«ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИЗМ И БЕЗОПАСНОСТЬ В СИСТЕМЕ СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени кандидата политических наук ...»

До этого времени политические убийства не имели никакой другой цели, кроме физического устранения конкретного лица. Можно услышать мнение, ориентированы на запугивание широких слоев населения, но мы полагаем, что современные представления об ассасинах и зилотах сформированы не столько на базе изучения исторической реальности, сколько на романтических и анахроничных литературных источниках XIX века.

Значительная часть убийств политических деятелей индивидами совершалась вообще по личным мотивам в состоянии аффекта. В исключительных случаях, вероятно, возможен полностью индивидуальный теракт, но, по нашему мнению, связи преступника с какими-либо организациями просто остаются нераскрытыми, что и создает впечатление «террориста-одиночки» (примером можно назвать А.Брейвика). По нашему См., например: Лебедева М.М. Мировая политика. Учебник. М.: Аспект-пресс, 2007. С.

199.

мнению, термин «террорист-одиночка» содержит исключающие друг друга понятия. Если террорист ставит перед собой цели, выходящие за рамки события преступления, значит, у него есть определенная идеология, и, значит, он представляет какую-то социальную группу, организованную или нет, какое-то идеологическое течение и религию.

непризнание возможности «государственного терроризма». В большей части деятельности государств в отношении своих или же чужих граждан72.

А.Шмид и Дж. де Грааф подчеркивают, что терроризм появился как инструмент государства73. Сначала появился термин «террор», потом «терроризм», и не ранее 1970-х годов - «международный терроризм».

Первым примером террора, который также называют и первым примером терроризма (французское «террор» было воспроизведено в Англии как «терроризм» и в таком виде вошло во все языки мира, включая французский), был якобинский террор во время Великой Французской революции.

Терминологически, разумеется, массовые казни со стороны якобинцев являлись не терроризмом, а именно террором. Однако кое-что, на наш взгляд, роднит якобинский террор с современным политическим терроризмом:

стремление к публичности, совершенно нехарактерное для действия государственных органов. Якобинский террор зависел от необходимости информировать население и прекратился девятого термидора (27 июля г.), когда Робеспьеру и Сен-Жюсту было запрещено обращаться к Конвенту.

Террор Великой французской революции носил антимонархический и антирелигиозный характер, поэтому различные политические движения XIX См.: Death Squad. The Anthropology of State Terror.Sluka, J.A., ed. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2000.

Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication… Р. 9.

ассоциировались (и сами себя ассоциировали) с событиями того времени. Со второй половины XIX в. под «терроризмом» уже понимают политически мотивированные акты насилия, совершенные негосударственными акторами – такими, например, как революционное движение «Народная воля» в Российской империи. В XX веке терроризм развивался как оружие борьбы за национальную независимость (в Палестине, Ирландии) или борьбы с капиталистическим обществом (левацкие группировки типа «Фракции Красной армии»), поэтому носил, естественно, антигосударственный характер, отчетливо отличаясь от террора со стороны государств.

Но есть и вторая точка зрения, которая заключается в фактическом исследователь 1970-х годов Пол Уилкинсон характеризовал «репрессивный подразумевая действия деспотического государства против собственного народа74. Петер Седерберг выделяет «терроризм истэблишмента» (в качестве примера он приводит протестантских террористов в Ольстере, геноцид евреев в нацистской Германии и пр.) и «диссидентский терроризм»75. По нашему мнению, введение подобной терминологии приводит к смешению понятий терроризма и террора и к невозможности определить хотя бы приблизительные границы феномена терроризма.

Применительно к государству речь может идти о термине «террор», «государственный терроризм» было выработано на основе политической, а не научной логики. Идея «государственного терроризма» существует как бы в двух политико-идеологических воплощениях: правом и левом. С одной стороны, теория о государственных истоках терроризма была популярным Wilkinson P. Political Terrorism. L.: Macmillan, 1974. P. 32-44.

Sederberg P.C. Terrorist Myths. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1989. P. 44-67.

аргументом антикоммунистической пропаганды 1970-х – 1980-х годов.

Различные террористические выступления (в тот период левый терроризм был на подъеме) интерпретировались не как разрозненная активность нескоординированных левацких группировок, а как составные элементы мирового заговора с центром в СССР76. В 1980-е же годы, когда терроризм начал приобретать отчетливую «привязку» к третьему миру (с левацким терроризмом в западных странах уже было покончено), в США и Европе возникает теория о «террористических государствах». Под этим имелись в виду слабые государства третьего мира не способные вести масштабную войну с западными странами и поэтому прибегающие к терроризму как ассиметричному оружию. К числу таких государств была отнесена, например, Ливия. Именно в связи с обвинениями в поддержке терроризма бомбардировки Ливии. Затем Ливию обвинили также в организации взрыва самолета над городом Локкерби (Великобритания) 21 декабря 1988 г. Хотя это косвенно признал сам Кадаффи, выплатив компенсацию.

С другой стороны, западные исследователи левых взглядов (например, Н.Хомски) стремились обратить логику борьбы с государственным терроризмом против самих же западных стран. Они заявляли, что терроризм – это деятельность западных государств по борьбе с неугодными им режимами в третьем мире, а главным террористом являются США. На наш взгляд обе позиции – правая и левая – не являются строго научными, политически ангажированы и не помогают раскрыть природу терроризма.

';

Исследование объекта террористического акта позволяет отличить партизанской войны (мятежа, восстания).

Хоффман Б. Указ.соч. С. 25.

Большинство определений терроризма включает упоминание, что террористический акт направлен против некомбатантов. Это, на первый взгляд, простое понятие, тем не менее, нуждается в большом количестве уточнений. Граница между комбатантами и некомбатантами очень зыбкая и трактуется весьма по-разному. В частности, Госдепартамент США в 2005 г.

выступил с разъяснением, что некомбатанты – не только гражданские лица, но и «военный персонал (как вооруженный, так и нет, как находящийся на дежурстве, так и нет), который не развернут в зоне боевых действий или зоне парадоксальным образом рассматриваться как «некомбатанты».

формирований (типа Национальной гвардии). Комбатантами они вроде бы не являются, но можно ли назвать их «гражданскими лицами» в полном смысле слова? Здесь нам приходится вновь вернуться к теме отличия терроризма от политического убийства – на этот раз не в отношении субъекта, а в отношении объекта.

Алекс Шмид, который настаивает на исключении политического убийства из понятия терроризма, выделяет в особый случай убийство людей, которых он называет «уникальными личностями» (т.е. харизматических лидеров), например, Джона Кеннеди или Мартина Лютера Кинга. По его мнению «в таких изолированных политических убийствах жертва и цель (victim and target) совпадают»78. Эти случаи он терактами не считает. С другой стороны, А.Шмид (как можно понять из его концепции) признает, что символическое значение и поэтому убийство таких личностей имеет целью См.: Schmid A. P. The Definition of Terrorism… Р. 46.

не их физическое устранение как таковое, а запугивание общества, то есть, может считаться терроризмом.

С последним тезисом сложно не согласиться. Крупнейший мировой исследователь «индивидуального террора» (как называли терроризм в XIX веке) Зеев Ивянский писал79, что мотивация террориста не обязательно является личной, но скорее идеологической и стратегической. По его мнению, террористический акт отличается от традиционного убийства в результате политического заговора тем, что направлен против определенных лиц не потому, что они рассматриваются как препятствия на пути к захвату власти или как заклятые враги организации, но скорее потому, что они являются воплощением иностранного завоевателя, общественного порядка, или истэблишмента. Принесение вреда личности, считал З.Ивянский, направлено на ослабление или разрушение режимов, но, парадоксальным образом, одной из самых отчетливых черт современного «индивидуального террора» (т.е., терроризма) является его неперсонализированный характер.

государственных чиновников в Российской империи, то есть о случаях действительно деперсонализированного терроризма, направленного на символические фигуры (например, жертвой теракта стал император Александр II, либерал и освободитель крестьян, поскольку воплощал собой символическую фигуру тирана, тираном на самом деле не являясь). Вряд ли можно согласиться с тем, что А.Шмид не считает символическими фигурами Дж.Кеннеди и тем более Мартина Лютера Кинга. В этих случаях фигура символическая и фигура харизматическая совмещались в одном человеке, поэтому данные примеры вполне можно, на наш взгляд, назвать террористическими актами.

Iviansky Z. Individual Terror: Concept and Typology \\ Journal of Contemporary History.

1977. Vol. 12. No. 1.P. 50.

По нашему мнению, теракт может быть направлен в том числе и на комбатантов, если они являются символической, а не непосредственной, целью. Если же нападение на комбатантов совершается не с целью оказать воздействие на общество, а в качестве эпизода боевых действий, его следует рассматривать как часть партизанской войны. Таким образом, партизаны (повстанцы) отличаются от террористов не мотивами, а характером цели.

В качестве вывода можно называть следующие характерные черты террористического акта, позволяющие отделить его от других видов политического и неполитического насилия:

(1)Террористический акт заключается в политическом насилии, состоящем в причинении вреда людям (похищение, убийство, ранение, психологическое насилие над людьми);

(2)Террористический акт, в отличие от акта террора, совершается негосударственным актором;

(3)Террористический акт имеет основной целью воздействие на общество, способное, в свою очередь, повлиять на действия властей;

(4)Террористический акт совершается не одиночкой, а лицом (лицами), представляющими организацию или политико-идеологическое течение;

непосредственной жертвой (жертвами) и целью преступления, т.е. объект акта деперсонифицирован и является символическим.

Политический терроризм, в нашем понимании, представляет собой деятельность по осуществлению террористических актов – как постоянно, так и периодически - именно в политических целях. В рамках данного подхода террористическая организация может осуществлять также и нетеррористическую деятельность, а нетеррористическая – совершать спорадические теракты.

2.2. Предпосылки глобализации терроризма в контексте Принимая вышеизложенное рабочее определение политического терроризма за точку отсчета, необходимо рассмотреть предпосылки превращения терроризма в глобальную угрозу, опираясь на методологию критических подходов к безопасности. Предложенная М.Айюбом концепция «реализма угнетенных» предполагает не столько анализ отношений между государствами, сколько исследование противоречий внутри государства, которые затем выливаются вовне и начинают создавать уже глобальную атмосферу напряженности.

По нашему мнению, террористическая угроза глобальной безопасности может быть адекватно понятой только на основе анализа процессов, происходивших в государствах третьего мира в период, предшествовавший окончанию «холодной войны».

Особенностью государств третьего мира является то, что в них так пока и не сложились окончательно институты, определяющие лицо западного общества и позволяющие ему нормально функционировать. К ним относятся такие институты саморегуляции и самоорганизации, как существующие по сути, а не формально гражданское общество, политические партии, парламент, позволяющие сохранять баланс между единством общества и наличием групповых интересов. Механизмы западной либеральнопредставительной демократии призваны примирять национальный интерес с многочисленными групповыми через систему сдержек и противовесов, образующих политическую систему современного типа. Сложный процесс национально-государственного строительства в странах третьего мира предполагает не формальное копирование, а выстраивание таких институтов на собственной национально-культурной почве.

Сходство государств, объединенных принадлежностью к третьему миру, определяется тем, что все они в разное время были объектами империалистического господства западных стран. Под империализмом автор, следуя Б.Дж.Коэну, подразумевает «любые отношения эффективного доминирования или контроля – политического или экономического, прямого или косвенного – одной нации над другой»80. Колониализм, который испытали на себе почти все страны третьего мира, является частным случаем империализма.

Империалистическое господство, как показывает исторический опыт, приводило к консервированию политических и экономических структур в формах, выгодных для сохранения власти империалистов. Например, Британская империя старалась сохранить большую часть местных культур, ценностей и социальных структур, даже тех, которые были несовместимы с ценностями, декларируемыми англичанами81. Запрещались только обычаи, которые британцы находили одиозными – например, сати (самосожжение вдов в Индии). При этом англичане поддерживали в Индии систему каст, Западной Африке колонизаторы сохраняли жестокие и бесчеловечные методы наказаний за уголовные преступления.

Сохраняя удобные для себя местные обычаи, Британская империя не стремилась модернизировать политические структуры подчиненных существовавшие до их прихода архаические политические институты.

Брайан Смит указывает, что «очевидными были политические преимущества использования легитимности, принадлежащей традиционным лидерам, которые были одновременно лояльны колониальной администрации и зависели от нее. Выгоды такой, косвенным путем полученной, легитимности были особенно значительными при обстоятельствах, в которых в другом Цит. по: Smith B.C. Understanding Third World politics : theories of political change and development. Basingstoke [England]; New York : Palgrave Macmillan, 2009. Р. 22.

Там же, Р. 36.

случае их было бы крайне сложно, если вообще возможно, добиться. Тем самым облегчалось использование военного и коммерческого превосходства»82.

Очевидно, что колонизаторы не были заинтересованы в том, чтобы в колониях складывались индустриальные экономические системы. Задача колоний заключалась не в том, чтобы создавать конкуренцию производителям из Европы, а чтобы поставлять им сырье и потреблять конечный продукт (например, Индия из страны, полностью обеспечивающей себя текстилем, превратилась в импортера английских хлопковых тканей).

Поскольку в колониях не происходило образования индустриального общества, не могли формироваться и присущие ему классы: пролетариат и буржуазия. При отсутствии исторических условий для образования наций (таких как промышленное развитие, распад традиционных общественных институтов, личная свобода индивида), национальное строительство в колониях не могло быть успешным.

Незавершенность национального строительства в обществах третьего мира привели к тому, что преобладающими формами идентификации людей стали этническая, племенная (семейно-клановая) принадлежность или религия83.

К моменту ликвидации колониальной системы (1920-е – 1960-е годы) у народов, населявших колонии, в принципе не могло быть национальногосударственной идентичности. Попытки привить постколониальным государствам идеологию партикулярного (местного) национализма в рамках произвольно очерченных государственных границ, как это представляется очевидным из хода исторических событий, успеха в то время не имели.

Заинтересованность Запада в распространении своей модели нации была обусловлена не стремлением создать систему консолидации полиплеменного, Там же. Р. 38.

Бойко Ю.П. Внутри- и внешнеполитические фактора нацио-строительства…. С. 9- 23;

107 – 134.

поликастового и т.д. населения, общества, государственного образования, а элементарно сохранить поделенные между собой территории колоний, оставить бывшие колонии под контролем государств-метрополий даже после формального окончания колониальной зависимости. Идейными противниками колонизаторов выступали тогда различные идеологии наднационального единства (панарабизм, панафриканизм, другие формы интеграции по формуле «Юг – Юг») и идеология панисламизма, декларировавшая необходимость объединения мусульман, невзирая на государственные границы84.

Несформированность национально-государственной идентичности порождала наднациональные проекты, по замыслу далеко опережающие современный Евросоюз в степени интеграции. Собственно, такие проекты подсказывали экономисты из стран третьего мира (например, Р.Пребиш), искавшие метод преодоления зависимости и слаборазвитости. В связи с тем, что торговля между метрополиями (центром) и колониями (периферией) носила неэквивалентный характер – обмен сырья на готовую продукцию с большой разницей в цене – Р.Пребиш и Х.Зингер предложили замкнуть торговые контакты рамками «периферия – периферия» и свести к нулю торговлю с бывшими метрополиями. На волне этих идей в период деколонизации было сформировано много региональных организаций, включавших только страны третьего мира (Организация африканского единства, Карибское сообщество и др.). Представляется очевидным, что успех таких проектов был бы невыгоден бывшим колонизаторам и даже мог бы подорвать их экономическую стабильность. Поэтому непосредственно в момент деколонизации метрополии были в какой-то степени заинтересованы в развитии партикулярных (местных) национализмов.

Успешной попыткой бывшей метрополии расколоть свою бывшую колонию при посредничестве искусственно подогреваемого национализма Жданов Н.В. Исламский мировой порядок. М., 2006.

можно рассматривать раскол Британской Индии на два, а потом и на три (Индия, Пакистан и Бангладеш) государства. С этой целью даже ислам, который, как будет показано далее, является врагом национализма, был представлен как платформа для формирования «мусульманской нации»

будущего Пакистана. По этому поводу крупнейший деятель политического ислама в Южной Азии Абуль-Ала Маудуди писал, что «мусульманские националисты» – это люди, которые «не осознают своей неисламской позиции»85. Есть исторические свидетельства, что основатель пакистанской нации М.А.Джинна вообще не был практикующим мусульманином.

Американские авторы Л.Коллинс и Д.Лапьер писали следующее:

«Единственное, что позволяло причислить Джинну к мусульманам, был тот факт, что его родители волею судеб были мусульмане. Он употреблял алкоголь, ел свинину, старательно сбривал бороду по утрам и так же старательно избегал мечеть по пятницам»86. Смысл проекта пакистанской нации понятен, если взглянуть на него с точки зрения Британской империи:

из-за формирования двух государств и вражды между ними в Южной Азии не сформировались региональные экономические и политические структуры, которые позволили бы говорить с бывшими колонизаторами на равных.

Кроме многочисленных панрегиональных проектов, угрозой для сохранения влияния колонизаторов оставалась идеология панисламизма, сформулированная еще в первой половине XIX века. Это угроза была даже более серьезной, поскольку исламская идентичность воспринималась населением многих колоний как нечто хорошо знакомое и привлекательное, тогда как панрегиональные идентичности были для них нередко столь же необычными, как и национальные. Не случайно, что основные силы метрополий были брошены на дискредитацию идеи исламского единства и поддержание, в противовес ей, разных форм национализма, в том числе и Алиев А.А. Идеология «мусульманского национализма». М.: ИНИОН, 2008.С. 46-47.

Цит. по: Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2003. С. 7.

панарабизма на определенных этапах. Э. Сиван приводит много цитат из панарабской литературы и прессы, свидетельствующих, что арабизм воспринимался как антипод панисламизма (да и был им на практике):

«Арабское дело должно быть для верующего араба тем же, чем вера в Аллаха – для мусульманина», «арабское единство везде должно быть для арабов тем же, чем единство Бога является для приверженцев ислама.

Арабское влияние на неарабские мусульманские народы подавлялось колонизаторами, так как в данном случае арабы выступали как проводники панисламизма, способного объединить разрозненные народы колоний. В частности, французские колонизаторы в Западной Африке, как показывает сенегалец Малик Н’Дайе, стремились полностью исключить арабское воздействие на мусульманское население своих колоний87. С 1908 г. было запрещено ввозить во французскую Западную Африку арабские газеты из-за рубежа, разрешалось публиковать на арабском языке только Коран и религиозную литературу. Французский автор того времени Р.Арно писал:

«Перед нами стоит почетная задача продвижения в Западной Африке развития и сохранения «африканского ислама» - в самом полном смысле. …В Южной Африке христиане (число которых велико) начинают основание полностью черной церкви под названием «Хабашия». Это подводит нас к основанию «хабашийского ислама» в данном регионе Западной Африки» 88.

национализм, по мнению Н’Дайе, выступали как элемент культурного империализма в Африке.

мусульманском мире. Правительства постколониальных государств, оставаясь мусульманами на словах, начали перестраивать общественную N’Daiye M. Nationalism as an Instrument of Cultural Imperialism – A Case Study of French West Africa // The Impact of Nationalism on the Muslim World. Ed.by Ghayasussin M. L.: Open Press; Al-Hoda, 1986. P. 93.

Цит. по: Там же. Р. 95.

жизнь по светскому (западному) образцу. Например, в Египте в 1957 г. были отменены шариатские суды, а в 1961 г. исламский университет Ал-Азхар частично перепрофилировали в светский вуз. В Сирии из школьных учебников исключали цитаты из священных текстов мусульман, активистки партии БААС даже срывали с женщин платки на улицах89. Среди городского населения арабских стран быстро распространялся западный стиль жизни.

Но торжество светского национализма было недолгим. По мнению А.В.

Малашенко, «сепаратизм мусульманских народов обыкновенно зарождается как светское, этническое, этнополитическое движение. Религиозная идентичность поначалу выступает преимущественно в качестве культурного фона. Однако затем ислам все более инкорпорируется в идеологию сепаратизма»90. В 80-е годы наблюдается возрождение политического ислама во многих странах мусульманского мира.

Говоря о распространении идеологии исламизма в странах третьего мира, следует обратить внимание на более широкое явление, когда религиозные идентичности в условиях незавершенного классового и национального строительства становятся доминирующими для граждан постколониальных государств. Это утверждение верно относительно любых религиозных идентичностей (например, индуизма, сикхизма, разных вариантов христианства и т.д.). Тем не менее, в фокусе исследователей терроризма находится именно исламский политический экстремизм, так как ему удалось преодолеть национальные и региональные границы, чтобы выйти на глобальный уровень.

Как уже было отмечено выше, исламская идентичность начинает теснить национальные идентичности граждан постколониальных государств уже с конца 1970-х годов. Дж.Хейнс считает главными причинами возрождения панисламизма два кризиса, поразивших постколониальные См.: Sivan Е. Указ.соч. P. 51.

Малашенко А.В. Исламизм в Африке в контексте сепаратистских движений // Россия и мусульманский мир. 2007. № 2. С. 167.

автоматического приравнивания уровня жизни в странах третьего мира к западному. Во-вторых, несмотря на всю светскость, сформировавшиеся националистические режимы были авторитарными, доходя до прямой диктатуры. Особенностью политических систем третьего мира автор хотел бы (вслед за французским исследователем Оливье Руа) обозначить как сочетание собственно диктатуры с унаследованной от доколониального и колониального периодов клановостью и коррупцией в политике92. В условиях подавления политической активности снизу протест масс против коррупции и клановости не мог принять ненасильственные формы и – более того – вообще не мог принять политические формы до последнего времени.

Справедливый вывод, что возникновение и активность исламистских движений и организаций является реакцией на отсутствие современного исламисты активно используют мечети, профессиональные объединения, больницы, кассы взаимопомощи, исламские банки и школы, позволяющие им распространять свое влияние практически повсюду»93. Мечети всегда выполняли для мусульман функции не только места молитвы, но и площадки для общественных собраний любого рода. В итоге, религиозные объединения самоорганизации, что позволило Э.Сивану обозначить радикальный ислам как гражданское общество мусульманского мира94.

Haynes J. Religion in Global Politics. L., N.Y.: Longman, 1998. Р. 167.

Roy O. The Failure of Political Islam. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2001. Р.

52.

Донцов В.Е. Современные исламские движения и организации на Ближнем Востоке в системе международных отношений. М.: ДА МИД, 2001. С. 126.

Sivan E. The Holy War Tradition in Islam // Orbis. 1998. Spring.Vol. 42.No. 2. Р. 186.

Исследование внутриполитической ситуации в странах третьего мира позволяет сделать вывод, что доминирование религиозных (религиозноэтнических) идентичностей над национальными или классовыми обусловлено несовершенством или же провалом как экономической модернизации, так и национального строительства. Выход же носителей этих идентичностей за пределы национального или регионального уровня мировой системы и превращение их в глобальных акторов связано с воздействием процесса глобализации на неустойчивые экономические и политические институты стран третьего мира.

Глобализация рассматривается в концепциях «реализма угнетенных»

прежде всего как экономический процесс экспансии капиталистической мирсистемы или просто – капитализма, в результате которого стираются границы между национальными экономиками разных государств и формируется единая глобальная экономическая система, описанная такими авторами как И.Валлерштайн, Й.Галтунг, Р.Пребиш и другие. Начало процесса глобализации совпадает с окончанием «холодной войны», так как мировая система не могла сформироваться в условиях раздела мира на два социально-экономических лагеря. «Период глобализации» и «период после окончания холодной войны» можно использовать как взаимозаменяемые формулировки.

Процесс интернационализации в мире начался после открытия европейцами Америки и ее включения в единую с Европой экономическую систему. Этот процесс шел на протяжении всего XIX века, приняв форму европейской колонизации. Колониализм обеспечивал связанность и управляемость мира до начала Первой мировой войны. Но этот процесс был прерван сначала Первой мировой войной, а потом революцией в России и формированием на планете двух экономических систем, которые функционировали по разным законам. Социалистическая система, политическим центром которой являлся Советский Союз, отличалась от капиталистической по своей структуре. В капиталистической системе можно было четко выделить центр, полупериферию и сырьевую периферию;

социалистическая система была сегментирована и отличалась недостаточным уровнем разделения труда. В каждой социалистической стране делались попытки создать собственную многоотраcлевую экономику, в которой не было общесистемной потребности. Это позволило ряду отсталых аграрных государств Восточной Европы индустриализироваться и создать современную промышленность, но в то же время вело к ненужному расходованию средств: например, не было необходимости в создании отдельной автомобилестроительной отрасли почти в каждой из стран социализма. Впоследствии сегментированный характер социалистической системы стал одним из факторов ее распада и быстрой интеграции образовавшихся фрагментов в глобальную систему капиталистического хозяйства.

Процесс глобализации размывает границы, делая внутреннюю жизнь каждого государства открытой глобальным воздействиям. Он объективно способствует ослаблению государства в первую очередь через гетерогенизацию их национальных экономик, в которых выделяются отрасли модернизированные, способные интегрироваться в производящую полупериферию мирового хозяйства, и отсталые отрасли, предназначенные стать частью сырьевой периферии. Помимо этого в структуре каждого государства выделяются территории, отрасли и социальные группы, которые вообще не нужны мировой экономике, в то время как местная правящая элита становится представителем глобального правящего класса на данной территории.

Глобализация, начавшаяся как экономический процесс, переходит на политическую стадию. Границы слабых государств в результате глобализации становятся все более прозрачными, внутри них действуют глобальные политические и экономические акторы (ТНК, МВФ, Всемирный банк, ООН и т.д.). В то же время локальные акторы (этнические и религиозные группы), образуя крупные диаспоры, выходят на глобальный уровень. В результате внутренние противоречия между группами внутри государства отходят на второй план и замещаются противоречиями на глобальном уровне между проводниками глобализации и ее противниками. В транснациональные корпорации и местные правительства, в роли вторых – глобальные религиозно-политические и этнополитические сети, нередко вовлеченные в терроризм. Внешний мир приходит к радикальным религиозно-политическим группировкам в виде разрушающего воздействия глобализации на экономику их стран, а они выходят во внешний мир в виде «партизан-террористов».

2.3. Трансформация терроризма после «холодной войны» и ее В начале 1990-х годов мир начал претерпевать существенные изменения, вызванные далеко не только фактом окончания холодной войны.

В это время начинается стремительная глобализация мира, включая информационное и коммуникационное пространство, а также происходят социально важные технические инновации (появление персональных компьютеров, мобильных телефонов, беспроводного доступа в интернет и т.д.). Терроризм тоже трансформируется, все дальше уходя от хорошо исследованных примеров 1980-х годов. Наряду с локальными и международными формами терроризма, которые продолжают существовать, и уже достаточно хорошо проанализированы зарубежными и российскими исследователями, возникает глобальный терроризм, формирующийся после окончания «холодной войны» на фоне процесса глобализации.

Трансформация терроризма проявилась по нескольким направлениям:

террористов (глобализация и «детерриториализация» терроризма);

(2)Трансформации, связанные с изменением способа осуществления террористических актов (переход к «недискриминационному насилию»).

(3)Трансформации, связанные с изменением процесса передачи информации и коммуникации (попытки террористов сократить зависимость от средств массовой информации);

теоретическом осмыслении, попытки которого, при всем их дискуссионном характере, предпринимаются в рамках критических исследований терроризма.

2.3.1. «Детерриториализация» терроризма и его превращение в Глобализация терроризма отражает существенные изменения его терроризм следует отличать от распространенного понятия «международный терроризм», которое появилось в 1970-х годах для обозначения терроризма, «осуществляемого под руководством зарубежных лиц, организаций или государств»95. Представленное определение никак нельзя назвать точным и полным.

Отсутствие точного содержания термина «международный терроризм»

связано с преимущественно локальным характером явления в те годы.

Терроризм возникал всегда на конкретной почве, был привязан к месту и времени. Максимально возможной географической распространенностью терроризма можно было считать региональный терроризм (например, европейский анархистский терроризм рубежа XIX – XX веков). Но в 1970-х годах начинается интернационализация средств массовой информации, а Бартол К. Психология криминального поведения. М.-СПб.: Прайм-Еврознак, 2004. С. 24.

также существенно облегчаются международные сообщения. Два указанных процесса способствовали тому, что локальное явление – терроризм – начинает приобретать интернационализированный характер. Следует терроризме более раннего периода – например, ирландский терроризм существовал не только в самой Ирландии, но и в диаспоре. Хотя в целом ирландский или баскский терроризм нельзя назвать международным, так как теракты осуществлялись преимущественно в локальном пространстве (внутри страны, города, квартала).

Одним из первых интернациональных и одновременно - целиком медийно-ориентированных терактов можно назвать захват и убийство израильских спортсменов на Олимпиаде 1972 г. в Мюнхене. Но в этот период терроризм только начинал приобретать интернациональный статус: он был по-прежнему привязан к задачам конкретного места и времени. Можно сказать, что это была «внешняя интернационализация», так как цели террористов оставались локальными (хотя они уже перенесли свои действия в международное пространство – в частности, на международные линии авиаперелетов). А.Шмид и Дж. Де Грааф подчеркивают, что «хотя эхо [политического терроризма] и риторика террористических движений могут быть международными, корни, из которых вырастает так называемый международный терроризм, являются часто локальными»96. Реальная интернационализация и превращение терроризма в глобальную проблему явились результатом глобализации и произошли не ранее начала 1990-х годов. Два аспекта глобализации следует, на наш взгляд, особо упомянуть в формирования глобального общества, размывающего границы между суверенными государствами и состоящего из отдельных индивидов, устанавливающих связи поверх государственных границ.

Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication… Р. 61.

В первой главе диссертации нами была обозначена существенная трансформация, которую претерпевает международная безопасность после распада биполярного мира: многие проблемы, ранее локализованные на периферии мировой системы, перемещаются в ее центр, заполняя «вакуум угроз», оставленный исчезновением угрозы ядерной войны между сверхдержавами. Это не означает, что указанные проблемы исчезают с периферии: они приобретают глобальный характер и проявляются на всех уровнях мировой системы.

В период «холодной войны» ситуация с безопасностью на периферии лишь частично определялась проблемами самой периферии. В значительной степени она структурировалась и поддерживалась сверхдержавами в соответствии с задачами их общепланетарного противостояния.

Сверхдержавы же были заинтересованы в сохранении локального характера терроризма и его максимальной зависимости от их поддержки, так как терроризм для них был лишь инструментом решения собственных глобальных задач. Окончание противостояния сверхдержав, с одной стороны, означало исчезновение главной угрозы безопасности во всем мире. С другой стороны, распространение нестабильности от периферии мировой системы к ее центру привело к глобализации многих локальных угроз (терроризм, организованная преступность, инфекционные заболевания и пр.). Речь не о том, что ранее жизнь центра была свободной от угроз, но угрозы центра локализовывались в самом центре, не проникая на периферию (например, европейские преступные группировки действовали только в Европе).

На примере исламистского терроризма можно увидеть, что если ранее исламисты действовали внутри мусульманских государств, теперь их активность смещается на «периферию» мусульманского мира (постсоветское пространство, Тропическая Африка) и даже перемещается на Запад (деятельность Аль-Каиды, Хизб-ут-Тахрир)97. Египтянин Айман аз-Завахири предложил перейти от борьбы с «ближним» врагом (отступнические правительства мусульманских стран) с «дальним врагом» - то есть, Западом98. По имеющимся данным в 1996 г. Усама бен Ладен также назвал приоритетом борьбу с «дальним врагом», в особенности, с США и Израилем.

Можно согласиться с мнением М.Джейкобсона, что Аль-Каида, в отличие от локальных организаций, «использует глобальный нарратив, в центре которого – идея, что Запад ведет войну с исламом»99.

Известный французский политический философ Ален де Бенуа предлагает теоретически осмысливать глобализацию терроризма с помощью «теории партизана» Карла Шмитта100. К.Шмитт выделяет «классических партизан», то есть, тех, кто тесно связан с локальной территорией (например, испанские партизаны, боровшиеся с наполеоновской оккупацией, также, по мнению автора - советские партизаны на оккупированной фашистской Германией территории) и новых, или мобильных, партизан, также именуемых «боевиками-революционерами». Боевик-революционер не связан с конкретной территорией, так как его полем деятельности является вся глобальными террористами. Идея А.де Бенуа о том, что глобальных террористов можно рассматривать как новый тип боевиков, потерявших территориальную привязку и действующих в масштабе всего мира представляется заслуживающей внимания. Для глобальных террористов См.: Рой О. Бен Ладен: апокалиптическая секта, отколовшаяся от политического ислама // Конституционное право: восточно-европейское обозрение. М.; Чикаго, 2001. № 4. С. 71.

Цит. по: Ражбадинов М.З. Радикальный исламизм в Египте и новые формы деятельности экстремистских международных группировок суннитского толка // Ислам на современном Востоке. М.: ИВРАН, Крафт+, 2004. С. 276.

Jacobson M. Terrorist Drop-outs: One Way of Promoting a Counter-Narrative \\ Perspectives on Terrorism. 2009. Vol. 3. No. 2. P. 12.

См.: Бенуа, А. де. От партизанских войн к международному терроризму (об актуальности «теории партизана» Карла Шмитта) \\ Четвертая политическая теория.

Выпуск 2. М.: Евразийское движение, 2011. С. 220-221.

Там же. С. 221.

нанесение ударов не по периферии, а по центру мировой системы является естественным образом действий, что и находит отражение в современном терроризме.

Приблизительно с конца 1980-х годов террористы все чаще перестали брать на себя ответственность за террористические акты, во всяком случае, они не делают этого четко и ясно. Никто не взял на себя ответственность, например, за взрыв американского авианосца «Коул» (2000 г.), за уничтожение Всемирного торгового центра в Нью-Йорке (2001 г.). Это также, на наш взгляд, является признаком детерриториализации глобального терроризма.

Перемещение террористической угрозы в центр мировой системы было бы невозможным без еще одного, отмеченного выше, аспекта глобализации – постепенного усиления прозрачности государственных границ и начала формирования глобального общества, в котором индивиды и сообщества более или менее свободно выбирают для себя место жительства. Этому способствуют, как представляется, процессы миграции, приобретшие после «холодной войны» глобальный характер.

Массовые миграции населения между «третьим» и «первым» мирами способствовали тому, что террористическая активность стала перерастать рамки одной страны или региона. До середины 1990-х годов миграция носила, в основном, не глобальный (внегосударственный), а интернациональный (межгосударственный) характер: то есть, эмигранты выезжали из одной страны, чтобы стать иммигрантами в другой. Но потоки людей, перемещавшихся между странами, возрастали, на пути к стране назначения человек зачастую сменял несколько государств, постоянно превращаясь из эмигранта в иммигранта и обратно. Это привело к появлению общего термина «мигрант», который можно использовать и для людей, покинувших страну своего рождения и для тех, кто перемещался в границах одного государства (внутренняя миграция).

По данным ООН, если в 2005 г. количество международных мигрантов составляло 191 миллион человек, то в 2009 г. оно возросло до миллионов, плюс – 740 миллионов внутренних мигрантов102. Таким образом, около 1/6 населения планеты – не считая нелегальных мигрантов вынуждены были сменить свое место жительства. Обвальный рост миграции можно объяснить следующими основными причинами:

развивающимися странами;

(2)Удешевлением и популяризацией воздушного сообщения между регионами и континентами;

(3)Кризисом суверенных государств и снижением лояльности граждан по отношению к ним; и др.

Массовая миграция привела к формированию глобальных культурных (этнических и/или религиозных) диаспор, проживающих буквально во всем мире, и к встречам разных культур, ни одна из которых не была к этим радикализации членов диаспор, в том числе молодых людей, которые родились и выросли уже в новой стране. Жизненная траектория молодого человека, родившегося в Великобритании в семье эмигрантов из Пакистана и ставшего членом радикальной исламистской организации «Хизб-ут-Тахрир»

описана, например, в автобиографии журналиста Эда (Мохаммеда) Хуссейна «Исламист»103. К радикализму Хуссейна подтолкнуло расовое и религиозное отторжение, встреченное со стороны британского общества - несмотря на то, что по рождению он сам является британцем пакистанского происхождения.

World Migration Report 2010. Executive Summary.IOM, 2010. P. 1.

(http://publications.iom.int/bookstore/free/WMR2010_summary.pdf) Hussain E. The Islamist: Why I Joined Radical Islam in Britain, What I Saw Inside, and Why I Left. London: AllanLane, ThePenguinPress, 2009.

Впоследствии Хуссейн отошел от радикально-исламистской деятельности и начал активно заниматься антиэкстремистской пропагандой.

Вышесказанное дает основание полагать, что современная цивилизация вступает в начальный этап формирования глобального социума, члены которого оторваны от своих этнических, территориальных, религиозных и других корней и могут относительно свободно перемещаться, а также (благодаря электронным средствам коммуникации) поддерживать связь с единомышленниками, проживающими на любом расстоянии от него. В таких условиях неизбежным становится упадок иерархизированных террористических организаций и формирование сетей, состоящих из автономных и самостоятельных ячеек. В качестве ячейки может выступать группа или даже отдельная личность. Современный терроризм – прежде всего, сетевой феномен. Примером сетевой организации можно назвать конгломерат «Аль-Каида». А.А.Игнатенко описывает ее сетевую структуру следующим образом: «по всему миру формируются геополитические узлы, или «стоянки» «государства «Аль-Каида». На карте они бы выглядели в виде точек, рассыпанных буквально по всему Земному шару» 104. Таким же сетевым конгломератом является Хизб-ут-Тахрир. Естественно, что такие сети формируются не за счет людей, привязанных к своим локальным корням, а прежде всего за счет лишенных корней жителей «глобальной деревни».

Названные причины привели к тому, что наряду с международным терроризмом 1970-х годов появляется терроризм глобальный. Разница между международный терроризм ставит перед собой локальные задачи, но при этом действует в интернациональном, не локализованном, пространстве:

самолетах, международных мероприятиях, посольствах и т.д. Разумеется, это Игнатенко А.А. Ислам в XXI веке: главные направления исследований \\ Полития.

2007. № 4. С. 29.

не означает, что глобализировалась вся мировая террористическая деятельность: локальный терроризм по-прежнему существует в тех же формах, как и в 1970-е годы.

Глобальный терроризм отличается тем, что ставит задачи глобального характера, связанные с подрывом всей мировой системы и нарушением ее функционирования. По этой причине каждый конкретный теракт выглядит как не имеющий цели вообще. Затруднительно, например, назвать конкретную цель взрыва зданий Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 г. Акты глобального терроризма могут осуществляться как в глобальном, так и в локальном пространстве; точнее – глобальный терроризм не разделяет глобального и локального пространства. Всемирный торговый центр можно назвать пространством, объединяющем свойства глобального и локального: с одной стороны – это центр глобальной торговли, с другой – конкретный комплекс зданий в Нью-Йорке. В то же время, конкретные цели глобального терроризма могут быть полностью локальными, как взрывы в метрополитенах разных столиц мира.

2.2.2. «Недискриминационное насилие»: новый образ действий Способ осуществления терактов в 1990-е годы претерпел серьезные изменения, из которых наиболее важными автору представляется переход к «недискриминационным» терактам, то есть, не направленным на какую-то конкретную группу людей. Как было указано выше, в терроризме более раннего периода социальные характеристики жертв имели большое символическое значение. Речь шла, конечно, не о каждой отдельной жертве, которая террористов мало заботила, а о жертвах как группе. Даже очень масштабные акты терроризма, с большим количеством жертв, организовывались таким образом, чтобы отправить аудитории максимально четкое послание посредством символики, отождествлявшейся с погибшими или пострадавшими.

Жертвы терроризма могли выделяться по принципу гражданства (граждане США или граждане Израиля), этнической принадлежности, религии, классовой принадлежности (банкиры, крупные собственники) и т.д.

Даже в случаях, когда обеспечить гомогенность группы жертв довольно сложно (например, взрыв в автобусе или универмаге), террористы старались максимально следовать принципу символической значимости пострадавших.

Например, частое применение террористами взрывов в автобусах оказалось возможным только в такой стране как Израиль, где в городах кварталы четко разделяются по этнорелигиозному принципу. Взорвав автобус (универмаг, другое общественное здание) в определенном квартале, террористы могут быть уверены, что основная часть жертв будет принадлежать к конкретной группе.

В качестве примера можно привести подрыв террориста-смертника в переполненном иерусалимском автобусе №2 19 августа 2003 года ( погибших, свыше 100 раненых). Как сообщали на тот момент средства массовой информации, «большинство пассажиров автобуса были ультраортодоксальными евреями - автобус возвращался из района ХарНоф, где находится Стена плача»105. Таким образом, при наличии особых условий (высокий уровень сегрегации) даже взрыв в публичном месте нельзя рассматривать как «недискриминационный» акт насилия.

определенную группу жертв) терроризму могут быть отнесены приводимые ниже теракты:

Попытка распыления отравляющего газа «зарин» в токийском метро 20 марта 1995 г. Совершена религиозной организацией «Аум В Иерусалиме взорван автобус \\ Russia in the World. 20 августа 2003 г.

(http://www.riw.ru/east8894.html) миллениалистского типа.

Взрыв федерального здания в г. Оклахома-Сити 19 апреля 1995 г.

протестантским расистским кругам и открыто позиционировавшим себя как «партизан», борющихся против мировой системы.

Взрыв зданий Всемирного торгового центра в Нью-Йорке сентября 2001 г. Совершен (предположительно) сетевой исламистской организацией «Аль-Каида».

Серия взрывов и обстрелов в г. Мумбаи 26-27 ноября 2008 г.

Совершена исламистами.

Взрывы в московском метро 29 марта 2010 г. Совершены исламистами.

Очевидно, что названные акты являются символическими, но в виде символа выступают не непосредственные жертвы, а место совершения теракта. Транспортная система мегаполиса, здание, где расположены офисы федеральных организаций, один из центров мировой торговли, гостиницы, больницы и вокзалы – эти места символизируют разные элементы глобальной капиталистической системы. Таким образом, глобальный терроризм сосредоточен не на человеке, а на территориально локализованном объекте, происходит своего рода «территориализация»

объекта теракта. При этом наблюдается парадоксальный факт: чем более «детерриториализируются» сами террористы, тем более символичной для них становится территория совершения актов.

Из факта «территориализации» терактов, знаменующего глубокую трансформацию образа действий террористов, можно сделать следующий вывод: то, что террористы перестали выбирать какую-либо группу в качестве символической жертвы, является результатом глобализации терроризма и его превращения в войну против всей мировой системы. Ранее террористы стремились запугать не только общество в целом, но и (прежде всего) конкретную группу, которую они обозначали в качестве врага. Врагом глобальных террористов, террористов нового типа является вся мировая система, а не конкретные группы, и свои удары они наносят в чувствительные точки этой системы, не вдаваясь в размышления о том, какие люди могут в данных точках оказаться.

«Территориализация» актов терроризма роднит тактику террористов с действиями партизан на оккупированной территории, так как партизаны тоже наносят удары по ключевым пунктам системы, созданной оккупантами, не обращая внимания на конкретных людей, которые могут погибнуть в ходе их действий. Ален де Бенуа, следуя за К.Шмиттом, обращает внимание на то, что «боец революции» (он же «мобильный партизан», он же террорист) не ограничен в выборе средств, так как является абсолютным врагом системы, с которой он борется106. Среди сил «тотального зла» террористы не выделяют каких-либо конкретных групп, воплощающих «самое большое зло». Не выделяются также и группы, заслуживающие пощады (например, дети), так как террористы считают, что ведут борьбу с абсолютным злом. Выбор детей в качестве жертв связан еще и с постоянным повышением порога терпимости общества к насилию, в чем виноваты не в малой степени средства массовой информации.

Поскольку террористический акт является сообщением, которое должно быть передано широкой аудитории, для террористов неизбежна потребность в ретрансляторе. Терроризм представляет собой пропаганду действием, поэтому террористы стремились быть пойманными, чтобы превратить зал суда в место пропаганды. Это значит, что для терроризма Бенуа, А. де. Указ соч. С. 221-222.

необходим свободный публичный суд. Но еще важнее для терроризма существование массовой свободной прессы.

способствовали изобретение парового печатного станка и массовые тиражи газет. А.Шмид и Дж. де Грааф подчеркивают, что в отличие от тираноубийства, которое предшествовало терроризму, «ликвидация врага больше не была первичной целью. Целью было затронуть общественное мнение, послать послание, которое заставило бы всех сильных трепетать, а слабым дало бы надежду»107.

Развитие терроризма шло рука об руку с развитием технологий распространения информации. А.Шмид и Дж. Де Грааф отмечают, что в г. толчком к появлению терроризма (в современном смысле) послужило изобретение динамита и усовершенствование типографского станка108. Не следует забывать и об изобретении беспроволочного телеграфа. В 1896 г., на момент избрания президента США Мак-Кинли, две американские газеты первый раз достигли миллионного тиража, а в 1901 г. Мак-Кинли был убит анархистом.

Газеты XVII-XVIII веков представляли собой коммерческие листки, которые информировали об имеющихся товарах и приходящих в порт судах.

Параллельно развивался другой тип печатных изданий, содержавших составляющей. Газета XVIII века представляла собой один лист, часто написанный одним человеком, тираж которого не превышал в самых лучших случаях нескольких тысяч штук. Современная пресса появляется около 1850х годов в США. Появление массовой прессы превратило новости из Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication: Insurgent Terrorism and the Western News Media, Beverly Hills, Calif: Sage, 1982Р. 12.

Там же.P. 9.

информации в товар109. Такой тип прессы получил название «желтой». Ее основными темами стали катастрофы, скандалы, преступления.

Бриджит Начос обращает внимание на то, что для террориста крайне важным является достижение публичности110. Без нее пропадает смысл совершения террористических актов. Публичность достигается за счет массмедийности. В массовом демократическом обществе СМИ обеспечивают коммуникацию между правительством и народом. Более того, через СМИ общество узнает о собственных внутренних противоречиях. Поэтому для любой группы, стремящейся передать свое сообщение правительству или остальным членам общества, ключевым становится доступ к СМИ.

Известный американский журналист Уолтер Лакер в 1976 г. даже сказал:

«СМИ – лучший друг террористов. Сам по себе теракт – ничто, публичность – всё»111. Правительство, совершающее акты насилия против своего или чужого населения (то есть, акты террора), напротив, стремится минимизировать публичность. Насилие со стороны правительства, таким образом, не характеризуется масс-медийностью, не ориентируется на СМИ.

При этом не исключены различные промежуточные феномены. Например, правительство может афишировать акты насилия против самих террористов (контртерроризм) для того, чтобы успокоить публику и показать, что борьба с терроризмом ведется самая жестокая и бескомпромиссная. В качестве примера можно привести показ по российским телеканалам убитого Аслана Масхадова 8 марта 2005 г.

Террористический акт, независимо от исторического периода, о котором идет речь, стремится к высокой медийности. Принимая внимание неравномерный доступ к СМИ у разных общественных групп, средства Там же. Р.12.

Nacos В. Mass Mediated Terrorism: The Central Role of the Media in Terrorism and Counterterrorism. London: Rowman& Littlefield Publishers, Inc. 2002. Р. 26.

Цит.по: Weimann G., Winn C. The Theater of Terror: Mass Media and International Terrorism. N.Y., L.: Longman, 1994. Р. 52.

массовой информации выполняют функцию «привратника», который может допустить определенное сообщение к широким массам, а может – не допустить. Медийная ориентация превращает террористические акты в события, едва ли не единственная функция которых заключается в том, чтобы стать частью медийного дискурса. Очевидно, что теракты подходят под все требования к новости, то есть, правильно спланированный теракт обязательно попадает в число новостей или медийных событий.

В XIX веке медийность обеспечивалась за счет направленности терактов на значимых представителей правящего класса. Поскольку первоначально газеты писали только о высокопоставленных жертвах, первыми объектами анархического и социалистического терроризма стали правители и крупные чиновники, а также полицейские. Жертв среди обычных граждан террористы сначала старались избегать. Например, русские народовольцы XIX века воздерживались от бросания бомб, если рядом с жертвой были дети (не только по соображениям зрелищности, но и по моральным соображениям). В то же время во Франции уже в 1890-е годы становятся обыденными взрывы в парламентах и кафе, осуществлявшиеся анархистами.

По мере демократизации западных обществ наибольшая медийность стала обеспечиваться за счет выбора в качестве жертв максимально средних людей, с которыми могли отождествить себя потребители новостей.

Приблизительно с 1960-х годов целью террористов становятся категории граждане». В 1968-1986 годах всего лишь менее чем в 0.5% случаев террористические акты были направлены против политиков (2.3%)112.

Расширение диапазона жертв знаменовало переход терроризма на новый этап, связанный с массовым распространением телевидения, а значит – Weimann G., Winn C. The Theater of Terror… Р. 33-34.

расширением потенциальной аудитории сообщений террористов. В то же время, необходимо отметить, что в рассматриваемый период террористы избегали как однозначно невинных жертв (например, детей), так и беспорядочного насилия (например, взрывов зданий, полных разных людей).

Даже «простые» жертвы все же принадлежали к специфическим группам, которым и адресовалось сообщение террористов (американцы, израильтяне, коммерсанты, буржуазия и т.д.). В Латинской Америке практиковалось похищение иностранных бизнесменов с целью заставить газеты публиковать информацию о деятельности левых повстанческих групп.

начинают заботиться о «правильной постановке» своих актов, так как появляется возможность показа по телевидению. Телевидение оказалось, в некотором смысле, идеальным средством ретрансляции терактов, а теракт – идеальным событием для показа по телевидению, то есть, кратким и эмоционально насыщенным. Терроризм оказался идеально приспособлен для телетрансляции, поскольку, отмечал Н.Ливингстоун, «в отличие от войн и большинства революций, которые обычно являются длительными и крайне сложными событиями…, акты террористического насилия обычно имеют начало и конец, могут быть втиснуты в несколько эфирных минут, отличаются высокой драматичностью»113. Телевидение склонно к тому, что называют «порнографией горя», то есть смакованию ужасных подробностей актов насилия, показу окровавленных тел, рыдающих родственников и тому подобных «картинок», которые могут обеспечить террористы. По мере развития телевидения, которое в конце концов пришло к возможности 24часового вещания в прямом эфире из любого конца планеты, росла взаимная зависимость террористов и СМИ, уже превращавшаяся в симбиоз.

Livingstone N.C. The War Against Terrorism. Lexington, Mass.: Lexington Books, 1982. P.

62.

Бриджит Начос выделяет четыре медиа-ориентированные цели террористов114: они хотят привлечь максимальное внимание аудитории (1);

заставить СМИ разъяснять их мотивы (2); завоевать симпатию и поддержку общества (3); получить квази-легитимный статус через присутствие в новостных и других программах (4). Проблема заключается не столько в том, что СМИ уделяют терроризму много внимания, а в содержании сообщений, которые не только служат трансляции идеологии террористов, но и способны вызвать в обществе симпатию к ним. Даже характер подачи информации может привести к разным результатам появления в СМИ сообщений о деятельности террористов.

В первую очередь, СМИ могут поместить теракт в определенный контекст, который сделает террористов более привлекательными в глазах общества. Часто это является следствием попытки СМИ объяснить причины появления данной террористической группы, которые всегда имеют какую-то социальную значимость. Данная проблема встала, например, когда зимой 2005 года Четвертый канал британского телевидения показал фрагменты эксклюзивного интервью с Шамилем Басаевым. Ведущий программы Джон Сноу объяснил: «Российское правительство попросило британские власти вмешаться и не допустить показа этого материала. Наша программа понимает, что зрители с негодованием воспримут взгляды Басаева. Но мы считаем, что существует общественный интерес к тому, чтобы понять то рациональное зерно, которое могло побудить его пойти на убийство детей в Беслане»115. Негодование МИД и правительства России по поводу данного интервью полностью понятно и легитимно, так как сам факт беседы с Ш.Басаевым в респектабельной программе косвенно придавал ему ореол «борца за свободу и справедливость».

NacosВ.Mass Mediated Terrorism… Р. 20-23.

Цит. по: Некрасов А. Англия приняла Басаева без помех \\ Новая газета. № 09. 07.02. – 09.02.2005.

Во-вторых, СМИ могут использовать определенную терминологию, которая либо способствует росту симпатий к террористам, либо наоборот.

диверсанты и др.); нейтральные (партизаны, армия, подполье, сепаратисты, организация и др.); и позитивные (борцы за свободу, освободительное движение, националисты, организация за независимость, патриоты и др.).

Некоторые СМИ, пытаясь соблюдать нейтральность, называют террористов по самоназваниям их групп. В этом случае может скорее возникнуть положительный смысл, так как террористы специально выбирают названия, содержащие положительные или хотя бы нейтральные смыслы.

В-третьих, СМИ могут сыграть на руку террористам, если станут жертвой Стокгольмского синдрома117. Речь идет не о прямом ассоциировании журналистами себя с террористами, но, прежде всего, о возможности непосредственных жертв118.

Таким образом, информация может вызвать у публики широкий диапазон чувств: парализующий страх перед террористами (вариант Стокгольмского синдрома), возмущение их действиями, которое выльется в требование к властям не идти на поводу у террористов, или даже восхищение действиями террористов. По этим причинам необходима как специальная работа государства со СМИ, так и своеобразная работа СМИ над собой с тем, чтобы не превращаться, подчас невольно, в пособников террористов.

СМИ могут играть и откровенно деструктивную роль при освещении WeimannG., WinnC. The Theater of Terror… Р. 193.

Термин отсылает к захвату заложников при ограблении банка в Стокгольме в августе 1973 года и служит для обозначения особых эмоциональных связей, которые могут с течением времени появиться между заложниками и террористами.

Weimann G., Winn C. The Theater of Terror… Р. 206.

запланированных операциях по спасению заложников. Государственные органы безопасности во всем мире стараются ограничить если не доступ СМИ к информации, то хотя бы способы ее подачи. Например, почти всегда запрещается вести прямую трансляцию с места событий, либо она разрешается с определенной точки. Проблематичным может быть также прямое общение журналистов с террористами или заложниками.

В то же время, СМИ можно использовать и как инструмент контртеррористической пропаганды. СМИ могут изображать террористов способами, одновременно затемняющими их «сообщения» и вызывающими у общества скорее отвращение и ненависть, чем интерес и сочувствие к ним.

Можно использовать даже такой прием как распространение через СМИ сведений, не соответствующих действительности, но дискредитирующих террористов и их действия в глазах большинства людей.

Зависимость от СМИ являлась большой проблемой для террористов еще и потому, что государства научились перерезать медийные каналы для трансляции сообщений, которые террористы пытаются отправить обществу.

За пределами западного мира коммерческая пресса, заинтересованная в зрелищных сообщениях террористов, как правило, просто отсутствовала. Но даже там, где СМИ обладают достаточным уровнем свободы, террористы не были довольны освещением своих действий. По подсчетам, проведенным в 1980-е годы, только 10% освещения деятельности террористов в СМИ велось желательным для самих террористов образом119.

Это объясняет, почему террористические организации всегда старались избавиться от «привратников» и получить прямой доступ к средствам ретрансляции своих сообщений.

В Латинской Америке полупартизанские-полутеррористические группы довольно рано занялись собственным радиовещанием с передвижных См: Kelly M.J. Transnational Terrorism and the Western Elite Press \\ Political Communication and Persuasion. 1981. Vol. 1. No. 3. P. 288.

установок. Переход к собственному вещанию осуществили и многие организации широкого профиля, частично вовлеченные в террористическую деятельность. Ливанская «Хезболла» первой обзавелась спутниковым телевидением – al-Manar TV network120. В 2006 г. телеканал al-Aksa TV появился у палестинского «ХАМАСА»121. Появление Интернета открыло практически неограниченные возможности для создания собственных новостных площадок. В России хорошо известен сайт «Кавказцентр», служащий ретранслятором для террористических группировок Северного самостоятельного выхода террористов на желаемую аудиторию, разумеется, облегчает для них процесс передачи сообщения. В то же время, нельзя сказать, что террористы полностью преодолели свою зависимость от СМИ.

Интернет в его нынешнем виде представляет собой информационный хаос, в котором средний человек не может, не хочет и не имеет времени разбираться, полагаясь на привычные, внушающие доверие источники – то есть, как правило, на сайты респектабельных газет и телеканалов.

Однако не следует забывать и о том, что современные электронные СМИ все больше диверсифицируются, предлагая конкретному потребителю специфический, настроенный на него, контент. В ходе этого процесса террористы могут легко достичь своих информационных целей, так как респектабельными производителями индивидуализированного контента. В связи с этим интересно проследить эволюцию сайта Youtube, который начинался как обычный видеохостинг, на котором беспорядочно хранились различные клипы. В 2013 г. сайт был уже значительно упорядочен, на нем появились собственные каналы пользователей и возможность подписки на каналы, как принадлежащие крупным СМИ, так и любительские.

Английская версия сайта: http://www.almanar.com.lb/english/main.php Арабская версия сайта: http://aqsatv.ps/ Достаточно интересным проследить, каким образом террористы смогут (если смогут) использовать в своих целях социальные медиа – например, Facebook, Twitter, использовать их скорее для коммуникаций между единомышленниками (еще не террористами, но потенциальными участниками террористических сетей), чем для информирования общественности. Этот вопрос еще ждет своего исследователя.

Выводы второй главы. Для достижения большей объективности предпочтение отдано определению не терроризма как явления, а понятия «террористический акт» (рассматривая терроризм как деятельность по осуществлению террористических актов).

Можно назвать следующие характерные черты террористического акта, неполитического насилия:

- заключается в политическом насилии, состоящем в причинении вреда людям (похищение, убийство, ранение, психологическое насилие над людьми);

- совершается негосударственным актором в отличие от акта террора;

- имеет основной целью воздействие на общественное мнение, способное, в свою очередь, повлиять на действия властей;

- совершается не одиночкой, а лицом (лицами), представляющими организацию или политико-идеологическое течение;

- предполагает разрыв между непосредственной жертвой (жертвами) и целью преступления, т.е. объект деперсонифицирован и является символическим.

Террористическая угроза международной безопасности может быть адекватно понятой только с учетом того, что в этих государствах не завершены процессы национально-государственного строительства и не сложились институты позволяющие сохранять баланс между единством общества и наличием групповых интересов. Доминирование религиозных (религиозно-этнических) идентичностей над национальными или классовыми обусловлено несовершенством или же провалом как экономической модернизации, так и национального строительства.

Выход носителей этих идентичностей за пределы национального или регионального уровня мировой системы и превращение их в глобальных акторов представляется связанным с воздействием процесса глобализации на неустойчивые экономические и политические институты стран третьего мира.

Одним из воздействий глобализации на «слабые» государства третьего мира становится прозрачность их границ, позволяющая свободно действовать внутри них глобальным политическим и экономическим акторам, но одновременно вызывающая выход локальных акторов (этнических и религиозных групп) на глобальный уровень, образуя разветвленные диаспоры.

проводниками глобализации и ее противниками. В роли первых совместно выступают иностранные государства, транснациональные корпорации и местные правительства, в роли вторых – глобальные религиознополитические сети, вовлеченные в терроризм.

Распространение нестабильности от периферии мировой системы к ее центру приводит к глобализации многих локальных угроз (терроризм, организованная преступность, инфекционные заболевания и пр.).

Международный терроризм 1970-х годов частично трансформируется в глобальный. Глобальный терроризм отличается тем, что ставит задачи глобального характера, связанные с подрывом всей мировой системы и нарушением ее функционирования. Глобальных террористов можно рассматривать как новый тип боевиков, утративших территориальную привязку и действующих в масштабе всего мира.

информатизации вызывают упадок иерархизированных террористических организаций и формирование сетей, состоящих из автономных и самостоятельных ячеек. Современный терроризм – сетевой феномен, формирующийся, прежде всего, за счет лишенных корней жителей «глобальной деревни».

Акты глобального терроризма могут осуществляться как в глобальном, так и в локальном пространстве – глобальный терроризм не разделяет глобального и локального пространства.

Для глобального терроризма, ведущего войну против всей мировой системы символом выступают не целевая группа лиц, а место совершения теракта, символизирующее разные элементы глобальной капиталистической системы.

Глобальный терроризм характеризуется стремлением получить прямой доступ к средствам ретрансляции своих сообщений. Террористы начали вырабатывать новые формы медийности, связанные с Интернетом и другими новыми каналами связи, позволяющие преодолеть зависимость от традиционных СМИ.

ГЛАВА III. ПЕРСПЕКТИВЫ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ ТЕРРОРИЗМА

НА ГЛОБАЛЬНОМ УРОВНЕ

проанализировать подходы к проблеме терроризма, разрабатываемые в рамках современных исследований взаимосвязи между развитием и безопасностью, а также предложить собственный вариант стратегии решения проблемы глобального терроризма, опираясь не только на теоретические исследования, но и на собственный опыт осмысления этой проблемы как дипломата и представителя «периферии» мировой системы. Учитывая многообразие подходов к решению проблемы терроризма, не исключена дискуссионность этих предложений.

Политический терроризм во взаимосвязи глобальной Тема взаимосвязи между развитием и безопасностью после окончания «холодной войны» стала популярной у академического сообщества и в международно-политической среде. Это не значит, что данная тема была абсолютно новой, скорее напротив: помощь развитых стран развивающимся во времена биполярности осуществлялась именно под углом зрения необходимости обеспечить наибольшую безопасность для всей мировой системы. Но в то время безопасность и развитие осмыслялись исключительно в рамках терминологии блокового противостояния122. Капиталистические страны оказывали помощь «третьему миру», так как считали важным для социалистическому лагерю; социалистические – так как считали необходимым не допустить массового капиталистического выбора для См.: McCormack T. Human security and the separation of security and Development \\ Conflict, Security & Development. 2011. Vol. 11. No. 2.Р. 246-248.

развивающихся стран. Как только распался советский блок, объемы помощи со стороны западных стран третьем миру резко упали, поддержка перестала быть систематической и приняла характер краткосрочной помощи в чрезвычайных ситуациях. С концом биполярного устройства мира великие державы не проявляли значительного интереса к внутренним проблемам этих стран. Как пишет Т.Маккормак, «безопасность развитого мира больше не была сущностно связана с развивающимся миром»123. Резкое снижение катастрофическим последствиям: гражданской войне и распаду.

В настоящее время в академическом и международно-политическом сообществах сформировались два основных подхода к взаимосвязи безопасности и развития, предлагающие разные варианты решения глобальных проблем безопасности, в частности, проблемы терроризма.

В рамках первого подхода взаимосвязь безопасности и развития рассматривается не с точки зрения обеспечения безопасности слабых воспринимают глобальную безопасность исключительно как собственную, не осознавая нераздельности безопасности в современном мире. Можно привести характерную цитату из выступления министра иностранных дел Великобритании Джека Стро в 2002 г.: «нам необходимо напомнить себе, что поворачивание спиной к нарушению порядка в какой-либо части мира, пусть сколь угодно удаленной, вызывает прямые угрозы нашей национальной безопасности и благосостоянию»124.

Даже проблему развития западные страны увязывают лишь с собственной безопасностью, в то время как незападный мир воспринимается как источник угроз. Развивающиеся страны реагируют на западное Тамже. Р. 248.

Цит. по: Abrahamsen R. A Breeding Ground For Terrorists? Africa and Britain’s ‘War On Terrorism’ \\ Review of Africa Political Economy. 2004. № 102. Р. 679.

иностранных дел ЮАР Сью ван дер Мерве прямо заявила на встрече Движения неприсоединения в 2004 г.: «Существует растущая тенденция со стороны стран Севера поднимать глобальные «кампании» против угроз, которые обозначаются и ощущаются Севером, но предположительно исходят от Юга или там базируются… При этом развивающимся странам не выражают сначала признания за вклад как в обозначение, так и в осуждение этих угроз»125.

Ряд авторов связывают западное представление о глобальном Юге как источнике угроз и нестабильности с шоковым воздействием на широкую публику и политиков развитых стран теракта 11 сентября 2001 г. в НьюЙорке и началом того, что известно под громким названием «Война с Террором». Например, Джо Билл, Т.Гудфеллоу и Дж.Путцел пишут, что «неожиданное возвращение к безопасности Севера или «глобальной безопасности» как к первоочередной задаче развития совершенно очевидно является ответом на тревогу, которую ощущает развитый Север после сентября, и результатом данного изменения стало то, что само по себе безопасности»126. Борьба с терроризмом, таким образом, стала для стран Запада фактическим синонимом обеспечения безопасности, равно как и связи с развитием.

Несмотря на стремление Запада дистанцироваться (хотя бы на словах) от «южной» нестабильности, водораздела между безопасностью развитых и развивающихся стран в эпоху глобализации провести невозможно, и Цит. по: Lambach D. Security, development and the Australian security discourse about failed states \\ Australian Journal of Political Science 2006. Vol. 41.No. 3.Р. 410.

Beall J., Goodfellow T., Putzel J. On the Discourse of Terrorism, Security and Development \\ Journal of International Development.2006. No. 18.Р. 53.

гражданами этих же стран, иногда – во втором и третьем поколении.

Очевидно, что на самом деле нет реальных причин воспринимать терроризм и другие угрозы безопасности как нечто, пришедшее исключительно с далекого и опасного «Глобального Юга».

Критический анализ нового западного понимания безопасности и развития содержится в работах многих исследователей. Например, известный британский политолог Марк Даффилд пишет, что в западных странах страх перед обычной войной сменился «страхом перед слаборазвитостью как источником конфликта, преступной деятельности и международной нестабильности»127. Этот страх приводит к тому, что развитые страны начинают вмешиваться во внутренние дела развивающихся государств под предлогом предотвращения конфликтов и установления стабильности на периферии западного мира128. Развивающиеся государства, не способные обеспечить «стабильности», рассматриваются как «неудавшиеся» и не заслуживающие суверенитета. Если же развивающееся государство обеспечивает внешнюю стабильность, развитые страны теряют интерес к его внутреннему состоянию, не обращая внимания ни на формирование диктаторского режима, ни на нарушения прав человека (автор диссертации может привести в качестве примера отсутствие официальной критики со стороны Запада внутренней политики Саудовской Аравии, Турции, Марокко и др.).

Обострение угрозы глобального терроризма в результате появления сетевых организаций, подобных Аль-Каиде, привело к своеобразной, очень ограниченной политике развитых стран в сфере взаимосвязи между безопасностью и развитием: они стали направлять помощь в первую очередь для содействия развитию стран, которые считаются стратегически важными в контексте контртеррористической борьбы (Афганистан, Ирак, Пакистан и Duffield M. Global Governance and the New Wars: The Merging of Development and Security. London and New York: Zed Books, 2001. Р. 7.

См.: Там же. Р. 11.

др.). В то же время, помощь развитию других, более нуждающихся стран, стала сокращаться129. Более того, отмечает Б.Томлинсон, «те страны, которые поддержку с жестким контртеррористическим акцентом, поскольку помощь все больше направляется на «линию фронта» в «Войне с Террором»…»130.

Как и можно было предвидеть, отмеченная «секьюритизация»

проблемы развития привела к ее превращению в военную угрозу, хотя такой результат не является ни необходимым, ни желательным, как представляется.

Помощь развивающимся странам под предлогом угрозы терроризма все более милитаризируется, т.е. направляется не собственно на укрепление безопасности в странах третьего мира и не на долгосрочное развитие, а на различные военные и полувоенные проекты, встроенные в глобальную стратегию контртерроризма. Джо Билл и соавторы указывают, что помощь паллиативной гуманитарной помощи, либо в грандиозных проектах типа строительства мостов и дорог, которые очевидно имеют и военную значимость131.

В определенных случаях (например, если регион под предлогом милитаризация проблемы развития может даже приводить к появлению новых угроз безопасности, в том числе терроризма, от чего страдают и безопасность, и развитие. Дж.Кинан, например, полагает, что именно таков был результат совместной «борьбы с терроризмом» США и Алжира в зоне См.: Beall J., Goodfellow T., Putzel J. On the Discourse of Terrorism, Security and Development…Р. 55.

Tomlinson B. A CICC Commentary on A Development Co-operation Lens on Terrorism Prevention: Key Entry Points for Action. Canadian Council for International Co-operation. 2003.

Р. 7. Цит.по: Там же.

См.: Beall J., Goodfellow T., Putzel J. On the Discourse of Terrorism, Security and Development…Р. 61.

Сахары и Сахеля132. По мнению Д.Ламбаха, «помощь отправляется не к тем, кто в ней больше всего нуждается, а к тем, кто выглядит наиболее угрожающим»133, и в результате предполагаемые источники угроз благодаря подобной западной помощи становятся еще сильнее.

Западные страны воспринимают страны третьего мира как источники угроз, как «несостоявшиеся» или близкие к распаду государства, как место, где скрываются угрожающие Западу террористы. Отсюда берет начало идея свободного вторжения развитых стран в развивающиеся под предлогом защиты даже не национальной, а глобальной безопасности. Д.Ламбах называет это «секьюритизацией неудавшихся государств»134, т.е. сам факт существования таких государств (а «неудавшимися» они являются в глазах Запада, а не в собственных) начинает рассматриваться как угроза безопасности. Д.Ламбах указывает, что ранее неспособность государств справиться с внутренними проблемами не рассматривалась как проблема безопасности, и что восприятие «неудавшихся» государств как угрозы стало результатом событий 2001 г. и выявления связей между Аль-Каидой и Исламским Эмиратом Афганистан, где на тот момент проживал Усама Бен Ладен.

Известный политолог-международник Бьорн Хеттне отмечает, что допустимости вторжения в суверенные государства, которые не справляются рассматривать как переход международной помощи развитию в более жесткую форму, которая бросает вызов установившимся принципам См.: Keenan J. Terror in the Sahara: the Implications of US Imperialism for North and West Africa \\ Review of African Political Economy. 2004. № 101. Р. 491.

Lambach D. Security, development and the Australian security discourse about failed states… Р. 416.

Тамже. Р. 410.

территориальной суверенности»135. Такое понимание взаимосвязи между гуманитарной интервенции, что не вызывает у Б.Хеттне одобрения, поскольку в результате решения, касающиеся жизни одних людей, принимают другие люди (к тому же после событий 2001 г., по его мнению, эта тенденция в осмыслении мировой политики уступила место новому витку политического реализма).

Представители второго из обозначенных ранее подходов, осознающие, что одностороннее понимание глобальной безопасности как безопасности Севера от угроз с Юга зашло в тупик, часто впадают в другую крайность, отрицая какую-либо значимость национально-государственной сплоченности государств третьего мира. Вместо этого они говорят о безопасности «людей».

Например, Джо Билл и соавторы полагают, что «единственным оправданием для привлечения ведомств по международному развитию к проблемам безопасности может служить только демонстрация, что их деятельность оказывает положительное воздействие на безопасность бедных людей в развивающемся мире» (курсив автора)136.

Основы данного подхода еще в 1980-е годы заложил англо-индийский экономист Амартья Сен, лауреат Нобелевской премии по экономике 1998 г.

В ходе поиска способов преодоления голода в третьем мире, он обосновал экономическими и социальными характеристиками общества, а также положением каждого отдельного человека137. А.Сен определял развитие не классическим образом – как экономический рост, а как возможность Hettne B. History of the Development–Security Nexus \\ Security Dialogue. 2010. Vol. 41.

No. 1.P. 44.

Beall J., Goodfellow T., Putzel J. On the Discourse of Terrorism, Security and Development…P. 61.

Sen A. K. Poverty and famines: an essay on entitlement and deprivation. Oxford: Oxford University Press, 1981. Р. 46.

реальной свободы для каждого человека138. Развитие является, согласно его теории, условием обеспечения индивидуальной человеческой свободы, в которой А.Сен видит пять аспектов: свобода экономических возможностей, политическая свобода, социальные возможности, транспарентность и безопасность139.

Теория Сена человекоцентрична в аспектах, как развития, так и безопасности, так как именно в личной траектории отдельного человека, по его мнению, происходит пересечение тематики двух областей. «Человеческая безопасность заключается в сокращении и – если возможно – ликвидации опасностей, которые поражают человеческие жизни», писал Сен140. Вслед за ним некоторые авторы, раскрывавшие тему связи безопасности и развития, сосредоточили внимание на безопасности отдельного человека, то есть на человеческой безопасности (humansecurity). Но сторонники этого направления обходят при этом вопрос о месте государств третьего мира в процессах обеспечения безопасности живущих в них бедных людей. Между тем, именно этот вопрос представляется наиболее важным во всей проблематике безопасности/развития.

По мнению диссертанта, западные авторы поставили перед собой ложную дилемму, делая выбор между «секьюритизацией» и милитаризацией вопросов развития, с одной стороны, и полной индивидуализацией проблем безопасности – с другой. Если у одних исследователей и политиков наблюдался перекос в сторону политического реализма (что приводит к пренебрежению интересами «слабых» государств), то сторонники человекоцентризма «перегибают палку» в другую сторону. Они стремятся сразу – минуя стадию государственного и национального строительства Sen A.K. Development as Freedom. Anchor Books, New York, 1999. P. 4.

См.: NdiA.Why Liberal Capitalism Failed to Stimulate a Democratic Culture in Africa:

Rethinking Amartya Sen’s Theory about Development as Freedom \\ Journal of Developing Societies. 2011. Vol. 27. No. 2.P. 178.

Sen A.K. Development as Freedom… Р. 8.

перейти к «ориентированному на человека» подходу к безопасности, рассматривающему государство как часть проблемы, а не как решение141.

Тем самым они лишают себя возможности поставить вопрос об укреплении «слабых», неконсолидированных государств третьего мира, что является ключом к решению обеих проблем – безопасности и развития.

Африканский континент часто становится источником иллюстраций, как «несостоявшихся» государств, так и катастрофического состояния человеческой безопасности. Но именно на примере Африки, на взгляд диссертанта, очевидна важность национально-государственного строительства, так как отсутствие полноценных государств на этом континенте порождает угрозы безопасности и препятствует развитию.

Авторы статьи «Человеческая безопасность и развитие в Африке» Н.Поку, Н.Ренвик и Х.Г.Порто прямо пишут, что в Африке «самым большим препятствием для обеспечения развития стала проблема создания жизнеспособных государств»142. Во многих других регионах мира слабость государственных и национальных проектов менее очевидна, а жесткие режимы иногда создают для внешних наблюдателей образы сплоченных государств и наций.

Понимание собственной слабости и неспособности справляться с угрозами делает африканские государства менее озабоченными проблемами суверенитета. Изначальная слабость этих государств стала одним из факторов бурного развития регионального политического сотрудничества на предоставляет ему право «вмешательства в дела» государств-членов, если тому будут «серьезные причины»: военные преступления, геноцид или См.: Poku N.K., Renwick N., Porto J.G. Human security and development in Africa \\ International Affairs. 2007. Vol. 83. No. 6.P.1170.

Там же. Р. 1156.

преступления против человечности (статья 4 пункт h)143. Документ, напомним, был принят в 2000 г., задолго до заключения европейскими странами Лиссабонского договора, т.е. Африка существенно опередила Европу в вопросе разработки единой политики безопасности. Более того, право вмешательства реализуется на практике не только Африканским союзом, но и другими региональными организациями. Так, в ноябре 2012 г.

лидеры ЭКОВАС с санкции СБ ООН договорились отправить в Мали 3, транснациональных преступных группировок».

рассматривает данную тему в не совсем верном русле, считая слабые стороны африканских государств позитивными характеристиками.

Например, Н.Поку и соавторы полагают, что Африканский союз выгодно отличается от Организации африканского единства тем, что в сфере безопасности «обязанность защищать» ставится (во всяком случае, теоретически) выше, чем сохранение государственного суверенитета144.

Проблема даже не в том, что государство в Африке признается едва ли не главной угрозой своим гражданам, а в том, что вместо задачи укрепления «слабых» государств и «слабых» наций ставится задача воспользоваться этой слабостью и еще больше ослабить государства посредством формирования наднациональных структур. Можно также добавить, что африканцы, по восприимчивыми к идеям панафриканской региональной идентичности, которая не содержит ничего плохого сама по себе, но объективно может препятствовать национальной консолидации в отдельных странах.

Constitutive Act of the African Union.12 ноября 2013 года находилось в Интернет по адресу: http://www.africa-union.org/root/au/AboutAu/Constitutive_Act_en.htm#Article См.: Poku N.K., Renwick N., Porto J.G. Human security and development in Africa… Р.

1158.

Речь идет не только и не столько об Африке, сколько об общем теоретическом подходе. Даже Б.Хеттне, несмотря на отрицательное отношение к гуманитарным интервенциям и сходным идеям, видит выход из замкнутого круга внутренних конфликтов в еще большем снижении суверенитета слабых государств, в институционализации наднационального уровня управления и передаче на этот уровень политической власти государств. Хеттне пишет, что «транснационализация суверенитета с необходимостью приведет к высокому уровню легитимности, основанному на глобальной справедливости»145, хотя непонятны основания для такого оптимистического вывода.

консолидации государства и нации применительно к слабым государствам, как если бы невыполнимость данной задачи была общеизвестным и доказанным выводом. Развитие государств третьего мира обычно понимают не в широком смысле (без чего нельзя адекватно понять взаимосвязь безопасности и развития), а в максимально узком. Например, Н.Поку и соавторы раскрывают понятие «развитие» применительно к Африке исключительно через социально-экономические показатели (ВНП, бедность, различные социально-экономические индикаторы), а также через тематику безопасности в Африке – в основе своей это проблема устойчивого развития»

- утверждают авторы146.

Сведение безопасности только к социально-экономическому развитию искажает, на наш взгляд, понимание места террористической угрозы во предполагает принять на веру, что терроризм напрямую обусловлен бедностью и только ею. В ООН сформировалась идея соединить борьбу с Hettne B. History of the Development–Security Nexus… P. 47.

Poku N.K., Renwick N., Porto J.G. Human security and development in Africa… Р. 1170.

терроризмом и борьбу с бедностью (к которой сведена вся тема развития) в рамках так называемых «интегральных миссий». Но данная идея, как представляется, нуждается в серьезной проверке практикой, так как две эти цели могут как совпадать, так и противоречить друг другу.

Утверждение о прямой связи бедности и терроризма очевидно не соответствует действительности. Т.е. связь между терроризмом и бедностью, разумеется, существует, но не носит такого уж прямого и непосредственного характера. Бедность является причиной того, что люди в странах третьего мира часто пассивно поддерживают действия террористов. Но активно участвуют в террористических актах выходцы не из самых бедных стран мира.

С тем, что очевидной связи между бедностью и терроризмом нет, согласны Джо Билл и соавторы147. Многие российские авторы также отрицают непосредственную связь этих явлений. А.В. Малашенко, развивая тему применительно к исламистскому терроризму, полагает, что «не бедняки создавали «Аль-Каиду», и не голодные мусульманские люмпены протаранили самолетом нью-йоркский небоскреб. За исламской альтернативой стоят деньги, полученные от ниспосланной Всевышним нефти, преуспевающие дельцы, религиозно-политические менеджеры»148.

А.А.Игнатенко напоминает, что террористический акт 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке был осуществлен представителями богатых семей из Саудовской Аравии149.

безопасности участников международной террористической сети «АльКаида» показало, что 17,6% из них принадлежит к высшему классу общества, Beall J., Goodfellow T., Putzel J. On the Discourse of Terrorism, Security and Development…Р. 53.

Малашенко А.В. Террор как наслаждение // Время Новостей. 12 апреля 2004 г.

находилось в Интернет по адресу: http://www.carnegie.ru/ru/print/70271-print.htm См.: Игнатенко А.А. Ислам и политика. М.: Институт религии и политики, 2004. С.

140-143.

54% - к среднему, и только 27,5% - к низшему; 42,5% участников - врачи, юристы, учителя и другие профессионалы высокой квалификации, 32,8% профессионалы средней квалификации, только 32,8% не имеет специальной колледжах, 33% - закончили колледжи, 9% имеет ученую степень, и только 16,7% - неоконченное среднее образование150. Собравший эти данные М.Сейджмен также утверждает, что 70% опрошенных пришли к исламскому радикализму в период учебы в западных странах151. Статистика по «АльКаиде»и другие данные подтверждают, что не существует однозначной связи между социально-экономической слаборазвитостью в смысле бедности и терроризмом.

Между тем, в результате сведения развития к преодолению бедности остается за кадром тот аспект развития, который, собственно, и влияет на глобализацию террористической угрозы – слабость государственных политические аспекты развития, они делают это в крайне узком ключе совершенствования управления. Например, в статье «Человеческая безопасность и развитие в Африке» уделяется много внимания теме «плохого управления» как одной из причин нерешенности проблемы развития в Африке. Более конкретно – речь идет о коррупции, непрозрачности процесса принятия решений и сопутствующих проблемах. Авторы предлагают оптимизировать процесс государственного управления (увеличить предсказуемость, подотчетность и прозрачность принятия решений), обеспечить свободные и честные выборы, восстановить потенциал Цит. по: Терроризм как судьба. Этические и социальные причины глобального джихада салафи // Национальная и государственная безопасность Российской Федерации. 1 августа 2009 г. http://www.nationalsecurity.ru/library/00016/00016sageman1.htm институтов государства, принять меры против коррупции, поднять качество государственных услуг152.

Признание, что потенциал институтов государства необходимо (консолидации) наций и воспитания у населения гражданских чувств. Речь идет, как можно понять, лишь о восстановлении работоспособности правительственного аппарата. Ф.Стюарт в статье, посвященной безопасности и развитию, вообще сводит понимание безопасности к низкому уровню межличностного насилия153, что позволяет ему ограничиться воздействия вооруженных конфликтов на социально-экономическое развитие и наоборот.

взаимосвязи безопасности и развития, между ними на практике много упоминавшийся выше Марк Даффилд, рассматривают ее как еще один способ доминирования развитых стран над развивающимися – на этот раз через установление контроля не над правительством, а непосредственно над населением, чтобы оно не создавало проблем и угроз для развитого мира. По мнению Даффилда, политика человеческой безопасности вообще не ставит задачу развития, скорее стремясь научить жителей развивающихся стран довольствоваться тем, что у них уже есть (в то время как на Западе именно промышленное развитие сделало возможными социальные гарантии)154. Тара Маккормак, скептически относящаяся к человеческой безопасности, пришла к выводу, что в реальности международные проекты в странах третьего мира, которые выполняются под эгидой укрепления человеческой безопасности, «представляют собой замену материальной помощи для развития государства См.: Poku N.K., Renwick N., Porto J.G. Human security and development in Africa… Р.

1165.

Stewart F. Development and security \\ Conflict, Security and Development, 2004.Vol. 4.No.

3.Р. 262.

Duffield M. Development, Security and Unending War: Governing the World of Peoples.

Cambridge, UK: Polity Press, 2007. Р. 16.

на менее крупные и более конкретные благотворительные проекты»155. Это, конечно, тоже полезно, но очевидно, что какого-либо грандиозного общемирового поворота к человекоцентричной безопасности не происходит.