«МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ: ЭПОХА РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ в память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729-1796) к 275-летию Академии наук Санкт-Петербург 26 – 29 августа 1996 г. Тезисы докладов ...»

Открывшаяся в 1783 г. Российская Академия наук, учитывая заслуги Елагина, включила его в состав своих первых членов. Известно, что Елагин был в дружеских отношениях с А. И. Мусиным-Пушкиным, обменивался с ним рукописями и пользовался его коллекцией для своих научных изысканий. В последние годы жизни Елагин работал над историческим сочинением «Опыт повествования о России». Труд этот вышел в свет в 1803 г. уже после смерти автора. Повествование было доведено здесь до времени правления Ивана IV. «Опыт» написан в виде беллетризированного рассказа, где автор выступал против положений «норманнской теории».

Однако произвольные домыслы и фактические неточности снижали научное значение этого труда.

Умер Иван Перфильевич Елагин в 1793 г. в Петербурге, в доме на принадлежавшем ему «Елагине острове». Из его духовного завещания видно, что он был богатым владельцем недвижимого имущества, состоявшего из имений в Петербургской губернии, Псковском и Полоцком наместничествах. Вся недвижимость его перешла к дочери Александре, в замужестве Бутурлиной.

ГРАФ ИВАН ИЛЛАРИОНОВИЧ ВОРОНЦОВ-ДАШКОВ

Д. И. Исмаил-Заде (Москва) Трудно представить себе в отечественной истории род, к которому с таким неослабевающим интересом было бы приковано внимание историков. Выдающиеся представитель Воронцовых, их роль в переломные моменты российской истории по достоинству оценены потомками, и можно говорить о состоявшейся «воронцовской» историографической традиции.

Однако, следует отметить, что мы еще недостаточно осведомлены о некоторых генерациях рода Воронцовых, его отдельных ответвлениях.

В частности, вне сферы исследований остается ветвь, ведущая свое начало от Ивана Илларионовича Воронцова. Так случилось, что изучение ее началось «с конца», с личности замечательного государственного деятеля рубежа XIX – XX столетий И. И. Воронцова-Дашкова, завершившим собой плеяду выдающихся представителей рода Воронцовых.

Продолжая изучение по восходящей линии указанной ветви, отметим, что Иван Илларионович Воронцов (1719 – 1786), брат известного М. И. Воронцова, дослужился до генерал-поручика, стал сенатором. Женат был на дочери знаменитого государственного деятеля и дипломата первой трети XVIII в. А. П. Волынского Марье Артемьевне (1725 – 1793). Имел двух сыновей — Артемия (1748 – 1813) и Иллариона (1760 – 1790). Последний был женат на Ирине Ивановне, урожденной Измайловой.

Однако, Илларион Иванович прожил недолгую жизнь, оставив после себя единственного сына Ивана.

Мать дала ему европейское образование, важно также отметить значение и влияние той среды, в которой воспитывался юный граф в России. Родившийся на исходе екатерининской эпохи просвещенного абсолютизма, он оказался «внутри» нее через посредство своей двоюродной тетки Е. Р. Дашковой, которая в буквальном смысле стояла у его купели, ибо она крестила его и всячески привечала. Этому способствовали не только короткие родственные взаимоотношения между Дашковой и Ириной Ивановной, но и личные качества молодого Воронцова (свидетельства тому содержатся в «Записках» Е. Р. Дашковой и письмах сестер М. и К. Вильмот).

Поэтому неслучайно, когда Е. Р. Дашкова, в силу семейных обстоятельств, искала среди членов фамилии Воронцовых лицо, достойное носить ее фамилию, выбор пал на внучатого племянника — Ивана Илларионовича. В 1807 г. было получено разрешение Александра I, и с того времени Иван Илларионович стал именоваться Воронцовым-Дашковым.

Девяти лет отроду он оказался в числе первых детей дворян, которые согласно указу Павла I от 1799 г. были удостоены мальтийского ордена Иоанна Иерусалимского.

Основным поприщем деятельности Воронцова-Дашкова стало дипломатическое: от юнкера Государственной коллегии иностранных дел (1805) до вице-канцлера (1845). Он последовательно служил в российских миссиях: Венской (1810), Лондонской (1812). И уже в 1814 г. удостаивается придворного звания камергера.

Ему выпало состоять при К. Нессельроде на Венском конгрессе 1815 г., а также принимать участие в проходивших в том же году Парижских мирных переговорах.

Начало самостоятельной дипломатической деятельности Воронцова-Дашкова следует отнести к 1821 г., когда он был назначен поверенным в делах во Флоренции. Далее следует служба в должности посланника в Мюнхене (Бавария) в 1822 – 1827 гг.

Сложная политическая ситуация в Италии, Сардинии в том числе, требовала опытного российского представителя и в 1827 г. ВоронцовДашков прикомандировывается при Туринском дворе (до 1831 г.) В Неаполе во время пребывания М. И. Глинки в Италии Воронцов-Дашков встречается с ним; в память об этом Глинка посвящает «русскому посланнику Его превосходительству графу Воронцову-Дашкову»

одну из своих фортепьянных вариаций («Киа-Кинг»).

Возвратившись в Россию, Воронцов-Дашков становится одной из самых знаменитых фигур в аристократическом Санкт-Петербурге. В 1831 г. он получает придворный чин обер-церемониймейстера, в 1846 г. он вводится в состав Государственного Совета, назначается вицепрезидентом Капитула российских императорских и царских орденов.

Молодость первого Воронцова-Дашкова пришлась на александровскую эпоху, и весьма симптоматичным является его вступление в масонскую ложу «Соединенных друзей». В 1813 г. он получает диплом «светлейшего капитула Феникса».

В 1834 г. сорокачетырехлетний граф женится на юной петербургской красавице Александре Кирилловне Нарышкиной (1818 – 1856), сумевшей придать особый блеск известному салону Воронцовых-Дашковых, аккумулировавшему все лучшее, что было в столице. Хорошо известны его посетители — наши национальные поэты Лермонтов и Пушкин, члены императорской фамилии и др.

Они были счастливы в детях: дочь Ирина, в замужестве Паскевич (1835 – 1919), была переводчицей, ей принадлежит перевод на французский язык романа «Война и мир» Толстого, а сын Илларион (1837 – 1916), министр императорского двора и уделов и др., закончил свою деятельность на трудном посту кавказского наместника.

Ныне потомки этой ветви Воронцовых рассеяны по всему миру.

ЕКАТЕРИНА II И М. В. ЛОМОНОСОВ

А. С. Пушкин однажды назвал Екатерину II «Тартюфом в юбке».

Назвал, как припечатал. С тех пор в отечественном ломоносоведении отношения великой императрицы и великого ученого оценивались только с позиции презумпции ее неискренности, фальши. Даже такой объективный исследователь, каким был Б. Н. Меншуткин, историю с отставкой Ломоносова и последующей ее отменой интерпретировал так: «Из этого колебания Екатерины можно сделать вывод, что имея сведения о научном значении трудов Ломоносова за границей, она не могла не считаться с этим фактом из политических соображений, чему она всегда придавала огромное значение». Автор обширнейшей биографии Ломоносова А. А. Морозов почти дословно повторял эти слова в многочисленных переизданиях своей книги. Предвзятость этого и подобных ему утверждений побуждает ныне к объективной переоценке характера отношений Екатерины к Ломоносову, что и является задачей настоящей работы.

Ломоносов стал известен Екатерине с 1745 года как автор «Оды на бракосочетание великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны». По некоторым сведениям Ломоносов преподнес Екатерине в 1751 году собрание своих сочинений. В 1761 году он посетил Екатерину Ораниенбауме, правда, неизвестно о чем шла речь при этой встрече, однако маловероятно, что будущая императрица могла принять у себя человека ей неизвестного. Не исключено, что Ломоносов мог бывать у нее в Ораниенбауме при поездках на фабрику в Усть-Рудицах. Природная пытливость ума Екатерины и ее желание хорошо ориентироваться в местной обстановке напрочь опровергает суждения о неспособности Екатерины «понять и оценить значение Ломоносова как ученого» (Б. Н. Меншуткин). В окружении вступившей на престол императрицы был человек хорошо знавший Ломоносова и давно находившийся с ним в неприязненных отношениях. Речь идет о Г. Н. Теплове, принявшем самое активное участие в событиях 28 июня 1762 года. Вероятно, он или по его наущению кто-нибудь другой, подал на подпись Екатерине написанное в состоянии крайней обиды Прошение Ломоносова об отставке. Однако и в этом случае она не приняла решения, не справившись предварительно о мнении президента Академии наук К. Г. Разумовского на этот счет. Не без согласия последнего она 2 мая 1763 года такой указ подписала, но тотчас, словно спохватясь, уже 13 мая его отозвала назад. Я полагаю, что эти колебания императрицы были вызваны ничем иным, как происками недоброжелателей Ломоносова и последовавшим за этим заступничеством графа Г. Г. Орлова, обещавшего Ломоносову свое покровительство. В свете сказанного рассыпается в прах интерпретация этих колебаний, приведенная выше.

Позднее Екатерина всячески демонстрировала свою приязнь к ученому. Апогеем этой демонстрации было посещение ею Ломоносова в его доме на Мойке. 7 июня 1764 года, сопровождаемая небольшой свитой Екатерина приехала к «статскому советнику и профессору Ломоносову», где «изволила смотреть производимые им работы мозаичного художества..., а также и новоизобретенные им физические инструменты и химические опыты» (Б. Н. Меншуткин). Если это и был «политический ход Екатерины», то до такого жеста не возвысился ни один из российских монархов.

Выражением крайнего доверия к Ломоносову как ученому было согласие Екатерины на предложение Ломоносова организовать морскую экспедицию для отыскания северо-восточного прохода через Северный Ледовитый океан в Тихий океан. Такое предложение Ломоносов научно обосновал в подданной им вел. кн. Павлу Петровичу записке. Естественно, это предложение попало императрице, которая одна могла принять решение об организации столь дорогостоящего предприятия. Несмотря на достаточно обоснованные возражения Ф. И. Соймонова, Екатерина все же дала ход делу и уже 1 августа 1764 года по заказу Адмиралтейской коллегии в Архангельске были спущены на воду три судна, названные по фамилиям командовавшими ими офицеров «Чичагов», «Панов» и «Бабаев».

Одновременно велась интенсивная подготовка предложенной Ломоносовым экспедиции.

Здесь нет возможности описать историю экспедиции, (кстати она закончилась безрезультатно). Важно отметить лишь, что в ее подготовке и проведении наблюдается несвойственная России оперативность, объясняемая только самым высоким покровительством.

Подведем итог. Да, действительно, Екатерина II часто действовала в целях повышения своего престижа, лепя образ просвещенной Матери Отечества. Но в отношении ее к Ломоносову просматриваются признаки искреннего уважения. В свою очередь и Ломоносов, когда стал изнемогать в борьбе с академическими противниками, обратился мыслями к Екатерине, решив просить ее защиты. Было это за месяц до смерти ученого.

ИЗ ВОЕННО-ТЕОРЕТИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ

Правление Екатерины II вошло в историю России как период реализации различных многочисленных реформ. Не обошли эти реформы и русскую армию. Свой вклад в развитие военного искусства и военной мысли внесли такие выдающиеся полководцы того времени как П. Румянцев, Г. Потемкин, А. Суворов и другие. Среди указанных военачальников следует указать и такую весьма примечательную личность XVIII века как командир лейбгвардии Гренадерского полка полковник Семен Романович Воронцов. Он более известен как дипломат, возглавлявший русскую миссию в Лондоне более 20 лет, однако начало его служебной карьеры связано с армией. О неординарности его поступков говорит хотя бы тот факт, что он был единственным офицером в России, который с начала первой русско-турецкой войны добился приема на военную службу и отправки в действующую армию. Проявив себя храбрейшим и распорядительным офицером, он за сражения при Ларге и Кагуле в 1770 году был награжден орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степеней, случай весьма редкий в тот период времени. Командуя в течение лет лейб-Гренадерским полком, С. Воронцов своими повседневными и ратными делами во многом способствовал славе этого полка, а вся боевая история полка в 1-ю русско-турецкую войну неразрывно связана с именем его командира. Помимо боевых заслуг, С. Воронцов показал себя как образцовый воспитатель своих подчиненных. В концентрированном виде свои взгляды на обучение и воспитание офицеров и нижних чинов он изложил в январе 1774 г. в «Инструкции ротным командирам», содержащей 17 пунктов. Взгляды и мысли С. Воронцова, изложенные в этой «Инструкции» и реализованные в его лейб-Гренадерском полку, оказались настолько прогрессивными и опередившими свое время, что не потеряли свою актуальность и по сегодняшний день.

Особое значение в воспитании подчиненных Воронцов отводил боевым традициям. Он указывал, что «надлежит внушать солдатам любовь и привязанность к полку, в котором он служит, а как честь, заслуженную полком, каждый старается переносить и на себя… то необходимо поддерживать и умножать подобные мнения, объясняя всякому полковую историю…» По мнению С. Воронцова, ротные командиры должны были неустанно внушать своим подчиненным, что беспокойное, трудное и опасное положение солдата сравнительно с другими людьми «отличается от них неоспоримою честью и славою, ибо воин превозмогает труды часто несносные и, не щадя своей жизни, обеспечивает своих сограждан, защищает их от врагов, обороняет Отечество…» Воронцов настоятельно требовал от ротных командиров проведения бесед с нижними чинами, постоянного с ними общения, чтобы «нижние чины умели говорить, как прилично солдату, были бы смелы, командира своего не опасались, знали бы все, что до солдата относится, знали бы начальников, фельдмаршала своего, и знали бы субординацию».

Вообще субординацию, то есть дисциплину, Воронцов считал «душой службы» и поэтому первый пункт инструкции указывает на меры, способствующие сознательному отношению к дисциплине, и разъясняет дисциплинарные отношения между всеми чинами полка. Одним из главных способов достижения этого С. Воронцов видел в еженедельном чтении нижним чинам особо выбранных статей закона. Что касается дисциплинарных взысканий нижних чинов, то приписывалось только наказывать «за каждую вину, разбирая оную. За ученье ружьем драться не следует, наказывать надо лгуна, ленивца, неряху и пьяницу, но без жестокости…»

При обучении рекрут Воронцов предписывал начинать учебу со знакомства с ружьем, с правилами сбережения здоровья, с чистотой и опрятностью, видя в ней не только гигиеническое средство, но и важную меру для поддержания доброго духа и вида, соответственного солдату.

Ротный командир, по «Инструкции» Воронцова, должен был воспитывать у солдат чувство собственного достоинства, обязан был внушать солдату, «как должен думать о важности своей особы, когда стоит на часах, что в это время никто, какого бы звания и чина не был, не имеет права ему сказать брань или грубое слово и вообще оказать какую-нибудь неучтивость…» Если же замечалось, что солдат «не наказал оказавшего ему грубость оружием», то, согласно «Инструкции», сам строго наказывался.

Вся воспитательная работа, по мнению С. Воронцова, могла быть достигнута искусными «поучениями и толкованиями каждому рядовому».

Требуя от нижних чинов точного исполнения всех требований службы, Воронцов одновременно неукоснительно требовал от их командиров гуманного обращения с солдатами. «Ротный командир должен вести себя, как отец с детьми, увещевая непорядочных, направляя их советами, и наказывать недостойных, отмечать и любить добрых, дабы они сами и все прочие видели, что есть наказание за зло, а воздаяние за исправность и добродетель».

Насколько правильна была воспитательная система С. Р. Воронцова, отчетливо свидетельствуют достигнутые результаты и боевые подвиги лейб-Гренадерского полка в русско-турецкую войну 1768 – 1774 гг.

ЖУРНАЛИСТ, ЦЕНЗОР И ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Распространение типа граждански мыслящего человека за рамки круга придворной аристократии представляется одним из важнейших итогов царствования Екатерины II. Осознание себя априори грешным перед Богом, но не перед царем для человека, принадлежащего к среднему дворянству, стало возможным в России лишь во второй половине XVIII в.

Старший внук Екатерины, вступив на престол, уже располагал определенным контингентом молодых образованных людей, ощущавших себя прежде всего гражданами страны, а потом уже подданными царя. За узким кружком молодых аристократов — личных друзей Александра I стоял значительно более широкий круг сходно мыслившей молодежи, принадлежавшей к среднему дворянству. К этой категории относились не только отдельные выдающиеся личности, оказавшиеся впоследствии так или иначе связанными с движением декабристов, но и люди, сохранившие до своих последних дней благонамеренную верноподданность и не терявшие надежды убедить правительство идти европейским путем развития.

Вопреки мнению Р. Пайпса, что в России не было социальных групп, заинтересованных в приобретении политических прав, они, хотя и не слишком многочисленные, все же существовали. Среди них — категория образованного служилого дворянства, не имевшего ни приносившей доходы собственности, ни хотя бы надежды на ее приобретение законным путем. Поскольку исчислить размер этой группы населения не представляется возможным, особенно интересно знакомство с отдельными ее лицами — представителями второго и третьего плана российской истории.

Григорий Максимович Яценко (Яценков) родился в 1774 (1775?) году в Глухове и происходил из рода казацкой старшины, получившей дворянство на основании грамоты 1785 г. Предки его и родственники по семейной традиции состояли в военно-канцелярских должностях на протяжении всего XVIII в. За дедом Григория Гаврилой Яценко, имевшим шесть сыновей, в 1784 г. числилось 40 крепостных душ, из коих внуку не досталось ни одной. Зато, как и братья, Григорий Яценко получил хорошее образование. Старший брат, служивший глуховским почтмейстером, окончил Киевскую Академию, а младшие — Николай, Григорий и Максим — учились в Московском университете. Формулярные списки показывают пребывание Григория в университете с 1782 г., что подтверждается и другими источниками. По-видимому, это была гимназия при университете, из которой Яценко затем перешел собственно в университет. В 1790 г. он произведен в студенты, в 1794 получает степень бакалавра, с 1794 г., «открыв склонность свою к тихой ученой жизни», Яценко — учитель, а затем и адъюнкт университета. В этом звании он был наставником Василия Нарежного и Николая Кошанского, а также братьев Ан., А. и Н. Тургеневых, Воейкова и Ан. Кайсарова, с которыми поддерживал литературные и личные отношения многие годы. В это же время Яценко активно сотрудничает в московских журналах карамзинского направления и прирабатывает литературными переводами. В 1800 г. директор Университета представляет Яценко «как человека отличных дарований и способностей» к чину IX класса, а в 1802 г. он увольняется «для путешествия в чужие края, состоя в ведомстве того же университета». Однако, в университет Яценко уже не вернулся. 24 сентября 1804 г. он зачисляется в только что образованный петербургский Цензурный комитет и попадает, таким образом, в число первых русских профессиональных цензоров. На этой службе он не снискал себе лавров Герострата, хотя друзья в шутку называли его «Грозный». При этом сам факт учреждения цензуры в 1804 г. не следует рассматривать как стеснение свободного слова. В данном случае это была попытка (и нельзя сказать, что совсем уж не удавшаяся), введя печать в рамки закона, избавить ее хоть в какой-то мере от произвола. С введением цензурного Устава 1804 г. надзор за пишущим цехом в России получил некое подобие судебного надзора в европейском понимании, чего не имели другие сословия. Служил Яценко в цензуре до апреля 1820 г., совмещая ее со службой Комиссии составления законов и Императорском кабинете. А в 1815 г. вместе с В. Ф. Вельяминовым-Зерновым при участии А. К. Боде начинает издание «Духа журналов» — одного из наиболее интересных общественно-политических журналов России начала XIX века.

Воспитанный в век Екатерины, Яценко уже в программе журнала один из его разделов озаглавил: «Дух Екатерины II. Сия статья будет содержать некоторые мысли и суждения Императрицы Екатерины II о разных частях Государственного управления. Материалы для сей статьи имели счастие получить издатели от некоторой особы, в кругу тогдашнего времени обращавшейся и тщательно замечавшей дух правления премудрой монархини». Сами «Мысли и суждения» в журнале, правда, так и не появились, но сравнения и аналогии с государственными решениями Екатерины встречались в журнале очень часто как в апологетическом, так и в критическом аспектах. Причем авторы ориентировались как на российскую реальность при Екатерине, так и на ее проекты. Одна из первых публикаций «Духа журналов», посвященная старанию Екатерины II о дешевизне жизненных потребностей, особенно злободневная для времени резкого падения ассигнаций и роста цен после войн с Наполеоном, вызвала неудовольствие петербургского генерал-губернатора С. К. Вязмитинова, посчитавшего ее аргументы «глупыми», «бессмысленными», «непозволительными» и «дерзкими». В общем же журнал был разнообразным по направлению публикуемых материалов, чему немало способствовали широта и терпимость Яценко-редактора.

Совершенная независимость журнала от «видов правительства» чрезвычайно осложняла его отношения с цензурой. Шестилетнее существование «Духа журналов» объясняется и цензорской службой его издателя, но прежде всего тем, что к разрешению издания был, видимо, лично причастен Александр I.

Говоря же о значении журнала Яценко, достаточно упомянуть, что его материалами широко пользовался известный русский экономист М. И. ТуганБарановский, на труды которого опирались политэкономы России как правого, так и левого толка в конце XIX – начале XX вв.

Попав в качестве цензора под опеку министра просвещения А. Н. Голицына, Яценко быстро уловил дух еще не наступившей эпохи. В 1820 г., когда окончательно смолкли последние аккорды века Екатерины, «по взаимному согласию» с властями он прекращает издание своего журнала, «по слабости зрения» увольняется из Цензурного комитета и как бы возвращается к «тихой», правда уже не «ученой» жизни.

В начале царствования Николая I Яценко определяется в Комиссию погашения долгов, где несмотря на «слабость зрения» прослужил еще четверть века. На этой достаточно далекой от политики службе он, однако, не оставлял пера. С 1825 г. он издает близкий по содержанию «Духу журналов» «Журнал мануфактуры и торговли». Но это был уже не независимый журнал, а официоз. Журнал публиковал как официальные, так и аналитические материалы, но последние, конечно, уступали лучшим статьям «Духа журналов». А впоследствии, уже в весьма преклонном возрасте, Яценко печатается в «Библиотеке для чтения» со статьями экономического и технического содержания, одна из которых, посвященная земледелию в России, очень заинтересовала Н. С. Мордвинова.

А служба тем временем давала средства к жизни, приносила награды и чины. В 1845 г. Г. М. Яценко получил чин тайного советника, а в 1850 г. с лентами орденов Св. Анны и Св. Станислава и Владимиром II степени он по прошению был уволен из Комиссии погашения долгов с назначением Членом Совета Министра Финансов.

Умер Яценко 3 апреля 1852 г. Таков был жизненный путь человека, воспитанного в екатерининскую эпоху, никогда не участвовавшего ни в каких тайных заговорах и обществах, всегда остававшегося верноподданным, но смевшего противоречить самому высокому начальству и состоять в благонамеренной оппозиции до тех пор, пока в стране преобладал дух терпимости.

И. И. ВИЕН — ВРАЧ И ТЕОРЕТИК ИСКУССТВА

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

Е. Б. Мозговая (СПб) Имя Ивана Ивановича Виена, автора «Диссертации о влиянии анатомии в скульптуру и живопись», опубликованной в Санкт-Петербурге в 1789 году, упоминается в исследованиях по истории русского искусства XVIII столетия, однако, эти упоминания достаточно редки, порой случайны, а иногда сопровождаются ошибочными сведениями.

О популярности этого сочинения, изданного «в пользу Питомцев Санкт-Петербургской Академии художеств» свидетельствуют архивные документы и факт его повторной публикации со значительными дополнениями под названием «Краткое историческое обозрение скульптуры и живописи с полным показанием сильного влияния анатомии сии два свободных художества обьясненное доказательствами». На титульном листе рядом с именем автора указано: «Коллежский советник, Государственной Медицинской Коллегии и Спб Вольного Экономического общества член».

Широта диапазона интересов была характерной людей Века Просвещения. Деятельность И. И. Виена — один из многочисленных тому примеров. Его «Диссертация» — первое, изданное на русском языке теоретическое сочинение, включающее изложение истории изобразительного искусства со времен Древнего Египта до конца XVIII века. Помимо исторической части трактат Виена содержит рассмотрение таких важнейших проблем как предмет изображения, особенности восприятия художественного произведения в среде, техника и технология живописи, специфика национальных художественных школ, стиль, роды живописи и их иерархия, поэзия и проза в изобразительном искусстве и т. д. Освещая эти вопросы, Виен опирается не только на широкий круг литературных источников, начиная с Плиния и Ксенофонта и кончая Винкельманом и Лессингом, но, в первую очередь, на анализ произведений искусства разных эпох.

При этом, на протяжении всего текста рефреном звучит мысль:

«...Подлинный художник стремится с величайшей точностию изобразить живую природу, дабы тем самым, подобясь Прометею, дать жизнь своему произведению, а сие неизменно предполагает полное анатомическое познание человеческого состава».

Попытка объективной оценки книги Виена неизбежно порождает стремление выяснить основные факты его биографии и профессиональной деятельности. К сожалению, числившийся в середине XIX века в описи дел Медицинской коллегии, формулярный список Виена, сейчас утрачен, но некоторые сведения удается восстановить.

Иван Иванович Виен — сын учителя немецкого и французского языков, родился в Москве в 1747 году. В 16 лет он поступил «для обучения медико-хирургической науке» «волонтиром» в Московский госпиталь.

С 1767 года началась его служба в Санкт-Петербурге в качестве подлекаря Сухопутного Шляхетного корпуса, а вскоре, в том же году — лекаря Адмиралтейского госпиталя. Далее по документам легко прослеживается его карьера. Надворный советник, ученый секретарь и почетный член Медицинской коллегии, коллежский советник, штаб-лекарь, член Медицинской коллегии. Умер Виен в 1809 году.

Важнейший этап в жизни и карьере И. И. Виена составила поездка на Украину во время эпидемии чумы. Там он не только лечил больных, но и проводил успешные эксперименты по прививке этой страшной болезни.

Свой опыт он обобщил в капитальном сочинении «Лоимология или Описание моровой язвы, ее существа, произшествия, причин поражения и производства припадков, с показанием образа предохранения и врачевания сей скорби». Книга была издана в 1786 году. Историческая часть его сочинения опирается на свидетельства Плутарха, Фукидида, Тацита, ряд источников XV – XVII веков. В практической он описывает результаты вскрытия многочисленных трупов, анализирует патологические изменения внутренних органов, предлагает свои рекомендации по надрезам бубонов чумы и изготовлению из выделенной жидкости сыворотки для прививок.

Значение этого труда Виена трудно переоценить. Хотя в литературе по истории медицины в России достижения в области прививок чумы связываются с именем Д. Самойловича, именно Виену принадлежит честь открытия, которое он совершил, как писал впоследствии «на опытах и наблюдениях мною собранных в то самое время, в которое жертвовал я жизнию в Малороссии в обще с другими, определенными отвращать быстротекущую отраву язвы».

Круг деятельности Виена в Медицинской коллегии был достаточно широк. Сохранились документы, свидетельствующие о его стремлении привлечь художников к иллюстрированию медицинских трактатов. Он был командирован для обследования Кронштадского госпиталя. В его отчете о поездке звучат не только мысли о создании специальных изолированных палат и отделений для инфекционных больных, но и чисто инженерные расчеты фундамента, балок, различных строительных конструкций, а, кроме того, утверждение необходимости строительства госпиталей как с точки зрения функциональной оправданности расположения отдельных помещений, так и создания художественного образа Храма медицины.

Свои мысли о прекрасном, о человеческом теле как венце творения Виен выразил в «Диссертации о влиянии анатомии в скульптуру и живопись». Считая, что Академия художеств «сим важным предметом столь мало занималась... и знание сие таким образом, каковым бы следовало, питомцам никогда не было преподаваемо», он высказывал надежду на исправление этого положения при новом президенте. Этим призывом и заканчивается трактат Ивана Ивановича Виена — ученого медика и любителя искусства, автора незаслуженно забытых потомками сочинений по проблемам искусства и медицины.

ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ЕКАТЕРИНЫ…

Е. В. Семенова (Улан-Удэ) 1. По утверждению большинства исследователей, царствование Екатерины II было знаменательным периодом нашей истории. А. Н. Пыпин считал, что именно Екатерина II «создала то внешнее политическое положение России, которое сохранилось до самой половины XIX века».

Россия, занявшая со времен Петра видное политическое место в системе европейских государств, возвысилась еще более и увеличилась территориально так, как никогда еще не расширялась со времен Иоанна III. Царицанемка, обладавшая великолепным умом, постоянно заботилась о благе страны, ставшей ее отечеством. «Мало царствований в истории ознаменовались бы таким богатством результатов» (Н. Дашкевич). О необыкновенном, недюжинном уме, «оставившем след во всех областях русского прогресса», писал А. Н. Веселовский. Первый историограф России Н. М. Карамзин восхвалял Екатерину за основание Воспитательного и Сиротского домов, создание многих училищ, участие в делах Академии художеств.

Екатерининский век стал эпохой формирования российской интеллигенции. С ним связаны имена Фомина, Бортнянского, Суворова, Шереметьева, рождение русской национальной оперы, различных творческих объединений. По меткому замечанию Н. Дашкевича, «лучшие образованнейшие умы того времени составляли хотя малый, но тесный кружок, с одинаковым благоговением относившийся к великим делам славного царствования».

2. Детищем Екатерины можно назвать творческое объединение, вошедшее в историю как «львовский кружок». В состав кружка входили люди действительно нового поколения, интересующегося культурой России и других стран. Сохранилось множество писем, документов, свидетельствующих о разносторонних интересах членов кружка. В «Объяснениях на сочинения Державина» Ф. П. Львов отмечал, что в кружке «поселилась Словесность, Поэзия, Живопись, Архитектура, Лепная работа и Музыка…» Во время своих заграничных путешествий Н. А. Львов, И. И. Хемницер с интересом русских людей оценивают, что «у нашей земли хорошо, и что хорошо на Западе».

3. Уникальна личность Н. А. Львова, названного исследователями «душою кружка». Талантливый архитектор, фольклорист, музыкант, специалист, занимающийся разведкой угольных месторождений, доказавший, что добывать отечественный уголь дешевле и удобнее, чем завозить из-за границы, Львов всегда думал прежде всего о благе России. Все, без исключения, современники отмечают необычайную одаренность этого человека, широту его интересов, очень высокий для своего времени уровень культуры, несмотря на, может быть, недостаточное образование. Так, у Я. Грота читаем: «Николай Александрович Львов не получил основательного воспитания, но, будучи необыкновенно даровит и любознателен, он много читал, путешествовал и усвоил себе лоск светского образования…»

Именно Львов, как известно, долго оставался главным эстетическим советником Державина, который показывал ему до выпуска в свет большую часть своих сочинений. После смерти Н. А. Львова Державин в объяснении на оду «Память другу» записал: «Ода сия написана по случаю кончины Тайного Советника Н. А. Львова, истинного друга Автору. Сей человек принадлежал к отличным немногим людям потому, что одарен был решительною чувствительностью к той изящности, которая с быстротою молнии наполняя сладостно сердце, объясняется часто слезою, похищая слово.

С сим редким и для многих непонятным чувством, он был исполнен ума и знаний, любил Науки и Художества, и отличался тонким и возвышенным вкусом, по которому никакой недостаток и никакое превосходство в художественном или словесном произведении укрыться от него не могло».

4. Во многом новаторским было отношение Н. А. Львова к литературе. Еще Грот писал, что Львов «выражал весьма своеобразные для того времени литературные взгляды, выше всего ставил простоту и естественность, понимая уже цену народного языка и сказочных преданий для поэзии». По мысли других исследователей, работа Львова в этом отношении представляет интерес не только для русского, но и для других славянских народов. Так, говоря о сотрудничестве Львова и чешского музыканта Прача, Ф. Вольман отмечает, что оно «предвосхитило те динамические межславянские связи, в результате которых фольклоризм стал важнейшим фактором в славянском возрождении». Известно, что именно в песне чувствуется душа народа, слышится что-то родное» любому из его представителей. Пушкин услышал в песне «разгулье удалое» рядом с «сердечной тоской», характерные для России, ее народа, его устного народного творчества и литературы, которая с самого начала пронизана чувством «унылой поры», неуюта. Эти мотивы характерны и для стихотворений-песен Н. А. Львова Из старой сказки пришли в поэзию «темна ночь», «дремучий лес», «слово богатырское»:

Львов часто обращается к образам национальных героев, например, богатыря Добрыни:

Во многом благодаря Н. А. Львову, интерес к обычаям, языку земли родной становится одной из характерных черт поэзии конца XVIII.

5. Д. С. Лихачев сравнил Россию с Личностью – одаренной, неповторимой, духовно богатой. Россия-Личность сотворила в XVIII веке неповторимую, во многом уникальную художественную культуру. Сотворила потому, что рождала Львовых, Державиных, людей, способных понять «все – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений».

ТВОРЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ

И ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ АЛЕКСЕЕВНЫ

М. И. Солоухина (СПб) Общеизвестные примеры отношений императрицы Екатерины II и М. В. Ломоносова на поприще литературной, научной и государственной деятельности содержатся в 11 томах Полного собрания сочинений и Летописи жизни и творчества М. В. Ломоносова. Но за пределами этих фундаментальных трудов остается еще много неизвестного, сложного и загадочного.

Рассмотрим три периода в жизни Екатерины Великой и гениального Ломоносова.

1. На ораниенбаумском Парнасе. 1757 – 1762 гг.

Великая княгиня «вздумала дать в честь его императорского высочества праздник в [ее] ораниенбаумском саду, дабы смягчить его дурное настроение…» У Ломоносова в то время шла «перепалка» с Синодом.

Церковная цензура противодействовала переизданию книги «Разговоры о множестве миров господина Фонтенелля Парижской академии наук секретаря. Перевод Антиоха Кантемира. СПб., 1740». Таким образом, тогда у великой княгини Екатерины Алексеевны и Михаила Васильевича были сходные обстоятельства: у нее — гнев мужа из-за подозрения в неверности супруги, а у «ревнителя наук» — «священная война» из-за строения вселенной.

Но с Ломоносовым «шутить было накладно». Он берет «Книгу мирозрения, или мнение о небесно-земных глобусах и их украшениях»

Христиана Гюйгенса и принимает участие в задуманных великой княгиней увеселениях, в постановке драматической кантаты «Пророчествующая Урания» 17 июля 1757 г. По идее ученого сделана машина, наверху которой «являлась муза Урания, сидящая на множестве блистающих сфер и глобусов». Ломоносов написал русский текст для придворного стихотворца Антонио Дензи, который «делал» стихи на итальянском языке.

Представление имело такой успех, что было повторено 29 июня 1758 г.

Великий князь Петр Федорович в честь своей жены устроил спектакль в том же жанре: «Юнона, помогающая Люцине при долгожданных родах е. и. в., в. к. Всея России и проч., которые счастливо завершились вечером 9 декабря 1757 г. рождением принцессы, крещенной под именем Анны Петровны». Либретто было отпечатано на итальянском и французском языках с русским переводом Ломоносова. Весь тираж позднее был уничтожен.

17 июля 1759 г. в «Летописи» напечатано: «Цель поездки Л. в Ораниенбаум неизвестна». На самом деле она связана с «Ораниенбаумскими экзерцициями» и открытием Оперного дома (деревянного) с участием итальянской труппы.

На ораниенбаумском Парнасе в эти годы творили архитекторы Растрелли и Ринальди, художники Валериани и Градици, композиторы и музыканты — Арайя, Манфредини, Раупах, Березовский, Хандошкин.

Раупах сочинял музыку к «ломоносовскому переложению псалмов». «Переложение 145 псалма» стало народной песней.

Одним из результатов пребывания на Парнасе стольких деятелей искусств, преимущественно из Италии, был выход первого в России учебника итальянского языка.

Вершиной общения великой княгини с Ломоносовым была их встреча 15 мая 1761 г. незадолго до прохождения Венеры по диску Солнца.

2. Спасение подданных. 1762 – 1764 гг.

С февраля 1762 г. и до марта 1763 г. Ломоносов часто и подолгу болел. На состояние его здоровья повлияла непредвиденная кончина императрицы Елизаветы Петровны и все трагические события 1762 – 1764 гг.

Больной, в тяжелом моральном состоянии, ученый подает прошение об отставке. Лишь через 10 месяцев приняли отставку, но вскоре отменили.

В «Летописи» не определены конкретно многие встречи ученого с императрицей. В действительности, по Ломоносову, е. и. в. «несколько раз изволила меня приглашать к себе в комнаты и довольно со мною разговаривать о науках с оказанием своего всемилостивейшего удовольствия».

Эти свидания происходили с сентября по декабрь 1763 г. и были очень насыщены по содержанию. 15 декабря 1763 г. Ломоносов пожалован в статские советники. А в поздравительной Оде на новый 1764 год есть реминисценции из «Пророчествующей Урании».

По свидетельству П. И. Бартенева, Екатерина II посещала Ломоносова тоже много раз. Визиты ее были конфиденциальны и относятся к первой половине 1764 г. Посещение же Екатериной II Ломоносова 7 июня 1764 г.

было широко разрекламировано и состоялось незадолго перед осуществлением «заговора» В. Я. Мировича. «Заговорщик» жил у Ломоносова и посещал сенатора П. И. Панина, квартировавшего у кн. Е. Р. Дашковой. Затем императрица со свитой, в которую входил Г. Г. Орлов, отъезжает в Лифляндию. В ночь с 4 на 5 июля убит принц Иоанн IV Антонович. 5 июля Ломоносов просит в Сенате отпустить его на 29 дней в Усть-Рудицы. Но уже 19 июля пишет «На благополучное возвращение Ея Величества из Лифляндии Поздравительное письмо…» Г. Г. Орлову. В стихотворении слова «подданных спасать» относятся к самому Ломоносову и, может быть, еще к кому-то в связи с делом Мировича.

3. Последние дни «послушного любителя». 1765 г.

Ни в одной монографии, посвященной Ломоносову, не говорится, по причине какой болезни скончался ученый.

В «Книге записной соборные церкви Святого Исаакия Долматского протопопа Никиты Долматова с братиею» сообщается о погребении М. В. Ломоносова, его смерти «от чахотки» и о том, что его исповедал и молитвовал священник Воскресенской церкви Сухопутного Шляхетного Кадетского корпуса Андрей Бордяковский. Эта уникальная запись подтверждает правильность письма И. Тауберта к Г.-Ф. Миллеру и означает, что в январе 1765 г. у Ломоносова было заболевание легких, которое повторилось или обострилось в марте из-за простуды.

Ломоносов жил в приходе Исаакиевской церкви, был в хороших отношениях с ее настоятелем, который должен был исповедать Ломоносова. Из уважения к памяти своего прихожанина Н. В. Долматов и сделал подробную запись. Это — бесценный документ, так как книга Воскресенской церкви упомянутого корпуса исчезла из конволюта церковных книг за 1765 г.

После восшествия на престол Екатерина II особое внимание уделила духовенству. Андрей Бордяковский «к церкви Воскресения Христова, что при оном корпусе, определен 1762 года декабря 1 дня. А в апреле 1765 г. появился Указ «О бытии Сухопутному Шляхетному Кадетскому корпусу под собственным е. и. Величества распоряжением».

Императрица пожелала распорядиться не только «спасением души» своего «послушного любителя», но и его архивом. Это был главный итог их творческого общения.

Екатерину II беспокоило, не собирается ли вдова ученого выехать из России, да еще, естественно, с дочерью. Е. А. Ломоносовой императрица назначила пенсию, а дочь выдала замуж. В Исаакиевской церкви «О бракосочетающихся 1766 году» сделана запись:

«Кто венчан. Кто поруками подписались. В сентябре дня. Протопоп Никита Долматов.

Двора ея имп. Величества библиотекарь отрок Алексей Алексеев, сын Константинов штатского советника Михайла Васильевича Ломоносова с дочерью девицею Еленою Михайловою.

С воли ея величества государыни императрицы Екатерины А. А. Константинов участвовал в перевороте 28 июня, а 28 июля 1762 г. объявлен Указ «О пожаловании капитана Алексея Константинова в надворные советники, с назначением унтер-библиотекариусом при собственной Ея Величества комнатной библиотеки». Фаворитом императрицы, как некоторые пишут, он не был. Но по повелению ее Величества бумаги Ломоносова разбирал.

Работы по изучению Екатерины II и М. В. Ломоносова длятся третье столетие и, как бы сказал А. С. Пушкин, «ожидают еще египетского труда».

ПРОЖЕКТЕР ПРИ ДВОРЕ ЕКАТЕРИНЫ II:

ШАРЛЬ ЛЕОПОЛЬД АНДРЕУ БАРОН ДЕ БИЛИСТЕЙН

А. Ф. Строев (Москва) В екатерининскую эпоху Россия, как магнит, притягивает иностранцев, видящих в ней новое Эльдорадо. Приезжают философы и ремесленники, ученые и художники, мечтая цивилизовать варварскую страну и попутно нажить состояние. Екатерина II усиленно приглашает их, но относится настороженно, более всего опасаясь сочинителей утопических проектов и авантюристов, заполонивших в ту пору Петербург, если верить донесениям французских дипломатов.

Барон де Билистейн объединял в себе обе эти ипостаси. Он — «честный авантюрист», но в отличие от героя одноименной комедии Карло Гольдони, барон после долгих странствий так и не нашел страну, готовую воплотить его мечты об идеальном государственном устройстве. При всей их своеобычности и жизнь и проекты его вполне укладываются в канон биографии просветителя — искателя приключений, где взлет предвещает падение.

Родился Билистейн в Лотарингии в 1724 г. Юность провел в городе Нанси и в Вестфалии. Он автор полудюжины сочинений об экономике Лотарингии и военном деле, написанных в конце 1750-х годов и опубликованных в Голландии в начале 1760-х, а также многочисленных рукописных трактатов, сохранившихся в русских архивах. Некоторые его книги запрещались цензурой к распространению во Франции. Конек Билистейна — исследование ресурсов и путей развития небольших государств.

Разработка конкретных деталей его интересовала меньше, чем созданная им универсальная система, охватывающая сферу управления, армию, промышленность, торговлю, транспорт, градостроительство и, по его мнению, применимая с учетом местных условий ко всем странам. В проектах конца 1750-х — начала 1760-х годов Билистейн развивает две основные идеи.

Во-первых, необходимо заинтересовать граждан, открыть перед каждым дорогу к почестям и богатству, по возможности сделать динамичной иерархическую социальную структуру. Во-вторых, надо создать международную систему каналов, которая соединит все европейские реки, свяжет воедино пространство между Атлантическим океаном, Средиземным и Черным морем. Континент преобразуется по образцу Голландии (откуда родом предки Билистейна), консолидируются государства, в первую очередь малые, создаются экономические предпосылки для образования Соединенных Штатов Европы — мечты аббата де Сен-Пьера, воплощенной уже в нашем веке. Многочисленные транспортные артерии дают толчок развитию торговли и промышленности, позволяют быстро перебрасывать войска, рядом с каналами строятся новые города.

В 1760 г. Билистейн предлагает проекты в Голландии, летом 1763 г. — в Лотарингии, а зимой 1763 и летом 1764 гг. — в Пруссии. Станислав Лещинский и Фридрих II выказывают интерес, вызывают экспертов и откладывают рытье каналов до лучших времен. Познакомившись в Берлине с русским канцлером графом М. И. Воронцовым, Билистейн в 1765 г. приезжает в Россию, получает чин коллежского советника и место в коммерц-коллегии. Но и здесь «водная политика» спроса не находит.

Лотарингский экономист ударяется в архитектуру. Он предлагает план переустройства Петербурга, находит наилучшее место для будущего Медного всадника — Сенатскую площадь (правда, затем он предлагает поставить там памятник Екатерине, а памятник Петру соорудить напротив, на другой стороне Невы). Но проект монумента Петру I, который он предложил вместе с И. И. Бецким, высочайшего одобрения не снискал, а скульптор Фальконе безжалостно высмеял конкурента.

Выйдя из милости, овдовев, Билистейн решает круто изменить свою жизнь после начала русско-турецкой войны. Благодаря покровительству графа Никиты Ивановича Панина и его брата генерала Петра Панина, он добивается командирования в действующую армию для ведения корреспонденции на иностранных языках. Зимой 1770 – 1771 г. он пишет в Яссах мемуар о будущем Молдавии и Валахии. Билистейн предлагает не присоединять к России покоренные княжества за бедностью их, а объединить в независимое государство, которое служило бы буфером между Россией, Австрией и Турцией и обеспечивало бы политическое равновесие («баланс сил») на Востоке и в целом в Европе. Тогда границы России были бы со всех сторон прикрыты кордоном слабых государств, находящихся под ее влиянием — Финляндией, Курляндией, Польшей и некой новой страной, прообразом Румынии. Поскольку у царствующей династии нет младшей линии, и сажать на новый престол некого (великий князь Константин родится в 1779 г.), Билистейн предлагает создать республику, как в Голландии, с новой конституцией, которую он же и напишет. Сам он надеется получить должность канцлера, ибо женился на юной княжне Ирине Росетти, принадлежащей к одному из наиболее знатных и влиятельных молдавских родов.

Мемуар Билистейна — первый подобный проект в истории Румынии. Лишь годом позже Михаил Кантакузен представит краткую записку о возможности создания нового государства под властью австрийского принца. Более того, в момент его создания трактат Билистейна представлялся вполне выполнимым, он следовал общему направлению российской политики и развивал идеи, близкие Никите Панину. Некоторые его положения через десять лет будут использованы в «греческом проекте» Екатерины II. Весьма дельными были и соображения Билистейна о способах ведения мирных переговоров с Турцией.

Но барон смог подать свой мемуар только год спустя, в феврале 1772 г., приехав из Молдавии в столицу, когда уже изменилась политическая ситуация и Россия не настаивала более на независимости дунайских княжеств. Наградой ему стали насмешки петербургских знакомых, потешавшихся над «очередным блестящим проектом», достойным, по их мнению, сумасшедшего дома. А новая молдавская родня, разочарованная неудачей, не спешила отдавать приданое и втянула Билистейна в судебный процесс. Жена жить в столице наотрез отказалась и лотарингец несколько лет провел в Молдавии на жалование, кое ему регулярно высылал секретарь Н. И. Панина Денис Иванович Фонвизин.

Рассорившись со всеми, Билистейн решил попытать счастья во Франции. Приехав в 1776 г. в Париж, он подал министру иностранных дел графу де Вержену мемуар о торговле с Молдавией, в котором превознес богатства этого края. Билистейн предложил организовать Черноморскую компанию, которая монополизировала бы добычу полезных ископаемых, торговлю и будущую промышленность Молдавии. После неудачи политического проекта Билистейн стремится воплотить свою мечту экономическим путем, ориентируясь уже не на Россию, а на ее дипломатического противника, Францию.

Новый отказ. Билистейн возвращается в Петербург и выходит в отставку. Год спустя он присутствует на суде в Молдавии. Но едва выиграв процесс, его жена тотчас от всего отказывается, а сам лотарингец исчезает бесследно; возможно, его убивают. Именно в эту пору, в 1778 г.

король Людовик XVI, ознакомившись с трудами Билистейна, приказывает начать реконструкцию города Нанси.

И в политической, и в экономической сфере Билистейн, мечтавший создать и возглавить образцовое государство, обеспечить европейский мир, оставался теоретиком, если не утопистом. Планы его в преображенном виде реализовали другие.

АКАДЕМИК ПЕТР СИМОН ПАЛЛАС

И ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ

Эпоха просвещенного гуманизма стремилась воплотить в жизнь идею союза монарха и ученого, объединенных благородной целью совершенствования общественных нравов или изучения производительных сил природы ради овладения ими для блага государства. В истории XVIII века известно немало попыток сближения представителей интеллектуальной элиты с августейшими особами. В России в этом отношении интересна фигура знаменитого натуралиста и путешественника П. С. Палласа (1741 – 1811). Он был умным и полезным сотрудником в ученых занятиях Екатерины II, преподавал естественную историю великим князьям Александру и Константину, удостоился милостивого рескрипта Павла I, начертавшего:

«Я убежден, что автор «Российской флоры» всегда употребит время на исследования и открытия полезные человечеству».

Впервые Паллас вступил в заочный контакт с императрицей в 1770 г., когда благодаря посредничеству своего «сиятельного шефа» графа В. Г. Орлова, директора Петербургской АН и деятельного члена Вольного экономического общества, он получил ее согласие на посвящение ей «Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichs» (T. 1 – 3. 1771 – 1776). Безусловно, лишь с ее одобрения мог быть изменен маршрут руководимого им Оренбургского отряда Академической экспедиции, проникшего в Даурию и достигшего границы с Китаем.

Материалы знаменитой экспедиции, собранные ею редкости Сибири – минералы, растения, ископаемые животные, признанным знатоком которых стал Паллас, открыли для него двери царского дворца, где он составил каталог минералогической коллекции натурального кабинета Эрмитажа. Здесь же разместилось впоследствии и его собственное собрание «выбранных предметов естества», приобретенное императрицей в 1785 г. Непосредственное сотрудничество Палласа и Екатерины приходится на начало 80-х годов. Ими разрабатывается проект лесного законодательства, ставивший целью разработку мер и создание благоприятных условий для возобновления российских лесов и рационального их использования. По-видимому, императрице принадлежала идея деления России на три полосы, по отношению влияния климата на условия роста деревьев:

северную, среднюю и южную, а также классификация леса по свойствам древесины. Паллас очертил географические рубежи этих районов, уточнил состав видов для типичных лесных сообществ и предложил ряд перспективных для интродукции чужеземных деревьев и кустарников. Предполагалось, что представители администрации губерний соберут сведения о составе лесов по особой программе. Однако задача была невыполнима – отсутствовали квалифицированные специалисты по лесному делу и руководства по определению растений. Это стало поводом для создания Палласом «Flora Rossica» (T. I, P. I. 1784; P. II. 1788) – первой сводки растений России, включавшей описание 281 вида и их изображения. Этого сочинение было роскошно издано на средства Кабинета е. и. в.

В 1784 г. Екатерина увлеклась идеей филолога Court-de-Gebelin о единстве всех мировых языков и занялась сравнительным языкознанием. В апреле 1785 г. она привлекла к этой работе Палласа, составившего программу и анкету для сбора материала, посланную не только администраторам российских провинций, но и в Китай, Бразилию, Северную Америку, где президент Джордж Вашингтон, поручил губернаторам Соединенных Штатов собирать материалы для ученых занятий русской императрицы. Предполагалось охватить сравнительным анализом языки народов России и всего мира, что могло бы « привести к решению о существовании одного первобытного языка», при этом самое пристальное внимание следовало обратить на языки «внутренней Азии». По предположению Палласа, эта область была очагом происхождения человеческого рода. Считается, что общественный резонанс этого всемирного предприятия намного превышал его научную ценность. «Сравнительный словарь всех языков и наречий собранные десницею всевысочайшей особы» (СПб, 1787 – 1789) был оценен современной критикой (профессор Краус из Кенигсберга) как небывалое по замыслу, но скороспелое и непродуманное сочинение. Сомнительна была точность воспроизведения слов, взятых у народов не имеющих письменности, составители не учли ни географического положения языков, ни их происхождения. Однако сама критика способствовала становлению метода еще не родившейся науки, и проницательная Екатерина великодушно наградила рецензента бриллиантовым перстнем. Возможно, ценность создания подобных грандиозных научных проектов, доступных лишь лицу с неограниченными средствами, заключается в том, что они намечают слишком отдаленные перспективы развития науки, и их значение недостаточно осознается как современниками, так и потомками.

Назначенный 31 декабря 1786 г. историографом Адмиралтействколлегии, Паллас, со свойственной ему энергией, поддерживал ряд проектов имевших серьезное значение для геополитической позиции России на Дальнем Востоке – исследования западного побережья Северной Америки и островов Тихого океана. Однако на этом пути его преследовали неудачи.

Кругосветная экспедиция Г. И. Муловского, с участием натуралиста Г. Форстера не состоялась. Северо-восточная географическая и астрономическая экспедиция Дж. Биллингса и Г. А. Сарычева (1785 – 1795), несмотря на сделанные ею важные открытия, была признана малорезультативной. Возможно, причиной была склонность ее командира к филантропии. Биллингс извещал императрицу о бедственном состоянии коренных народов северо-востока и бесчеловечном обращение с ними русских «промышленных людей», что задело интересы графа А. Р. Воронцова, покровительствовавшего торгово-промышленому предпринимательству на Тихом океане, в том числе Северо-Восточной компании Г. И. Шелихова и попыткам установления торговли с Японией, которые предпринимал К. Г.

Лаксман и его сыновья.

Паллас был отстранен от дел в 1792 г., по не вполне понятным причинам. Возможно, его могли заподозрить в связях с английской разведкой, или с якобинцами Ж. Роммом, Э. Патреном или Г. Форстером. На свой счет он предпринял путешествие по южной России и Крыму в 1793, причем императрица настаивала на его отсутствии в столице в течение всего 1794 г. Подаренные ею полуопальному профессору Палласу земли в Крыму стали местом его жительства до 1810 г. Отсюда, за год до смерти, он вернулся в родной Берлин. Здесь он работал над главным своим сочинением «Zoographia Rosso-Asiatica» и продолжением «Российской флоры», однако эти фундаментальные труды, описывающие животных и растения России, уже не могли быть изданы, соответственно своей научной значимости, без императорских субсидий. Долгом благодарной памяти за признание ценности науки и щедрую ее поддержку было проникнуто посвящение покойной императрице при описании в ее честь рода Catharinаea – выражение высшего признания заслуг перед ботаникой Екатерины Великой Палласом.

ЕКАТЕРИНА II И ГРАФ С. Р. ВОРОНЦОВ

А. И. Третьяк (Одесса, Украина) Вряд ли можно найти в отечественной истории второй половины XVIII в. более удачный пример для иллюстрации одного из замечательных принципов государственной политики Екатерины II, чем ее взаимоотношения с С. Р. Воронцовым. Данный принцип был сформулирован собственно императрицей следующим образом: «Оказывать доверенность лишь тем людям, у которых достанет духа при случае вам поперечить и которые предпочитают ваше доброе имя вашим милостям».

Талантливый дипломат и политический деятель Семен Романович Воронцов (1744 – 1832), по мнению ряда современных исследователей, возглавлял с начала 80-х гг. своеобразную «морально-интеллектуальную оппозицию» в правительстве Екатерины II. При всех условностях введения понятия «оппозиция» в рамках политической системы того времени нельзя не признать существования своеобразного противостояния между императрицей и ее полномочным министром в Лондоне, что подтверждается значительным количеством документов из Воронцовского архива.

Между тем, думается, что отношение Воронцова к деятельности Екатерины II было бы более верно определить как конструктивную критику.

Свою деятельность С. Р. Воронцов подчинял прежде всего интересам России и лишь потом собственно ее монарху. Для конца XVIII в. это было качественно новым, прогрессивным явлением в российской политике. Проницательная Екатерина II, великолепно разбиравшаяся в подобных нюансах, не случайно говорила о Семене Воронцове как об «опасном характере». Но, в то же время, будучи человеком деятельным, Екатерина сознавала необходимость людей, подобных Воронцову, которые могли расходиться с нею во взглядах по ряду вопросов внутренней и внешней политики, но не способных стать на путь предательства или измены. Вот почему, например, в период наивысшей опасности для России со стороны Тройственного союза в конце 80-х гг. императрица публично заявляла:

«Только граф Семен думает так же, как и я». Действительно, отдавая должное знаниям и дипломатическому таланту своего посланника при Сент-Джеймском дворе, Екатерина нередко согласовывала с ним те или иные шаги в своей европейской политике. Однако по некоторым глобальным политическим действиям императрицы, особенно в конце ее царствования, Воронцов резко расходился с нею во взглядах. Прежде всего это касалось так называемого польского вопроса.

Граф Семен Романович полагал, что после присоединения Крыма и решения Очаковской проблемы Россия должна была остановить свое военное продвижение на запад и заняться внутренними преобразованиями. Это касалось экономических, политических и, особенно, социальных вопросов, без решения которых невозможно было выбить почву у недругов России, ставивших под сомнение ее принадлежность к европейской цивилизации. Внедрение паровых машин в промышленность, строительство дорог и каналов, реформа образовательной системы, освобождение крестьян и создание рынка свободной рабочей силы, преобразование государственного управления и замена самодержавия ограниченной монархией по примеру английской — вот что предлагалось Воронцовым вместо бесполезного, с его точки зрения, истощения империи в перманентных военных кампаниях ради приобретения территорий, которые были населены людьми чуждыми России по культурным, национальным, религиозным и прочим исторически сложившимся традициям, как это имело место при разделах собственно польских территорий в 1793 и 1795 гг.

Вместе с тем, взгляды Воронцова относительно южной политики России полностью совпадали с воззрениями императрицы. Так же как и Екатерина, Семен Романович полагал, что гигантские усилия российского государства для закрепления на широком пространстве Черного моря не просто сулит значительные политические и торговые выгоды, но и станет поворотным моментом для качественно новых взаимоотношений с Европой и послужит мощным стимулом для экономического развития огромных южных территорий империи. Судьбе было угодно распорядиться таким образом, чтобы многое из задуманного Екатериной II для преобразований на Юге было осуществлено сыном Семена Романовича М. С. Воронцовым, период правления которого на посту Новороссийского генералгубернатора по праву вписан золотыми буквами в летопись отечественной истории.

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ Р. И. ВОРОНЦОВА

Из книги в книгу, из статьи в статью продолжает переходить утверждение, что граф Р. И. Воронцов был лихоимцем, что он довел до разорения вверенные его управлению губернии, за что и получил прозвище «Роман — большой карман». Повторяется эта оценка деятельности графа и в недавно вышедшем 1-м томе энциклопедии «Отечественная история»

(М., 1994). Однако, как показывают факты и подтверждают документы, Р. И. был честнейшим человеком, истинным, деятельным патриотом нашего отечества.

Неправда о Р. И. Воронцове начинается с того, что обычно датой его рождения называется 1707 г., хотя он родился в 1717 г., чему есть документальные подтверждения.

Р. И. Воронцов женился на М. И. Сурминой, богатой наследнице, которая не раз ссужала деньги цесаревне Елизавете Петровне. Это, а также то, что старший брат Р. И. Михаил Илларионович Воронцов играл активную роль в дни переворота в ноябре 1741 г. и женился на двоюродной сестре императрицы Елизаветы Петровны, сблизило род Воронцовых с родом Романовых.

В 1745 г. Р. И. овдовел. В судьбе его пятерых детей принял участие Михаил Илларионович. Старшие девочки Мария и Елизавета стали фрейлинами и переселились во дворец императрицы. Младшую, Екатерину Михаил Илларионович взял к себе в дом и воспитывал вместе со своей дочерью Анной. Заботу об Александре и Семене Р. И. взял на себя. Благодаря заботе и вниманию Р. И. оба его сына стали впоследствии известными людьми, оставив заметный след в российской истории.

В годы царствования Елизаветы Петровны, помимо службы в полку и при дворе, Р. И. Воронцов много времени уделял управлению своими многочисленными имениями и несколькими уральскими заводами.

Он становится сенатором, возглавляет Уложенную комиссию. В короткое царствование Петра III был принят важный манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству».

В начале царствования Екатерины II Р. И. Воронцов недолгое время находился в опале, но вскоре его роль в государственных делах стала даже возрастать. Он принимает самое активное участие в создании Вольного экономического общества. В «Трудах Вольного Экономического общества» печатались его статьи, задачи, предложения.

С 1778 по 1783 г. Р. И. исполнял должность генерал-губернатора.

Сначала в его подчинении были Владимирская и Тамбовская губернии.

Потом к ним была присоединена Пензенская губерния. А с 1781 г. Р. И.

возглавлял Владимирскую и Костромскую губернии, или наместничества.

В ответ на клеветнические обвинения во взяточничестве и других противозаконных действиях Р. И. просил, чтобы из Петербурга была послана комиссия, которая удостоверилась бы в истинном положении дел.

Однако комиссия послана не была, и слухи о «лихоимстве» Р. И. продолжали циркулировать в придворных кругах.

29 декабря 1783 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях» было помещено сообщение из города Владимира: «Тридесятого числа прошедшего ноября месяца скончался здесь граф Роман Ларионович Воронцов, генерал-аншеф, сенатор, действительный камергер, Владимирского и Костромского наместничеств генерал-губернатор и российских орденов святого апостола Андрея, святого Александра Невского, святого равноапостольного князя Владимира большого креста первой степени, польского Белого Орла и святой Анны кавалер».

Владимирцы нисколько не радовались кончине своего первого генерал-губернатора, якобы разорившего их губернию. Напротив, воздавая должное высоким нравственным качествам Романа Илларионовича, они похоронили его в древнейшем Дмитриевском соборе своего города.

Могила Р. И. Воронцова и надгробие над ней, единственные в соборе, сохранились до наших дней.

В связи с кончиной Р. И. Воронцова в Петербурге в журнале «Собеседник любителей российского слова» были напечатаны стихи, присланные из Владимира. Вот как характеризуется в них Роман Илларионович:

«Скончался кто нам здесь блаженства был виною, Который кроток был, правдив, нелицемерен, Усерден, ревностен, отечеству был верен.

Был снисходителен, рассудлив, духом тверд.

Невежество, порок в сердцах искоренить».

Действительно, Р. И. Воронцов был и правдив, и ревностен, и усерден, и верен отечеству. А прозвище «Роман — большой карман» если и имеет право на существование, то только с противоположным смыслом.

«Большой карман» нужен был Роману Илларионовичу не для того, чтобы складывать туда наворованное, а для того, чтобы щедрою рукой помогать «сиру и убогу».

КНЯЗЬ Б. В. ГОЛИЦЫН (1769 — 1813)

КАК ЛИЧНОСТЬ ЕКАТЕРИНИНСКОЙ ЭПОХИ

В. В. Цоффка (Москва) Князь Борис Владимирович Голицын, равно как и его младший брат князь Дмитрий Владимирович Голицын (1771 – 1844), в будущем — московский генерал-губернатор (1820 – 1844), принадлежит к тому славному поколению русских дворян, которые родились и сформировались в екатерининскую эпоху. Изучение их жизни дает такое богатство определений человеческой личности, какое мало у кого можно найти в то время.

Как много проистекает отсюда вольнодумства, вольномыслия! Они — эти молодые русские аристократы — внесли свою лепту в героическую историю своего Отечества, в европейскую культуру и просвещение, впоследствии прославили свои имена в Отечественной войне 1812 года.

Гармонически развитые, постигнув в полной мере «искусство жизни», они оставались мужественными людьми, смиренными философами и честными подданными своей Государыни, преданность которой сочетали с любовью к Родине.

Князья Б. В. и Д. В. Голицыны — потомки древнейшего русского княжеского рода Голицыных. Их прапрадед, Борис Алексеевич Голицын — дядька и воспитатель Петра I. Отец, Владимир Борисович Голицын — бригадир, видный русский дипломат, знаменит тем, что доставил в Москву плененного Е. Пугачева. Мать, Наталья Петровна Голицына (урожденная Чернышева, 1741 – 1837) — женщина умная и властная — была обер-гофмейстериной Императорского двора. Именно она стала прототипом старой графини в повести А. С. Пушкина «Пиковая дама».

Во второй половине XVIII в. Россия переживала бурный процесс европеизации, в котором главную роль играла Франция, ее культура и язык. Во Францию были посланы родителями братья Голицыны для обучения. В 1772 г. в сопровождении воспитателя, опытного французского педагога г-на Оливье, которые должен был давать подробные отчеты о поведении и успехах своих подопечных их матери, братья едут в Страсбург, где находилось тогда отделение парижской Военной школы. С ранних лет они предназначались к военной службе и были записаны в Преображенский полк. Четырнадцати лет в Страсбурге князь Борис Голицын получает офицерский чин. К нему можно отнести несколько перефразированные слова русского поэта: «Поэтом можешь ты не быть, но… офицером быть обязан».

Однако именно поэзия, литература, искусство все более увлекают юного князя. Он занимается музыкой, учится играть на скрипке и гитаре.

Искусством танца он овладел в такой степени, что получил свое великосветское прозвище Борис-Вестрис (Boris-Vestris) по имени знаменитого парижского танцовщика того времени, который был видной фигурой в политической жизни Франции.

С 1786 г. братья продолжают свое образование в Военной школе в Париже. А через два года состоится литературный дебют князя Бориса. В лучшем французском журнале того времени «Mercure de France» появляется его статья о немецком писателе и публицисте И.-Г. Рисбеке (1754 — 1786). Эта работа свидетельствует о несомненном литературном таланте молодого русского автора, считавшего себя французским литератором и начинавшего пользоваться некоторой известностью в литературных кругах Парижа. Судя по литературным устремлениям и интересам князя, Германия могла стать его второй духовной родиной.

Князь Б. Голицын — один из первых почитателей Шиллера среди русских. В 1786 г. он обращается к Шиллеру с письмом, в котором выражает свой восторг издаваемым им журналом «Рейнская Талия» и предлагает издателю журнала какое-то свое «немецкое сочинение».

Находясь во Франции, братья Голицыны стали свидетелями начала Великой Французской революции. В работе видного советского историка А. З. Манфреда «Великая Французская революция» (М., 1983, с. 100) говорится: «Двое русских — молодые князья Голицыны, находившиеся в Париже в июле 1789 г., непосредственно участвовали в штурме ненавистной французскому народу крепости абсолютизма и стали с этого времени горячими защитниками новой революционной Франции». Ученый преувеличивал участие князей Голицыных во взятии Бастилии: на самом деле князь Дмитрий был случайным участником одного из уличных эпизодов во время штурма Бастилии, князь же Борис находился в это время на лечении за пределами Парижа.

Императрица предписывает всем русским незамедлительно покинуть Францию и вернуться в Россию. Братья Голицыны возвращаются на родину через Италию, где князь Борис со свойственным ему педантизмом и скрупулезностью занимается изучением итальянской живописи. По возвращении в Россию юные князья становятся объектом всеобщего внимания. На князя Бориса смотрят как на законодателя моды, которую старшее поколение находит противоречащей «здравому смыслу и пристойности».

Молодые люди, в том числе Великие князья, подражают им, что вызывает неудовольствие Императрицы: она опасается найти в Голицыных носителей вольнолюбивых идей Французской революции.

В скором времени братья вступают в действительную военную службу. В 1784 г. они принимают участие в польской кампании, за что получают первые свои боевые награды. В 1798 г. оба брата становятся генералами. Борис Владимирович уходит в отставку в 1806 г. с должности генерал-инспектора по инфантерии в Смоленске. Он делает попытку ввести кое-какие новшества в хозяйственную деятельность доставшейся ему по наследству от дяди усадьбу, но особых успехов ему добиться не удается. Князь Борис возвращается к литературной деятельности, однако теперь он выступает больше как меценат, нежели литератор.

Век Просвещения в полной мере отразился в замечательной личности князя Бориса Голицына: страстный поклонник литературы и искусства, он является обладателем обширной библиотеки; в его усадьбе «Вяземы» были собраны картины итальянских и французских мастеров. Человек военный по воспитанию и образованию, он становится известен современникам как «покровитель муз». Со временем во взглядах князя Бориса происходят значительные перемены — эволюция весьма симптоматичная для рубежа веков. Плохо знавший русский язык, он, однако, начинает увлекаться собиранием памятников древнерусской литературы, отказывается от галломанства и становится славянофилом. Он подает адмиралу А. С. Шишкову идею преобразования частных литературных собраний в Петербурге в публичные, выступив, таким образом, инициатором создания знаменитой «Беседы любителей русского слова».

Летом 1812 г. князь Б. В. Голицын был вынужден вновь надеть свой генеральский мундир. Он участвовал в Бородинском сражении в составе 6-го Пехотного корпуса генерала Д. С. Дохтурова. Находясь в самом пекле сражения, князь Борис был ранен и через три месяца скончался от последствий этого ранения.

Именно о таких людях скажет впоследствии проникновенные слова адъютант М. И. Кутузова и М. Б. Барклая де Толли В. И. Левенштерн: «Люди, чьи мысли от природы печальны, воображение весело, ум лукав, а сердце великодушно, — такие люди принадлежат к лучшей породе человечества».