«Разум против предрассудков: преодоление нетерпимости Учебное пособие для старших классов средней школы 1 Авторский коллектив: С. Дьячкова (Вводный раздел, Раздел 4), В. Луховицкий (Раздел 1, гл. 4, Раздел 2), О. ...»

С. Дьячкова, В. Луховицкий, О. Погонина, Ю. Силинг

Разум против предрассудков:

преодоление нетерпимости

Учебное пособие для старших классов средней школы

1

Авторский коллектив: С. Дьячкова (Вводный раздел, Раздел 4), В. Луховицкий

(Раздел 1, гл. 4, Раздел 2), О. Погонина (Раздел 1, гл. 1 – 3, Раздел 3), Ю. Силинг

(авторский комментарий к текстам Разделов 1 и 3).

2 Оглавление Предисловие ……………………………………………. стр. 4 Вводный раздел ……………………………………… стр. 6 Глава 1. Многообразие культур Глава 2. Стереотипы и предрассудки Глава 3. Большинство и меньшинство Глава 4. С какой группой мы себя идентифицируем?

Глава 5. Ярлыки Глава 6. Межкультурные различия Глава 7. Восприятие и интерпретация информации Глава 8. Что такое толерантность Раздел 1 Структура и функции мифа. Архаические и современные ксенофобские мифы. ………………………………………………..………………………….. стр. Глава 1. Различные значения слова «миф»

Глава 2. Как устроен миф Глава 3 Современные мифы Глава 4. Возникновение и функционирование антисемитских мифов Раздел 2. Способы создания мифов в современных СМИ: анализ публицистических текстов. …………………………………………………….. стр. Глава 1. Событие – автор – текст – читатель Глава 2. Различение факта и оценки. Способы проверки фактов.

Глава 3. Способы выражения мнения и оценки.

Глава 4. «Не верь глазам своим?» (Как мы воспринимаем телеинформацию) Раздел 3. Мифы о «врагах» в политике. ……………………

Глава 1. «Образ врага» и природа политики Глава 2. Образ врага и демократия Глава 3. Кампания по выборам депутатов Государственной думы и мэра Москвы 2003 г.

Глава 4. Борьба с терроризмом Глава 5. Мифы и тоталитарное государство Раздел 4. Как противостоять бытовой ксенофобии? …………. стр. Глава 1. Стереотипы (социальные, культурные) Глава 2. Предрассудки Глава 3. Ошибки восприятия информации о людях и обществе.

Глава 4. Большинство и меньшинство Глава 5. Оценка ситуации проявления нетерпимости. Вступаем в спор Глава 6. Психологический настрой в ситуации нейтрализации агрессии Глава 7. Первая реакция на агрессию. Разные стратегии противостояния нетерпимости Глава 8. Помощь взрослых. Обращение к закону Несколько слов о курсе Наш курс посвящен проблемам нетерпимости. Как возникают негативные представления о каких-либо группах людей, в частности представителях разных национальностей? Почему в них верят даже умные, образованные люди? Каким образом эти представления распространяются в обществе? Можно ли бороться с проявлениями ксенофобии (боязни "чужаков", враждебного к ним отношения) в обычной жизни? Вот те вопросы, которые мы будем рассматривать.

Это учебное пособие состоит из вводного и четырех основных разделов, полностью соответствующих программе курса.

Из материалов первого раздела этого пособия вы узнаете о том, что такое мифологическое мышление и характерно ли оно для современного человека. Мы рассмотрим некоторые структурные элементы мифа, вычлененные культурологами, историками, филологами и использующиеся, осознанно или неосознанно, для создания мифов о нашей действительности. Особое внимание мы обратим на оппозицию “друг– враг”, которая часто используется в современных социально-политических мифах. Мы подробно поговорим о том, как эти мифы распространяются в обществе, например, через средства массовой информации.

Во втором разделе пособия речь пойдет о том, как воспринимать и анализировать информацию, которую предлагают нам СМИ. Какие приемы используются для того, чтобы побудить нас поверить в предложенный миф? Уделите этой теме внимание, и вас будет гораздо труднее обмануть или убедить в чем-то против вашей воли.

Третий раздел посвящен тому, для чего и каким образом используются мифы о врагах в современной политике. Мы рассмотрим некоторые приемы использования “образа врага” в предвыборных технологиях, поговорим о том, можно ли противостоять предвыборным манипуляциям. Также мы поговорим о создании “образов врага” в обществах с различными политическими режимами. Эти занятия помогут вам стать более квалифицированными избирателями.

Наконец, четвертый раздел, “Борьба с бытовой ксенофобией”, посвящен проблемам и конфликтам, связанным с нетерпимостью в повседневной жизни. Как проявляется ксенофобия, какие варианты поведения избрать, чтобы защитить себя и окружающих от враждебного отношения, как контролировать свое эмоции в острых ситуациях – вот некоторые из вопросов, которые будут рассмотрены.

Наш курс поможет вам более ясно понимать, что происходит в обществе, как люди влияют друг на друга или используют представления друг о друге в своих целях. Вы уже не станете легкой добычей очередного “пиарщика” или политического манипулятора Эта книга – не обычное учебное пособие. Мы сознательно отказались от традиционного «монологического» изложения содержания курса, предоставив вам возможность «услышать» разные голоса, сравнить противоположные точки зрения. Это сборник текстов, сопровожденных вопросами и заданиями.

В нашем пособии представлены тексты трех типов: научно-популярные, публицистические и художественные. В некоторых случаях они предваряются краткими пояснениями, а в конце каждой главы вы найдете общие выводы.

По содержанию все тексты пособия можно разделить на две группы. Во-первых, это отрывки из научных и научно-популярных работ зарубежных и российских авторов, в которых объясняется суть того или иного изучаемого явления, даются важнейшие определения. Во-вторых, это материалы, в которых речь идет именно о конкретных видах этнической и религиозной нетерпимости, приводятся образцы националистических высказываний, их критический анализ. Эти материалы пригодятся вам не только при подготовке к урокам, но и при работе над самостоятельными исследовательскими проектами.

Содержание главы пособия соответствует теме одного или двух занятий. В каждой главе представлены тексты и задания разной степени сложности, и, возможно, учитель не будет требовать обязательного прочтения всех имеющихся текстов, выполнения всех заданий. Большая часть домашних заданий будет индивидуальными (каждый работает дома по своему тексту) или групповыми (несколько человек должны будут прочитать определенные тексты вместе подготовить ответ по какой-то проблеме).

Этот раздел книги - особый. В нем нет одной общей темы, зато есть мозаика из маленьких тем. Каждая из них встретится нам дальше, в следующих разделах. Мы просто бросим взгляд на кое-что из того, что ждет нас впереди. Напомним, каждый текст в нашей книге - это постановка проблемы. Один единственный текст не может эту проблему показать со всех сторон и тут же предложить решение. Он не может описать все, что известно людям по этому поводу, не может дать ответы на все вопросы. И мы (авторысоставители) не хотели бы давать ответы на все вопросы. Мы предлагаем вам задуматься - согласиться с автором текста или поспорить, вспомнить примеры из своего жизненного опыта или опыта ваших друзей, родственников, знакомых, придумать собственное решение, то есть отнестись к этой книге, как к собеседнику, а не как к всезнайке.

На Земле живет более 6 миллиардов человек. Представьте себе - сотни стран, тысячи национальностей, сотни тысяч разнообразных культурных групп. Множество непохожих друг на друга образов жизни. И оружие, способное уничтожать десятки тысяч людей. Есть ли у Земли будущее? Могут ли люди, так сильно непохожие друг на друга, ужиться вместе? Откуда берется неприязнь к "чужакам" и преодолима ли она? Мы будем искать ответы на эти вопросы. Нас ждет долгий путь, но давайте начнем наше путешествие с маленькой тростниковой лодки, на которой собрались представители семи разных стран. Переплыть Атлантический океан на крошечной лодке - вот задача. И не просто переплыть, а еще и не перессориться насмерть с теми, кто ест не так, спит не так, не то любит, не так говорит. Возможно ли это? Давайте посмотрим.

В 1969 году норвежский путешественник, исследователь и антрополог Тур Хейердал решил доказать, что египтяне могли достигнуть Америки за тысячи лет до Христофора Колумба. Для этого он c шестью представителями разных стран, образовавших интернациональный экипаж, построили папирусную лодку "Ра" (лодку из тростника), подобную тем, на которых плавали древние египтяне. Вместе они отправились в путешествие через Атлантический океан.

Один ребус, два ответа и никакого решения.

Ветер качает тростинку.

Мы обламываем ее.

Она лежит на воде и не тонет. Посади лягушку - выдержит.

Ветер колышет 200 тысяч тростинок, вдоль берега простерся сплошной зеленый луг.

Мы срезаем тростинки. Вяжем большие снопы. Кладем на воду. И становимся на них. Русский, уроженец Чада, мексиканец, египтянин, американец, итальянец и я норвежец. С нами обезьянка и тьма кудахтающих кур. Мы пойдем в Америку. Пока что мы в Египте. Ветер несет песок, кругом сушь, кругом Сахара.

…На этот раз мне хотелось собрать вместе столько наций, сколько позволит площадь. Если потесниться, можно выйти всемером. Семь человек из семи стран. Сам я представляю крайний север Европы, не мешает для контраста взять кого-то с крайнего юга; напрашивалась Италия. Европейцы - "белые", значит, хорошо бы включить в команду "цветного", а самых черных африканцев я видел в Чаде; естественно пригласить кого-нибудь из наших знатоков папируса.

Поскольку цель эксперимента - подтвердить возможность контакта между древними цивилизациями Африки и Америки, символичным было бы участие египтянина и мексиканца. Соблазнительно включить в интернациональную группу по одному человеку из США и СССР, чтобы были представлены идеологические контрасты.

Символом других наций может служить флаг ООН, если нам позволят его нести.

Сама жизнь говорила о том, как важны любые, даже самые скромные, попытки наладить сотрудничество между народами. Над сфинксом и пирамидами проносились военные самолеты, вдоль бездействующего Суэцкого канала грохотали пушки. Солдаты всех пяти континентов мира воевали на чужой земле. А в странах, не захваченных войной, сидели наготове у атомной кнопки, боясь нападения других держав.

На плавучей связке папируса могут удержаться только люди, готовые протянуть друг другу руку. Я задумал плавание как эксперимент, как научную экспедицию в далекое прошлое древних культур. Но этот эксперимент вполне мог сочетаться с другим - с экспедицией в тесный, перенаселенный мир завтрашнего дня. Телевидение, реактивные самолеты, космонавты помогают нам сжать нашу планету в такой комок, что скоро народам негде будет повернуться. Земного шара наших предков давно уже нет. Когда-то мир казался беспредельным, теперь его можно облететь за девяносто минут. Нации уже не разделены неприступными хребтами и неодолимым океаном. Народы не живут больше обособленно, независимо друг от друга, они связаны между собой, и появляются признаки скученности. Пока сотни тысяч специалистов лихорадочно экспериментируют с атомами и лазерами, наша маленькая планета летит со сверхзвуковой скоростью в завтрашний день, и все мы - участники огромного технического эксперимента, и нам надо научиться сотрудничать, если мы не хотим пойти ко дну вместе с нашим общим грузом.

Папирусная лодка в океане, во власти стихий, может стать экспериментальным микромиром, попыткой показать на деле, что люди могут мирно сотрудничать, невзирая на национальность, веру, цвет кожи и политические взгляды, лишь бы каждый понял, что в его же интересах вместе с другими бороться за общее дело.

…Меня больше всего тревожило не столько то, как папирус будет ладить с океаном, сколько то, как мы, семеро пассажиров, будем ладить друг с другом.

В каюте-корзине площадью 2,8 на 4 метра нельзя было как следует повернуться, если все семеро одновременно ложились спать, а палуба была так загромождена кувшинами и корзинами, что негде ступить, поэтому мы обычно проводили время на узкой связке папируса перед стенкой каюты с подветренной стороны да на мостике, где развел руки в стороны - вот тебе и ширина, и длина.

День и ночь любой мог услышать голос и ощутить плечо любого. Мы срослись в семиглавого сиамского близнеца с семью ртами, говорящего на семи языках. На лодке вместе шли не только белый и черный, не только представители коммунистической и капиталистической страны, - мы представляли также крайние противоположности в образовании и уровне жизни.

Когда я в Форт-Лами пришел в гости к одному из наших двух африканцев, он сидел на циновке, брошенной на земляной пол, и всю обстановку хижины составляла стоящая на той же циновке керосиновая лампа, а его паспорт и билеты лежали на земле в углу. У второго африканца, в Каире, кланяющиеся слуги проводили меня между колоннами роскошного особняка в восточном стиле в покои с тяжелой французской мебелью, гобеленами и всякой стариной. Один член экипажа не умел ни писать, ни читать, другой был профессор университета. Один был убежденный противник войны, другой - морской офицер. Любимым развлечением Абдуллы было слушать свое карманное радио и потчевать нас новостями о войне у Суэца, эпизод которой он сам успел увидеть. Его правительство в Форт-Лами было за Израиль. Рьяный мусульманин Абдулла был за арабов. Норман - еврей. Жорж - египтянин. Их сородичи стреляли друг в друга через Суэцкий канал, а сами они лежали чуть не бок о бок в плетеной каюте посреди Атлантического океана! Новости о войне во Вьетнаме тоже занимали Абдуллу.

Словом, на борту было предостаточно горючего материала для серьезного пожара.

Наш "бумажный кораблик" был нагружен духовным бензином, и только вездесущие волны могли остудить пыл, развивающийся от трения в тесной корзине.

В любой экспедиции, где людям много недель просто некуда деться друг от друга, коварнейшая опасность – душевный недуг, который можно назвать "острым экспедиционитом". Это психологическое состояние, при котором самый покладистый человек брюзжит, сердится, злится, наконец, приходит в ярость, потому что его поле зрения постепенно сужается настолько, что он видит лишь недостатки своих товарищей, а их достоинства уже не воспринимаются. Первый долг руководителя экспедиции повсечасно быть начеку против этой злой болезни. И перед стартом я провел тщательную профилактику.

Вот почему мне стало не по себе, когда я уже на третий день плавания услышал, как миролюбивый Карло кричит по-итальянски Жоржу, что хоть он и чемпион дзю-до, это не мешает ему быть закоренелым неряхой, который привык, что за ним няньки убирают.

Жорж огрызнулся в ответ, но словесная перепалка не затянулась, и вот уже только папирус кричит и скрипит. Однако на другой день эта двойка опять схлестнулась. Карло стоял и подтягивал ванты, а Жорж в сердцах отбросил свою удочку и демонстративно полез в спальный мешок. На мостике Карло тихо сказал мне, что этот шалопай начинает действовать ему на нервы. Сам Карло с детства привык трудиться, в двенадцать лет уже таскал тяжелые мешки с рисом. Никакого образования не получил, всего добивался своим горбом, А этот папенькин сынок из Каира - избалованный лоботряс, бросает свои вещи, где попало, и ждет, чтобы мы за ним убирали.

Я обещал поговорить с Жоржем. Карло прав: он, в самом деле, еще не понял, что такое экспедиция. Для него это новая игра, состязание в силе. Но и Карло должен все-таки понять, что Жорж просто привык так - где ни брось какую-либо вещь, все равно она окажется на месте, об этом позаботятся слуги, жена или мать. Карло прошел школу жизни, Жорж - нет. Мы должны его научить.

Вскоре я оказался на мостике с Жоржем с глазу на глаз. Он очень переживал, что грубо ответил Карло, но тот все время сует свой нос в его сугубо личные дела. Впрочем, Жорж был достаточно умен, и мне не стоило большого труда втолковать ему, что на борту "Ра" нет места для "сугубо личных дел", разве что в личном ящике каждого. Никто не обязан убирать за другими, и никто не вправе разбрасывать гарпуны, ласты, книжки, мокрые полотенца, мыло и зубную щетку. На борту все равны, и каждый сам убирает за собой.

Через минуту рыболовные снасти, магнитофон и грязное белье Жоржа исчезли с крыши каюты и с палубы, и он уже тянул какую-то снасть вместе с Карло.

Следующая серьезная угроза миру на "Ра" возникла, когда мы освоились настолько, что ввели дежурство на камбузе. Карло вызвался быть постоянным коком и выиграл на этом. Остальным надлежало по очереди чистить кастрюли, сковороды и ящики. Мы составили расписание дежурств по дням и написали его мелом на черной доске, висевшей на мостике, причем все забыли, что Абдулла не умеет читать. И когда Сантьяго показал ему на кастрюли и щетку, Абдулла, который не заметил, что перед ним уже отдежурили двое, пожаловался на головную боль и ушел в каюту, сердито ворча:

- Думаешь, я не знаю, в чем дело. Ты, Сантьяго, белый, а я черный. Вот ты и хочешь, чтобы я был у вас слугой.

Сантьяго - убежденный миротворец, но слова Абдуллы укололи его хуже ножа, и он вспылил.

- И это ты говоришь мне, Абдулла, - рявкнул он в священном гневе. - Мне, который шесть лет борется за равноправие негров. Да для меня во всем этом плавании самое важное как раз то...

Дальше Абдулла не слышал, потому что залез с головой в спальный мешок.

А когда он выглянул снова, то увидел, как я пробираюсь с грязными кастрюлями на корму. Он вытаращил глаза.

- Просто мы с тобой поменялись дежурством, - объяснил я ему.

На другой день Абдулла драил кастрюли на корме, весело распевая звонкие африканские песни.

А еще через день нас ожидал сюрприз. Жорж подошел ко мне и попросил возложить на него ответственность за порядок на кухне до конца плавания, а то ведь несподручно чередоваться, к тому же у других есть дела поважнее.

Жорж, да-да, Жорж стал постоянным дежурным, и с того дня на камбузе все блестело, больше никому не надо было думать о кастрюлях.

Помню также, как Норман и Карло взъелись на Юрия и Жоржа, дескать, те делают что-нибудь лишь тогда, когда им скажут, а Норман и Карло помимо своих основных обязанностей постоянно сами находили себе какое-нибудь дело. Когда Абдулла не проявляет инициативы, это еще можно понять, но ведь эти двое получили высшее образование, - что же они ждут приказов? Со своей стороны Юрий, Жорж и с ними Абдулла начали злиться на Нормана и Карло: уж очень они любят командовать и распоряжаться, нет сказать по-товарищески, если что надо, а когда можно, то и посидеть спокойно, просто наслаждаясь жизнью. Или взять Сантьяго, этого хитрого интеллигента.

Если надо перенести что-то тяжелое, нагнется, возьмется и зовет других на помощь.

Смотришь, он уже выпрямился и показывает, улыбаясь, куда тащить кувшин или ящик, а силачи Юрий, Жорж и Абдулла стараются, несут. Кому-то было досадно, что я, руководитель, не выгоняю лентяя из спального мешка, и он знай себе спит, тогда как другие трудятся по своему почину. А кто-то считал, что я должен одернуть любителей командирского тона, у нас не военный корабль и не горнострелковая рота, мы семь равноправных товарищей, можно сказать по-хорошему. И однако - назовите это чудом все эти мелкие трения не перешли в "острый экспедиционит", напротив, каждый старался понять реакции и поведение других, и тут всем нам сослужили службу научные занятия Сантьяго, изучавшего вопросы мира и агрессии. Юрий и Жорж научились ценить Нормана и Карло, потому что их инициатива и настойчивый труд всем шли на пользу, а Норман и Карло изменили свой взгляд на Юрия и Жоржа, которые брали на себя самый тяжелый труд и охотно приходили на помощь любому, не дожидаясь просьбы, если видели, что это в самом деле нужно. Дипломат и психолог Сантьяго помогал Юрию пользовать незримые раны; Юрий показал себя толковым и заботливым врачом; Абдуллу все уважали за его светлый ум и способности, а также за умение приспособиться к совершенно непривычному образу жизни. Абдулле все пришлись по душе, так как он видел, что мы, хоть и белые, считаем его своим. Он упрашивал Юрия дать ему какоенибудь лекарство, чтобы у него выросла борода, как у нас, и никак не мог понять этого щеголя, который каждое утро брился, между тем как мы, остальные, отпустили себе усы и бороду, кто рыжую, кто черную. Если раньше голова Абдуллы сверкала, как лаковая, то теперь он перестал ее брить, и вскоре у него хоть на черепе отросли густые курчавые волосы, в которые он втыкал толстый плотницкий карандаш вместо броши.

Вопросы и задания:

Попробуйте подобрать как можно больше оснований для разделения участников экспедиции на разные группы (социальные, культурные и т.д.). Как Вам кажется, какие различия оказались легко преодолимыми, а какие – нет? Почему?

Русский член экспедиции – врач Юрий Сенкевич, ставший впоследствии знаменитым советским телеведущим Два ключевых термина понадобятся нам для дальнейшей работы: стереотип и предрассудок. Чтобы разобраться с тем, что это такое, прочитайте вначале детскую сказку.

Сказка, как известно, ложь, но намек в ней тоже есть.

Вы все знаете Элли из книжки про Волшебника Изумрудного Города. Вы только не знаете, что Элли никогда в жизни не видела никаких овощей и фруктов, так как в Канзасе они не росли, а в Волшебной Стране они ей просто не попадались. Как-то в Канзасе опять начался ураган. Только на этот раз он привез Элли не в Волшебную Страну, а в страну овощей и фруктов. Сначала Элли увидела большой красный шар. «Кто ты?» - спросила Элли. «Помидор» – ответил шар. И Элли пошла дальше. Тут ей попался большой желтый шар. Он представился - «Лимон» и предложил ей попробовать кусочек себя. Элли откусила кусочек лимона, и он был таким кислым, что она чуть не заплакала. Она обиделась на лимон и пошла дальше. Тут она увидела длинный фрукт, который тоже предложил ей отведать кусочек себя. Она попробовала, и ей очень понравился вкус. «Дай я запомню как тебя зовут» – сказала Элли. «Банан» – ответил фрукт. И Элли пошла дальше. Она присела на полянку. С дерева свисал другой красный шар. «Эй, помидор, давай поболтаем» – сказала Элли. «Я не помидор, я – яблоко» – прозвучал обиженный голос. «Да ладно, я тебя знаю, ты круглый и красный. Ты – помидор, и нечего меня обманывать.» Яблоко очень расстроилось и упало с дерева. О «поболтать» уже не могло быть и речи.

Элли пошла дальше, и вдруг ей захотелось есть. Она находилась на поле, где кругом были одни желтые шары. «Попробуй нас, мы такие сладкие» – шептали они.

«Нашли дурочку. Вы желтые – значит вы кислые» – сказала Элли. Она осталась голодной, а сладкие дыни только пожали плечами. Но вот на тропинке она увидела длинный плод.

«Дай-ка, откушу» – сказала она. Вкус горького перца был ужасен. Он был-бы рад угостить Элли, но от горечи и удивления Элли опять заплакала."

Итак, почему же на Элли свалились все эти неприятности с овощами и фруктами?

Бедная Элли слишком доверяла обобщениям. Встретив незнакомый предмет, например лимон, и заметив два его свойства (желтый, круглый и кислый), она тут же переносила эти свойства на все похожие предметы. Дыня желтая и круглая, значит она тоже кислая, и есть ее не надо. Смешная логика, но в сказке об Элли ситуация немного утрированна. На самом деле это нормальный прием человеческого мышления. Его результат - стереотип это чрезмерно обобщенное представление о чего-либо или о ком-либо. У каждого из нас есть стереотипы, свои собственные или позаимствованные у окружающих. Примеры распространенных стереотипов (не факт, что они есть лично у вас): "полные люди добродушные", "рыжий, красный - человек опасный", "все очкарики - ботаники". Думать стереотипами – совершенное естественное, нормальное явление, присущее всем людям.

Однако стереотип не позволяет рассмотреть индивидуальные различия между людьми (полным людьми, рыжими людьми или людьми в очках), а значит, может привести к ошибкам и недоразумениям (понадеялся, что полный человек добряк, а он совершил гадость, отнесся к рыжему с подозрением - и не появился у тебя новый хороший друг).

Отрицательные стереотипы о ком-либо ("рыжий, красный - человек опасный") называют предрассудками или предубеждениями. В русском языке слово "предрассудок" имеет второе значение - "ложное суеверие". Мы же будем называть предрассудками мнение о какой-либо группе людей или предметов, "предшествующее рассудку", усвоенное некритически, без размышления. Так Элли сама создала предрассудок о дынях на основе неудачной встречи с лимоном. Предрассудки обычно не проверяют опытом (Элли не стала пробовать дыню). Они нагружены отрицательными чувствами по отношению группе людей и предметов (все, что желтое и круглое - кислое, а значит, плохое). Особенно живучи национальные и расовые предубеждения.

Позже, в специальной теме, посвященной стереотипам и предрассудкам, мы еще раз уточним эти определения, рассмотрим их другие их признаки, изучим эти важные и интересные явления более глубоко.

А теперь прочитайте несколько текстов, где герои действуют под влиянием стереотипов и предрассудков.

Молодая девушка Эллен, жившая в Новой Зеландии, без благословения родителей вышла замуж за полинезийца. Ее родственницы Мардж и Вики беседуют об этом браке.

— Вики, а чем так плох муж Эллен? У него две головы или как?

— Э... он тонганиец. Ты что, не знала?

— Конечно, знала. Но тонганиец — это не болезнь. И это личное дело Эллен. Ее собственная проблема, если это вообще проблема. Я не вижу в этом ничего страшного.

— Анита (мать Эллен – прим. сост.) справилась с ситуацией. И теперь, когда это случилось, лучший выход – это попытаться сохранить остатки репутации. Но неравный брак, я думаю, всегда несчастлив — особенно если невеста по происхождению выше жениха, как в случае с Эллен.

— «Выше по происхождению»! Я знаю только то, что он тонганиец. Тонганийцы высокие, симпатичные, доброжелательные и примерно такие же темные, как я. По внешнему виду их нельзя отличить от маори. А что, если бы этот молодой человек был маори... из хорошей семьи, из раннего каноэ... и владел кучей земли?

— Честно говоря, Мардж, я не думаю, что Аните это понравилось бы, но она пошла бы на свадьбу и устроила бы прием по этому поводу. Браки с маори имеют давнюю историю, от этого нельзя отмахнуться. Но это не обязательно должно нравиться.

Смешение рас – это всегда плохо.

(Вики, Вики, а ты знаешь какой-то другой способ вытащить мир из того положения, котором он оказался?) — Неужели? Вики, а ты знаешь, почему у меня такая смуглая кожа?

— Конечно, ты же нам говорила. Американские индейцы. Ты говорила. Чероки.

Мардж! Я тебя обидела? Это совсем другое дело! Всем известно, что американские индейцы, э... совсем как белые. Ничем не хуже.

(О, конечно, конечно! И «некоторые мои друзья – евреи».) Тонганийцы (тонганцы) - коренные жители острова Тонга в Полинезии маори – коренные жители Новой Зеландии, прибывшие туда около 1000 лет назад из Полинезии "раннее каноэ" – уважаемая семья маори Вопросы и задания:

Найдите в этом тексте примеры стереотипов и предрассудков.

Антон размышлял над странностями человеческими. Он вспоминал странных людей, с которыми встречался. Яков Осиновский, капитан "Геркулеса", терпеть не мог лысых. Он их просто презирал. "А вы меня не убеждайте, – говорил он. – Вы мне лучше покажите лысого, чтобы он был настоящим человеком". Наверное, с лысыми у него были связаны какие-то нехорошие ассоциации, и он никогда никому не говорил, какие.

Он не переменился даже после того, как начисто облысел сам во время сарандакской катастрофы. Он только восклицал с заметной горечью: "Единственный! Заметьте, единственный среди них!" Вальтер Шмидт с базы "Гаттерия" так же странно относился к врачам. Врачи... – цедил он с неприличным презрением. – Знахарями они были, знахарями и останутся.

Раньше была пыльная паутина и гнилая змеиная кровь, а теперь психодинамическое поле, о котором никто ничего не знает. Кому какое дело до того, что у меня внутри?

Головоногие живут по тысяче лет безо всяких врачей и до сих пор благополучно остаются владыками глубин..."

Волкова звали Дредноут, и он был этим очень доволен: Дредноут Адамович Волков. Канэко никогда не ел горячего. Ралф Пинетти верил в левитацию и упорно тренировался... Историк Саул Репнин боится собак и не хочет жить с людьми. Я не удивлюсь, если окажется, что он не хочет жить с людьми именно потому, что боится собак. Странно, правда? Но он от этого не станет хуже.

Странности... Нет никаких странностей. Есть просто неровности. Внешние свидетельства непостижимой тектонической деятельности в глубинах человеческой натуры, где разум насмерть бьется с предрассудками, где будущее насмерть бьется с прошлым. А нам обязательно хочется, чтобы все вокруг были гладкие, такие, какими мы их выдумываем в меру нашей жиденькой фантазии... чтобы можно было описать их в элементарных функциях детских представлений: добрый дядя, жадный дядя, скучный дядя. Страшный дядя. Дурак.

А вот Саулу нисколько не странно, что он боится собак. И Канэко не кажется странным, что он не терпит ничего горячего. Так же, как и Вадиму никогда в голову не придет, что его дурацкие стишки кое-кому кажутся не забавными, а странными. Галке, например.

Вопросы и задания:

Авторы текста утверждают, что предрассудки (и стереотипы) есть продукт «несознательной», глубинной деятельности человеческого мозга, натуры.

Понаблюдайте за собой. Согласны ли вы с такой идеей?

Необходимо ли бороться со странностями и предрассудками, описанными в тексте?

Опасны ли они?

Люди разные. В любом обществе есть большие группы людей сходных друг с другом, воспринимающих друг друга как "своих". А есть те, кто сильно от них отличается. Их обычно меньше. Как живется этому "непохожему" меньшинству? Чего они хотят, как ощущают себя?

Ценят ли свою "непохожесть" на окружающих? А как относятся к ним люди из "большинства"? Уважают, боятся, не любят, испытывают любопытство? Этим вопросам посвящен текст этого раздела.

Мы знакомимся с героем романа «Восток есть Восток» японским юношей Танакой Хиро, втот момент, когда спрыгнув с борта судна «Токати-мару», он пытается доплыть до берегов Америки. А перед этим он сбежал из судового карцера. Как же он туда попал?

Хиро так старался быть предельно внимательным, вежливым, никого не задевать, все время помалкивать, поменьше обращать на себя внимание — и что же? Угодил в эту мерзкую стальную клетку, где на целый день выдавали одну кружку воды и два рисовых колобка. А все из-за поступка, столь мало сочетавшегося с его миролюбивым характером:

Хиро не выполнил прямой приказ офицера, старшего помощника Вакабаяси, ветерана битвы при Раротонге. С тех пор Вакабаяси жил, весь нашпигованный шрапнелью: она засела в спине, руках, ногах, шее. Нрав у старпома был крутой. Прямой приказ состоял в том, чтобы Хиро перестал сжимать горло главного кока Тибы, который беспомощно барахтался под навалившимся на него агрессором.

Что же довело покладистого парня до такого остервенения?

Непосредственным поводом стали крутые яйца. Хиро, служивший на «Токати-мару»

третьим коком под началом вечно пьяного, зловонного Тибы и вкрадчиво-ехидного, тоже не просыхавшего Угря, готовил закуску для ужина. Закуска называлась «нисики-тамаго».

Следовало очистить сто вареных яиц, отделить белки от желтков, мелко порезать те и другие, сдобрить соусом и аккуратно уложить в миски тоненькими слоями. Рецепту Хиро научила бабушка. Он умел готовить еще три десятка разных блюд, но за шесть недель плавания третьему коку впервые доверили сделать что-то самостоятельно. Обычно его держали на подхвате — в роли поваренка, прислуги-за-все, галерного раба. Он мыл кастрюли, драил плиту, чистил горы размороженной рыбы и моллюсков, резал водоросли и снимал кожицу с винограда — до онемения в пальцах. На сей раз, однако, старшим поварам было лень возиться с ужином. Они с самого утра отмечали Бон, буддийский праздник поминовения усопших, и здорово набрались сакэ. Пока Тиба и Угорь общались с духами предков, Хиро был предоставлен сам себе. Он трудился не покладая рук, очень сосредоточенный и гордый собой. Перед ним на подносе уже стояло восемь мисок с готовым салатом. В качестве завершающего штриха Хиро посыпал сверху черным кунжутным семенем, как учила бабушка.

Делать этого не следовало. В тот самый момент, когда Хиро тряс бутылочкой над подносом, в камбуз ввалились Тиба и Угорь.

— Идиот! — взревел главный кок и выбил бутылочку из рук Танаки. Та отлетела в сторону, ударилась о плиту.

Хиро отвернулся и опустил голову. Сквозь подошвы сандалий он чувствовал равномерный гул (та-дум, та-дум, та-дум), с которым лопасти корабельных винтов рассекали прокисшую зеленую воду.

— Никогда, — шипел Тиба, — не сыпь кунжут в ни-сики-тамаго — Впалая грудь главного кока содрогалась, тощие руки тряслись. Он обернулся к Угрю. — Ты когда-нибудь слышал про такое?

Глаза Угря превратились в щелочки. Он потер ладони, словно предвкушая угощение, и помотал головой:

— В жизни не слыхивал. — Вздохнул, подождал немного и добавил: — Разве что иностранцы так делают. Гайдзины.

Хиро встрепенулся. Надвигалось то, что повлекло за собой последующий взрыв. Вот она — главная причина страданий всей его жизни.

Тиба придвинулся поближе, его обезьянья мордочка исказилась от ненависти, изо рта полетели брызги слюны.

— Гайдзин, — процедил он. — Длинноносый. Волосатый. Маслоед поганый!

Главный кок разжал кулак, внимательно рассмотрел свою руку и безо всякого предупреждения свирепо врезал Танаке ребром ладони по носу. Потом повернулся к готовому блюду и стал крушить: замелькали острые локти, худые кулаки, и поднос полетел на пол.

И Хиро утратил контроль над собой. Вернее, не так — он напал на своего мучителя в порыве, который Мисима назвал бы «взрывом чистого действия».

Итак, нисики-тамаго лежало на полу, двадцатигаллонный чайник кипел и подрагивал крышкой; Угорь ухмылялся, Тиба сыпал ругательствами. Время как бы застыло.

Последняя из восьми мисок повисла в воздухе. В следующее мгновение главный кок рухнул на белки и желтки, а пальцы Хиро сомкнулись на его горле. Тиба засипел, пупырчатая кожа на шее побагровела, и на ее фоне пальцы Танаки казались очень белыми — Убивают! Караул! — завопил Угорь.

Хиро ничего не видел, не слышал, не чувствовал — ни воплей, ни морского душа, ни горячего зловонного дыхания кока, ни того, как разом налилось кровью лицо Тибы, ни тщетных потуг главного механика, ни рева первого помощника. Он превратился в бешеного пса, восемь человек не могли оттащить его от жертвы. Хиро достиг уровня, где земные тревоги и боль не имеют значения. В ушах у него рефреном звучали наставления Дзете: Нельзя свершить великое дело в обычном состоянии духа. Нужно превратиться в фанатика, заболеть манией смерти.

Но Хиро не умер. Вместо этого он оказался в импровизированном карцере, где должен был пялиться на голые стены, вдыхать топливные пары и дожидаться прибытия в порт Саванна, откуда авиакомпания «Джал» доставит его, покрытого позором, на родину.

Гайдзин. Длинноносый. Маслоед поганый. Эти оскорбления преследовали его всю жизнь. Он рыдал на руках у бабушки после детского сада, был козлом отпущения в начальных классах, в средней школе его без конца лупили, а из морского училища, куда его определила все та же бабушка, пришлось уйти, потому что соученики не давали ему прохода. Они называли его гайдзином, «иностранцем». Мать Хиро была настоящей японской красавицей, с толстыми ногами, круглыми глазами и очаровательной кривозубой улыбкой, но отец вот подкачал. Он был американец. Хиппи. Молодой парень, единственной памятью о котором осталась выцветшая, потрепанная фотография: волосы до плеч, монашеская бородища, кошачьи глаза. Хиро даже не знал его имени. «Оба-сан, — приставал он к бабушке, — какой он был? Как его звали? Какого он был роста?» «Его звали Догго», — отвечала бабушка. Но это была кличка, не настоящее имя. Догго — персонаж из американского комикса. Иногда бабушка добавляла: «Он был высокий. С длинным носом, в маленьких цветных очках. Волосатый и грязный». А в другой раз она говорила, что он был коротышка. То он у нее получался толстый, то худой, то вдруг беловолосый, то широкоплечий, то хромой и с палкой. Еще он был в джинсах, с серьгой в ухе, ужасно грязный и волосатый (грязным и волосатым отец оставался при любой версии). Такой грязный, что у него в ушах можно было репу выращивать. Хиро не знал, чему верить. Отец превратился в чудище из сказки: утром — великан ростом до небес, вечером — мальчик с пальчик.

Следовало бы расспросить мать, но той не было на свете.

Таким образом, Хиро был полукровкой. Каппа, длинноносый, поганый маслоед, вечный чужак в своей стране, да еще и круглый сирота. Японцы — нация беспримесная, фанатично нетерпимая к притоку чужой крови. Но зато американцы, как твердо знал Хиро, совсем другое дело — это многоплеменный народ метисов, мулатов, а то и кое-кого похуже. Или получше — с какой стороны поглядеть. В Америке можно быть на одну часть негром, на две югославом, на три эскимосом и при этом разгуливать по улицам с гордо поднятой головой. Японское общество закрыто, а американское открыто нараспашку. Хиро читал про это, видел в кино, об этом пели пластинки. В Америке каждый может делать что пожелает. Конечно, там очень опасно. Кругом преступники, психи и крайние индивидуалисты. Но в Японии его выгнали из училища, он был хуже буракумина, последнего мусорщика, хуже, чем даже корейцы, которых привезли во время войны для рабского труда.

Вот почему Хиро завербовался на «Токати-мару», самую ржавую и трухлявую посудину из всех, что плавают под японским флагом.

Юкио Мисима — знаменитый современный японский писатель, воспевавший ценности самурайского общества Дзете Ямамото — автор знаменитого руководства для самураев "Хагакурэ", созданного в начале XVIII века Оба-сан — бабушка (японск.) Каппа — мифическое существо, водяной с длинным носом Баракумин — Хисабэцу-буракумины – потомки членов официально упраздненной касты неприкасаемых Вопросы и задания:

Знаете ли вы, почему Тиба и другие мучители Хиро называют его маслоедом?

Найдите в этом тексте описания стереотипов и предрассудков.

Уникальна ли ситуация, в которой оказался Хиро? Можете ли вы привести примеры подобных ситуаций, случавшихся в другое время и в других странах, описанных в других книгах?

Случалось ли вам или вашим знакомым попадать в подобные ситуации? Как вы или ваши знакомые вели себя в них?

Что, по-вашему, заставляет людей мучить «чужаков»?

Глава 4. С какой группой мы себя идентифицируем?

Любое общество состоит из множества разных групп - больших и малых. Каждый человек осознает себя уникальной личностью. Однако почти все люди могут отнести себя к той или иной группе - культурной, социальной, национальной и т.д. Обычно это не одна группа, а несколько. А к каким группам отнесете себя вы? Принадлежность к какой группе особенно важна для вас и почему? По какому принципу люди выбирают группы, к которым они относят себя? Давайте подумаем над этими вопросами.

Письмо в Союз Писателей Российской Советской Федеративной Социалистической (по случаю 6 пленума Секретариата Союза Писателей, где обсуждалась проблема, кого считать русским, а кого русскоязычным писателем) Примечание Родители автора – русская и кореец.

Позвольте, братцы, обратиться робко:

Пришла пора почистить наш народ, А я - простой советский полукровка, И попадаю в жуткий переплет.

Отчасти я вполне чистопородный Всесвятский, из калужских христиан, Но по отцу чучмек я инородный, И должен убираться в свой Пхеньян.

Мой край теперь отчасти только мой:

Пойтить на Волгу, побродить по Пскову Имею право лишь одной ногой.

Во мне кошмар национальной розни!

С утра я слышу брань своих кровей:

Одна кричит, что я - кацап безмозгий, Другая - почему-то, что еврей.

Спаси меня, Личутин и Распутин!

Куда ни плюну, всюду мне афронт:

Я думал, что я чистый в пятом пункте, И вот, как Пушкин, - порчу генофонд!

А мой язык, такой родной, привычный!

Так русский он или русскоязычный?

Моя, Куняев, твой не понимай!

Живой душе не дайте разорваться!

Таким, как я, устройте резервацию, Там, где-нибудь, - в Одессе, например.

Там будет нас немало многокровных:

Фазиль, Булат, отец Флоренский сам, Нам будут петь Высоцкий и Миронов, Вертинский также будет петь не вам.

Каспаров Гарик тоже двуединый.

Разложим доску, врубим циферблат, И я своей корейской половиной Его армянской врежу русский мат!

А вам скажу, ревнители России:

Ой, приглядитесь к лидерам своим!

Ваш Михалков дружил со Львом Кассилем, РСФСР - Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика Пятый пункт – графа в советских документах, в которой нужно было указать национальность Фазиль – писатель Фазиль Искандер Булат – писатель, бард Булат Окуджава Вопросы и задания:

Автор стихотворения (песни) поставлен перед выбором – к какой же национальности себя отнести. Встречали ли вы людей для которых очень важна их национальная принадлежность? Чем они объясняют эту важность?

Каким образом решил проблему автор? С кем он себя идентифицировал?

Родственники Эллен, продолжают обсуждать ее замужество с тонганийцем.

Разговаривают Мардж и Берти.

(Берти:) —... Эллен вышла замуж без благословения Аниты... и Анита из-за этого страшно разозлилась. Поэтому лучше всего не говорить о Эллен в присутствии Аниты.

Надеюсь, ты все поняла? А теперь я должен бежать, пока она не начала меня разыскивать....

(Мардж:) — В чем дело, Берти? Почему Эллен не может выйти замуж за того, кто ей нравится? Она достаточно взрослая, чтобы решать самой.

— В общем-то, да. Но Эллен поступила неразумно. Она вышла замуж за тонганийца и переехала в Нукуалофа.

— А что, Анита хочет, чтобы они жили здесь? В Крайстчерч?

— А? Нет, нет! Она возражает против самого брака.

— Что-то не так с этим мужчиной?

— Марджори, ты что, не слышала меня? Он тонганиец.

— Я слышала. Поскольку он живет в Нукуалофа, для него это совершенно естественно. Эллен там будет очень жарко, особенно если учесть, что она выросла в прекрасном климате. Но это ее проблема. Я по-прежнему не могу понять, почему Анита не в себе. Должно быть, есть что-то, чего я не знаю.

— Но ты знаешь все! Хотя, может быть, и нет. Тонганийцы не такие, как мы. Они не белые, они варвары.

— Но это неправда! Они самые цивилизованные люди в Полинезии. Почему, потвоему, первые исследователи назвали эту группу островов «Дружественными»? Ты там был когда-нибудь, Берти?

— Я была. Если не считать жару, это райское место. Подожди, пока не увидишь сам. Этот человек — чем он занимается? Если он просто сидит и вырезает деревянные сувениры для туристов, то я могу понять тревогу Аниты. Он этим занимается?

— Нет. Но я сомневаюсь в том, что он сможет содержать жену. И Эллен не может позволить себе выйти замуж; она не получила диплом. Он морской биолог.

— Ясно. Он не богат... а Анита уважает деньги. Но он и не бедняк, скорее всего, он профессор в Окленде или Сиднее. Хотя и биолог в наши дни может разбогатеть. Он может создать новое растение или животное, которое принесет ему кучу денег.

— Дорогая, ты не понимаешь.

— Да, действительно. Поэтому ты объясни.

— Ну... Эллен должна была выйти замуж за человека из ее среды.

— Что ты имеешь в виду, Альберт? За того, кто живет в Крайстчерч?

— Не обязательно. Хотя все обычно проходит лучше, если финансовые дела не слишком односторонни. Когда полинезийский парень женится на белой наследнице, это всегда подозрительно!

— Ой, ой! У него нет ни гроша в кармане, а она только что получила свою долю наследства — да?

— Нет, не совсем так. Черт возьми, почему она не могла выйти замуж за белого?

Мы вырастили ее для лучшей жизни.

— Берти, что такое? Ты похож на датчанина, который говорит о шведе. Я думала, в Новой Зеландии такого нет. Я помню, как Брайан указал мне, что маори имеют равные с англичанами права во всех отношениях.

— Так оно и есть. Но это не то же самое.

(Или это Берти был дурак? Маори — полинезийцы, тонганийцы — тоже полинезийцы, так в чем же проблема?) Вопросы и задания:

В этом тексте опять речь идет о принадлежности к той или иной группе. Берти делит людей на группы по национальному признаку, а что предлагает Мардж? Каой признак кажется ей самым главным?

С кем бы вы согласились – с Берти или с Мардж?

Беседовали мы с Пановой.

— Конечно, — говорю, — я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди.

— Это и есть антисемитизм, — сказала Панова.

— То, что вы говорите, — это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди.

В. Панова – знаменитая советская писательница, автор одной из любимейших в 60-ые гг.

XX века повестей "Сережа".

Казалось бы, стереотипы и предрассудки - это личное дело каждого человека. Кому какое дело, что я думаю о мире и людях вокруг. Так ли это? Нельзя ли увидеть опосредованное (непрямое) влияние наших предрассудков и стереотипов на других людей? Прочитайте небольшой текст, в котором слово "стереотип" заменено словом "ярлык".

Я был знаком с одной женщиной в Чикаго, у которой была дочь, дважды за время обучения в школе познавшая на себе силу ярлыков. Поступив в школу начального уровня, девочка вроде бы показала плохие результаты при тестировании уровня интеллекта и была определена в класс «для медленно обучающихся». Там она и оставалась все восемь лет начальной школы.

Затем, при поступлении в среднюю школу, она прошла еще одно тестирование и попала в высший один процент. Девочку отправили в «ускоренный» класс, где она начала демонстрировать высокий интеллект, который не проявился за все годы начальной школы.

Может быть, это новый ярлык создал новый интеллект? Или мы должны предположить, что результаты тестирования в начальной школе перепутались и девочка по ошибке получила чужой балл?

Вопросы и задания:

А вы обращали внимание на «силу ярлыков»?

Какие ярлыки «навешивают» на людей в повседневной жизни?

Влияют ли ярлыки, которые повесили мы сами или кто-то другой, на наше восприятие человека?

Не чувствуете ли вы, что лично к вам кто-то приклеил "ярлык"?

Играют ли роль "ярлыки" во взаимоотношениях большинства и меньшинства?

Представьте, что вы должны встретиться с незнакомым человеком в аэропорту. Он знает ваше имя и должен сам вас найти. К вам подходит человек и спрашивает: "Извините, Василий Иванов?" В ответ вы киваете, а человек говорит "Простите", разворачивается и уходит. Что вы подумаете? Странное поведение… Почему он не продолжил разговор? Он же нашел того, кого искал.

У этой ситуации есть очень простое объяснение. Кивок головой, который для нас означает согласие, в некоторых других культурах означает отрицание. А качание головой из стороны в сторону для них, в отличие от нас, означает "да". Странно, непривычно, нелогично? Для нас, да. Но не для людей, выросших в этих культурах. Для них непривычны и нелогичны наши жесты.

На Земле существует огромное количество разных культур. Некоторые из них похожи, некоторые сильно различаются. Жесты, нормы поведения, проявления вежливости или, наоборот, враждебности, ценности – все это может не совпадать. Если не знать об этих различиях и думать, что все вокруг думают и чувствуют как ты, может возникнуть непонимание и даже конфликты.

Давайте попробуем посмотреть на знакомый нам мир глазами человека совершенно другой культуры - древнего китайца.

Главному герою повести средневековому китайскому ученому удается изобрести способ перемещения во времени. И вот он, китайский вельможа, оказывается на улице современного немецкого города. К счастью, его приютил господин Шу Ши-Ми (так герой произносит немецкую фамилию). О своих впечатлениях герой пишет письма другу, оставшемуся в прошлом.

Я снова сижу в комнате дома господина Шу Ши-ми, хотя это не совсем дом, но об этом позже. Со времени моего последнего письма к тебе прошло два дня. Пока я остановился у господина Ши-ми, да благословит его Небо — воистину он человек в самом высоком понимании слова, хотя по его внешнему виду этого не скажешь. С каждым днем мы понимаем друг друга все лучше. Он отвел мне одну из своих комнат. Хоть это и совсем крохотная комнатка — тебе она показалась бы величиной с лачугу батрака,— в ней я уже немного чувствую себя дома, прежде всего потому, что могу носить свое обычное платье. Выходя на улицу, мне приходится облачаться в ужасные тесные одежды, которые носят местные жители,— они называют их Ко-тунь. Одежда Ко-тунь состоит из множества сложных и неудобных частей. Сначала натягивают тесные белые мешки на ноги и на туловище, потом два черных мешочка на ступни, потом надевают узкие серые штаны и куртку из тонкой материи со множеством пуговиц. Концы этой куртки (ее называют, если я правильно понял, Лю Ба-хуа) засовывают в штаны, а воротник, и без того неудобный, еще затягивают особой лентой, назначение которой мне пока неясно.

Лента должна иметь определенную длину и свободно свисать с шеи. Такие ленты носят здесь многие мужчины, и я признаюсь тебе, что пока только благодаря им могу отличать мужчин от женщин, потому что женщины их не носят. Эти ленты бывают разного цвета.

Та, которую господин Ши-ми дал мне, красная. Сам он носит синюю. Завязывают их на шее чрезвычайно сложным способом. У меня пока не получается, и господину Ши-ми приходится помогать мне. Пока я не знаю истинного назначения этих лент, но думаю, что они служат знаками различия рангов. Надеюсь, что красная лента хотя бы в какой-то мере соответствует моему званию мандарина четвертого ранга и начальника Палаты поэтов, именуемой «Двадцать девять поросших мхом скал». Но что означает синяя лента, которую повязывает господин Ши-ми,— высший ранг, чем мой, или низший? Я чувствую себя неловко оттого, что не знаю здешних рангов и званий, а потому не могу соблюдать правила поведения в общении с разными людьми. И язык я пока знаю слишком плохо, чтобы спрашивать о столь сложных вещах. Не думаю, чтобы у господина Ши-ми был ранг выше моего, потому что на мои поклоны он всегда отвечает совершенно такими же;

однако при случае мне бы хотелось это узнать. Надеюсь лишь, что его ранг по сравнению с моим не слишком низок.

Вопросы и задания:

Конечно вы догадались что «Ко-тунь» – это обычный костюм. С точки зрения средневекового китайца – это очень странная вещь. Попробуйте найти предмет или обычай, который отсутствует в вашей культуре, и описать его вначале «наивным»

взглядом, как бы не понимая что к чему (устройство или порядок действий, чувства, которые они вызывают), а затем описать его с точки зрения представителя его родной культуры (опять и устройство, и чувства им вызываемые).

Культур на свете очень много. Если не знать их особенности, можно совершить много ошибок. Из-за этого случаются конфликты и могут начинаться войны. Не лучше ли постараться распространить на все страны одну культуру? Тогда люди всегда будут понимать друг друга, не будет споров из-за того, что хорошо, а что плохо. Каково ваше мнение? Почему?

Считаете ли вы, что в результате процессов глобализации в мире и так происходит постепенное слияние и нивелирование (усреднение) культур?

Глава 7. Восприятие и интерпретация информации Один царь приказал собрать к себе во дворец слепых от рождения и спросил их каков вид слона. Слепцы отвечали, что они ничего не видят и поэтому ничего не могут сказать.

Тогда царь приказал вывести слона и подвести к нему слепцов. Каждый из них ощупал ту часть слона, к которой прикасалась его рука. Затем царь опять подозвал их и спросил: ”Узнали ли Вы теперь, какой вид имеет слон?” ”Узнали”, - радостно ответил один из слепцов, ощупавший слоновье брюхо: ”Он похож на ведро!” ”Нет” - перебил его другой, ощупавший ногу: ” Он похож на столб”.

Третий опровергал доводы товарищей по несчастью и утверждал, что слон похож на канат.

Между слепцами возник нескончаемый спор, и дело чуть не перешло в потасовку.

Тогда царь вмешался и сказал: ”О толпа несчастных людей, лишённых зрения! К чему безумно спорить о форме слона, когда Вы не знаете, кого осязали!” Какой смысл у этой притчи? Каждый слепец потрогал лишь часть слона и на основании этого опыта составил свое представление о нем. К сожалению, никто из слепцов не был прав. Реальный слон сильно отличался от того, что они вообразили.

Также и мы отнюдь не всегда можем сказать, что наше представление о чем-либо точно соответствует реальности. Часто наши мысленные образы и реальный объект различаются очень сильно. Причем наше представление зависит от того, каким образом мы получили и как проинтерпретировали (то есть, объяснили для себя) информацию.

Давайте попробуем разобраться с тем, как это происходит. Герои повести А. и Б.

Стругацких "Попытка к бегству" обнаруживают на другой планете очень странное место.

Как они пытаются объяснить происходящее? Отчего зависят их объяснения?

Действие книги происходит в XXII веке. Земляне Антон, Вадим и Саул прилетают на другую планету, где развивается цивилизация человеческого типа (но это не потомки людей). Приземлившись, герои отправляются на разведку и недалеко от корабля обнаруживают очень странное место… Глайдер преодолел расстояние до города в три прыжка, и уже в конце второго Вадим понял, что это не город. Во всяком случае, он сразу понял, почему здесь никто не беспокоится о судьбе пропавших мальчиков.

– Здесь произошел ужасный взрыв, – пробормотал за спиной Саул.

Глайдер повис над краем исполинской воронки, похожей на жерло действующего вулкана. Воронка шириной в полкилометра была до краев наполнена тяжелым шевелящимся дымом. Дым был сизый, и он лениво слоился и покачивался и был, вероятно, намного тяжелее воздуха, потому что ни одной струйки не поднималось над воронкой. Со стороны казалось, что это не дым, а жидкость. К краям воронки лепились засыпанные снегом развалины. Из сугробов торчали обглоданные остатки разноцветных стен, покосившиеся башни, скрученные металлические конструкции, проломленные купола.

Антон сказал негромко:

– А вон там идут машины...

С севера к воронке подходила узкая, едва заметная отсюда лента дороги. По ней густо и неторопливо ползли темные точки. Ага, подумал Вадим, значит, еще не все потеряно. Он повернул глайдер, пересек воронку, и они увидели превосходное шоссе, уходящее прямо в дым, а на шоссе – бесконечную колонну машин. Машины занимали все полотно шоссе. Они плотным строем шли с севера, только с севера, плоские зеленые машины, похожие на пассажирские атомокары, но без ветрового стекла;

маленькие бело-синие машины, тащившие за собой длинный хвост пустых открытых платформ; оранжевые машины, похожие на полевые синтезаторы; огромные черные башни на гусеницах и маленькие машины с широкими раскинутыми крыльями – все они неодолимо, ряд за рядом, в полном порядке катились по шоссе, с отчетливой точностью сохраняя интервалы и дистанции, и ряд за рядом скрывались в сизом дыму воронки.

– Это всего лишь автоматы, – сказал Вадим.

– Значит, их кто-то посылает. Скорее всего, на восстановительные работы. И мы найдем людей на другом конце шоссе... – Вадим запнулся. – Послушайте, Саул, – сказал он, – а были такие машины в эпоху джутовых мешков?

Саул не отвечал. Как завороженный он глядел вниз, и на лице его были восхищение и благоговение. Он поднял на Вадима вытаращенные глаза. Мохнатые брови его торчали дыбом.

– Какая техника! – проговорил он. – Какое гомерическое шествие! Какие грандиозные масштабы! Им конца нет!

Вадим удивился и тоже посмотрел вниз.

– А что такое? – спросил он. – А! Масштабы? Да, масштабы безобразные. На восстановление города хватило бы десятка киберов.

Он снова посмотрел на Саула. Саул быстро замигал.

– А мне вот нравится, – сказал он. – Это же очень красиво. Разве вы не видите, что это красиво?

– Вадим, – сказал Антон, – давай вдоль шоссе. Разбираться так разбираться.

Вадим пустил глайдер. Поток машин внизу слился в пеструю полосу.

Ни конца шоссе, ни конца колонне машин видно не было. По обе стороны шоссе уходила к горизонту нетронутая заснеженная равнина. Вадим прибавил скорость. Какое-то бессмысленное предприятие, размышлял он. Уходят в дым, как в пропасть. Он прикинул возможные размеры воронки и количество падающих в нее машин. Получалась нелепость. Впрочем, я не инженер.

– Антон, – позвал он. – Представляешь леонидян на нашем месте?

– Глупый леонидянин вообразил бы, что все ясно. А умный сказал бы, что информации недостаточно.

Да, информации недостаточно. Все машины идут на юг, и ни одна не возвращается. Если они действительно идут на восстановление города, то они восстанавливают его из самих себя. А почему бы, собственно, и нет?

– Вы знаете, – сказал вдруг Саул, – мне даже как-то страшно. Сколько мы уже прошли? Километров сорок? А они все идут и идут..

Тут Вадим увидел проселок и резко затормозил.

Проселок уходил от шоссе на восток, петляя между холмами.

– Это первая дорога в сторону, – сообщил Вадим. – Будем сворачивать?

– Да не стоит, – сказал Саул. – Ну, что там может быть интересного?

Антон колебался. Ну что он все время мямлит, с раздражением подумал Вадим.

Словно подменили человека.

– Так как же? – сказал он. – Я за то, чтобы идти дальше по шоссе.

– Я тоже, – сказал Саул. – Вернуться мы всегда успеем. Ведь правда, Вадим?

– Хорошо, лети прямо, – нерешительно сказал Антон. – Лети прямо. Хотя... имейте в виду... Ладно, лети прямо.

Вадим снова погнал глайдер вдоль шоссе.

– Что с тобой сегодня, Тошка? – осведомился он. – Ты мямлишь, как витязь на распутье: пойдешь направо – глайдер потеряешь, пойдешь налево – голову потеряешь...

– Вперед, вперед смотри, – ответил Антон спокойно.

Вадим пожал плечами и стал демонстративно смотреть вперед. Через пять минут он увидел впереди серое пятно.

– Опять яма с дымом, – сказал он.

Это была точно такая же воронка. Края ее были запорошены снегом, в ней тяжело колыхался все тот же сизый дым, и из дыма непрерывным потоком поднимались машины.

– Нечто подобное я ожидал увидеть, – сказал Антон.

– Но здесь же нет людей, – растерянно сказал Вадим. – Мы опять ничего не узнаем.

Странная мысль поразила его. Он взглянул на компас и нагнулся к окулярам.

Развалин по краям воронки не было. Это была другая воронка.

– Потрясающе, – сказал Саул. – Выходят из дыма и уходят в дым.

Попробуйте предложить свое объяснение этому бесконечному движению машин из одной воронки в другую.

А сейчас вы прочтете несколько объяснений этому странному явлению, которые предлагают герои книги.

Саул встрепенулся.

– Да, конечно! – воскликнул он. – Как я сразу не подумал! Все понятно: имеем две дыры на расстоянии восьмидесяти километров. Из одной дыры выходят машины, проходят по превосходной автостраде и безо всякого видимого эффекта уходят в другую дыру. Из другой дыры они по подземному ходу возвращаются в первую...

На самом деле, Саул - человек из XX века, бежавший из фашистского концлагеря и оказавшийся в будущем. Кажется ли Вам его объяснение правдоподобным?

Вадим и Антон - жители XXII века. Они дают совсем другое объяснение.

Вадим тяжко вздохнул.

– Они не возвращаются в первую, – сказал он. – Это нуль-транспортировка, понимаете? (После каждого слова Саул истово кивал.) Элементарная нультранспортировка. Кто-то использует это место, чтобы перегонять технику на большие расстояния кратчайшим путем. Может быть, на тысячи километров. Может быть, на тысячи парсеков. Неужели не понятно?

– Да нет, почему же, все понятно! – воскликнул Саул. Вид у него был несколько обалделый. – Чего тут не понять? Типичная нуль-транспортировка...

Антон сказал, глядя на небо:

– Смеркается. Давайте осмотрим машину, раз уж мы здесь. Все равно этим придется заняться рано или поздно...

Овальный панцирь танка был раскрыт. Корпус машины разгораживала перепончатая стенка. Антон включил фонарик, и они стали осматривать гофрированные борта кабины, матовые сочленения двигателя, какие-то кривые зеркала на коленчатых шестах, похожих на бамбук, и дно кабины – чашевидное, покрытое множеством маленьких отверстий, похожее на гигантскую шумовку.

– Да-а, – протянул Саул. – Любопытная машина. Где же управление?

– Возможно, это кибер, – рассеянно сказал Антон. – Впрочем, нет, вряд ли...

Слишком много пустого места...

Он забрался в двигатель. Это был довольно примитивный квазиживой механизм с высокочастотным питанием.

– Мощная машина, – с уважением сказал Саул. – Только вот как она управляется?

Они снова вернулись к кабине.

– Дырочки какие-то, – бормотал Саул. – Где же здесь руль?

Антон попробовал просунуть в одно из отверстий указательный палец. Палец не влезал. Тогда Антон сунул мизинец. Он ощутил короткий болезненный укол, и в то же мгновение в двигателе что-то с рычанием провернулось.

– Ну, вот и все ясно, – сказал Антон, рассматривая мизинец.

– Мы не сможем управлять этой машиной... И они тоже не смогут.

– Боюсь утверждать наверняка, но, по-видимому, это из хозяйства Странников.

Видите?.. Это машина не для гуманоидов.

Какая каша, думал Антон. Машины, оставленные негуманоидами. Гуманоиды, потерявшие человеческий облик, отчаянно пытающиеся разобраться в этих машинах.

Ведь они, несомненно, пытаются в них разобраться. Наверное, для них это единственное спасение... И у них, конечно, ничего не выходит.

Как вы думаете, насколько это объяснение правильное?

Героям удается взять в плен местного жителя – Хайру. Лингвист Вадим создает специальный переводчик для местного языка. Вот что рассказывает о машинах Хайра.

Пленник говорил долго и вдохновенно, но Антон услышал только:

– …Великий и могучий Утес, сверкающий бой, с ногой на небе, живущий, пока не исчезнут машины.

– Ого, – сказал Саул, – они знают слово "машины"...

– Нет, – отозвался Вадим, – это я знаю слово "машины". Имеются в виду машины в котловане и на шоссе. А Великий и так далее – это, вероятно, местный царь.

– Кто привозит машины?

– С твердой дороги. Там очень много машин. – Пленник подумал и добавил: – Сосчитать нельзя.

– Кто делает машины?

Хайра удивленно улыбнулся.

– Машины никто не делает. Машины есть.

– Откуда они взялись?

Хайра произнес речь. Он тер лицо, гладил себя по бокам и поглядывал на потолок.

Он закатывал глаза и временами даже принимался петь. Получалось приблизительно следующее.

Давным-давно, когда еще никто не родился, с красной луны упали большие ящики. В ящиках была вода. Жирная и липкая, как варенье. И она была темно-красная, как варенье. Сначала вода сделала город. Потом она сделала в земле две дыры и наполнила эти дыры дымом смерти. Потом вода стала твердой дорогой между дырами, а из дыма родились машины. С тех пор один дым рождает машины, другой дым глотает машины, и так всегда будет.

Можете ли вы предположить на основании этого объяснения, что за общество существует на этой планете.

А так герои пытаются представить, чтобы подумали на их месте представители других разумных цивилизаций:

Рядовой гуманоид с Тагоры – они там все инженеры – решил бы, что это шоссе – просто довольно большой конвейер, несущий детали какой-то средних размеров машины, которую собирают под землей. А вот простой буколический леонидянин был бы убежден, что это стада животных, перегоняемых с пастбища на бойню.

Буколический – живущий на природе, в сельской местности Вопросы и задания:

Какое из пяти объяснений кажется вам наиболее вероятным? Почему?

Можете ли вы сделать вывод – отчего зависит объяснение какого-то нового необычного факта?

А вот еще один эпизод повести "Попытка к бегству". Земляне решают поближе познакомиться с местными жителями и отправляются к ближайшему поселку. Что они там увидят и как это для себя объяснят? Чем они будут руководствоваться при объяснении?

Напомним, что Антон и Вадим - жители благополучного XXII века, а Саул - советский военнопленный, бежавший из фашистского концлагеря.

Тут Антон обнаружил, что глайдер медленно ползет по направлению к валу. И он решился.

– Поднимайся на гребень, – сказал он. – Сядь подальше от людей. И вот что, товарищи. Я вас очень прошу. Не устраивайте вы там братства цивилизаций.

– Мы не дети, – с достоинством сказал Вадим, увеличивая скорость.

Глайдер рывком взлетел на гребень вала. Вадим откинул фонарь, высунулся и изумленно свистнул. Внизу за валом открылся гигантский котлован, и там было полно людей и машин. Но Антон не смотрел вниз.

Он с ужасом и жалостью смотрел на сгорбленного, синего от стужи человека в рваном джутовом мешке, который медленно, с трудом переставляя ноги, шел прямо на глайдер. Лицо его казалось пестрым от коросты, голые руки и ноги были покрыты цыпками, слипшиеся грязные волосы торчали во все стороны. Человек скользнул по глайдеру равнодушным взглядом и, обогнув его, пошел дальше по гребню. Оступаясь, он жалобно и привычно постанывал. Это же не человек, подумал Антон, это же только похоже на человека...

– Господи боже мой! – хрипло воскликнул Саул. – Что же там делается!

Тогда Антон посмотрел вниз. На дне котлована на грязном растоптанном снегу среди десятков разнообразных машин копошились, сидели и даже лежали, бродили и перебегали люди, босые люди в длинных серых рубахах. Вокруг на границе цельного снега люди стояли неровными, изломанными шеренгами. Их было много – сотни, а может быть, и тысячи. Они стояли понуро, глядя себе под ноги. Кое-где в шеренгах были видны лежащие, и на них никто не обращал внимания.

Машин в котловане было несколько десятков. Некоторые из них зарылись в землю, другие были скрыты под снегом, но Антон сразу увидел, что это такие же машины, как и те, что двигались по шоссе. Несколько машин судорожно дергались, разбрызгивая комья грязи и снега, безо всякого порядка и видимой цели.

Антон вдруг сообразил, что в котловане несоответственно тихо. Тысячи людей находились там, а слышно было только приглушенное ворчание механизмов да изредка пронзительные жалобные выкрики.

И кашель. Время от времени кто-то где-то начинал хрипло, надсадно кашлять, задыхаясь и сипя, так что начинало першить в горле. Этот кашель немедленно подхватывали десятки глоток, и через несколько секунд котлован наполнялся трескучими сухими звуками. На некоторое время движение людей останавливалось, затем раздавались жалобные выкрики, резкие, как выстрелы, щелчки, и кашель прекращался...

Антону было двадцать шесть лет, он давно уже работал звездолетчиком и повидал многое. Ему приходилось видеть, как становятся калеками, как теряют друзей, как теряют веру в себя, как умирают, он сам терял друзей и сам умирал один на один с равнодушной тишиной, но здесь было что-то совсем другое. Здесь было темное горе, тоска и совершенная безысходность, здесь ощущалось равнодушное отчаяние, когда никто ни на что не надеется, когда падающий знает, что его не поднимут, когда впереди нет абсолютно ничего, кроме смерти один на один с безучастной толпой. Не может быть, подумал он. Просто очень большая беда. Просто я никогда еще не видел такого.

– Никогда мы не сможем им помочь, – пробормотал Вадим. – Тысячи людей, и у них ничего нет...

Антон пришел в себя. Два десятка грузовых звездолетов, подумал он. Одежда.

Пять тысяч комплектов. Еда, десяток полевых синтезаторов. Госпиталь, штук шестьдесят домов. Или мало? Может быть, здесь не все? И может быть, не только здесь?..

Хорош бы я был, если бы приказал с шоссе вернуться на "Корабль", подумал он с удовлетворением.

Они стояли молча, не выходя из глайдера. Было непонятно, чем заняты люди на дне котлована. Они возились с машинами. Наверное, машины были их надеждой. Может быть, они хотели исправить их или использовать, чтобы выбраться из снежной пустыни.

Вадим сел и включил двигатель.

– Стой, – сказал Антон. – Ты куда?

– На Землю, – ответил Вадим. – Нам не справиться.

– Выключи двигатель. Начинаются нервы.

– При чем здесь нервы? Нашими семью хлебами ты их не накормишь.

Антон поднял мешок с медикаментами и перебросил через борт. Потом он поднял мешок с продовольствием.

– Возьмите, – сказал он Саулу. – Вадим, приготовь свой транслятор. Будешь переводить.

– Зачем это? – сказал Вадим. – Зачем так усложнять? Мы только потеряем время, а здесь умирают каждую минуту, наверное.

Антон перебросил через борт мешок с продовольствием.

– Узнаем, сколько их. Узнаем, что им нужно. Узнаем всё. С чем ты собираешься возвращаться на Землю?

Вадим, не говоря ни слова, спрыгнул в снег и взял на плечо мешок с медикаментами.

Они стали спускаться в котлован.

– В случае чего, – сказал Саул, – стреляйте в воздух. Все сразу разбегутся.

Антон не ответил. Он думал, как действовать дальше.

– Вадим, – окликнул он. – Ты сумеешь с ними договориться?

– Как-нибудь. Главное – ты. Будь ты настоящим врачом, я бы ни о чем не беспокоился.

Да, подумал Антон, если бы я был настоящим врачом... Конечно, они гуманоиды.

И анатомия их, наверное, не очень отличается от нашей. Но вот физиология... Он вспомнил, какие ужасные последствия вызвало применение простого йода гуманоидами на Тагоре.

– Хорошо было бы разобраться в машинах, – озабоченно сказал Вадим. – Мы бы вывезли их отсюда. Может быть, им больше ничего и не нужно. Только почему им никто не помогает? Что за нелепая планета!.. Не удивлюсь, если у них взорвались сразу все города...

Они уже прошли половину склона, когда Саул попросил:

– Подождите минуточку.

Все остановились.

– Что случилось? – спросил Антон. – Устали?

– Нет, – сказал Саул. – Я никогда не устаю. – Он пристально всматривался во что-то внизу. – Видите такую уродливую машину с краю? Во-он ту, самую ближнюю. На крыле – человек в сером...

– Вижу, – неуверенно сказал Антон.

– Ну-ка, ну-ка... У вас глаза помоложе.

Антон напряг зрение.

– Сидит человек, – сказал он и вдруг замолчал. – Странно... – пробормотал он.

– Там сидит человек в меховой одежде, – объявил Вадим. – Вот что я вижу.

Закутан в меха до глаз.

– Ничего не понимаю, – сказал Антон. – Может быть, это больной?

– Может быть, – сказал Саул. – А вон еще двое больных. Я давно на них смотрю.

Далеко только очень...

На противоположной стороне вала на фоне белесого неба четко выделялись две черные мохнатые фигурки. Они стояли совершенно неподвижно, широко расставив ноги, держа в отставленной руке длинные тонкие шесты.

– Что это у них? – спросил Вадим. – Антенны?

– Антенны ли? – проговорил Саул, вглядываясь. – Кажется, я знаю, что это за антенны...

Резкий крик огласил котлован. Антон вздрогнул. Оглушительно взревел какой-то двигатель, раздался многоголосый жалобный вопль, и они увидели, как громоздкая, похожая на глубоководный танк машина со скрежетом закрутилась на месте и вдруг поползла, все увеличивая скорость и опрокидывая другие механизмы, прямо на шеренгу людей. Из ее недр выкарабкивались и кубарем скатывались в истоптанный снег человеческие фигурки. Шеренга не шелохнулась. Антон закрыл руками рот, чтобы не вскрикнуть. Сквозь грохот и рев прозвучал высокий жалобный голос, и тогда шеренга вдруг сомкнулась в плотную толпу и двинулась навстречу танку. Антон не выдержал – он закрыл глаза. Ему казалось, что сквозь рев двигателя слышится жуткий мокрый хруст.

– Боже мой... – непонятно бормотал над ухом Саул. – Ох, боже мой...

Антон заставил себя открыть глаза. На месте танка громоздилась огромная шевелящаяся куча, которая медленно двигалась, все больше и больше кренясь набок.

За ней на снегу расплывалась широкая ярко-красная полоса. Вокруг этой груды тел была пустота, только четверо людей в шубах неторопливо шли в этой пустоте, не отставая ни на шаг от облепленного людьми танка.

Антон машинально поглядел на людей с шестами. Они стояли там же, в прежней позе, совершенно неподвижные, только один из них вдруг медленным движением переложил шест в другую руку и снова застыл. Кажется, они даже не глядели вниз.

Рев двигателя смолк. Танк был повален на бок, и люди медленно сползали с него, отходя в сторону. Тогда Вадим, не говоря ни слова, швырнул свой мешок вниз и гигантскими прыжками кинулся вслед за ним. Антон тоже побежал вниз. Сквозь шум в ушах он слышал, как спешивший по пятам Саул выкрикивает задыхаясь: "Ах, мерзавцы!..

Ах, подлецы!.."

Когда Антон добежал до танка, люди в мешковине уже снова строились в шеренгу, а люди в шубах ходили среди них и кричали жалобными, стонущими голосами. Вадим, волоча за собой мешок, вымазанный в грязи и крови, ползал на четвереньках среди разбросанных под танком тел и был, по-видимому, в отчаянии. Он поднял к Антону бледное лицо и проговорил:

– Здесь одни мертвые... Здесь все уже умерли...

Антон осмотрелся. Задыхающиеся, мокрые от пота и тающего снега, едва прикрытые серой рваной мешковиной, люди глядели на него мутными неподвижными глазами. И люди в шубах, сбившись поодаль в кучку, тоже глядели на него. На секунду ему показалось, что перед ним старинное натуралистическое панно: все они были неподвижны и смотрели на него сотнями пар неподвижных глаз.

Он взял себя в руки. Те, кого искал Вадим, стояли в шеренге – высокий костлявый старик с ободранным влажно-красным лицом; юноша, прижимающий к груди неестественно вывернутую руку; совершенно голый человек с серым лицом, вцепившийся себе в живот растопыренными пальцами с золотыми ногтями; человек с закрытыми глазами, поджавший одну ногу, из которой толчками била черная кровь... Все живые стояли в шеренгах.

медикаментами и достал банку с коллоидом. Отвинчивая на ходу крышку, он направился к человеку с раздавленной ногой. Вадим с охапкой тампопластыря шел за ним по пятам.

...Скверная рана... Разворочены мускулы, кровь почти уже не идет. Почему он не сядет?.. Почему его никто не поддержит? Коллоид... Теперь пластырь... Клади ровнее, Вадим, не выдавливай коллоид... Почему так тихо? Вот это уже хуже – разорван живот... Он уже мертв. Как же он стоит?.. Вывернута рука – пустяк... Держи крепче, Вадим! Крепче! Почему он не кричит? Почему никто не кричит? А вон там уже кто-то упал... Да поднимите же вы его, вы там, здоровые!..

Кто-то тронул его за плечо, и он резко повернулся. Перед ним стоял человек в шубе. У него было румяное грязноватое лицо, скошенные вниз глаза, на кончике короткого носа висела мутная капля. Ладони в меховых рукавицах были сложены перед грудью.

– Здравствуйте, здравствуйте... – сказал Антон. – Потом... Вадим, разберись с ним.

Человек в шубе покачал головой и быстро заговорил, и сейчас же рядом заговорил Вадим с очень похожей интонацией. Человек в шубе замолчал, с изумлением поглядел на Вадима, затем снова на Антона и попятился. Антон досадливым движением поправил за пазухой тяжелый скорчер и повернулся к раненому. Раненый стоял, закрыв лицо руками. И все люди справа и слева от Антона стояли, закрыв лица руками, кроме того, мертвого, с серым лицом, который по-прежнему держался за живот.

– Ничего, ничего, – сказал Антон ласково. – Опустите руки, не бойтесь. Все будет хорошо...

Но в ту же минуту высокий жалобный голос что-то прокричал, и все люди в мешковине разом повернулись направо. Люди в шубах трусцой побежали вдоль шеренги. Снова прокричал жалобный голос, и колонна двинулась.

– Стойте! – крикнул Антон. – Не сходите с ума!

Никто даже не обернулся. Колонна проходила, и все, кто проходил возле Антона, закрывали лица руками. Только человек с распоротым животом остался стоять, потом кто-то задел его, и он мягко свалился в снег. Колонна ушла.

Антон растерянно провел мокрой ладонью по глазам и огляделся. Он увидел громадный поваленный танк, длинного черного Саула рядом, Вадима, дико глядевшего вслед колонне, да несколько десятков тел на растоптанном снегу. И стало совсем уже тихо, слышались только редкие жалобные выкрики в отдалении.

– Почему? – спросил Вадим. – Чего они испугались?

– Они испугались нас, – сказал Антон. – А скорее всего, они испугались нашей медицины...

– Я догоню и постараюсь объяснить...

– Ни в коем случае. Это надо делать очень деликатно. Как ваше мнение, Саул?

Саул, повернувшись спиной к ветру, раскуривал трубку.

– Мое мнение... – проговорил он. – Мне здесь очень не нравится...

– Да, – подхватил Вадим. – Какое-то ужасное, болезненное неблагополучие...

– Почему обязательно неблагополучие? – сказал Саул. – Вот как, по-вашему, кто эти подлецы в шубах?

– Почему обязательно подлецы?

– Здоровенные, упитанные парни в шубах, – сказал Саул со странным выражением. – Они приказывают людям кидаться под танк. Они не работают, а только смотрят, как работают. Они фигурно торчат на валу с пиками наготове. Кто они, повашему, эти парни?

– Вот подумайте, – сказал Саул. – Здесь есть о чем подумать...

И Антон и с Вадимом, и Саул смотрели на одно и то же. Но вот увидели ли они одно и то же? Как вам кажется, что увидел Саул, а что увидели Антон и Вадим? На какие детали, прежде всего, обращал внимание каждый из них?

Они ввалились в глайдер, задвинули фонарь, и Вадим сразу же на полную мощность включил отопление. Антон расстегнул куртку, вытащил теплый скорчер и бросил его на сиденье рядом с Саулом. Саул сердито дышал в пригоршню. На мохнатых бровях его таял иней.

– Итак, Вадим, – сказал он, – что вы надумали?

Вадим сел в водительское кресло.

– Думать будем потом, – заявил он. – Сейчас надо действовать. Люди нуждаются в помощи и...

– Почему вы, собственно, решили, что люди нуждаются в помощи?

– Вы, надеюсь, не шутите? – спросил Вадим.

– Мне не до шуток, – сказал Саул. – Я удивляюсь, почему вы не хотите попытаться понять, что здесь происходит. Почему вы все время твердите одно и то же:

"нуждаются в помощи, нуждаются в помощи"?

– А как по-вашему? Не нуждаются?

Саул вскочил, стукнулся головой о фонарь и снова сел. Несколько секунд он молчал.

– Я снова обращаю ваше внимание, – сказал он наконец, – на то необычайно важное обстоятельство, что там, в котловане, вовсе не все люди нуждаются в одежде и прочем. Что там, в котловане, мы видели людей здоровых, сытых, вооруженных. И для этих людей положение дел не представляется таким уж безнадежным, как для вас. Вы хотите помочь страждущим. Это великолепно. Возлюби, так сказать, дальнего. Но не кажется ли вам, что этим самым вы вступите в конфликт с неким установившимся порядком? – Он замолчал, пристально глядя на Антона.

– Не кажется, – сказал Вадим. – Я не хочу думать о людях хуже, чем о самом себе. У меня нет никаких оснований считать себя лучше других. Да, там, в котловане, есть неравенство. И меховые шубы выглядят дико. Но я совершенно уверен, что всему этому есть вполне человечное объяснение. И помощь землян никогда не будет вредной. – Он перевел дух. – А что касается пик и мечей, то кто-то ведь должен охранять потерпевших? Надеюсь, вы не забыли приятных птичек на равнине? Антон задумчиво покивал. Как это было на "Цветке", подумал он. Мы две недели сидели на половинном кислородном пайке и ничего не ели и не пили. Инженеры чинили синтезаторы, и мы отдали им все, что у нас было. И вид у нас в конце второй недели был, наверное, немногим лучше, чем у этих людей...

Итак, герои совершенно по-разному восприняли и интерпретировали увиденное. Как вы думаете, почему (вспомните, кто из них кто)? Что происходит в котловане, с вашей точки зрения?

Спустя тридцать лет, один из автор повести "Попытка к бегству" Б. Стругацкий в своих мемуарах рассказывает об истории ее написания и публикации.

Эта небольшая повесть сыграла для нас огромную роль, она оказалась переломной для всего творчества ранних АБС. Сами авторы дружно считали, что "настоящие Стругацкие" начинаются именно с этой повести.

"Попытка..." это наше первое произведение, где пересеклись Прошлое, Настоящее и Будущее, и мы впервые поняли, насколько эффективно и продуктивно – в чисто литературно-художественном плане – такое пересечение.

Это первое наше произведение, где мы открыли для себя тему Прогрессоров, хотя самого термина этого не было еще и в помине, а был только вопрос: следует ли высокоразвитой цивилизации вмешиваться в дела цивилизации отсталой – даже и с самыми благородными намерениями? Вопрос, по тем временам, отнюдь не тривиальный, ибо любой идеологически подкованный гражданин СССР (включая братьев Стругацких, естественно) уверен был, что вмешиваться да, надо, и даже необходимо, и всегда был готов привести пример Монголии, "которая из феодализма, благодаря бескорыстной помощи СССР, перескочила прямо в социализм".

Повесть получила название "Возлюби ближнего", очень скоро, впрочем, переделанное на "Возлюби дальнего". В первом варианте у нее вовсе не было эпилога, кончалась она расстрелом колонны равнодушных машин из скорчера (называвшегося тогда бластером) и отчаянием Саула, осознавшего, что нет на свете силы, способной переломить ход истории. Потом (когда повесть попала уже в редакцию) вдруг выяснилось, что "возлюби дальнего" – это, оказывается, цитата из Ницше. ("Низ-зя!") Тогда мы придумали эпилог, в котором Саул Репнин бежит из СОВЕТСКОГО концлагеря и заодно переменили название на "Попытку к бегству". Этот номер у нас, впрочем, тоже не прошел – концлагерь пришлось все-таки переделать в немецкий (по настоятельному требованию начальства в "Молодой Гвардии"), но даже и после всех этих перемен и переделок повесть смотрелась недурно и оказалась способна произвести небольшую сенсацию в узких литературных кругах.

Цензоры потребовали изменить название повести и некоторые художественные реалии. Как вы думаете, зачем? Чего они боялись? Можно ли связать этот эпизод с двумя предыдущими заданиями?

Удивительно, что эту статью Э.М. Форстер, замечательный английский писательгуманист XX века, написал в мрачном 1941 году, когда Вторая мировая война была в самом разгаре, а союзники несли тяжелые потери. В несколько заземленном, лишенном патетики, но не юмора, форстеровском стиле она «укрепляет дух на путях цивилизованности» (по выражению самого писателя) и предупреждает об опасностях, подстерегающих всех нас в процессе строительства нового мира – нового «Дома». И сегодня мы можем убедиться, что более полувека спустя статья Форстера не потеряла своей актуальности.

Все говорят о переустройстве мира. У наших врагов тоже есть планы относительно нового порядка в Европе, который они собираются поддерживать с помощью секретных служб. Мы также рассуждаем о том, как реконструировать Лондон, Англию и вообще западную цивилизацию, вследствие чего разрабатываем свои планы. И это, конечно, очень хорошо, но когда я слышу, как об этом говорят, и вижу архитекторов, вострящих карандаши, подрядчиков, подсчитывающих затраты, государственных мужей, определяющих сферы своих интересов, и всех остальных граждан, готовых приняться за дело, я вспоминаю один очень известный текст: «Если Господь не строит сей Дом, напрасны труды его возводящих». Под поэтической образностью этих слов скрывается жесткая научная истина: пока человек не обладает трезвомыслием и психической устойчивостью, он будет не в состоянии построить что бы то ни было долговечное.

Вышеприведенный текст справедлив не только для людей религиозных, но для всех, кто созидает, каковы бы ни были их убеждения. Следует отметить тот многозначительный факт, что один из наших историков, д-р Арнольд Тойнби, выбрал это изречение эпиграфом к своему великому исследованию о развитии и крушении цивилизаций.

Да, разумеется, единственным прочным основанием для развития цивилизации может быть только здравое мышление. Архитекторы, подрядчики, международные деятели, рыночные корпорации, радиовещательные компании сами по себе никогда не построят новый мир. Их должно вдохновлять соответствующее умонастроение народа, для которого они работают.

Что же такое здоровое умонастроение народа? Все согласны, что в основе основ лежит психология. Долговечно лишь то, что совершается по воле Господа, то есть вначале должно быть здоровое направление мыслей, прежде чем дипломатия, экономика или рыночные конгломераты смогут функционировать должным образом. Однако что можно назвать здоровым направлением мышления? Мнения противоречивы и разнообразны.

Большинство людей на вопрос, какое духовное качество необходимо, чтобы перестроить нашу цивилизацию, ответят: «Любовь». «Люди должны любить друг друга», – скажут нам. Народы тоже должны поступать соответственно, и тогда человечество сможет предотвратить грядущие катастрофы.

Почтительно, однако твердо я заявляю несогласие. Любовь – великая сила в нашей личной жизни. Она действительно величайшее сокровище мира, но любовь в общественных отношениях неэффективна. Было много попыток объявить ее самой могущественной силой: например, средневековыми христианскими общинами или во времена Французской революции: я имею в виду движение, которое на своих, антирелигиозных, основаниях пыталось утвердить всемирное людское братство. Однако каждый раз такие попытки кончались крахом. Идея, что народы должны любить друг друга, или, к примеру, индустриальные концерны – проникнуться взаимной нежностью, или португалец – возлюбить перуанца, которого никогда в жизни не видел, – эта идея абсурдна, нереальна, опасна. Она ведет к невнятной, туманной, губительной сентиментальности. Мы распеваем на все лады: «Любовь – вот, что нам необходимо», но потом успокаиваемся, возвращаемся к привычному бытию, а в мире все идет как прежде.

Дело в том, что мы можем любить только то, что знаем лично, а круг нашего знания ограничен. В общественных делах, для переустройства нашей цивилизации требуется нечто гораздо менее драматическое и эмоциональное, а именно – терпимое отношение к людям.

Да, терпимость – добродетель скучная. Невзрачная. Она может быть тяжким бременем. Она часто сопряжена с категорией отрицания. Казалось бы, требуется всего лишь умение ладить с другими людьми, способность терпеть. Однако никто из поэтов не слагал оды в похвалу терпимости. Никогда в ее честь не воздвигались статуи, хотя именно это качество нам потребуется прежде всего после войны. Именно терпимость определяет то здоровое умонастроение, которого мы взыскуем. Это та единственная сила, которая в состоянии объединить разные расы, классы, интересы и позволить людям заняться трудами по переустройству мира.

В нашем мире ужасающе много людей. Такого еще никогда не бывало в истории человечества. Люди постоянно сталкиваются между собой и, как правило, с незнакомыми и чуждыми им, и многие из этих незнакомцев нам не нравятся. Некоторые цветом кожи, или формой носа, или способом сморкаться, или манерой разговаривать, или тем, как они пахнут, или покроем одежды, или своей любовью к джазу и, наоборот, нелюбовью к джазу и так далее. Что же делать в подобной ситуации? Есть два решения проблемы. Одно – нацистское: если вам не нравятся какие-то люди – убивайте их, изгоняйте и разделяйте, а потом надменно и развязно маршируйте по улице, провозглашая на весь мир, что вы и есть соль земли. Другое решение далеко не так броско и возбуждающе, но, в общем и целом, оно и есть решение демократическое, и я предпочитаю именно его. Если вам не нравятся какие-то люди, постарайтесь все же ужиться с ними по мере сил и возможности.

Не пытайтесь их любить, вы этого не сможете и лишь понапрасну будете надсаживать себя. Только на основе терпимости можно построить цивилизованное будущее. Я не вижу никакого другого фундамента для построения послевоенного мира.

А для этого потребуются самые скучные и незаметные добродетели и все с отрицательной частицей «не». Надо быть не – обидчивыми, не – бесшабашными, не – раздражительными, не – мстительными. Тут кстати будет сказать, что я совершенно разочаровался в позитивных воинственных идеалах: их практически невозможно осуществить без того, чтобы тысячи людей не были искалечены или брошены за тюремную решетку. Фразы вроде: «Я очищу этот народ от скверны» или: «Я наведу в этом городе порядок» – вызывают у меня дрожь и отвращение. Возможно, раньше, когда мир не был так густо населен, эти фразы не очень много значили. Но теперь, когда народы смешались, когда ни один город не может быть искусственно изолирован от соседних, такие лозунги вселяют ужас.

И еще одно обстоятельство: переустройство мира – процесс долгий. Не верю я в то, что мы психологически готовы к быстрым переменам. Как бы ни были мудры наши архитекторы и составители планов, такую перестройку возможно осуществить лишь в течение длительного времени. Это подтверждается историей нашей цивилизации. Однако всем цивилизациям свойственны таинственные регрессии и отступления, и мне кажется, что мы сейчас находимся именно в стадии отлива и должны помнить об этом и вести себя соответственно. Терпимость, и я в этом убежден, в послевоенном мире станет категорическим императивом.

Всегда в таких рассуждениях уместен конкретный пример: в последнее время я часто задаю себе вопрос, а как бы я повел себя, если бы после подписания мира я встретился с немцами, которые сейчас против нас воюют? Я бы, разумеется, не стремился их полюбить. Не чувствую к этому ни малейшей склонности, хотя бы из-за того, что во время их последнего воздушного рейда в моей маленькой некрасивой квартире из окна вылетели стекла. Но я бы постарался терпимо отнестись к их присутствию, так как этого требует здравый смысл. Нам придется в послевоенном мире жить с немцами. Мы не можем их уничтожить, во всяком случае мы преуспеем не больше, чем сами немцы в их попытках уничтожить евреев. Да, нам придется мириться с фактом существования немцев на земле и не из каких-то очень возвышенных соображений, а потому, что таков порядок вещей. При этом я не рассматриваю терпимость как великий, утвержденный свыше принцип, хотя, наверное, было бы уместно вспомнить еще одно изречение: «В доме Отца моего много обителей» – в пользу такого взгляда. Однако это изречение позволяет выносить существование других на нашей перенаселенной планете. Оно помогает выжить, когда любовь не выдерживает испытания, а любовь, как правило, его не выдерживает, если мы покидаем дом свой и друзей и оказываемся среди чужих, например в очереди за картошкой. А в очереди очень нужна терпимость, иначе мы изведем себя вопросом: «Ну почему люди так медлительны?». Терпимость нужна в подземке, где мы негодуем на тесноту и на то, «зачем люди такие толстые?». И когда думаем, говоря по телефону: «Да что они там, совсем оглохли?» или же – «Почему он так неразборчиво мямлит?».

Терпимость нужна на улице, в офисе, на фабрике, но прежде всего в отношениях между классами, расами, нациями. Да, это скучно – быть терпимым, хотя терпимость неотрывна от воображения, потому что нам необходимо все время воображать себя на месте другого человека. Кстати, это хорошее средство для укрепления духовной выносливости. Эти необходимые усилия и старания быть терпимым к другим людям могут показаться неким подобострастием, чем-то недостойным, почему иногда добродетель терпимости отталкивает людей храбрых и пылких. Не могу припомнить, чтобы многие из числа великих когда-либо проповедовали терпимость. Св. апостол Павел явно ее не проповедовал и Данте тоже. А все-таки в памяти всплывают некоторые имена.

Для этого нужно вернуться вспять на две тысячи лет и очутиться в Индии времен великого буддистского императора Асоки, который оставил запечатленными в назидание потомству не собственные деяния, но заповеди милосердия, взаимного понимания и мира.

А если мы совершим странствие на четыреста лет назад, в Голландию, то познакомимся с ученым и мудрецом Эразмом, который поднялся над религиозным фанатизмом эпохи Реформации, за что его поносили обе враждующие стороны. В том же столетии существовал француз Монтень, утонченный, интеллигентный, остроумный человек. Он жил в своем мирном сельском доме и сочинял эссе, которые до сих пор восхищают нас и укрепляют наш дух на путях цивилизованности. В Англии был философ Джон Локк, а также Ловце Диккинсон, писатель, создавший труд «Современный Симпозиум», который можно было бы назвать Библией Терпимости. А в Германии – да, в Германии – жил Гете.

Эти люди воплощали кредо терпимости, которое необходимо для спасения нашего мира, где все друг друга расталкивают локтями.