«ОТ СОЛДАТА ДО ГЕНЕРАЛА Воспоминания о войне Том 14 Москва Академия исторических наук 2011 УДК 82-92 1941/45 ББК 84P7-4 О80 О80 От солдата до генерала. Воспоминания о войне. Том 14. — М.: Академия исторических наук, ...»

Артиллерийский взвод под моим командованием прицельным огнем уничтожал огневые точки противника, который под натиском наших войск начал сдаваться. Сдавались в плен не только немцы, но и румыны, итальянцы и испанцы, воевавшие на стороне фашистов. Стояли сильные морозы. Наши войска были хорошо и тепло одеты, а фашистские солдаты одеты были в тонкие шинели и лёгкие сапоги. Им было очень холодно. Войска Красной Армии праздновали очередную победу. Немецкие солдаты начали чаще кричать: «Гитлер капут!»

23 ноября подвижные войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов в результате наступления замкнули кольцо окружения вокруг 6-й и части сил 4-й танковой немецких армий. 22 дивизии численностью около 330 тысяч человек оказались в окружении. Кроме того, в ходе наступления были разгромлены крупные силы румынских войск.

Гитлеровское командование предпринимало безуспешные попытки освободить свои войска. Немецкие танковые дивизии под командованием генерала Манштейна с внешней стороны стремились прорвать кольцо окружения.

Под воронежским Калачом мой взвод остановил немецкие танки. В составе немецких дивизий были мощные танки «Тигр». Наши пушки не могли пробить их лобовую броню.

Тогда артиллеристы стали стрелять из пушек по гусеницам, «Тигр» начинал крутиться на месте. Второй снаряд пробивал боковую броню или попадал в баки с горючим, и танк загорался.

2 февраля 1943 года битва за Сталинград закончилась. А уже 3 февраля Верховным главнокомандующим всем участникам битвы была объявлена благодарность. В результате наступления Красной Армии немецкие войска были отброшены от Сталинграда на 700 километров.

Я со своим взводом дошел до Красноармейска. Пехота отстала. Немцы пошли в контрнаступление и попытались окружить артиллерийский полк, которому, передвигаясь по ночам в течение семи суток, удалось выбраться из немецкого окружения. Полк отступил к населенному пункту Красный Лиман, где меня повысили в должности с командира артиллерийского взвода до начальника разведки дивизии.

Весной 1943 года наша воинская часть стояла на Северском Донце. Командованию стало известно, что немцы готовят новое наступление летом. Командир полка вызвал меня и сказал: «Необходимо в течение 3 дней идти по направлению к Харькову и выяснить расположение танков и артиллерии противника».

Передовая линия обороны немцев хорошо охранялась.

Чтобы пройти через передовую немцев, я выделил шестерых солдат и поставил им задачу занять окоп немцев. Немецкий окоп мои солдаты заняли. Наши солдаты открыли огонь. Один из немцев прыгнул туда, где находились наши солдаты.

Разведчики тут же связали его, заткнули рот кляпом и отправили на допрос. Я же со своим взводом остался в тылу задержался на 4 дня и когда возвращался, наткнулся на немецкую батарею. Немцы ранили одного из моих солдат, а у разведчиков было правило: убитых и раненых не бросать.

Когда мы вернулись, я доложил: «Задание выполнено, и мы захватили карту расположения немецких войск». За мужество, проявленное при выполнении этого задания, меня наградили первым орденом Красной Звезды.

Ближе к лету я участвовал в Курско-Белгородской операции. А в октябре 1943 года – в операции по форсированию Днепра. Гитлер надеялся закрепиться на Днепре, который представляет собой сильную водную преграду. Он, возможно, надеялся остановить наступление Красной Армии на Днепре и тем самым подготовиться к следующему наступлению на нашу землю. При наступлении наше командование правильно оценило позиции гитлеровских войск у Днепра, и не позволило им закрепиться на его противоположном берегу. Для этого наши войска получили приказ быстро наступать, и, не дав времени гитлеровцам закрепить позиции на берегу реке, взять её с ходу.

Когда наши войска подошли к Днепру, надо было выбрать место, где форсировать реку. Командование решило переправиться в районе Днепропетровска. В этом месте посередине реки был остров. Было принято решение незаметно добраться до острова, а оттуда переправиться на другой берег. Немцы тоже знали об этом. И когда наши войска попробовали добраться до другого берега, у них ничего не получилось. Было много убитых и раненых среди солдат.

Затем попробовали форсировать Днепр южнее - между Днепропетровском и Запорожьем. Всем участникам объявили:

«Кто станет хотя бы одной ногой на правый берег Днепра, тому будет присвоено звание Героя Советского Союза».

Первыми форсировали Днепр штрафники, которые должны были геройскими поступками снять с себя вину.

Штрафные батальоны добрались до правого берега и захватили плацдарм. Основные силы наших войск тоже стали переправляться на другой берег на плотах. Немцы открыли огонь. Один снаряд разорвался рядом с плотом, на котором находился я с солдатами и пушкой. Плот от взрыва перевернулся, и всё ушло под воду. Так как я был в шинели и сапогах, то меня сразу потянуло на дно, поэтому пришлось снять эти тяжелые и мокрые вещи и плыть на берег. Все мои документы и фотографии размокли. Малый плацдарм остался, но переправиться всем войскам не удалось.

Очередная попытка переправиться была предпринята еще южнее по плотине в районе Запорожья. Частям был отдан приказ - не дать немцам взорвать её. Когда войска заняли боевые позиции перед плотиной, послышались голоса:

«Немецкие танки сзади». Все обернулись назад и увидели, что танки идут с отрытыми люками и высовывающимися из них танкистами. Из первого танка раздался крик: «Не стреляйте – свои!» Я пригляделся, и, правда, – оказались свои. Это наши бойцы захватили немецкие танки и на них легко проехали по плотине на правый берег Днепра. За эту операцию я получил второй орден Красной Звезды и благодарность, а 9-я артиллерийская дивизия стала называться Запорожской.

Потом я участвовал в боях за освобождение Одессы, Николаева, Кривого Рога. Закончил войну на территории Молдавии, так как в Ясско-Кишиневской операции я получил тяжелое ранение руки: пуля прошла руку насквозь и перебила нервы, но я не оставил поле боя. Командир полка и начальник медсанбата дивизии сказали мне, что если не уйду в госпиталь, то меня будут судить как дезертира. Ранение оказалось очень серьезным и пришлось почти до конца войны лечиться в госпиталях и санаториях.

Из моих родственников на войне был и мой старший брат Алексей Иванович, 1914 года рождения. В армию он был призван в 1939 году. Воевал под Киевом, потом его перевели на Смоленское направление. Под Ельней был очень тяжело ранен.

Двоюродные же братья (сыновья сестер моей матери), тоже участвовавшие в военных действиях, погибли.

Основным итогом Второй мировой войны, конечно же, является освобождение мира от фашистской агрессии. Не осуществились планы мирового господства гитлеровской Германии, которая хотела сделать рабами народы других рас.

Конечно, эта победа справедливости обернулась большими потерями, принесшими много горя народам мира, боровшимися с фашизмом. Еще до сих пор нельзя назвать точные цифры потерь нашей страны в этой уничтожительной войне. Можно ли говорить о цене этих потерь. Был уничтожен огромный генофонд. Мы потеряли множество лучших умов.

После войны я поступил в Московский государственный университет (МГУ) на философский факультет, успешно его окончил. Также окончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. Одновременно работал на партийной работе при строительстве высотного здания МГУ на Воробьёвых (раньше Ленинских) горах.

В 1970 году мне присвоили звание капитана приказом КВМВО № 203. В 2000 году удостоили звание майора приказом ГКВСРФ № 2.

Мои награды:

- благодарность командира 9-й Запорожской артдивизии РГК гвардии генерал-майора артиллерии Ратова А.;

- орден Отечественной войны I-й степени;

- два ордена Красной Звезды (№ 658648 и № 2252790);

- медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (от 11 марта 1985 года, № ордера 515876);

- медаль Жукова;

- юбилейные медали «25 лет Победы в Великой отечественной войне 1941-1945 гг.», «50 лет Вооружённых сил СССР», «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941гг.», «60 лет Вооружённых сил СССР», «40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «70 лет Вооружённых сил СССР», «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;

- медаль «Ветеран труда»;

- знак «Фронтовик 1941-1945 гг.»;

- медаль «В память 850-тилетия Москвы».

качеством Московского государственного Вернуться в деревню и, опередив немцев, Я родился 21 марта 1925 года в деревне Линево Шарыповского района Красноярского края. Русский, православный. Я – сибиряк и горжусь этим! В нашей большой семье было шестеро детей, я - пятый. Мама работала в колхозе. Папа умер, когда мне исполнилось пять лет. Поэтому с раннего детства пришлось приучаться к труду. В 1932 году я пошел в первый класс в городе Шарыпово. Мы не раз переезжали, поэтому мне пришлось сменить три школы: в городе Шарыпово, в городе Ужуре, и заканчивал седьмой класс в деревне Парная.

В 1939 году я поступил в Красноярский техникум физкультуры и спорта. Но учиться мне пришлось там недолго, поскольку в 1940 году вышло постановление об отмене стипендии для студентов. Я был вынужден оставить учебу и вернуться домой в город Шарыпово, откуда меня по линии райкома комсомола направили на курсы киномехаников в город Новосибирск. Там-то меня и застала война.

С первых дней войны в городе началась массовая мобилизация местного населения, перевод всего народного хозяйства на военные рельсы. В связи с этим курсы киномехаников сократили по времени, и через два месяца учеба закончилась. Затем я, по распределению, начал работать на передвижках – показывал довоенные патриотические фильмы, которые поднимали дух молодежи. Потом меня перевели в город Шира, где я работал старшим киномехаником в кинотеатре «Заря».

19 сентября 1941 года, как обычно, я шел на работу и встретил друзей, которые были старше меня на два-три года.

Как оказалось, они шли записываться добровольцами на фронт по линии райкома комсомола. Побеседовав с ними, я решил, что пойду воевать несмотря на мой молодой возраст. Позже мы узнали, что запись идет в лыжные батальоны. Тут-то мне и пригодились навыки, полученные в техникуме физкультуры и спорта. Долгое время мне отказывали в записи добровольцем, но затем все же записали. Меня направили к врачу, который, осмотрев, сделал вывод о моей пригодности. Так, в документах мой год рождения исправили на 1922, и я оказался в списке добровольцев на фронт.

Нас направили на сборный пункт, где построили и стали выбирать наиболее рослых и физически подготовленных парней. Таких нашлось сто человек, среди них оказался и я.

Мы понятия не имели, для чего это все делалось, и что с нами будет в дальнейшем. Ночь мы провели в школе. На следующий день нас разбудили, погрузили в товарные вагоны и отправили в Ачинск. Откуда мы отправились в военный городок. Там на базе эвакуированного Киевского пехотного училища формировался 6-й коммунистический сибирский батальон, который состоял из двух коммунистических рот и одной комсомольской роты. Меня распределили в комсомольскую роту.

Началась подготовка к фронту. Мы изучали военное дело. Нам рассказывали и показывали как правильно обращаться с различным военным оружием: винтовками, пулеметами, гранатами. Нас учили рыть окопы, заниматься разминированием, обучали тактическим приемам. Одним словом, все, что необходимо было знать и уметь каждому воину, нам пытались преподать за короткие сроки, поскольку война не могла ждать.

Каждый день я занимался по десять часов, после чего, как опытный киномеханик, показывал сослуживцам в казарме патриотические фильмы. На сон у меня оставалось пять часов в день. В выходные дни участвовал в маршах на десятьпятнадцать километров, в ходьбе на лыжах до тридцати километров. В таком напряженном темпе прошли два месяца военного обучения. В ноябре 1941 года я принял присягу.

После мы получили зимнее обмундирование. Затем нас погрузили в воинский эшелон и отправили на фронт. Поезд шел без остановок, поскольку в Москве сложилась тяжелая главнокомандования.

14 ноября нас доставили в столицу нашей Родины. В Москве я был впервые. Ночь мы провели на Казанском вокзале, откуда наблюдали за воздушным боем – был осуществлен налет фашистской авиации на Москву, наши зенитки вели непрекращающийся огонь.

Результаты этого налёта мы увидели на утро следующего дня, когда шли от Казанского вокзала по Садовой до Крымского моста. В целях защиты и сохранности все окна были заклеены пленкой. На улицах было безлюдно. Подойдя к Крымскому мосту, мы увидели, как догорали кассы Парка Культуры. Когда шли мимо Института цветных металлов, видели трупы людей, которых еще не успели убрать с места гибели. Эта картина сильно на меня подействовала – она заставила задуматься о всей сложности теперешней жизненной ситуации, об огромной ответственности, которая ложилась на наши плечи, плечи совсем молодых людей, которым предстояло бороться с врагом за жизнь и свободу нашего народа.

Нас привели в одно из помещений на Октябрьской площади. Там сообщили, что враг уже близко подошел к Москве. Расформировав батальон, нас разбили на группы, каждая из которых состояла из двенадцати человек. Меня распределили в десятую группу, отправлявшуюся на Западный фронт.

Штаб нашей армии находился в районе станции Шилово Рязанской области. Туда нас доставили на машинах. По дороге в штаб мы приняли первое боевое крещение. Это произошло следующим образом. Недалеко от Коломны несколько фашистских самолетов обнаружили автоколонну, в которой на одной из машин находилась наша группа. Незамедлительно враг начал обстреливать колонну и забрасывать бомбами.

Появились первые жертвы. Но группа вовремя спешилась, по команде старшего отбежала от дороги в сторону леса. После окончания бомбардировки тронулись дальше. Так начался мой воинский путь, а для кого-то в тот день он, так и не начавшись, закончился. Первый раз смерть заглянула нам в лицо.

По прибытии в штаб армии нас распределили по дивизиям. Моя группа в составе четырех человек была направлена в 323-ю Тамбовскую дивизию. Затем мы были распределены по полкам. Прибыв в свой полк, мы остались в резерве выполнять отдельные задания.

Начало боевых действий пришлось на 6 декабря года. Наша дивизия участвовала в контрнаступлении под Москвой и приняла первый бой за город Епифань Рязанской области.

Вначале я находился в резерве и выполнял боевые задачи, поставленные начальником штаба полка Лопшиным Василием Ивановичем. Я отсылал боевые донесения на сборный пункт, организовывал вместе со связистами телефонную связь. Позднее я стал выполнять более ответственные задания, такие как: хождение в разведку, спасение штабных документов. Так продолжалось около месяца. Затем стал принимать участие в боях. Очень старался точно выполнить поставленную боевую задачу и приобрести необходимый опыт. Учился у бывалых воинов мастерству и боевой закалке. В наступление шел впереди, в обороне находился на самом важном и опасном участке, на марше помогал слабым, подбадривал отстающих. Старался изо всех сил, делал все от меня зависящее.

Позже меня определили младшим командиром взвода, и тогда появились первые подчиненные. Все они были старше меня, и многие из них были опытнее - мне в то время было около семнадцати лет. Это была большая ответственность.

Выполнение данной задачи далось нелегко, поскольку опыта подобного рода у меня не было. Свою помощь предложил один из подчиненных – снайпер Грушин, родом из Москвы.

До войны он занимался обучением и воспитанием молодого поколения в ремесленных училищах, поэтому опыта общения с молодежью у него было достаточно. Грушин часто подсказывал мне как правильно себя вести с подчиненными в той или иной ситуации. Я учился на его личном примере как обращаться со старшими товарищами. Он мне тогда очень помог. Благодаря общению с Грушиным я перестал стесняться своих старших товарищей и более уверенно чувствовал себя в боевых действиях. Я получил тот опыт, который мне пригодился не только во время войны, но и в дальнейшей жизни.

Когда тяжело ранили командира взвода Федорова, меня назначили вместо него. Я в то время подумал, что это временное явление, но я ошибался. Вскоре мне присвоили воинское звание – младший лейтенант. Так я без специального военного образования в свои неполные семнадцать лет стал офицером Красной Армии. Для меня это было неожиданно. Я осознавал всю серьезность своего настоящего положения, ответственность, которую мне доверили.

В боях и сражениях закалялся мой характер, происходило возмужание. Постепенно я становился взрослым человеком, оставляя позади свою недолгую юность и детство, – так проходило мое становление.

Находясь на фронте, не раз приходилось смотреть смерти в глаза. Так случилось и в 1941 году. Не успел наш штаб полка расположиться в освобожденной деревне в Тульской области, как пришло известие о том, что нас уже окружают немцы, и наш штаб полка отрезан от своих основных сил. Поэтому, чтобы не попасть в плен, нам незамедлительно пришлось оставить этот населенный пункт, пробираясь лесом к своим.

Позже выяснилось, что второпях начальник штаба забыл карту с нанесенной боевой обстановкой. Опасность того, что эта карта попадет в руки врага, была велика. Несмотря на напряженную ситуацию, мне было приказано вернуться в деревню и, опередив немцев, достать карту любой ценой. В помощь мне дали опытного сержанта.

Пробравшись огородами к избе, мы увидели на улице немцев, которые плотно обступили машину, брошенную нашими тыловиками. И пока они, толкаясь и споря, набивали ранцы консервами, я сделал свое дело. Оставив сержанта у входа, я вбежал в избу, быстро сунул за пазуху документы и попутно оставленный бинокль и мигом выскочил наружу.

Через полчаса мы тем же путем добрались до штаба.

Начальник штаба Василий Иванович Лопшин крепко пожал нам руки, сказав: «Молодцы, хлопцы, выполнили мой приказ с честью».

Другой случай из моей воинской жизни. Мы стояли в обороне. Командир дивизии генерал Гарцев принял решение силами офицеров блокировать дзот и захватить «языка» пленного, владеющего важной информацией. В группу захвата «языка» набирались только добровольцы. В их числе оказался и я. Началась подготовка.

Группа, в которую я попал, входила в отряд прикрытия и состояла из четырех человек. Меня вооружили ручным пулеметом Токарева. При захвате я, не отходя от группы, должен был огнем из пулемета прикрывать своих товарищей.

Но случилось непредвиденное. В группе захвата один из офицеров вытащил случайно кольцо из гранаты Ф1.

Последовал взрыв гранаты, противник, разумеется, обнаружил группу захвата. Немцы открыли огонь из всего стрелкового оружия. Одновременно с этим местность непрерывно освещалась взрывами ракет. Группа захвата начала отступать.

Я с двумя автоматчиками прикрывал её огнем. И только по сигналу мы начали отходить – вначале автоматчики, и уже после них я. В этой неудавшейся операции из-за оплошности одного человека наши ряды поредели на пять боевых офицеров. Этот урок оставил отпечаток в моей памяти на всю жизнь.

Скоро последовало другое важное боевое задание. Мы приняли оборону у воинской части, которая сражалась здесь до нас. Но второпях забыли принять районы заминированной местности. В результате наши бойцы начали подрываться на минах, установленных до нашего прихода. Тогда командир полка капитан Колесников отдал приказ – назначить группу по установлению границ минирования. Поскольку я разминированию обучался во время военной подготовки и, более того, у меня был определенный опыт в данном деле, меня назначили сапером. Так я и еще несколько бойцов, вооружившись миноискателями, отправились выполнять поставленную задачу. В сложившейся напряженной обстановке не потерять спокойствие и уверенность, необходимые для удачного и безопасного выполнения задания, было довольно сложно. Но я собрал волю в кулак и действовал четко и верно. Уже к концу выполнения работы нас обнаружил противник и сразу же открыл огонь из миномета. К счастью, меня не зацепила пуля врага. Моему сослуживцу повезло меньше – пришлось выносить его с поля боя в более безопасное место, поскольку сам он из-за ранения не мог этого сделать.

Прошло немного времени, и последовало следующее задание. Оно было дано командиром полка и заключалось в том, чтобы установить, есть ли в населенном пункте противник, или его там нет. Начальник нашего штаба не забыл про меня и подсказал командиру полка, что следует послать сибиряка – он выполнит задание как полагается. Так и произошло. Меня в одиночестве отправили отыскивать по карте этот населенный пункт. Вскоре я нашел его.

Остановился на окраине, прислушиваясь к постороннему шуму, но все было тихо, и только доносился ночной лай собак где-то на противоположной окраине населенного пункта. Я стал продвигаться дальше, стараясь использовать местность.

Когда подошел совсем близко к назначенной цели, то увидел в одном из домов тусклый, еле заметный свет. Я подошел вплотную и через окно увидел женщину. После чего постучал в дом. Женщина, приоткрыв дверь, спросила, что мне надо. Я ответил, что мне надо знать, есть ли в деревне немцы. И только после услышанного она поняла, что я не враг, а советский воин. На ее лице появилась добрая улыбка, она была очень рада моему приходу, хотела напоить меня горячим чаем, но мне, к сожалению, было некогда. Меня не оставлял в покое вопрос, ответ на который я был обязан незамедлительно принести в штаб, - есть ли в деревне немцы. Женщина рассказала, что в здании через две улицы останавливаются немецкие почтальоны, которые привозят и разбирают почту.

Около этого дома стоит часовой, а по улицам постовые не ходят. Так я узнал об обстановке в данном населенном пункте, но в бой ввязываться не стал – такую задачу передо мной не ставили. Поэтому я вернулся целым и невредимым в штаб и доложил обо всем, увиденном мною.

В начале января 1942 года дивизия и мой родной полк приняли участие в освобождении города Людиново Калужской области. Мы были одними из первых, кто ворвался в Людиново и добивал остатки отступавших войск. Через два дня город был полностью освобожден от фашистов, там началась устанавливаться советская власть. Однако немецкофашистские захватчики перебросили с запада две свежие дивизии и начали осаду города Людиново. Завязались уличные бои. Я с группой бойцов вырвался вперед и, увлекшись преследованием немцев, оказался отрезанным от главных сил.

Тогда мы приняли участие в тяжелом уличном бою за поселок Сукремль. Я приказал занять круговую оборону в одном из домов, построенном из кирпича. Тут же немцы перешли в атаку. Нам пришлось отстреливаться прямо из окон дома.

Фашистов было больше, они вплотную подошли к дому и кричали: «Русские, сдавайтесь!» Некоторые из бойцов запаниковали. Мне тоже стало не по себе, но я держал себя в руках. На меня же смотрели мои подчиненные. «Подпускать немцев ближе, бить наверняка!» - тихо скомандовал я. И это подействовало на бойцов отрезвляюще. Фашистов встретили еще большим огнем. До позднего вечера продолжался бой.

Тогда один из бойцов заметил, что в кухне от гранат противника взорван пол, под которым мы обнаружили отверстие, видимо хозяин дома там держал свиней. Это дало нам выход из дома через двор на опушку леса, которая примыкала к окраине поселка. Разведка донесла, что во дворе немцев нет. Дорога была свободна.

С наступлением темноты мы, в составе двенадцати человек, вырвались из окружения немцев, забрав с собой раненых. Мы направились по лесной тропе, которая нас привела к деревне под названием Свиное. Там мы встретили представителя Людиновского партизанского отряда.

Договорились с ним о нашем подключении к этому отряду.

Нас направили на базу партизанского отряда. Когда мы туда прибыли, то были приятно удивлены, потому что встретили более семидесяти человек из нашего полка, которые, как оказалось позже, тоже были отрезаны от главных сил. От этой группы был старшим командир батальона Ковалев. Нам очень повезло, что в этой группе были связисты с радиостанцией, которые установили связь с главными силами. Мы ждали поступления дальнейших распоряжений.

Нас тогда принимал начальник разведки партизанского отряда Ящерецин Иван Михайлович. Вскоре нас пополнили боеприпасами и определили в боевые группы.

Я был определен в группу подрыва воинских эшелонов.

Трижды ходил на задания, одно из них оказалось удачным.

Мы подорвали дрезину вместе с фашистами, которые везли боеприпасы для войск, охранявших железную дорогу.

Спустя две недели наша группа стала выходить с территории, оккупированной фашистами. Выходили, как правило, только ночью, не ввязываясь в боевые действия. И на шестой день в районе поселка Букань мы перешли передний край противника и влились в свой родной полк.

Когда нас увидели наши сослуживцы, на их лицах появилось приятное удивление, поскольку все это время в нашем полку считали нас погибшими – ведь от нас не было никаких вестей, поэтому незамедлительно были отправлены «похоронки» нашим родственникам. Когда прошло время, будучи дома, я читал свою «похоронку». К моему счастью, почтовый писарь неправильно написал мою фамилию, окрестил меня Коваленко. Когда мать прочитала, то подумала, что это ошибка, и ко мне это письмо никакого отношения не имеет, что со мной все хорошо. И не переживала по этому поводу. Но я-то знал свою полевую почту, знал, что послана «похоронка». Так произошло мое воскрешение.

Из партизанских будней я сохранил добрую память о славных героях-партизанах, которые внесли значительный вклад в общую победу над фашистскими захватчиками.

Спустя время встречался я с Ящерициным Иваном Михайловичем и его боевой подругой, тоже партизанкой, в том самом городе Людиново. Ящерицин был награжден орденом Боевого Красного Знамени за героические заслуги в составе партизанского отряда.

Прибыв в свой родной полк, нас несколько раз опрашивали. Положение было непростое. Но, послушав наш рассказ о пребывании в партизанском отряде, нас не стали исключать из полка. Словом, нам очень повезло.

Находясь длительное время в обороне, я был свидетелем нескольких комичных эпизодов. Мне хорошо запомнился следующий случай. В то время я командовал ротой солдат.

Прибыло пополнение, в котором оказался очень щуплый, небольшого роста, словом, неприметный рядовой Тихомиров.

У него было много странностей. Например, фронтовые сто грамм он не пил из кружки, а выливал водку в котелок с супом, крошил туда хлеб и все это с большим удовольствием съедал. Когда сослуживцы, недоумевая, спрашивали, почему он так делает, то он, ни капельки не смущаясь, отвечал, что так он продлевает удовольствие.

Основное его отличие заключалось в том, что он безумно любил поспать, причем мог это делать в любом состоянии и при любых условиях, одним словом, спал на ходу. Так однажды, находясь в боевом охранении, он в очередной раз задремал. В это самое время со стороны противника бежал приговоренный своими к расстрелу немецкий ефрейтор, бывший командир фашистского орудия, который сменил огневую позицию без приказа. Он сбежал из-под стражи и решил добровольно сдаться в плен Красной Армии. Только таким образом он мог спасти свою жизнь.

Перебежав на нашу сторону, он наткнулся на спящего Тихомирова. Разбудив караульного, он долго пытался объяснить, кто он и что ему надо. Немало сил пришлось потратить немцу, чтобы Тихомиров наконец-таки отвел его в штаб. Узнав о произошедшем, многие бойцы недоумевали, как это Тихомирову удалось взять в плен немца, причем обладающего очень важной информацией. В это время я находился в землянке. Когда мне сообщили о пленном, я тоже не мог понять, как это произошло. Позже ко мне в землянку вошел сначала Тихомиров, а за ним проследовал ефрейтор, в два раза выше нашего бойца. В тот момент моему удивлению не было предела: «Как же мог маленький щупленький Тихомиров взять этого рослого здорового немца в плен!?»

Тогда позвали переводчика. Как только он поговорил с пленным, все встало на свои места. Переводчик нам рассказал, как на самом деле все случилось.

Мое ранение. Все произошло, когда нам пришлось второй раз брать город Людиново. Это были страшные бои.

Достаточно сказать, что в течение 1942-1943 годов во время боевых действий за Людиново и окрестные села погибло более восемнадцати тысяч советских бойцов и офицеров. В этих боях противник достаточно сильно укрепился. У немцев была крепкая эшелонированная оборона, были проделаны сплошные длинные траншеи, оборудованы огневые точки и позиции в большом количестве. Снова и снова поднимались наши бойцы в атаку, но, встреченные плотным огнем, залегали. Противник занимал господствующие высоты, превратив их в сильный опорный пункт. Бои шли непрерывно днем и ночью. Враг яростно сопротивлялся.

1 марта 1943 года 19-й стрелковой бригаде наконец-таки удалось овладеть первой траншеей переднего края. Но, потеряв много убитых и раненных, командование приняло решение заменить бригаду нашей дивизией. Мне было поручено силами роты овладеть второй траншеей. А в дальнейшем наступать в направлении деревни Крутое.

В течение второй половины дня наша рота пыталась несколько раз атаковать противника, но так и не удалось взять вторую траншею. 2 марта 1943 года последовал второй приказ взять вторую траншею. Но как мы это могли сделать, если многие бойцы погибли при первой операции. Но что мне оставалось делать. Я собрал оставшихся бойцов и сообщил о новом приказе.

Наблюдая за передним краем обороны противника, я понимал, что наступил критический момент: или рота в последнем броске достигнет окопов, или, оставшись на берегу, будет выбита пулеметным и особенно минометным огнем противника. Все зависело от моего решения. И я должен был сделать первый шаг, чтобы бойцы последовали за мной.

Первый, который мог быть и последним. Но я – комиссар, доброволец, и кому, как не мне полагалось принять первый удар на себя. После огневого налета минометной батареи, по моему сигналу: «Рота! За мной!», бойцы поднялись и бросились в бой. Быстро ворвались во вторую траншею и бились до последнего.

Немцы в очередной раз открыли угарный огонь, но ничто уже не могло сдержать порыва атакующих. Уже подбегали мы ко второй траншее, когда противник принял все меры, чтобы обрушить шквал огня, но многие бойцы уже вступили с немцами врукопашную.

И вдруг удар огромной силы опрокинул меня навзничь.

Сгоряча я попытался вскочить на ноги, но в голове полыхнуло огнем, земля заколебалась, и я рухнул на снег. Оказалось, что меня тяжело ранило в лицо. Разрывная пуля раздробила мне челюсть. Я потерял много крови и стал терять сознание, прежде чем подбежал санитар и наскоро перевязал рану. Тогда же появились солдаты с волокушей, хотели меня унести с поля боя. Но я всячески сопротивлялся, знаками пытался объяснить, что остаюсь на поле со своими бойцами. Говорить не мог, поскольку пуля раздробила мне нижнюю челюсть. В тот момент о здоровье, а уж тем более о непрекращающейся боли, речи не шло – я решил, что должен идти до победного конца.

И тут неожиданно появился командир батальона.

Выслушав санитара, он повернулся ко мне, сидевшему на снегу, и сказал: «Ну вот что, Валентин! Ты свое дело сделал! А теперь лечиться!» И, пожав мне на прощанье руку, поспешил вслед за наступавшими ротами. В тот момент даже слова командира не могли повлиять на мое решение - остаться на поле боя. Но неожиданно для меня мой организм не выдержал, и я потерял сознание. Только тогда меня смогли унести на волокуше.

Ранение оказалось тяжелым. Я был эвакуирован в госпиталь. Там долго лечился – более полугода. Там же услышал приговор: «Ограничено годен 2-й степени». Для меня все это услышать было не просто, поскольку я был настроен на дальнейшую службу в родном полку. Но, к сожалению, с этим ничего поделать не мог. Пришлось, в какой-то степени, смириться.

После госпиталя меня демобилизовали из рядов Красной Армии. Когда я прибыл в город Шарыпово, то сразу отправился в свою родную школу, где впоследствии начал преподавать военное дело. Я подготовил много учеников, которые пошли на фронт. Все же я не сдавался и в 1944 году пытался вторично добровольцем уйти на фронт. Но мне отказали, так как у меня не было соответствующего военного образования. Я был направлен в Военно-политическое училище имени Энгельса. Так я, будучи старшим лейтенантом, попал в офицерскую роту, в которой впоследствии обучался.

Занимался я с огоньком, мечтая штурмовать Берлин. Но не получилось. Столицу фашистского рейха взяли раньше, чем я окончил училище. Так моя мечта и не сбылась. Учась в училище, мне посчастливилось участвовать в операции по разминированию Карельского перешейка. Этим и закончились мои боевые будни.

Но с армией я расставаться не собирался. Продолжил службу, которая растянулась на сорок пять лет. Служить приходилось в разных местах. Так двадцать один год я пробыл под знойными лучами военного округа Туркменистана. Там я долгое время руководил политотделом дивизии. В гарнизонах, известных всем военным: Кушка, Мары, Кизыл-Арват и многие другие. Здесь я встретил свою будущую супругу.

Сейчас у меня двое взрослых детей: дочь Татьяна – преподаватель литературы в университете и сын Евгений – кандидат геолого-минералогических наук, сейчас он на пенсии. У меня трое внуков и одна правнучка. Под конец службы попал в свою родную академию, где начал работать в должности заместителя начальника факультета и начальника высших академических курсов Военно-политической академии имени В.И. Ленина.

Сражаясь в 1941 и 1942 годах под Москвой, я даже и представить не мог, что пройдут десятилетия, и я буду жить в этом прекрасном и героическом городе. И не только жить, но и принимать активное участие в работе ветеранских организаций, быть Председателем Совета ветеранов моего любимого района Чертаново Северное, стоять на страже интересов ветеранов, а также заниматься патриотическим воспитанием молодых москвичей.

- орден Боевого Красного знамени;

- орден Великой Отечественной войны I-й степени;

- орден «За службу Родине в Вооруженных силах СССР»

III-й степени;

- медаль «За отвагу»»

- медаль «За боевые заслуги»;

- медаль «За оборону Москвы»;

- медаль «За отличие в охране государственной границы»;

- медаль «60 лет победы в Великой Отечественной войне» и другими медалями.

Каждый раз, когда я прихожу в школу и смотрю на молодых людей, которые с большим уважением относятся к нам, седым ветеранам, хочется им от своего чистого солдатского сердца пожелать большого человеческого счастья, светлых и радостных дней в их прекрасной жизни. И очень хотелось бы, чтобы они также любили Родину, как любим ее мы, старые солдаты. Дай Бог им здоровья, большой любви и солнечных дней.

факультета информационных технологий, университета имени А.Н. Косыгина Абдуллина Елена Азаматовна Кольцо блокады замкнулось на 900 дней Я родилась 9 февраля 1922 года в Пензенской области, в городе Кузнецке, в многодетной семье рабочего. Мой отец, Василий Александрович, рос в приёмной, бездетной семье. Он работал мастером на овчинно-шубном заводе. В 1921 году отец умер от холеры. Мама - Анисья Васильевна, после смерти мужа осталась с пятью детьми и беременная мною. Мама была женщиной безграмотной, поэтому устроиться на высокооплачиваемую работу не могла. Чтобы прокормить семью, она работала уборщицей. Жить нам было очень тяжело. Семья из семи человек ютилась в двухкомнатной квартирке.

Учиться я очень любила, в школе занималась хорошо, великолепно рисовала, всегда оформляла настенную газету.

Помню, что ко мне в Кузнецк даже приезжали из газеты «Пионерская правда» из Москвы. После окончания школы нужно было куда-то поступать, и тут я задумалась над выбором профессии. Сама очень хотела пойти учиться на художника, но мои подружки считали, что на художника и артиста учиться совсем не нужно. Влияние подруг было настолько велико, что я подала документы в Политехнический энергомашиностроительный факультет.

Шёл 1941 год. В воскресение 22 июня я была в библиотеке, готовилась к экзаменам, как вдруг наш секретарь комсомольской организации забирается на библиотечный стол и говорит: «Сегодня началась война!» А мы сидим, готовимся к экзаменам. Что такое война? Мы знали это только по кино, по журналам, фотографиям. Гражданская война, Первая мировая война, а тут… Все переполошились, начали собираться. Мальчишки все ушли в ополчение. Некоторые девочки стали поступать на медицинские курсы, а мне так хотелось быть скорее полезной.

Нас посылали копать рвы, я взяла лопату и помню, ко мне подошёл мальчишка, и пытался вырвать её у меня, а я в белом шёлковом платье 42 размера, дохленькая, но с лопатой, он отнял и говорит: «Что ты, дай!» Так что я даже не копала.

Было мне 19. Копать рвы везли нас в Ориенбаум (под Ленинградом). Наш поезд попал под обстрел, нас быстро выгрузили подальше от железной дороги, чтобы мы уцелели.

После того как бомбёжка кончилась, нас отвезли в общежитие.

Я должна была иметь рабочую карточку и поэтому пошла работать токарем. Я обтачивала болванки для болтов, необходимых для сборки танков, выпуск которых налаживался в то время в Ленинграде. При норме 25 деталей я вытачивала 45. Токарному делу меня учил обрусевший немец. Так вот однажды, когда я складывала болванку, у меня рукав попал в токарный станок и закрутился, хорошо, что это было не железное крепление привода, а ремённое и оттого, что я дернула руку на себя, у меня порвался халат, и на болванку намотался рукав. Руку я спасла, токарный станок остановился.

Наверно я закричала, не помню, так как испуг был большой. В дверях появились специалисты, которые работали в этом же зале, но в другом конце. Они услышали крики и отвели меня в мастерскую на диван - спать. Я после такого стресса выдохлась и сразу уснула.

В августе 1941 года мы собрались эвакуироваться из Ленинграда. С большим трудом мы добились пропуска из города, достали билеты, сели в поезд. Из семи вагонов собрали людей в четыре вагона, а три освободили для военных, сделав это всё в одну ночь, а поезд не пошёл! Кто лежит, кто сидит в купе, в котором в два раза больше людей, а с нами ещё вещи.

Потом по радио объявляют: «Поезд не пойдёт - расходитесь по домам». Это было 28 августа 1941 года. Почему мы не поехали? Потому что поезда, шедшие из Ленинграда в Москву, шли через Мгу, где подвергались ожесточённым бомбёжкам.

Так мы вернулись домой. И в ночь с 8 на 9 сентября года кольцо блокады замкнулось на 900 дней.

Спешно был организован госпиталь. Я пошла работать санитаркой в эвакогоспиталь на Лесном проспекте, 65. Это было студенческое общежитие, ставшее госпиталем. Мы проходили каждую комнату с комендантом, собирали вещи и всё складывали в мешок. Комендант его пломбировал и относил на склад. Так мы очищали каждую комнату в общежитии, организовывали койки, застилали новым бельём.

Вот туда-то мы и принимали прямо с машины, окровавленных солдат. Нас они считали сёстрами и звали «сестричками».

Спрашивали: «Буду жить?» «Конечно, будешь!» подбадривали мы их. Мы кормили, поили раненых. Днем мы мыли солдат, а по ночам, когда солдаты спали, мыли полы.

Еще мы давали им папиросы и прикурить, потому что спичек было очень мало. Один раненый лежит и говорит: «Аня, а ведь ты не куришь». Я говорю: «Нет, мама мне не велела. А как ты догадался, что я не курю, я же дымлю?» А он мне и говорит:

«Ты не затягиваешься».

Всю блокаду мы, 19-ти летние девчонки, мало что умевшие в жизни, с заботой и любовью ухаживали за ранеными бойцами, помогали хирургу Степанову в проведении операций, работали под огнём и во время воздушных тревог. Помню, часто объявляли по радио: «Во-оздушная тревога! Во-о-здушная тревога!» Это означало, что нужно спускаться в бомбоубежище. Мы присутствовали во время операций, несмотря на обстрелы, под огнём носили раненых, боролись с холодом, голодом, с самой смертью.

Несмотря ни на что - верили в победу!

Условия жизни были ужасными. Мальчишки умирали.

Идёт, бывало, парень, облокотится на перила... и нет его более с нами – умер.

Общежитие наше сгорело. Мы жили в здании химической лаборатории, спали на чём-то, накрывались матрасами. Ночью согревали друг дружку. Зимы в 1941-м и в 1942-м годах были лютыми, холодными.

Как-то раз смотрю - на полу валяется ложка чайная, я её пытаюсь поднять, а она подо льдом. Трубы отопления лопнули, и водой залило всю комнату. Мало того, что холодно, так ещё и разбомбили хлебозавод - нет хлеба.

Получали мы по 150 граммов на человека в сутки по рабочей карточке, а иждивенец получал 125 граммов хлеба в эту холодную зиму. Да и хлебом это назвать было сложно.

Жила я вместе с подругами. Однажды нам сказали, что на улице Раевского открыли булочную. Мои подружки дали мне карточки, и я с группой девочек (5-6 человек, по одной мы не ходили) пошла. И когда я получала хлеб, а хлеб я получала на 3 дня, себе и двум подружкам, в итоге получалась буханка и ещё немножко, вдруг у меня сзади сдёргивают шапку, я повернулась, и у меня в это время украли верхнюю часть пойка (меньшую часть). Оставшийся хлеб я засунула за пазуху и берегла, как только могла.

По дороге на нас нападали голодные мальчишки, и чтобы уберечь паёк, мне приходилось быть очень внимательной и осторожной. Ходили мы за хлебом вечером, и вот когда мы пришли, я увидела, что подруга моя, Муся, сидит в ужасе, боясь, что меня больше не увидит, ведь когда люди отставали и падали, кого-то поднимут, а кто-то так и останется лежать на холодной земле. Оставшийся хлеб поделили поровну, а Муська съела от радости, что я жива, весь паёк, но я, от стресса, кусочек спрятала под подушку. Мы сложились одной пайкой, все 10 человек, живущие в комнате, и купили времянку, отвели трубу в форточку, и с помощью этого мы грели кусочки хлеба, варили суп из воды и корочки хлеба.

В январе 1942 года я уставшая пришла с дежурства, и в это время объявили «Воздушная тревога!» Я думаю, авось она вот-вот закончится, подошла к окошку и вижу, что самолёты со свастикой прямо над нами летают. На тот момент у меня не было сил спускаться, и я решила остаться в комнате. Кто-то нас научил во время таких тревог койки отодвигать от стены к центру, так наши постели с Мусей и стояли посреди комнаты.

Окна я приоткрыла, чтобы воздушной волной не разбило стекло. Я только задремала, как вдруг мне на лицо посыпалась штукатурка. Это над моей головой пролетел осколок разрывной бомбы, и «чижик» воткнулся в стену. Тогда я была в миллиметрах от смерти. Я очень испугалась, вскочила и чуть ли не на четвереньках начала спускаться в бомбоубежище.

Составили списки и нас по ним эвакуировали через Ладожское озеро. Везли прямо по льду на машинах, которые постоянно обстреливались. Привезли нас в Борисову гриву это небольшое местечко около города Тихвин.

В Тихвине нас накормили и повезли дальше от Ленинградского фронта. В феврале 1942 года мы уже оказались в городе Тутаево.

Оказывается, нашему Политехническому институту было предписание об эвакуации в декабре 1941 года, но ректор отказался и на этой правительственной телеграмме написал:

«Не считаю нужным, т.к. институт промышленного значения».

Поэтому мы все остались. А уж когда в городе стало совсем плохо - нас эвакуировали.

На пути от Тихвина до Тутаева поезд останавливался ночью через каждые несколько часов на станциях, и весь состав кормили манной кашей. В поезде к каждому подходили и тарелку каши манной давали, но видно её не доваривали немножко. А мальчишки, более голодные, вставали второй раз и третий в очередь. Когда мы ещё ехали, то всё время чесалась голова. Поэтому, по приезде в Тутаево, первым делом для нас устраивали питание и мытьё голов. Кормили через каждые часа, 6 раз в сутки, только для того, чтобы нас спасти. Кто-то выжил, кто-то нет.

А когда мы уже окрепли, к концу февраля, нас решили отпустить домой, к родным. У меня были родные в Кузнецке, за Пензой, и я решила уехать. На дорогу всем нам выдали по 100 рублей, каждому, в чистую наволочку положили по булочек, 10 комочков сахару, кусочек сыру и талон, по которому выдавали бесплатный железнодорожный билет туда, куда нам нужно было.

Едем мы в поезде, на станции я захотела налить во флягу кипятку, но пока ходила, поезд уехал. И я с этой флягой села на рельсы. Но люди меня подняли и привели в медицинский пункт, где медсестра принесла мне полулитровую банку тёплого чая. Она все не могла понять, почему я пить хочу, а не пью. А я не могу, у меня ассоциация - это не чай, а мужская моча, т.к. совсем недавно я была санитаркой. Она позвонила начальнику станции и сказала, что тут у неё Ленинградская блокадница. В итоге мне дали сопровождающего, посадили на поезд и отправили в Пензу.

Когда я приехала, то я была очень голодна и поэтому подняла картошку, которая лежала на платформе и съела, воды попила и нашла в себе силы под 14 составов подныривать, чтобы дойти до 15-го пути. Нашла я вагон, меня радостно приняли, и через 3 часа я приехала в Кузнецк. Сбросила в камеру хранения свой чемодан и рюкзак, нашла свой дом, своих родных. У меня старшая сестра была врач, она мне делала переливание крови. На меня приходили смотреть местные жители и спрашивали об уцелевших в Ленинграде.

Здоровье моё стало налаживаться, я приходила постепенно в себя. Устроили меня работать счетоводом. Моя трудовая книжка начинается с должности счетовода, потом я бухгалтер, а после художник. Когда я училась в 1940 году в Политехническом институте, я не платила за обучение, благодаря тому, что я «дитё» пенсионера, а многим приходилось платить. А стипендию мне оставили, потому что я отлично училась. Из экзаменов нужно было сдавать два экзамена на «хорошо», а четыре на «отлично», а у нас в году на первой сессии нужно было сдавать пять экзаменов, поэтому мне можно было сдать только один экзамен на 4, а остальные на 5, и только в таком случае стипендия сохранялась. Я даже по самому нелюбимому предмету - химии получила 4. Даже «висела», среди одних мальчишек, на Доске почёта.

И вот к концу 1943 года я ожила настолько, что когда моих подружек брали радистками на фронт, а меня повторно не взяли, то я захотела учиться. Тогда я пошла работать и вместо денег заработала мешочек пшена и мне выделили бутылку с подсолнечным маслом, и ещё дали валенки. Сестра за меня очень переживала, боялась, что я буду снова голодать, и не отпускала учиться. Но все-таки, сжалившись, отпустила.

Когда я приехала в 1943 году поступать в Московский текстильный институт на факультет прикладного искусства, то у меня была зачётка с одними пятерками. На первый курс меня приняли без вступительных экзаменов, за исключением экзамена по рисунку. Я жила в общежитии на Донской.

9 мая 1495 года, в 6 часов утра, по радио мы услышали, что война закончилась, мы, кто в чём был, выскочили на улицу, танцевали, кричали, веселились.

Во время учёбы в МТИ меня посылали то в Среднюю Азию, то в Архангельск, то во Владимир, то в Кишинёв. Я была участником многих ответственных международных выставок в Париже, Токио, Монреале. Училась живописи я у профессора Ф.Д. Пашкова, у доцентов Шугаева и Милютина, окончила курсы усовершенствования художников лёгкой промышленности. В 1964 году была принята в Союз художников.

За участие в боевых действиях во время Великой Отечественной войны и героической обороны Ленинграда была награждена орденом Великой Отечественной войны и медалью «За оборону Ленинграда».

Из всей нашей большой семьи сейчас остались только мы с братом, ему 92 года, а мне 87. Он уцелел только потому, что строил подземные аэропорты в Сибири.

- медаль «За служение Отечеству (2008);

- медаль Жукова;

- медаль «В память 300-летия Петербурга»;

- медаль «В честь 60-летия освобождения Ленинграда от фашистской блокады»;

- медаль «За оборону Ленинграда»;

- медаль «В память 850-летия Москвы»;

- медаль «Ветеран труда»

- медали «50 лет победы в Великой Отечественной войне», « лет победы в Великой Отечественной войне», «60 лет прорыву блокады Ленинграда».

Обо мне печатали статьи в журналах и газетах:

- «Люди эпохи XX века. События, факты, мысли, анализ».

Биографически-публицистический юбилейный сборник, выпуск - №5. Иванюк. Москва 2000 год;

- газета «Москвичка», выпуск №26. Сентябрь 2007 года;

- «Жизнь. На другой край поля». Н. Черепенникова. 2007 год;

- проходили выставки моих работ и других художников, которые организовал мэр Москвы Ю.Лужков на Ходынке и Кузнецком мосту, 20.

В подготовке текста воспоминаний оказали помощь студентки 1-го курса ФЭМ, кафедры истории, Московского государственного текстильного университета имени А.Н. Косыгина Кузёменская Дарья Игоревна и Долженко Мария Витальевна Я родился 10 декабря 1920 года в деревне Богаевка Саратовского района Саратовской области. В своей деревне рос до 11 лет, где окончил 3 класса школы. В 1931 году родители вышли из колхоза, и моя семья переехала на постоянное место жительства в Саратов. Отец стал работать плотником на лесоперерабатывающем комбинате, мать – разнорабочей. В Саратове я окончил 9 классов средней школы, затем поступил на 3 курс рабочего факультета Саратовского института механизации сельского хозяйства имени М.И.

Калинина, окончив который в 1938 году, поступил в этот же институт для дальнейшего обучения.

О наступлении войны узнал по радио после сдачи летней сессии в 1941 году в городе Саратове. Военную подготовку проходил в комсомольском отряде. Затем был направлен на курсы усовершенствования военно-технического состава в Казани. Там я принял присягу и занимался еще около двух месяцев, но курсы расформировали, и я был переведен в Саратовское танковое училище, где учился еще четыре месяца и получил звание техник-лейтенант. После чего был направлен в резерв Главного бронетанкового управления (ГБТУ) в Челябинск, а затем в Нижний Тагил. Там я помогал штатным военным представителям.

Война продолжалась. В марте 1942 года я был направлен командованием в маршевую роту, учебно-запасной полк, где формировались маршевые танковые роты. В одну из них я был назначен заместителем командира роты по технической части. В полку около месяца проводилось обучение и «сколачивание» экипажей.

В октябре 1942 года наша рота и еще одна из сформированных рот была откомандирована на танковый завод получать танки, и после проверки небольшим пробегом погрузить на железнодорожные платформы и закрепить.

Сформированный эшелон, включая вагоны для личного состава, боеприпасов и принадлежностей был направлен в Москву и далее в Сталинград. Этот путь был длительный – в течение 34 суток. Наш эшелон курсировал между Москвой и Сталинградом, и только в середине декабря мы выгрузились на станции Калач и влились в 17-й танковый корпус, который вел наступление на Кантемировку – важный узел дорог. После освобождения этого населенного пункта корпус получил название 4-й гвардейский танковый Кантемировский корпус.

В дальнейшем корпус с другими соединениями принял активное участие в боях против крупных сил гитлеровских войск в Донбассе. За период 2 января – 27 февраля 1943 года корпус прошел с боями более 500 км, освободив от оккупантов много населенных пунктов и городов, в том числе, Старобельск и Красноармейск.

В этот период я получил «боевое крещение» и некоторые навыки фронтовика. Серьезные ранения меня миновали, но однажды, в феврале, при разведке пути для переправы танков через небольшую речку, лед не выдержал моего веса, и я провалился, промокнув по грудь.

После вывода из боев корпус формировался под Воронежем до июня 1943 года, с 4 по 23 августа принял участие в Белгородско-Харьковской наступательной операции (Курская дуга). Корпус, действуя в качестве подвижной группы 27-й армии, освободил город Грайворон, село Великая Писаревка и ряд других населенных пунктов, сковывая в тылу Ахтырской группировки противника значительные силы, чем способствовал войскам фронта разгромить эту группировку и освободить Харьков.

В ходе боев за Грайворон я был контужен во время ремонта танка, поврежденного в ночном бою за мост через реку Ворскла. Мост бомбили, и взрывной волной меня отбросило к танку. В результате на несколько дней я был выведен из строя (ушиб головы, правого плеча).

После завершения Курской битвы наш корпус бы выведен в резерв Ставки Верхового командования и сосредоточен в районе Готни, где мы приступили к подготовке к новым боям.

В конце ноября корпус был передислоцирован по железной дороге на Правобережную Украину и сосредоточен в районе Малина. 12-й танковой бригаде корпуса была поставлена задача выдвинуться в район Потиевка – Заньки и организовать оборону, обеспечив срыв контрнаступления Житомирской группировки противника на Киев. 7 декабря танкисты в сжатые сроки подготовили основные и запасные огневые позиции для каждого танка и самоходноартиллерийской установки.

На рассвете 12-я гвардейская танковая бригада вступила в бой. В бою у села Заньки (Житомирская область, Украина) экипаж танка 12-й танковой бригады 4-го гвардейского танкового корпуса младшего лейтенанта Василия Антоновича Ермолаева (механик-водитель Андрей Александрович Тимофеев, стрелок-радист Н.И. Сорокин) таранил вражеский танк.

Вот как это было. Враг упорно сопротивлялся, предпринимал контратаки при поддержке танков. Умелым маневрированием, метким огнем, экипаж уничтожил шесть израсходованы, а осколочные не причиняли особого вреда очередному «тигру», который продолжал движение, и, развернув башню, после нескольких выстрелов, поджег танк Ермолаева. В это же время южнее Заньки развернулась еще одна рота танков с пехотой, нацеливаясь для удара по флангу главных сил батальона.

Неужели прорвутся? Нет, этому не бывать. «На таран!»

- скомандовал командир танка. Грозная «тридцатьчетверка», объятая пламенем, рванулась вперед, сметая на своем пути пехоту. Расстояние между танками сокращалось. Сильный удар. От столкновения оба танка взорвались. Так, в этом бою, подбив семь танков, героический экипаж младшего лейтенанта Ермолаева погиб смертью храбрых.

Родина достойно оценила героический подвиг экипажа.

В.А. Ермолаев и А.А. Тимофеев удостоены звания Героя Советского Союза и навечно зачислены в списки воинской части. Н.И. Сорокин, награжден орденом Отечественной войны I-й степени.

В дальнейшем 4-й гвардейский танковый корпус действовал в качестве подвижной группы 60-й армии. декабря 1943 года наш полк совместно с другими соединениями прорвали оборону противника юго-западнее Малина и стали развивать наступление в направлении Червоноармейска, село Высокая Печь. 29 декабря с боями был освобожден Червоноармейск, а к исходу 31 декабря - село Высокая Печь - перекресток шоссейных дорог, связывающих главные силы житомирской группировки противника с городами Новгород-Волынский, Шепетовка и СтароКонстантиново. 31 декабря мы освободили город Житомир. января наш танковый корпус совместно с другими соединениями начал наступление на Любар. В результате ожесточенных уличных боев Любар был освобожден 9 января 1944 года. 15 января 1944 года Житомирско-Бердичевская операция была завершена.

27 января 1944 года наш 4-й гвардейский танковый корпус приступил к проведению Ровно-Луцкой операции, с целью разгрома основных сил 4-й танковой армии немецкофашистских войск, и овладеть районами Ровно, Луцк, Шепетовка. 11 февраля 1944 года Шепетовка - крупный железнодорожный узел правобережной Украины - был освобожден от фашистских оккупантов.

4 января 1944 года наш полк получил приказ о начале проведения Проскуровско-Черновицкой операции. Мы действовали в направлении Ямполь, Збараж. В ходе тяжелых двухдневных боев Збараж был освобожден. Активные и решительные атаки нашего корпуса в районе Збаража создали благоприятные условия для дальнейшего наступления на Тернополь. К этому времени средствами корпуса и бригад была проведена тщательная разведка местности и обороны противника в районе Тернополя. Более месяца наша танковая гвардия совместно с общевойсковыми соединениями вели тяжелые бои за Тернополь – один из крупных городов.

9 марта наш корпус начал наступление на город. Удары наносились одновременно с трех направлений, с учетом данных проведенной разведки. Завязались упорные бои. Мы совместно с другими соединениями упорно обороняли Тернополь. В течение двух с половиной суток велись ожесточенные кровопролитные бои. И только когда вражеские войска обошли город с двух сторон, наши части по приказу командующего 60-й армии отошли и закрепились северовосточнее Тернополя.

14 апреля для окруженных гитлеровцев наступил критический момент. Наши танки при поддержке артиллерийского и минометного огня и ударов авиации 5-го штурмового авиационного корпуса прорвались к центру города. Вражеский гарнизон был расчленен на мелкие группы, комендант гарнизона был убит, управление и связь нарушились. Остатки немецко-фашистских войск в городе и его предместьях капитулировали.

В эти дни завершилась Проскуровско-Черновицкая операция. Наши войска продвинулись в глубь до километров, освободили огромную территория Правобережной Украины, выдвинулись на подступы к южной Польше и Чехословакии.

После завершения боев на Правобережной Украине наш Кантемировский корпус был выведен в резерв фронта и располагался в районе Струсува, в 25 км от Тернополя. В этом районе он находился около двух с половиной месяцев:

доукомплектовывалась боевая техника и вооружение, пополнялся личный состав, корпус готовился к новым боям.

13 июля 1944 года наш корпус получил приказ к проведению Львовско-Сандомирской операции. На Львовском направлении особенно сильное сопротивление оказал противник в районе Зборова. Решением командующего фронтом туда были направлены 107-й стрелковый и наш 4-й гвардейский танковый корпус – ударная группа 1-й гвардейской армии. К утру следующего дня сопротивление оборонявшихся войск было сломлено.

Противник пытался вырваться из огненного кольца окружения, но на его пути в полосу 60-й армии был выдвинут наш танковый корпус. В течение двух суток шли тяжелые бои в районе населенных пунктов Хельчица, Почапы, Золочев, удаленных до 70 километров от Львова. Немецко-фашистские части с бешеным остервенением лезли напролом. Гвардейцы косили их огнем автоматов и пулеметов, минометов и орудий, сметали броней, гусеницами танков. Понеся огромные потери, гитлеровцы капитулировали.

В достижении успеха важную роль сыграл наш 4-й гвардейский танковый корпус. Он прикрывал коммуникации танковых армий – подвижной группы фронта – во время прохода их через Колтовский коридор, участвовал в ликвидации окруженной Бродской группировки немецкофашистских войск.

В конце июля наш Кантемировский корпус, совершив 150-километровый марш, вышел на подступы к Жешуву – крупному узлу железных и шоссейных дорог. Его обороняли части 24-й танковой дивизии. Бои за Жешув начались августа.

3 августа наш корпус приступил к выполнению возложенной на него новой задачи – развивать наступление в направлении Дембицы. Удержанию Дембицы, как района испытаний ракет и крупного узла шоссейных и железных дорог, гитлеровское командование уделяло особое внимание, так как через Дембицкий узел дорог оно перебрасывало войска с южного участка фронта к Сандомиру. 20 августа мы взломали оборону и продвинулись на Дембицком направлении до 8 километров. На следующий день была захвачена переправа через реку Вислок севернее Дембицы и плацдарм на ее левом берегу, что обеспечивало развертывание главных сил корпуса. Бои за город шли несколько дней. 23 августа город Дембица был освобожден от врага.

В сентябре-октябре 1944 года 4-й гвардейский танковый корпус участвовал в разгроме войск противника в Восточных Карпатах и оказывал помощь Словацкому Национальному восстанию. В тяжелейших условиях, обусловленных горным характером местности, 4-й гвардейский танковый корпус вышел на плато Главного Карпатского хребта и приступил к разгрому Дуклинской группировки противника. Создавались штурмовые группы, усиленные танками, и атаковали противника. Действуя таким образом мы продвинулись на км и 20 сентября ворвались в Дуклю. В направлении Дукли спешили и части 1-го Чехословацкого армейского корпуса под командованием Л. Свободы. В числе первых из состава этого корпуса в Дуклю ворвался Чехословацкий танковый батальон.

Боевые действия нашего корпуса завершились наступлением через Главный Карпатский хребет, которое в ночь на 6 октября окончательно сокрушило вражескую оборону и открыло ворота в Чехословакию, - наступлению войскам 1-го Чехословацкого армейского корпуса. 6 октября советские и чехословацкие воины овладели Дуклинским перевалом.

После окончания боев в Карпатах я был направлен на учебу в Бронетанковую академию имени И.В. Сталина в Москве, где и встретил окончание войны.

24 июня 1945 года участвовал в Параде Победы.

После окончания академии продолжил службу в армии, занимая инженерно-технические должности.

В январе 1976 года я был уволен в запас, но продолжал работать в гражданских организациях.

Мои награды:

- орден Отечественной войны II-й степени. За участие в освобождении Шепетовки;

- орден Красной Звезды. За участие в освобождении Тернополя;

- медаль «За боевые заслуги»;

- медаль «За воинскую доблесть»;

- медаль «За победу над Германией»;

- медаль «За безупречную службу»;

- медаль «20 лет освобождения Словакии», вручал президент Словакии;

- медаль «За вольность», дана за участие в освобождении Польши;

- медаль Жукова, дана за участие в освобождении Украины;

- медали: 20 лет, 30 лет, 40 лет, 50 лет, 60 лет, 70 лет победы в Великой Отечественной войне, «60 лет Сталинградской битве», «25 лет Курской битве».

В подготовке текста воспоминаний оказали помощь студентки 2-го курса производственного менеджмента Московского государственного текстильного университета имени А. Н.

Косыгина Ляшкова Маргарита Николаевна Дормидонтова Евгения Олеговна Я родился 13 сентября 1923 года в селе Топилы Чернавского района Рязанской области.

Мне хочется рассказать, как я стал танкистом. Большая война, какой была Великая Отечественная, ломает мирные планы как в масштабе всей страны, так и в жизни отдельного человека.

Я не планировал быть военным человеком, тем более танкистом. В 1940 году после окончания девятилетки я поступил в Загорский педагогический институт на физикоматематический факультет. В 1941 году успешно окончил первый курс института и был переведен на второй курс.

Впереди были каникулы и отдых. На воскресенье я приехал домой к родителям, которые к тому времени переехали из деревни и жили в городе Пушкино под Москвой.

Рано утром к нам зашел сосед и объявил: «Война началась, а вы все спите». Быстро одевшись и позавтракав, я выехал в институт, где начинались митинги. Люди взбудоражены, осуждали фашистов, заявляли о своей готовности защищать Родину. Патриотизм был исключительно высоким.

В августе я был призван в армию и направлен вместе с группой московских студентов в Чебоксарскую летную школу.

Мне шел 18-й год. Прошел медицинскую комиссию и был зачислен в курсанты летной школы. Начались занятия. А война набирала темпы. Немцы наступали, несмотря на героическое сопротивление Красной Армии. Мы были уверены в непобедимости нашей армии. И грешным делом я думал тогда, что Красная Армия специально заманивает немцев, чтобы потом их окружить и уничтожить. Такое мнение у меня существовало до захвата немцами города Киева. Только после этого стал задумываться, что происходит что-то страшное.

Занятия в школе шли полным ходом. Мы заканчивали изучение теории и постепенно приступали к практическим полетам на учебных самолетах У-2. К сожалению, нашему отделению не хватило самолетов, и мы брали их в других отделениях. В связи с этим налет часов курсантами нашего отделения был небольшим. В частности, я летал с инструктором один раз. Этот полет запомнился мне на всю жизнь, так как самолет попал в штопор, и если бы не инструктор, то этот полет мог быть для меня последним.

К началу зимы немцы близко подошли к Москве, и наши учебные самолеты были направлены на защиту столицы. Мы остались без самолетов. На наш аэродром стали садиться и взлетать боевые самолеты, в частности, бомбардировщики ТУ, СБ и другие. Занятия в школе прекратились, а мы стали через день ходить в караул и охранять на аэродроме боевые самолеты.

Вскоре курсантов погрузили в товарные вагоны и оправили в город Астрахань учиться на авиамотористов.

Таким образом, летчик из меня не получился. И не по моей вине. Не все курсанты спокойно отнеслись к такому изменению профессии, некоторые проявляли недовольство.

Одно дело учиться на летчика – эта профессия была престижной, и другое дело быть мотористом, при этом сказывался и такой факт, что среди нас курсантов, были студенты 3-го и 4-го курсов московских авиационных институтов, т.е. без малого инженеры.

В Астрахани мы проучились недолго. Ранней весной 1942 года занятия были прерваны, курсантов погрузили на пароход и по Волге доставили в Сталинград. Таким образом, и авиамоторист из меня не вышел.

В это время в донских степях формировалась истребительная противотанковая артиллерийская бригада, куда нас и направили. Я был назначен наводчиком 120-мм миномета. Так постепенно произошло опускание с небес на грешную землю. Жили в палатках, кормили два раза в день, на ужин - чай. Целыми днями, а иногда и ночами, шли занятия, учения. Часто объявляли тревогу. Минометы должны были перевозить на машинах, но их не было. Носили все на себе.

Как наводчик я носил прицел.

Обучение минометному делу было недолгим. Скоро нас погрузили в вагоны, и состав отправили в восточном направлении. На одной из железнодорожных станций мы выгрузились. Прошел слух, что на этой станции будем получать автомашины для минометов. Через некоторое время после выгрузки прошла команда: всем, кто имеет высшее или неполное высшее образование прибыть в штаб.

В штабе я увидел людей, большинство из которых были призваны в августе 1941 года в Чебоксарскую летную школу.

Нам объявили, что нас направляют в Сталинградское танковое училище. Через несколько дней мы были в училище, которое готовилось к эвакуации.

Таким образом, воевать минометчиком, мне не было суждено. Анализируя предыдущие перемещения, я предполагал, что и танкистом мне быть недолго. Но этого не произошло. Став неожиданно для себя танкистом, я остался им на всю жизнь. Для себя я сделал вывод, что во время войны человек должен быть готов к любым превратностям судьбы.

Сталинградское танковое училище было эвакуировано в Сибирь, в город Курган, где я проучился до весны 1943 года.

Примерно в марте-апреле 1943 года был выпуск курсантов.

Мне было присвоено воинское звание «лейтенант» и меня поставили на должность командира танкового взвода.

И вот мы - офицеры. В училище нас долго не держали, а направили в Челябинск получать танки. Там же формировались маршевые роты. Так получилось, что на заводе не было необходимого для нас количества танков. Их надо было еще сделать.

Завод испытывал потребность в рабочей силе, в связи с этим заводское руководство обратилось к нашему командованию за помощью. Нам предложили поработать на заводе. Это предложение было поддержано. Раньше на таком заводе я не работал. Бросилось в глаза большое количество в цехах женщин и подростков. Завод работал с большим напряжением.

Меня приставили к большому карусельному станку, на котором фрезеровали поверхности блоков двигателя В-2.

Такой станок я увидел впервые. Мастер рассказал, что я должен делать, показал как включать и выключать станок, устанавливать на стол блоки. Постепенно я освоился, и работа пошла. Работали бесплатно. Но давали два талона на обед.

Поскольку работа на карусельном станке считалась тяжелой, то мне дополнительно давали еще два талона. Со временем я стал перевыполнять норму, и в качестве поощрения мне дополнительно давали еще два талона. Итого у меня было талонов на обед.

Столовая работала с 11 до 14 часов. Первый раз я шел в столовую к ее открытию, брал три обеда и съедал их. Второй раз я шел в столовую за несколько минут до закрытия. Съедал еще три обеда. И ничего. Но это еще не все. После работы мы шли в военторговскую столовую, где на нас был оставлен расход на обед. В этой столовой мы разом съедали обед и ужин. Единственное что оставалось - это хлеб, который постепенно накапливался и который на рынке очень дорого стоил. Я решил подкопить деньжат в дорогу, продав лишний хлеб на рынке. Накопил очередную сумму, положил деньги в карман гимнастерки, карман зашил.

Жили мы в каком-то клубе, где были изготовлены 3-х ярусные кровати. Моя постель была на третьем ярусе.

Однажды утром, возвратившись после умывания к себе на кровать, я обнаружил, что карман гимнастерки распорот, и денег в нем нет. Операция по накоплению капитала провалилась.

Через некоторое время танки были сделаны, укомплектованы экипажи, погружены на железнодорожные платформы, и состав тронулся на запад. Погрузка танков на платформы осуществлялась зампотехом роты и заводскими механиками-водителями. Мы, естественно, не знали, в какой район нас везут. Знали только, что едем на фронт.

Поезд шел несколько суток. В одну из ночей он остановился на станции Павелец-2, которая находилась в 8- км от деревни, в которой я родился и жил до 1940 года. Так захотелось побывать дома, встретиться с родителями и друзьями! Но нельзя было отставать от эшелона.

Наконец, прибыли в назначенный район. Была ночь.

Приступили к разгрузке. С платформ танки разгружали зампотехи рот. Хорошо помню как танк, разгруженный зампотехом и поставленный недалеко от платформы, необходимо было развернуть примерно на 180 градусов, чтобы выехать на дорогу. Для специалистов - это минутное дело. Мы же с механиком-водителем долго мучились, чтобы выполнить этот незамысловатый маневр. Я не умел как следует командовать, а он - управлять. Не было необходимого опыта.

После разгрузки совершили небольшой ночной марш и прибыли в район дислокации. Поскольку все происходило ночью и расположились мы в лесу, то я не мог сориентироваться: куда же мы прибыли. Предположительно в район Мценска.

Началась фронтовая жизнь. Все это происходило накануне Орловско-Курской операции 1943 года. Постепенно благоустраивались и занимались боевой подготовкой, сколачиванием экипажей и подразделений. При первом выводе на занятия обнаружилась серьезная неисправность двигателя танка - значительный расход масла. Сначала думали, что где-то оно течет. Тщательным осмотром, однако, течь нигде не обнаружили. Пришли к выводу, что масло сгорает. Устранять неисправность никому не хотелось. Мне было предложено в один из бачков, в которых возилось запасное топливо, залить масло. Я так и сделал. Естественно, время заправки танка топливом и маслом существенно возросло. Так мы продолжали учебные занятия и учения до начала наступления немцев на Курской дуге.

5 июля 1943 года немцы перешли в наступление на двух направлениях Курской дуги. Гитлер возлагал большие надежды на это наступление. Планировалось устроить для наших войск «Сталинград». Но ничего не вышло. Отбив наступление, наши войска 12 июля сами перешли в наступление. В оборонительных боях на Курской дуге наша бригада не участвовала. Судя по всему, мы находились в резерве и готовились к наступлению. Я хорошо помню, что с началом немецкого наступления у нас появились листовки, на которых был нарисован силуэт немецкого танка, в борт которого бил наш снаряд и надпись «Тигры горят».

С началом нашего наступления была введена в бой и наша бригада. Нужно прямо сказать, что о первых боях у меня осталось самое неопределенное представление. Мы совершили много маршей, как правило, ночью, ходили в атаки, в целом, продвигались вперед. Однако решающего поражения противнику в первые дни наступления мы не нанесли. В атаках я пытался определить, где проходит передний край обороны, обнаружить опасные огневые точки, чтобы их поразить. Но не всегда это получалось.

Приехавший к нам крупный танковый начальник, выступая на митинге перед личным составом, охарактеризовал нашу деятельность так: «Вы словно слепые щенки - ползете, а вас бьют». Для того времени это была достаточно объективная оценка. Обзорность из танка Т-34 должна быть лучше.

Положение осложнялось и тем, что на танках Т-34-76 экипаж состоял из 4-х человек. Мне, как командиру взвода, приходилось выполнять обязанности командира взвода, командира танка и наводчика, что было очень трудно.

На всю жизнь запомнился случай, когда, совершая очередной марш, мы подошли к небольшой речке с заболоченными берегами. Попытка с ходу его преодолеть не увенчалась успехом. Танки остановились, и тут появились немецкие самолеты «Юнкерс». Обнаружив стоящие танки, они начали один за другим пикировать на них и бросать бомбы.

Средств борьбы с ними у нас не было. Страшное это дело.

Бывало приоткроешь люк, а самолеты висят над машиной или заходят на бомбежку. Ну, думаешь, пришел конец. Ан, нет.

Немцы много сбросили бомб, и только одна из них попала в танк. У этого танка взрывом сорвало и отбросило в сторону башню. И что удивительно - механик-водитель и стрелокрадист, находившиеся в передней части корпуса танка, остались живы.

Нам же пришлось искать новое место для переправы.

Обобщая результаты первых боев, можно сделать вывод, что если в училище нас учили теории ведения боя, то на Курской дуге мы получали и осваивали тактику побеждать в бою.

Разгромив немецко-фашистские войска на ОрловскоКурской дуге, наши войска продолжали наступление в направлении Днепра. Впереди наступающих войск шли, как правило, танкисты. Немцы, отступая, делали засады, оставляли заслоны из танков и артиллерии, которые под прикрытием естественных и искусственных укрытий пытались остановить наше наступление.

Несколько дней и ночей мы совершали перемещения, сближаясь с отступающим противником и занимая выгодные позиции. Наконец вышли в заданный район и разместились в кустарнике, который рос вдоль ручья в конце огородов. Время шло к вечеру, хотя было еще светло. Вдруг неожиданно для всех нас появился наш самолет штурмовик ИЛ-2 и обстрелял наши танки. В моем экипаже был ранен заряжающий, а во взводе, кроме того, командир второго танка. Видимо, летчик по ошибке принял наши танки за немецкие. Заменить заряжающего было некем. Вместо него пришлось посадить стрелка-радиста этого же экипажа.

На второй день рано утром выдвинулись на исходный рубеж. Танки построили в боевую линию для атаки.

Поступила команда: «Командирам танков - к командиру батальона». Когда все собрались, командир батальона отдал приказ на наступление. Кроме всего прочего, он сказал примерно следующее: «Видите впереди макушки деревьев, там находится деревня. Эту деревню мы должны взять».

Потом, развернув карту, стал по ней показывать и называть другие населенные пункты, которые мы должны были освободить. Командир предупреждал, что впереди залегла наша пехота, ожидая танки, и просил быть осторожными, чтобы не подавить ее.

Через некоторое время последовала команда: «По машинам». Некоторые еще не успели добежать до своих танков, как раздалась другая команда: «Вперед!» Я занял в танке место командира и приказал механику-водителю завести двигатель, что он и сделал. Команда «вперед» повторялась несколько раз. Я вел наблюдение за танком командира роты, который тоже стоял пока на месте.

Все же великое дело в бою личный пример командира.

Наконец, танк командира тронулся, двинулись и другие. Я опустился на свое сидение и дал команду механику-водителю:

«Вперед!» Танк двинулся вперед. Прильнув к прицелу ТШ-16, я искал на местности нашу пехоту, чтобы не подавить ее.

Заряжающий доложил, что правый танк справа ведет огонь. Я подумал, что пехота осталась где-то позади, и дал команду заряжающему. Мы сделали несколько выстрелов, когда на мою команду «заряжай» я услышал голос заряжающего: «Не лезет». Я оторвался от прицела и повернул голову в сторону пушки - из отверстия торчала часть снаряда. А танк продолжал двигаться. Все это происходило на ходу машины.

Заряжающий, вероятно, быстро ликвидировал бы эту неисправность. Однако стрелок-радист растерялся и не знал что делать. Пришлось заняться устранением неисправности. С помощью ручного экстрактора я вытащил застрявший снаряд и его заменили другим. Стрельбу можно было продолжать.

Пока устраняли неисправность, танк продолжал приблизился к деревне, которую мы должны были занять.

Справа от нас в деревню шла дорога, которая не была раскатана. По обе стороны дороги, в месте подхода к ней нашего танка, были видны кучи земли. В прицел я увидел, как из-за кучи земли с правой стороны дороги выскочил немецкий солдат и перебежал на левую сторону. Ничего не подозревая, механик направил танк на дорогу и, продолжая двигаться по ней, въехал в деревню, которой мы должны были овладеть.

Через некоторое время механик-водитель остановил танк и спросил: «Командир, куда дальше?» Я приоткрыл крышку люка и осмотрелся.

Танк стоял на перекрестке - одна дорога шла вправо, другая - влево. Признаюсь, что я и сам не знал куда дальше.

Но я знал, что долго стоять на одном месте нельзя - могут быстро подстрелить и, кроме того, я вспомнил, что когда командир батальона ставил перед нами задачу, то он, или мне так казалось, на карте помечал населенные пункты, расположенные справа. Поэтому, немного пораздумав, я сказал механику-водителю: «Давай вправо». Водитель включил передачу, и танк помчался по правой улице. Из домов выбегали перепуганные немцы и бежали в лес. Мы открыли по ним огонь из спаренного с пушкой пулемета.

Промчавшись с огнем по всей улице, мы остановились в конце противоположной окраины деревни. Заглушив двигатель, стали прислушиваться.

Стояла загадочная тишина. По земле стелился туман.

Поблизости не было ни одного нашего танка. Где же они? Что делать дальше? Эх, если бы была рация! Увы, в танке ее не было. Где-то недалеко разорвался снаряд. «Так что же делать?» - раздумывал я. Продолжать в одиночку движение вперед - можно угодить противнику в лапы. Неужели мы заблудились? Какие только не возникали в голове варианты. В то же время стоять долго на одном месте опасно. Все больше склонялся к тому, что после остановки на перекрестке при въезде в деревню нужно было двигаться не по правой дороге, а по левой. Вероятно, другие танки пошли по левой дороге.

Так что же делать? Самое плохое - не принять никакого решения. И я решил. Решил вернуться назад, выйти на левую дорогу и присоединиться к другим танкам, которые, по моему мнению, ушли по этой дороге. Не могли же они бесследно пропасть? Со дня описываемых событий прошло больше лет. А я по сегодняшний день не могу однозначно сказать, насколько было правильным принятое решение. Я дал указание водителю развернуть танк и двигаться по деревне в обратном направлении. На высокой скорости мы спокойно промчались вдоль деревни.

При подходе к перекрестку танк потряс сильнейший удар. Перед глазами возник факел огня, колени ног почему-то прижало к лицу, с головы слетел шлем. Танк остановился.

Неужели погибли? Почему-то эта мысль первой пришла в голову. Дальнейшие мои действия происходили в большей степени инстинктивно. Я начал вылезать из башни, но сделать это не успел, так как по танку последовал другой удар, под воздействием которого я свалился с танка на землю. Удар был настолько сильным, что, не взглянув на танк, я пошел от него.

Но прошел немного. Стало тяжело дышать. Изо рта пошла кровь. В сапогах также почувствовал кровь. У меня осталось впечатление, что в первые минуты я ничего не соображал.

Пройдя еще несколько метров, я упал. Отдышавшись, поднялся и пополз по кювету вдоль дороги, по которой мы въехали в деревню. Я напряг последние силы, чтобы уйти из деревни, в которой оставались еще немцы.

Когда еще немного прополз и приподнялся над землей, то увидел наши танки, которые стояли в линию перед противотанковым рвом. По внешнему их виду можно было предполагать, что они были подбиты. Оказывается перед деревней, которую мы должны были занять, находился противотанковый ров. А в деревне стояли немецкие танки.

Наши танки, дойдя до противотанкового рва, начали искать обходы, подставляя борта под вражеские снаряды. Возникал, естественно, вопрос: как не заметили противотанковый ров и почему не сказали о нем при постановке боевой задачи на наступление?

Выходит, что только один наш танк прорвался в деревню и навел страх на немцев. Долго лежать в кювете было нельзя, потому что немцы, отступая, пошли бы по кювету. Надо было найти другое место. И тут я увидел кучу сена, которая лежала в огороде. Возникла мысль подползти к куче и замаскироваться до прихода своих. Стал осуществлять эту идею. Через некоторое время, однако, увидел, как с сена поднялись два немца и пошли к дому. «А может быть у немцев там наблюдательный пункт или установлена радиостанция? подумал я, - Приползешь к ним в лапы. Нет, никуда больше ползти нельзя».

Я распластался вдоль земли, покрытой травой, и стал ждать наши наступающие войска. И тут неожиданно для себя увидел командира второй роты нашего батальона, я очень обрадовался ему. Заметив меня, он, как мне показалось, вздрогнул и быстро спрятался за стог сена. Оттуда он, размахивая пистолетом, призывал ползти к нему. Когда я подполз ближе к стогу, он вышел и, наставив на меня пистолет, что-то кричал. Я ничего не мог понять, потому что взрывом меня оглушило, и я стал плохо слышать. Наконец понял, что командир роты приказывает мне поднять руки вверх. Тут я струхнул, неужели он перебежал к немцам? Если нет, то почему приказывает поднять руки вверх? Лежа на животе, я уперся локтями в землю и проговорил: «Смотри, в руках нет ничего». И в этот момент командир увидел гвардейский значок на моей груди, узнал меня и очень обрадовался. Я был рад вдвойне. И это было немудрено. Пока я ползал по земле, всю одежду измазал грязью, лицо было частично обгоревшим, личного оружия у нас не было. И вообще, он мог подумать, как я здесь оказался.

Как он потом рассказывал своим друзьям, он понял, что перед ним русский человек, когда увидел гвардейский значок.

Он думал, что перед ним немец, которого он был готов пристрелить или взять в плен.

«Пойдем со мной, я приведу тебя к нашим», - сказал командир. Я думал, что где-то недалеко стоит его рота. Каково же было мое удивление, когда увидел, что он привел меня к одному танку, который стоял в карьере, в воде по башню.

Возле танка был его экипаж. Можно предположить, что противотанковый ров одним концом упирался в торфяное болото, в которое и попал танк, обходя ров.

Танкисты уложили меня на траву недалеко от танка и с многочисленные мои раны, которые располагались по всему телу. Это были раны от осколков брони.

«Ты лежи, а мы пойдем в деревню, гонять немцев, скоро придем» - сказал кто-то из них. Они ушли, я остался лежать на земле один. Через какое-то время я услышал разговор на нерусском языке. Решил посмотреть.

Приподнявшись на локтях, взглянул вправо. Боже мой!

Прямо к танку по дорожке из деревни шли, разговаривая между собой, немцы. Ну, все. Пришел, видимо, мой конец. В танке не убили, так убьют здесь.

Я опять опрокинулся на спину, сложил руки на груди, жду исхода. Судя по всему, немцы были возбуждены и торопились. Им было, видимо, не до меня. Возможно, они приняли меня за мертвого. Они прошли мимо, и никто не выстрелил. Я немного еще полежал и решил переползти в другое место - подальше от дорожки. Поднялся на локтях, чтобы посмотреть, не идут ли еще немцы. И нужно такому случиться, что один немец отстал от группы, и он увидел меня.

Мне показалось, что он даже вздрогнул от неожиданности. Я занял прежнюю позу и лежал не дыша. Ну, думаю, этот добьет. Ан, нет! До сих пор не могу ответить на вопрос, по какой причине немцы не покончили со мной. Я полежал еще немного, собрал последние силы и отполз подальше от дорожки. Нашел большую торфяную клеть, лег около нее, обложил себя торфом и стал ждать прихода наших.

Через некоторое время я увидел, как в сторону болота прямо на меня мчится наш танк Т-34. Что это за танк и откуда он взялся, я не знаю. Но, не доходя метров 200-300 до болота, он подорвался на мине или фугасе, башня у него сорвалась и улетела вверх и в сторону, а остальное стало гореть.

К вечеру к затонувшему в болоте танку возвратился экипаж и другие участники боя. Меня положили на уцелевший танк и на нем отправили в медицинский пункт.

Шел третий год войны, а мне 20-й год. После лечения я прибыл снова в свою бригаду и участвовал в боях за Днепр, в Польшу, принимал участие в Берлинской и Пражской операциях.

Войну закончил 9 мая 1945 года под Прагой.

Прошло много лет после войны. Однажды, играя в волейбол на площадке, я почувствовал сильнейшую боль в районе сердца. От боли я даже присел. Срочно был направлен в Нарофоминский госпиталь. Там сделали рентген и обнаружили поблизости от сердца несколько металлических осколков. Это результат ранения в 1943 году на Курской дуге.

После всесторонних обследований и советов было принято решение осколки не удалять, так как можно повредить сердце. Вот с тех пор и ношу у сердца «Память войны».

Нас в расчёте осталось 3 человека Я родился 1 декабря 1923 года на хуторе Ленинский Зимовниковского района Ростовской области. В этом же хуторе окончил четыре класса начальной школы. Продолжил обучение в Зимовниковской средней школе №1, где окончил девять классов. Во время летних школьных каникул выполнял подсобные работы на полях колхоза, который носил имя Штейнгардта. Мой отец, Кочурин Михаил Прохорович, родился в 1900 года Мать, Кочурина Мария Кондратьевна, родилась в 1903 г. В семье было семеро детей, я старший.

Отца призвали в армию в июле 1941 года, он воевал зенитчиком. Мать осталась с шестью детьми 22 июня (воскресение) 1941 года объявили по радио о начале войны, о вероломном вторжении немецких войск на территорию СССР.

17 октября 1941 года я был призван в ряды Красной Армии. Сбор призывников Зимовниковского, Орловского, Ремонтненского, Заветенского районов состоялся на аэродроме в Зимовниках. От Зимовников до Сталинграда мы практически шли пешком, для сопровождения до Сталинграда были выделены подводы (бричка и пара лошадей с ездовым) из фонда РКК. В течение 5-6 дней мы прибыли в Сталинград.

Фактически шли пешим строем, а вещи наши были погружены на подводы. Уставали идти, но никто не садился. Мы, молодёжь, не думали об усталости, шли быстро, шутили.

Пришли в Сталинград, я был первый раз в этом городе, город красивый, светлый. Несколько дней мы были в городе, потом нас посадили на пароходы и отправили по назначению в Куйбышев. Началась выгрузка, но вскоре поступила команда вернуться на пароходы, так как в городе уже находилось Советское правительство. Маршрут наш продлился до г.

Ульяновска.

На рассвете нас высадили и когда мы шли по одной из улиц, нам показали дом, в котором жил В.И. Ленин. Пришли на вокзал, погрузились в теплушки и продолжили маршрут до станции Анненская Челябинской области. Затем нас переправили в Свердловскую область, где мы прошли сорокадневный карантин. Там же, в Свердловской области, формировалась 167-я стрелковая дивизия. Я попал в 520-й стрелковый полк, 3-й батальон, пулемётная рота станковых пулемётов. Командир батальона – Прокопенко, командир пулемётной роты – старший лейтенант Полянский, политрук роты – старший политрук Данилов. В этой же дивизии проходила военная подготовка: тактика, строевая, огневая и т.д. Военного оружия у нас не было. Обучение проходило на макетах. А в феврале нам вручили полковое знамя. В конце зимы 1942 года нас погрузили в эшелоны. В городе Маршанске Тамбовской области мы выгрузились. Поселились в казармах, получили боевое оружие, прошли на практике полную боевую подготовку. Пулемётная рота состояла из трех взводов, в каждом взводе три расчёта, в каждом расчёте один станковый пулемёт. Состав расчёта – командир, наводчик, заряжающий и 3 подносчика патронов.

В мае 1942 года дивизия заняла оборону на Дону в Воронежской области. Затем, в начале июля 1942 года, нас походным маршем отправили в состав Воронежского фронта.

Было объявлено, что немецкая армия в составе 18-ти дивизий, в том числе и танковые, прорвала фронт и ведет наступление на Воронеж. Нам поставили задачу остановить наступление врага, занять деревню Большая Верейка. Задачу мы выполнили: фактически с ходу вступили в бой, деревню освободили, но понесли большие потери. Нас поддерживала танковая дивизия, танки Т-34 и полк «Катюш» (гвардейский миномёт).

На подступах к деревне мы заняли исходные позиции для наступления. Наступление началось в 4 часа утра, сигнал для наступления - красная и белая ракета. Поступила команда «встать, вперёд». Пехота (стрелковой роты) пошла в атаку.

Танки начали маневрировать, несколько загорелось: один слева, прямо - ещё один. Мы с пулемётами передвигались вслед за пехотой, где перебежками, где по-пластунски. Вели огонь по деревне, которая горела в клубах дыма. Все ребята молодые, энергичные, целеустремлённые, отважные, постарше мало кто был. Всё происходило очень быстро, некогда было думать о чем-то. Всех офицеров распределили по расчетам.

Старший политрук Данилов был закреплён за нашим расчётом, он с собой нёс 2 коробки с пулемётными лентами.

В этом бою был тяжело ранен второй номер пулемётного расчёта Карелин, погиб старший политрук роты Данилов и другие бойцы. Деревню, мы отвоевали. Дома все сгорели или развалились, остались только две кирпичные трубы. После боя остатки нашей пулемётной роты собрались в овраге, среди собравшихся не оказалось ни одного командира взвода. Из командиров только командир роты – старший лейтенант Полянский и его заместитель (фамилию не помню). Нас в расчёте осталось 3 человека. На плащ-палатке принесли политрука, выкопали яму и похоронили его, документы взял командир роты Полянский. Я и не знаю даже, знает ли кто из его родных, где политрук наш лежит. Попасть бы туда и посмотреть, что сейчас в этой деревне (в 1977 года я был на курсах переподготовки в Москве и встретил ребят, тоже фронтовиков, они говорили, что стоит там обелиск, и область эта теперь Липецкая).

После освобождения деревни Большая Верейка окопались, заняли позиции рядом с маленькой речкой, воды в ней - чуть меньше колена. Немцы в это время имели превосходство над нами, ежедневно вели ожесточённые бои, переходили в атаки. Силы были неравные. Нас мало, почти никого не осталось, но атаки отбивали, долго у них не получалось сломить наше сопротивление. И 27 июля 1942 года мы отступили. Меня в этот день контузило, почти у самого пулемёта разорвался артиллерийский снаряд, пулемёт был изуродован. Засекли немцы наш пулемёт, разорвался снаряд, и меня отбросило в сторону. Очнулся я, пошёл вдоль речки, увидел, что стоит наша подвода с пулемётом (Уральцы нам дали их), там же наш командир роты Полянский. Он и отправил меня в полевой госпиталь, который находился в лесу 3-я у деревни Кочетовка в Тамбовской области.

Не знаю, остался ли кто в живых из нашей роты. Да и о 167-й дивизии после госпиталя ничего не слышал, и после войны нигде не прочитал, не нашёл. Может просто не описывали.

Когда был в госпитале, пришёл приказ №227 "Ни шагу назад", который нам зачитывали под расписку. Значение приказа – остановить наступление немецкой армии. В соответствии с этим приказом были созданы заградотряды, штрафные роты, штрафные батальоны. После Сталинградской битвы об этом приказе не вспоминали, т.к. наша армия перешла в решительное наступление.

После госпиталя я попал курсантом в 181-й запасный стрелковый полк (ЗСП), который находился на станции Хоботово в Тамбовской области. Учился я на миномётчика. По окончании учёбы мне присвоили звание сержанта. Затем мы прибыли на фронт в Орловскую область. Приходили офицеры из штабов и забирали бывших курсантов, младших командиров, а миномётчики, видимо, не требовались. И меня взяли в стрелковую роту. Стояли мы в обороне. Было это на реке Зуша. Сформировали нас в отряд, нам необходимо было произвести разведку боем (ни полковой, ни дивизионной разведке не удавалось взять языка, так нам сказали).

7 марта, вечером, мы перешли по мостику через речку.

Было холодно, и всю ночь шёл снег. Кто-то был в белых халатах, а я - в шинели. На рассвете подползли к немецкой обороне, сильно укреплённой колючей проволокой и минами.

Уже рассветать начало, когда нас обнаружили немцы и встретили шквальным огнём. Меня ранило в руку и плечо.

Речушка 3-4 метра, быстро течёт, по берегам лёд. Перебрались через речку вброд, всё замёрзло: шинель, одежда. Пошли по оврагу, добрались до полевого медсанбата, много раненых, все мокрые, обледенелые. Нас быстро переодели, положили на нары, застеленные соломой.

Отправили нас в госпиталь, вначале в Тулу, потом в Орехово-Зуево, а затем в Ликино-Дулёво Московской области.

После ранения пребывал в выздоравливающем батальоне.