«Электронный сборник статей по материалам XXIV студенческой международной заочной научно-практической конференции № 9 (24) Сентябрь 2014 г. Издается с Октября 2012 года Новосибирск 2014 УДК 009 ББК 6\8 Н 34 Председатель ...»

При положительном решении вопроса о внесении изменений и дополнений в уголовно-правовые нормы, регулирующие отбытие наказания в виде пожизненного лишения свободы, следует позаботиться о конкретизации понятия «не нуждается в дальнейшем отбытии этого наказания», используемого в ч. 5 ст. 79 УК, как основания освобождения условно-досрочно лица, отбывающего пожизненное лишение свободы. Не могу сейчас предложить набор четких критериев, которыми следует руководствоваться суду при решении вопроса о том, нуждается или не нуждается «пожизненник»

в условно-досрочном освобождении. Ясно, что при решении такого жизненно важного вопроса не только для осужденных, но и для всех граждан России, среди которых эти лица будут жить после условно-досрочного освобождения, нельзя руководствоваться таким столь расплывчатым понятием, как «нуждается — не нуждается».

Необходим заказ от законодателя юридическим научным учреждениям и в целом уголовно-правовой науке на разработку четких критериев того, что следует понимать под формулировкой «нуждающиеся в условно-досрочном освобождении лица, отбывающие пожизненное лишение свободы» и кто в этом нуждается — сами они, администрация исправительной колонии, суд или общество.

Например, в ч. 4.1 ст. 79 УК дается один четкий критерий решения вопроса об условно-досрочном освобождении осужденного за преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетнего, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, в том числе отбывающего пожизненное лишение свободы. Суд должен учесть результаты судебно-психиатрической экспертизы в отношении такого осужденного. В отношении других категорий «пожизненников» также необходимо дать более четкие критерии возникновения права на условно-досрочное освобождение.

Следует решить еще одну ускользнувшую от внимания законодателя уголовно-правовую проблему, связанную с условно-досрочным освобождением лиц, отбывавших пожизненное лишение свободы.

В Федеральном законе от 6 апреля 2011 г. № 64-ФЗ «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» обойден вопрос об административно-правовой регламентации надзора за условнодосрочно освобожденными лицами, отбывавшими пожизненное лишение свободы [3].

Представляется, что за этой категорией условно-досрочно освобожденных от отбытия наказания должен быть установлен административный надзор сразу, вне зависимости от наличия или отсутствия оснований его установления, предусмотренных ч. 3 ст. 3 указанного Федерального закона [3]. Ждать, пока такое условно-досрочно освобожденное лицо совершит в течение года два или более административных правонарушения против порядка управления и/или посягающих на общественный порядок и общественную нравственность, значит подвергать опасности жизнь, здоровье и имущественное благополучие граждан.

Одновременно следует решить вопросы, связанные с установлением срока административного надзора за этой категорией условно-досрочно освобожденных от уголовного наказания. Нужно учесть, что сложилась мировая практика установления контроля за образом жизни лиц, условнодосрочно освобожденных от отбытия пожизненного лишения свободы, на всю оставшуюся жизнь вне зависимости от того, как они себя ведут, пусть даже примерно.

Список литературы:

1. Горшенин А.А. Условно-досрочное освобождение от отбывания наказания несовершеннолетних: Автореф. дис.... канд. юрид. наук. Казань, 2012.

2. «Уголовный кодекс Российской Федерации» от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. От 21.07.2014), (с изм. и доп., вступ. в силу с 04.08.2014) // «Собрание законодательства РФ», — 17.06.1996, — № 25, — ст. 2954.

3. Федеральный закон от 06.04.2011 № 64-ФЗ (ред. от 28.12.2013) «Об административном надзоре за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» // «Парламентская газета», № 17, 08-14.04.2011.

ОСМОТР ТРУПА НА МЕСТЕ ЕГО ОБНАРУЖЕНИЯ

ВРАЧОМ УЧРЕЖДЕНИЯ УИС

научный руководитель, канд. юрид. наук, И.о. зав. кафедрой «УПД»

Осмотр места происшествия — неотложное следственное действие, заключающееся в непосредственном восприятии территории, на которой совершено то или иное преступление, с целью ретроспективного понимания сущности происшедшего события, а также осуществляемое для обнаружения, фиксации и изъятия вещественных и иных доказательств как свидетельств происшедшего.

В соответствии со ст. 73 УПК РФ, прежде всего, подлежит доказыванию событие преступления (время, место, способ и др.). При осмотре трупа на месте его обнаружения ст. 178 УПК РФ предписывает обязательное участие судебномедицинского эксперта или иного врача [6].

Осмотр места происшествия и трупа на месте его обнаружения организует и проводит следователь, все участники осмотра действуют по указанию и с разрешения лица, производящего осмотр. Основания и порядок производства осмотра предусмотрены ст. 176 и 177 УПК РФ [6].

Закон разрешает проведение осмотра места происшествия до возбуждения уголовного дела.

В случае обнаружения трупа на месте происшествия производится его осмотр. Процессуальный порядок осмотра трупа регламентируется ст. УПК РФ. В соответствии с ч. 1 этой статьи следователь производит осмотр трупа на месте его обнаружения с участием понятых, судебно-медицинского эксперта, а при невозможности его участия — иного врача. При необходимости для осмотра могут привлекаться другие специалисты.

Как мы видим, законодатель не делает различий в этом процессуальном действии между процессуальным статусом специалиста, эксперта и врача.

В качестве специалиста для участия в осмотре трупа, проведении эксгумации, изъятии у него для последующего исследования образцов крови, волос и выделений, в следственном эксперименте, допросе, обыске или выемке может быть привлечен судебно-медицинский эксперт либо, при невозможности его участия, иной врач.

происшествия. В таком случае ход и результаты осмотра трупа следователь фиксирует в протоколе места происшествия. Осмотр трупа вне места происшествия является самостоятельным следственным действием, ход и результаты которого фиксируются в протоколе осмотра трупа (прил. к ст. 476 УПК РФ). Для участия в осмотре трупа в качестве специалиста в области судебной медицины желательно привлекать штатного судебномедицинского эксперта. Если последний по тем или иным причинам не может быть приглашен, то из врачей других специальностей предпочтение следует отдавать патологоанатому или хирургу.

В случае осмотра трупа на месте происшествия, произошедшего в учреждении УИС, вероятнее всего, будут привлекаться врачи медицинской части данного учреждения — как правило, терапевты и хирурги.

По прибытии на место обнаружения трупа следователь поручает специалисту решить вопрос о том, наступила ли смерть человека. В этой связи необходимо установить наличие достоверных признаков смерти: трупных пятен, окоченения, телесных повреждений, несовместимых с жизнью человека, и т. п. Если специалист констатирует смерть, то производится наружный осмотр трупа. Задачей является выявление и описание в протоколе обстоятельств, которые невосполнимы в последующем — при судебномедицинском исследовании в морге.

первоначальным следственным действиям [1] по делам об убийствах или подозрениях на них и должен производиться после возбуждения уголовного дела с участием понятых. Но в случаях, не требующих отлагательства, осмотр проводят ранее, и его результаты могут стать основаниями для возбуждения дела (ст. 176 УПК РФ).

Визуальный осмотр трупа очень важен для раскрытия преступления, и здесь нельзя обойтись без необходимых знаний специалиста судебномедицинского эксперта (в т.ч. специалиста и врача) в области судебной медицины. Например, исследование позы трупа нередко позволяет воссоздать событие преступления, дать примерную картину обстоятельств, предшествующих убийству или самоубийству (изнасилование, избиение и др.), и изучение механизма образования насильственных следов позволяет установить целый ряд обстоятельств [2], подлежащих доказыванию по уголовному делу об убийстве; полученная информация может быть также использована в оперативно-розыскных целях.

В ходе подготовки к осмотру места происшествия, при наличии трупа, следователю наряду с выполнением общих требований необходимо: включить в состав группы для осмотра специалиста в области судебной медицины (его обязательное участие определено ст. 178 УПК РФ), а также разъяснить права и обязанности понятым и специалисту в области судебной медицины, определенные соответственно ст. 58 и 60 УПК РФ, а также предупредить их об уголовной ответственности в порядке ст. 161 УПК РФ о недопустимости разглашения данных предварительного расследования, которые им станут известны в связи с участием в этих следственных действиях [6].

При этом следует оговорить, что судебно-медицинский эксперт, в т. ч.

специалист и врач, должны нести ответственность за разглашение данных предварительного расследования, ставших известными им в связи с участием в производстве дела в качестве специалиста судебно-медицинского эксперта (в т. ч. специалиста и врача) в том случае, если он был заранее предупрежден о недопустимости их разглашения. Такие сведения могут быть преданы им гласности лишь с разрешения лица, производящего дознание, или следователя, при этом только в том объеме, в каком они признают это возможным.

Для врача, который привлекается для участия в этом процессуальном действии из учреждения УИС, необходимо знать не столько порядок осмотра места происшествия и трупа, который определен ст. 176—178 УПК РФ, сколько методику осмотра трупа.

Методика осмотра выбирается по результатам общего ознакомления с местом происшествия и условно включает в себя три стадии: специальную, или констатацию смерти, статическую и динамическую.

При производстве осмотра врач, который привлекается для участия в этом процессуальном действии из учреждения УИС, оказывает помощь следователю в своей области. В силу своих медицинских познаний при осмотре трупа на месте его обнаружения решает следующие задачи [3]:

устанавливает факт смерти;

его осмотра;

оказывает помощь в обнаружении, фиксации, изъятии и упаковке тех вещественных доказательств, которые подлежат в дальнейшем судебномедицинскому и судебно-химическому исследованию (следы крови, спермы, влагалищных выделений, слюны, волос, яда и др.);

консультирует следователя по вопросам: о времени наступления смерти, механизме образования повреждений и т. д.

Таким образом, большое значение приобретает квалификация врача в области судебной медицины. От его знаний и умений во многом будет зависеть эффективность проведения следственных действий и раскрытие преступления [4].

Обратившись к Федеральному образовательному стандарту третьего поколения подготовки врачей по специальности «Лечебное дело», мы можем констатировать, что на изучение дисциплины «Судебная медицина» отводится только три зачетные единицы, из которых на аудиторные занятия выделяется две, или 72 часа. Типовые программы включают порядка 15 тем.

Для профессионалов понятно, что за столь короткий отрезок времени можно получить только основы знаний по данному разделу медицины.

В связи с вышеизложенным, нами предлагается ввести должность нештатного судебно-медицинского эксперта (специалиста в области судебной медицины), которая впоследствии была бы совместима с должностью врача ИУ в медицинской части. Его квалификационные требования должны соответствовать ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» [7].

Список литературы:

1. Алымов Д.В. Проблемы правового регулирования экспертной деятельности при производстве атрибуции трупа // Уголовное судопроизводство. 2011.

2. Долгова О.Б. К проблеме обоснованности вывода о давности наступления смерти // Российский юридический журнал. 2012. № 1.

3. Зинин А.М. Судебная экспертиза / А.М. Зинин, Н.П. Майлис. М.: Право и закон, 2002.

4. Качина Н.Н. Становление и перспективы совершенствования правового регулирования использования специальных знаний в области судебной медицины в уголовном судопроизводстве России // Медицинское право.

2011. № 4.

5. Семенов Е.А. Участие специалиста в осмотре трупа: пути совершенствования законодательства // Эксперт-криминалист. 2009. № 1.

6. «Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» от 18.12. № 174-ФЗ (ред. от 21.07.2014), (с изм. и доп., вступ. в силу с 06.08.2014) // «Российская газета», № 249, 22.12.2001, 7. Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» от 31.05.2001 № 73-ФЗ (ред. от 25.11.2013) // «Российская газета», № 106, 05.06.2001.

КОНСТИТУЦИОННЫЙ ПРИНЦИП СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТИ

УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА И ПРАВА ЛИЧНОСТИ

научный руководитель, д-р юрид. наук, профессор кафедры «УПД»

В начале 90-х годов в России появилась возможность устранить многочисленные нарушения прав личности в уголовном процессе, уйти от обвинительного уклона суда, ликвидировать, по сути, неоинквизиционный характер уголовного судопроизводства. Для этого необходимо было коренным образом преобразовать уголовно-процессуальное законодательство. И таким основным направлением его преобразования стал принцип состязательности, отвергавшийся законодателем в советское время.

Принцип состязательности означает, прежде всего, такое построение уголовного судопроизводства, при котором суд, рассматривая и разрешая уголовное дело, является самостоятельным, независимым от каких-либо лиц и органов, в том числе и органов государства. В советском государстве при его командно-административной системе управления независимый от государства суд существовать не мог. Идеология классового характера государства и общества предопределяла и классовый характер суда как органа государства. Поэтому никакой независимости суда от советского государства быть не могло.

Состязательное построение уголовного судопроизводства и независимость суда от государства преподносились большинством правоведов советского периода как некая уловка, обман населения буржуазных государств, как попытка завуалировать истинный классовый характер суда [1, с. 109].

Характерно в этом отношении обсуждение на сессии Верховного Совета СССР в декабре 1958 г. проекта новых Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик. Учитывая наступившую политическую оттепель в стране, некоторые ученые предложили включить в Основы уголовного судопроизводства СССР и союзных республик в качестве принципов презумпцию невиновности обвиняемого, состязательность уголовного процесса. К этому времени названные принципы уголовного судопроизводства были уже закреплены в международно-правовых документах, которые Советский Союз подписал. Однако на сессии Верховного Совета СССР председатель комиссии законодательных предположений заявил следующее:

попытки внести в нашу теорию и практику обветшалые догмы буржуазного права». После такой аттестации, естественно, названные принципы уголовного судопроизводства не были закреплены в нашем законодательстве.

По УПК РСФСР 1960 г. суд обязан был фактически выполнять ту же роль, что и органы расследования, прокуратура. В ст. 20 этого Кодекса прямо производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства». При таком с преступностью, но не было того органа, который мог бы объективно оценить в эту деятельность, следственный суд, конечно, объективно оценивать результаты, в том числе и своей собственной деятельности, не мог. Такое построение уголовного судопроизводства было одной из главных причин нарушений прав личности в уголовном процессе.

Поэтому уже в Концепции судебной реформы в Российской Федерации 1991 года прямо указывалось, что «уголовный процесс нужно построить на началах подлинной состязательности». В Конституции Российской Федерации это веление времени получило закрепление в ст. 123, в которой говорится, что «судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон».

Состязательное построение российского уголовного судопроизводства означает, что в нем четко разграничены, отделены друг от друга основные функции уголовного процесса: обвинения, защиты и разрешения уголовного дела. При этом на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо они не могут быть возложены (ст. 15 УПК РФ). При состязательном уголовном процессе на суд может быть возложена только одна функция — функция разрешения уголовного дела. Суд освобождается от несвойственной ему функции уголовного преследования, он не выступает ни на стороне обвинения, ни на стороне защиты. Он обязан создавать необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав.

Конституционный принцип состязательности позволил создать в Российской Федерации правовую основу для деятельности независимого объективного суда, исключить обвинительный уклон при рассмотрении уголовных дел. Без этого принципа не может быть суда, реализующего судебную власть. Правовая основа для реальной защиты прав и свобод граждан в Российской Федерации создана, и закреплена она в Конституции РФ и в Уголовно-процессуальном кодексе РФ 2001 г.

Состязательность уголовного судопроизводства в том виде, как она сейчас закреплена в российском законодательстве, есть не что иное, как использование общечеловеческих ценностей, достижений мировой цивилизации в уголовном процессе. Поэтому всякие попытки отказаться от состязательности судопроизводства, обязать суд наравне с обвинением устанавливать обстоятельства уголовного дела могут вызывать только досаду и осуждения. В связи с этим хочется напомнить очень важное, категорическое и абсолютно правильное положение о том, что «совпадение задач у органов, выполняющих функцию обвинения, и суда, призванного разрешить дело по существу, ошибочное определение целей юстиции предопределяют карательный уклон в деятельности правоохранительных органов, инквизиционный характер судопроизводства, в котором нет реальной силы, противостоящей обвинению».

А такие попытки в последнее время предпринимаются. Так, Следственный комитет РФ в марте 2012 г. подготовил проект федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением института установления объективной истины по уголовному делу». Этот проект предусматривает в ст. 16.1, что «суд, прокурор, руководитель следственного органа, следователь, а также орган дознания, начальник подразделения дознания, и дознаватель обязаны принять все предусмотренные настоящим Кодексом меры к всестороннему, полному и объективному выяснению обстоятельств, подлежащих доказыванию для установления объективной истины по делу». А ст. 252 действующего УПК РФ предлагается дополнить следующим содержанием: «суд по ходатайству сторон или по собственной инициативе восполняет неполноту доказательств в той мере, в какой это возможно в ходе судебного разбирательства, сохраняя при этом объективность и беспристрастность и не выступая на стороне обвинения или стороне защиты. При отсутствии возможности устранить неполноту доказательств в судебном разбирательстве суд... возвращает уголовное дело прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению».

Как видим, этот проект не оставляет, как говорится, «камня на камне»

от состязательности в российском уголовном процессе. Предлагается и перед судом, и другими органами обвинения восстановить общую задачу, обязанность доказывания всех обстоятельств дела. Естественно, что в связи с этой задачей предлагается восстановить и скомпрометировавший себя обвинительный институт возвращения судом уголовного дела на доследование.

Принятие этого проекта закона, по сути, возвратит наше уголовное судопроизводство в советские времена, к неоинквизиционному уголовному процессу, неизбежно сопровождавшемуся многочисленными нарушениями прав личности.

Чем вызвана такая инициатива руководства Следственного комитета РФ?

Очевидно, прежде всего, желанием улучшить показатели работы комитета, переложив часть обязанностей следователей и государственных обвинителей на суды. А то, что при этом серьезно пострадают права и законные интересы российских граждан, так это не столь и важно.

Основано же предложение Следственного комитета РФ на широко распространенном ошибочном понимании роли суда в состязательном процессе. Так, Председатель Следственного комитета РФ А.И. Бастрыкин, обосновывая необходимость принятия рассматриваемого законопроекта, утверждает, что «суду в сегодняшнем процессе отводится роль пассивного наблюдателя, он не должен проявлять какую-либо активность в собирании доказательств». И далее: «Основное назначение суда сведено. к оценке представленных ими (сторонами. — Ю.Л.) в судебном заседании позиций.

Из них суд выбирает наиболее аргументированную и на основе ее правовой оценки выносит решение».

Однако все это не так и противоречит действующему уголовнопроцессуальному законодательству. Суд в итоге судебного разбирательства обязан постановить законный, обоснованный и справедливый приговор (ст. УПК РФ), что обязывает его непосредственно исследовать все доказательства по уголовному делу (ст. 240 УПК РФ). Причем это не только доказательства, представленные сторонами, но и те, которые дополнительно получены в ходе судебного следствия, в том числе и по инициативе суда. Достаточно обратиться к законодательству, регламентирующему производство судебных следственных действий, чтобы убедиться, что почти все они проводятся не только по ходатайству сторон, но и по собственной инициативе суда (ст. 281— УПК РФ). Но инициатива, активность суда в собирании и исследовании дополнительных доказательств не должна подменять стороны, не должна восполнять пробелы в представленных сторонами доказательствах. Иначе от состязательности судопроизводства ничего не останется [2, с. 210].

Эта активность суда имеет строго определенную направленность и пределы. Суд должен инициативно и активно проверять представленные и получением иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство (ст. 87 УПК РФ). Только при такой роли суда он может активно искать истину по делу. Нелишне в связи с этим будет на предположениях и постановляется лишь при условии, что в ходе судебного подтверждена совокупностью исследованных судом доказательств» (ч. 4 ст. УПК РФ).

в российской науке уголовного процесса. Однако активность суда носит субсидиарный, факультативный характер, на первом месте должна стоять а состязательности, соответственно, меньше.

Это мнение ошибочно, так как в основе его лежит представление о состязательном процессе, в котором суд должен занимать в судебном следствии абсолютно пассивную позицию. Еще раз хотим подчеркнуть, что не активность суда ограничивает, умаляет состязательность в нашем уголовном процессе, а состязательность ограничивает активность суда, определяет четкие рамки этой активности. Суд вправе и обязан активно проверять представленные сторонами доказательства, естественно, тогда, когда они вызывают у суда сомнения. Но это никакая не «субсидиарная помощь»

сторонам в собирании доказательств.

В связи с развернувшейся дискуссией по поводу проекта федерального закона о введении в российский уголовный процесс института объективной истины следует отметить и еще одну ошибку — неверное понимание нормативного закрепления, выражения в уголовно-процессуальном законодательстве его принципов.

Так, выступая в поддержку законопроекта Следственного комитета РФ, его сотрудник Г.К. Смирнов обосновывает необходимость закрепления в УПК РФ в качестве принципа установление объективной истины по делу (ст. 16. проекта). При этом он утверждает, что «анализ этого акта (УПК РФ. — Ю.Л.) позволяет сделать вывод, что он «насквозь пронизан» идеями объективной истины» [3, с. 401]. Но если это так, то следует обоснованно считать, что положение об объективной истине закреплено в УПК РФ в качестве его принципа. Ведь одна общая формулировка принципа, помещенная в главу УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства», если она не воплощена в уголовно-процессуальном законодательстве, не «пронизывает насквозь» его, не определяет порядок производства по уголовному делу, превращается в пустую декларацию. Это, к сожалению, достаточно распространенное заблуждение, не учитывающее существующих форм нормативного закрепления, выражения принципов в праве.

Однако главное в законопроекте Следственного комитета РФ не предложение закрепить в качестве принципа установление объективной истины по уголовному делу, а попытка переложить обязанность доказывания обстоятельств уголовного дела на суд, объединить суд с органами обвинения общей задачей. В таком уголовном процессе ничего не остается от принципа состязательности.

Основное направление совершенствования российского уголовного процесса заключается в развитии конституционного принципа состязательности, а не в его сворачивании. Предстоит еще немало сделать для его полного воплощения в нашем уголовном судопроизводстве, в обеспечении органически связанного с ним равенства прав участников уголовного судопроизводства.

Список литературы:

1. Александров А.С. Принципы уголовного процесса // Уголовный процесс России / Под ред. В.Т. Томина. Юрайт, 2013. — 279 с.

2. Петрухин И.Л. Судебная власть: контроль за расследованием преступлений.

М., 2013. — 306 с.

3. Смирнов А.В. Уголовный процесс: учебник / А.В. Смирнов, К.Б. Калиновский; под общ. ред. А.В. Смирнова. 5-е изд., перераб. и доп. М.:

КНОРУС, 2013 г. — 654 с.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ КАК ЦЕННОСТЬ

УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА РОССИИ

научный руководитель, д-р юрид. наук, профессор кафедры «УПД»

Закрепление в законе демократических норм далеко не всегда гарантирует демократичность соответствующего уголовного процесса. Данный парадокс хорошо известен истории России. В действовавшем ранее УПК РСФСР 1960 г.

был закреплен целый ряд демократических принципов, наличие которых должно было бы свидетельствовать о демократичности существовавшего в тот период уголовного судопроизводства. Однако излишне напоминать то, что существовавший тогда процесс был далеко не демократичен, так как «воплотил многие черты розыскного процесса». К примеру, несмотря на закрепление в УПК РСФСР 1960 г. принципа презумпции невиновности (ст. 13), уголовный процесс отличался обвинительным уклоном, предполагавшим необходимость обвиняемому (подозреваемому) обосновывать свою невиновность. Провозглашение принципа равенства прав участников судебного разбирательства (ст. 245 УПК РСФСР 1960 г.) вовсе не обозначало того, что стороны защиты и обвинения были действительно равны, поскольку государственный обвинитель был наделен не только функцией поддержания обвинения в суде, но и функцией надзора за судом. М.С. Строгович в связи с этим писал: «Выступая в качестве обвинителя и являясь стороной в процессе, прокурор, в силу своих обязанностей надзора за законностью, не может оставлять без внимания, допущенные в судебном разбирательстве нарушения закона, независимо от того, кому — обвинению или защите — непосредственно вредят эти нарушения». При подобном обосновании надзорной функции прокурора в суде обращалось внимание на то, что «применительно к уголовным делам участие прокурора в судебном разбирательстве имеет своей главной целью надзор за исполнением законов судом, что ради этого прокурор поддерживает обвинение». То есть прокурор, по существу, ставился выше суда, а учитывая, что прокурор — это также и государственный обвинитель в судебном разбирательстве, получалось, что все судебное разбирательство приобретало обвинительный уклон. Получалось так, что одновременно существовало как бы два уголовных процесса: один в идеальной модели, которая была закреплена в УПК РСФСР, а другой — в практике правоохранительных органов, а иногда и в частных (не провозглашенных в качестве принципов) нормах. Такое положение способствовало формированию у правоприменителей нигилизма по отношению к закону, что делало принцип законности не менее умозрительным, чем другие демократические по своей сути принципы [1, с. 98].

Собственно такая двойственность в тот период вполне устраивала государство, которое стремилось, не отказываясь от репрессий инакомыслящих, создавать благоприятное впечатление для мирового сообщества.

Несмотря на то, что политическая и идеологическая ситуация, которая была причиной названной двойственности, уже в прошлом, мировосприятие, и в частности восприятие уголовного процесса, осталось прежним у значительного числа правоприменителей. Именно поэтому вполне справедливы замечания о том, что по-прежнему наблюдаются в практике правоохранительных органов и обвинительный уклон, и целый ряд иных пороков, которые были свойственны системе уголовного процесса советского периода. Подтверждением этого являются и негативные случаи из практики правоохранительных органов.

При анализе системы уголовного процесса советского периода вполне очевидным становится то, что основной причиной его двойственности является наличие провозглашенных и подразумеваемых ценностей. То есть провозглашаются ценности демократического государства, а подразумеваются ценности инквизиционного процесса, свойственные феодальной монархии.

Привычка к этому сохраняется, к сожалению, и в настоящее время, свидетельством чему является непохожесть провозглашенного уголовного процесса на тот, который практикуют конкретные правоприменители на местах. Провозглашенная модель уголовного процесса вполне демократична и вполне заслуживает одобрения, но ее демократические черты и преимущества достаточно плохо отображаются в повседневной деятельности правоохранительных органов. Складывается впечатление, что созданы и существуют две реальности: одна — виртуальная, созданная предписаниями закона, а другая — существующая в практике правоохранительных органов, которая независима от первой и не имеет ее достоинств.

Но, конечно же, не только сила традиции восприятия ведет к такой двойственности. Вполне очевидно, что этому в немалой мере способствует сложившееся в России чинопочитание, когда даже устное указание высокого должностного лица значит гораздо больше, чем норма закона. Следствием этого чинопочитания является желание выглядеть как можно лучше, что приводит, в частности, к желанию иметь как можно лучшие показатели, невзирая на объективно складывающуюся ситуацию. Так, постоянно идет погоня за высокими показателями раскрываемости преступлений, которые преступности.

Названная двойственность отображается, прежде всего, на ценностях уголовного процесса соответствующего периода развития России.

Так, признанной ценностью ранее действовавшего уголовного процесса в советский период развития государства была истина. Ее поиск определял в уголовном процессе все. Это был тот стержень, вокруг которого вращалась вся судебная система и все правоохранительные органы, вовлекаемые в уголовное судопроизводство. Примечательно при этом то, что данная ценность в уголовно-процессуальном законодательстве не провозглашалась принципом, на котором строилась вся система уголовного судопроизводства того периода. Так, М.С. Строгович писал: «Цель советского уголовного процесса — установление истины по уголовному делу, изобличение и наказание совершившего преступление лица и ограждение невиновного человека от неосновательного обвинения и осуждения». Т.Н. Добровольская также отмечала: «Установление истины по делу — это, несомненно, прежде всего, цель советского уголовного судопроизводства...». Данные высказывания в полной мере отображали ту ситуацию, которая сложилась в уголовном процессе в тот период, т. е., несмотря на отсутствие законодательного судопроизводства, она, тем не менее, все равно провозглашалась таковой.

Причем делалось это безапелляционно, как вполне очевидный, не могущий подвергаться сомнению факт. Причина этого кроется в идеологическом значении данной ценности для уголовного судопроизводства. Не случайно редакционной статьей «Еще раз об истине в правосудии», опубликованной 24 мая 1962 г. в газете «Известия», признавалась недопустимой. Именно поэтому у правоприменителя были все основания считать, что право есть писаное, а есть неписаное, которое доводится через редакционные статьи газет, непосредственного начальства. При этом право неписаное даже более значимо, поскольку может самым непосредственным образом отобразиться на судьбе конкретного правоприменителя.

Видимо, этим объясняется то, что не закрепленные в нормах права ценности для правоприменителей представляются более значимыми, чем те, которые закреплены в законе. Более того, с течением времени они начинают восприниматься так, будто бы такое закрепление в законе имелось. Именно это в настоящее время наблюдается по отношению к истине. Данная ценность неписаного уголовно-процессуального права советского периода воспринимается в настоящее время так, будто она была закреплена в качестве принципа в действовавшем ранее уголовно-процессуальном законодательстве. Однако этого, как было сказано выше, не было. В связи с этим требование ввести понятие истины в качестве принципа или просто иное положение, раскрывающее это понятие, в уголовно-процессуальное законодательство представляется излишним. При этом никто не оспаривает гносеологического значения понятия истины для уголовного процесса, и в частности для процесса доказывания. Но такое признание вовсе не предполагает, что этого достаточно для включения данного понятия в какую-либо норму закона. Ведь никто не отрицает необходимость процесса мышления для вынесения решений по конкретному уголовному делу, но это ведь не означает, что необходимо закрепить в нормах уголовно-процессуального права понятие «процесс мышления». Абсолютизация истины как ценности уголовного процесса, которую может повлечь за собой закрепление его в законе, может привести к нежелательным для уголовного процесса последствиям, когда поиск истины во что бы то ни стало может стать причиной негативных явлений (в частности, обвинительного уклона) [2, с. 52].

В определении истины как цели уголовного процесса скрыта некоторая ущербность, состоящая в том, что на вопрос о том, для чего необходимо проводить все сложные процедуры, которые предусмотрены Законом, следует ответ, что это нужно для того, чтобы установить истину. Но ведь вполне очевидно, что это не так. Само установление истины является лишь промежуточным этапом, который предполагает еще один шаг — вынесение решения. То есть истина — это не цель, а лишь основание для вынесения отдельных, далеко не всех, решений в уголовном процессе. Целью все же является решение, которое должно быть справедливым, что следует из ст. 297 УПК РФ, где в ч. 1 сказано: «Приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым». Следовательно, справедливость — это то, что законодатель ожидает от приговора, это та цель, на достижение которой он ориентирует участников уголовного судопроизводства. При этом справедливость не отрицает истины, поскольку предполагает, что в целом ряде случаев, правда, не во всех, достижение справедливости возможно через посредство достижения истины. Однако, как это уже неоднократно говорилось, истина — это далеко не единственный путь, посредством которого может быть достигнута справедливость. Так, в соответствии со ст. 25 УПК РФ: «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе на основании заявления потерпевшего или его законного представителя прекратить уголовное дело в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных статьей 76 Уголовного кодекса Российской Федерации, если это лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред». То есть вполне очевидно, что какая-либо истина в этом случае не устанавливается, тем не менее, справедливость достигается. Истина может остаться неустановленной и в случае вынесения оправдательного приговора, поскольку «оправдательный приговор постанавливается тогда, когда виновность лица не доказана, в том числе и потому, что у судей остались «неустранимые сомнения в виновности лица» [3, с. 254]. То есть если считать, что справедливость приговора — это цель, которая ставится перед всей системой правосудия, то истина — это лишь этап в достижении этой цели, который в отдельных случаях может оказаться излишним.

Вполне очевидно то, что само по себе обладание истиной может и не стать основой вынесения справедливого приговора или какого-либо иного процессуального решения. К сожалению, такая практика имеется, и состоит она злоупотреблений со стороны отдельных должностных лиц, наделенных властными процессуальными полномочиями. Поэтому истина — это вовсе не гарантия законности, обоснованности и справедливости суда, она также не способна оградить гражданина от возможности злоупотреблений в его отношении со стороны отдельных должностных лиц, обладающих властными полномочиями. Конечно же, ее можно рассматривать как предпосылку для вынесения законного, обоснованного и справедливого приговора, но только в том случае, если к тому будет добрая воля должностного лица, на которое возложено полномочие по вынесению соответствующего процессуального решения. Кроме того, как было сказано выше, в отдельных, предусмотренных законом случаях вынесение справедливого решения возможно и без установления истины.

Следовательно, не установление истины, а вынесение справедливого приговора или иного процессуального решения должно быть ценностью для современного, демократического уголовного процесса. Сама по себе истина не может гарантировать прав и свобод гражданина, а вот справедливое решение само по себе уже предполагает то, что права и свободы соблюдены, а также учтены законные интересы. По этой причине акцент в определении ценностей действующего уголовного процесса должен ставиться именно на справедливости как одном из критериев, который предъявляется к выносимым судом приговорам. Причем правильным было бы распространить действие данного критерия также и на все иные процессуальные решения, принимаемые на всех стадиях уголовного процесса, а не ограничиваться только приговором суда.

Ведь для того, чтобы добиться справедливости приговора, иногда необходимо, чтобы и все предшествовавшие ему процессуальные решения, которые, по существу, и обеспечили ему справедливость, сами были справедливыми.

Ведь их ущербность с позиций справедливости в отдельных случаях может негативно отображаться на выносимом судом приговоре, приводя его в несоответствие с критерием справедливости.

Справедливыми должны быть не только решения, но и все действия, выполняемые в рамках уголовного процесса. Особенно это касается действий лиц, имеющих властные полномочия. Это обусловлено тем, что вся процессуальная деятельность направлена на последующее вынесение судом справедливого приговора. Достаточно сложно добиться вынесения судом справедливого приговора, если его вынесение предварялось совершением действий, не соответствующих критерию справедливости. По этой причине представлялось бы правильным, чтобы требование справедливости распространялось также и на все выполняемые в рамках уголовного процесса действия, на всю деятельность участников уголовного судопроизводства, в особенности на деятельность тех из них, на кого законом возложены властные полномочия. Поэтому представлялось бы правильным определять справедливость как один из принципов уголовного судопроизводства. В связи с этим следовало бы ввести положение о справедливости как требовании, предъявляемом к процессуальным решениям и всей процессуальной деятельности, в гл. 2 УПК РФ. Это позволило бы четко определить ценности и ориентиры в уголовном процессе.

Список литературы:

1. Александров А.С. Принципы уголовного процесса // Уголовный процесс России / Под ред. В.Т. Томина. Юрайт, 2013. — 279 с.

2. Кожевников С.Н., Кузнецов А.П. Общеправовые и отраслевые принципы:

сравнительный анализ // Юрист. М., — 2013. — № 6. — 124 с.

3. Уголовный процесс: учебник для вузов / под ред. Б.Б. Булатова, А.М. Баранова. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт: Высшее образование, 2013 г. — 623 с.

ЗАЩИТА И РЕАЛИЗАЦИЯ

КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

научный руководитель, канд. экон. наук, доцент, зав. кафедрой «ТГиП»

Защита и реализация прав и законных интересов, несовершеннолетних в различных сферах правоотношений в последние годы становится все более обсуждаемой в обществе, одновременно являясь одним из важнейших приоритетов в деятельности нашего государства. Немаловажным аспектом защиты и реализации прав и законных интересов несовершеннолетних является соблюдение уголовно-процессуального закона при производстве по уголовным делам с участием несовершеннолетних потерпевших, свидетелей, подозреваемых или обвиняемых. Реализуя функцию уголовного преследования, которая, по обоснованному мнению профессора А.Г. Халиулина, заключается в деятельности по возбуждению уголовного дела, задержанию конкретного лица и применению в отношении его меры пресечения, производству следственных действий, связанных с принуждением, привлечению лица в качестве обвиняемого, составлению обвинительного заключения, направлению уголовного дела в суд и поддержанию в суде обвинения, необходимо помнить об особом процессуальном статусе несовершеннолетних участников уголовного судопроизводства. Особенности процессуального статуса данных субъектов обусловлены спецификой развития их личности, поскольку в силу своих возрастных, психофизических и интеллектуальных данных несовершеннолетние не могут в полной мере самостоятельно осуществлять те или иные процессуальные права или обязанности, а также реализовывать свои процессуальные интересы. От неэффективного или неправильного применения уголовно-процессуальных норм могут быть нарушены такие конституционные права и свободы несовершеннолетних, как:

соблюдение и защита их интересов со стороны государства (ст. 2, Конституции Российской Федерации, принятой всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. (с учетом поправок, внесенных Законами Российской Федерации о поправках к Конституции Российской Федерации от 30.12. неприкосновенность (ст. 22); право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени (ст. 23); право на представительство со стороны родителей интересов своих несовершеннолетних либо право на представительство со стороны иных законных представителей (ст. 38); судебная защита прав и свобод (ст. 46); право на получение квалифицированной юридической помощи, а также право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения (ст. 48);

право не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом (ст. 51);

право потерпевшего от преступления на государственную защиту его интересов и доступ к правосудию, в том числе право на компенсацию причиненного ущерба (ст. 52), а также и некоторые другие. Данный комплекс прав призваны обеспечивать и реализовывать законные представители несовершеннолетних, что в научной литературе также связывается с неполнотой процессуальной дееспособности несовершеннолетних и с тем, что именно законный представитель несет ответственность за воспитание и поведение несовершеннолетнего [1, с. 129]. В силу данных причин следует остановиться более подробно на участии законных представителей несовершеннолетних в уголовном судопроизводстве, а также на некоторых других проблемах, что должно являться объектом повышенного внимания со стороны соответствующих правоприменителей.

действующего Уголовно-процессуального кодекса выявляет ряд изъянов, которые обусловливают ущемление прав несовершеннолетних. Порядок установления обстоятельств совершения преступлений формален и не позволяет следователю требовать и получать адекватную информацию от образовательных учреждений, органов опеки и попечительства, ПДН и КДН.

Взаимодействие с ближайшим кругом подростка происходит фрагментарно и формально. Не обладая специфическими знаниями и навыками и общаясь с подростком без помощи других профессионалов, следователь судит об обстоятельствах жизни подростка на основе бытовых представлений, а не профессиональных знаний. Участие адвокатов в отстаивании прав несовершеннолетних оставляет желать лучшего по причине отсутствия достаточно эффективных механизмов контроля деятельности адвокатов, разделяемого защитниками формального подхода в собирании доказательственной базы, пробелов в знании международных норм права и существующем несоответствии российских и международных правовых норм [2, с. 356].

Адвокаты редко пользуются правом заявления ходатайств на стадиях предварительного расследования, предпочитая сосредоточить свои усилия на этапе судебного разбирательства. Выявляются и проблемы внедрения ювенальной юстиции в России, а именно:

применение элементов зарубежной модели без учета российских контекстов;

несовершенство социальной работы в России, в том числе отсутствие должной профилактической составляющей в отношении несовершеннолетних с их раннего возраста посредством организации доступного в материальном и развитого в региональном смыслах досуга;

дефициты преемственности разных стадий уголовного правосудия (применение ювенальных технологий по большей части на стадии судебного разбирательства вместо их адекватного использования со стадии профилактики противоправного поведения).

Основываясь на международных принципах и нормах, регламентирующих участие в уголовном судопроизводстве несовершеннолетних, ряд авторов подчеркивают, что, несмотря на некоторые различия, присущие институту ювенальной юстиции в зависимости от его отношения к той или иной правовой системе, представляется возможным выделить концептуальные черты приемлемой для нас ювенальной юстиции, а именно: специальный суд для несовершеннолетних, служащий гарантией обеспечения специализации судей, соблюдения конфиденциальности производства, создания атмосферы понимания, формирования у судьи необходимого для работы с подростками мышления; социальная насыщенность судопроизводства посредством участия в процессе социальных работников, выполняющих функции по установлению условий жизни и воспитания несовершеннолетних и изучению особенностей личности подростков, что должно способствовать применению наиболее эффективной с точки зрения исправления меры воздействия; повышенная охрана прав несовершеннолетнего, состоящая в отказе государства от применения к нему карательных санкций в пользу мер воспитательного воздействия, и некоторые других. Солидаризируясь с мнением данных авторов, следует заметить, что в понятие ювенальной юстиции, в широком смысле, входят не только органы судебной власти, но также и иные органы, осуществляющие деятельность в отношении несовершеннолетних в целях защиты и реализации их прав и законных интересов, профилактики их девиантного поведения, хотя, безусловно, что центральным звеном здесь является ювенальное правосудие. На наш взгляд, вполне обоснованными будут организация и отнесение к таковым специализированных органов, осуществляющих предварительное расследование уголовных дел рассматриваемой категории, из чего следует, что обозначенные выше концептуальные черты целесообразно применять и к функционированию данных специализированных органов предварительного расследования, а не со стадий судебного производства.

Недостатки действующего уголовно-процессуального закона не должны являться поводами к его неисполнению, но должны служить основанием к его совершенствованию. Так, до настоящего времени процессуально не регламентирован вопрос участия законных представителей несовершеннолетних потерпевших на стадии возбуждения уголовного дела, а также момент его возбуждения. В этой связи отдельные авторы обоснованно указывают на то, что УПК РФ не дает разъяснения о том, в какой момент должен быть допущен к участию в деле законный представитель несовершеннолетнего потерпевшего.

Следовательно, должностное лицо, в производстве которого находится уголовное дело, самостоятельно определяет момент вступления в процесс представителя потерпевшего. Однако судебно-следственная практика показывает, что решение следователя о допуске к участию в деле законного представителя потерпевшего нередко носит запоздалый характер, и поэтому оно не способствует своевременному обеспечению защиты интересов как потерпевшего, так и его представителя. В ряде случаев допуск к участию в деле законного представителя потерпевшего превращается в пустую формальность, при этом грубо нарушаются их права и законные интересы.

Подобная практика вызывает необходимость законодательного закрепления момента допуска к участию в уголовном деле законного представителя потерпевшего. При этом справедливо подчеркивается, что в отдельных случаях в уголовном процессе необходимость участия законного представителя связана с тем, что в результате полученной травмы состояние здоровья потерпевшего не позволяет ему быть участником уголовного процесса или его моральная травма настолько тяжела, что он не в состоянии активно участвовать в судопроизводстве. Таким же образом оценивается участие законного представителя при производстве по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, причем акцентируется внимание на то, что данный законный представитель, обладая всем объемом прав несовершеннолетнего, реализует задачу защиты его прав и интересов, ограждение его от психологических травм при проведении следственных и судебных действий, обеспечение нормальной обстановки при расследовании и рассмотрении уголовного дела. Одновременно следует отметить, что по обоснованному мнению профессора С.П. Щербы, одним из критериев цивилизованного уголовного судопроизводства должна быть мера уголовно-процессуального законодательства в отношении лиц, обремененных физическими недостатками и нуждающихся в усиленной защите, опеке, попечительстве и милосердии.

Такая мера, полагаем, должна быть применима как к подозреваемым потерпевшим от преступлений либо являющимся свидетелями совершенных или организационно-штатными ограничениями в деятельности органов дознания и органов предварительного следствия [3, с. 129]. Здесь вполне резонно не соглашается с мнением отдельных авторов К.А. Авалиани, формулируя свою точку зрения, согласно которой тактическая целесообразность производства отдельных следственных действий и организационноштатные ограничения в деятельности органов дознания и органов предварительного следствия не должны служить основанием для ущемления прав законных представителей и представляемых ими несовершеннолетних.

Под тактической целесообразностью и организационно-штатными ограничениями в данном случае имеется в виду проведение следственных действий с несовершеннолетними при минимально возможном круге иных участников уголовного судопроизводства, прежде всего без участия их законных представителей с неоправданной целью упрощения процесса доказывания в ущерб реализации законных прав несовершеннолетних и их представителей под надуманными предлогами «установления психологического контакта с несовершеннолетним при отсутствии его законного представителя», «отсутствия достаточно больших помещений для проведения объемных следственных действий (очная ставка, опознание и пр.) и, как следствие, отсутствия возможности пригласить к участию в данных следственных действиях ходатайствующих об этом законных представителей» и т. п.

Обращая внимание на специфику производства по уголовным делам рассматриваемой категории, некоторые авторы также отмечают, что важная роль в первоначальном распознавании особенностей психического состояния и личности несовершеннолетнего принадлежит педагогу, психологу. Кроме того, имеет значение и впечатление участников следственного и судебного разбирательства о личности несовершеннолетнего, а также об уровне его психического развития, так как именно в устных показаниях часто проявляются те особенности психики (слабое развитие речи, поверхностность суждений, неумение устанавливать причинно-следственные связи), которые и порождают сомнение в способности сознавать значение совершенных «впечатление», следует сказать, что необходимыми знаниями и навыками психолого-педагогической работы с несовершеннолетними должны обладать и сами дознаватели, следователи, а также соответствующие прокуроры.

В связи с этим, в частности, целесообразным представляется принятие следующих мер, направленных на повышение эффективности правовой защиты и реализации прав и законных интересов несовершеннолетних, их представителей в уголовном судопроизводстве, в том числе их конституционных прав и свобод, а именно:

совершенствование профессиональной подготовки следователей и дознавателей, расследующих уголовные дела с участием несовершеннолетних, а также прокурорских работников, осуществляющих надзор за соблюдением законности при расследовании уголовных дел указанной категории, осуществляющих государственное обвинение по данной категории уголовных дел, в том числе посредством изучения вопросов психологии и педагогики применительно к личности несовершеннолетнего подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля;

усиление прокурорского надзора, ведомственного контроля, оптимизация межведомственного взаимодействия в плане четкого и неукоснительного соблюдения законов при расследовании обозначенных уголовных дел, профилактики правонарушений несовершеннолетних, а также правонарушений, совершаемых в отношении подростков, выявлении фактов жестокого обращения с детьми или совершения в отношении их иных запрещенных законом деяний (в том числе вовлечение в преступления, иные антиобщественные действия, злоупотребление правами несовершеннолетних и др.);

совершенствование уголовно-процессуального законодательства для оптимизации статуса несовершеннолетнего потерпевшего, свидетеля, подозреваемого и обвиняемого, а также их законных представителей.

Подводя итоги, можно сделать краткий вывод, что данные меры будут способствовать защите и реализации прав и свобод несовершеннолетних и их законных представителей как участников уголовного судопроизводства.

Это в полной мере отвечает его назначению: защищать права и законные интересы потерпевших от преступлений, одновременно защищая личность от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.

Список литературы:

1. Корнуков В.М. Конституционные основы положения личности в уголовном судопроизводстве. М.: Норма, 2013 г. — 609 с.

2. Пенитенциарная криминология: Учебник / Под ред. Ю.М. Антоняна, А.Я. Гришко, А.П. Фильченко. Рязань: Академия ФСИН России, 2013. — 3. Шадрин В.С. Обеспечение прав личности при расследовании преступлений.

М., 2013 г. — 343 с.

ПРОБЛЕМЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ,

ПОЛУЧЕННЫХ С НАРУШЕНИЕМ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНА

научный руководитель, д-р юрид. наук, профессор кафедры «УПД»

Конституция Российской Федерации в ч. 2 ст. 50 содержит положение, в соответствии с которым «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона».

Действующий УПК не содержит подробных указаний по вопросу о том, какие нарушения процессуального закона, допущенные при собирании доказательств, делают их недопустимыми, и всякое ли нарушение влечет за собой такие последствия. Между тем в практике подобные вопросы возникают и порой достаточно остро.

Так, на одном из нефтедобывающих предприятий Северского района Краснодарского края произошла крупная авария с человеческими жертвами.

Осмотр места происшествия производился старшим следователем в присутствии районного прокурора и понятых, в осмотре участвовали специалисты: судебный медик, два инженера-нефтепромысловика и криминалист местного РОВД. Осмотр был сложным сам по себе и дополнительно осложнялся необходимостью осмотреть три трупа жертв аварии и оказать неотложную помощь четверым тяжелораненым. Протокол осмотра был составлен в соответствии с требованиями ст. 180 УПК и подписан всеми участниками, кроме одного из понятых. Нарушение очевидно, однако столь ли оно значительно, чтобы исключить из числа доказательств все данные, полученные в ходе осмотра? В данном случае суд, рассматривавший дело, допросил в качестве свидетеля не подписавшего протокол понятого, тот рассказал, что он присутствовал при осмотре от начала до конца, слушал, когда следователь оглашал протокол, подтверждает, что все в нем описано правильно и он согласен полностью с его содержанием. Не подписал же он его потому, что этого не предложил ему следователь. Суд счел, что доказательства, полученные в ходе осмотра, допустимы.

Не все представители процессуальной науки, однако, согласны с подобным решением вопроса. Некоторые из них категорически считают, что любое нарушение процессуального порядка собирания доказательств, независимо от его характера и значения, делает эти доказательства недопустимыми.

В противном случае, утверждают эти авторы, допуск в процесс доказательств, полученных с несущественными нарушениями закона, будет способствовать распространению и существенных его нарушений. Конечно, идеальным было бы такое положение, когда все доказательства по делу получались бы без малейших отступлений от установленных законом правил. Однако в практической деятельности по расследованию преступлений такое положение не всегда достижимо.

В связи с этим в литературе высказываются предложения считать недопустимыми лишь те доказательства, которые получены с преступными либо с существенными нарушениями закона. Предлагается также в соответствующих нормах процессуального закона дать и общее понятие существенных нарушений процессуального закона, которые безусловно влекут признание доказательств недопустимым, и примерный перечень таких нарушений.

Наметилась некоторая общность взглядов на критерии деления нарушения закона при собирании доказательств на существенные и несущественные.

Выделяются два основных критерия: 1) повлияло ли или могло повлиять нарушение на достоверность полученной информации и 2) могут ли быть устранены или восполнены процессуальными средствами допущенные нарушения.

Так, В. Попов предлагает все нарушения в зависимости от процессуальных последствий разделить на три группы. «Нарушения первой группы не влекут исключения показаний из процесса доказывания, так как не вызывают сомнения в истинности информации, содержащейся в доказательстве.

Нарушения второй группы не влекут, но могут повлечь исключения показаний из процесса доказывания при условии, что дополнительные следственные действия не смогут устранить сомнения в истинности полученной информации.

Нарушения третьей группы влекут безусловное исключение показаний из процесса доказывания в связи с невозможностью устранения сомнений в истинности, полученной информации». К нарушениям первой группы поверхностным подходом к безукоризненному соблюдению процедуры получения, процессуального оформления или хранения доказательственного материала, не влияющие на его объективное содержание».

К упущениям первой группы автор относит несоблюдение порядка вызова на допрос к следователю, ошибочное определение времени ознакомления обвиняемого с заключением эксперта и т. п. Вторая группа нарушений касается установленной законом процессуальной формы получения и фиксации фактических данных либо наличия пробелов в содержании сведений о фактах.

Если такие пробелы объективно не могут быть устранены в ходе проверочных действий, доказательства признаются недопустимыми. Что касается нарушений процессуальной формы собирания доказательств в ходе следственных действий, то и здесь не каждое нарушение влечет безусловное признание доказательства недопустимым [1, с. 112].

доказательства удается устранить, нарушение может быть признано несущественным, а доказательство — допустимым. Третья группа нарушений с ненадлежащим субъектом доказывания. Эти нарушения влекут безусловное признание доказательства недопустимым.

В принципе такая группировка процессуальных нарушений, влияющих не вызывает. Еще ранее аналогичное их деление предлагали и другие авторы.

Так, Ю.К. Орлов делит все нарушения на несущественные, которые не повлияли и не могли повлиять на достоверность полученной информации, и существенные, которые каким-то образом могут отразиться на достоверности доказательства. Существенные нарушения он делит на восполнимые и невосполнимые. Нарушения, связанные с ненадлежащим источником или субъектом доказывания, а также с ущемлением прав личности, он относит к невосполнимым.

Все эти взгляды нашли отражение в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 8 от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия». В п. этого Постановления Пленум четко определил круг нарушений, являющихся основаниями для признания доказательства недопустимыми: нарушение при их собирании и закреплении гарантированных Конституцией Российской Федерации прав человека и гражданина или установленного уголовнопроцессуальным законодательством порядка собирания и закрепления доказательств, а также осуществление их собирания и закрепления ненадлежащим лицом или органом либо в результате действий, не предусмотренных процессуальными нормами. Таким образом, Пленум Верховного Суда РФ рекомендацию «беспощадно аннулировать» доказательства, при собирании безотносительно к их значимости.

Противники деления нарушений процедуры собирания доказательств или несущественного нарушения закона не следует связывать возможность или невозможность восстановления, исправления допущенного нарушения закона при получении доказательств». Он допускает возможность или даже необходимость устранения нарушений и "восстановления доказательства», однако признает, что устранить можно не всякое нарушение закона, допущенное при собирании доказательств: «Нарушение процессуального закона, допущенное при проведении следственного действия, в той части, в которой они связаны с обнаружением и рассмотрением (восприятием) доказательств, как правило, устранить, нейтрализовать нельзя». Практически это то же самое деление нарушений на устранимые и неустранимые (восполнимые и невосполнимые, по терминологии Ю.К. Орлова).

Важным представляется вопрос о том, какими средствами и способами могут быть устранены или восполнены допущенные при собирании доказательств пробелы и нарушения закона. Прежде всего, в таких случаях необходимо, если есть возможность, устранить дефекты процессуального оформления следственного действия: например, допросить лицо, чья подпись отсутствует в протоколе; с помощью документов или допросов восстановить время проведения действия, если это время не указано в протоколе, и т. п.

Дефекты, относящиеся к содержанию следственного действия, в принципе могут быть устранены, если к тому нет препятствий гносеологического характера [2, с. 234]. Делается это, во-первых, путем повторного производства того же следственного действия (осмотра, допроса, следственного эксперимента и т. д.). В этом случае, естественно, речь будет идти не о восстановлении дефектного доказательства, а о получении нового. Если же повторное производство «ущербного» следственного действия по тем или иным причинам невозможно (например, изменение или утрата объектов осмотра, невосполнимое нарушение правил производства опознания и т. п.), необходимо производить другое следственное действие для установления того же факта.

Так осуществляется исправление ошибок, связанных с нарушением процедуры собирания доказательств, и восполнение образовавшихся по этой причине пробелов в доказывании. Иначе обстоит дело в случаях, когда допущенные нарушения ущемляют права личности. Такие нарушения делают доказательство ничтожным, влекут безусловную его недопустимость. Более того, недопустимыми признаются не только эти доказательства, но и другие, связанные с ним, производные от него. Так, производство обыска в жилище лица в его отсутствие и без участия понятых не только исключает возможность использования изъятых при этом предметов в качестве вещественных доказательств, но и делает недопустимыми заключения экспертизы, исследовавшей эти предметы.

Исправлять подобные ошибки в отдельных случаях можно путем повторного производства аналогичного следственного действия (например, свидетеля, которому при допросе не было разъяснено содержание ст. Конституции, можно допросить повторно), а также установлением того же факта другими доказательствами, проведением другого следственного действия.

С возможностью использования доказательств, полученных с нарушением процессуального закона, связана проблема так называемой «асимметрии правил о допустимости доказательств». Сторонники данной концепции утверждают, что нарушения процессуального закона при собирании доказательств влекут разные последствия для обвинения и защиты: обвинение не может использовать подобные доказательства, тогда как для защиты они являются допустимыми, несмотря на любые процессуальные нарушения. В противном случае, утверждают сторонники «асимметрии», нарушается право обвиняемого на защиту, поскольку обвиняемый лишается возможности использовать оправдательные доказательства по вине следователя, допустившего нарушения закона при их получении.

Отношение к этой концепции в теории и практике доказывания неоднозначно. Одни авторы категорически утверждают, что защита должна иметь неограниченное право использовать доказательства, полученные с любыми нарушениями закона. Так, профессор В.М. Савицкий писал: «Вопрос о допустимости того или иного доказательства правомерно ставить только тогда, когда этим доказательством оперируют только для изобличения обвиняемого, для подтверждения его виновности и последующего осуждения.

Если же доказательства, полученные с нарушением закона, используются для отстаивания невиновности или меньшей виновности обвиняемого, для смягчения его вины, то они обязательно должны приниматься во внимание следователем, прокурором и судом, ибо эти доказательства не доказывают ничего нового, кроме того, что само по себе не требует никаких доказательств, — невиновности обвиняемого».

Еще резче В.М. Савицкий высказался на этот счет при обсуждении проблемы допустимости доказательств на заседании Ученого совета НИИ судебной защиты при Московской городской коллегии адвокатов:

«Для оправдательных доказательств проблема допустимости не существует.

Если мы хоть как-то скажем об этом применительно к оправданию, мы поставим жирный крест на презумпции невиновности, потому что нам нужно будет доказывать невиновность с помощью безупречных доказательств.

Это бред... Никакого отношения проблема допустимости к доказательствам, оправдывающим обвиняемого, смягчающим его вину, не имеет, и иметь не может».

Естественно, что такая радикальная точка зрения нашла поддержку прежде всего среди адвокатов, которые пошли дальше и стали говорить уже о допустимости доказательств, не только полученных с нарушением закона следователем, но и данных, полученных с любыми нарушениями закона адвокатами. Характерен в этом отношении диалог между профессором Л.Б. Алексеевой и председателем президиума Московской городской коллегии адвокатов кандидатом юридических наук Г.М. Резником на упомянутом заседании Ученого совета НИИ судебной защиты: Алексеева Л.Б.: «Если имеет место нарушение каких-то конституционных прав, например, адвокат незаконно проник в жилище, незаконно извлек оттуда какие-то доказательства — дневник, документы и т. д. — и представляет его, то это как будто доказательства, притом оправдательные. Можно такое доказательство признать допустимым?».

Это, разумеется, крайность. Ей противостоит другая точка зрения, согласно которой доказательства, полученные с нарушением закона, недопустимы вообще и не могут использоваться как обвинением, так и защитой.

При этом сторонники данного взгляда ссылаются на то, что ст. 50 Конституции РФ говорит о недопустимости при осуществлении правосудия использования доказательств, полученных с нарушением федерального закона, не делая никаких оговорок относительно обвинительных или оправдательных доказательств, а ст. 75 УПК, хотя и говорит о недопустимости использовать полученные с нарушением закона доказательства для обоснования обвинения (именно на это не вполне корректно указывают сторонники «асимметрии»), но тут же продолжает, что такие доказательства не могут использоваться также и для доказывания обстоятельств, перечисленных в ст. 73 УПК. А в этот перечень входят не только обвинительные, но и оправдательные обстоятельства.

Некоторые авторы, принимая в целом концепцию «асимметрии правил Так, Н.М. Кипнис пишет: «Если защитник (адвокат) участвовал в производстве конкретного следственного действия и не заявил возражений против действий лица, производящего дознание, следователя или прокурора, нарушающего установленный УПК РФ порядок производства конкретного следственного действия, то он во всех случаях должен быть лишен права требовать признания протокола этого следственного действия недопустимым. Недопустимым будет данный протокол и для обвинения».

о допустимости доказательств» П.А. Лупинская, Ляхов Ю.А. и другие авторы.

Однако все они поддерживают вывод, четко сформулированный профессором обстоятельств, в том числе и смягчающих ответственность обвиняемого или освобождающих его от ответственности, должны основываться на доказательствах, отвечающих требованиям допустимости» [3, с. 312]. Этот вывод представляется правильным. Если факты, сведения о которых являются содержанием недопустимого доказательства, могут быть установлены другими доказательствами, то именно эти другие и будут исследоваться и оцениваться следователем, прокурором и судом, тогда как первое, полученное с нарушением закона, должно быть исключено и не может использоваться ни обвинением, ни защитой.

При этом следует учитывать, что есть нарушения, которые делают доказательство безусловно недопустимым. Это, прежде всего, использование запрещенных законом источников доказательств (ст. 75 УПК), а также ущемление конституционных прав и свобод личности. Доказательства, полученные с такими нарушениями, не могут использоваться ни обвинением, ни защитой.

Безусловно, не могут быть допущены в качестве доказательств материалы, полученные защитой с нарушением закона, например похищенные из чужой квартиры документы или предметы. Статья 53, 86 УПК обязывают защитника использовать лишь указанные в законе средства и способы защиты, и выход адвоката за эти рамки влечет безусловную недопустимость полученных таким путем материалов.

Признание судом, прокурором, следователем или дознавателем тех или иных доказательств недопустимыми не означает, что материалы, содержащие такие доказательства, должны быть устранены из дела. Они могут понадобиться при повторном обсуждении вопроса об их допустимости в ходе судебного разбирательства, апелляционного, кассационного и надзорного производства.

Список литературы:

1. Александров A.C., С.П. Сереброва // Уголовный процесс России: учеб. / A.C. Александров и др.; науч. ред. В.Т. Томин. М.:Юрайт-Издат, 2013 г. — 2. Уголовный процесс: учебник для вузов / под ред. Б.Б. Булатова, А.М. Баранова. 2-е изд., перераб. и доп. М. : Юрайт : Высшее образование, 2013 г. — 623 с.

3. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учеб. / Отв. ред.

П.А. Лупинская. М., 2013. — 531 с.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ В РФ

научный руководитель, д-р юрид. наук, профессор кафедры «УПД»

В Российской Федерации гарантируются единство экономического пространства, свободное перемещение товаров и услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности (ч. 1 ст. Конституции РФ). Таким образом, указанная статья Основного Закона России устанавливает юридическую гарантию действий лиц, занимающихся экономической деятельностью, на всей территории страны.

Законы России, в том числе уголовный, призваны защищать сферу экономической деятельности граждан, юридических лиц от разного рода посягательств. Так, в гл. 22 Уголовного кодекса РФ предусмотрена ответственность за преступления в области экономической деятельности, независимо от того, в какой сфере они совершаются (предпринимательской, финансовой, таможенной, налоговой и т. д.).

Вообще, под экономической преступностью понимается незаконная экономическая деятельность, осуществляемая с использованием криминальных методов с целью незаконного обогащения. В то же время преступлениями в сфере экономической деятельности признаются общественно опасные деяния, совершаемые в различных сферах хозяйственной (экономической) деятельности, предусмотренные уголовным законом и причиняющие существенный вред (ущерб) интересам граждан, организаций, общества, государства, выразившиеся в извлечении незаконно полученных доходов (наживе).

За время действия Уголовного кодекса РФ 1996 г. в его главу об экономических преступлениях поправки вносились более 25 раз. Наиболее Федеральными законами от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ, от 7 декабря 2011 г.

многочисленных поправок может быть оценено по-разному. Несомненно, имеются и положительные результаты этого законодательного процесса и продолжительного реформирования уголовного закона об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности. К таковым можно экономических преступлений в сферах предпринимательства, оборота ценных бумаг и операций с финансовыми инструментами. Вместе с тем целесообразность исключения из гл. 22 ст. 188, устанавливающей ответственность за контрабанду, а также ст. 173, 182, 200 вызывает сомнения.

Обратимся к статистике. За 2009—2012 гг. к уголовной ответственности были привлечены не менее 600 тыс. человек. За последние четыре года за экономические преступления осуждены 110 тыс. человек, в местах заключения находится 12 тыс. предпринимателей, в СИЗО — 5,5 тыс., под следствием — почти 200 тыс. В 2012 г. за преступления в сфере предпринимательской деятельности осуждены 2 тыс. человек. Однако число таких осужденных имеет тенденцию к сокращению.

Важно отметить, что 2013 г. отмечен таким событием, как экономическая амнистия. Постановление Государственной Думы об амнистии вступило в силу в июле 2013 г. и подлежало исполнению в течение шести месяцев, т. е.

до 1 января 2014 г. Предполагалось, что будут освобождены от наказания 340 человек, из них 180 человек из колоний и 160 из СИЗО. Кроме того, будут прекращены 1299 уголовных дел по статьям за экономические преступления.

Экономической амнистии предшествовали изменения уголовного законодательства РФ, в частности Федеральным законом от 7 декабря 2011 г.

№ 420-ФЗ УК РФ был дополнен ст. 76.1 «Освобождение от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности».

В целях усиления ответственности за экономические преступления законодатель предпринял и такие меры уголовно-правового воздействия, как дополнение гл. 21 УК РФ новыми статьями, предусматривающими ответственность за мошенничество в различных сферах экономических отношений. К таковым на основании Федерального закона от 29 ноября 2012 г.

№ 207-ФЗ относятся ст. 159.1 «Мошенничество в сфере кредитования», ст. 159.4 «Мошенничество в сфере предпринимательской деятельности». Этим же Законом гл. 21 УК РФ была дополнена ст. 159.2, 159.3, 159.5, 159.6, в которых также установлена ответственность за мошеннические действия в различных сферах общественных отношений (при получении выплат, с использованием платежных карт, в сферах страхования и компьютерной информации).

совершаются посредством обмана, злоупотребления доверием, например:

незаконное получение кредита (ст. 176 УК РФ), уклонение от уплаты таможенных платежей, взимаемых с организации или физического лица (ст. УК РФ), уклонение от уплаты налогов и (или) сборов с физического лица, с организации (ст. 198 и 199 УК РФ) и др. Это указывает на то, что по сути не было необходимости в установлении специальной ответственности за мошеннические действия в сфере предпринимательской деятельности, руководствовался тем, что ст. 159 УК РФ как норма общего характера не отвечала требованиям практики о привлечении лиц, виновных в совершении мошенничества в различных сферах общественных отношений, в том числе экономической.

За период с 2009 по 2013 г. УК РФ был дополнен такими новыми составами преступлений, как незаконное образование (создание, реорганизация) юридического лица (ст. 173.1), незаконное использование документов для образования (создания, реорганизации) юридического лица (ст. 173.2), нарушение порядка учета прав на ценные бумаги (ст. 185.2), воспрепятствование осуществлению или незаконное ограничение прав владельцев ценных бумаг (ст. 185.4), фальсификация решения общего собрания акционеров (участников) хозяйственного общества или решения совета директоров (наблюдательного совета) хозяйственного общества (ст. 185.5), неправомерное использование инсайдерской информации (ст. 185.6), совершение валютных операций по переводу денежных средств в иностранной с использованием подложных документов (ст. 193.1), контрабанда наличных денежных средств и (или) денежных инструментов (ст. 200.1).

Таким образом, развитие экономических отношений потребовало дополнительных резервов как отечественного законодательства в целом, так и уголовного законодательства об ответственности за экономические преступления в частности. Все вышеуказанные новые виды преступлений посягательства — отношения, связанные с различными видами экономической деятельности.

Действующие статьи УК РФ об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности заслуживают внимания с позиции их применения на практике. Так, по данным специалистов, за период с 2010 г. по июль 2013 г.

по статьям, которые подпадают под экономическую амнистию, установлено следующее количество лиц, совершивших преступления: по ст. «Незаконное предпринимательство» в 2010 г. — 1059 чел., в 2011 г. — 504 чел., в 2012 г. — 381 чел.; по ст. 174.1 «Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных лицом в результате совершения им преступления» в 2010 г. — 829 чел., в 2011 г. — 249 чел., в 2012 г. — 166 чел.; по ст. 198 «Уклонение от уплаты налогов и (или) сборов с физического лица» в 2010 г. — 1679 чел., в 2011 г. — 873 чел., в 2012 г. — 900 чел.; по ст. 199 УК РФ «Уклонение от уплаты налогов и (или) сборов с организаций» в 2010 г. — 3318 чел., в 2011 г. — 1785 чел., в 2012 г. — 1622 чел.

Однако по другим статьям гл. 22 УК РФ ситуация по количественным показателям совершенных преступлений иная. Так, по ст. 178 «Недопущение, ограничение или устранение конкуренции» за период с 2010 г. по июль 2013 г.

было выявлено следующее количество лиц, совершивших преступления:

в 2010 г. — 5 чел., в 2011 г. — 9 чел., в 2012 г. — 1 чел.; по ст. 197 «Фиктивное банкротство» в 2010 г. — 3 чел., в 2011 г. — 0, в 2012 г. — 1 чел.

Вышеприведенные данные свидетельствуют о том, что по различным экономических преступлений. Вместе с тем наметилась определенная тенденция к сокращению экономических преступлений в среднем на 20—25 %, а по некоторым статьям — до 60 % [2, с. 61].

В литературе по-разному оценивается процесс развития уголовного законодательства России в последние годы. Как отмечают специалисты, преобладающая часть вносимых в УК РФ изменений отражает реальные потребности общества и способствует повышению эффективности уголовного закона. Вместе с тем некоторые законодательные новеллы являются социально не обусловленным и теоретически не обоснованным вторжением в идеологию Уголовного кодекса РФ, поэтому они способны существенно подорвать его научные основы и оказать отрицательное влияние на качество уголовного законодательства.

Вопросам уголовно-правовой доктрины посвящена одна из работ А.Э. Жалинского, который отмечает, что пределами сохранения национальной уголовно-правовой системы, несмотря на мозаичность охраны правовых благ и соответственно уголовно-правовых запретов, образующих Особенную часть, является недопустимость изменения основных уголовно-правовых институтов и конструкций, осознанных в уголовно-правовой доктрине и признанных правоприменительной практикой. Эта система не должна и не может изменяться под влиянием посторонних, случайных по своей природе законодательных актов или иных явлений.

Следует отметить, что по вопросам совершенствования гл. 22 УК РФ было достаточно много обсуждений и высказываний ученых, которые сводятся по существу к следующему: указанная глава УК РФ должна учитывать важные изменения, происходящие в экономической сфере отношений, т. е. реагировать как на позитивные, так и негативные последствия развития рыночной экономики в России, а именно: с одной стороны, защищать добросовестных хозяйственников, а с другой — принимать решительные меры, в том числе уголовно-правовые, в целях воздействия на лиц, злоупотребляющих и игнорирующих российские законы по организации и методам ведения бизнеса, хозяйствования в рамках правового поля.

К слову, если с середины 1990-х гг. после принятия УК РФ поправки в него вносились в целях расширения пределов уголовно-правового регулирования, в частности в гл. 22 УК РФ было внесено свыше 10 новых статей, которые сопровождались ужесточением санкций за такие преступления, то с 2003 г. в данную главу вносились изменения и дополнения, по существу направленные на сужение уголовно-правового воздействия на лиц, совершивших экономические преступления. Как уже было отмечено, утратили силу ст. 173, 182, 200 УК РФ, что означало декриминализацию таких деяний.

об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности законодателю следует действовать более осмотрительно, при этом необходимо уделять внимание тщательному анализу, ревизии действующих статей гл. УК РФ, а также расчетам, касающимся экономии репрессивных уголовноправовых мер воздействия.

К проблеме модернизации Уголовного кодекса РФ требуется подходить системно, комплексно, грамотно. Поэтому, безусловно, справедливо специалисты выдвигают идею создания такого акта, как Основы уголовной политики Российской Федерации, которые будут влиять на единую концепцию и стратегию борьбы с преступностью. Отмечается, что предпринимаемые государством в настоящее время мероприятия относятся к элементам уголовной политики, а по содержанию в целом являются тактическими, при том что стратегический характер уголовной политики является ее обязательным свойством, обусловливающим достижения позитивных тенденций в борьбе с преступностью. Происходящие в последнее время либерализация уголовного законодательства, выраженная в депенализации ряда преступлений, снижение возможностей применения уголовно-правовых репрессий в отношении посягательств на сферу экономической деятельности не встроены в систему сопутствующих изменений в части доработки административного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного законодательства, оперативно-розыскной и иной правоохранительной деятельности. Между тем необходимыми предпосылками успеха в противодействии криминальным посягательствам являются, в частности, скоординированность всех мероприятий, имеющих отношение к противодействию преступности, проработанность целей, определяемых общим результатом, и их согласованность с происходящими в стране преобразованиями в области социально-экономических и иных процессов.

В последние годы правопонимание эффективности уголовного закона в целях противодействия экономическим преступлениям сводилось к тому, что такие преступления часто совершались и продолжают совершаться посредством обмана или злоупотребления доверием, а именно посредством совершения мошеннических действий [2, с. 101]. Как уже было сказано, в гл. ответственность за мошенничество в разных областях экономических отношений. При этом к экономической сфере, по сути, относятся только две уголовно-правовые нормы: мошенничество в сфере кредитования (ст. 159.1) и мошенничество в сфере предпринимательской деятельности (ст. 159.4).

Такая дифференциация ответственности за мошенничество, возможно, будет способствовать эффективному применению данных норм на практике.

Однако в литературе по данному вопросу имеется следующая позиция.

Считается, что уголовная ответственность за мошенничество в экономических отношениях может наступить лишь в экстремальных случаях, требующих внимательной правовой оценки, например при разительном несоответствии полученного и возмещения за него, при нарушении обязанности защиты интересов партнера по обязательственным отношениям, при заведомом искажении содержания волеизъявления. Но во всех этих случаях должны быть установлены все признаки состава уголовно наказуемого мошенничества.

Кроме того, соблюдение экономических и иных интересов государства и общества требует применительно к мошенничеству внимательного разграничения уголовной, частноправовой, а также публичной ответственности.

Практика до настоящего времени не выработала определенной позиции о различных обманах в уголовном и гражданском законодательстве, что также отражается на квалификации действий субъектов при совершении различного рода сделок, извлечении выгоды из нее, нарушений правил хозяйственного оборота.

Вообще, наличие в действиях виновного в совершении экономического преступления такого способа, как обман, еще не означает, что его следует квалифицировать как мошенничество. В подобных случаях следует избирать норму уголовного закона, предусматривающую ответственность за конкретное экономическое преступление. Однако на практике дело обстоит по-иному, т. е. специальная норма экономического содержания практически не применяется. Полагаем также, что в целях совершенствования уголовноправовых норм об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности их необходимо дополнить соответственно такими объективными признаками, которые указывают на способ совершения экономического преступления, а именно обман либо злоупотребление доверием. Таким образом, можно избежать ошибочности при квалификации экономических преступлений и усилить эффективность уголовно-правовых норм.

Подобное решение возможно и в отношении усиления ответственности за преступления коррупционного характера, совершаемые в сфере экономической деятельности. С этой целью следует ввести в экономические составы дополнительные признаки, указывающие на их коррупционность:

связанные с подкупом, вымогательством взятки, злоупотреблением своими полномочиями и другими признаками коррупционного свойства.

Итак, по вопросам совершенствования гл. 22 УК РФ об ответственности за преступления в сфере экономической деятельности можно сделать следующие выводы:

уголовный закон в сфере противодействия экономическим преступлениям неукоснительно должен применяться только в соответствии с Конституцией РФ и согласно его целям и задачам, определенным в ней;

важным является определение стратегии развития как уголовного противодействия преступности;

необходимо повысить эффективность уголовного закона по противодействию «теневой экономике», организованной преступности, коррупции в сфере экономики;

следует установить уголовную ответственность за мошеннические действия в сфере экономической деятельности, при этом указать соответствующие признаки обмана и злоупотребления доверием непосредственно в статьях главы, учитывая, что объектом таких преступлений являются отношения в сфере экономической деятельности;

в качестве наказания необходимо восстановить в УК РФ конфискацию имущества, придав ей при этом, важное значение государственного уровня;

репрессивные меры уголовной ответственности за экономические преступления не должны перекрывать основной концептуальной идеи самого уголовного закона - предупреждение таких преступлений, при этом следует учитывать другие направления государственной политики по противодействию посягательствам на интересы экономики.

Список литературы:

1. Кошаева Т.О. Коррупция и закон: перспективы противодействия. Уфа, 2013. — 126 с.

2. Рарог А.И. Законодательные атаки на устои уголовного права // Государство и право. — 2013. — № 1. — 306 с.

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЙ ЭТАП К РАССЛЕДОВАНИЮ

ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

научный руководитель, д-р юрид. наук, профессор кафедры «УПД»

Безусловным является то, что расследование — это всегда борьба за информацию. Успех расследования всецело зависит от объема и качества информации, которые находятся в распоряжении следователя. К сожалению, «расследование отдельных видов преступлений сталкивается с проблемой, когда правоохранительные органы испытывают острый дефицит информации».

Особенно часто с таким дефицитом приходится сталкиваться на первоначальном этапе расследования. И это не вызывает удивления, особенно у практиков, поскольку многие из них считают, что такой дефицит — это один из признаков первоначального этапа расследования. Это представляется многим вполне понятным и естественным, поскольку расследование для того и проводится, чтобы в результате выполнения целого ряда следственных действий преодолеть этот информационный дефицит.

Такой информационный дефицит вполне обычен и при расследовании экономических преступлений. К сожалению, дефицит этот бывает иногда настолько острым, что ставит под угрозу само расследование, становится затруднительным, а то и невозможным установление обстоятельств совершенного преступления. Меры, принимаемые в экстренном порядке, далеко не всегда приносят желаемый результат — разрешение проблемы нехватки информации о совершенном преступлении [1, с. 41]. Тем более, что «...следственные действия могут являться источником недостоверной информации, а в отдельных случаях информации, полезной для расследования, в результате их проведения может и не быть получено». То есть проблема часто встает не только в связи с отсутствием информации, но и в связи с ее качеством.

Выходом из такой проблемной ситуации может быть только создание расследования. Только в этом случае можно обеспечить уже на этом этапе правильный выбор стратегии расследования, которая способна обеспечить безошибочность действий следователя. Достигнуть этого возможно лишь благодаря действиям, с помощью которых, в соответствии с законом, можно собирать информацию о совершенном преступлении еще до возбуждения уголовного дела. Так, в соответствии с ч. 1 ст. 144 УПК РФ «дознаватель, орган дознания, следователь, руководитель следственного органа обязаны принять, проверить сообщение о любом совершенном или готовящемся преступлении и в пределах компетенции, установленной настоящим Кодексом, принять по нему решение в срок не позднее 3 суток со дня поступления указанного сообщения.

При проверке сообщения о преступлении дознаватель, орган дознания, следователь, руководитель следственного органа вправе требовать производства документальных проверок, ревизий, исследований документов, предметов, трупов и привлекать к участию в этих проверках, ревизиях, исследованиях специалистов, давать органу дознания обязательное для исполнения письменное поручение о проведении оперативно-розыскных мероприятий». Из этой нормы видны не только действия, с помощью которых может быть получена необходимая для решения о возбуждении уголовного дела информация, но и то, что эта информация может быть получена только при взаимодействии следователя с иными лицами. В соответствии, к примеру, с ч. 1 ст. 15 Федерального закона от 11 января 1995 г. № 4-ФЗ «О Счетной палате Российской Федерации» «комплексные ревизии и тематические проверки проводятся по месту расположения проверяемых объектов. Сроки, объемы и способы их проведения устанавливаются Счетной палатой». То есть ревизии могут проводиться Счетной палатой Российской Федерации. Причем в соответствии с ч. 5 ст. 15 Федерального закона от 11 января 1995 г. № 4-ФЗ «О Счетной палате Российской Федерации» «об ущербе, причиненном государству, и о выявленных нарушениях закона Счетная палата информирует Совет Федерации и Государственную Думу, а при выявлении нарушения законов, влекущего за собой уголовную ответственность, передает соответствующие материалы в правоохранительные органы». То есть информация, необходимая для решения вопроса о возбуждении уголовного дела, может быть получена правоохранительными органами из Счетной палаты Российской Федерации. Кроме того, в п. 119 Приказа Минфина РФ от 4 сентября 2007 г. № 75 «Об утверждении Административного регламента исполнения Федеральной службой финансово-бюджетного надзора государственной функции по осуществлению контроля и надзора за соблюдением законодательства Российской Федерации при использовании средств федерального бюджета, средств государственных внебюджетных фондов, а также материальных ценностей, находящихся в федеральной собственности»