«В.А. Останин Философия присвоения Монография Владивосток 2011 УДК 1+331 ББК 87.3 О-76 Рецензент: М.В. Терский, доктор экономических наук, профессор, Дальневосточный федеральный университет Под научной редакцией Ю.В. ...»

Настающий разрыв в российском обществе между богатыми и бедными получает еще одну проблему дифференциации – увеличивающейся разрыв в среде проживания наиболее обеспеченных слоев населения России, и ее имущественно несостоятельной доли россиян. Все более возрастает доля тех россиян, которые ограничены в возможностях доступа к экологически чистой воде, чистому, незагрязненному воздуху. Можно сделать вывод, что Россия погружается не только в социально-экономический, но и социальноэкологический кризис. Обнаруживается нарастающее различие в границах единого российского государства по субъектам Федерации, в границах субъекта Федерации по отдельным муниципальным образованиям. Переход к рыночным принципам в России не может иметь своим следствием игнорирование требований сохранения расширенного воспроизводства среды жизнеобитания россиян, их территорий, разрушения экосистемы. Решение проблем видится исключительно на пути перехода России к устойчивому развитию.

Это позволит снять противоречия региональной, территориальной дифференциации.

Многие территории Российской империи и постреволюционной России формировались и заселялись за счет огромных инвестиций, дотаций, льгот, иных преференций. Все это не могло иметь следствием другого, кроме как неконкурентоспособности в основном производства местной продукции, если перенести это состояние на рыночные основания. И поэтому вряд ли имеет достаточно оснований политика поддержания умирающих, неестественных для некоторых отдаленных территорий производств. Скорее, следует обеспечить достойное переселение оставшейся части, субсидировав при этом коренное население, которое, скорее всего, пожелает остаться на территориях своих предков. Эти анклавные образования должны поддерживаться всеми ветвями публичной власти. Последнее позволит сохранить экосистему, сохранить для потомков исторические природные памятники, культуру коренных народов. Ни одна рыночная система не будет в состоянии выполнить и осуществить эту задачу сохранения не только природной среды, но и самого этноса в анклавах.

Этот переход к устойчивому развитию на территориях должен начаться с коренного пересмотра ценностей и целей социальноэкономического развития, пересмотра приоритетов и целевых ориентиров развития всего общества. Главные ценности были и останутся – жизнь, здоровье, природная среда жизнеобитания человека.

И эти ценности очень тяжело опосредуются современными рыночными механизмами и инструментами. Следовательно, не экономические императивы будут определять современное развитие России уже в среднесрочной перспективе, а само устойчивое развитие с его императивами будет определять вектор экономического развития страны и его территориальных, муниципальных образований.

В итоге следует сформулировать вывод о том, что ни одна программа устойчивого развития региона, территории, муниципального образования не может рассчитывать на успех, если не будут решены системные требования сохранения экосистемы, не будет отработан переход от антропоцентрического подхода к биосфероцентрическому.

Следовательно, по нашему мнению, природа не может уже считаться средством, а человек – целью своего собственного развития, противополагая себя тем самым природе, как цель средству. Человек целостный видит цель и в природе, не господствуя над ней, не выявляя эгоистической агрессивности. Этот этап хотя и был необходимым, но в силу приобретения необузданной мощи человека, стал исторически уходящим. Забвение этого положения принесет страдание уже самому человеку. Неосознаваемая мощь господства над природой, огромная власть над ней есть потеря своей собственной свободы, порабощение разума практическим эгоистическим рассудком.

Но отмеченное выше по отношению к природному миру относится и к общественному устройству. Вопрос, в сущности, остается прежним. Может ли человек стать свободным, видеть в себе цель, если в других он продолжает видеть только средство? Господин, поработивший раба, сам становится рабом, человеком, потерявшим свою свободу, хотя внешне и сохраняющий власть над ним. Эта истина осознана человеком давно, хотя в практической жизни она всегда, как правило, нарушается.

Власть в обществе всегда есть власть над людьми. Осуществление власти объективно требует доминирования индивида, личности над другими. Последние не могут быть свободными. Свобода становилась уделом избранных, остальной массе приходится довольствоваться пребыванием в приниженном, нивелированном состоянии.

В этой массе нет личности, так как здесь нет для неё свободы.

В экономически связанных сообществах господство всегда осуществлялось через отношения собственности. Без собственности личность не могла найти адекватных себе форм проявления, она выступала как некая голая субъективность. Поэтому становление свободной личности, но уже от государства, требует становление первого этапа – становление института частной собственности.

Но и при этом проблема не может быть преодолена практически.

Индивид с собственностью подлежит уже другим формам управления. Он должен не только осознать себя как цель, но и других признать как равных себе и свободных. Не осознав этого положения, человек, наделенный частной собственностью, становится неуживчивым с другими равными. Эта система не может быть органически устойчивой и жизненной, она взрывоопасна для общества. Последнее, формируя аппарат насилия, вынуждено ограничивать институт частной собственности, вплоть до полного ее отрицания. Ибо только лишенных собственности индивидов можно приучить жить, подчиняясь тому, кто наделен властью. Собственность есть всегда власть в обществе. Лишение собственности есть всегда первый шаг к лишению свободы и подчинение личности. Капитал есть власть собственности на средства производства, над наемной силой, лишенной собственности. Однако капитал не отменяет частную собственность для большинства. Если эта форма господства вырастает из монополистического капитала, то последствия будет одинаковы как для декларируемого социализма с господством государственной формы собственности, так для государства, в котором вся собственность принадлежит государству. Фактически это по своим результатам есть одно и то же. Две эти формы есть не более чем крайности, в которых отрицается свобода индивида быть в обществе тем, кто он есть, не нарушая свободное бытие остальных. Как монополистический государственный капитализм, так и социализм со всеобщим обобществлением средств производства отрицают свободу, не приемля либерализм. Поэтому Мизес прав в своих выводах, что главным в учении либерализма является утверждение, что общественное сотрудничество и разделение труда возможны только в системе частной собственности на средства производства, т. е. в условиях рыночной экономики, или капитализма. Все остальные принципы либерализма – демократия, личная свобода, свобода слова и печати, религиозная терпимость и мир между народами – вытекают из этого главного постулата. Они возможны только в обществе, базирующемся на частной собственности [19. С. 69].

Социалистическое устройство в бывшем СССР предполагало власть абсолютного единого собственника над внешне манифестированным, а фактически лишенным собственности гражданином.

Общенародная форма собственности не полагала с необходимостью частную собственность. Собственность de-jure и de-facto обнаруживает противоположность. Провозглашать и конституционно закреплять, но не располагать реальными формами реализации собственности для граждан есть существенный признак, по которому и пролегает различие. В тех сообществах, в которых эта противоположность обнаруживается, не могут признаваться как жизнеспособные и способные к развитию сообщества, что и показал своим распадом бывший СССР.

Будучи существенным моментом в формировании института власти в обществе, общенародная собственность одновременно полагает и соответствующие формы политического мировоззрения на власть государства и граждан в общем властном поле. С необходимостью формируется институт этатизма, который становится естественным в социальном пространстве нации. Как пишет по этому поводу Ф. фон Мизес, этатизм возлагает на государство задачу руководства гражданами и заботы о них. Он нацелен на ограничение личной свободы действий. Он стремится определять судьбу индивидуума, наделив всей полнотой инициативы исключительно государство [20. С. 63, 64].

Эти сообщества лишены будущего, хотя эти этапы были исторически необходимы. Но их следует рассматривать не более как переходные этапы развития человеческой цивилизации, как различные формы дальнейшего продвижения к внутренне свободному сообществу.

Все это дает некоторые основания для отказа от чрезмерной категоричности в экономической теории, при огульной и не всегда аргументированной критике социалистических форм присвоения и раскрытия исключительно положительных качеств капитализма.

Следует видеть как положительные, так и отрицательные результаты присвоения и власти как в сообществах, организованных на принципах всеобщей социализации, так и на принципах капитализма.

Ни одна система не лишена серьезных изъянов. Философия экономики, формируя новое мышление, призвана преодолевать односторонность агрессивно-эгоистического подхода, как к природе, так и к другим гражданам и всему сообществу. Одновременно не следует игнорировать положения, изложенные ярыми противниками социалистического обустройства в лице Л. фон Мизеса, Ф. фон Хайека и других.

Как нам представляется, «присвоение», если его рассматривать как отмеченную ранее триаду пользования, владения и распоряжения, отличается тем, что из отношений собственности, как структурных, так и процессуальных, был исключен момент собственно создания самого объекта присвоения, т. е. блага. Этот момент мы можем выразить как отношения расходования, или производительного присвоения [24].

Следует отметить, что в работах некоторых экономистов стоимости вновь создаваемого продукта уделялось самое пристальное внимание, анализ же общественной стороны этого процесса в сфере распоряжения и пользования почти не проводился. Например, появляется теория факторов производства, где под фактором понимается один из основных ресурсов производственной деятельности предприятия или развития экономики в целом, в результате чего становится возможным создание самого блага для потребления. Все блага имеют свое предназначение – быть потребленными в процессе воспроизводства самих условий бытия индивидов в обществе.

Однако следует признать и то, что конечная цель известной триады есть потребление, или расходование произведенных благ уже как ресурсов в процессе воспроизводства жизни граждан. Как окольные, так и конечные ресурсы пронизаны отношениями собственности. Чтобы дойти до своего конечного потребления или накопления, они должны пройти фазу распределения.

Процесс распределения происходит также в зависимости от факторов, природа которых лежит в отношениях собственности.

Собственность на фактор предшествующего процесса производства становится решающим звеном в отношениях распределения произведенного продукта – доли каждому по доле того фактора, который обнаружил себя в процессе производства, или производительного расходования.

Однако эта простая, на первый взгляд, схема нуждается в серьезном уточнении. Присвоение, проявляемое как движущееся, как осуществляющее себя и воспроизводящее себя противоречие собственности, не может быть понято в своих истинных и адекватных действительности моделях, если они будут рассматриваться исключительно в сфере собственности как экономического феномена.

Люди участвуют в процессе производства, являясь одновременно не только экономическими агентами, но и членами социума, полиса, носителями и выразителями отношений этики, права, религиозного сознания. Наконец, эти отношения пронизаны отношениями власти. Экономические отношения собственности есть одновременно отношения экономического понуждения к производству, выбору тех или иных моделей распределения произведенного продукта. Не может легитимно быть потребленным в обществе продукт, который идет вразрез с институтом справедливости в обществе.

Поэтому потребление продукта в обществе осуществляется с согласия его членов. При организации системы оппортунистического поведения отдельных членов, когда последние используют теневые схемы распределения, отдавая приоритет частному в ущерб интересам общего, или целого, потребление, распределение и пользование осуществляются уже под личиной легитимности. Извлечение блага, или usus fructus, в результате пользования, или usus, может осуществляться в процессах злоупотребления пользователем при использовании благ, которые не охвачены отношениями собственности, в части разрешенного доступа к этим благам, или ab usus.

Последнее может быть осуществлено тогда и только тогда, когда неправомерному пользованию, или злоупотреблению в пользовании присвоенных de facto ресурсов предшествовало злоупотребление распоряжением. Эти отношения реализуются в разрез интересам целого сообщества и отражаются в сфере религиозного сознания, этики, наконец, и эстетики в том случае, когда декларируется принцип «присваивать не принадлежащее тебе по праву или в нарушение института будет «некрасиво». Закрепляя данный принцип de jure, институт выводит этих субъектов за рамки разрешаемого правом поведения, т. е. за рамки закона.

Распределение, предшествуя конечному потреблению и извлечению конечного блага, также проявляет себя в сфере производства, или производительного окольного потребления: каждый агент получает по своему фактору, реализуемому в производстве, например, заработная плата, прибыль монополиста доминирующего фактора, налоги как доход государства и иные обязательные или добровольные платежи, например, в страховые фонды. Эти доли дохода сами имеют основания в принятых обществом принципах справедливости, что закрепляется во властных воздействиях государства со стороны права. И если эти принципы справедливости закрепляются в праве, то их уже следует считать легитимными.

Вся политическая надстройка оформляла данный способ присвоения как способ, в основе которого лежали глубинные отношения частной собственности на средства производства.

В теории прибавочной стоимости К. Маркса, например, эти незаработанные доходы всего класса капиталистов освещались правом, соблюдение и осуществление которого контролировало государство с его репрессивным аппаратом принуждения и подчинения. Следовательно, не могло быть и речи о том, что чистый доход и его внешнее проявление в форме прибыли могли бы стать вне правовых, освещенных самим законом явлений законного присвоения дохода в обществе [16. Т. 48].

Наше мышление изначально отягощено нашим местом в процессе общественного воспроизводства и общественного присвоения. Общественное воспроизводство и общественное присвоение ни в коей мере не отрицает процесса индивидуализации этого присвоения. Даже тогда, когда мы внешне, с правовой точки зрения, равны по отношению к богатству, тем не менее, каждый получает индивидуальную услугу от центральных органов власти и его институтов. Когда мы все находимся под защитой вооруженных сил, это одновременно означает, что этот национальный институт обороны страны обеспечивает и защиту каждого индивида в отдельности.

Следовательно, мы не можем дистанцироваться от моментов нашего ценностного для нашего собственного бытия отношения как к процессу производства, распределения, обмена, так и потребления благ в обществе. Из этого следует, что, подвергая научному исследованию то или иное экономическое явление, мы не можем оставаться абсолютно объективными, начиная уже тогда, когда мы выстраиваем некоторые основания, принимая в качестве исходных положений те или иные постулаты, принципы.

Политическая экономия не может оставаться неполитизированной наукой. В этом ее специфика, и вряд ли поэтому уместно подвергать её критике за то, что этому предмету и самому процессу исследования присуще по своей внутренней природе. Следует не критиковать, а понимать это гносеологическое явление и учитывать его в процессе приближения к истине, которая есть целостность.

В определенной степени этим состоянием можно объяснить современное состояние российской экономической мысли, когда в последние годы практически исчезли с поля зрения научные исследования, предмет которых лежит в раскрытии природы экономических доходов в современной России. Экономическая теория не может дать внятного объяснения и обоснования необходимости лишения основной массы граждан России собственности. Власть осталась не на стороне простого народа, а на стороне коррумпированного чиновничества, крупного бизнеса, региональных политических элит.

Эти организаторы всех российских бед, осуществившие с воинствующим невежеством перераспределение общенародной собственности, преследуя, в первую очередь, исключительно свои собственные корыстные интересы, допустили фундаментальное нарушение принципов справедливости в российском обществе. Более того, это осуществление процесса перераспределения они осуществили во всем его объеме, т. е. не частично, не фрагментарно, включая привлечение государственного механизма с его репрессивным аппаратом на свою сторону.

Следовательно, понимание принципов справедливости всего процесса организации производства, распределения, обмена и потребления, составляющих в своей совокупности и целостности процесс воспроизводства и присвоения человеком своих условий жизнедеятельности, дает основание выработать и специфику метода исследования природы дохода коррупционных структур. Одновременно это позволяет положить в основу метода понимание сути этих глубинных сущностных процессов в российском обществе вообще и в раскрытии экономической природы дохода чиновника, коррупционная суть которого сводится к использованию властного ресурса как необходимого фактора распределения в своих частных оппортунистических интересах. Именно в этой сфере злоупотребления в пользовании функцией распоряжения чужим объектом собственности в своих частных интересах, осуществляя оппортунистическое поведение по отношению к обществу в целом, следует видеть наиболее глубинные формы коррупции и природу источников коррупционного дохода.

Так как коррупционеры не всегда могут довольствоваться исключительно одномоментными формами извлечения дохода изза краткого срока исполнения своих функций, то они стараются создавать коррупционную систему отношений распределения, пользования и присвоения в целом в обществе. Для этого в обществе формируется соответствующая ресурсная база, создание которой есть инвестиционная деятельность коррумпированного чиновничества, которая имеет соответствующий объект – институт властных коммуникаций в обществе. Власть становится таким же фактором присвоения, как и капитал, земля, предпринимательские способности [23].

Природа проявления власти как фактора присвоения аналогична природе власти самого государства. Никто не желает платить налоги, но люди их платят, понимая не только необходимость их для существования самого государства в целом, но и возможные нежелательные последствия в тех случаях, когда государство может применить аппарат насилия и понуждения. Однако в этом случае вся целостная система отношений собственности базируется на экономике региона на принципах справедливости, которые потому и являются принципами, что из них вырастает вся система отношений и институтов распределения, производства, потребления и расходования в обществе.

При этом следует отдавать отчет в том, что именно принципы справедливости, на которых выстраивается вся система присвоения богатства в обществе, продолжают оставаться самой сложной и трудно исследуемой проблемой в общественных науках. Все отношения присвоения в обществе есть одновременно процессы отчуждения произведенного продукта, следовательно, они затрагивают каждого материально. Соблюдение устоявшихся традиций в процессе присвоения дохода в обществе требует создания дополнительных институтов власти, которые позволяют власти достраивать недостающие ей звенья, превращаясь, таким образом, в некоторую целостность. Такими институтами становятся истинные атрибуты публичной власти, например, репрессивный аппарат, система принуждения к исполнению такой системы экономических отношений, которые в основном были оформлены как соответствующие принципам справедливости в обществе на данный исторический период времени.

Люди, осуществляющие те или иные реформы в обществе, суть которых не может не затрагивать глубинных отношений собственности и связанных с ними процессов присвоения дохода, при осуществлении несправедливости в полном объеме привлекали на свою сторону и политизированных ученых. Последние научно объясняли в замысловатых теориях «справедливость» и необходимость осуществленных реформ. Следовательно, чтобы проблемы методов познания сути механизма распределения и получения доходов были достаточно ясно представлены и поняты, их мало понять с помощью рассудка. Эти проблемы нуждаются в понимании, а не только в осознании.

Поэтому далеко не случайно Дельтей вполне обоснованно считал: «факты, относящиеся к обществу, мы можем понять только изнутри, только на основе восприятия наших собственных состояний, т. е. с любовью и ненавистью, со всей игрой наших аффектов созерцаем мы исторический мир» [9. С. 145].

У Платона были основания утверждать, что, какая бы форма государственного устройства ни преобладала, в интересах господствующей формы справедливости «устанавливает законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, также и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – то есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости» [25. С. 55]. Таким образом, справедливость у Платона трансформируется в должное: «...Справедливо отдавать каждому должное» [25. С. 40].

Однако когда начинает господствовать принцип «каждому – его должное», коррупционные структуры уже не могут открыто отнести свои корыстные интересы к интересам всего сообщества в целом. По крайней мере, мы еще склонны считать, что коррупция в России, которая достигла чудовищных масштабов, все же не позволяет нам судить о России как коррупционном государстве, где вся собственность принадлежит чиновникам, которые превратили государство в свою частную собственность.

Успешность мероприятий по борьбе с коррупцией нам видится в направлении разрушения инвестиционного направления коррупции. В этом случае будет подорвана ее факториальная, или капитальная база. Если признать, что власть есть фактор присвоения, то следует признать и то, что власть, которая приносит доход, обладает признаками капитала. Этот капитал коррупции, как продукт инвестиций во власть, должен быть замещен иными факторами присвоения чиновниками, например, теми высокими доходами, которые принадлежат чиновнику как соответствующее праву, т. е. как должное.

Разрушение коррупционных структур должно базироваться на следующих принципах. Во-первых, следует максимально сократить число аппарата, который принимает решения, реализуя властные функции. Процесс может и должен быть формализован, решение должно вырабатываться в соответствии с алгоритмом поведения участников отношений. Чиновник должен скорее наблюдать и контролировать прозрачные процедуры выработки проектов и решений, а не принимать их. Во-вторых, создать систему, которая резко увеличит риски для чиновника. Здесь под рисками мы понимаем не опасность саму по себе, как это часто имеет место в научной литературе, и не вероятность наступления нежелательного события. Риск есть результат логической конъюнкции этих двух разных по экономической природе явлений, или результат логического умножения объемов понятий «вероятность наступления события» и «опасность».

Таким образом, возможны два направления борьбы с коррупцией в целях разрушения всей системы:

повышение опасности для коррупционера, т. е. тяжести последствий, например, обязательной национализации доходов и собственности, полученных преступным путем;

усиление прозрачности процедур принятия решений чиновниками, т. е. вся информация должна быть доступна для всех путем применения современных компьютерных технологий;

контакт чиновника и клиента должен быть практически исключен в своей массовости. Открытость заявления клиента должна завершаться такой же открытостью выработки и принятия решения чиновником.

и его экономическое место в присвоении Ключевую роль в теоретическом исследовании философских оснований присвоения выполняет понятие «справедливость». Более того, данное понятие мы принимаем в качестве и основного, и исходного понятия, из которого как из основания может только и вырасти вся теория дохода бюрократии.

Проблему мы усматриваем в том, что исследования, которые были осуществлены экономистами-теоретиками, представителями правовой сферы научного знания исходили из некоторого исторического предания о роли, месте, оценке бюрократии вообще. Более того, положив некритически осмысленное положение в качестве исходного, мы начинаем опираться на предрассудки. Последние проникают в экономические исследования в форме некоторого исторического предания, которое начинает господствовать в исследованиях, с претензией на научную состоятельность. Однако мы исходим из того, что речь не может идти о том, что следует оградить исследователя вообще от исторического предания, которое обращается к исследователю через массы научных публикаций. Речь идет о том, что исследование, которое претендует на научную состоятельность, должно учесть, понять и найти в оценке результатов научного исследования место соответствующее, историческому преданию в форме предрассудков теории. Другими словами, исследуя глубинную природу экономического бытия бюрократии, которое в качестве необходимого составляющего звена включает в себя и теневые формы экономики в целом, нам не следует отбрасывать эти предрассудки, которые имеют место в научных исследованиях в форме истории формирования теневой экономики, а наоборот, следует оградить себя от того, что может нам помешать понять эту историческую предысторию в качестве предрассудка в пользу понимания самой природы бюрократии.

Следовательно, в качестве предрассудков мы понимаем и оцениваем те положения теории и обыденного знания, которые устраняют нас от процесса научного понимания объекта исследования.

Мы не можем довольствоваться методом, признавая его тем самым как несостоятельный, если он претендует на самодостаточность, если он не подводит нас к раскрытию глубинных отношений распределения богатства в обществе. Это имеет место в тех научных исследованиях, где пытаются понять природу экономического объекта, анализируя уже высказанные, ставшие достоянием современной науки положения, опирающиеся на оценку правовых аспектов теневого сектора экономики. Сейчас трудно назвать научную публикацию, научную статью, где бы этот грех исторического предания не присутствовал. Если в исследовании ученый не предпринимает усилия по раскрытию экономической природы бюрократии, то господство недостаточности метода становится особенно явным. Но мы одновременно и не можем отбросить все то, что было накоплено в сфере экономических исследования бюрократии, даже изначально полагая, что имеет место господство исторического предания в форме экономических предрассудков. Если выразиться более определенно, то понятие «справедливость» в качестве исходного положения теории и есть пред-рассудочное основание всей теории. В этих предрассудках обнаруживаются факты научного знания, которые могут интерпретироваться по-разному различными научными школами, но игнорировать эти фундаментальные исходные основания школы не могут. Наличие нераспознанных нами в исследовании экономической природы бюрократии предрассудков и непринятие серьезных научных усилий преодолеть этот недостаток, делает нас глухими к тому объекту экономики, где присутствует теневое присвоение общественного богатства. Исследования, которые не удовлетворяли этому принципу, можно характеризовать как поверхностные.

Понимание экономической природы бюрократии в обществе приобретает свои возможности, которые в ходе закрепления научного знания становятся действительностью экономического знания, когда эти положения исторически осмысленного и наполненного определенным исторически сложившимся содержанием понятия «справедливость» преодолевают фактор случайности, т. е. приобретает атрибут действительности.

В итоге мы можем прийти к выводу, что, подвергая критике недостаточность теоретического основания в исследовании и формировании научной модели бюрократии, мы не отбрасываем как научно несостоятельные исследования, а следовательно, и выводы теории, которые базировались на взглядах, получивших свои достаточно выверенные аргументы в процессе верификации. В противном случае, нам пришлось бы перечеркнуть громадное большинство исследований, которые были посвящены проблемам бюрократии и теневого сектора экономики вообще как в отечественной экономической науке, так и в иноязычных научных публикациях.

Приняв в качестве исходного феномен в теории познания «справедливость», мы не исходим в сторону изначально научно несостоятельного положения теории. Предрассудок «справедливость» вовсе не означает неверного суждения, как это может показаться на первый непосвященный взгляд. Здесь заложена возможность как позитивной, так и негативной критики и его оценки в теоретическом конструировании модели экономической природы бюрократии и ее дохода в теневом секторе экономики. Следует преодолеть, во-первых, тот предрассудок, что понятие «справедливость» в качестве основания не может быть положено в исследовании как основное и исходное отношение, если только это исследование претендует на научную состоятельность.

Во-вторых, следует еще более решительно преодолеть негативное отношение в исследовании понятия «предрассудок» и увидеть в этом нечто положительное и необходимое. Достаточное обоснование в единстве с методологической гарантией, наряду с наличием соответствующих фактов, только и может сообщить знанию все его достоинства и претендовать на адекватность идеи. В нашем случае – существованию отношений присвоения, распределения в обществе, которые могли бы претендовать на их соответствие глубинным отношениям собственности в обществе, которое выстраивает все свои институты на принципах справедливости.

Если же исходить исключительно из рационализма, то отсутствие обоснования не оставляет места другим идеям достоверности, после чего следует вывод, что суждения в системе экономического знания лишены фактической основы, или «не обоснованы».

Следовательно, это подлинный вывод в духе рационализма, на котором покоится дискредитация предрассудков вообще и притязания научного познания полностью от них избавится.

Экономическая природа бюрократии и чистого дохода теневого сектора экономики, независимо от любого типа государственного устройства, имеет научную перспективу быть раскрытой с позиции теории институциализма, с позиции американской ветви маржинализма Дж. Б. Кларка, в частности, по его фундаментальным работам «Философия богатства (1886 г.) и «Распределение богатства»

(1899 г.) Считается общепризнанным вклад Дж.Б. Кларка в экономическую теорию в той части, где он разбил всю экономическую теорию на три основных направления: универсальную экономику, социально-экономическую статику и социально-экономическую динамику. При этом предметом универсальной экономики являются общие законы экономической деятельности, в том числе законы народонаселения, закон убывающей производительности туда и капитала, закон убывающей полезности. Предметом социальноэкономической статики являются проблемы равновесного состояния экономических систем, абстрагируясь от их генезиса, а предметом социально-экономической динамики становятся проблемы развития экономических систем, когда решающую роль в исследовании состояния равновесного положения приобретают внешние для экономической среды факторы, которые и придают специфические атрибуты функционирования системы экономической среды.

Мы в основном будем опираться на направление универсальной экономики и теоретические выводы, которые следуют из социально-экономической статики. В исходных постулатах социально-экономической статики принимается в качестве исходной теоретическая модель, в которой цены равны предельным издержкам производства вообще, включая и предельные издержки теневого сектора экономики, прибыль и прибавочный продукт равны нулю, доходы владельцев теневого капитала составляют равновесное вознаграждение за товары и услуги, которые способен производить теневой сектор экономики в любом государстве. Данная модель, следовательно, является предельно абстрактной, т. е. здесь мы в качестве исследователей экономического поведения субъектов теневого сектора экономики исключаем все факторы внешнего воздействия на экономическую систему.

Данное направление социально-экономической статики дает нам возможность раскрыть не теорию чистого дохода теневого сектора экономики, а экономическую теорию дохода, который создается и присваивается теневым сектором экономики вообще и бюрократией, в частности, от процесса реализации товаров и услуг в ситуациях, когда доходность тех или иных экономических операций определена конкурентной средой. Тем самым следует признать, что существует теневой рынок теневых услуг государственной бюрократии, которая формирует предложение, а бизнес или физические лица формируют спрос на услуги. Однако последние не могут быть оказаны без участия бюрократических структур. Теневым мы считаем этот сектор уже по тому, что он либо выходит за границы правового поля, либо официальная статистика его не может охватить своим учетом, хотя присвоение богатства в теневом секторе экономики может не нарушить нормы права. И если на стороне спроса мы обнаруживаем признаки конкуренции, то на стороне предложения бюрократическими структурами мы имеем дело с монополией. Ибо мы исходим в качестве исходной посылки из положения, которое вряд ли необходимо доказывать, что конкурентная среда имеет место быть и в тех сферах, куда проникает теневой сектор экономики.

Направление социально-экономической динамики дает нам возможность объяснить процесс формирования уже чистого дохода в условиях, когда система выводится из статического равновесия.

В этом случае может обнаруживаться ситуация, когда издержки на производство товаров и услуг в реальном секторе экономики начинают возрастать. Это становится возможным только тогда, когда теневой сектор в хозяйственно-экономической деятельности попирает правовые нормы, регулирующие экономическую среду. Это в первоначальном периоде обнаруживает эффект отдачи предельной производительности факторов теневой экономики. Чистый доход образуется только через определенный период, когда экономическая система вообще, и теневой сектор, в частности, не придут к состоянию статического равновесия.

Метод нашего исследования, следовательно, обнаруживает свою специфику в том, что мы следуем основной логике в исследовании экономических процессов распределения дохода в социальноэкономических системах вслед за Дж.Б. Кларком. При этом он выделяет четыре основных фактора производства дохода в теневом секторе экономики: капитал как деньги, капитал как средство производства и земля, предпринимательские способности организаторов производства товаров и услуг, а также труд наемных работников в теневом секторе экономики. Однако остается теперь уже в тени теории роль фактора власти, реализующая себя как монополия.

Власть есть монополистический ресурс, природа которого может быть различна: экономическая – власть монополии, политическая – власть партии, проводящая свою политику через институт государства, либо механизмы самой партии, власть, в основе которой лежит страх уничтожения, повреждения имущества или страх потери жизни или причинения вреда здоровью. Однако формы власти могут как освящаться законом, так и быть вне его. Причем подчинение власти также может осуществляться в разных формах, в том числе и добровольно. В этом случае мы имеем дело с легализмом.

Легализм есть состояние правовой системы, которая отличается наличием уважения и добровольное подчинение закону, специфирующему право собственности. Причем и здесь норма собственности не носит характера абсолютного императива действий индивидов, так как экономическим агентам выгоднее иметь специфицированные права собственности, чем не иметь никаких. Спецификация прав собственности снижает неопределенность во взаимодействиях и создает предпосылки для более оптимального использования редких ресурсов.

Теневой сектор как никакой другой способен «снимать сливки»

от производства, применяя в том числе формы организации, которые еще не получили своего правового оформления в обществе. Это дает основания утверждать, что теневой сектор дышит не только через щели несовершенства налогового законодательства, но и через щели несовершенства хозяйственного, валютного, финансового, торгового права, а также в результате неспособности государства осуществлять свои прямые функции по обеспечению соблюдения всеми хозяйствующими субъектами норм права вообще.

Вторая причина формирования и присвоения чистого дохода бюрократией сводится к тому, что в экономических системах в результате конкуренции там, где обнаруживаются условия, позволяющие извлекать большую долю чистого дохода, ибо в этом случае система не находится в состоянии социально-экономической статики, срабатывает фактор стимулов проникновения в эту сферу других экономических хозяйствующих субъектов. В результате происходит насыщение рынка товарами и услугами со стороны предложения. Последнее возвращает систему в состояние социальноэкономической статики, когда прибыль, по-Кларку, равна нулю, а цены за производимые товары и услуги теневого сектора экономики уравниваются с предельными издержками производства и реализации.

Однако, если поведение экономических субъектов в открытых, легальных экономических системах в условиях социальноэкономической динамики предопределено ролью и возможностью осуществлять свои прямые функции государством с его репрессивным аппаратом, то поведение экономических субъектов теневого сектора экономики уже этим не детерминируется в полной мере. Государство не обладает реальной политической, экономической и другой властью в такой мере, чтобы приостановить экономическую деятельность в теневом секторе. Одновременно мы высказываем идею, которая отсутствовала у Дж.Б. Кларка, относительно того, что экономические отношения регулируются не только исключительно нормами хозяйственного и других отраслей права, но и отношениями этики хозяйствующих субъектов. Следовательно, в качестве одного из факторов, который не позволяет системе, находящейся в состоянии социально-экономической динамики в результате конкуренции, вернуться в состояние социально-экономической статики, становится полное или частичное отсутствие всякой гражданской ответственности в процессе производства товаров и услуг, попрание норм этики и права, а также использование бюрократией властного ресурса как фактора внеэкономического присвоения.

Исследуя природу дохода бюрократии, мы максимально приближаемся к проблеме экономической действительности. В качестве теоретической предпосылки и одновременно теоретического предрассудка в качестве основания мы полагаем отношение справедливости распределения дохода в обществе и справедливости условий, которыми наделяется тот или иной субъект присвоения в обществе.

Если общественная система, которая декларирует, что в основу ее принципов функционирования положен принцип справедливости, а тем не менее оказалась неспособной распределить факторы производства дохода на основаниях справедливости, то под всю эту систему закладывается системное противоречие. Последнее можно приглушить, снять остроту, но разрешить в рамках прежних оснований уже невозможно. Эти противоречия, в основе которых лежат нарушения принципов справедливости, приобретают антагонистический по своей природе характер. В этом случае, как пишет Дж.Б. Кларк, эта система олицетворяла бы «узаконенный грабеж», т. е. явилась бы легализованным насилием над принципом, на котором покоится собственность.

Мы исходим из положения, в основе которого лежит принцип справедливости распределения дохода, а, следовательно, и богатства. Если в концентрированной форме выразить этот принцип справедливости, то у Дж.Б. Кларка он декларируется так: «Каждому то, что им создано». Уже непредвзятому читателю становится ясно, что это есть калька с тезиса Сократа: отдавать каждому должное.

Этот принцип начинает осуществляться уже в том пункте, где начинается владение собственностью, например, в платежах работникам на заводе за созданные ими ценности, за предоставленные функционирующим капиталистам факторов производства в форме аренды оборудования или присвоения в форме залоговых аукционной в России в период приватизации, выданных кредитов из бюджетов, передаче прав, лицензий, т. е. всей совокупности объектов имущества, имущественных и неимущественных прав, которые имеют стоимостную оценку, на которые распространяются права собственности и возможности контролировать эти факторы. «Мы можем иначе относиться к грабежам, не носящим законного характера; но очевидно, что общество, в котором собственность основана на праве производителя на его продукт, должно как общее правило защищать это право в том пункте, где возникают титулы собственности. В противном случае, в фундаменте социальной системы накапливался бы взрывчатый материал, который рано или поздно разрушил бы ее. Государство только для того и существует, чтобы защищать собственность. Поэтому государство, которое принуждало бы работника оставлять на заводе собственность, принадлежащую ему по праву создания, оказалось бы несостоятельным в самом критическом пункте. Изучение распределения разрешает вопрос о том, верно ли государство своему принципу. Собственность охраняется там, где она возникает, если существующая заработная плата равна полному продукту труда, если процент является продуктом капитала и если прибыль является продуктом координирования»

[18. С. 16, 17].

Труднейшая проблема распределения по-Кларку сведена к ответу на вопрос, является ли разделение общественного богатства на заработную плату, процент и прибыль принципиально справедливым?

Ответ на этот вопрос не может быть дан, если экономист не углубится в сферу производства, распределения дохода. Следует выяснить, являются ли все доходы, которые получают экономические агенты не столько заработанными, сколько справедливо полученными?

Мы не можем здесь употребить весьма размытый термин «заработанные доходы» по той причине, что это может увести нас от ответа на принципиально важный и сущностный для рассматриваемой проблемы вопрос.

Производство как процесс получения дохода с использованием фактором производства благ производственного или потребительского характера есть одновременно и процесс производственного потребления этих самых факторов. Производство следует рассматривать как процесс обмена человека и окружающей его природы, в процессе производства непрерывно осуществляются процессы распределения и перераспределения в том числе фондов денежных средств с целью формирования требуемых пропорций в самом процессе производства. Следовательно, процесс производства уже изначально охватывает, если он осуществляется в организованном сообществе, все четыре фазы, а не только обмен и распределение, как отмечал Дж.Б. Кларк.

В экономическом смысле продукт продолжает находиться в сфере производства до тех пор, пока он не был обменен на другой актив или благо, в т. ч. на деньги, и потреблен. Следовательно, завершающим актом процесса производства является не его продажа, а его потребление, поскольку последнее становится условием следующего этапа процесса производства. В этом случае было бы более правильно вести речь не столько о производстве, сколько о воспроизводстве, как непрерывно осуществляемом процессе производства.

Если мы ставим своей целью раскрытие экономической природы дохода бюрократии, то следует рассмотреть все эти процессы под призмой принципов распределения, обмена, потребления, которые базируются на отношениях справедливости как на теоретическом фундаменте.

Это положение потребует от нас пересмотра некоторых фундаментальных положений традиционных взглядов на экономическую систему. Все эти моменты процесса производства как целого не могут избежать необходимости оценки благ, которые создаются, обмениваются, распределяются и потребляются. Каждый из этих факторов производства пронизан отношениями собственности, последнее является определяющим в декларировании прав на результат производства, а также на ту долю дохода в обществе, которая должна принадлежать экономическому агенту, исходя из системы производственных отношений, которые складываются a priori самому производству. Справедливость отношений в процессе производства усматривается нами в том, что в этой ключевой сфере распределение благ осуществляется в соответствии с теми пропорциями, на основании которых было ранее осуществлено распределение капитала в обществе.

С позиций эффективности производительного потребления факторов и их пригодности и собственной производительности, можно говорить, что доля, отчуждаемая капиталистом в пользу другого экономического агента, который вносил определенную долю в этот процесс, должна быть не меньше его отдачи. В терминах теории предельной полезности факторов это можно выразить следующим образом. Доход каждого владельца фактора должен соответствовать предельной отдаче последней единицы фактора, который втягивался в процесс производства и тем самым потреблялся и исчезал в вновь создаваемом продукте. Но при этом звучит с оскорбительной ясностью вопрос, будет ли эта модель справедлива, если распределение идет не только по предельной производительности фактора, но и по самому размеру фактора? Если признать очевидное, что прежде осуществленное распределение было реализовано с грубым попранием принципа справедливости, то вся теория Дж. Б. Кларка не может объяснить и оправдать как справедливое распределение дохода в обществе на принципах предельной производительности, отдачи фактора.

Справедливость обмена на рынке продуктами производства, которые принимали форму товара, если этот обмен планировался как справедливый, должна составлять равенство предельной полезности обмениваемых благ. При этом мы отвлекаемся от того, что в современном обмене благ последний осуществляется посредством посредника – денег. Но здесь мы предварительно, чтобы не усложнять проблему, будем полагать, что стоимость денег нулевая, деньги здесь есть некоторая вуаль, наброшенная на бартерные сделки.

Нас будут интересовать те факторы, которые реально участвуют в процессе создания стоимости. В этом отношении мы следуем за Дж.Б. Кларком, который в основном не отличается оригинальностью в выводах, когда пишет о реальных факторах производства, в частности, об основном и оборотном капитале, разделяя, однако, процесс производства и потребления. Но у Кларка нет собственного взгляда на природу власти, хотя его считают родоначальником теории факторов производства. Мы вносим власть как фактор присвоения богатства в обществе, находясь в концепции теории Кларка. Другими словами, мы констатируем положение в экономической теории, что таким фактором следует считать саму власть экономическую не только по отношению к фактору в позиции отношений собственности, но и власть над процессом координации, организации в производстве и непосредственно в процессе распределения дохода.

Реализация властных полномочий в обществе в пользу различного рода экономических агентов становится настолько явной и необходимой, что отрицать это положение, значит проявлять невероятную наивность, либо обладать лицемерием и фарисейством, чтобы рядиться в тогу непонимающих.

Власть с ее властными институтами при этом совсем не обязательно есть власть легальная, т. е. официально признанные формы публичной власти в обществе. Эта власть в сфере экономической может иметь природу нелегальной власти. Как показывает вся история становления человеческой цивилизации, власть легальная и власть нелегальных институтов всегда шли рядом друг с другом. Следовательно, если власть есть такой же фактор производства дохода и его распределения, то логически следует и вывод о том, что можно вести речь о факториальном доходе власти, когда последняя способна осуществлять свои властные полномочия.

В связи с этим следует, как нам представляется, дополнить совокупность факторов производства и фактором власти. Последняя используя свои специфические методы и приемы, в том числе насилие и возможность его применения, реорганизует процесс производства и перераспределения дохода в обществе. Эти властные полномочия в обществе может осуществлять и государственная бюрократия, которая действует от имени официальной власти, преследуя свои частные интересы.

Фактор производства и распределения дохода в обществе в форме власти является в современных условиях ресурсом, которому присущи все атрибутивные признаки производственных ресурсов, например, редкость, или ограниченность, ценность, охват властью над собственно процессом осуществления властных полномочий.

Полагаем, что описанный нами феномен настолько выпукло представлен все практикой российской действительности, что ни игнорировать этот феномен, ни отрицать невозможно. Конечно, в этом случае речь идет не о «научных холуях», чье присутствие в экономической и политической теориях имеет мало общего с подлинной наукой. Следует обострить вопрос, доведя его формулировку до состояния «оскорбительной ясности». Пронизывают ли отношения собственности саму власть как производственный ресурс, как фактор присвоения дохода, который может осуществляться как непосредственно в фазе производства, так и в фазе распределения? Следовательно, проблема может быть сведена в своей части к необходимости теоретического обоснования права собственности на властный ресурс.

В системе аргументации данного тезиса мы в качестве исходного положения принимаем трудно отрицаемый факт экономической и политической действительности – собственность с ее правами и сущностными атрибутами. Закрепление прав собственности позволяет индивидам в обществе оптимизировать свое поведение, минимизировать свои издержки в процессе производства и распределения дохода. Другими словами, индивиды материально и жизненно заинтересованы в наличие норм легализма. Это следует из того, что установление и закрепление института собственности в обществе позволяет снизить риск неопределенности в процессе производства и распределения дохода. Получая в качестве «даровой силы общественного обустройства» закрепленность института собственности, определяющего, в конечном счете, поведение индивидов, в обществе снижается неопределенность поведения и неожиданность результатов в процессе производства дохода и его распределения. Если к этому явлению подойти с позиций теории игр, то снижение неопределенности в конечном исходе достигается на основе ограничения возможностей выбора, которые имеют место быть в экономике.

Зафиксированные права собственности уже существенно предопределили исход, когда равновесие по-Нэшу либо отсутствует, либо не может быть единственным. Здесь мы исходим из того положения, что каждый из участников процессе производства и распределения дохода в обществе правильно понимает и строит так называемую доминирующую стратегию, т. е. выбирает такой характер поведения, который обеспечивает максимальную полезность вне зависимости от действий другого участника. В этом случае равновесие по-Нэшу есть результирующее состояние, где стратегия каждого из участников этого процесса распределения дохода в обществе является лучшим ответом на действия других участников распределительного процесса дохода. Можно утверждать, что это состояние отражает участника распределительного процесса максимум полезности в зависимости от действий другого экономического агента, как игрока в теории игр. Этим равновесие по-Нэшу отличается от равновесия по-Парето, когда равновесие имеет место тогда, когда невозможно улучшить положение какого-либо участника перераспределительного процесса дохода в обществе, не ухудшив итогов распределения другого экономического агента. Бюрократия обеспечивает перераспределение богатства, реализуя свои оппортунистические интересы.

Незаработанное, не может стать «должным». Любая форма перераспределения дохода коррумпированной бюрократией есть достаточно убедительный аргумент неэффективности экономической системы.

Последняя не облагает равновесием и оптимальностью по-Парето.

Что можно противопоставить власти коррумпированной бюрократической структуры? Ответ может быть только один: власть чиновника, который служит целому, т. е. интересам государства. Поэтому государство как аппарат насилия следует применять для достижения оптимального по-Парето состояния в распределении богатства. Государство у В.И. Ленина есть «...особый аппарат для систематического применения насилия и подчинения людей насилию» [15. Т. 3. С. 192].

Можно поставить вопрос, но по содержанию он будет скорее риторическим. Можно ли обеспечить эффективное распределение богатства в обществе, если собственник передает функции управления поверенным, не обеспечивая соответствующего контроля и не применяя к нарушающим его волю инструменты принуждения?

Можно ли обеспечить эффективное распределение и производство дохода в обществе, если его основные участники были отстранены от процессов контроля непосредственно или опосредовано?

Снятие риска от нежелательности осуществления несправедливости в процессе производства и распределения дохода можно понимать и трактовать как общественное благо, которое призвано постоянно воспроизводиться институтом государства. Тем самым государство или иной институт, который воспроизводит это общественное благо, закрепляет за собой отдельные правомочия в сфере собственности.

Данное социально-экономическое явление в обществе не получало в работах как отечественных, так и иностранных ученых достаточного внимания. Более того, его освещение и не может быть принято в качестве однозначно приемлемого для стран с разными правовыми системами. Можно говорить о существовании в обществе определенных традиций, порядков, которые не обязательно освящаются государством как институтом, но и могут ему в своих существенных отношениях противоречить. При этом противоположность интересов не может быть разрешена только в границах легальных возможностей института государства. Оно может не охватывать всю совокупность отношений, которые отражают уже другие принципы распределения дохода в обществе по различного рода причинам. Одной из наиболее вероятных причин становится слабость института государства охватить своим контролем соблюдение норм справедливого распределения доходов в обществе, что постоянно манифестируется государством. Эта ниша, которая вне поля доступности государства непременно заполняется другими структурами, которые устанавливают уже свои, отличные от государства, принципы распределения дохода в обществе. При этом всегда остается правилом, что подобные принципы перераспределения дохода в обществе всегда предусматривают удовлетворение материальных потребностей этих институтов негосударственной власти.

Властные полномочия не концентрируются в обществе исключительно институтом государства, которые можно и следует признавать как нормы легализма. Осуществляет свою власть и институт, который простирает свое право собственности на доходы, перераспределяя их в свою частную собственность, отчуждая их, и тем самым нарушая нормы легализма. Это может иметь место даже и тогда, когда индивиды, являясь официальными представителями института государства, действуют, тем не менее, в своих частных интересах, осуществляя оппортунистическое поведение. Институт власти в форме публичной бюрократии, федерального, регионального, муниципального уровня стремится использовать свои властные возможности в качестве фактора присвоения дохода. Сама собственность на власть, которую можно осуществлять в будущем в своих частных интересах, становится важным фактором процесса перераспределения дохода в обществе, даже если эти механизмы лежат вне сферы легализма.

(Легализм здесь мы понимаем как некоторое состояние правовой системы, которая отличается наличием уважения и добровольного подчинение закону, специфирующему право собственности. Причем и здесь норма собственности не носит характера абсолютного императива действий индивидов, так как экономическим агентам выгоднее иметь специфицированные права собственности, чем не иметь никаких. Спецификация прав собственности снижает неопределенность во взаимодействиях и создает предпосылки для более оптимального использования редких ресурсов.) Сама постановка этой проблемы отражает процессы, которые присущи всем институтам государства во все времена до момента зарождения самого института государства, когда последнего еще не было, но имели место нормы этики в распределении дохода в сообществах. С появлением государства этот механизм закрепления права на саму власть принимает свою специфическую форму прав собственности. Каждое государство как институт тяготеет к той или иной правовой традиции, которых в настоящее время специалисты насчитывают около десяти, в т. ч. романо-германская, общего права, мусульманского, китайского, африканского права, а также знакомое всем россиянам бывшее социалистическое право. И в рамках каждой из этих правовых традиций при незыблемости закона, в соответствии с которым власть, участвующая в перераспределении дохода в обществе, каждая правовая традиция привносит определенную специфику на право собственности на власть и на порядок его установления в обществе. Однако наиболее близкими к нам могут быть приняты две правовые системы, а именно: общее право (common law) и гражданское, или романо-германское (civil law) право.

Право собственности на власть, либо в качестве представительства либо непосредственно право на власть, а следовательно, и на доход, можно вывести на основе того, что государство имеет справедливое право на часть дохода в обществе, освящая это законом и устанавливая тем самым нормы легализма. В противном случае, какой-то нелегальный институт начинает претендовать на часть доходов на основании того, что он этот механизм осуществлял ранее, этот порядок хоть и противоречит de-jure, но осуществляется de-facto в течение какого-то промежутка времени. Последнее могло стать следствием того, что само государство либо самоустранилось от этого, либо не могло в силу различных причин осуществить свои властные полномочия.

В данном отношении весьма актуальной для современной российской действительности служит практика оправдания нарушения норм распределения дохода в свою собственность коррумпированными кругами, используя правовую незащищенность предпринимательского сектора от государственных и муниципальных чиновников, а также от примитивных вымогателей и шантажистов. Как писал Н. Макиавелли, никогда не будет у князя недостатка в законных причинах, чтобы скрасить нарушение обещания.

Следует, видимо, признать, что современные теоретикицивилисты в российской юридической науке продолжают тяготеть в большей степени к романо-германской традиции, что придает специфику и отличие в этом отношении от общего права. Так, начиная с Кодекса Наполеона (1804 года), который был положен в основу гражданских кодексов Испании, Португалии, Франции, Бельгии, Голландии, право собственности рассматривается в романо-германской традиции как единое, неограниченное и неделимое. Это предполагает, что собственником такого ресурса в механизме перераспределения как, например, власть, может быть только государство, которое и осуществляет его посредством механизма налоговой системы и финансирования расходной части своего бюджета или внебюджетных фондов. Поэтому только институту государства принадлежат правомочия владения, распоряжения и пользования (usus).

Наиболее однозначно эта идея выражена в романо-германском праве, закрепленном во Франции, где констатируется, что собственник пользуется и распоряжается вещами наиболее абсолютным образом.

В рамках российского права это положение закреплялось уже в форме того, что собственнику принадлежат права владения, распоряжения и пользования своим имуществом.

Термин «имущество» здесь особой ясности не привносит для нас, однако мы, находясь в том же российском правовом поле, можем утверждать, что природа власти в обществе может быть раскрыта как неимущественные права, что не мешает последним проявлять себя как факторы производства и распределения дохода в обществе. Идея о том, что власть в гражданском обществе не может быть делимой между официально признанными институтами государства и нелегитимными институтами, заслуживает преодоления. На практике подобная проблема не существует.

Можно объяснить сложившуюся ситуацию в теории и практике сегодняшней российской действительности тем, что в бывшем СССР считалось неким феодальным пережитком наличие такой ситуации, когда право собственности на тот или иной ресурс разделялось между многими субъектами.

Как нам представляется, возможности общего права, которые имеют место быть в странах англоязычных, где господствует право прецедента, могут считаться более приемлемыми правовыми системами, в рамках которых собственность на власть как экономический ресурс получает свое трактование и закрепление. Можно говорить уже о том, что общее право, исходящее из концепции собственности на ресурсы как сложного пучка прав, т. е. правомочий, должно закрепить и право собственности на власть, которое если и не закрепляет в праве, то, по крайней мере, отражает этот процесс распределения дохода в обществе. Право собственности на власть полностью специфично, у каждого экономического субъекта есть свои специфицированные права на власть как источник дохода от осуществления процесса перераспределения дохода в обществе, власть одних как представителей публичной власти, обладающих правом непосредственного распоряжения ресурсами, не простирается на других граждан, которые могут быть не более как простыми бюджетополучателями, судьба которых может напрямую находиться во власти первых.

Одним из первых, кто попытался поделить этот пучок правомочий в обществе, был английский юрист А. Оноре. Он предусмотрел в данном пучке прав собственности следующие правомочия:

право владения, право пользования, право распоряжения или управления, право присвоения или право на доход, право на остаточную стоимость, право на безопасность, право на переход по наследству или по завещанию, бессрочность, право на запрещение вредного использования, ответственность в виде взыскания, т. е. возможность изъятия вещи в уплату долга, остаточный характер, заключающийся в ожидании «естественного возврата» переданных кому-либо правомочий по истечению срока передачи.

Мы не можем согласиться с тем, что все перечисленные правомочия могут быть охарактеризованы как право собственности, а их обладатели – как собственники. Атрибутивными характеристиками с позиций полноты собственности как системы реализации отношений можно считать только три первых, с большой натяжкой пять первых, но не более. Однако наиболее существенное наше замечание можно свести к тому суждению, что представленная классификация ориентирована на правомочия собственника в отношении вещи. Здесь нет власти как ресурса по причине того, что изначально предполагалось, что механизм осуществления правомочий собственником на ресурсы имеет место быть в непротиворечивой ситуации, когда господствует полная законопослушность всех граждан государства. Следовательно, место правомочий носителей отношений властных институтов должно найти свое место в данной системе классификации.

Следовательно, собственность на власть можно представить не только как правовое, экономическое, но и как волевое отношение.

При этом каждая из этих форм есть одновременно рефлексия экономических отношений собственности в право или волевые отношения. Власть на ресурсы, в т. ч. на право осуществлять сами властные отношения в процессе перераспределения дохода, есть момент целостности внутренне противоречивой субстанции – отношений собственности как целостности [24. С. 7].

Если мы, тем не менее обнаруживаем явление того, что какая-то группа людей начинает занимать специфическое положение к этому ресурсу, как фактору производства и распределения дохода, то мы можем характеризовать эту группу людей как класс.

Класс (от лат. – classis) есть разряд, группа, которые могут быть обнаружены в обществе, идентифицируя его по каким-то определенным признакам, например, по отношению людей к средствам производства. Однако названный выше признак не может быть признан как единственный в теории.

Например, в средневековой России классы отождествлялись и с сословиями. Например, В.О. Ключевский был одним из первых российских историков в отечественной науке, который весьма тщательно описал сословное деление в России. Так, он писал, что «Сословие (ordo или status, франц,. etat, нем. Stand) – термин государственного права и обозначает известный ряд политических учреждений. Сословиями мы называем классы, на которые делят общество по правам и обязанностям. Права утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в законе».

В результате делается вывод, что в определении В.О. Ключевского понятия «класс» и «сословие» – синонимы.

Логическим следствие нашего исследования становится вывод о наличии как в теории, так и в практике исходного положения, что в обществе выделяются те группы людей, которые занимают специфически определенное отношение к власти как фактору общественного воспроизводства дохода в обществе. Это отношение к возможности и действительности осуществления волевых отношений по отношению к другим экономическим агентам присвоения и производства общественного богатства пронизано и закреплено отношениями собственности. Последнее совсем не исключительно должно закрепляться в легитимных формах государственного установления, обосновываваясь на принятых в обществе традициях, привычках, обычаях. Эти группы не растворяются в обществе, их поведение регламентировано нормами права и традициями, они относительно устойчивы по отношению к способам и методам извлечения дохода, к предметам присвоения дохода в обществе. Наконец, эти группы людей доказали свою возможность формировать соответствующие финансово-кредитные институты, которые позволяют обеспечивать их связь с легитимными финансово-кредитными институтами, а также придавать этим, как и легитимным, так и противоправным, формам перераспределения дохода в обществе институциональный характер.

Формы перераспределения национального дохода могут быть самыми различными, начиная от реализации механизма извлечения монопольной ренты, вплоть до форм изъятия доходов в форме взяток, «откатов» и иных внешне благопристойных подарков и подношений.

Следовательно, можно говорить о соответствующих классах в обществе, классах, которые идентифицированы по отношению к способам перераспределения дохода в обществе, его созданию, относительно своего специфического отношения к властным институтам, наконец, к самой власти, как фактору производства и перераспределения дохода в обществе.

Вообще, понятие «класс» в бывшей советской экономической и политической науке оказалось настолько политизированной категорией, что исключало возможность дальнейшего теоретического изучения этого сложного социально-экономического, политического феномена в бывшем СССР и современной России. Так, под классами как социальным феноменом понимались большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению к средствам производства, к роли в общественной организации труда, а следовательно, и к способам получения и размерам той доли общественного богатства, которое создается в обществе. Этот социальный институт получал свое место в обществе в системе распределения влияния, власти, причем наличие этого социального феномена если и не признавалось официально, тем не менее никогда и не могло быть проигнорировано. Часто это получало свое отражение в нормах права. Определение классов, которое дал В.И. Ленин, своей актуальности и научной ценности не потеряло. Тем не менее, следует констатировать, что современное состояние экономической и политической теории в России можно охарактеризовать тем, что эта проблема искусственно если не замалчивается, то, по крайней мере, активно не разрабатывается. Из учебных планов высших учебных заведений выбрасывают целые учебные дисциплины, которые свой предмет видят в изучении способа производства и присвоения дохода в обществе. Удаление, например, политической экономии следует расценивать не столько как абсолютную наивность, а скорее, как научное холуйство не только перед имущими и присвоившими национальное богатство в послереформенной России, но присвоившими другие ветви власти в обществе, в том числе, политическую.

Это противостояние в обществе уже обнаружило свою зияющую бездну противоположности интересов присвоивших власть в обществе, и рядовых граждан. Это противоречие интересов, суть которых в нарушении не только норм права, но и традиций, института справедливого распределения и присвоения дохода в обществе, приобрело все признаки непримиримости, т. е. антагонизма.

Следовательно, современное российское общество, в котором сформировались такие классы, узурпирующие власть как фактор производства и распределения дохода в обществе, по своей природе обнаружившие свою паразитическую сущность, – есть общество антагонистическое. Это в полной мере вписывается в ленинское определение классов как групп, которые могут присваивать себе труд других людей, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства.

Данное положение В.И. Ленина явилось логическим следствием тех выводов, к которым пришел Ф.Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Классы сформировались в результате общественного разделения труда и появления частной собственности на средства производства.

Однако в данном определении класса присутствует научная некорректность. Её суть в том, что частная собственность на средства производства есть не более как одна из возможностей занять свое место в общежитии, обособленном относительно производства дохода, который есть один из основных факторов воспроизводства человеческой жизни. Можно выразить эту идею более определенно, а именно: собственность на средства производства есть окольная, а не непосредственная форма присвоения прибавочного продукта в обществе. Производство есть только одна из ступеней в сложившихся формах дальнейшего перераспределения дохода в обществе.

В этих рассуждениях отсутствует фактор власти. Власть, в т. ч. экономическая, как раз свидетельствует, закрепляет этот порядок перераспределения как средств производства, так и производимого в обществе дохода. Можно утверждать, что все социальное поле пронизано отношениями власти, или властными отношениями. Эти властные отношения приобретают форму экономической власти, власти авторитетов, власти носителей информации, власти нелегитимных сообществ, наконец, политической власти. На этом социальном поле каждый индивид, сообщество генерирует некоторое локальное поле властных отношений, которое взаимодействует с другими полями индивидов. В зависимости от потенциала власти и того пространства, которое охватывается лицом, генерирующим властный потенциал по аналогии с физическими полями, можно говорить о напряженности, или интенсивности проявления властных отношений. Источниками власти могут быть только конкретные индивиды, способные, тем не менее, создавать относительно устойчивые конгломераты и обладающие факторами, которые и создают этот потенциал власти. При этом система властных отношений не только переплетается друг с другом, но и получает дополнительные комплементарные эффекты от взаимного проникновения. Например, нелегитимная власть преступных сообществ, находясь в конфронтации с властью легитимной, пытается сращиваться с последней, реализуя тем самым свою функцию защиты. Наоборот, представители легитимной власти в своем стремлении обеспечить доступ к дополнительным источникам доходов при помощи кооперации с нелегитимными структурами, устанавливают также относительно устойчивые образования, коррумпированные сообщества.

Власть есть реализующая себя воля индивида, сообщества, которые обладают для этого и необходимым потенциалом. Дать определение власти в силу многогранности этого феномена становится практически невозможно. Однако следует раскрыть ее источник, границы, даже на уровне научного представления. Таким образом, речь идет об онтологическом подходе к источнику власти.

Власть есть осуществляющая себя воля, обладающая для этого ресурсами или факторами. Эти факторы могут находить свое бытие как в средствах производства, которые всегда пронизаны отношениями собственности, так и любых факторах, которые реализуют и закрепляют неравенство в отношениях собственности, т. е. в производстве дохода, потреблении, распоряжении, наконец, в присвоении.

Такое отношение к власти как фактору производства в современной России довольно четко оформилось. Коррумпированное чиновничество во всех ветвях власти присвоило этот фактор в форме монопольно получаемого дохода, суть которого есть рента, приобретающая на поверхности явлений форму взятки. Взятка, следовательно, есть специфическая форма дохода коррумпированного чиновничества, действующего под покровительством и прикрытием представительства законного института государства. Оно, т. е. коррумпированное чиновничество всех ветвей публичной власти в обществе, занимает определенное положение к властным полномочиям, факторам распределения дохода в обществе. Сама власть публичная оказалась не в состоянии контролировать своих наемных работников, своих служащих. Эта ниша в формах перераспределения оказалась занятой, а меры легитимного подавления и вытеснения этого института коррумпированного чиновничества, оказались малоэффективными со стороны самого же государства.

Проблема здесь видится в том, что сама власть должна бороться против самой себя. Власть вообще есть абстракция, пустое понятие. Оно наполняется конкретным содержанием тогда, когда в анализ властных отношений привлекаются носители этих отношений, конкретные служащие. Эта проблема есть лишь внешнее выражение более сущностного отношения, которое лежит в противоречивой природе самого наемного служащего государства. Он с одной стороны использует властные полномочия, пытаясь достичь, реализовать интересы общества в целом, с другой стороны, его преследуют собственные интересы.

Другая ветвь власти лежит вне сферы легитимности. Эта сфера властных отношений стала возможной только благодаря тому, что публичная власть оказалась несостоятельной полностью охватить все стороны жизни общества. Но там, где есть производство дохода в обществе, где осуществляется процесс его перераспределения, властные отношения не могут не присутствовать. Общество слишком неоднородно, противоречиво как по отношению к размерам накопленного богатства, так и по отношению к соблюдению институтов, обычаев, правил, хотя и не закрепленных в нормах права, но базирующихся на ценностях этики, в том числе и религиозной.

Следовательно, можно говорить о коррупционной форме извлечения дохода как о существенном явлении, т. е. о законе. Там, где есть процессе производства и распределения дохода в обществе всегда есть сфера осуществления властных полномочий. Власть есть такой же необходимый фактор распределения дохода в обществе, как деньги, средства производства и т. д. Можно утверждать, что власть есть капитал в полном и более полном объеме этого понятия, нисколько не деформируя его содержательный концепт.

Следовательно, те группы людей, которые узурпируют и присваивают этот редкий ресурс в обществе, объективно способны присваивать доходы в обществе, но так как последнее осуществляется с нарушением принципов справедливости в присвоении, то это явление уже несет в себе все признаки эксплуатации всего общества определенной ее частью.

Государственное чиновничество представляет политическую власть, реально осуществляет эту власть. И тогда, когда их деятельность не соответствует целям государства, построенного на принципах справедливости для большинства, этому государству грозит опасность. В «Диалогах» Платон отмечал подобную угрозу гибели государства, если закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью, например, олигархов. Государство есть политический строй, который следует рассматривать как организм, и у которого службы, министерства есть органы, а не части, находящие в своем бытие, в себе моменты самодостаточности. Каждый из этих органов, а не частей, Г.В.Ф. Гегелем рассматривается как тождества. И если некоторые их них полагают себя самодостаточными, то погибнуть должны все, т. е. и государство в целом. Части есть у трупа, у организма – органы [6. С. 283].

Класс коррумпированной бюрократии всегда относится к гражданам как средству наращивания своего дохода, и никогда как к цели.

Кантовский императив остается чуждым этому коррумпированному сообществу, которое достраивает свои институты во власти политической, области массовой культуры, информационном пространстве.

Тем самым формируется некоторая законченность общественнополитической системы, с чертами целостности. Однако эта целостность оформлена как внутренне противоречивое единство разных по типу людей. Некоторая небольшая часть, обладающая большей долей воли к власти, относится к другим как к средству, превращая последних в факторы своего собственного расширенного воспроизводства. Большая же доля воспринимает это насилие над собственной волей как неизбежное, от которого либо невозможно уклониться, либо эффективнее подчиниться и сохранить для себя ту часть ресурсов, которая уже закрепляется общественным договором соответствующими институтами. Борис Диденко в работе «Человечество – как оно есть. (Цивилизация каннибалов)» предпринял небесспорную попытку объяснить появление подобных отношений в обществе, на основываясь на антропологическом подходе. Выдвинута идея, что у животных, простейших биообразований, сформирована первая сигнальная система. У тех животных, которые относят себя к роду homo sapiens, сформирована уже вторая сигнальная система. Этот род homo sapiens относит себя к разряду людей. Однако, как утверждает Б. Диденко, этот признак необходимый, но недостаточный для того, чтобы отнести себя к разряду людей. Второй сигнальной системы для этого явно недостаточно.

Следует в этой группе выделить собственно людей и «не-людей».

Для людей и «не-людей» характерно формирование второй сигнальной системы. Но они еще не люди в собственном истинном понимании. У рода людей сформирована третья сигнальная система.

Эта система раскрывается в этике, для которой ключевыми характеристиками становятся практические действия на основаниях доброты, принципах совести, чести и т. д. Ярким примером подобного человеческого общего жития, по С. Саровскому, становится императив поведения, который был выражен словами великого русского писателя А.П. Чехова, который однажды произнес сакральную фразу, что ему и перед собакой стыдно. Человек, у которого сформировалась и привилась система подобных ценностей, не может относиться к себе подобному только как средству. Он руководствуется императивом И. Канта – относиться к другому как средству и цели одновременно. «Не-люди» не только паразитируют на теле общества, но они реализуют своё оппортунистическое поведение, подчиняя теперь уже все сообщество как инструмент реализации своих корыстных интересов. Эти люди всегда стремятся войти во власть, получить доступ к общественным ресурсам, часто прибегая к институту насилия, которое дает им государство. Получая подобный ресурс, «нелюди» объективно тяготеют к коррупционности, понимая принципы справедливости распределения национального богатства так, как это соответствует их корыстным интересам. Это попрание принципов справедливости уже не позволяет людям с совестью присутствовать во властных структурах. Как опять же писал А.П. Чехов, сама мысль вхождения во власть делает для интеллигентного человека эту идею неприемлемой. Исходя из этого, нам уже и не представляется какимто случайным моментом тот факт, что история человеческой цивилизации оказывается не богатой на случаи нахождения в должности первых руководителей интеллигентных, совестливых людей (Марк Аврелий, Массарик). Во властных структурах основное место отводится представителям рода «не-людей», сохранившимся из древних «мозгоедов» по-Б.В. Поршневу, например, Бокасса, Пиночет, Сталин, Ленин, Гитлер и вся остальная многочисленная рать современных охотников до чужих доходов и жизней.

Однако «не-люди» не обязательно могут быть только во власти.

Они сами могут таким же образом подвергаться коррупционной эксплуатации. Но в них заложен некоторый ген, который при благоприятном случайном стечении обстоятельств, обеспечит им доминирование за счет попрания интересов других. Это подготовленная паства для воспроизводства коррупционной бюрократии. Люди с нравственными качествами в этом полупреступном сообществе скорее есть факт случайности, а не закона. Система, в которой правят бал «не-люди», выталкивает их, либо заставляет перерождаться именно нравственно.

Данный подход позволяет несколько по-иному дать сущностные характеристики общества, которое построено на принципах социализма. История СССР и России свидетельствует о том, что форма социалистической собственности не может быть принята ни в качестве необходимого, ни в качестве достаточного признака для отнесения общественно-политической системы бывшего СССР к социалистической. Ключевым моментом здесь становится принцип этики в господствующих отношениях распределения национального богатства и доступа к национальным ресурсам. Если в самом обществе формируется отношение к человеку как средству, как «винтику великого государственного механизма» (И. Сталин), то это общество не формирует и не вырабатывает этот существенный для социализма признак.

Эта идея была высказана в работе великого русского экономиста М.И. Туган-Барановского «Социализм как положительное учение».

Социалистическое общество в работе воспринимается как общество, в основу которого положен определенный замысел, определенная правовая идея в противоположность бессознательному комплексу общественного взаимодействия. Если для Платона человеческая личность не имеет самостоятельной ценности, то для современного социализма личность человека есть верховная ценность мира. Современный социализм не только не подчиняет личность обществу, но, наоборот, стремится подчинить весь строй общества интересам личности. Социализм не противостоит индивидуальности.

При социализме люди не только объявляются равноправными, они реально делаются равноправными [31. С. 15, 16].

Другой сущностной чертой социалистического сообщества поТуган-Барановскому является высокая производительность труда.

Однако этот пункт нуждается в уточнении. Производительность труда оценивалась как отношение стоимости к затратам труда. Однако стоимость следует рассматривать как средство измерения, соотнесения затрат, но никак не как цель общественного производства. В этом пункте лежит важная по своим последствиям ложная парадигма развития, ориентированная на производство власти созданной стоимости, власти денег. Воля к власти денег начинает застилать истинную тенденцию и вектор общественного развития, как волю к мощи, волю к жизни, по-Ницше. Соглашаясь с постановкой проблемы, следует уточнить позицию в оценке. Речь идет не о стоимости, а о ценности, в которой истинным мерилом продолжает оставаться сам человек.

Мысль древних о том, что человек есть мера всех вещей, должна и может найти свое место в оценке эффективности всего социалистического сообщества.

Социализм следует поэтому понимать как некоторую концепцию, реализуемую на практике, в соответствии с которой происходит все большее возрастание личной свободы, большая защита прав личности в обществе, что может обеспечивать не господствующая форма отношений собственности, а последовательно реализуемая государственная политика.

Философия производительного труда Есть основания для утверждения, что ни один термин экономической теории не используется в таком богатом многообразии всевозможных своих определений, как термин «чистый доход» и связанный с ним термин «прибыль». Природа чистого дохода была ключевым понятием в самых различных экономических теориях, которые пытались в той или иной степени адекватности раскрыть сущность и противоречивость данного понятия. История экономической мысли оставила в экономической теории самые противоречивые отражения этого одного из самых ключевых понятий. Два десятилетия назад в советской экономической науке даже и не ставился подобный вопрос, следовательно, a priori предполагалось, что степень разработки природы чистого дохода в рамках экономической доктрины марксизма была достаточной, чтобы не сомневаться в основных положениях «Капитала» К. Маркса.

Прибыль представлялась как превращенная форма стоимости прибавочного продукта, или прибавочной стоимости. Последнее напрямую связывалось с отношениями эксплуатации наемных работников, когда они были лишены, отчуждены от собственности на факторы производства.

Заработная плата на поверхности экономических явлений выступала также в своей модифицированной форме как плата за труд.

Однако в своей сущности заработная плата в теории марксизма была не более как стоимость специфического товара рабочей силы наемного работника, а ее величина определялась минимальной стоимостью средств воспроизводства этой наемной силы как важнейшего фактора процесса воспроизводства. Следовательно, только наемные работники в специфических условиях капиталистического воспроизводства получали свои заработанные доходы. Все, что составляло избыток в форме прибыли перераспределялось в рамках всей капиталистической системы между всеми участниками специфических форм капиталистического способа производства.

Право, вся политическая надстройка оформляли данный способ присвоения как способ, в основе которого лежали глубинные отношения частной собственности на средства производства. Эти незаработанные доходы всего класса капиталистов освещались правом, соблюдение и осуществление которого осуществляло государство с его репрессивным аппаратом принуждения и подчинения. Следовательно, не могло быть и речи, что чистый доход и его внешнее проявление в форме прибыли мог бы стать вне правовых, освященных самим законом явлений незаконного присвоения дохода в обществе, т. е. форм присвоения, применение которых повлекло бы за собой уголовное или иное преследование в обществе. Институт частной собственности объявлялся достойным своей ликвидации.

Поэтому не случайно суть освобождения от эксплуатации в теории марксизма мыслилась как ликвидация всех форм частной собственности. Следовательно, далеко не случайно первый том «Капитала» К. Маркс заканчивает практически призывом к разрушению частной собственности на средства производства. С необходимостью железного закона должен пробить час капиталистической собственности, которая была продуктом экспроприации в период первоначального накопления капитала. И как следствие, экспроприаторы должны быть подвергнуты теперь уже сами экспроприации со стороны работников наемного труда.

Однако природа теневого дохода в рамках экономической теории марксизма не разрабатывалась. Теория однозначно констатировала то положение, что вообще весь присваиваемый собственниками средств производства прибавочный продукт не имел для этого экономических оснований. Ответ на вопрос, каковы формы присвоения продукта в обществе, где господствует частная собственность на средства производства, теория Маркса не дает. За критикой господствующего способа производства и присвоения не просматривается никакого положительного содержания поставленного вопроса.

Следовательно, общество, которое не стремится к справедливому распределению доходов в обществе, должно быть полностью разрушено. В традиционно рассматриваемых формах капиталистического присвоения не могут быть найдены никакие формы, которые разрешили бы это глубинное противоречие в своей сущности. Внешние уступки со стороны правящего класса способны лишь снять остроту противоречий производства и капиталистических форм присвоения. Само же глубинное противоречие капиталистического способа производства, которое выпукло проявляется в присвоении производимого капиталистическим обществом дохода, может быть разрешено исключительно отрицанием самого института частной собственности на средства производства и всех институтов политической, идеологической надстройки.

Следовательно, хотя марксова теория стоимости и прибавочной стоимости не дает прямого ответа на вопрос о природе теневого дохода в обществе, можно, тем не менее, сделать следующие суждения. Если доходы теневого сектора есть доходы, получаемые в обществе и посредством общества, распределяемые в обществе и потребляемые в форме конкретных благ, и они не могут быть подведены под принцип справедливого распределения и потребления всеми членами гражданского сообщества. Более того, само изъятие у праздного класса владельцев средств производства в результате насильственного отчуждения, либо угрозы применения насилия, не может считаться несправедливыми формами.

«Капитал» – основное «детище» К. Маркса – отразил состояние производства и распределения в специфических формах, которые имели место в начале и середине девятнадцатого столетия.

Уже ушли в прошлое не только способы производства, но и сам характер производственных отношений и прежний уровень развития производительных сил. Следовательно, довольствоваться теорией К. Маркса в качестве самодостаточной теории, способной дать ответ на вопросы сегодняшней действительности относительно экономической природы теневого дохода в обществе, вряд ли продуктивно.

Самым ценным и применимым в состоятельной экономической теории, что можно использовать в собой в процессе исследования современного состояния производительных сил и производственных отношений, а следовательно, и специфики современного процесса воспроизводства и присвоения, может быть только метод, разработанный К. Марксом. Последний дает возможность не довольствоваться созерцанием поверхностных фактов экономической, социальной, политической действительности, а проникнуть вглубь экономических явлений, понять экономическую сущность, одновременно не отбрасывая все богатство специфических экономических форм производства и присвоения. Следовательно, речь может и должна идти не о внешних экономических проявлениях, фактах экономического бытия. Исследователь, который видит свою цель в описании всего многообразия экономического бытия, обречен на неудачу уже потому, что факты экономической действительности никогда не могут хотя бы теоретически претендовать на достаточность в процессе верификации.

Если рассматривать только сферу явлений производства и современных специфичных условий российской действительности производства, распределения и присвоения, то это будет не удел серьезного научного исследования, а удел «муравьев от экономической науки», способных только собирать и описывать факты. Так, несколько перефразировав Г.В.Ф. Гегеля, можно выразить наше отношение к подобным методам, не претендующих на раскрытие глубинных отношений собственности, распределения дохода в экономике.

Но одновременно мы не можем и в полной мере принять метод исследования капиталистического способа производства, который применил, как нам представляется, чрезмерно переусердствовав, К. Маркс. Речь идет о методе абстракций. Теория К. Маркса, по образному замечанию своего современника, бывшего министра Австрии, ученого-экономиста Бем-Баверка, получилась весьма строгой: в этом научном здании все было сцеплено цементом логики, но птица истины в этом здании не поселяется. И мы соглашаемся с критикой метода, которым злоупотребил К. Маркс исследуя природу прибавочного продукта и подводя эту теорию к необходимости полного отрицания, разрушения основ в отношениях собственности капиталистического способа производства.

Постановка вопроса о приемлемости метода исследования экономической природы дохода теневого сектора экономики в этой связи приобретает исключительную важность в экономической теории. Пол Хейне, профессор университета США в Сиэтле, автор популярного в России фундаментального издания «Экономический образ мышления», с одной стороны, совершенно правильно констатирует имеющее место в экономической теории положение о том, что следует «отпраздновать труса» и постановить, что не существует правильного определения прибыли, а, следовательно, и определения чистого дохода. Проблема обозначена П. Хейне весьма четко. Следует потратить много усилий со стороны экономистов, философов, социологов, пытаясь решить вопрос о том, как следует называть вещи, явления, которые ввиду их наглядности и повседневности не вызывали до сих пор сомнения в правильности их употребления, когда видимость знания принималась за само знание. Однако этой проблемы избежать невозможно. Различия в определениях дохода теневого сектора раскрывают не столько проблемы семантики, сколько проблемы самой экономической мысли на современном этапе ее развития.

Нельзя достигнуть единства в определении того или иного экономического феномена, если отсутствует ясность в раскрытии природы экономического объекта. Следовательно, многие ошибки, некорректности определений будут сняты, если будут четко определены объем понятия и его концепт. Присвоить после этого некоторый термин этому понятию уже не составляет особого труда. Но если последнее не выполнено, то неясность мысли проявится в неясности употребления и самих терминов. В итоге споры о терминах скорее будут запутывать сам результат научного исследования, заставлять нас ожидать то, что порой просто отсутствует.

Другая важная проблема специфического метода исследования экономической природы теневого дохода будет проявляться в том, что мы не можем согласиться с бытием некоторых объективных идей, объективных понятий и тому подобное. Понятия, взгляды, экономические воззрения сугубо субъективны.