«Вопросы правовой охраны коммерческой тайны 29 июля 2004 года был, наконец, принят давно ожидавшийся Федеральный закон № 98-ФЗ О коммерческой тайне (далее Закон). Завершилась десятилетняя история рассмотрения различных ...»

Таким образом, одностороннее действие лица, направленное на присвоение вещи, нигде не способно непосредственно создать право на вещь, кроме, может быть, обнаружения клада, не представляющего исторической или культурной ценности, самим собственником участка (если клад обнаружен иными лицами, отношения присвоения опосредуются), что внешне может напоминать присвоение плодов от собственной вещи. Но при этом ни в каком смысле приобретение клада не приходится считать односторонне-обязывающей сделкой (да и вообще это не сделка). Сюда же, пожалуй, можно было бы отнести и случай вступления в наследство (сходный отсутствием собственника), с теми только оговорками, что сделка вступления в наследство 7 венчает сложный состав, не позволяющий считать эту ситуацию примером непосредственного получения вещного права.

Таким образом, претендент на вещь вступает в опосредованные отношения с собственником, любые активные действия которого, даже одно появление, способны изменить положение. Юридическое значение, стало быть, придается молчанию собственника, а все предписанные законом меры стремятся к тому, чтобы это молчание было квалифицированным, имело качество, сопоставимое с изъявлением воли на отчуждение. Конечный эффект увязывается, как можно заметить, не с одной только волей претендента на приобретение, но с накоплением юридического состава, в котором важное значение имеют юридические факты, подтверждающие если не согласие на то собственника, то, во всяком случае, предоставление собственнику всех разумно возможных мер для заявления возражений и для отыскания вещи. Отсюда установление сроков как важных элементов юридического состава.

Такой механизм затрудняет квалификацию в качестве способа прекращения чужого права односторонних действий приобретателя. Напротив, можно сказать, что по общему правилу закон не допускает односторонних действий как достаточного основания для приобретения вещного права.

Односторонними действиями можно лишь приобрести некие "права ожидания", права на приобретение права. Но эти права не относятся, на мой взгляд, к субъективным правам. Кроме того, сами по себе они никого не обязывают и не прекращают чужих прав.

Поскольку предмет нашего исследования права на действия, составляющие механизм правопреемства (права на создание права, правообразовательные правомочия, в том числе права на односторонне-обязывающие сделки), перед нами стоит вопрос, создают ли односторонне-обязывающие сделки (акцепт, зачет и др.) иные "Не может быть рассматриваемо как притязание содержащееся в каждом праве правомочие запрещать нарушение права со стороны кого бы то ни было" (Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1.

М., 1949, с. 247). Более точным представляется не лишенное юмора суждение Д. Ллойда: все противостоящие собственнику лица не обязаны, а лишены права, поэтому их следует считать не должниками, а бесправными (Ллойд Д. Идея права / Пер. с англ. М., 2002, с. 361).

Приобретение собственности через переработку (спецификацию) связывается с выплатой компенсации, восходя к логике возмездного приобретения права, то есть договора, условия которого определены, однако, не волей сторон, а законом. Такая же логика двусторонних отношений прослеживается и в механизме приобретения права на самовольное строение или на земельный участок, занятый самовольным строением. Для наших целей этого достаточно, чтобы вывести данные способы получения права за пределы односторонних действий.

Взятая изолированно, эта сделка близка по своей сути к акцепту, попадая тем самым в число обсуждаемых нами явлений.

следствия, кроме обязанности 8, то есть выходят ли они за пределы обязательственных прав и имеют ли вещный эффект.

Нельзя не обратить внимания на вывод С. С. Алексеева: "правообразовательные правомочия существуют в области формирования обязательственных и иных правоотношений" 9.

Если учесть, что кроме обязательственных, во всяком случае, существуют вещные права (а в существовании третьего вида "прав на установление права", в отличие от Л. Эннекцеруса, С. Алексеев от казывает, здесь же характеризуя "порождаемые офертой последствия… через категорию "правомочия" 10, смысл которой лишь в том, что "правомочие" не право), нельзя не прийти к выводу о том, что автор не посчитал возможным определенно сказать о возникновении вещных прав через односторонне-обязывающую сделку (правообразовательное правомочие).

Далее он, впрочем, указывает на правомочие наследника принять наследство как правообразовательное правомочие за рамками обязательства 11. Но такую сделку трудно считать обязывающей, так как она ни создает обязанностей для иного лица, ни прекращает прав третьих лиц. (Прекращением права нельзя считать лишение третьего лица возможности получить субъективное право, которого у него не было.) Можно заключить, следовательно, что односторонне-обязывающие сделки вещного эффекта не имеют.

Этот вывод, конечно, требует развития. Большой интерес представляет вопрос возникновения права собственности из договора об отчуждении вещи.

Понятно, что договор может быть представлен как совокупность нескольких взаимосвязанных действий, в силу которых должник обязывается перед кредитором.

Равнозначным обязыванию мы можем считать освобождение другой стороны от обязательства. Таким образом, как уже говорилось, выдерживается универсальное требование недопустимости ухудшения юридического положения лица против его воли.

Кажется, нет никаких препятствий считать и возникновение права собственности еще одним вариантом наделения гражданским правом другого лица (реципиента) за счет того, у кого оно есть (ауктора). Так обычно и рассуждают. Но ближайшее рассмотрение механизма возникновения права собственности позволяет обнаружить, что оно возникает не волей обладателя права, а посредством более сложной системы явлений, среди которых решающая роль придается одному из фактов не по его содержанию (он может вовсе не выражать воли на отчуждение; более того, закон не запрещает выбрать для перехода собственности юридический факт, вовсе не являющийся сделкой), а по иным его качествам, иногда объективным, если считать признаком объективности указание на то закона (передача владения, регистрация), а иногда случайным, зависящим от произвола сторон (срок, действия третьего лица и т. д.). Ирония ситуации в том, что, даже если какой-то имеющий волевое содержание факт (например, факт платежа) и выбран сторонами как факт, обозначающий возникновение собственности, сам по себе он не является волеизъявлением на передачу собственности хотя бы потому, что воля передающего право (прежнего собственника) в нем может не участвовать, а если и участвует, то направлена на другую цель принятие платежа (освобождение от обязанности 12 ). Этот факт, даже будучи сделкой, Можно заметить наряду с установлением обязанности и такое следствие как прекращение права другого лица (при зачете, отказе от обязательства). Видимо, такой эффект следует рассматривать как некоторую разновидность установления обязанности.

Алексеев С. С. Односторонние сделки в механизме гражданско-правового регулирования / Антология уральской цивилистики. 1925-1989: Сборник статей. М., 2001, с. 64.

Понятно, что если сделка это волеизъявление, то исполнение обязательства направлено должником на освобождение себя от обязанности, а не на создание благ для кредитора. Присвоение же волеизъявлению двойного назначения (и обязательство прекратить, и право собственности создать) вступает в неразрешимое противоречие с волей как единством (поскольку мы не обсуждаем случаев раздвоения воли, что уже затрагивает сферу иных наук). Остается только фикция иного волеизъявления, мысленно присоединяемого к фактически совершенному; с помощью этой фикции и конструируется вещный договор.

становится только знаком возникновения собственности, и это значение присваивается ему правопорядком, а не его собственным содержанием.

Если собственность переходит в момент совершения договора купли-продажи (как предусмотрено ФГК в виде общего правила), то тогда самому этому договору уже присваивается качество знака, переносящего собственность, независимо от его собственного содержания. Важно лишь то, что договор имеет качества факта, то есть доступен восприятию иных лиц, объективен и тем самым способен обозначать момент перехода права собственности.

От воли сторон, поскольку речь не идет о недвижимости 13, зависит лишь выбрать тот или иной факт в качестве знака прекращения/возникновения права собственности, но они лишены возможности передать право собственности каким-то иным образом, не придав никакому из фактов этого значения. Например, невозможно совершить отчуждение вещи, лишив традицию значения перехода права собственности, но не присвоив это значение какому-либо иному факту. В этом случае право собственности останется у прежнего обладателя. Следовательно, можно прийти к выводу, что право собственности в современном российском праве непосредственно не передается волевым актом, сделкой, а возникает как следствие того юридического факта, с которым право собственности связывается посредством объективного, не зависящего от воли сторон механизма, созданного позитивным правом.

В элементарном виде это может быть представлено таким образом, что если в договоре выражена воля на отчуждение вещи, то достаточно, чтобы последующая ее передача была бы направлена на исполнение договора; вторичное выражение воли на отчуждение излишне и его не требуется: тогда передача переносит право собственности не потому, что передача содержит волю на отчуждение, а потому, что передача законным способом исполняет договор. Еще более явным образом это следует из фактов возникновения права собственности против платежа, в указанный срок, посредством акта государственной регистрации, путем истребования индивидуально-определенной вещи у должника, отказавшегося ее выдать (ст. 398 ГК РФ). То, что действие судебного пристава, забирающего вещь у должника против его воли, никак не может считаться выражением воли должника (собственника) на отчуждение, способно, кажется, устранить последние сомнения на этот счет и позволяет расстаться с давним предрассудком, без критики полагавшим возникновение права собственности непосредственно из волеизъявления собственника.

Кстати, эти выводы позволяют обосновать проблему двойной регистрации прав на объекты недвижимости, то есть проблему регистрации сделки и перехода права. Противники этого громоздкого удваивающего механизма быстро обнаруживают, что существуют все же сделки, которые нужно регистрировать. В связи с этим признается отсутствие "единого обоснования" регистрации. Между тем такое единое обоснование налицо, и оно как раз и состоит в том, что право собственности никогда не передается сделкой. Поэтому если регистрируется именно право собственности, то сделку об отчуждении вещи регистрировать не нужно; регистрации подлежит переход права собственности, приуроченный к тому юридическому факту, с которым сто-роны связали возникновение вещного права (отсюда не имеющий, как уже говорилось, собственного смысла обобщающий термин "переход права"; он как раз и указывает на придание факту, являющемуся "переходом права", функции знака перехода собственности). Если же регистрируется право обязательственное (право арендатора и т. п.), то регистрировать нужно только сделку; право отдельной регистрации не подлежит, так как обязательственные права иначе как сделкой не устанавливаются.

А для недвижимости от воли сторон зависит назначить какой-либо юридический факт как факт, с которым увязывается государственная регистрация; возникновение этого факта дает право заинтересованной стороне требовать государственной регистрации перехода права. Собственно говоря, этот факт и выступает тем самым "переходом права", который подлежит регистрации и который вызывает традиционные упреки законодателю в грамматической сумятице.

Вещные права, не связанные с владением (сервитут и др.), возникают из договора, но с ними, насколько известно, проблем не возникает.

Итак, в механизме возникновения права собственности, как он описан в Гражданском кодексе РФ, мы обнаруживаем односторонние сделки, предоставляющие право требования (то есть обязательственное право) другой стороне, но не обнаруживаем сделок по прекращению права собственности и по наделению этим правом другой стороны. Примечательно, что и механизм отказа от права собственности не допускает прекращения права собственности из одной только односторонней сделки собственника (ст. 236 ГК РФ).

Понятно, что введение в наше законодательство весьма удобной фикции вещного договора могло бы привести к существенным изменениям данного вывода; следует, однако, иметь в виду, что вещный договор, как и любая фикция, может быть введен только путем прямого указания законодателя и требует масштабного изменения системы гражданского законодательства. Фикция не может учреждаться путем усмотрений, умолчаний и аналогий.

Изложенные выводы позволяют наряду с прочим заключить также, что никакого специального правомочия (полномочия) на установление права собственности не существует, поскольку нет и волеизъявления, непосредственно создающего право собственности.

Управомоченным на отчуждение вещи является лицо, которое в силу закона или договора с собственником вправе быть продавцом, то есть вправе заключить и исполнить договор об отчуждении вещи от собственного имени. Ничего иного для отчуждения вещи (некоего вещного управомочия) не требуется.

Это заключение обращает нас к проблеме правомочия.

Правомочие возникает в связи с правом на уже затронутые нами одностороннеобязывающие сделки. Но сами эти сделки обнаруживаются в сфере так называемых прав на установление или изменение права, выделяемых Л. Эннекцерусом.

Как уже говорилось, этой категории прав указывают место вне прав вещных и обязательственных. Наряду с правом господства "правовой властью воздействовать на определенный объект (вещь, лицо, произведение человеческого творчества, право, имущество)", "правом требовать от определенного лица действия или воздержания от действия" выделяются "права на установление или изменение права т. е.

правовая власть, в силу которой изменение права, т. е. установление, изменение или прекращение субъективных прав, может быть осуществлено либо нами (самими), либо наступает в наших интересах и помимо нашей воли" 14.

Последняя группа прав, обнаруженная эмпирически, включает в себя, в частности, права, возникающие в силу отлагательного условия до его наступления, право присвоения, право заключить договор путем принятия оферты, право оспаривания (например, оспоримой сделки), право на отказ от обязательства, право на зачет, право наследника принять наследство, прощение долга, полномочие и др. Поскольку круг этих "прав на изменение права" включает в себя права очевидно разной природы и назначения, следует сразу выделить в их составе права, "связанные с действием обязательственного отношения, здесь они могут быть названы "сеЭннекцерус Л. Указ. соч., с. 246-247.

Алексеев С. С. Указ. соч., с. 62 и сл.; Эннекцерус Л. Указ. соч., с. 248-249. К этому вопросу автор возвращается и в других частях своего курса.

кундарными" 16. Секундарные права во всяком случае реализуются в связи с другой стороной обязательства, хотя бы и односторонними сделками.

С. Алексеев, развивая идеи Б. Черепахина, называет эти права "правомочиями". В этом смысле они качественно отличаются от "правомочий, выступающих только как отдельные следствия единого понятия власти (собственность, пользовладение) и обозначающихся как право" 17.

При таком понимании терминов правомочие это подобное праву, но не тождественное ему понятие. Оно осуществляется в собственном интересе. Это позволяет отделить его от полномочия, подобного правомочию, но отличающегося от него уже тем, что осуществляется в чужом интересе 18. По этому признаку полномочие не может быть причислено к секундарным правам, дающим, как и полномочие, власть обязать своими действиями другое лицо.

Вероятно, можно говорить о некоторых правах, испытывающих прогрессивные или регрессивные изменения, таких, например, как право преимущественной покупки или опцион, как о явлениях, либо утрачивающих черты права (и двигающихся к правомочию), либо, напротив, развивающихся из правомочия в право 19. Впрочем, предмет нашего исследования еще весьма далек от той стадии, когда он станет достоянием систематиков.

Возвращаясь к природе правомочия, мы можем отметить, что у него не обнаруживаются признаки, присущие субъективному частному праву: ему не противостоит обязанное лицо, хотя оно и не абсолютное.

Правомочие (полномочие) не может быть передано ни в порядке цессии, ни в порядке традиции. Известный представительству механизм передоверия лишь подчеркивает неприменимость обычных средств передачи, да и сам передачей не является.

Передоверие в отличие от цессии, которая служит средством не только наделения правом цессионария, но и лишения права цедента, не прекращает доверенности (ст. 188 ГК РФ) 20. Если также учесть, что закон допускает и наделение нескольких лиц тождественным полномочием (без разделения, впрочем, на солидарное или совместное представительство), то мы должны признать, что в принципе невозможно обнаружить саму передачу полномочия, ибо право, подлежащее передаче, не мо-жет после передачи оставаться у иного лица либо одновременно принадлежать разным лицам, что само по себе лишает смысла его передачу. Полномочие представителя, следовательно, не передается, в том числе и при передоверии.

При невозможности сингулярной передачи правомочия (полномочия) переход правомочия (полномочия) в порядке универсального правопреемства, хотя, по-видимому, не исключен, но всегда вызывает сомнения. Применительно к представительству он исключается известными положениями п. 1 ст. 188 ГК РФ. Но и в случаях отсутствия прямого запрета возникают затруднения. Например, спорным считался вопрос о праве наследника принципала одобрить сделку, совершенную в порядке действий в чужом интересе без поручения, совершенных для наследодателя, причем большинство склонялось к отсутствию в этом отношении правопреемства 21.

Правомочие, как и полномочие, не имеет стоимости.

Заключающееся в правомочии (полномочии) право на собственные действия не требует для своей реализации содействия или хотя бы воздержания от действия иного Алексеев С. С. Указ. соч., с. 65.

Эннекцерус Л. Указ. соч., с. 243. Соответственно пресловутые правомочия владения, пользования, распоряжения это "отдельные следствия собственности", то есть права. Впрочем, так они и называются в ст. 209 ГК РФ.

Как уже отмечалось, С. С. Алексеев в указанной статье не упоминает полномочия, а также обходит и вопрос о связи представительства с односторонне-обязывающими сделками.

М. Агарков приводит мнение Кресса, считавшего право на изменение права "недоразвившимся правом".

См.: Агарков М. М. Указ. соч., с. 280.

См. также: Рясенцев В. А. Представительство в советском гражданском праве / Докторская диссертация. Т. 2.

М., 1948, с. 130 и сл.

Нерсесов Н. О. Понятие добровольного представительства в гражданском праве. В кн.: Нерсесов Н. О.

Избранные труды по представительству и ценным бумагам в гражданском праве. М., 2000, с. 71.

(связанного) лица. Но собственные действия не могут иметь стоимости для самого действующего (иначе нам придется допустить юридическое отчуждение тела лица от его юридической личности), поскольку речь не идет о субъективной обязанности (тогда они имеют стоимость для обладателя права), а это предположение не обсуждается.

Правомочие (полномочие) не защищается собственным иском и не может быть принудительно исполнено в порядке, установленном для исполнения судебных решений. Способы защиты субъективных прав, указанные в ст. 12 ГК РФ, неприменимы для правомочия (полномочия). Интересно, что иск о защите преимущественного права покупки (при известной дискуссионности самой природы этого права) направлен не столько против его нарушителя, сколько против приобретателя предмета права, независимо от того, является ли он нарушителем. В строгом смысле такой иск трудно считать средством защиты, да он и не указан в ст. 12 ГК РФ.

Иск о признании, предполагающий спор о праве, то есть о принадлежности того же права иному лицу, во всяком случае исключен для полномочия представителя, которое может принадлежать нескольким лицам. Приводившиеся в литературе примеры предъявления таких исков (например, жалоба на отказ нотариуса совершить нотариальное действие с участием представителя) без особых затруднений могут квалифицироваться как действия в защиту представляемого, то есть не имеют природы защиты собственного права истца.

Спор о признании правомочия это также не спор с иным претендентом на правомочие, а спор с другой стороной отношения о том, был ли юридический факт, породивший правомочие.

Наконец, и споры между параллельными органами юридического лица, возникшие на почве решений конкурирующих собраний акционеров, не относятся к спорам о принадлежности полномочия одной из спорящих сторон, хотя иногда предстают в таком качестве 22, но представляют собой споры об идентификации самой стороны, то есть заведомо ведутся не как споры между двумя лицами, но как споры о лице. Сама гипотеза другого лица исключается из предмета спора. Стало быть, и в этой ситуации нет спора о праве между двумя и более лицами.

Кроме того, нельзя не заметить, что сам по себе иск о признании не в состоянии предрешить вопрос о юридическом качестве того предмета, который является предметом защиты. Субъективное право обнаруживает себя как право тогда, когда дает непосредственное благо материальное или нет. Иск о признании права лишь тогда выявляет природу права, когда он ведет к этому благу, получаемому как собственными действиями истца, так и посредством принудительного исполнения. Понятно, что иск о признании правомочия (полномочия) ни прямо, ни косвенно ни к какому благу не приводит.

Правомочие (полномочие) не может быть нарушено действиями третьих лиц: поскольку оно реализуется односторонними действиями, обладатель правомочия (полномочия) не нуждается в их содействии (бездействии), а поскольку оно не состоит в праве на имущество, третьи лица не могут его нарушить путем воздействия на имущество, а препятствия, состоящие в насилии против лица, не могут, конечно, считаться специфическими способами нарушения правомочия (полномочия). Хорошо видно, что права на изменение права и односторонне-обязывающие действия в их числе, Во всяком случае, природа полномочия исключает предъявление иска к юридическому лицу (впрочем, как и к представителю) о предоставлении (признании) полномочия. Среди возможных споров между представителем, органом юридического лица и принципалом (юридическим лицом) (о вознаграждении, возмещении убытков и пр.), вытекающих из их внутренних отношений, не может быть спора о предоставлении полномочия либо о признании полномочия. Основная причина, исключающая подобные споры, та, что полномочие это не субъективное право.

Отсутствие у представителя (органа юридического лица) собственного интереса лишает его и права на иск к юридическому лицу о полномочии.

Спор о признании полномочия на уже совершенную сделку будет спором о действительности сделки, и сторонами этого спора будут третье лицо и принципал, но не представитель (его участие возможно лишь в качестве третьего лица ввиду возможного иска об убытках).

хотя они и занимают место рядом с вещными и обязательственными правами, возникли отнюдь не из-за причин системного свойства, то есть не из-за того, что строение строгой системы заставило выделить ряд явлений, точно не вписанных ни в один из образующих систему блоков. Напротив, права на изменение права и права на односторонне-обязывающие сделки не отвечают ни признакам вещных прав, ни признакам обязательственных, ни признакам частных (как имущественных, так и неимущественных) прав вообще.

Совокупность этих признаков, точнее, отсутствие наиболее существенных свойств субъективного права, заставляет поставить под сомнение принадлежность прав третьего типа к субъективным частным правам.

В. А. Рясенцев указывает, что с Л. Эннекцерусом в части признания прав на установление прав был не согласен другой известный цивилист А. Тур, который, выделяя соответствующую "особую категорию прав", не признавал их субъективными правами. Одновременно В. А. Рясенцев отмечает, что английские и французские юристы, в отличие от немецких, не занимались специальным исследованием природы полномочия 23. Аналогичное замечание сделано и М. М. Агарковым 24.

В. А. Рясенцев полагал, что полномочие не является субъективным правом, так как ему не соответствует чья-либо обязанность; полномочие нельзя нарушить как субъективное право; полномочие не порождает права на иск 25.

Насколько мне известно, с тех пор, как была опубликована эта работа, убедительных аргументов, опровергающих приведенные доводы В. А. Рясенцева, высказано не было.

Именно поэтому так часто повторяются попытки отнести эти права к правоспособности (дееспособности). Для полномочия эта концепция выступает как концепция "проявления дееспособности (правоспособности)" 26.

Возражая против нее, Л. Эннекцерус резонно замечает, что "дееспособность является всеобщим правовым свойством лица, но не правом, т. е. не особой присвоенной властью, и ни в коей мере не подпадает под нормы, касающиеся субъективного права" 27.

Действительно, даже если отказаться от употребления универсального понятия власти, а ссылку на субъективное право отбросить как сомнительную, то и тогда нельзя не признать, что правомочие (полномочие) отличает его носителя от всех иных лиц. А в этом случае как раз и нарушается принцип всеобщности, характеризующий право(дее)способность.

Правомочие (полномочие) всегда конкретно, единично: можно акцептовать не всякий договор, а лишь тот, который вам предложен; можно выступать от имени конкретного лица, уполномочившего вас, но не от имени любого.

Н. Нерсесов полагал, что полномочие, то есть "власть представителя непосредственно управомочивать или обязывать самого принципала своими сделками … не представляет какого-либо права в субъективном смысле" 28, но в то же время не предРясенцев В. А. Представительство в советском гражданском праве / Докторская диссертация. Т. 1, с. 32.

Агарков М. М. Указ. соч., с. 280-281.

Рясенцев В. А. Понятие и юридическая природа полномочия представителя в гражданском праве // Ученые записки ВЮЗИ. Вып. 2. 1948, с. 5.

Так полагал, в частности, и В. А. Рясенцев, подчеркивая, впрочем, что речь идет именно о проявлении правоспособности, а не дееспособности (Понятие и юридическая природа полномочия представителя в гражданском праве, с. 11).

Эннекцерус Л. Указ. соч., с. 249.

Нерсесов Н. О. Указ. соч., с. 76. Комментируя это высказывание Н. Нерсесова, В. Рясенцев приводит также мнение немецких ученых Цительмана и Беккера, которые выражали сомнение в том, что полномочие представителя является субъективным правом (Рясенцев В. А. Понятие и юридическая природа полномочия представителя в гражданском праве, с. 5); по мнению других немецких цивилистов, которых упоминает В. Рясенцев, полномочие является правовым положением (Колер), имеет ту же природу, что совершеннолетие, правоспособность, местожительство, владение (Маниг), способностью, сходной с дееспособностью (Бинг), но полномочие субъективным правом при этом не является (Представительство в советском гражданском праве. Т. 1, с. 34).

лагает иного убедительного решения. Его ремарка о том, что "полномочие указывает только на возможность совершения представителем известных юридических действий, но не самое исполнение их" 29, совершенно неудовлетворительно, поскольку именно таким образом описывается субъективное право. А аргумент (видимо, направленный против концепции проявления правоспособности), состоящий в том, что представитель может получить полномочие на действия, совершение которых выходит за рамки его правоспособности, но с условием, что к моменту совершения сделки он все же станет правоспособным 30, едва ли в состоянии решить проблему природы полномочия. Других доводов он не приводит.

Я также склонен полагать вслед за Н. Нерсесовым, М. Агарковым, В. Рясенцевым, С. Алексеевым (хотя последний автор и обошел вопрос о полномочии представителя), что правомочие и полномочие не могут быть отнесены к числу субъективных гражданских прав, хотя и имеют с ними некоторые общие черты, прежде всего власть действовать с юридическим эффектом. Нужно, впрочем, признать, что, хотя юридический эффект и указывает на то, что явление находится в сфере права, это качество производить юридические последствия само по себе, конечно, не присуще исключительно субъективному праву. Понятно, что осуществление любого права влечет либо прекращение права осуществленного, либо возникновение нового права (обязанности). Но суть и ценность права, очевидно, не в том состоит, что из его реализации следует юридический эффект. Ценность права все же в том, что его осуществление удовлетворяет определенные жизненные потребности субъекта права.

Вопрос, стало быть, поставлен так: можно ли считать правом ту позицию, которая дает возможность действовать таким образом, что само это действие никакого материального, имущественного интереса не представляет, а лишь является средством получения субъективного права, которое уже и содержит в себе желаемое жизненное благо.

Независимо от решения этого вопроса, который сам по себе требует отдельного исследования, можно все же заметить, что сделка, то есть действие с юридическим эффектом, сама по себе не требует наличия права как своего предварительного условия и в праве на сделку, даже когда оно в отдельных случаях и может быть обнаружено, механизм правового регулирования не нуждается.

Хотя это суждение легко подтверждается эмпирически, можно привести доводы и логического порядка: если частное право возникает, как правило, из сделки, то придется найти ту первую сделку, которая начинает всю цепь превращений, и эта сделка совершается без права на нее, что логически противоречиво и заставляет искать в качестве первичного толчка юридический факт иной природы, то есть не сделку, а это, очевидно, занятие бесперспективное. Нет нужды доказывать беспочвенность предположений о том, что механизм правового регулирования запускается административными актами или событиями.

Если и нужно какое-либо обоснование для совершения сделки, то таким обоснованием, видимо, и является ссылка на правоспособность; тогда совершение любой сделки оказывается проявлением правоспособности. Поскольку этот вывод верен для любых сделок, а не только сделок представителя, он тем самым означает, что если полномочие представителя это проявление правоспособности, то оно оказывается лишенным собственных качеств. Этот вывод, кстати, совсем не пустой установление того негативного факта, что полномочие не имеет природы субъективноНерсесов Н. О. Указ. соч., с. 76.

См.: там же. С позиций современного законодательства этот аргумент может быть применен лишь для юридических лиц, не имеющих права (например, из-за отсутствия лицензии) на выполнение функций представителя.

Теоретически казус решается, видимо, указанием на совершение сделки доверенности под отлагательным условием (получения лицензии и т. п.). Очевидно, что получение лицензии никак не может считаться условием, зависящим единственно от усмотрения предпринимателя, и потому вполне может быть приравнено к событию, очень мало предсказуемому. С практической точки зрения, учитывая возможность квалификации уполномочия как одобрения действий представителя представляемым независимо от наличия полномочия, вопрос скорее всего сводится к административной ответственности такого представителя.

го права, играет важную роль, и мы должны быть благодарны нашим предшественникам, обосновавшим этот вывод.

Во всяком случае, проявлением правоспособности можно было бы считать не только полномочие, но и правомочие. В частности, В. А. Рясенцев, обосновывая свой вывод о полномочии как проявлении правоспособности, приводит примеры управомочивающих сделок (договор в пользу третьего лица, легат), хотя автор и не разграничивает правомочие и полномочие и не проводит грани между управомочивающими и обязывающими сделками 31.

Однако, как уже отмечалось, наиболее серьезные трудности в теории правопреемства представляют именно односторонне-обязывающие сделки. А в отношении этих сделок мы приходим к противоположному выводу: они не являются непосредственным проявлением правоспособности, а должны иметь в своей основе определенные юридические факты, прежде всего волеизъявление связанного лица 32 (оно может по необходимости замещаться административным актом или иными фактами, как это свойственно, например, законному представительству).

Если действие по реализации правомочия (полномочия) не требует от иных лиц ни содействия, ни воздержания от действий, оно и не нуждается в форме субъективного права.

Конечно, можно предвидеть попытки присвоить все же правомочию титул права.

Но нужно определиться с тем, что само по себе отнесение правомочия (полномочия) к субъективным правам имело бы ценность лишь в том случае, если бы тем самым мы могли распространить все свойства субъективного права на полномочие. Однако если при таком типологическом выводе мы вынуждены делать все указанные оговорки, то уже само их количество заставляет усомниться в ценности качественного вывода.

Понятно, что существование полномочия, как и секундарных прав, как и иных прав на односторонне-обязывающие сделки, производное, "вторичное" юридическое образование, само существование которого становится возможным лишь в рамках действующей системы вещных и обязательственных прав. По-видимому, из этого факта и можно вывести их происхождение. В самом общем виде этот тезис можно изложить так: если для того, чтобы обязаться, не нужно ничего, кроме только свободной воли обязывающегося лица, то для того, чтобы обязать другого, нужно совершение лицом, которое может быть обязано, а в случаях, указанных в законе, и иными лицами, определенных действий, которыми создаются пределы и условия такого обязывания.

Убедившись в отсутствии у правомочия признаков субъективного права, мы должны все же оценить формы его связи с теми лицами, которые приобретают права и обязанности из действий по реализации правомочия. Этот тип отношения обычно характеризуют, чтобы отличить его от обязанности, как "связанность". Связанность тем отличается от простого ожидания, что эффект наступает не только в более или менее определенный срок, но и тем, что сам эффект, то есть права и обязанности, достаточно определены. Во многих случаях связанное лицо само участвовало в его определении, например, делая оферту 33 или включая в договор условие об отказе от обязательства. В иных случаях связанность уравновешивается тем, что само связанРясенцев В. А. Понятие и юридическая природа полномочия представителя в гражданском праве, с. 6.

Гордон, а затем Шерешевский говорили о том, что суть полномочия в согласии представляемого. Эту позицию критически оценивает В. А. Рясенцев (Понятие и юридическая природа полномочия представителя в гражданском праве, с. 9). Хотя на самом деле согласие, волеизъявление принципала это юридический факт, создающий полномочие, а не само полномочие, нельзя не заметить, что если между правоспособностью и полномочием возникает юридический факт, то полномочие это уже не проявление правоспособности, а эффект, юридический результат этого юридического факта.

В. А. Рясенцев пишет, что представляемый является не обязанным по отношению к представителю, а связанным, сравнивая его положение с оферентом (Представительство в советском гражданском праве. Т. 1, с. 35).

Это частное замечание позволяет, как уже говорилось, заметить, что В. А. Рясенцев также не проводил принципиального различия между правомочием (в том смысле, который придает этому понятию С. С. Алексеев и в котором оно присутствует в нашей работе) и полномочием.

ное лицо располагает симметричным правом, как, например, при зачете: право на зачет одной стороны существует постольку, поскольку существует такое же право другой, и именно этой симметричностью оно и оправданно.

Мы можем прийти к выводу, что связанность лица, противостоящая правомочию, так или иначе уравновешена, и объем правомочия обычно определен волей лица связанного. Впрочем, в этом отношении положение связанного лица аналогично положению лица обязанного, которое также, как правило, своими действиями определяет границы права другой стороны.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Институт финансового лизинга новый в российских отношениях предпринимательства. Однако он давно известен в странах с развитой экономикой. Полвека тому назад, в 1952 году, в Сан-Франциско (США) появилось первое лизинговое общество. С этого времени финансовый лизинг получил свое развитие в Западной Европе, где объем лизинга в промышленные инвестиции составляет более 20 процентов, а также в Юго-Восточной Азии и в Австралии, где этот показатель равен 1/3 всех промышленных инвестиций 1. Каковы же причины появления и развития в странах с рыночной экономикой финансового лизинга?

В России лизинговые операции появились в 90-х годах прошлого века, однако и до настоящего времени они не получили заметного применения. Программой социальноэкономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003-2005 годы), утвержденной Правительством РФ 15 августа 2003 года, предусмотрено использование лизинга для развития финансовой инфраструктуры. Причины слабого развития лизинга кроются в общих причинах недостаточного развития формирующейся рыночной экономики, но значительную роль стоит отвести и несовершенству лизингового законодательства. До настоящего времени нет скольконибудь удовлетворительной научной концепции, определяющей правовую природу лизинга. Поэтому законодателю порой трудно закрепить в принимаемом нормативном акте оптимальную правовую модель лизинговых отношений. Подтверждением сказанному может служить тот факт, что развернутая правовая регламентация, данная в Федеральном законе от 29 октября 1998 года № 164-ФЗ "О лизинге", существенно сокращена в Федеральном законе от 29 января 2002 года № 10-ФЗ "О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон "О лизинге". Этими изменениями устранено существо лизинга как инвестиционного института; он "загнан" в несвойственные ему арендные отношения. Весьма важно при выяснении правовой природы лизинга учитывать обязательства, которые взяла на себя Россия, присоединившись в году к Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге.

Лизинговые отношения исследуются в экономическом и правовом аспектах. Выявляя экономическую сущность лизинга, Е. Чекмарева пришла к выводу, что по содержанию лизинг соответствует кредитной сделке, по форме он схож с инвестиционным капиталом. Но стержень лизинга финансовая, а также кредитная операция, поэтому в экономическом смысле лизинг это кредит, предоставленный лизингодателем в форме переданного в пользование имущества 2. Думается, что, выводя экономическую сущность лизинга из кредитной сделки по предоставлению в пользование имущества, невозможно объяснить ряд положений, возникающих в связи с этим.

См.: Вольфганг Хоср. Как делать бизнес в Европе. — М., 1991, с. 110-113.

См.: Чекмарева Е. Экономическая сущность лизинга // Хозяйство и право, 1994, № 4, с. 19-20.

В данном случае речь идет, очевидно, о товарном кредите. Но по общему положению товарный кредит предоставляется покупателю в виде вещей, определенных родовыми признаками (семена, горюче-смазочные материалы и т. п.) с обязательством их возврата, но возвращаются не те же вещи, а другие, того же рода. А это означает, что при товарном кредите получатель кредита приобретает право собственности на предмет сделки с момента его получения в свое обладание. В лизинге используются индивидуально-определенные вещи, собственником которых остается лизингодатель на все время существования этих отношений. Но если даже товарный кредит будет оформлен в отношении индивидуально-определенной вещи, то и тогда получатель становится собственником передаваемого имущества после полной уплаты его стоимости. В лизинговых отношениях все происходит иначе.

В экономическом плане лизинг нельзя отнести и к аренде. В арендных отношениях имеет место встречное удовлетворение в виде уплаты арендной платы, которая определяется рыночными механизмами спроса и предложения. В лизинговых отношениях, в сущности, должна выплачиваться сумма амортизационных отчислений. Причем, как указано в п. 2 ст. 1 Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге, периодические платежи, подлежащие выплате по договору лизинга, рассчитываются, в частности, с учетом амортизации всей или существенной части стоимости оборудования. Этот экономический аспект позволяет законодательно устанавливать общее правило о приобретении лизингополучателем в собственность используемого имущества до или после истечения срока договора (в зависимости от выплаты всех лизинговых платежей). Именно это положение и было закреплено в ст. 19 ФЗ "О лизинге". Причем особо указано, что при оперативном лизинге приобретение используемого имущества лизингополучателем возможно лишь на основе договора куплипродажи. То есть речь шла об обычной аренде. С внесением в Закон изменений эти, по существу, правильные положения исчезли, в том числе и деление лизинга на оперативный и финансовый. Но поскольку разработчики проекта изменений и дополнений в ФЗ "О лизинге" рассматривали лизинговые отношения как разновидность аренды, Закон стал называться "О финансовой аренде (лизинге)" (далее Закон о лизинге).

Еще одна экономическая особенность лизинговых отношений в отличие от арендных состоит в том, что риск гибели, повреждения возлагается по общему правилу на лизингополучателя (ст. 22 Закона).

При поиске экономической основы лизинга допускается, на наш взгляд, методологическая ошибка: новое рыночное явление пытаются объяснить с позиции классических экономических форм: кредита, аренды, товарного кредита, купли-продажи и др.

В действительности есть все основания рассматривать финансовый лизинг как разновидность инвестиционных отношений. С точки зрения экономической это лизинговые инвестиционные отношения, которые складываются в результате инвестирования денежных средств по приобретению имущества и передаче его в пользование лизингополучателю. Данные отношения и подлежат правовому регулированию лизинговым законодательством. Нельзя согласиться с утверждением А. А. Иванова о том, что инвестиционной деятельностью признается не сам лизинг, а лизинговая деятельность. Инвестиционную деятельность, по мнению автора, осуществляет только одна сторона лизингодатель. Лизингополучатель ничего никуда не вкладывает, а получает имущество в пользование 3.

Инвестиционные отношения возникают в результате инвестиционной деятельности, и касаются они как инвестора, так и тех, кто получает эти инвестиции в денежной или натуральной форме. Если же отсечь адресата инвестиций по принципу, что он не совершает инвестиционную деятельность, тогда никакой инвестиционной деятельности вообще нет. Но дело в том, что лизингополучатель, так же как и лизингодатель, осуществляет инвестиционную деятельность и вступает в инвестиционные отношения, поскольку, используя передаваемое лизингодателем имущество, он извлекает См.: Иванов А. А. Договор финансовой аренды (лизинга) в новых условиях // Правоведение, 2002, № 2, с. 224.

прибыль (доход) наряду, конечно, с извлечением прибыли и лизингодателем. Поэтому в целях чистоты понятий и существа, закрепляемого ими, нельзя рассматривать лизинг как совокупность экономико-правовых отношений, возникающих в связи с реализацией договора лизинга, в том числе приобретения предмета лизинга (ст. 2 Закона о лизинге). Это понятие не несет никакой нагрузки; оно упречно и по существу, ибо остается неясным, почему лизинг как экономическое явление возникает после заключения договора лизинга. Правовые явления должны рассматриваться как самодостаточные, хотя, конечно, они и предстают продуктом экономических от-ношений.

Необходимо также различать лизинг и финансовый лизинг. Лизинг понятие широкое. И только тот лизинг может быть признан финансовым, который предполагает инвестирование средств в средства производства (их приобретение) и передачу в пользование лизингополучателю. В связи с этим оперативный лизинг, не предполагающий амортизацию полностью или основной части стоимости используемого имущества, нельзя признать финансовым лизингом. Вызывает сожаление, что Закон "О финансовой аренде (лизинге)" не дает четкого представления о том, какие же отношения он закрепляет. В финансовом лизинге речь идет не только об использовании имущества, но и об инвестициях по его приобретению у третьих лиц. Кроме того, использование имущества лизингополучателем имеет существенную специфику. И если бы законодатель ее учел, было бы просто невозможно приспособить арендную модель к данным отношениям. Ведь не случайно в Конвенции УНИДРУА говорится о финансовом лизинге, а не о финансовой аренде.

При дальнейшем рассмотрении правовой природы лизинговых отношений речь пойдет о договоре финансового лизинга как правовой форме инвестиционных предпринимательских отношений. Как правильно заметил В. В. Витрянский, для определения правовой природы договора лизинга необходимо, прежде всего, избавиться от взгляда на лизинг как экономико-правовую категорию, что нередко наблюдается в трудах отдельных авторов 4.

В исследованиях, посвященных правовой природе договора финансового лизинга, существуют два основных научных направления. Одно из них рассматривает договор лизинга как разновидность арендных отношений. В другом доказывается, что договор лизинга новый правовой институт, который должен занять самостоятельное место в договорном праве. По мнению В. В. Витрянского, признание договора лизинга в качестве нового института влечет за собой оценку его как трехстороннего. Если иметь в виду сделки по приобретению лизингодателем имущества у продавца согласно указанию лизингополучателя с передачей его последнему в аренду, то правильнее говорить о правоотношениях лизинга, опосредованных договорами купли-продажи и аренды лизингового имущества. С точки зрения общей цели, общего ре-гулирования указанных правоотношений действительно можно говорить о трех равноценных участниках (субъектах), называя среди них наряду с лизингополучателем и лизингодателем и продавца лизингового имущества. Однако, отмечает автор, никакой трехсторонней сделки, порождающей единое лизинговое обязательство, не существует. Лизинговые отношения опосредуются двумя договорами: договором ли-зинга (финансовой аренды) и договором купли-продажи, каждый из которых представляет собой договор в пользу третьего лица 5.

С любой точки зрения, в том числе и общей цели, общего регулирования лизинговых отношений, здесь нет равноценных участников (субъектов), поскольку продавец лизингового имущества включается в лизинговые отношения лишь в части продажи и передачи имущества. В связи с этим лизинговый договор не может быть признан трехсторонним. Договор как волесоглашение (в данном случае договор лизинга) порожден лишь волей лизингополучателя и лизингодателя. Продавец не участвует в См.: Витрянский В. В. Договор финансовой аренды (лизинга) // Вестник ВАС РФ. Специальное приложение к № 10, 1999, с. 89.

См.: там же, с. 90, 95.

заключении договора и поэтому не может быть признан его стороной. Он выступает субъектом правоотношений на стадии исполнения договора лизинга в части продажи имущества и передачи его лизингополучателю. Только в этой части лизинговых правоотношений формируется отдельное правоотношение, в котором участвуют три субъекта: приобретатель (покупатель) имущества, продавец и получатель (именно так они должны именоваться). Причем сторонами договора купли-про-дажи выступают только продавец и приобретатель (покупатель) имущества. Поэтому трудно согласиться с мнением В. В. Витрянского, что договор купли-продажи лизингового имущества следует отнести к договору в пользу третьего лица лизингополучателя. Лизингополучатель подключается к правоотношениям по приобретению имущества на других основаниях (об этом будет сказано далее).

В своей исходной основе договор лизинга рассматривается в научной литературе и как двусторонний, однако в это понятие вкладывается разный смысл. Так, по мнению А. А. Иванова, договор лизинга это финансовая аренда, поэтому вряд ли нужен специальный закон о лизинге. И вместо изменений, внесенных в Закон "О лизинге", лучше внести изменения в ГК РФ 6. Приведенная позиция весьма логична, если придерживаться оценки договора лизинга как разновидности арендных договорных отношений.

Трудно понять позицию ученых, рассматривающих договор лизинга как сложную юридическую конструкцию, состоящую из двух взаимосвязанных договоров: договора купли-продажи и договора лизинга как такового 7. Не проясняется ситуация и тогда, когда лизинговые правоотношения относят к опосредованным двумя договорами договором лизинга (финансовой аренды) и договором купли-продажи 8, поскольку остается неясным, что же цементирует эти два договора, какой исходной юридической основе они подчиняются и каков механизм их взаимодействия? Отсюда и вводятся понятия "договор лизинга" и "договор лизинга как таковой".

Принципиально иную позицию в определении правовой природы лизинговых отношений занимают ученые, которые рассматривают этот институт в качестве нового, обслуживающего инвестиционную деятельность. Авторы ведут научный поиск с позиций не классических договоров купли-продажи и аренды, а на принципиально но-вой основе, формирующейся из исходных элементов, которыми и выступают договоры купли-продажи в рассрочку, займа, товарного кредита, аренды и др.

История с лизингом, по мнению Е. А. Суханова, напоминает историю с договором перевозки, который характеризовался русскими цивилистами дореволюционного периода лишь как "набор" элементов пяти известных договоров (подряд, хранение, комиссия и т. д.) 9.

Эта же линия проводилась и в советский период, вплоть до принятия Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 года, в которых законодатель впервые записал, что перевозка грузов осуществляется на основании договора перевозки.

С позиции существующих институтов делаются попытки выяснить правовую природу безналичных денег, ценных бумаг. Как видно, новые правовые явления не возникают на пустом месте, но они в то же время не воспроизводят уже существующие договоры, а "переплавляют" их на качественно новой основе. При анализе лизинга, как и ряда других новых институтов российского договорного права (например, агентского договора, договора доверительного управления), отмечают А. И. Гончаров и М. В. Терентьева, не следует идти от каких-либо искусственных догм, выискивая в них См.: Иванов А. А. Указ. соч., с. 222-223.

См.: Груздева А. А. Лизинг в гражданском праве России // Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2000, с. 7.

См.: Суханов Е. А. Полемика о будущем, которое закладывается сегодня // Хозяйство и право, 2001, № 9.

реальные лизинговые отношения, а стоит поступать как раз наоборот (как это делалось в римском частном праве) 10.

Анализируя лизинговые отношения и их правовое оформление, И. А. Решетник пришла к выводу, что подход законодателя, в котором превалирует внимание к связям, которые складываются по поводу использования лизингового имущества, неудачен, поскольку он не позволяет создать оптимальную правовую конструкцию, регулирующую гражданско-правовые отношения как отношения особого рода. Договор лизинга представляет собой отдельный тип (вид) договора 11.

Придерживаясь точки зрения, согласно которой договор лизинга это самостоятельный договорный тип, необходимо выяснить его существенные особенности, позволяющие ему претендовать на особое место в системе договорных отношений. Как отдельная отрасль права, так и ее институт изначально определяются, исходя из того, каков предмет их правового регулирования. В договоре лизинга обнаруживается своеобразие предмета в его составляющих элементах. Особенность предмета данного договора, отмечает В. В. Витрянский, в том, что он включает в себя помимо объекта лизинга (лизинговое имущество) еще два ряда действий обязанных сторон: вопервых, традиционные действия по принятию имущества в аренду, обеспечению его сохранности, использованию по назначению, выплате платежей и возврату имущества по окончании срока лизинга (или приобретению его в собственность); во-вторых, действия лизингодателя по заключению договора купли-продажи (поставки) лизингового имущества с продавцом согласно указаниям лизингополучателя 12. Важно в приведенном определении то, что автор в качестве предмета договора лизинега выделяет не только лизинговое имущество, но и определенные действия лизингодателя.

Однако нельзя согласиться со столь расширенным представлением о предмете договора лизинга. В самом деле, невозможно к предмету договора лизинга отнести действия лизингополучателя по принятию, использованию и возврату имущества лизингодателю. Все эти действия результат реализации содержания договорных правоотношений как меры должного поведения обязанного лица (лизингополучателя) и меры возможного поведения управомоченного лица (лизингодателя).

Действия же лизингодателя по приобретению лизингового имущества следует рассматривать как один из конститутивных элементов в предмете договора лизинга. Второй элемент само приобретенное лизингодателем имущество. Эти элементы находятся в органической взаимосвязи таким образом, что сам предмет как целостность формируется постепенно, начиная с действия лизингодателя и заканчивая приобретенным имуществом. То есть предмет договора лизинга динамичен и, будучи развивающимся явлением, проходит две стадии: действия лизингодателя "угасают" в приобретенном имуществе. Данные действия в какой-то степени напоминают предмет договора подряда, где имеют место действия подрядчика по созданию объекта и сам созданный объект. Разница заключается в том, что применительно к лизингу новый объект не создается лизингополучателем, а приобретается у продавца (поставщика).

Но и там и здесь мы имеем дело с развивающимся предметом договора. Особенности предмета лизинга существенным образом влияют на лизинговый договор, который предстает в определенной степени развивающимся правовым явлением. Но в исходной основе это двусторонний договор, заключенный между лизингополучателем и лизингодателем. Он, как справедливо отмечает И. В. Щетинина, представляет собой консенсуальный договор 13. Заключая договор, лизингодатель берет на себя обязанность приобрести лизинговое имущество и передать его лизингополучателю. Таким См.: Гончаров А. И., Терентьева М. В. Финансовая аренда (лизинг): санация и обновление предприятий жилищно-коммунального хозяйства. — Волгоград, 2002, с. 210.

См.: Решетник И. А. Гражданско-правовое регулирование лизинга в Российской Федерации // Автореф. дисс.

… канд. юрид. наук. — Пермь, 1998, с. 2-21.

См.: Витрянский В. В. Указ. соч., с. 84.

См.: Щетинина И. В. Финансовая аренда (лизинг) в российском гражданском законодательстве // Автореф.

дисс. … канд. юрид. наук. — Ростов-на-Дону, 2004, с. 6.

образом, оказывается, что правоотношение как обязанность лизингодателя по приобретению и передаче имущества лизингополучателю и право требования лизингополучателя по выполнению лизингодателем указанных действий "отрывается" от общей совокупности прав и обязанностей, вытекающих из договора лизинга, и трансформируется посредством заключения договора купли-продажи (поставки) лизингового имущества.

В теории права уже исследовался вопрос о сложных юридических фактах (составах), элементами которых может выступать отдельное правоотношение или только право 14. Недооценка таких составов может привести к ошибкам на практике и затруднениям в теории 15. Лизингодатель свою обязанность по приобретению имущества и передаче его лизингополучателю из договора лизинга реализует путем заключения договора купли-продажи (поставки) с продавцом. Эта обязанность трансформировалась в договоре купли-продажи, и теперь эту обязанность взял на себя продавец (поставщик). Но поскольку обязанности лизингодателя противостояло право лизингополучателя, то с трансформацией обязанности лизингодателя ее коррелят право требования лизингополучателя обращен теперь к продавцу (поставщику).

Однако это уже право непосредственно из договора купли-продажи, а не из договора лизинга.

В связи с этим представляется правильной позиция Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, изложенная в постановлении от 1 апреля 2003 года № 9208/02:

"освобождение лизингодателя от ответственности перед лизингополучателем за неисполнение или ненадлежащее исполнение поставщиком обязательств, вытекающих из договора поставки лизингового имущества, не означает изменения содержания обязательства лизингополучателя перед лизингодателем по осуществлению лизинговых платежей с момента начала использования лизингового имущества" 16.

Трансформация правоотношения из договора лизинга по приобретению имущества и передаче его в пользование лизингополучателю привела к тому, что лизингодатель и лизингополучатель выступают в двух статусах как стороны договора лизинга и как участники правоотношения, возникающего из договора купли-продажи лизингового имущества и права требования лизингополучателя по передаче ему это-го имущества, которое выступает теперь как право, обращенное не к лизингодателю, а к продавцу (поставщику). Таким образом, правоотношение между покупателем (лизингодателем), поставщиком (продавцом) и получателем имущества (лизингополучателем) возникает на основе сложного юридического факта (состава), в который входят договор купли-продажи лизингового имущества и право требования получателя этого имущества (лизингополучателя), которое в связи с трансформацией обязанности лизингодателя по приобретению имущества и передаче его лизингополучателю в договор купли-продажи обращено теперь к продавцу (поставщику). В силу сказанного нельзя рассматривать договор купли-продажи (поставки) лизингового имущества как договор в пользу третьего лица, то есть в пользу лизингополучателя. Природа права требования лизингополучателя к продавцу (поставщику), как видно, совсем другая.

В правоприменительной практике возникают случаи, когда участники лизинговых правоотношений не согласовывают свои действия как стороны договора лизинга и как субъекты правоотношений по приобретению и передаче лизингового имущества в пользование лизингополучателю. Так, ОАО "Югорская лизинговая компания" (далее общество) при заключении с ОАО "РЭП "Березовское" договора лизинга от ноября 2000 года о приобретении обществом в собственность у ОАО "Промтрактор" (поставщика) бульдозера-рыхлителя и передаче его во владение и пользование лизингополучателю указало, что эта передача производится на основании См.: Иоффе О. С. Правоотношения по советскому гражданскому праву. — Л.: изд-во ЛГУ, 1949, с. 124.

См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. — М.: Госюриздат, 1958, с. 68Вестник ВАС РФ, 2003, № 8, с. 16-17.

трехстороннего акта, составленного с участием поставщика. Лизингополучатель в договоре с поставщиком определил и иной порядок передачи бульдозера лизингополучателю на основании двустороннего акта, составленного поставщиком и лизингополучателем 17. В законодательстве этот вопрос решен диспозитивно. Имущество, являющееся предметом договора лизинга, передается продавцом непосредственно арендатору в месте нахождения последнего, если иное не предусмотрено договором финансовой аренды (п. 1 ст. 668 ГК РФ). Думается, что природа взаимоотношений лизингодателя, продавца предмета лизинга и лизингополучателя такова, что передача лизингового имущества его пользователю должна по общему положению производиться на основании трехстороннего акта. И уж конечно, недопустимо положение, когда в договоре лизинга и договоре купли-продажи лизингового имущества этот вопрос решен по-разному. В случае возникновения спора по этому вопросу предпочтение должно быть отдано положениям, закрепленным в договоре лизинга, а не в производных фор-мах его реализации (договоре купли-продажи).

Договор лизинга имеет две стадии развития, что существенным образом сказывается и на его форме. Он считается заключенным вначале с момента достижения согласия сторон по всем основным условиям. Его "консенсуальность" очевидна. Но после приобретения лизингодателем имущества и передачи его по акту лизингополучателю форма договора меняется. Особенно это важно для недвижимого имущества (предмета лизинга). Если руководствоваться логикой законодателя и лизинг признавать разновидностью аренды, то нормы о ней (ст. 609, 651, 655 ГК РФ) подлежат учету при определении формы договора лизинга. С переходом предмета лизинга лизингополучателю договор лизинга трансформируется из консенсуального в реальный. Более того, если предметом договора выступает недвижимость, а он не прошел государственную регистрацию, то в ряде случаев законодательством предусмотрена недействительность таких сделок (п. 1 ст. 651, п. 3 ст. 658 ГК РФ).

Лизинговые правоотношения, как правило, приобретают системный характер благодаря использованию институтов сублизинга и уступки права требования по договору лизинга (цессия). Достаточно указать на то, что только одна государственная агропромышленная лизинговая компания ОАО "Росагролизинг" сегодня заключила договоры со 150 региональными лизинговыми компаниями из 70 регионов страны. А последние заключают договоры сублизинга с конкретными субъектами предпринимательства. Общая сумма федеральных контрактов лизинга составляет сейчас более 14 млрд. рублей, которые в решающей степени реализуются посредством сублизинговых отношений в регионах 18. Однако в законодательстве вопрос о сублизинге и уступке прав требования лизингодателем урегулирован недостаточно четко. Так, согласно п. 1 ст. 8 ФЗ "О финансовой аренде (лизинге)", сублизинг вид поднайма предмета лизинга, при котором лизингополучатель по договору лизинга передает третьим лицам (лизингополучателям по договору сублизинга) во владение и в пользование за плату и на срок имущество, полученное ранее от лизингодателя по договору лизинга. В силу п. 2 ст. 615 ГК РФ при поднайме ответственным по договору перед арендодателем остается арендатор, а не субарендатор. Эти же требования должны сохраняться и при сублизинге. Нельзя не отметить в отношении сублизинга позицию Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге, согласно которой при одной и более сделок сублизинга одного и того же оборудования Конвенция применяется в отношении каждой сделки, являющейся сделкой финансового лизинга, как если бы лицо, у которого первый арендодатель приобрел оборудование, было поставщиком и как если бы договор, в соответствии с которым таким образом приобретено оборудование, был договором поставки (ст. 2). Как видно, в каждом договоре См.: постановление Президиума ВАС РФ от 1 апреля 2003 года № 9208/02 // Вестник ВАС РФ, 2003, № 8, с. 16-17.

См.: Елена Скрипник. Лизинг — не просто техника, а продовольственная безопасность России // Российская газета, 2003, 23 декабря.

сублизинга в силу Конвенции лизингодатель предстает как самостоятельный субъект, приобретающий и передающий предмет лизинга в пользование лизингополучателю.

Федеральным законом "О финансовой аренде (лизинге)" расширены возможности лизингополучателя по договору лизинга за счет использования (при необходимости) института уступки прав по этому договору. Но в силу того, что сублизинг представляет собой вид поднайма, уступка прав должна происходить только по договору лизинга, кроме случаев, на которые распространяются нормы Конвенции о международном финансовом лизинге.

В связи с этим представляет интерес решение Арбитражного суда г. Москвы от 6 февраля 2002 года (дело № А40-47723/01-13-297) по иску ЗАО "Лизинвест" к ОАО "Балашихинская хлопкопрядильная фабрика" о расторжении договора сублизинга и обязанности передать истцу имущество согласно спецификации к договору сублизинга в связи с тем, что ответчик не вносил лизинговые платежи за определенные этапы, предусмотренные договором сублизинга. По договору сублизинга от 21 февраля 2000 года истец передал в сублизинг ответчику-лизингополучателю оборудование с технической документацией, приобретенное первоначальным лизингополучателем кипрской компанией у продавца ООО "Приток" (г. Мосальск Калужской области). В договоре сублизинга указано, что исключительное право собственности на оборудование принадлежит кипрской компании "Merklease Mercantile Leasing Limited" и учитывается на балансе этой компании. ЗАО "Лизинвест" уступило ОАО "Балашихинская хлопкопрядильная фабрика" все права и обязанности в отношении кипрской компании, кроме денежных обязательств по лизинговым платежам за оборудование. В дальнейшем истец и ответчик своим соглашением расторгли договор сублизинга. Арбитражный суд в решении от 6 февраля 2002 года указал: учитывая, что у истца отсутствует право требования возврата оборудования в натуре, а также принимая во внимание, что договор между сторонами расторгнут путем обмена письмами, исковые требования подлежат отклонению.

Приведенное арбитражное дело затрагивает три принципиальных вопроса: о возможности переуступки требования в договоре сублизинга; о праве лизингодателя в договоре сублизинга в отношении его предмета (оборудования); о праве лизингодателя собственника лизингового имущества, находящегося в сублизинге.

При ответе на первый вопрос следует иметь в виду, что, если руководствоваться национальным законодательством, которое признает сублизинг как поднаем предмета лизинга, нельзя использовать институт уступки прав сублизингополучателю. Это возможно, на наш взгляд, только применительно к договору лизинга, а не сублизинга.

Далее, при сублизинге лизингополучатель не может не обладать вещным правом на предмет лизинга. В противном случае ему нечего передавать сублизингополучателю.

И то, что собственник-лизингодатель выступает балансодержателем лизингового имущества, сданного в сублизинг, не влечет за собой потерю вещного права лизингодателя в договоре сублизинга. Поэтому при расторжении договора сублизинга лизингодатель вправе требовать возврата предмета лизинга, который затем должен быть передан лизингодателю-собственнику по исходному договору лизинга (если иное не предусмотрено сторонами).

В решениях арбитражного суда г. Москвы по спорам, возникающим из лизинговых правоотношений [от 9 июля 2002 года (первая инстанция), 9 сентября 2002 года (апелляционная инстанция) по делу № А40-22699/02-11-245], а также в постановлении Президиума ВАС РФ от 25 сентября 2001 года № 2626/01 и др. просматривается тенденция, согласно которой при расторжении договоров лизинга (сублизинга) по соглашению сторон или же по решению суда в связи с неисполнением лизингополучателем своих обязанХОЗЯЙСТВО И ПРАВО ностей по выплате лизинговых платежей требование о возврате имущества основывается не только на нормах ст. 11, 17 ФЗ "О финансовой аренде (лизинге)", но и на вещно-правовой норме (ст. 301 ГК РФ), то есть со ссылкой на виндикацию.

Думается, что вещно-правовой способ защиты прав лизингодателя путем истребования лизингового имущества у лизингополучателя здесь неприменим, поскольку соглашение сторон договора лизинга (сублизинга) или его расторжение по решению суда влекут за собой последствия обязательственно-правового характера 19. Вещноправовые способы защиты могут быть использованы, если между сторонами нет обязательственно-правовых связей. В силу постановления Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 года № 8 "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" иск собственника о возврате имущества лицом, с которым собственник находится в обязательственном правоотношении по поводу спорного имущества, подлежит разрешению в соответствии с законодательством, регулирующим данное правоотношение (п. 23). Аналогичный порядок защиты производится (в силу норм ст. 305 ГК РФ) и в отношении лизингодателя, не выступающего собственником переданного в лизинг (сублизинг) имущества.

См.: Зинченко С. А., Галов В. В. Право собственности и производные вещные права: теория и практика. — Ростов-на-Дону: изд. СКАГС, 2003, с. 191-193.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ПАНОРАМА

Рассмотрение коммерческих и торговых дел в английском гражданском процессе Регулирование порядков рассмотрения экономических споров в современных правовых системах. Российское процессуальное законодательство, практика и теория разграничивают юридические споры, возникающие при осуществлении экономической деятельности, и споры, где такой элемент отсутствует. При этом учитываются составы участников правоотношений и некоторые другие критерии. Дела пер-вой группы отнесены к компетенции арбитражных судов, второй к ведению судов общей юрисдикции.

Рассматриваемые в арбитражном суде экономические конфликты (ст. 28 АПК РФ) российские юристы называют также спорами коммерческими, торговыми, хозяйственными, обозначая разными словами одно и то же явление. Эта терминологическая свобода характерна и для юриспруденции зарубежных государств.

Но Англия составляет исключение. Здесь надлежит принимать во внимание несовпадение таких понятий как дела "коммерческие" и дела "торговые". Это несовпадение не вытекает из каких-либо особенностей экономики британского общества.

Причина в том, что в Англии наряду с Коммерческим судом (Commercial Court), составляющим часть Отделения королевской скамьи Высокого суда, функционируют образованные в ряде крупных городов специализированные суды, получившие название торговых (mercantile courts) 2.

Бизнес должен быть динамичным, прибыли предпринимателей зависят от быстроты движения товаров (работ, услуг), их своевременной оплаты, взыскания неустоек с неисправных контрагентов. Отсюда естественно вытекают требования ускорения, упрощения, профессионально квалифицированного урегулирования возникающих в этой сфере правовых споров с условием реально возможного сохранения секретов их содержания. Законодательство многих государств учитывает такие требования, создавая разнообразные формы и процедуры, более благоприятные для разрешения экономических конфликтов по сравнению с иными гражданскими делами.

В США на федеральном уровне коммерческие споры рассматривают районные суды в общем порядке с некоторыми особенностями, предусмотренными, например, Единообразным торговым кодексом или дополнительными правилами производства по отдельным категориям дел. Кроме того, есть специализированные органы юстиции: претензионный суд, суд по вопросам международной торговли, налоговый суд 3.

Земельные суды Германии состоят из палат по гражданским делам и по делам торговым. Организация и компетенция последней регламентированы Законом о судоВ настоящей статье нет необходимости учитывать специфику арбитражного производства по делам, возникающим из публичных правоотношений, об установлении фактов, имеющих юридическое значение, о несостоятельности и т. п. (ст. 29-33 АПК РФ).

Именно этой особенностью английского судоустройства объясняется наименование данной статьи.

Подробно о структуре и компетенции американских органов правосудия см.: Елисеев Н. Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран. Источники, судоустройство, подсудность. М., 2000, с. 235-237.

устройстве, а отступления от стандартной процедуры содержат нормы отдельной книги ГПК ФРГ.

Более оригинальна структура учреждений юстиции Франции, где статусом органов специальной юрисдикции наделены торговые суды, составляющие обособленную группу судов первой инстанции. Правила формирования этих судов закрепляют ст. 411-1-414-7 Закона о судоустройстве, компетенция определена торговым кодексом и отдельными законами, особенности регламента ст. 853-871 ГПК.

И наконец, Англия. Организация органов британской юстиции, управомоченных разрешать споры, которые с некоторой долей условности (а главное, с приближением к российской юридической терминологии) можно обозначить как возникающие из экономической деятельности участников рынка, имеет своеобразные черты. Ранее было отмечено, что единственный суд, именуемый коммерческим, есть одно из подразделений Отделения королевской скамьи Высокого суда. Он работает по Правилам гражданского судопроизводства (Civil Procedure Rules) 1998 года 4 с изъятиями и дополнениями, содержащимися в части 58 (Commercial Court) и в практическом указании к данной части (Practice Direction Commercial Court) ПГС 5 (вступили в силу марта 2002 года). Напротив, торговые суды самостоятельные звенья системы. Они действуют в соответствии с положениями ПГС, но корректируемыми нормами части 59 (Mercantile Courts) и практическим указанием (Practice Direction Mercantile Courts), сопровождающим эту часть ПГС 6 (вступили в силу 25 марта 2002 года).

Изложенная информация приводит к выводу о разнообразии избранных отдельными государствами подходов. Однако, несмотря на довольно значительные различия, зарубежные процессуальные системы имеют весьма существенные общие черты.

Прежде всего, немалую часть процедуры разбирательства указанных споров регламентируют институты и нормы, одинаково применяемые в процессах по многочисленным категориям обычных гражданских дел. Эти институты и нормы закреплены главными источниками отраслей права: кодексами в ФРГ и Франции, основными правилами в США и Англии. В актах такого уровня положения об особенностях регламентов для разрешения конфликтов из предпринимательских отношений концентрируются в отдельных разделах или главах. Нормативных источников типа кодексов, где было бы урегулировано движение только экономических дел с момента возникновения и до полного завершения, не существует.

Далее. Рассмотрение требований коммерческого характера отнесено к компетенции либо автономных учреждений юстиции, либо подразделений судов общей юрисдикции. Но это касается производства по первой инстанции. При любом организационном варианте жалобы на судебные акты направляются в общие апелляционные суды. Затем такие акты могут стать объектами контроля со стороны самых высших органов правосудия. Значит, нет никакой обособленной вертикальной структуры судебных инстанций, управомоченных разбирать только претензии экономического содержания.

Анализ методами сравнительного правоведения сходных черт рассмотрения дел экономического содержания в развитых иностранных государствах (в том числе в Англии) позволяет сформулировать ряд общих выводов.

В качестве первой инстанции суды, к ведению которых отнесено производство по торговым делам, функционируют параллельно с судами общей юрисдикции. Но острота проблемы разграничения компетенции между судами разных наименований Далее ПГС или ПГС 1998 года.

Информация об основных чертах современного британского правосудия по гражданским делам содержится, в частности, в статьях: Кудрявцева Е. В. Реформа английского гражданского судопроизводства // Законодательство, 2000, № 1, с. 77-84; ее же. Новые английские правила гражданского судопроизводства (структура, основное содержание, сфера применения) // Законодательство, 2000, № 12, с. 68-74.

Далее практические указания к порядковым номерам частей ПГС обозначаются также сокращенно РД 58, РД 59 и т. п.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ПАНОРАМА

уменьшается или вовсе исчезает. Вынесенное тем или иным судом решение по делу, согласно строгой букве закона ему неподведомственному, не всегда приводит (особенно в Англии) к безоговорочной отмене этого решения. Причина в том, что единые для всей юстиции вышестоящие инстанции просто исправляют ошибки, если они затрагивают существо конфликтов.

Государственным органам нет необходимости принимать отдельные законодательные акты типа кодексов для дел экономических и общегражданских. Это излишне, поскольку подобные акты неизбежно будут содержать многочисленные положения тождественного содержания. Значит, вполне достаточно специфические элементы производства по требованиям из предпринимательских контактов помещать в отдельных разделах кодексов, устанавливающих стандартные процессуальные регламенты.

И наконец, рассмотренные зарубежные юридические конструкции в сфере правосудия в принципе исключают развертывание теоретических дискуссий относительно существования единой или двух отраслей гражданского судопроизводственного права.

Принципиально иной режим отправления правосудия по делам цивилистического содержания установлен в России. Здесь действуют две самостоятельные и друг от друга юридически независимые системы: суды арбитражные и общей юрисдикции.

Каждая из систем имеет свой руководящий орган. Это соответственно Высший Арбитражный Суд РФ и Верховный Суд РФ, которые осуществляют надзор за работой нижестоящих инстанций и дают разъяснения (иногда совместные) по вопросам практики (ст. 126 и 127 Конституции РФ) 7. Новыми АПК РФ и ГПК РФ законодательство усовершенствовано, но сосуществование двух структур сохранено.

Коммерческий суд (история и современность). Анализ производства по спорам экономического характера в английском гражданском процессе логично начинать с изложения специфических черт организации и деятельности Коммерческого суда Отделения королевской скамьи. Это оправданно с точки зрения истории становления современной системы британских органов юстиции, а главное потому, что многие аналогичные особенности воспроизведены структурой и регламентом позднее возникших торговых судов.

Английские юристы считают 1895 год начальным моментом обособления разбирательства коммерческих споров, когда из общей очереди дел, поступивших в Высокий суд, были выделены дела коммерческие, помещаемые в отдельный список (commercial list). Одновременно несколько судей получили назначение разрешать такие дела.

Примечательно, что задачи, для реализации которых происходили перемены, актуальны и до настоящего времени. Это создание в интересах участников экономического оборота более динамичной судебной процедуры, сокращение продолжительности процессов, уменьшение затрат на ведение дел, специализация судей, обеспечивающая их профессиональный подход к юридическим проблемам в сфере коммерции.

Упомянутая группа судей сразу получила неофициальное наименование Коммерческого суда. Но в качестве самостоятельного подразделения этот суд нормативно оформлен Законом об отправлении правосудия (Administration of Justice Act) 1970 года, что затем подтвердил Закон о Верховном суде (Supreme Court Act) 1981 года.

Однако парламентские статуты компетенцию и формы деятельности Коммерческого суда не обозначили. Эти вопросы регламентировали акты делегированного законодательства. До 1998 года особенности работы КС фиксировали нормы раздела Правил Верховного Суда (Rules of Supreme Court) 1965 года.

ПГС 1998 года на момент начала их применения судами Англии и Уэльса состояли из 51 части (parts), многие из которых дополняли так называемые практические укаАналогична ситуация в ряде других стран, прежде всего в государствах членах СНГ (Белоруссия, Казахстан и др.).

Далее также сокращенно КС.

зания (practice directions). Этот акт в его первоначальном объеме английские юристы сразу же квалифицировали как содержащий нормы, образующие ядро, базовые основы ("core rules") всего английского гражданского процесса 9. Мотивы для такой оценки достаточно убедительны. ПГС при введении их в действие с 26 апреля 1999 года установили стандартные формы разбирательства и разрешения всех категорий гражданских дел судами первой инстанции.

Согласно предписаниям Закона о гражданском судопроизводстве (Civil Procedure Act) 1997 года были образованы специальный комитет по правилам гражданского судопроизводства (Civil Procedure Rule Committee) и состоящий при лорде-канцлере совещательный Совет по гражданскому правосудию (Civil Justice Council). Эти органы довольно интенсивно действуют в направлении развития реформы гражданского процесса. Они разрабатывают проекты новелл, которые после завершения предусмотренной процедуры одобрения корректируют и дополняют ПГС 1998 года.

Расширение объема ПГС 1998 года было запланировано этим главным источником современного британского процесса. Часть 49 выделила группу так называемых специализированных производств (specialist proceedings), к числу которых относится и производство по спорам коммерческим и торговым.

Но самостоятельных частей, закрепляющих особенности разбирательства специфических разновидностей гражданских дел, ПГС изначально не содержали. Поэтому ст. 49 (1) предусматривала, что процессы по таким делам ведутся по стандартным правилам с учетом конкретизирующих их практических указаний. Применительно к коммерческим спорам после аннулирования раздела 72 Правил Верховного суда 1965 года термин "указания" охватывал ряд инструкций, приказов, предписаний, заявлений, разъяснений, исходивших от лорда-канцлера, председателя КС, отдельных судей. Все такого рода документы были одновременно отменены в мае 2002 года при включении в состав ПГС части 58 и РД 58. Именно эти новеллы фиксируют особые черты деятельности КС в настоящее время 10.

Компетенция Коммерческого суда. Долгое время допустимость направления дела Коммерческому суду определял кто-либо из его судей в каждом отдельном случае с учетом характера спора. Судьи руководствовались общим критерием: КС принимает к производству только претензии из конфликтов в области предпринимательства. Это правило своего значения не утратило, но ныне оно конкретизировано. К ведению КС отнесены коммерческие требования (commercial claims), имеющие отношение к: а) документу или контракту в сфере бизнеса; б) экспорту или импорту товаров; в) доставке товаров сухопутным, морским или воздушным транспортом либо по трубопроводу; г) эксплуатации нефтяных и газовых месторождений или других естественных ресурсов; д) страхованию и перестрахованию; е) банковским и финансовым услугам; ж) рыночным и биржевым операциям; з) купле и продаже товаров; и) постройке судов; к) торговому представительству; л) арбитражным делам.

Российской юриспруденции хорошо известен и при создании процессуальных кодексов неизменно используется один и тот же прием законодательной техники. Значительное большинство статей определяют порядок рассмотрения любых гражданских дел, хотя основным ориентиром служит установление регламента для разрешения споров, традиционно относящихся к области искового процесса (ст. 28 АПК РФ).

Что касается категорий гражданских дел специфического содержания (споры из публичных правоотношений, установление юридических фактов и т. п.), то производство по ним ведется согласно упомянутым общим правилам АПК РФ с особенностями, предусмотренными этим Кодексом и иными федеральными законами (ст. 189, 217 и др. АПК РФ).

См., например: Turner R. J. The Civil Procedural Rules 1998. L. 1999. P. VIII; Grainger I. and Fearly M. Introduction to the New Civil Procedure Rules. L. аnd Sydney. 1999. P. 4.

Далее для упрощения стиля изложения особенностей производства по коммерческим и затем по торговым делам раскрываются, за некоторыми исключениями, без ссылок на порядковые номера статей, параграфов, пунктов частей 58 и 59 ПГС и практических указаний к ним.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ПАНОРАМА

Аналогична в принципе схема расположения нормативного материала в английских ПГС 1998 года. Применительно к коммерческим спорам предусмотрено, что КС рассматривает их по общим нормам ПГС, если правила части 58 и РД 58 не предписывают иного.

Гражданско-правовые конфликты, которые компетентен разрешать КС, подлежат включению в специализированный список (specialist list), устанавливающий очередность движения дел. Ответственность за надлежащее ведение списка возлагается на одного из членов суда. Но включение дела в список зависит от заключения того судьи КС, которому поступит соответствующее ходатайство истца, подкрепленное аргументами, обосновывающими правомерность обращения именно к КС.

Российским участникам внешнеторгового оборота, которым предстоит выступать в качестве какой-либо из сторон перед английским КС, следует учитывать особенности его работы. Иначе могут наступить неблагоприятные последствия вплоть до проигрыша процесса.

При положительном для заявителя выводе судья предписывает занести дело в коммерческий список и направить поступившие материалы в главную судебную канцелярию (административный офис) по морским и коммерческим делам. Судья одновременно может дать указания по вопросам движения процесса. Канцелярия центр получения, формальной проверки, направления адресатам различных актов, заявлений, объяснений, доказательств, других документов, связанных с производством по спорам.

К коммерческим конфликтам применим известный английскому (как и российскому) праву механизм передачи гражданских дел из одного суда в другой (часть 30 ПГС Transfer). Если изложенные истцом мотивы не убеждают судью КС в том, что дело заслуживает регистрации в коммерческом списке, он направляет материалы компетентному, по его мнению, суду.

Не исключен и другой вариант. Первоначально дело возникает не в КС, а в другом подразделении Высокого суда, в суде графства или торговом суде. Затем сторона просит о перенесении производства в КС. Такое ходатайство либо сразу отклоняется, либо оставляется временно без ответа, и материалы поступают судье КС для окончательного разрешения вопроса.

Особенности производства в английском Коммерческом суде. Любого содержания судебные акты, касающиеся передачи дел, допустимо обжаловать в апелляционном порядке (§§ 5.1-5.4 ПД 30) 11 и, значит, они могут быть отменены или изменены. Кроме того, ответчик вправе обратиться к судье КС с ходатайством вычеркнуть дело из коммерческого списка, причем просьба эта должна быть заявлена максимально быстро, во всяком случае до первого совещания по проблемам развертывания дела.

Статьи основных разделов частей (parts) ПГС, регламентирующие процессуальные действия и акты органов юстиции, неизменно обозначают их только термином суд (court) или судья (judge). Но параграфы практических указаний к частям ПГС, определяющие формы реализации отдельных процедур, точно называют тех должностных лиц, которые в конкретных ситуациях выступают от имени суда. И здесь обнаруживается, что в гражданских делах, развивающихся по стандартным схемам английского процесса, значительную часть юридической работы, особенно при подготовке дел к заседаниям, выполняют не коронные судьи, а их помощники 12.

Статьи практических указаний к частям ПГС именуются параграфами. Нумерация параграфов в каждом практическом указании начинается с единицы. Более сложные статьи содержат пункты и подпункты, заключаемые в скобки: например, 7.1(1)(а) РД 24.

По сравнению с помощниками судей в российских арбитражных судах, включенными в состав участников арбитражного процесса ст. 58 АПК РФ 2002 года, помощники английских судей наделены несравненно более широкими полномочиями. Они даже могут выносить решения по существу споров на ограниченные суммы, решения суммарные и заочные.

Иной режим установлен для процессов по конфликтам коммерческого содержания. По таким конфликтам только судья КС совершает юридически значимые процессуальные действия и выносит постановления от начала до завершения процесса.

Нормативные положения из практических указаний к любым частям ПГС, определяющие статус помощников судей, применительно к гражданским делам из коммерческого списка должны считаться относящимися к судьям КС. Только ходатайства об исполнении решений и определений Коммерческого суда о взыскании денежных сумм рассматривают помощники судей, да и то если КС не предпишет иного.

Осуществление руководства всем производством по коммерческим спорам непосредственно коронными судьями способствует росту авторитета английского КС. Это также увеличивает его привлекательность как профессионально компетентного форума для разрешения хозяйственных правовых конфликтов, особенно с участием иностранных лиц.

Но есть и другой немаловажный фактор. По общему правилу действия помощников судей первоначально обжалуются в суд, при котором они состоят. И лишь затем соответствующие ходатайства могут оказаться объектами проверки Апелляционного суда, выступающего уже в качестве вышестоящей инстанции второго уровня. Напротив, апелляционные жалобы на действия КС напрямую адресуются Апелляционному суду (§ 2 А.1 РД 52 ПГС). Это, естественно, сокращает продолжительность процессов, что немаловажно для ускорения экономического оборота.

Исковые заявления по делам из коммерческого списка должны быть составлены по определенной нормативно предписанной схеме (формы № 1 или № 208) 13. Одна особенность заслуживает внимания: согласно ст. 58.5(2) ПГС истец не обязан всегда сразу и точно указывать цену иска (statement of value). Например, при истребовании имущества разного рода размер взыскания будет определен в ходе подготовки дела к разбирательству и, естественно, при вынесении решения по существу спора, причем в случае необходимости с учетом состояния и динамики движения рыночных цен.

Но кредитор, требующий уплатить дополнительно к основному долгу еще и проценты, должен специально на это указать. Затем обоснованность такой претензии нужно подкрепить ссылками на конкретное условие договора, статью нормативного акта или иное законное основание. Если же истец намерен просить суд взыскать проценты на изначально обозначенную сумму, ему предстоит доказывать процентную ставку, моменты начала и окончания начисления процентов, их итоговый размер (ст. 16.4(2) ПГС).

Наличие у истца права не указывать при возникновении процесса по хозяйственному спору цену иска связано также с осуществленным ПГС 1998 года реформированием английского судопроизводства. ПГС установили три различных порядка движения гражданских дел, причем главным и весьма четким критерием разграничения между ними, если содержанием спора является денежное возмещение, выступает именно сумма требования (ст. 26.6).

Относительно упрощенная процедура развития процесса предусмотрена для так называемых малых исков (small claims track), когда заявленная истцом претензия не превышает 5000 фунтов стерлингов (часть 27 ПГС). Более сложна схема производства по искам с ценой до 15 000 ф. ст., для которых установлен ускоренный порядок рассмотрения (fast track) (часть 28 ПГС). И наконец, универсальный или стандартный регламент (multi-track) рассчитан на дела, не относящиеся к категориям малых исков или пригодные к ускоренному завершению (часть 29 ПГС). Здесь применяются, естеВ Англии официально разработано множество типовых схем (бланков) документов, которые предназначены служить образцами при оформлении разнообразных процессуальных действий. Безусловно обязывающей юридической силы такие схемы, если иное прямо не предусмотрено нормативными актами, не имеют, но они обычно публикуются как приложения к ПГС, а в практических указаниях к частям ПГС настоятельно рекомендуется использовать образцы определенных порядковых номеров. См.: The Civil Procedure Rules 1998. White Book Service. L., 1999. Section C: Forms. P. 830-935).

МЕЖДУНАРОДНАЯ ПАНОРАМА

ственно по мере реальной необходимости, все закрепленные процессуальные институты и категории 14.

Разбирательство и разрешение правовых конфликтов экономического характера, отнесенных к компетенции КС, всегда осуществляются по полной программе. Процедура разделения гражданских дел на три группы в КС неприменима.

Уже отмеченные особенности деятельности КС следует дополнить информацией о ряде других отступлений от стандартного пути (multi-track) движения процесса. Они прямо или косвенно предусмотрены нормами части 58 и РД 58 ПГС.

ПГС 1998 года ликвидировали существовавшие длительное время разнообразные способы оформления исковых требований. Они заменены единым понятием: ныне первым документом, которым начинается любое гражданское дело, выступает исковое заявление (claim form). Но терминологические новеллы не исключают сохранения традиций прошлого.

Правила Верховного суда Англии 1965 года предусматривали два варианта составления (индоссирования) судебного приказа (writ of summons). Первый сводился к предельно краткому раскрытию содержания требования и формы защиты. Расчет был на то, что ответчик не выдвинет возражений и тогда суд вынесет заочное решение. Другой вариант направление суду документа, включающего все юридически значимые подробности элементов иска. Такое развернутое заявление открывало возможность рассмотрения спора в упрощенном порядке, если у ответчика не было серьезных контраргументов.

Часть 58 ПГС, сохраняя главные черты давней традиции, также позволяет истцам избирать форму обращения с иском в КС. Выбор зависит от усмотрения заявителя, который учитывает обстоятельства дела, наличие или отсутствие доказательств, правовые контакты сторон, предполагаемую реакцию противника, перспективы развития и завершения конфликта.

Одно направление практики передача КС и затем ответчику искового заявления, где элементы требования обозначены предельно кратко, без расшифровки так называемых подробностей притязания (particulars of claim). Ответчика надлежит информировать о том, что, если одновременно с подтверждением факта получения заявления (acknowledgement of service) он выразит намерение защищаться, подробности будут ему сообщены.

Практическая целесообразность направления ответчику искового заявления, не содержащего подробностей требования, может быть основана на различных соображениях. Преимущественно это расчеты истца на полное бездействие ответчика, не имеющего сколько-нибудь весомых защитительных аргументов. Такое бездействие приводит обычно к вынесению заочного решения (default judgement).