«ПОЛИТИЧЕСКИЙ НАРРАТИВ: СТРУКТУРА И ПРАГМАТИКА (на материале современной англоязычной прессы) ...»

Министерство образования и наук

и Российской Федерации

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Самарский государственный педагогический университет»

На правах рукописи

Кириллов Андрей Геннадьевич

ПОЛИТИЧЕСКИЙ НАРРАТИВ: СТРУКТУРА И ПРАГМАТИКА

(на материале современной англоязычной прессы)

Специальность 10.02.04 – германские языки

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель:

доктор культурологии, профессор М. А. Кулинич Самара –

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение………………………………………………………………………… Глава 1. Теоретические основы исследования политического нарратива….. 1.1 Политический нарратив: вводные замечания…………………………….. 1.2 Дискурсивная составляющая политического нарратива………………… 1.2.1 Содержание понятия «дискурс»…………………………………. 1.2.2 Дискурс и текст…………………………………………………… 1.2.3 Политический дискурс……………………………………………. 1.2.4 Дискурс средств массовой информации………………………… 1.3 Политический нарратив как сложное дискурсивное образование……… 1.3.1 Нарратив: его основные характеристики, структура и содержание……………………………………………………….. 1.3.2 Границы нарратива……………………………………………….. 1.3.3 Политический нарратив…………………………………………... 1.3.4 Содержание и функции политического дискурса в политическом нарративе…………………………………………. 1.3.5 Содержание и функции дискурса СМИ в политическом нарративе………………………………………………………….. 1.3.6 Взаимодействие политического дискурса и дискурса СМИ в политическом нарративе…………………………………………. Выводы по главе 1……………………………………………………………… Глава 2. Жанровые и структурные особенности англоязычного политического нарратива……………………………………………. 2.1 Политический нарратив как гипертекст…………………………………... 2.2 Основные жанровые разновидности англоязычного политического нарратива………………………………………………………………….. 2.2.1 Ядерные жанры англоязычного политического нарратива……... 2.2.1.1 Жанр информационного сообщения…………………….. 2.2.1.2 Жанр политического комментария……………………… 2.3 Сильные позиции текстов англоязычного политического нарратива как маркеры ориентации аудитории………………………………………….. 2.3.1 Подзаголовок / вводка……………………………………………... 2.3.2 Заголовок…………………………………………………………… 2.3.3 Начало и окончание текста………………………………………... Выводы по главе 2……………………………………………………………… Глава 3. Прагмалингвистические особенности англоязычного политического нарратива…………………………………………..... 3.1 Политический образ в СМИ. Метафора как основное средство создания политического образа в англоязычном политическом нарративе.

Основные метафорические модели англоязычного политического нарратива.……………………………………………………………………….. 3.1.1. Военная риторика в англоязычном политическом нарративе.

Метафорическая модель «Война» / «Борьба»…………………………. 3.1.2 Метафорическая модель «Спорт» / «Игра»……………................ 3.1.3 Метафорическая модель «Театр»………………………................ 3.2 Прецедентные тексты в англоязычном политическом нарративе.

Интертекстуальность англоязычного политического нарратива………. 3.2.1 Аллюзия как средство создания политического образа………… 3.3 Креолизованные средства создания образа в англоязычном политическом нарративе………………………………………………………. 3.4 Реализация категории оценочности в англоязычном политическом нарративе………………………………………………………………….. 3.5 Факторы ориентации аудитории в политическом нарративе………….... Выводы по главе 3……………………………………………………………… Заключение……………………………………………………………………… Список источников языкового материала……………………………………..

ВВЕДЕНИЕ

Данная работа выполнена в русле таких научных парадигм, как лингвокультурология, исследования по теории политического дискурса и дискурса средств массовой информации. Она посвящена структурностилистическим особенностям англоязычного политического нарратива как сложного дискурсивного образования. Мы полагаем, что комплексное исследование данной проблемы должно включать в себя рассмотрение ряда теоретических положений для выявления природы такого лингвокультурного явления, как политический нарратив. Сложный междискурсивный характер политического нарратива позволяет рассмотреть взаимодействие политического и медийного дискурсов в форме газетно-журнальных текстов. К сфере интересов нашего исследования относятся также вопросы, связанные с анализом композиционной структуры текстов, функционированием ряда стилистических средств, служащих для создания политических образов, и набор экстралингвистических составляющих политического нарратива.

Актуальность исследования обусловлена тем, что средства массовой информации играют ключевую роль в современном информационном обществе, а сложные дискурсивные образования – такие, как политический нарратив – нуждаются в глубоком и всестороннем изучении, будучи актуальным явлением современной общественно-политической жизни в англоязычных странах. В современном обществе происходит тесное социокультурной точек зрения мы наблюдаем взаимодействие политического и медийного дискурсов. Это явление привлекает всё большее внимание исследователей. Правда, в настоящее время это ограничивается рассмотрением двух дискурсов в отдельности, как совершенно самостоятельных явлений социокультурной и языковой практики.

Поскольку исследование феномена политического нарратива требует многоаспектного подхода и предполагает рассмотрение определённого круга вопросов междисциплинарного характера, проводя исследование, мы опирались на данные лингвистики, психологии, социологии, политологии, культурологии, философии, теории коммуникации. В работе реализуется подход к политическому нарративу как к сложному дискурсивному образованию со своим набором определённых структурных, жанровых и прагмалингвистических особенностей.

Объектом исследования является англоязычный (главным образом, американский) политический нарратив как лингвокультурный феномен и сложное дискурсивное образование, объединяющее политический дискурс и дискурс средств массовой информации. В дальнейшем мы будем именовать такой нарратив англоязычным, подразумевая под этим термином как британскую, так и американскую разновидности данного вида нарратива.

прагмалингвистические особенности англоязычного политического нарратива.

Цель заключается в описании англоязычного политического нарратива как лингвокультурного феномена современной массовой коммуникации.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1) выявить конститутивные признаки политического нарратива как сложного дискурсивного образования;

политическом нарративе;

3) охарактеризовать особенности структуры и роль сильных позиций в текстах англоязычного политического нарратива;

4) выявить жанровую структуру англоязычного политического нарратива;

англоязычном политическом нарративе;

6) описать невербальные средства создания образа в англоязычном политическом нарративе.

Гипотеза исследования состоит в том, что политический нарратив, как сложное дискурсивное образование, сочетает в себе черты политического дискурса и дискурса средств массовой информации, является важной формой прагмалингвистическими особенностями, проявляющимися при реализации ряда функций.

Научную новизну работы мы усматриваем в комплексном описании англоязычного политического нарратива как сложного дискурсивного явления и лингвокультурного феномена; выявлении его структурных, жанровых и прагмалингвистических особенностей.

концептуального аппарата теории политического дискурса и англоязычного прагмалингвистики, лингвокультурологии, лингвистики текста и дискурсанализа, как сложные дискурсивные образования, их формы, виды, структурные, жанровые и прагмалингвистические особенности, на материале англоязычного политического нарратива.

Практическая ценность выполненной работы состоит в том, что её результаты могут найти отражение в вузовских курсах общего и частного языкознания, стилистики английского языка, интерпретации англоязычного текста, лингвокультурологии, социолингвистики, спецкурсах по языку средств массовой информации и политической коммуникации англоязычных стран.

Они также могут представлять интерес для специалистов по связям с общественностью, журналистов и аналитиков политических технологий.

Исследование проводилось на материале новостных и публицистических текстов, взятых из разных по качеству и вектору политической направленности электронных СМИ (главным образом, электронных версий печатных СМИ) за англоязычных источников. Объём текстовых примеров варьировался от нескольких строк (краткое новостное сообщение) до нескольких страниц (развёрнутый политический комментарий).

В работе применялись следующие методы: понятийный анализ категорий лингвистики текста, лингвокультурологии и социолингвистики; описательный (приёмы наблюдения, обобщения, типологизации анализируемого материала);

метод метафорического моделирования с применением методик фреймового и концептуального анализа.

Теоретической базой исследования послужили работы отечественных и зарубежных учёных в области нарратологии (Д. Принс, М. Тулан, С. Четман, Г.

Эбботт), лингвистики текста и теории дискурса (Р. Барт, И. Р. Гальперин, Т. ван Дейк, В. И. Карасик, М. Л. Макаров, Н. Н. Миронова, Т. М. Николаева, А. Ф.

Папина, М. Пешё, П. Серио, Г. Г. Слышкин, З. Я. Тураева, П. Чилтон, Е. И.

Шейгал), прагмалингвистики (Н. Д. Арутюнова, О. С. Иссерс, В. И.

Шаховский), семиотики и лингвосемиотики (В. Я. Пропп, Ю. С. Степанов, А.

П. Чудинов), теории коммуникации (Г. Г. Почепцов), психолингвистики (А. А.

Леонтьев), когнитивистики (А. Н. Баранов, Ю. Н. Караулов, М. Джонсон, Д.

Лакофф).

В своём исследовании мы опирались на следующие положения, доказанные в лингвистической литературе:

1. Дискурс рассматривается как общение людей и обусловлен их принадлежностью к определённой социальной группе и нахождением в определённой социальной и речевой ситуации (В. И. Карасик).

2. Сложные дискурсивные образования современного коммуникативного пространства могут быть интерпретированы как сверхтексты при наличии тематического и содержательного единства (Н. А. Купина, Г. В. Битенская).

3. Сложные дискурсивные образования, сконцентрированные вокруг какого-либо политического события, могут быть интерпретированы как политический нарратив (Е. И. Шейгал).

4. Текст является сложным образованием; наиболее существенные признаки и связи текста, определяющие специфику данного лингвистического объекта, являются категориями текста; категории текста неоднородны (И.

Р.Гальперин, З. Я. Тураева, В. И. Карасик).

5. Тексты массовой коммуникации образуют своеобразный социальный феномен, включённый в систему управления обществом, играют ведущую роль в современном использовании языка как средства воздействия, обладают общими системными и специфическими текстовыми характеристиками, реализуют двуединую цель информирующего воздействия (Б. А. Зильберт, Л.

М. Майданова, В. Л. Наер, Е. Ф. Тарасов, Н. Н. Трошина).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Политический нарратив как сложное дискурсивное образование является сочетанием политического и медийного дискурсов.

2. Тексты, посвящённые одному политическому событию, представляют собой единый политический нарратив, вне зависимости от политической, идеологической и социальной направленности СМИ. Каждый политический нарратив является гипертекстовым образованием.

3. Основная прагматическая нагрузка в текстах политического нарратива ложится на сильные позиции текста: заглавие, подзаголовок, начало и окончание текста.

4. Основными приёмами создания политических образов в англоязычном политическом нарративе являются метафора, аллюзия, прецедентность и использование невербальных средств.

Апробация. Концепция, основные положения и результаты исследования докладывались на научных конференциях Самарской областной общественной организации преподавателей английского языка в Самарской гуманитарной академии (2001, 2002) и в Международном институте рынка (2005, 2006), конференции преподавателей, аспирантов и молодых учёных в Самарском государственном педагогическом университете (2003, 2004, 2005, 2006), Международной научно-практической конференции «Язык и культура»

(Самара, 2003), Международной научно-практической конференции «Компаративистика: современная теория и практика» (Самара, 2004), Всероссийской научно-практической конференции «Дискурсивный континуум:

текст – интертекст – гипертекст» (Самара, 2006), на заседаниях кафедр английской филологии и иностранных языков Самарского государственного педагогического университета, иностранных языков Самарской гуманитарной академии. По теме диссертации опубликовано 12 работ.

Объём и структура работы. Диссертация насчитывает 209 страниц. Она состоит из введения, трёх глав, заключения, библиографии и приложений.

Список теоретической литературы состоит из 272 названий, список лексикографических источников насчитывает 10 пунктов, список источников языкового материала – 45 пунктов.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ

ИССЛЕДОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО НАРРАТИВА

1.1 Политический нарратив: вводные замечания На современном этапе развития науки особое внимание уделяется изучению средств массовой информации, языка СМИ и способов воздействия СМИ на общественное мнение. Данная проблематика включается в сферу интересов различных научных дисциплин, в том числе лингвистики, культурологии, социологии, лингвокультурологии, анализа дискурса. Следует признать, что в данной области можно выявить множество объектов для исследования, равно как и подойти к их изучению с различных научных позиций. Не существует однозначного представления о природе СМИ, их месте и роли в обществе, о формах их взаимодействия с другими общественными институтами, особенно политическими.

Нам представляется возможным выделить для анализа такое явление как политический нарратив, который представляет собой один из наиболее частотных и типичных способов представления образа мира политики в мире СМИ. Политический нарратив является актуальным явлением современной общественно-политической жизни в англоязычных странах и заслуживает всестороннего лингвокультурологического изучения.

Вслед за Е.И. Шейгал, под п о л и т и ч е с к и м нарративом мы будем понимать «совокупность дискурсных образований разных жанров, сконцентрированных вокруг определённого политического события» [Шейгал, 1998: 56]. Нами уточняется понятие «политический нарратив» – он представляет собой объединение двух институциональных видов дискурса:

политического и медийного. Дискурс СМИ является формой представления политического содержания адресату, под которым понимается общественная аудитория СМИ. Понимание политического нарратива как междискурсивного образования ставится нами во главу угла, что предопределяет необходимость изучения дискурсных составляющих политического нарратива.

Политический нарратив представлен во всех видах СМИ: печатных (газеты, журналы) и электронных (радио, телевидение, Интернет). В рамках нашего исследования мы ограничиваемся печатными СМИ и печатными формами электронных СМИ (Интернет). Несмотря на данное ограничение, представляется возможным в достаточной степени изучить основные жанровые и прагматические особенности англоязычного политического нарратива.

Третья составляющая нашего исследования базируется на понимании политического нарратива как гипертекста, что даёт возможность взглянуть на основные структурные особенности статей политического нарратива, его интертекстуальность, отдельные факторы осложнения ориентации адресата в политическом нарративе с точки зрения его структурной организации и прагмалингвистической составляющей.

1.2 Дискурсивная составляющая политического нарратива 1.2.1 Содержание понятия «дискурс»

Термин «дискурс» до сих пор вызывает некоторые споры, поскольку его трактовка у различных авторов неоднозначна. Как отмечает Н.Н. Миронова [1997: 9], правомерной является постановка вопроса о динамичности термина.

Дискурс долгое время рассматривался в качестве предмета лингвистики текста.

Такой подход был характерен для периода становления этой науки и зафиксирован в «Кратком словаре терминов лингвистики текста» Т.М.

Николаевой [1978а].

Термин «дискурс» начал широко употребляться в начале 70-х годов, первоначально в значении, близком к тому, в каком в русской лингвистике бытовал термин «функциональный стиль» (речи или языка). В то время как в русской традиции «функциональный стиль» означал особый тип текстов разговорных, бюрократических, газетных и т. д., а также соответствующую каждому типу лексическую систему и свою грамматику, в английской традиции не было ничего подобного, так как не было стилистики как особой отрасли языкознания [Степанов, 1995: 36].

Т.М. Николаева [1978б: 467] указывала на то, что «дискурс является многозначным термином лингвистики текста, употребляемым рядом авторов в почти омонимичных значениях. Важнейшие из этих значений: связный текст;

устно-разговорная форма текста; диалог; группа высказываний, связанных между собой по смыслу; речевое произведение как данность письменная или устная».

Позднее Т.А. ван Дейк [1989а: 113] писал, что дискурс не является лишь изолированной текстовой или диалогической структурой. «Скорее это сложное коммуникативное явление, которое включает в себя и социальный контекст, характеристиках), так и о процессах производства и восприятия сообщения».

Далее Т.А. ван Дейк пишет, что дискурс, в широком смысле слова, является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы коммуникативного события или коммуникативного акта [там же: 121-122].

значительно расширив семантический объём термина: «Дискурс это речевой поток, язык в его постоянном движении, вбирающий в себя всё многообразие исторической эпохи, индивидуальных и социальных особенностей как коммуниканта, так и коммуникативной ситуации, в которой происходит общение. В дискурсе отражается менталитет и культура как национальная, всеобщая, так и индивидуальная, частная» [цит. по: Миронова, 1997: 13].

М. Стаббс выделяет три основные характеристики дискурса: «1) в формальном отношении это – единица языка, превосходящая по объёму предложение, 2) в содержательном плане дискурс связан с использованием языка в социальном контексте, 3) по своей организации дискурс интерактивен, то есть диалогичен» [цит. по: Карасик, 2002: 272].

Итак, становится понятным, что термин «дискурс» не до конца определён в научной литературе. П. Серио [1999: 26] признаёт, что этот термин означает, в частности: «1. эквивалент понятия «речь» в соссюровском смысле, т. е. любое конкретное высказывание; 2. единица, по размеру превосходящая фразу, высказывание в глобальном смысле; то, что является предметом исследования «грамматики текста», которая изучает последовательность отдельных высказываний; 3. в рамках теорий высказывания или прагматики «дискурсом»

называют воздействие высказывания на его получателя и его внесение в «высказывательную» ситуацию (что подразумевает субъекта высказывания, адресата, момент и определённое место высказывания); 4. при специализации значения 3 «дискурс» обозначает беседу, рассматриваемую как основной тип высказывания; 5. у Бенвениста «дискурсом» называется речь, присваиваемая разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта высказывания;

6. термин «дискурс» часто употребляется также для обозначения системы ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний в силу определённой социальной или идеологической позиции».

В Лингвистическом энциклопедическом словаре [Арутюнова, 1990: 136даются, по существу, 2-е, 3-е и 5-е из вышеперечисленных определений дискурса в несколько перефразированной формулировке: «1. Дискурс прагматическими, социо-культурными, психологическими и другими рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания. Дискурс это речь, «погружённая в жизнь».

С. Слемброук определяет дискурс как «естественно проявляющуюся связную речь или письменную речь» (naturally occurring connected speech or written discourse), также как «использование языка в социальном контексте»

(language use in social contexts), в частности, «взаимодействие или диалог между собеседниками» (interaction or dialogue between speakers) [Slembrouck, 2004:

www].

Французская школа анализа дискурса разграничивает высказывание и дискурс: «Высказывание это последовательность фраз, заключённых между двумя семантическими пробелами, двумя остановками в коммуникации, дискурс это высказывание, рассматриваемое с точки зрения дискурсного механизма, который им управляет. Таким образом, взгляд на текст с позиции его структурирования «в языке» определяет данный текст как высказывание;

лингвистическое исследование условий производства текста определяет его как «дискурс»» [Серио, 1999: 27].

Обобщая различные точки зрения на проблему определения понятия «дискурс», М.Л. Макаров указывает на три основных подхода к данной проблеме – формальный, функциональный и ситуативный. С точки зрения формалистов, под дискурсом понимается «язык выше уровня предложения или словосочетания». Автор отмечает то, что в рамках такого узкого «формальноструктурного» подхода достаточно сложно анализировать естественное общение. Второй, функциональный подход определяет дискурс как «всякое употребление языка» [Макаров, 2003: 86]. В.И. Карасик считает, что «такая трактовка дискурса встраивается в противопоставление дискурса как процесса и текста как продукта речи либо текста как виртуальной абстрактной сущности и дискурса как актуализации этой сущности» [Карасик, 2002: 273]. М.Л.

Макаров также отмечает, что существует и развитие функционального подхода, подчёркивающее взаимодействие формы и функции – «дискурс как высказывания». В этом случае подразумевается, что «дискурс является контекстуализованных единиц употребления языка» [Макаров, 2003: 86].

Третьей интерпретацией понятия дискурса, по мнению В. И. Карасика, является ситуативная интерпретация – «учёт социально, психологически и культурно значимых условий и обстоятельств общения » [Карасик, 2002: 273].

Представляется возможным уравнять понятия «коммуникативный акт» и «дискурс». Ещё Г.В. Колшанский [1984: 21] отмечал, что коммуникативный акт состоит из речевого фактора и всей совокупности сопровождающих этот акт паралингвистических факторов. Содержание, или смысл, придаёт такому акту коммуникативную ценность в самых различных типизированных коммуникативных условиях. Фактически, такое определение коммуникативного акта в значительной мере схоже с определением дискурса Н.Д. Арутюновой [1990: 136-137], то есть дискурс есть сочетание речевого компонента и экстралингвистических факторов. Как указывает В.И. Карасик [2002: 279], дискурс следует рассматривать с позиций определённой речевой (то есть, социальной) ситуации, или ситуации общения, а также определённой социальной группы лиц и институтов.

В.И. Карасик понимает под дискурсом «общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации»

[Карасик, 2002: 279]. В современной отечественной школе изучения дискурса выделяются два его вида: личностно-ориентированный (персональный) и статусно-ориентированный (институциональный). Политический и массовоинформационный дискурсы являются видами институционального дискурса, в котором происходит общение между представителями той или иной социальной группы [Карасик, 2002].

Мы придерживаемся функционально-ситуативного подхода, согласно которому дискурс есть употребление языка с учётом социальных и культурных условий общения. Дадим собственное рабочее определение понятия «дискурс».

Дискурс социально обусловленное языковое общение, включающее определённый набор прагматических установок и экстралингвистических факторов, рассматриваемое как целенаправленное социальное действие (социальный коммуникативный акт). Данное определение позволяет взглянуть на проблему с точки зрения современной лингвистики и преодолеть рамки узких подходов к пониманию дискурса, сводивших его только к речи или только к тексту. Это же определение даёт возможность оставить дискурс в поле лингвистических исследований, поскольку дискурс имеет речевой характер и может иметь фиксацию в виде письменного текста.

Мы наблюдаем разграничение нашей речевой деятельности по видам дискурсов в зависимости от рода нашей социальной деятельности и от социальной ситуации общения. Вся человеческая коммуникация оказывается в значительной степени дискурсивно-структурированной. Что касается сферы политического нарратива, то он структурирован на пересечении полей политического и медийного дискурсов.

1.2.2 Дискурс и текст Вопрос о соотношении дискурса и текста, по замечанию Н.Н. Мироновой [1997: 20], продолжает оставаться дискуссионным. При этом возникает не только конкуренция терминов, но и их элементарная путаница [Дымарский, 2001: 36]. При разграничении двух понятий лингвисты руководствуются своим пониманием того, что такое дискурс, в одних случаях, разводя «дискурс» и «текст», в других, фактически, определяя одно через другое.

До сих пор нет единого общепринятого определения понятия «текст».

Думается, что такого унифицированного определения и не будет выдвинуто в силу многомерности текста, с одной стороны, и наличия различных научных подходов (парадигм) к его изучению, с другой.

лингвистический, психолингвистический и коммуникативный [Болотнова, 1992: 19]. Представляется возможным кратко суммировать данные подходы в виде таблицы (см. табл. 1):

Лингвистический Психолингвистический Коммуникативный Текст как Текст как Объяснение текста Конкретизация языковая реализация психологически, с текста с точки В течение более двадцати лет в отечественной лингвистике главенствует позиция И.Р. Гальперина, согласно которой текст является произведением речетворческого процесса, обладает завершённостью, объективирован в виде письменного документа, литературно обработан в соответствии с типом этого документа, состоит из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединённых разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеет определённую целенаправленность и прагматическую установку [1981: 18]. Такое понимание укладывается в рамки лингвистического подхода и фактически ограничивает текст рамками письменной фиксации.

С точки зрения лингвистики текста, «связный текст понимается обычно как некоторая (законченная) последовательность предложений, связанных по смыслу друг с другом в рамках общего замысла автора» [Николаева Т. М., 1978б: 6]. А.А. Леонтьев указывает на то, что лингвистика текста «почти полностью замкнулась на лингвистических признаках связи предложений между собой» [1979: 18-19]. По его мнению, текст есть «функционально завершённое речевое целое», «акт речи». Функция текста определяется целью речевой деятельности [там же: 28]. К. Кожевникова также отмечает то, что лингвисты не определились с тем, считать ли текст процессом или результатом, продуктом речевой деятельности, а также с тем, применять ли понятие «текст»

в сфере устной спонтанной речи или связывать его только с письменной формой [Кожевникова, 1979: 49].

Текст может интерпретироваться и как относительно завершённый отрезок общения, «как единица, структурированная и организованная по определённым правилам, несущая когнитивную, информационную, психологическую и социальную нагрузку общения» [Колшанский, 1984: 89].

С точки зрения современной лингвистики (художественного) текста (учитывающей психолингвистические аспекты порождения и восприятия текста), «текст есть продукт, порождённый языковой личностью и адресованный языковой личности» [Тураева, 1994: 106].

Особенностью психолингвистического подхода к изучению текста является «рассмотрение текста как единицы коммуникации, как продукта речи, детерминированной потребностями общения» [Белянин, 1988: 9]. В.В. Красных указывает на то, что текст признаётся единицей не языка, а речи, и понимается психолингвистики – сложная коммуникативная единица наиболее высокого порядка, продукт и предмет коммуникативно-познавательной деятельности. Но из некоторых определений вытекает, что текст никак не связан с устной речью, а является обработанной речью [2003: 121]. Наконец, согласно теории массовой коммуникации (одному из направлений психолингвистики), текст также представляет собой иерархию коммуникативных программ и подчинён деятельности, в которую он включён [там же].

Современные лингвисты полагают, что разграничить понятия «дискурс»

и «текст» можно, исходя из позиций когнитивной лингвистики, то есть противопоставив когнитивную деятельность и её результат. Как отмечают Е.С.

Кубрякова и О.В. Александрова, «под дискурсом следует иметь в виду именно когнитивный процесс, связанный с реальным речепроизводством, созданием речевого произведения, текст же является конечным результатом процесса речевой деятельности, выливающимся в определённую законченную (и зафиксированную) форму» [цит. по: Бисималиева, 1999: 81]. Текст трактуется как дискурс только тогда, «когда он реально воспринимается и попадает в текущее сознание воспринимающего его человека» [там же]. То есть дискурс рассматривается как деятельность, процесс порождения текста или его восприятия. Соответственно, дискурс необходимо анализировать с учётом его участников и сложившейся ситуации общения, а текст – с позиций его формального построения.

объединить лингвистический, прагмалингвистический, социолингвистический и психолингвистический подходы к изучению текста. Однако представляется необходимым развести данные подходы с учётом объекта исследования. Мы считаем, что социолингвистический и психолингвистический подходы правомерны при анализе дискурса, в то время как для анализа текста уместно сочетание лингвистического и прагмалингвистического направлений. Это прагматические факторы важны при комплексном анализе дискурса как социального коммуникативного акта. В анализе текста как лингвистической данности важно исследовать лингвистические и прагмалингвистические его составляющие.

Текст связан с языком через речевую деятельность, образуя своеобразный треугольник (см. рис. 1).

Язык предоставляет в наше распоряжение полный спектр своих средств и теоретически возможных способов связи этих средств в теоретически возможные комбинации. Процесс выбора и использования этих средств является речевой деятельностью, обусловленной целым рядом факторов, прагматическая установка коммуникации и социальные роли коммуникантов.

Результатом такой деятельности является текст, существующий в устной, либо письменной форме, либо в устно-письменной форме (когда устный текст в дальнейшем фиксируется на письме). Дискурс же в данной системе охватывает составляющие «речевая деятельность» и «текст». Он существует внутри речевой деятельности, но рассматривается не как процесс отбора языковых средств, а как коммуникация, то есть понятие иного порядка, включающее те самые экстралингвистические факторы, которые обусловливают речевую деятельность (отбор языковых средств). Дискурс также включает в себя и текст(ы), как форму его отражения.

Итак, дискурс является более широким понятием, нежели текст, поскольку дискурс это коммуникативный акт, социальное действие, в то время как текст это одна из форм представления дискурса. Дискурс, в этой связи, понятие скорее идеальное, тогда как текст материальное понятие.

Дадим рабочее определение понятию «текст». Т е к с т это материальная форма репрезентации дискурса (устная, письменная), объединённая разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющая определённую целенаправленность и прагматическую установку.

организованные в виде письменных (печатных) текстов. Эти тексты порождены в институциональных рамках, которые накладывают определённые ограничения на акты высказывания, но также на стыке различных институтов (политического и медийного), что обусловливает их нахождение в междискурсивном поле.

1.2.3 Политический дискурс Политический дискурс стал объектом пристального внимания лингвистов в последние двадцать лет, за которые возникло целое направление в языкознании – политическая лингвистика. Сложность изучения языка политики междисциплинарных исследований, так как «политическое мышление, политическое действие и языковая форма находятся в тесном единстве»

[Гаврилова, 2004: 127].

В политической лингвистике выделяются несколько методов анализа политического дискурса: критический дискурс-анализ, когнитивные методы, описательный метод, контент-анализ. Критический дискурс-анализ рассматривает политический дискурс с трёх сторон: как использование языка, как «вживление» в общественное сознание определённых представлений, как взаимодействие социальных групп и индивидов. Когнитивный анализ призван выяснить, как в структурах языка проявляются знания человека о мире, в том числе о мире политическом. Разновидностями когнитивного метода являются анализ политических концептов, метафорическое моделирование, лингвоидеологический анализ политического дискурса и моделирование политического процесса. В рамках описательного метода исследуется риторическая составляющая политических текстов, а разновидностями метода являются лингвостилистическое и семантическое направления, лингвистическая теория аргументации, лингвистическая теория управления истиной, психолингвистическое направление. Сущность контент-анализа заключается в том, чтобы по внешним характеристикам текста сделать предположения о его плане содержания [Гаврилова, 2004: www].

Среди ведущих направлений политической лингвистики А. Чудинов называет в том числе и следующие: исследования в области теоретических основ политической лингвистики; анализ конкретных единиц в рамках политических текстов; автономное исследование отдельных языковых уровней политического языка; исследование текста и дискурса, жанров и стилей политического языка, идиостилей различных политических лидеров, политических направлений и партий; дискурсивное исследование коммуникативных ролей, ритуалов, стратегий и тактик; лингвистическое изучение политического языка [Чудинов, 2003: www].

Политический дискурс является одной из разновидностей дискурса вообще, наряду с научным, новостным, спортивным и т. п. А.Н. Баранов считает «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики» политическим дискурсом.

Согласно Синь Лу, политический язык служит для того, чтобы «формировать мнение, направлять действия, внушать подчинение и контролировать общественное сознание» [Xing Lu, 1999: 490], а его роль и функции одинаковы вне зависимости от общества, страны или режима. Политика является действием по своему характеру. Таким образом, и политический дискурс можно рассматривать как целенаправленное социально-коммуникативное действие в сфере политики.

Мы считаем, что общение в рамках политического дискурса между агентами (политиками) и массами является односторонним в лингвистическом плане. Оно направлено, главным образом, от адресантов (политиков) на адресатов (народ). Обратное движение в таком общении, несомненно, присутствует, но выражено в основном не вербально, а в виде определённых действий (подчинения/сопротивления воле политиков, приятия/неприятия политических идей, поддержки/отвержения). Поэтому на первый план в исследованиях и выходят тексты политического дискурса, как документы, фиксирующие политический дискурс и представленные адресатам в устной (например, речь политика) или письменной форме.

Основная прагматическая установка в политическом дискурсе заключается в сущности политики как борьбы за власть. Данная установка выражается в виде круга затрагиваемых проблем и предлагаемых решений. К экстралингвистическим факторам общения в рамках политического дискурса относятся, прежде всего, следующие: места, в которых обычно происходит такое общение; набор коммуникантов (исключительно политики или политики вместе с не-политиками); ситуация, в которой происходит общение; ситуация, вокруг которой осуществляется общение. Можно представить компоненты политического дискурса в виде схемы (см. Приложение 1).

Политический дискурс активен в плане идеологии, которая поэтому не является простым восприятием внешнего мира или репрезентацией реальности.

Идеология необходима для понимания политического дискурса, так как нет дискурса без субъекта и нет субъекта без идеологии. И именно в политическом дискурсе формируется связь языка с идеологией. Следует только добавить, что под идеологией понимается «система политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических и философских взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности» [Советский энциклопедический словарь, 1985: 475].

определённый набор прагматических установок и экстралингвистических факторов, рассматриваемое как целенаправленное социальное действие (социальный коммуникативный акт) в рамках политических институтов.

Мы считаем, что политический дискурс ограничен сферой политики, то есть это дискурс политиков, ограниченный правительственными обсуждениями, парламентскими дебатами, партийными программами и речами политиков. «Дискурс является политическим, когда он сопровождает политический акт в политической обстановке» [Гаврилова, 2004: 128].

институционального дискурса и коммуникативный акт (общение) в сфере политического, мы считаем, что в чистом своём виде политический дискурс является профессиональным общением политиков в рамках политических институтов, либо при непосредственном обращении политиков к обществу (речь политика на митинге, собрании, в эфире телевидения или радио, прямое обращение политика к народу).

1.2.4 Дискурс средств массовой информации Исследователи отмечают следующие особенности использования языка в современном мире – массовый характер коммуникации, глобализация информационных процессов, усиление воздействия на реципиента за счёт новых видов СМИ. При этом благодаря средствам массовой информации создаётся не только общее информационное, но и общее культурное пространство в различных странах, а также во всём мире [Володина, 2000: 149].

В исследованиях по данной проблеме можно встретить различные термины и понятия: массовая культура, массовая коммуникация, язык СМИ, массово-информационный дискурс, дискурс масс-медиа, масс-медиальный дискурс. М.Р. Желтухина понимает под массовой коммуникацией «систематическое распространение сообщений (через печать, радио, телевидение, кино, звукозапись, видеозапись и другие каналы передачи информации) среди численно больших рассредоточенных аудиторий с целью информирования и оказания идеологического, политического, экономического, психологического или организационного воздействия на оценки, мнения и поведение людей» [2003: 131]. К средствам массовой информации относят «организационно-технические комплексы, обеспечивающие быструю передачу и массовое тиражирование словесной, образной, музыкальной информации»

[там же]. Мы полностью согласны с более кратким определением массовой коммуникации как институционализированного макропроцесса производства, распространения и обмена информацией, осуществляемого с помощью особых устройств и технологий [Костенко, 1993: 19].

событийном аспекте, в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими и социокультурными факторами [Сметанина, 2002: 10].

Схожая точка зрения высказана в исследовании М.Р. Желтухиной, где массмедиальный дискурс определяется как «связный, вербальный или прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами, выраженный средствами массовой коммуникации, взятый в событийном аспекте, представляющий собой действие, участвующий в социокультурном взаимодействии и отражающий механизм сознания коммуникантов» [Желтухина, 2003: 132].

Мы, однако, не можем в полной мере согласиться с данными определениями, учитывая взгляды на дискурс Е.И. Шейгал и В.И. Карасика, а также наше собственное представление о дискурсе. Даже при самом широком подходе к тексту нельзя свести к нему дискурс. В реальном измерении дискурс СМИ (медийный, массово-информационный, масс-медиальный дискурс) – совокупность дискурсных событий, текущая речевая деятельность в социальном пространстве массовой коммуникации (массовой информации), обладающая признаком процессуальности и связанная с реальной жизнью и реальным временем, актуализированная в виде речевых произведений (текстов), взятых во взаимодействии лингвистических и экстралингвистических факторов.

языковое общение, включающее определённый набор прагматических установок и экстралингвистических факторов, рассматриваемое как целенаправленное социальное действие (социальный коммуникативный акт) в сфере массовой коммуникации.

Так же как и в случае с политическим дискурсом, мы считаем, что общение в рамках дискурса СМИ между агентами (журналистами) и массами является односторонним в лингвистическом плане. Оно направлено главным образом от адресантов (журналистов) на адресатов (народ). Обратное движение в таком общении, несомненно, присутствует, но выражено в основном не вербально, а в виде определённых действий (реакции на сообщения СМИ, интерпретации данных сообщений адресатами, письма в редакцию). Поэтому на первый план в исследованиях опять-таки выходят тексты медийного дискурса, как документы, фиксирующие данный дискурс и представленные адресатам в устной (телевидение, радио) или письменной (пресса, Интернет) форме.

Медийный (или массово-информационный) дискурс существует в виде разветвлённой системы текстов, объединённых общностью выполняемой социальной задачи [Алещанова, 2000]. Статьи представляют собой особый вид реализации дискурса. Политическая составляющая реализуется в них посредством какой-либо идеологической установки, социального, политического или личного заказа, накладываемых на определённые политические взгляды и позицию автора статьи, либо владельцев издания.

образование 1.3.1 Нарратив: его основные характеристики, структура и содержание Под нарративом в современной лингвистике понимается «представление события или серии событий (the representation of an event or a series of events)»

[Abbott, 2003: 12]. Дж. Принс даёт следующее определение: «Нарратив – рассказывание (как продукт и процесс, объект и акт, структура и организация) одного или более реальных или вымышленных событий одним, двумя или несколькими (более или менее явными) нарраторами одному, двум или нескольким (более или менее явным) читателям» [Prince, 1987: 58].

По мнению Г.П. Эбботта, нарратив свойствен не только сфере искусства, но и нашей повседневной жизни; «мы создаём нарративы много раз в день, каждый день своей жизни» [Abbott, 2003: 1]. Одно из самых известных положений об универсальности нарратива принадлежит Р. Барту [1987]: «В мире существует бесчисленное множество нарративов. Нарратив представляет собой, прежде всего, огромное разнообразие жанров, представленных в различных формах. Будучи способным передаваться артикулированным передвигающихся образов, жестами, и всеми этими способами сразу, нарратив представлен в мифах, легендах, баснях, повестях, новеллах, эпосах, истории, трагедиях, драмах, комедиях, мимике, живописи, витражах, кино, комиксах, новостях, разговоре» [цит. по: Abbott, 2003: 1]. Итак, нарратив является художественного произведения или нет. На современном этапе развития науки понятие нарратива выходит за рамки литературы. Так, Н. Фэрклоу отмечает, что «значительная доля продукции средств массовой информации состоит из нарративов» [Fairclough, 2002: 90]. Одна из причин этого состоит в том, что сообщения СМИ во многом состоят из рассказа о прошедших событиях. Но при этом истории в средствах массовой информации не только сообщают о прошлом, но и интерпретируют их, объясняют, развлекают аудиторию, подвигают её на определённые действия.

В последние годы некоторыми учёными выделяется особая область исследований – лингвистика нарратива [Кочкин, 2003: www]. Объектом её исследования является «текст, передающий информацию о реальных или вымышленных событиях, происходящих во временной последовательности»

коммуникативный характер и направлена на её восприятие в той или иной форме другими членами социума. Среди различных повествовательных уровней можно выделить речевой и визуальный, с одной стороны, а с другой – уровни различных повествователей, так как коммуникация осуществляется между множеством адресантов и адресатов. Сегодня общение людей в типичных речеповеденческих ситуациях и с точки зрения их социальных ролей рассматривается как дискурс, соответственно практически вся коммуникация носит дискурсивный характер, а, следовательно, нарратив (как форма представления действительности) является дискурсивным образованием.

множеством членов и в виде множества форм, на различных уровнях и видах взаимосвязи между коммуникантами. На наш взгляд, основными положениями нарратологии применительно к целям нашего исследования следует считать следующие: коммуникативное понимание природы человеческой деятельности;

представление об акте человеческой коммуникации как о процессе, происходящем одновременно на нескольких повествовательных уровнях;

преимущественный интерес к проблеме дискурса; теоретическое обоснование многочисленных повествовательных инстанций, выступающих в роли членов коммуникативной цепи, по которой осуществляется передача информации от адресанта к адресату.

М. Тулан проанализировал различные определения нарратива и вывел некую минимизированную формулу: «Нарратив – это последовательность неслучайно связанных событий, включающих неких людей, на опыте которых мы можем научиться чему-либо» [Toolan, 2001: 8]. В этом определении содержится указание на три важных элемента любого нарратива – наличие последовательных и взаимосвязанных событий, выдвигаемых персонажей и кризиса, ведущего к разрешению конфликта.

И.П. Ильин указывает на то, что коммуникативная природа литературы предполагает ряд положений [Ильин, 1999: 69]. Мы можем применить их к современному пониманию нарратива, несколько адаптировав к целям нашего исследования: а) наличие коммуникативной цепи, включающей отправителя/автора/адресанта информации/сообщения; коммуникат (текст);

получателя/адресата сообщения/информации (читателя, зрителя); б) знаковый характер коммуниката, требующий предварительного кодирования знаков текста отправителем; в) система обусловленности применения знаков, то есть закономерно детерминированной соотнесённости с реальностью.

Здесь можно применить схему функционирования текста (или нарратива, как совокупности множества текстов), предложенную Н.С. Болотновой [1992:

12] (см. рис. 2):

Для нарратива важным является наличие события (event) или нескольких событий, поскольку, как отмечает Г.П. Эбботт [Abbott, 2003: 12], в противном случае мы будем наблюдать лишь «описание, изложение, довод или лирическое политического содержания сам по себе не будет являться нарративом, поскольку он не сообщает о событии в полной мере, особенно, если это заголовок описательного характера. Но заголовок будет частью политического нарратива, так как он – часть одного из текстов, составляющих данный нарратив.

нарратора (повествователя, рассказчика). При этом для приверженцев противоположные понятия. Но, по мнению других учёных, это не является обязательным требованием, поскольку существуют и другие нарративные инструменты. В случае с политическим нарративом присутствие нарратора не является обязательным, но возможным, если, например, это интервью (тогда автор/интервьюер) или пересказ позиций других авторов (которые будут являться нарраторами, наряду с нарратором-автором).

Далее нами в изучении нарратива разграничиваются понятия «история», «нарратив», «нарративный дискурс». Различие между историей и нарративным дискурсом – это «различие между двумя видами времени и двумя видами порядка» [там же: 14]. Здесь уместно привести слова другого известного исследователя нарратива, С. Чэтмана: «Что делает нарратив уникальным среди типов текста – это его «хроно-логика», его двойная темпоральная логика.

Нарратив влечёт за собой движение во времени не только «внешне»

(длительность представления романа, фильма, пьесы), но также «внутренне»

(длительность последовательности событий, которые составляют сюжет).

Первое измерение называется дискурсом, второе – историей» [Chatman, цит. по Abbott, 2003: 14]. Данные понятия разграничиваются в современной нарратологии следующим образом: «нарратив (narrative) есть представление событий (representation of events), состоящее из истории и нарративного дискурса, история (story) есть событие или последовательность событий (действие(action)), а нарративный дискурс (narrative discourse) – это данные события в том виде, как они представлены (events as represented)» [там же: 16].

С. Чэтман предлагает следующую схему элементов нарратива [Chatman, 1980:

26] (см. Приложение 2).

В любом нарративе история может быть пересказана в различном порядке с сохранением действующих лиц и последовательности событий. Можно произвести и ряд других изменений в нарративном дискурсе, с сохранением одной и той же истории. Эбботт отмечает, что нарративный дискурс «может расширяться и сокращаться, прыгать назад или вперёд, но по мере того, как мы получаем информацию из дискурса, мы сортируем её в нашем сознании, воссоздавая порядок следования событий, который мы и называем историей»

[Abbott, 2003: 15].

В любом современном политическом нарративе имеется целый ряд действий, которые находятся в различных взаимоотношениях и взаимосвязях друг с другом, на различных уровнях в темпоральном, локальном и других смыслах. В нарративе его действующие лица могут пересекаться в различные периоды в различных местах и ситуациях, вступать в многомерные отношения друг с другом. Также в любом нарративе присутствуют главные и второстепенные события. Исследователи предлагают выделить «основные»

события (constituent events [Abbott], nuclei [Барт], kernels [Chatman]) и «дополнительные» события (supplementary events [Abbott], catalyzers [Барт], satellites [Chatman]). Под первыми понимаются события, которые являются необходимыми для истории, двигают её вперёд. Это не обязательно «поворотные моменты» истории, но необходимые элементы цепочки событий.

Ко вторым относятся те события, которые не двигают историю вперёд и не влияют на её развитие. Данное разграничение проявляется в выделении основных событий той или иной истории нарратива и в разграничении между ними и дополнительной информацией, которая «заполняет» остальные ячейки истории. Можно представить любой нарратив в виде многоуровневой системы цепочек событий. Выделение нескольких уровней объясняется тем, что, помимо основной истории, в нарративе присутствуют сопутствующие истории.

Основная и сопутствующие истории могут пересекаться в отдельных точках, или звеньях цепи, за счёт пересечения событий, персонажей во времени и пространстве. Сами звенья являются основными событиями, а их наполнение – дополнительными событиями или информацией. При этом, данное разграничение может подчас носить субъективный характер: для одних адресатов набор основных событий будет одним, а для других адресатов (читателей, зрителей) такой набор может состоять из совсем (или частично) других событий.

Итак, под н а р р а т и в о м мы понимаем зафиксированное в виде текста дискурсивное образование, представляющее пересказ серии авторами/рассказчиками, происходящими в определённых пространственновременных рамках.

1.3.2 Границы нарратива Исследователи расходятся во мнениях относительно того, сколько событий необходимо для того, чтобы они считались нарративом. Барт и Риммон-Кенан требуют наличия, по меньшей мере, двух событий, следующих одно за другим. Баль, Бордуэлл, Ричардсон считают необходимым наличие причинных связей между событиями. Женетт, Смит, Эбботт полагают, что не следует связывать себя строгими рамками в виде строго определённого количества событий или наличия причинных связей. Мы считаем, что современный политический нарратив, будучи сложным дискурсивным образованием, несомненно, включает в себя большое количество событий, обладающих набором определённых связей между собой (темпоральных, локальных, причинно-следственных и других). Более того, в каждом политическом нарративе можно выделить под-нарративы (sub-narratives) или мини-нарративы (mini-narratives).

Исследователи нарратива (например, Г.П. Эбботт) отмечают, что когда мы приближаемся к границе нарратива, мы понимаем, что он включён в другой нарратив. Такой нарратив, который содержит в себе другие нарративы, называется рамочным нарративом (framing narrative) [Abbott, 2003: 25].

Крупный нарратив является рамкой, внутри которой рассказывается несколько историй. Что же считать нарративом: только «рамочный нарратив» или также его составляющие? Если признать существование нарративов внутри некоего рамочного нарратива, то каков их статус, и где находятся их границы внутри рамки? Где располагаются границы рамочного нарратива, и как отделить различные рамочные нарративы друг от друга? Вот основной перечень вопросов, которые нам предстоит рассмотреть в данном параграфе.

Иногда могут возникнуть затруднения при отделении одного нарратива от другого, при выделении рамочного нарратива. Например, следует ли считать политический нарратив о пытках заключённых иракской тюрьмы Абу-Грейб самостоятельным нарративом или рамочным нарративом, внутри которого возможны мини-нарративы? Или же следует признать данный нарратив одним из суб-нарративов в рамках рамочного политического нарратива о военной кампании США в Ираке? А может быть, нарратив о данной кампании тоже является частью политического нарратива «США на Ближнем Востоке»?

Нам представляется возможным подойти к решению данных вопросов с соблюдением ряда объективных показателей, к которым мы относим следующие: время и место события, действующие лица, взаимосвязи между крупными событиями, временные границы. Попытаемся рассмотреть эти параметры на вышеозначенном примере (см. табл. 2).

лица (Администрация (Администрация разведка и тюремная (разбиваемость на меньшие события, которые можно также структурировать) Разбиваемость на Да: возможно Скорее да: Скорее нет: возможно отдельных способных, в нарративов, хотя менее, будут лишь нарративов) свою очередь, и меньшего их отдельными звеньями Из таблицы видно, что, например, нарратив 3 (Абу-Грейб) является минимальным нарративом. Конечно, и здесь можно пойти по пути усложнения и выделить многочисленные нарративы о случаях издевательств, о судьбах обвиняемых после раскрытия их преступлений, а также и до их совершения, о реакции командования и администрации США, о судебных разбирательствах.

Но нам представляется возможным всё же считать все эти компоненты единым политическим нарративом.

С другой стороны, нарратив 1 (США на Ближнем Востоке в конце XX века – начале XXI века) представляет собой слишком сложную и многоплановую структуру, чтобы считаться единым нарративом, даже «рамочным». Хотя имеет право на существование и противоположная точка зрения, тем не менее, мы считаем правомерным всё-таки разбиение данного пласта на несколько самостоятельных нарративов.

Наконец, второй нарратив (военная кампания США в Ираке в 2003- годах) является примером крупного «рамочного» нарратива, в котором можно выделить ограниченный ряд суб-нарративов, тесно связанных друг с другом.

Дальнейшее разбиение суб-нарративов на более мелкие нарративы для целей нашего исследования представляется нецелесообразным, поскольку это привело бы к излишней фрагментарности.

Таким образом, при выделении «рамочных» нарративов мы будем налагать определённые ограничения, которые позволят нам избежать, с одной стороны, рассмотрения «гигантских» нарративных образований, а с другой стороны, чрезмерного дробления политических событий, отражаемых в СМИ.

Тем не менее, следует признать, что чётких границ у политических нарративов может и не быть, а процесс их выделения подчас субъективен.

Отвечая на другой вопрос, поставленный в начале параграфа, отметим, что существует и ряд параметров, позволяющих объединить ряд событий в рамках одного нарратива, рамочного или внутрирамочного. Так, в рамках нарратива о военной кампании США в Ираке мы выделили четыре поднарратива – Военная кампания и оккупация Ирака; Дебаты в ООН и позиция ООН в данном кризисе; Попытки политического урегулирования в Ираке;

Терроризм в Ираке. Первый под-нарратив объединяет события военного или околовоенного характера, непосредственно связанные с подготовкой и проведением военной операции в Ираке. Выделение второго под-нарратива может быть оспорено, поскольку его события тесно связаны с событиями первого под-нарратива и являются сопутствующими им. Второй и третий поднарративы объединяют события политического характера. Четвёртый поднарратив включает события, связанные с террористическими актами, их причинами, подготовкой, осуществлением и последствиями. Таким образом, критерием объединения событий в под-нарративы стал их характер (политические, военные, терроризм). Поскольку все они теснейшим образом взаимосвязаны и вытекают одно из другого (как темпорально, так и в силу причинно-следственных связей), становится возможным объединение их в один рамочный нарратив.

Ещё один вопрос заключается в том, считать ли такие нарративы, как третий нарратив в нашей таблице (Абу-Грейб), отдельными рамочными нарративами со сложной структурой, отдельными рамочными нарративами без осложнения или под-нарративами внутри других рамочных нарративов.

Первый вариант отпадает, так как мы договорились не членить данный нарратив на под-нарративы. А вот два других варианта могут иметь практически равные права на существование в зависимости от предпочтений исследователей. Логичнее считать последний нарратив ещё одним, пятым поднарративом в рамках рамочного нарратива о военной кампании США в Ираке.

Однако, в случае, когда рассматриваются отдельные нарративы, возможно считать данный нарратив рамочным без осложнения.

Последний вопрос заключается в том, имеется ли окончание у нарратива.

Этот вопрос может оказаться в значительной мере философским и иметь различные, порой субъективные, ответы. С одной стороны, многие нарративы имеет способность перетекать друг в друга. Мы наблюдали за этим при рассмотрении нарратива о военных кампаниях США на Ближнем Востоке (пример 1 в таблице), выяснив (или договорившись), что это, скорее ряд отдельных рамочных нарративов, которые связаны между собой. Нарратив о военной кампании 1990 года переходит в нарратив о работе Комиссии по обнаружению средств массового уничтожения в Ираке. Неудача работы Комиссии привела к бомбардировкам 1998 года (хотя здесь могут быть и другие причины) и возникновению следующего нарратива. Затем последовал нарратив о работе новой комиссии, о военной кампании 2003 года и, наконец, о попытках политического урегулирования в Ираке в настоящее время. Более того, представляется возможным и обратное движение во времени, если мы начнём выделять нарративы, предшествовавшие вышеупомянутым нарративам, но перешедшие в них впоследствии. Маркерами, отсылающими аудиторию к предшествовавшим событиям, могут служить вводные фразы типа «Just reminding…» или «As our readers certainly recall...».

Следует, однако, ограничивать исследования вполне разумными и обозримыми рамками. Тем не менее, некоторые из тех политических нарративов, которые мы будем рассматривать в качестве примеров (в том числе и нарратив о пытках в тюрьме Абу-Грейб), еще не завершены, а по завершении они могут породить новые нарративы.

1.3.3 Политический нарратив На основании вышеизложенного представляется возможным несколько уточнить понятие политического нарратива. Политический нарратив – междискурсивное образование, представляющее собой совокупность медиа-текстов разных жанров, сконцентрированных вокруг определённого политического события. Именно политический нарратив является той формой, которая объединяет политический и медийный дискурсы в рамках статей или передач политического содержания, тем «орехом», который состоит из «скорлупы» медийного дискурса и «ядра» политического дискурса (см. рис.3).

Журналисты представляют информацию в виде структур со своими героями, основным конфликтом и нарративным развитием, делая такую информацию более доступной по форме для своей аудитории. Политики также представляют различные события в виде историй, поскольку нарратив обладает силой убеждения. Всегда проще вспомнить события, представленные в виде историй, а, соответственно, легче поверить таким историям [Jamieson, Waldman, 2004: 1]. Репрезентация некоего политического события осуществляется с двух сторон: со стороны политиков и журналистов. Поэтому в рассказывании историй о политических событиях и персонажах должны неизбежно накладываться друг на друга характеристики двух дискурсов:

политического и медийного.

Термин «политический нарратив» позволяет нам объединить различные статьи, связанные с той или иной тематикой. Внутри каждого политического нарратива присутствуют различные жанровые разновидности текстов, наиболее частотными из которых являются новостные заметки, аналитические статьи, колонки редакторов, передовицы и интервью. На телевидении роль таких текстов выполняют новостные программы, аналитические программы и токшоу. Помимо текстового плана, можно выделить основные виды нарративов по характеру описываемого события. Наиболее типичными будут нарративы об избирательных кампаниях, кампаниях протеста и скандалах различного рода.

При этом нарративу присущи такие признаки, как протяжённость во времени (и, в некоторых случаях, намеренное растягивание события через СМИ), множественность повествований (точек зрения на событие), разнообразие жанров, используемых коммуникативных стратегий и тактик и так далее [Чудинов: www].

Поскольку дискурс является процессуальным языковым отрезком, при анализе того или иного политического нарратива можно не только определить его тематическое единство, но и выделить его основных действующих лиц (политиков) и событийную канву (этапы политического события), то есть сюжетно-ролевую структуру нарратива, границы во времени и пространстве.

Следует также оговориться, что в рамках одного события (одной избирательной кампании или скандала) существует один нарратив, вне зависимости от количества точек зрения на событие и арен его освещения. Самые разные (даже диаметрально противоположные) взгляды составляют единый политический нарратив.

Политический нарратив можно рассматривать с двух точек зрения. Вопервых, политический нарратив определяется как повествовательный поток информации, вербальной оценки и скрытого значения (подтекста). Этот подход позволяет нам понять, как отдельные тексты становятся протяженным сверхтекстом, и как такой сверхтекст функционирует в социальной реальности.

Как отмечает Е.И. Шейгал, такое понятие политического нарратива коррелирует с понятием сверхтекста, выдвинутым Н.А. Купиной и Г.В.

Битенской. Они определяют сверхтекст как «совокупность высказываний, текстов, ограниченных темпорально и локально, объединённую содержательно и ситуативно, характеризующуюся цельной модальной установкой, достаточно определёнными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормального/анормального» [Шейгал, 2004: 270]. Понятие «сверхтекста» было выдвинуто для обозначения «особого культурно-системного речевого образования» и в связи с тем, что, по справедливому мнению авторов, текст имеет двойственную природу, храня культурную информацию и входя в культуру в качестве самостоятельной единицы [Кочкин, 2003: www]. Мы считаем возможным использовать понятие «сверхтекста» применительно к политическому нарративу, поскольку нарратив также имеет подобную двойственную природу, с одной стороны, а с другой – фактически представляет собой, с формальной точки зрения, широкий набор текстов. Как отмечает Е.И.

Шейгал, «любое политическое событие в принципе обречено стать предметом сверхтекста, потому что о нём хотя бы один раз сообщается в нескольких источниках средств массовой информации, а если это событие становится особо значимым, привлекает к себе повышенное внимание, то, естественно, повествование о нём получает многократную вариативную разножанровую реализацию» [Шейгал, 2004: 270-271].

Другой подход определяет нарратив как сочетание различных дискурсов.

Такая интерпретация позволяет увидеть двоякую природу политического нарратива, а затем и отделить политический нарратив от политического дискурса.

М.Ю. Кочкин предлагает рассматривать сложные дискурсивные образования как семиотические системы в терминах семиотического треугольника [Кочкин, 2003: www]. Во-первых, взгляд на такие образования как сверхтексты (вслед за Н.А. Купиной и Г.В. Битенской) позволяет изучить синтаксические отношения внутри системы. Во-вторых, интерпретация тех же явлений как сложных коммуникативных событий (вслед за Т.А. ван Дейком) выявляет прагматическую сторону их функционирования в дискурсе. Здесь, правда, следует отметить следующее. Политический нарратив, с одной стороны, включает в себя элементы политического и медийного дискурсов. А с другой стороны, политический нарратив сам функционирует в дискурсах в виде отдельных своих элементов. В-третьих, подход к сложным дискурсивным образованиям как к нарративам (вслед за Е.И. Шейгал) позволяет выявить их повествовательную, темпоральную и сюжетно-ролевую структуру, описать взаимодействие и столкновение ценностей и идеологий (см. рис. 4).

Нам представляется возможным полностью согласиться с таким триединым подходом к изучению сложного дискурсивного образования. Но при этом, мы считаем возможным для целей нашего исследования несколько изменить данную модель и рассматривать политический нарратив как: а) сложное дискурсивное образование (сочетание различных видов дискурса); б) сложное коммуникативное событие (наличие ситуации и участников коммуникации, а также их речи/текстов); в) сверхтекст (см. рис. 5).

Первый подход позволит нам обратить внимание на межтекстовые связи и жанровую структуру англоязычного политического нарратива. Второй коммуникативных стратегий и ситуаций. Третий, семантический подход даёт нам возможность взглянуть на отношения знаков в политическом нарративе к явлениям действительности, а также представить политический нарратив как гипертекст.

При рассмотрении политического нарратива как сверхтекста можно выделить ядро, в котором находятся константы политического нарратива (факты, герои), и периферию с различными оппозициями ценностей и идеологий (см. рис. 6).

Среди основных характеристик политического нарратива Е.И. Шейгал выделяет следующие: общественная значимость сюжета; двуплановость сюжета; наличие сюжетно-ролевой структуры; протяжённость во времени и необязательная завершённость сюжета; комбинация первичных и вторичных текстов (дискурсов); множественность изложений и повествователей; сочетание содержательного единства с множественностью и неоднозначностью модальных установок; ролевая амбивалентность как следствие несовпадения ценностных доминант; взаимодействие оппозиций социокультурных ценностей и оппозиций идеологий; варьирование текстов, составляющих сверхтекст нарратива, по таким параметрам, как степень достоверности, степень дистанцированности адресата и адресанта, соотношение фактуальной и концептуальной информации [Шейгал, 2004: 286].

Рассмотрим данные характеристики на примере нарратива о скандале Клинтон-Левински. Скандал имел определённую сюжетно-ролевую структуру с целым рядом событий и действующих лиц, в том числе политиков. События разворачивались на протяжении длительного времени и носили общеамериканский характер, поскольку затрагивали интересы не столько отдельных граждан, сколько общества в целом. В связи с этим политический нарратив имел большую общественную значимость. В скандале столкнулись интересы различных политических групп, и эти интересы носили многоплановый характер и разные модально-ценностные посылы при сохранении содержательного единства. В силу значимости сюжета нарратива он освещался всеми СМИ в США и многими СМИ за границей с учётом степени достоверности и дистанцированности (проверенная информация и анализ политической ситуации vs. муссирование слухов, домыслов и непроверенной информации сенсационного характера).

Итак, нами уточнено понятие политического нарратива, определён его междискурсивный характер, описан триединый подход к изучению данного образования, рассмотрены основные характеристики политического нарратива.

1.3.4 Содержание и функции политического дискурса в политическом нарративе Политический дискурс является видом институционального дискурса.

Под институциональным общением исследователями понимается коммуникация, участниками которой являются представители общественных институтов. Одним из таких институтов является политическая деятельность, которая закрепляется в социальных правилах, ритуалах, формулах и нормах, имеющих речевое выражение [Попова, 1995: www].

В связи с тем, что политика в современном обществе теснейшим образом связана со средствами массовой информации и во многом полагается на СМИ, как на посредников между нею и народом, очень часто политический дискурс вплетается в дискурс СМИ. Здесь мы выходим на уровень политической коммуникации, которая уже намного шире понятия «политический дискурс».

Она учитывает массовое проникновение политического языка в другие институциональные системы, такие как средства массовой информации, и может включать в себя неинституциональные формы политического общения, вплоть до бытийного дискурса (разговоры о политике, политические слухи).

Для нас представляет интерес сплетение политического и медийного дискурсов в такой форме, как политический нарратив.

Политический дискурс может быть представлен в СМИ и в своём чистом виде, например, когда СМИ транслируют выступления политиков. Мы сознательно оставляем за рамками технические возможности электронных СМИ оформить такие выступления по-разному с технической точки зрения.

Политический дискурс функционирует в многомерном дейктическом пространстве. Агенты политического дискурса должны определить своё положение в этом пространстве. Как правило, выделяются два полюса:

«я»/«мы» и «они». П. Чилтон приходит к следующим выводам:

«дискурсивные миры требуют, чтобы объекты/субъекты были соотнесены с категорией «я сам» (self), «я сам» – это говорящий, (то есть инициирующий агент политического дискурса – А.К.), но этот говорящий может утверждать, что он является слушателем или третьей стороной, игроки в дискурсивном мире располагаются более или менее близко к «я»

или «мы», «я сам» располагается на пересечении различных измерений дискурса в той точке, которая может быть обозначена как «здесь» и «сейчас», а также «правильно» и «хорошо»» [Chilton, 2004: 201].

Таким образом, мы можем построить схему соотнесения различных агентов политического дискурса (см. Приложение 3). Данная схема позволяет рассматривать политический дискурс в трёх аспектах, временном (T, temporal), пространственном (S, spatial) и модальном (M, modal).

Мы проанализировали с этих позиций текст речи Президента США Дж.

Буша перед Конгрессом США 20 сентября 2001 г. как яркий образец основного элемента политического дискурса (см. Приложение 4 и Приложение 5).

В своей речи Дж. Буш несколько раз переключается с личной позиции (I) на позицию отождествления себя с остальной аудиторией и народом в целом (we). Такое переключение модусов «личное» – «общественное», «частное» – «государственное» служит подтверждением вывода П. Чилтона о том, что политический дискурс действует как общение (interaction) [там же: 204-205].

Верным оказывается и другое положение о том, что это общение (или взаимодействие) служит для достижения соглашения о репрезентациях (functions to negotiate representations), то есть представлениях о мире [там же:

201]. Другими словами, аудитория политического дискурса (под которой мы подразумеваем в нашем исследовании широкие массы населения) может понять и принять его положения, только если разделяет определённые знания о ролях, институтах, ценностях, принятых в данном политическом сообществе. Этот процесс двунаправлен: аудитория ожидает, что их знания совпадут со знаниями политиков, а политики ожидают, что знания аудитории совпадут с теми знаниями, которые они закладывают в дискурсе [там же: 202].

Что касается двух других компонентов политической коммуникации, то местом её в данном случае выступает Конгресс США, а ситуацией, в которой имеет место речь президента как образец политического дискурса, является обращение президента к Конгрессу и американскому народу в свете элементов «проблема» и «событие». Таким образом, мы можем персонифицировать схему политической коммуникации применительно к данному событию (см.

Приложение 6).

Мы видим, что политический дискурс предстаёт перед нами как сложное коммуникативное действие, сочетающее в себе целый ряд компонентов. Эти компоненты играют важную роль при идентификации и классификации политического дискурса. Выделение агентов (политиков), ситуации коммуникации (политическое собрание), места коммуникации (политический институт), определённых прагмалингвистических установок и круга проблем позволяет очертить границы и установить внутренние взаимосвязи в политическом дискурсе. Такой вид анализа политического дискурса представляет интерес с политической, социальной, лингвистической точек зрения.

С другой стороны, подобная методика анализа текстов политического дискурса, особенно ось Чилтона, может быть применима и к текстам политического нарратива, поскольку в них отражены все компоненты политического дискурса: действующие лица, место события, ситуация события, прагмалингвистические установки.

Итак, политический дискурс представлен в политическом нарративе опосредованно в рамках дискурса СМИ и зафиксирован в медиа-текстах в виде определённых политических идей. Политический дискурс выполняет ряд функций в обществе. Основными функциями политического дискурса в политическом нарративе являются регулирование общественного мнения в институциональных рамках СМИ, политическое ориентирование адресата, социальная дифференциация, выдвижение политической повестки дня.

Политический дискурс имеет очень большой социально-политический потенциал именно благодаря тому, что он является частью политического нарратива.

Что касается распространения информации, выдвижения и проекции в будущее и прошлое, то эти функции выполняются одновременно в обоих дискурсах, составляющих политический нарратив. Регулятивная же функция политического дискурса осуществляется опосредованно через дискурс СМИ, поскольку в политическом нарративе именно СМИ являются посредниками между политиками и аудиторией.

1.3.5 Содержание и функции дискурса СМИ в политическом нарративе В исследованиях медийного дискурса [Сметанина, 2002: 6-7] отмечается, что работа журналиста по созданию материала может быть осмыслена как текстовая деятельность, объектом которой является реальное событие – медиасобытие, или модель действительности, полученная в процессе деятельности журналиста. Субъект-журналист «погружается» в реальное событие, которое становится медиа-событием. Результат текстовой деятельности журналиста получил название медиа-текста. При этом в медиа-тексте определённым образом сочетаются язык (материал творчества), личностные приоритеты и вкусы автора, интересы и возможности издания. То есть, медиа-текст есть результат воплощения медиа-события в языковую форму для трансляции в СМИ, корректировки готового материала в соответствии с собственными творческими установками, программой редакции, актуальными в данный период нормами, техническими возможностями [там же: 25]. Мы можем считать медиа-текст формой фиксации дискурса СМИ в устном (на телевидении, радио) или письменном (печатные СМИ, Интернет) виде.

Т. Тру провёл исследование скрытых идеологических мотивов создания новостей с лингвистической точки зрения. Тезис Т. Тру заключается в том, что основные (mainstream) газеты обычно выделяют и легитимизируют какую-либо версию доминирующей в обществе идеологии, а в дальнейшем строго придерживаются этой идеологии, даже при сообщениях о событиях, противоречащих данной идеологии. Следующий тезис Т. Тру очень важен для понимания технологии создания политических нарративов: «Часто можно наблюдать в течение нескольких дней последовательность событий, за которой следуют серии репортажей, комментариев, с кульминацией в виде редакторского комментария. К тому моменту, когда процесс закончен, первоначальная история значительно трансформируется, а событие кажется другим, нежели оно выглядело поначалу» [цит. по: Toolan, 2001: 208].

В данном положении заключается краткое описание того процесса, который многократно происходит на наших глазах и именуется деятельностью журналистов по созданию политических нарративов. Многие политические нарративы в англоязычном мире, особенно скандалы, начинались незаметно для аудитории, с небольшого события, которое вдруг получало продолжение и перемещалось в фокус внимания. Разрешение конфликта подчас было далеко от того, что можно было бы предсказать, когда происходило первоначальное событие.

В свете социокультурного подхода выделяют следующие характеристики дискурса средств массовой информации, которые имеют своё особое значение при рассмотрении политического нарратива: 1) знаковость; 2) пространственность; 3) темпоральность; 4) взаимная конверсия «сообщение – приобщение»; 5) институциональность [Желтухина, 2003: 149].

Знаковость можно рассматривать в двух плоскостях. Во-первых, мы наблюдаем самообозначение средства массовой информации – название газеты, журнала, телеканала, программы. Такое обозначение в определённой мере способствует самоориентации аудитории, которая может быстро отсортировывать те источники информации, которые она считает приемлемыми для себя. Во-вторых, наблюдается обозначение определённого политического нарратива. Название конкретного политического нарратива не строго закреплено. Один и тот же нарратив можно назвать по-разному.

Знаковость такого названия заключается в знаковости упомянутых в нём политических фигур, мест событий или других элементов. В силу общественной значимости определённых политических фигур, например, политический нарратив с их упоминанием сразу приобретает дополнительную общественную знаковость. Так, нарратив «Клинтон-Левински» был значим в силу того, что одним из главных его фигурантов, который присутствует в названии нарратива, являлся Президент США. В дальнейшем даже при изменении формального названия нарратива эта знаковость сохраняется. То есть, если мы в дальнейшем будем называть данный нарратив «Левински», это имя будет иметь ту же «президентскую» знаковость в силу ассоциации имени Левински с именем Клинтона. Более того, в дальнейшем любое упоминание имени Левински, даже вне связи с данным скандалом и нарративом, будет в общественном сознании ассоциироваться с упомянутым нарративом.

Пространственность выражается в объединении ряда СМИ в группы:

печатные, электронные. С другой стороны, пространственность обусловлена национально-территориальными границами функционирования СМИ. Крупные политические нарративы, имеющие всемирное значение или получившие всемирный резонанс, имеют естественную тенденцию к выходу за рамки территориальных и национальных границ. Более того, такие нарративы могут приобретать различную окраску и наполнение в различных национальноидеологических сообществах и странах. То есть, нарратив остаётся одним, но в разных странах он может раскрываться совершенно по-разному, с сохранением лишь общей фактической сетки.

Темпоральность дискурса СМИ обусловлена временем выхода информации в свет, временем, в течение которого эта информация активно используется. Одни политические нарративы могут носить временный характер и заканчиваться с окончанием события. Другие политические нарративы могут быть растянуты во времени, могут затихать и возникать снова самостоятельно или переходить в другие нарративы.

Институциональность дискурса СМИ выражена двояко. Во-первых, средства массовой информации являются общественным институтом. Вовторых, средства массовой информации, как правило, отражают точку зрения каких-либо общественных институтов.

М. Желтухина предлагает рассмотреть четыре основных параметра дискурса СМИ: агональность, диалогичность, оценочность/эмоциональность, инсценированность [Желтухина, 2003: 155-163].

Агональность, то есть интенция борьбы, свойственна всем жанрам дискурса СМИ и проявляется в том, что целями языка СМИ являются «стимулирование, убеждение и побуждение, воздействие, а информирование представляет собой лишь фон для формирования у адресата ценностного понимания действительности» [там же: 156]. Идеологическому воздействию способствует и широкое использование тропов в политическом дискурсе и, соответственно, в политическом нарративе.

Диалогичность дискурса СМИ проявляется в том, что он является в определённой мере диалогом между журналистами (и СМИ) и аудиторией, журналистами и другими журналистами, журналистами и агентами политического нарратива (политиками). Обратная связь проявляется во множестве форм, в том числе в рейтинге СМИ, количестве явной реакции на сообщения (звонки в студию, письма в редакцию).

Оценочность дискурса СМИ проявляется в том, что журналисты дают прямую или косвенную оценку тем или иным политическим событиям. Прямая оценка выражена оценочными конструкциями, выражением своего мнения, речевыми актами типа «I am against that». Косвенная оценка проявляется в выборе тех или иных слов, выражений, образных средств. Эмоциональность дискурса СМИ выражена в придании информационным сообщениям определённых чувств и эмоций со стороны журналистов. Этого можно достичь прямо (на телевидении, радио за счёт голоса, выражения лица, поведения) или косвенно (за счёт выбора лексических средств).

Инсценированность дискурса СМИ проявляется в том, что медиасобытие является переработкой реального события с распределением ролей, представлением реального события в виде «драмы», «трагедии» или «комедии». Так, М. Эделман сравнивает политический и масс-медиальный дискурсы с драмой, которая разыгрывается одновременно многими и перед многими слушателями различного социального положения [Edelman, 1988].

Политический нарратив функционирует как рассказ о событиях, объединённых по неким признакам в единую макро-историю. В любой истории есть свои герои, сюжетные линии, рассказчики. Поэтому становится понятной театральность политического нарратива.

Как и в любом другом виде дискурса, средства массовой информации в значительной степени полагаются на общедоступные знания и суждения в связном и всем понятном изображении тех событий, которые требуют организации знаний в форме сценариев, содержащих всю общедоступную в данной культуре информацию о конкретном стереотипном варианте какоголибо эпизода. По мнению Т.А. ван Дейка, эти политические сценарии определяют и социальные установки, так как включают мнения и суждения, основанные на оценке событий определёнными социальными группами [1989a:

128].

Здесь необходимо остановиться на типах информации как основной категории текста, так как именно информация в различных формах и составляет основу нарратива. Исследователи [Кузнецов Н.А. и др., 1999: 77] отмечают, что «в качестве термина слово «информация» впервые начало употребляться в журналистике как выражение того, что задача свободной прессы состоит в осведомлении читателей о реальном положении дел: пресса должна поставлять сведения, но не внушать идеи и мнения». Таким образом, под информационным воздействием понимается процесс осведомления читателя о событиях. Те же авторы под информационным взаимодействием понимают «процесс обмена сведениями (информацией), приводящий к изменению знания хотя бы одного из получателей этих сведений [там же: 83].

И.Р. Гальперин выделил три типа информации, представленной в текстах, в соответствии с её прагматическим назначением: содержательнофактуальная информация, содержащая сообщения о фактах, событиях, процессах; содержательно-концептуальная информация, сообщающая читателю индивидуально-авторское понимание отношений между явлениями, описанными средствами СФИ; содержательно-подтекстовая информация, представляющая собой скрытую информацию, извлекаемую из СФИ (мы бы добавили, и из СКИ) благодаря способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также благодаря способности предложений внутри СФИ приращивать смыслы [1981: 27-28].

воздействия в современных СМИ в связи с тем, что сам отбор той или иной информации для сообщения уже представляет собой субъективный процесс, а, следовательно, вносит элемент мнения в информационный поток. Таким образом, в современных СМИ информационное взаимодействие и воздействие приводит в совокупности к изменению не только знаний, но и мнений.

Следует подробнее остановиться на источниках получения журналистами информации, которую они затем сортируют и превращают в медиа-тексты.

Существует два основных вида источников: официальный и неофициальный. К официальным источникам информации следует относить официальные сообщения, произведённые в институциональных рамках. В политическом нарративе такими сообщениями могут быть официальные правительственные сообщения, коммюнике, заявления политиков на собраниях, митингах, прессконференциях, в телерадиообращениях, интервью. Данная информация, несомненно, относится к полю политического дискурса, поскольку она произведена политиками в рамках политических институтов, даже при условии, что политикам помогали так называемые спичрайтеры. Использование официальной информации придаёт сообщениям характер достоверности.

Исследователи давно отмечают, что журналисты в значительной мере полагаются на официальные источники и «официальные определения ситуаций», используя их для «придания престижа своим историям, улучшения эффективности производства новостей, поддержания иллюзии объективности»

[McLeod, Detenber, 1999: 6]. Тем не менее, чрезмерное использование официальной информации в чистом виде может произвести обратный эффект, так как аудитория начнёт подозревать СМИ в проведении официальной линии, без альтернативных источников информации.

К неофициальным источникам информации можно отнести все остальные источники, из которых привлекаются данные для новостной истории: заявления и выступления частных лиц, архивные данные, другие СМИ, показания свидетелей событий, частные и журналистские расследования. Некоторые из этих источников могут становиться официальными или, наоборот, из официальных переходить в разряд неофициальных. Разграничительной линией между двумя видами источников информации для целей нашего исследования следует признать их отнесённость к сфере политического дискурса (официальные источники), либо к сферам других дискурсов (неофициальные источники). Существует также точка зрения, что все печатные СМИ в какой-то степени являются самодостаточным институтом, когда важнейшим источником информации становится архив самого издания с набором готовых фотографий, вырезок, материалов [Davies, 2003: 16]. Это подтверждается косвенно во многих случаях. Так, например, скандальное разоблачение появляется в одной газете. Затем все остальные издания ссылаются на эту газету, в некоторых случаях не прибавляя к раскрытию истории ничего нового.

Средства массовой информации играют ключевую роль в современном обществе, выполняя ряд функций, основными из которых являются информативная и регулятивная. В современном мире люди получают сведения о политике из средств массовой информации. Как справедливо утверждает Р.А.

Доброхотов, это означает, что СМИ не просто зеркально отражают политическую реальность, но и служат инструментом «создания в общественном сознании политической картины мира» [2004: 155].

При этом СМИ зачастую создают данную политическую картину мира, искажая реальную картину мира, подменяя её своими системами ценностей, установками и набором фактов. Сам процесс подбора фактов может привести к построению той или иной «отобранной» реальности, в зависимости от того, какая информация легла в основу «созданной» медиа-картины. Исследователи дискурса СМИ отмечают, что те или иные события по-разному оцениваются и взвешиваются журналистами, что «информационная ценность для журналистов (и политиков) тех или иных событий мало зависит от реальной значимости происходящего» [там же: 157]. Это можно проиллюстрировать следующим примером. Количество жертв терроризма во всём мире неизмеримо меньше, чем жертв так называемых «локальных конфликтов» или региональных гражданских войн. Но именно угрозой терроризма американская администрация оправдывала вторжение своих войск в Ирак в 2003 году. На это была направлена целая информационная кампания в СМИ, целью которой являлось продемонстрировать ужасы отдельных террористических актов с гипотетической проекцией на американское общество. События 11 сентября 2001 года позволили такой кампании быть гораздо более убедительной.

Можно выделить четыре основных последовательных компонента деятельности СМИ: СМИ наблюдают за политическими и социальными агентами (агентами политического дискурса) СМИ определяют ключевые проблемы для освещения СМИ информируют аудиторию о тех событиях, которые были отобраны ими из собранных в процессе наблюдения СМИ прямо и косвенно побуждают аудиторию к неким реакциям (активным или пассивным) на свои сообщения о событиях (то есть на сами эти события).

В данной цепочке чрезвычайно важную роль играет второй компонент – отбор проблем, событий для освещения. Исследователи СМИ уже давно обратили внимание на феномен установления приоритетности новостей как одной из разновидностей медиавоздействия. Результаты исследований показали, что «темы, которым придавалось большое значение в СМИ, воспринимались аудиторией как важные»; «приоритетность новостей обуславливается многими факторами», к которым относятся «социологические факторы, связанные с организацией новостей и внешними организациями;

идеологические факторы; индивидуальные различия между журналистами и редакторами, а также специфика самих новостей» [Брайант, Томпсон, 2004:

168].

Итак, можно очертить основные функции дискурса СМИ в политическом нарративе: информативная – информирование аудитории о событиях;

регулятивная – воздействие на аудиторию и регулирование общественного мнения. Разновидностями регулятивной функции выступают: трансляционная функция (передача сообщений в массовую аудиторию, трансляция политических идей адресату через доступные ему институциональные рамки СМИ); дифференцирующая функция (идентификация субъектов политического нарратива в соответствии с их реальной или мнимой принадлежностью к различным полюсам общества); воздействующая функция (формирование убеждений и побуждение к действиям, прямая или косвенная агитация и пропаганда через символы, аргументацию, оценку).

1.3.6 Взаимодействие политического дискурса и дискурса СМИ в политическом нарративе Практически все исследователи сходятся во мнении, что в последние десятилетия ХХ века СМИ стали влиятельной политической силой в западных демократиях, особенно с расширением их технических возможностей. Более того, « в условиях информационного общества политика для граждан отождествляется со СМИ» [Ровинская, 2002: 89]. Р. Лакофф отмечает, что традиционно правительство создавало истории, СМИ передавали их, а народ, получая, принимал определённые решения и, таким образом, реальность создавалась с обеих сторон. Теперь же посредник (СМИ) стремится действовать в качестве и создателя и потребителя реальности, выйти за рамки посреднической роли [Lakoff R., 2001].

Политические силы активно используют СМИ в качестве площадки для своих выступлений, как прямых (интервью, программные заявления, авторские статьи), так и опосредованных (журналистские статьи о тех или иных политических силах, событиях и персонах). При этом отношения между политикой и СМИ строятся на взаимных интересах. Если политикам необходимо средство общения с избирателями, то журналистам требуется источник информации на интересующие их темы.

Рассматриваемые нами образцы политического нарратива описывают политические события. В них приводятся определённые точки зрения на происходящее, делаются попытки убедить читателей в правоте авторских выводов и авторского анализа ситуации. А это ведёт к попыткам изменить видение читателем той или иной проблемы. Поэтому статьи, отражающие зачастую не только точку зрения их авторов, но и заказчиков, являются средством навязывания своей точки зрения, воли, в данном случае политической. Политический дискурс, вынесенный на страницы журналов, равно как и газет, на радио, телевидение, Интернет, вплетается в формы дискурса СМИ.

Обращает на себя внимание двойственный характер политического нарратива. Нельзя отнести его к полю политического дискурса, поскольку тексты политического нарратива являются формой дискурса средств массовой информации и поскольку их авторы не политики, а журналисты. Несколько перефразируя Е.И. Шейгал, можно отметить, что статьи являются одновременно реакцией на политическое событие и продолжением собственно события, так как именно растягивание его, подогревание постоянными публикациями и даёт ему в значительной мере возможность существовать [1998: 56].