не нужна мать, это не настоящий пацан.
– Если человек, который мать посылает. Говорит, что она мне не нужна. Как бы он даже не пацан.
Если у тебя с матерью такие слова и жесты, то матери очень трудно с этим справиться. То же самое, ребенок во рует, кидает. С этих денег он может что то купить матери.
– Он, в принципе, всегда это делает» [2006 г.].
С традиционными представлениями о мужском долге за щиты домашней сферы9 и понятиями о мужской чести свя зан, как представляется, ряд запретов на насилие. В раз личных группах советского времени можно встретить зап реты на проявление агрессивности в отношении следую щих категорий людей.
1. Младшие по возрасту (таковым считается тот, кто млад ше на 2–3 года и более).
«Когда старшие приходили [на место драки] – нас просто оттуда выгоняли. Потому что… не знаю, то ли кодексы какие, то ли еще что, но никогда [никто] пятнадцати семнадцатилетний маленького не бил. Его свои же за это съедят. Такого никогда не было, даже у нас в десятой школе старшие, когда их дежурными назначали – они разгоняли малышню, но никогда ее не лупили.
Это разгоняли. Нет, были, конечно, отморозки, но… не до такой уж степени» [Н.А., 1 пол. 1980 х гг.] А вот фрагмент из фокус группы с современными паца нами:
«– Если лет по 12, по 10, то таких не трогают. А если лет 15–18...
– Ну видно, что здоровые, то можно что то сделать. Это уже интереснее. А что, ну он маленький, ну ты ему дашь по голове, он упадет, вот и всё» [2006 г.].
2. Девушки. К числу лиц, нападение на которых запре щалось, относили и девушек. Самостоятельно наши инфор манты об этом не упоминали, но при дополнительных вопро сах подтверждали как «само собой разумеющееся»: «Девчо нок никогда не трогали» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
Возможным было своеобразное ухаживание запугивание:
«Они подошли ко мне в парке культуры, когда я вечером возвращалась с дискотеки. Один сказал:
– Герла, ты мне нравишься. Пойдешь со мной!» Дальше девушка замечает: «Потом знакомые говорили мне, что такое бывает часто. И мне еще повезло, что не избили до полусмерти». Но ведь не избили же. Ситуация, если судить данному краткому сообщению, вполне ясна и узнаваема:
юноша демонстративно, перед лицом своих товарищей, «подъезжает» к идущей по парку девушке. Он выражает к ней свой сексуальный интерес и при этом (девушка ведь панк) заявляет «пацанскую» позицию. Девушка, конечно, испугана, но об «избиении до полусмерти» речи не идет – речь идет о поисковом сексуальном поведении с элементами групповой игры.
Хотя девушки находились вне поля агрессии, но в одном интервью нам встретилось упоминание о ситуации, в которой парни попустительствовали агрессии против девушек. Евгений А. отметил, что при завязывании драки на дискотеке юноши из их компании били местных юношей, а девушки – девушек:
«Если они оказывались [на дискотеке – сост.] – с ними разбирались наши девчонки, люберецкие. И тут до туф лей доходило. И наши девчонки могли получить, и эти могли получить. Ребята в эти драки никогда не лезли.
Они, наоборот, влазили только чтобы разнять девчонок.
Потому что у девчонок крутые разборки были – они мог ли туфли снять – и туфлями, каблуками этими длинны ми бить друг друга» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
В этой ситуации юноши не трогают девушек из группы, на которую напали; но они и не мешают «своим» девушкам организовать «параллельную» драку. Эту драку они разни мают только в крайнем случае. Девушки вправе состязаться с равными им по силе и гендерному статусу; но юноши сле дят за тем, чтобы это состязание проходило «по правилам».
Сходный подход мы встретили в «Азбуке славянских бри тоголовых» – тексте, составленном в конце 1990 х – начале 2000 х годов и широко известном в самиздатовских и интер нетовских версиях:
«Если “не русский” (особенно негр, азиат или кавказец) идет с белой русской девушкой бритоголовый обязан на пасть на него при малейшей возможности и жестоко из бить. Девку (белую шлюху) трогать не рекомендуется, ей могут заняться скингёрл»11.
Ударить девушку – это нарушение нормы, поскольку она изначально не является социально и физически рав ным соперником. Ее только можно поставить на место вер бально:
«Если девушка будет вести себя хамовато? Об этом и разговоров никаких быть не может! Спросишь только: “Ты что, подруга?!”» [Р.А., 1 пол. 1970 х гг.].
Те же нормы воспроизводятся в постсоветской уличной среде. Напасть на женщину или «развести» ее (вынудив от дать деньги или другие ценности) – это не просто беспре дел, «этим вообще никто не занимается».
3. Парни с девушками.
Не только девушки были вне агрессии, но и парни, гуля ющие с девушками. Об этом говорят практически все ин форманты.
«Было правило – не нападать на того, кто идет с девуш кой. И это правило всегда соблюдалось» [Н.А., 1 пол.
1980 х гг.].
«Я всегда говорю: у нас в Люберцах можно было гулять спокойно – и никто никогда не подойдёт и ничего не ска жет. Даже, если, скажем, шел металлист с девушкой»
[Ш.А., 1 пол. 1980 х гг.].
«Парня, идущего с девчонкой, никогда не трогали. (…).
Этого не было. Это, знаешь – как бы святое было» [А.Е., пол. 1980 х гг.].
И в середине 2000 х годов действовала та же норма.
Нельзя трогать парня, провожающего девушку домой через чужую территорию, даже если он будет вызывающе себя вести по отношению к местным пацанам – он получит свое на обратном пути:
«Если пацан с девушкой идет, то пусть он хоть матом кричит. Потом его поймают, да и всё» [2006 г.].
По распространенному уличному правилу, если парень идет с девушкой, и она ведет себя неправильно – скажем, оскорбляет встречного – спрос не с девушки, а с парня.
Парень должен держать ответ за неправильное поведение своей девушки. В 2006 году мы наблюдали сцену: подвыпив шая девица в компании парня оскорбила проезжавшего мимо мужчину лет сорока. Мужчина вышел из машины, один раз молча ударил девицу, а затем, ударив парня, внушительно сказал ему: «Следи за тем, как ведет себя твоя метла!» Ос новной воспитательный посыл здесь был направлен на пар ня, именно ему было предписано отвечать за поведение де вушки.
4. Меньшие по количеству.
Часто считалось, что нападать на единичного противни ка, во первых, «нехорошо», а во вторых, «неинтересно»:
«Если, например, двадцать восемь человек – они что, бу дут бить одного? Это даже не вызывало никакого спортив ного интереса. Если каждый по разу ударит, тридцать человек – и всё.
Ну, наверное» [Ш.А., 1 пол. 1980 х гг.].
Для того чтобы уравнять шансы, встреченной жертве иног да предлагали состязание на равных – «драться один на один». Это было даже в случаях коллективного наказания:
«Если кого то надо было наказать, отлавливали его все вместе. Но бил при этом – кто то один» [В.В., 1 пол.
1980 х гг.].
На эту же норму указывали московские пацаны в году. Количественное преимущество противника может быть поводом отложить драку и назначить групповой поединок («за бить стрелку»). Вот как описывает это один из опрошенных:
«Ну, например, меня бы одного поймали в чужом районе.
А мне не хочется получить. Я говорю, что я один и что вы меня будете все вместе. Я со своими пацанами приду, и мы разберемся» [2006 г.].
Существует запрет на «бесцельную» агрессивность. Вот фрагмент из интервью с мужчиной, чья пацанская юность прошла в советское время:
«Простых людей на улице никогда не трогали никого.
Никогда не было, что просто взяли и кого нибудь избили.
Если дрались, то с какой нибудь целью, специально при езжали, имея цель. А так – никого не трогали.
Ну, если простые люди… Если бабушка идет там, скажет – никто внимания не обращал, никого не трогали» [Ш.А., пол. 1980 х гг.].
И современные пацаны, рассказывая о том, как они устраи вают битвы с «врагами» – панками или рэперами – в пригород ных электричках, указывают на то, что «ботаники» – неулич ные молодые люди, не являются достойными противниками.
– А чего на них нападать? Ну представьте, едет человек и читает газету. И что?
– Интерес есть к тому, кто может дать сдачи» [2006 г.].
В некоторых группах (в частности, в люберецких груп пах 1 й половины 1980 х, где был высок интерес к спорту и культуре тела) существовал запрет на использование ору жия. Запрещалось использовать в драке (и вообще иметь при себе) оружие – ножи, палки, цепи, предметы для утя желения кулака и т.д.:
«…Никогда ничего не брали с собой. Будь мужиком. Вот кулаком – ударь кулаком. То есть, у нас никогда не было ни цепей, ни какого нибудь другого оружия. Если мы били пацифистов там, нацистов, брейкеров, панков – вот они то всегда пытались цепь достать, или какую нибудь там пе чатку, или кастет, или еще что то. У нас никогда ничего такого не было – ни ножей, ни чего другого. Даже когда против тебя трое, когда десять на десять там, двадцать на двадцать. То есть, вот чисто» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
Демонстрация оружия рассматривалась как вызов, к па цану с оружием относились значительно жестче:
«Вот тебя встретили на улице – если ты просто идешь, с пустыми руками – тебе ничего не будет. Ну наедут, уда рят – и не больше. А вот если ты достанешь нож – тогда берегись!» [А.Ф., 1 пол. 1980 х гг.].
Информант, чье детство прошло в Душанбе, привел улич ную поговорку: «С ножом – покалечим, без ножа – побьем»
[М.Р., 1944 г.р., сер. 1950 х гг.].
Иногда в качестве одной из причин запрета на оружие называли страх перед милицией. То же отмечали и пост стветские информанты. Задержанный с оружием в руках (или даже в кармане) получал значительно более серьезные обвинения, чем безоружный.
Учитывая большое количество запретов на насилие, су ществовала практика придумывать благородный повод для драки:
«Когда на кого то нападаешь – стараешься сделать ему внушение, найти уважительный повод. Например: “Не шу мите! Уже поздно, женщины и дети спят, нельзя шу меть!”» [Р.Р., 1 пол. 1970 х гг., Астрахань].
Достаточно распространенным способом для провоциро вания драки было использование в качестве задиры мало летнего. Поддавшись на провокацию, жертва нарушала один из перечисленных выше запретов на насилие, и нападаю щий получал моральное право осуществить агрессию:
«Как правило, подходил какой нибудь мелкий (ну, это старый, в общем то, способ). Подходит мелкий: “Дай мне, – говорит, – жевачку”. Ты говоришь: “Нету”. Типа, “иди отсюда, мальчик, не мешайся”. Какой нибудь пер воклассник, второклассник. А мы где то пятый, шестой были, седьмой. “Уйди, мелочь, уйди! – [смеется] – По шел вон!” – как в кино. И он тогда: “А а а!” – начинает что то кричать так истошно. И тут такая толпа вывали вает. А ты такой: “У у у!” – и бегом! [Смеется] [В.Н., пол. 1980 х гг.].
При чтении данной статьи может возникнуть вопрос: «Если уличные пацаны были такие благородные и следовали мо ральному кодексу, то откуда возникло мнение об их агрес сивности, откуда рассказы об их нападениях на прохожих, на женщин, на слабых?» Действительно, рассматривая дан ную тему, нельзя идеализировать пацанов, нужно учиты вать, что рассмотренный «кодекс чести» предполагал ис ключения из правил. При всем том, что запреты на насилие существовали, они могли нарушаться.
Например, поскольку бить одиночку группой было не при нято, для экзекуции могли отрядить одного или нескольких человек:
«Всей толпой мы не били. Могли сказать что нибудь. Ну могли отвести там в сторону… Ну два три человека отве ли в сторону – чего там… Допустим, раз там… два три раза ударили – упал и всё, развернулись и ушли. А что бы всей толпой долбить – не били никогда» [Ш.А., 1 пол.
1980 х гг.].
Физическое воздействие могло заменяться устным:
«Парня, идущего с девчонкой, никогда не трогали. Ну, могли приколоться, пошутить там как нибудь, могли об ступить, сказать: снимай атрибутику, клади в карман – но кулаками никогда никто не тронет. С девчонкой идешь – пожалуйста, иди. Могли хохму сделать, но подойти – никто никогда не подходил. Этого не было. Это, знаешь – как бы святое было» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
Наличие девушки могло и не защитить от нападения, если девушка приходила в составе достаточно крупной компа нии. Победа над сильным противником, согласно пацанским правилам, была делом достойным; поэтому стремление к кол лективной драке могло перевесить запрет на агрессию про тив девушки:
«На танцах, если ты пришел с девушкой один – в углу или, там, в центре танцуешь – то тебя никто никогда не тронет. Пусть ты хачик, пусть брейкер, пусть. Тебя никто никогда не тронет, если ты один. Но если, изви ните, ты не один, ты с друзьями, вас толпа и вы отды хаете, и мы приехали толпой, грубо говоря…» [А.Е., пол. 1980 х гг.].
По описаниям видно, что все перечисленные запреты хоть и избавляют некоторые категории жертв от агрессии, но не до конца. Агрессия просто уменьшается, приводится к уме ренной норме. Например, часто она ограничивается вербаль ным воздействием – неоднократно отмечалось, что в том или ином случае на жертву не нападали физически, но мог ли позволить себе пошутить в ее адрес, «приколоться», сде лать замечание, словесное внушение. В других случаях фи зическое воздействие все таки присутствовало, но в сравни тельно небольшой форме. Незлобливый пинок малолетке, «два три удара» чужаку – за агрессию не считались.
Мы допускаем, что информация о случаях агрессивнос ти, выходящей за рамки запретов, могла скрываться от то варищей.
«И потом, когда возвращались и обсуждали, кто где был, могли сказать: “Ты чего, делаешь. Он же с девчонкой сидел на лавочке”. И за это уже наши наказать могли.
Могли, знаешь, просто подойти и врезать. И поэтому даже [если] где то что то такое происходило – об этом молча ли. Если кто то что то сотворил – он об этом (…) боялся сказать, потому что это не приветствовалось» [А.Е., 1 пол.
1980 х гг.].
Нарушивший неписанные правила пацанского поведения мог подвергнуться наказанию в следующих формах.
1. Устное порицание:
«Если во время драки даже ключ возьмешь в руку (вот ключ от квартиры) – и то твоя компания скажет, что ты, мол, зажал в руке ключ – это было очень… нехоро Наказывать не наказывали, но, ты знаешь, просто могли руки потом не дать» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
2. Отказ в защите:
«И если потом ты говорил, что кто то где то тебя оби дел – то, знаешь, на тебя смотрели так… помнили, что ты в прошлый раз пошел с чем то» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
3. Физическое воздействие. Так, во время дружеской драки один из участников, несмотря на запрет, использовал кас тет. Неформальный лидер компании довольно жестоко из бил его, «пять раз ударив об остановку». Примечательно, что провинившийся принял наказание стойко, поскольку «знал, что бьют за дело» [А.Е., 1 пол. 1980 х гг.].
4. Бойкот – с провинившимся не общались. Возможна и жесткая форма бойкота – когда бойкоту подвергается не только провинившийся, но и те, кто с ним общался.
Стоит добавить, что для советского времени была не ти пичная такая получившая впоследствии распространение форма наказания, как постановка на деньги.
С учетом уличного «морального кодекса» межгрупповые и межличностные конфликты в пацанской среде предпола гали несколько способов разрешения:
– организация набега на территорию противника (про тивник обязан был сорганизоваться и принять бой);
– специально назначенная драка (забивание стрелки);
– принятие решение на уровне старших.
Происхождение пацанских культурных кодов Как уже отмечалось, представления пацанов о норматив ном мужском поведении во многом определяют их поведе ние в уличном контексте. Требования демонстрации силы характера, готовности постоять за себя, верность слову – всё это связанно с культом гегемонной маскулинности, про низывающим всё общество, а не только данные сообщества.
Вместе с тем эти нормы особенно актуализируются именно в пацанской среде. С чем это связано?
Известный английский исследователь субкультур Дэвид Даунс предлагал рассматривать субкультуры как совместно выработанные ответы на коллективные проблемы12. В пацан ской среде такой общей проблемой представляется отчуж дение молодежи от мира школы, а зачастую и от мира семьи (особенно в неполных семьях, где воспитание осуществля ется матерью, или в семьях, где существует насилие над детьми). Попадая на улицу, они компенсируют свое отчуж дение и конструируют себя в качестве хозяев территории.
Поведение мальчиков и подростков, основанное на представ лениях об активной, агрессивной маскулинности, которые отвергаются школой и подавляются в семье, может беспре пятственно осуществляться в уличной среде. Коллективные практики доминирования требуют построения особых прин ципов регулирования жизни группы, взаимопомощи, верно сти своим друзьям.
Существует ряд культурных кодов, традиций перфор мативного и ритуализированного насилия, к которым при бегают пацаны, чтобы построить свою мужскую идентич ность и организовать жизнь на улице. Многие нормы и ри туалы, регулирующие насилие (такие, например, как кол лективные битвы и «стрелки»), берут свои истоки в тради циях деревенских драк. Эти традиции изучались российс кими этнографами в XIX–XX веках. Группы, или, как их иногда называли, партии молодежи с одной улицы или из одной деревни боролись с представителями других улиц и деревень на праздниках, свадьбах или просто в повседнев ной реальности13. Как считает Т.Б. Щепанская14, деревенс кие драки подтверждали легитимность насилия как инст румента защиты прокреативной сферы, охраны безопасно сти женщин и детей. Через драки молодым людям добрач ного возраста передавались нормы осуществления насилия и право быть его агентами.
Урбанизация не до конца подавила ритуалы и нормы мо лодежного насилия. Интересно отметить, что насильствен ные уличные практики подростков особенно часто отмеча лись в периферийных городских районах, где селились не давние выходцы из деревни, и где деревенские обычаи оста вались частью коллективного социального знания15. Носите лями знаний о насилии являлись родители, старшие братья, соседи, те, кто сами принимал участие в групповых схват ках. Эти знания могут передаваться как в качестве прямых инструкции («будь мужиком», «умей постоять за себя», «глав ное ударить первым»), рассказов об обычаях и традициях, так и через общую культуру отношений, требующую агрес сивного самоутверждения.
Не исключено, что культура рабочего класса также яв ляется источником построения особой маскулинной иден тичности. Хотя пацанские группировки обычно являются соседскими группами и объединяют живущих в соседних домах, без разделения по социальному принципу, но наибо лее активные их члены принадлежат, по нашим наблюдени ям, к молодежи из рабочих семей. Возможно, в их поведе нии проявляются культурные ориентации рабочего класса, в которых акцентируются такие качества мужчины, как физическая сила, смелость и непосредственность. Сравни вая российские данные с западной литературой, можно от метить, что многие стилевые особенности поведения паца нов (например, их упор на телесный контроль) очень харак терны для молодежных субкультур рабочего класса. То же относится к территориальности. В то время как представи тели субкультур молодежи среднего класса (например, хип пи) пытаются осваивать большие пространства, считают своей не только территорию своего города, но и всю страну, а то и мир, пацаны сосредоточены на защите своей улицы или мик рорайона16.
Другой источник культурных кодов российских пацанов – это тюремная субкультура. Можно отметить много совпаде ний между правилами пацанов и императивами этой суб культуры. Например, телесные практики и там, и там край не ригидны и жестко табуируют любую трансгрессию. Тю ремная субкультура также ценит характер, склонность к риску, к действию, содержит поэтизацию романтического криминального братства и поощряет оппозицию ко всему, что связано с официальной властью. Субкультура воров в законе запрещала насилие против женщин, неоправданное проявление насилия, ограничивала крайнее насилие (убий ство). Кстати, можно вспомнить и о почитании матери в тю ремно криминальной среде17.
Хотя все эти культурные коды являются очень устойчи выми, надо отметить и различия в сообществах пацанов в советское и постсоветское время. Хотя в некоторых пацанс ких сообществах в позднесоветское время было принято на падать на неформалов, представителей других молодежных субкультур, к 2006 году агрессия против неформалов стала универсальным явлением18. При этом, если в советское вре мя эта агрессия оправдывалась необходимостью бороться за чистоту коммунистических идеалов, то сейчас она не требу ет идеологического оформления (помимо, может быть, борь бы с теми, кто своим видом и поведением нарушает требова ния гегемонной маскулинности, которую, по их мнению, оли цетворяют пацаны). Значительную роль в агрессивных прак тиках пацанов приобрела борьба с «нерусскими», теми, кто якобы «засоряет» город и пытается навязать свой образ жиз ни. Кроме того, вырастая в обществе, в котором потреби тельские ценности ставятся на первый план, пацаны полно стью разделяют эти ценности. Необходимость подкреплять свой статус на улице демонстрацией модной одежды, обуви, мобильных телефонов стоит за многими их противоправны ми действиями.
Новой чертой является и активное использование Интер нета для повышения статутса своей группы и прославления ее «героических» деяний. Так, многие пацаны в 2006 году рассказывали о том, как они делают видео своих битв и «стрелок» с помощью мобильных телефонов, чтобы потом поместить в Интернет.
Надо отметить и то, что, образуя особую среду, пацаны, как в позднее советское время, так и в 2006 году, не были экономически и идеологически оторваны от окружающего мира («андеркласса»). За исключением меньшинства, пере ходящего от менее серьезных к тяжким преступлениям, от постановки на учет в милицию к заключению в исправи тельно трудовые учреждения, пацаны рассматривают свою уличную жизнь как переходный этап на пути к взрослости.
В их планах поступить в колледж или университет, полу чить специальность, завести семью. Они не оппозиционны по отношению к культурному мэйнстриму (хотя так их час то воспринимают представители последнего). Данные сооб щества скорее служат иллюстрацией прославленного тези са американского криминолога Д. Матца (David Matza) о «дрейфе», временном и часто случайном характере девиант ного поведения, необязательно ведущем к криминальным карьерам19.
Примечания Сокращенный вариант статьи см.: Громов Д.В., Стивенсон С.А. Па цанские правила: нормирование поведения в уличных группиров ках // Молодые москвичи. Кросскультурные исследования / Под ред.
М.Ю. Мартыновой, Н.М. Лебедевой. М., 2008. С. 427–457.
Овчинский В.С. «Мама, я любера люблю…» // По неписаным законам улицы… М., 1991. С. 255.
Goffman E. Gender Advertisements. L., 1979; Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. L., 1990; Butler J. Gender Trouble. Feminism and the Subversion of Identity. L., 1990.
Connell R. Gender and Power: Society, the Person, and Sexual Politics.
Cambridge, 1987.
Goffman E. Where the Action is // Interaction Ritual. Harmondsworth, В квадратных скобках даны пояснения авторов.
http://forum.rikt.ru/index.php?showtopic=13895&st=20#entry242114.
Сравн.: Campbell B. Goliath: Britain’s Dangerous Places. L., 1993.
Щепанская Т.Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С. 115–177.
Яковлев В. Контора «люберов» // Огонек. 1987. № 5. С. 20.
Салазар. Азбука славянских бритоголовых. 4.2. [Любое издание]. Скин гёрл – девушка скинхед.
Downes D. The Delinquent Solution, L., 1966. P. 6.
См., напр.: Морозов И.А. Драки // Духовная культура северного Бе лозерья: Этнодиалектный словарь. М., 1997. С. 108–116; Горбунов Б.В. Традиционные рукопашные состязания в народной культуре восточных славян XIX – начала XX в. Историко этнографическое исследование. М., 1997.
Щепанская Т.Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С. 115–177.
Забрянский Г.И. Социология преступности несовершеннолетних.
Минск, 1997. С. 129–130.
Сравн. напр.: Katz J. Seductions of Crime: Moral and Sensual Attractions in Doing Evil. N.Y., 1988; Омельченко Е., Пилкингтон Х. и др. Глядя на Запад: Культурная глобализация и российские молодежные куль туры. СПб., 2004.
Чалидзе В. Уголовная Россия. Нью Йорк, 1977; Олейник А.Н. «Тю ремная субкультура в России»: от повседневной жизни до государ ственной власти. М., 2001.
См. также: Омельченко Е., Пилкингтон Х. и др. Глядя на Запад:
Культурная глобализация и российские молодежные культуры. СПб., См.: Matza D. Delinquency and Drift. N.Y., 1964.
Данная статья написана на основе материалов исследова ния, проведенного в в 1987–1989 годах группой в составе заведующего лабораторией ИНП РАН С. Белановского и сту дентки журфака МГУ В. Писаревой. Первоначально данная работа была задумана как исследование известной благода ря публикациям в широкой печати подростково молодеж ной субкультуры подмосковного города Люберцы. Главная цель исследования заключалась в описании данной субкуль туры, а также в том, чтобы проследить причины и условия ее формирования. По ходу работы тема была расширена, и наблюдение велось также за некоторыми другими агрессив ными подростковыми субкультурами. В данном очерке вни мание будет уделено двум сообществам данного типа – тер риториальной группировке в районе метро «Ждановская»
(«Ждань») и «коммунарам».
Рассматриваемая группировка получила свое название от находящейся на юго востоке Москвы станции метро «Жда новская» (теперь «Выхино»). На территорию смежного Лю берецкого района влияние группировки не распространялось.
Численность членов «Ждани» на конец 1980 х годов состав ляла несколько сот человек (более точные сведения нам по лучить не удалось).
Группировка сформировалась из обычной шпаны под орга низующим влиянием лидеров из уголовного мира. К середи не 1970 х годов (дата приблизительная) выходцы из колоний и других мест заключения стали организовывать подрост ковые группы, прививая им уголовные традиции. Таких групп становилось всё больше, и к середине 1980 х годов на их основе сформировалась крупная группировка.
Рассматривая «Ждань», целесообразно провести сравне ние с существовавшими в те же годы казанскими группи ровками. Типологически близкие, эти сообщества имели и собственную специфику.
«Ждань» состояла из множества отдельных команд, объе диненных в одну группировку и осознающих свое единство.
Каждая команда насчитывала до двадцати и более человек.
Основной возрастной состав – от тринадцати до восемнад цати лет. Единого централизованного руководства не было.
Внутренняя структура групп практически полностью со ответствовала структуре казанских группировок. Существо вала жесткая иерархия, во главе которой стоял «король» (как правило, человек, который побывал в местах заключения).
Проводниками его воли являлись доверенные лица и лидеры (наиболее сильные ребята). Существовала также возрастная иерархия. Как и у «казанцев», существовал набор поощрений и тяжелых наказаний (моральных и физических). Дисципли на отличалась меньшей жестокостью, хотя, в принципе, опе ративное исполнение приказов, беспрекословное подчинение старшим – были основными правилами поведения внутри групп.
Из поведенческих принципов можно выделить следую щие, общие с казанскими.
1. Агрессия прежде всего против слабых, малочислен ных, беззащитных.
2. Обязательная сдача денег.
3. Правило «зоны не бойся, бойся стать бакланом или предателем».
4. Правило «девчонка – не человек, но девчонка кого либо из членов группировки неприкосновенна».
В отличие от «казанцев», у которых известна хорошо раз работанная обрядность (проводы в армию, женитьба, пере ход на более высокую ступень иерархии, похороны и др.), у «Ждани» такой обрядовости зафиксировано не было.
«Ждань» (как и любера, и «коммунары») никого в свои команды не втягивала силой. Но, если подросток по каким либо причинам попадал в группу, выйти из нее он мог толь ко через службу в армии или переехав в другой район.
Основным времяпровождением членов группы было де журство на «точках». Каждая команда размещалась на зак репленной за ней территории. Высматривались «чужаки»
(подростки, не проживающие на данной территории), кото рых избивали и грабили. Спасти «чужака» могло только хо рошее знакомство с кем либо из лидеров группировки (как правило, имена лидеров всех команд, входивших в «Ждань», знал каждый группировщик). Команды ловили, насиловали и грабили девушек, как из других районов, так и местных.
Причем принадлежащие к группировкам девушки помогали парням в этих занятиях. Эти девушки могли также самосто ятельно грабить и избивать девушек чужаков, не входящих в группировку. Многие команды занимались мелким рэке том, грабили частных торговцев, устраивали на рынках игру в «наперсток».
Для «Ждани» не были характерны драки между коман дами внутри группировки (что являлось обязательным у «ка занцев»). Если стычки и происходили, то незначительные и, как правило, случайные, по какому нибудь конкретному по воду. Возможны потасовки с агрессивными группами, не от носящимися к «Ждани».
Так, с конца 1970 х по середину 1980 х годов происходи ла «война» с люберами – жителями соседнего Люберецкого района.
По имеющимся у нас сведениям, первые победы были на стороне московской группировки. Это ей удавалось во мно гом благодаря тому, что к концу 1970 х годов группа «Ждань»
была лучше организованна, и между командами внутри груп пировки практически не было серьезных конфликтов. Борь ба со «Жданью» была одним из факторов, приведших к прак тическому исчезновению конфликтов внутри Люберецкого района и формированию единой субкультуры люберов. Пос леднее крупное столкновение между ждановскими и любе рецкими (несколько сот человек с каждой стороны) про изошло в 1986 году на территории «Ждани». Победа тогда была на стороне люберов. Однако это не обозлило ждановс ких, и между двумя группировками установились друже любные отношения.
Упомянув о люберах, надо отметить, что в целом разли чие «Ждани» и люберов было в том, что у люберов была сильна идеологическая составляющая, а «Ждань» была бо лее склонна к криминальной деятельности.
Многие члены «Ждани» занимались силовыми видами спорта, в том числе культуризмом. Такие занятия не явля лись обязательными, так как необходимость быть физичес ки развитым на тот момент отпала: тактика групп заключа лась в том, чтобы брать не умением, а численностью. В ред ких массовых драках в ход шло оружие (цепи, кастеты, ножи и т.п.). Занятия спортом для физического развития остались только в виде необязательной традиции.
Стилистика группировки практически не отличалась от стилистики люберов; она предполагала спортивную либо сво бодную, не стесняющую движений, простую одежду, ко роткую стрижку.
Общая численность членов этой группировки составляет от 100 до 150 человек. Объединение было создано в середине 1980 х годов частным лицом, работником милиции, который по собственной инициативе (но, вероятно, с одобрения на чальства) решил использовать агрессию подростков в прак тических целях для наведения порядка в районе. Ему уда лось заинтересовать подростков своими идеями, и они охотно пошли к нему в группу. Таким образом, работником милиции были взяты на себя функции социализации подростков. И поскольку милиция – это официальное учреждение и других образцов социализации кроме государственно официальных не знает, то она и привила группе собственные образцы и стереотипы, в основе которых лежала официальная идеоло гия тех лет. Социальная организация группы также была по строена по строгому милицейскому образцу «командир – под чиненный». Используя ненависть шпаны к хиппи, металлис там и другим аналогичным субкультурам, милиция наделила подростков определенной властью по отношению к ним. С течением времени «коммунарам» стали доверять и более се рьезные дела, связанные с борьбой с преступностью.
Лидер и организатор группировки помимо работы в ми лиции был профессиональным спортсменом, имел звание мастера спорта по борьбе. Создавая группировку, он органи зовал полуподпольную секцию, где стал обучать членов своей группы малоизвестным борцовским приемам. Благодаря та кой секции число членов группы быстро увеличилось, так как группа стала единственным местом, где таким приемам можно было бесплатно обучиться. Первоначальный состав группы был образован из подростков, состоявших на учете в милиции; затем его стали пополнять члены дворовых ватаг.
А в течение одного полутора лет численность активных чле нов объединения возросла до 100 человек.
В ряды «коммунаров» мог вступить каждый желающий, достигший определенного возраста (примерно 13–14 лет).
Должности распределялись в зависимости от возраста и зас луг. Организатор и руководитель объединения назывался «королем». Кроме «короля» и его доверенных лиц, суще ствовали «комиссары» и «лейтенанты», в обязанности кото рых входило: следить за порядком; отвечать за организаци онные мероприятия; обучать приемам борьбы, которым уже научились сами; проводить политику «короля» и его дове ренных лиц. Существовал денежный побор (пять рублей с человека в месяц), для осуществления этих функций была введена должность казначея. Остальной состав активных членов составляли исполнители, функции которых зависели от приказа высшего по званию. Неактивными членами были посетители, разделяющие политику группы, но имеющие право не принимать активного участия в ее жизни. Таковы ми могли быть, например, девочки и малолетки.
«Платформа» объединения практически сводилась к сле дующему. «Коммунары» стремились:
1) воспитать в себе физически хорошо развитую лич ность, готовую к труду и обороне (оборона фактически яв лялась главной);
2) очистить свой район, а в дальнейшем город и всю стра ну от тех, кто «мешает нам нормально развиваться, позорят и портят лицо фирмы» – спекулянтов, фарцовщиков, рэке тиров, рецидивистов, неформалов (из неформалов признава лись только «экологисты», которых «коммунары» даже взя ли под свою защиту);
3) помочь трудным подросткам, путем вовлечения их в группу, исправиться и подготовиться к службе в армии.
Активные члены группы должны были систематически посещать тренировки (если, конечно, нет уважительной при чины не прийти). На тренировках, кроме физических заня тий, происходило обучение различным приемам борьбы. Чле ны объединения обязаны были участвовать в акциях, в на значенное время заступать на дежурства в подшефных мик рорайонах. Обязательным было беспрекословное подчине ние приказам старших по званию. В противном случае, при неоднократном нарушении данных требований, продвиже ние по должности становилось невозможным. Участие в объе динении было добровольным, каждый его член имел право свободного выхода из его состава.
Акции «коммунары» проводили исключительно по иско ренению тех, кто, по выражению одного из информантов, «мешает нам нормально развиваться» (см. выше). Периоди чески все члены группы собирались и ездили в те места своего района, где наиболее часто можно было встретить представителей альтернативных молодежных субкультур (металлистов, хиппи, панков и т.п.). Их жестоко избивали, отнимали у них вещи, всячески над ними издевались. В объе динении было распространено мнение, что «всю эту мразь на месте расстреливать надо».
Дежурства, в отличие от акций, происходили практичес ки ежедневно. Проводились они следующим образом: члены группы разбивались на небольшие отряды и направлялись в «подшефные пункты» (рестораны, гостиницы, универмаги и т.п.). Там они следили за порядком и высматривали спеку лянтов и проституток. У спекулянтов «изымались вещи, ко торые затем сдавались под опись в отделение милиции».
Проституток избивали и насиловали.
У объединения были специальные дежурные телефоны, по которым жители района могли сообщать о беспорядках.
По каждому телефонному звонку на место происшествия тут же высылался отряд. По телефону могли также звонить женщины и девушки, которые поздно возвращались домой и нуждались в защитнике; в этом им никогда не отказывали.
Такими дежурствами группа заслужила признание и под держку жителей района. Группа оказывала посильную по мощь милиции в поимке и задержании правонарушителей.
Взаимоотношения внутри группы, помимо субординаци онных отношений во время акций, дежурств и тренировок, устанавливались обыкновенные, дружеские. Деньги, соби раемые на нужды объединения, шли на совместные куль турные мероприятия (кино, эстрадные программы, пляж и т.д.). Если акции, дежурства и тренировки были обязатель ны для всех членов, то культурные мероприятия посеща лись в зависимости от желания.
В то время «коммунары» считали, что в стране должен быть наведен порядок путем введения военного положения.
Для этого необходимо вооружить всех военных, милицию, комсомол и некоторые другие организации и наделить их полномочиями расстреливать всех, кто оказывает неповино вение и выступает против советского строя. В объединении принято было считать, что сила должна быть главным каче ством любого мужчины. каждый обязан пройти армию (школу мужества), где и проявляются все мужские качества. Сла бым, по их мнению, «не место в нашей жизни» (это правило не распространялось на женский пол и лиц преклонного воз раста). «Коммунары» настаивали, что ввод советских войск в Афганистан был справедливым и необходимым актом: «Ни одной капли крови наших ребят не пролилось зря; они ук репили мощь нашей армии, не позволив США разместить на территории Афганистана военные базы». Лояльное отноше ние проявляли к шпане и трудным подросткам: «Ребятам просто заняться нечем, они хулиганят от нечего делать, а так они молодцы, им просто надо помочь». Иначе объясня лось поведение подростков из альтернативных субкультур:
«Им просто работать не хочется, живут за счет своих бога тых родителей. Это даже не мужики. Зачем нужны нам эти слизняки и бездельники?».
«Коммунары» состоят в дружеских отношениях с такими молодежными группировками, как «Нахим», «Парапет» и некоторыми другими, проводили с ними совместные акции (рейды по очищению Москвы). Сотрудничали также с любе рами, отзывы о которых были самые положительные.
По словам членов объединения, в Москве и в стране су ществовали и другие группы «коммунаров» (всего несколько десятков), которые вместе образовывали своего рода движе ние, однако точными тому свидетельствами автор данной работы не располагает.
Рассматривая группировку «Ждань» и «коммунаров», мож но отметить, что первые на тот момент были ближе к «ка занскому» формату, предполагающему криминальную дея тельность, жесткую структурированность и дисциплину, а вторые – к люберам, уделяющим внимание идеологии и об разовавшим сообщество на добровольных, лишенных обяза тельности началах.
В данной статье я хочу рассмотреть феномен «уличных войн» в столице Бурятии между молодежными группиров ками с 1950 х годов до настоящего времени. В последние годы тема молодежных группировок Улан Удэ вызвала боль шой интерес исследователей1. В целом этот феномен в оте чественной науке стали исследоваться с конца 1980 х годов в рамках криминологии и социологии девиантного поведе ния2. Согласно А.Л. Салагаеву и А.В. Шашкину, молодеж ным группировкам свойственны следующие характеристи ки: установленная возрастная стратификация, жесткая фор мальная иерархия и организация – распределение ролей, обязательные сборы членов, собирание «дани» и вкладыва ние денег в общую кассу, участие в групповых драках, «ох рана» территории и т.п. Для нескольких поколений жителей Улан Удэ молодеж ные группировки были, по их словам, «школой жизни», или, переводя на научный язык, одним из институтов социализа ции. Существование этих группировок очень сложно пред ставить без «уличных войн» между ними. В данном случае метафора «уличные войны» принадлежит не мне, а моим информантам. Так, например, один из них отмечал:
«Это были не просто стычки пацанов – это были войны, уличные войны … резали и убивали по серьезному».
В этой статье акцент будет сделан прежде всего на «иде ологиях» противоборствующих сторон в «уличных войнах».
Важная составляющая часть «уличной идеологии» – это кон струирование образа «врага»/«чужака»: «Они были чужи ми, и только за это их надо было бить». Мне интересно «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
посмотреть, как изменялся образ «врага»/«чужака» в исто рическом контексте, какие формы он приобрел в настоящее время.
При сборе эмпирического материала использовались сле дующие методы исследования: интервью (как с представи телями современной молодежи Улан Удэ, так и с предста вителями старших поколений), метод включенного наблю дения (первоначально «неосознанного», так как сам автор – коренной улан удэнец). Также весьма важным источником для написания статьи выступили сообщения с форумов, ин формация с сайтов Интернета, публикации местной респуб ликанской прессы.
За точку отсчета своего повествования я возьму 30–50 е годы ХХ века. Именно в этот период времени Улан Удэ было суждено превратиться из уездного купеческого городка (до 1934 г. Верхнеудинск) в крупный промышленный центр Во сточной Сибири, столицу национальной республики. Улан Удэ, как и многие другие города СССР, в 1930–1950 е годы формировался как совокупность рабочих поселков при про мышленных предприятиях. В результате социальное про странство Улан Удэ к 1950 е годам стало представлять со бой конгломерат разрозненных самодостаточных поселко вых миров. Именно на этой основе стали создаваться, так называемые чавские бражки: Зауда, Батарейка, ПВЗ (или Пацанка; ПВЗ – «Пацан – Властелин Земли!»), Шишковка (или Водопад), Мясокомбинатовские (пос. Мясокомбината), Стекольские (пос. Стеклозавода) и др. Чавы (или братва, братки) – это общее самоназвание всех этих молодежных группировок. Чавы – своеобразная социальная среда или об раз жизни молодежи рабочих поселков. Первоначально в чавских группировках состояли дети из семей рабочих, в основном русские. Причины этого во многом кроются в осо бенностях урбанизации Улан Удэ. Так, с 20 х годов ХХ века активное участие в заселении города приняли представите ли «титульной» нации – буряты. Именно в Улан Удэ, кото рый получил в 1923 году статус столицы Бурят Монгольс кой АССР, устремился основной поток бурят переселенцев.
Этому весьма способствовала политика властей направлен ная на «коренизацию» и на «создание национального отря да рабочего класса». При этом буряты, прибывающие в го род, охотнее включались в ряды «интеллигенции» (партий ные кадры, преподаватели вузов, врачи, работники культу ры и т.п.), чем в ряды «рабочего класса», который в основ ном пополнялся русским населением. В дальнейшем этот фактор проявился как тенденция к «классовому» воспроиз водству, когда дети из семей бурятской интеллигенции шли по стопам своих родителей, получая высшее образование и место работы в «непроизводственной» сфере, а дети из рус ских рабочих семей становились продолжателями «трудо вых династий», работая на заводах и фабриках.
На формирование чавского образа жизни большое влия ние оказал блатной тюремный мир. Интенсивный рост на селения за относительно короткий период времени породил многочисленные социальные проблемы: жилищный кризис, рост преступности и т.д. Сложная социальная ситуация спо собствовала влиянию тюремной культуры на жителей горо да. Это влияние еще более возросло после войны: оказали влияние «безотцовщина», массовые амнистии заключенных после смерти Сталина. Многие бывшие заключенные оседа ли в Улан Удэ на рабочих окраинах. В одной из дворовых песен поется:
Есть на свете город небольшой, Славится он речкой Селенгой.
Здесь каждый третий – вор, бандит, «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
Влияние блатного мира на молодежь рабочих поселков выражалось, например, в сборе общака (сбор денег, продук тов и вещей для помощи заключенным), в использовании таких понятий, свойственных тюремной среде, как: «Все менты – суки!», «от каждого немножко – не кража, а де лежка!», «Стремись к общему!». Авторитетом среди брат вы пользовались лишь те, кто сделал ходку (т.е. побывал за решеткой), а еще лучше – несколько ходок. В разговорах чавы активно использовали тюремный сленг – феню.
Интересно также отметить влияние цыганского языка, которое нашло отражение в чавском сленге. Так, само слово чава, происходит от цыганского «чавелло» – брат. В базаре (от слова «базарить» – говорить) заудинских братков име лись следующие фразы цыганского происхождения: «Тердё чава!» – «Стоять, чава!; «Яводарик!» – «Иди сюда!»; «Лаве исы?» – «Деньги есть?»; «Нане» – «Нет»; «Девала!» – «По гляди!»; «Авэн!» – «Пошли!»; «рая» – «милиция» и др.
Стандартная одежда чавы где то уже в 1960–1970 е годы состояла из следующих элементов: в теплое время года – на голове бакланка (кепка), пиджак большого размера – ле пень, рубашки навыпуск, штаны клеш, на ногах домашние тапочки; зимой – телаги (телогрейки), мохеровые кепки. На улицах города чаву можно было узнать не только по жарго ну и одежде, но и по своеобразной походке вразвалочку.
Один из информантов, кроме деления братвы по террито риальному (поселковому) признаку, предложил еще одно де ление, по которому все чавские объединения делились на басо ту – низшие слои братвы и ее «элитный слой» – шпану. Так, к басоте он относил водопадовскую братву (поселок Шиш ковка), а к шпане – путейских (район железнодорожного вок зала). Отвечая на вопрос: «В чем различия между ними?», информант привел в качестве примера следующую историю:
«Просыпается браток, который из басоты будет, после пьянки и базарит: “Опа на, где мой садык (шапка – Н.К.)?!” На что ему кент (друг, товарищ – Н.К.) отвечает: “Ты чё, братан обостряешься?! Твой садык по шпане ушел. Возьми мой садык!” В подобной ситуации шпанец сказал бы: “Кто скрысячил мой садык? Надо догнать!” Если для басоты безразлично, у кого воровать, “Я не воровал, а ущипнул”, то шпана простых людей трогать не будет, но с большой охотой обворует богатеньких, интеллигентов, государство, так как они нас сами обворовывают».
Влияние тюремной культуры на молодежь рабочих по селков вовсе не означает, что все молодые люди уходили на зону, но, так или иначе, чавская среда продолжала трансли ровать свои ценности на подрастающие поколения.
Периодически чавские бражки вступали в столкновения друг с другом – «стенка на стенку», но излюбленным объек том травли для чав были налимы. Так чавы презрительно называли представителей бурятской молодежи. Один из уча стников чавской бражки конца 1950 х годов говорил мне:
«Мы любили ходить на рыбалку и ловить жирных нали мов (смех – Н.К.) …Понаехали налимы из улусов и заня ли все жирные места! Вот мы и заставляли их сынков делиться с братвой!»
В 1960–1970 е годы ситуация на улицах города кардиналь но изменилась – у чав появились сильные конкуренты – груп пировки чуваков.
«От моста до ПВЗ нет сильнее HHZ!»
В 1960–1980 годы население Улан Удэ продолжало расти, и город продолжал интенсивно застраивается новыми благо устроенными районами. В результате в Улан Удэ стал ощу щаться социально территориальный контраст: с одной сторо ны, элитные благоустроенные микрорайоны (например, так называемое «Дворянское гнездо»), а с другой – барачная зас «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
тройка рабочих окраин. Эти обстоятельства способствовали росту напряженности в молодежной среде. Чавы из рабочих поселков, по рассказам информантов, всё сильнее подвергали преследованию молодых жителей новостроек. Как ответная реакция на давление батарейских, в центре Улан Удэ воз никло объединение гортоп. В начале 1970 х годов в Октябрь ском районе, как ответ на преследования со стороны заудин ских, появилась организация чанкайшистов (чанок) – ул.
Геологическая, Терешковой, Ключевская. Эти группировки стали первыми объединениями чуваков. Первоначально чува ки себя позицировали как «бурятские команды», которые защищались, по словам информанта, от «синих русаков».
Несколько позже появились другие команды чуваков:
хунхузы (ул. Профсоюзная), проспектовские (проспект По беды), LST 63 (Lenin street 63 – по названию двора дома, в котором оформилась эта организация) и др. После того как в 1970–1980 е годы в Октябрьском районе города были пост роены так называемые Квартала, в них возникли близкие по многим характеристикам с чуваками организации паца нов – шошоны, генералы (обе – ул. Павлова, школа № 35), делавары (20 й квартал, школа № 17), самураи (41–44 квар талы), анархисты (часть ул. Терешковой – «Анархия»), гун ны (ул. Солнечная – «Гунния»), и др.
В отличие от чав, влияние криминального мира, по край ней мере, до перестройки, на чуваков было минимальным.
Отсутствовала связь с зоной, не собирался общак и т.д. Чу ваки предпочитали одеваться в костюмы, плащи, дубленки, галстуки, туфли, джинсы, тем самым подчеркивая свой вы сокий социальный статус. Так, один из информантов назы вал чуваков «джинсовыми командами». Одежда становилась важным индикатором, по которому можно было отличить «своего» от «чужого»:
«Хунхуз не должен был быть неопрятным, и если он приходил на пятак (место сбора – Н.К.) в непоглажен ных гэлсах (расклешенные брюки – Н.К.), получал по морде».
В 1960–1970 е годы городское пространство представля ло собой поле боевых действий между различными группи ровками:
«За 1988 г. неформальными группировками организовано в районе четыре массовых драки, в которых с каждой стороны участвовало от 10 до 50 человек. Многие из них были вооружены палками, камнями, ножами. Эти драки были своевременно прекращены органами милиции. Од нако 31.08.88 года при столкновении группировки “ЛСТ 63” (Советский район) с группировкой “самураев” одному из них было нанесено ножом тяжелое телесное повреж дение, опасное для жизни»4.
При этом столкновения происходили не только между чавами и чуваками, но и внутри перечисленных лагерей.
Для примера, чанкайшисты вступали в «войну» с ЛСТ 63, а пэвэзэвские выясняли отношения с аршанскими. Для бо лее успешной борьбы многие команды сколачивали коали ции. Но при этом чуваки создавали коалиции с другими чуваками, а чавы тяготели к чавам. Чаще всего столкнове ния происходили в дни проведения дискотек в местах от дыха молодежи: Городском парке культуры (или Огороде), парке им. Орешкова, ДК «Строитель» и др. Также излюб ленным местом драк были городские пляжи. В бой участ ники группировок шли под своими боевыми кличами: чан кайшисты – «Уги няс!», проспектовские – «Проспект – няс!», хунхузы – «Ураг ша!» (что в переводе с бурятского языка означает «Вперед!»; бытовала речевка «Наша банда велика, клич хунхузов: “Ураг ша!”»), шошоны – «Let it be!» (по названию песни «Beatles»), LST 63 – «Viva LST 63!», генералы – «С нами бог!», делавары – «Viva fort!», новянка – «Кич – А!» и др. На домах и на заборах нередко «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
можно было встретить граффити, с помощью которых раз личные движения метили свои территории (HHZ – хунху зы, СHKSH – чанкайшисты и т.д.), а также надписи с угрозами в адрес врагов:
С конца 1970 х годов наиболее сильные организации чу ваков начали создавать («выводить») по всему городу свои филиалы: у чанкайшистов это были шанхаи, у хунхузов – цинхаи. Так, чанки создали семь шанхаев:
Если чанкайшисткие «шанхаи» были в основном сосре доточены в Октябрьском районе Улан Удэ, то «цинхаи» хун хузов уже к началу 1990 х годов были разбросаны по всему городу.
HHZ – это аббревиатура выполняла роль эмблемы для всех хунхузов, с помощью нее они метили свои территории.
К этой аббревиатуре лишь оставалось добавить номер того или иного цинхая: Первый цинхай (НHZ 1) – находился в центре Улан Удэ, по улице Профсоюзной (где, собственно и зародилось движение хунхузов); Нулевой цинхай (HHZ 0) – на проспекте 50 летия Октября (несмотря на свой номер, возник он позже Первого); Пятый цинхай (HHZ 5) – в 47 м квартале; Третий цинхай (HHZ 3) – на Шишковке; Четвер тый (HHZ 4) – на «Пентагоне» (ул. Норильская); а Седь мой – на ПВЗ в районе улиц Октябрьской и Комсомольской.
При этом последние три цинхая возникли в районах тради ционного базирования чав.
Увеличение численности чуваков, их большая сплочен ность и организованность, привели к тому, что чавы из ра бочих поселков со временем были вынуждены перейти от экспансии к обороне «своих» территорий. Как поется в од ной из дворовых песен:
Несмотря на поддержание духа подобными песнями, ре альный перевес сил был в то время все таки на стороне чуваков.
Если в 1960–1970 х годах для движений улан удэнской молодежи было характерно деление их по социально этни ческому принципу, когда чавы – это в основном жители рабочих поселков, русские, а чуваки – жители благоустро енных районов, буряты, то в 1980 х годах состав группиро вок становится всё более и более смешанным, вне зависимо сти от социального и этнического происхождения. Причем наиболее активно этот процесс шел у чуваков. Именно в этот период для улан удэнской молодежи наметилась тенденция, когда этничность в «уличных войнах» перестает выполнять роль границы между группировками:
«Это было в начале 80 х. Я, тогда еще провинциальный пионер, брел по столице и решил искупаться в Селенге, в районе автовокзала. И вот, значит, купаюсь, радуюсь жиз ни, подходят веселые ребята, приличные такие, и спра шивают, мол, кто я, чава или чувак, а я так честно гово рю, что вы, ребята, я – бурят. Они поугарали, похлопали по плечу и попросили померить мои новые кроссы, при везенные из Болгарии. Без задних мыслей разрешаю при «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
мерить, конечно. Они одели, попрощались вежливо и ушли.
Благо было лето»5.
К середине 1990 х годов разница между чуваками и чава ми начала стираться и в отношении к криминальному миру.
Если первоначально группировки чуваков противостояли вли янию тюремного мира, то с приходом рыночных отношений они всё больше и больше втягивались в криминальную жизнь города. Например, к середине 1990 х годов в районе Шиш ковки существовали две противоборствующие организации:
Третий цинхай (третьевские хунхузы), участники которо го считали себя чуваками, и колонисты (CLN 3), которые относились к чавам. Но та и другая группировки имели схо жий социально этнический состав участников, обе были свя заны с зоной, обе «уделяли на общак», принимали активное участие в рэкете, разбое и т.д.
В результате к середине 1990 х годов городские группи ровки перестали существовать в той форме, в какой они существовали до этого времени, их противостояние потеря ло прежний смысл. Этому также способствовала политика организованной преступности, направленная на «объедине ние» города – создание единой шпаны: «Зачем вы деретесь, если вы уделяете в один общак?!». Снятию противоречий между городскими группировками также способствовало усиление сельско городской миграции.
«Головар хама угэ, места нет в Улан Удэ!»
Как я уже говорил, в 1990 е годы противостояние между городскими движениями потеряло прежний смысл и с этого времени более важной разграничительной границей между «своими» и «чужими» стала граница между городскими и головарами.
Еще в 1970 е годы, несмотря на противостояние чав и чуваков, все разногласия забывались, когда речь заходила о борьбе с головарами. Так называли и называют представите лей сельской бурятской молодежи, которая прибывала в Улан Удэ в основном за получением образования. Есть несколько легенд о происхождении слова головар. Одна из них гласит:
деревенские ребята, плохо зная город, все свои встречи на значали у «Головы» – памятника Ленину на площади Сове тов – центральной площади Улан Удэ. Отсюда и головар.
Сельские ребята никак не вписывались в сложившуюся си стему отношений по поводу городского пространства: «У них не было своей территории, они были чужими, и только даже за это их нужно было бить!». Чтобы как то противостоять городским движениям, сельчане были вынуждены создавать свои группы, которые формировались либо по месту учебы, либо по земляческому принципу. И если до 1990 х годов они только защищались, то в дальнейшем они перешли в на ступление, и Улан Удэ, как полушутливо говорили мои дру зья, подвергся головаризации. Город стал контролироваться головарскими группировками или командами «спортачей», как они сами себя называют.
В настоящее время, несмотря на разнородность городских (это может быть и «продвинутый» представитель «золотой»
молодежи, и панк неформал, и «правильный пацан», «живу щий по понятиям») есть то общее, что их объединяет – это негативный образ «чужого», «некультурного» головара.
«Вот что я думаю о головарах: 1) Как правило, это сельс кий бурят, но не обязательно; 2) Не отягощен высшим обра зованием, но бывают исключения; 3) Плохо говорит по рус ски, иногда и по бурятски, не связывает слов без мата, при чём даже в эпистолярном жанре; 4) не знает, что такое эпи столярный жанр и вообще его словарный запас состоит в основном, из жаргонных и блатных выражений; 5) любит выпить, при чём пьёт всё что горит; 6) редко бывает в горо де, основной приток головаров идёт при поступлении на учёбу, где головары долго не задерживаются; 7) любит подраться в пьяном виде, желательно с людьми из других районов. Обычно «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
безобиден; 8) не любит городских; 9) слушает «Руки верх», «Стрелок» и Ваню Кучина. В общем – неинтеллигентный тип»6.
То, что головар – это, прежде всего, сельский житель, имеется в представлениях многих городских. Так, в жар гонном словаре на сайте «Самое о самых» дается следующее ироничное определение:
«Головар – житель сельской местности, несколько обал девший от городской жизни»7.
Или вот еще мнения с форумов Интернета:
«Не каждый выходец из деревни – головар, но каждый головар – выходец из деревни. Это факт… Характеристика головара: 1. из деревни, 2. борец, 3. имеет поддержку среди «огородившихся» борцов»8.
Для городского в Улан Удэ досуговое социальное про странство четко разграничено: есть места, где собираются одни головары, следовательно, городскому там делать нече го, и места, где можно нормально расслабиться:
«Ну и где могёт нормальный чел отдохнуть в городе?… Самый ужасный и стрёмный клуб из мне известных – это “Восточные Ворота” (ул. Геологическая). При желании, с в ходными в 50 рублей, попивая газировку из пластмассовых одноразовых стаканчиков (или что другое), толкаясь и ру гаясь с головарами города, под черт поймешь какую музы ку, и, портя себе тусовочное настроение, милости просим…»9.
Городские фиксируют свое отличие от головаров также на уровне одежды:
«Не обладающие даром физиогномистов, отличающих наи вные лица головаров от непростых ликов “продвинутых”, безошибочно узнают головаров по китайским “гриндерам”, тайваньским толстовкам и шапкам домикам»10.
Важная черта, которой наделяют городские образ голова ра, – это его грубость и агрессивность:
«…проявление высшего восторга у него такое: ЖЖЖЖЕ СТКО, МЛЯ!!! Высший комплимент в его устах: ЖЖЖЕ СТКИЙ ХРАСАВЧИК, МЛЯ!! Самая жестокая угроза:
Проход ноги, мля! Бросок через бедро! На пике возмуще ния он говорит: Ты, чо, Нах…, НАПРЯЖЕЕЕНКААА ЖЕ ЛАЕШЬ!»11.
Приезжая в Улан Удэ, сельская молодежь попадает в чуждое для нее социальное пространство, в котором необхо димо адаптироваться. Разумеется, это социальное простран ство занято освоившими город с детства городскими, кото рые живут по своим «правилам» и пытаются навязать свою «картину мира» приезжим сельским ребятам. Одно из цент ральных мест в этой «картине» занимает противопоставле ние городских головарам.
«После окончания школы я приехала в Улан Удэ, что бы поступать в университет … когда я шла на первый экзамен, встретила двух городских девиц. Они на меня так презрительно посмотрели, а когда оказались за спи ной, одна из них сквозь зубы произнесла: “Вон, голо варка прошла!”. Правда, я тогда не поняла, что это значит».
По моему мнению, для того чтобы адаптироваться к горо ду, сельским ребятам приходится выбирать одну из двух стратегий: либо стратегию принятия, либо стратегию отри цания. Первая стратегия предполагает, что сельчанин при нимает стандарты городских и стремится, им соответство вать, и тем самым стать городским, преодолевая в себе «го ловарство»:
«Когда начала жить в Улан Удэ, я была такой головар кой: одевалась как головарка, вела себя как головарка! А сейчас я чувствую, что я ничем не отличаюсь от городс ких!».
«Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
Выбравшие эту стратегию стремятся устанавливать но вые социальные контакты:
«Поначалу я в основном общался с земляками с моего села, района, прошло пять лет и сейчас большинство сре ди моих друзей городские».
Иногда эта стратегия понимается очень упрощенно. Это хорошо показано, пусть и в утрированной форме, в следую щем анекдоте:
«Приехали как то два головара в Улан Удэ, походили, побродили маленько, а на них никто не обращает внима ния и разговаривать с ними не хотят. И вот думают, как же им городскими стать. И тут кто то им сказал: чтобы стать городским, надо залезть на голову Ленина. Пошли они на Площадь Советов, и давай карабкаться на голову, но залезть так и не смогли. Тогда один из головаров гово рит: ты меня подсади, и тогда я залезу на голову. Тут другой головар его подсадил; тот залез на голову Ленина и сидит там. А второй ему давай кричать: мол, давай я тоже залезу. А тот, который на голове, говорит ему: “иди на фиг головар хренов!”».
Вторая стратегия направлена на отрицание установок го родских и на создание своей схемы восприятия. Удивитель но, что понятие головары в этой схеме также продолжает активно использоваться, но при этом в несколько ином смысле.
Это понятие в представлениях многих сельских ребят теря ет тот социально этнический смысл, которые вкладывают в него городские.
«Все таки не каждый сельский бурят откуда нибудь с Курумканского или Еравнинского района есть головар. Я, например, всю сознательную жизнь, по крайней мере, ее большую часть, прожил в деревне, и ничуть не стыжусь этого»12.
«Что вы понимаете под термином “головар” г да горожа не? Если головар, по мнению многих продвинутых ребят, это сельский житель то я – головар. Если же под словом головар понимать некую мировоззренческую позицию, на которую есть хорошее русское слово жлобьё, то да, жлобьё маст дай»13.
Взамен дихотомии «городские – головары» сельчане пы таются ввести противопоставление по линии «мы и голова ры». Слово головар становится в устах некоторых сельчан ругательством, это «человек, для которого нет ничего свято го, в общем, моральный урод». Часто оно обращено на уро женцев других сельских районов:
«У нас в Усть Орде головаров нет, но их много приезжа ет с Тунки, Закамны…».
Среди выбирающих вторую стратегию более важным яв ляется общение с земляками со своего села, района (кото рые, разумеется, не являются в их представлениях голова рами), чем приобретение новых социальных контактов. В результате даже на городских они смотрят через призму землячеств:
«В городе нет городских, а есть тункинские, хоринские, баргузинские и другие землячества».
Тем самым подвергается сомнению существование един ства городских и их «право» на символическое доминирова ние в социальном пространстве Улан Удэ. В то же время слабость земляческих отношений среди городских воспри нимается как существенный недостаток:
«Городские оторвались от корней, они не чтят традиций, не уважают старших…».
Всё это создает в глазах сельчан легитимность действий, направленных на подчинение социального пространства го «Эй, хунгуз, куда идешь?! Здесь братва, и ты умрешь!»...
рода. Часто эти действия находят свое выражение в физи ческом насилии против городских, по принципу «не мы их, так они нас!».
Таким образом, до 80 х ХХ века молодежные группировки Улан Удэ формировались по этносоциальному принципу – «русские чавы» из рабочих поселков и «бурятские чуваки»
из «центра»; соответственно в «уличных войнах» конструи ровались этнически окрашенные образы «врага» – «налим», «синий русак». В 1980 е годы состав группировок становит ся всё более и более смешанным, вне зависимости от соци ального и этнического происхождения. В 1990 е годы проти востояние между «чавами» и «чуваками» потеряло прежний смысл, и произошло это во многом благодаря появлению но вого образа «врага» – сельского «головара». «Уличные вой ны» между «русскими» и «бурятскими» группировками сме нились «войнами» между «городскими» и «сельскими».
На мой взгляд, пример «уличных войн» в Улан Удэ хоро шо показывает нам, как формирование одной формы толе рантности, например, в межэтнических отношениях, дости гается за счет появления новой формы интолерантности, в нашем случае противостояния между городом и селом.
Примечания Халудорова Н.А. Молодежь Улан Удэ: «султанки», «генералы», «чан кайшисты» и другие // Вестник Евразии. 1996. № 1. С. 167–172; Бад маев А.А. Неформальные молодежные ассоциации в Улан Удэ // Ве стник Евразии. 2002. № 1 (16). С. 89–103; Митупов К.Б. Группировки семидесятых: воспоминание комментарий к статье А. Бадмаева // Вестник Евразии. 2002. № 1 (16). С. 104–109; Карбаинов Н.И. Форми рование городской субкультуры Улан Удэ (неформальные молодеж ные объединения 50–90 гг. XX века) // Евразийское пространство глазами молодых или Новое поколение о… Альманах Школы моло дого автора. 2003. Вып. 2. М., 2004. С. 220–228; Карбаинов Н.И. «Город ские» и «головары» в Улан Удэ (молодежные субкультуры в борьбе за социальное пространство города) // Вестник Евразии. 2004. № (25). С. 170–183.
Салагаев А.Л., Максудов Р.Р. Подросток в городе: проблема социа лизации. Казань, 1988; Криминологи о неформальных молодежных объединениях. М., 1990; Агеева Л.В. Казанский феномен: миф и ре альность. Казань, 1991; Прозументов Л.М. Групповая преступность несовершеннолетних и её предупреждение. Томск, 1993; Булатов Л.М., Шеслер А.В. Криминогенные городские территориальные под ростково молодежные группировки (уголовно правовые и кримино логические аспекты). Казань, 1994; Салагаев А.Л., Шашкин А.В. На силие в молодежных группировках как способ конструирования мас кулинности // Журнал социологии и социальной антропологии. 2002.
Т. V. № 1. С. 151–160; Салагаев А.Л., Шашкин А.В. Молодежные груп пировки – опыт пилотного исследования // Социс. 2004. № 9. С. 50– Салагаев А.Л., Шашкин А.В. Молодежные группировки – опыт пи лотного исследования // Социс. 2004. № 9. С. 50.
Откуда взялись «Чанки» и прочие…? // Молодёжь Бурятии. 18 мар Форум «Сайт Бурятского народа». Тема: «Как нам республику на звать, или страна Головария» // buryatia.org.
Форум «сайт Бурятского народа». Тема: «Как нам республику на звать, или страна Головария» // buryatia.org.
«Самое о Самых». Жаргонный словарь // www.baikalmet.ru.
Форум «Сайта Бурятского народа». Тема: «Убей головара» // buryatia.org.
«Самое о Самых». Жизнь глазами Самых (истории и рассказы) // www.baikalmet.ru.
Бадуева Н. Современные зунтугло, головары и прочие… // Информ Полис. 3 декабря 2003.
Форум «сайта Бурятского народа». Тема «Правила настоящих улан удэнцев» // buryatia.org.
Форум «сайт Бурятского народа». Тема: «Как нам республику на звать, или страна Головария» // buryatia.org.
Форум «сайт Бурятского народа». Тема: «Убей головара» // buryatia.org.
УЛИЦА: СВОИ И ЧУЖИЕ
(на материале молодежных группировок городов Среднего Поволжья) Целью нашего эмпирического исследования1 было созда ние целостного образа молодежных арен, акторы которых формируют властные иерархии и осуществляют процессы регулирования гендерного порядка за счет насильственного и преступного поведения. Мы сосредоточились на рассмот рении российских особенностей конструирования маскулин ности/феминности в подростково молодежных территори альных группировках, широко распространенных в г. Каза ни и Поволжском регионе России. Члены таких группиро вок создают в своих практиках не только уникальную ген дерную идентичность, предопределенную особыми истори ческими и социальными условиями, но и специфические практики регулирования гендерных режимов и порядков своего сообщества. Таким образом, в фокусе исследователь ского интереса оказались как сами описанные идентичнос ти, так и роль насилия в процессе регулятивных воздей ствий доминантных групп подростковой среды на подчинен ные. Особое внимание уделялось нормам и ценностям моло дежных группировок, в том числе и гендерным отношениям, представляемым исследователями в терминах отношений власти/подчинения. Одной из задач исследования было изу чение повседневных взаимодействий членов группировок с потенциальными жертвами уличного насилия, а также про цесса превращения подростка в жертву. Виктимизация в данном контексте интерпретировалась как инструмент ре гулирования гендерного порядка уличной территории.Для многостороннего изучения формирования маскулин ности в подростково молодежных группировках были про ведены неформализованные глубинные интервью с актив ными их членами в естественных условиях улицы. Выбирая методические подходы к исследованию группировок, мы ру ководствовались опытом наших зарубежных коллег, давно занимающихся данной проблемой. В частности, считается, что наиболее глубоко такой сложный феномен, как подрост ковая группировка может быть изучен с использованием, в первую очередь, глубинного интервью. В общей сложности в конце 1990 х – начале 2000 х годов нами было проведено 42 интервью в таких поволжских городах, как Казань, Набе режные Челны, Азнакаево, Ульяновск и Димитровград.
Поволжский регион и г. Казань были выбраны для прове дения полевых исследований не случайно. Казань была од ним из первых городов, где в конце 1960 х годов появились молодежные группировки. Именно поэтому феномен российс ких группировок широко известен в нашей стране и за рубе жом как «казанский феномен». Затем казанские группировки включили в сферу своего влияния и другие города (в частно сти, Москву и Петербург), распространяя свое культурное влияние и становясь своего рода символом молодежных пре ступных групп городских районов (в данном смысле их мож но сравнить с известными на весь мир американскими шай ками Крипсов и Бладов). Поволжский регион вскоре стал од ним из центров активности подростковых группировок, а так же местом, где их можно обнаружить буквально повсеместно.
Наиболее трудным для исследователей был этап поиска и рекрутирования респондентов в таких опасных и закры тых молодежных сообществах, какими являются группировки.
Долгие обсуждения были посвящены этическим аспектам исследования: как его проведение может сказаться на даль нейшей жизни наших респондентов, не повредит ли оно им, насколько корректно предоставлять обширную информацию о российских группировках широкой российской и мировой научной общественности, не послужит ли это дальнейшей популяризации деятельности таких групп? Большинство респондентов было найдено методом «снежного кома». Важ ным при проведении интервью было поручительство наших «агентов» перед членами группировок в том, что результаты интервью будут использованы только в научных целях.
В ходе исследования нами был собран большой объем материала о гендерных отношениях, репрезентациях маску линности, нормах и ценностях членов группировок, воспри ятии их другими локальными акторами и т.п. В ходе дальнейшего изложения нам бы хотелось подроб но остановиться на процессе конструирования маскулинно сти членами молодежных группировок за счет создания и регулирования определенного гендерного режима, а также за счет насильственной виктимизации сверстников, не вхо дящих в группировки, то есть за счет управления гендер ным порядком улицы.
Здесь необходимо отметить, что термины «гендерный по рядок» и «гендерный режим» вовсе не говорят о неком еди нообразии системы, как предполагал бы функционалистс кий анализ. Напротив, мы имеем дело с единством истори ческой композиции – всегда незаконченной и находящейся в состоянии становления, обусловленной осязаемым, актив ным и часто трудным процессом приведения элементов в связь друг с другом. Результатом этого процесса является не логическое единство, а эмпирическая унификация. Она происходит в конкретном виде под воздействием конкрет ных обстоятельств3.
Гендерный режим российских группировок характеризу ется ярко выраженным сексизмом по отношению к девуш кам, что находит свое выражение не только в отношениях и оценках представительниц противоположного пола, но и в микрокультурных нормах и практиках исследуемых сооб ществ. Среди обнаруженных нами узловых элементов ген дерного режима группировок можно выделить следующие.
1. Не признается право девушек на создание собствен ных группировок:
«Женские группировки не признаются мужскими. Счи тают, что всё это ерунда. Если на территории мужской группировки собирается женская, то на них устраивают облавы. Если девушку из группировки поймают, то изби вают или заставляют взять в рот…» [2]4.
2. Девушкам нельзя присутствовать на «сходняках» муж ских группировок:
«Девушки – не пацаны, поэтому не могут быть членами группировки и соответственно участвовать в сходняках» [15].
«Баб на сходняках не бывает, бабы это бабы. Если кто и придет, то она будет ждать где нибудь, или ее могут по слать, чтобы она ушла» [5].
3. Права женщины нельзя защищать публично, за жен щину нельзя вступаться, если она не состоит с членом груп пировки в родственных отношениях (не является женой, сестрой или матерью). То есть, если к девушке пристали другие парни, то нельзя ее защищать, можно только попро сить их этого не делать.
Сексизм в отношении к девушкам характерен не только для нашей страны. Как показывает сравнительный анализ материалов различных исследований, кроме уже сложив шихся норм относительно статуса и прав девушек, члены группировок в повседневной жизни часто допускают секси стские высказывания. Супруги Швендингер в своем иссле довании женских шаек в США обнаружили, что сексистс кая эксплуатация девушек является достаточно распрост раненной в среде молодежи как среднего, так и низшего классов5. Один «домашний мальчик» в ходе своего интервью другому американскому исследователю Джоан Мур6 сказал об отношении к девушкам следующее:
«На мой взгляд, к 90% из них относятся как к дерьму.
Обычно мы просто используем их для удовлетворения сексуальных потребностей или просто для поддержания компании. Просто нам нужно с кем то трахаться…».
Аналогичные высказывания были получены в ходе на ших интервью: «девушки могут только ублажать, решать сексуальные проблемы» [4]; «все женщины – б…» [5] и т.п.
В данном контексте нельзя не упомянуть так называе мых «общих девочек» группировок, существование которых фиксировалось целым рядом отечественных исследователей.
Как, например, пишет А.Тузиков, в соответствии с нормами группировок девушки делились на две группы: «своих» де вочек и «чужих» (проживающих, главным образом, на тер ритории враждебной группировки)7.
В отношении «чужих» девочек, которые не входили в союзные и нейтральные группировки, вполне нормальным и поощряемым было вступление с ними в насильственную по ловую связь (за исключением тех периодов, когда группи ровки заключали между собой перемирия). «Свои» девочки имели в группировках большой удельный вес. По данным исследования Тузикова, в конце 1980 х гг. удельный вес де вочек в группировках составил 27,8% от числа всех участ ников. Как пишет Тузиков, внутри группировок различа лись «свои» девочки и «матрены». Разница в их статусе была значительной. «Общие» девочки удовлетворяли половые по требности всех участников конкретной группировки. Воз можности отказаться от таких связей у общих девочек не было, в противном случае они могли быть подвергнуты фи зическому насилию или моральным унижениям:
«Мальчики часто пускали нас на “общак”. Право требо вать общих девочек было у каждого пацана за исключени ем тех, кого выгнали из группировки. В половую связь с общими девочками пацаны вступали поочередно в присут ствии всех остальных. Если кто либо из девочек отказы вался вступить в половую связь, пацаны их избивали или становились вокруг них и прямо на них мочились. Часто половые акты совершались в извращенной форме…»8.
В некоторых группировках мораль требовала от подрост ков обязательного полового контакта с общими девочками.
Это связывалось с тем, что половой акт рассматривался в группировках как одна из форм принятия их форм и ценно стей, один из способов самоутверждения подростка и обре тения им в группе определенного социального статуса. По этой причине в основе половых контактов в группировках часто лежали мотивы неэротического характера9.
«Матренами» в группировках являлись девушки более старших возрастов (16–17 лет), обычно они находились в постоянной связи с кем либо из лидеров и «курировали»
общих девочек (следили за соблюдением ими групповых норм). В обязанности этих девушек иногда входило обеспе чение лидеров информацией о поведении других участников группировок; эту информацию девушки получали от общих девочек. Общие девочки с 16–17 лет становились прости тутками, приносящими группировкам определенный доход.
«Матрены» активно занимались преступной деятельностью, выступая в роли пособниц при совершении грабежей, разбо ев, вымогательств и т.п. Сексистское отношение подростков к девушкам допол нялось также запретом на общение участниц группировок с подростками и молодыми людьми, не входящими в группи ровки. Кроме того, общих девочек заставляли привлекать в группировки новых девочек. Такая замкнутость девочек на образе жизни группировок отчуждала их в будущем от со здания полноценных семей и материнства, сказывалась на состоянии их здоровья в связи с производством абортов и заражением венерическими заболеваниями11.
В ходе проведенного исследования нам удалось обнару жить лишь «фантом женских группировок» – везде, где они когда то были, констатировалось их отсутствие, а возмож ность участия девушек в деятельности мужских групп ка тегорически отвергалась. Мы связываем трансформацию ген дерного режима российских группировок прежде всего с приходом в них и интернализацией их членами норм и цен ностей тюремной субкультуры. Так как в таких «тотальных институтах», как тюрьма или армия, мужское сообщество, как правило, является однородным, именно эта гомосоци альность становится важнейшим средством поддержания гендерного режима. В дальнейшем вокруг гомосоциальности и недопущения попадания в группировку девушек строится весь комплекс регулятивных воздействий.
Так, например, предположение о конструировании мас кулинности членами молодежных делинквентных группи ровок за счет сохранения гомосоциального единства и ак центуации отношений власти подчинения между мужчина ми и женщинами подтверждается результатами антрополо гического исследования особенностей репрезентации мас кулинности в подростковой среде г. Тихвина. На вопрос об общении с девушками член местной группировки (в локаль ном сленге – «тусы») ответил следующим образом:
«…Конечно, общаемся... Я вон с одной пообщался – на полночи и домой… правильно? …С нами, с алкоголиками, не хотят никто тусоваться. Просто мы пьем, на х.., напро палую. …У нас с бабами знаешь, какие проблемы. Раз два и обчелся. Бабу трахнуть и кинуть, а потом полгода новую искать. Вот у нас принцип»12.
Как отмечает Е.В. Кулешов, формула, упомянутая в выс казывании, явно десемантизирована: фраза «полгода новую искать» не указывает на обделенность женским вниманием, но утверждает независимое и доминирующее положение мужчины. Обособить маскулинное сообщество от девушек помогает и ссылка на употребление алкоголя13.
Характерные попытки «драматизации гомосоциальности»
и преувеличенное, демаркирующее значение совместного мужского опыта свойственно и другим мужским сообществам, например, армейским.
Сексистское отношение к девушкам является кирпичи ком в основании групповой идентичности исследованных нами российских группировок. Вместе с тем, нам не удалось об наружить непосредственного, физического насилия над де вушками: из за низкого положение, которое все девушки и женщины занимают в гендерной иерархии, на них считает ся зазорным даже поднимать руку (это сравнимо также и с запретом беспредела – группового избиения беззащитной жертвы или ее унижения).
Иерархии группировок и существующий там гендерный режим служат основой для осуществления управленческих воздействий. Наиболее четко это проявляется в процедуре приема в члены группировки, когда претенденты проходят жесткий «контроль на гендерное соответствие».
Почему подростки идут в группировки? На наш взгляд, существенным для подростка является позиционирование собственной маскулинности в одном из существующих ген дерных режимов, в иерархиях маскулинностей окружаю щих его социальных институтов. Причем важно, чтобы вла стные отношения не были предзаданы существующими в обществе иерархиями между родителями и детьми, учите лями и учениками и т.п. Именно поэтому семья и школа плохо подходят для таких целей. В группировке же, напро тив, все новички находятся, по существу, в равном положе нии и имеют одинаковые возможности для продвижения вверх по ступеням иерархии.
Кроме того, гомосоциальное сообщество с определенным гендерным режимом конструирует себя посредством созда ния различий с «другими». Целостность сообщества обеспе чивается насильственным путем: «своих» защищают, а «чу жих» превращают в жертв. Иными словами, попадание в группировку дает подростку защищенность. Если он не вхо дит в ту или иную группировку, то всегда находится под угрозой избиения, притеснения, издевательств в школах и на улицах, вымогательства денег и вещей.
Важное значение играет конструирование целостного об раза представителя гегемонной маскулинности. Члены груп пировок романтизируют образ «настоящего пацана», веду щего определенный «группировочный» образ жизни и су мевшего за счет этого достичь высокого положения в своей среде, сесть в «социальный лифт», недоступный для многих представителей низшего класса:
«Старшие живут очень неплохо, ездят на дорогих маши нах, держат ночные клубы и т.д., занимаются прибыль ными делами, в то время как у человека, который сам по себе, шансов на всё это намного меньше. В наше время без этого не обойтись, если даже самому не быть членом группировки, просто необходимо иметь таких друзей» [1].
Проверка соответствия нормативным идеалам маскулин ности начинается еще до того, как новичок предстанет пе ред старшими членами группировки. Это говорит о том, что маскулинность не сводится к особенностям поведения в ди алоге или драке, она представляет собой целый культурный мир группы, к которой принадлежит индивид, включающей в себя также и социальные, классовые, этнические и иные характеристики:
«Пополнение происходит путем подбора подходящего кандидата и, в дальнейшем, подтягивания его на ули цу. Если этот пацан был раньше с другой улицы, то пробивают [узнают] о его прошлой жизни у его бывших братьков» [9].
Подросток, вступающий в группировку, как бы начинает новую жизнь, а потому, если за ним есть какие нибудь «зи хера»14, то он должен о них обязательно рассказать. Мелкие «зихера» прощают, но в случае, если человек обращался ранее в милицию (имеет репутацию «козла») или у него от бирали деньги или вещи (таких называют «сладкими»), его в свои ряды не принимают.
Как правило, случайных людей в группировках нет:
«Со стороны никто не приходит: все друзья, однокласс ники, родственники, живут все рядом. Смотрим на ум ственные и деловые качества. Но новых всех, конечно, сначала проверяем...» [14].
По словам одного из активных членов группировки «П.», его приход в группировку был продолжением образа жизни:
«Уже довольно долгое время у меня хорошие отношения с членами многих группировок города Казани, и когда мне предложили подтянуться к улице, я долго не разду мывал. Произошло это так: друг привел меня на сходняк и сказал: “Вот тут один пацаненок хочет подтянутся к улице”. Пацаны обсудили этот вопрос, затем ко мне подо шли трое и довольно долгое время мы беседовали за жизнь.
После этой своего рода проверки меня приняли» [9].
Здесь мы наблюдаем процесс, который можно назвать «воспроизводством маскулинности». Представители гегемон ной маскулинности хотят сохранить властный статус, по этому им необходимо организовать процесс «правильной»
социализации подростков, прививать им особый кодекс норм и ценностей группировки. Так, при некоторых группировках существует категория, которая называется «подрастающая молодежь», за которой наблюдают и которую обучают стар шие члены группировки. Если возникнет необходимость, именно эти «проверенные» подростки могут быть «подтяну ты к улице». В целом, с переходом к коммерции и разделе нием группировок на отдельные бригады, каждая из кото рых занимается определенным бизнесом, усилились и тре бования к «кадрам». В каждой бригаде в резерве имеется 15–20 несовершеннолетних, однако только 3–4 из них в пос ледующем будут допущены к делам.
С другой стороны, подростки, видя отсутствие жизнен ных траекторий, альтернативных криминальным, уже с ран него возраста пытаются выгодно позиционировать себя. Это происходит за счет интернализации криминальных норм и ценностей, вовлечения в игры и ритуалы, характерные для «группировочного» образа жизни.
Регулирование гендерного режима группировок происхо дит посредством процедур приема, выхода и текущего конт роля деятельности членов группировки. Данные процессы могут быть адекватно описаны с помощью концепции «дис циплинарной власти» М. Фуко. Описывая микрофизику вла стных отношений, Фуко выделял три инструмента дисцип линарной власти, являющихся как бы микро властями.
1. Иерархическое наблюдение, заключающееся в надзоре над всем, что находится под контролем.
2. Нормализирующее осуждение, заключающееся в нака зании тех, кто нарушает нормы. Так, индивид может быть осужден и подвергнут наказанию за нарушение норм, свя занных со временем (опоздание), деятельностью (бездеятель ность), поведением (невежливость) и телом (неправильные предпочтения). Подобные нормализирующие осуждения слу жат для сравнения, дифференцирования, иерархизации, го могенизации, а если необходимо, то и для исключения людей.
3. Проверка (экзамен) используется с целью наблюдения за индивидами и применения к ним нормализирующих осуж дений. Третий инструмент власти включает два предыду щих, его Фуко называл «нормализирующим надзором»15.
Проверка являет собой хороший пример связи «власть – знание»: те, кто имеет власть осуществлять проверку, полу чают за счет нее дополнительное знание о субъекте, а следо вательно, и власть над ним. Таким образом, проверка транс формирует «экономику видимости в осуществление власти»16.
В российских группировках существуют различные про цедуры и ритуалы проверки при приеме новых членов:
«…Сначала происходит проверка: приводят кандидата на принятие во двор и говорят ему: “Ты здесь посиди, а я сейчас позвоню...там, соберу пацанов, мы решим этот вопрос, ну и что то в этом роде”. Затем уходит и спустя некоторое время приходит несколько человек, с которы ми заранее договариваются. Они проверяют кандидата:
задают ему разные вопросы, предлагают разные вещи...
короче, грузят, на предмет выявления зихеров, и если во время проверки не выявляется ни одного зихера, его при нимают. В противоположном случае страдает и кандидат (у него могут отобрать деньги, ценные вещи), и тот, кто его привел» [9].
Таким образом, войти в группу представителей «высшей»
уличной маскулинности не так уж просто. Этому всегда пред шествует жесткая и отнюдь не ритуальная процедура. Наи более типична для приема ситуация, когда подростка приво дят в общий круг (примерно 15–30 человек) и тот, кто его привел, дает ему характеристику. Далее ему задаются вопро сы следующего характера: «Зачем ты пришел сюда?», «С какой целью?» Как правило, на эти вопросы существуют шаб лонные ответы: «хочу жить с пацанами» или «разделяю паца новские понятия и хочу иметь вашу поддержку». Но каким бы ни был ответ, ключевыми в нем должны быть слова «паца ны» и «вместе». В случае, когда таких ответов не получают, кандидату отказывают. Если вступающий неуверенно отве чает на вопросы – его могут проверить физически:
«…кем нибудь из старших дается указание тому из млад ших, кто поздоровее, стукнуть его так, чтобы он упал, но не покалечился. Если человек после этого встал, не поте рял самообладания, не стал кричать “не бейте меня”, то его, безусловно, берут» [10].
По мнению Симпсона, занимавшегося исследованием жен ских шаек в США, как в мужских, так и в женских шайках умение драться является главным инструментом завоевания престижа, репутации и достижения высокого статуса в группе. Именно поэтому жесткая церемония инициации включает проверку на умение драться – в шайку кого попало не берут17.