«ПРИГОРОДНЫЕ СООБЩЕСТВА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН: ФОРМИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА ПРИГОРОДА ...»

дачи, в ареале Иркутской агломерации все же существуют (55-60-й километры Байкальского тракта, «31-й квартал» под Ангарском), существенного влияния на характер развития пригорода они не оказывают.

Последние же три типа представлены в пригородах Иркутской агломерации массивы, тяготеющие к основным федеральным и региональным автодорогам и крупным водным объектам (Александровский и Байкальский тракты, Мельничная Падь, окраины Шелехова, в меньшей степени – Голоустенский тракт).

Сопоставимые масштабы имеет и приобретение домов в сельских поселениях.

Несмотря на меньшую концентрацию такого загородного жилья, ареал его распространения выходит далеко за пределы пригородной зоны Иркутска, достигая восточного (окрестности г. Слюдянка) и западного берегов (п. Б.

самостоятельными поселениями (например, п. Миловиды), так и небольшими массивами, «вкрапленными» в сельские поселения.

Специфику развития пригорода в Иркутске определило большое количество Привлекательные для горожан поселения растут впечатляющими темпами: от 5% до 15% в год. Важно подчеркнуть, что это именно смена места жительства, а не сезонный переезд во второе жилье.70 Здесь развитие города (точнее, Иркутской агломерации) как средоточия региональной жизни привело к развитию субурбанизационного процесса, пока не характерного для Сибири пути взаимодействия Города и Села как социокультурных общностей, в котором первый выступает активной стороной, а последнее – реципиентом.

Процесс этот имеет ряд отличий от классической (североамериканской) субурбанизации. Прежде всего, это то, что при переезде в пригород люди нередко Григоричев К.В. Миграционные процессы в зоне Иркутской агломерации // Известия Алтайского государственного университета. Сер.: История, политология. 2011. №4. Т.1. С.53-59.

сохраняют квартиру или иную жилплощадь в городе. В первой фазе переселения (строительство и/или обустройство дома) такое жилье может использоваться как второе (по аналогии с традиционным «вторым» – загородным жильем для горожан), однако после окончательного переезда городская квартира быстро утрачивает эту функцию. В подавляющем большинстве случаев, это либо источник дополнительного дохода (от сдачи внаем), либо способ сохранения постсоветской России. Сохранение городской квартиры в подавляющем большинстве случаев не рассматривается как «запасной аэродром» – возможность для возврата в город. Это скорее экономический инструмент, нежели миграционный.

Отражением этой логики стал характер миграций, в которых доминирует движение горожан в сельский пригород. Здесь не Село приходит в Город, как это происходит в соседней Республике Бурятия71, а Город разрастается за счет экспансии в сельское пространство. Принципиальным отличием от миграции горожан в пригород в последней трети XX века является характер этой миграции (люди переезжают не на сезон, а для постоянного проживания). Это принципиально меняет характер взаимодействия Города и Села в пригородном пространстве.

Каждый из выделенных вариантов развития пригорода не только выступает в связи со специфическими миграционными потоками и социальным группами, но и определяет характер взаимодействия Города и Села, задает вектор развития пригородного пространства. Важнейшим признаком здесь служит направление адаптационного процесса, определение «активной» и «пассивной» его стороны.

Первые два типа (садоводческие товарищества и дачи как домовладения в сельских поселениях) при всем их различии объединены временностью для Бреславский А.С. Сельские мигранты в пространстве постсоветского Улан-Удэ // Известия Алтайского госуниверситета. Сер.: История, политология. – 2011. – № 4. – Том 1. – С. 22-25; Карбаинов Н. «Нахаловки» УланУдэ: ничейная земля, неправильные шаманы и право на город / Агинская street, танец с огнем и алюминиевые стрелы: присвоение культурных ландшафтов. – Хабаровск: Хабаровский научный центр ДВО РАН, Хабаровский краевой краеведческий музей им Н.И. Гродекова, 2006. – С. 129-154.

горожан и готовностью последних принять сложившуюся здесь систему отношений и норм поведения. Ключевым признаком здесь, наряду с обладанием недвижимостью за городом, является «проведение на этой собственности какогото времени».72 Иными словами, горожане выступают в роли классических временных мигрантов, приспосабливающихся к специфике принимающего сообщества и особенностям нового для них пространства.

Здесь продолжает господствовать система общинных, коллективистских принципов построения локального социума, сохраняющая прочную «советскую»

основу. Во многих садоводческих массивах, удаленных от города, хорошо социального пространства: от статуса «председателя садоводства» («царь, бог и воинский начальник») и регулярных собраний кооператива до «войны с соседями» за половину квадратного метра участка. Иными словами, в дачных кооперативах продолжает господствовать не городское сообщество, а сельская община, в которой личная польза понимается преимущественно через «общую пользу». Последняя определяется локальной властью в лице председателя кооператива.73 Фактически, дача остается противоположностью «дому на земле», субурбанизированному пригороду, обозначаемому как «одноэтажная Америка». В сельских же поселениях, где дачные домовладения горожан пока еще остаются только вкраплениями в сельское пространство и сельский социум, необходимость «вписаться» в сложившуюся систему отношений задается самим ритмом местной жизни (от режима работы торговой и иной инфраструктуры до взаимоотношений с соседями и необходимости обработки приусадебного участка).

Возникновение в 1990-е гг. коттеджных поселков, несмотря на всю наглядность, даже некоторую инородность новации, не стало новым типом Нефедова Т. Российские дачи как социальный феномен // Интеллектуальная Россия (Электронный ресурс) URL:

http://www.intelros.ru/intelros/reiting/reyting_09/material_sofiy/17838-rossiyskie-dachi-kak-socialnyy-fenomen.html Режим доступа: свободный Лебедев П., Полухина Е. Современная дача: между общиной и обществом? // 60 параллель, 2011. №3(42) С. 111, Климова С. Дача ХХI век. Дача стала тем местом, которое раньше занимал «дом на земле», 2011 // ФОМ MEIDA (Электронный ресурс) URL: http://fom.ru/obshchestvo/10018 Режим доступа: свободный формирования новой идентичности, они возникали как социальные анклавы75, не взаимодействующие с окружающим социальным пространством, а, скорее, существовавших ранее населенных пунктов, нередко в неудобном для жительства месте.

Здесь не социальное пространство изменяло пространство физическое76, а новое физическое пространство (инородное, не органичное существующему) ограниченного, слабо взаимодействующего с внешним миром, замкнутого.

вкраплениями на карте области, не меняющими природу Пригорода, а лишь подчеркивающими ее отличие от мира Города.

Примечательно и другое: коттедж как жилой объект зачастую не становится единственным или даже основным местом жительства владельцев77, оставаясь лишь признаком богатства и статуса, но не способом символического присвоения пространства Пригорода. Последнее обстоятельство сближает коттеджи и дачи, которые, при всех своих отличиях от коттеджей, также могут быть отнесены к модели временного взаимодействия с пространством Пригорода.

обширного ареала постоянного жительства горожан в пригороде стало Принципиальным отличием от предшествующих моделей взаимодействия с Хэмфри К. Постсоветские трансформации в азиатской части России (антропологические очерки). – М.: Наталис, 2010. – C. 219- Бурдье П. Социология социального пространства. – М.: Инст-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, Хэмфри К. Постсоветские…С.225- расположенные в зоне повседневной транспортной доступности от города.

Построенное здесь жилье становится для владельца единственным или, по крайней мере, основным, в нём он проводит большую часть жизни. Сохраняя прочную связь с городом в сфере трудовой деятельности, переселенцы (по крайней мере, люди среднего возраста) довольно быстро переключают интересы внерабочей деятельности на локальное пространство, включают его в свою повседневность (торговой и социальной инфраструктурой, системой сервиса и досуга). Отсутствие или неразвитость этой сферы не столько разворачивает интересы мигрантов в сторону города (хотя это неизбежно на ранних этапах формирования субурбии), сколько подталкивает их к созданию и развитию систем соответствующих услуг. Пригород становится полем возможностей для развития малого бизнеса.

Сохраняя тесные связи с городом, вчерашние горожане активно осваивают новое для себя пространство, изменяя его в соответствии со своими потребностями в определённой организованности жизни, определённом уровне бытового комфорта, определённых формах досуга и т.д. Они не только раздвигают границы города, но и формируют полосу активного освоения нового, постоянно расширяющегося пространства. Здесь Город осваивает и социальное пространство Села, модернизируя его в соответствии с запросами мигрантов, и земли сельскохозяйственного назначения, включая их в зону жилой застройки.

Возникнув первоначально на окраинах сельских пригородных поселений, субурбия стремительно расширяется как за счет Села, так и за счет освоения нежилых территорий. Большинство сел Иркутского района, распложенных в пределах 15-40 минутной доступности от центра города, за последние годы существенно преобразились, а рекламные плакаты и баннеры с предложениями участков в новых поселках стали привычным явлением на улицах областного центра. Даже непродолжительный (на протяжении пяти лет) период наблюдений позволяет увидеть расширение этого пространства, изменение его внешних границ и включение в него все новых и новых участков Пригорода. Собственно сельского пространства в ближайших к городам агломерации селах уже почти не осталось. Субурбанизация, как новый способ взаимодействия Города и Села, активно преобразует иркутские пригороды, уже не формируя отдельные локусы иного социального пространства, а задавая масштабный тренд развития пригорода в целом, создавая качественно новую модель развития его пространства и сообществ.

Новая модель развития иркутских пригородов стала пространством, где многовекторных миграционных потоков, результатом реализации которой становится возникновение новой социальной локальности, не включенной складывающейся на их границе и использующей ее в качестве ресурса. Граница эта является не только и не столько административной, сколько экономической и культурной. Эта локальность преобразует барьерную социокультурную границу между Городом и Селом, существовавшую ранее, в пространство взаимодействия этих двух миров, пространство не институализированное, а потому открывающее широкое поле возможностей для формирования качественно нового локального сообщества, с новой для региона структурой и системой внутренних и внешних связей и отношений.

Следствием появления подобной локальности становится размывание стройной и достаточно жесткой системы разграничения городских и сельских поляризованной все более заметно преобразуется в континуальную78, в рамках которой линейная граница между мирами Города и Села превращается в контактное пространство, обозначаемое урбанистами как «peri-urban interface»

(пре-городской интерфейс).79 Такой интерфейс, понимаемый как многомерное социальное и протяженное физическое пространство, включает, прежде всего, Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России. Ответы географа. – М.: Ленанд. 2013. С. Adell G. Theories and models of the peri-urban interface: A changing conceptual landscape. Draft for discussion / Strategic Environmental Planning and Management for the Peri-urban Interface Research Project. March пригородные территории и их сообщества, быстро формирующиеся в ареалах влияния крупных городов России.

Констатация появления нового социального пространства логичным образом требует концептуализации процесса его появления. Поскольку основным механизмом формирования пригородного сообщества является миграция, такая концептуализация представляется возможной через идею фронтира – подвижной использования этого концепта, на мой взгляд, является принципиальное сходство в генезисе и пригородных сообществ, и общин американского Дикого Запада, и переселенческого общества российской Сибири. Во всех случаях формирование нового социального пространства происходит через территориальное движение населения и выделение особого неинституализированного пространства, в котором формировался особый тип сообщества и отношений. В отличие классической интерпретации (применительно как к американской, так и к российской истории),80 для моих целей фронтир понимается как нелинейная, подвижная граница, зона освоения, переформатирования Городом «под себя»

экономического и социально-культурного пространства Села, пришедшая на смену довольно жесткому разграничению этих пространств ранее. Кроме того, обращение к историческому концептуальному аппарату мне представляется уместным и в силу длительности, пролонгированности исследуемого процесса, который охватывает пусть не продолжительный, но чрезвычайно насыщенный этап новейшей истории.

Идея описания пограничного пространства (не столько физического – территории, сколько социокультурного) через концептуализацию его как фронтира все чаще используется исследователями города и его периферии. В огромном массиве работ североамериканских урбанистов, идея фронтирности пригородной зоны получила широкое распространение и как образ, отсылающий Замятина Н. Ю. Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. 1998. №5. С.76; Резун Д.Я., Шиловский М.В. Сибирь, конец XVI – начало XX века:

фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. – Новосибирск: РАН, 2005.

взаимодействия города и внегородского пространства.82 Фронтирное прочтение мегаполиса, как пространства взаимодействия широкого спектра сообществ и социальных групп, предлагает С.Сассен.83 Наконец, Д. Замятин, анализируя современный характер развития городского («постгородского» в терминологии автора) пространства, указывает на исчезновение классического города и его классической границы и шире – о фронтирности «пост-города» и будущего этого пространства. Еще в начале 90-х годов прошлого века граница между городским и сельским пространством в пределах Иркутской агломерации была достаточно жесткой, несмотря на довольно длительный опыт агломерационного развития и Административное разграничение Города и Села не только закреплялось нормативными документами и практиками повседневности, но отчетливо визуализировалось. Вплотную к границам городских поселений (в том числе и периферийных усадеб таких хозяйств мало отличался от подобных поселений в удаленных сельскохозяйственных районах области.

примыкающим сельским пространством до сегодняшнего дня можно увидеть, например, вдоль объездной дороги в районе микрорайона Ново-Ленино. Еще 15лет назад по одну сторону дороги располагались массивы пятиэтажных Chui, G. New turf for science: suburbia // Ecologists studying role of lawns, pesticides. Mercury News, Friday, December 9, 2005 (Электронный реусрс) URL: http://archivio.eddyburg.it/article/articleview/5628/1/237 Режим доступа: свободный Jackson, Kenneth T. Crabgrass Frontier: The Suburbanization of the United States. Oxford University Press, 1985.

Сассен С. Старые границы и новые пограничные возможности: город как зона фронтира // Институт «Стрелка»

(Электронный ресурс). URL: http://www.strelka.com/blog_ru/sassen-cities-as-frontier-zones/?lang=ru Режим доступа:

свободный; Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages (Princeton: Princeton University Press, 2008. 512 Pp.

Замятин Д. Постгеография города: стратегии пространственного воображения // Русский журнал, 07 июля 2013 г.

(Электронный ресурс) URL: http://russ.ru/pole/Postgeografiya-goroda-strategii-prostranstvennogo-voobrazheniya Режим доступа: свободный «хрущоб», а по другую обрабатывались поля совхоза Мамоновский. Дорога символично разделяла два этих пространства, воплощая собой барьерность и линейность границы. Располагавшиеся в ключевых точках городского периметра (на выездах из города по основным трактам) пункты ГАИ/ГИБДД не только выполняли прагматичную функцию контроля, но и символизировали собой пограничные КПП – места легального пересечения этой границы.

Взаимопроникновение миров сквозь такой барьер (и в смысле социальной мобильности, и в смысле миграционного движения) было канализировано в равной мере как через систему социальных лифтов и шлюзов, так и через систему пригородного транспорта. В переполненных автобусах и вагонах электричек «дачных» направлений, где псевдо-общинные ценности приходили вместе с чувством локтя соседа, индивидуализированное сознание горожан принимало на время коллективистские модели поведения Села. Иными словами, пригородный социокультурной среде, был способом вхождения в иное сообщество и принятия правил игры, сложившихся в нем.

Формирование нового типа пригородных поселений было во многом обеспечено стремительной автомобилизацией: с 1989 г. по 2001 г. число легковых автомобилей в Иркутске выросло с 50 до 140 тысяч.85 Поездка в пригородные села, еще недавно бывшее «путешествием», оказалась не сложнее рутинных внутригородских поездок, а транспортная доступность городского центра из пригородной зоны стала едва ли не выше, чем из наиболее отдаленных районов Иркутска. Монополия общественного транспорта как канала проникновения конъюнктурой рынка жилья, массово и бесконтрольно «поехал» в Село. В этом смысле символичным стало упразднение в 2010-2012 гг. ряда стационарных Михайлов А.Ю., Головных И.М. Современные тенденции проектирования и реконструкции улично-дорожных сетей городов. – Новосибирск: Наука, 2004. С. постов ГИБДД: открывающаяся граница утрачивала главные «барьерные»

символы – «шлагбаум» и «Карацупу с Джульбарсом».

проникновения Города в сельский Пригород, но и обеспечили возможность изменения целей и характера этого процесса. Пространство пригородных поселков оказались прекрасной альтернативой традиционным городским «спальникам», требующей лишь освоения, преобразования в соответствие с привычными городскими бытовыми стандартами, организации здесь «цивилизации». Иными словами, теперь горожане не приспосабливаются к иному пространству, но приспосабливают его к себе: в салонах их личных автомобилей мир Города привносится в пространство Пригорода.

Горожане приходят в него не постояльцами, наслаждающимися летнепасторальной идиллией, трехмесячной сиестой, дающей отдых душе и стимулирующей творчество, не батраками «шести соток», вынужденными заимствовать опыт селян, а поселенцами, предполагающими прочно осесть на новых местах с максимальными для себя удобствами. Они не готовы принять бытовые неудобства как должные атрибуты сельской жизни (хотя бы в виде «удобств на улице» и типового для села досуга), но стремятся изменить их в соответствии с привычными стандартами жизни. Привносимые ими технические и культурные новшества (от локального электро- и водоснабжения до фитнессклуба), более доступные им как в силу более высокого уровня доходов, так и по причине большей технической грамотности и меньшей зависимости от традиций, производят небольшую революцию в образе жизни пригорода.

Наиболее зримым проявлением этой революции становится быстрая трансформация архитектурного ландшафта пригорода. Типичная сельская застройка вначале отступает, а затем и вовсе перестает преобладать в местах массового переселения горожан. Зачастую такие поселки выглядят заметно более городскими, нежели многие уголки областного центра. С учетом специфики развития Иркутска, в центре и многих районах которого до сегодняшнего дня пространство, как видно, все более выходит за административную черту города.

Там же, где застройка пригородных территорий начинает вестись организованно и системно, формирующийся новый ландшафт становится мягким переходом от микрорайонов многоэтажных панельных домов к традиционной сельской застройке.

В этом смысле горожане, прибывающие на постоянное жительство в пригород, как нельзя более соответствуют образу человека фронтира, данному А.Токвилем для жителей американского Запада: «Все вокруг него дышит первозданной дикостью, но сам он — продукт цивилизованного XVIII столетия.

Он одет в городскую одежду и объясняется на современном языке; он знает прошлое, интересуется будущим и готов спорить о настоящем. Короче говоря, он высокообразованный человек, согласившийся на время поселиться в глуши Нового Света, куда он явился с Библией, топором и пачкой газет».86 Сделав необходимые поправки на реалии современной России (заменив газету на интернет, а топор – на современные технологии), вполне возможно увидеть горожанина, осваивающего сельское пространство. С той лишь разницей, что «временность» проживания «в глуши» связана не последующим возращение в лоно цивилизации, но с постепенным (и довольно быстрым) привнесением благ цивилизации в выбранную для проживания «глушь».

Таким образом, линейная граница между Городом и Селом, отчетливо видимая еще полтора-два десятилетия назад, довольно быстро становится пространством освоения. Пространством гибким, расширяющимся, меняющимся – фронтирным. Расширение этого пространства наиболее отчетливо заметно там, где застройка новых жилых массивов идет буквально в «чистом поле», зачастую на землях сельскохозяйственного назначения (окраины с. Хомутово, Грановщина, Урик – северные пригороды Иркутска; поселки Сергиев Посад, Николов Посад – Диксон У. Литературная культура на фронтире // Литературная история Соединенных Штатов Америки. Т.II. – М.: Прогресс, 1978. С. на юге от областного центра и другие). Нередки ситуации, когда убранное осенью картофельное поле весной уже размечалось будущими улицами и участками под застройку. Здесь складывается своеобразный передний край «городского фронтира», его внешняя граница, где горожане зачастую оказываются один на один с природным катаклизмами не только в силу «географического фактора», но в силу неурегулированности правового статуса:

«В прошлом году у нас паводок был большой – много снега было. Многие низины затопило, на метр, даже больше вода поднималась. Вот этих застройщиков стало затапливать. Прибегают к нам в администрацию, ругаются, что мы ничего не делаем – «у нас вода под подоконниками». А мы им: «А вас у нас нет… Там где затопило – это у нас земли под свеклу предназначенные. А домов ваших там нет…» [сотрудник районной администрации, 2010 г.].

Наряду с расширением зоны фронтира за пределы жилой (освоенной) территории, все более заметным становится реорганизация пространства внутри фронтирной зоны. На первых этапах экспансии горожан пространственное развитие пригородных поселений шло по привычным схемам разделения «старой» и «новой» деревни, «села» и «садов». Застройка усадеб горожан шла, преимущественно, на окраинах поселений достаточно компактным районом. Это задавалось как сложившимися десятилетиями практиками отношений горожан и местных жителей в пригороде, так и опытом приема более или менее заметных пригородных селах. Наиболее яркий пример последнего случая – описанное С.Карнауховым переселение сотрудников геологических организаций, жителей северных рабочих поселков в с. Усть-Куда (Иркутский район).87 Новый для села поток «горожан», прибывших на постоянное место жительства, был довольно быстро вписан в логику размежевания «старой» и «новой» деревни между «местными» и «геологами».

Карнаухов С. Усть-Куда: когда «чужие» остаются //Байкальская Сибирь: Фрагменты социокультурной карты. – Иркутск: Типография №1, 2002. С. 13- С расширением присутствия горожан в пригородных поселениях как постоянных жителей и ростом «городской» застройки, началось включение в новую среду и местного населения. Наиболее успешные и активные «коренные»

жители, пользуясь предоставленной местной администрацией землей для нового строительства, начали строить жилье в одних массивах с горожанами, а высвобождающееся в «старом» селе жилье нередко продавалось приезжим.

Вероятно, этому способствовало и то, что более высокие жизненные стандарты в районах новой массовой застройки задавались не городской элитой («новыми русскими»), а «средним классом», что делало их, в принципе, досягаемыми и для многих жителей пригородного села.

«Знаю по тому поселку Западный, который вы видите. Там очень много делают как: часть выделена земля от местной администрации, построились дети, родители оставались в старом селе, дети строились в новом. Потом постепенно родители туда перебираются. Здесь, т.е. освобождается место, да, семья переезжает в новый поселок, здесь освобождается место, на его приходят уже люди, т.е. любой человек, допустим по сертификату. Им нужно уже готовое жилье, не строящееся. Такое жилье может быть только в старом селе, т.е.

готовое, в которое уже можно въехать уже сразу же». [сотрудник администрации сельского поселения, 2010 г.] Подчеркну принципиальное отличие подобных субурбий от коттеджных потребления88 и практически целенаправленно создавали анклав с непреодолимой границей между обитателями поселка и жителями близлежащих поселений (иногда даже физической – в виде каменного забора, шлагбаума и службы охраны). Формирующаяся же субурбия не только не ограничивает, но и предполагает включение в свой социум представителей «местного» населения.

Открытость, пластичность новой группы в пригородном сообществе близко Хэмфри К. Постсоветские трансформации в азиатской части России (антропологические очерки). – М.: Наталис, 2010. С. соответствует характеристикам населения области классического фронтира, которая «в социальном и культурном отношении представляла собой с самого начала лабораторию смешения рас и народных обычаев». В подобном фронтирном пространстве происходит довольно быстрое разрушение устоявшихся в исходном (сельском) пространстве норм и практик, в том числе и адаптационных, связанных с включением мигрантов (горожан) в принимающее (местное) общество. Здесь складывается благоприятная почва для выработки широкого репертуара практик взаимодействия с принимающим обществом, не свойственная ни городской, ни сельской среде в чистом виде.

Более того, сама гетерогенность фронтирного сообщества, которое в данном случае выступает как принимающее по отношению к различным группам мигрантов, предполагает расширение комплекса адаптационных механизмов, стратегий, инструментов, поскольку такое взаимодействие здесь не сводится к традиционной дихотомии «мигранты – местное сообщество». В этом фронтирном, а потому постоянно трансформирующемся пространстве, число контактирующих групп велико: это и мигранты из сельской местности, перебирающиеся поближе к крупным городам, и горожане, выехавшие в пригородную зону для постоянного жительства, и различные группы трансграничных мигрантов, и «коренное»

население пригородных поселков. Здесь кратно умножаются и усложняются адаптационные процессы, которые из привычных двусторонних становятся многовекторными.

Таким образом, описание пригородного пространства через концепт фронтира позволяет обозначить ряд важных тезисов. Прежде всего, при таком взгляде становится очевидна высокая степень гетерогенности местного общества, в котором и интересы, и комплексы практик различных групп довольно разнообразны, что заметно расширяет спектр возможностей взаимодействия с ним. Вторым моментом является подвижность, пластичность осваиваемого Диксон У. Литературная культура на фронтире // Литературная история Соединенных Штатов Америки. Т.II. – М.: Прогресс, 1978. С. Городом пространства Пригорода и, следовательно, заметно бльшая готовность его сообщества к выработке и принятию новых практик взаимодействия с новыми социальными группами, более широкий спектр вариантов развития пригородного пространства. Третьим важным моментом является открытость формирующегося местного сообщества, возможность вхождения в него как для новых мигрантов, так и для «коренных» жителей пригородных поселений. Такая открытость определяет перспективы складывания нового сообщества, не принадлежащем ни Селу, ни Городу в чистом виде, а существующем на стыке этих миров, поверх границы между ними в качестве транслокального сообщества.

Важнейшим следствием обозначенных особенностей пригородного пространства становится неопределенность его границ и положения. Во многом, формирование ситуации связано с неинституализированностью пригородного пространства, расположенного на территории сельского района и формально относящегося к сельскому пространству, которым по факту уже не является.

Несоответствие фактических трендов развития пригорода приписываемой ему по факту территориально-административного подчинения модели развития, предопределяет высокие темпы появления новаций, зачастую основанных на неформальных практиках. Значительная часть последних оказывается тесно связанной с городским пространством и сообществом, что не позволяет определить пригород только как часть сельского пространства. Иными словами, описание пригородных территорий и сообществ как фронтирных ставит задачу определения положения пригорода в системе социального пространства города и села, механизма его формирования и жизнедеятельности.

1.3. Пространство пригорода как транслокальность В определении положения пригорода в системе социального пространства города и села центральным вопросом мне представляется следующий: а что, собственно, такое пригород как социальная локальность, как некое сообщество?

Является ли он лишь периферией пространства Города, простым «продолжением городского сообщества»90, внешним кругом («зоной») городского пространства – областью его территориальной экспансии, каким пригород предстает в широко распространенной в социальных исследованиях города теории концентрических зон Р. Парка и Э. Берджесса91? В равной ли мере можно считать продолжением городского сообщества, например, субурбанизированные пригороды Иркутска и пригородную зону расселения мигрантов из сельских районов на периферии Улан-Удэ? Являются ли продолжением городского сообщества окраины столицы республики, рурализованные выходцами из бурятского села?92 Насколько справедливо отнести прилегающую к Иркутску территорию к зоне перспективной экспансии города, если и городская администрация93 и региональная власть, и значительная часть городского сообщества выступают против идеи включения городов-спутников и сельской периферии в собственно городское пространство регионального центра?94 Можно ли предполагать большую или меньшую устойчивость этого пространства, принимая во внимание маргинальность его положения, или пригород и его сообщество – лишь временный эффект, возникающий на некоем этапе взаимодействия города и села?

Парк Р. Город как социальная лаборатория // Социологическое обозрение, 2002, Т. 2, С. Park Robert E., Burgess Ernest W., McKanzie Roderick D. The City. The University of Chicago Press, 1925, 1984.

Pp.50- Карбаинов Н. «Нахаловки» Улан-Удэ… Стратегия социально-экономического развития города Иркутска до 2025 года (Утверждена решением Думы города Иркутска от 06.07.2012 г. №005-20-360579/2). С. 66 – Официальный сайт администрации г. Иркутска (Электронный ресурс). URL: http://ramina.ru/esmi3/files/admirk/strategiy_ser_do_2015_goda.pdf Режим доступа:

свободный.

Градостроительный совет не поддержал идею вернуться к формированию иркутской агломерации // Иркутская область. Официальный портал. 16.11.2012. (Электронный ресурс). URL:

http://www.irkobl.ru/events/detail.php?ID=259317 Режим доступа: свободный Перечень подобных вопросов можно продолжать достаточно долго, но, на мой взгляд, все они в конечном итоге замыкаются на три ключевые проблемы: где находится пригород, как можно его выделить из городского и сельского пространства, и, наконец, насколько устойчиво это образование? Иными словами, для ответа на обозначенные выше вопросы требуется локализация пригорода в пространстве физическом и пространстве социальном. Простая в формулировке, эта задача чрезвычайно сложна в реализации: определение той или иной локальности требует корректного описания пространства и выработки критериев для его структурирования. А попытка решения задачи в измерениях физического и социального пространства приводит к необходимости выработки если не единых, то взаимосвязанных критериев.

Само понятие «пригород» на первый взгляд, вполне точно задает его пространственную (территориальную) локализацию: на границе города, там, где заканчивается городское и начинается иное пространство, расположенное, вместе с тем, в непосредственной близости от города. Однако этот ясный тезис порождает комплекс вопросов, ставящих под сомнение простоту локализации пригорода. Прежде всего, о какой границе идет речь? Совпадает ли граница социального пространства города с его административной чертой? Линейна ли такая граница или представляет собой, скорее, пограничное пространство?

Каковы ее преобладающие функции и свойства: насколько она барьерна, а насколько контактна?

Вторая часть тезиса предполагает вопрос о том, что находится за городской чертой? Привычная (даже «клишированная») дихотомия «оппозиции города и деревни»95 предполагает, что эта граница разделяет два противоположных пространства Города и Села, модерна и консерватизма, и сразу за городом начинается сельский мир. Но что такое «село» и есть ли место в его пространстве пригороду? Иными словами, мне представляется закономерным вопрос о том, по Богданова Е., Бредникова О. Что же находится «вдали от городов»? Предисловие редакторов – В кн.: Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни. – СПб.: Алетейя, 2013. С. пространство?

Сложность этого вопроса определяется и расплывчатостью или, по крайней мере, неоднозначностью определения понятия «сельская местность», которое, как показывает Т.Г. Нефедова, обыденно понимается как «то, что не город».96 Однако специфика российской урбанизации, переплетение процессов рураризации сельской местности и рурализации малых городов и окраин более крупных городских центров привели к тому, что инструментальная ценность такой оппозиции для исследователя крайне мала: сколько-нибудь четких критериев разграничения «города» и «не города», позволяющих строго классифицировать населенные пункты, не находится. Так, например, определение городского поселения по признакам основного рода деятельности и наличия бытовых удобств (прежде всего, канализации) показывает, что в 2000-х годах около 20% россиян обитали «между городом и селом» 97, проживая в сельской местности в городских условиях или, напротив, формально являясь жителями городов, жили в типично деревенских бытовых условиях.

Преодолением концептуальной ограниченности дихотомии «город-село»

стала разработка концепции сельско-городского континуума, понимаемого как сущностное свойство системы расселения, в которой город и село представляют два полюса, между которыми находится, фактически, неограниченное количество переходных типов поселений.98 Такой подход позволяет избежать необходимости формальным статусом и реальной жизнью поселения, однако не позволяет найти в нем место пригорода. Гибкость сельско-городского континуума, протяженность дистанции «между городом и селом» оставляет открытым вопрос о том, где в этом «между» находится пригород. Действительно, что является пригородом:

небольшая деревня, имеющая все внешние признаки сельского населенного Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России: Ответы географа – М.: ЛЕНАНД, 2013. С. Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов … С. Пациорковский В.В. Сельско-городская Россия. – М.: ИСЭПН РАН. 2010. С. 28- пункта и расположенная вблизи города, или рураризированный райцентр, имеющий смешанную производственную сферу (аграрно-индустриальную с элементами экономики услуг), но более удаленный от города?

Проблема разграничения городского и сельского пространства, определения в нем места пригорода, наиболее актуальная для теории урбанистики и практики городского (шире – территориального) планирования, имеет, на мой взгляд, и прямое отношение к исследованию социального пространства. Прежде всего, это вопрос о взаимосвязи физического пространства пригорода (как территории) и его социума; вопрос о влиянии специфики пригородного пространства на характер формирования и жизнедеятельности его сообщества. Постановка такого вопроса определяется, прежде всего, тем, что пригород, как было показано выше, становится пространством взаимодействия города и села, физические свойства которого неизбежно накладывают отпечаток на повседневность локального социума, набор бытующих здесь экономических, культурных и иных практик.

организации жилого пространства, серьезно отличающейся от городской. Это, в свою очередь, во многом детерминирует распределение бюджета внерабочего времени, в том числе круг «домашних обязанностей». Удаленность от места работы задает необходимость либо согласования индивидуального дневного графика с расписанием общественного транспорта, либо, чаще, развития «автомобилизации» – провинциального города, ни для села модели «двух авто» в семье.

Словом, если в глобальных масштабах пространство (физическое) все более и более «теряет социальную релевантность»99, то в локальном масштабе пригорода оно, напротив, обретает новое значение, прямо или косвенно определяя характер локального сообщества. Здесь специфика физического пространства как Филлипов А.Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы // Логос, 2000, № URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html#_ftnref формы (по Г. Зиммелю100) определяет специфику взаимодействий между населяющими его людьми как наполнения этого пространства. И лишь в процессе складывается социальное пространство пригорода, исключаемое из родительских пространств города и села.

Конкретные способы взаимодействия, порождающие особое пространство пригорода, могут быть описаны через концепт практик – рутинизированных не рефлексируемых действий, составляющих фон (background) повседневности, интуитивно понятных лишь индивидам, органически включенным в определенное социальное пространство. При всей широте и некоторой неопределенности использования термина «практики» в российских исследованиях101, именно этот складывания нового социального пространства. Возникновение новых и неотъемлемую часть жизни и в особенности там, где соприкасаются разные пространства. Они могут возникать ситуативно, использоваться разово или нерегулярно воспроизводится отдельными людьми: само по себе их наличие, вероятно, еще не означает формирование нового пространства. Но когда такие практики становятся фоновыми – не осмысляемыми, понятными и оправданными интуитивно как способ действия других членов группы, бытующими сами по себе как некая среда, фон для индивидов, они синтезируют новое содержание, которое создает и новую форму – пространство, новый мир, «при котором» протекает отрефлексировано, выделено именно через обозначенную систему практик, «чужих» для живущих вне его.

Simmel G. Soziologie des Raumes / Georg Simmel Gesamtausgabe. Bd. 7 / Hrsgg. v. Rdiger Kramme, Angela Rammstedt und Otthein Rammstedt. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1995. S. 132-183 Цит. по: Филлипов А. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы // Логос, 2000, №2 (Электронный ресурс) URL:

http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html#_ftnref22 Режим доступа: свободный Волков В., Хархордин О. Теория практик. – СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2008. С. 7- Хайдеггер М. Бытие и время. – М.: Ad Margin, 1993. С. 54- Специфика такой системы практик в формирующемся пространстве пригорода задается, с одной стороны, особенностями физического пространства села, а с другой – возможностями и ограничениями, возникающими в связи с тесным взаимодействием с городским миром. Действительно, физическое пространство пригорода, изначально сельское, объективно детерминирует сохранение сельского типа жилого пространства, прежде всего, усадебного расселения и, как минимум, довольно устойчивого подсобного хозяйства.

Примером такой связи до сих пор остаются многоквартирные дома в сельских поселениях, у стен которых обрабатываются небольшие огороды. При этом нередко вынесение основной части подсобного хозяйства (включая содержание птицы и даже рогатого скота) на периферию населенного пункта или в зону усадебной застройки, преобладающей в сельской местности. Переориентация хозяйства на снабжение города при этом не меняет характера экономики, а лишь меняет рынок продукции, добавляя один такт (доставку продукции к городскому потребителю) в производственный цикл. Подсобное хозяйство при этом не только не исчезает, но и получает дополнительный стимул к развитию.

Но как только жители пригорода вовлекаются в городскую экономику через смену места работы, традиционная для села «домашняя экономика» начинает стремительно трансформироваться. Фиксированная продолжительность рабочего дня в городе, в сочетании со значительными затратами времени на дорогу к месту работы и обратно, не оставляют времени на ведение подсобного хозяйства.

Первоначально происходит отказ от тех элементов домашней экономики, которые требует не только регулярных (повседневных) затрат времени, но и достаточно продолжительного (несколько дней и более) сезонного отрыва от основной работы (например, для сенокоса). В результате происходит быстрое исчезновение важнейшего элемента сельского образа жизни – содержание различного скота и птицы. Повышение денежных доходов за счет более высоких «городских»

зарплат (а зачастую и просто за счет появления денежных, а не натуральных доходов) позволяет компенсировать такое сокращение сферы самообеспечения через покупку соответствующей продукции у соседей, а затем, по мере распространения практики трудоустройства в городе, и в различных торговых заведениях.

В результате происходит замена типично сельских взаимодействий (как с представителями сообщества, так и с физическим пространством), построенных на, преимущественно, не денежных отношениях, на иные модели взаимодействия, более свойственные городскому сообществу. Вместе с тем, прямой замены сельской системы практик на городскую не происходит: особенности пригородного пространства оставляют достаточно возможностей для специфических взаимодействий – от покупки продукции подсобного хозяйства у соседей до сохранения части приусадебного участка в формате огорода.

Последний выступает в качестве некоего аналога дачи для горожан, но не как особое пространство, вынесенное за пределы повседневности, а как органичная часть ежедневного цикла.

внеэкономические практики. Сокращение свободного времени у работающего населения обусловливает необходимость изменения форм организации времени у детей. Сокращение возможностей для непосредственного родительского контроля приводит к формированию широкого спектра практик организации детского досугового и внедосугового времени: от традиционного для села «присмотра» со стороны пожилого поколения до типично городских «групп продленного дня» в школах, частных мини-детских садов и «школ раннего развития». Причудливо переплетаясь (например, бесплатное содержание в платном мини-детском саду детей «по-родственному»), эти практики порождают специфический комплекс взаимодействий, одинаково близкий и городскому, и сельскому сообществам, но в тоже время дистанцированный от того и другого.

При такой постановке вопроса неизбежно появляется и вторая сторона: кто наполняет это пространство? Кто, какие группы выступают активной стороной, актором формирования обозначенного выше комплекса практик? Очевидно, что разные группы привносят в новое (или измененное) для себя пространство разные наборы практик: различный предшествующий опыт, включая уровень притязаний и жизненные стандарты, определяет характер выработки новых или адаптацию существующих практик. Векторы социальной и территориальной мобильности в случае миграционного заполнения пригородного пространства (а миграция, безусловно, также является большим комплексом взаимодействий как между индивидами, социальными группами, так и человека с пространством), система инструменты адаптации определяют способ включения Пригорода в городской и/или сельский мир либо выделение пригорода из обоих названных пространств.

Освоение сельскими мигрантами городских окраин (а иногда и вполне центральных районов), рурализация их повседневности может быть рассмотрено как продление мира села в городское пространство и наоборот, субурбанизация, как правило, описывается через призму включения сельского мира в городское социальное пространство, экспансии Города в сельский мир.

Определение ведущего актора процесса формирования пригорода, таким образом, позволяет не только описать специфику его социального пространства через характеристику комплекса возникающих здесь практик, но и концептуализировать механизм формирования такой специфики. Именно активная сторона, преодолевая границу между двумя социальными пространствами, формирует основу специфического комплекса практик – взаимодействий, на основе которых складывается новое пространство.

Однако подобный взгляд возвращает к проблеме жесткой дихотомии «Город vs Село», вопросу о линейности и барьерности границы между ними и необходимости ее преодоления. В этом случае, пригород выступает как анклав или даже плацдарм, судьба которого рано или поздно быть включенным в родительское пространство, либо при неблагоприятных условиях исчезнуть, восстановив status quo. Пригород здесь выступает как переходное пространство, переходное и типологически, и хронологически, а потому неустойчивое, перебравшиеся в городские предместья, рано или поздно будут абсорбированы городским социумом, а пригородные поселения – включены в городское пространство в качестве «естественных» районов, не всегда выделяемых административно, но четко определяемых через комплекс специфических характеристик. Вместе с тем, опыт множества кейсов показывает, что пригород может достаточно долго существовать и как самостоятельное пространство, не только не растворяясь в городском или сельском мире, но развиваясь как устойчивое, все более институализированное пространство субурбии, фавел, дачных поселков и т.д. Пространство, органично связанное как с городским, так и с сельским миром, но не являющееся ни тем, ни другим. Обширность спектра таких примеров (от субурбий Северной Америки до фавел городов Африки и Юго-Восточной Азии) позволяет, на мой взгляд, сформулировать предположение о возможности существования пригорода не как маргинальной периферии города или села, но как самостоятельного пространства, формирующегося и существующего поверх границы города и села. Пространства не переходного и временного, но, напротив, сбалансированного и устойчивого, в котором преодоление барьерности границы становится основным ресурсом развития.

Важно, что устойчивость здесь отнюдь не тождественна статичности.

Поскольку пригородное пространство как территория заметно меняется (по крайней мере, в стадии его формирования), а население его складывается и существует через механизмы миграции, подвижность, динамика становится одним из специфических свойств этого пространства. Пригород выступает здесь как пространство движения, но понимаемого не как специфическое пространство путешествующей группы, описанной Г. Зиммелем104, но как более емкое понятие, предполагающее разнонаправленную подвижность во множестве измерений. Это Парк Р. Город как социальная лаборатория… С. Филиппов А. Социология пространства: общий замысел… и территориальная динамика, в рамках которой зона пригорода разрастается в пространственная динамика населения, связанная как с повседневной миграцией от места жительства к месту работы и обратно, так и со смещением расселения с периферийных частей пригородных сельских районов в зону, непосредственно прилегающую к городу. Подвижность (мобильность) становиться неотъемлемым свойством и социума пригорода: появление здесь новых социальных групп, борьба между ними за высокий статус и изменение в связи с этим статуса «коренных» групп социума105, появление специфической системы отношений и иерархий106 делают социальное пространство пригорода не менее динамичным, чем его территорию. Здесь, в отличие от классической модели Зиммеля, чужак приходит, чтобы остаться, но остается не чужим107, а присваивает новое для себя пространства как хозяин по праву первооткрывателя. Социальные изменения здесь происходят стремительно, что, как отмечал еще Р. Парк, в целом характерно для сообществ, рост которых обусловлен не преобладанием рождаемости над смертностью, но миграционным притоком. Мне представляется, что иркутские пригороды являются примером подобного пространства движения. Развиваясь в последнее десятилетие в логике фронтира – подвижной нелинейной границы, они представляют собой не столько барьер между двумя мирами, сколько зону их непрерывных контактов. Переход от барьерной к фронтирной модели не только изменил систему коммуникаций между городом и селом, но и привел к образованию принципиально нового для региона социального пространства, в котором происходит довольно быстрое разрушение устоявшихся в исходных пространствах норм и практик, в том числе Григоричев К. «Село городского типа»: Миграционные метаморфозы иркутских пригородов. В поисках теоретических инструментов анализа / Местные сообщества, местная власть и мигранты в Сибири. Рубежи XIXXX и XX-XXI веков. – Иркутск: Оттиск, 2012. С. Григоричев К. “Таджики”, “нерусские”, “гастарбайтеры” и другие: иностранные трудовые мигранты в пригородах Иркутска // Этнографическое обозрение, 2012. №4. С. Филиппов А. Социология пространства: общий замысел… Парк Роберт Э. Городское сообщество как пространственная конфигурация и моральный порядок // Социологическое обозрение. Том 5. №1. 2006. С. адаптационных, и складывается благоприятная почва для выработки не свойственных ни городской, ни сельской среде в их чистом виде форм взаимодействия. Более того, сама гетерогенность фронтирного сообщества, которое в данном случае выступает в качестве принимающего, предполагает расширение комплекса адаптационных механизмов, стратегий, инструментов, поскольку взаимодействие здесь не сводится к традиционной дихотомии «мигранты – местные жители». В этом постоянно трансформирующемся пространстве число контактирующих групп велико: это и выходцы из сельской местности, перебирающиеся поближе к крупным городам, и горожане, переезжающие в пригородную зону на постоянное жительство, и различные группы трансграничных мигрантов, и «коренное» население пригородных поселков. Соответственно, кратно умножаются и усложняются адаптационные процессы, которые из привычных двусторонних становятся многовекторными.

Именно такая многовекторность взаимодействий и обеспечивает формирование особого социального пространства пригорода.

Подвижность, пластичность осваиваемого городом пространства пригорода обусловливает заметно бльшую готовность его обитателей к выработке и принятию новых практик взаимодействия, более широкий спектр вариантов развития. Открытость как внешних, так и внутренних границ формирующегося местного сообщества обеспечивает вхождение в него как мигрантов, так и «коренных» жителей пригородных поселений. Такая открытость определяет «соседства» (в терминах А.Аппадураи109) как дихотомии «горожане versus деревенские» сменяется производством транслокальности – пространства, где через комплекс брачных, деловых и других отношений взаимодействие нескольких локальностей (города и села) создает новую локальность, связанную со всеми «родительскими», но не принадлежащую ни к одной из них по Appadurai A. Modernity at Lardge: cultural demenssins of globalization. – Mineapolis, University of Minesota Press.1996, 2003. Pp. 178- отдельности. В результате при таком взгляде на пригородное пространство социологическим действием, но социологический факт, который принимает пространственную форму»110 меняет знак. Изменение границы, ее значения и функций («формы») порождает новый пространственный факт, имеющий социологическое действие, следствием которого становится появление нового пространства.

Важно, что такое новое пространство образуется не в пределах устойчивых миров города и села, но поверх их границы, на стыке традиции и модернизации.

Возникает своеобразный «третий мир», существование которого возможно исключительно на границе между городом и селом, благодаря использованию ее в качестве ключевого ресурса. Складываясь за счет трансформации сельского пространства, пригород неизбежно влияет и на развитие города. Вначале это преобразование городских окраин, вызванное появлением новых функций, связанных с обслуживанием транспортных и иных пригородных потоков (что заметно уже сейчас). Со временем, однако, возможны и более глубинные изменения, затрагивающие систему символических ценностей и представлений о престижности, что может привести к существенным подвижкам на рынках жилья, труда и т.д. В итоге новое пространство пригорода включит в себя не только бывшие сельские поселения, прилегающие к границам города, но заметную часть собственно городской территории.

Следует отметить, что процесс трансформации пригородов Иркутска, затрагивающий самые разные аспекты их жизнедеятельности, развертывается вне всякой связи с целенаправленными усилиями властных или каких-либо иных структур. Истоки такого положения вещей кроются в том, что, будучи расположен на территории сельского района, пригород формально относится к сельскому пространству, каковым по факту уже не является. Для регулирования жизни нового социума необходимы новые «правила игры», которые бы отражали Цит. по: Филиппов А. Социология пространства: общий замысел… его особенности, что, в свою очередь, требует серьезных изменений в институциональной системе, адаптации ее к происходящим сдвигам.

Однако структура действующих в стране институтов, как и набор их функций, задается на уровне федерального законодательства, а в федеральном законе «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» нет не только ни одного положения, где бы учитывалась специфика пригородных территорий по сравнению с чисто городскими и сельскими, но и упоминаний о таких территориях. Иными словами, в законодательном дискурсе пригорода как особого экономического, социального etc. пространства не существует, и регулирование его жизнедеятельности должно осуществляться в рамах либо сельского поселения/района, либо городского поселения/округа.

Мне представляется, что значение данной ситуации не только в демонстрации косности устоявшейся системы управления, негибкости административно-территориальном деления и возможности объяснить ими целый административной границы между городом и сельским районом, пусть весьма условной, но порождающей разность их экономического и социального пространств, обеспечивает ту основу, на которой и возникает пригород как транслокальность. Попытка его институализации «сверху» – через введение особого типа муниципальных образований – ликвидирует основную базу для неинституализированности пригородного пространства мне видится, скорее, в том, что она обеспечивает основание для развития пригородного пространства как транслокальности.

Однако с точки зрения практики управления значительно важнее иная проблема: для того чтобы эффективно управлять объектом необходимо, чтобы объект управления был конечен, более или менее точно очерчен в пространстве физическом и социальном. Отсутствие такой определенности делает невозможным и планирование, и контроль каких-либо процессов. Определение же границ пригородного пространства, т.е. их институализация, приведет к постепенному исчезновению самого объекта управления.

Сходная проблема встает и перед исследователем: сформулировав тезис о пригороде как транслокальности, и привязав его тем самым к границе между городом и селом, необходимо определить пределы изучаемого объекта, исключив из прилегающего пространства. Иными словами, возникает вопрос о протяженности пригородного пространства: где начинается и где заканчивается пригород? Где он переходит в собственно город или сельскую местность? Какие критерии позволяют очертить если не границу, то ареал пригорода?

Мне представляется, что анализ маркеров физического пространства с этой целью обречен на неудачу в силу относительности всех возможных критериев.

Расстояние до города от пригородных поселений нивелируется возможностями транспорта: при равной удаленности от административной черты города «ближе»

к нему оказываются территории, по которым проходит железная дорога. Однако отмена, сокращение числа пригородных электричек, или значительное повышение цен на проезд в них, даже при сохранении железной дороги, автоматически снижает доступность города для жителей соответствующей территории. Время транспортной доступности определяется дорожной инфраструктурой и характеристиками транспортных средств (одно обеспечивает 30-минутную доступность, другое – только часовую). В результате районы, населенные более состоятельным населением, располагающим более высокотехнологичным транспортом оказываются «ближе» к городу, нежели районы со сходным расположением и дорожной инфраструктурой, но населенные менее респектабельными группами. Интенсивность повседневных (маятниковых) распространением системы удаленной занятости; разница в бытовом комфорте нивелируется современными технологиями, которые позволяют обеспечить бытовые удобства жилья не ниже, а не редко и выше городских не только в пригороде, но и в сельских поселениях. Таким образом, попытка определения «внешних» (от города) границ пригорода через те или иные свойства физического пространства приводит лишь к пониманию относительности любых критериев. В этой относительности есть и другая сторона: зона часовой транспортной доступности до делового центра Иркутска включает в себя совершенно сельскую местность Усть-Ордынского Бурятского округа и Усольского района, существенно выводя за пределы прилегающего к городу Иркутского района. А, например, в Новосибирске (и тем более Москве) часовая доступность обеспечивается лишь с городской периферии.

Более того, если граница пригорода и сельского пространства все же может маркирования), то поиск рубежа пригорода и города еще более затруднен.

Административная граница, обозначенная дорожным знаком или иными указателями, зачастую противоречит окружающей картине: сколько-нибудь заметного изменения архитектурного, экономического и любого другого оказываются тесно включенным в экономику пригорода, в его торговую, производственную, развлекательную инфраструктуру. Иными словами, граница города и пригорода может быть нелинейной, не визуализированной, размытой настолько, что само ее определение в пространстве почти невозможно.

В этой ситуации, определение границ физического пространства пригорода мне представляется возможным через поиск границ пространства социального, опираясь на которые станет возможным очертить и территориальный ареал пригорода. Отталкиваясь от тезиса о возникновении пригорода как особого пространства вследствие наполнения его специфическими взаимодействиями, границы пригорода можно определить через распространение системы таких взаимодействий. В этом смысле пригород заканчивается там, где система взаимодействий индивидов или групп становится преимущественно гомогенной (городской или сельской), основанной на городских либо сельских практиках.

Такой подход, на мой взгляд, позволяет преодолеть обозначенную выше относительность маркеров физического пространства: господство в том или ином населенном пункте типично сельских практик исключает его из пригородной зоны, не смотря на любую территориальную близость к городской черте. И, напротив, распространение специфических, основанных на синтезе городских и сельских практик в удаленном от города поселении, его включение в городскую повседневность, позволяет отнести его к пригородному пространству.

Аналогичным образом, городские районы, включенные в повседневность внегородского (находящегося за административной чертой города) пространства, становятся неотъемлемой частью пригорода.

транслокальное пространство, возникающее поверх административной границы между городом и селом. Возникновение такой транслокальности возможно в том случае, когда административная черта города детерминирует существенные различия экономического, культурного, правового и т.д. полей социального пространства. Для российских регионов вообще, и Иркутска в частности, такая разность задается экономическим различиями (налоговыми и тарифными), отличиями в системе муниципального (локального) управления, возможностями организации жилого пространства и т.д. Возникающие на базе эксплуатации этих различий практики формируют специфическое социальное пространство, в равной мере включенное в городской и сельский мир, но не тождественное им.

Ареал (протяженность) пригорода, его внешние и внутренние границы могут быть определены как городские и внегородские территории, взаимно включенные в повседневность друг друга через систему специфических, основанных на синтезе городских и сельских, практик. Обе обозначенные границы имманентно подвижны и пластичны, что определяется динамичностью пространства пригорода. В свою очередь, это обусловливает динамичность его сообщества и постоянный синтез новых и модификацию существующих практик, связанных с эксплуатацией сельско-городских различий как основного ресурса жизни сообщества.

Выводы Изменение миграционных процессов в Иркутской области, произошедшие на рубеже 1990-2000-х годов, привели к качественным изменениям в развитии пригородного пространства на периферии Иркутской агломерации. Видимые изменения, связанные с резким ростом численности жителей поселений, расположенных в непосредственной близости от областного центра и городов второго порядка агломерации, отражают более глубокие изменения. Интенсивные субурбанизационные процессы, фактически, знаменуют собой развитие в регионе нового (и онтологически, и типологически) для региона способа взаимодействия города и села, связанного с освоением горожанами сельского пространства без включения последнего в пространство собственно городское.

Процесс такого освоения протекает в логике фронтира – подвижной границы, представляющей собой не «линию на карте», но пространство взаимодействия, в котором активной стороной в исследуемом случае выступает город, а село – реципиентом. Переход от линейной границы между городским и сельским миром к пространству их взаимодействия обусловил отход от преимущественно барьерного характера сельско-городского разграничения и стал отражением формирования континуального характера пространства расселения.

Пригород как сельско-городской фронтир территориально и типологически размывает дихотомическую оппозицию города и села, наполняя поселенческий континуум переходными между двумя крайними позициями формами.

Вместе с тем, маргинальность пригородного пространства Иркутска не предполагает его переходность как временность. Включенность пригорода как в сельское, так и городское пространства при наличии качественных отличий от обоих позволяет говорить о нем как о самостоятельной локальности, тесно связанной с обоими родительскими, но не тождественной ни одной из них.

Иными словами, пригород Иркутска может быть представлен как транслокальность, включенная и в городское, и в сельское пространство, возникающая и существующая на основе эксплуатации границы между ними как основного ресурса. В качестве граничных ресурсов в данном случае выступают экономические, социальные, информационные и другие различия между разграничением и связанной с ней тарифной политикой.

Такая природа исследуемого пространства обусловливает гетерогенность формирующихся в нем сообществ, их гибкость и открытость, возможность для формирования новой системы отношений и иерархий. В свою очередь, это определяет возможность качественных изменений в топологии социального пространства пригорода, изменении роли агентов влияния111 в его ключевых полях. Неинституализированность пригорода, его фактическое отсутствие в законодательном и административно-властном дискурсе, открывает возможность для формирования и бытования широкого спектра неформальных практик, которые становятся одним из основных инструментов изменения локального социального пространства.

Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов / Бурдье П. Социология социального пространства. – М.:

Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. С. Глава 2. Динамика социального пространства пригорода: новые агенты и диспозиции Быстрый рост численности переселенцев из города в пригородных поселениях и возникновение обширной контактной зоны города и села, функционирующей в режиме транслокальности, определяет необходимость качественным характеристикам. В фокусе анализа при этом оказываются не профессионально-образовательная структура, преобладающий уровень доходов и т.д.), сколько выявление вектора адаптационного процесса и его важнейших характеристик. Ключевым при таком подходе становиться вопрос о том, появляется ли с приходом новой большой группы (переселенцы из города) в социальном пространстве пригорода новый агент и трансформируется ли в связи реальность первого порядка.112 Иными словами, приводят ли структурные социально-демографические изменения в населении к изменению числа агентов и системы их взаимодействий в локальном социальном пространстве пригорода, поскольку сами по себе миграционные потоки, как бы масштабны они не были, в большинстве случаев не меняют фундаментальные компоненты принимающего общества. Постановка такой исследовательской проблемы обусловливает обращение к анализу системных характеристик социального пространства пригорода. При этом в центре внимания оказываются не столько структурные изменения пригородного сообщества (удельный вес различных групп), сколько изменения в соотношении Шматко Н.А. Пространство, поле, позиция / Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. С. Portes A. Migration and Social Change: Some Conceptual Reflections. // Center for Migration and Development Princeton University. Working Paper #08-04 P.32 (Электронный ресурс) URL: http://www.princeton.edu/cmd/workingpapers/papers/wp0804.pdf Режим доступа: свободный позиций агентов в ключевых полях. Поскольку ключевым ресурсом в условиях транслокальности является пограничные различия родительских локальностей, в центре внимания находится вопрос о присвоении этого ресурса и его использования для достижения доминирующего положения. Здесь одной из ключевых проблем остается готовность и возможность не только присвоения, но и использования границы как ресурса. Последнее определяется не столько внешними правилами и ограничениями (законом, традицией) – в условиях невозможно, сколько через «системы устойчивых и переносимых диспозиций» – габитусов, функционирующих как структурирующие структуры. субурбанизационного тренда) агенты пригородного социального пространства действовали без опоры на граничный ресурс, то в центре подобного анализа объективно оказывается новая для пригорода группа – жители города, перебравшиеся на постоянное жительство в эти поселения. Применительно к ней ключевым становится вопрос о том, стала ли названная группа качественно действовавших в пригородном поле ранее. В свою очередь, это обусловливает анализ тех специфических диспозиций, которые определяют поведение и комплексы практик данной группы в пригороде.

Приход в пригород горожан в силу специфики локальной экономики (прежде всего, в сегменте тепличного сельского хозяйства и строительства) трансграничными мигрантами.115 Выраженная гетерогенность этой группы, ее необходимость анализа стратегий и практик взаимодействия этой большой Бурдье П. Практический смысл. — СПб.: Алетейя, 2001 г. С. Григоричев К. Иностранные трудовые мигранты в пригородах Иркутской агломерации / Даяаршлын yуийн соёл ба миграци (Монголия на перекрестке внешних миграций). – Улаанбаатар хот, 2011. С. 14-22; Григоричев К.В.

«Таджики» и «китайцы» в пригородах Иркутска: свои чужие и чужие свои / Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях – Усть-Каменогорск: "Либриус", 2011. С.181- группы с локальным сообществом. В более широком смысле, это предполагает определение статуса трансграничных мигрантов как группы в социальном пространстве пригорода и ее места в конфигурации взаимодействий его агентов.

При таком подходе комплексы адаптационных практик, выработанные в пригородном пространстве, важны здесь не сами по себе, а как маркеры позиции группы в локальном социальном пространстве.

В связи с этим, задачей данного раздела является анализ взаимодействия переселенцев из города и сопутствующих им групп трансграничных мигрантов как с новым для себя физическим пространством, так и с «коренным» его населением. В ее рамках мне представляется целесообразным не столько описать максимально широкий спектр практик таких взаимодействий, сколько рассмотреть наиболее общие комплексы указанных практик как механизмов формирования социального пространства пригородной транслокальности. Каковы структурные характеристики миграционного притока в пригород и задают ли они специфику взаимодействий с физическим пространством и социальных интеракций? Связана ли адаптация экс-горожан и трансмигрантов с принятием системы норм и правил сельского сообщества или через них реализуется качественно новая модель взаимодействия города и села, описанная выше (смотри раздел 1.2.)? Становятся ли новые жители пригородов значимым актором социального пространства пригорода и, соответственно, происходит ли заметное изменение конфигурации его агентов влияния? Наконец, можно ли говорить о качественном изменении социального пространства пригорода, на основе изменения габитуса населения пригородных поселений?

2.1. Горожане в пригороде: новые статусы и позиции Масштабность рассматриваемого миграционного потока в пригород априорно отличает его состав от немногочисленных приобретателей загородной недвижимости 1990-х годов. Эксклюзивность и элитарность коттеджей этого периода задавала узость и относительную гомогенность социальной группы их недвижимости в 2000-е определяет разрушение такой однородности переселенцев из города как группы: экономические элиты регионального центра просто не могут обеспечить существующий масштаб и стабильность притока в пригород.

Сами количественные характеристики миграционных процессов в пригороде предполагают изменение структуры миграционного движения из города в пригородную зону.

Однако анализ внутренней композиции прибывающей в пригород группы горожан оказывается весьма затруднен. По данным статистического учета структуру миграционного прироста в поселениях пригородного района отследить достаточно сложно, а распределение прибывающего населения по уровню доходов, профессионально-образовательному составу фактически невозможно.

Пожалуй, единственное, о чем можно более или менее определенно судить по данным статистики, – это возрастная структура населения, прибывающего в район. Основная часть миграционного прироста приходится на возраст 20–39 лет, достаточно высока также и доля детей до 15 лет, прибывающих, очевидно, вместе с родителями. Так, в 2010 г. доля миграционного прироста, приходящегося на возраст 18-45 составила около 58% (1233 чел.).116 Однако и здесь приходится опираться на заведомо неполные данные, поскольку учет прибывших в поселениях Иркутского района ведется, как и везде, по данным регистрационного учета населения. Между фактическим прибытием в населенный пункт района и Данные текущего учета миграции населения Территориального органа федеральной службы государственной статистики по Иркутской области.

регистрацией в нем по месту жительства нередко проходит несколько лет. В результате, как было показано ранее, фактическая численность населения заметно выше данных статистики.

Социальную структуру прибывающего населения можно оценить почти исключительно по материалам экспертных интервью с представителями местного сообщества и, прежде всего, администрации муниципалитетов поселений, непосредственно сталкивающихся с экс-горожанами. Взгляд «с другой стороны»

предоставляют открытые материалы интернет-форумов, используемых жителями пригорода как пространство коммуникаций. При всей разнотипности этих источников и неоднозначности оценки их достоверности, они, тем не менее, позволяют обозначить наиболее существенные характеристики переселенцев как группы, и основные черты их образа, сложившегося среди «коренного»

населения.

По оценкам сотрудников локальных администраций, в потоке прибывших преобладает достаточно обеспеченное население, имеющее устойчивое материальное положение, хорошо оплачиваемую работу или собственный бизнес, достаточно высокие социально-бытовые стандарты:

«К нам пошла волна состоятельных людей, началась около 10 лет назад. Это в основном состоятельные люди из Иркутска. У кого бизнес свой, предприниматели разные. В последние годы – очень много молодые едут из Иркутска – это уже приобретают землю, строятся. У них солидные дома, благоухающие под Запад, у всех машины, а то и не одна... Стали селиться «солидные люди», имеющие серьезный бизнес в городе: есть владельцы нескольких ресторанов, владельцы крупных авторемонтных мастерских в городе». [Работник сферы образования, «коренная» жительница пригородного села, 2009 г.] Представления «коренного» населения об уровне доходов и рода деятельности приезжих горожан разительно контрастируют с самопрезентацией переселенцев в пригород, доступной на интернет-форумах. Анализ записей в предпринимателей. Лишь 9 из 45 человек, указавших род деятельности и характер занятости, являются владельцами собственного дела или «работают на себя».

Напротив, среди представившихся на форуме высока доля инженернотехнических работников, работающих по найму в городских компаниях и учреждениях, что отмечается и самими участниками форума:

«Тут какая-то не реально большая концентрация электриков, их наверное в Западный электромагнитными полями притягивает». «Пора поселок в "Энергетиков" переименовывать». образованием, имеющих устойчивую занятость и источник доходов, однако не имеющие доходов от крупного и даже среднего бизнеса или ренты.

Единственным исключением является дополнительный доход от сдачи в аренду городского жилья, которое многие переезжающие в пригород семьи оставляют в собственности:

«Однешку свою сдаем, да… На них [деньги от аренды – КГ] строимся дальше.» [жительница пригородного села, 2012 г.] Причины и мотивы переезда в пригород этой довольно широкой группы складываются на экономических и внеэкономических факторах, существенно отличающихся от мотивации владельцев «коттеджей 1990-х». Если для последних покупка или строительства коттеджа являлась формой вложения средств или, чаще, формой элитного потребления,120 то строительство или покупка жилья в новом пригороде практически не рассматривается в таком качестве. Инвестиции в Подробнее о нас // Хомутово-Иркутск.рф (Электронный ресурс) URL: http://homutovoirkutsk.ru/viewtopic.php?f=19&t=21 Режим доступа: свободный Подробнее о нас // Хомутово-Иркутск.рф (Электронный ресурс) URL: http://homutovoirkutsk.ru/viewtopic.php?f=19&t=21&start=70 Режим доступа: свободный Подробнее о нас // Хомутово-Иркутск.рф (Электронный ресурс) URL: http://homutovoirkutsk.ru/viewtopic.php?f=19&t=21&start=100 Режим доступа: свободный Хэмфри К. Постсоветские трансформации… С. загородную недвижимость как средства сбережения или преумножения средств сменяются возможностью качественного улучшения жилищных условий:

«Теперь у нас у каждого своя комната дети самостоятельно и свободно играют в ограде, живность появилась»

«Всё под боком, вот тебе гараж, вот тебе дача, вот тебе баня» «Квартира в городе теперь просто клеткой кажется!»

«Нет быдло-соседей бросающих окурки из окон и выгуливающих собак на детской площадке». «Не инвестиционная» мотивация переезда в пригород рефлексируется достаточно точно и самими переселенцами из города, и сотрудниками локальных администраций поселений, в которые идет максимальный приток из города:

«Люди хотят иметь дом за городом. Это стало можно, престижно. Для когото. А для кого-то – как вынужденная мера для того, чтобы можно было просто жить, кормить свою семью, садить огород, растить детей. Строить дом, какой хочу. Если в городе мы можем на энную сумму иметь квартиру 35 квадратов – это однокомнатную, а то и двухкомнатную 39, то за городом пожалуйста, постарайся, изыщи возможности или продав квартиру в городе можно иметь дом и квадратных метров». [сотрудник сельской администрации, 2009 г.] недвижимости, являвшееся в 1990-е одним из главных мотивов приобретения загородной недвижимости, сменяется стремлением повысить качество жизни, артикулируемое как попытка решения проблем экологии, рекреации, повышения качества питания, возможность для самовыражения.

«Надоела это городская суета! Воздух здесь почище, чем в городе! Да и за моего здоровья! Так же свои овощи, мясо, молоко!»

Почему Вам нравится жить в Хомутово? // Хомутово-Иркутск.рф (Электронный ресурс) URL:

http://www.homutovo-irkutsk.ru/viewtopic.php?f=19&t=531&start=20 Режим доступа: свободный Почему Вам нравится жить в Хомутово? // Хомутово-Иркутск.рф (Электронный ресурс) URL:

http://www.homutovo-irkutsk.ru/viewtopic.php?f=19&t=531 Режим доступа: свободный «Еще [нравится – КГ] тишина и возможность создать красивый уголочек на своём участке, да и дома простор для творчества». Таким образом, не только самопрезентация новых жителей пригорода Иркутска, но и мотивация их переезда в пригородную зону указывает на размывание элитного статуса групп горожан, проживающих в загородном жилье.

Это отмечают и риэлтеры, остро реагирующие на изменение конъюнктуры на рынке жилья: «22% всех земель ИЖС Иркутского района сосредоточено по Качугскому тракту – и это не секрет, если подумать о том, насколько активно сейчас развивается строительство в таких поселках как, например, Хомутово. При этом, как мы в дальнейшем покажем, земля под ИЖС там остается одной из самых дешевых в регионе: всего лишь 35 тысяч рублей за сотку, что в 2,5 раза дешевле, чем сейчас в том же Иркутске». «коренных» жителей, и реальной структуры нового населения пригорода Иркутска определяется комплексом субъективных и объективных факторов. С одной стороны, образ «владельца коттеджа» как человека, принадлежащего «к доходом»,125 широко распространен как в городе, так и в заметно более бедном селе. Отличия новой пригородной архитектуры (подробнее смотри раздел 4.3.), хорошо визуально отличимой от традиционной сельской застройки пригорода, в сочетании с обязательным наличием автомобиля или двух (даже недорогих подержанных) подкрепляют образ экс-горожан как людей, «у которых жизнь удалась» [«коренной» житель пригородного села, 2011 г.].

С другой стороны, сохранение подобного образа подкрепляется затратами на строительство жилья и спецификой получения земельного участка под Где нам стоит дом построить? Анализ рынка земли под индивидуальное жилищное строительство в Иркутске // RealtyVision. Недвижимость Иркутска. 24.11.2011 (Электронный ресурс) URL:

http://www.realtyvision.ru/analytics/659/ Режим доступа: свободный Покупатель Коттеджа – кто он? // Плюс один (Электронный ресурс) URL:

http://www.realtyestate.ru/quickhouse/news/Pokupatel-kottedzha--kto-on.html#.Ufs4UG2zr1J Режим доступа:

свободный строительство: «На сегодняшний день городской житель, у него практически шансов нет получить бесплатно земельный участок.... А вариант продажи, он, конечно, предполагает заселение денежных людей». [сотрудник сельской администрации, 2009 г.] Наконец, при сдержанно-негативном отношении «коренного» населения к прибывающим в пригород горожанам, переселение новых жителей с высоким по местным меркам уровнем доходов оказывается предпочтительнее, чем переезд малообеспеченных мигрантов. Любая возможность роста доли лиц с низким доходом в потоке прибывающих из города воспринимается местным сообществом или, по крайней мере, администрациями поселений, безусловно, негативно. В частности, инициатива главы администрации района о предоставлении земельных участков под строительство для «разгрузки» очереди на получение жилья Иркутска вызвала множество возражений, лейтмотивом которых стала нежелательность притока в поселения района населения с невысокими доходами.

«Сейчас идет разговор о том, чтобы муниципальные образования [Иркутского района. – КГ] могли разгрузить городскую очередь, которая составляет на сегодняшний день 10 тысяч человек. Город не в состоянии сделать это. Они хотят осуществить данную программу за счет нас. Якобы мы должны выделить, каждое муниципальное образование по маленькому кусочку земли, для того чтобы выделить его городской очереди.

Городская очередь для нас, конечно, не очень интересна. Вопросов нет, кто в ней стоит? Это малообеспеченные граждане, которые, не знаю, на что могут рассчитывать, потому что построить дом – это достаточно затратно и непросто.

Значит, они продадут эти земельные участки, это будут суммы, на которые они не смогут купить себе жилье и будут расходовать [полученные деньги – КГ] по своему усмотрению. А часть из них будут пытаться построить себе что-то не самое лучше, а затем приходить в администрацию и говорить – «вот у меня там нет воды», опять рассчитывать на водокачку, как сельский житель, «отсыпьте мне дорогу» и т.д.».[сотрудник сельской администрации, 2009 г.] сформировался образ богатого или, по крайней мере, обеспеченного горожанина, выезжающего на жительство в пригород. Соответствие новых жителей пригорода этому образу одновременно и негативно (через противопоставление бедной деревни и богатых владельцев коттеджей, захватывающих землю), и желательно – как гарантия от роста социальных проблем. Однако в противовес устоявшемуся стереотипу новое население пригорода, формирование которого начинается в 2000-е годы, заметно отличается от владельцев коттеджей «рублевского превращаются в более широкий слой жителей субурбии. Значительное преобладание в нем специалистов с высшим профессиональным образованием и наемных работников высокой квалификации позволяет сравнить характер развития иркутских пригородов со стадией развития пригородов американских городов конца 1950-1960-х годов.127 Именно в этот период, американская субурбия приобрела устойчивое развитие за счет массового переселения в них не только специалистов, но и «рабочего класса», в который американскими работники, «белые воротнички», а также занятые в сфере обслуживания. Вместе с тем, изменение структуры населения пригорода по уровню доходов и качеству жизни, связанное с появлением промежуточного звена между полярными группами владельцев коттеджей и малообеспеченным «коренным»

населением, является, на мой взгляд, далеко не самым важным следствием описанных изменений. Не столь важно даже стремительное увеличение Социальный портрет потребителя в сфере архитектуры и дизайна // Architecture&Design (Электронный ресурс) URL: http://akorovina.weebly.com/3/post/2011/10/first-post.html Режим доступа: свободный Никифоров А. В. Рождение пригородной Америки: Социальные последствия и общественное восприятие процесса субурбанизации в США (конец 40-х – 50-е гг. XX в. ). – М.: Эдиториал УРСС, 2002. (Электронный ресурс) URL: http://mx.esc.ru/~assur/ocr/suburbia/ch1.htm#3 Режим доступа: свободный Шомина Е. С. Контрасты американского города: (Социально-географические аспекты урбанизации). М.: Наука, 1986.С.12-14; Никифоров А. В. Рождение пригородной Америки: Социальные последствия и общественное восприятие процесса субурбанизации в США (конец 40-х – 50-е гг. XX в. ). – М.: Эдиториал УРСС, 2002.

(Электронный ресурс) URL: http://mx.esc.ru/~assur/ocr/suburbia/ch1.htm#3 Режим доступа: свободный численности экс-горожан в пригороде. Заметно более важным мне представляется появление в их лице нового актора в социальном пространстве пригорода.

Действительно, количественный рост обитателей элитных коттеджных поселков способен изменить соотношение «городского» и «коренного» населения пригороде, и даже полностью вытеснить последнее вместе с классическими дачами из пригородной зоны, как это происходит в ближнем Подмосковье. Однако изменение числа акторов социального пространства пригорода и их конфигурации это не обеспечивает, поскольку владельцы коттеджей, как самостоятельный актор, представлены здесь уже с середины 1990-х годов.

Напротив, появление качественно новой группы переселенцев из города, не представленных ранее в пригороде, означает появление нового агента, претендующего на значимую роль в социальном пространстве пригорода и, как следствие, объективно воздействующего на изменение его конфигурации.

Важнейшим ресурсом новых жителей пригорода, как агента социального пространства, становятся не только экономические преимущества (более высокий уровень денежных доходов, а зачастую само их наличие), но и весь социальный капитал, реализуемый в специфических условиях фронтира. Здесь, наряду с культурным (включая общий научно-технический уровень, включенность в внутригородских отношений. Последнее обеспечивает возможность эксплуатации городской инфраструктуры для обеспечения более высокого уровня жизни в пригороде. Прежде всего, это касается структуры здравоохранения, традиционно более развитой в областном центре, нежели в сельских населенных пунктах:

«Мы у педиатра наблюдаемся в Хомутово, а узких проходим в поликлинике на маратовском кольце (номер не помню) [Правобережный округ г. Иркутска – КГ] бесплатно»

Нефедова Т.Г. Российские дачи как социальный феномен // SPERO, 2011. №15 Осень-зима. С. 161- «Мы остались прикреплены в городе, тут нет многих спецов, и вообще как сильно болеем – в город уезжаем, то тут толком ни скорой ничего, а у нас бывает» «Городские» практики обеспечивают решение бытовых проблем с минимальными экономическими издержками: необходимость присмотра за ребенком, в селе традиционно обеспечиваемая старшим поколением, эксгорожанами решается через наем няни, что позволяет сохранить полный доход семьи. Возможность ухода с работы одного из членов семьи, не только допустимая, но и принятая в сельском обществе, здесь даже не рассматривается:

«Нужна няня ребенку, может знаете кого, или может кто сам с ребенком сидит и моего пригрел бы. Совсем тупиковая ситуация, работаем с мужем оба, бабушка тоже... с садом пока затык...» Этот социальный капитал, реализуемый через гибкую и легко адаптивную систему практик, воспринимается как ключевой ресурс переселенцев из города и приезжают обеспеченные. Обеспеченные не только финансово, а допустим, интеллектуально, так вот у них есть желание жить и развиваться дальше».

[сотрудник сельской администрации, 2009 г.] С этим капиталом, инициативностью сотрудники администраций связывают новые тенденции развития населенных пунктов, изменения их образа жизни:

«Знаете, что городскому жителю проще? Сельский житель, он рассчитывает на администрацию, на водонапорную башню, которая дает воду. Это вот тоже влияние колхоза. Они рассчитывают на то, что до дома доведут сеть. Городской житель, он, как правило, готов, он не избалован, городской житель, это ПАПА+МАМА = Форум для родителей Иркутска. (Электронный ресурс) URL:

http://38mama.ru/forum/index.php?topic=203827.275 Режим доступа: по регистрации ПАПА+МАМА = Форум для родителей Иркутска. (Электронный ресурс) URL:

http://38mama.ru/forum/index.php?topic=203827.275 Режим доступа: по регистрации однозначно. Сельский житель, он избалован. А городской житель не привык к тому, о чем я говорила ранее. Он не привык ходить в администрацию и спрашивать, почему у меня свет мигает, почему то-то и то-то происходит. Он привык больше рассчитывать на себя, городской житель». [сотрудник сельской администрации, 2009 г.] пригородных поселений становится стремительный рост доли благоустроенного жилья. Практически все индивидуальное строительство в пригороде ведется по проектам, предполагающим создание автономного водоснабжения и канализации.

Жилище считается готовым лишь после «запуска в эксплуатацию» этих систем, после чего, как правило, происходит заселение дома.

«Они [переселенцы из города – КГ] пока у них канализация своя не заработает, редко, кто живут, избалованные такие… Рабочие только, иногда мужики. А может так оно и лучше – чего детишкам морозиться…» [«коренная»

жительница пригородного села, 2012 г.] Новые тенденции в развитии жилого пространства поселений довольно быстро перенимаются наиболее восприимчивыми «коренными» жителями, перенимающими не только новые строительные приемы и материалы, но и сам новый взгляд на жилое пространство:

«Например, такой простой пример из жизни. Вот деревня Глазуново, небольшая маленькая – 53 двора. Красивая очень, в зелени утопает. И никто не приезжает, живут себе и живут. Где-то забор старый упал, где-то шифер старый потрескался. Приезжает городской житель, начинает либо строиться заново, либо ремонтировать существующий дом, делать палисадник, красить штакетник, менять крышу, меняет окна на пластиковые и где-то на подсознательном уровне, где-то по причинам может быть зависти, где-то еще по каким-то причинам начинается движение. Начинают и другие дома тоже преображаться».

[жительница пригородного села, переселенец из Иркутска, 2012 г.] В результате исходно сельский облик пригородных поселений все более теряет традиционные сельские черты, превращаясь в сложный симбиоз сельского и городского пространства. Сохранение усадебной застройки сочетается с полным набором коммунальных удобств, являющихся важным признаком городского жилья; жилые дома и усадебные постройки приобретают не только новый облик, но и новые функции; организация территории усадьбы эволюционирует от сугубо хозяйственно-утилитарных к рекреационным функциям (подробнее смотри раздел 4.3.). Иными словами, эти изменения приводят не только и не столько к структурным, сколько к качественным изменениям пространства пригорода, ключевые параметры которого задаются новым агентом – приезжими из города.

«Чем мне нравится...вот это переселение жителей городских – для деревни – это свежий воздух. Деревня живет и живет себе, живет и живет. Городские жители – они инициативны, также по причине той, что они привыкли на себя рассчитывать. Не на администрацию, не на клуб куда-то, они инициативны, им охота что-то делать....Они – свежий воздух. Свежий воздух – он всегда был полезен во всех развитиях». [сотрудник сельской администрации, 2009 г.] Вместе со «свежим воздухом» и инициативностью, переселенцы из города привносят в отношения с местным сообществом и целый спектр неформальных практик, вполне рутинизированных в городе, но не принятых и осуждаемых «коренным» населением. Столкнувшись с типовой для города проблемой очереди в детский сад, экс-горожане готовы к ее решению с помощью «внебюджетного взноса», «спонсорства», которые рассматриваются не как взятка должностному лицу, а как вложения, которые «моему же ребенку идут на пользу, даже если он сам этим компьютером пользоваться не будет» [жительница пригородного села, переселенец из Иркутска, 2012]. Подобные практики, обыденные для горожан, оказываются совершенно чуждыми и неприемлемыми для села:

«Такой замечательный [детский – КГ] сад, в который не попасть. И жителям, вот допустим даже микрорайона Западный и хотят туда попасть, и готовы даже, допустим заплатить – для деревни это дико, чтобы можно было какой-то внебюджетный взнос. Для города – это нормально. Они счастливы, мы же знаем, что прийти в школу – взнос, прийти в садик – взнос, ну кто тебя без взноса возьмет? Город вообще готов, город не может себе представить ситуацию без взноса. Для деревни это как бы чуждо совершенно, непонятно». [жительница пригородного села, переселенец из Иркутска, 2009] При всей необычности эти городские практики в условиях быстрорастущего пригорода оказываются более успешными как в силу сложного положения сельских бюджетных учреждений, так и в силу больших экономических ресурсов экс-горожан. В результате складывается ситуация «нечестной конкуренции», в которой старая (традиционная сельская) система правил и отношений все более вытесняется новыми рамками и схемами взаимодействий. В новые схемы и правила социальных интеракций оказываются тесно включены традиционные для советского и пост-советского села институты (школа, детский сад, сельская администрация), а через них измененные «правила игры» навязываются и «коренному» населению.

Закрепление в пригороде несельской системы отношений фиксируется и на бытовом уровне через изменение дистанции повседневного общения. Отход от сельских традиций близкого соседства определяется не только установками переселенцев, но, в том числе, и темпами и ритмом освоения горожанами пригородного пространства. Быстрое развитие застройки, которая при современных технологиях исключает необходимость тесного контакта с соседями, приводит к тому, что смена соседей становится более частым явлением, чем в традиционном селе. Это, в свою очередь, исключает возможность длительного сближения, «выбор соседа» и в результате установления тесных отношений. В условиях, когда в течение нескольких лет соседи по усадьбе могут смениться два и более раза, пожалуй, единственно возможной реакций становится увеличение дистанции с новым окружением:

«Когда дом продают, вы знаете, сейчас модно стало, дом купить. Построить, а потом продать его и построить новый. Вот когда соседи меняются, и несколько раз, вот тогда, конечно, настороженно как-то относиться начинают». [«коренная»

жительница пригородного села, 2012 г.] Следствием роста дистанции становится все более заметный отход от тесных соседских связей, характерных для сельского сообщества, и вытеснением их отношениями атомизированного городского сообщества. Вместе с тем, безусловно, полной подмены не происходит и не может произойти в силу специфики физического пространства пригородных поселений: забор между усадьбами оказывается менее барьерен, чем лестничная площадка городского многоквартирного дома. Однако отход от традиционной сельской системы отношений в пользу некоего симбиоза с городом рефлексируются и «коренными»

жителями пригорода:

«Население у нас можно сказать… потому как рядом с городом и на горожан даже немножко походит. Да. Чем похожи? Ну, вот есть, если дальше в поселки заглянуть, то они там живут как-то вот рядышком, там вот дружат.