«Путь жизни автобиография Родился 28 марта 1883 г. в Москве. Среднее образование в пятой и первой Московск. классических гимназиях. 1901-1906 юридический факультет Московского Университета. 1906-1909 гг. подготовка к ...»

Иван Ильин

Наши задачи

Том I

Иван Александрович Ильин (1882-1954) – выдающийся русский философ, государствовед, писатель и

религиозный мыслитель. В нашей стране его произведения неизвестны. Творческое наследие Ивана Ильина

позволяет вновь ощутить и глубже понять причины трагедии России. «Наши задачи» – выдающееся произведение

русской классики. В России оно никогда не публиковалось. Впервые в полном объеме было издано в Париже в 1956 г. Это своеобразный манифест национального правосознания и долга. В знаменитой книге излагается программа духовного возрождения и укрепления российского государства. В ней даются ответы на вопросы:

откуда пошла Россия, что выпало на ее долю, какими дорогами ей предстоит пройти? Читатель найдет поразительное по точности совпадение прогнозов о будущем России, сделанных автором почти полвека тому назад, с происходящим в бывшем СССР сегодня.

Иван Александрович Ильин. Биографический очерк.

Данный биографический очерк состоит из двух частей -- краткая автобиография, "Путь жизни", и некролог генерала А. Фон Лампе "Иван Александрович Ильин". Автобиография И. А.

Ильина была включена им в статью "Что нам делать?", напечатанную в XVI сборнике "День русского ребёнка" (Сан-Франциско, апрель 1949 г.) в виде письма на имя редактора сборника Николая Викторовича Борзова.

Путь жизни -- автобиография Родился 28 марта 1883 г. в Москве. Среднее образование -- в пятой и первой Московск.

классических гимназиях. 1901-1906 -- юридический факультет Московского Университета.

1906-1909 гг. -- подготовка к магистрантскому экзамену. Декабрь 1909 г. -- пробные лекции и звание приват-доцента по кафедре истории Философии Права. 1910 г. -- чтение первого курса в Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Московском Университете. 1910-1912 -- заграничная командировка (Германия, Франция, Италия). 1912-1922 гг. -- преподавание в Московском Университете и многих других высших учебных заведениях Москвы. 1918 г. -- защита магистерской диссертации «Философия Гегеля»:

степень доктора Государственных Наук. 1921 г. -- избрание в преподаватели Историкофилологического Факультета; избрание в председатели Московского Психологического Общества. После процесса в революционном трибунале и нескольких арестов -- в августе г. приговор по 58 статье с заменою пожизненным изгнанием. С октября 1922 г. -- жизнь в эмиграции. 1923-1934 гг. -- профессура в Русском Научном Институте в Берлине. Публичные выступления в Германии, Франции, Швейцарии, Австрии, Чехии, Югославии, Латвии и Эстонии. В 1934 г. -- лишение кафедры за отказ преподавать, следуя партийной программе национал-социалистов. 1934--1938 гг. --доносы и преследования усиливаются: конфискация печатных работ и полный запрет выступлений. Июль 1938 г. -- переезд в Швейцарию. Лекции в Швейцарских Народных Университетах и ученых обществах. Ученые и литературные работы.

Главные труды:

1. Кризис идеи Субъекта в Наукоучении Фихте Старшего. 1911 г.

2. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. 2 тома. 1916-1918 гг.

3. Учение о Правосознании. Доселе не напечатано. 1919 г.

4. Основные задачи правоведения в России. 1921 г.

5. Религиозный смысл философии. 1924 г.

6. О сопротивлении злу силою. 1925 г.

7. Путь духовного обновления. Вера. Любовь. Свобода. Совесть. Семья. Родина.

Национализм. 1935 г. Вышла и на немецком языке. Переведена на итальянский, но еще не напечатана.

8. Основы художества. О совершенном искусстве. 1937 г.

9. Основы христианской культуры. 1937 г.

10. О тьме и просветлении. Книга литературной критики. Творчество Бунина.

Творчество Ремизова. Творчество Шмелева. 1938 г. Не напечатано.

11. Огни жизни. Книга утешения. Вышла по-немецки в двух издания. 1938--1939 гг.

Пишется по-русски.

12. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний. Вышла по-немецки в Швейцарии. 1943 г.

По-русски не напечатана. Переведена на английский язык и не напечатана.

13. Сущность и своеобразие русской культуры. Вышла по-немецки в Швейцарии. г., 1944 г. Переведена на французский и на английский, но не напечатана.

14. О грядущей русской культуре. Книга заданий и надежд. Вышла по-немецки в Швейцарии. Пишется по-русски. 1945 г.

15. Аксиомы религиозного опыта. Заканчивается на русском языке /Напечатана во Франции, в двух томах, в 1953 г./.

16. О грядущей России. Заканчивается на русском языке. Июнь, 1948 г.

И. А. Ильин

ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ИЛЬИН

«Русский Обще-Воинский Союз сообщает»... «что 21-го декабря в Швейцарии скончался верный старый Друг Союза... профессор Иван Александрович Ильин»...

Это свершилось, ушел из мира действительно старый и верный Друг не только Русского Обще-Воинского Союза, но непреклонный и талантливый Друг Белого Дела... Друг с того дня, как бывшие Верховные главнокомандующие Армиями Российскими генералы Алексеев и Корнилов подняли на юге России знамя сопротивления коммунистам, начали белую борьбу...

Оставаясь с СССР, в Москве, Иван Александрович Ильин тотчас же установил связь с генералом Алексеевым, а в 1922 году, когда большевики выслали его, в числе группы изгнанных из пределов Родины профессоров, немедленно по прибытии в Берлин связался с представителем Белого Командования, представителем генерала Врангеля. Эту должность тогда занимал я. Через меня профессор Ильин установил связь с Главнокомандующим, к которому относился с большим пиететом. Только через несколько лет в замке герцога Г. Н.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Лесйхтенбергского, Сеоон, на Юге Баварии, я познакомил Ивана Александровича с искренне чтимым им Главнокомандующим, верным имени которого Иван Александрович остался и после кончины генерала Врангеля в 1928 году.

Наше знакомство с Иваном Александровичем, начавшееся в 1922 году, перешло в тесную дружбу, которой я всегда гордился и горжусь и по сей день. В тоскливые дни после его кончины, о которой так определенно и исчерпывающе говорит объявление Русского ОбщеВоинского Союза (в газете «Русская Мысль», Париж), я пытаюсь кратко сказать о почившем в этих строках. Я понимаю, что яркая, проповедническая деятельность покойного заслуживает серьезной, исследовательской работы. Но я также знаю и то, что такая статья требует широкого научного подхода к личности ушедшего. Я не чувствую себя в силах сделать это, в особенности так скоро после понесенной всеми нами незаменимой утраты. Я хочу пока посвятить ему только эту небольшую заметку о нем лично и о созданных им, в силу его белых убеждений, бюллетенях «Наши Задачи», издательство которых в данное время стоит перед неразрешимой задачей, можно ли продолжать выпуск бюллетеней дальше, и, если можно, то как это выполнить.

В 1945 году я с женой принужден был покинуть мой пост в Берлине ввиду надвигавшейся на город Красной армии. Судьба занесла нас на самый юг Германии, в г.

Линдау. Там по собственной инициативе разыскал меня покойный Друг и не только разыскал, но сам, зарабатывая на свое существование в Цюрихе литературной работой, всеми силами помог нам -- вышедшим из Берлина только с ручными чемоданчиками.

В течение последующих лет, благодаря содействию Ю. И. Ладыженского, тогда проживавшего в Женеве, и швейцарских друзей Ивана Александровича Ильина мне удалось шесть раз побывать в Швейцарии и каждый раз по нескольку дней проводить в Цюрихе, непрерывно общаясь с ним; в последний раз это было ровно год тому назад, и 15-го января года я в последний раз простился с ним, возвращаясь в Париж...

Мысль об издании «Наших Задач», начатых 14-го марта 1948 года, принадлежала лично ему, как его перу принадлежали ВСЕ статьи, опубликованные в 215-ти выпусках бюллетеней.

Первые статьи были очень краткими, и среди «единомышленников», которым они рассылались, выбирались те, кто... имел пишущую машинку и мог сам размножать и распространять то, что писал Иван Александрович. Постепенно, в сильной степени заботой опять-таки самого Ивана Александровича, для издания бюллетеней (они всегда рассылались бесплатно) стали притекать денежные средства, что позволило увеличить объем выпусков, но никогда не дало возможности начать выпускать их, печатая в типографии.

Иван Александрович в силу трудностей получить окончательное право жительства в Швейцарии -- не подписывал своих статей в бюллетенях. Но, конечно, его слог, его исключительная эрудиция и его беспримерное изложение и форма давно сказали русскому читателю бюллетеней, кто является автором статей. В 1952 году в Брюсселе, на собрании по случаю 80-летия генерала Архангельского,-- я в моей речи, упоминая о тех, кто поздравил маститого юбиляра, в первый раз открыто назвал имя И. А. Ильина, как автора «Наших Задач».

Статьи Ивана Александровича в подлиннике поступали ко мне в Париж, после чего, если это было необходимо, в части или в целом, обсуждались нашей перепиской, а потом, в окончательном виде, пересылались в Брюссель, где, в том случае, если они были одобрены Начальником Русского Обще-Воинского Союза генералом Архангельским -- печатались и рассылались...

Аудитория «единомышленников», читателей бюллетеней, непрерывно росла, а за последние годы читатели выделили ряд лиц, понявших значение этой работы Ивана Александровича Ильина, которые стремились создать у себя комплект с первого номера, и потому была налажена работа по переписке недостающих выпусков. Все 215 выпусков, созданных ярким умом покойного, представляют теперь собою совершенно исключительное собрание мыслей, образов, понятий и определений, которые, несомненно, не только теперь, в переживаемое нами время, но и в будущем представят собою основу для работ о России всех национально мыслящих русских людей. Вопрос издания всех выпусков типографским способом, в виде книги, составляет сейчас особую заботу издательства, которое призывает всех, Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

кто понял и оценил наши бюллетени -- вместе с издательством изыскать возможность такого увековечения памяти почившего нашего Учителя и Друга.

Я говорил, что с самого начала Белой Борьбы, с того момента, когда генерал Алексеев на юге России «зажег светоч» борьбы, к нему, через всю Россию примкнул профессор Ильин, беззаветно отдавшийся делу Белых (он часто этим именем подписывал свои письма и статьи).

Еще в 1922 году, при первых встречах с профессором я с удивлением слушал его мысли о той борьбе, которая велась и, увы, на полях сражений была проиграна белыми -- своей беспредельной интуицией он провидел то, что двигало Белых па подвиг борьбы... и выйдя за пределы СССР, откуда так неосторожно выпустили большевики своего сильнейшего врага, Иван Александрович оформил свои мысли в виде статьи «Белая Идея», «вместо предисловия»

помещенной мною в первом томе сборника «Белое Цело» («Летопись Белой Борьбы»), изданном в конце 1926 года в Берлине. При обсуждении вопросов как можно еще, несмотря на незаменимую потерю продлить бюллетени, существует предположение, в нескольких выпусках «Наших Задач», вновь опубликовать эту статью И. А. Ильина.

Моя краткая заметка растягивается. И в то же время мне так мало удалось сказать о том, чем был дорог не только его «единомышленникам», членам Русского Обще Воинского Союза, по и всем русским людям безвременно покинувший нас наш «старый и верный Друг!». Для того, чтобы это сказать и сказать исчерпывающе и авторитетно, нужно другое перо и, что главное -- нужна перспектива, которая позволит оценить его яркую и сильную фигуру... нужен научный подход, нужно пережить какие-то сроки, которые дадут возможность изжить личное горе от его потери и объективно подойти к оценке личности этого исключительного русского человека, проповедника, ученого и мыслителя. Наконец, нужно объять его литературное наследство, которое видится мне исключительным по богатству, так как в те дни, когда я в последний раз имел счастье личного общения с ним, Иван Александрович писал лихорадочно быстро и неустанно, сознавая свою тяжелую болезнь, уже значительное время мешавшую ему жить и творить -- писал все время, чтобы высказать все, что накопил его острый и сильный ум...

И потому трудно писать его «некролог». Считая, что лучшей из таких работ будет сделанное им самим свое жизнеописание, где он сам кратко приводит и свой «Жизненный Путь» и свои «Главные труды» -- издательство «Наши Задачи» помещает выше его статью:

«Что нам делать?»

Имя покойного профессора Ивана Александровича ИЛЬИНА, его мысли, изложенные всегда так исключительно ярко и внушительно, конечно, найдут свое место в будущем Пантеоне Российском...

Нам же, его современникам, остается только преклониться перед Высшей Силой, взявшей его от нас так рано!

Дай Бог, чтобы легка была чуждая нам земля приютившей его свободной Швейцарии, в которой суждено было найти покой исключительному русскому человеку, верному и искреннему Другу Русского Белого Воина, Другу Русского Обще-Воинского Союза и... моему личному незабвенному Другу!

Париж, 15-го января 1955г. А. фон-Лампе Борьба продолжается. Знамена не свернуты. Правило «Один в поле и тот воин» – остается в полной силе. Необходимо обновить и укрепить службу связи; договориться об учете обстановки и ближайших задачах.

Все наши основные идеи оправдались: они верны и непоколебимы, менять нам нечего.

Служение России, а не партиям (даже тогда, если кто-нибудь вступил в партию). Борьба за освобождение нашего народа от антинациональной тирании, террора и позора. Единство и неделимость России. Отстаивание свободной православной церкви и национальной культуры.

Отвержение всяческого тоталитаризма, социализма и коммунизма. Верность совести и чести до самой смерти.

Трудно предположить, чтобы кто-нибудь из нас верил в возможность существования России в республиканской форме. Но искренний и убежденный монархист не может не понимать, что Царя надо заслужить, что ему надо подготовить место в сердцах и на троне.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Нельзя предавать Государя опять на изоляцию, измену и поругание. Верность требует от нас политического такта, самовоспитания, отбора людей чести и опыта.Все остальные вопросы программы подлежат обсуждению.

К сожалению, естественное разномыслие русского зарубежья опять приобретает оттенки непримиримости и вражды. С этим необходимо бороться. Это надо всячески гасить. Способ один: сосредоточивать дискуссии не на разъединяющем, а на объединяющем. При этом надо с самого начала примириться с тем, что объединить русскую эмиграцию может только – отрицание большевизма, разоблачение провокатуры и борьба за правовой статут эмиграции. На этой платформе и надо искать объединения.

Поэтому всякая попытка выдвинуть какую бы то ни было партийную программу или какое бы то ни было лицо и подмять под нее или под него всю эмиграцию – развалит дело.

Всякое посягающее властолюбие, честолюбие, всякая монополизация водительств – вредны.

Всякая самореклама – смешна. Всякое разжигание соперничества между «старой» и «новой»

эмиграцией – подрывает дело. Кто будет этому предаваться, тот будет делать работу нашего общего врага.

Атмосфера должна быть патриотическая, строго деловая и программно-минимальная.

Можно с уверенностью предсказать, что всякая попытка расширить эту программу – провалит сговор. А больше всего надо блюсти гарантию от агентов-провокаторов, имеющих задание во чтобы то ни стало проникнуть в руководящий центр.

Однако нам нельзя ждать этого объединения, для того чтобы начать «под его руководством» борьбу. Ее надо продолжать независимо от него. Объединение может и затянуться, и запоздать, и совсем не состояться; влияние его может быть сведено к минимуму пробравшимися в него агентами, интриганами мировой «закулисы» и бестактными партийными глупцами. Время не терпит. Откладывать нечего: один в поле и тот воин. Надо теперь же делать то, что требуют интересы России, не спрашивая ни у кого указаний и братски помогая друг другу.

Интересы России требуют прежде всего:

1) Чтобы ее не смешивали с Советским государством;

2) Чтобы не возлагали на русский народ ответственности за злодейства международных коммунистов;

3) Чтобы грядущую войну принципиально осмыслили как войну против левых тоталитаристов и коминтерна, а не против России и ее народа;

4) Чтобы эта цель войны была продумана и признана военными штабами, политическими руководителями и общественным мнением всего Запада и публично гарантирована русским массам – под ярмом и за рубежом;

5) Чтобы Запад понял, что расчленение России создаст в мире вечный очаг гражданских войн, международных войн, брожений, взаимных международных интриг, смут и новых революций («азиатско-европейские Балканы» – страшный «ящик Пандоры»);

6) Чтобы Запад понял, что хозяйственное и политическое равновесие мира не наступит без возрождения и умиротворения национальной России.

В этом наши первые задачи. Это важнейшее. Откладывать этого нельзя.

Для оценки «нервной войны», ведомой Советским государством против Запада, необходим дальнозоркий стратегический учет данных.

Советы в данное время не способны к большой войне. Армия не готова. Военная промышленность тоже не готова. Продовольственный вопрос труден в стране. Иностранной помощи, столь значительной во второй мировой войне, не будет. Локализировать войну, ограничив ее одним фронтом, как это удалось сделать в 1941-1945 гг., – нечего и думать.

Воздушные атаки начнутся отовсюду. Фронтов будет несколько и притом весьма удаленных друг от друга (Запад, Турция, Персия, Дальний Восток). Народ утомлен и обескровлен.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Настроения в разочарованной стране – неблагоприятные. Ряды НКВД поредели за войну, а спрос на «опытных» и верных агентов сильно возрос: они нужны повсюду – от Финляндии до Албании, и в Китае, и в Корее, и во всей Западной Европе, где германцы сильно проредили агентурный кадр, а на воспитание опытного агента Берия требуется десять лет.

Ввиду всего этого напор революции будет продолжаться повсюду, но лишь до грани большой войны. План Советов: мировая революция, а не мировая война. Однако, конечно, с вечной симуляцией готового нападения и с вызывающими шиканами, доводимыми до крайности.

В конце марта получены известия, что среди советских коммунистов есть горячие головы, требующие немедленной оккупации почти беззащитной Западной Европы. Их аргументы: атомная война будет применяться Америкой в России и в Азии, но не в Европе;

поэтому надо влиться в Европу, смешаться с ее народом и организовать здесь оборону более обычным оружием. Надо предупредить вооружение Европы Маршаллом. Надо управиться с Европой до ноябрьских выборов президента. Немедленная оккупация Европы отдаст ее сырье, ее фабрики, ее народы во власть вторгнувшихся и отсиживающихся в европейской крепости коммунистов. С этой информацией, быть может, связаны известия о танковых дивизиях в Тюрингии, о миллионе советских войск вокруг Берлина и о маневрах нескольких дивизий парашютистов в Прибалтике с назначением на Скандинавию.

Не подлежит никакому сомнению, что если бы Америка и Англия не прозрели и не закрепили свою политику за последние месяцы, то этот план мог бы победить и Советы попробовали бы двинуться на Запад, не вызывая большой войны, ибо «дипломатическое негодование» и ссылки на договоры – не говорят им ничего. Но последний берлинский опыт удостоверил их в том, что реакция Запада будет немедленная и решительная. На попытку европейской оккупации – бывшие союзники ответят войной. Осенью 1947 года Америка располагала 60-ю атомными бомбами. Этого было бы достаточно, чтобы уничтожить военную промышленность Советов, разрушить их узлы и склады и расстроить их транспорт. С тех пор число и сила американских атомных бомб чрезвычайно возросли (Советы своих не имеют).

Таким образом, «западная авантюра» поставила бы Советы перед необходимостью – отдать великий восточный плацдарм со всеми его преимуществами (национальными, языковыми, климатическими, сырьевыми, пятилетковыми, тоталитарными) и заменить его малым западным плацдармом, где и без того тесно, голодно, где хозяйственная разруха не преодолена, военная промышленность не налажена и народы, привыкшие к свободам, не сочувствуют тоталитаризму… Здесь закипело бы общепартизанское, а местами и стратегически организованное сопротивление, поддерживаемое союзническими десантами и авиацией.

Такой «переезд на новую квартиру» явился бы не «военной прогулкой», а паническим бегством от атомных бомб, т.е. акцией, заранее сорванной военной моралью. В этом бегстве можно было бы, вероятно, рассчитывать на наскоро сколоченные части немецкой армии Паулюса, но не на верность и стойкость красных частей.

Надо признать, что благоприятный момент для оккупации Западной Европы упущен Советами и авантюра эта может быть затеяна ими разве только в момент отчаяния, когда будет совсем поздно. Пока Сталин жив, это остается маловероятным. Он желает мировой революции без большой войны. Этот учет перспектив указывает нам наши ближайшие и дальнейшие задачи.

Русские люди, прожившие хотя бы несколько лет в Германии между двумя мировыми войнами, видели и знали, что германцы не отказались от «движения на восток», от завоевания Украины, Польши и Прибалтики и что они готовят новый поход на Россию. Русская эмиграция, жившая в других странах, не понимала этого или не хотела с этим считаться. Она предполагала рассуждать по опасной схеме: «враг моего врага – мой союзник» и по наивности готова была сочувствовать Гитлеру.

Надо надеяться, что ныне эти иллюзии изжиты. Цель Германии была совсем не в том, чтобы «освободить мир от коммунистов», и даже не в том, чтобы присоединить восточные страны, но в том, чтобы обезлюдить важнейшие области России и заселить их немцами.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Их план был задуман давно:

1) Разорить и ослабить Россию войной и революцией;

2) Истребить русскую национальную интеллигенцию руками большевиков (это старый германский прием «обезглавления» народа, примененный с успехом к саксам, чехам и западным славянам);

3) Истребить по возможности русское население в захватываемых областях (отсюда голодные и раздетые концлагеря, «остарбайтерство», система «заложничества» и т. д.;

аушвицкие печи для евреев были только генеральной репетицией массового истребления в завоеванных областях);

4) Заселить и германизировать оккупированные области;

5) Расчленить остальную Россию (демагогия среди русских национальных меньшинств) и обеспечить повсюду марионеточные германофильские правительства.

Таким образом, вторая война, в которой Гитлер возродил и вынес на восток империализм средневековых германцев с их традиционными приемами, обнажила всю глубину национального презрения, ненависти и жестокости германцев к русскому народу. Мы должны додумать до конца и покончить раз навсегда с сентиментальными иллюзиями. После большевиков – Германия есть главный национальный враг России, единственный, могущий посягнуть и дважды посягавший на ее бытие и не останавливающийся ни перед какими средствами. Эта инстинктивная мечта нескольких германских поколений – двинуться на Восток и превратить Россию, по немецкому выражению, в «историческую кучу навоза» – не может и не должна считаться «угасшей» и ныне: она возродится при первой же политической конъюнктуре. Поэтому сильная Германия есть русская национальная опасность.

Эту грядущую конъюнктуру готовит ныне генерал Паулюс из-под-большевиков. План его: мобилизация германских военнопленных и вооружение их в Советии; создание марионеточной «Восточной Германии», чисто германской, но просоветской; патриотическое привлечение к ней Западной Германии и объединение немцев под Советами; выжидание третьей мировой войны; провозглашение «независимой» Германии и принятие мандата от Америки на «восточный поход». Вряд ли этот план осуществится в таком виде: коммунистов легче истребить, чем перехитрить, они слишком тоталитарны и подозрительны и про себя считают Паулюса дураком и врагом; да и западные правительства и народы слишком помнят «подвиги» империалистической Германии, политические же замыслы национальных германцев всегда бывают дипломатически наивны и грубы. Паулюс сорвется на большевиках так же, как сорвался Брокдорф-Ранцау. Но за авантюрой Паулюса нам надо следить внимательно.

После второй мировой войны в эмиграции, к сожалению, опять возродился дух политической партийности, против которого всегда боролся покойный генерал Врангель.

Всякая партия есть часть, желающая захватить государственную власть и повести за собой народ. Но государственной власти в эмиграции нет: эмигрантский «Центр» может быть только невластным, надпартийным, на добровольной дисциплине построенным, при свободном патриотическом сотрудничестве. И русского народа в эмиграции нет, вести можно только свой партийный кадр. Вот почему эмигрантские партии, создаваемые как будто для борьбы с национальным врагом, начинают на самом деле бороться друг с другом, впадают в озлобление и интриги и открывают этим путь демагогам и провокаторам: кто злее бранится и язвительнее пишет, тот вылезает наверх и начинает разжигать страсти и верховодить. Властолюбие не удовлетворяется, и поэтому обостряется честолюбие, изголодавшееся за долгие годы большевистской революции: начинается самореклама и поносительство. Всякому лестно политически генеральствовать, поэтому множатся всевозможные «группы», союзы и обиженные самолюбия. Каждая группа хочет иметь свою газетку или журнальчик, в которой ей, зачастую, решительно нечего сказать. Начинаются погони за «персонами», за «авторитетами», неумное восхваление собственных «лидеров»; начинаются поиски материальной и правовой поддержки у иностранных сил, ставящих, конечно, свои условия. И вот одни оказываются на поводу у католиков, другие у масонских лож, и принимают их идеи и программы, третьи – у оккупантов или у «фашистов» (старой или новой формации), как будто «фашист» может хоть Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

сколько-нибудь сочувствовать национальной России. От всего этого русские цели урезываются, русское служение и русская борьба искажаются, русское дело страдает… И в результате этого полнозвучную и независимую правду о России в эмиграции нельзя ни сказать, ни услышать.

Как бороться с этой эмигрантской болезнью?

Нет сомнения, что те из новой эмиграции, которые провозглашают, будто старая русская эмиграция «ничего не сделала» или «не сумела даже объединиться», – не разобрались еще в обстановке и в жизненных условиях зарубежья. Они не поняли еще, сколь скудны возможности, открытые для русской политической эмиграции вообще, если, конечно, она желает сохранить свою национальную независимость. Помимо этого они просто не осведомлены, что делала и сделала русская политическая эмиграция до них. Наконец, у этих критиков, по-видимому, есть предрассудок (не подсказанный ли из-за враждебной кулисы?), будто прежняя эмиграция их куда-то «не пускает» или не уступает им каких-то воображаемых «мест» и т. д.

На самом же деле все обстоит совсем иначе. Нам некуда «не пускать» их, и каждый из них, подобно нам, беспрепятственно займет то место, которое он сумеет взять и заслужить, несмотря на бесчисленные препятствия, в которых он доселе еще не разобрался. Теперь, как и в будущей России, все будет определяться силой личного характера, инициативой, умом, образованием и талантом.

Но однажды, когда автору этих строк пришлось услышать категорическое и самоуверенное требование одного невозвращенца: «Вы обязаны помочь мне устроиться, сделайте для меня вот это и вот это!» – требующий получил правдивый ответ: «Кто вы? и чем вы можете мне доказать, что вы в порядке патриотического единомыслия заслуживаете помощи? и как я могу рекомендовать вас, когда я знаю о вас только то, что вы были уже в пяти местах и предлагали свою усердную службу английской разведке, просоветскому ученому, католической пропаганде, антисоветскому журналисту и православному священнику? Кончится тем, что вас все сочтут за агента НКВД…»

Чтобы бороться, каждый эмигрант должен сначала найти себе честный заработок, не умаляющий его патриотической независимости, а потом искать для своих искренних неподдельных и не виляющих убеждений – единомышленников и соратников.

Трагедия русской честной эмиграции с самого начала состояла в том, что в своем желании непосредственно бороться с советской властью она была силою пространства лишена точки для приложения своей силы.

Пробираться внутрь страны могли только единичные герои, отнюдь не находившие там, как прежние революционеры, «под каждым кустом – и стол и дом»: они делали короткие вылазки и погибали или возвращались, совершив отдельный подвиг и привозя сведения. Но и только.

Все попытки действовать конспиративно через агентов ГПУ-НКВД – кончались неизменно трагической неудачей: доверчивые эмигранты доверялись профессиональным предателям, профессиональные предатели «уславливались», «обещали» и затем обманывали и предавали доверчивых эмигрантов, которых личная доблесть не спасла, а вела к жертвенной, но бесполезной гибели.

Глубокая разведка храбрецов, пробиравшихся во время войны в занятые немцами русские области, дала немало ценных сведений и некоторые ограниченные пропагандные возможности. Но и только.

Выстрелы Конради и Коверды имели для всего мира значение русского национального протеста и предупреждения. Главное – центральной борьбы из всего этого не выходило.

Героические эксцессы вливались в общую тактику пропаганды, которая и оставалась главным делом эмиграции.

«Старая» эмиграция давно это поняла и поставила себе задачу: действовать доказательным провозглашением правды о советском коммунизме, и в этом заслуги ее огромны и неоспоримы.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Ныне эта правда о большевизме и коммунизме стала достоянием всех правительств западных и восточных держав. Однако мнение самих народов очень далеко от верного понимания правды. Доказательством тому служат выборы в Италии (до 8 млн. голосов за комблок) и во Франции, бурление в Латинской Америке, брожение, в Индии и гражданская война в Китае. Мировая пресса далеко не на высоте в своих суждениях о советских делах: она то и дело обнаруживает недостаточность своих знаний о России, своего понимания русской революции, недостаток зоркости, независимости и просто честности. Здесь для русской эмиграции – великое поле действия. Но надо помнить, что успех дается не только сенсации (Кравченко), а главным образом, доказательности и качеству, что необходим большой политической такт и что без упорных организационных усилий не достигнешь ничего.

Вторая задача эмиграции, без разрешения которой неразрешима и первая, это внимательное изучение процессов, происходящих внутри России. Наше знание и понимание мы должны проверить живым и недавним опытом новой эмиграции. Мы должны доказательно вскрыть перед мировым общественным мнением происходящее в Советии: антинациональную, губительную для России политику коммунистов, нерусскость советского империализма, духовную нелепость и разрушительность партийной тирании, сущность и цели советского тоталитаризма, мнимость и лживость советской «демократии», нравственные последствия террора, судьбу русской интеллигенции, искоренение независимых (лучших) характеров в народе, соблазн советско-церковного компромисса, экономическую безнадежность централизованного хозяйства, крушение социализма, борьбу, крестьянства с коммунизмом, общий уровень жизни, положение рабочего класса, положение одураченных и униженных национальных меньшинств, состояние промышленности и вооружений, реорганизацию армии и настроение в ней, создание новой привилегированной касты в стране и отношение народа к ней.

Издание соответствующих книг, брошюр и сборников статей на иностранных языках довершит это дело.

Этим задачи национальной русской эмиграции не исчерпываются, но с этого они начинаются.

Одно из главных затруднений наших – это отсутствие у нас печатного органа. С русской зарубежной печатью после второй мировой войны дело обстоит, к сожалению, неблагополучно.

Уровень ее по сравнению с прошлым сильно понизился.

С одной стороны мы видим левую прессу. Она по-прежнему ведет борьбу совсем не за Россию, а за устройство нескольких самостоятельных социалистических республик на русской территории. Ее руководители за 30 лет ничего не забыли и ничему не научились: «идеалы»

февраля, раз уже погубившие Россию, для них по-прежнему священны и неприкосновенны. Это политические склеротики, социалистические маньяки, зубры левого радикализма. Они судят верно в отрицании и обличении коммунизма, в этом их издания прямо полезны; но производят жуткое впечатление могильных привидений, как только начинают формулировать свою положительную программу. Русский национальный интерес – всенародный, неклассовый, исторический, духовный, религиозный, военный, территориальный – им просто неведом. Эта пресса, хотя и печатается на русском языке, но она не русская, не национальная и ведет Россию в яму расчленения, гражданских войн и бесконечной смуты.

С другой стороны, мы видим правую и совсем правую прессу. Ее газеты и журналы заняты почти сплошь политической агитацией: Но агитация есть возбуждение к действию, а деятельная борьба с общим врагом очень затруднена в эмиграции ввиду отсутствия точки для приложения верной силы. В эмиграции люди должны прежде всего одуматься, прийти в себя от пережитой катастрофы, понять сущность нашего национального крушения, по-новому увидеть исторические корни России, укорениться в вере и обновить свой внутренний уклад, недостатки которого привели страну к катастрофе. Эмиграция дается не для эмоционального кипения в бесплодной ненависти, а для духовной мобилизации сил, без которой вся борьба с врагом поведем только к бестактностям и вредным глупостям. Поэтому агитация правой прессы не выполняет основной национальной задачи. Она протекает впустую, затрепывая все драгоценные слова и мысли, впадая в праздную декламацию и бесплодно возбуждая людей, или Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

же ведет к ожесточенной партийной борьбе, к взаимным интригам, разлагающим кадры эмиграции… Эта пресса почти сплошь лишена руководящей мысли, способности выделить главное, объяснить неясное, сформулировать новые, поставленные историей проблемы, наметить основные задачи эмиграции, указать ей верные точки для приложения сил и содействовать обновлению духа в зарубежье. Все сводится здесь к передаче «информации», к пережевыванию общеизвестного, к злой полемике (с намеками, поношениями и даже угрозами) и полуграмотному преподнесению «культурной смеси»… Эмиграции нужна прежде всего – независимая, национальная, честная и идейная газета.

Не будет ее – и от лица России будут говорить люди случайные, малокультурные и не видящие ничего дальше партийных трафаретов.

Нам надо считаться с тем, что вторая мировая война крепко перетрясла наши кадры, внесла в ряды эмиграции небывалые соблазны и разложение, влила в нее массу «невозвращенцев» и проработала ее новой, по-новому работающей советской агентурой.

Поэтому нам необходимо прежде всего сделать «перекличку», найти друг друга, удостоверить прежнее единомыслие, сомкнуть наши поредевшие ряды. Нам придется далее «списать»

разложившихся и отступиться от колеблющихся, которые, может быть, уже завтра «начнут возвращаться».

Заграничный аппарат НКВД получил после войны новые возможности для работы среди эмиграции. Так, он имеет в невозвращенческих рядах новую «неприглядную» среду, которой он весьма искусно пользуется. Он находит ныне доступ к эмигрантским сердцам не только слева, но и справа, именно к тем, которые понимают государственность как начало не «демократически-соглашательское», а «императивно-диктаториальное». Советские агенты ловко пользуются инстинктивным сочувствием русских людей к «русской армии», к «русской церкви», к «русскому территориальному приращению» – соблазняя, уверяя, пугая и начиная с «малых услуг и поручений». На наших глазах аппарат НКВД соблазнил ряд известных русских массонов (Вердеревского, Кедрова, Кривошеина и др.). Он несомненно использует, так или иначе, представителей «алексеевской» церкви за границей, всех без исключения неотправляемых возвращенцев, всех иностранных «сочувствователей», многих иностранных журналистов и всех иностранных коммунистов.

Нам нельзя забывать: ряд лиц, боровшихся до войны с коммунистами, ныне стали их агентами, их прислужниками, сочувствователями, восхвалителями, тайными «заработкопринимателями»… Среди этих перебежчиков – есть русские родовитые князья, прославленные беллетристы, духовные лица (православные и евангелические).

Теперь мы можем быть обойдены отовсюду: слева, справа, от алтаря, от науки, от искусства, от журналистики, от дипломатии. Враг может оказаться всюду.

Это не значит, что «бороться нельзя» или «безнадежно». Но это означает, что мы сами должны усугубить бдительность и осторожность. Верность людей – нисколько сама собой не разумеется. Чтобы кто из нас ни затевал – надо все предусмотреть, семь раз отмерить и проверить и потом, может быть, не тотчас же отрезать. Это совсем не «страх»: он нам не был свойствен ни в тюрьмах ГПУ, ни в открытой борьбе. Это – чувство ответственности, это обязательная осторожность, требуемая делом и борьбой. Конспиративные правила стали для нас обязательны и тогда, когда мы никакой особой конспиративной работы не ведем.

Русские зарубежные левые газеты все чаще и определеннее начинают формулировать свои предположения и требования в ожидании крушения советского строя: немедленный созыв Учредительного собрания по четырехчленной формуле, немедленное провозглашение всех свобод, скорейшее введение федеративной республики, по возможности, спасение всяческого социализма и т. д. Трудно разочаровывать мечтающих: занятие непопулярное и безуспешное.

Но политика строится не фантазией и не доктриной. Необходим трезвый учет действительности. Мы должны предвидеть неизбежное и невозможное.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

За тридцать лет коммунистического правления Россия потеряла свое имущество, свою оседлость и свою городскую – уездную – губернскую принадлежность. Вечные выселения из жилищ, ссылки, переброски, командировки – сдвинули всех с места и сделали нищими, но не погасили памяти о дорогих могилах, о законных правах и о своей пашне. Как только отпадет советский террор, вся Россия сдвинется с места в стремлении к освобождению, к возврату на насиженные родные места, к восстановлению своих прав на недвижимость, к разысканию членов своей семьи, к отмщению или просто к уходу из северного климата. Двинутся – крестьяне, рабочие, интеллигенция, миллионные концлагеря, беспризорные, уголовные, солдатня, спасающиеся от узнания коммунисты, возвращающиеся невозвращенцы и эмигранты.

Этот текучий хаос будет продолжаться несколько лет, загромождая дороги живыми и мертвыми и перегружая все средства сообщения. В течение этих лет нечего будет думать о составлении, проверке, обжаловании и исправлении избирательных списков, тем более – о производстве выборов. Кто попытается это сделать, тот будет заведомо «фальсифицировать демократию». Но правительство в России будет в это время необходимо больше чем когда-либо. И оно будет существовать, представлять Россию и стремиться к порядку. Следовательно, оно будет не демократическим по своему строению, а диктаториальным.

В лучшем случае этот хаос кое-как уляжется через три-четыре года. В худшем же случае начнутся гражданские войны: с несдавшимися коммунистами; между конкурирующими претендентами на диктатуру, среди которых будет немало деморализованных авантюристов;

или между центральной властью и сепаратистами; между диктатурой и бандами… Не исключено, что найдутся иностранные державы, которым будет выгодно поддерживать эти междоусобия (вспомним Китай, Смуту) и которые будут снабжать поэтому то того, то другого из авантюрных генералов или сепаратистских полководцев деньгами, инструкторами и оружием. При таких условиях национальная диктатура станет прямым спасением, а выборы будут или совсем неосуществимы, или окажутся мнимыми, фикцией, лишенной правообразующего авторитета.

Наконец, самое возникновение небольшевистской или антибольшевистской власти трудно себе представить в том порядке, что Россия будет отвоевана у коммунистов эмигрантскими демократическими партиями или что эти партии будут нарочито проведены к власти победоносными американо-немецкими штыками. На самом деле диктатура встанет изнутри и вряд ли позовет на совет или к участию г. Николаевского или г-жу Кускову. Если это будет диктатура «полукоммунистическая», то она вступит в непрерывный кризис, эволюционируя направо; если же это будет диктатура антикоммунистическая, то она, может быть, и будет обещать созыв Учредительного собрания (или «парламента»), но будет откладывать его в силу высших государственных невозможностей и необходимостей.

Под этой исторически неизбежной диктатурой русский народ будет отыскивать свои «насиженные места» и «права» хаотическим самотеком, и когда через годы, может быть, и соберется первое возможное в послереволюционной России представительное собрание, то оно встанет перед совершившимся фактом: расправа над ненавистными народу элементами будет закончена, а имущественные права «восстановлены» в захватном порядке.

Мы отнюдь не считаем это наилучшим исходом и отнюдь не призываем к этому. Но надо быть совсем наивным в политике, чтобы не считаться с этим процессом, как с наиболее вероятным.

Одна из наших неотложных задач состоит в том, чтобы добиться со стороны западных держав твердого обещания не выдавать новых беглецов из советских зон, все в большем количестве переходящих советско-оккупационную границу в военном обмундировании (дезертиры-невозвращенцы) и дающих подчас (как недавно в Пригницком округе) форменные сражения еще не дезертировавшим отрядам советской армии. И вот, всюду где кто-либо из наших единомышленников имеет связь с союзническим командованием или тем более – пользуется его доверием, надо подавать краткие, но веские меморандумы на соответствующем языке, настойчиво ходатайствуя о том, чтобы эти меморандумы получали движение по военной администрации вверх. Здесь понадобится вся энергия и неутомимость.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

1. Совместная война против фашистов и нацистов давно закончена, и соглашения о выдаче «дезертиров», поскольку они имелись, потеряли свой военный смысл и силу.

2. Бывший союз с Советским государством давно уступил свое место непрерывным шиканам, правонарушениям, недружественным поступкам и угрожающим действиям со стороны советского правительства.

3. Советское государство есть государство тоталитарное, попирающее все права человека; это государство деспотическое и тираническое, угрожающее ежеминутно чести, свободе и жизни всякого советского гражданина. При таких условиях всякая демократическая страна всегда давала политическим беглецам право убежища.

4. Бегущие из советских пределов «дезертиры» взывают к этому праву убежища и в доказательство своего права открыто заявляют о своем категорическом нежелании участвовать в возможной войне против западных демократий.

5. Такое право убежища уже признается за всеми беглецами из советскооккупированных малых государств Восточной Европы (Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и Югославии).

6. Предоставление этого права убежища будет иметь важнейшие и неисчислимые военные и политические последствия, могущие прямо предотвратить третью мировую войну или повести к быстрому выигрышу этой войны противниками Советов.

7. Само собою разумеется, что беглецы, претендующие на это право, должны непременно пройти строгий политический искус в изолированных лагерях на предмет удостоверения того, что они не являются советскими агентами. Чем больше таких ходатайств будет подано, тем лучше. Они уже поддерживаются с иных сторон и в иной форме.

Мы строго и последовательно отличаем национальную Россию от того интернационального, тоталитарного государства, которое называет себя Советским Союзом.

Историческая трагедия России состоит в том, что III Интернационал завладел при помощи социального соблазна (1917-1920), террора (1918-1948), голода (1921-1948), Монополии работодательства (1920-1929-1933-1948) и навязанной народу бесчестной практики повальных доносов (1928-1948) – территорией, хозяйством, властью, армией и культурой русского народа.

Но цели, этого государства не суть русские цели и успехи Третьего Интернационала не суть русские национальные успехи.

Мы неотрывны от России: ее судьба – наша судьба; ее свобода –наша свобода; ее спасение – наше спасение. Мы живем вместе с нею и завещаем нашим детям бороться за нее.

Мы будем до конца беречь ее интерес, хранить ей верность и служить ей. Но Советскому Союзу мы неповинны ни лояльностью, ни верностью, ни служением.

Напротив, чем скорее и чем последовательнее русскому народу удастся отказать Третьему Интернационалу в повиновении, в содействии и в службе, тем лучше.

Правда, во время второй мировой войны русский человек был поставлен между двумя беспощадными врагами: внутренним вампиром и внешним завоевателем-истребителем;

последнего он сначала принял за «друга» и «культурного освободителя» – и жестоко за это поплатился. Это была русская трагедия, выросшая из революции и политической слепоты… Русскому народу удалось отбиться пока только от германцев, подбросивших нам в 1917 году большевиков, снабдивших их деньгами и поддерживавших их так или иначе до 1941 года.

Одоление внутреннего вампира еще не совершилось. Но мировая конъюнктура ныне слагается так, что III Интернационал поднимает против себя все еще не обезумленные им и еще не покоренные народы: вследствие этого в нашем национальном успехе оказывается заинтересованным весь свободный мир, а его интерес сводится к освобождению Русского народа от коммунистического ига.

Это-то и есть то, что мы должны объяснить всем и везде с силой последней убедительности: только восстановление России во всей ее испытанной международной лояльности (от Ярослава Мудрого до Калки, от Непрядвы – до Чертова моста, от Аустерлица, Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Бородина и Лейпцига до героической смерти Императорской семьи в доме Ипатьева) умиротворит вселенную.

Тоталитарный строй, овладевший в нашу эпоху целым рядом государств, навязывает людям целый ряд больных уклонов и навыков, которые распространяются в порядке психической заразы и въедаются в душевную ткань.

Сюда относятся: политическое доносительство (часто заведомо ложное), притворство и ложь, утрата чувства собственного достоинства и почвенного патриотизма, мышление чужими мыслями, льстивое раболепство, вечный страх. Побороть эти больные навыки нелегко; для этого потребуется, после падения тоталитарного строя, время, честное и мужественное самосознание, очистительное покаяние, новая привычка к независимости и самостоятельности и, главное, новая система национального духовного воспитания. Понятно, что это обновление не начнется до тех пор, пока тоталитарный режим будет продолжаться. Но и после его падения долголетний моральный разврат будет преодолеваться медленно, ибо люди отвыкают от лояльности, прямоты, мужества, самостоятельности, независимых убеждений, правдивости, взаимного убеждения и доверия. А до тех пор пока это обновление духа не состоится, надо предвидеть, что всякая попытка ввести в стране последовательный демократический строй будет приводить или к правлению черни (т. е. массы, нравственно разнузданной и лишенной чувства собственного достоинства, не имеющей ни чувства ответственности, ни свободной лояльности), или же к новой тоталитарной тирании справа. Демократы, не думающие об этом и не предвидящие этого, не понимают ни существа демократии, ни тоталитарного строя.

Казалось бы, русская эмиграция должна бы остаться свободной от этих больных уклонов и навыков. К сожалению, это не так. В эмиграции есть группы, усвоившие эти навыки за границей. Эти люди полагали, что правый тоталитаризм есть лучшее средство против левого, и принимались служить ему, забывая собственное достоинство, честь и совесть; они привыкли мыслить чужими (иностранными, право-тоталитарными) мыслями, делали карьеру доносами и промышляли ложью и клеветой. Мы должны остерегаться их: они способны продолжать свое ложное доносительство в любом направлении и на любой службе, что ныне и делают.

Политическая деятельность не терпит наивности и близорукости. В политике слишком многое говорится для того, чтобы ослепить и обмануть доверчивых людей, особенно таких, которые мало знают, не имеют собственного, зрелого политического опыта и не умеют самостоятельно мыслить. Именно на этом строят свой первоначальный обман тоталитарные демагоги.

Когда Гитлер завопил против коммунизма, многие русские поверили ему. В действительности же он прикрывал этим готовящуюся расправу с версальско-обессиленной Европой и завоевательный поход на Россию. Опытные политики предупреждали друзей, что он может, если ему покажется выгодным, пойти на все: заключить с коммунистами союз (попытка Рема в 1934 г.), предложить Англии и Франции сделку за счет России (полет Гесса в Англию), или же, в случае победы над советским правительством, он может не ликвидировать его, а предоставить ему доканывать не завоеванные еще части России, подготовляя их для дальнейшей германской колонизации. Это и есть исторический факт: Германия, спасенная Россией (1805-1815), ныне добивается ее завоевания (1914-1918, 1939-1945).

Но многие наивные русские эмигранты ждали от Гитлера быстрого разгрома коммунистов и освобождения России. Они рассуждали так: «враг моего врага – мой естественный единомышленник и союзник». На самом же деле враг моего врага может быть моим беспощадным врагом. Поэтому трезвые русские патриоты не должны были делать себе иллюзий. Есть общее правило международной политики: когда два врага моей родины начинают борьбу друг с другом, то мне следует расценивать эту борьбу не с точки зрения международного права, или справедливости, или сентиментальных настроений, но с точки зрения прямого интереса моей родины и экономии ее сил. В таких случаях показуется нейтралитет. Массовая сдача в плен русских солдат в 1941 году и была такой инстинктивно найденной попыткой занять нейтральную позицию; и если бы они сдавались в плен народу с Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

живым и лояльным правосознанием, не стремящемуся завоевать и истребить русскую народность (напр. финнам, шведам, англичанам, французам или североамериканцам), то эта попытка, наверное, имела бы иные последствия.

Наше время есть эпоха рекламы: предприимчивые люди сорганизовываются и начинают настойчиво провозглашать «гениальность» своего вожака и единоспасательность его программы, причем мнимая «гениальность» сводится обычно к системе самого беззастенчивого пронырства, обмана и насилия, а программа бывает пусторечива и невежественна, прикрывая личное честолюбие, а также партийное и национальное властолюбие. Отсюда неизбежные неудачи и разочарования. Так, Гитлер не понимал в стратегии ничего и проиграл войну, несмотря на исключительную подготовку германской армии и ее штабов.

Вот его основные стратегические ошибки:

1. Прежде всего он повторил старую классическую ошибку прусско-германской стратегии (Фридрих II, Вильгельм II), переоценивая свои силы, презирая другие народы, их силы, их свободолюбие и вызывая на бой против себя всех соседей и не соседей. Гитлер углубил эту ошибку до конца, раздражая своими преследованиями и поднимая против себя не только иноземные правительства, но и все общественные интернациональные организации мира: католическую церковь, евангелическую церковь, еврейство, масонство, социалдемократический интернационализм и коммунистический интернационал. Этим он обеспечил себе – религиозную и социальную вражду всего мира.

2. Готовя новую мировую войну и возлагая на свой народ великие тяготы, он лишил его внутреннего чувства своей военно-моральной правоты, ведя вызывающее нападение, делая ставку исключительно на национальный шовинизм, заключая союз с Советским государством, разрушая чужие города, свирепо и систематически истребляя невинных людей и исключая из самого процесса ведения войны всякий морально-рыцарский и религиозный элемент. В то же время, вводя партийную монополию, он политически расколол весь свой народ, восстановив против себя германские династии, германское дворянство, генералитет, многих промышленников, церковные круги, немецкое еврейство, германские ложи, социалдемократическую партию и союз Стального Шлема. Все эти внутренние силы знали о моральной порочности и имущественной жадности национал-социалистов, не доверяли им и презирали их. Еще никогда Германия не начинала войну в состоянии такой внутренней расщепленности и вражды.

3. Слепой вождизм и рекламерство выдвинули в Германии главнокомандующегодилетанта (Гитлера). Как только дело выходило за пределы штабной подготовки (Польша, Франция, Балканы) и наемной контрразведки, так мнимый «гений» делал ошибку за ошибкой.

Не желая признаться в этом, он разносил, унижал и убивал своих генералов; сочинял хвастливые реляции, не соответствовавшие истине (напр., октябрь 1941 г.): посылал на бесцельный убой свои войска и пытался поправить неудачи припадками «штабной ярости».

4. Отсюда возникла «стратегия престижа». Наполеон проговорился об этом Меттерниху:

«я не могу показаться своему народу в унижении, я должен оставаться велик и славен».

Законный государь может проиграть войну и править дальше; полководец-выскочка держится на эффектах. Петр Великий, Суворов, Кутузов и др. умели побеждать, наступая и отступая;

выскочки переживают всякое отступление как свое поражение и измеряют успех занятой территорией. Так было и с Гитлером.

5. Как близорукий дилетант, он решил, что весь секрет в том, чтобы воевать на чужой территории, грабить ее и кормить свой народ, сидящий, как на скачках, в «стратегической ложе». Отсюда это бесконечное растягивание линии фронта, оккупация Европы, разбрасывание войск, жестокость в оккупированных странах, сеяние голода и ненависти, война страхом.

Отсюда же стратегическое разматывание своих сил и непредвидение возможности воздушной Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

войны против Германии. Эту войну и нападение с воздуха на германские города Гитлер спровоцировал сам разрушением Варшавы, Роттердама, Лондона и Белграда. А между тем, на своей территории народ дерется совсем иначе, отдавая все силы и обороняясь до последнего.

Гитлер не учел этого – он отдал германские города на разгром при невозможности народного сопротивления и народной войны за собственную территорию.

6. Бисмарк предупреждал Германию: не драться на два фронта и в частности, не драться с Россией. Гитлер же повторил стратегическую ошибку 1914-1918 гг. Он безмерно растянул свой фронт от норвежских фиордов, через Данию, Голландию, Бретань, Марсель, Италию, Африку, Грецию, Крым, Кавказ, Волгу – к Петрограду. Это была стратегическая мания величия, которая делала неосуществимым основной принцип: быть в решающий момент на главном участке – сильнее противника. Это удалось ему в Польше, во Франции и на Балканах; и не удалось ни для десанта в Англию, ни в Африке, ни в России.

7. Вовлечение в войну слабой не воинственной Италии с разлагающимся фашизмом было прямой стратегической ошибкой, приведшей германцев в Африку; то же относится и к военно-несостоятельной Румынии. Стратегически слабый союзник есть всегда бремя и опасность.

8. Далее, стратегия «молниеносной войны», придуманная для европейского пространства, не могла оправдаться ни в Африке, ни на востоке (Россия). Стратегическая координация времени и пространства была здесь глубоко ошибочна. Что было умно в европейской чересполосице, при европейских дорогах, в европейском климате, при европейской густоте населения и европейской психологии, то оказывалось стратегической глупостью применительно к русским условиям.

9. Гитлер пошел на Россию, не зная русского народа, его пространства, его климата, его быта и его социальных отношений. Его армия не имела теплой одежды даже для первой зимы, грубая ошибка шведского полководца (Карла XII), повторенная французским полководцем (Наполеоном), ничему не научила немецкого дилетанта: последствия были аналогичны.

10. Еще грубее была ошибка Гитлера – пытаться бороться сразу и с коммунистами, и с русским народом. Произошло это от сочетания невежества самомнения, психологии торопливого выскочки, расистского презрения к другим народам и прямого политикопсихологического бессмыслия.

11. Стратегия бесконечного наступления в глубь России, растягивание восточного фронта, цепляние за территорию; неспособность сначала воздержаться от «дающегося»

пространства, а потом своевременно «расстаться» с ним; легкомыслие затяжного предкавказского топтания; неумение заштопать «стратегическую дыру» калмыцкой степи;

уничтожение своих армий у Царицына – все это памятники стратегической несостоятельности Адольфа Гитлера.

12. Если мы упомянем еще об его легкомыслии в стратегической оценке Соединенных Штатов; об его непонимании психологии английского народа, увидевшего свою столицу в разрушении и стиснувшего зубы; о легкомысленном наводнении Германии иностранными рабочими – враждебно настроенными саботажниками; и о неслыханно жестокой расправе со всем европейским еврейством – то мы приблизительно укажем основные стратегические ошибки Гитлера, погубившие его мировую затею и облегчившие победу над ним как западным державам, так и советскому штабу. Военная история несомненно вскроет еще и иные ошибки его командования.

Слово «конспирация» означает заговор. Искусство конспирации состоит в умении проводить заговоры «тайно» и доводить их до успешного конца. Это искусство имеет свои ненарушаемые правила: кто их не соблюдает, тот губит свое начинание, а может быть, и себя самого, и всех доверившихся ему близких и далеких единомышленников. Здесь дилетантство равносильно провалу и гибели.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Одно из этих правил гласит: тайну заговора можно сообщать только лицам безусловного доверия и безусловного единомыслия, – и то, если их участие в заговоре безусловно необходимо.

Вообразим, что ко мне является видный агент НКВД и говорит: «Мы заговорщики в НКВД, готовы произвести переворот в Советском государстве и установить русское национальное правительство, если вы, эмигранты, обещаете нам исполнять теперь же все наши указания, а потом дать нам всем полную амнистию и войти в наше правительство!» Я, конечно, даю ему высказаться. Что надо ответить ему?

1) «Почему вы избрали меня для сообщения мне вашей тайны? Разве я являюсь вашим безусловным единомышленником, которому можно доверить такую тайну? Чтобы быть вашим единомышленником, я должен был бы знать все ваши сокровенные замыслы против эмиграции, которые вы профессионально обязаны иметь. Как и чем вы докажете мне, что вы сейчас говорите со мной не как профессиональный провокатор из НКВД, а как национально мыслящий патриот? Какое же единомыслие возможно между нами? Единомыслие предполагает твердомыслие с двух сторон. Если принять, что мое твердомыслие доказано моим прошлым, то ваше твердомыслие погибло навсегда в вашей провокаторской деятельности. Вы уже никогда не будете верить себе самому. Какой же возможен заговор при отсутствии единомыслия и твердомыслия? Разве только заговор друг против Друга»… 2) «Откуда у вас берется такое безусловное доверие ко мне, что вы решаетесь сообщить мне такую опасную тайну. Откуда вы знаете, что я не болтлив и не хвастлив. Что я не разболтаю ваш заговор устно или в печати. Откуда вы знаете, что среди моих знакомых нет ваших же, засекреченных от вас, агентов, которые немедленно выдадут вас вашему начальству.

Почему вы считаете меня таким глупцом, который способен немедленно поверить предложениям профессионального энкаведиста. Если вы обращаетесь ко мне с таким предложением, то вы явно считаете меня отъявленным политическим идиотом; но к такому идиоту невозможно питать вообще никакого доверия. Все это означает, что вы только играете со мной в доверие и нисколько не опасаетесь выдачи. Вы явно обращаетесь ко мне с ведома вашего начальства, и вся ваша затея только и может быть новой провокацией».

3) «Но если бы между вами, профессиональным провокатором, и мною имелось в действительности единомыслие и доверие (о чем смешно и думать), то вы имели бы основание сообщить мне о вашем «заговоре» только тогда, если бы мое участие было безусловно необходимо для вашей удачи. На самом же деле все обстоит как раз наоборот: ваш «заговор»

затевается в среде окончательно пролганной и профессионально, насквозь прошпионенной и предательской. У вас, в НКВД подслушивают друг у друга даже ночные мысли и «пришивают»

друг другу собственные вымыслы и замыслы. И тем не менее – вы создали якобы целый заговор. Но тогда какое же безумие с вашей стороны делать его предметом «эмигрантского экспорта». Ведь для успеха его необходимо, чтобы ни один комар в эмиграции не подозревал о нем и не мог пропищать о нем даже ночью… А вы вываливаете мне, первому встречному, всю вашу тайно-полицейскую подоплеку. Скажите, скольких эмигрантов еще вы посвятили в этот «план спасения» России? Вы, конечно, понимаете, что этим вы просто погубили весь ваш «заговор». И вы, искусный энкаведист, делаете при этом вид, будто вы сами всего этого не сообразили. Если ваш «заговор» известен мне, случайно попавшемуся вам эмигранту, то он, конечно, давно уже известен вашему начальству. А это означает, что он или безнадежен, и что именно вы погубили его, или же что он есть очередная провокация. Ясно, что верно именно последнее».

4) «Для производства переворота в Советии эмиграция вам решительно не нужна.

Напротив, ее участие и ее болтовня могут быть только вредны вам. Если вы можете и желаете произвести переворот, то совершайте его молча, неожиданно и решительно, но не звоните же об этом за границей».

«Вы хотите от нас «амнистию». Но зачем же вам нужна амнистия, если вы сами будете у власти. Тогда амнистировать будете вы, а не вас. К тому же вы отлично знаете, что в эмиграции нет единства: она многоголова и разномысленна, в ней сотни тысяч или даже более того, а вы разговариваете со мною. Анемподистом Чижиковым, как если бы я мог гарантировать вам чтоИван Ильин: «Наши задачи Том I»

нибудь. «Войти в ваше правительство». Что же, мы так и ввалимся в ваше неправдоподобное правительство, многоголовые и разномысленные. Или же вы обещаете это участие только мне, Чижикову, лично. Вы, должно быть, считаете меня очень честолюбивым и к тому же глупым человеком… Когда вы будете у власти, тогда вы и будете приглашать кого захотите, и приглашенные будут вам отвечать индивидуально. А до тех пор, вы сами понимаете, только глупцы могут соблазняться вашими посулами и принимать всерьез ваше провокационное пустословие. Но стоит ли вам стараться над… соблазнением глупцов? Или вы хотите превратить их в своих разведчиков?»

5) «Что же касается исполнения теперь же всех ваших указаний и требований и безоговорочного повиновения вам во всем, то это требование было в свое время произнесено вашим сотрудником – Федоровым-Якушевым, основателем всем известного провокационного «треста». Это нам уже знакомо. И именно это выдает вас окончательно, с головой. Итак, поищите себе созаговорщиков среди людей более неопытных, слепо доверчивых и болезненно честолюбивых. А меня не тревожьте вредными разговорами!»

Все эти соображения, конечно, нет надобности излагать лукавому собеседнику: можно сказать иначе, меньше и больше. Но про себя следует думать именно в этом роде. И затем следует предупредить всех единомышленников о готовящейся новой провокации, – может быть, и через честную эмигрантскую прессу.

Мы переживаем эпоху, в которую политика все более смешивается с грязью. Это надо продумать и из этого надо сделать выводы.

Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем настойчивее, чем нетерпеливее, и чем беднее революционер, тем острее становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами; чем решительнее он «отвергает капитализм» и чем больше он, в качестве социалиста или коммуниста, «презирает частную собственность», тем ближе он подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого Петр Верховенский прямо говорит: «Я ведь мошенник, а не социалист». Это предвидел Лесков (в «Соборянах»): «Мошенники ведь всегда заключают своею узурпацией все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться». Это предвидел граф А.К.Толстой и другие.

Но предотвратить этого развития в России не удалось.

Еще Бакунин, мечтая о русской революции, возлагал свои надежды на русский преступный мир.

Уже в первую русскую революцию (1905-1906) некоторые революционные партии перешли к «экспроприациям», т. е. к ограблениям с убийством и к прижизненным и посмертным вымогательствам (смерть Саввы Морозова).

В страшные годы 1917-1920 смешалось все. Люди грабили и уверяли, что они «грабят награбленное». Интеллигентные революционеры присваивали себе чужие дома, чужие квартиры, чужую мебель, чужие библиотеки – и нисколько не стыдились этого. Крестьяне грабили помещичьи усадьбы; революционные матросы – офицеров и городских «буржуев»;

чекисты – арестованных; безбожники – храмы; солдаты – военные склады. Революция стала грабежом, следуя прямому указанию Ленина. В марте 1917 года Временное правительство амнистировало уголовных, считая их, по-видимому, нелегальными борцами против имущественной несправедливости, которые совершали свои уголовные деяния якобы вследствие отсутствия в стране свободы и равенства и якобы жаждали морального возрождения (см. в воспоминаниях заведующего всем розыскным делом Империи А.Ф.Кошко «Очерки уголовного мира Царской России», с. 214). В то время петербургская дактилоскопическая коллекция с фотографиями преступников и подозрительных лиц достигала двух миллионов (с.

195) снимков. И вот преступный мир покинул тюрьмы, освобождая их для «контрреволюционеров» – и привычные жители тюрем влились в революцию. Уголовные, принимавшие коммунистическую программу, быстро и легко врастали в партию и особенно в Чеку; уголовные, желавшие грабить самовольно, вне революционной дисциплины, арестовывались и расстреливались. В 1920 году лицо, близкое к профессиональному Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

уголовному розыску, отмечало: «Все нынешние преступники – новички, дилетанты; они грешат с голоду, ни скрыть, ни «завязаться», «смыть кровь» не умеют; а профессионалы-рецидивисты, тюремщики – или в партии, или перебиты ею за самовольство».

Главные правила революции гласят: «Добро есть то, что полезно революционному пролетариату; зло есть то, что ему вредно», «революции позволено все»; «законы буржуазных стран не связывают революционера». Все это внушено членам компартии и ее чиновникам. Так возник этот режим: разбойники стали чиновниками, а чиновники стали разбойниками.

Уголовные и политики слились. Политическое и уголовное смешалось. В самую сущность новой «политики» были включены: ограбление, ложное доносительство, беззаконные аресты, произвольные мучительства и убийства, вечная ложь, вечное вымогательство и законченный административный произвол. Уголовное (преступное) обхождение человека с человеком стало самой сущностью политики. А политика, принципиально признавая преступление полезным для революции, зловеще засветилась всеми цветами уголовщины.

Но, что еще хуже: режим, возникший из этого смешения, поставил граждан в такие условия, при которых невозможно прожить без «блата». Это систематически подрывает все основы русского правосознания – вот уже в течение тридцати лет.

Уже в начале революции в широких кругах русского народа (в том числе и в интеллигенции!) складывалось сознание, что человек, ограбленный революцией, может вернуть себе свое имущество любыми путями. Именно отсюда все эти бесконечные советские «растраты», «хищения», подкупы, взятки: это есть или революционный грабеж или же произвольное самовознаграждение пострадавшего от революции. Русское правосознание отвергло государственную природу советских захватов и признало ее делом уголовного насилия. И на уголовщину сверху – стало отвечать «блатом» снизу.

Это понимание приобрело в дальнейшем величайшую популярность в народе под давлением тех хозяйственных мер, которые лишили русский народ свободных и достаточных средств производства и прокормления (социализм!). Нелегальное приобретение стало в России необходимым условием существования при социалистическом режиме. Черный рынок; отчетом прикрытая перетрата и растрата; тайная продажа «казенного имущества»; унос продуктов и полупродуктов с фабрик; ночное расширение крестьянами приусадебных участков; взаимное «одолжение» советских директоров; торговля похищенными спецами со стороны ГеПеУ и ГУЛАГа; ложное доносительство как средство «спасения» и заработка – все виды советской нелегальности, вынужденной социализмом, неисчислимы. Уголовщина оказалась естественным коррективом к коммунистическому бедламу. Здесь человек от голода крадет свою собственную курицу; здесь библиотекарь потихоньку торгует страницами, вырванными из книги на курево;

здесь коммунисты «протаскивают через постель» подчиненных им интеллигентных женщин.

Здесь люди в голодные годы доходят до людоедства. Все это должно быть сохранено для историков последующих поколений. Из всего этого должны быть сделаны выводы теперь же.

В революции политическое врастает в уголовщину. В социальной и социалистической революции политика и уголовщина становятся неразличимы. В коммунистическом строе люди ищут спасения от голодной смерти и стужи в непрерывной уголовщине.

Тридцать лет упражнения в таком правосознании вряд ли могут быть признаны хорошей подготовительной школой для демократии.

В русской эмиграции не угасает естественная и политически верная потребность объединения. Но этой потребности не соответствует наличность элементарных навыков и политических умений. С одной стороны, левое крыло отводит правое и само отводится этим последним. С другой стороны, продолжается партийное дробление, доктринерское по форме:

«не совсем то, значит, совсем не то»; честолюбивое по мотивам: «я веду, а не ты и не он».

Единение не удается потому, что люди живут духом части, а не духом целого и личное или партийное фигурирование ставят выше Национального Дела.

Этот же дух проявляется и в обилии политических «главарей». Необходимо отличать национального вождя от партийных главарей. Вождь один, а партийных главарей – число неограниченное.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Вождь закаляется в деловом служении, волевом, мужественном, национально верном.

Он одержим духом Целого, а не частным, не личным, не партийным. Он сам стоит и сам идет, потому что он политически дальнозорок и знает, что надо делать. Поэтому он не приглашает себе идеологов «выдумывать программу». Оставшись совсем один, он начинает большое дело, не создавая себе партию, а действуя лично во имя сверхличного. Его дело есть его зов; на зов его дела вокруг него смыкаются лучшие люди. И все они твердо знают, что русское дело может делаться только русскими руками и не должно делаться по иностранной указке, ибо иностранная указка всегда ограничит, исказит или даже погубит национальный интерес. Вождь служит, а не делает карьеру; борется, а не фигурирует; бьет врага, а не пустословит; ведет, а не нанимается к иностранцам. И всегда предпочитает личный неуспех – успеху от темных и предательских путей. Таков был Корнилов. Таков был Врангель.

Иное дело партийные главари.

Их движет не тревога за Россию, а беспокойство за себя. Сидит он, сидит в эмиграции;

время идет; «лучшие годы» его уходят, и досадно, и обидно! И начинает у него голодать и пухнуть честолюбие. И вот, как выразился один остроумный наблюдатель, человека начинает «дучить» (от слова «дуче», что по-итальянски значит «вождь»). Его «дучит» и «вздучивает».

Вот он заводит себе адъютанта, или даже двух, начинает говорить повелительно, «указывать», диктовать. У него есть воля, но не к борьбе, а к фигурированию; у него есть и мужество – для целого ряда сомнительных копромиссов. Что ему делать, чтобы самому преуспеть, он чует; а для дела он приглашает «идеологов», кои и выдумывают ему программу. Он начинает дело своего «возглавления»: сам поездит, приятелей разошлет, все с предложением «подминаетесь под меня», ибо остальные ничего не стоят. Но для этого нужны деньги. Как их достать?

Начинаются обещания: обещания бывают конфессиональные, янкменские, демократические, федеративные, социалистические, просемитические и наоборот – тоталитарные, антисемитические, национал-социалистические, сепаратистские, евразийские, «туранские», украино-аннексионные, контрразведочные, полонофильские и всякие другие еще «фильские».

Издается газетка, журнальчик; скудные, пустые, с более или менее явным уклоном в сторону «покровителей». Иногда поднимается вокруг такого дела шум. А так как к качественно пустому месту и к политически мертвому делу люди не примыкают и добровольно «подминающихся»

оказывается мало, то начинается раздражение, интриги, угрозы, доходящие до слов «виселица»

и «правая стенка». Но время идет. Покровители охладевают или сами исчезают с арены.

Постепенно шум сокращается, внутренняя пустота и партийность дела всех отвращает, главаря опять «раздучивает» и остается только ворох политического сора для будущего историка эмиграции.

Сколько мы видели таких за тридцать лет! И если еще будут появляться такие «главари», то и их постигнет та же судьба. Ибо во всех человеческих делах есть высшие мерила: совести, служения и качества.

Было время, когда среди русской интеллигенции господствовало воззрение, что «порядочный человек не может не быть социалистом» и что «только социализм осуществит на земле свободу, равенство, братство и справедливость». С тех пор мы много пережили и перестрадали; опыт осуществлен и последовательно проведен в огромном масштабе. Ныне мы должны судить на основании этого опыта. Мы увидели социализм в жизни и поняли, что он осуществим только в форме всепроникающего и всепорабощающего тоталитарного режима.

Социализм прежде всего угашает частную собственность и частную инициативу.

Погасить частную собственность значит водворить монопольную собственность государства;

погасить частную инициативу значит заменить ее монопольной инициативой единого чиновничьего центра. Так обстоит не только в России: и в Западной Европе, всюду, где проводится советский социализм (Польша, Чехия, Венгрия, Румыния, Болгария, Югославия, Албания, Восточная Германия) или социализм Второго Интернационала (Франция, Англия), всюду вырастает (быстро или медленно) монопольная собственность государства и слагается монопольная инициатива единого чиновничьего центра. В этом – самая сущность социализма.

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

Это ведет неизбежно к монополии государственного работодательства и создает полную и бесповоротную зависимость всех трудящихся от касты партийных чиновников. Знаменитый французский социолог Густав Лебон был прав, предсказывая этот ход развития. Чтобы осуществить государственно-централизованный хозяйственный план, эта каста вынуждена силою вещей овладеть всею хозяйственной деятельностью страны, а потом и политической, и культурной жизнью народа и ввести тоталитарный строй. В тоталитарном же строе – нет ни свободы, ни равенства, ни братства, ни справедливости. Мы видели в жизни – и левый, и правый тоталитаризм. С нас достаточно. Пустые мечты и политические сказки предоставим детям и агитаторам.

Почему русская интеллигенция тянула прежде к социализму? Потому что она, почти утратив христианскую веру (под влиянием западного рассудочного «просвещения»), удержала христианскую мораль и хотела социального строя, т. е. свободы, справедливости и братства (к коим она, по недоразумению, пристегивала и равенство). Ей внушали и она воображала, будто социализм есть единственный путь к социальному строю. Ныне наступает новая эпоха, которая положит в основание другое воззрение, а именно: социализм – антисоциален; искать социальности надо в ином, новом, несоциалистическом строе.

Социализм антисоциален потому, что он убивает свободу и Творческую инициативу;

уравнивает всех в нищете и зависимости. Чтобы создать новую привилегированную касту партийных чиновников-угнетателей; проповедует классовую ненависть вместо братства; правит террором, создает рабство и выдает его за справедливый строй. Именно потому истинную социальность (свободу, справедливость и братство) надо искать в несоциалистическом строе.

Это не будет «буржуазный строй», а строй правовой свободы и творческой социальности.

Мы не сомневаемся: пройдут года, прежде чем это воззрение станет господствующим в человечестве. Ибо пропаганда социализма велась слишком долго; из социализма сделали какойто суррогат религии; социалистические партии и теперь еще выдают свой строй за единственный путь к счастью и демагогируют рабочих; а коммунисты стали партией ожесточившегося безумия, мирового разложения и завоевания. Все это надо изжить, во всем этом надо разочароваться, от всего этого надо отречься. Однако те социалисты, которые ныне одумались, – предпочитают сохранять название своей программы и потихоньку вложить в нее другое, более приемлемое и не столь тоталитарное содержание. У них нет мужества для отказа, пересмотра и вступления на новый путь.

Силою вещей наша многострадальная Россия идет в этом изживании, разочаровании и передумывании впереди всех. Если бы русский народ был сейчас свободен и услыхал вновь проповедь социализма (т. е. левого тоталитаризма), то ответ его был бы, наверное, недвусмыслен и стихиен.

Мы, русские христиане, по-прежнему будем искать в России социального строя. Однако на основах частной инициативы и частной собственности, требуя от частноинициативного хозяйства, чтобы оно блюло русские национальные интересы и действительно вело к изобилию и щедрости, а от частных собственников – справедливого и братского хозяйствования.

Знаем, что для этого необходимы предпринимательский и организационный талант, живое чувство справедливости и органическая христианская доброта сердца. Талантом нельзя снабжать людей, однако возможно создать такие правовые и экономические условия, при которых бездарный предприниматель будет сам выключаться из хозяйства. Чувство справедливости нельзя ввести законом, но его должно воспитывать и контрольно карать всякую явную несправедливость (введение особой социальной ответственности, слабые начатки которой мы видели в фабричной инспекции). И доброту нельзя предписать, но ее надо укреплять и воспитанием и организацией общественного мнения.

Эти два понятия отнюдь не совпадают. «Социальность» – это живая справедливость и живое братство людей; и потому всякое установление, всякий порядок, всякий закон, от которых жизнь становится справедливее и братство крепнет, – «социальны». Понятно, что первое условие «социальности» – это бережное отношение к человеческой личности: к ее достоинству, к ее свободе. Порабощение и унижение человека исключает «социальность», ибо Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

социальность есть состояние духа и порядок духовной жизни; говорить о социальности, унижая человека, делая его рабом, – нелепо и лицемерно. Сытые холопы остаются холопами; роскошно одетые и в комфорте живущие рабы не перестают быть рабами и становятся тупыми, развратными и самодовольными рабами. Режим угроз, страха, доносов, шпионажа, лести и лжи никогда не будет социален, несмотря ни на какую возможную «сытость». Человеку нужны, прежде всего, – достоинство и свобода; свобода убеждений, веры, инициативы, труда и творчества. Только достойный и свободный человек может осуществить живую справедливость и живое братство. Рабы и тираны всегда будут хотеть другого и проводить в жизнь обратное.

Это коварный обман обещать людям под именем «социализма» справедливость и братство и потом отнять у них достоинство, свободу, способность к братству и путь к справедливости. Именно так поступили в наше время социалисты (в их коммунистическом обличье), и они могут быть уверены, что человечество никогда не забудет им этого.

Итак, «социальность» есть цель и задача государственного строя, создаваемого, по слову Аристотеля, «ради прекрасной жизни». «Социализм» же есть только один из способов, предложенных для осуществления этой цели и этой задачи. «Социальность» нужна при всяких условиях; а «социализм» – только при том условии, если он действительно осуществляет «социальность».

«Социальность» завещана нам Евангелием как любовь к ближнему, основанная на любви к Богу; но о социализме в Евангелии нет ни слова, ибо раздача личного имущества и нестяжательность как высшая ступень христианской добродетели – не имеет ничего общего с социализмом. Социализм не раздает из любви, а отнимает из ненависти и зависти; он есть разновидность земного стяжательства; он ищет коллективного обогащения и для этого создает личное нищенство для всех; он сулит всем равное потребительное богатство – и обманывает.

Первые христиане попытались достигнуть «социальности» посредством своего рода добровольной складчины и жертвенно-распределительной общности имущества; но они скоро убедились в том, что и такая элементарная форма непринудительной негосударственной имущественной общности – наталкивается у людей на недостаток самоотречения, взаимного доверия, правдивости и честности. В Деяниях Апостольских (4.34-37; 5.1-11) эта неудача описывается с великим объективизмом и потрясающей простотой: участники складчины, расставаясь со своим имуществом и беднея, начали скрывать свое состояние и лгать, последовали тягостные объяснения с обличениями и даже со смертными исходами; жертва не удалась, богатые беднели, а бедные не обеспечивались; и этот способ осуществления христианской «социальности» был оставлен как хозяйственно несостоятельный, а религиознонравственный – неудавшийся. Ни идеализировать его, ни возрождать его в государственном масштабе нам не приходится.

Общность имущества вообще есть дело претрудное и требующее легкой и свободной добровольности. Но именно добровольную общность не следует смешивать ни с социализмом, ни с коммунизмом (как делают анархисты коммунисты).

Неразделенный крестьянский двор, где ссорятся две-три семьи, – не есть образчик социализма. Добровольную общность части имущества мы наблюдаем в артели, в ученом обществе, у студенческой организации, у скаутов, у «Соколов», в кооперативе, в акционерной компании и т. д. Во всем этом нет никакого социализма, ибо это есть общность добровольная, не отменяющая частную собственность и могущая быть прекращенною. Социализм же принудителен, окончателен, бессрочен и враждебен частной собственности.

Элемент социализма имелся в русской крестьянской общине, государственнопринудительной, бессрочной и ограничивающей свободное распоряжение землей. Община казалась целесообразной и «социальной» потому, что связанные ею крестьяне старались преодолеть ее отрицательные стороны справедливым распределением пользуемой земли и несомого бремени (переделы по едокам и круговая порука). Но на деле это повело к аграрному перенаселению в общине и во всей стране, к экстенсивности и отсталости крестьянского хозяйства, к стеснению и подавлению личной хозяйственной инициативы, к аграрным иллюзиям в малоземельной крестьянской среде и потому к нарастанию революционных настроений в стране; ибо замаринованные в общине крестьяне воображали, будто в России Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

имеется неисчерпаемый запас удобной земли, который надо только взять и распределить, – тогда как осуществившийся в начале революции «черный передел» дал им на самом деле прирезок в две пятых одной десятины на душу (чтобы затем отнять у них и все остальное).

История показывает, что с социализмом всегда связывались всевозможные иллюзии и самые необоснованные надежды. Наша эпоха призвана разрушить эти иллюзии, погасить эти надежды.

Разъединенные телом и душой, духом и инстинктом самосохранения, – люди способны выносить общность имущества лишь постольку, поскольку им удастся преодолеть это разъединение любовью, дружбой, совестью, щедростью, личным благоволением, духом, внутренней дисциплиной и, главное, добровольным согласием.

При всяких иных условиях общность имущества будет вести только к разочарованию, вражде, насилию, воровству и хозяйственным неуспехам. Она будет создавать каторжный, тоталитарный режим, всеобщее рабство и падение культуры. Современному человечеству, захваченному социалистическими иллюзиями, придется все это изживать до протрезвления.

Теперь, кажется, уже весь мир понял, что Политбюро СССР добивается мирового владычества и мирового коммунизма; и только третья партия – партия Уоллэса в Соединенных Штатах и Экуменический Совет в Женеве не постигли еще этого. Но в серьезных политических кругах обсуждаются только конкретные планы советских коммунистов, а именно: что они предпочитают – революцию или войну? Ответ гласит: революцию – всегда и везде; войну – только там, где она не грозит советам разгромом; но угрозу войной – везде и всегда, поскольку эта угроза не рискует сорваться в невыгодную войну.

При таком положении дел Политбюро сделало за последние годы целый ряд серьезных промахов.

1. Оно рассылало всюду тоталитарно зараженных дипломатов (Молотова, Громыку, Вышинского и др.), которые разговаривали с другими державами революционнообличительным, угрожающим презрительным тоном. Этот тон считается у Советов очень полезным для мировой революционной пропаганды и должен выражать непримиримую революционную позу: мы-де с вами вообще разговариваем только потому, что «наши» вас еще не свергли. Это был тон не великой державы, строящей мир в мире, а тон революционной партии. От этого престиж советской власти, поднятый усилиями и геройством русской армии на большую высоту, стремительно падал за эти годы: весь мир начал понимать, что он имеет дело не с Российской державой, а с революционной советчиной. «Революционер без манер»

провалился на дипломатическом экзамене.

2. Этот сварливо-агитационный, ненавистно-угрожающий тон истолковывался другими державами не как обычный агитационный нахрап революционеров, а как угроза новой войной, что было до Крайности невыгодно советской власти. Ее дипломаты пробудили и напугали разоружившиеся было народы и вызвали процесс всеобщего ответного вооружения. Своей бестактностью они сомкнули фронт своих врагов и навредили себе сколько могли. Вместо того чтобы «уйти на отдых». Соединенные Штаты в ответ на это осознали и прощупали свою «внешнюю стратегическую линию»: от Кореи до Персии, от Турции до Италии и Испании, от Южной Америки до Ньюфаундленда и от Греции до Белграда, от Берлина до Норвегии. Англия закончила свою «линию Монтгомери» поперек Африки. Европа стала смыкать свои ряды. И только французские социалисты поставили свою партию выше государства и армии.

3. Все последние выступления Политбюро в Европе были столь же недипломатичны и ошибочны: это были вредные для мировой революции – революционные эксцессы, эксцессы властного нетерпения, за которыми не стояло реальной силы. Террор в восточно-европейских малых государствах заставил всю остальную Европу, а за ней весь мир понять сущность коммунистической революции; доклады беглецов оказались вполне убедительными. Переворот в Чехословакии погасил последние сомнения. Греческое восстание обнаружило авантюризм и слабосилие Коминформа. Ноябрьское восстание во Франции и июльская вспышка в Италии бесцельно промотали революционный ряд в массах, вызвали поправение в народе и укрепили государственные силы страны. Берлинский нажим превратился в настоящую школу Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

правильного обхождения с советской угрозой и с революционным нахрапом. Все это вызвало вдобавок антикоммунистическую реакцию в восточно-европейском крестьянстве, первое проявление которого мы видели в Югославии.

4. Итак, советская власть преждевременно выложила на стол свои революционные и стратегические «козыри» и навредила себе этим. Вечная угроза войной неумна: она вызывает отпор и вооружение; она выдыхается и, наконец, заставляет выяснить реальность самой угрозы.

Для разрешения последней задачи был пущен в ход весь англосаксонский аппарат, давший с востока согласные и единогласные сведения.

Советская власть в данное время к войне неспособна, и ее козыряющие угрозы несерьезны. Военная промышленность строится лихорадочно, но квалифицированные отделы ее не на высоте. Инженерно-технический кадр, истребленный при Ежове на 50 процентов и за тем жестоко пострадавший во время войны, не справляется со своей задачей. Для развертывания плана не хватает рабочих рук: уже теперь не хватает одного миллиона рабочих, в 1949 году будет нехватка в два миллиона, к 1952 году – в десять миллионов. Надежда увезти соответственное количество рабочих из малых государств Восточной Европы – слабая. Рабочие изведены длительным недоеданием, жилищными условиями, холодом и террором; их квалифицированный кадр продолжает редеть; новые рабочие из пролетаризованных крестьян работают на фабриках примитивно, с браком и авариями. Железнодорожный транспорт в расстройстве. Продовольствие – тоже; ожидается снова введение карточек. Восстановление разрушенных областей и сельского хозяйства до уровня 1940 года – неосуществимо ни в шесть, ни в восемь лет, названных Сталиным в 1946 году. Застращенные советчики обманывают центр и дают ложные сведения, преувеличивая «успехи». Жертвы войны исчисляются в 15 миллионов людей; страна обескровлена; она потеряла в войне своих лучших бойцов и множество «опытных» партийцев. При соприкосновении с Европой советские воинские части быстро разлагаются. Дезертиры оккупационной армии исчисляются, за последние пять-шесть месяцев, в 60000 человек (в том числе и офицеры, и генералы). В Политбюро разброд мнений и борьба «направлений».

Этим объясняется то обстоятельство, что членам только что созданного в Вашингтоне Конгресса (конец июля) было доверительно сообщено следующее: вся разведка показывает единогласно, что советская власть «блеффирует» в Берлине, что открытие военных действий Советами не подготовляется и что всякая военная тревога неуместна. Правительство Соединенных Штатов намерено в дальнейшем вооружаться и готовиться, посылать бомбовозы и войска в Европу, вести открытую радиополемику с Советами и энергично беседовать в переговорах. Но без крайней необходимости американцы войны не начнут.

С чувством величайшего удручения и стыда приходится слышать и читать о длящихся раздорах в эмиграции. Речь идет не о разномыслиях – они естественны и неизбежны, ибо перед нами мировая обстановка величайшей сложности и каждый русский человек пережил и перестрадал так много, что ему естественно возвышать свой голос и высказывать свое мнение, хотя бы и не во всем компетентное; здесь необходима взаимная терпимость. Речь идет и не о различных организациях, возникающих на поверхности эмигрантского быта; они тоже естественны, а может быть, даже и полезны. Речь идет о раздорах: об этой взаимной нетерпимости, о раздражении, о перенесении скопившегося в сердце негодования и, может быть, ненависти с общего врага друг на друга, о потребности «расправиться» с инакомыслящими, обличить его в чем-то, оскорбить, унизить намеком, а может быть, и не намеком, а потоком позорящих инсинуаций, обвинений и поношений.

Все это вредно русскому делу, ибо отвлекать наши чувства и помыслы от борьбы с главным, общим врагом, с врагом России.

Все это недостойно патриотической эмиграции.

Все это, наверное, разжигается вражеской агентурой, директивы которой нам хорошо известны. Поэтому нам следует установить по отношению к этим раздорам и раздорщикам единообразную линию поведения приблизительно такого направления:

Иван Ильин: «Наши задачи Том I»

1. В раздорах мы совсем и никак не участвуем. Экономия сил! Душевная гигиена!

Служение делу!

2. К раздорщикам мы предъявляем повсюду одно и то же требование: «Прекратите свару! Возражайте по существу, спокойно и достойно! Остановите поношения! Русское дело требует чистых рук и достойного тона! Оно требует патриотической сосредоточенности, а не партийных страстей; политического такта, а не интриги; поднятого забрала, а не закулисной стряпни и не ругани; взаимного благожелательства, а не пачкотни. Нравы советской печати и советских сборищ позорны и для нас неприемлемы».

3. Кто не считается с этими требованиями политического приличия и превращает состязание о правде в раздор и клевету, тот должен быть корректно изолирован, до бойкота включительно, не считаясь ни с какими его «связями» или «угрозами». Ибо на него падает подозрение в преднамеренном разлагательстве и вредительстве.

4. Совсем не обязательно возражать всем, с кем я не согласен. Есть множество заблуждений и воззрений, которым надо предоставить изжить себя и свои ошибки, обнаружить свою пустоту – «лопнуть». За всеми ошибками не угонишься. Ныне появились партии, которые вообще не выносят ни возражений, ни критики: им все кажется «обидой»; они так боятся за свою «постройку» – «того гляди завалится-развалится», – что боятся даже полемического «сквозняка». Их не следует дразнить, считаясь с их самочувствием.