[ «ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИЗМ И БЕЗОПАСНОСТЬ В СИСТЕМЕ СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени кандидата политических наук ...»
ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ МИД РОССИИ
На правах рукописи
Аттари Амджад Сабри
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИЗМ И БЕЗОПАСНОСТЬ
В СИСТЕМЕ СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ
ОТНОШЕНИЙ
ДИССЕРТАЦИЯ
на соискание ученой степени кандидата политических наук
Специальность 23.00.04 – политические проблемы международных отношений, глобального и регионального развития
Научный руководитель:
Прозорова Галина Константиновна, кандидат исторических наук, доцент
Научный консультант:
Иванов Олег Петрович, доктор политических наук, профессор МОСКВА –
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………..ГЛАВА I. ЭВОЛЮЦИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ К
БЕЗОПАСНОСТИ В КОНЦЕ XX – НАЧАЛЕ XXI ВЕКА………….. 1.1. Общее и особенное в критических исследованиях безопасности……………………………………………………………….. 1.2. Концепция «незападного» государства …………………………… 1.3. Теория «периферийного» политического реализма в исследовании международной безопасности………………………..
ГЛАВА II. ПРОБЛЕМАТИКА ТЕРРОРИЗМА
ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»……………………..2.1. Определение терроризма как теоретическая проблема…………..
2.2. Причины глобализации политического терроризма в контексте современных подходов к безопасности…………………..
2.3. Трансформация терроризма и ее отражение в теоретических концепциях……………………………………………..
ГЛАВА III. ПЕРСПЕКТИВЫ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ
ТЕРРОРИЗМА НА ГЛОБАЛЬНОМ УРОВНЕ………………………… 3.1. Политический терроризм во взаимосвязи глобальной безопасности и развития…………………………………… 3.2. Перспективы решения проблемы терроризма на глобальном уровне …………………………………………………….. ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………….СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ ………………………….
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы диссертации обусловлена, прежде всего, насущностью самой угрозы глобального политического терроризма. После террористического акта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года терроризм воспринимается как центральная угроза безопасности на всех уровнях функционирования мировой системы – локальном, национальном, региональном и глобальном. Этот теракт обнажил нераздельный характер безопасности в современном мире – она не разделяется на национальную и глобальную, западную и незападную. У мирового сообщества нарастает понимание, что терроризм не может быть побежден как изолированная проблема и только силовыми методами. Его следует рассматривать как часть комплекса социально-экономических, политических и духовных глобальных проблем, которые для своего решения требуют приложения усилий всего человечества.Начался процесс пересмотра теоретических подходов к безопасности, преодоление прежнего представления о ней как безопасности государства от внешних вторжений на национальном уровне и как стратегической стабильности на глобальном уровне. Современные концепции безопасности увязывают ее с проблемой развития, предлагая комплексные решения обеих проблем совокупными усилиями развитых и развивающихся государств.
В то же время, теоретическое осмысление проблемы терроризма не успевает за теми трансформациями, которые претерпевает само явление в условиях глобализации. Необходимо осознать, что терроризм, как и все проблемы глобальной безопасности, представляет собой не изолированную угрозу, а часть проблемного комплекса, и что он включен в единую систему с проблемой развития «третьего мира».
Без осмысления всего комплекса проблем не представляется возможным выработать решение проблемы терроризма на глобальном уровне. На уровне ООН и мирового академического сообщества не выработано единого определения терроризма, что существенно затрудняет противодействие ему в мировом масштабе, так как для успешного преодоления угрозы необходимо понимать, в чем она заключается.
Существует потребность в обосновании несиловых методов борьбы с терроризмом через преодоление основного фактора, поддерживающего существование этой угрозы: сохранение глобального разрыва между развитым центром и отстающей от него периферией.
Осмысление феномена современного глобального терроризма и путей предотвращения этой угрозы актуально для всего мирового сообщества, включающего крупные и малые государства, страны Севера и Юга, и требует объединения усилий участников международных отношений на национальном, региональном и глобальном уровнях.
Данная проблематика обладает значительной актуальностью и для России, так как она наряду с другими государствами стоит перед проблемой совершенствования контртеррористической стратегии, которая учитывала бы накопленный опыт других стран (в том числе отрицательный) и новейшие разработки в теории безопасности.
Цель диссертационного исследования: оценить возможности новых теоретических походов к безопасности для понимания причин глобализации политического терроризма.
Для достижения данной цели автором поставлены следующие задачи:
- Выявить основные особенности восприятия безопасности западных и незападных государств в контексте глобализации политического терроризма;
- Сформулировать рабочее определение терроризма на основе теоретических наработок последнего времени;
- Рассмотреть направления трансформации терроризма в период глобализации и пути теоретического осмысления этих трансформаций;
- Выявить предпосылки глобализации терроризма с точки зрения внутриполитической ситуации в странах третьего мира;
- Проследить проблематику развития и безопасности в связи с изучением феномена терроризма;
- Проанализировать взаимосвязь развития и безопасности в контексте изучения феномена терроризма;
- Предложить собственный подход к путям комплексного решения проблемы терроризма в условиях глобализации.
Объект исследования: политический терроризм как явление современного этапа мирового развития.
Предмет исследования: процесс глобализации политического терроризма в контексте взаимосвязи безопасности и развития.
Теоретическая и методологическая основа диссертации.
концептуальные подходы и некоторые термины, предложенные Копенгагенской школой в исследованиях безопасности (Б.Бьюзан, О.Вевер, Г.Соренсен и др.), выработанные в рамках критической теории безопасности (А.Ачарья, М.Айюб, К.Дж.Холсти и др.), а также содержащиеся в работах Р.Джексона. В частности, автор опирается на диверсифицированное понимание безопасности (не ограниченное военной безопасностью), на концепции «периферийного реализма», «квазигосударства» и т.д.
Использованы аналитические подходы к феномену терроризма, разработанные на начальном этапе изучения терроризма (1970-е – 1980-е гг.).
Речь идет о таких авторах как А. Шмид, Дж. Де Граф, Дж.Вайманн и К.Винн, П.Вилкинсон, З.Ивянски и др.
классическими работ Б.Смита, К.Клапхама о политических системах в «третьем мире», работ И.Валлерстайна, Р.Пребиша и других, посвященных законам функционирования мировой системы, работы классика мировой политической науки К.Шмитта, а также фундаментальные труды лауреата Нобелевской премии А.Сена по проблеме развития.
Так же методология работы основана на системном подходе к терроризму, который рассматривается не изолированно, а как часть системы угроз глобальной безопасности (безопасность также рассматривается как система, включающая всеобщую безопасность и безопасность отдельных акторов мировой политики). Автор применял также сравнительный метод:
историческое сравнение ситуации до и после окончания «холодной войны» и кросс-культурное сравнение западных государств с незападными, при анализе существующих подходов к терроризму. Применялся также метод описания терроризма как феномена и дискурс-анализ аналитических работ о терроризме и новостных публикаций о террористической деятельности (с точки зрения как содержания, так и способов подачи материала).
Источниковая база исследования может быть условно разделена на несколько блоков.
Объединенных Наций: международные Конвенции, посвященные различным аспектам борьбы с терроризмом, Глобальная контртеррористическая стратегия, документы Управления ООН по наркотикам и преступности, документы социально-экономических организаций, аффилированных с ООН, доклады Генеральных секретарей.
Во-вторых, использовались документы региональных организаций:
Африканского союза, Шанхайской организации сотрудничества, Организации исламского сотрудничества.
В-третьих, источником для диссертации послужили доклады международных аналитических центров (think tanks), таких как корпорация RAND, Фонд Конрада Аденауера, Центр Стимсона и др.
В-четвертых, использовались правовые и политические документы отдельных государств (концепции внешней политики и стратегия терроризме, доклады государственного департамента США и др.).
печатных и электронных СМИ, телевизионные новостные программы CNN, BBC, Al-Jazeera, российских каналов: Первого, РТР, НТВ.
выработанные организациями и лицами, вовлеченными в терроризм (речь спорадически). Эти материалы привлекались ограниченно, с целью получить представление о террористическом дискурсе. Речь идет о книгах и статьях, написанных теоретиками и практиками терроризма, о воспоминаниях бывших и нынешних членов террористических организаций.
Степень разработанности проблемы.
количество отечественной и зарубежной научной литературы. В первую закономерности мирового политического процесса, сущность глобализации и безопасности. Можно назвать работы таких российских исследователей как Е.П.Бажанов, Н.П.Бажанова, Ю.П.Бойко, А.Д.Богатуров, О.П.Иванов, А.Г.Задохин, Т.А.Закаурцева, Г.И.Мирский, Т.Н.Мозель, А.В.Лукин, М.М.Лебедева, О.Г. Пересыпкин, Г.А.Рудов, П.А.Цыганков, В.В.Штоль, А.Д.Шутов и другие1. В этот же ряд следует поставить труды зарубежных Бажанов Е.П., Бажанова Н.Е. Международные отношения в XXI веке. International Relations in the XXI Century / Е.П. Бажанов, Н.Е. Бажанова. M.: Восток Запад, 2011. - с.; Бажанов Е.П. Актуальные проблемы международных отношений. Т. 1-3. М., 2001-2002;
Бажанов Е.П. Современный мир. Избранные труды М., 2004; Бажанов Е.П., Бажанова Н.Е.
Куда идет человечество? О тенденциях международных отношений в XXI веке. М., 2009;
Бажанов Е.П., Бажанова Н.Е. Многополюсный мир. М., 2010; Бойко Ю.П. Основы национально-государственного строительства: мировой опыт и российские реалии написанные как с традиционных, так и с критических позиций (работы Г.Содерберга, Э.Тикнер, Б.Хеттне, М.Лаффи и других)2.
Автор также использовал страноведческую литературу, посвященную третьему миру, в частности, Ближнему Востоку и исламскому миру в целом (работы А.А.Алиева, В.Е.Донцова, А.А.Игнатенко, А.В.Малашенко, Г.И.
Э.Сивана)3. Эта литература содержит как фактический материал, так и (монография, в 2 т.). Москва Восток-Запад, 2009; Задохин А.Г. Внешняя политика России:
национальное сознание и национальные интересы. – М., Тегеран. 2004; Задохин А.Г., Митрофанова А.В. Глобализация и глобальные проблемы человечества: (Методология анализа ) / А.Г. Задохин, А.В. Митрофанова; Дипломат. акад. МИД России. М.: Моск.
филос. фонд, 2003; Мозель Т.Н. Теоретические основы международных отношений. М.: Научная книга, 2000; Мирский Г.И. Ближневосточные потрясения и Западный мир // Мировая экономика и международные отношения. 2013. № 2. С. 51-62. Мирский Г.И.
Исламская цивилизация в глобализирующемся мире // Мировая экономика и международные отношения. - 2004. - № 6 и др.
Acharya A. The Periphery as the Core: The Third World and Security Studies // Critical Security Studies: Concepts and Cases. Krause, Keith and Michael C. Williams (eds). London:
UCL Press, 1997; Ayoob М. Regional Security and the Third World \\ Regional Security in the Third World. Mohammed Ayoob, ed. London: Groom Helm, 1986; Ayoob M. Subaltern Realism: International Relations Theory Meets the Third World \\ International Relations Theory and the Third World. Stephanie G. Neuman (ed.). New York: St. Martin's Press, 1998; Barkawi T., Laffey M. The Postcolonial Moment in Security Studies // Review of International Studies.
32 (2006); Busan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. London: Harvester Wheatsheaf, 1991; Duffield M. Development, Security and Unending War: Governing the World of Peoples. Cambridge, UK: Polity Press, 2007;
Duffield M. Global Governance and the New Wars: The Merging of Development and Security.
London and New York: Zed Books, 2001; Hettne B. History of the Development–Security Nexus \\ Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1.; Waever O. Securitization and Desecuritization \\ On Security. Ed. Ronnie D.Lipschutz. N.Y.: Columbia University Press, и др.
Алиев А.А. Идеология «мусульманского национализма»: Аналит. обзор / РАН. ИНИОН.
Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. истории; Отв. ред. Гордон А.В. – М., 2008;
Донцов В.Е. Ислам в международных отношениях // Дипломатический ежегодник 1997.
М.: Научная книга 1997. С. 62-89; Игнатенко А.А. Эндогенный радикализм в исламе // Центральная Азия и Кавказ, 2000, №2; Малашенко А.В. Каким нам видится ислам // Россия и ислам: межцивилизационный диалог. Москва-Уфа, 2006. С.3; Мирский Г.И.
Жизнь в трех эпохах. М., 2001. Пересыпкин О.Г. Восточные узоры. М., 1984; Плешов О.В.
Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: Институт востоковедения РАН, 2003. Прозорова Г.К. ОИК в системе современных международных отношений. // теоретические обобщения, которые способствовали лучшему пониманию политических процессов, происходивших и происходящих в третьем мире.
Также автор опирался на работы российских авторов, разрабатывавших проблематику терроризма: Политов С.И.; Илларионов С.Н.; Гаврилин Ю.В., Смирнов Л.В.; Зырянов Н.А., Николаев, И.В.; Иванов В.Н.; Ильинский И.М.
Ксенофонтов В.Н. Большое значение для работы над диссертацией имела литература 1970-х -1980-х годов, посвященная непосредственно феномену терроризма:
его истории, определению, трансформациям и т.д. Можно назвать труды А.Шмида, Дж. де Грааф, П.Уилкинсона, З.Ивянского, Н.Ливингстоуна5.
Указанные авторы внесли значительный вклад в изучение возникшего тогда международного терроризма, выработали основные подходы к определению понятия «терроризм», разработали несколько вариантов классификации террористических актов, раскрыли причины терроризма и заложили методологическую основу для дальнейшего анализа террористической угрозы. Без работ 1970-х - 1980-х годов современные исследования, включая Ислам и современные международные отношения. М., 2001; Прозорова Г.К. Ливаноизраильский конфликт: основные фазы эволюции // Страны Ближнего, Среднего Востока и Африки в начале нового века. Выпуск второй. М. 2005; Прозорова Г.К. Правящие режимы арабских стран: методы воздействия на исламскую оппозицию (на примере Египта, Алжира и Туниса) // Мир ислама. История, общество, культура. М. 2009; Olivier Roy, Globalised Islam: The Search for a New Ummah, London: Hurst & Company, 2004; Сиван Э. Радикальный ислам: причины и последствия террористического насилия.
http://www.hraicjk.org/russian/radical.html Политов С.И. Глобализм как фактор трансформации международного терроризма // Наука. Культура. Общество, 2006, №7; Политов С.И. Предпосылки и направленность трансформации международного терроризма // Социально-гуманитарные знания, 2006, №12; Илларионов С.Н. Террор и антитеррор в современном мироустройстве. М., 2003;
Гаврилин Ю.В., Смирнов Л.В. Современный терроризм: сущность, типология, проблемы противодействия. М.,2003; Зырянов Н.А., Николаев, И.В. Гносеологические корни терроризма. М., СПб., 2005; Иванов В.Н. Феномен терроризма: экспертные суждения и оценки. М., 2005; Ильинский И.М.О терроре и терроризме. М., 2001; Ксенофонтов В.Н.
Мир как состояние общества: генезис, содержание, тенденции. М., 2005.
Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication: Insurgent Terrorism and the Western News Media, Beverly Hills, Calif: Sage, 1982; Iviansky Z. Individual Terror: Concept and Typology \\ Journal of Contemporary History. 1977. Vol. 12. No. 1; Livingstone N.C. The War Against Terrorism. Lexington, Mass.: Lexington Books, 1982; Wilkinson P. Political Terrorism.
L.: Macmillan, 1974;
данную диссертацию, было бы невозможно осуществить. В то же время, подходы того времени, естественно, уже недостаточны, так как не учитывали глубинных трансформаций, пережитых мировой системой после распада биполярного мира. Появление глобального терроризма и приобретенные им в результате новые характеристики требуют выработки новых подходов к исследованию данного феномена.
Использованная в диссертации научная литература включает также фундаментальные работы более позднего периода, которые обобщили результаты более чем трех десятилетий изучения терроризма: Хрестоматию по исследованиям терроризма издательства «Раутледж» под ред. А.Шмида, труды Б.Начос, Б.Хоффмана, Г.Вайманна и К.Винна, публикации М.Седжвика о социальной структуре сетевых террористических организаций.
Автор диссертации критически проанализировал многочисленные статьи, опубликованные в последнее десятилетие по актуальной проблеме взаимосвязи развития и безопасности, в том числе в аспекте глобального терроризма. Поскольку данная тема является новой и недостаточно изученной, по ней пока не публиковались монографии или даже тематические научные сборники. В диссертации использовались статьи из журналов Perspectives on Terrorism, Conflict, Security and Development, Journal of International Development, Security Dialogue, International Affairs и других.
Несмотря на широкий охват материала, представленного авторами статей, следует отметить, что в них не поднимается проблема укрепления слабых государств как важнейшего условия преодоления террористической угрозы. Соответственно, не предлагается многоуровневого видения системы борьбы с терроризмом, предлагаемого в данной диссертации.
Научная новизна диссертации обусловлена следующими факторами:
- Выявлены отличия новых (критических) подходов к безопасности от традиционного политико-реалистического подхода;
- Проанализирована возможность применения критических подходов в теории безопасности к исследованию терроризма;
- Сформулировано рабочее определение терроризма;
- Определены предпосылки глобализации терроризма с точки зрения внутриполитической ситуации в странах третьего мира;
- Показаны направления трансформации терроризма в период глобализации и определены способы их теоретического осмысления;
- Проанализированы современные исследования взаимосвязи развития и безопасности в аспекте изучения терроризма;
- Предложена авторская трехуровневая система борьбы с угрозой глобального терроризма.
Положения, выносимые на защиту:
1. В настоящее время актуально преодоление западноцентричного подхода к безопасности в теории и политической практике. Для анализа глобального терроризма наибольший интерес представляют постколониальные подходы как одно из направлений критических теорий безопасности, охватывающие и проблемы безопасности развивающихся государств, и международную проблематику. Обоснование взаимосвязи между безопасностью и развитием является важнейшим аналитическим инструментом для понимания сущности и истоков терроризма как угрозы международной безопасности.
2. Разрешить проблемы безопасности стран третьего мира на преимущественно общесистемном (глобальном) уровне представляется затруднительным из-за недостатка факторов сдерживания периферийной нестабильности. Если ранее общесистемная (международная, глобальная) безопасность зависела от стратегической стабильности, теперь распространяются на региональном и глобальном уровнях, используя сети и диаспоры в качестве каналов.
террористической угрозы международной безопасности способствует анализ внутриполитических процессов в государствах третьего мира непосредственно перед окончанием «холодной войны». Доминирование религиозных и этнических идентичностей в этих государствах над национальными или классовыми обусловлено несовершенством (провалом) экономической модернизации и национального строительства. Выход носителей этих идентичностей за пределы национального или регионального уровня мировой системы и превращение их в глобальных акторов связан с воздействием процесса глобализации на неустойчивые экономические и политические институты стран третьего мира.
4. В процессе глобализации политический терроризм приобретает следующие новые свойства: беспрецедентные масштабы и жестокость методов реализации своих целей, характерную для сетевых структур гибкость и относительную независимость от внешних трансляторов информации. Глобальный терроризм отличается от международного тем, что ставит задачи глобального характера, связанные с нарушением функционирования всей мировой системы. Акты глобального терроризма могут осуществляться как в глобальном, так и в локальном пространстве.
Глобализация снижает зависимость террористов от внешних СМИ, у них появляются собственные средства ретрансляции. Эти свойства значительно осложняют борьбу с терроризмом исключительно силовыми методами.
Современная контртеррористическая стратегия должна учитывать положения и выводы новейших теоретических разработок в области безопасности, в частности теории «периферийного реализма» (рассматривающих проблемы безопасности с позиций государств, находящихся на периферии мировой системы) с его ключевой идеей о взаимосвязи безопасности и развития.
5. Выбор между «секьюритизацией» и милитаризацией вопросов развития, с одной стороны, и полной индивидуализацией проблем безопасности – с другой, является ложной дилеммой. Несмотря на внешнюю противоположность двух подходов к взаимосвязи безопасности и развития, оба в конечном итоге способствуют укреплению подчиненного положения развивающихся стран. Необходимо осознать, что не ослабление, а глобального развития и безопасности.
6. Наиболее адекватной представляется трехуровневая (национальный, региональный и глобальный уровни) система борьбы с глобальной террористической угрозой на основе укрепления развивающихся государств доминирующим. Задачи каждого уровня по борьбе с терроризмом и его предотвращению взаимосвязаны и состоят в следующем: национальный государственности, развитие демократических институтов; региональный (региональные организации) координация контртеррористической суверенитета и информационная поддержка государств-участников, обучение кадров; глобальный (ООН и СБ ООН) - сдерживание региональных гегемонов, разрешение спорных ситуаций, координация усилий мирового сообщества в целом.
Практическая значимость исследования определяется, прежде всего, тем, что подход автора к исследованию терроризма может быть использован Положения работы также могут быть использованы в учебном процессе отношения» и «Политология». Рекомендации и выводы могут представлять интерес для международных организаций, в повестке дня которых стоит борьба с терроризмом, для внешнеполитических ведомств, а также для структур, занимающихся контртеррористической проблематикой, как в России, так и других странах.
Апробация результатов исследования нашла отражение в практической работе автора, его выступлениях на научных форумах и в исследовательских центрах, а также в публикациях на русском языке.
Структура диссертации подчинена поставленным научным целям и задачам.
Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка источников и литературы.
ГЛАВА I. ЭВОЛЮЦИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ
К БЕЗОПАСНОСТИ В КОНЦЕ ХХ – НАЧАЛЕ ХХI ВЕКА
Для того чтобы понять направления трансформации терроризма на рубеже веков и его место в системе угроз международной безопасности, необходимо принять во внимание изменение общих теоретических подходов к безопасности (как национальной, так и международной), имевшее место в конце прошлого – начале нынешнего века. Речь идет о так называемых «критических исследованиях безопасности» (critical security studies)6, многие международных отношений, связанных с окончанием «холодной войны», усиливающейся глобализацией экономических, политических и других отношений, возникновением новых угроз и вызовов, расширением круга участников международных отношений на фоне начавшегося формирования полицентричного миропорядка.Пионерскими в этой области стали работы Барри Бузана, Оле Вейвера и Джеймса Дер Дериана. Авторы этого круга стоят у истоков «постструктуралистского» (или «постмодернистского») подхода в теории международных отношений. Они переносят акцент с анализа «опасности» и «безопасности» на анализ значения этих понятий в том или ином контексте. В результате под вопросом оказываются эпистемологические основания самой дисциплины, именуемой «исследованиями безопасности». Не случайно антитезой безопасности (security) у них выступают не «угрозы» (threats) и «опасности»
(dangers), а такая неуловимая материя, как «небезопасность» (insecurity), — тем самым в анализируемый феномен с самого начала встроен субъективный момент ощущения, переживания. См.: Малахов В. Техника безопасности: политика страха как инструмент управления // Отечественные записки. 2013. №2 (53). Подробнее см.: Busan B. People, States and Fear.An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. London:
Harvester Wheatsheaf, 1991; Wver O. Securitization and desecuritization // On Security. Ed.
by R. Lipschutz. NY: Columbia University Press, 1995; Der Derian J. The Value of Security:
Hobbes, Marx, Nietzsche and Baudrillard // The Political Subject of Violence. Ed. by D.
Campbell and M. Dillon. Manchester: Manchester University Press, 1993.
Штоль В.В. и др. Пацифизм и альтернативное моделирование безопасности // Обозреватель. 2013. № 8; Тикнер Дж.Э. Мировая политика с гендерных позиций. М., и др.
1.1. Особенности «критических исследований безопасности» по Концептуальные основы подходов к безопасности в принципе определяются множеством условий и факторов, среди которых важное значение имеют уровень социально-экономического и политического развития и характер режима правления и политической культуры. В то же формируют географическое и геополитическое положение страны, ее национально-исторические традиции и задачи обеспечения государственного суверенитета и защищенности от внешних угроз. Все эти условия и факторы находят отражение в формировании определенной модели безопасности в контексте региональных особенностей. Практически все эти концепции исходят из геополитического расположения своей страны и ее исторических отношений с ближними и дальними соседними народами и государства. При этом выбор ответа на внутренние и внешние угрозы и вызовы национальной консолидации общества и государства перед исходящими извне угрозами и вызовами. В этой связи исследователи отмечают, что категория «нация»
интерпретируется на Западе и на Востоке различно8. На Западе в ходе развития пришли со временем к заключению, что консолидации общества должна происходить на гражданских принципах и «снизу».
В европейских интеграционных процессах нужды безопасности с демократическими ценностями. Во-первых, большинство европейских стран являются малыми странами, всегда обеспокоенными своей безопасностью именно на паритетных основах, то есть не в ущерб друг Альтерматт У. Этно-национализм в Европе. М., 2000. С. 29 – 33; 37 – 40.
сплачивающим европейские страны фактором, склонявшим их к налаживанию регионального партнерства с целью нейтрализации внутри и внерегиональных угроз. Внутрирегиональными угрозами являлись войны и конфликты между европейскими странами. Особенно, в-третьих, их волновали великодержавные и гегемонистские амбиции соседей. Так, зарождалась “концепция политического равновесия”, которая овладела умами европейских политиков в XVII и XVIII вв.9 В основе этой концепции лежало сформулированное философской и политической европейской мыслью еще в XVI – XVII в. учение о государстве, природе государств и характере отношений между государствами. Прежде всего речь идет о работах Н. Макиавелли и Т. Гоббса10. Центральной являлась идея о необходимости поддержания безопасности и обеспечения мира. Таким образом, создание концепции «политического равновесия» стало результатом безопасностью каждой отдельной страны и устойчивостью и мирным развитием системы в целом. Быстрое и широкое распространение идеи международного равновесия в XVII-XVIII в. было связано с ее простотой и наглядностью: уравновешивая друг друга, силы возвращаются в состояние покоя, т.е. мира. Кроме того, равновесие и его главная метафора весы – как нельзя лучше отвечали духу эпохи с ее пристрастиям к гармонии и механике.
Нейтрализовать угрозы и вызовы европейские государства пытались путем различных дву- и многосторонних союзов. Результаты такой стратегии спровоцированы две мировые войны. В развитие идей Макиавелли и Гобсса И.Кант предложил свою концепцию «демократического мира», согласно Развитие русского права в первой половине XIX века. М., 1994. С. 286.
Макиавелли Н. Избранные произведения: Пер. с ит. М,1982; Гоббс Т. Сочинения, тт. 1– 2. М., 1989.
которой мир между государствами достижим и поддерживается, если эти государства являются демократическими11.
государства при участии США взяли курс на создание союза европейских государств фактически противостоящего остальному неевропейскому и незападному миру. После окончания холодной войны этот союз расширил свои границы включением в него стран Восточной и Центральной Европы. В области непосредственно безопасности западный мир опирался на мощь США и НАТО12.
После исчезновения биполярной конфронтации в мире происходит динамичная трансформация системы международных отношений, которая характеризуется противоречивыми тенденциями:
лидерству и приверженностью большинства стран мира к формированию многополярного мира;
взаимозависимости и развитием интеграционных объединений государств на региональной основе;
доминированием развитых стран (при лидерстве США), которые ориентированы, прежде всего, на военно-силовые решения проблем мировой политики при игнорировании сложившихся норм международного права.
исследованиях безопасности (security studies) стало развиваться прикладное направление и проблемно-ориентированная теория. Проблемой являлись, прежде всего, напряженные отношения и конфликты между государствами.
Так, один из представителей школы политического реализма Стивен Уолт Кант И. К вечному миру. М., 1989.
Штоль В.В. Армия мира. М., 2006.
определял предмет исследования безопасности как «изучение угрозы военной силы, ее использования и контроля над ней»13.
Таким образом, традиционный подход к безопасности генетически связан с политико-реалистическим подходом к международным отношениям.
Исследования безопасности исходили из уже заданной философией международным актором являлось государство, а главной проблемой – война и угроза войны. В рамках исследований безопасности изучались конкретные проблемы предотвращения войны и создания систем безопасности.
Традиционное понимание можно, по нашему мнению, свести к двум кратким тезисам:
На уровне отдельного государства безопасность означает его свободу контролировать возникающие военные угрозы со стороны других государств (национальная безопасность).
На уровне мировой системы безопасность означает достижение и поддержание стратегического (ядерного) баланса между крупнейшими державами, что делает войну между ними невозможной, так как грозит взаимным гарантированным уничтожением.
После окончания «холодной войны» особенно отчетливо обнаружилась недостаточность традиционного понимания безопасности. Ее элементы были выделены заместителем директора сингапурского Института оборонных и стратегических исследований" Амитавом Ачарьей (Amitav Acharya), в написанной им главе коллективной монографии «Критические исследования безопасности»14:
Walt S. The Renaissance of Security Studies \\ International Studies Quarterly. 1991. № 33. Р.
212.
Acharya A. The Periphery as the Core: The Third World and Security Studies \\ Critical Security Studies: Concepts and Cases. Krause, Keith and Michael C. Williams (eds). London:
UCL Press, 1997. Р. 301 и далее.
- во-первых, традиционное понимание предполагает, что угрозы безопасности возникают преимущественно в межгосударственных отношениях;
понимания безопасности;
- в-третьих, традиционное понимание основано на вере в глобальный баланс сил как законный и эффективный инструмент достижения международного порядка.
Критические теории безопасности подвергли пересмотру сами основания традиционной теории. Во-первых, все критические теории отвергают государствоцентризм, его абсолютизацию в вопросах обеспечения безопасности. Во-вторых, они, в отличие от традиционного подхода, не концентрируются исключительно на военных вопросах. Следует отметить, что критические теории формировались в зависимости от трансформаций самой мировой политики. Уже в конце 1980-х годов – не говоря уже о периоде после окончания «холодной войны» - стало очевидным, что традиционный подход не учитывает происходящие в мире важные изменения.
После распада биполярной системы все чаще возникают вооруженные конфликты, которые выглядят более похожими на гражданские войны, причем в большинстве случаев ни одну сторону конфликта нельзя назвать «законным правительством». Если традиционные межгосударственные конфликты обычно происходили из-за спорных территорий и могли в принципе быть решены военными методами, то конфликты нового типа вращались вокруг гораздо более сложных проблем (развитие, идентичность, идеология и просто ценности) и могли быть решены только комплексно.
За пределами западного мира государства все чаще превращались не в защитников, а в источники угроз своим гражданам. В качестве примера можно привести геноцид народности тутси в Руанде (1994), этнических групп фур, масалитов и загава в Дарфуре и др.
разнообразных, но во многом похожих критических школ в исследованиях безопасности. К общим чертам разных школ можно отнести следующие взаимосвязанные теоретические положения:
Во-первых, расширение тематики безопасности за пределы военных угроз и включение в повестку дня угроз экологических, социокультурных, экономических и других.
Во-вторых, смена «референтного объекта» безопасности - уход от государствоцентризма к индивидоцентризму, когда объектом угроз считается не государство как таковое, а проживающие в нем люди. Государство же в ряде ситуаций само служит источником угроз для своих граждан.
Ряд современных исследователей предлагают выйти за рамки «традиционного» узкого понимания безопасности, как преимущественно «военной защищенности государства от военной же агрессии» со стороны другого государства15. Впервые значительный пересмотр традиционного подхода к безопасности произошел в рамках т.н. Копенгагенской научной школы, названной в честь Центра исследований мира и конфликтов в Копенгагене, где она сформировалась. Эта школа ассоциируется прежде всего с именами Барри Бьюзана и Оле Вевера (последний сам себя называет «постструктуралистским реалистом», показывая тем самым принадлежность школы к традиционным подходам).
Митрофанова А.В. Человеческая безопасность - вызов национальному суверенитету? \\ Ученые записки - 2001. - М.: Дипломатическая Академия МИД России, 2002. С. 34-53;
Штоль В.В. и др. Пацифизм и альтернативная безопасность. – Обозреватель. 2013. № 8;
Тикнер Дж.Э. Мировая политика с гендерных позиций. Пер. c анг. М., 2006. С. 127 – 131.
Книга Б.Бьюзана «Люди, государства и страх»16 оказала немалое влияние на исследования безопасности в мире. Б.Бьюзан одним из первых теоретиков признал, что безопасность государства может быть не только военной. Он писал, что «размышления о безопасности с национальной точки зрения с легкостью вело к идентификации с безопасностью исключительно военных проблем, в то время как в реальном мире повседневного политической, экономической, социетальной и экологической областях»17.
государствоцентризма, Б.Бьюзан выделил следующие разновидности безопасности18:
Экономическая безопасность - доступ к ресурсам, финансам и рынкам, необходимым для поддержания в государстве нормального уровня жизни.
Социетальная безопасность - поддержание традиционного языка, религии, культуры, национальной идентичности и обычаев.
Экологическая безопасность и возможные другие виды безопасности.
инфекционные болезни, загрязнение окружающей среды, этнические конфликты, терроризм и пр.) относительно давно (с середины 1990-х годов) воспринимаются и обсуждаются исключительно на уровне отношений между государствами. Поэтому даже если политико-реалистический дискурс Buzan B. People, States and Fear: An Agenda for International Studies in the Post-Cold War Era. NY et oth.: Harvester Wheatsheaf, 1991.
Ibid. Р. 15.
Там же.Р. 117-133.
затрагивает невоенные угрозы безопасности, они как бы пересчитываются в военный эквивалент. Оле Вевер полагает, что рассуждая в рамках исследований безопасности, например, об экологических проблемах, «в глубине этого понятия мы по-прежнему находим нечто, относящееся к обороне и государству»19. Например, сложная ситуация с окружающей средой приводит к повышению смертности и уровня заболеваний, это ослабляет население, а значит – военную мощь государства.
Важным вкладом Копенгагенской школы в теорию стало введение концепции «секьюритизации» (securitization) – термин, который невозможно адекватно кратко перевести на русский язык. «Секьюритизация» означает безопасности посредством речевого акта. После этого данную проблему требующую особых действий и приоритетного решения. В отношении данной проблемы легитимизируется использование силы, а государство получает особые полномочия для ее решения. Обратным актом является «десекьюритизация», то есть прекращение восприятия проблемы как экстраординарной и ее возвращение в сферу обычной политической жизни20.
«Секьюритизация» какой-либо невоенной проблемы, ее выражение в терминах безопасности означает, в глазах государства, что данная проблема приобретает военный аспект, при этом сам подход к безопасности не использования военной силы «чтобы справиться с возникшими после холодной войны угрозами безопасности, которые транснациональны и не Waever O. Securitization and Desecuritization \\ On Security. Ed. Ronnie D.Lipschutz. N.Y.:
Columbia University Press, 1995. P.47.
Emmers R. Securitization \\ Contemporary Security Studies. Ed.by Collins A. Oxford: Oxford University Press. 2010. Р. 140.
сосредоточены на государстве»21. Отсюда - представление о новой роли вооруженных сил, которые начинают широко применять для решения невоенных задач, например, гуманитарных катастроф, миротворчества и т.д.
Очевидно, что при таком понимании невоенной безопасности роль государства и его силовых аппаратов только возрастает. В результате, государства начинают истолковывать как угрозы безопасности даже те проблемы, которые ранее считались «вопросами охраны порядка или общественного здравоохранения»22. Таким образом, борьба против «новых»
угроз остается исключительным делом суверенного государства, то есть остается в рамках традиционного политико-реалистического дискурса безопасности.
высказывалась мысль о том, что и государство само может представлять угрозу безопасности индивидов, обществу и отрицалась необходимость традиционного военного ответа на вызовы безопасности23.
университету города Аберистуит в Уэллсе, где эта школа сформировалась на факультете международных отношений), среди представителей которой – К.Краузе и М.Уильямс, редакторы сборника «Критические исследования безопасности»24, а также автор «Теории мировой безопасности»25) Кен Бут – центральная фигура Валлийской школы.
Smith P.J. Transnational Security Threats and State Survival: A Role for the Military? \\ Parameters: US Army War College. Autumn 2000.Vol. 30.Issue 3.Р.77.
Ibid. Р. 77-78.
См.: Sheehan M. International Security An Analytical Survey, Colorado, US: Lynne Reinner Publishers Inc, 2005. Р. 49, 62.
Critical Security Studies.Concepts and Cases.Krause K., Williams, C. M. (Eds). London: UCL Press, 1997.
Основная идея К.Бута и Аберистуитской школы в целом заключается в понимании безопасности, прежде всего, как защиты людей (а не государства) от угроз их жизням, причем речь идет не о естественных угроза, а о «эмансипации» человека, которая обладает приоритетом по отношению ко всем другим политическим проблемам, так как «именно эмансипация, а не власть или порядок, порождает истинную безопасность. По этой причине эмансипация, теоретически, и есть безопасность»26. Аберистуитская школа настаивала на том, чтобы такие проблемы как нарушение прав человека, подавление меньшинств, бедность и насилие против женщин были поставлены в качестве проблем международной безопасности – то есть, Отождествление безопасности с эмансипацией человека представляет собой, по мнению автора диссертации, еще один шаг в сторону от традиционного государствоцентричного видения безопасности.
Сложно сказать, сколько новых школ появилось в рамках критического подхода к безопасности. Авторы монографии «Введение в критические исследования безопасности» выделяют следующие критические теории27:
Феминистские и гендерные подходы (Синтия Энлои, Энн Тикнер, Лаура Шеферд и др.);
Постколониальные подходы (Мохаммед Айюб, Амитав Ачарья и др.);
Постструктуралистские подходы (Джеймс Дер Дериан, Дэвид Кэмпбелл, ДидьеБиго и др.);
Теория «секьюритизации» (Барри Бьюзан, Оле Вевер и другие).
Booth K. Theory of World Security. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.
Booth K. Security and Emancipation \\ Review of International Relations. 1991. V. 17. No.
4.P. 319.
Peoples C., Vaughan-Williams N. Critical Security Studies: an Introduction. L.: Routledge, 2010. Part 1.
Предложенная классификация представляется не вполне обоснованной.
Так, Барри Бьюзан, заложивший предпосылки критических подходов к безопасности, не может быть однозначно отнесен к «критическим теориям безопасности», поскольку его подход остается во многом традиционным политико-реалистическим и государствоцентричным. Очевидно, полностью преодолеть традиции политического реализма ему не удалось, ибо в целом он оставался в рамках европейской, западной школы безопасности.
постколониальные подходы, так как именно они помогают выявить причины возникновения и особенности современного глобального политического терроризма. Они обосновывают связь проблематики безопасности с проблематикой развития человечества и глобальных проблем развития, без чего невозможно понять феномен современного терроризма и найти пути решения этой глобальной проблемы.
Термин «постколониализм» «употребляется для обозначения критики постколониальный период, но постколониальные потоки слишком разнообразны, чтобы подогнать их под четкое определение. Тем не менее, им свойственно несколько общих черт, прежде всего, соотнесение колониализма с экономическим вторжением капитала на мировые рынки»28. Так, ученый из Великобритании палестинского происхождении Э.И.Саид, критикуя западную ориенталистику, утверждал, что западные научные исследования “были задуманы не только для легитимизации западной экспансии и господства, но и в значительной степени инициированы … британским и безопасности, служивший определенным политическим целям”29. Нам представляется важным подчеркнуть, что постколониальные подходы в Yang R. ed. Postcolonialism: A Historical Introduction. London. 2001. P. 330.
Иггерс Г., Янг Э. Глобальная история современной историографии. М,, 2012. С. 315.
критических теориях безопасности характеризуются стремлением рассматривать политический процесс и проблемы безопасности с точки зрения бывших колоний и вообще стран третьего мира. Эти подходы охватывают и проблемы безопасности самих постколониальных государств, и международную проблематику. Они обосновывают взаимосвязь между тематикой безопасности и развития (security-developmentnexus), что является, важным аналитическим инструментом в изучении феномена терроризма как угрозы международной безопасности. В задачу работы не входит детальное рассмотрение понятия «развитие», но хотелось бы подчеркнуть, что оно также (как и понятие безопасности) прошло долгий путь трансформации на протяжении второй половины ХХ века, и связано с различиями в понимании безопасности и угроз безопасности на Западе и Востоке.
экономический рост. Этот показатель рассчитывался в отрыве от социальных показателей, в результате чего некоторые страны (например, Чили) показывали высокий экономический рост за счет снижения уровня и качества жизни большинства граждан в обстановке диктатуры и репрессий. Однако в середине 1990-х ситуация начала меняться. В 1994 г. Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос Гали представил Генеральной Ассамблее «Повестку дня во имя развития», где о развитии говорится, прежде всего, как об основном из прав человека30. Основываясь на идеях англо-индийского экономиста, лауреата Нобелевской премии Амартьи Сена, Б.Гали писал о неразделимости в процессе развития мира, экономики, гражданского общества, демократии, социальной справедливости и экологии.
Постепенно развитие стали понимать как нечто большее, чем просто экономический рост. Речь пошла не только о развитии национальной экономики, а о человеческом развитии (human development). C 1991 г.
Подробнее см.: Boutros-Ghali B. An agenda for development with related UN documents United Nations. UN Dept. of Public Information, 1995.
Программа развития ООН (ЮНДП) публикует ежегодные «Доклады о человеческом развитии». Человеческое развитие предполагает не только рост материального благосостояния, но и достижение прав человека и социальной справедливости. Этот термин появился как попытка установить, как именно живут люди в разных странах, вне зависимости от того, наблюдается ли там экономический рост. Развитие начали связывать с «хорошим управлением»
(good governance) – в то время как ранее критика национального руководства развивающихся стран в международных документах не допускалась.
В конце ХХ столетия стала популярной концепция устойчивого развития как основы безопасности общества и человека31. Появилось понятие «индекс человеческого развития государства», который рассчитывается на основе таких показателей как разрыв между богатыми и бедными, безработица, разрыв социальных связей, экологическое загрязнение, ситуация с правами различных групп и т.д32. В настоящий момент под развитием в ООН понимают сочетание, как минимум, четырех составляющих – мира, человеческой безопасности, человеческого развития и экологического баланса. Другими словами, речь идет о модели поведения и самоорганизации альтернативной конфликтным и экспансионистским эгоистичным установкам во внутренней и внешней политике. Кроме того, эта концепция имеет своею целью гармонизации отношений человека и его групп со средой обитания33.
Хотя критические теории безопасности сохранили определенную преемственность по отношению к традиционным подходам, в целом они отличаются расширенным пониманием тематики безопасности и, если не уходом от государствоцентризма, то выходом на более высокий уровень Левашов В.К. Глобализация и устойчивое развитие. - Устойчивое развитие. Наука и Практика. 2001. №1.
Бойко А.Ю. Устойчивое развитие глобальной системы как условие человеческой безопасности. - Обозреватель. – 2010. № 6. - С. 103-111.
Стратегия и проблемы устойчивого развития России в XXI веке. М., 2002. С.
23- 26.
понимания безопасности. Можно сделать вывод, что развитие критических исследований безопасности привело к пониманию связи между расширенной концепцией безопасности и расширенной концепцией развития. Это позволяет по-новому взглянуть на сущность и истоки терроризма. Не менее важным для понимания современного терроризма является рассмотрение в рамках «критических исследований безопасности» особенностей постколониального государства 1.2. Концепция безопасности «незападного» государства В книге «Люди, государства и страх» Б. Бьюзан вводит аналитическую категорию «слабого государства», под которым имеет в виду государство, в котором основными являются внутренние угрозы его правительству34. Если для классического политического реалиста суверенное государство выглядит как «бильярдный шар» или «черный ящик», внутреннюю структуру которого снаружи увидеть невозможно, то Б.Бьюзан предлагает различать собственно государство и его правительство. Например, Россия как государство сформировалась приблизительно в XVI веке, но с тех пор неоднократно меняла правительство и даже общественный строй; Франция сформировалась как абсолютистская монархия, но потом превратилась в республику и т.д. По мнению Б.Бьюзана, между силой правительства и силой государства существует обратная зависимость: слабые государства обычно имеют компенсировать отсутствие внутренней сплоченности.
Важно понимать, что для Б.Бьюзана слабость государства определяется только низким уровнем национальной сплоченности, а не его военной и экономической мощью. Низкая сплоченность – результат незавершенности процесса национально-государственного строительства, когда единая нация Buzan B. People, States and Fear… Р. 99 и далее.
еще не сложилась, а различные этнические, социальные и иные группы просто сосуществуют на территории государства. Иначе говоря, слабые государства не являются национальными и не предполагают чувства единства и патриотизма у граждан.
Б.Бьюзан приходит к выводу, что «безопасность слабых и безопасность сильных государств – разные безопасности»35, так как сильные государства подвергаются угрозам извне, а слабые – угрозам изнутри, со стороны конкурирующих с правительством агентов. Это могут быть политические противники, этнические группы, преступные сообщества. Опровержение представления политического реализма, что все государства по своей институционной сути «подобны друг другу», представляется одним из главных теоретических достижений Б.Бьюзана. При этом Б.Бьюзан обходит вопрос о том, каким образом государства становятся сильными или слабыми, то есть обходит вопрос о становлении силы или слабости государств.
Проблема генезиса «слабых» государств рассматривается в работах авторов, относимых к постколониальному направлению в теориях безопасности.
Подавляющее большинство западных (и незападных, но пользующихся западной методологией анализа международных отношений) авторов, таких как М.Айюб, К.Дж.Холсти, Г.Соренсен, А.Ачарья и др., связывает незападные государства с постколониальностью. Мохаммед Айюб выделяет три главных атрибута слабого государства: недостаток международной легитимности, отсутствие консенсуса в обществе и недостаточная поддержка правящего режима36. Недостаток легитимности он связывает с произвольным характером постколониальных границ, в результате чего граждане не идентифицируют себя с государством. Среди граждан отсутствует согласие по поводу фундаментальных вопросов социально-политической организации, Buzan B. People, States and Fear… Р. 102.
Ayoob M. Security in the Third World: The Worm about to Turn? \\ International Affairs.
1983/1984.№ 60.P. 45.
и это одна из причин, по которым правящий режим нелегитимен в глазах большинства населения37.
Задача национально-государственного строительства в большинстве бывших колоний представляла исключительную сложность, так как границы между ними проводились не просто искусственным, но и прямо насильственным путем, без учета этнических, лингвистических, культурных или религиозных различий. В некоторых колониях, указывает К.Дж.Холсти, даже не было «мажоритарной группы», то есть этнического большинства, которое могло бы стать зародышем будущей нации. По его мнению, большинство проблем постколониальных государств заключается даже не в многоэтничном характере и столкновениях общин внутри государства, а в столкновении правящего режима с различными общинами38.
Разумеется, тезис о незавершенности национального строительства не стоит абсолютизировать: не все незападные государства формально были колониями, и не во всех колониях можно говорить об отсутствии сплоченности. Однако нельзя отрицать, что практически все незападные государства стали в XIX-XX веках объектами той или иной формы колониального господства и политики «разделяй и властвуй» со стороны империалистических держав. Следует отметить, что «невестфальский», «незападный» характер» государства, характеризующийся слабостью, консолидированных западных государств на фоне идеологического и политического раскола общества: например, Франции в период алжирской войны.
Там же.
Holsti K.J. International Relations Theory and Domestic War in the Third World: The Limits of Relevance \\ International Relations Theory and the Third World. Stephanie G. Neuman (ed.).
New York: St. Martin's Press, 1998. P. 114.
Одним из первых исследователей, обративших внимание на специфику незападных государств, стал американский теоретик международных отношений Роберт Джексон. В своей работе 1990 г., написанной на африканском материале, он обозначил то же явление, что и «слабые государства» у Б.Бьюзана, как «квази-государства». Под данным термином имелись в виду бывшие колонии, которые получили независимость, а с ней все права и обязанности суверенного государства.
По мнению Р.Джексона, «квази-государства» отличаются от «просто государств» тем, что обладают юридической государственностью, но не институциональных признаков суверенного государства39. Отсутствие этих признаков означает, что государство не может обеспечить гражданам защиту их прав, социально-экономическое благосостояние и т.д., то есть, власти не выполняют общественный договор. Очевидно, что референтным объектом для представителей критической теории безопасности является не государство, а индивид: сам факт государственности удостоверяется только через выполнение обязательств по отношению к индивиду.
существованию друг друга. «Отступление государства» означает приватизацию правящей элитой государственных функций, включая обеспечение безопасности. Государственность, суверенность распространяется только на правящую элиту, так как обеспечиваются только ее права и благосостояние. Гражданская война нередко является следствием систематического исключения индивидов и групп из процесса управления и распределения ресурсов в государстве40. В то же время, отмечает Р.Джексон, «квази-государство» может существовать бесконечно долго, поскольку его Jackson R. Quasi-States: Sovereignty, International Relations and the Third World.
Cambridge: Cambridge University Press, 1990. Р. 21.
Holsti K.J. International Relations Theory and Domestic War… P. 114.
юридическая государственность охраняется международным сообществом41.
Но международное сообщество не может обеспечить эмпирической государственности, потому что государственно-национальное строительство – внутренний процесс, зависящий от одновременных усилий государства и граждан.
Подобных взглядов придерживается также Г.Соренсен. Он обозначает два фактора в качестве «дилеммы небезопасности» (insecurity dilemma – в противовес «дилемме безопасности» политических реалистов): во-первых, «слабое» государство относительно свободно от внешних угроз (его защищает международная система) и, во-вторых, оно само является угрозой по отношению к собственному населению42. Внутри «слабого» государства всегда складывается небезопасная ситуация, а главным референтным объектом безопасности выступает опять же индивид, рядовой гражданин.
Понятие «слабого» государства породило термин «неудавшееся государство» (failed state) или «не-государство» (non-state). Не всякое «слабое» государство является «неудавшимся». Более того, сильный репрессивный аппарат «слабого» государства может какое-то время возмещать недостаток сплоченности, что можно было увидеть в Афганистане при власти талибов. Для «неудавшегося государства» чаще всего характерны гражданская война, гуманитарная катастрофа, тотальный коллапс управления (примеры: Афганистан, Либерия, Сомали, Сьерра-Леоне), когда власть переходит к частным структурам безопасности, повстанцам или мафии.
конфликтах, происходящих внутри «слабого» («неудавшегося») государства.
Поэтому для критических теорий безопасности индивид становится точкой отсчета: вместо того, чтобы рассуждать о национальной безопасности, недостижимой в условиях слабого государства, они обращают внимание на Jackson R. Quasi-States… Р. 23-26.
Srensen G. After the Security Dilemma: The Challenges of Insecurity in Weak States and the Dilemma of Liberal Values \\ Security Dialogue. September 2007. Vol. 38.№ 3.P. 365.
безопасность индивида или человеческую безопасность (human security).
Бывший министр иностранных дел Канады Ллойд Аксворси в статье, посвященной человеческой безопасности, подчеркивал, что «традиционно безопасность была сфокусирована на государстве, потому что его основной целью является защита своих граждан. Стреноженные экономическими бедствиями, отодвинутые назад глобализацией и подорванные изнутри плохим управлением, некоторые государства все больше теряют способность обеспечить эту защиту. Иногда государство даже становится главной угрозой правам и благосостоянию своего населения… Это побуждает расширить фокус нашего понимания безопасности за пределы государства по направлению к отдельным людям, а также поразмышлять о возможной роли международной системы в компенсации провала государства»43.
Человеческая безопасность является полностью новаторским понятием для исследований международной безопасности и знаменует собой одно из самых значительных изменений в понимании безопасности после окончания «холодной войны». На глобальном уровне это понятие впервые было использовано в Докладе Программы развития ООН о человеческом развитии 1994 г. В документе говорилось, что ранее безопасность неадекватно определяли как защиту территории или национального интереса, или же – в случае глобальной безопасности – как ядерную угрозу. При этом «были забыты легитимные тревоги обычных людей, которые стремились к международном документе люди были названы в качестве референтного объекта безопасности. Впоследствии аналитики выделили семь категорий человеческой безопасности: (1) экономическая безопасность (свобода от бедности, (2) продовольственная безопасность (доступ к пище), (3) безопасность здоровья (доступ к здравоохранению и защищенность от Axworthy L. Human Security and Global Governance: Putting People First \\ Global Governance. January-March 2001. Vol. 7.Issue 1.Р. 19.
UNDP Human Development Report. Oxford: Oxford University Press, 1994. Р. 22.
болезней), (4) экологическая безопасность (защищенность от загрязнения), (5) личная безопасность (физическая защищенность от войны, преступных посягательств, наркотиков и домашнего насилия), (6) общинная безопасность (сохранение традиционных культур и этнических групп) и (7) политическая безопасность (наличие гражданских и политических прав, свобода от политического угнетения)45. Очевидно, что в странах третьего мира многие из этих аспектов безопасности скорее отсутствуют, чем присутствуют.
Основываясь на концепции «слабого» или «незападного государства»
(точнее – «не государства-нации»), и косвенно отсылая к идее человеческой безопасности, Мохаммед Айюб предположил, что безопасность стран третьего мира (как ее внутренние, так и внешние аспекты) коренным образом отличается от безопасности развитых западных государств, так как большинство угроз в незападном государстве исходит не из внешней среды, а изнутри46. Если западное государство представляет собой упорядоченное целое, погруженное в хаос международных отношений, то незападное государство, напротив, является островком хаоса в относительно упорядоченной мировой системе «государств-наций».
Положения, высказанные М.Айюбом, заслуживают внимания. Однако, крайне важно подчеркнуть, что из верных посылок в дальнейшем были сделаны полностью неправильные выводы о том, что суверенитетом «слабых» государств можно и нужно пренебрегать во имя безопасности их же граждан. Идея человеческой безопасности незаметно переросла в концепцию гуманитарной интервенции, и западные государства начали воспринимать вторжение в развивающиеся бедные страны как свое право и обязанность, обусловленные необходимостью защищать права человека или обеспечить переход к демократии. В 2001 г. Канадой был представлен в ООН См.: Paris R. Human Security: Paradigm shift or Hot Air? \\ New Global Dangers – Changing Dimensions of International Security – An Agenda for Change. Ed.by Brown M.E. and others.
Cambridge, Ma.; London: MIT press, 2004. Р. 252.
Ayoob M. Security in the Third World… Р. 43.
доклад Международной комиссии по вмешательству и государственному суверенитету под названием «Ответственность по защите»47. Документ жестко постулировал, что государство несет ответственность за защиту прав своих граждан, если же оно свои обязанности не выполняет, его суверенитет временно приостанавливается и «обязанность защищать» переходит к продемонстрировал всю сложность достижения согласия его постоянных членов.
Интересно, что после начала глобальной «войны с террором» (т.е. с терроризмом) в результате взрыва в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г.
гуманитарная риторика стала постепенно выходить из употребления планируемых интервенций (в Афганистан, Ирак, Ливию, Сирию) стали занимать обвинения в поддержке терроризма и создании оружия массового уничтожения. Борьба с терроризмом постепенно стала использоваться как предлог для нарушения суверенитета незападных стран, что, естественно, образует препятствие к ее адекватному разрешению Смена риторики сигнализирует, по нашему мнению, что гуманитарная тема изначально служила для США и их союзников ширмой, призванной скрыть желание великих западных держав перекроить мировой порядок в соответствии со своими интересами.
Можно сделать вывод, что смена референтного объекта безопасности (от государства – к человеку) вызвала к жизни идею возможного (даже http://daccess-ddsny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N02/525/72/IMG/N0252572.pdf?OpenElement The Responsibility to Protect: The Report of The International Commission on Intervention and State Sovereignty. Ottawa: International Development Research Centre, 2001. P 1-8.
неспособных обеспечить человеческую безопасность в своих границах.
Обосновывалось, что обеспечение этой безопасности возлагалось на более сильные и развитые западные государства, которые в данном случае узурпировали право именоваться «мировым сообществом». Таким образом, с одной стороны, термин «слабое государство» адекватно объясняет некоторые особенности национальной безопасности стран третьего мира, с другой – служит произвольным обоснованием крайне дискуссионного и политически ангажированного вопроса о внешнем вмешательстве. Возникает конфликт восприятия понятия «безопасность». Навязывание Западом своей модели безопасности, своей стратегии безопасности не принимается незападным миром, становясь одним из источником появления терроризма.
1.3.Теория «периферийного реализма» в исследовании Представители критического подхода к исследованиям безопасности призвали к пересмотру не только политико-реалистической концепции национальной безопасности, но и к соответствующему пониманию международной безопасности. Ведущая роль здесь принадлежит А.Ачарье, М.Айюбу, К. Холсти и другим. Они поставили своей целью преодолеть традиционный подход к международной безопасности, который считали евроцентричным и не учитывающим роль «третьего мира».
Амитав Ачарья предположил, что сложившиеся представления о международной безопасности основаны исключительно на анализе отношений между членами ядра мировой системы. В рамках этой парадигмы выделяется «центральный стратегический баланс» между ядерными сверхдержавами и их европейскими союзниками, а все остальное, то есть происходящее в «третьем мире», попадает под категорию «региональных конфликтов и региональной безопасности». «Проблемам региональной нестабильности в третьем мире уделялось внимание только в той мере, в сверхдержав», пишет он49.
Наиболее критически настроенные авторы возмущены тем, что политические реалисты воспринимали период «холодной войны» как стабильный и даже мирный – на том основании, что удавалось избежать государствами первого и второго миров. Мохаммед Айюб полагает, что теоретики международных отношений и международной безопасности стратегическим балансом ядерных вооружений50. В центре мировой системы, где происходило ядерное соперничество сверхдержав, в период холодной войны был действительно достигнут относительный порядок, но ее «заместительными войнами», которые сверхдержавы вели чужими руками и без ядерного оружия. Мир «холодной войны», полагают авторы-критики, нельзя назвать не только стабильным, но даже и биполярным, потому что значительная часть конфликтов в «третьем мире» происходила по внутренним причинам, а не как продолжение политики сверхдержав.
Некорректная ситуация в исследованиях безопасности сложилась, по мнению М.Айюба, по причине невнимания теоретиков к самому главному изменению послевоенного миропорядка – то есть, деколонизации и образованию множества новых слабых, «невестфальских» государств.
М.Айюб пишет, что «биполярность и ядерное оружие были изменениями Acharya A. The Periphery as the Core… Р. 300.
Ayoob M. Subaltern Realism: International Relations Theory Meets the Third World \\ International Relations Theory and the Third World. Stephanie G. Neuman (ed.). New York: St.
Martin's Press, 1998. Р. 34.
увеличением количества членов системы. Это увеличение международного сообщества привело к вхождению в систему постколониальных государств, имеющих некоторые общие характеристики, отличавшие их от большинства признанных членов»51. Под постколониальными государствами М.Айюб имеет в виду не только бывшие колонии западных держав, освободившиеся от колониальной зависимости в 1950-е – 1960-е годы, но и страны Восточной Европы и бывшего СССР. Он утверждает, что «по причине их колониального прошлого, случайного проведения их границ другими державами, недостатка социэтальной сплоченности, недавнего получения ими юридической государственности и стадии их развития, государства Кавказа и Центральной Азии, так же как балканские, показывают политические, экономические и социальные характеристики, во многих отношениях схожие с азиатскими, африканскими и латиноамериканскими государствами, которые традиционно рассматриваются как образующие Третий мир»52. По его мнению, после распада СССР и СФРЮ новые независимые государства не смогли остаться в статусе индустриализированного «второго мира». Они, если можно так выразиться, «скатились» в третий мир. С последним выводом можно частично согласиться, но отождествлять отношения внутри советского блока и колониализм представляется научно некорректным, так как СССР не осуществлял эксплуатации социалистических стран, а напротив, вкладывал собственные ресурсы в их развитие.
Представляется, что обилие локальных конфликтов, происходивших в годы «холодной войны» на периферии мировой системы (Африка, ЮгоВосточная и Южная Азия, внутренние конфликты в Центральной и Латинской Америке) подтверждает тезис представителей критических Там же. Р. 34-35.
Ayoob M. State Making, State Breaking and State Failure: Explaining the Roots of Third World Insecurity. Paper presented at the seminar on "Conflict and Development: Causes, Effects and Remedies," The Hague, Netherlands Institute of International Relations, 22-14 March 1994.
Р. 2-3.
исследований безопасности о том, что период биполярности не был периодом стабильности. Значительная часть этих конфликтов происходила из упомянутой ранее «слабости» – то есть недостаточной национальной консолидации новых государств. Сверхдержавы обычно пользовались возникшим конфликтом и начинали поддерживать ту или иную сторону, однако представляется важным подчеркнуть: эти конфликты крайне редко инициировались сверхдержавами. Сторонам конфликта часто было выгодно представать защитниками той или иной идеологии, тогда как фактически они представляли этнические и другие группы, не нашедшие себе места в национальных образованиях, границы которых насильственно создавались колонизаторами.
Европейские идеологии, в частности, социализм, попадая на почву «третьего мира», обычно странным образом трансформировались благодаря неразвитой классовой структуре постколониальных обществ, которые можно назвать в европейском смысле бесклассовыми. При фактическом отсутствии классов естественным образом на передний план выходила этническая, кланово-племенная или религиозная принадлежность, а наспех усвоенная марксистская идеология (или же напротив, жесткая антикоммунистическая риторика) служила не более чем маркером для сверхдержав, выбиравших «свою» сторону конфликта. Таким образом, внутренние конфликты «слабых»
государств превращались в «заместительные» войны между сверхдержавами на периферии мировой системы. Поскольку сверхдержавы поставляли воюющим сторонам оружие и советников, периферийные столкновения становились более затяжными и кровавыми, чем если бы сверхдержавы не были в них замешаны. «В то время как ядерное сдерживание предотвращало даже малейшие формы войны между двумя блоками силы в Европе, вмешательство сверхдержав в региональные конфликты в других местах было «разрешено» как необходимый предохранительный клапан» - пишет М.Айюб53.
По мнению А.Ачарьи и других, эти периферийные конфликты бросали вызов доминирующей политико-реалистической концепции безопасности по следующим направлениям:
Во-первых, к странам «третьего мира» не имеет смысла применять западные представления о национальной безопасности, так как нации европейского типа там не сложились. Слабые государства не обеспечивали безопасности. По словам Р.Б.Дж.Уокера, «само государство, далекое от того, чтобы обеспечивать безопасность в соответствии с традиционными небезопасности»54.
Во-вторых, безопасность в «третьем мире» была мало связана с масштабной войной. Западный мир пришел к признанию невоенных угроз безопасности лишь в конце 1980-х годов. Что же касается постколониальных перенаселенность, слаборазвитость и деградация окружающей среды были главной причиной небезопасности в третьем мире»55.
В-третьих, в результате страны «третьего мира» с подозрением относились к соперничеству сверхдержав и старались максимально избежать участия в нем. Они ощущали себя чуждыми этой борьбе. С такой позиции А.Ачарья рассматривает Движение неприсоединения56.
«периферийный реализм», или – в терминологии М.Айюба – «реализм AyoobМ. Regional Security and the Third World \\ Regional Security in the Third World.
Mohammed Ayoob, ed. London: Groom Helm, 1986. Р. 14.
Walker R. B. J. The Concept of Security and International Relations Theory.Working paper № 3, First Annual Conference on Discourse, Peace, Security and International Society, Ballyvaughn, Ireland, 9-16 August 1987.Р. ii.
Acharya A. The Periphery as the Core… Р. 304.
легитимное развитие идей политического реализма, поскольку в центре его концепции все же находится государство и его суверенитет, а не какие-либо негосударственные акторы. М.Айюб пишет, что «поскольку международная система продолжает быть преимущественно системой государств, и государственные интересы продолжат оставаться преимущественным мотивом международных взаимодействий, политии «третьего мира» не могут позволить себе отказаться от достижения эффективной государственности.
Эффективная государственность крайне важна не только для обеспечения внутреннего порядка, она также позволяет обществам «третьего мира»
доминированию со стороны сильных, индустриализованных, признанных членов международной системы и не даст им навсегда остаться в этой системе второстепенными акторами»57. В то же время, в данную разновидность реализма внесены поправки с учетом опыта периферийных, «вторичных» участников мировой системы.
Жесткая позиция «периферийных реалистов» по вопросу эффективной государственности понятна. Слабость незападных государств, их очевидная неспособность справиться с внутренними проблемами приводят к тому, что эти государства теряют суверенитет и становятся объектом воздействия сильных западных государств под предлогом защиты прав человека.
Фактически, это означало бы новую колонизацию «третьего мира». М.Айюб пишет об этом откровенно: «ожидать, что государства «третьего мира»… пожертвуют своим стремлением к адекватной государственности на алтарь эмансипации (этнических групп или индивидов) или глобального управления Ayoob М. Defining Security: a Subaltern Realism Perspective... Р. 139-140.
(что бы это ни значило) не является ни практичным, ни безусловно моральным…»58.
соперничества сверхдержав в мировой политической системе перестал действовать. Периферийные конфликты и проистекающие из них угрозы начали бесконтрольно распространяться на региональном и глобальном уровнях. В то же время новых сдерживающих факторов не возникло.
Под прикрытием гуманистического посыла о ценности человеческой безопасности великие державы скорее продолжали реализовывать собственные планы по установлению контроля над мировым порядком, чем заниматься ликвидацией угроз в третьем мире, а значит – угроз глобальных, потому что периферийная нестабильность сейчас легко перемещается в центр мировой системы. Недостаточна роль ООН как сдерживающего фактора, поскольку ее механизм принятия решений нередко не способен оперативно реагировать на угрозы безопасности, будучи блокирован одним из постоянных членов Совета Безопасности.
Учитывая изложенные выше положения «периферийного реализма», следует отметить следующие важные изменения во всей глобальной системе безопасности, без чего сложно понять феномен современного терроризма:
Проблемы безопасности периферийных государств перешли на общесистемный уровень. Ранее общесистемная (международная, глобальная) безопасность полностью зависела от стратегической стабильности. После распада биполярной системы региональная нестабильность получила возможность беспрепятственно распространяться на территории ядра мировой системы. Наверное, самыми яркими примерами тому можно назвать конфликты в бывшей Югославии и масштабные террористические акты в столицах западных стран.
включает в себя такие аспекты как экономика, религия, этничность и др. В результате исследования международной безопасности стали невозможными без культурологических, социологических, экономических, антропологических и других исследований внутренней ситуации в государствах.
исключительно на общесистемном (глобальном) уровне не представляется возможным. ООН, несмотря на свою масштабную полезную деятельность, не всегда могла оперативно реагировать на вспышки нестабильности и угрозы безопасности всех уровней в странах третьего мира. Соответственно, осложняется и устранение глобальных угроз безопасности, к которым относится терроризм.
Выводы первой главы. Несмотря на то, что критические теории безопасности сохранили определенную преемственность по отношению к пониманием тематики безопасности и отходом от государствоцентризма.
Среди разных направлений критических теорий безопасности наибольший интерес для анализа современного глобального терроризма представляют постколониальные подходы, которые охватывают, как проблемы безопасности самих постколониальных государств, так и международную проблематику. Эти подходы обосновывают взаимосвязь тематики безопасности и развития (security-development nexus), что является важным аналитическим инструментом в понимании сущности и истоков терроризма как угрозы международной безопасности. Соответственно, речь идет о расширенных концепциях безопасности и развития.
Отрицательным следствием смены референтного объекта безопасности (от государства – к человеку) стала идея возможного (даже необходимого) пренебрежения интересами «слабых» государств, неспособных обеспечить человеческую безопасность в своих границах. При этом обеспечение этой безопасности поручается более сильным и развитым западным государствам.
И хотя термин «слабое государство» адекватно объясняет некоторые особенности национальной безопасности стран третьего мира, его смысл был превращен в обоснование для внешнего вмешательства, что не вытекает однозначно из этой концепции. Стала использоваться как предлог для нарушения суверенитета незападных стран и угроза терроризма, что образует препятствие к адекватному решению этой проблемы.
Разрешить проблемы безопасности стран третьего мира исключительно на общесистемном (глобальном) уровне не представляется возможным, так как новых сдерживающих факторов для периферийной нестабильности не возникло. Используя идею гуманитарной интервенции, крупные западные державы продолжают скорее реализовывать собственные планы по установлению контроля над мировым порядком, чем заниматься ликвидацией угроз в третьем мире, угрожающих глобальной безопасности.
Недостаточна роль ООН как сдерживающего фактора, она неоднократно демонстрировала, что ее механизм принятия решений далеко не всегда способен оперативно реагировать на периферийные угрозы безопасности. В сложившейся ситуации усложняется задача устранения глобальных угроз безопасности, к которым относится терроризм. Сформировалась потребность в более глубоком понимании сущности и истоков современного глобального терроризма с целью выработки адекватной стратегии борьбы с этой угрозой.
ГЛАВА II. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ТЕРРОРИЗМА
ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
определение терроризма с самого начала работы по данной теме (т.е., с начала 1970-х годов) наталкивались на невозможность исключить из понятия терроризма деятельность национально-освободительных антиколониальных движений. В настоящий момент такое определение еще не выработано и нет надежд на его скорое появление.Западное научное сообщество также предприняло попытку выработать консенсусное определение терроризма. Это было сделано на основе анкетных опросов в 1984 и 1988 году для исследовательского справочника «Политический терроризм». Определение 1984 г. звучало следующим образом: «Терроризм – это метод борьбы, для которого случайные или символические жертвы служат в качестве инструментальной цели насилия.
Эти инструментальные жертвы разделяют групповые или классовые характеристики, создающие основу для их выбора в качестве жертв.
Посредством использования насилия в прошлом или же внушающей доверие угрозы насилия другие члены той же группы или класса ввергаются в состояние хронического страха (террора). Та группа или класс, чувство безопасности членов которых сознательно подрывается, являются целью принадлежащих к наблюдающей аудитории, рассматривает как превышающую норму по причине жестокости, времени (например, мирного времени) или места (не на поле битвы) виктимизации, или неуважения к правилам борьбы, принятым для традиционных военных действий.
Нарушение норм привлекает внимательную аудиторию, превосходящую цель Виктимизация - процесс или конечный результат превращения в жертву преступного посягательства (Прим. авт.).
террора; отдельные сектора этой аудитории могут, в свою очередь, образовывать главный объект манипулирования. Этот непрямой метод борьбы нацелен на то, чтобы либо обездвижить цель террора, вызвать ее дезориентацию и\или уступчивость, либо мобилизовать вторичную цель требований (например, правительство), или же цели внимания (например, общественное мнение) для изменения отношения или поведения в пользу кратко- или долгосрочных интересов тех, кто пользуется этим методом борьбы»60.
Это фантастическое по длине определение в издании 1988 г. было переформулировано и стало чуть короче: «Терроризм – это порождающий государственными акторами по идиосинкразическим, криминальным или политическим основаниям, в соответствии с чем – в отличие от политического убийства (assassination) – прямые цели насилия не являются главными жертвами. Прямые человеческие жертвы насилия обычно выбираются случайно (достижимые цели) или намеренно (репрезентативные или символические цели) из всего доступного населения, и служат для передачи сообщения. Коммуникативный процесс, построенный на угрозах и насилии, между террористом (организацией), жертвами (находящимися в опасности) и главными целями служат для манипулирования главной целью (аудиторией(-ями)), превращая ее в цель террора, цель требований или цель внимания, в зависимости от того, является ли главным ориентиром унижение, принуждение или пропаганда»61.
Хотя второе определение стало короче и понятнее, его все еще чрезвычайной запутанности, и, во-вторых, амбивалентного отношения к Schmid A. P. The Definition of Terrorism // The Routledge Handbook of Terrorism Research.
Edited by Alex P. Schmid. N.Y.: Routledge, 2011. Р. 61.
некоторым вопросам, важным для понимания сущности терроризма. К тому же в нем содержится неоправданное расширение предмета терроризма (например, упоминание идиосинкразических и криминальных мотивов).
Поэтому необходимо рассмотреть определение терроризма и попытаться выйти с пригодным для аналитической деятельности рабочим определением.
2.1. Определение терроризма как теоретическая проблема «политическое» определение терроризма (то есть, позволяющее отделять «плохих террористов» от «хороших повстанцев») крайне затруднительно в условиях несовпадающих геополитических интересов членов мирового сообщества. Единственно возможная характеристика терроризма, полагает Б.Хоффман – «сам акт насилия, а не мотивация, оправдания или основания для его применения»62. Изучение целей террористов методологически бессмысленно, так как аналогичные цели могут преследовать и другие политические силы, никак не связанные с терроризмом. Террористы могут капитализма, за установление всемирного халифата или даже за мир во всем мире. Очень часто они заявляют высокие, благородные цели.
Терроризм – в первую очередь специфический вид насилия, и есть только один способ как-то ограничить предмет исследования для аналитиков терроризма – выделить его из других разновидностей насилия, то есть, скорее указать на то, чем терроризм не является63. Таким образом, действуя от противного, можно получить довольно точное представление о феномене терроризма.
Для достижения большей объективности предпочтительно определять даже не терроризм как явление, а понятие «террористический акт»
Хоффман Б. Терроризм: взгляд изнутри. М.: Ультра. Культура, 2003. С. 33.
(рассматривая терроризм как осуществление террористических актов). Тем самым можно избежать наклеивания на различные организации неснимаемого ярлыка «террористов», поскольку они могут менять свои тактические установки, к тому же ведущие страны мира не всегда совпадают во мнениях о том, какая организация может быть названа террористической (например, Россия, в отличие от США, не признает террористическими организациями «Хезболлу» и «ХАМАС»). В то же время, нельзя отрицать, что организация, не признанная террористической, может периодически совершать действия, попадающие под определение террористического акта.
Рабочее определение, как представляется, заключается не в идеальной и завершенной формулировке, а в указании на черты, присущие террористическому акту и позволяющие отграничить его от других проявлений насилия. Предпочтительным является узкое определение террористического акта. При этом необходимым представляется получить ответ на несколько ключевых вопросов:
В чем заключается само событие террористического акта?
Какова цель террористического акта?
Кто является субъектом террористического акта, то есть, кто его совершает?
Кто является объектом террористического акта, то есть, на кого он направлен?
Авторы, ориентированные на выработку определения терроризма, как правило, расходятся по этим ключевым вопросам. Ниже будут рассмотрены и сравнены между собой разные позиции.
Вопрос о событии террористического акта не так прост, каким кажется.
В средствах массовой информации «терактом» могут назвать все что угодно – от взрыва конкурентами машины бизнесмена до нападения на танковую политическими целями, предполагают причинение физического ущерба людям. Некоторые акты, напротив, специально оформляются таким образом, ориентированные на разные формы политического насилия, иногда заранее предупреждают о заложенных бомбах или готовящихся взрывах. Например, в 1970-е «Weathermen» («Метеорологи»), отколовшаяся от национальной организации «Студенты за демократическое общество», подкладывала бомбы в здания Пентагона и Капитолий, но ее представители звонили и предупреждали о предупреждение для баскских сепаратистов в Испании. В апреле 2005 г.
новостные агентства сообщали, например: «Неизвестный позвонил в редакции газет и от имени организации баскских сепаратистов ЭТА сообщил, что в 14:00 по местному времени в районе электростанции будет электростанции. Точно в указанное время на тепловой электростанции "Бороа" с интервалами в 15 мин. террористы взорвали четыре бомбы»64.
Такого рода акции, обошедшиеся без человеческих жертв, обычно называют не терактами, а диверсиями и рассматривают как особую разновидность политического насилия. С.Марсден и А.Шмид выделяют следующие разновидности политического насилия, направленного против отдельно)65:
Уничтожение материальных объектов, диверсия, поджог;
Усманова М. Испанские террористы предупредили о взрывах \\ Утро.ру. 12 июля (http://www.utro.ru/articles/2005/07/12/457657.shtml) Marsden S.V., Schmid A.P. Typologies of Terrorism and Political Violence \\ The Routledge Handbook of Terrorism Research… Р. 161.
Индивидуальное политическое убийство (англ.: assassination);
Терроризм как таковой или не-индивидуальное политическое убийство;
Далеко не всякий акт насилия, совершенный с политическими целями, и даже не всякое политическое убийство, таким образом, можно рассматривать как акт терроризма. Следует добавить к этому ряду возможность совершения ограбления с политическими целями – например, кражи денег из банка для того, чтобы финансировать революционное движение. Это явление, близкое терроризму, но не совпадающее с ним.
XXI век заставил по-новому поставить вопрос о том, что можно и что нельзя рассматривать как террористический акт. В современном мире под словом «насилие» подразумевают не только физическое принуждение человека, но и психологическое давление. Существует юридическое понятие «моральной жестокости». Неудивительно, что российский журналист, президент правозащитного центра «Территория Церкви» А.В.Щипков вводит для акции, совершенной группой «PussyRiot» в храме Христа Спасителя (г.
Москва), обозначение «холодный теракт». «По поставленным политическим задачам, методике исполнения и достигнутому результату это – террористический акт. Задача теракта – посредством совершения разрушительного действия оказать влияние на принятие решений органами власти, привлечь максимальное внимание прессы и одновременно вызвать сочувствие к своим требованиям у населения» - пишет он66. Позиция А.В.Щипкова может показаться слишком радикальной, но нельзя отрицать, что моральное издевательство вполне можно использовать в тех же целях, в каких террористы используют физическое насилие.
Щипков А.В. Территория Церкви. М.: Индрик, 2012. С. 99.
По нашему мнению, истинным событием террористического акта можно назвать только причинение вреда людям: похищение, убийство, ранение, психологическое насилие над людьми. Диверсия, то есть уничтожение материальных ценностей и зданий, уже стоит особняком, хотя в средствах массовой информации акты диверсии почти всегда называют террористического акта, не меняет его характера. Известны как акты, направленные против одного человека, так и акты с большим количеством пострадавших.
Цель – то главное, что отличает террористический акт от похожего события, но совершенного по корыстным или аффективным мотивам.
Как правило, корыстные действия относят к сфере уголовных преступлений, даже если они по внешним признакам напоминают терроризм государственных органов). Криминализация терроризма, проявление его связи с криминальным миром обычно используется как стратегия дискредитации терроризма, известная как «демистификация»67. Вместе с тем террористические организации могут пользоваться услугами организованной преступности (как и наоборот) и срастаться с ней.
политической или религиозной, конкретной (освободить сторонников из тюрем) или абстрактной (вызвать страх и панику). Но эта цель всегда превосходит само событие теракта – то есть, убийство или похищение человека террористами не является их целью. В отличие от обычных преступников террористы не скрываются с места преступления и не избегают Weimann G., Winn C. The Theater of Terror.Mass Media and International Terrorism. N.Y., L.: Longman, 1994. Р. 258.
террористическом акте никто не узнает, его просто нет смысла совершать.
Можно согласиться с мнением А.Шмида и Дж. де Граафа, которые подчеркивают, что террорист «убивает не для того, чтобы прервать чью-то жизнь, а чтобы оказать определенное воздействие на тех, кто не является его жертвой»68. Очевидно, что данное утверждение было бы неверным по отношению к преступнику, действующему в состоянии аффекта (из ревности, из мести) или по корыстным мотивам. Захват самолета исключительно с целью перелететь в другую страну не может считаться актом терроризма, так же как и похищение человека с целью выкупа. «Если акт совершен для достижения личной материальной выгоды, мы называем его криминальным. Если теракт совершен для личного психического удовлетворения, мы называем его патологическим. Если акт совершен по материальную или психическую выгоду, мы называем это политическим терроризмом» - четко формулируют свою позицию Шмид и де Грааф69.
Рассмотрим с этой точки зрения преступление, совершенное 8 марта 1988 г. семьей Овечкиных. Они пытались захватить рейсовый самолет и убили несколько человек – но можно ли назвать их действия терактом? С нашей точки зрения – нет, так как Овечкины не ставили перед собой какихлибо иных целей, кроме как улететь на этом самолете из СССР.
Преступление Овечкиных – не террористический, а криминальный акт, совершенный по корыстным мотивам. Еще один хорошо известный пример криминальных действий, внешне похожих на терроризм: захват 8 февраля 1977 г. заложника в Индианаполисе (США) человеком по имени Энтони Киритисис (Kiritisis) с единственной целью привлечь внимание прессы к своей личности. В этом случае преступник действовал в состоянии аффекта;
Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication: Insurgent Terrorism and the Western News Media, Beverly Hills, Calif: Sage, 1982. Р. Там же. Р. 59.
и не удивительно, что суд поместил Киритисиса не в тюрьму, а в психиатрическую клинику.
Пример настоящего теракта представляет захват рейсового самолета Нью-Йорк - Чикаго 10 сентября 1976 г. пятью хорватами – сторонниками отделения Хорватии от Югославии. Террористы сразу объяснили пассажирам свое желание, чтобы мир узнал об их политической программе, и потребовали опубликовать ее в ведущих американских газетах. Настоящим терактом следует признать также похищение ПатрисииХерст 4 февраля г. Симбионистской армией освобождения (SymbioneseLiberationArmy). Ее отца, газетного магната Херста, террористы заставили раздать бедным продовольствия на два миллиона долларов.
(жертвами) и целью преступления. Жертва является средством, а не целью.
Еще в 1982 г. Шмид и де Грааф указывали, что для террориста «непосредственная жертва является чисто инструментальной, бубном, в который бьют, чтобы достичь рассчитанного воздействия на более широкую аудиторию. Таким образом, акт терроризма в реальности является коммуникативным актом. Для террориста важно сообщение, а не жертва»70.
Кто же, в таком случае, является адресатом террористического сообщения? Кого террористы хотят запугать и заставить подчиниться? В ответе на данный вопрос солидарно большинство исследователей – адресатом террористов является общество, общественное мнение, способное оказывать воздействие на власть. Поэтому терроризм не мог появиться раньше, чем появилось общественное мнение и средства для трансляции сообщений террористов – то есть, СМИ.
Schmid A.P., De Graaf J. Violence as Communication… Р. Теоретически, любой акт насилия может быть совершен государством, негосударственным актором (движением, группой) или же отдельным индивидом.
преступлений, названный выше Марденом и Шмидом: убийство по политическим мотивам, совершенное отдельным индивидом. Поскольку такие убийства сопровождают человечество с незапамятных времен, сформировалось – и даже попало в некоторые учебники – представление, что терроризм «известен со времен Древней Греции и Древнего Рима»71. Мы считаем, тем не менее, что поскольку адресатом террористов является общественное мнение, терроризм никак не мог возникнуть в Греции и Риме – он в принципе мог появиться не ранее конца XVIII века, тогда же, когда появилась современная представительная демократия и современные СМИ.
«