«ОТ СОЛДАТА ДО ГЕНЕРАЛА Воспоминания о войне Том 7 Москва Академия исторических наук 2006 УДК 82-92”1941/45” ББК 84Р7-4 О-80 7 О 80 От солдата до генерала. Воспоминания о войне. Том 7. — М.: Академия исторических наук, ...»

Боевые действия закончил в 47-м запасном артиллерийском полку в городе Тосково, под Ленинградом, 21 ноября 1944 года (после излечения в госпитале в Ленинграде) в должности комсорга батальона, в звании гвардии старшего сержанта. Оттуда как член ВКП(б) был направлен в Первое гвардейское минометно-артиллерийское училище имени Красина в Москве, которое окончил в 1946 году. Начальник училища генерал Вовченко Максим Лаврентьевич, командир батареи Котько С. А., командир взвода - Леонтьев Евгений Александрович.

Я участник Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, почетный ветеран Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.

29 января 1944 года в ночном бою под населенным пунктом Медведь, Новгородской области был ранен в правый плечевой сустав. Ранение было определено как легкое. По ранению убыл из 998-го стрелкового полка 286-й стрелковой дивизии 31 января 1944 года на лечение. Сначала находился в городе Боровичи. В начале марта был переведен в госпиталь №4174, в город Ленинград. Госпиталь размещался в школе на Невском проспекте. Всего на излечении находился в течение двух месяцев. В конце марта - начале апреля 1944 года вернулся на фронт в 192-й гвардейский полк Ленинградского фронта.

17 сентября 1944 года в боях при наступлении на город Таллин получил тяжелое ранение: прострел правой стороны грудной клетки с прострелом легких. Ранение комиссией госпиталя было определено как тяжелое, так как поврежден жизненно важный орган. По ранению убыл с фронта из 3-го батальона (штаба батальона) 192-го гвардейского стрелкового полка 18-19 сентября 1944 года.

Излечение проходил в госпитале №2009 в городе Ленинграде, в здании финансово-экономического института. На излечении находился около двух месяцев.

Не могу не остановиться на таком факте. Недели за две до полного выздоровления раненых выписывали из госпиталя в батальон выздоравливающих. Ежедневно нас направляли в разные района города на расчистку улиц и разрушенных от бомбежек немецкой авиацией домов. Даже в этих случаях местные власти использовали наше трудолюбие, выносливость и патриотизм.

В первой декаде ноября 1944 года из выздоравливающих сформировали маршевые роты в составе 400 человек и отправили в Токсово.

Первую награду на фронте получил в 192-м гвардейском стрелковом полку - знак «Гвардия». По положению этот знак вручался солдатам, сержантам и офицерам, участвовавшим в составе гвардейской части в боях не менее трех месяцев.

2-3 июня 1944 года перед строем полка, при развернутом знамени командир полка гвардии полковник Холошня вручил знак «Гвардия».

Орден Отечественной войны 1-й степени, №513687. Награжден указом президиума Верховного Совета СССР от марта 1985 года, указ подписан секретарем президиума Верховного Совета СССР. Орден вручен 8 мая 1985 года в здании Министерства медицинской промышленности министром Афанасием Кондратьевичем Мельниченко. Награжден за храбрость, стойкость и мужество, проявленные в боях за город Нарву, освобождение Новгорода.

Медаль «За отвагу», №688878. Награжден указом президиума Верховного Совета СССР от 27 декабря 1945 года, указ и удостоверение подписаны Александром Федоровичем Горкиным. Медаль вручена в Первом гвардейском минометноартиллерийском училище имени Красина в конце января года начальником училища генералом Вовченко Максимом Лаврентьевичем. Награжден за участие в боях под городом Нарвой.

Медаль «За боевые заслуги». Награжден указом президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1956 года. Указ подписан секретарем президиума Верховного Совета СССР Николаем Михайловичем Пеговым. Медаль вручена в 34-й гвардейской минометно-артиллерийской бригаде г. Гайсин Винницкой области в январе 1957 года командиром бригады Черняком. Награжден за участие в боях по снятию блокады Ленинграда.

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Награжден указом президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года. Медаль вручена июня 1945 года от имени президиума Верховного Совета СССР начальником Первого минометно-артиллерийского училища имени Красина в Москве генералом Вовченко Максимом Лаврентьевичем.

Медаль «Ветеран Вооруженных сил СССР», юбилейная медаль «Двадцать пять лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», юбилейная медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне», медаль «За безупречную службу» I степени, юбилейная медаль «XXX лет Советской Армии и Флоту», юбилейная медаль «40 лет Вооруженных сил СССР», юбилейная медаль «50 лет Вооруженных сил СССР», юбилейная медаль «60 лет Вооруженных сил СССР», юбилейная медаль «70 лет Вооруженных сил СССР».

В боях по защите Родины в Великой Отечественной войне на Курской дуге в 1943 году погиб брат моего отца Климентов Николай Петрович, приблизительно рождения 1918-1919 года.

Также не вернулся с фронта погибший в боях сын сестры моего отца - Синельников Михаил Петрович, приблизительно рождения 1924-1925 года, уроженец села Первое Пересыпкино, Гавриловского района, Тамбовской области.

В моей памяти и памяти моих товарищей по боям на Ленинградском фронте в составе 2-й ударной армии особенно запомнились бои по штурму линии Маннергейма в июне года. Группе бойцов, в том числе и мне, довелось побывать на линии Маннергейма после ее штурма.

Поездка в район Кивеннаны была организована политотделом дивизии. То, что довелось увидеть, просто страшно. Вокруг дотов, дзотов, между ходами сообщений - сплошные воронки да колючая проволока, прикрывавшая подходы к сооружениям, разорванная и повешенная на опоры, хаотически закаталась в бесформенные мотки.

';

По очереди, небольшими группами мы входили в один казематов. Толщина стен, наверное, полтора-два метра, внутри прохладно, полная тишина. Предусмотрены все виды жизнеобеспечения.

Когда закончилась наша “экскурсия”, мы пришли в ужас не оттого, что все взломано и разворочено, а от того, на что мы шли, что штурмовали и что с успехом покорили.

В этих боях погиб парторг батальона Курбатов. Перебираясь во время боя из одной роты в другую, напоролся на финнов. Скаля зубы, они сжимали кольцо вокруг него. Живым он не дался. Подорвался гранатой, уложив вместе с собой насколько финских солдат.

Попал в лапы финнам и был ими растерзан разведчик взвода разведки минометной роты Василий Куренной. Начал он войну в 1941 году в артиллерийском полку разведчиком. В 1942 году раненым попал в плен к немцам. Он поведал нам о «прелестях плена»: как кормили немцы пленных из корыта и многое другое. Бежал из плена. Был ранен в боях. Снова вернулся на фронт, а теперь погиб. Василий был очень смелым, умным, находчивым разведчиком, грамотным в артиллерийских делах, хорошим товарищем. Перед боем он написал родителям, что после излечения по ранению снова направлен на фронт, в минометную роту. Это не крупнокалиберная артиллерия, писал он, но очень беспокойная артиллерия для немцев.

До моего назначения на должность секретаря комсомольской организации батальона им был Ефрем Голованов, настоящий комсомольский вожак и прекрасный коммунист. В самой сложной обстановке, в условиях обороны или наступления, он находился среди бойцов в подразделениях. Настойчивый и преданный своему делу, принципиальный, честный, порядочный офицер. Его отвага, находчивость, при этом культура и обширные знания были притягательной силой для сослуживцев и комсомольцев батальона. Умело, напористо, доходчиво защищал он бойцов, порой не по злому умыслу, а по молодости, допустивших ошибки. «Красивой души люди» - так назвал политических работников батальонов и рот времен войны генерал-лейтенант К. Телегин в статье газеты «Правда»

за 9 марта 1980 года. Таким действительно и был Ефрем Голованов.

Времени между боями было очень мало. День-два на приведение подразделений в порядок, пристрелка стрелкового оружия и снова тренировки до упаду к очередному наступлению, чтобы сохранить наступательный темп, который характерен был для 1944 года.

Большой популярностью пользовалось у фронтовиков стихотворение Константина Симонова «Женщине из города Вичуга», Павла Шубина «Волховская застольная» и другие.

Редко, друзья, нам встречаться приходится, Вспомним, что было, и выпьем, как водится, Выпьем за тех, кто неделями долгими В мерзлых лежал блиндажах, Бился на Ладоге, дрался на Волхове, Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто в Ленинград пробирался болотами, Много хороших стихов и песен было, они печатались в периодической печати, были доступны, мы их читали и пели, особенно на длительных, утомительных маршах.

Как уходил на фронт добровольцем, так и увольнялся из рядов Вооруженных сил по собственной инициативе. Командование полигона в увольнении отказывало. Отказывал и Главный штаб ракетных войск стратегического назначения.

Через год активной переписки был уволен по выслуге лет с правом ношения военной формы одежды. Прослужил в рядах армии двадцать шесть с половиной лет.

При увольнении получил приглашение на работу от заместителя С.П. Королева - Якова Исаевича Трегуба в институт в Балашихе, Московской области. Но дорога с ездой около двух часов не позволила поработать под началом прекрасного руководителя.

Два года работал в Министерстве оборонной промышленности, затем в Министерстве медицинской промышленности на должностях начальника отдела информации и начальника отдела экономических исследований. В возрасте 70 лет с работы уволился.

В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Коренков Леонид Александрович, студент 1-го курса факультета прикладной механики (государственного технического университета).

Долго хранил эту счастливую шинель Я родился в 1915 году в слободе Панской, Валуйского района, Курской области в семье служащего – кассира. Русский, атеист, коммунист, член КПСС.

В 1932 г. я окончил семилетку в г. Умани. Два месяца после ее окончания работал рабочим станкового цеха на заводе "Работник" в городе Умани. В 1932 году поступил в Уманский строительный техникум, который окончил с отличием, в году получив звание техника-строителя. В период учебы в техникуме с 15 апреля по 26 октября 1935 года проходил производственную практику в городе Новоград-Валынский в городском земельном отделе сначала в качестве участкового техника-строителя, а после старшим техником строительной группы. С 17 ноября 1936 года по 20 января 1937 года работал техником инспектором в Уманском горсовете. 23 января года был призван Уманским райвоенкоматом и направлен в отдельный танковый батальон 97-й стрелковой дивизии Киевского военного округа, где служил курсантом школы младших командиров. Школу окончил 27 октября 1937 года получив звание младшего командира (командира танка). С октября 1937 года по апрель 1938 года служил в Отдельном разведывательном батальоне 97-й стрелковой дивизии в качестве командира танка, с апреля 1938 года по сентябрь 1938 года радиомастером, с сентября 1938 года по ноябрь 1938 года ответственным секретарем комсомольского бюро (освобожденным, штатным). В 1938 году окончил годичную дивизионную школу партийно-комсомольского актива. С 15 ноября по 19 декабря 1938 года находился в долгосрочном отпуску по окончанию срочной службы, а 19 декабря 1938 года был зачислен на сверхсрочную службу и работал в должности заведующего делопроизводством технической части отдельного разведывательного батальона 97-й стрелковой дивизии, где работал до поступления в Академию. С сентября 1939 года по февраль 1942 года слушатель Инженерно-фортификационного факультета Военно-инженерной академии имени В.В. Куйбышева.

О начале войны я узнал 22 июня из выступления Молотова. Я в это время находился в летнем лагере в Московской области: днем учился, а ночью рыл окопы. Помню тогда все старшие офицеры сразу были мобилизованы и отправлены на формирование строевых частей. 7 ноября 1941 года академия была эвакуирована в город Фрунзе, где и продолжалась моя учеба до февраля 1942 года. В феврале я закончил 3-й курс академии в звании лейтенанта и получил назначение на должность бригадного инженера 87-й отдельной стрелковой бригады Среднеазиатского военного округа в г. Ашхабаде. Здесь началось формирование бригады и обучение личного состава.

Численность бригады составляла примерно 7200 человек, плюс 600 лошадей. Лошади, конечно, были довольно бессмысленной затеей, так как для них не было укрытий, и поэтому при обстреле первыми погибали лошади. Большую часть солдат составляли туркмены, кроме того, немного татар и русских. Никаких конфликтов на национальной почве не было, все относились друг к другу с уважением и помогали, чем могли. Вскоре бригада была переправлена в г. Ногинск, где продолжалось обучение и акклиматизация личного состава. Я, будучи бригадным инженером, руководил инженерной подготовкой частей бригады и строительством военного городка. Туркменам не просто было привыкнуть к нашему климату, но они быстро освоились. В ноябре 1942 года нас грузят в эшелоны и направляют на Северо-Западный фронт по Ленинградской дороге под Старую Русу. Ехали мы до станции Поло, от нее маршем до поселка Корсун, где шли бои. Бои шли тяжелые: поселки переходили из рук в руки по нескольку раз. Местность была болотистая, что затрудняло движение. В окопах вода, погода холодная. В общем, некоторые не выдерживали. Но большинство сражались героически, каждый день, проведенный там в окопах, под огнем - это подвиг. В тот период я как раз проводил захват моста, за что даже получил награду. Понеся большие потери, в апреле 1943 года бригада была выведена на переформирование в Калужскую область в поселок Ферзиково. Здесь мы приняли пополнение и сформировали 76-ю Ельнинскую стрелковую дивизию, а также занимались строительством оборонных рубежей для защиты Москвы.

Я был назначен дивизионным инженером. В июне 1943 года мы двинулись на Ельню. В июле 1943 года я был назначен помощником начальника штаба инженерных войск 21-й армии по разведке. В этой должности я занимался инженерной разведкой в наступательных операциях армии в районах Ельни, Смоленска и на Карельском перешейке, а также строительством командных пунктов, дорог, мостов, разминированием и штабной работой. Далее в 1943 году 21-ю армию вывели на отдых под г. Калинин и после отдыха - на Ленинградский фронт. 21-я армия начала наступление на Карельском перешейке через боевые порядки 23-й армии. После проведения тщательной разведки (авиационной, агентурной, инженерной разведки боем) 21-я армия перешла в наступление вдоль выборгского и приморского направления. Оборона у финнов была очень сильная, особенно линия Манергейма, которая представляла собой сплошную линию из долговременных огневых сооружений. Местность заболочена, на деревьях снайперысмертники. Линию Манергейма взяли в основном благодаря бомбежкам и проходам, которые делались с помощью взрывчатки. Выборг финны обороняли очень стойко: вокруг него было много противотанковых ежей, минные поля, огневые точки и инженерные заграждения. Я в тот период занимался обеспечением прохода наших войск через инженерные заграждения, т.е. прохода через минные поля, наведением дорог, мостов, переправ. После освобождения Выборга (20 июня 1944 года) мы пошли дальше до Сайменского канала, где был заключен договор о прекращении боевых действий (сентябрь 1944 года). В ходе боев все населенные пункты от Карельского перешейка вплоть до Выборга были захвачены. В сентябре 1944 года 21 армия была переправлена на Западный фронт, а я был откомандирован на учебу в Военно-инженерную академию имени Куйбышева, на командно-инженерный факультет, который окончил в 1947 году, получив специальность военного инженера.

В ходе боевых действий ранен не был, но был легко контужен и лечился в медсанчасти 21-й армии.

Награжден орденами Красной Звезды, №847614, №3068958, Отечественной войны 2-й степени, №1048390 указ от 11 марта 1958 г. №826431; медалями "За боевые заслуги", №28868388, "За отвагу", №188840, "За победу над Германией в Великой Отечественной войне", №00027846 приказ от 9 мая 1945 г., "Ветеран Вооруженных сил СССР", приказ №331 от декабря 1976 г., «За обучение офицеров монгольской армии», "Жукова", "300 лет инженерным войскам России", "Отличник Гражданской обороны СССР", "Ветеран Вооруженных сил", "За безупречную службу в Вооруженных силах СССР", и др..

Немцы вели агитацию, разбрасывали листовки с обещаниями хорошей жизни в плену и т.д. Группа солдат из нашей бригады не выдержала и, поддавшись соблазну, сдалась в плен. А когда через некоторое время мы прорвались в тот населенный пункт, рядом с которым нас предали свои, мы нашли их зверски убитыми, повешенными вниз головами и с вырезанными на грудях нацистскими знаками! Это было ужасно, но зато больше предательств не было. Но началось другое...

В период боев под Старой Русой появились случаи дезертирства и самострелов. Некоторые солдаты специально простреливали себе руку или ногу, чтобы попасть в госпиталь и отдохнуть там. Пришлось провести по решению военнополевого суда расстрел перед строем всей бригады одного из таких, после чего самострелы прекратились. Время было такое.

Помню был еще такой случай. Танки послали по болотам, где не было дорог, и в результате 20 танков вместе с экипажами провалились в болото и утонули. Из-за этого происшествия был снят с должности командующий фронтом маршал Тимошенко!

Как я уже говорил, ранен я не был, но однажды я был очень близок к этому. Вот как это было. Я проверял строительство траншей на передовой, и немецкий снайпер меня засек. Когда я перебегал из одной траншеи в другую, раздался выстрел. Но попал он в полу моей шинели, которая отвернулась при перебежке, и, слава Богу, не в меня. Мой отец потом долго хранил эту счастливую шинель.

Эта военная хитрость была применена при отправке 21-й армии на Ленинградский фронт. Вот что это была за хитрость.

Большая часть армии была скрытно, ночью отправлена эшелонами на Ленинградский фронт, а небольшая часть открыто переправлена вновь к Ельне. Немцы, конечно же, узнали о переправке к Ельне и поверили, оттянув часть своих войск от Ленинграда и переправив их под Ельню, что значительно упрощало нам задачу.

Одним из самых ярких впечатлений, которые остались в памяти, является для меня Выборг. Когда мы вошли в этот город, он был совершенно пустой. Все дома, магазины были раскрыты нараспашку, и все брошено. На станции эшелоны с вещами, подготовленными к отправке. И нигде никого. Люди бежали, все бросив.

Еще одна интересная деталь. Финны на самом деле не хотели с нами воевать, их заставляли немцы. Причем дошло даже до того, что в экипаже танка всегда был один немец.

Хотелось бы особенно отметить один момент. В то время народ очень любил И.В. Сталина, об этом говорили крики солдат, когда они шли в атаку. Они кричали: "Ура! За Родину!

За Сталина!".

В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Лебедев Андрей Александрович, студент 1-го курса факультета авиационной техники Московского авиационного института (государственного технического университета).

Родился я 10 ноября 1924 года в городе Моздоке, в станице Луковская. Русский. Православный. Член ВЛКСМ.

Окончил в 1938 году школу и в 1939 году ФЗУ.

Узнал о начале войны 22 июня 1941 года в СОАССР (Северо-Осетинская Автономная Советская Социалистическая Республика) в станице Вознесенская, что возле города Малгобек, днем по радио. Работал я тогда в должности оператора нефтяной промышленности по буровым.

Начинал участвовать в боевых действиях по призыву с августа 1942 года. Соединение формировалось в Дагестане, в станице Мамедкала, посёлке Меджлис. Начинал в звании рядового в составе 1344 стрелкового полка миномётчиком под командованием командира батальона в звании капитан, командира роты в звании старший лейтенант, командира взвода в звании лейтенант.

Город Орджоникидзе (конец 1942 года - начало 1943 года), город Алагир (конец 1942 года - начало 1943 года), Сухумский перевал (конец 1942 года - начало 1943 года), город Сухуми (ноябрь 1943 года), город Новый Афон (лето 1943 года), город Киев (зима 1944 года), город Ахалцихе (весна 1944 года).

Оборонял город Орджоникидзе в конце 1942 года в составе 1344-го полка.

Оборонял город Сухуми осенью 1943 года в составе 94-й отдельной стрелковой бригады.

Боевые действия закончил в городе Ахалцихе весной года в составе 10-го гвардейского корпуса 28-го гвардейского полка. Был в должности помощника командира взвода, в звании старшего сержанта под командованием командира полка, имевшего воинское звание подполковник.

Зимой 1944 года был легко контужен при бомбёжке эшелона.

Город Ахалцихе (весна 1947 года), город Тбилиси (весна 1947 года), город Баку (весна 1947 года), город Моздок (весна 1947 года).

Был демобилизован в городе Ахалцихе в марте 1947 года.

Прибыл в станицу Вознесенская в марте 1947 года. Трудоустроен на должности колхозник-учетчик. Демобилизован в связи с окончанием военных действий.

Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени №1970512 за боевые действия на Сухумском перевале.

Вручена медаль «За победу над Германией» № полковником Егоровым в октябре 1946 года. Медаль “70 лет ВС ССР”, медаль “25 лет победы в ВОВ”.

На войне погиб брат Иван Иванович Комов в звании старшего лейтенанта в 1941 году при обороне Сталинграда. В 1940г. он поступил в Грозненское военное офицерское училище. Был ранен под Таганрогом, лежал в госпитале в Пятигорске. Имя его занесено на доску памяти в городе Волгограде.

Остался жив дядя Комов Георгий Афанасьевич, мобилизованный после ранения в конце1941 года - начале 1942 года.

Собственных публикаций нет.

Неопубликованных произведений нет.

Других публикаций нет.

Сопровождали эшелон. По всему следованию шла бомбежка. Приходит эшелон, а сведения уже есть у немцев (их разведка донесла). Ночью бомбежки и днем бомбежки. Наш эшелон не доехал чуть-чуть. У Белой Церкви весь танковый эшелон разбомбили, который пришёл раньше нашего. На станции посередине, на путях, стоял состав со снарядами, а по другим путям по обеим сторонам состава со снарядами подошли два эшелона с солдатами. Налетели немецкие самолёты, разбомбили состав со снарядами, и оба эшелона, которые стояли рядом, полностью взорвались. Шестьсот солдат погибли на месте, тысяча солдат были ранены. Это было предательство.

Мы обратно возвращаемся, продуктов не хватает, доехали до станции Спицино, и снова бомбежка, тут я получил легкую контузию.

На Сухумском перевале у нас были боевые действия. Мы с автоматами, немцы с пушками, с автоматами. Какие там песни, мы вели горные бои, сидели за камнями, возьмешь на прицел, и кто кого успеет, не то ты, не то тебя. В горах снег. Некогда было ни петь, ни рассказывать. Ты их или они тебя. День прошёл, жив остался - и хорошо. Спали в спальных матрасах прямо на снегу. Ели альпийский паек, если по тропам подвезут. Ели ночью, а днем бомбежки. Когда не было бомбежки, привозили полевую кухню, но днем ели только сухой паек.

Все заросли, не брились. Зимой в горах – в одной одежде. В общем, как в песне: «Как проводим фрица, тогда будем стричься». Конечно же, никакой бани не было. Вши заели.

«Кому война, кому мать родна», нам-то была война.

А когда наши отстояли Сталинград, немцы бежали, только пятки сверкали из Моздока, Кизляра, Буденовца, Вознесенской станицы, Нальчика, Пятигорска, чтобы не попасть в окружение. Мы еле успевали их догонять. Немцы боялись, чтобы их не взяли в кольцо, чтобы не отрезали от их дивизий.

В Тбилиси, перед тем как сопровождать эшелон в Киев, нам выдали новое обмундирование, в том числе и валенки, так как была зима. На обратном пути в Ростове я купил сапоги себе. Переоделся, а валенки подмышку. Представляю, как я буду в Сухуми в новых сапогах щеголять. Да не тут-то было. В поезде, по дороге сапоги украли. А было это так. На станции Кировабад я вышел купить поесть. По пути к вагону ко мне подошёл нищий за милостыней, я еще дал ему яйцо, а он и был тот самый воришка, мне сказали об этом в поезде. Кое-кто видел, как он быстро взял сапоги и выскочил из вагона. Я взял ружье, вышел на станцию, думал догнать его, но какой там, его и след простыл. Вернулся в Сухуми в феврале: дождь, а я в валенках шагаю.

Или вот еще был случай. Наши наряды автоматчиков охраняли огромный совхоз, который выращивал апельсины. Это от Сухуми 60 км. Я был физруком батальона. И вот нас отправили за апельсинами для командирского состава. Мы съездили, привезли. А нам? Ну, мы решили поехать и набрать для солдат тоже. Сели на поезд, а ночь была лунная, но зная, что охраняют наши солдаты, мы набрали вещмешки апельсинов и на поезде вернулись за ночь и накормили весь батальон.

На станции Бахмач (не доезжая Киева) солдаты спешились. Нас расквартировали. Мы с другом и парторгом стали на квартиру, а есть хочется. Там много было зайцев. Мы пошли на охоту. Подбили зайца. Встретили двух солдат. У нас автоматы, у них ружья. Они хотели попробовать из автомата стрельнуть, а я из ружья. Солдат дал свое ружье, я знал, что оно пустое, так как он шёл с охоты и ружье нес через плечо – это значит, что ружье разряжено. Я хотел посмотреть, как оно стреляет, и так, шутя, нацелился на друга, но в последнюю минуту мысль пришла, что нельзя целиться в человека, ведь это не мишень, и отвел ружье. Стрельнул, а оно выстрелило. Я и остолбенел, встал, как вкопанный. Оказывается, те солдаты не стреляли еще. У нас-то автоматы на предохранителе. Меня и его спасло то, что я знал правило, что даже незаряженным ружьем нельзя целиться. Мне в детстве отец говорил, что один раз в году ружье само стреляет.

Как мне объявили благодарность перед батальоном Дозорные идут. У меня наблюдатели расставлены. Я посылаю связных доложить в батальон о том, что перебежками появился противник. Батальон уже наготове. Ждет основные силы. Потом шли боевые действия. И мне объявили благодарность за правильные действия.

Закавказский военный округ проводил соревнования. Меня как физрука и еще одного бойца направляли на соревнования по гимнастике в Тбилиси, в Сухуми, в Батуми. Уже не было горячих боев, стало тише. После соревнований в Тбилиси мне был присвоен третий взрослый разряд по гимнастике.

Мне пришлось совмещать пять должностей. Говорю, что и так много, хватит. Тоже совестливый был, ответственный, за все переживал. Все-таки уговорили быть, кроме помощника командира взвода, и физруком батальона, и командиром ячейки управления батальона (над связными командного состава), и комсоргом батальона, и старшиной батальона (как в танковых частях, у них были старшины батальонов). «Не отказывайся», - говорят. - «Ты у нас будешь «батальонным Сталиным», у него пять должностей и у тебя пять должностей». Ну, посмеялись, а что сделаешь, пришлось работать. Вот так и шутили.

Ахалцихе – приграничный город. Наша дивизия и по сей день там стоит. Солдаты приходят и уходят, а дивизия стоит.

В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Комов Дмитрий Робертович, студент 1-го курса аэрокосмического факультета Московского авиационного института (государственного Родился я 13 августа 1924 года в селе Мягкое, СеребряноПрудского района, Московской области в семье врача. Учился в Серебряно-Прудской средней школе. В летние каникулы между 9-м и 10-м классами, окончив курсы помощников комбайнера (штурвальный), я работал на комбайне «Коммунар»

на полях района. После окончания средней школы в 1942 году до призыва в Красную Армию я по месту жительства работал в колхозе «Заря» на жатке.

Мой старший брат – Николай – в РККА с 1938 года. К началу войны он служил в разведывательной эскадрилье Военновоздушных сил в звании «старший лейтенант».

Отца моего – Ивана Михайловича (1887 года рождения) призвали на войну в первых числах июля 1941 года как квалифицированного специалиста (в возрасте 54-х лет, имеющего ограничение 2-ой степени).

В начале августа 1942 года я был вызван в райвоенкомат, где мне сообщили о том, что меня призывают в армию и направляют в военное училище. Медкомиссия была назначена на 8 августа, на которую вместе со мной вызывались 12 человек, трое из которых закончили 10-й класс (кроме меня Боголепов Сергей и Александр Пруцков).

В сопровождении лейтенанта из РВК наша группа должна была отправиться поездом в Москву рано утром 10 августа.

Однако, мы уехали только утром 11 августа. Дома осталась одна больная мама. Из Москвы в тот же день группу направили в г. Тула. Ночь провели в подсобных помещениях фабрикикухни на улице Коммунаров. В ранний час 12 августа нас направили вместе с другими ребятами на Рыночную площадь, где были построение, перекличка и объявление кто куда направлен. Меня и еще одного серебряно-прудца, а также человек 40-50 отправили в Москву. Поздно вечером 12 августа я прибыл в 1-е Московское краснознаменное пулеметноминометное училище. Успешно сдав экзамены, я был назначен командиром отделения в учебный взвод. В отделении числилось 11 человек. Началась учеба. Наступило 29 августа года. Ночь. Вдруг срочно – построение новобранцев! Присутствовал начальник училища и еще несколько военачальников и гражданских лиц. Было сказано: «Надо на фронт, после выполнения военной операции курсанты будут возвращены в училище для продолжения учебы, а «стариков» через несколько месяцев выпустят по окончанию программы». Нас, несколько взводов, на электричке отправили в Москву, а оттуда тоже на электропоезде до г. Малоярославец Калужской области. Потом на автомашинах около 40 км проехали на запад.

Здесь вновь прибывшие направлялись в различные воинские части действующей армии.

12 человек были зачислены красноармейцами в 951-ю отдельную линейную телеграфную роту связи 49-й армии связистами. В тот момент был налет немецких самолётов, несколько человек были ранены.

В этом подразделении связи я находился на Западном фронте около года, принимая участие в боевых действиях 49-й армии по освобождению Калужской области, г. Спас-Деменск, в Ржевско-Вяземской операции, в направлении на г. Брянск, Смоленской области, г. Рославль, г. Мстиславль (Белоруссия).

Несколько месяцев находился на курсах радиотелеграфистов. После образования трех Белорусских фронтов 49-я армия вошла в состав 2-го Белорусского фронта (города Могилев, Горы, Горки, Минск). Закончив курсы, я был направлен радиотелеграфистом в 31-ю армию, во вновь сформированный 113-й стрелковый корпус, в радиороту 1008-го отдельного ордена Красной Звезды батальона связи 3-го Белорусского фронта. Позже за освобождение нескольких городов Белоруссии (операция «Багратион» 23 июня 1944 года) батальону было присвоено звание «Борисовский». Боевой путь батальона с июня 1943 года: города Орша, Борисов, Минск, Лида, Гродно, Друскеникай (Литва), Августов, Сувалки (Польша) – август 1944 года.

В конце августа того же года 113-й стрелковый корпус из 31-ой армии был передан в 39-ю армию, куда и передислоцировалась наша часть – в район г. Юрбург (Юрбаркас), на границе с Восточной Пруссией, у реки Неман. Я уже был радистом 3 класса, мне было присвоено звание ефрейтор.

В конце сентября 1944 года я был вызван к начальнику разведки корпуса. Кроме него, в землянке находился начальник связи корпуса, командир радиороты, несколько офицеров разведотдела, младший лейтенант-переводчик. Была определена задача: быстро сформировать группу разведки из одиннадцати человек под командованием младшего лейтенанта для углубления в тыл врага на 25-26 километров с целью получения необходимых сведений о расположении укрепленных пунктов немцев. Началась под руководством офицеров разведотдела подготовка группы: изучение местности разведки по карте, хождение по азимуту, передача данных, кодирование, действия разведчиков в различных ситуациях, знакомство друг с другом, проверка радиостанции Р-13, источников питания.

Помощником радиста был назначен только что прибывший из госпиталя солдат, который не умел работать «ключом». В последний вечер, 3 октября, собрались разведчики в землянке начальника разведки, были сданы документы. Теперь мы для противника уже безымянные солдаты. Получены последние инструкции и наставления: вести наблюдения, в бой не ввязываться! В это время младший лейтенант срочно был вызван к командованию. Через несколько минут полковник – начальник разведки сообщил, что младший лейтенант получил другое задание. В связи с этим командиром группы назначается ефрейтор Коровушкин! На меня, двадцатилетнего, навалилось чувство большой ответственности. Сразу мелькнула мысль:

лишь бы не завалиться при переходе передовой линии. Все притихли. Потом нам сообщили, что на участке перехода будет устроена разведкой кратковременная стрельба, во время которой пройдут сапёры и разведчики. И вот последние рукопожатия и пожелания всем благополучного возвращения и, конечно, успеха в разведке. Как же сложится наша судьба?

Тихо, неслышно обошли разведчики укрепленные пункты и растворились под пологом леса. Шли молча. Под утро вышли на лесную дорогу. По рации сообщили о благополучном переходе передовой линии. Впереди расстилалась неведомая даль.

В бинокль внимательно рассмотрели местность. Недалеко от леса стоял недостроенный домик, еще дальше – небольшой хутор. По дорогам изредка передвигались машины и мотоциклы, но воинских частей поблизости не обнаружили. Все выглядело тихо, спокойно. Увидели, что вдали, на железной дороге разгружался воинский эшелон, в капонирах виднелись танки, расстанавливались артиллерийские орудия. Об этом я сообщил по радио.

Мы передвигались по территории противника весьма осторожно, предварительно внимательно осматривая местность.

Впереди шли три разведчика, за ними на некотором расстоянии основная группа с радиостанцией (5 человек) и в арьергарде еще 2 разведчика. Время от времени авангард останавливался, поджидая основную группу, и менялся местами с арьергардом. Командир курсировал между разведчиками.

На вторые сутки, уже вечером, когда я стал готовить радиостанцию к очередной передаче информации, заметил, что лампочка напряжения стала гаснуть, мощность сигнала резко снизилась. В душе захолонуло. Участилось сердцебиение. Но никакого вида разведчикам не показал. Стал снова и снова проверять электросхему. Разведчики почувствовали, что с радиостанцией случилось что-то неладное: кто-то приблизился, а кто-то присел рядом. Молча уставились на угасающую лампочку… и никаких вопросов. Наступила тревожная тишина.

Поспешил их успокоить: «Сейчас все будет в порядке». Быстро потребовал у второго радиста запасной аккумулятор, произвел замену. Включение – на сердце отлегло: радиостанция заработала. Ребята глубоко вздохнули и облегченно отвалились от радиостанции на землю. Начался сеанс радиопередачи.

Не раз случались соблазны напасть на немцев. Так, в один из дней, передвигаясь по опушке леса, заметили там домик (очевидно, лесника), из которого послышались приглушенные звуки музыки. Осмотрелись. У крыльца стоял немецкий часовой. Но, помня наказ «в бой не вступать», быстро изменили направление своего движения.

И все же однажды на лесной дороге на нашу группу случайно наехал на коне (на свою беду) немецкий офицер. Следом за ним шла повозка с солдатом. Пришлось бесшумно заколоть обоих. В чемоданах на повозке обнаружили фашистские ордена, медали и подарки. Очевидно, везли награды в какую-то часть. Не довезли. Закопали офицера и солдата в лесу.

Углубились в тыл на 25 км. В кратких донесениях указывались укрепленные пункты, места сосредоточения танковых и артиллерийских частей. Словом, все шло благополучно. Очень активно, с пониманием боевой задачи, действовал помощник Виктор Дегтев, собранный, рассудительный разведчик. Все действовали слаженно.

Получили приказ возвращаться обратно и сосредоточиться в установленном месте предполагаемой встречи с командиром одного из наших полков. Вскоре послышался отдаленный нарастающий гул артиллерийской канонады. Это началось наступление наших войск!

Основное задание выполнено. Осталось пройти несколько километров до установленного места встречи. Казалось, все опасности и тревоги уже позади. Разведчики, по-видимому, расслабились, а может быть, сказалась усталость от почти бессонно проведенных ночей. Было утро.

Вышли из леса на небольшое открытое место. Было тихо, светило солнце. Осмотрелись. Впереди протянулась от леса сравнительно глубокая лощина с кустами орешника, редкими деревцами и небольшими заболоченными участками. Метрах в двухстах на краю лощины виднелось полуразрушенное одноэтажное кирпичное здание с пустующими дверными и оконными проемами, рядом еще несколько мелких хозяйственных построек. Вдоль стены дома лежали большого диаметра бревна. Это почему-то отчетливо запечатлелось в голове. Все выглядело спокойно, ничто не предвещало опасности.

Двинулись по бровке лощины мелкими группами к видневшемуся впереди дому. И, когда почти подошли к нему, неожиданно с противоположной бровки лощины раздались резкие винтовочные выстрелы, а затем и пулеметная очередь. Замелькали фигуры немецких солдат. Их было около взвода. Это было 7 октября.

Немцы, очевидно, рассчитывая на численное превосходство, приближались, слегка пригибаясь. Послышалась немецкая команда «Не стрелять!». Видимо, хотели захватить нас живыми. Их цепи совсем близко подходят к зданию.

Первая мысль: нужно немедленно спасать радиостанцию.

Прокричал: «Быстро рацию в лес по дну лощины, всем отходить, отстреливаясь, рассредоточиться. Сбор в лесу». Но бой уже завязался – скоротечный, яростный, ближний бой. С обеих сторон пошли в ход гранаты, автоматная стрельба, раздалась пулеметная очередь.

За бревнами – нас трое. Пули с пронзительным свистом впиваются в дерево. Но бревна на время нас спасают. Приподнявшись, совсем близко увидел несколько немцев. Запустил гранату. С торца дома вели короткими очередями, прицельно, вел огонь из автомата Дегтев. В дверном проеме показался офицер с пистолетом в руке. Кто-то из отходящих ребят бросил гранату, пронзительно крикнув нам: «Ложись!». Офицер упал. Метрах в пятидесяти от нас вели огонь Смолячков и еще трое разведчиков. Вскоре Смолячков был убит, а один разведчик ранен, еще один тяжело.

Немцы, что-то прокричав, стихли. Воспользовавшись заминкой, еще раз подал команду: «Всем отходить в лес!».

Наверное, не стоит описывать все детали скоротечного боя. Немцы получили достойный отпор. Но и разведчики при отходе понесли ощутимые потери: двое убиты и трое, в том числе я, ранены. Разрывная пуля раздробила мне левый голеностопный сустав, сюда же с внешней стороны попал осколок гранаты, а вскоре вторая пуля пробила правую руку. Разведчики, подхватив меня подмышки, вытащили из лощины в лес.

Наступили сумерки. Немцы не стали преследовать нас, лишь с «досады» выпустили по опушке леса несколько снарядов со шрапнелью.

Углубились в лес. Перевели дух. Двух разведчиков отправили на место стычки с немцами захоронить погибших товарищей. Подготовили к передаче радиостанцию. Нужно приступать к работе. Нестерпимо болят раны. Распухает раненая рука, в том числе и пальцы. Главное сейчас – успеть сделать передачу, пока пальцы еще способны сгибаться. Там, на «той стороне», нас непрерывно прослушивают два опытных радиста 1-го класса – Николай Солоп и Саша Заиченко.

Ребята выжидающе смотрят на меня и на мою распухающую правую руку. Говорю им: «Сейчас быстро передам. Зажмите мне правую руку ниже локтя и слегка поддерживайте при работе с ключом». А в голове: «Смогу ли?». Положили пальцы на ключ. Все взоры ребят на меня. Второй радист, став на колени, обнял радиостанцию, желая хоть чем-то помочь.

Все – начал вызов. Конечно, радисты на другом конце сразу почувствовали нечеткость передачи. Они все поняли – ранен.

Доложили присутствующему генерал-майору И.И.Олешеву, командиру корпуса.

Последовал немедленно запрос:

- Кор (мой позывной) ранен?

Отвечаю:

- Сообщите координаты места нахождения, вам будет оказана медицинская помощь.

Утром мы вышли из леса, неся с собой раненых. Поднялись на чердак одиноко стоящего дома, затащили за собой лестницу. Вскоре увидели, как к дому подъехали на двух мотоциклах немцы. Один мотоциклист остановился поодаль, а другой возле дома. Один остался за рулем, а двое, насвистывая, вошли в дом. На чердаке отчетливо были слышны их шаги. Но немцы почему-то быстро покинули дом. Пролетело несколько наших самолётов.

Сквозь отодвинутую дранку увидели, что немцы отходят.

Они не просто отступали, а уже бежали, подгоняемые артиллерийским огнем. Это была незабываемая картина видеть с другой стороны фронта удирающих врагов. Поблизости раздалось мощное «Ура!». Это – наши! С опушки послышалась русская речь. Сквозь деревья просунулась «сорокапятка», которую начали разворачивать в нашу сторону. Всех нас обуяла неудержимая радость. Все закричали, зашумели. Дегтев ногой вышиб чердачную раму – со звоном полетели стекла, сорвал с себя гимнастерку, высунулся в окошко и закричал во всю мочь: « Мы свои – разведка».

Запланированная встреча наступила! А в это время лежащий рядом со мной солдат-разведчик, раненный в шею, умер.

Не дожил всего лишь несколько минут до радостной встречи.

Очевидно, наступающие подразделения были оповещены, что впереди разведка. Очень быстро подбежал военфельдшер, сделал перевязки. Вскоре вместе с медсестрой подошёл командир того полка, с которым была запланирована встреча. На словах я передал ему обстановку. Подъехала санитарная машина. Нас троих тепло проводили в медсанбат оставшиеся в живых разведчики. По пути в медсанбат машина была обстреляна немцами. Ненадолго остановилась у штаба корпуса. Подошли генерал, начальник разведки, несколько командиров, командир батальона и командир роты связи, радисты, с которыми я держал связь, пожелали быстрейшего выздоровления.

И только тогда, скинув с себя напряжение прошедших дней, почувствовал сильную слабость. Теперь я не командир, а просто раненый ефрейтор Коровушкин. Наступил затуманенный полусон. Так и не заметил, как меня переправили в госпиталь, в Каунас.

Подвиг разведчиков был высоко оценен командованием. В моём наградном листе лаконично записано: «Отлично выполнив боевую задачу, товарищ Коровушкин способствовал четкому управлению войсками и их продвижению вперед». Отважный радист-разведчик за свой подвиг был награжден орденом Красного Знамени.

Из письма командира части ко мне в госпиталь:

«Твой отец вправе гордиться своим сыном, а я как командир части горжусь тобой, как своим подчиненным. Горячо поздравляю тебя с высокой правительственной наградой – орденом Красного Знамени».

Из письма командира части моей матери – Екатерине Матвеевне:

«Сын Ваш при выполнении одного из боевых заданий командования получил ранения. Вражеские пули временно выбили из наших рядов неутомимого в делах и бесстрашного в бою комсомольца. Как одного из лучших в дни подготовки к наступлению, командование направило Вашего сына в тыл немецких войск для разведывательной работы. Выполнив задание, при схватке с немецким отрядом он был ранен. Вручая в госпитале орден Красного Знамени, генерал благодарил его за отличное выполнение воинского долга. Мы вместе с Вами гордимся Александром. Мы гордимся матерями, воспитавшими таких сыновей».

Из письма радиста Николая Егоровича Солопы, державшего связь с моей группой разведчиков:

«…когда ты передал, что у вас есть потери – убитые и раненые – и ты тоже ранен, у меня тогда было такое чувство, как будто ты всеми муками и болью без слов просил: «Коля, не теряй со мной связь». И мы вместе с Сашей Заиченко, как никогда до этого, все внимание сосредоточили на твоих позывных «Кор…». Я уверен, что ты еще много сделаешь для нашей Родины и народа».

За время войны я не раз встречался со своим отцом, причём встречи эти были совершенно неожиданными и непредсказуемыми.

Первая встреча произошла в военкомате, когда я проходил медицинскую комиссию. 6 августа 1942 года неожиданно приехал домой мой отец – военврач 2-го ранга. Военком был знаком с отцом до войны. Узнав, что Иван Михайлович в Серебряных Прудах, он назначил его председателем военномедицинской комиссии, которую я должен был пройти. Войдя в комнату, где находилась медкомиссии, я увидел отца, который сразу сказал: «Годен к несению воинской службы». Это была первая встреча. Но я не мог себе представить, что мне придется еще не раз увидеться с отцом случайно!

Мы прибыли на новое место дислокации, это было в направлении Вязьмы. На границе с Калужской областью проходило Варшавское шоссе через место, которое называлось Зайцева гора. В этом месте был плавный спуск, внизу шириной около тридцати метров ровное место, а дальше подъем в гору.

Не успели мы дойти до этого места, как взорвался фугас, установленный немцами. Была разрушена переправа через болото.

И немедленно было приказано сапёрам построить деревянный мост. Мост был восстановлен, и мы двинулись дальше. После переправы я обнаружил, что нет моего товарища из нашего взвода. После было сообщено, что он погиб от осколка фугаса.

Для нас узнать об этом было очень тяжело. Это был мой третий погибший товарищ с начала войны.

После освобождения города Спас-Деменска нам было поручено восстановить связь, это было 11 августа 1943 года.

Вдруг вижу, что передо мной стоит мой отец. Это была очень радостная и неожиданная встреча. И это была уже вторая встреча с отцом.

В сентябре 1943 года наша часть находилась под г.Рославль, Смоленской области, на границе с Белоруссией.

Однажды я устранял повреждение на линии, после чего отправился в расположение нашей части, мне объяснили, что я должен идти по шоссе. Вдоль шоссе находилось два небольших населенных пункта: Малые Кириллы и Большие Кириллы. Но я устал и не мог дальше идти. Недалеко я увидел одиноко стоящий дом, вокруг дома находились медицинские палатки, ходили медики. Возле дома был небольшой стог сена. Я не мог больше бороться со сном и уснул прямо в стогу. Утром 23 сентября я пошёл в часть. Зайдя в Малые Кириллы я никого из наших не нашёл, пошёл дальше, была слышна стрельба. Иду я по одной из улиц города Рославль и вижу, что из-за угла выбегает артиллерист, присмотрелся и узнал в нем своего товарища, с которым я сидел в школе за одной партой. Это был Виктор Новиков. И совершенно неожиданно я узнал от него, что в том доме в Больших Кириллах, возле которого я провел ночь, был мой отец. Это была бы еще одна интересная встреча с моим отцом, хотя мы и не встретились.

11 октября 1944 года меня привезли в госпиталь в г. Каунас. В полудреме или полусознании я слышу женский голос:

«Вот этот?» Я приоткрыл глаза и вижу женщину, а рядом стоит мой отец – военный врач Иван Михайлович Коровушкин.

Радость встречи заглушила на время боль ран. Так состоялась встреча на дорогах войны отца с сыном. Благодаря этой женщине отец мне сохранил ногу. Оказывается, и мой отец однажды спас ей жизнь. Было это в Калуге в 1941 году, когда отступали наши части. Два госпиталя стояли рядом, госпиталь моего отца и ее госпиталь. Наши части уже оставляли город, он совершенно пустой, но необходимо было вывезти всех раненых. Под окнами стояли машины с ранеными, ждали только их двоих. Вдруг она подбегает и кричит: «Иван Михайлович, остаются двое тяжелораненых, не можем никуда их положить!». В окне были видны приближающиеся немецкие танки.

И вдруг один из танков выстрелил по госпиталю, снарядом пробило стену, и взрывом их отбросило в разные стороны. Осколком от стены ее ранило в руку и ногу. Отца уже вытаскивали за руки, срочно нужно было уезжать, иначе все погибнут.

Разорвав халат и взяв из обрушившихся стен доску, отец наложил ей шину и вместе с ней покинул город. После этого она запомнила навсегда имя и отчество моего отца.

В госпитале, увидев в списках раненых фамилию Коровушкин, она спросила мое отчество и поняла, что я сын Коровушкина Ивана Михайловича. Так состоялась моя третья встреча с отцом. Потом после войны, когда я учился в институте, я еще раз встретился со своим отцом и тоже 11-го числа.

Из госпиталя я вернулся на свою родину в марте 1945 года. Ушли в прошлое бои-походы. Нужно было готовиться к мирной жизни. В том же 1945 году поступил в Московский электротехнический институт связи. Окончил его в 1950 году.

Работал по строительству сооружений связи. Последняя должность – заместитель начальника Главного управления по строительству сооружений связи Министерства связи СССР.

Ушёл на пенсию в 1986 году персональным пенсионером республиканского значения. Я – инвалид Великой Отечественной войны, имею 2-ю группу, награжден знаком «Почетный радист СССР», мне присвоено звание «Мастер связи», награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны 1-й степени, медалью «За победу над Германией в 1941-1945 гг.», медалью «За трудовую доблесть, в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», медалью «Ветеран труда», юбилейными медалями.

Прошли годы. В совете ветеранов 49-й армии, председателем которого я являюсь, не затихает работа. Члены совета выезжают на рубежи боевой славы, участвуют в перезахоронениях останков погибших воинов, проводятся регулярные встречи с молодежью Москвы в ПТУ-42, в котором находится музей боевой славы, и в школах. По рассказам ветеранов учащиеся пишут сочинения. В последние три года в экзаменационных билетах ставятся вопросы о боевом пути 49-й армии. К 50летию Победы издана книга «От Москвы до Эльбы по фронтовым дорогам…». Музей боевой славы по конкурсу награжден Почетными грамотами Юго-восточного административного округа г. Москвы, а по тематике патриотической работы - в Центральном административном округе.

В конце июня 1999 года по приглашению выезжали в Белоруссию, в г. Могилев. Российские ветераны там очень тепло были встречены местным населением. Проводились митинги, концерты по поводу 55-летия освобождения Белоруссии. К каждому ветерану был придан сопровождающий. Вручались памятные подарки. Словом, чувствовалось теплое, дружеское к нам отношение.

Да, мы не забыли, мы помним, как вместе сражались, как шли по дорогам войны.

Мой отец – Иван Михайлович Коровушкин награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Красной Звезды, орденом Трудового Красного знамени, медалью «За оборону Москвы», «800-летия Москвы», знаком «Отличник здравоохранения», «Отличник санитарной службы», ему было присвоено почетное звание «Заслуженный врач РСФСР».

Умер в 1966 году.

Мой брат – Коровушкин Николай Иванович – полковник, Герой Советского Союза, заслуженный военный летчикиспытатель СССР, имеет два мировых рекорда, готовил к полетам летчиков-космонавтов – Ю. Гагарина, Г. Титова, С. Савицкую, Филиппченко и др. Почетный гражданин Серебряных прудов. Умер в июле 2003 года. Похоронен на Ново-Девичьем кладбище. Был награжден орденом «Ленина», орденом Октябрьской революции, орденом Красного знамени, двумя орденами Красной Звезды, медалями, в том числе юбилейными.

Испытал 99 конструкций военных самолётов.

Мама – Екатерина Матвеевна – участница революционных событий в Москве. В войну оставалась одна. Умерла в году.

Письмо ветерану Написано через 40 с лишним лет После войны дочерью ветерана.

Из почтового ящика вынимаю открытку И читаю на обороте:

«…Желаю здоровья, успехов в работе».

А дальше. «Эх, дороги, пыль да туман» Так ветерану писал ветеран.

И сразу среди житейской суеты Всплывают лица фронтовых друзей И их знакомые черты.

Глаза закрыв, в воспоминанье уплываешь ты И снова – первый день войны, Который был так безмятежен, Так полон лета красоты.

Война возникла вдруг громадой Непреодолимой высоты, Разбив о канонаду злую Семнадцатилетние мечты......

Я слушаю рассказ отца И замечаю, только вот сейчас, Следы глубокие морщин… И вспоминаю шрам… А в голове звучит: «Эх, дороги, пыль да туман».

В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Перминов Павел Александрович, студент 1-го курса факультета радиоэлектроники летательных аппаратов Московского авиационного института (государственного технического Родился я 19 февраля 1923 года. Место моего рождения – Украина, Черкасская область, Катеринопольский район, село Лисья Балка. Комсомолец. С 1944-1991 год был членом КПСС.

В 1940 году окончил среднюю школу, в 1941 – первый курс Киевского педагогического института, в 1942 году – Киевское танкотехническое училище. После войны в 1951 году окончил Академию бронетанковых войск, а в 1954 – адъюнктуру при академии.

О начале войны я, курсант, узнал 22 июня 1941 года в лагере Киевского танкотехнического училища.

В пункт формирования (3-й запасный танковый полк, вблизи Сормово) прибыл в июле 1944 года, на заводе № получил танки Т-34 и сразу на фронт. Звание – лейтенант, должность заместитель командира роты. В августе 1944 года я прибыл в 22-ю гвардейскую танковую бригаду 5-го гвардейского танкового корпуса 6-й гвардейской танковой армии. Командовали ими соответственно: полковник Остапенко, генерал-майор Савельев и генерал-полковник Кравченко.

Боевой путь, пройденный мною в составе 22-й гвардейской танковой бригады: Румыния, Венгрия, Австрия, Чехословакия. Конкретнее: Бузэу, Брашов, Сибиу, Алба-Юлия, Клуж, Сольнок, Цеглед, Кечкемет, Вац, Шахы, Комарно, Эстергом, Будапешт (19 февраля 1945 года), Секешфехервар, Веспрем, Сомбатель, Баден, Вена (13 апреля 1945), Брно, Яромжерице, Йиглава, Прага (9 мая 1945 года).

Освобождал Будапешт, Вену, Прагу.

Боевые действия закончил 9 мая 1945 года в Праге в должности заместителя командира танковой роты в звании лейтенант. Убыл из 6-ой гвардейской танковой армии в июне 1945 года в Москву на учебу в Академию бронетанковых войск.

Награжден двумя орденами Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны 2-й степени, орденом «За службу Родине» 3-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», «За освобождение Праги», чешской медалью «За освобождение Чехословакии» и десятью другими медалями.

Первый орден Красной Звезды получил после эпизода:

экипаж вместе со мною под огнем противника отремонтировал подбитый танк, и он продолжил бой. Первый орден Отечественной войны получил за непосредственное участие во всех боях при взятии Вены и Праги, за эвакуацию раненых с поля боя.

Мои основные публикации: учебники и учебные пособия для слушателей Академии бронетанковых войск и курсантов всех высших училищ Сухопутных войск. Одно из пособий переиздано в Великобритании на английском языке. Всего изданий общим объемом 140 печатных листов.

В начале Великой Отечественной, я уже был курсантом военного училища. Моим товарищам и мне предстояло воевать на всем теперь известных танках Т-34. Чтобы лучше изучить их устройство и помочь рабочим собирать танки, в конце учебы нашу роту командировали на уральский завод.

Питание роты по предфронтовым нормам должна была обеспечивать заводская столовая. Однако администрация завода заявила: «У нас на складе пусто, можем дать лишь то, что даем рабочим». Поэтому командир роты, старший лейтенант Зайцев отправил в училище телеграмму: «Хлеба, жиров не дают. Зайцев». А в училище пришёл такой текст: «Хлеба, жиров нет. Дают зайцев».

Понимая, что зайчатины на заводе тоже нет, вмешался военный комендант, и мы из его фонда, ежедневно, стали получать масло, сахар и 800 граммов хлеба. Рабочих кормили гораздо хуже, а работали они по 12-14 часов в сутки. Часто вообще не уходили домой, отдыхали в холодных цехах, задымленных танковыми двигателями. Поэтому о вкладе их в дело нашей Победы нельзя забывать.

В такой фразе, как «победа досталась потом и кровью», речь идет не только о поте тружеников тыла. Фронтовики хорошо знают, как физически нелегка была и солдатская ноша.

Можно привести много примеров, когда солдатским потом обеспечивался успех в бою. Вот один из них.

Осенью 1944 года наши танки должны были с боями преодолеть горы между Румынией и Венгрией. Танки все время шли в долине реки по узкому проходу. Дорога тоже узкая, много крутых спусков, поворотов и обрывов. Поэтому от водителей танков требовалось не только мужество, но и мастерство. Этому мастерству водителей-старожилов нашего батальона обучали перед началом наступления. Тренировали их на выбранных участках с крутыми спусками и поворотами. Тренировали, как говорится, до седьмого пота. Это позволило преодолеть горы практически без происшествий и потерь.

На моем танке за рычагами сидел водитель из нового пополнения, не прошедший таких тренировок. И вот что случилось. Танки шли лунной ночью. Включать фары запрещалось, так как нас «сопровождали» немецкие самолёты. Люки у водителей были открыты, но дорога им все равно была плохо видна. Поэтому снаружи, на крыле каждого танка, сидел его командир. Командиру (вне машины) дорога была лучше видна, и он по возможности подсказывал водителю, что делать. На одном из спусков с крутым поворотом нетренированный водитель моего танка не сумел вписаться в поворот, и танк полетел под откос. Кувыркаясь, сшибая каменные глыбы и деревья, эта тридцатитонная махина несколько раз перевернулась, достигла горизонтальной площадки и по счастливой случайности встала на гусеницы. Я уцелел только потому, что сидел на дальнем крыле и сумел удачно спрыгнуть на булыжное шоссе.

Спустившись к танку, обнаружил, что один из членов экипажа мертв, у другого переломаны ребра, а водитель без повреждений. И если судить по справедливости, то в случившемся нет его вины: его не учили водить танк в горных условиях. Другие водители ценой тренировок до седьмого пота с задачей справились, и все танки вышли на венгерскую равнину.

В ту злополучную ночь двигатель нашего танка сразу завелся, к утру мы догнали батальон, и в последующем танк воевал на равных с другими машинами. Такими вот небьющимися и надежными были наши «тридцатьчетверки». Огорчения возникали, как правило, только при недостаточных практических навыках у экипажа (как в горном случае) или при допущенном технологическом браке. Приведу один из примеров такого брака. В канун 1945 года мы получили новые Т- взамен потерянных в ходе боев. После марша в район сосредоточения топливо в бортовых баках было почти израсходовано, и поступил приказ: во всех машинах переключить топливный кран на кормовые баки и подготовиться к выдвижению на рубеж атаки.

После команды «начать движение» двигатель одного из танков завелся и сразу заглох. Повторные попытки завести его оказались безрезультатными, причина в том: на заводе топливный кран установили, поменяв его верх и низ местами. Поэтому при установке указателя в верхнее положение («включены кормовые баки») кран в действительности оказался закрытым, и топливо в насос не поступало. В результате рота пошла в атаку в неполном составе.

После преодоления гор и выхода на венгерскую равнину наша 6-я гвардейская танковая армия встретила ожесточенное сопротивление шестой танковой армии СС, в которой машин было по крайней мере вдвое больше, чем у нас. Обилие на этом участке немецких танков объяснялось просто: Гитлеру надо было удержать Венгрию с ее нефтью и другим сырьем, а для этого необходимо было прежде всего спасти 180 тысяч немцев, окруженных в Будапеште.

В ходе последовавших ожесточенных боев мне довелось быть и свидетелем, и участником таких эпизодов. В одном из боев мы потерпели поражение. Многие танки сгорели, а в один танк попал бронебойный снаряд, но танк уцелел. Экипаж танка, полагая, что после мощнейшего удара последует взрыв своих снарядов, мгновенно выскочил из танка, спасаясь бегством с поля боя. Через несколько дней брошенный экипажем танк, уже в перекрашенном виде, воевал против нас. Но на этот раз победа была за нами, и теперь уже немцам пришлось бросить «тридцатьчетверку». Вскоре после этого последовал приказ: за танк, брошенный на поле боя, сурово наказывать командиров всех рангов.

Дальше события развивались так. Чтобы окончательно окружить Будапешт, наша бригада получила приказ: ночью, без артподготовки наступать на город Комарно и захватить мост через Дунай. Из-за распутицы, а также с целью сократить расстояние, танки шли по железнодорожному полотну. Необычно выделялись их силуэты на фоне ночного неба. К следующей ночи до Комарно оставалось один-два километра, но преодолеть их мы не смогли: немцы нас крепко побили, мост через Дунай захватить не удалось. На поле боя перед мостом осталось много танков, в том числе из нашего батальона. Остатки батальона отошли назад и заняли оборону в соседней деревне.

Я получил приказ: взяв с собой автоматчика, вернуться на поле боя и убедиться, что все оставшиеся там наши танки действительно сгорели. Так выполнялся уже упоминавшийся приказ о наказании за танк, брошенный на поле боя.

Шли мы с автоматчиком к оставленному полю боя по шоссе. С обеих сторон деревья и какие-то стожки. Ночь темная. За каждым деревом или стогом могут прятаться немцы, а мы идем на виду и можем стать легкой добычей для них. К счастью, добрались до места благополучно. Действуя на ощупь, зажигая украдкой фонарик, нашли все сгоревшие танки нашего батальона. Грешно сознаваться, но я тогда порадовался, что все они сгорели, что среди них не было подбитых. В противном случае пришлось бы под огнем противника либо ремонтировать танки на месте, либо эвакуировать их. Обратный путь в деревню мы одолели гораздо быстрее и попали в объятья своих товарищей. Думаю, что эта ночь на 7 января 1945 года в поле под Комарно была для меня самой страшной и на войне, и во всей моей жизни.

Потом и кровью нашего народа оплачивалась победа и на землях сопредельных государств. Так, даже в последние дни войны была пролита кровь моих однополчан на чешской земле. Чехи опасались, что их столицу может постичь участь Варшавы и Будапешта, до основания разрушенных фашистами. Чтобы спасти свою Злату Прагу, чехи подняли восстание против немцев и по радио просили нашу армию немедленно помочь им. В связи с этим наш батальон, являвшийся костяком 22-й гвардейской танковой бригады, получил приказ: на максимальных скоростях наступать в направлении Праги.

Чехи знали, что по автостраде мчатся советские танки, хотя звезд на них не было. Море людей, сияющие лица, приветственные возгласы и цветы - все это нельзя ни придумать, ни забыть.

Но машины не люди, им нужен отдых. В подобном случае офицер-танкист Сергей Орлов, фронтовой поэт, говорил своему водителю:

Примерно в десять часов 9 мая голова нашей танковой колонны остановилась на главной площади небольшого города.

Было очень тепло: и от майского солнца, и от встречи с сотнями горожан, которые тут же окружили нас, выражая свою благодарность за освобождение. И вот в это людское содружество полетели гранаты и фаустпатроны гитлеровцев, засевших на верхних этажах домов. Погибло много чехов, но мы тоже не досчитались своих товарищей. Из состава нашего танкового десанта трое были убиты, восемь ранены. Был тяжело ранен и наш комбат гвардии майор Пузырев Дмитрий Иванович. Он шёл от Сталинграда, но так и не увидел Злату Прагу. Она уцелела, а он остался без ноги. После войны Дмитрий Иванович жил в Ростове-на-Дону, в 1986 году ушёл из жизни. Нет в живых и других моих однополчан. После войны они жили и трудились так, что даже сами о себе могли сказать: свой век мы прожили как люди и для людей. Я тоже старался не отставать от них. После войны успешно окончил Академию бронетанковых войск в 1951 году и адъюнктуру в 1954 году. В последние годы учил офицеров-танкистов. Службу закончил начальником одной из кафедр академии в звании полковник-инженер.

В подготовке настоящих воспоминаний оказала помощь Шаломеева Алина Сергеевна, студентка 1-го курса аэрокосмического факультета Московского авиационного института (государственного технического университета).

Молния попала прямо в кокарду Я родился 25 мая 1918 года в Саратовской области, в Ртищевском районе, Скачинском сельском совете в деревне Афанасьевка. По национальности я русский. По вероисповеданию – православный христианин. Беспартийный. В общественных организациях не состою (временно) в связи с недавним прибытием к настоящему месту проживания (из Белоруссии).

До войны, я закончил семь классов средней школы в году. Затем осенью того же года поступил в Саратовский железнодорожный техникум. После чего в ноябре 1938 года поступил в Симферопольское пулемётно–миномётное училище, незадолго до этого передислоцированное из Крыма в Саратовскую область (в пригород г. Энгельса). (Позднее это училище было переведено в г. Балаково, Саратовской области). По окончании военного училища 10 июня 1941 года мне было присвоено воинское звание лейтенант.

Уже 18 июня 1941 года по распределению был направлен для прохождения воинской службы в Киевский особый военный округ. При следовании по железной дороге от Харькова до Киева уже попали под бомбёжку. И хотя официально о самом страшном, что можно было предположить, не объявляли, стало понятно, что началась война. Для определения конечного пункта своего назначения прибыли в распоряжение командующего Киевским особым военным округом. Получив предписание, группа молодых лейтенантов 22 июня 1941 года прибыла на железнодорожный вокзал города Киева, где и услышали по радио о начале войны фашистской Германии против Советского Союза.

К месту службы (в укрепрайон, Житомирская область, станция Белокоровичи) прибыл вечером 23 июня 1941 года.

Там был назначен на должность командира 1-го взвода 4-й роты 142 отдельного пулемётно-миномётного батальона под командованием командира роты капитана Петько. Буквально сразу же попали под непрерывные атаки немцев. Потери среди личного состава были огромными. Не стало командира роты.

Решением командования батальона я был назначен командиром пулемётно-миномётной роты, так как в моём взводе потери были минимальными. Фашисты пытались на нашем участке прорвать оборону, но безуспешно. Тогда обошли позиции севернее, пытаясь взять оборонявшихся в кольцо. После этого поступил приказ отступать. Отступали мы с тяжёлыми боями, постоянно находясь под угрозой попасть в окружение противника, до Днепра, в составе Юго-Западного фронта, под командованием С.Будённого. Здесь, у Днепра, 142-й батальон вошёл в состав 193-й мотострелковой дивизии (которая впоследствии была переформирована в 36-ю танковую дивизию) и снова вступили в ожесточенные бои с немцами. Затем снова отступление с кровопролитными боями в направлении Москвы, где 21 декабря 1941 года была сформирована запасная армия. В ходе одного из боёв, в этом же месяце, наше подразделение попало под миномётный обстрел, где я получил тяжёлое осколочное ранение в голову. Буквально сразу же нас вывели для переформирования в Мичуринск, где меня, истощённого и раненого, определили для лечения в госпиталь. После лечения мне предоставили месячный отпуск, после которого решением вышестоящего командования я был назначен на должность командира взвода пулемётно-миномётного училищ в г. Балаково, Саратовской области. Там я и продолжил службу до окончания войны.

За проявленный героизм и решительность в ходе военных действий, я был награждён медалями и орденами.

Орден Отечественной войны 2-й степени, № 1415522, указ президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1985 г. За храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и в ознаменование 40-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

Номер удостоверения Б № Медаль «За оборону Киева», удостоверение № 124152, указ президиума Верховного Совета СССР от 21 июня 1960 г.

Вручена 29 апреля1961 г. командиром войсковой части гв. генерал-майором танковых войск С. Куркоткиным.

Орден Красной Звезды, № 3385427, указ президиума Верховного Совета СССР от 26 сентября 1955 г. Вручён 21 февраля 1956 г.

Медаль «За боевые заслуги» (без номера).

Медаль «За победу над фашистской Германией», указ президиума Верховного Совета СССР от 09 мая 1945 г. А № 0300058. Вручена 25 января 1946 г. полковником Телициным.

Великая Отечественная война была тяжелейшей из всех войн мировой истории. Победа СССР оказала глубокое влияние на жизнь миллионов людей во всех частях земного шара.

Разгром германского фашизма создал благоприятные условия для борьбы трудящихся масс за своё социальное и национальное освобождение. Ярким проявлением советского патриотизма являлась добровольная финансовая помощь трудящихся государству, позволившая дополнительно направлять на фронт 2565 самолётов, несколько тысяч танков и много другой военной техники. Воспоминания о войне самые тяжёлые. Ведь сколько пришлось на долю солдат и офицеров Красной армии, принявших на себя первые удары фашистских войск! Как тяжело было видеть своими глазами гибель друзей и сослуживцев. Смерть, она не разбирала… Сложно сейчас вспомнить занятные или курьёзные случаи.

Один случай все-таки запомнился, хотя курьёзным его не назовешь.

6 августа 1941 года мы находились в палаточном лагере.

Получилось так, что командир вызвал к себе в палатку. Надо заметить, что погода в этот день была прохладная, шёл моросящий дождь. Командир нашей 4-й роты, лейтенант Васильев, разговаривал по рации. Все, находящиеся в палатке присели на скамьи вокруг стола. Вышло так, что я сел плечом к плечу с командиром. Со временем дождь усилился и превратился в настоящий ливень. Вдруг недалеко прогремело, но этому никто не придал никакого значения, ведь на войне слышишь такое каждый день, а тут просто молния. Не прошло и пятнадцати минут, как вся палатка озарилась ярким светом, а ещё через несколько секунд раздался взрыв. Это шаровая молния влетела прямо к нам в палатку, после чего взорвалась. Меня оглушило, и на время я потерял сознание. Очнулся, когда вокруг стояли солдаты и что-то спрашивали. Я сразу взглянул в ту сторону, где ещё пару минут назад, сидел командир. Лейтенант Васильев был без сознания. Тогда я приказал вырыть прямо в палатке ямку, где-то сантиметров 40-60 глубиной. Я ещё от бабушки знал, что если попадает шаровая молния, то необходимо раздеться и сесть в ямку в земле. Сняв обмундирование, я последовал народному методу. Когда же электрический разряд из меня вышел полностью, я сел на лошадь и отправился в медпункт. Как только я туда прибыл (это было недалеко - 1–1, км), мне была оказана первая медицинская помощь. Вернувшись в лагерь, вместе с санитарами всё внимание сосредоточили на командире роты. Но ему помочь оказалась не в силах даже медицина. Он был мёртв. Электрические провода, которые соединяли рации, просто расплавились, несмотря на то что были выведены на самые высокие сосны (около 6 м) - такой силы был разряд. В дальнем углу палатки, я нашёл фуражку Васильева, молния попала прямо в кокарду. На голове у командира были только две маленькие точечки. Как потом оказалось, молния попала ему в голову и вышла через левый сапог. После этого не выжил бы ни один человек. Но мне очень повезло, ведь я сидел совсем рядом. Надо заметить, что эта молния коренным образом изменила всё мою дальнейшую жизнь. До этого случая меня очень мучили ревматизм и множество других, как говорят, болячек, но теперь всё исчезло бесследно. Правда, слышу я до сих пор плохо. Так в самом начале войны произошло наше первое боевое крещение.

В подготовке настоящих воспоминаний оказала помощь Залога Ольга Юрьевна, студентка 1-го курса факультетаэкономики и менеджмента Московского авиационного института (государственного технического университета).

Я родился 27 декабря 1922 года в Ярославской области, Рыбинском районе, деревне Петрицево. Русский, православный. Член КПСС.

Бои при отступлении от государственной границы Считаю, что каждый участник Великой Отечественной войны обязан написать или рассказать о войне все, что он знает, и вспомнить друзей-товарищей по войне, особенно тех, на кого пришло сообщение «пропал без вести». А таких было очень много, особенно в первые месяцы войны. Воспоминания о них, не вернувшихся с войны, можно приравнять к солдатским медальонам, найденным на поле боя в земле. Для их родственников это будет последняя весточка от бойцов и командиров.

В этой краткой статье речь пойдет о красноармейцах и командирах, которые на границе первыми встретили и отбивали нападение немецко-фашистских войск в направлении их главного удара – через Белоруссию на Минск, Смоленск, Вязьму, Москву.

Мне выпала судьба начать войну на границе 22 июня года и пройти до конца по самому её дну, испытав на себе трагедию первых кровопролитных боёв при отступлении, сдерживая противника и одновременно пробиваясь из больших и малых котлов, и получить глубокую контузию и легкое ранение в бою под Минском, попасть в плен и испытать на себе другую трагедию – весь ад фашистского рабства.

В меру своих сил и возможностей я принимал участие в движении Сопротивления в лагерях военнопленных, бежал из плена, но удалось только на четвертый раз. Трижды ловили. В результате пришлось побывать в тюрьме гестапо, карцерах, штрафных командах и лагерях (всего в десяти лагерях военнопленных). Один раз был приговорен к расстрелу (приказ о мом расстреле был зачитан перед строем в лагере, из которого я бежал). Другой раз был отправлен в штрафную команду на «уничтожение трудом» (была такая общая установка Гитлера).

В немецких документах я должен значиться как уничтоженный дважды.

Пройти этот ад, выжить удалось лишь благодаря помощи, друзей-товарищей из подпольных организаций в лагерях военнопленных, а также чехов, поляков, французов, сербов, англичан и немцев-антифашистов. Все это позволяет мне утверждать, что пропавшие без вести погибли в боях за Родину, попавшие в плен – сражались за нее.

В Красную Армию я был призван в октябре 1940 года, после окончания средней школы в г. Москве. Шесть комсомольцев нашего 10 класса «Б» 539-й школы Москворецкого района (Бажанов Николай, Хохлов Михаил, Феоктистов Александр, Шишман Виктор, Голубев Александр и я) подали коллективное заявление в райвоенкомат о том, чтобы всех нас призвали в Красную Армию вместе и направили в одну часть. Так мы попали во взвод управления 2-й батареи, 1-го дивизиона, 117го гаубичного артиллерийского полка, 8-й стрелковой дивизии, 1-го корпуса, 10-й армии, которая дислоцировалась (занимала самое невыгодное положение, по мнению маршала Г.

К. Жукова) вдоль государственной границы, вогнутой в сторону противника на Белостокском выступе.

К началу войны наша часть располагалась в летних лагерях «Червены Бур», недалеко от города Ломжа. Наш полк готовился к спортивным соревнованиям, которые были назначены на воскресенье 22 июня. Я должен был играть в футбольной команде полка и получил спортивную форму – синие шёлковые трусы и белую майку. Увы, мне посчастливилось сыграть в футбол за полковую команду почти в такой же форме, но уже на территории побежденной Германии только через 1418 дней и ночей войны.

На рассвете 22 июня я проснулся от шума летавших самолётов и голосов около палатки. Выйдя из палатки, я увидел стоявших красноармейцев. Всех одолевало какое-то тревожное чувство. Выйдя за переднюю линейку на опушку леса, мы увидели самолёты, которые кружились над аэродромом, вернее над летной площадкой, расположенной недалеко от нас.

Затем послышалась стрельба. Подошёл дежурный по лагерю.

Долго мы смотрели на то, как колесом кружились эти самолёты, и не могли понять, что происходит. Одни говорили, что это учения, другие, что на учения это не похоже. Когда мы увидели дым, то стало понятно, что эти самолёты – вражеская авиация, и она расстреливает наши самолёты на земле. Кто-то произнес слово «война». Наш старшина Заздравных дал команду: «Вторая батарея, боевая тревога!». Дальше все шло как на учениях. Наконец, раздался горн, возвестивший боевую тревогу по всему лагерю. Вскоре стали появляться наши командиры, которые поселились в ближайших деревнях со своими семьями.

Вскоре завели тракторы, к ним прицепили гаубицы и построились в колонну.

Наша батарея имела 122-мм гаубицы старого образца, на деревянных колесах, с металлическими ободами и новые тракторы на гусеничном ходу, которые мы получили за несколько недель до войны. Видимо, имелась в виду и замена орудий, но этого сделать не успели. В результате старые гаубицы не выдерживали динамических нагрузок при быстрой езде, противооткатная жидкость стала вытекать, но это мы обнаружили уже только во время войны.

Проезжая мимо аэродрома, мы увидели, что все наши самолёты, расстрелянные немецкой авиацией, догорали на земле. Прибежавшие из деревни летчики вместе с нами наблюдали эту печальную картину.

Наш дивизион занял оборону на государственной границе у местечка Щучин, что между городами Ломжа и Граево. Недалеко от нейтральной полосы еще зимой нами были построены земляные укрепления, которые уже заняла наша пехота и вступила в бой с немцами. Мы подошли вовремя. В течение суток мы держали оборону на этом участке границы. Шла интенсивная артиллерийская дуэль. Мы имели потери. Этому способствовало то, что огонь немецких батарей корректировали люди, засевшие в костеле, расположенном сзади наших батарей. Приходилось несколько раз менять огневые позиции.

Вскоре о немецких корректировщиках догадалось наше командование, и они были ликвидированы.

Утром 23 июня поступил приказ об отступлении. Мы организованно стали выходить из боя и сосредоточиваться в лесочке. Построились в колонну и начали движение. Сзади наш отход прикрывал отряд из пехотных и артиллерийских подразделений. Таким образом, нам была уготована судьба начать воевать в условиях нахождения в глубоком котле, а затем, отступая, пробиваться из больших и малых котлов и окружений.

Мы вышли на шоссейную дорогу Щучин – Ломжа и продолжали движение. Поступил приказ: «Нашей 2-й батарее занять оборону вместе с ротой пехоты и прикрывать дальнейшее движение нашей колонны». Здесь произошли события, которые долго оставались непонятными. Батарея заняла оборону.

Управленцы на высотке выкопали наблюдательный пункт, наши гаубицы заняли сзади огневые позиции. Вскоре появились передовые немецкие части. Мы открыли огонь. Немцы остановились. Затем появились немецкие танки. Мы усилили огонь. И тут разведчик с дерева сообщил, что танки противника свернули с шоссе и идут мимо нас стороной. Командир батареи дал команду занять круговую оборону, подготовить орудия к стрельбе прямой наводкой.

Кончилось это тем, что танки полем прошли мимо нас, не вступив с нами в бой. После этого поступил приказ строиться в колонну и догонять наш дивизион.

В то время мы еще не понимали, что немцам выгоднее обходить узлы нашей обороны и нападать на нас тогда, когда мы на марше. В дальнейшем так и было. Немецкие части старались отсечь часть нашей колонны и уничтожать ее по частям.

Так случилось уже на второй день войны у местечка Едвабне.

Когда мы догоняли нашу колонну, то увидели, что этот населенный пункт занят немцами. Наши пехотные подразделения пытаются его взять, но все безуспешно огонь противника был весьма плотным, и атаки захлебывались. Медлить было нельзя: нас догоняли немецкие передовые части. Правда, и на этот раз наш отход прикрывал уже другой отряд, включавший противотанковые 45-мм пушки. Но надолго ли их хватит? Необходимо отметить большое значение таких отрядов прикрытия.

Если бой завязывался, то для такого отряда он был последним, ибо они стояли до конца.

Пехотинцы, очень обрадованные нашему появлению, кричат: «Артиллерия, помогай!». Гаубицу отцепили от трактора, выкатили на прямую наводку непосредственно с шоссе, не закрепляя, подготовились к стрельбе. Нужно было стрелять по пулеметным гнездам прямой наводкой. Немцы усилили огонь по нашему орудию. После каждого выстрела гаубица откатывалась в кювет, увлекая за собой наводчика. Орудие вновь выкатывали и снова готовили к стрельбе. Так повторялось до тех пор, пока пулеметные гнезда противника не были подавлены.

В этом маленьком бою погибло много наших товарищей.

Стрельбе прямой наводкой по близким целям из 122-мм гаубицы пришлось учиться в бою с огромными потерями. После ликвидации пулеметов противника пехотное подразделение вместе с прибывшими артиллеристами поднялось в атаку и заняло этот поселок. Так мы выиграли этот микробой. Вместе с нами в поселок вошёл обоз с ранеными. За поселком шоссе пересекало реку Бобр (приток реки Нарев), мост через которую сапёры подготовили к взрыву. Поступил приказ: «Артиллерийским подразделениям перейти на другой берег реки», что мы и сделали. Вскоре Едвабне снова заняли немцы и прикончили наших раненых, которые не смогли покинуть своих повозок.

Об этом мы узнали от наших дивизионных разведчиков.

Им самим удалось в последний момент уйти от немцев. Наша батарея своим огнем прикрыла отступление пехотных подразделений к реке. Те, кто перешёл реку, на этот раз спаслись.

Так мы поняли, с каким коварным и жестоким противником мы воюем.

Наша батарея и дальше двигалась в хвосте отступавшей колонны. Поэтому нам часто приходилось вступать в бой с передовыми подразделениями противника. Обычно это были мотоциклисты или броневики. Поступала команда: «Взвод управления, в цепь!». Мы открывали огонь из винтовок, и мотоциклисты останавливались. Или приходилось открывать огонь из орудий. Так продолжалось несколько дней, пока у нас были боеприпасы.

Однажды, оторвавшись от противника, наша группа проходила по опушке леса. В стороне услышали крик о помощи.

Связист Чиненов пошёл узнать, в чем дело. Мы остановились.

Вернувшись, он сказал, что там лежит раненый красноармеец с распоротым животом и руками вправляет вывалившиеся кишки. Просит пристрелить. Что делать? Мы пошли дальше.

Один из нашей группы вернулся к раненому и вскоре нас догнал. Мы слышали выстрел. Спросили: «Пристрелил?». «Нет, говорит, - он сам, - я только направил винтовку в грудь, а на спусковой крючок он нажимал сам».

В связи с тем что мы волею судьбы отступали в числе последних и проходили места прошлых сражений, мы видели много убитых наших бойцов и лошадей, которые начали пухнуть от жары, много разбитой техники. В одном месте мы увидели обожженных наших бойцов недалеко от воронки. На них вся одежда сгорела, трупы обуглились, сухожилия сводили и руки, и ноги. Видимо, фашисты применяли напалмовые бомбы или снаряды, которые доставали наших бойцов, даже спрятавшихся за толстыми деревьями.

Очередной раз нас догнали немцы. Но это были не мотоциклисты, а большая колонна броневиков. Наш взвод или, вернее то, что от него осталось, рассыпался в цепь и встретил их огнем из винтовок. Не обращая внимания на нашу стрельбу, броневики врезались в хвост нашей колонны, все сметая на своем пути и обстреливая большое пространство по обеим сторонам дороги. Нас спасло то, что мы нашли укрытие в складках местности. Здесь я впервые увидел убитого немца.

Все же в нашей колонне нашлась пушка, которая успела выстрелить и подбить броневик, который перевернулся, и из него и вывалился молодой белобрысый парень весь в черном – эсэсовец. Шоссейную дорогу захватил противник.

С этого момента мы отходили на восток по просёлочным и лесным дорогам.

Помню, несколько раз из отступавших формировали новые подразделения для более организованного прорыва. И мы шли в атаку для того, чтобы прорваться к намечаемому спасительному лесу. Несколько раз нам это удавалось.

В то время, отступая, мы любой ценой стремились на восток, к старой границе, надеясь, что, опираясь на ее укрепленный район, наши остановили врага, и нам осталось совсем немного, чтобы пробиться к своим. Мы не знали, да и не могли знать, что в укрепленных районах вдоль старой границы вооружение давно снято по решению нашего командования, и что Минск пал, а что бои идут уже в районе Смоленска.

Но наши молодые солдаты и командиры шли и днем, и ночью. Если противник преграждал путь, то старались пробиться сквозь его ряды, а если не удавалось – старались обойти его. Шли, несмотря на смертельную усталость. Шли, взявшись под руки по три человека, среднему разрешалось спать.

И они дошли почти до Минска.

Вспоминается один эпизод, который имеет принципиальное значение при описании событий в этот период. Наша небольшая группа из пяти человек, все, что осталось от взвода управления, отступала в колонне разрозненных частей. В одной из деревень нас пригласили в дом и угостили молоком.

Это было редкое явление. Обычно в домах из съестного уже ничего не было, и мы перестали туда заходить. Молодая хозяйка поставила на стол перед каждым по кружке молока. Затем завела разговор о том, что зреет хороший хлеб в полях и его надо убирать. А убирать некому. Она предложила остаться в деревне, разойдясь по домам, переодеться, спрятать оружие до лучших времен и помочь убирать хлеб. А там видно будет.

В подтверждение своих слов она привела парня, который уже так и поступил. Этот парень, правда, сказал, что можно в дальнейшем сформировать партизанский отряд, благо, что большой лес рядом. Мы все молча выслушали их доводы, поблагодарили за молоко, и молча взяв свои винтовки, пошли дальше. В то время мы не могли поступить иначе. Ведь в наших уставах и наставлениях ничего не говорилось о возможных боях в окружениях, о возможности перехода к партизанским методам борьбы. Снять военную форму, спрятать свои винтовки или затаиться где-то для нас было прямым нарушением присяги и устава нашей армии, т.е. дезертирством.

Из окружения под Минском пробиться не удалось. Да и пробиваться-то было уже нечем. В нашей группе отступающих были только винтовки, карабины и пистолеты, и те без патронов.

Где-то в начале июля наша группа при подходе к реке Неман (у разбитого моста стоял указательный знак на город Столбцы) в очередной раз попала под интенсивный артиллерийский и минометный огонь. Решили броском к реке преодолеть зону обстрела, переплыть реку и там выйти из полосы огня. Но мы ошиблись. Обстрел продолжался и за рекой. Пришлось залечь. Снаряд разорвался недалеко. Я потерял сознание. Очнулся толи от пинка немца, толи от удара прикладом. Я понял, что я в плену. До этого меня легко ранило в ногу, но я все же шёл. Ехать было не на чем. Я плохо слышал и понимал немцев по их ударам прикладами.

Мне представляется, что для всех тех, кто имел несчастье побывать в фашистском плену, слово «плен» отождествляет войну и фашизм, включает в себя позор, обиду, беспомощность, унижение, жестокость, физическую боль и нравственные муки, а в конечном итоге – рабство. Наши военнопленные в большинстве своем относились к поколению, рожденному после Октября и воспитанному на идеях социальной справедливости и социалистической демократии. В плену они оказались в положении униженных рабов и не могли мириться, хотя бы внутренне, с этим состоянием и всячески старались сопротивляться этому рабскому унижению.

Конечно, тяжело оказаться в плену, когда воюет вся твоя страна, воюют два твоих родных брата – Всеволод и Михаил.

Многие из наших сверстников, оказавшись в плену, искали выход в побегах, участии в движении Сопротивления в лагерях военнопленных.

Приведу лишь некоторые фрагменты из жизни в плену, высвечивающие примеры коллективной борьбы подпольных организаций с фашистским режимом в лагерях для советских военнопленных, в которых волею судьбы довелось побывать мне и где меня спасали от смерти, а это значит вспомнить о своих знакомых и незнакомых друзьях-товарищах в тот военный период.

В первый раз я убежал из колонны военнопленных в середине июля 1941 года в г. Барановичи. Однако на следующий день был пойман на одной из проселочных дорог за пределами города.

Второй побег был совершен 1 июля 1944 года. Яков Юферов и я бежали из лагеря советских военнопленных в Неустрелиц (между Берлином и Гамбургом). Решение было такое: добраться до нашей линии фронта, перейти его и продолжить воевать с фашистами. Чтобы скорее попасть к фронту, решили добираться в грузовых железнодорожных вагонах. На сортировочной станции города Штеттин ночью напоролись на патрулей, разбежались в разные стороны. Я прыгнул на тормозную площадку последнего вагона уходящего на восток поезда и расстался с Яшей. Далее менял вагоны и поезда, стремясь на восток. Поймали меня около города Кракова в крытом запломбированном вагоне.

После тяжелых допросов посадили в легковую машину рядом с водителем два офицера. Куда меня везут, я не знал.

Эти офицеры, возвращавшиеся, видимо, с фронта, отнеслись ко мне, можно сказать, дружелюбно. Останавливали машину у колодцев и просили у местных жителей воды для меня. Но самой большой неожиданностью было то, что они дали мне буханку хлеба, когда привезли меня в гестаповскую тюрьму г.

Каттовицы.

Как ни странно, но хлеб у меня там не отобрали. Привели меня в одиночную камеру, в которой находилось уже трое – все молодые люди: поляк, как я думаю, участник подготовки Варшавского восстания, гражданский парень из Украины и мой коллега по несчастью – военнопленный, и неудачный беглец – Костя. Хлеб я разделил поровну на всех. Так состоялось знакомство с новыми друзьями по несчастью. Польский паренек даже в камере был в наручниках, ему был отведен лежак.

Остальные сидели на полу, между лежаком и стеной. Как сказал мне Костя, поляка должны повесить, а нас – расстрелять.

Поэтому польскому другу-товарищу были предоставлены обитателями этой камеры привилегии – отдыхать на лежаке. Это была дань уважения к его заслугам в борьбе с фашизмом.

В конце июля 1944 года после допросов с пристрастиями и установления наших личностей Костю и меня препроводили из гестаповской тюрьмы в лагерь военнопленных, расположенный на окраине г. Каттовицы. Привели утром и поставили на металлические бочки между рядами колючей проволоки, возле входных ворот. При этом мы должны были руки держать в стороны. К нам подходили военнопленные, спрашивали, кто мы, но их отгонял часовой, который стоял у ворот. Было жарко, и стоять на этой проклятой бочке стало невмоготу. Руки опускать было нельзя. Я попробовал было это сделать и незамедлительно получил удар штыком в зад от охранника. Разговаривать также не разрешалось. Так стояли мы долго. Потом Костя говорит: «Немцы ждут, когда мы потеряем сознание и упадем. Так лучше сейчас упасть, следи за мной и падай, когда я упаду. Вскоре Костя рухнул на землю, я следом за ним. Лежим. Охранник штыком ткнул Костю, затем меня. Мы лежим.

Через некоторое время в ворота вошёл охранник и окликнул нас, велел встать. Мы встали. Затем открыл ворота и втолкнул нас в лагерь. Отвели нас в какой-то барак, указали места на двухъярусных нарах. Военнопленные были на работе в угольной шахте. Мы легли отдыхать. В гестапо спать приходилось только сидя. Всем обитателям одиночки трудно было растянуться во весь рост. Лагерь, в который мы попали, был штрафным. Военнопленные были истощены до предела, едва ходили. Они работали в угольной шахте, на глубине 500 метров. Кормили очень плохо: давали небольшой кусок хлеба, суррогатного, и черного цвета баланду из пережженной сухой кормовой свеклы. Вероятно, скотина эту свеклу не ела, поэтому ее давали нам.

Вечером пришли военнопленные с работы. Все грязные, черные, изможденные, молча получили свою еду и легли на нары. Вот здесь произошёл случай, который я не могу вспомнить без слез, и в горле появляется комок, который трудно проглотить. Так как нас еще не поставили на «довольствие, поэтому мы лежим на своих нарах. Вдруг нас окликают, просят встать и подойти к столу. Встали, подходим, садимся за длинный стол. На столе стояли две миски, до верху наполненные маленькими кусочками хлеба. Оказывается, нашлись люди, которые обошли все бараки, и каждый военнопленный, практически сам умирающий от непосильного труда и голода, отщипнул от своей мизерной пайки кусочек хлеба – самого дорогого, что у него было в тот момент, т.е. отщипнул практически кусочек своей жизни и отдал его нам, двум беглецамнеудачникам. Так нас встретил этот лагерь: немцы устроили пытку, поставив между проволочной оградой лагеря, а наши советские люди поделились с нами последним, что имели, и тем самым выразили нам поддержку и ненависть к фашизму.

Мы ели этот самый дорогой хлеб, который мне когда-либо приходилось есть, и не было ничего более вкусного. Я почувствовал, что мы не одиноки, что нас поддерживают и, чем могут, помогут. Я почувствовал вновь силу, вновь захотелось сделать что-то такое, что было бы в ущерб нашим ненавистным угнетателям.

Начиная с этого лагеря и до конца плена, я чувствовал себя в любых лагерях военнопленных на каком-то привилегированном положении, которое создавали сами военнопленные.

Они очень заботились о беглецах и вообще о всех тех, кто открыто выступал против фашистского режима в любой форме Сопротивления. Они не только заботились, но и помогали едой, помогали скрыть беглеца от разъяренных фашистов.

Причем эта помощь была организованной. Значит, в каждом лагере была своя подпольная организация. Так и в этом лагере.

Конечно же, этот хлеб собрали люди, входящие в эту подпольную организацию. С руководителями этой организации мне познакомиться не удалось, да я и не предпринимал к этому никаких попыток. В этом лагере нам пришлось быть недолго – около месяца. Я узнал, что из него уже совершен был массовый побег путем длинного подземного подкопа. Костю и меня под усиленной охраной переправили в лагерь военнопленных в город Тешен. Об этом лагере можно было бы и не рассказывать, но там снова была проявлена забота к нам, беглецам, причем, если можно так сказать, в международном масштабе.

Лагерь был пересыльный, международный. В нем находились советские военнопленные двух категорий. Первая – беглецы, которых направляли в лагеря, где они проходили наказания за побег. Таких было около 50 человек. Вторая категория советских военнопленных – это те, у кого открылись раны, больные или травмированные люди, которые не могли быть использованы на работах. Они были обречены на уничтожение. На поверку они не выходили. Кроме советских, были здесь военнопленные итальянцы, сербы и англичане. Причем англичанам здесь были предоставлены особые привилегии – они получали помощь Красного Креста, посылки из Англии и вообще по одежде и физическому состоянию резко отличались от остальных. Им даже хотелось играть в футбол, и они играли на площадке, где утром и вечером происходили построения военнопленных. Но на немцев англичане тоже смотрели как на врагов и тоже устраивали побеги. Однако, сам факт, что одни умирают от истощения и болезней, а другие в этом же месте играют в футбол, вызывал у остальных обитателей лагеря протест. Этот протест выражался в разной форме. Об одной из них я и хочу рассказать.