«ПАМЯТНИКИ КОЧЕВНИКОВ XIII-XIV ВВ. ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ (К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ СОСТАВЕ УЛУСА ШИБАНА) Исторические науки ...»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

УФИМСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

ИНСТИТУТ ИСТОРИИ, ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

На правах рукописи

Костюков Владимир Петрович

ПАМЯТНИКИ КОЧЕВНИКОВ XIII-XIV ВВ.

ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ

(К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ СОСТАВЕ

УЛУСА ШИБАНА)

Исторические наук

и 07.00.06 - археология

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени кандидата исторических наук УФА-1997

СОДЕРЖАНИЕ

Введение………………………………………………………………..3 Глава I. Погребальные памятники XIII-XIV вв. …..………………. Глава II. Ритуальные памятники XIII-XIV вв. …………………….. Глава III. Улус Шибана по письменным источникам. …………… 1. Письменные известия о роде Шибана ………………………….. 2. Статус и территория улуса Шибана …………………………….. 3. Население улуса ………………………………………………….. 4. Этническая история "родовых владений" Шибана …………… Найман ……………………………………………………………..... Карлук …………………………………………………………....….. Кушчи ……………………………………………………………….. Буйрак ……………………………………………………………….. Глава IV. Погребальные комплексы племен – родовых владений Шибана ……………………………………………………………… Заключение ……………………………………………………….… Литература ………………………………………………………….. Список сокращений …………………………………………………

ВВЕДЕНИЕ

В последнее время разработка золотоордынской темы в отечественной литературе получила новый импульс. Заметно увеличилось количество исследований, посвященных роли Золотой Орды в истории России и в этногенезе народов, ныне живущих на территории, которую занимало это крупнейшее государство средневековья. 1 Наследие монгольской эпохи вновь привлекает внимание ученых также в связи с оживившимися вопросами направления, в котором развивается Россия, «евразийского» в российском социуме, восточных элементов в традициях и россиян. менталитете Но особенно активно поднимаются проблемы происхождения, исторического пути и судеб кочевых племен Золотой Орды, степени их участия в сложении современных тюркоязычных народов региона. Нет нужды говорить о том, что обсуждение всех этих вопросов стало возможным благодаря политизации общества, как нет нужды говорить и о том, какой отпечаток она оставляет на качестве выводов многих исследований. Место застарелых воззрений часто занимают новые сентенции, столь же идеологизированные и столь же мало согласующиеся с источниками, как и ниспровергаемые догмы.

Дискуссионности многих аспектов истории Золотой Орды в немалой степени способствует состояние источниковой базы. Фонд нарративных источников уже давно не пополняется, а имеющиеся документы нередко содержат противоречивые или допускающие широкое толкование сведения. Собственно золотоордынская археология оформилась сравнительно недавно и еще не создала всесторонне В самое последнее время опубликованы работы Р.Г.Кузеева [Кузеев, 1992, 1994], Н.А.Мажитова [Мажитов, 1993; Мажитов, Султанова, 1994], Р.Г.Фахрутдинова [Фахрутдинов, 1993], А.Х.Халикова [Халиков, 1992, 1994], В.А.Иванова [Иванов В., 1994], И.Л.Измайлова [Измайлов, 1993, 1996].

См., например, работы Э.С.Кульпина [Кульпин, 1995], В.И.Пантина [Пантин, 1995].

аргументированных подходов к пониманию реалий государства Джучидов. И хотя уже первый масштабный опыт систематизации и исторической интерпретации памятников золотоордынского времени, предпринятый Г.А.Федоровым-Давыдовым [Федоров-Давыдов, 1966], показал сугубую полезность и перспективность обращения к археологическим источникам, многие исследователи по-прежнему пытаются решить поставленные задачи без учета данных археологии. Между тем, динамика накопления полевых материалов и совершенствование методик их интерпретации позволяют надеяться на существенное повышение участия археологии в решении дискуссионных вопросов истории Золотой Орды. Но роль археологии состоит не только в способности доставить дополнительную периферийных областей Улуг Улуса, общий ход и подробности бытия которых оказывались, как правило, недоступными интересу ученых современников, она, по положению вещей, является главным, а порою и единственным источником исторической информации.

Такой областью почти на всем протяжении существования Орды оставались Южное Зауралье и сопредельные территории, на которых располагалась одна из самых крупных административно-политических единиц государства Джучидов улус Шибана. Археологические памятники этой области и являются предметом настоящего исследования. Из всего объема информации, содержащейся в них, нас интересует, в первую очередь, та, что может пролить свет на этнокультурный состав улуса. Этот вопрос, в актуальности которого не приходится сомневаться, до сих пор остается наиболее спорным. К новой попытке его разрешения подвигают, с одной стороны, постоянно расширяющаяся база археологических данных, с другой стороны, ряд опубликованных в последние годы исследований, содержащих весьма интересные и перспективные наработки по теме. Разумеется, сколько-нибудь убедительная этнокультурная интерпретация археологических материалов маловероятна без привлечения всех доступных исторических источников. Поэтому введенные в научный оборот письменные известия, относящиеся к улусу Шибана, будут, по мере возможности, привлечены к решению поставленной проблемы. В этом отношении для нас примером являются работы Л.Р.Кызласова, Д.Г.Савинова, Г.А.Федорова-Давыдова, Ю.С.Худякова, в которых данные археологических и письменных источников нашли органичное соединение.

Период, именуемый золотоордынским языческим или монгольским (XIII-XIV вв.), в средневековой истории Южного Зауралья и прилегающих к нему степных регионов в настоящее время является археологически наиболее полно документированным. Из всех учтенных здесь средневековых археологических объектов (в подавляющем большинстве это погребения) около 80% относятся к указанному периоду [Иванов В.А., 1993, с.95]. По подсчетам В.А.Иванова и А.Ф.Яминова, к 1993 г. в распоряжении исследователей только в Волго-Уралье были материалы 227 раскопанных курганов, содержавших 246 погребений [Иванов, Яминов, 1993, с. 155]. Кроме того, золотоордынские древности включают сравнительно небольшую, но чрезвычайно выразительную серию поминальных и культовых сооружений с каменными изваяниями, несколько мавзолеев, кенотафы, поселения. Однако, несмотря на столь солидный фонд источников, как уже сказано выше, один из самых важных вопросов исследований - какими по происхождению и этнокультурным характеристикам кочевыми племенами оставлена вся совокупность памятников и отдельные ее группы и типы - пока не нашел удовлетворительного разрешения.

Фонд археологических источников степной зоны Южного Урала начал формироваться изысканиями Ф.Д.Нефедова (могильники Лиман, Мертвецовский, Изобильный, Пчельник, Каратугайская Волость и др.) и И.А.Кастанье (Каргалинские курганы). В 20-х годах ХХ в. участие в пополнении фонда приняли Б.Н.Граков и О.А.Кривцова-Гракова (могильники Худай-Берген III, IV, Неженский, Башкирское стойло), И.А.Зарецкий (Белошапочные курганы, курган у пос.Благословенка), П.С.Рыков (курганные группы у п.п. Федоровка и Подстепное).

C конца 50-х годов накопление материалов происходило благодаря работам М.Г.Мошковой, К.Ф.Смирнова, М.Х.Садыковой, Б.В.Склярова. Позднее, в 70-80-х годах начались целенаправленные поиски и исследования средневековых памятников. Масштабные полевые изыскания, существенно прирастившие фонд погребений XIII-XIV вв., были проведены Н.А.Мажитовым, Г.А.Кушаевым, Б.Ф.Железчиковым, С.Н.Заседателевой, С.М.Васюткиным, В.А.Ивановым, В.А.Кригером, А.Х.Пшеничнюком. В последнее время в поиск и исследования средневековых объектов включились С.Г.Боталов, С.Ю.Гуцалов, А.Ф.Яминов, а также автор настоящей работы. Большая серия курганов XIII-XIV вв. в Приаралье была выявлена и изучена В.Н.Ягодиным.

В 1952 г. в работе, подводящей итоги археологических исследований на Южном Урале, К.В.Сальников писал: «...кочевники татаро-монголы быстро слились с половцами, утеряли свой язык. Тюркский язык, на котором разговаривали половцы, стал разговорным языком большинства населения Золотой Орды. Рядовое население золотоордынской эпохи оставило на Южном Урале исторические памятники в виде могил - площадок, выложенных камнем в 2,5 м длиной и 1,5 м шириной. Такие площадки открыты археологами в нескольких пунктах по среднему течению реки Урал между Орском и Магнитогорском и в прилегающих районах. Во вскрытых могилах при мужских костяках оказались берестяные колчаны со стрелами, удила, стремена, остатки сбруи, железные ножи. В женской могиле на черепе найдена «бокка», характерный головной убор золотоордынской женщины - высокий берестяной цилиндр, суживающийся кверху. Набор и типы предметов в рядовых могилах золотоордынской эпохи почти аналогичны предметам из половецких могил. Следовательно, археологические материалы подтверждают, что степное население Южного Приуралья и в золотоордынское время состояло из тех же племен, что кочевали до вторжения в Приуралье татаро-монгольских захватчиков»

[Сальников, 1952, с.143-144].

К.В.Сальникова, ибо, как станет видно дальше, содержащаяся в ней общая оценка этнической ситуации, не претерпевая больших изменений, будет повторена в работах многих исследователей. Новое в понимание этнической карты Золотой Орды в середине 60-х годов было внесено Г.А.Федоровым-Давыдовым.

Фундаментальная обработка кочевнических материалов X-XIV вв. из восточноевропейских степей позволила ему заключить, что курганы золотоордынского периода наглядно иллюстрируют изменения, происшедшие здесь в результате монгольских завоеваний. Перемены заключались, во-первых, в значительном смешении племен и родов, входивших в ранее существовавшие здесь этнополитические объединения, во-вторых, в появлении новых племен из восточной окраины евразийской степи. Последние принесли с собой черты погребального обряда, ранее либо вовсе неизвестные местным кочевникам, либо очень редко встречавшиеся: ориентировку в северный сектор горизонта, могилы с подбоями, каменные выкладки над могилами [Федоров-Давыдов, 1966, с. 158-160].

Некрополи, в которых всем погребениям был присущ один из этих признаков, оставлены пришлыми южносибирскими племенами. Эти могильники, по мнению Г.А.Федорова-Давыдова, функционировали сравнительно непродолжительное время, поскольку процесс утери завоевателями своих «природных и расовых качеств» был скоротечным [ссылка на ал-Омари: Тизенгаузен, 1884, с.235]. Быстрая ассимиляция пришельцев была следствием их малочисленности. В вопросе о том, кому принадлежали могильники с выраженным восточным колоритом (всего в восточноевропейской степи было известно 5 таких могильников) - алтайским и сибирским тюркам, вовлеченным в западные походы, или же самим монголам, Г.А.Федоров-Давыдов склонялся к признанию большей части могильников тюркскими, так как, по некоторым свидетельствам, монголы часто практиковали бескурганные захоронения.

Нужно заметить, что политика Джучидов в Дешт и-Кыпчаке в изложении Г.А.Федорова-Давыдова предстает не вполне последовательной. С одной стороны, Джучиды якобы стремились лишить покоренные племена привычных связей, ослабить, дробя и перемещая их на новые территории, с другой стороны, вновь образованная улусная система все же базировалась на этнополитических объединениях, сложившихся до монгольского завоевания. В частности, граница между улусами Бату и Орды, по мнению Г.А.Федорова-Давыдова, должна была совпадать с границей между гузами и половцами-кыпчаками, а граница между собственно улусом Бату и улусом Шибана - с границей между западными половцами и восточными [там же, с.245].

Из южноуральского региона в распоряжении Г.А.Федорова-Давыдова было погребения, относящихся к XIII-XIV вв. Погребальные памятники кочевого населения улуса Шибана (Южное Зауралье, Казахстан - кыпчаки) характеризовались «возведением каменных насыпей, каменных сооружений над курганом».

Г.А.Федоровым-Давыдовым отмечено также отсутствие монет в погребениях Южного Приуралья (улус Шибана) и Казахстана (улус Орды); оно объяснено сохранением здесь классической формы номадизма, самодостаточностью крупных кочевых хозяйств и, вследствие этого, слабыми связями кочевых общин (род или большая патриархальная семья) с городами [там же, с.216-217].

В 1977 г. вышла из печати монография Н.А.Мажитова, целиком посвященная средневековью Южного Урала. Памятники интересующего нас периода были разделены Н.А.Мажитовым на 2 группы, одна из которых соотнесена с племенами татаро-монгольской волны, вторая - с местным населением, жившим в степях Южного Урала до прихода монголов. Первая - башкир-беркутовский тип (Имангуловский, Алабайтальский, Карагачский, I и II Жанаталапские, КаменноОзерный, Россыпинские курганы - всего 11 курганов в 8 пунктах) - земляные курганы с глубокими могилами. Могилы имеют, как правило, заплечики вдоль длинных стенок. Погребения совершены в колодах или в двойных деревянных ящиках. В состав инвентаря женских захоронений входит головной убор «бокка».

Эта группа памятников оставлена предположительно этнически однородным населением. Один курган (Ново-Аккулаевский) указывает на приток племен не только восточного, но и южного происхождения. Курганы башкир-беркутовского типа могли принадлежать как монголам, так и тюркским племенам. Вторая группа, более многочисленная, но менее однородная по чертам обряда (Сынтыштамакский, Кушулевский и другие могильники), принадлежит башкирам, по мнению Н.А.Мажитова, консолидировавшимся как этнос в VII-IX вв. В течение XIII-XIV вв.

часть местного древнебашкирского населения начинает практиковать захоронения по обряду, предписанному исламом. В XV в., когда повсеместно на Южном Урале появляются кэшэне, происходит окончательное вытеснение языческой обрядности мусульманской. В этническом плане это, видимо, означало завершение формирования башкирской народности [Мажитов, 1977, с. 184-186].

Позднее, в работе научно-популярного характера, посвященной древней истории Башкирии (написана совместно с А.Н.Султановой), Н.А.Мажитов разделил массив памятников XIII-XIV вв. на те же 2 группы. Погребения башкир-беркутовского типа (уже более 100 курганов) в целом определены как кыпчакские. В подтверждение преимущественного расселения в степной зоне Южного Урала пришлых кыпчаков сделаны ссылки на данные антропологии, топонимики, фольклористики и т.д.

Монголо-татары и пришедшие с ними племена (кыпчаки) отодвинули основную массу башкир к северу и заставили их изменить традиционные маршруты кочевок;

оставшихся в степи башкир монголы использовали для выполнения различных повинностей. В археологическом аспекте эти события выражаются следующим образом: сравнительно небольшое число степных могильников, погребения в которых следуют мусульманскому обряду, а вместе с ними и грунтовые могильники лесостепной зоны (чияликский тип, по Е.П.Казакову, а в классификации Н.А.Мажитова - буляр-байлярские памятники) должны быть интерпретированы как собственно башкирские [Мажитов, Султанова, 1994, с.251-266].

В 1981 г. В.А.Могильников, оценивая этнокультурную обстановку, сложившуюся в восточной зоне степей, ставшей частью Золотой Орды, пришел к заключению о невозможности даже самых общих этнических дефиниций на количественно скромном и, по существу, однородном археологическом материале - ввиду быстрой ассимиляции пришельцев-монголов местными кыпчаками и родственными им тюркоязычными племенами [Могильников, 1981, с.193].

В середине 80-х годов в полемику с Н.А.Мажитовым по вопросу об этнической атрибуции южноуральских памятников XIII-XIV вв. вступили Р.Г.Кузеев, В.А.Иванов и В.А.Кригер. К тому времени исследователи могли оперировать материалами 56 погребений. Из них 44 были признаны безусловно кыпчакскими, а не древнебашкирскими. Остальные 12 - погребения башкир-беркутовского типа, по Н.А.Мажитову, как заключили В.А.Иванов и В.А.Кригер, тоже характеризовались типично кыпчакским набором признаков [Иванов В.А., 1984, с.93-96].

Одновременно, на более широкой источниковой базе, оппоненты Н.А.Мажитова подтвердили факт разделения памятников XIII-XIV вв. на две территориальные группы - западную и восточную. Различия между ними прослежены уже не только в преимущественном использовании для сооружения насыпей на западе - земли, а на востоке - камня, что было замечено Г.А.Федоровым-Давыдовым, но и в целом ряде других признаков. Аналоги курганам обеих групп найдены в восточной части степи - в Центральном Казахстане и Прииртышье [Кригер, 1984, с.114-115]. Лишь за погребениями северной периферии степи (могильники Сынтыштамакский, ШахТау, у пос.Комсомол, на Охлебининском городище), датированными концом XII началом XIII вв., признавалось своеобразие, унаследованное от печенежского времени. Допускалась возможность принадлежности этих памятников части древнебашкирских племен, вытесненных кыпчаками из степи в предгорья.

Отмечено, что сами кыпчаки, устремляясь в XI в. на запад, не задержались на Южном Урале: их погребения XI - начала XIII в. в Урало-Каспийском коридоре практически неизвестны. Расселение кыпчаков здесь произошло позже и в ином историческом контексте [Кузеев, Иванов, 1986, с.15-16].

В том же году небольшая сводка курганов XII-XIV вв. из Челябинской области и северных районов Казахстана (14 единиц, из них 11 земляные) была опубликована С.Г.Боталовым и Г.Б.Здановичем. В курганах содержались, по преимуществу, однотипные захоронения. Авторы, имея в виду сходство публикуемых погребений с синхронными памятниками Восточного (Ждановский могильник) и Центрального (могильник Тасмола) Казахстана, а также Приуралья (могильник Новый Кумак, курганы башкир-беркутовского типа), отнесли их к кыпчакским. Характерными признаками зауральских и казахстанских захоронений кыпчаков названы земляные насыпи, ССЗ ориентировка погребенных, деревянные перекрытия могил и берестяные покрытия умерших. Поскольку эти же черты проявляются на ряде сравнительно ранних памятников, авторы согласились с мнением Д.Г.Савинова о возможности включения Урало-Ишимского междуречья в ареал формирования кыпчакского этноса [Боталов, Зданович, 1986, с.66-70].

В 1988 г. В.А.Иванов и В.А.Кригер опубликовали монографическое исследование южноуральских памятников XII-XIV вв. В работе были задействованы данные о курганах с 207 погребениями (94 погребения с вещами). Кроме того, в круг источников были включены святилище (II Акимбетовский курган, сопоставленный с половецкими культовыми сооружениями) и каменные изваяния (12 экземпляров).

Кочевнические погребения разделены на 3 хронологических периода:

домонгольский (XII - начало XIII в.), золотоордынский языческий (XIII - первая половина XIV вв.) и золотоордынский мусульманский (вторая половина XIV начало XV в.). Подавляющее большинство памятников датировано вторым и третьим периодами (но святилища и изваяния - первым периодом), что, по предположению авторов, должно означать расселение кыпчаков на Южном Урале как административную акцию ханов Золотой Орды. Западная группа курганов (граница между нею и восточной группой пролегла через верховья Уила и Эмбы) в кыпчакское время характеризовалась земляными насыпями, разнообразием форм могильных ям, обычаем захоронения шкуры коня, а восточная - надмогильными сооружениями с использованием камня, деревянными конструкциями в могилах, захоронением целой туши коня. Границы восточной группы курганов на севере район Челябинска, верховья Урала и Сакмары, на западе - район истоков Самары и район слияния Илека и Хобды, на юге - верхнее течение Эмбы.

Отмеченные различия между группами, дополненные рядом других, присущих каждой из групп особых признаков, понимались как отражение этнографических различий внутри кыпчакского массива племен, в целом достаточно однородного и стабильного. Относительно причин разделения кыпчакских памятников на локальные группы было высказано предположение, что кыпчаки, исторгнутые из разных мест обитания, были расселены или расселились по возможности в привычных ландшафтах. Авторы монографии выразили сомнение в том, что вместе с кыпчаками (продвинутыми либо приведенными монголами с востока) в степной зоне Южного Урала в XIII-XIV вв. проживали какие-либо иные крупные этнические образования. В отношении погребений с северной ориентировкой, которые Г.А.Федоров-Давыдов считал памятниками южносибирского облика (с чем в монографии выражено согласие), замечено, что нигде на Южном Урале они не образуют чистых комплексов и не отличаются от синхронных погребений ничем, предположение, что если улусы Золотой Орды действительно создавались на племенной основе, то территория улуса Шибана, вероятно, должна совпадать с ареалом распространения каменных курганов.

Результаты исследования В.А.Иванова и В.А.Кригера были поддержаны Р.Г.Кузеевым в труде, посвященном этногенетическим процессам в ВолгоУральском регионе. Археологические и историко-этнографические источники, по золотоордынское время этническую ситуацию: расширение территории расселения, рост численности и повышение роли в этнокультурных процессах кыпчакского и кыпчакизированного населения. Заселение удобных в хозяйственном отношении территорий происходило с запада (из южнорусских степей, Причерноморья) и юга (Северного Кавказа) [Кузеев, 1992, с.75-79].

В последние годы исследованиями В.Н.Ягодина на плато Устюрт было выявлено 15 курганов XII-XIV вв., из которых лишь 1 датируется домонгольским временем.

Все это каменные курганы, в основных чертах идентичные уральским. Тем самым ранее намеченная В.А.Ивановым и В.А.Кригером южная граница восточной группы курганов отодвинулась до Хорезма. Большинство курганов локализуется в районе стреловидные планировки). Здесь же, по чинку Юго-Восточного Устюрта расположена цепь сигнальных башен и городищ с грунтовыми могильниками, датирующаяся XII-XIV вв., а под чинком - хорезмийские поселения, экономика которых была ориентирована на торговлю с кочевниками. Точно такая же картина расположения памятников в этом районе зафиксирована для IX-XI вв., когда степь принадлежала огузам. Но в XII-XIV вв. здесь уже господствовали кыпчаки, основная территория расселения которых (Дешт-и-Кыпчак) лежала к северу от Устюрта. Курганы Устюрта по обряду и инвентарю тождественны восточной группе курганов Южного Урала и образуют с нею единый массив. Все это, считает В.Н.Ягодин, видимо, памятники тех кыпчаков, которые, по сведениям китайских источников, расселялись в местности Юйлиболи (кыпчаки с династией ханов рода Ольбурлик - по С.М.Ахинжанову). Кыпчакам же принадлежали и городища у края чинка, о чем свидетельствуют находки среди хорезмийской станковой керамики лепной кочевнической. Учитывая этнокультурную ситуацию, сложившуюся у границ Хорезма с XI в., эта посуда могла быть только кыпчакской. Кыпчакское население городищ находилось под сильным влиянием культуры Хорезма, поэтому погребения в могильниках при городищах совершены по мусульманскому обряду (с языческими элементами). В отличие от оседлых кыпчаков, живших в буферной зоне между степью и Хорезмом, кочевые кыпчаки (В.Н.Ягодин полагает, что это была, видимо, небольшая и недолго обитавшая на Устюрте группа) до второй половины XIV в. оставались язычниками. Для периода проникновения в их среду ислама характерно то же переплетение языческих и мусульманских черт, которое наблюдается и на Южном Урале. Над безынвентарными, с поворотом лица в сторону кыблы захоронениями в каменных ящиках (изредка в деревянных гробахрамах) насыпались каменные курганы или устраивались каменные выкладки под насыпью [Ягодин, 1991, с. 175-177]. На западном чинке Устюрта в XII-XIV вв., видимо, жили туркменские племена. В частности, здесь найдены высеченные на камнях тамги салоров [там же, с.176].

В 1992 г. по поводу этнокультурной интерпретации погребений XIII-XIV вв. (в связи с публикацией материалов Сынтыштамакского могильника) высказался С.М.Васюткин. Он критически отнесся к включению могильника в круг кыпчакских памятников, указав ряд его характеристических особенностей. По мнению С.М.Васюткина, памятники XIII-XIV вв. в Южном Приуралье оставлены не только кыпчаками. Население региона в то время было смешанным и состояло из трех компонентов: башкир, кыпчаков и монголов. Погребениям каждой из этих этнических групп был присущ определенный набор признаков. Башкиры в погребальном обряде сохраняли традиции, унаследованные от печенежского периода: небольшие земляные насыпи, могилы прямоугольной формы, ориентировку погребенных на запад, сопровождающие погребения шкуры коня на ступеньке к северу от человека. Такого рода курганы известны также в Оренбуржье.

Кыпчакам принадлежат кроме земляных и каменные курганы с могилами, усложненными иногда заплечиками вдоль длинных стенок. Погребенные в кыпчакских курганах ориентированы головой на восток; сопровождающие погребения коня представлены целым костяком. Признаки кыпчакского обряда имеются в курганах Тлявгуловского, II Жанаталапского и некоторых других могильников.

Курганы монголов характеризуются теми признаками, которые были отмечены Г.А.Федоровым-Давыдовым: сырцовыми выкладками и оградками, а также каменными кладками и кольцами над могилами, подбоями, отсутствием сопровождающих погребений коня, северной ориентировкой погребенных, некоторыми категориями вещей (бокка, онгоны, височные подвески в виде знака вопроса). По мнению С.М.Васюткина, трудно найти памятники, в которых проявлялись бы все названные признаки, но по отдельности либо в комбинации по 2-3 они в южноуральских памятниках встречаются часто.

Особенностью памятников XIII-XIV вв. в степной части Южного Урала, с точки зрения С.М.Васюткина, является сочетаемость разных этнодиагностирующих признаков в пределах одного могильника и даже кургана, что выражает, очевидно, значительное смешение племен разного происхождения. К редким исключениям из общей картины относится Сынтыштамакский могильник, в котором нет ни кыпчакских, ни монгольских элементов. Этническая чистота населения, оставившего этот могильник, правда, не подтверждена антропологическим исследованием, но археологические данные все-таки свидетельствуют о гораздо меньшем смешении разноэтничных компонентов на территории Центральной и Западной Башкирии сравнительно с южными и восточными районами [Васюткин, 1992, с. 114-130].

В 1993 г. к выводу о необходимости корректировки прежних взглядов на этнокультурный состав населения степей Южного Урала, содержавшихся в написанной ранее с В.А.Кригером монографии (1988 г.), пришел В.А.Иванов. В археологическом аспекте признано чрезмерно условным выделение на Южном Урале территориальных групп земляных и каменных курганов, во-первых, потому что реально наблюдается глубокое взаимопроникновение тех и других, не позволяющее провести строгую границу между восточной и западной «группами», во-вторых, каменные курганы не могут быть признаны локальной особенностью Южного Зауралья, поскольку здесь они являют собой лишь западную периферию обширного ареала, восточные границы которого еще не вполне обозначены.

Основанием для пересмотра ранее высказанных этнокультурных интерпретаций послужил вновь предпринятый сравнительно-типологический анализ материалов Волго-Уралья, в котором были учтены не только новые памятники, но и серия представительных признаков, ранее оставленных без внимания. По признакам, разделенным на три условные категории (массовые, промежуточные и единичные) было проведено сравнение погребального обряда земляных и каменных куганов.

Результаты анализа (учитывались только этнодиагностирующие признаки) обнаружили, что коэффициент типологического сходства, равный всего 0,44, не позволяет рассматривать земляные и каменные курганы как единое целое. А поскольку земляные курганы XIII-XIV вв. Южного Приуралья образуют единый массив с синхронными памятниками Нижнего Поволжья, а последние, на основании свидетельств европейских путешественников, можно уверенно соотносить с половцами-кыпчаками, принадлежность кыпчакам каменных курганов становится весьма проблематичной [Иванов, Яминов, 1993, с. 154-160]. Некоторые из свойственных каменным курганам признаков, по мнению В.А.Иванова, прослеживаются на Алтае в древнетюркскую эпоху, затем, в IX-X вв. - у кимакокыпчакских племен Верхнего Прииртышья. Поэтому предлагается вернуться к взглядам Г.А.Федорова-Давыдова и С.А.Плетневой, в соответствии с которыми каменные курганы XIII-XIV вв. принадлежат выходцам из Южной Сибири и Алтая.

Наиболее вероятно соотнесение этих курганов с одной из доминировавших в Кимакском каганате этнических групп - сеяньто или яньмо-йемеками (по Ахинжанову С.М.) [Иванов В.А., 1993, с. 95-99]. Население, оставившее курганы западной группы, в генетическом плане восходит к местным племенам огузопеченежского периода [Иванов В.А., 1995, с.36].

Этнокультурная ситуация в Урало-Казахстанских степях в первые века II тысячелетия еще несколько раз (после совместной с Г.Б.Здановичем статьи) становилась предметом внимания С.Г.Боталова. В публикации (подготовленной при участии автора настоящей работы) небольшой группы погребений из Южного Зауралья, датированных XI-XII вв., им отмечены признаки, роднящие их с погребениями кочевников Южной Сибири - уйгуров и кимаков. Памятники в целом определены как кыпчакские, т.е. принадлежащие кочевникам, вовлеченным в кыпчакский этно-политический союз. Вместе с тем указано, что пока, ввиду ограниченности материала, конкретная этническая атрибуция памятников этого времени невозможна [Боталов, Костюков, 1993 с.44-45].

Несколько позднее С.Г.Боталовым в диссертационной работе была сделана сводка средневековых памятников Урало-Ишимского междуречья, в которую вошли практически все материалы, известные к 1990 г. В главе, посвященной периоду XIIIXIV вв., указывается, что его источниковый фонд включает 71 погребение, из которых 40 - степные и 31 - лесостепные. Среди первых доминируют погребения с каменными надмогильными сооружениями (88%) и западной ориентировкой погребенных (52,5%). К XIII-XIV вв. отнесена также часть поминальных объектов со стеловидными изваяниями. Появление последних С.Г.Боталов датирует концом XII в. и связывает с «формированием полиэтничного конгломерата племен под эгидой кыпчакского союза». Время с XI по XIV в. определяется как кыпчакское. К XII в., по мнению С.Г.Боталова, заканчивается “процесс этно-культурной стабилизации и политической нивелировки” (!?), в результате в Дешт-и-Кыпчаке складывается «единое кыпчакское объединение». Судьба его в монгольское время не освещается, 3 но, как можно заключить из контекста этой части работы, автор Позицию С.Г.Боталова в этом вопросе проясняет одна из его последних работ популярного характера: “Как невозможно вычерпать море, так невозможно было даже Великому Тимучину истребить и изгнать всех кыпчаков и половцев....Могучее государство Золотая орда, которое возникло как результат чингизидовых помимо памятников собственно кыпчаков находит в Урало-Ишимье несколько погребений аскизского облика [Боталов, 1994, с.19-22]. В публикации одного из таких погребений, анализируя его хронологическую позицию, С.Г.Боталов привлек неведомого происхождения данные об улусной системе в западной части монгольских владений. Наличие здесь кыргызских погребений объясняется функционированием торгового пути, несколько веков до того обслуживаемого кыргызами и вновь возрожденного во второй половине XIII в. при обретении кыргызами на короткий срок независимости. Сей путь, по мысли автора, мог быть еще и коридором «этно-политических миграций» кыргызов в западном направлении [Боталов, 1992, с.230-239].

Самое последнее по времени обращение к теме этнического облика населения Южного Урала в XIII-XIV вв. - работа А.Ф.Яминова, опубликованная в 1995 г.

Основой исследования стал полностью отмобилизованный и статистически обработанный фонд погребальных памятников монгольского времени, дополненный данными нарративных, этнографических и других источников. Сравнительный анализ курганов Южного Зауралья с курганами Южного Приуралья, правобережья Волги и заволжскими «царевскими» и «быковскими» подтвердил отсутствие существенной типологической связи между первыми (каменными) и остальными (земляными) [Яминов, 1995, с.22].

Сравнение каменных курганов Южного Зауралья с восточными аналогами, в противоположность прежним опытам, было проведено с определенным учетом конструктивных особенностей надмогильных сооружений. Показано, что часть курганов по этому признаку (и ряду других) близка погребальным сооружениям кимаков Верхнего и Среднего Прииртышья, другая - курганам Забайкалья, которые завоеваний, также в подавляющем своем большинстве состояло из кыпчакских кочевников. Кыпчакская родовая аристократия играла важнейшую роль во всех перипетиях степной политики. Так в XV в., объединившись под главенством одного из отпрысков чингизидов Шибан-хана, 25000 южноуральских кыпчакских семей откочевывают в Хорезм, где принимают участие в создании нового могучего государства узбеков” [Боталов, 1996г, с.83-84].

исследователи считают памятниками монголоязычных племен. Есть под каменными курганами и группа таких погребений, которые, как полагает исследователь, по основным чертам обряда абсолютно идентичны захоронениям Южного Зауралья, датируемым домонгольским временем. Последние, в соответствии со свидетельствами письменных источников, должны принадлежать кыпчакам, следовательно, кыпчаки продолжали обитать на этой территории и в XIII-XIV вв.

Такую же преемственность А.Ф.Яминов находит и в курганах Северного Приаралья, оставленных, по его мнению, теми же кочевыми кыпчако-кимакскими племенами в домонгольское и в монгольское время.

Что касается земляных курганов Волго-Уралья, то они частью принадлежат остаткам половецкого населения, частью племенам черноклобуцкого объединения, частью огузам и печенегам. Среди погребений, характеризующихся чертами «печенежского» обряда, по мнению А.Ф.Яминова, следует видеть погребения канглы, переселенных с Иртыша, где они проживали в домонгольский период, на запад [Яминов, 1995, с.26-27].

Итоговая этническая характеристика населения степной зоны Южного Урала в XIII-XIV вв., по А.Ф.Яминову: а) земляные курганы Южного Приуралья образуют единый массив с поволжскими и заволжскими и принадлежат половцам, огузопеченегам и восточным переселенцам, среди которых можно предполагать присутствие канглов; все указанные группы населения в степном Приуралье являются пришлыми, поскольку памятники домонгольского времени здесь практически неизвестны; б) основное население Южного Зауралья - местные кыпчако-кимаки и пришлые тюркско-монгольские племена Алтая и Центральной Азии [Яминов, 1995, с.29].

Как видно из приведенного обзора, золотоордынское время приуральских степей имеет уже достаточно пространную историографию. Внимание в ней привлекают два момента, которые, пожалуй, можно назвать общими для всех работ. Первый заключается в том, что в обороте до недавнего времени находились почти исключительно материалы погребений. Между тем, в фонде средневековых памятников региона имеется интенсивно пополнявшаяся в последние годы группа “ритуальных” объектов. Вопрос о принадлежности части этой группы XIII-XIV вв. и возможных следствиях такой датировки для понимания особенностей этнокультурной ситуации, по существу, еще не обсуждался. 4 Второй момент оценка этнокультурного состава населения монгольского времени. В массе кочевников, населявших рассматриваемую территорию, исследователи находили возможным выделять, как правило, 2 (или 3, если учитывать и гипотезу о южных кочевьях башкир) крупные, в большей или меньшей степени археологически (недифференцируемые по археологическим материалам тюркоязычные кимакокыпчакские и монголоязычные). При всей разности взглядов на конкретные проявления этнокультурных характеристик указанных групп и на деталировку ряда других частных вопросов весь наличный спектр мнений объединяет убежденность в том, что основной контингент населения XIII-XIV вв. в регионе был представлен кыпчакскими племенами. Причем характерно, что авторы, за редкими исключениями, проявляли весьма сдержанное отношение к поиску прямых подтверждений выдвигаемым положениям в письменных источниках. 5 Вывод о доминировании кыпчаков в регионе, таким образом, оказывался как бы простой Почти полная сводка средневековых жертвенно-поминальных сооружений и предпочтения автора в части хронологии остались не вполне ясными. Так, С.Г.Боталов приводит доводы в пользу датирования изваяний Оренбуржья и Южной Башкирии XIII-XIV вв., но, кажется, только для того, чтобы заявить, что, несмотря на очевидную целесообразность такой даты, он не склонен ее принять [Боталов, 1996в, с.222]. Далее же (на с. 222, 225, 229) обнаруживается, что период XIII-XIV вв. все-таки фигурирует в исчислении возраста как жертвенно-поминальных комплексов, так и изваяний.

Полномасштабное выявление и анализ письменных свидетельств были предприняты, по существу, только В.А.Ивановым и А.Ф.Яминовым при решении вопроса о территории расселения башкир [Иванов, 1994, (Приложение)].

экстраполяцией одного из стержневых тезисов золотоордынской историографии тезиса о подавляющем численном превосходстве в улусе Джучи покоренного населения над завоевателями. Другой аспект априорно принятого тезиса уверенность в автохтонности значительной части населения золотоордынского времени. Это положение, правда, менее популярное, чем первое, оказывается, пожалуй, еще большим обобщением, поскольку не только не подкрепляется ссылками на письменные источники, но еще и слабо обеспечивается археологическими данными.

Таким образом, имея в виду высказанное в начале работы замечание о независимости новейших исторических сочинений по золотоордынской проблематике от результатов археологического изучения, можно констатировать, что историческое и археологическое исследования пока протекают в параллельных, практически не пересекающихся руслах. Если историки, предлагая новые толкования письменных источников или защищая старые, используют факты археологии, в лучшем случае, как иллюстративный материал, то археологи, приступая к интерпретации археологических данных, чаще всего склоняются к использованию уже готовых исторических схем.

В силу изложенного, мы видим свою задачу прежде всего в синтезе имеющихся археологических и исторических источников. Первая ее часть - полный учет и анализ погребальных комплексов. В базу данных мы включаем практически все исследованные к настоящему времени погребения, происходящие с территории улуса Шибана и относящиеся к золотоордынскому языческому этапу.

Продолжительность этапа около 100 лет - от конца первой половины XIII в., когда после окончания активной фазы европейской кампании оформилась улусная система государства Джучидов, до середины XIV в. Вторая половина XIV в., по мнению исследователей, характеризуется утверждением в погребальной практике кочевого населения Орды мусульманской обрядности. Погребальные комплексы, начиная с этого времени, по существу утрачивают этническую специфику, поэтому мы оставляем их за пределами нашего исследования. Пространственные рамки предполагаемая территория улуса Шибана, занимавшего обширную степную зону к востоку от Урала. Обоснование его вероятных границ дается по рассмотрении письменных источников. В археологической части наша задача заключается также в привлечении и использовании, если то окажется возможным, информационного потенциала культовых объектов. Далее в список задач входит максимально полное задействование письменных сообщений, могущих пролить свет на политическое и этническое состояние региона в XIII-XIV вв. В первую очередь, мы видим настоятельную потребность в проверке всех известий об улусе Шибана. В случае установления их достоверности может явиться возможность интерпретации археологических материалов в более определенном этнокультурном контексте.

Итогом работы должна стать реконструкция этнокультурного состава населения региона, в достижимой степени непротиворечивая и находящаяся в согласии как с вовлеченными в исследование источниками, так и с конкретными проявлениями этнической ситуации в регионе в периоды, непосредственно предшествующие и последующие золотоордынскому периоду.

ГЛАВА I. ПОГРЕБАЛЬНЫЕ ПАМЯТНИКИ

В нашу выборку мы включили 282 кургана с 292 погребениями XIII-XIV вв (приложение I). Большинство анализируемых памятников происходит из степных районов в верхнем и среднем течении р.Урал. Кроме того, в нее введены все известные автору погребения XIII-XIV вв. из Западного (левобережье Урала), Северного и Центрального Казахстана, а также с Устюрта (карта I). Необходимость объединения памятников со всех указанных территорий в одной выборке продиктована содержанием исторических источников, согласно которым все эти области в золотоордынское время, с большой долей вероятности, входили в административную единицу Золотой Орды, известную как улус Шибана.

Количественно погребальные комплексы распределяются следующим образом:

степная зона Южного Урала - 186 курганов (Башкортостан - 22, Челябинская область - 30, Оренбургская область - 134), Западный Казахстан - 57 курганов, Северный Казахстан - 18 курганов, Центральный Казахстан - 8 курганов, Устюрт курганов. Очевидная неравномерность размещения памятников и, в частности, скромность объемов в сериях, происходящих из северных и центральных областей Казахстана, в значительной мере обусловлены сравнительно небольшими масштабами полевых изысканий в указанных областях вообще, а также и отсутствием регионального исследовательского интереса к средневековой проблематике.

Памятники происходят из 96 точек. Одиночных курганов - 16. Остальные входили в состав могильников, чаще всего разновременных. Крупные серии курганов XIIIXIV вв. из одного некрополя очень редки. Как правило, на одном могильнике встречается 1 - 3 кургана. В 25 могильниках исследовано только по 1 кургану XIIIXIV вв., больше 3 курганов дали 22 могильника, из них наиболее представительными можно считать Новый Кумак (27 курганов), Покровский IV (14), Ишкуловский II (12), Жаман-Каргала I (11), Линевский (11), Агаповский I ( курганов).

Основанием для отбора погребений, по общему правилу, служило наличие инвентаря, являющегося безусловно датирующим для золотоордынского времени, либо имеющего многочисленные аналоги в погребениях XIII-XIV вв.

Безынвентарные могилы включались в выборку лишь в тех случаях, когда они являлись частью некрополей, надежно датированных XIII-XIV вв. Не только одиночные безынвентарные погребения, но и сравнительно большие серии таких погребений, пусть в деталях обряда подобные золотоордынским, но происходящие из могильников, не имеющих достоверных хронологических привязок, не учитывались. Тем не менее, оперативный фонд в 1/3 части состоит из безынвентарных погребений (103 погребения, или 35,27%, а если учесть, что безынвентарных комплексов относятся к числу ограбленных, то доля безусловно безынвентарных погребений равна 32,19%).

В оценке датирующих возможностей инвентаря мы опирались на результаты исследований Г.А.Федорова-Давыдова, подтвержденные и поправленные применительно к реалиям Южного Урала в работе В.А.Иванова и В.А.Кригера, а затем с особой скрупулезностью откорректированные А.Ф.Яминовым. Достаточным условием для отнесения комплекса к золотоордынскому периоду являлось присутствие в нем хотя бы одной из следующих категорий вещей (в типологии Г.А.Федорова-Давыдова): стремена ВI, ВII, ГIV, ДI, ДII, ДIII, ЖII, удила ГII, стрелы ВIX, ВXI, ВXIII, костяные обкладки колчана, «бокка», зеркала с орнаментированной поверхностью, цилиндрические подвески-амулеты, серьги отдела VI, изделия из чугуна.

В анализе памятников были задействованы 172 признака, распределенные по фазам, характеризующим насыпи, могильные ямы, погребальный обряд, инвентарь.

Учитывались также пол и возраст покойных. Из всей совокупности памятников лишь очень небольшая часть не описана по всему спектру значимых признаков. Ее составляют, по преимуществу, разрушенные и ограбленные погребения, а также погребения, раскопанные в начале века. Изъяны касаются главным образом размеров и конструктивных особенностей насыпей и могильных ям, деталей позы погребенных.

В нижеследующем описании погребальных комплексов мы вначале дадим общие сведения о выборке «по фазам», после чего рассмотрим особенности различных групп погребений и сопряженности наиболее представительных признаков внутри них.

О характере сооружений над 5 могилами, обнаруженными при строительных работах, нет никакой информации. 8 погребений были впущены в земляные насыпи ранних курганов, остальные размещались под специально созданными надмогильными конструкциями. Для возведения надмогильных сооружений применялись земля и камень, несколько конструкций (мазары, сагана) были изготовлены из сырцового и жженого кирпича. По использованному материалу надмогильные сооружения делятся на 3 крупные группы: чисто земляные, чисто каменные и каменно-земляные. Курганных насыпей, состоящих только из земли (включая насыпи, в которых были совершены впускные погребения), - 89, или 32,13% от 277 комплексов с сохранившимися надмогильными сооружениями.

Конструкций, изготовленных только из камня, - 106, или 38,27%. Среди последних абсолютно преобладают небольшие каменные наброски и вымостки разнообразных форм над могилами (93 единицы, или 33,57%), 6 конструкций (2,17%), благодаря сравнительно большим размерам, могут быть охарактеризованы как каменные курганообразные насыпи, а 7 (2,53%) представляют собой прямоугольные оградки.

Общее количество надмогильных сооружений из земли и камня - 73 (26,35%). В их числе: а) курганы из земли вперемешку с камнем - 36 (13,0%). б) земляные насыпи, покрытые каменным «панцирем», - 15 (5,42%); в) земляные насыпи с кольцом из камня по основанию - 7 (2,53%); г) земляные насыпи, перекрывающие каменные наброски над могилами - 7 (2,53%); д) земляные насыпи с кольцом из камня и каменной наброской над могилой - 4 (1,44%); е) земляные насыпи с «панцирем» и каменной наброской над могилой - 2 (0,72%); ж) земляные насыпи с «панцирем» и каменным кольцом-оградой - 2 (0,72%). Кроме того, в выборке есть 9 сооружений (3,25%), возведенных из кирпича (некоторые из них зафиксированы как кирпичноземляные).

Как видно из приведенных данных, большие однородные группы образуют только 2 типа надмогильных сооружений - каменные надмогильные наброски и насыпи из земли. В каждой из них примерно по 1/3 от общего числа курганов. В оставшейся трети самую большую долю занимает группа курганов из земли вперемешку с камнем. Однако, в ней тоже выделяются несколько подтипов, дающих в итоге весьма пеструю картину даже по ограниченному кругу признаков. В частности, только 16 курганов представляли собой простые каменно-земляные насыпи; 7 курганов были перекрыты каменным «панцирем», в 5 курганах зафиксированы надмогильные наброски, в 4 курганах - каменные кольца, в 1 оградка из сырцового и жженого кирпича, в 1 кургане зафиксированы и «панцирь», и кольцо, а в 1 - кольцо и каменная наброска над могилой.

В выборке по разным причинам (памятник разрушен либо недостаточно документирован) нет сведений о размерах 9 насыпей (3,19%). Подавляющее большинство надмогильных сооружений характеризовалось сравнительно небольшой величиной. Линейные размеры 177 конструкций (64,84% от 273) не превышали 6,0 м, еще 58 конструкций (21,25%) имели размеры в пределах от 6,0 до 10,0 м. Курганов диаметром более 10,0 м в нашей выборке 38 (13,92%).

Все погребения совершены в могильных ямах, глубина которых лишь в редких случаях превышала 1,5 м. Ямы, как правило, простые, удлиненно-овальные или подпрямоугольные в плане (206, или 73,31% от 281, т.к. о форме 11 ям данных нет).

Ям других форм значительно меньше: со ступенькой слева от человека - 22 (7,84%), со ступенькой справа - 5 (1,78%), со ступеньками вдоль длинных стенок - (7,12%), со ступенькой по всему периметру - 4 (1,42%), со ступенькой у входа и подбоем - 8 (2,84%), с подбоем без уступа - 16 (5,69%). Обычным конструктивным элементом могильной ямы было деревянное (редко - каменное, саманное) перекрытие. Остатки перекрытий зафиксированы в 132 ямах (45,21%).

В норме курган сооружался над одиночной могильной ямой. Лишь под курганами было по 2 могилы, и под 1 курганом - 3. Имеющиеся данные позволяют считать большинство парных погребений под одной насыпью супружескими, вместе с тем среди них есть, как минимум, 1 сопогребение взрослых женщин. В 2 курганах были детские сопогребения, в кургане с 3 могильными ямами были захоронены мужчина, женщина и ребенок. Практически все могилы предназначались для индивидуальных захоронений. Известны лишь 2 погребения женщин с детьми грудничкового возраста и 1 совместное погребение мужчины, женщины и ребенка.

В 292 могилах зафиксированы останки 296 погребенных. Из них 39 (13,18%) дети.

Половые определения (в основном, по антропологическим критериям, но частью, и по категориям инвентаря, свойственным исключительно женским погребениям) имеются немногим более чем для половины взрослых. 65 индивидов (25,29% от взрослых) - мужчины, 74 (28,79%) - женщины, для 118 взрослых индивидов (45,92%) половые определения отсутствуют. Отметим сразу, что заметные различия между идентифицированными женскими и мужскими погребениями наблюдаются только по 2 позициям. Во-первых, естественное отличие проявляется в составе инвентаря, что будет проиллюстрировано ниже, в его общей характеристике. Оно заключается либо в присутствии в погребениях типично «женских» или «мужских»

вещей, либо в существенно разных пропорциях некоторых категорий вещей (это, в первую очередь, сбруя, оружие, украшения). Во-вторых, оно обнаруживается в отсутствии женских захоронений в группе погребений со шкурой коня. Правда, эта группа крайне малочисленна (к тому же в ней есть 2 неидентифицированыых в половом отношении погребения), поэтому отсутствие здесь женских захоронений может быть случайным. Небольшие различия зафиксированы еще в таких признаках, как форма могильной ямы, где наблюдается равенство по всем формам, кроме могил с подбоем (женские - 3, мужские - 8), наличие в погребальных комплексах костей животных, а также гробовищ (в женских погребениях и тот, и другой признак представлены почти в 1,5 раза чаще), количество погребенных, ориентированных головой на север и СВ (мужчины - 10, женщины - 24). Впрочем, последние различия могут быть объяснены тем, что многие женские погребения определены по характерному инвентарю, т.е. являются заведомо «богатыми» (к таким относится как раз большинство погребений с северной и СВ ориентировками). По остальным позициям - линейные размеры, высота и конструктивные особенности надмогильных сооружений, следы культа огня, особенности позы, ориентировки по всем секторам горизонта, исключая северную и СВ, погребения с целой тушей коня, количество безынвентарных погребений мужские и женские погребения в целом по выборке обнаруживают сугубую однородность.

В 38 могилах (13,01%) умершие лежали в гробах, в 14 (4,79%) - в дощатых рамах, в 15 (5,14%) - в колодах. В 22 случаях (7,53%) под останками умерших фиксировались различные органические подстилки, в 8 случаях (2,74%) умершие были завернуты в бересту.

Все без исключения погребения совершены по обряду трупоположения. В нарушенных погребениях (9,93%) поза умерших осталась невыясненной.

Стандартная поза - вытянуто, на спине. Она зафиксирована в 255 могилах (96,96% от 263). В 7 могилах (2,66%) погребенные были несколько развернуты на правый бок, в 1 (0,38%) - на левый бок. Положение рук зарегистрировано в 244 погребениях у 246 погребенных. В большинстве случаев (157, или 63,82% от 246) руки были вытянуты вдоль туловища, у 36 захороненных (14,63%) обе руки были согнуты (кисти покоились на тазовых или под тазовыми костями, на головках бедренных костей), у 32 (13,01%) была согнута только левая рука, а у 21 (8,54%) - только правая рука. Детали положения черепа точно известны в 185 погребениях у умерших: у 81 (43,32%) - на затылочной кости, в 70 (37,43%) - на правой височной, в 36 (19,25%) - на левой височной кости.

Все особенности позы зафиксированы у 181 умершего. Имели место любые возможные комбинации положения рук и черепа. Наиболее часто встречались следующие: «череп на затылке, руки вытянуты» - 51 (28,18%), «череп на правом виске, руки вытянуты» - 39 (21,55%), «череп на левом виске, руки вытянуты» - (9,39%), «череп на затылке, левая рука согнута» - 13 (7,18%), «череп на правом виске, левая рука согнута» - 12 (6,63%), «череп на затылке, обе руки согнуты» - (6,08%), «череп на правом виске, обе руки согнуты» - 11 (6,08%). Другие комбинации встречались менее 10 раз каждая - от 3 до 8.

Позы в детских погребениях отличаются заметно меньшим разнообразием. В погребениях (46,4% от 28 погребений со всеми особенностями позы) имела место комбинация «череп на затылке, руки вытянуты», в 9 (32,1%) - «череп на правом виске, руки вытянуты», в 3 (10,7%) «череп на правом виске, левая рука согнута»;

лишь трижды встречались и другие позы, по одному разу каждая. У детских погребений есть еще 3 черты, выделяющие их из общей массы. Во-первых, подавляющее большинство детских могил оказалось без вещей. Из 35 одиночных детских погребений 27 (77,1%) безынвентарные. Во-вторых, хотя в детских захоронениях встречаются почти все ориентировки (кроме южной, восточной и ЮВ), ориентировки на запад и СЗ в совокупности преобладают в них в заметно большей степени, чем во взрослых. Так, западная ориентировка зафиксирована в отдельных детских погребениях 20 раз (57,1% от 35), а СЗ - 10 раз (28,6%), в то время как у взрослых эти ориентировки встречаются соответственно 118 (52,4%) и 35 (15,6%) раз. Наконец, в-третьих, почти все детские погребения были совершены под небольшими каменными вымостками.

Ориентировка зарегистрирована в 266 погребениях у 269 умерших. Учет произведен по 8 румбам. Общая картина распределения этого признака такова: индивидов (51,67%) были положены головой на запад, 46 (17,1%) - на СЗ, (10,41%) - на север, 27 (10,04%) - на ЮЗ, 21 (7,81%) на СВ. На восток были ориентированы 4 умерших (1,49%), на юг и ЮВ - по 2 умерших (по 0,74%).

Любопытна взаимосвязь ориентировок и наличия инвентаря. Наибольший процент безынвентарных погребений наблюдается в группе c СЗ ориентировкой умерших. Из 45 погребений здесь безынвентарных 28 (62,2%). Достаточно высокий процент безынвентарных погребений фиксируется также в группе с западной ориентировкой - 41,73% (58 погребений). Меньше, чем средняя, но все же заметная доля безынвентарных погребений сохраняется еще в группе с ЮЗ ориентировкой здесь их 18,5% (5 погребений). Зато среди погребений с другими ориентировками безынвентарных практически нет. Их совсем нет в группах с СВ, южной, ЮВ и восточной ориентировками, а в группе с северной ориентировкой зарегистрировано всего 1 безынвентарное погребение (3,57%), являющееся к тому же одним из двух имеющихся в группе детских погребений. Оценивать значимость этого факта в отношении погребений с восточной, южной и ЮВ ориентировкой ввиду малочисленности последних трудно, а вот для погребений с северной и СВ ориентировками он, безусловно, является неслучайным. Отметим здесь же, что погребения с северной и СВ ориентировками (всего их 49, или 18,42% от погребений с известной ориентировкой) характеризуются также отсутствием сопогребений коня, большим процентом простых могильных ям (среди погребений с северной ориентировкой 22 простые ямы из 27 ям с зафиксированной формой, т.е.

81,48%, а в группе погребений с СВ ориентировкой - 17 из 21, т.е. 80,95%, в то время как в погребениях с другими ориентировками простых ям около 73%). Их отличает также большой процент могил с костями животных (17, или 34,69% против 44, или 18,11% в оставшихся 243 погребениях), очень заметная разница в доле погребений в гробах, колодах и рамах (22, или 44,9% против 45, или 18,52% в погребениях), сравнительно большое количество бронзовых и железных сосудов, являющихся, как полагают, маркерами высокого социального статуса (8 на погребений, или 16,33% против 12 на 243 погребения, или 4,94%). Что же касается связи с наземными сооружениями, то хотя рассматриваемая разновидность погребений и располагается преимущественно под конструкциями с использованием камня, но в целом процент земляных курганов в ней соответствует общей доле земляных курганов в выборке (погребений с северной ориентировкой под земляными курганами - 9 (32,14%), погребений с СВ ориентировкой - (28,57%)). Погребения с северной и СВ ориентировками сравнительно равномерно распределены на рассматриваемой территории и нигде не образуют отдельных могильников (карта II).

35 погребений (11,99%) относятся к типу погребений с конем. Чаще всего встречается вариант, когда конь представлен целым остовом. Он зафиксирован в погребении (7,19 %). В подавляющем большинстве случаев (18 погребений или 85,71%) конь был уложен на ступеньке в могиле. Другие варианты размещения целой туши коня относительно человека единичны: известно по одному случаю нахождения скелета на полу могилы рядом с человеком, в засыпи могильной ямы и на подкурганной площадке рядом с могилой. Остатки шкуры коня (череп и кости ног) зафиксированы в 7 погребениях (2,4%). В 5 случаях они были уложены на ступеньке в могиле, в 2 случаях - на могильном перекрытии. Еще в 2 погребениях (0,68%) останки коня были представлены только костями ног, уложенными на дно могилы в ногах умершего. И, наконец, оставшиеся 5 погребений (1,71%) это полностью или частично разрушенные могилы, в которых параметры сопогребения коня остались невыясненными (в их числе - 1 погребение с верблюдом).

Приведем наиболее общие сведения о погребениях с конем. Из 21 погребения с целым остовом коня 19 локализуются на сравнительно небольшой территории в районе восточной излучины р.Урал (преимущественно на левом берегу), причем происходят из могильника Новый Кумак (карта II). Еще 1 погребение было зафиксировано на западе Оренбургской области и 1 - на Устюрте, где останки коня (осталось неясным, был ли это целый остов) найдены не в могиле, а на погребенной почве у могилы. 4 погребения с конем были совершены под чисто земляными насыпями, 17 (80,9%) - под конструкциями, в которых использован камень. 18 могил (85,7%) имеют специально оставленную для размещения коня ступеньку. Конь, за исключением единственного случая, когда его останки были оставлены в засыпи могилы, размещался слева от человека (в том числе и в устюртском кургане).

Ориентировка коня и ориентировка человека всегда одинаковы. В подавляющем большинстве случаев погребенные ориентированы на запад (17 или 80,9%), дважды зафиксирована ориентировка на СЗ и по 1 разу - на ЮЗ и восток. Только в 1 могиле (остов коня в засыпи) был погребен ребенок, в 20 - взрослые (10 женщин, 9 мужчин, 1 не определен). Лишь в одном погребении с конем (единственное погребение с тушей коня на дне ямы, а не на ступеньке) в инвентаре был металлический сосуд.

Из 7 погребений со шкурой коня 5 (71,4%) совершены под земляными насыпями.

В 5 могилах кости коня лежали на ступеньке слева от человека (4 из них располагались в верхнем течении Урала, 1 - в среднем), в 2 - на перекрытии (оба располагались близ устья Илека) (карта II). Ориентировка коня и человека всегда совпадали. Абсолютно преобладает западная ориентировка. В 6 могилах (85,7%) погребенные ориентированы на запад, в 1 (в могиле с останками коня на перекрытии) - на СЗ. В 5 могилах были погребены мужчины, в 1 погребении взрослого человека пол не определен, в 1 могиле был захоронен ребенок.

Одно погребение с костями ног коня было исследовано на Ишиме, второе - в западной излучине Урала (карта II). Оба погребения были перекрыты земляными насыпями. Они принадлежали взрослым (1 - мужчина); 1 был положен головой на запад, а другой - на ЮВ.

Отметим также, что все 5 погребений с неустановленными чертами захоронения коня тоже принадлежали взрослым (1 - женщина). 1 погребение впускное, характеризовались каменными надмогильными сооружениями. В 2 могилах зафиксированы ступеньки, в 2 - ориентировка погребенных (ЮЗ и ЮВ).

Сравнительно большую группу в нашей выборке составляют погребения без останков коня, но с элементами сбруи. Всего их 56 (19,18%), рассредоточены они по всей рассматриваемой территории. 32 таких погребения (57,14%) совершены под конструкциями с использованием камня, 21 (37,5%) - под земляными насыпями ( впускное), 3 (5,36%) - под сооружениями из сырца. Могильные ямы, как правило, простые (40, или 72,73% от 55 прослеженных ям); 10 ям (18,18%) характеризуются наличием ступенек вдоль длинных стенок, в 5 ямах (9,09%) были устроены подбои.

В могилах с элементами сбруи захоронены только взрослые (30 мужчин, 9 женщин, для 17 индивидов пол не определен). В 3 ограбленных могилах ориентировка не установлена. В остальных погребениях спектр ориентировок разнообразен.

Преобладает положение головой на запад (19, или 35,85% от 53), далее следуют ориентировки на север (9, или 16,98%), ЮЗ (8, или 15,09%), СВ (7, или 13,21%), СЗ (6, или 11,32%), восток (3, или 5.66%), юг (1, или 1,89%). В 45 погребениях известны все детали позы. Из 12 возможных комбинаций положения рук и черепа в наличии 9. Чаще других встречалась комбинация «череп на затылке, руки вытянуты» (12, или 26,67%), комбинация «череп на правом виске, руки вытянуты» зафиксирована в погребениях (17,79%), «череп на затылке, левая рука согнута» - в 7 (15,56%), «череп на правом виске, левая рука согнута» - в 5 погребениях (11,1%) а комбинации «череп на правом виске, обе руки согнуты» и «череп на левом виске, руки вытянуты» наблюдались в 4 погребениях каждая (по 8,89%). Доля еще комбинаций - 11,1%. В целом преобладают позиции, в которых руки вытянуты или левая согнута, а череп располагается на затылке или на правом виске. Любопытно, что лишь в одном погребении зафиксирована позиция, в которой бы была согнута правая рука. Инвентарь 10 погребений со сбруей (17,86%) включает металлические сосуды. Отметим, что всего в нашей выборке 20 погребений с металлическими сосудами в инвентаре.

Помимо остова или шкуры коня, выполнявшего в похоронной церемонии роль транспортного средства [Нестеров С., 1990, с.84], в погребениях сравнительно часты находки отдельных костей домашних животных (обычно это кости передних или задних ног, иногда позвонки, лопатки, черепа). Они зафиксированы в 29,79% погребений: в 25 (8,56%) - только в насыпи, в 52 (17,81%) - только в могиле, в случаях (3,42%) - и в насыпи, и в могиле. Кости животных располагались у черепа или у верхней половины скелета (28, или 45,16% от 62), у ног (13, или 20,97%), в заполнении могильной ямы, т.е. по всей видимости, на перекрытии (21, или 33,87%).

Видовых определений для костей из насыпей, как правило, нет. Кости, найденные в могилах, не определены в 13 случаях; в 38 случаях (79,17% от 48) зафиксированы кости овцы, в 3 (6,25%) - кости крупного рогатого скота, в 6 (12,5%) - кости лошади, в 1 (2,08%) - кости овцы и лошади.

Следы огненного ритуала сравнительно редки. В насыпях в виде остатков кострищ, прокалов или отдельных углей они встречены 9 раз (3,19%), в могилах - (7,19%). Обломки керамики еще более редкая находка: в насыпях они зафиксированы 5 раз, в могилах - 1.

Коротко касаясь общего характера погребального инвентаря, отметим прежде всего, что сравнительно с источниками, легшими в основу ряда работ последних лет, какие-либо важные изменения наша обновленная выборка не фиксирует.

Наборы вещей в степных погребениях и скромны, и стандартны, «богатый»

инвентарь или высокохудожественные изделия являются крайней редкостью. Самые большие категории вещей составляют оружие, элементы конской сбруи, украшения, бытовая утварь.

Оружие представлено почти исключительно стрелами. Из 189 содержавших вещи погребений наконечники стрел, в подавляющем большинстве железные, встречены в 76 (40,21%), в том числе в 1 детском и в 5 женских захоронениях. Количество стрел в 1 могиле редко бывает больше 3-4. Остатки берестяных колчанов были найдены в 49 (25,93%), а остатки луков - только в 4 могилах (2,17%). Сабли были найдены в погребениях (3,7%). Инвентарь 6 из этих могил помимо сабли включал также детали сбруи, а в 1 могиле была шкура коня. Половые определения есть для 5 покойных из погребений с саблей - все мужчины. Несколько находок сравнительно крупных ножей интерпретированы как находки кинжалов. Копье известно в 3 погребениях (1,59%), причем 2 из них, по всей видимости, женские. Фрагменты панциря или кольчуги содержали 9 могил (4,76%), а шлем был найден в 1 погребении (0,53%).

Только в 2 могилах (1,06%) были найдены навершия нагаек.

Удила являлись частью инвентарных наборов в 61 могиле (32,28%), стремена - в 57 могилах (30,16%), причем в 12 могилах (6,35%) было только 1 стремя. Остатки седел зарегистрированы в 16 погребениях (8,47%).

Из украшений чаще всего в могилу попадали серьги: они известны в погребениях (20,11%), в том числе в 4 детских, а также в 6 мужских. Видимо, в той же степени общеупотребительным украшением были бусы, найденные в погребениях (17,99%), из которых 5 детских и 3 мужских. Браслеты были обнаружены всего в 2 погребениях (1,06%), известны также единичные находки гривны, лазуритовых подвесок, амулетов. Из украшений отметим также медные бубенчики, они были найдены при 9 умерших (4,76%), 8 из которых определены как женщины. Отметим, что к вещам, встречающимся только в женских погребениях, по всей видимости, следует также отнести бронзовые зеркала (45 находок, или 23,81%), ножницы (25, или 13,23%), шилья (6, или 3,17%), раковины каури (4, или 2,12%). В 8 погребениях (4,23%) были найдены гребни (6 женских, 1 мужское, 1 не определено). Характерной принадлежностью дамского костюма был головной убор «бокка», берестяная основа которого зафиксирована в 19 погребениях (10,05%).

Поясные пряжки известны в 30 погребениях (15,88%), в том числе в 3 женских.

Поясные наборы найдены в 6 погребениях (3,17%), из них 1 женское.

Из всех вещей самым необходимым для покойного, видимо, представлялся нож.

Находки ножей засвидетельствованы для 97 погребений (51,32%). Ножи были найдены в 94 погребениях взрослых (38 мужских, 24 женских, 32 погребения не определены) и в 3 детских. Кресала содержали 44 могилы (23,28%), все исключительно с погребениями взрослых (24 - мужские, 4 - женские, 6 не определены). В 4 погребениях (2,12%) найдены пряслица (1 детское, 2 женских, 1 не определено), в 1 (0,53%) оселок, в 1 (0,53%) крюк для развязывания ремней. Как уже упоминалось выше, в состав 20 инвентарных наборов (10,58%) в могилах взрослых входили металлические сосуды разных форм и размеров. 9 обладателей инвентаря с сосудами - мужчины, 8 - женщины. Наконец, упомянем о том, что в 7 подкурганных погребениях (3,7%) были обнаружены монеты.

Теперь обратимся к главному качественному признаку надмогильных сооружений - материалу, использованному для их изготовления, - и рассмотрим параметры погребений в группах, выделенных по этому признаку. Начнем с земляных курганов. Среди 53 могильников, давших более чем по 1 погребению XIIIXIV вв., погребения с однородными надмогильными сооружениями были в могильниках. Исключительно из земляных курганов состояли 16 могильников.

Всего в них зафиксировано 45 курганов (11 могильников дали по 2 кургана).

Половина из этих могильников локализовались на западной окраине района - выше и ниже западной излучины Урала, еще 3 - на восточном фланге. В среднем течении Урала в таких могильниках было в общей сложности не более 10 курганов. земляных одиночных и 8 курганов из разновременных могильников равномерно, без видимой концентрации распределены по всей рассматриваемой территории (меньше всего их в Урало-Тобольском междуречье и совсем нет на Устюрте). Остальные земляных курганов в 14 могильниках соседствовали с каменными или различными вариантами каменно-земляных курганов (карта I).

89 земляных курганов с 92 погребениями (под 1 насыпью было 2 могилы и под 1 дают по основным параметрам следующую картину. Около 40% насыпей, включая и те, в которые погребения были впущены, имели диаметр более 10,0 м. курганов (11,24%) были окружены ровиками. Заметим, что ровики как конструктивная деталь в нашей выборке присущи почти исключительно земляным курганам (только еще дважды они зафиксированы при каменно-земляных и дважды при кирпичных сооружениях). Это, вероятно, означает, что они образовались в результате выборки грунта для возведения насыпи непосредственно у ее границ и являются не более чем технологической производной возведения конструкций из земли. Следы огня в виде кострищ или отдельных углей наблюдались в 4 насыпях (4,49%); упомянем здесь же, что проявления огненного культа наблюдались также в 11 ямах (11,96%), но лишь 1 раз одновременно и в насыпи, и в могиле. Кости животных встречены в 13 насыпях (14,61%), а также в 16 могилах (17,39%), причем дважды кости были как в насыпи, так и в могиле. Для 4 находок костей в могилах определений нет. 10 раз (83,33% от 12) зарегистрированы кости овцы (причем в яме, содержавшей погребения мужчины, женщины и ребенка, найдены кости овцы и черепа 3 лошадей). В 2 могилах умерших сопровождали кости крупного рогатого скота. В 8 могилах (50,0%) кости животных локализовались у головы умершего, в (18,75%) - в ногах, в 5 (31,25%) - в заполнении. Следует отметить, что из погребений с костями животных только 2 (14,29%) безынвентарные.

В 5 погребениях форма ямы не прослежена. 58 погребений (66,67% от 87) совершены в простых ямах, 4 погребения (4,6%) - в ямах со ступенькой слева от человека, 1 погребение (1,14%) в яме со ступенькой справа. Со ступеньками вдоль длинных стенок 14 ям (16,09%), со ступенькой по всему периметру - 3 (3,45%).

Погребений в ямах с подбоем - 7 (8,05%). Остатки деревянных перекрытий, устроенных в соответствии с формой ямы, сохранились в 52 могилах (56,52%). В частности, они сохранились почти во всех ямах с заплечиками и с подбоями.

Достойно внимания, что если в простых ямах и в ямах с подбоем процент безынвентарных захоронений близок к среднему уровню, то среди погребений со ступеньками вдоль длинных стенок их всего 2 (14,29%). В ямах со ступенькой слева от человека, предназначавшейся для размещения останков коня, все погребения с вещами, а в ямах со ступенькой по всему периметру все погребения безынвентарные.

В целом доля безынвентарных комплексов под земляными насыпями несколько меньше, чем средняя по выборке. Всего здесь 28 таких погребений (из них ограблены), что составляет 30,43%. Впрочем, достаточной причиной относительно малой доли безынвентарных захоронений может быть очень небольшое число детских погребений, которые, как указано выше, являются почти сплошь безынвентарными. Под земляными же курганами исследовано всего 5 детских погребений (2 из них - в комплексах со взрослыми), что дает только 5,32% против 13,18% по всей выборке. Попутно заметим, что половые определения в рассматриваемой группе курганов сделаны для менее чем половины взрослых (41,57%): 20 признаны мужчинами, 17 женщинами.

Ориентировки зафиксированы в 84 могилах. В 47 (55,95%) умершие лежали головой на запад, в 12 (14,29%) - на СЗ, в 9 (10,72%) - на север, в 6 (7,14%) - на ЮЗ, в 5 (5,95%) - на СВ, в 2 (2,38%) - на восток и в 2 (2,38%) на юг, в 1 (1,19%) - на ЮВ.

Обращает внимание связь безынвентарных погребений с западной и СЗ ориентировками. Из 47 погребений с западной ориентировкой 20 - без вещей (42,55%), почти такой же процент безынвентарных погребений (41,67%) и среди погребений с СЗ ориентировкой - 5 из 12. Даже без детских захоронений, целиком находящихся в группе с западной ориентировкой, безынвентарных погребений в ней было 37,21%. Для сравнения укажем, что среди погребений с ЮЗ ориентировкой всего 1 безынвентарное (16,7%), а среди погребений с другими ориентировками (С, СВ, В, Ю и ЮВ) нет ни одного безынвентарного.

Полная информация о положении рук и черепа есть для 52 индивидов из погребений. Руки чаще всего вытянуты вдоль туловища (35 погребенных, или 67,31%); у 9 погребенных (17,31%) была согнута левая рука, у 2 (3,84%) - правая рука, у 6 (11,54%) были согнуты обе руки. Череп покоился на затылке у 27 умерших (51,92%), на правом виске у 16 (30,77%) и на левом виске у 9 (17,31%). Из возможных комбинаций положений рук и черепа зафиксированы 10. Доминируют комбинации «череп на затылке, руки вытянуты» (18, или 34,62%), «череп на правом виске, руки вытянуты» (12, или 23,08%). Комбинация «череп на левом виске, руки вытянуты» представлена 5 погребениями (9,62%), «череп на затылке, левая согнута»

- 4 (7,69%), «череп на затылке, обе руки согнуты» и «череп на левом виске, левая рука согнута» по 3 (5,77%). 4 других комбинации зафиксированы у 1- погребенных. Нет могильников, в которых бы прослеживалось господство какой-то одной комбинации. Более того, в единственной могиле с 3 покойными детали позы мужчины, женщины и ребенка были различными (мужчина - «череп на левом виске, обе руки согнуты», женщина - «череп на левом виске, левая рука согнута», ребенок череп на затылке, руки вытянуты»). Из 47 могил в 15 (31,91%) не было сопровождающего инвентаря, что соответствует средней доле безынвентарных погребений в земляных курганах. Наличие или отсутствие инвентаря обнаруживают не вполне отчетливую зависимость от большинства положений рук и черепов покойных, к тому же о ее корректности трудно судить ввиду малочисленности погребений в группах. Тем не менее заметно, что «безынвентарность» в несколько большей степени свойственна тем погребениям, в которых голова умерших покоится на правом виске (например, в группе «череп на правом виске, руки вытянуты» их 5, или 41,67%, а по всем погребениям с позицией черепа на правом виске их 8, или 50%). Сравнительно мало безынвентарных погребений в группе «череп на затылке, руки вытянуты» - 3 из 18, т.е. 16,67%, а среди 3 погребений с комбинацией «череп на затылке, руки согнуты» нет ни одного безынвентарного. Нет комбинаций, которые бы обнаруживали заметную связь с полом, хотя, конечно, сравнительно большое число не идентифицированных в этом отношении погребенных (19 из 49) и, повторимся, количественная мизерность большинства комбинаций не позволяют высказаться по вопросу с достаточной категоричностью.

Может также показаться, что доля поз с согнутой правой рукой среди погребений под земляными насыпями существенно меньше средней, в действительности же правая рука была согнута у 7 покойных, но лишь для 2 из них известно положение черепа. Что касается ориентировок, то довольно жесткая связь обнаруживается только между направлениями в западный сектор горизонта и комбинацией «череп на правом виске, руки вытянуты». Из 12 погребенных 10 здесь ориентированы на запад и по 1 на СЗ и ЮЗ.

Как уже упомянуто выше, под земляными насыпями располагались 5 (из 7) погребений со шкурой коня, 4 (из 21) погребения с целой тушей коня, 2 погребения с костями ног коня и 21 (из 56) погребение со сбруей. К тому, что уже было сказано о погребениях с конем или его частями, добавить еще что-нибудь трудно. Никаких особенностей в группе земляных курганов они не обнаруживают. Погребения же со сбруей (в земляных курганах их 21, или 22,83%) могут быть прокомментированы по следующим позициям. Во-первых, они рассредоточены по всей рассматриваемой территории; нет их только на Устюрте. Во-вторых, как преимущественные выделяются ориентировки на север (6, или 28,57%) и запад (6, или 28,57%) (по погребенных лежали головой на восток, СВ, ЮЗ и СЗ, 1 - на юг) и комбинации «череп на затылке, руки вытянуты» (7, или 38,89% от зафиксированных 18), «череп на правом виске, руки вытянуты» (4, или 22,22%). В третьих, в качестве особых признаков можно назвать сравнительно большое число гробовищ - 12 (57,14%), наличие всего 1 подбойной могилы (11 простых ям и 9 ям со ступеньками вдоль длинных стенок), а также довольно высокий процент погребений с металлическими сосудами в инвентаре - 5 (23,81%), в то время как всего в земляных курганах найдено 7 металлических сосудов.

Теперь обратимся к группе погребений с каменными надмогильными сооружениями, которая состоит из 106 объектов - 93 набросок, 6 насыпей и оградок. Сразу оговоримся, что в группу были включены, только те сооружения, относительно «монолитности» которых источники (как в описательной, так и в графической части) не давали никакого повода для сомнений. В сомнительных случаях объекты относились к типу каменно-земляных. В обработке не учитывалась форма набросок и выкладок (круглая, овальная, прямоугольная, квадратная, кольцевая), поскольку проверка материалов показала, что фиксируемая во время раскопок форма лишь изредка является вполне определенной и не допускающей иных толкований.

Исключительно каменными надмогильными сооружениями характеризовались могильников, располагавшихся преимущественно в верхнем и среднем течении Урала. В них было исследовано 52 кургана (7 могильников дали по 2 кургана). Из одиночных курганов каменных было 7. Еще 10 каменных курганов по одиночке исследованы в разновременных могильниках. 37 курганов происходят из могильников, в которых они соседствовали с синхронными погребениями под каменно-земляными и земляными курганами (карта I).

Наибольшие линейные размеры 66 набросок (70,97%) и 5 оградок (71,43%) не превышали 4,0 м (при высоте до 0,25 м), у 27 набросок (29,03%) и 2 оградок (28,57%) наибольшие размеры размещались в интервале между 4,0 и 6,0 м (при высоте менее 0,5 м). Каменные курганы имели диаметр от 6,0 до 10,0 м, высоту 0, м и более. Угли зафиксированы в 2 надмогильных сооружениях (1,82%), что, собственно, не слишком разнится с ситуацией в группе земляных курганов, где они были встречены в 4 насыпях. Однако, частота проявлений огненного ритуала в могильных ямах различается уже значительно резче: здесь угли были встречены тоже всего 2 раза (1,8%), тогда как в могилах под земляными курганами 11 (11,96%).

Под 5 насыпями (только под каменными набросками) находилось по 2 ямы, что дает в итоге 111 могил. Формы ям: простые - 90 (81,1%), со ступенькой слева от человека - 3 (2,7%), со ступенькой справа от человека - 4 (3,6%), с заплечиками вдоль длинных стенок - 3 (2,7%), с подбоями - 11 (9,9%). Как видно, сравнительно с земляными курганами в еще большей степени преобладают простые ям, но, в основном, за счет относительно меньшего количества ям с парными ступеньками.

Заметно большее количество ям с заплечиками под земляными насыпями, видимо, не случайно. В качестве рабочей гипотезы мы рискнем предположить, что помещением перекрытия на ступеньках вдоль длинных стен (или кольцевых) преследовалась чисто утилитарная цель «сэкономить» часть грунта для возведения надмогильного сооружения. В пользу этого предположения свидетельствует отсутствие «заплечиков» во впускных могилах (хотя, конечно, и количество впускных могил невелико, и условия для прослеживания форм ям в насыпях редко бывают благоприятными), а также заметно меньшее количество деревянных перекрытий в погребениях под каменными конструкциями. Остатки перекрытий (в подавляющем большинстве - на засыпи, в том числе 4 каменных) сохранились в могилах (36,04%).

В каменных надмогильных сооружениях кости животных встречались реже, чем в земляных насыпях (7, или 6,36%), что можно отнести, пожалуй, на счет худших условий для их сохраняемости. В могилах они зафиксированы 25 раз (22,52%). В могилах кости не определены; в 14 могилах (82,36% от 17) это были кости овцы, в (11,76%) - кости лошади, в 1 (5,88%) - кости крупного рогатого скота. В 13 случаях (52,0%) кости найдены у головы человека, в 6 (24,0%) - в ногах, в 6 (24,0%) - в заполнении. Из 25 могил с костями животных 12 (48,0%) без вещей. Даже если учесть, что отсутствие инвентаря в 4 могилах является следствием их ограбления, доля безынвентарных погребений здесь значительно выше, чем в аналогичной группе погребений под земляными насыпями (32,0% против 14,29%).

В 110 могилах были индивидуальные погребения, лишь в 1 могиле с женщиной был захоронен грудной ребенок. Среди погребенных 30 детей (27,03%). Половые определения есть тоже лишь для менее чем половины взрослых: из 82 взрослых индивидов идентифицированы 37 (45,12%): 17 мужчин и 20 женщин.

Из 29 отдельных погребений детей 27 были совершены под каменными набросками, 2 - в оградках. Происходят они из 12 могильников; в одиночных курганах детских погребений нет. Подавляющее большинство могильников, давших детские погребения, состоит из однородных, чисто каменных надмогильных сооружений. Детские погребения отличаются от погребений взрослых упрощенным ритуалом, отсутствием инвентаря. 25 могил (86,21%) характеризовались простой формой, 3 (10,34%) имели небольшие подбои, 1 (3,45%) - ступеньку. Гробовище, деревянная рама зафиксированы лишь по 1 разу; только в 3 могилах присутствовали кости животных (10,34%). В засыпи 1 могилы была оставлена туша коня. Вещи (в ограниченном ассортименте: бусы, серьги, нож) найдены в 6 могилах; доля безынвентарных погребений, таким образом, равна 79,3%. Ориентировки известны в 27 погребениях: 14 (51,86%) - на запад, 9 (33,33%) - на СЗ, 2 (7,41%) - на ЮЗ, по (3,7%) - на север и СВ. Все детали позы зарегистрированы у 22 погребенных.

Полностью доминируют комбинации «череп на затылке, руки вытянуты» - (40,9%), «череп на правом виске, руки вытянуты» - 8 (36,36%). 3 раза (13,64%) встречалась комбинация «череп на правом виске, левая рука согнута», по 1 разу (4,55%) - комбинации «череп на левом виске, левая рука согнута» и «череп на левом виске, обе руки согнуты».

Высокий процент детских захоронений под каменными конструкциями (в сравнении с долей детских погребений под земляными насыпями - 27,03% против 5,4%), безусловно, требует комментария. К сожалению, удовлетворительного объяснения для обнаружившейся ситуации мы сейчас предложить не можем. Пока складывается впечатление, что речь должна идти не столько о повышенной доле детских погребений в фонде каменных курганов вообще, сколько о сравнительно большом количестве детских погребений в нескольких крупных могильниках, состоящих только (или по преимуществу) из каменных курганов. Ведь больше половины погребений из рассмотренной группы исследовано в 3 могильниках (Покровский IV - 6, Ишкуловские II - 5, Родники I - 4). Надо полагать, что именно эти могильники более адекватно (хотя тоже вряд ли достаточно точно) отражают возрастную структуру коллективов. Совершенно ясно, что 5,4% детских погребений в группе земляных курганов не могут претендовать на передачу реальной картины детской смертности в кочевых обществах. Причины «ненормальности» возрастной структуры, демонстрируемой материалами некрополей номадов, видимо, должны стать предметом специального исследования. Здесь же мы вынуждены ограничиться лишь констатацией существования проблемы и признать очевидную необходимость рассмотреть основные черты погребений в каменных курганах (ориентировки, позы, наличие инвентаря) отдельно по группе взрослых индивидов.

Из 82 погребений взрослых (в 79 курганах) 65 совершены в простых ямах (79,27%), 6 (7,32%) - в ямах с одной ступенькой, 3 (3,66%) - в ямах с двумя ступеньками, 8 (9,76%) - в ямах с подбоем. Проявления культа огня зафиксированы 1 раз в насыпи и 1 раз в могильной яме. Кости животных встречены в 5 насыпях (6,33%) и в 22 могилах (26,83%). Дважды кости были найдены и в насыпи, и в могиле, т.е. всего в 25 комплексах - 31,65%. Остатки гробовищ зафиксированы в могилах (13,41%).

В группе 34 (41,46%) безынвентарных погребения, но если учесть, что среди них 4 ограбленных, то доля несомненно безынвентарных погребений окажется близкой к средней по всей выборке - 36,59%.

Ориентировки известны для 72 индивидов: на запад - 33 (45,83%), СЗ - 18 (25,0%), север - 10 (13,89%), ЮЗ - 6 (8,34%), СВ - 5 (6,94%). Ориентировок головой на восток, юг и ЮВ нет. Как и в группе земляных курганов, обнаруживается сосредоточение безынвентарных погребений в 2 группах: с западной и СЗ ориентировками. Здесь концентрация еще более сильная: в первой их 18 (54,55% против 42,55% в земляных курганах), во второй 10 (55,56% против 41,67 в земляных курганах). Почти такая же доля безынвентарных погребений была и в группе с ЮЗ ориентировкой (3, или 50%). В тоже время все умершие, положенные головой на север и СВ, были снабжены инвентарем.

Позы во всех деталях зафиксированы в 55 погребениях. Позиции рук в них следующие: «обе руки вытянуты» - 27 (49,09%), «правая рука согнута» - 8 (14,55%), левая рука согнута - 12 (21,81%), обе руки согнуты - 8 (14,55%). (В целом по каменным курганам положение рук описано у 90 умерших: обе вытянуты - (61,11%), левая согнута - 16 (17,78%), правая согнута - 8 (8,89%), обе согнуты - (12,22%).) Положение черепа в тех же 55 погребениях следующее: на затылочной кости - 19 (34,55%), на правой височной кости - 22 (40,0%), на левой височной кости - 14 (25,45%). Достойно внимания, что соответствующие пропорции положений черепа в группе детских погребений под каменными конструкциями равнялись 40,91%, 50,0% и 9,09%, а в погребениях под земляными курганами - 46,94%, 36,73% и 16,33%. Очевидно расхождение по этому признаку с ситуацией в земляных курганах, как в группе погребений взрослых, так и детей, - в сторону увеличения доли расположения черепа на правом виске.

Наблюдались все возможные комбинации положения рук и черепа. Наиболее часто: «череп на затылке, руки вытянуты» - 10 (18,18%), «череп на правом виске, руки вытянуты» - 10 (18,18%), «череп на левом виске, руки вытянуты» - 7 (12,73%).

Комбинации «череп на затылке, левая рука согнута» и «череп на правом виске, левая рука согнута» отмечены у 5 умерших (9,09%) каждая, комбинация «череп на правом виске, правая рука согнута» - у 4 умерших (7,27%). Остальные 6 комбинаций наблюдались по 2-3 раза каждая. Как представляется, выявленная картина в принципиальном плане не отличается от ситуации в группе земляных курганов.

Здесь точно так же пропорции между отдельными положениями рук и черепов, а равно и позами примерно соответствуют средним пропорциям, установленным для общей выборки, точно так же не обнаруживается концентрации каких-нибудь поз не только что в определенном регионе, но даже и в одном могильнике, нет поз, которые придавались бы преимущественно мужчинам или женщинам, хотя в могилах под одной насыпью позы умерших, как правило, различны. Заметная разница между земляными и каменными курганами (в группе взрослых) наблюдается в долях погребений с вытянутыми руками: если в первых она составляет 2/3, то во вторых только 1/2. Однако, если взять общие данные по каменным курганам, это различие в значительной степени сглаживается.

Из 55 погребений с полно зафиксированными позами 24 (43,64%) без вещей. Это существенно выше доли безынвентарных погребений в группе, поэтому выявляющиеся сопряженности, видимо, не могут быть достаточно корректными.

Отметим все же, что наибольшая доля безынвентарных погребений содержится в группах «череп на левом виске, руки вытянуты» - 5 из 7 (71,43%), «череп на правом виске, руки вытянуты» - 5 из 10 (50,0%). Несопоставимо меньше таких погребений в группах «череп на затылке, руки вытянуты» - 1 из 10 (10,0%), и «череп на правом виске, левая рука согнута» - 1 из 4 (25,0%), а все 5 погребений группы «череп на затылке, левая рука согнута» были с вещами. Полученную конфигурацию распределения безынвентарных погребений прокомментировать весьма сложно. В целом оказывается, что отсутствие вещей более всего увязывается с позицией черепа на левом виске (из 14 - 10, или 71,43%), меньше, но тоже существенно - с позицией на правом виске (из 22 - 10, или 45,45%) и в самой малой мере - с позицией на затылке (из 19 - 4, или 21,05%). Картина, зафиксированная в земляных курганах, отличалась тем, что в ней, наоборот, позиция черепа на левом виске гораздо чаще присутствовала в могилах с вещами (только 2 безынвентарных погребения из 9, или 22,22%). Но, поскольку 2 другие позиции в земляных курганах не обнаруживали столь резких отличий (безынвентарных в группе погребений «череп на затылке» 22,73%, а в группе «череп на правом виске» 50,0%), то, флуктуации малочисленной позиции «череп на левом виске» можно считать случайными (заметим, что во всем остальном эти погребения соответствовали мусульманской традиции).

Среди погребений под каменными конструкциями только 4 с целой тушей коня ( слева от человека, 1 в заполнении) и 1 со шкурой коня. Никаких особенностей в сравнении с такими же погребениями под земляными курганами они не имеют.

Относительно 16 исследованных под каменными надмогильными сооружениями погребений со сбруей коня (19,51% от 82 погребений взрослых) можно сказать следующее. Во-первых, как и в группе земляных курганов, они не концентрируются в каком-либо районе; есть они на Устюрте и в Центральном Казахстане. Во-вторых, в зафиксированных 12 ориентировках господствуют ориентировки на запад (7, или 58,33%) и СЗ (3, или 25,0%). В 11 полно известных позах присутствуют комбинаций, что исключает ощутимое доминирование какой-то одной из них. Втретьих, разнообразие могильных ям исчерпывается простыми формами (13, или 81,25%) и ямами с подбоями (3, или 18,75%). Только в 3 могилах погребенные лежали в гробовищах, а в 2 могилах инвентарные наборы включали металлические сосуды (всего их в погребениях под каменными насыпями найдено 5, в том числе в погребении с конем на дне могилы).

Теперь, после того как мы выяснили основные параметры в группах погребений под земляными и каменными курганами (выводы будут сделаны ниже), обратимся к характеристикам погребений под каменно-земляными сооружениями. Вначале рассмотрим ведущие черты погребений под насыпями, основу которых составляли перемешанные в различных пропорциях земля и камень. Как уже указывалось выше, этот тип представлен 36 курганами (37 погребений), в большинстве происходящими из района среднего течения р.Урал. 34 кургана были исследованы в 17 могильниках, 2 кургана располагались одиночно. Наибольшее количество каменно-земляных насыпей дали могильники Новый Кумак (10 курганов, под одним из которых было могильные ямы) и Жаман-Каргала I (6 курганов). 3 кургана (8,33%) имели диаметр около 4,0 м, 10 (27,78%) - от 4,0 до 6,0 м, 23 (63,89%) - от 6,0 до 10,0 м. Высота только 2 курганов (5,56%) была больше 1,0 м, высота 6 курганов (16,67%) была менее 0,25 м, 21 (58,33%) - от 0,25 до 0,5 м, 7 (19,44%) - от 0,5 до 1,0 м. Следы огня зафиксированы дважды в насыпях и 1 раз в могильной яме. Кости животных встречены в 14 комплексах (38,89%): 5 раз только насыпях, 6 раз только в могилах, раза - и в насыпи и в могиле. Могилы лишь 2 форм: 28 (75,68%) - простые ямы, (24,32%) - ямы со ступенькой слева от человека. Среди погребений под каменноземляными насыпями нет ни одного детского погребения. В 14 могилах (37,84%) зафиксированы остатки гробовищ. Пол определен для 23 индивидов - 11 мужчин и 12 женщин. Ориентировки умерших зарегистрированы в 35 могилах: 16 (45,71%) на запад, по 7 (20,0%) - на СВ и ЮЗ, по 2 (5,71%) - на север и СЗ, 1 (2,87%) - на восток. Безынвентарных погребений 6; если учесть, что без вещей оказалась ограбленная могила, то доля безынвентарных погребений равняется 13,51%. В погребениях без вещей покойные лежали головой на запад (3) и СЗ (2). Все особенности положения скелетов прослежены в 23 погребениях. Из 12 возможных комбинаций присутствовали 9, в частности, комбинация «череп на затылке, руки вытянуты» наблюдалась в 6 погребениях (26,09%), 4 комбинации - «череп на правом виске, руки вытянуты», «череп на правом виске, правая рука согнута», «череп на правом виске, обе руки согнуты», «череп на затылке, обе руки согнуты» - встречены в 3 погребениях (13,04%) каждая. В целом доминируют позы, в которых руки вытянуты, а череп покоится на затылке или на правой височной кости. Выраженной связи между определенными позами, с одной стороны, и ориентировками, наличием инвентаря, с другой стороны, нет.

Рассматриваемая группа курганов содержит большую долю погребений с конем, правда, подавляющее большинство этих погребений (7) происходит из могильника Новый Кумак. Всего их 10, или 27,03%. Из них 7 - погребения целой туши на ступеньке слева от человека, 1 - погребение на подкурганной площадке (слева от человека). В 2 погребениях местоположение коня (точнее: 1 коня и 1 верблюда) не было установлено. В 6 погребениях умершие были ориентированы на запад, в 1 - на восток, в 1 - на СЗ.

В 7 погребениях (18,92%) в инвентарные наборы входила сбруя коня. Все они совершены в простых ямах; ориентировки погребенных разнообразны: З - на ЮЗ, 2 на СВ, 1 - на север и 1 - на запад. В заключение описания основных параметров погребений под каменно-земляными насыпями обратим внимание на небольшие различия между мужскими и женскими погребениями. Среди достоверно мужских погребений не было ни одного безынвентарного, среди достоверно женских таких было 2. В 8 мужских погребениях были сопогребение коня или сбруя, среди женских погребений таких было только 5.

Из сравнительно больших групп погребений с однотипными надмогильными сооружениями нам надлежит еще рассмотреть погребения под земляными насыпями, перекрытыми каменным «панцирем» (всего их 19), погребения под земляными насыпями с каменной наброской над могилой (11 сооружений, из которых 4 имеют дополнительный элемент - каменное кольцо по основанию насыпи) и погребения с сырцовыми надмогильными конструкциями (всего 10).

19 погребений под насыпями с каменным панцирем (среди них 4 сооружения с дополнительными элементами: 2 с каменными набросками над могилами и 2 с каменным кольцом-оградой) исследованы в 10 могильниках. Линейные размеры конструкций были меньше 4,0 м, у 8 размеры находились в интервале от 4,0 до 6, м, у 7 - от 6,0 до 10,0 м. В 3 комплексах форма могил не прослежена; 12 могил (75,0%) - простые ямы, 3 (18,75%) - ямы с подбоем, 1 (6,25%) - яма со ступенькой слева от человека. Остатки гробовищ найдены в 6 могилах (31,58%), кости животных - в 4 могилах (21,05%). Вещей не было в 5 могилах, из них 2 могилы грабленные, таким образом доля достоверно безынвентарных погребений равна 17,65%. Погребений с конем 3 (15,79%), столько же и погребений со сбруей коня.

Среди погребенных только 1 ребенок; половые определения есть для 11 взрослых: мужчин и 5 женщин. В 2 могилах ориентировка погребенных осталась неизвестной;