«В форуме Теоретические и прикладные исследования приняли участие: Юрий Евгеньевич Березкин (Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН / Европейский университет в Санкт-Петербурге) Николай ...»
Этот вопрос, вполне разумный в западном контексте, плохо работает у нас, ибо в силу сложившейся практики карьера ученого у нас вовсе не (или очень слабо) зависит от его научных достижений или научной компетенции.
Тем не менее, когда сегодня я пишу о ксенофобии, расизме, скинхедах и пр., я обращаюсь к обществу и рассчитываю, что рано или поздно знания об этих позорных явлениях будут востребованы и окажут позитивное влияние на состояние нашего общества, будут способствовать их преодолению. Мне кажется, что в своей области ученый должен стремиться выглядеть Теоретические и прикладные исследования С тех пор как я начал подавать заявки на гранты, у меня сохраняется постоянное чувство, что современная система грантов несовершенна. Речь идет прежде всего о возможности безотлагательного озвучивания новых идей или изложения новых подходов, не ожидая годами получения гранта и соответствующей нескольким разным направлениям и постоянно собираю нужные для этого материалы. Затем приходит момент, когда я понимаю, что собранные материалы позволяют сформулировать некоторые нетривиальные идеи или разработать новые подходы.
И я могу сделать это тотчас же. Но существующая практика требует, чтобы я подал заявку к определенному (и порой неблизкому) сроку, затем ждал результатов конкурса (и не факт, что моя проводил исследование. Что же касается публикации результатов, то из-за нерасторопности издательской деятельности все которой якобы «охотятся» голодные ученые, «выпрашивающие» финансовую поддержку. И ученые проводят свои исследования вовсе не для того, чтобы удовлетворить запросы того полнять для соответствующих чиновников любую работу, в которой те заинтересованы и за которую платят хорошие деньги.
Но это уже относится не к международным фондам, а к нашей Кстати, во всем мире получение международных грантов престижно и позитивно сказывается на карьере и авторитете ученого. Но и здесь Россия идет своим путем; здесь преобладают По всем этим причинам невозможно говорить о каких-либо единых критериях грантового финансирования. Они различны в различных фондах: одно дело международные, другое — отечественные; одно дело отечественные научные фонды, другое — фонды, связанные с властными структурами. В научных фондах преобладают все же научные критерии, а в иных — совсем другие, определяемые компетенцией чиновников. Я здесь, разумеется, обхожу вопрос о личностном факторе, иной раз задающем тон в определении грантовой политики. В отечественных фондах он играет большую роль. Однажды меня вывели из экспертного совета одного ведущего научного фонда, так как я не хотел поддерживать исследования, лоббируемые чиновниками этого фонда по причине чисто личных связей. Но это очень больной вопрос, и здесь не хотелось бы его касаться.
Неразвитость прикладной антропологии в России связана 5 с тем же, с чем неразвитость всех остальных прикладных исследований. В США, где поддерживается и всемерно поощряется частная инициатива (просто в силу того, что так устроен бизнес), антропологи имеют возможность доказать свою востребованность в очень разных сферах жизнедеятельности общества и найти ту или иную поддержку — либо у частных фондов (число американских фондов несопоставимо с числом российских; эти цифры даже невозможно сравнивать), либо у каких-либо бизнесменов или просто богатых людей, склонных к филантропии. Филантропия в США весьма поощряется, это одна из социальных ценностей американского общества.
Кроме того, в силу существующего в США традиционного уважения к человеку и практики признания его общественных заслуг богатые люди нередко поддерживают ученых в надежде оставить свое имя в веках. Ничего подобного в России сегодня нет. Пытаться основывать частные агентства для проведения прикладных исследований означает положить свою жизнь на бесконечную (и часто проигрышную) борьбу с чиновниками.
Мало кто готов на это пойти. Ведь хорошо известно, в каком состоянии сегодня в России находится мелкий и средний бизнес. Поэтому практика, развитая в США, пока что не имеет Теоретические и прикладные исследования
СЕРГЕЙ ШТЫРКОВ
им. Петра Великого Европейский университет пользовать, хотя приходится помнить о нев Санкт-Петербурге [email protected]А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
информантами, т.е. перед людьми, о которых мы пишем, за те образы, которые возникают под нашим пером.Если же говорить о практических перспективах письма для широкой публики, то мой краткий опыт работы для газеты (мы с коллегой писали короткие статьи о религиозных праздниках) убедил меня в том, что это адский труд. Энергично написанный текст, деформирующий сложную и не всегда ясную тебе самому эмпирику, мне давался очень туго, и результаты моих опытов, к счастью, удовлетворявшие редактора, меня самого Вопрос же о том, приходилось ли мне объяснять смысл моих исследований неспециалистам, напоминает мне о довольно сложной и не всегда успешной работе по растолкованию своей миссии информантам в ходе проведения полевого исследования. Если ты работаешь, скажем, с новым религиозным движением, в тебе видят или потенциального последователя предлагаемого учения (как вариант «ищущего» — “spiritual seeker”), или же актуального, но замаскированного гонителя и провокатора. В лучшем случае — журналиста. Все твои объяснения могут только укрепить собеседника в его (ее) первоначальном мнении. Тут только смирение и терпение могут помочь — к тебе просто привыкают. И вопрос, что ты здесь делаешь, перестает быть наиважнейшим для построения стратегии и тактики твоего исследования. Но это уже другая тема, не связанная прямо с проблемой социальной значимости нашей работы.
Второй вопрос сформулирован (и здесь я прошу прощения 2 у его авторов) несколько криво. Теоретическая «высокая» наука обычно противопоставляется эмпирической, а прикладные исследования — фундаментальным, т.е. не претендующим на принесение непосредственной пользы обществу или его отдельному сегменту. В этой ситуации «теоретическая» работа может быть вполне себе прикладной (приведу здесь в качестве примера книгу Валерия Тишкова «Реквием по этносу» [2003]), а эмпирическое исследование может стать вкладом в фундаментальную науку (образцовая этнография раннего Малиновского, переформатировавшая социальную антропологию как Вопрос о сочетании эмпирики и теории в антропологии (и отчасти социологии) религии — это проблема скорее академического письма. Предполагается, что в исследовании должно быть и то, и другое. Так нас и учат писать в университете и аспирантуре. Конечно, здесь многое зависит от академического темперамента пишущего. Но в общем виде собственно антропологическое исследование (не методологический манифест, Теоретические и прикладные исследования статья «Религия как культурная система» [Geertz 1993] — оказалось хорошим поводом для дискуссии о содержании научного концепта «религия» (хотя само по себе, по моему мнению, соотношение теории и эмпирики, многое зависит от дискурсивных традиций, которые характеризуют ту или иную дисциплину и субдисциплину. В археологии чисто теоретические поставленный Л.С. Клейном вкус к теоретическим построениям, ныне утраченный (надеюсь, не полностью или не навсегда). А в социологии религии, например, теоретическими суждениями может считаться то, что антрополог посчитал бы чуть потребность в теории. Это определяется во многом дисциплинарным наследием — классики социологии и антропологии, берясь за описание и анализ той или иной системы религиозных принципов и ритуалов, имели в виду прояснение проблемы природы религии (Религии). Сейчас сложно найти специалиста, которым двигали бы столь смелые надежды, но случаях, когда хотим обратиться к читателю, который в качестве эмпирического основания своего исследования имеет материал из другого региона или эпохи. Без этого мы сужаем свою святых в поздней античности мне оказалась в самый раз: Браун, мастерски балансируя между эмпирикой и теорией, включил свой конкретный материал в обсуждение соотнесенности
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
религии элит и «народа» (этому посвящены первые две главы в его книге) [Brown 1981]. Кстати, я не могу сказать с уверенностью, понадобилась ли теоретическая дискуссия Брауну для понимания своего материала или наоборот — материал стал поводом для высказывания суждений общего характера, и это, на мой взгляд, говорит о высоком уровне писательского мастерства мэтра.Вообще же следует помнить, что для антропологического текста процент теории зачастую определяется тем, насколько в нем представлена не-антропология. Широко известен тот факт, что теоретические модели антропологи заимствуют из других дисциплин. Эволюционисты (и отчасти функционалисты) вдохновлялись биологией, а структуралисты — лингвистикой.
О влиянии со стороны социологии и истории и говорить не приходится: оно изменчиво, но в той или иной мере представлено всегда. И мне кажется, что потребность в сбалансированности отношений между теорией и эмпирикой может принимать форму привнесения в антропологию текста другой науки.
Сейчас в качестве главного импортера чужого текста в наш, антропологический, выступает наука история. Она проникает в работы антропологов и как исследовательский метод (многие мои близкие коллеги проводят в архивах не меньше времени, чем в поле), и как источник больших теорий. Напомню в этой связи, что очень влиятельные в современной антропологии фукианские теории социального праксиса, доминирования и насилия изначально проистекали из его сочинений по истории тюрьмы, клиники, психиатрии, а конструктивистская парадигма в изучении этничности и национализма многим обязана историческим работам Бенедикта Андерсена и Эрика Что же касается моей собственной идентичности в системе координат — теория vs практика, то я, конечно, стараюсь «улавливать сиюминутные нужды общества и реагировать на них», как это удачно сформулировано в нашем вопроснике. Однако я не тешу себя надеждой, что могу как-то повлиять на ситуацию вне стен академии. Другими словами, я, пожалуй, отношусь, подобно большинству моих друзей-коллег, к числу Это, конечно, не значит, что мы никчемные трутни. Вспомним хотя бы Эванса-Притчарда, который сумел использовать свой полевой опыт и навыки на благо родины в годы Второй мировой войны, когда ему удалось организовать антиитальянское партизанское движение среди нилотского народа ануак в Эфиопии. Эванс-Притчард вообще проявлял чудеса в области «практической антропологии». Получив финансирование Теоретические и прикладные исследования этого африканского племени. А в военное время он, успев попартизанить в Эфиопии, в качестве офицера связи Британского командования работал в Ливии, где собрал интереснейший Бог, если нам понадобится применять наши навыки в подобных условиях. Но задуматься здесь есть над чем. Хотя бы об исторических судьбах нашей дисциплины.
А в этом году мне довелось пару раз выступить в роли «официального» фотографа в другой церкви, в которой я пытался прижиться. Соответственно некоторые мои фотоматериалы я передал своим информантам. Но это скорее исключение из правил, т.к. наш материал имеет такие характеристики, которые «внешними другими». Про сложности общения с информантами я уже говорил. В этом случае я стараюсь сыграть роль эксперта, который может быть потенциально полезен этой группе (и я действительно собираюсь это сделать, в случае необходимости). Другие ситуации можно разрешить с помощью указания на материальные результаты твоего труда. Лет десять я чаще использовал маску «фиксатора уходящей традиции» (хранитель традиции в терминологии нашего опросника). Сейчас чем-то хотят стать мастерами спорта. То есть говорить о создании нового знания здесь нет необходимости. Кроме того, описание актуальной или какой-то иной реальности признано большим обществом в качестве легитимной сферы деятельности науки (и нас, ее скромных слуг). Фрезеровщик фрезерует, а сотрудник НИИ описывает ритуал, записывает анекдоты и пр. Вопросы «зачем?» и «почему именно это?» относятся Возможно, это покажется странным, но я не считаю, что те 4 системы приоритетов, которые мы читаем в объявлениях на грантовые конкурсы, полностью совпадают с критериями, которыми на деле руководствуются эксперты и другие принимающие решения по финансированию того или иного проекта представители фондов. Каждый из нас знает много случаев, когда хорошая заявка, казалось бы, полностью соответствующая условиям конкурса, была отклонена, а слабая — поддержана. Так что я не знаю, кто определяет критерии финансирования науки в соответствующих организациях.
Неизвестны мне и люди (и их мотивы), которые определяют форматы и наполнение больших академических программ, в которые вписаны академические институты в нашей стране.
Конечно, есть очевидные моды на те или иные темы, подходы и даже терминологию. И выбор приоритетов во многом зависит от общего идеологического контекста. В каких-то ситуациях ты можешь быть более или менее уверен, что этнические, религиозные и прочие меньшинства принесут тебе кусок хлеба, а где-то ты должен научиться взывать к патриотическим чувствам читателей своей заявки (конечно, если ты точно уверен, что тебе нужны эти деньги). Другими словами, мы здесь имеем дело с многополярным полем идеологического языка. И это поле, кажется, является основной площадкой для негоциации между грантовыми организациями и исследователями.
В условиях этих постоянных переговоров специалистов с фондами (или другими источниками финансирования) может показаться, что те, кто заказывают музыку, должны толкать исполнителей на приземление их деятельности или, другими словами, на приближение их деятельности к нуждам общества.
Однако здесь есть свои ограничения, которыми мы и пользуемся, сами часто не осознавая этого. Речь идет о том, что научное знание должно иметь хотя бы видимость независимого источника оценки социальной реальности. И мы, и фонды, и широкая публика, имея опыт наблюдений за судьбами социальных наук в сверхидеологизированных обществах, в которых прагматичное отношение властей к ученому знанию превращало последнее в предмет, зависящий от прямого партийного Теоретические и прикладные исследования (и не только физическая) не была так ориентирована на служение непосредственным интересам общества, пусть и понимаемым довольно специфично, как в гитлеровской Германии.
Наше стремление к пусть относительной, но все же независимости от «злобы дня» подкрепляется стремительной демократизацией гуманитарного знания, в котором благодаря Прагматика стала чуть ли не религией этой нации, и эффективный менеджмент является непременным условием не только бизнеса, но любого осмысленного социального действия.
У нас (как и в Европе в целом) ситуация несколько иная. Башню из слоновой кости, в которой обитают сотрудники академии, поддерживает многовековая традиция гуманитарной учености, привлекательной именно своей отвлеченностью от суеты бренного мира.
Я осознаю и признаю, что наша деятельность имеет политическое измерение, и даже в стенах академии мы находим, порой сами того не желая, именно политических противников2.
И неудивительно, что время от времени наша дисциплина отдает своих представителей общественным движениям и гражданским инициативам, но они редко возвращаются к рутинным практикам академической жизни, создающим нашу корМосковский политолог Анастасия Митрофанова предложила называть подобных авторов «новыми интеллектуалами» [Митрофанова 2008: 87–88], воспользовавшись термином известного специалиста по политическому исламу Оливье Руа [Roy 1994]. Очевидно, что это bon mot не лишено ироничности, которая объясняется среди прочего и тем, что люди, попадающие под это определение, являются сугубыми практиками. Это религиозные или национальные активисты, пытающиеся «нашими» методами доказать научную обоснованность своей политической программы. А кто-то из эта прагматичность, а не только отсутствие профессиональных навыков лишает деятельность наших конкурентов легитимности в наших же глазах.
объяснять экстранаучными причинами. Мне в этой связи вспоминается курьезная история, произошедшая несколько лет назад. Мой друг-фольклорист на большой конференции выступил с достаточно смелыми, но при этом вполне академическими (т.е. схоластическими) суждениями касательно природы фольклора как эмпирической реальности и научного концепта. Кто-то из публики был задет предложенными идеями и предпочел объяснить позицию выступающего тем, что тот является евреем и потенциальным эмигрантом. Наш фольклорист ни тем, ни другим пока не стал.
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
поративную идентичность. Конечно, обычно мы не можем точно сказать, когда наш друг и коллега, занявшийся систематической «прикладной антропологией», так сказать, теряет связь с кафедрой (и подлежит отчислению). Иногда такой резкой и безвозвратной смены идентичности не происходит, и мы в силу личных или политических пристрастий продолжаем считать нашего практика коллегой. Однако я обратил внимание вот на какую деталь. Мы со временем начинаем искать оправдание для его (или ее) просчетов в научной работе в том, что считаем его новой сферой деятельности. Понятно, что все мы бываем неубедительными в каких-то своих построениях.Но то, что в подобных случаях мы списываем неудачу ближнего своего на его альтернативную профессиональную идентичность, говорит само за себя.
Митрофанова А. Национализм и паранаука // Русский национализм:
Социальный и культурный контекст / Сост. М. Ларюэль. М.:
Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003.
Brown P. The Cult of the Saints: Its Rise and Function in Latin Christianity.
Evans-Pritchard E.E. The Sanusi of Cyrenaica. Oxford: Clarendon Press, Geertz C. Religion as a Cultural system // Geertz C. The Interpretation of Cultures: Selected Essays. L.: Fontana Press, 1993. P. 87–125.
Roy O. The Failure of Political Islam. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1994.
ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
На вопросы редколлегии отвечали специалисты по антропологии, лингвистике, социологии, политологии, истории. Из двадцати одного участника дискуссии «чистыми отражает сложившуюся ситуацию соотношения «теоретиков» и «практиков». Впрочем, в разных дисциплинах и в разных научных традициях сложились свои конфигурации.Теоретические и прикладные исследования что давно уже прогнозировали: общество потеряет интерес к науке окончательно, и налогоплательщики перестанут ее финансировать, считая бессмысленным оплачивать игрушки высоколобых… Нора Дадвик считает, что вряд ли существуют научные объяснять характер своих занятий, обосновывать их необходимость и пытаться сделать информанта в какой-то степени единомышленником. При этом все равно приходится смириться эти исследования по инерции оцениваются не как образующие общее поле производства знания, а как притчи или поучения, в каждом из которых нужно уметь что-то «извлечь для себя». Наверное, они и будут оцениваться как притчи до тех пор, пока мы не даже в случае кардинальной перестройки отношений с внешним миром остаются сомнения в принципиальной возможности полного понимания. По мнению Николая Вахтина, мы
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
что есть три уровня «понимания»: когда тебе кажется, что ты понял, когда ты можешь пересказать услышанное другому и, наконец, когда ты можешь раскритиковать услышанное, найти ошибки в рассуждениях. Для неспециалиста доступен, мне кажется, в лучшем случае только первый уровень: ему кажется, что он ухватил смысл. Соответственно, даже если мне удалось «объяснить» смысл своей работы неспециалисту, я не могу рассчитывать на то, что этот неспециалист потом, рассказывая дальше то, что он, как ему кажется, понял, не исказит невольно смысл. Действительно, последствия такого искажения могут быть разными — от фантастических измышлений со ссылками на научную литературу (что можно наблюдать в так называемой научной публицистике), до более серьезных случаев фальсификации сведений опять-таки под прикрытием авторитета Почему-то считается, что прикладная наука — явление нового 2 времени. В антропологии это явно не так. По сути дела, этнография (а позже и антропология) обязаны своим возникновением практическим нуждам. Как справедливо пишет Мелисса Калдвелл, исследования Франца Боаса, Э. Эванса-Причарда, сэра Эдмунда Лича, Рут Бенедикт и Мери Дуглас обладали значимостью не только для ученых, интересовавшихся теоретическими проблемами, но и для правительственных чиновников и бюрократов, которые были озабочены такими вопросами, как политическая стабильность в местных сообществах и внутренняя политика. По мнению Натальи Новиковой, примерно то же самое можно сказать и о российской этнографии, в которой единство теоретического и практического были заложены в первые десятилетия XX в. Павел Романов и Елена Ярская-Смирнова вообще считают, что классическая российская этнография и советская социология сложились как практико-ориентированные проекты.Однако в настоящее время, по мнению Джулии Хеммент, приходится говорить о существенном разрыве, который остается институционально оформленным. В самих программах по антропологии проводится четкая демаркация. О стремлении преодолеть этот разрыв в Соединенных Штатах свидетельствуют относительно недавно прошедшие дискуссии о «публичной»
антропологии, антропологии, «интересной для общества», «ангажированной» или «активистской» антропологии.
Само разделение на практическое и теоретическое некоторыми авторами ставится под сомнение. Прикладное исследование — это не приземленная наука. Это концентрация теоретического потенциала и опыта науки для решения одной конкретной задачи. Никакого разделения здесь нет и быть не может (Иван Теоретические и прикладные исследования их прикладном значении. Фарадей, занимаясь вполне отвлеченными вещами, ни секунды, я полагаю, не думал о том, какую практическую пользу из этого можно извлечь. Чем это кончилось — мы Знание — самоценно. Близка к этому и позиция Ревекки Фрумкиной: Я всегда настаиваю на том, что занятия наукой как таковые относятся к ценностно-ориентированной деятельности (в том числе в политической науке) существует проблема ценностной нейтральности исследований, не имеющая на практике Естественно, прикладные исследования и категорию полезного можно понимать по-разному. Павел Романов и Елена Ярская-Смирнова считают, что в социальных науках, в частности и понятны (и подчас ожидаемы) для «заказчика» или пользователя; б) не противоречат ценностям и убеждениям таких пользователей; в) оправдывают их действия или намерения; г) могут быть что реально учитывается в его карьерном росте. К тому же ученый, увлекшийся «практической» стороной исследований, например написанием школьных учебников или популярных книг, рискует довольно быстро растерять научную репутацию среди коллег.
«