«В.А. Останин Философия присвоения Монография Владивосток 2011 УДК 1+331 ББК 87.3 О-76 Рецензент: М.В. Терский, доктор экономических наук, профессор, Дальневосточный федеральный университет Под научной редакцией Ю.В. ...»

Мы можем на это ответить лишь следующее. Во-первых, соотношение спроса и предложения это всегда состояние не статического равновесия, чем, собственно, и грешат экономисты в своих анализах, а состояние динамического устойчивого равновесия. Рынок никогда не бывает застывшим. Его сущностное бытие – не застывшая структура, а само движение. Для движения же характерно несоответствие, в данном случае несоответствие спроса и предложения.

Ибо, согласно нашему пониманию, требовать соответствия спроса и предложения – значит, требовать унификации индивидов, когда каждый член сообщества равнопредлагаем и равноценен для другого. Причем равноценен для другого как бы изначально, априори всякому обмену, даже не трудясь и не пытаясь создать условия бытия для другого. Ведь следует помнить, что, предлагая на рынке те или иные блага, индивид не только затратил свой труд, но он отказал себе в удовольствии потребить их, а, следовательно, отказал себе самому воспользоваться результатами своего труда. Хотя последнее давно уже стало невозможным в силу чрезвычайно развившегося разделения общественного труда. Поэтому состояние рынка, когда спрос полностью покрывает предложение и, наоборот, может быть только абстракцией от реальностей экономической жизни тех философов и экономистов, которые его не знали и не чувствовали. Отдавая дань абстракции неисправимым схоластам-теоретикам, все же допустим, что спрос равен предложению. Мы ответим на этот вопрос следующим образом. Всякая система имеет законы своего движения.

Она связана с развитием самого объекта (рынка), а также с поведением его субъекта. Последние не есть некие абстрактные агенты, они всегда были и остаются людьми – со своими привычками, опытом, навыками, убеждениями и предрассудками. Другими словами – рынок, как сфера осуществления актов обмена, есть система инерционная. Покупатели и продавцы не падают на рынок откуда-то из иного мира. Они входили на рынок и вчера, и раньше. Они уносили с собой информацию о состоянии рынка, о ценах, покупателях и т. д. Поэтому, даже когда в этой надуманной ситуации спрос стал равен предложению, величина ценности несла на себе инерционную нагрузку от всего прошлого опыта. Тем самым и постановка данного вопроса о данной ситуации отпадает сама собой.

Можно подвести определенный итог нашим прежним рассуждениям. Две великие теории о природе ценности имеют нечто общее, что позволяет утверждать об их истинности. Более чем вековой спор между их сторонниками не позволил ни одной ниспровергнуть другую. В то же время каждая из теорий вскрывала недостатки другой теории. Однако для утверждения себя этого было явно недостаточно.

Это тем более наводило на мысль, что каждая из теорий имеет право на существование. Они имели нечто общее, чем просто различие в выводах и способах доказательств. Ценность как стоимость могла получить свое объяснение, как нечто субстанциональное. Не выяснив природу ценности, ее субстанциональную природу, нельзя было рассчитывать на диалектический синтез этих теорий. Однако этот синтез, как мы это попытались доказать, будет возможен уже на других основаниях. Названные выше теории скорее поверхностно объясняли этот экономический феномен. Они выпустили из анализа самого носителя ценности – человека. Насколько удалось нам разрешить эту проблему, решит время. Но нами слово было сказано.

Отношения собственности В современной экономической науке сложилась на первый взгляд парадоксальная ситуация. Отношения собственности в теории марксизма всегда признавались отношениями базисными, которые определяют всю совокупность отношений надстройки. Отсюда следовало бы уделять большее внимание к этой фундаментальной проблеме политической экономии. Однако этого не случилось. Собственность оставалась как бы за кадром. Не потому, что бы она оставалась запретной темой, а потому, что многим казалось, что проблемы тут все разрешены. Собственность трактовалась, как некоторое ядро систем производственных отношений, независимое производственное отношение, совокупность системы производственных отношений, сущность форм присвоения продукта в обществе, и т. д.

Появлялись и такие работы, в которых вообще отрицалась собственность как экономическое отношение. Считалось, что собственность есть понятие юридическое.

Вместе с тем, если каким-то образом попытаться суммировать все сказанное о существенном определении собственности, то получается весьма противоречивая картина. Она начинает представляться как чрезвычайно богатая категория. Это и труд живой, который есть субъективная сущность частной собственности, капитал – как объективная сущность той же частной собственности, это и сама вещь, и отношение между людьми. Все это наводит опять же на мысль, что в основе подобного богатства должно лежать более глубокое основание, из которого и вытекает все это многообразие определений собственности.

Мы уже имели возможность выразить наше отношение и наши теоретические взгляды на данную проблему [24]. Поэтому здесь мы только попробуем развить те взгляды, которые остались недостаточно раскрытыми.

Это касается понимания отношений собственности как диалектического противоречия. Причем, если в названной работе собственность рассматривалась как диалектическое предметное противоречие, то здесь мы хотели бы рассмотреть собственность как противоположность отчуждению в процессе присвоения. При этом сам процесс присвоения есть форма становления собственности, подобно тому, как отчуждение есть процесс лишения собственности. Следовательно, процесс присвоения и процесс отчуждения образуют диалектические противоположности собственности как целостности.

Присваивать нечто – значит начинать относиться к этому присваиваемому, уже как к своему собственному. Собственно, это и имел в виду К. Маркс, когда писал, что собственность раскрывается в отношениях к условиям своего производства, как к своим собственным.

Но понять собственность как процесс присвоения можно и следует в диалектической взаимосвязи с процессом отчуждения. Являясь противоположностями предметного противоречия в его процессуальной форме, они обладают всеми атрибутивными характеристиками последнего. Во-первых, присвоение и отчуждение есть формы, отрицающие друг друга. Присвоение есть отрицание процесса отчуждения, и наоборот.

Во-вторых, данные противоположности взаимно проникают друг в друга. Нельзя понять и осознать присвоение, т. е. собственность как некоторую целостность, не осознав процесса отчуждения.

Как нам представляется, в этом и кроется один из недостатков современной экономической теории вообще и политической экономии, в частности. Для нее проблема отчуждения осталась чуждой.

Она была отдана на откуп философам, но и последние не могли продвинуться далеко в своих исследованиях, поскольку исследование проблем отчуждения было немыслимо без критического осмысления политэкономических теорий.

В-третьих, присвоение и отчуждение, как противоположности, обладали признаком непосредственной тождественности. Именно присвоение есть то, что противоположно отчуждению. Присвоение одним индивидом предполагает, что у другого собственность отчуждается. Тем самым они образовывали внутреннюю форму, постоянно напряженную и побуждающую к разрешению этого предметного противоречия. Выраженное в данной форме оно представлялось как противоречие-процесс или как процессуальное противоречие. Ключом в процессе распада данного предметного противоречия становилась человеческая деятельность, как отношение взаимодействия.

Но присваивать можно не только вещь, присвоение есть процесс, который раскрывается в таких формах, как владение, распоряжение, пользование. Политическая экономия пока остановилась исключительно на данных формах, считая их достаточными для того, чтобы раскрыть все богатство отношений присвоения, т. е. отношений, посредством которых индивид и становится, собственно, собственником в полном понимании этого термина.

Как мы полагаем, раскрепощение политической экономии, философии в России позволит преодолеть тот застой научной мысли, который на момент написания этой книги есть в обществе. Сумерки научного застоя сгустились, и сова Минервы, в нашем понимании, философия экономики, политическая экономия, начинает свой полет. Так можно выразить нынешнюю ситуацию, несколько перефразировав известный афоризм Г. Гегеля.

Но, как присвоение раскрывается во всем своем богатом содержании, так и отчуждение может быть раскрыто со стороны форм своего движения. Отчуждать – это, во-первых, отчуждать свою рабочую силу. Это отчуждение рабочей силы от самого работника проявляется в том, что система всецело подчиняет себе последнего. Он не является даже собственником своей способности к труду.

Пусть читатель вспомнит не такие уж далекие времена, когда на воротах предприятий висели таблички примерно следующего содержания: Предприятию требуются…. В системе отношений «индивид – обществе» это однозначно, хоть и неосознанно говорит о том, что работник не является собственником своей способности к труду.

Эта способность уже изначально отчуждена от него системой принудительного, несвободного привлечения работника к процессу общественного производства.

Можно выделить различные формы отчуждения рабочей силы, т. е. способности к труду от самого работника, например, технологическое и организационное отчуждения. Для последнего характерно то, что общественное разделение труда может принимать свои уродливые для самого работника формы. И дело даже не в том, что работник низводится до частичного работника, а в том, что способность и потребность распоряжаться своей способностью к труду отчуждается от воли и потенций самого работника. Возникает целая прослойка управляющих, занимающих особое привилегированное положение в обществе и самостийно возлагающее на себя функции по управлению и распоряжению не только рабочей силой, но и самим процессом производства и созданием продуктом. Нам видятся все предпосылки для того, чтобы утверждать, что в период всеобщего огосударствления появился новый класс распорядителей, управляющих, обособившийся от остальной массы трудящихся и занявший свою особую нишу в механизме присвоения, т. е. в отношениях собственности.

Революция в России в 1917 году имела своим следствием разрушение института частной и частнокапиталистической формы собственности. Всеобщее обобществление привело к тому, что работником не были приобретены атрибуты собственника, так как ни один член сообщества в России не приобрел статус собственника. Это вполне устраивало тех хозяйствующих большевиков, которые, придав анафеме институт частной собственности, тем не менее, присвоили себе как бы произвольно и неосознанно функции владения, распоряжения и пользования. Возникло противоречие этого государственно-социалистического способа присвоения. Оно, как нам представляется, нашло свое сущностное выражение в противоположностях всеобщегосударственного производства и обособленной форме присвоения прибавочного продукта партийногосударственным бюрократическим аппаратом. При этом присвоение прибавочного продукта осуществлялось посредством обособления и закрепления функций реализации отношений собственности в форме владения, пользования, распоряжения.

Только этим можно объяснить, что в политической экономии тема собственности была игнорирована. Она не охватывала исследование противоречий социалистических форм присвоения, ибо последнее раскрывало истоки отчуждения людей в так называемом обществе казарменно-административного социализма. Изучение противоречий социалистических форм присвоения позволило бы теоретически ответить на сакральный для политэкономов вопрос: являлось ли общество реального социализма обществом эксплуататорским?

Сейчас можно встретить порой безаппеляционные суждения о том, что построенное в бывшем СССР общество несло на себе элементы эксплуатации. Но оно было выведено интуитивно. А смысл обращения к реальности у этих авторов ограничивался границами наивного реализма. Ибо, сама реальность в теоретических исследованиях должна быть понята в своих сущностных определениях.

Тем самым можно сделать некоторый вывод, что отчуждение в социально-экономической системе бывшего СССР не было преодолено. Более того, вся жизнь приобрела свои причудливые формы вывернутого наизнанку отражения сознанием данной социальноэкономической реальности, подобно ситуации в королевстве кривых зеркал у Кэрролла Льюиса.

Потому в словах Великая Октябрьская социалистическая революция мы ставим под сомнение все четыре термина. В том, что она великая, что она октябрьская, наконец, и главное, что она социалистическая, и что это была революция.

Как нам представляется, существенные сдвиги в изменениях форм присвоения в Россия начинают осуществляться только в начале 90-х годов.

Социализм для нас – это общество собственников, а не неимущих, не владеющих и не распоряжающихся своей рабочей силой, своими продуктами труда и процессом производства. Социализм – это общество равных индивидов в своих возможностях реализовать себя как неравного среди других членов социалистической ассоциации.

Возможно, что данная формулировка покажется несколько противоречивой, но здесь хотелось бы только повторить известную мысль Г. Гегеля о том, что мышление должно вынести противоречие.

Тем самым социалистический способ присвоения не сводится исключительно к господству общенародных форм присвоения. Кроме того, общенародные формы присвоения не могут рассматриваться не только как самодостаточные, но и как конечные. Эта мысль имеет важное значение в наших дальнейших выводах, ибо речь идет о дополнительных аргументах в пользу института частной собственности и доказательства ее имманентности природе гуманного социализма.

Суть социализма, как первой фазы коммунистического сообщества, виделась в отношениях незрелости коммунистических форм присвоения. Коммунизм же предполагалось построить как сообщество, в котором осуществилось бы полное отрицание института частной собственности. Коммунизм предполагает безраздельное господство общности на средства производства, на землю, на продукт труда, на его распоряжение, которое не могло быть иным, как сознательно осуществляемым из центра, по плану, в соответствии с её сознанием и понятыми общественными потребностями. Следует заметить, что у Маркса были также высказывания о том, что коммунизм создаст условия для всестороннего развития личности, когда свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех. Здесь – как бы отдается приоритет развитию личности. Однако все это сказанное находится в глубоком противоречии ко всей теории марксизма. Это, скорее всего гениальное предвидение, которое, однако, никак не вписывалось в целостную концепцию марксизма. Речь идет о следующем. Чтобы быть свободным, человек должен расширять свой коридор самостоятельности и свободы. Развивая средства производства, он расширяет этот коридор в своих взаимоотношениях с природой. Но он должен расширить свой коридор самостоятельности и свободы также и в отношениях с другими членами сообщества. На определенном этапе развития цивилизации это означает приобретение свободы в своих действиях от государства. При этом мы не склонны сводить дело к абсолютной независимости человека от общества. Но мы хотели бы только подчеркнуть, что само общество уже не довлело и не подавляло индивида, и, в первую очередь, в отношениях присвоения. Его несвобода определялась бы и истекала бы только из собственной природы индивида, а государственные устройства только наследовали бы атрибуты свободы индивида, делая их своими, т. е. человеческими.

Но в коммунистических формах присвоения это принципиально невозможно. Коммунизм есть отрицание частной собственности на условия своего собственного воспроизводства. Сделать же свободным индивида в обществе может только развитие отношений собственности. Ибо сама собственность есть, по-Дюркгейму, распространение личности на вещь, а если расширить для данного момента термин вещь, то мы могли бы добавить – распространение личности на условия своего собственного воспроизводства. Становление личности непосредственно связано со становлением его собственности. Следовательно, в этом фундаментальном вопросе коммунизм как идея несет в себе противоречие, которое не может быть не преодолено в границах идей коммунизма, а тем более найти непредвзятое объяснение.

Человек есть одновременно и лицо частное, т. е. индивид, и воспроизводиться он может, хотя бы биологически, как частное лицо.

В современной экономике производить средства производства человек не может индивидуально. Еще в период родоплеменных связей обнаружили свою необходимость кооперация труда, применение общественных орудий производства. Налицо были и общественные формы присвоения, например присвоение всем родом результатов облавы на зверей. Но эти коллективные, общественные формы присвоения никогда, как нам представляется, не были последними. Присвоив продукт всем сообществом, последний присваивался всегда индивидами, благодаря чему индивид и воспроизводился.

Даже тогда, когда, казалось бы, доминировали общенародные формы присвоения, например, пользование всеми гражданами страны дорогами, тем не менее, ими пользуется каждый в отдельности.

Именно индивид, в первую очередь, извлекает пользу, т. е. пользуется, а не в смысле употребляет.

Следовательно, мы не можем считать, что социалистические формы присвоения, или собственности, есть некие неразвитые коммунистические формы. Коммунистические формы присвоения есть утопия в теории собственности, утопия, которая никогда не может стать действительностью. (Если, конечно, не наполнить коммунистические формы присвоения каким-то другим содержанием).

Как пишет по этому поводу Л. Мизес, мы должны осознать, что все действия производятся индивидами. Коллективное всегда проявляется через одного или нескольких индивидов, чьи действия относятся к коллективному как ко вторичному источнику. Характер действий определяется смыслом, который придают ему действующие индивиды и все те, кого затрагивают эти действия...

Если мы тщательно исследуем смысл действий, предпринимаемых индивидами, то неизбежно узнаем все о деятельности коллективных целостностей, поскольку коллектив не существует вне деятельности отдельных членов. Коллектив живет в деятельности составляющих его индивидов. Путь к познанию коллективных целостностей лежит через анализ действий отдельных индивидов [20. С. 43].

Общее не существует как отдельное, присутствуя исключительно как рядоположенное индивидуальному. Коллективный интерес как выражение общего интереса также не может принимать формы своего бытия вне индивидуального. Общее есть идеальное выражение частностей. Общее есть, наконец, общее частного. В противном случае, даже в идее оно лишается своей субстанциальности.

Но тогда и целое, как идея не может не внимать в себя это общее со всеми бесконечными модусами своего осуществления. Реально в пространстве пребывает индивид со своими институтами. Он не может приобретать формы, которые могут существовать вне воли, желаний, интересов отдельных людей. Если даже этот институт государства выродился в частную собственность государственной бюрократии или иных олигархических структур, он не перестает быть порождением индивидов, конкретных личностей, групп, кланов, тейпов, классов. Эти выводы строятся на фундаментальном положении о бытии части и общего, индивида и сообщества, гражданина и государства. Общее вообще есть идеальная форма, т. е. идея, форма мыслительной конструкции. Она присутствует исключительно в мышлении, будучи по своей природе абстракцией от индивидуального, преодолевая, отбрасывая специфическое. Реально бытийствует в природе только индивидуальное, объединенное в некоторые образования. Это не мешает находить им также реальные формы образования, но в отрыве от индивидов эти коллективные образования есть фантомы, мыслительные конструкции.

Поэтому ответ Платона в его дискуссии с Диогеном-циником вполне логичен, когда он произнес последнему: Чтобы видеть стол и чашки, ему достаточно иметь глаза. Но чтобы видеть стольность и чашкостность у Диогена не было достаточно ума. Другими словами, общее не лежит на столе наряду с чашками. Оно бытийствует в уме, мышлении. При этом его способен увидеть не рассудок, а разум, который в состоянии расщепить индивидуальные образы, трансформировав их в абстракции ума и придав им статут понятия «общее». При этом мы также возражаем против утверждений, что сфера понятийного есть исключительно общее, абстракции от индивидуального. В этом случае вообще нет понятия индивидуального. Индивидуальное, как объективно конкретное, бытийствует как в сфере чувственного, так и в сфере мыслительного, представляя тем самым примитивную форму абстракции от этого чувственного.

Чтобы более выпукло высветить эту проблему, следовало сделать некоторый экскурс в философию И. Канта. Невозможно отрицать в признании логичности вывод о том, что время в самом деле есть нечто действительное, а именно оно есть действительная форма внутреннего созерцания. Следовательно, время имеет субъективную реальность в отношении внутреннего опыта. У времени остается эмпирическая реальность как условие всякого нашего опыта. А вот абсолютную реальность за ним признать нельзя.

Оно есть не что иное как форма нашего внутреннего созерцания. Далее уже в примечании И. Кант поясняет, что можно иметь представления, которые следуют друг за другом, однако это значит лишь то, что мы осознаем их как сменяющиеся во времени, т. е. согласно форме внутреннего чувства. Поэтому время не есть нечто, что имеется само по себе, оно не есть также определение, объективно присущее вещам [12. С. 73].

Эти абстракции не имеют бытия в чувственном мире, в котором протекает жизнь индивида. И только человеческий индивид формирует иной мир идей, который бытийствует, существует в мышлении.

Эти идеи получают, выходят в результате человеческой деятельности в мир реальности материальной, становясь при этом реальными факторами, реальной силой. Однако эти факторы в форме материальных вещей, организаций, институтов есть не более как индивидуальные конкретности в сфере единичного.

Вопрос о том, что предшествует формированию этого общего, это вопрос уже принципиально иной, и если не вдаваться в общеизвестное, хотя и неоднозначно воспринимаемое научной общественностью, мы сошлемся на выводы Джона Локка. Нет ничего в разуме, что не присутствовало бы ранее в чувствах.

Из этого следует вывод, что идеи, сформированные как плод вожделений, в том числе, могут вообще не соответствовать интересам многих индивидов, граждан, когда они претворяются в институтах государства, праве, нормах. Тогда возникает противоречие между отдельными индивидами, которые объединены в конкретные коллективные образования. В зависимости от степени напряженности конфликта могут реализовываться различные формы разрешения этих системных противоречий, начиная от мягких форм эволюционных изменений самих институтов либо их коренной ломки, разрушения и формирования новых на иных основаниях. Государство не может представляться в таких моделях, например, как организм, у которого индивиды есть органы. Органами у института государства могут быть исключительно порожденные им, т. е. государством, подчиненные ему институты, например, министерства, правительства, службы безопасности. Органы есть уже не части, а собственно органы организма. У органов не может быть иного интереса, как интерес существования целого. У части же есть свои собственные интересы, они должны быть первичными интересами по отношению к интересам целого. Интересы целого есть не более как форма выражения интересов частей. При этом не следует отождествлять целое с суммативным целым, либо общим.

Весьма распространено мнение, что коммунизм обладает жизненными потенциями как общество равных и свободных индивидов.

Но его равенство они пытаются свести к равенству в распределении.

Когда каждый получает от общества столько, сколько ему как равному потребно. Но даже эта формулировка несет в себе противоречие.

Ибо индивиды не равны как по своим потребностям, так и по своим возможностям. При этом суть всего расширенного воспроизводства была сведена к сфере распределения. Но последнее не может осуществляться обособленно. Распределение есть момент воспроизводства, и особенности одной сферы, момента не могут произвольно распространяться на всю целостность.

Следовательно, социализм не может рассматриваться как первая фаза, ступень коммунизма. Но социализм и формы присвоения в обществе, организованном на социалистических принципах, также могут рассматриваться как завершение. Мы склонны полагать, что на каждой ступени развития социально ориентированных систем социалистичности столько, сколько есть содержательного движения к социально ориентированным формам присвоения. Другими словами, под социалистическими формами присвоения следует понимать движение к некоторой цели, а не как структуру. И суть этого движения заключается не в выравнивании доходов, не в их нивелировании, а в создании предпосылок реализации каждым своих природных потенций, своих стремлений и желаний. И предел его желаний и устремлений должен быть ограничен самим индивидом, его возможностями. Поэтому социалистические принципы распределения, а, следовательно, и присвоения, должны быть ориентированы на такие формы изъятия прибавочного продукта, которые обеспечивали бы все возрастающую меру более полного объема саморазвития индивида. Следовательно, для нас не лишены смысла те утверждения публицистов, которые писали, что социализма в Швеции было больше, чем в бывшем СССР.

Если это положение рассмотреть через призму государственной экономической политики России в первом десятилетии нового тысячелетия, то мы можем констатировать возрастание государственных активом, которые правительство позволяет размещать в ценных бумагах других государств, фактически кредитуя их экономики. Одновременно мы отмечаем падение жизненного уровня значительной части граждан России. Накопление богатства на одном полюсе олигархов идет одновременно с возрастанием нищеты у большинства россиян. В этом случае существенная доля россиян лишена источников для развития, сводя свое бытие к формам простого выживания.

Данное утверждение имеет смысл в той мере, в которой действительно отражалась практика хозяйствования в социальноэкономической сфере, ориентированной на человека. Вместе с тем, нельзя разделить те воззрения, что социализм, или другая социальноэкономическая формация, не имеет существенных связей с динамикой отчуждения. И тут не может быть никаких иллюзий.

Капиталистическая форма собственности предполагает отчуждение работника от средств производства. Последний, следовательно, отчужден и от процессов управления, распоряжения. Но социально ориентированным системам удалось максимально мобилизовать потенции капиталистических форм собственности. Это было достигнуто благодаря психологическим аспектам присвоения продукта в обществе, в том числе прорыву в области передовой технологии и науки, использованию преимуществ интеграции национальных экономик и других факторов.

Одна из догм политической экономии так называемого развитого социализма заключалась в том, что преимущества социалистических форм присвоения виделись во всеобщем обобществлении средств производства, что и привело к всеобщему огосударствлению экономики. Но при этом игнорировался совершенно второй аспект этого противоречивого процесса – становление частной собственности на средства производства. Каждая ступень, фаза этого процесса не может поглощать собой своей противоположности, т. е. обособления, но уже на новом витке развития. Последнее связано с развитием индивида, он не должен теряться в бескрайних просторах всеобщего обобществления. Каждая из сторон, а точнее моментов, не может ни развиваться, ни слиться вне своей противоположности.

Однако это положение просто игнорировалось или не осознавалось в теории. Поэтому совсем не случайно, что человек был низведен до «винтика великого государственного механизма» (И. Сталин).

Каждое из отмеченных выше определений является сущностным для формирования, развития моделей социалистических форм присвоения. Но каждая крайность, если она берется как самодостаточная, может коренным образом деформировать систему социалистических форм присвоения, вырождая систему в свою противоположность. Например, всеобщее огосударствление неизбежно привело к подавлению личности, делая её придатком какого-то чужеродного механизма с его функциями подавления и принуждения. Другая крайность может породить систему звериного индивидуализма. Поэтому, если мышление должно вынести противоречие, как писал по атому поводу Г. Гегель, то несколько перефразировав этот афоризм, можно сказать следующее: конкретная человеческая деятельность должна также вынести это противоречие, т. е. найти такие формы своей деятельности, которые адекватно бы разрешили эти противоречия.

Если для первого случая противоречие выступает в сфере познания, то во втором случае мы имеем предметное противоречие, или противоречие материального бытия человека.

Из этого вытекает еще один существенный вывод для разработки плана действий по сознательному разрешению противоречий присвоения. Во-первых, сознание должно адекватно выразить, отразить потребности присвоения, или собственности. Во-вторых, деятельность должна быть адекватной не только осознанному плану, т. е. идеально априорно выработанным формам, но и потребностям объекта и самой природе человека. И, наконец, эти формы, посредством которых индивиды пытаются осознанно разрешать противоречия материального бытия, не должны приводить к подавлению одной из противоположностей. Необходимо дать системе максимально использовать возможности экстенсивного накопления количественных характеристик. Далее сами противоположности следует развивать и давать возможность их развития до тех пор, пока они несут в себе потенции саморазвития. Система должна внутренне исчерпать свои возможности. Сам же процесс развития противоположностей одновременно формирует предпосылки для снятия этой внутренней напряженной формы, т. е. к качественному разрешению противоречий присвоения.

Нами ранее уже высказывалась идея о том, что собственность следует представлять как противоречивую внутри себя субстанцию.

При этом само понятие субстанции нами рассматривается как диалектическое единство сущности и форм существования. Если следовать терминологии Г. Гегеля, собственность понимается в этом случае как действительность [7]. Поэтому ее суть раскрывается в существенных моментах – как присвоения, так и отчуждения. Становление личности как самоцели, таким образом, непосредственно связано с процессом становления частноиндивидуального присвоения, и наоборот, отчуждению присуще нивелирование личности, лишение или существенное ограничение свободы, подавления интереса в своем собственном расширенном воспроизводстве. Человек, продукты его труда, приобретают все в большей степени общественный характер, но индивид не теряется в этих процессах обобществления.

Обобществляя средства производства, в обществе формируются институты, в которых материализуется идея общего, коллективного совместного расширенного воспроизводства в интересах части, т. е. граждан.

Обобществление процесса производства и труда уже принимает на себя государство. Однако последнее очень часто вынуждено находить оптимальное сочетание интересов индивидов и интересов целого, т. е. всего сообщества. При этом могут быть различные формы крайностей, которые разрушают государство. Это бюрократический абсолютизм и демократический анархизм. Как писал по этому поводу П. Флоренский: построить разумное государство – это значит сочетать свободу проявления данных сил отдельных людей и групп с необходимостью направлять целое к задачам, не актуальным индивидуальному интересу, стоящим выше и делающим историю [33. С. 103].

Уточнение наше следует свести к тому, что не актуальное индивидуальному интересу, скорее, есть интерес, лежащий за пределами интереса конкретного, отдельного индивида. Это есть его текущий интерес, интерес, который он один не сможет никогда реализовать в силу ограниченности ресурсов и переплетения интересов индивида с интересами другого индивида. Для его реализации необходима кооперация, объединение сил и ресурсов, что и становится возможным в результате формирования института общности.

Государство играет огромную роль в формировании механизма присвоения, формировании его субъектов, определяя нормы взаимоотношений как между индивидами, так и между индивидами и самим государством. Более того, государство как таковое стало возможным только на определенном этапе становления цивилизации, как форма, посредством которой были найдены формы разрешения противоречий присвоения, т. е. собственности в обществе. Но следует ответить на один вопрос: является ли государство субъектом присвоения или субъектом хозяйствования?

Как нам представляется, ответы могут быть получены самые различные. Все зависит от того, на каких исходных теоретических посылках стоит исследователь. Интерес возникает в том, что именно политэкономы, стоящие на позициях марксизма, больше всего грешат «первородным грехом», считая государство субъектом присвоения и даже субъектом хозяйствования. Например, начиная изливать свою преданность марксистскому учению, они в ходе своих собственных выкладок прямо игнорируют основные посылки материалистического понимания истории, с одной стороны, а с другой, наследуют уже первородные грехи самого учения марксизма.

Например, в «Немецкой идеологии» К. Маркс и Ф. Энгельс пишут, что государство принимает самостоятельную форму, оторванную как отдельных, так и совместных интересов, и, вместе с тем, форму иллюзорной всеобщности. Всеобщее же далее определено как иллюзорная форма общего, т. е. не действительной, не материальным образованием. Другими словами, государство так таковое материально-предметно существует. Индивиды преследуют только свой особый интерес – не совпадающий для них с их общим интересом, и что всеобщее вообще является иллюзорной формой общности, – его всеобщее выступает как чуждый им, независимый от них, т. е. опять-таки особый и своеобразный всеобщий интерес. А с другой стороны, практическая борьба этих особых интересов, всегда действительно выступавших против и иллюзорно общих интересов, делает необходимым практическое вмешательство и обуздание особых интересов посредством иллюзорно всеобщего интереса, выступающего в виде государства [16. Т. 3].

Если быть марксистом в теории до конца, то следует признать важность этого фундаментального положения материалистического понимания истории. Государство здесь не есть некоторая действительность, оно есть иллюзорная форма всеобщего интереса, который ведет борьбу против частных и общих интересов индивидов и социальных групп. Однако это имеет место быть тогда, когда частные интересы отдельных групп общества стали доминировать, подавляя интересы остальной части, присвоив себе ресурсы всего сообщества, в том числе и ресурс законного насилия.

Это совсем не исключает становление такой формы, которая будет выражать интересы общности, но уже не в иллюзорной форме, а, в действительности, используя при этом традиционный аппарат насилия и принуждения. Государство, как пишет по аналогичному поводу Бьюкенен, есть государство охраняющее и одновременно государство производящее. Как первое, так и второе обладают возможностями, ресурсами реализовать общие интересы. То, что К. Маркс называет всеобщим интересом в форме государства, есть очередная абстракция, не столько проясняющая, сколько окончательно запутывающая сам процесс понимания института государства.

И если производственные отношения образуют реальный базис, соответствующий определенной ступени развития производительных сил, то государство, как политическая надстройка возвышается над этим реальным или действительным базисом. При этом, как пишет по этому поводу К. Маркс, способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще [16. Т. 13. С. 6]. Государство у классиков представляет собой новую отрасль разделения труда внутри общества. Будучи порождено потребностями экономической жизни, государство становится самостоятельным по отношению к реальному базису. Как новая самостоятельная сила государство в общем и целом призвано следовать за движением производства, оно том не менее приобретает статус самодеятельной силы, оказывающей обратное воздействие на способ материального производства. Это есть взаимодействие двух неодинаковых сил: с одной стороны, экономического движения, а с другой, – новой политической силы, которая стремится к возможно большей самостоятельности [16. Т. 37. С. 416].

Приведенных положений классиков марксизма вполне достаточно, чтобы сделать некоторые выводы о фундаментальных принципах материалистического понимания истории. Государство лежит не в базисе, а в надстройке. Государство есть всеобщее выражение общих и индивидуальных интересов в форме их иллюзорности, т. е. недействительности. Существенный признак государства в публичной власти, отделенной от массы народа. Последнее уже не совпадает непосредственно с населением, которое организует себя как вооруженная сила. Государство и государственное право определяются экономическими отношениями, выступая как первая идеологическая сила над человеком.

Следовательно, многочисленные работы, посвященные проблеме государства, в которых государство представляется как субъект производственных отношений, либо рассматривающих государство в системе производственных отношений, либо как субъект хозяйствования, называя себя сторонниками марксизма, в лучшем случае просто не понимают места государства в общем учении марксизма.

Мы при этом вполне можем допустить, что возможны другие исходные посылки в теории соотношения базиса и надстройки. Но это будут уже теории немарксистские.

Например, нельзя не впасть в логические противоречия, объясняя тезис государства как субъекта присвоения. Чтобы быть субъектом присвоения, государство должно обладать «чувствилищем», по-Спенсеру. Оно должно осознавать, для этого оно должно обладать этим органом. Но, будучи иллюзорной формой всеобщего интереса, оно не может быть действительностью как некоторой данностью. Всеобщее может существовать только в единичном и через единичное. Всеобщее есть выражение сущности, а последнее не может быть дано непосредственно. В этом случае сущность и явление непосредственно совпали бы, а, следовательно, вся наука, по образному выражению самого К. Маркса, была бы излишней.

Носителем сознательного может быть только индивид.

Мы не можем согласиться с доводами тех философов, которые серьезно полагают о коллективных, как реальных, т. е. действительных, формах сознания. Следовательно, и действовать могут только индивиды, в том числе в различных формах общности. Сущность действовать не может. Это есть категория теории познания, а не материального бытия. Всеобщее, которое берется исключительно как само по себе, т. е. вне особенного и единичного, может находить формы своего бытия только в сознании, о чем мы писали несколько ранее.

Тем самым государство не может ни сознавать, ни действовать – оно есть выражение всеобщности, сущности политической власти.

Государство как непосредственно реальное данное есть иллюзия, оно не обладает признаками действительности, т. е. оно есть иллюзорное выражение всеобщего интереса, представление и выражение совокупности индивида и его общности, но уже в сфере политики.

Вместе с тем, есть потребность совершить еще один недалекий философский экскурс и попытаться переосмыслить ранее высказанные идеи и другие теории государства. Мы остановимся на теории государства, изложенной Карлом Каутским. В программе социалдемократии, принятой в Эрфурте в 1891 году, К. Каутский полагал, что коллективное (кооперативное – genossenschaftliche) производство требует коллективной формы собственности на общие средства производства (Genossenschaftliche Eigentum).

При этом сам процесс обобществления следует понимать как процесс коллективной организации форм собственности (Genossen-, Gemeinwirtschaftliche Eigentumsоrdnung). Государство не понималось как самоудовлетворяющая экономическая кооперация (Selbstgenugende Wirtschaftgenossenschaft).

Из этого следует, что согласно теории государства у К. Каутского государство лежит уже в базисе. Полагаем, что государство выступает как ассоциативная в масштабе всего общества организация процесса присвоения, или собственности. Здесь государство не только воплощение политической власти, но и олицетворение экономических функций общности, своего рода экономический центр, который увязывает противоречия индивидуального присвоения. Однако всеобщее здесь не принимает некую иллюзионную форму индивидуальных или общих интересов (как у К. Маркса), а является формой, в которую разрешилась эта противоречивая система индивидуальных и общих интересов. Государство может и должно стать не носителем враждебности по отношению к индивидуальному интересу, а воспринять индивидуальные потребности как свои собственные в своей всеобщей форме.

Вместе с тем, следует развести понятия общенародной формы присвоения и государственной формы присвоения, или собственности. Как нам представляется, и во втором случае не следует смешивать собственность как экономическое понятие и собственность как понятие права. Государство как выражение всеобщности экономических интересов в процессе присвоения накладывает специфику на эту всеобщность. В результате общенародная форма собственности приобретает форму правового отношения, или государственной формы присвоения, т. е. собственности. Поэтому, когда некто утверждает о государственной собственности, то следует иметь в виду, что речь идет о правовой категории. Экономическая же категория этого правового отношения остается общенародной формой собственности (присвоения).

Таким образом, в теории К. Каутского государство уже находится в базисных (по Марксу) отношениях. Более того, государство может выражать потребности экономических отношений через присущий ему аппарат, включая аппарат публичной власти.

Вместе с тем, мы не можем принять как доказанное положение о том, что государство является субъектом присвоения и субъектом хозяйствования. Как нам представляется, не следует смешивать государство как олицетворение всеобщности экономических потребностей через характерные для него институты и учреждения публичной власти с самими этими институтами и инструментами.

Например, субъектами хозяйствования являются предприятия, которые находятся в государственной форме собственности. Но государство не тождественно самому предприятию. Это в полной мере относится и к органам центрального экономического управления, например министерствам. Министерство осуществляет скоординированную политику в сфере экономических структур.

Но и министерство не тождественно самому государству.

В этом мы усматриваем некоторую некорректность в употреблении терминов. Если всеобщее возводится в статус субъекта, то этот субъект также может найти свое пристанище разве только в голове экономистов. Это будет не само реальное, или действительное присвоение, а идея присвоения, ее олицетворение в единичном. Абстрактный субъект может что-либо присвоить разве что в абстракции.

Реально, в смысле здесь – материально и объективно – существуют субъекты присвоения в виде конкретных индивидов или некоторых их общностей, коллективов, ассоциаций, товариществ и т. д. Всеобщее есть категория гносеологии, или теории познания. Оно не имеет реального бытия вне единичного или общего и особенного.

Органы и структуры, которые осуществляют эту политику, и есть государственные образования. Но проблема заключается в другом.

Если бы в процессах присвоения речь шла о соотношении общенародного и индивидуально-частного присвоения, то, следовательно, это было бы тождественно соотношению перспективного и актуального в присвоении. Речь идет о том, что за каждой структурой присвоения стоят субъекты реального присвоения. Они всегда являются субъектами своего собственного производства, следовательно, персонификаторами производственных отношений. Если по месту в структуре общества они призваны осуществлять политику государственности, т. е. всеобщности то, как индивиды они обязаны следовать своим собственным интересам по воспроизводству своих собственных условий существования.

Здесь возникает противоречие между их местом в официальной структуре государства и необходимостью проводить политику всеобщности, т. е. всей общности, и необходимостью своего собственного расширенного воспроизводства. Появляется возможность, заняв место в структуре этой всеобщности, или государственных структур, призванных обеспечивать эту политику в области экономики, они начинают использовать эту структуру в своих собственных интересах. При этом они пытаются выдавать свои собственные интересы за интересы всей общности. В этом и кроются причины, которые позволили К. Марксу говорить о том, что государственные интересы есть иллюзорно всеобщие интересы.

Подобное вполне возможно и, более того, имело и имеет место в тех государственных образованиях, в которых атрибуты государства еще не стали атрибутами индивида. Государство, таким образом, еще не наследовало логику индивидуума и противостоит ему.

Поэтому и последний относится к государственному устройству, как к чужому и враждебному. И здесь положения экзистенциализма, отражающие враждебность государства индивиду, имеют, как нам представляется, некоторые основания. Более того, весь опыт существования государственного устройства в послереволюционной России также говорит об этом.

Но имеет ли это значимость как истина внеисторическая?

Как нам подставляется, не имеет. По мере того, как отношения в обществе, а, следовательно, и по формированию государства и его структур, законодательной и исполнительной власти, которые все в большей степени наследуют атрибуты индивида, когда в центр всей политики ставится не абстрактный, а конкретный человек, то государство не может более проявлять негативного отношения к индивиду. Тем самым и всеобщие интересы, которые осуществляются посредством государственных структур, становятся истинно всеобщими, сбрасывая свое иллюзорную форму. Но это уже есть другое состояние государственности, которую еще необходимо построить. Она не может быть привнесена извне, или трансцендентно.

Это состояние государственности есть естественный продукт общественного развития. И качественный уровень этого развития определится самими людьми, их способом материального бытия, их сознанием, культурой, т. е. людьми в своей целостности, материальных и духовных условий бытия. Здесь уже не будет места насилию в осуществлении функций присвоения. Осуществление публичной власти все в большей степени будет отмирать. Будет отмирать дюринговская модель социализма, в которой труд производил, а насилие распределяло и перераспределяло.

Однако этот процесс одновременно будет означать, что функции выражения всеобщности в условиях становления социально устойчивого общества будут перекладываться и восприниматься на общину. Поэтому, когда К. Каутский говорит о государстве как о самодостаточной экономической кооперации, то это имеет очень серьезные основания для существования и развития данной идеи.

Но одновременно мы заметим только, что эта модель теоретического устройства будет соответствовать более зрелому, цивилизованному состоянию общества, которое отказалось от насилия как фактора присвоения посредством публичной власти.

Несмотря на данные противоречия в теории государства К. Маркса, Ф. Энгельса и К. Каутского, им свойственен один весьма существенный недостаток. Все эти теории признавали за государством функцию субъекта хозяйствования, субъекта присвоения.

Как мы выразили свое отношение к этой проблеме, это может быть только абстрактный субъект, способный что-либо присвоить или хозяйствовать только в сознании схоласта.

Нуждается в теоретическом осмыслении проблема форм движения создаваемого продукта. Если сделать некоторый исторический экскурс в российскую историю, то можно обнаружить серьезную дискуссию сторонников рыночного социализма и сторонников, отрицающих необходимость рынка в обмене продуктами. Сейчас можно утверждать, что все эти формы были в свое время российской действительностью. В период военного коммунизма произведенный продукт не принимал форму товара. Движение продукта от производителя к потребителю осуществлялось путем применения властных функций государственных институтов. Продукт не принимал экономическую форму товара.

В период НЭПа произошла реанимация рыночных отношений.

Заработали инструменты рыночных связей. Цена продукта стала определяться в соответствии со спросом и предложением. Однако этот механизм рынка не мог получить свое развитие. Он был инороден для укрепляющей свои позиции системы жесткой централизованной власти, большевистской бюрократической структуры.

Суть ее инородности заключалась в том, что носители властных функций – бюрократическая партийно-государственная верхушка – лишалась своего места в привычной и удобной для неё системе присвоения. Она теряла при этом власть, привилегии, статус мнимой исключительности. Но эти структуры были действительностью. Из этого следует, что государственные структуры могут брать на себя функцию непосредственного распределения продукта в обществе. Совсем другое дело – насколько эффективна и рациональна данная система распределения продукта в обществе, каковы ее преимущества и сфера применения по сравнению с рыночным распределением продукта.

Существовала и имеет до сих пор хождение теория, что суть государства в движении продукта проявляется таким образом, что оно сознательно, априори устанавливает пропорции, исходя из общественных потребностей. Рынок же устанавливает эти пропорции апостериори. В добавлении к изложенному выше мы добавим следующее. Государственные структуры всегда только и могут осуществлять экономическую политику, реализуя требования всей общности тем, что они ограничивают потребности индивидов актуально.

Но это ограничение индивидуальных, корпоративных интересов не несет (не должен нести) момента подавления интереса последних. Всеобщий интерес государственного образования есть актуальный и одновременно будущий интерес индивидов, всех членов сообщества, это возможность осуществления интереса в будущем или в настоящем через опосредованные формы индивидуальных интересов. Но, чтобы стать действительностью, эти государственные интересы должны, во-первых, быть осознаны в своей истинности и необходимости. Должны быть в наличии условия для их осуществления, т. е. сама человеческая деятельность, адекватно выражающая эту потребность.

Это представляет трудности как теоретического осмысления действительных потребностей, преодоления субъективизма в политике. Но подобная деятельность не только возможна, но и необходима. Человеческое сообщество отличается от стада животных тем, что, по меньшей мере, пытается осмыслить условия своего бытия и руководствуется в своей жизни не инстинктами, привычками, традициями, т. е. институтами исключительно, но и осознанием культурной, экономической жизни. Данный процесс всегда несет осознание требуемых для более эффективного своего существования пропорций в процессе производства материальных и духовных благ. Следовательно, если человеческое сообщество образует некое относительно устойчивое образование, целостность которого выражает в институтах государства, то оно никогда не сведет себя к стадному образованию баранов, живущих по законам инстинкта.

Оно будет ограничивать неуемные аппетиты отдельных индивидов, чье расширенное воспроизводство будет представлять угрозу этой целостности. Следовательно, оно всегда обязано ограничивать, регулировать поведение индивида актуально. С другой стороны, – индивид может более адекватно выразить свое бытие, точнее ценность своего бытия, или самоценность, как мы отмечали несколько ранее, только тогда, когда он выступает относительно других как равный в своих возможностях. Это возможно лишь опосредованно.

История становления цивилизации выработала этот механизм – рынок. На рынке индивид относительно независим от других, он относительно свободен. Эта свобода, ее относительность ограничены правилами поведения других в форме всей общности. Безусловно, здесь заключено противоречие. Но это есть противоречие бытия индивида в обществе. Оно разрешается не построением теоретических схем, а самой человеческой деятельностью. Выражением этого противоречия и становится противоречивость существования индивида в обществе.

Следовательно, выражать свои интересы сообщество может и должно посредством созданных им самим государственных структур. Государство не только устанавливает правила игры, поведения индивидов на рынке, но через свои инструменты, хозяйственные образования проводит активную экономическую политику. Это налоговая система, таможенная политика, органы суда, арбитража, прокуратуры, государственные предприятия. Их основная задача – увязать в единое целое всю противоречивую совокупность индивидуальных (частных) интересов. При этом в сообществе можно, в зависимости от того, насколько его члены обладают способностью осознавать свои настоящие и будущие потребности, проводить разную политику в области экономики. Государственные органы могут либо только следить за поведением индивидов в настоящем, регулируя рынок опосредованно, а через него осуществление требуемых, необходимых сообществу пропорций и целей, либо воздействовать на экономическую структуру непосредственно через государственные заказы, проведение активной инвестиционной политики, или напрямую осуществляя работы по формированию пропорций посредством государственных предприятий.

Как нам представляется, здесь кроются различия в механизмах осуществления взаимосвязей рыночных структур и государственных. Если для первой схемы характерна практика экономической политики в странах Западной Европы, США, то для второй схемы в большей степени характерна политика Японии. В этой стране государственные структуры берут на себя непосредственно осуществление требуемых пропорций. Будущие пропорции здесь определяются не актуальными интересами индивидов, а их будущим видением интересов индивидов и своей общности.

Однако каждая схема не может навязываться извне. Она должна сама созреть для той или иной ситуации. Но суть остается прежней:

чрезмерное влияние государственных институтов на экономику столь же вредно и нежелательно, как и полное его самоустранение. Поэтому вполне актуален принцип западной социал-демократии в сфере экономики касательно данного вопроса, которым они это соотношение определяют следующим образом. Государство – насколько необходимо, а рынок, рыночную свободу – насколько это возможно.

Важно понять и осмыслить философию взаимосвязи государственных структур и рыночных связей. Они, как это следует из нашего изложения, не могут ни противопоставляться, ни абсолютизироваться. Проблема заключается в другом, в нахождении оптимального соотношения между этими двумя механизмами формирования оптимальных пропорций в структуре экономики. Важно понять и то, что это соотношение всегда несет исторический аспект. Любое будущее отягощено прошлым опытом. Кроме того, соотношение между ними имеет мало общего с примитивным экономическим детерминизмом, выраженным в так называемом материалистическом понимании истории. Следует не абсолютизировать экономические детерминанты, а находить их место во всей целостности материальных и духовных факторов человеческого бытия.

Проблемы присвоения и власти Вся история становления цивилизации есть процесс преодоления внешней несвободы. При этом несвобода первоначально понималась как становление свободы от внешней природы, этого мира, который господствовал над индивидом и обществом. Будучи всетаки продуктом природы, ее высшим творением, продуктом наивысшего ее развития, человек начинает несколько по-новому смотреть на природу, рассматривая ее как некоторое средство своего собственного развития. Отрезвление и осознание этого порога рассудочного, эгоистического мышления и практического отношения к природе пришло уже потом, когда устами Бекона была выражена необходимость нового отношения к природе. Природу побеждают, покоряясь ей.

Но тогда следует осознать и другое важное следствие. Вся жизнь общества есть процесс ее производительного присвоения. И хотя человек уже не берет в природе готовые ее продукты, а вынужден промышленно перерабатывать их, это, в сущности, положение дела не меняет. Человек берет не готовые к непосредственному употреблению вещи, а ресурсы, которые перерабатываются и превращаются в готовые к пользованию предметы. Возникает возможность более опосредованно воздействовать на процесс присвоения, но уже в его окольной форме, по-Бем-Баверку. От природы произволящей (natura naturans) к природе производимой (natura naturata).

Если не принимать некое божественное происхождение человека, то проблема остается. Человек, будучи моментом высшего развития природы, превратил породившую его субстанцию в некоторую среду, с помощью которой стал полагать себя целью. Развитие техники многократно усилило власть человека над природой. Но была ли покорена природа, и был ли в этом конечный результат покорения природы?

Сейчас многим трезвым экономистам, философам, экологам становится понятным, что человек не может более рассматриваться в качестве исключительно цели, а сам рассматривать природу как некоторое средство в реализации своих эгоистичных целей. «Человек экономический» (лат. – homo economicus) со своим эгоистическим отношением к природе, побеждая природу в процессе своего производительного присвоения, не побеждает ее, а искажает свою собственную природу, совершая насилие над ней и над собой.

Как отмечает Г.В.Ф. Гегель, практическое отношение в природе в процессе его производительного присвоения опосредовано желанием, вожделением. Производство условий бытия человека есть другая строна присвоения, и наоборот. Расходование сил природы есть присвоение их в процессе создания органов, способных опосредовать воздействие на природу человека, повышая тем самым интенсивность присвоения. Формы экстенсивного освоения могут наталкиваться на пространственные ограничения, не затрагивая сам характер воздействия. Пагубность воздействия человека на природу здесь ограничена физически, т. е. сама природа определяет границы этого вмешательства. Интенсивное же воздействие на природу способно увеличивать эффект от того, что саму природу втягивают в процесс своего воздействия на саму себя для целей человека. Последний способен раскрывать саму природу не только внешне, но и сущностно, раскрывая законы природы и обращая ее на саму себя. В этом случае гегелевская хитрость разума (lust Vernunft) оказывается далеко не разумной. Хитрость разума человека оборачивается уже против самого человека. Это понуждает человека употреблять, использовать саму природу, ее производительные силы для своих нужд. При этом природа из производимой (natura naturata) становится уже природой производящей (natura naturans) и тем самым уничтожающей саму себя, если это переходит некоторые границы, пределы, за которыми природа истощается. И когда Гегель определяет труд как посюстороннее делание–себя–вещью, в результате чего создаются предметы потребления, то создание средств производства, в которых человеческий гений воплотил идеи использования сил природы для производства предметов вожделений, и здесь мы уже можем обнаружить момент отрицания себя как человека. «Вообще собственная деятельность природы, эластичность часовой пружины, вода, ветер применяются так, чтобы в своем чувственном наличном бытии делать нечто совершенно иное, чем они хотели бы делать… Оно представляет природу мучиться, спокойно наблюдает и малым усилием управляет целым: «На широкую сторону мощи нападают острым концом хитрости» [11. Т. 1. С. 307].

Однако одностороннее понимание этого важнейшего принципа обнаруживает противоречие. Это использование приводит к разрушению, разрушению потенций, производительной мощи природы.

Природа есть не только среда, в которой обнаруживаются эти мощные производительные силы, но и среда, в которой живет человек, но уже не окольно, а непосредственно. Это разрушение есть одновременно и процесс подрыва, уничтожения богатства граждан, причем это уничтожение богатства происходит не только у нынешнего поколения людей, но и у будущих поколений. Это дает основание полагать, что человек экономический уже не есть человек, который ведет себя рационально, т. е. одновременно и человек разумный (homo sapiens). Он, скорее, есть старательный и экономический, но уже «не по разуму».

Власть над природой, как и власть в обществе, вообще должна быть еще понята людьми в своей сущности. Возьмем на себя смелость утверждать, что вряд ли человек стал субъектом своего собственного становления. Если бы это было так, то вряд ли он позволил бы себе столь хищническое отношение к природе. Последняя мстит человеку. Более того, не осознавая до сих пор своего места в природном мире, не оценивая критически итоги своей практической деятельности, не осмысливая философски сущности человеческой природы, вряд ли можно ожидать сдвига в сознании и практическом отношении к природному миру. Сохраняющаяся агрессивность человека по отношению к природе только лишний раз подтверждает эту истину.

В то же время нам чуждо исключительно пассивное отношение к природе, отношение созерцательности. Критерий следует видеть в познании как необходимой агрессивности, так и необходимой пассивности. Это осознание должно стать действительно необходимостью, чтобы человек мог увидеть себя не только как человека экономического, а как момент становления человека целостного: природного, культурного, разумного, общественного, этического и т. д.

Тогда стремление человека к своему собственному расширенному воспроизводству будет опосредовано стремлением знать предпосылки и факторы расширенного воспроизводства природной среды.

Власть над природным миром должна быть опосредована осознанием необходимого для самой природы. Власть как практическая реализация своей воли должна преломиться через знание истинной природы человека и окружающей его среды. Власть над природой, следовательно, должна пониматься не как господство цели над средством, а как собственно человеческая необходимость расширенного воспроизводства природного, социокультурного мира в нужном направлении.

И не стоит питать иллюзий, что расширенное воспроизводство природного мира всегда есть его изменение. Следует стремиться понять эту тенденцию и направить развитие в нужном направлении.

Следует осознать эту внутреннюю необходимость развития мира, а власть должна первоначально выступить как воля в осознании этой внутренней необходимости. Это есть вопрос, на который ответит природа, хотя ответственность за свою неадекватную деятельность понесет человек. Поэтому могли бы считать более приемлемым действия по принципу не навредить природе, если уж человек ещё не в состоянии понять объективный ход вещей и свое место в этом природном мире.

При всей своей тривиальности положение о том, что человек не находится в центре внимания и развития, имеет под собой достаточное основание. Более того, как свидетельствуют некоторые монографические исследования, в настоящее время в российском обществе не выработано системное представление о человекопроизводственных структурах, в которых реализуются процессы производства благ, средств производства и протекает его жизнедеятельность. Тем более отсутствует однозначно понимаемое в обществе положение, что собственно есть главное звено в процессе производительного присвоения и развития национальных сообществ.

Более того, даже в свете последних документов Правительства России, законодательства в субъектах Российской Федерации, развитие территорий не предусматривает понимание того, что устойчивое развитие есть единый процесс развития производительных сил и развития социальной сферы. Эти две сферы не дополняют друг друга, а, в лучшем случае, идут параллельными курсами. В итоге нарушаются оптимальные пропорции соотношения капитала, земли и рабочей силы, разрушаются естественные структуры и институты человеческого общежития, появляются проблемы в обеспечении нормальных условий для расширенного или даже простого воспроизводства рабочей силы.

Если извлечь некоторые выводы из возможностей реализации моделей экономического роста в классическом воплощении, то можно констатировать, что Россия впадает в очередную патовую ситуацию. Для разрешения этого предметного противоречия человеческого бытия ученые предлагают ее решение на основе системных возможностей нации. Это должно обеспечивать устойчивое и динамичное развитие, обнаруживая признаки восприимчивости нового качества всей системы. Заслуживающим внимания в этой концепции является тот момент, что данный комплекс органически должен включать институты и механизмы самоуправления при формировании некоторого самодостаточного целостного образования, включающего оптимальную и эффективную человеко-производственную систему в границах целого – национальной территории с ее муниципальными образованиями, в первую очередь.

Если воспроизвести идею известного австрийского экономиста, современника К. Маркса и его прижизненного фундаментального критика Евгения Бем-Баверка, то можно уловить в этой модели сходство существенных моментов. Е. Бем-Баверк первым стал выделять сферу непосредственного производства жизненных благ в форме непосредственного присвоения «даров природы» в виде собирательства, извлечения благ из объектов данной природой непосредственно (пещера в качестве жилища, прирученное дикое животное, найденные и собранные злаки, добыча охотников и т. д.) и окольную сферу производства. Под последним в экономической теории понимается производство капитала для воспроизводства предметов потребления. Для уточнения нашей теоретической позиции следует принять во внимание, что человек продолжает потреблять блага, которые даны ему непосредственно природой, местообитанием индивида. Эта природная среда не воспроизводится пока искусственно, ее можно рассматривать как «даровую силу природы», если использовать выражения уже К. Марса. Существенно значимой задачей человечества в целом становится если не воспроизводство природной среды, то, по крайней мере, сохранение самой биоты, которая дана человеку непосредственно и в окружении которой человек живет и воспроизводится.

Однако не может вызывать ex ante возражений утверждение, что эта среда имеет конкретно-человеческую привязку. Можно утверждать, что эта предельно конкретная среда, которая сопровождает человека с момента его появления на свет и ассоциируется с понятием, представлением «родина», «родная земля».

Это в определенной мере противопоставляется понятию «общий дом», куда приходят люди, рождаясь как граждане мира. И если последнее направление в мышлении, выборе жизненной ориентации в большей степени характерно для современных течений «глобалистов», полагающих и идентифицирующих себя как граждан мира, тем не менее, как мы полагаем, перешагнуть через родину будет означать и перешагнуть через себя. Как пишет по этому поводу М.М. Пришвин в своих дневниках: «Ведь только я сам, действительно близкий к грубой материи своей родины, могу преобразить ее, поминутно спрашивая: «Тут не больно?», и если слышу «больно», ощупываю в другом месте свой путь. Другой-то разве станет так церемониться, разве он «за естественным богатством» железа, нефти и угля захочет чувствовать человека? Вот верно как-то через уважение к родным, некоторым друзьям и, главное, через страстную любовь к природе, увенчанной родным словом, я неотделим от России…» [Цит. по: 29. С. 170] Если проанализировать концепт данного суждения, то мы можем обнаружить следующие моменты, например, «боль» за свою землю, «естественное богатство», сама земля, родной человек, природа, которая увенчана родным словом. В суждении «житель района работает на местном предприятии» мы скорее обнаруживаем все признаки аналитического суждения. Оно, в отличие от синтетических суждений, характеризуется тем, что здесь субъект уже предопределен содержанием концепта понятия предиката. Другими словами, «житель»

извлечен из предиката, а последний есть, скорее, некоторое целостное образование, выделившее в самом суждении какой-то значимый в осмыслении признак. Район здесь рассматривается как малая родина, сама земля, на которой трудится родной человек, извлекая естественное богатство из родной природы, что может приносить и боль.

Человек есть порождение родины, ее дитя и он не должен принести ей боль. Другими словами, родина как род бесконечно значимее своего индивида. И если это не патологическое отклонение индивида, то забота о себе самом, об условиях своего воспроизводства есть форма проявления заботы о своей родине, своей земле, и наоборот.

В синтетических суждениях субъект как бы присоединен к предикату, и нельзя обнаружить признаки, основания для заключения об истинности в принадлежности признака субъекта к роду предиката.

Само понятие «родина» ex ante предполагает, что последняя дает простор для развития, роста человека. Проживать и трудиться на территории неизбежно предполагает наличие достаточного жизненного пространства, пригодного, родного, имеющее естественную ценность и значимость. И чем больше этого пространства-родины, тем более комфортно, более удовлетворенно живет человек.

В этом отношении сама родина определена и со стороны количества и со стороны качества. С количественной стороны ее большая ценность родины соотносится с «широтой». Достаточно вспомнить слова известной советской песни «Широка страна моя родная».

Фактически, это суждение есть калька с выражения древних римлян:

«Late patet patria mea». Что можно трактовать как «широко раскинулась родина моя». Более того, в древнеиндийской культуре прилагательное «широкое» выступает именем существительным и означает «земля». Эта тенденция обнаруживается и в работах известного русского историка Василия Осиповича Ключевского. Описывая историю России, он выделяет ее главный признак – землю, характеризуя ее территорию, климат, почву и выделяя при этом три главных стихии: лес, степь, река. Заботиться о воспроизводстве условий своего бытия, своего места обитания, труда есть одновременно иная сторона заботы о самом себе. Российская специфика этого отношения проявляется в том, что нанесение ущерба российской природе имеет для россиянина более тяжелые последствия, чем, например, для западного гражданина. С одной стороны, российская природа, земля и ее просторы формировали чувства отрешенности. Как пишет В.О. Ключевский, здесь сказалась продолжительное переселенческое бродяжничество прежних времен и хронические пожары.

Эти обстоятельства из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к удобствам в житейской обстановке.

С другой стороны, рассматривая влияние природы на человека, следует видеть и воздействие человека на природу. Российская природа при видимой простоте и однообразии отличается недостатком устойчивости. Ее сравнительно легко вывести из равновесия. Человеку трудно уничтожить источники питания рек в Западной Европе, в России стоит только оголить или осушить верховье реки и ее верхних притоков, и река обмелеет [29. С. 72].

Следовательно, как мы можем сделать вывод, для россиян воспроизводство условий жизненного обитания человека накладывает особые, более жесткие требования. Природа, родина скорее взаимоувязаны с конкретным поселком, городом, селом и должны исключать потребительское к себе отношение. Расширенное воспроизводство в концепции устойчивого развития территории предполагает сохранение и воспроизводство самой территории, бережное к ней отношение, сохранение ее экологии. В противном случае цивилизация отнесется к природе так, как прежде относилась к человеку – исключительно как средству своего обособленного от целого эгоистического бытия, предполагая эксплуатацию себе подобного.

По сути, данное положение есть парафраз известного императива И. Канта – не относиться к человеку как к средству, но и как к цели и средству одновременно. В нашей концепции этот императив приобретает несколько иное содержание. Уже и природу не следует рассматривать как некоторое исключительно средство в достижении человеком своих целей. «Даровые силы» природы не бесконечны, они исчерпаемы, многие невоспроизводимы. Территория, на которой расположены единицы бизнеса и местопроживания, уже не всегда может переработать «отходы», следы подобной «цивилизации».

Но для жителей поселков, малых и больших городов эти территории не только площадки бизнес-структур, это их жизненная природная среда, наконец, их Родина.

Для жителей конкретных территорий в условиях быстро изменяющихся состояний современной России в переходный период становятся предельно актуальными выводы отечественных этноэкологов. Эти выводы востребованы потому, что в современных макросистемах, где взаимодействуют ценности традиционные и ценности, порожденные индустриализацией, информатизацией, экологический кризис приводит к демографическим последствиям, к разрушению хозяйственно-культурной специфики этнической группировки на территориях, к подрыву его основания. Можно вести речь о проблеме формирования и восстановления необходимых условий жизнеобеспечения населения на территориях.

Жизнеобеспечение людей предполагает удовлетворение его социальных и требуемых биологических потребностей. А широкое понятие «жизнеобеспечение», как полагают некоторые исследователи, включает в себя не только преобладающие и ведущие компоненты культуры, но и некоторые нерациональные, хотя и значимые элементы.

Этот момент нерационального поведения людей на территориях может быть обнаружен уже в том, что их ценностное отношение может не совпадать с ценностным отношением бизнес-структур, которые осуществляют свою хозяйственную деятельность. Рациональность в действиях руководителя бизнес-структур – это, прежде всего нацеленность действий на оптимальное, т. е. эффективное размещение имеющихся ресурсов. Для бизнеса в последние годы стало характерным проявление негативных тенденций в современной России. К этим моментам следует отнести растущие рискованность и агрессивность. Результат может далеко не совпадать с ожиданиями людей, которые проживают на конкретной территории России.

Исследования, которые были проведены в последние годы, позволяют сделать следующие выводы. Отклонения от оптимального для жизни состояния окружающей среды вызывают естественную реакцию ранее организованных сообществ, биоты, вектор реакции которых направлен на нейтрализацию этого внешнего воздействия, возмущения. При всех этих флуктуациях ранее организованные сообщества регулируют свою среду, не позволяя ей путем наращивания реактивного потенциала выходить из приемлемого для среды состояния. Последнее есть некоторый аналог реализации известного в естествознании принципа Ле Шателье-Брауна.

Есть основания полагать, что этот принцип применим не только к естественным физическим системам, например, к термодинамическим, но и к более сложным системам в области биологии, экологии, наконец, вообще к общественным системам. Эта устойчивость биосистемы, биоты поддерживается на основе замкнутости биохимических кругооборотов материи. Флуктуации в биосреде компенсируются естественными биохимическими процессами, что и позволяет всей системе находиться в относительно устойчивом состоянии.

Можно одновременно предположить, что выход за пределы устойчивого развития будет определяться не только размером самого возмущения биосреды, но и скоростью нарастания мощи этого возмущения, или отрицательного для среды реализации потенциала вредного воздействия. Факторы биосферного воздействия не могут быть описаны простыми линейными моделями, уравнениями.

Учет скоростей нарастания роли флуктуаций может быть описан в концепции устойчивости решений линейных дифференциальных уравнений.

В самом общем и известном виде эта зависимость может быть выражена непрерывной зависимостью решения уравнения от начальных значений на всей совокупности параметров среды, теоретически от нуля до бесконечности. Хотя можно их принять как вырожденные точки, модели которых можно описать конкретными биохимическими, экологическими или физическими состояниями.

Например, в почве избыточными и вредными для здоровья человека могут быть накопления нитратов и нитридов, а также таких тяжелых металлов, как свинец, кадмий, олово, ионов хлора, натрия, фтора.

Для природной среды, как и для любых материальных систем характерен признак инерционности. Отслеживание по предельно допустимым уровням концентрации, как это нам представляется, является несколько грубым методом. Он фактически может выявить превышение норм уже тогда, когда ввод в систему вредных канцерогенов прекратился, во-первых, а во-вторых, не дает возможности отслеживать ситуацию в зависимости от текущих состояний загрязнений.

Следовательно, имеет смысл и свое логическое обоснование введение скоростных параметров нарастания угроз. Эта упрощенная математическая модель может быть представлена как система однородных дифференциальных уравнений первого порядка с частными производными и постоянными коэффициентами. Эти математические модели устойчивого состояния природной среды при возмущениях природной среды вредными для природы и человека вредными выбросами дают основания для моделирования системы мониторинга не только достигнутого уровня предельно допустимых концентраций, но и скоростей их накопления.

Следовательно, для устойчивого состояния социо-, биологических систем становится актуальным не только не превышать предельно допустимые нормы концентрации вредных для состояния устойчивого равновесия возмущений, но и осуществлять мониторинг скоростей положительных изменений вредных воздействий. Любое продолжительное превышение скоростей накапливания вредных возмущений, как некоторая интегральная величина скоростей поступления и скоростей регенерации есть необходимый признак разрушения сложившегося ранее в системе равновесного состояния.

Одновременно можно предположить, что принцип Ле ШательеБрауна, скорее, есть некоторая возможная интерпретация модели описания устойчивости систем вообще. Сама же модель устойчивого развития в нашем понимании в общем случае описана системой линейных дифференциальных уравнений. Это дает одновременно не только возможность ввести в модель параметры накопления вредных воздействий на среду, но и учитывать скорости и даже ускорения нарастания негативных воздействий, флуктуаций от хозяйственной деятельности на природную среду.

Таким образом, можно сделать некоторый вывод относительно того, что нарастание объемов хозяйственной деятельности на территориях объективно требует уточнения пределов и интенсивности нарастания хозяйственной деятельности. Система может быть выведена из равновесия не только от факторов накопленного негативного объема, но и скоростью нарастания флуктуаций в биосфере, морской биоте и т. д.

Следовательно, противоречие может быть разрешено поиском и реализацией таких форм общего жития на конкретных территориях, по-Саровскому, которые включали бы интересы как бизнес-структур, так и населения. Замещение интересов населения интересами бизнес-структур, коррумпированного чиновничества не может привести к положительным результатам.

В итоге можно сделать вывод, что концепция устойчивого экономического развития территорий позволяет наиболее адекватно применять в будущем эту концепцию, принимая во внимание специфику российского менталитета, его историческую судьбу, или, как писал по этому поводу С.Ю. Витте, особенности российского грунта.

Рассмотрение специфики организации и функционирования бизнес-структур на территориях России позволяет выделить следующие аспекты. Население здесь рассматривается не как исключительно носитель рабочей силы для бизнес-структур, но и как активный субъект, реализующий и понимающий ценность своего самосознания, саморазвития и самоуправления. В этом случае могут формироваться предпосылки, которые исключали бы возможность замещения интересов проживающего на территории России населения узко эгоистичными интересами бизнес-структур и обслуживающих часто их некоторыми представителями коррумпированного чиновнического аппарата. Этот комплекс будет объективно включать два звена, а именно: население как носителя рабочей силы в бизнес-структурах, и то же самое население, но уже как жителей населенных пунктов. Следовательно, бытие населения в этой концепции противоречиво, оно внешне раздвоено. Внешним образом это противоречие выявляется в форме противоположности интересов и практических действий всех участников процесса, которые реагируют на стимулы, проявляя моменты оппортунизма в действиях по отношению к населению территории как целому.

Отдавая дань справедливости, следует отметить, что производственная деятельность на территории стала вписываться в концепцию устойчивого развития тогда, когда человечество впервые осознало пагубность традиционного пути развития. Суть последнего, как мы отметили ранее, можно свести к форме использования природы и самого человека исключительно как факторов в производственной деятельности. Последнее несет признаки ущербного бытия работника как по отношению к другим, так и по отношению к природе. Этот путь характеризуется, как показывает практика иных государств, кризисами, катастрофами, наконец, омницидом, или гибелью всего живого. Следовательно, переход к концепции устойчивого развития есть форма разрешения этого глобального противоречия между растущими потребностями населения и неспособностью биосферы удовлетворить их без своего разрушения.

В итоге вектор социально-экономического развития становится направленным на ускоренное движение к глобальной экокатастрофе, что ставит под угрозу не только удовлетворение жизненно важных потребностей и интересов будущих поколений людей, но и саму возможность их существования.

И хотя «регулятивная мощность» планетарной биоты огромна, тем не менее негативное воздействие на последнюю в результате непродуманной в перспективе хозяйственной деятельности в отдельных регионах сделала практически непригодной для проживания людей. В.И. Вернадскому принадлежит идея, что человечество превратилось в геологическую силу. Объемы извлекаемой и перерабатываемой из недр породы составляют, по некоторым данным около 100 Гтонн в год. Размер хозяйственной деятельности человека занимает промежуточное место между объемом синтезированного органического вещества биотой (около 1000 Гтонн в год в живом весе) и современной вулканической деятельностью (около 10 Гтонн в год) вулканического вещества. Эта биотическая мощь, по крайней мере, на порядок выше геологической активности в сфере хозяйственной деятельности человека, и она выявляет моменты, признаки того, что человечество еще не перешагнуло тот рубеж, который может уже быть описан моделью неустойчивого состояния, по-Ляпунову.

Биосфера в настоящее время продолжает оставаться единственной естественной системой, которая может быть охарактеризована как устойчивая среда обитания при любых мощных, но непродолжительных флуктуациях. Однако этого уже нельзя сказать о морской среде, внутренних водных водоемах, которые тем или иным образом были втянуты в хозяйственный оборот человеком. Как показали расчеты В.Г. Горшкова, доля антропогенного потребления продукции атмосферы составляет более 10 %. Но эта величина на порядок больше допустимого значения, с точки зрения принципа Ле ШательеБрауна. Ученые пришли к выводу, что если эта доля составит 20 %, подобного антропогенного возмущения биосфера уже не выдержит. Сам же переход биосферы из одного уровня устойчивого состояния биосферы к другому происходит на протяжении миллионов лет в силу огромных масштабов и сложностей процессов, которые происходят во взаимосвязях био-, гео-, экосистемах.

Это положение выявило понимание необходимости перехода к такому цивилизационному развитию, которое не разрушает своей природной основы и гарантирует человечеству возможность выживания, дальнейшего непрекращающегося, т. е. управляемого, устойчивого развития.

Сам термин «устойчивое развитие» получил широкое распространение после публикации доклада премьер-министра Норвегии Г.Х. Брунтланда в 1987 году, подготовленного для ООН в камках Международной комиссии по окружающей среде и развитию. Хотя несколько ранее в докладе «Всемирная стратегия охраны природы»

(1980), представленном Международным союзом охраны природы и природных ресурсов, высказывалась идея о том, что для устойчивого развития следует учитывать не только экономические аспекты, но и социальные и экологические факторы. Можно полагать, что еще в 1972 году в подобное понимание развития важный вклад внесли научные доклады Римского клуба, в частности доклад «Пределы роста». В последнем были сформулированы идеи перехода цивилизации от экспоненциального экономического роста к состоянию «глобального динамического равновесия», от количественного к «органическому», или (качественному) росту и «новому мировому общественному порядку».

В настоящее время в научной литературе встречаются различные определения устойчивого развития. Например, устойчивое развитие есть такое развитие, которое удовлетворяет потребности настоящего времени, но не ставит под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности. Следует отметить некоторую размытость данной формулировки, ее нечеткость, антропоцентричность и неоднозначность. В существенной части этот недостаток устраняется в «Концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию». Здесь уже под устойчивым развитием подразумевалось «стабильное социально-экономическое развитие, не разрушающее своей природной основы». Предполагалось также, что улучшение качества жизни людей должно обеспечиваться в тех пределах хозяйственной емкости биосферы, превышение которых приводит к разрушению естественного биотического механизма регуляции окружающей среды и ее глобальным изменениям. В Концепции подчеркивалось, что, следуя рекомендациям и принципам, изложенным в документах Конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 г.), представляется необходимым и возможным осуществить в России последовательный переход к устойчивому развитию. Это обеспечит сбалансированное решение социально-экономических задач и проблем сохранения благоприятной окружающей среды и природно-ресурсного потенциала в целях удовлетворения нынешнего и будущего поколений людей. Концепция, будучи принятой по рекомендации ЮНСЕД, включала важное положение о том, что Россия утвердит свою национальную стратегию устойчивого развития Российской Федерации. Осознание сущностных положений Концепции давало основание полагать, что все завоевания цивилизации могут быть уничтожены, если не будут найдены решения проблем окружающей среды. В результате человечество будет ввергнуто в пучину глобальной экологической катастрофы, так как богатства природы, ее возможности самовосстановления окажутся полностью исчерпанными. В результате становилось ясным, что необходимо самым решительным образом изменить модель развития человечества и даже сам способ жизнедеятельности каждого человека. При этом стратегия устойчивого развития не может быть создана исходя из традиционных общечеловеческих представлений и ценностей, стереотипов мышления.

Понятие «устойчивое развитие» должно определяться на основе двух полярностей – антропоцентрического и биосфероцентрического. Под первым понимается в самом широком смысле выживание человечества, нации, населения регионов и способность его дальнейшего непрекращающегося, или устойчивого, непрерывно долгого развития. Последующие поколения не должны иметь меньше возможностей по сравнению с настоящим поколением по удовлетворению своих потребностей в природных условиях. Экологические условия не должны приноситься в жертву за счет будущих поколений.

Фактически речь идет о соблюдении принципа равенства возможностей поколений по удовлетворению своих текущих потребностей.

Биосфероцентрический подход, который в самом общем случае можно трактовать как экологический, отражает процесс сохранения биосферы как естественной основы жизни на территории, сохранение ее устойчивости и естественной эволюции. Это позволит сформировать предпосылки по исключению экофобных форм. Тем самым будет поэтапно формироваться некоторая новая целостность единой самоорганизующейся системы с включением экологической, социальной и экономической сфер. Фактически речь идет о выработке такой стратегии устойчивого развития, которая позволяет достигать гармонии между людьми, обществом и природой.

Вся хозяйственная деятельность должна протекать в форме, не допускающей разрушение биосферы с учетом ее экологодопустимой емкости, что приобретает исключительно важное значение. Территория России должна рассматриваться уже не как сфера, поставляющая природные ресурсы и являющая их кладовым запасом, а как сфера жизнедеятельности социально-экономической составляющей системы в целом и ее отдельных звеньев.

В настоящее время вторая сторона процесса – биосферосовместимая экономика – в российском восприятии пока выглядит как очередная утопия, а механизмы, схемы ее реализации пока не совсем ясны в деталях. Это дает некоторые основания утверждать, что все завоевания цивилизации без решения проблем окружающей среды, ее биоты поставлены под угрозу уничтожения. Становится очевидным, что человечество постепенно ввергается в пучину планетарной экологической катастрофы, так как богатство и разнообразие природы окажутся исчерпанными полностью. Будет разрушено само место общего жития, которое наиболее отчетливо взаимоувязано с территорий России. Следует коренным образом изменять саму модель развития территорий, сам образ жизнедеятельности каждого человека на территории.

Как свидетельствует историческая практика развития и становления цивилизации, переход 10–12 тыс. лет назад к оседлому земледелию и скотоводству дал основания для утверждения о начале агронеолитической революции. С этого момента начал свой отчет времени процесс начала потребительского отношения к природе, который до самого последнего времени продолжает набирать обороты.

За этой революцией последовал процесс развития индустрии, что сопровождалось интенсивным разрушением биосферы и сопровождающим его процессом разрушения экологических ниш других живых существ, т. е. разрушения биоты. Это привело к значительному сокращению биоразнообразия на генетическом, видовом и экосистемных уровнях.

В настоящее время российскими учеными был дан некоторый ответ на проблемы теории биотической регуляции и стабилизации окружающей среды, предложив естественнонаучную базу перехода к устойчивому развитию. Как полагают специалисты, выработка приемлемого механизма регуляции и стабилизации становится в ближайшей перспективе главным действующим фактором сохранения биосферы. При этом под биосферой понимают биоту и взаимодействующую с ней окружающую природную среду в планетарных масштабах.

Изложенное ранее дает основание для вывода, что для сохранения биосферы и ее устойчивости необходимо резко снижать антропогенного давление хозяйственной деятельности. Это изменение модели развития позволит реализовать и сделать возможным переход от преобразовательной деятельности природы к адаптивной, не нарушая, а соблюдая законы равновесия в биотивной среде.

Преобразовательный аспект разделялся некоторыми видными российскими учеными, в том числе В.И. Вернадским, К.Э. Циолковским. Последние мыслили будущее Земли и космоса только через призму все большего воздействия человека на природу. Более того, В.И. Вернадский писал о превращении биосферы в ноосферу. Однако сейчас есть все основания полагать, что в концепции устойчивого развития необходимо не преобразовывать биосферу, а максимально сохранять ее от чрезмерных антропогенных воздействия человека от хозяйственной и иных видов деятельности. Наиболее разумным представляется осуществлять это ограничение антропогенной активности уже на освоенных территориях.

Все проекты, которые затрагивает наиболее ранимые сферы жизненного бытия, даже если они представляются в форме новых проектов освоения прибрежных территорий Дальнего Востока в границах АТЭС, следует глубоко просчитывать по возможным катастрофическим последствиям для биосферы. Хозяйственная деятельность, скорее, свертывает жизненное пространство человека, чем расширяет его. Человек существует не только во времени, но и в пространстве, на конкретных территориальных образованиях. Разрушение биосферы, ее элементов биоты есть либо преступление перед будущими поколениями, либо очередная утопия в стремлениях сделать жизнь людей на территориях более благоприятной и счастливой. Но, как писал еще в свое время А. Данте: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».

Можно в итоге прийти к логическому выводу, что свободное рыночное хозяйствование на территории Российской Федерации должно иметь свои границы. Эти границы оформляются факторами теоретического осмысления истинных целей бытия самого человека, как во времени, так и в пространстве, нормами этики, принципами эстетики, наконец, границами социального императива. Конец неблагоразумного отношения к природы производящей (natura naturans) и природе производимой (natura naturata) можно увидеть в провидении И. Канта, если сделать некоторый экскурс в его философское наследие. Так, в июне 1974 года в журнале «Берлинский ежемесячник» И. Кант в своей статье выразил причины морального конца человечества. Из статьи явно следует, что идея конца всего сущего кроется именно в морали, т. е. в этике. В итоге возможны три варианта исхода человечества:

по божественной мудрости, или естественный, т. е. по непонятным для людей причинами;

сверхъестественный, т. е. противоестественный, когда человек не может понять эти причины вообще;

по человеческой неблагоразумности, когда человек не понимает, но не потому, что не может понять по определению, а понимает только свое ближайшее бытие, не видя конечной цели.