«ФИЛОСОФСКИЙ ВЕК ИВАН ИВАНОВИЧ ШУВАЛОВ (1727–1797) ПРОСВЕЩЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ St. Petersburg Center for the History of Ideas ИВАН ИВАНОВИЧ ШУВАЛОВ (1727–1797) St. Petersburg ...»

иблиотека Академии художеств обязана И. И. Шувалову большим книжным собранием, которое он преподнес Академии в период своего президентства. Об этом свидетельствует «Реестр», подписанный его рукой, который рассматривался 6 мая 1765 года на Совете императорской Академии художеств, куда Шувалов, уже будучи за границей, обратился с просьбой оплатить оставленную им коллекцию. Было решено «имеющиеся при Академии художеств книги и эстампы его превосходительства Ивана Ивановича Шувалова, которые означены в реестрах за его рукою, господину казначею Головачевскому принять и вписать оные в Академический каталог, а требуемые за оные деньги тысячу пятьсот рублев поверенному от его превосходительства собственной ее императорского величества дворцовой канцелярии стряпчему Андрею Наплавкову выдать, записав в расход с распискою»1. Таким © А. Г. Обрадович РГИА. Ф. 789, оп. 11, ч. 1, д. 198.

образом, в 1765 году, незадолго до инаугурации Академии художеств, Шувалов получает деньги за свое бесценное собрание.

Список купленных у Шувалова книг и эстампов, хранящийся в Российском государственном историческом архиве, был опубликован П. Н. Петровым в «Сборнике материалов для истории императорской С.-Петербургской Академии художеств за сто лет ее существования»1 и в дальнейшем находился в поле зрения многих исследователей истории Академии художеств. Большое внимание этому документу уделяет автор исследований по архитектурной теории в России XVIII — начала XIX века Н. А. Евсина2, высоко оценивая роль библиотеки Академии художеств в формировании художественных пристрастий будущих зодчих и отмечая большое значение шуваловского собрания. Нужно сказать, что библиотека Шувалова рассматривается автором лишь в русле интересующих ее проблем и не является предметом специального изучения, что влечет за собой некоторые неточности. Так, Н. А. Евсина утверждает, что среди книг Шувалова было венецианское издание Витрувия3, но это не так. В списке, действительно, есть Витрувий, но это «Витрувий дацкой», а именно, двухтомный труд Лауритца де Тураха, посвященный архитектуре Дании XVII–XVIII веков, изданный в Копенгагене в 1740–1749 годах4.

Несомненно, собрание Шувалова должно было прежде всего привлечь внимание работников библиотеки академии художеств. В 1950–60-х годах библиограф Н. Е. Белоутова работает над описанием редких книг XV– XVIII веков из фондов библиотеки5. В указателях владельцев к каталогам изданий XVII–XVIII веков появляется имя Шувалова. Однако, не принимая во внимание опубликованный Петровым список, содержащий в себе 94 тома, Н. Е. Белоутова учитывает лишь книги с суперэкслибрисами И. И.

Шувалова, а именно 51 том (16 изданий).

Большое значение для дальнейшего изучения шуваловской коллекции имеют статьи по истории библиотеки в XVIII веке, написанные Е. П. ВитПетров П. Н. Сборник материалов для истории императорской С.-Петербургской Академии художеств за сто лет ее существования. Ч. 1–3. СПб., 1864–1866. Примеч. к 1 части. С. 690–695.

Евсина Н. А. Архитектурная теория в России XVIII в. М., 1975. С. 142–143, 154: примеч. 34– 36; Евсина Н. А. Архитектурная теория в России второй половины — начала XIX века. М., 1985. С. 24–25, 48: примеч. 47–49.

Евсина Н. А. Архитектурная теория в России XVIII в. С. 142.

Turah L. de. Den Danske Vitruvius… Т. 1–2. Kiobenhavn, 1740–1749.

Белоутова Н. Е. Книги XV–XVI веков в фонде Научной библиотеки Академии художеств СССР. Краткий аннотированный каталог. Л., 1955. Каталоги книг XVII и XVIII веков (1962– 1967 гг.) существуют в машинописи и хранятся в фонде НБ РАХ.

тенбург в 1970–80-х годах1. Изучив архивные материалы, автор большое место уделяет «шуваловскому периоду» в истории библиотеки, приводит много новых и важных сведений, в частности, впервые упоминает «Каталог книгам императорской Академии художеств», составленный в году К. Головачевским2 и позволивший расширить наше представление о шуваловском книжном собрании. Несмотря на то, что во всех упомянутых изданиях имеются ссылки на некоторые конкретные книги с указанием их выходных данных, все-таки невозможно было составить целостное представление о библиотеке Шувалова и о ее наличии в фондах в настоящее время.

В 1994 году библиотека Академии художеств, участвуя в Международном конгрессе библиофилов, проходившем в Библиотеке Российской академии наук, показала выставку книг из собрания И. И. Шувалова. Было представлено 15 изданий с суперэкслибрисами И. И. Шувалова и издан каталог этой выставки3.

Работая над составлением полного каталога собрания книг И. И. Шувалова в Научной библиотеке Академии художеств, мы обратились к уже упомянутым хранящимся в архиве «реестру» книг Шувалова, купленных в 1765 году, и каталогу Головачевского 1773 года. Надо сказать, что работа с этими документами крайне затруднена по той причине, что описания иностранных книг были составлены на русском языке и зачастую без выходных данных. Как пишет Петров, предваряя свою публикацию, «каталог составлен не только не библиографом, но русским сметливым писцом, плохо разбиравшим даже иностранные заглавия»4. Поэтому мы встречаем здесь следующие описания: «эстампы картин короля французского», «собрание всех древних медалей», «древние статуи греческие и римские», «обои лордов в Лондоне чрез Пине», «разные древние медали на камнях», «древние разных народов уборы» и т. д. Этим информация о книгах ограничивается. В своей публикации Петров сам попытался выяснить, какие именно издания имелись в виду, и привести их в соответствие с тем, что имелось в библиотеке в его время. Но сделать это ему удалось не вполне.

В некоторых случаях он вообще не находит варианта и ставит знак вопроса.

Иногда указывается неверное издание, иногда неверное количество томов.

Виттенбург Е. П. Библиотека Академии художеств в XVIII в. // Вопросы худож. образования. Вып. 17. Л., 1976. С. 3–19; Виттенбург Е. П. К истории библиотеки Академии трех знатнейших художеств. // Наука и культура России XVIII века. Л., 1984. С. 89–112.

РГИА. Ф. 789, оп. 1, ч. 1, д. 570.

Книги из коллекции И. И. Шувалова: [Каталог]. / Науч. б-ка Рос. Академии художеств. Сост.

К. Одар-Боярская, А. Обрадович. СПб., 1994.

Петров П. Н. Указ. соч. С. 690.

Примерно таким же образом описаны книги и в каталоге Головачевского. В свою опись Головачевский полностью включает описанный выше реестр купленных у Шувалова книг и, кроме того, дополняет его перечнем из 18-ти пунктов (30 томов). Вероятно, эти 30 томов Шувалов не включил в реестр увражей и эстампов, оставленных в Академии, по причине их меньшей ценности. В каталоге Головачевского имеются еще два издания с суперэкслибрисами И. И. Шувалова, существовавшие ранее в академической библиотеке: это четырехтомная «Универсальная история» Ж. Боссюэ1 и «Иконологический лексикон»2, которым, как пишет Петров, Шувалов снабдил библиотеку, «чтобы не терять из вида практическую цель, с которою допускалась в академическое образование мифология»3.

Таким образом, согласно существующим документам, собрание Шувалова, преподнесенное Академии художеств, насчитывало 129 томов ( изданий). Сейчас мы можем сказать, что за исключением приблизительно десятка томов шуваловская библиотека присутствует в наших фондах.

Чтобы представить себе ценность вклада Шувалова в академическую библиотеку, достаточно сказать, что его собрание составляло примерно половину имевшихся тогда в Академии книг, не говоря уже о том, что сами по себе издания даже в то время представляли большую ценность. Это были в основном иллюстрированные увражи большого формата XVII и XVIII веков на французском, итальянском, латинском и других иностранных языках. В елизаветинское время составить такую коллекцию было далеко не просто. Книготорговля была еще плохо развита, и многие знатные вельможи того времени предпочитали иметь для этой цели своих книготорговых агентов за границей, использовать услуги дипломатических представителей. Благодаря своим связям, Шувалов имел для этого большие возможности. Е. Р. Дашкова в своих «Записках» говорит о том, что Шувалов, «желая прослыть меценатом, выписывал из Франции все вновь появлявшиеся книги Он предложил снабжать меня всеми литературными новинками»4.

Владелец роскошного дворца в стиле барокко, украшенного античной скульптурой, собиратель живописи, человек, увлекающийся архитектурой, Шувалов, конечно же, не мог не интересоваться литературой по искусству.

Несомненно, приобретая книги для своей личной библиотеки, Шувалов, Dictionnaire iconologique ou introduction a la connaissance des peintures, sculptures, mdailles, estampes etc. Paris, 1756.

Bossuet J.-B. Discours sur l’Histoire Universelle… T. 1–4. Amsterdam, 1738.

Петров П. Н. Указ. соч. С. 690.

Дашкова Е. Записки. 1743–1810. Л., 1985. С. 6.

помимо удовлетворения своих личных вкусов, имел в виду и организацию главного детища своей жизни — Академии художеств. Для осуществления учебного процесса были необходимы как теоретические трактаты, так и наглядные пособия для обучения по образцам. Помимо живописи и скульптуры западноевропейских мастеров для этой цели служили богато иллюстрированные гравированные издания, и, конечно, с самого начала существования Академии художеств, еще помещавшейся в шуваловском дворце, студенты пользовались его библиотекой.

Библиотека Шувалова содержала все, что требовалось для обучения в Академии: это альбомы с видами и планами западноевропейских городов, отдельных зданий, образцами античной и западноевропейской скульптуры, труды по археологии, сообщавшие о последних изысканиях в этой области, альбомы собраний живописи, книги по нумизматике, медальерному искусству, религии, истории и т. д. Особое место среди шуваловского собрания занимает серия изданий, известная под названием «Коллекция эстампов Кабинета короля»1, выходившая в 70–80-х годах XVII века в типографии короля Людовика XIV и дополнявшаяся впоследствии новыми листами гравюр вплоть до начала XVIII столетия. Всего вышло 23 тома этого собрания — в роскошных кожаных переплетах с суперэкслибрисом Людовика XIV. В библиотеке Шувалова имелось 22 тома, до нашего времени дошло 20 томов. Альбомы эстампов Кабинета короля представляют в гравюрах художественную коллекцию Людовика XIV: живопись, шпалеры, античную и современную скульптуру, медали. Здесь же представлены виды королевских дворцов Лувра и Тюильри, Версаля, Инвалидного дома в Париже, празднества в Версале, победы короля, виды завоеванных им городов, битвы Александра Македонского. К изданию этого собрания были привлечены лучшие граверы того времени: Ж. Одран, Ж. Эделинк, С.

Леклерк, И. Сильвестр, Ш. Симонно и другие. Среди репродуцируемых живописных произведений здесь можно найти работы таких художников, как Тициан, А. Караччи, А. Ван-Дейк, Н. Пуссен, Ш. Лебрен, А. Ф. Ван дер Мейлен, С. Болье. Это издание дает полное представление как об искусстве и архитектуре при дворе Людовика XIV, так и об истории, костюмах, быте, обстановке придворной жизни его времени. Эти редчайшие фолианты были незаменимы как наглядные пособия для студентов Академии художеств.

Наибольшее количество книг в библиотеке Шувалова посвящено античности, интерес к которой был особенно велик в связи с начинавшимся распространением классицизма в России. Это, прежде всего, очень редкое «Collection d’Estampes du Cabinet du Roy».

издание Э. Саделера1, вышедшее в Праге в 1606 году и представляющее виды Рима, Тиволи, Поццуоли и других мест Италии с руинами памятников античной архитектуры дворцов, терм, арок, колонн и прочих. Это и фундаментальный труд знаменитого французского ученого Б. Монфокона2, являющийся энциклопедией античности, освещающей вопросы мифологии, религии, искусства, быта и техники древних греков, римлян, египтян и других народов. Следует отметить также альбом античной скульптуры, составленный отцом и сыном Цанетти3, представляющий портреты римских императоров и их окружения. Ряд изданий посвящен новейшим археологическим открытиям античных памятников, Это книга Ф. Бьянкини о раскопках и реставрации дворцов Цезарей на Палатинском холме4, издание об античной скульптуре, найденной в раскопках дворцов Нерона и Мария5, первый том из восьмитомного издания о древностях Геркуланума, посвященный настенной живописи6, каталог древностей Геркуланума, составленный О. А. Байарди7, и другие книги.

Большой раздел библиотеки Шувалова занимают книги по архитектуре. Среди них уже упоминавшиеся альбомы по французской архитектуре эпохи Людовика XIV, труд, посвященный сооружению дворца в Казерте8, книга «Дворцы Генуи» П. П. Рубенса9, альбом произведений архитектора Ж. О. Мессонье10 и другие. Наряду с изобразительными материалами, среди книг по архитектуре мы находим и несколько теоретических трактатов и практических пособий. Это труды Б. Ф. де Белидора «Гидравлическая архитектура»11, Ш. Э. Бризо «Искусство строительства загородных домов»12, О. Ш. Д’Авиле «Словарь гражданской и гидравлической архитекSadeler A. Vestigi della antichita di Roma, Tivoli, Pozzuolo et alti luoghi. Praga, 1606.

Montfaucon B. L’antiquit explique, et reprsente en figures. T. 1–5. Paris, 1719; Supplment au Livre de l’Antiquit explique et reprsente en figures. T. 1–5. Paris, 1724.

Zanetti A. M., Zanetti A. M. G. Delle antiche statue greche e romane… Ч. 1–2. Venezia, 1740– 1743.

Bianchini F. Del Palazzo de Cesari. Verona, 1738.

Collection de sculptures antiques grecques et romaines, trouves a Rome dans les ruines des palais de Neron et de Marius… Paris, 1755.

Le pitture antiche d’Ercolano e contorni. Napoli, 1757.

Baiardi O.A. Catalogo degli antichi monumenti dissotterrati dalla discoperta citta di Ercolano per ordine della maesta di Carlo Re delle due Sicilie… Napoli, 1754.

Dichiarazione dei disegni del Reale Palazzo di Caserta. Napoli, 1756.

Rubens P. P. Architecture Italienne, contenant les plans et lvations des plus beaux Palais et difices de la ville de Genes. Amsterdam; Leipig, 1755.

Oeuvre de J. M. Meissonnier. Paris, 17… Belidor B. F. de. Architecture hydraulique ou l’art de conduire, d’lever et de mnager les eaux pour les diffrents besoins de la vie. T. 1–2. Paris, 1737–1753.

Briseaux C. E. L’art de btir des Maisons de campagne. T. 1–2. Paris, 1743.

туры»1, А. Поццо «Перспектива для живописцев и архитекторов»2. Чрезвычайно полезным для обучения будущих художников был фундаментальный труд по общей анатомии человека бельгийского анатома А. Спигелия, изданный в Венеции в 1627 году3.

Среди альбомов музейных коллекций — двухтомное издание Королевской Дрезденской галереи4, собрание античной скульптуры в Капитолийском музее5, живописная коллекция великого князя Леопольда-Гийома в Брюсселе6, гравированная по рисункам и под руководством Д. Тенирса.

Целый ряд альбомов посвящен творчеству отдельных художников — современников Шувалова: У. Хогарта7, Д. Б. Пиранези8, П. Л. Гецци9.

Труды по религии представлены прекрасным многотомным изданием «Церемонии и обычаи народов мира» в рисунках Б. Пикара10 и Библией, иллюстрированной тем же художником11.

Кроме богато иллюстрированных изданий в библиотеке Шувалова мы находим целый ряд словарей и справочников по географии, иностранным языкам, земледелию и охоте, многотомные труды по истории.

Работа над изучением собрания книг Шувалова не дошла еще до своего завершения. Мы надеемся, что нам удастся еще найти новые архивные документы и сведения о деятельности Шувалова, связанной с созданием его уникальной библиотеки, так же как и обнаружить если не сами издания, не дошедшие до нас, то хотя бы проследить их дальнейший путь. Хочется видеть шуваловскую коллекцию собранной воедино, отреставрированной и снабженной подобающим ей научным каталогом.

D’Aviler A. C. Dictionnaire d’architecture civile et hydraulique, et des arts qui en dependent… Paris, 1755.

Pozzo A. Prospettiva de pittori e architetti. Ч. 1. Roma, 1693.

Spigelii A. B. Adriani Spigelii Bruxellensis equitis D. Marci olim in Patavino gymnasio anatomiae et chirurgiae profess.primary. Venetiis, 1627.

Recueil d’estampes d’aprs les plus clbres tableau de la Galerie Royale de Dresde. T. 1–2.

Dresde, 1753–1757.

Del Museo Capitolino. T. 1–2. Roma, 1741–1748.

Le Grand cabinet des tableaux de l’archiduc Leopold-Guillaume… Amsterdam; Leipzig, 1755.

Hogart. T. 2. S. l. 1745.

Piranesi G. Le antichita Romane. T. 1. Roma, 1756.

Raccolta di XXVI caricature disegnate colla penna dell Celebre Cavalliere Piet. Leon. Hezzi.Dresdae, 1750.

Crmonies et coutumes religieuses de tous les peuples du monde reprsentes par des figures dessines de la main de Bernard Picard. T. 1–5. Amsterdam, 1723–1737.

Figures de la Bible. La Haye, 1728.

НЕКОТОРЫЕ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

од Шуваловых не принадлежит к числу древнейших родов российского дворянства. Его генеалогия прослеживается едва ли дальше XVI в., а родовые земли находились в Костромском крае, так что, подобно Романовым, Шуваловы своей «родиной» могли называть Кострому. При Петре Великом Шуваловы постепенно появляются на арене российской истории, но подлинного расцвета род достиг в эпоху Елизаветы Петровны. Братья Александр и Петр Ивановичи приняли деятельное участие в перевороте, возведшим дочь Петра на российский престол, и в 1746 г. оба были возведены в графское Российской Империи достоинство, а в 1753 г. награждены орденами Андрея Первозванного. Александр Иванович был начальником Тайной канцелярии, Петр Иванович занял чрезвычайно важное место в государственном управлении (Конференц-министр, генерал-фельдцейхмейстер и т. д.), а декабря 1761 г. оба брата были произведены в генерал-фельдмаршалы.

© Е. В. Пчелов Потомки этой графской ветви Шуваловых оставались при дворе на весьма высоких должностях и в XIX в.

При Елизавете выдвигается и двоюродный брат Александра и Петра Ивановичей — Иван Иванович. Он был представлен императрице Петром Ивановичем и вскоре стал ее фаворитом. Не занимая официально высоких государственных постов, Иван Иванович много сделал для развития русских наук и искусств, был одним из основателей Московского университета и Академии художеств, куратором университета. Однако Иван Иванович умер бездетным, и эта дворянская ветвь Шуваловых нашла продолжение по женской линии в потомстве его сестры Прасковьи Ивановны (1734–1802). Ее мужем был генерал-поручик кн. Николай Федорович Голицын (1728–1780), принадлежавший к третьей, и самой многочисленной, ветви рода Голицыных — «Алексеевичам». Его отец кн. Федор Иванович первым браком был женат на двоюродной сестре Петра I Марии Львовне Нарышкиной (что обеспечило определенную близость Голицыных ко двору), вторым — на Анне Петровне Измайловой (это и была мать кн. Николая Федоровича). Измайловы — достаточно известный род, к которому принадлежали два баснописца. Женитьба кн. Николая Федоровича на сестре И. И. Шувалова также способствовала укреплению положения этой ветви рода кн. Голицыных. Сын Прасковьи Ивановны, т. е. родной племянник Шувалова, кн. Федор Николаевич Голицын (1751–1827), дослужившийся до тайного советника, был так же, как и дядя, некоторое время куратором Московского университета. Его сестра кж. Варвара Николаевна вышла замуж за представителя другого древнего рода гр. Николая Николаевича Головина, являвшегося одновременно потомком двух выдающихся деятелей петровской эпохи: по отцу — Федора Алексеевича Головина, по матери — бар. П. П. Шафирова. Внуком четы Головиных был гр. Феликс Фредро — салонный поэт и водевилист.

Кн. Федор Николаевич Голицын первым браком женился на Прасковье Николаевне Репниной (родная тетка декабриста кн. Сергея Григорьевича Волконского), но этот брак был бездетным. Второй женой кн. Голицына была Варвара Ивановна Шипова (по первому мужу — княгиня Волконская). От этого брака родилось несколько детей, упомяну двух: кн. Александра Федоровича Голицына, члена Государственного Совета, и кн. Михаила Федоровича (9.7.1800–26.1.1873), тайного советника, почетного попечителя и главного директора Голицынской больницы в Москве. Женой Александра Федоровича была гр. Надежда Ивановна Кутайсова, сестра знаменитого генерала Александра Ивановича Кутайсова, погибшего совсем молодым в Бородинском сражении. Женой Михаила Федоровича — гр. Луиза (Юлия) Трофимовна Баранова (ее мать принадлежала к семье Адлерберг).

У Михаила Федоровича было несколько сыновей, но потомство пошло только от младшего — кн. Владимира Михайловича (1847–1932), женатого на Софье Николаевне Деляновой (1851–1919). От этого брака рассматриваемая ветвь Голицыных разделилась на несколько линий. Одна пошла от кн. Михаила Владимировича Голицына (1873–1942), женатого на Анне Сергеевне Лопухиной (1880–1972). У них было семеро детей (в настоящее время жива их дочь Екатерина Михайловна Перцова). Старший сын Владимир Михайлович женился на гр. Елене Петровне Шереметевой (ее брат был мужем знаменитой актрисы Ц. Л. Мансуровой). Его сыновья: профессор МГУ, академик РАЕН Михаил Владимирович (род. 27.7.1926), членкорр. Российской академии художеств Илларион Владимирович. Другой сын Сергей Михайлович был писателем, автором интересных воспоминаний «Записки уцелевшего». Его сын Георгий Сергеевич (род. 23.1.1935) является академиком, членом Президиума РАН. Он выпускник Московского университета. Сестра Владимира и Сергея Михайловичей Мария была женой профессора Всеволода Степановича Веселовского (1900– 1977) (он тоже выпускник Московского университета), сына известного историка С. Б. Веселовского. Сыновья Екатерины Михайловны Перцовой — Николай Валерьевич Перцов (род. 1.9.1934), академик РАЕН, Владимир Валерьевич Перцов, известный художник.

Другой сын кн. Владимира Михайловича Голицына и С. Н. Деляновой кн. Александр Владимирович (1876–1951) женился на Любови Владимировне Глебовой (1882–1948), представительнице древнего дворянского рода (она — родная тетка известного советского актера П. П. Глебова).

Дочь Александра Владимировича Наталья Александровна Голицына (13.10.1907, Москва — 28.3.1989, Вудсайд) 31.7.1931 в Нью-Йорке вышла замуж за кн. Василия Александровича Романова (24.6.1907, Гатчина — 23.6.1989, Вудсайд, Калифорния), сына Вел. кн. Александра Михайловича и родного племянника Николая II. Дочь Василия Александровича Марина Васильевна Романова (род. 22.5.1940, Сан-Франциско) с 8.1.1967, Вудсайд — за Уильямом Лоуренсом Бидлестоном (род. 31.3.1938, Лонг-Брэнч, Нью-Джерси), сыном Альфреда-Нэша Бидлестона и Сильвии Уайт. У них дети: Татьяна (род. 18.5.1968, Нью-Йорк), Александра (род. 19.5.1970, Нью-Йорк), Николас (род. 22.11.1971, Нью-Йорк) и Наталия (род.

30.9.1976, Нью-Йорк). Так потомки Шуваловых породнились с Романовыми.

Наконец, дочь кн. Владимира Михайловича Голицына и С. Н. Деляновой Елизавета (1889–1943) вышла замуж за кн. Владимира Сергеевича Трубецкого (1891–1937), который был сыном ректора Московского университета кн. Сергея Николаевича Трубецкого. И Владимир Сергеевич, и Елизавета Владимировна погибли в период большевистского террора. От этого брака произошло большое потомство. Сын Андрей Владимирович, окончивший Московский университет, является ученым-естественником.

Недавно вышла его интересная книга воспоминаний «Пути неисповедимы», где описывается его жизнь и жизнь семьи за период 1939–1955 гг.

Его брат Владимир Владимирович был женат на дочери ректора МГУ А. Н. Несмеянова. А их сестре кж. Ирине Владимировне Трубецкой автор этих строк выражает большую признательность за сведения о нелегкой судьбе Голицыных и Трубецких в XX веке.

IVAN IVANOVITCH SCHOUVALOV

ET SON SECRETAIRE, VOLTAIRE

orsque Voltaire fut choisi pour crire l’histoire de Pierre le Grand, Ivan Ivanovitch Schouvalov confia Fedor Pavlovitch Veselovsky de mener la ngociation auprs du philosophe. Veselovsky lui crit le fvrier 1757 pour l’engager « crire l’histoire du rgne» de Pierre le Grand. Sa manuvre est adroite. Il montre qu’une telle entreprise rendra un grand service la Russie et ajoutera «un nouveau lustre» la brillante rputation de Voltaire; qu’elle pourra tre mene bien depuis sa retraite genevoise et qu’elle sera d’autant plus facile excuter que Schouvalov lui enverra tous les mmoires ncessaires. Et, la rputation de Voltaire pour les biens matriels tant sans doute parvenue jusqu’ Saint Ptersbourg, on ajoute des «documents» qui se composent d’une collection de mdailles en or reprsentant les principaux vnements du rgne de Pierre le Grand. Et, pour terminer, Veselovsky insiste: «Quel ouvrage plus digne de vous et quelle plume plus digne de ce hros, pour transmettre sa gloire la postrit?» La flatterie n’est pas sans intrt. Veselovsky voyait juste. On sait en effet que Voltaire manifesta souvent © J.-M. Raynaud son regret de s’tre vu retirer, aprs son dpart en Prusse, sa charge d’historiographe du roi. Il la conserva de cur, pourrait-on dire. La commande officielle russe fut accepte immdiatement. Ds le 19 fvrier, trois jours seulement aprs la lettre de Veselovsky, Voltaire envoie sa rponse, contenant un expos de son plan, des demandes de cartes et des renseignements sur tout ce qui peut contribuer la gloire de la Russie. Quant aux mdailles, il les refuse: elles sont «inutiles», se trouvant dj reproduites dans quelques recueils, et la matire, l’or, de ces mdailles «est d’un prix que je ne peux accepter,» ajoute-t-il.

Par contre, ce qui lui importe, c’est que l’impratrice Elisabeth Petrovna dsire «que ce monument soit lev la gloire de l’Empereur son pre, et qu’elle agre mes soins.» Sur ce dernier point, Voltaire n’aura jamais satisfaction. Il pensera parfois sans doute qu’crire Schouvalov c’est crire l’impratrice, mais il lui arrivera de protester du silence de celle-ci, en particulier aprs la parution du premier volume: «Ce qui achverait de me faire mourir avec amertume, ce serait d’ignorer si la digne fille de Pierre le Grand, a daign agrer le monument que j’ai lev l’honneur de son pre. L’amour qu’elle a pour sa mmoire me fait esprer qu’elle voudra bien descendre un moment du haut rang o le ciel l’a place, pour me faire assurer par Votre Excellence qu’elle n’est pas mcontente de mon travail; c’est ainsi que nos rois ont la bont d’en user, mme avec leurs propres sujets.»

Sur tous les autres points cependant, Voltaire gagnera la partie. Le 24 juin 1757, il a mis au point sa rhtorique: «Ce sera vous, Monsieur, qui ferez tout en me fournissant les Mmoires que vous voulez bien me faire esprer; et je ne serai que l’instrument dont vous vous servirez pour travailler la gloire d’un grand homme et d’un grand empire.» Mais il faudra prs d’un an avant qu’il ne puisse la mettre en uvre. En effet, alors que ds aot 1757 il a fait parvenir une esquisse de huit chapitres composs sur des essais et des compilations qui courent l’Europe, ce n’est qu’en avril 1758 qu’il montre quelque espoir d’obtenir les documents promis. Il reprend donc alors son rle de simple instrument du projet et prcise Schouvalov: «Je ne serai, Monsieur, que votre secrtaire dans cette noble et grande entreprise.» Ce terme de secrtaire, il le rptera dans presque toutes ses lettres, comme il ne cessera de rendre le rle d’auteur du projet son jeune correspondant; par exemple, le 17 juillet 1758:

«Je suis confirm dans l’opinion que vous tiez plus capable que personne au monde d’crire l’histoire de Pierre le Grand.»

Mais ce secrtaire a des ides, comme si, en ralit, il tait bien davantage qu’un secrtaire. Le secrtaire a des ides, par exemple, sur l’Histoire. Il les expose en dtail Schouvalov, et plusieurs reprises. Ainsi, «l’esprit clair qui rgne aujourd’hui dans les principales nations de l’Europe, demande qu’on approfondisse ce que les historiens effleuraient autrefois peine.»

Il insiste donc pour qu’on lui fournisse des mmoires en accord avec cette conception de l’Histoire: «Je vois bien dans les mmoires qu’on m’a confis, quel jour on a pris une ville; je vois le nombre des morts et des prisonniers dans une bataille, mais je vois rien qui caractrise particulirement Pierre le Grand.

Ses ngociations, surtout, doivent tre un des plus grands objets de son histoire.

Mais, Monsieur, tous les princes ont ngoci, tous ont assig des villes et donn des batailles, nul autre que Pierre le Grand n’a t le rformateur de murs, le crateur des arts, de la marine, et du commerce. C’est par l surtout que la postrit l’envisagera avec admiration. J’ignore, Monsieur, si c’est votre intention que l’histoire de Pierre le Grand soit suivie d’un chapitre dans lequel je ferai voir en raccourci comment on a suivi en tout les vues de ce grand lgislateur, avec quelle splendeur on a achev ce qu’il avait commenc, et tout ce que votre nation a fait de grand jusqu’au temps heureux de l’impratrice rgnante.»

Le secrtaire Voltaire a aussi des ides sur l’criture de l’histoire, et il profite de l’occasion pour donner une leon Schouvalov: «J’ai toujours pens que l’histoire demande le mme art que la tragdie, une exposition, un nud, un dnouement, et qu’il est ncessaire de prsenter tellement toutes les figures du tableau qu’elles fassent valoir le principal personnage, sans affecter jamais l’envie de le faire valoir. C’est dans ce principe que j’crirai, et que vous dicterez.»

Schouvalov dicte Voltaire, mais curieuse dicte dont le secrtaire fixe les termes.

Et le mme secrtaire a encore des ides sur le monde, ou plutt sur le public. Or voil ce qui manque le plus Schouvalov. Celui-ci a envoy le pangyrique de Pierre le Grand par Lomonosov; la rplique du secrtaire sera claire: «il n’y a que les vrits de l’histoire qui puissent forcer l’esprit croire et admirer. Le plus beau pangyrique de Pierre le Grand mon avis est son journal dans lequel on le voit toujours cultiver les arts de la paix au milieu de la guerre, et parcourir ses Etats en lgislateur tandis qu’il les dfendait en hros contre Charles XII.»

Schouvalov tente-t-il de se rattraper et de proposer que le terme «Russien»

soit utilis la place de «Russe», Voltaire lui rpond que «Russien ressemble trop un terme trs dsagrable dans notre langue, qui est celui de ruffien, et la plupart de nos dames prononant les ss comme les ff, il en rsulte une quivoque indcente qu’il faut viter.» Voltaire a raison, ruffien signifie en effet dbauch; mais il a surtout tort: personne, dans un tel ouvrage, n’aurait confondu russien avec ruffien.

Quelle importance faut-il accorder tout ceci? Ne s’agit-il que de simples jeux sur les mots? Pour ma part, je pense au contraire que Voltaire prend cette affaire trs au srieux. Il est d’abord trs sensible au personnage de Schouvalov.

Il le lui crit, mais il le dit aussi ses amis ou ses correspondants, comme Algarotti: «Le plus zl et le plus modeste protecteur des lettres que nous ayons prsent en Europe, est M. de Schouvalov, le favori de l’impratrice de Russie.»

De plus, la rdaction du premier volume de l’Histoire de Pierre le Grand est contemporaine de celle de Candide ou l’Optimisme; elle se droule aussi en mme temps que les revers et les victoires surprises de Frdric II se multiplient. Bref, Voltaire a conscience qu’avec cette entreprise russe, il joue une partie diplomatique. Il en fait du reste lui-mme la remarque Schouvalov le juin 1760: «Ce qui n’tait d’abord pour moi qu’une occupation agrable devient aujourd’hui mon principal devoir; il semble que vous m’ayez fait un de vos concitoyens en me chargeant d’crire une histoire qui doit faire voir combien votre pays est respectable. Je souhaite passionnment que les Autrichiens, et les Franais, secondent cette anne vos nobles efforts, et nous procurent une paix glorieuse devenue ncessaire l’Europe.»

Le mois suivant, il lui dclare: «Vous m’avez fait Russe, vous m’avez attach Pierre le Grand.» Et, peu aprs, ce sont les d’Argental qui il signifie de noter le changement: «Mes divins anges, courage. Je crois Luc bien mal mais je suis russe.» On se souvient de la formule qu’il adressait Mme du Deffand en 1754: « J’tais devenu Anglais Londres, je suis Allemand en Allemagne.» Il est dsormais Russe Genve. Il le demeurera.

L’tude de la correspondance avec Schouvalov permet d’approcher le problme de la russophilie. Voltaire y donne en effet une des cls qui permettent de comprendre son attitude, et mme sa manuvre. Il conclut une lettre par une louange qui mrite qu’on s’y arrte. Il oppose en effet Schouvalov ces gnraux qui se couvrent de gloire dans la guerre: «Pour vous, Monsieur, vous vous contentez du rle de Mcenas. Ce rle n’est pas assurment le moins noble et le moins utile; il mne une sorte de gloire indpendante des vnements; il est fait pour un esprit suprieur; et pour un cur bienfaisant. Voil la gloire vritable.»

On sent bien qu’intervient ici l’ombre d’un autre personnage, Frdric II qui prfra la gloire des armes la gloire vritable. La leon passe par dessus Schouvalov parce que Voltaire s’adresse potentiellement tous ceux qui peuvent choisir cette gloire vritable, savoir principalement les ttes couronnes, et lui, Voltaire. Certes Schouvalov ne le sait pas, mais la correspondance de l’poque le dit explicitement. C’est qu’en effet, ce sont bien les rois qui sont venus le chercher: Frdric d’abord, Elisabeth Petrovna ensuite, du moins il l’espre; et c’est pourquoi il est sans cesse demander qu’elle approuve son travail. Mais les rois viennent lui parce qu’ils ne peuvent avoir d’autre gloire que celle que leur attribue l’crivain philosophe. C’est ainsi que Voltaire traite galit avec les rois, et que, sur le chapitre de la gloire, c’est lui qui dcide. Le philosophe historien est dcidment bien plus qu’un simple secrtaire. Voltaire a compris la force de sa position, il a tir la leon de ses checs avec les cours, quelles qu’elles soient. C’est ce qu‘il signale sa nice, Mme de Fontaines de Dompierre d’Hornoy: «Soyez heureuse Hornoy: je suis tout merveill d’tre heureux chez moi depuis cinq ans. Je me suis fait une petite souverainet en poussant droite et gauche. J’ai fait tout ce que j’ai voulu. Je me suis arrondi, je me suis fait indpendant, et j’ai par-dessus le march rendu les Pompignan ridicules; je n’ai pargn ni faquins de jsuites ni faquins de convulsionnaires. Il est bon qu’il y ait des gens comme moi dans le monde. Mais pour jouer ce rle, il faut tre vieux, riche, libre, hardi, et bien la cour sans s’en approcher. Aussi j’ai tout cela, et il ne me manque que de vous embrasser Hornoy.»

Sur le plan intellectuel en tout cas Voltaire agit en souverain. Et c’est lui qui fait les gloires. C’est du reste lui qu’on les attribue. En voici deux exemples pour terminer. Le premier concerne les difficults que prvoit Voltaire propos de la mort du tsarvitch: «Encore une fois nous ne nous faisons point illusion. Je vais comparatre devant l’Europe en donnant cette Histoire. Soyez trs convaincu Monsieur, qu’il n’y a pas un seul homme en Europe, qui pense que la tsarvitch soit mort naturellement.»

Le second date de 1762, aprs la mort d’Elisabeth; Voltaire y fait tat aux d’Argental de son travail politique contre Frdric: «Mon plus grand malheur, vous dis-je, est la mort d’Elisabeth. Je crois mon Schouvalov disgraci. On dit la paix faite entre Pierre III et Frdric III. Ma chre Elisabeth dtestait Luc. Je n’y avais pas peu contribu, et je riais dans ma barbe car je suis un drle de corps.»

Schouvalov avait sans doute compris que derrire le secrtaire se cachait un souverain de l’esprit au pouvoir rel. La tsarine Elisabeth Petrovna s’en tait certainement rendu compte aussi. On peut en dduire la raison pour laquelle elle refusa toute approbation d’un travail dont Voltaire aurait pu se vanter. Il est intressant de noter que, quelques annes plus tard, Voltaire utilisera la mme technique avec Catherine la Grande. Or celle-ci, la diffrence d’Elisabeth Petrovna, crivait elle-mme Voltaire; du moins les lettres portaient sa signature.

Elle se dfendait fort adroitement des louanges de Voltaire. Mais celui-ci lui donna comprendre clairement o se trouve le pouvoir vritable: «Un temps viendra, Madame, je le dis toujours, o toute la lumire viendra du Nord. Votre Majest Impriale a beau dire, je vous fais toile, et vous demeurerez toile.»

ШЕВАЛЬЕ ДЕЗЕССАР,

МОСКОВСКИЙ ГУВЕРНЕР И ПИСАТЕЛЬ

(ИЗ ФРАНЦУЗСКИХ КОНТАКТОВ

реди французских рукописей Российской национальной библиотеки хранится сочинение, озаглавленное «Voageur Moscovite ou Lettres Russes: ouvrage Histori-Politi-critique Traduit du Russe Par M. M. chev. Des Essarts». В русском переводе название сочинения звучало бы так: «Московский путешественник, или русские письма: историко-политико-критическое сочинение, переведенное с русского шевалье Дезессаром». А посвящено сочинение никому иному как И. И. Шувалову1.

Приведем описание этой рукописи: ОР РНБ Фр.Q.XV.38 (инвентарный номер 1055). Заглавие на первом листе по-французски: «Voageur MoscoВ. С. Ржеуцкий, В. А. Сомов Эта рукопись вызвала в 1950-е гг. интерес известного историка русской литературы XVIII в.

Веры Дмитриевны Кузминой, которая сделала даже конспект всего сочинения.

vite ou Lettres Russes: ouvrage Histori-Politi-critique Traduit du Russe Par M. M. chev. Des Essarts».

Вся рукопись на белой русской бумаге производства фабрики Афанасия Гончарова, очень хорошего качества. Филиграни: литеры А Г и вензель. В справочнике З. В. Участкиной бумага датирована 1780 г. (№ 240)1. Размер бумаги 22,8х18,8. I (переплетный лист), 95 лл., I (переплетный лист).

В рукописи (л. 2–3 об.) имеется посвящение: «A Son Excllence Monsigneur Iwan-Iwanovitz Chouvalow Gnral Lieutenant, Gnral adjudant de sa Majest L'impratrice de toutes les Russies. chevalier de Plusieurs ordres.

chambellan, curateur de L'universit de Moscou. &c. &c. &c.»2. В конце посвящения подпись: chevalier des Essartz.

Вся рукопись написана одним почерком, черными чернилами. Лл. 92 об.– 95 тем же почерком, но мелким. Текст в рукописи обведен карандашной рамкой. Есть старая пагинация черными чернилами (с. 1–183), сделанная, видимо, той же рукой, что и вся рукопись. На титульном листе помета карандашом: M. M. На листе 95 об. записи: 1) фиолетовыми чернилами: В этой рукописи 95 (девяносто пять) листов. А. Люблинская. 22.IV.35. и 2) синими чернилами: 403/929 (запись о поступлении). Рукопись поступила в Публичную библиотеку в 1929 г. из Государственного музея Приенисейского края (Красноярск).

Переплет (23,4х19,5) позднейший XIX в., полукожаный, корешок коричневой кожи. На корешке тиснение золотом: Essarts / LE / VOIAGEUR / MOSCOVITE / M. M. На нижней крышке переплета внизу слева наклейка:

В. И. Клочковъ СП.Бургъ Литейн. пр. 55 Книгопродавец Антикварiй.

Это сочинение можно датировать концом 1750-х — началом 1760-х гг.:

в нем, между прочим, идет речь о событиях последних лет царствования Елизаветы Петровны, в частности, о Семилетней войне, в то время как Екатерина II в нем даже не упомянута. Посвящение же И. И. Шувалову, в котором он назван генерал-адьютантом, не могло быть сделано раньше 1760 г., т. к. известно, что генерал-адъютантом Шувалов стал только в 1760 г. С другой стороны, Шувалов не назван Директором Шляхетского кадетского корпуса, которым он стал в 1762 г., из чего можно предположить, что последнее назначение не опущено, а просто еще не свершилось.

Uchastkina Z. V. A history of Russian hand paper-mills and their watermarks. 1962. С. 39. № 240.

В русском переводе: «Его Сиятельству Господину Ивану Ивановичу Шувалову, Генераллейтенанту, Генерал-адъютанту Ее Величества Императрицы всея Руси, кавалеру многих орденов, камергеру, куратору Московского Университета и т. д. и т.д.» Полный текст посвящения см. в приложении к этой статье. Все цитаты, как и отрывки этого сочинения, помещенные в приложении, воспроизведены в орфографии оригинала. В спорных случаях диакритические знаки ставились согласно правилам современного французского языка.

Если это так, то посвящение скорее всего было написано между 1760 и 1762 гг. Если доверять датировке бумаги (1780 г.) эта рукопись является позднейшей копией сочинения, написанного в период между концом 1750-х и 1762 г. Возможно, перед нами копия, выполненная самим автором, шевалье Дезессаром1.

Дезессар называет себя лишь переводчиком сочинения с русского на французский, а в действительности является, конечно, его автором. Это известный прием: Монтескье также объявил себя всего лишь переводчиком «Персидских писем». Кроме того, в 1770 г. одновременно в Амстердаме (у издателя Меркуса-сына) и в Москве (у издателя и книготорговца Хр. Рюдигера) вышла книга «Le livre la mode ou le Philosophe rveur»2 — «Модная книга, или философ-мечтатель», на обложке ее стоит имя шевалье Дезессара. Нередкие текстуальные параллели книги и рукописи — еще один аргумент в пользу авторства Дезессара.

Нам пришлось по крупицам собирать сведения о шевалье Дезессаре3.

Он родился около 1730 г.4, в городе Клермонте (Clermont) французской провинции Овернь (Auvergne). Полное его имя Антуан Жозеф Мог шевалье дез Ессар (Antoine Joseph Maugue Chevalier des-Essarts). Настоящая его фамилия Мог, но он выбрал себе другую по названию земель, принадлежавших его отцу. По его словам, он сын дворянина, «писаря у подушного королевского сбору в реченной провинции» (Овернь) — Жозефа Мога и его Судьба рукописи до ее поступления к известному петербургскому книгопродавцу В. И. Клочкову нам неизвестна.

Le livre la mode ou le Philosophe rveur. Ouvrage dans lequel on trouve plusieurs particularits singulires et intressantes pour tous les tats de la vie. Par le chevalier des Essarts. Amsterdam, Mercus-fils. 1770. То же. Moscou, C. Rudiger. 1770. Экземпляр московского издания (РНБ AI/676) и амстердамского (Paris, BN Z-29018. Мы благодарны сотруднику Bibliothque Nationale (Париж) Jean Dominique Mellot, предоставившему нам фотокопии амстердамского издания) совершенно идентичны. Совпадают и шрифт, и набор, оформление самой книги и титульного листа (одинаковая виньетка). Эти издания отличаются лишь по типографскому адресу. По мнению нидерландского исследователя Отто С. Ланкхорста (Otto S. Lankhorst), перед нами так называемое dition partage, осуществленное совместно амстердамским и московским книгоиздателем. Книга была издана в Амстердаме у Меркуса-сына, а часть тиража передана в Москву Рюдигеру.

Мы искренне благодарим Дмитрия Никаноровича Костышина и Брониславу Александровну Градову, предоставивших в наше распоряжение материалы о Дезессаре, оригиналы которых хранятся в Архиве внешних сношений Российской империи в Москве (далее — АВПРИ), а именно, дело, озаглавленное: «Промемория из московской полиции при которой прислан француз Иван Десазар на рассмотрение и чтоб оной по рассмотрению к решению обратно был прислан в полицию на 22 листах». АВПРИ, фонд 7, Московская контора Коллегии иностранных дел, опись 7/3, ед.хр. 127. Перевод всех документов промемории был сделан переводчиком Конторы Мартыном Соколовским.

«Промемория» на него была составлена в 1765 г., когда ему было 30 лет.

жены Анны Руа. Как и вся его семья, он — «римско-католического закону». Жан Мог служил в королевской армии, хотя родители прочили его в духовные лица. Служба проходила, по его утверждению, в «Монморинском пехотном и в Королевско-драгунском полку». Из отечества своего он выехал около 1753 г., причем без паспорта, иными словами, скорее всего, дезертировал из армии, — что было в большой моде в то время1. С тех пор он путешествовал, по Италии, Англии, Голландии и Германии. Большую часть пребывания в Англии, по его словам, он был секретарем у герцога де Мирпоа, французского посла, и переводчиком с английского. Там же он и женился, а по отъезде из Англии «обучал он разных людей наукам», т. е.

зарабатывал себе на жизнь главной тогда профессией французов в рассеянии — учительством. В Россию он приехал в 1759 г., имея на руках паспорт от «Российского посланника господина Салтыкова». Речь идет, конечно, о Сергее Васильевиче Салтыкове, известном фаворите Екатерины, в то время еще Великой княгини, который в 1755 г. был назначен посланником в Гамбург. По приезде в Россию Дезессар служил учителем в разных домах. В его деле имеется свидетельство, данное ему в феврале 1761 г. графом Кириллом Григорьевичем Разумовским, гетманом Малороссии и президентом Академии наук, которым тот подтверждает, что Дезессар год прожил в качестве учителя при сыновьях гетмана и «оказал себя исправным»2.

Где же жил в этот период К. Г. Разумовский со своей семьей? В конце 1759 г. он выезжает со всем семейством из Петербурга в Малороссию. На два месяца он останавливался в Москве. Екатерина Ивановна Разумовская, его супруга, вскоре поехала с детьми на Украину, в резиденцию гетмана г. Глухов, сам же гетман прибыл туда в марте 1760 г., и, как сообщает Маркович в своих записках, «при нем французов не мало»3. Кроме самого Дезессара, в числе этих французов у гетмана был и Никола-Габриэль Леклерк (тогда еще называвшийся Клерком), будущий автор знаменитой «Истории России», в 1759 г. поступивший на место домашнего врача к Разумовскому. Дезессар недолго — всего год — служил у Гетмана, хотя вряд ли потому что его не удовлетворяли условия. Сам Разумовский отмечал, что у французов, служивших у него в доме, не было никакой причины быть недовольными. Как бы то ни было, а шевалье в 1759 г. покидает дом Большой процент мужчин французского землячества в Москве составляли именно дезертиры. Так, среди французов, прибывших в 1770-х гг. в Москву из волжских колоний, не менее двух пятых были дезертирами из французской армии.

АВПРИ, л. 10.

Васильчиков А. А. Семейство Разумовских. Т. 1. СПб., 1880. С. 262.

Разумовского и на несколько месяцев поступает к князю Николаю Сергеевичу Долгорукому1, а уже к 1762 г. оказывается в Москве.

Здесь к этому времени было уже немало его соотечественников. В 1759 г. в Москве было открыто вице-консульство Франции, и, выполняя свои обязанности, вице-консул Пьер Мартен составил список 156 взрослых французов и их детей, проживавших в Москве и ее окрестностях к января 1762 г.2. Этот документ показывает, что «так называемый шевалье Дезессар»3 был к тому времени в Москве, что он был женат и имел одного ребенка. В дальнейшем имя Дезессара встретится и в списке французского землячества 1777 г., составленном тем же Мартеном4. А в списке французов, принесших в 1793 г. присягу на верность королевской власти, которую от них потребовали после казни Людовика XVI, значится: «Иван Шевалье Дезессар, из Клермонта; Люкреция, жена его, из Лиона; Марья Везень, дочь их, вдова, из Ландау; у ней сын Александр и дочь Елизавета, родились в России»5. Имя Дезессара еще встречается в документах московских католических церквей в 1797 г.6 Где и когда он умер, нам неизвестно.

Таким образом, Дезессар прожил большую часть своей жизни в России и почти сорок лет — в продолжении всего царствования Екатерины II — в Москве.

Здесь к концу XVIII в. уже оформилось многочисленное французское землячество. Оно объединилось вокруг французской католической церкви Св. Людовика, основанной в 1789–1790 гг., и французского вице-консульства. Основными условиями, позволившими образование землячества по В деле имеется аттестат, данный шевалье 13 июня 1761 г. за подписью кн. Николая Долгорукого. АВПРИ, л. 11.

Etat des franais, sujets du Roi, de leurs femmes et enfents actuellement Moscou et aux environs, au premier janvier mil sept cent soixante Deux., Archives diplomatiques de Nantes, Moscou, № 1, л. 99.

Вице-консул недаром пишет «так называемый» (soi-disant) шевалье Дезессар. Как оказалось, у шевалье начисто отсутствовали какие бы ни было документы о его происхождении, о якобы полученном им в Лондоне ордене Св. Иоанна Иерусалимского и т. д.

Etat de la Colonie franoise Moscou et dans cette partie de l’Empire de Russie, pour tre mis sous les yeux de Monseigneur de Sartine Ministre et Secrtaire d’Etat ayant Le dpartement de la marine, par le Sr.Martin viceconsul a Moscou, au commencement de 1777. Archives Nationales de France, Affaires trangres, B-I-480, л. 213-223.

Санкт-петербургские ведомости. 1793. № 50. С. 1225: «Продолжение списка оставшимся в России по имянному ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА указу, состоявшемуся сего года Февраля в 8-й день, бывшим у присяги Французам и Француженкам, находящимся как в столичном городе Москве, так и других городах».

Например, в числе восприемников при крещении в церкви Св. Людовика. ОР РНБ, разнояз., F-II, № 27, часть 1, л. 108–113 об. (Index 2-dus Baptisatorum in Ecclesia Filiali Parochiali Moscuensi Sancti Ludovici Regis Confes. Ab Anni 1790-mo).

этническому признаку, стали малая степень социального расслоения, большая конфессиональная целостность, общее место проживания (район Лубянки, который французы и другие иностранцы облюбовали с 1770-х гг.), незначительная интеграция в государственные структуры. Начало в 1789 г.

революции во Франции, вызвавшей поток эмигрантов, в том числе духовного звания, особенно с 1792 г., совпало по времени с осознанием частью землячества необходимости сохранения себя как этнической группы.

Французские священники материально были заинтересованы в оформлении землячества как закрытой группы, но при этом они находили понимание среди главных семей колонии. Дезессар, будучи старожилом землячества, не был в стороне от этих процессов. Под документом об основании французской церкви Св. Людовика в Москве стоит и его подпись1, а его голос в пользу отделения приходов и организации французского землячества был услышан среди московских французов2.

Дезессар зарабатывал себе на жизнь преподаванием. Собственно появлением «промемории» на него в Московской конторе Коллегии иностранных дел мы обязаны его ссоре, в 1765 г., с одним из его работодателей, бригадиром Иваном Михайловичем Игнатьевым. Тогда Дезессаром был подписан договор, по которому он брался учить двух сыновей Игнатьева французскому языку, орфографии, Священной истории, географии, разговору и «пишменному стилю». Кроме того, он брался укрощать сердца своих учеников, «научая их смирению», учить их тому, что «надлежит» честному человеку и дворянину3. Дезессар получал двести двадцать рублей в год, человека для услужения, каждую неделю «вотки слаткой бутылку», получал для выезда две лошади и сани, а летом коляску. Ему также разрешалось иметь учеников вне дома Игнатьева4.

Профессия гувернера была, безусловно, наиболее популярной среди французов старой столицы. Это приводило к ощутимым последствиям в жизни французского землячества Москвы. Гувернеры жили, как правило, в нанимавших их семьях и повсюду следовали за ними. В результате, они исключали себя частично из жизни землячества, а в летний период это приводило даже к резкому уменьшению его численности. В то же время, гувернеры, наравне с учителями танцев, секретарями и т. д., наиболее тесDocuments officiels et procs-verbaux ayant rapport aux fondations diverses des Francais domicilis Moscou, 1789–1892. M., 1892. С. 18.

Об этом свидетельствует упоминание Дезессара в письме одного из священников Петропавловской церкви Москвы, в котором тот сетует на раздор между прихожанами двух католических церквей. ОР РНБ, разнояз., F-II, № 27, часть 1, л. 12.

АВПРИ, л. 12.

АВПРИ, л.12–12 об.

но общались с московской аристократией, но и были более зависимы от нее, в отличие, скажем, от купцов. Правда, иностранцы вообще, без различия профессий, поддерживали самые тесные контакты с московской аристократией. Возможно, что именно в угоду своим покровителям среди русской аристократии Дезессар взялся за написание столь пророссийского по своему духу произведения, каким является «Московский путешественник».

«Московский путешественник» Дезессара написан в форме писем, традиционной для XVIII века. Это переписка двух русских, Федора и Якима, один из которых живет в Москве, другой же путешествует по Европе. Безусловно намеренна экзотика, как в выборе имен главных героев, так и места их жительства (Москва, а не, например, Петербург). Выбор формы произведения, конечно, был подсказан существовавшими образцами эпистолярных произведений, такими как «Персидские письма» Монтескье, «Еврейские письма» и «Китайские письма» маркиза д’Аржана. На сочинения последнего Дезессар даже ссылается в своем тексте.

В этой переписке речь идет, часто в сатирических тонах, о самых разных темах: образе русского путешественника в Европе, восприятии им французской культуры, состоянии книгоиздательства и положении писателей в Голландии, положении французских учителей в России. На страницах «Московского путешественника» отклики на текущие политические события (например, военные действия периода Семилетней войны) соседствуют с рассуждениями автора о европеизации России и реформаторской деятельности Петра I.

Путешествие как жанр литературного произведения — прекрасная возможность выразить свое отношение к чужой стране или народу и сравнить их со своими. В конце XVIII в. действительно имевшее место путешествие Н. М. Карамзина не только дало материал, но и предоставило писателю возможность высказаться по поводу целого ряда европейских стран и европейских знаменитостей1. В своих сатирических «Русских письмах» Дезессар пользуется аналогичным приемом, перемещая своего воображаемого путешественника то во Францию, то в Голландию. Пикантность рассказу Якима о его пребывании во Франции придает тот факт, что настоящий автор писем — француз и, в качестве такового, не может быть обвинен, по крайней мере, в незнании предмета, о котором пишет. При этом герой ДеМы не осмелимся проводить прямых параллелей между этими сочинениями и их судьбами, но отметим любопытный факт: «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина впервые вышли отдельным изданием в 1797–1801 гг. у московских издателей Хр. Рюдигера и Хр. Клаудия. А за три десятилетия до того тот же Рюдигер выпустил книгу Дезессара «Le livre la mode ou le Philosophe rveur».

зессара не выказывает особой симпатии к французам. Большая часть второго и третьего писем посвящена французам, восприятию французами русских и, конечно, раз речь ведется от имени русского в Париже, много места уделено образу француза глазами русского. «Счастливые обитатели холодной империи! — восклицает Яким.— У вас нет этой мании, этого пыла объявлять себя друзьями Вам незнакомо предательство Ваше холодное равнодушие тысячу раз более предпочтительно чем эти восторги, эти взрывы, неизменно обещающие злословие, неуместную иронию, жестокую клевету Эта смесь самых отвратительных злодеяний, общих для всех наций, кажется, стала особой привилегией той из них, которую считают сегодня наиболее просвещенной». Яким, пытающийся сойти за французского щеголя, откровенно смешон: «Я был одет совершенно на французский манер, с завитками в виде голубиных крылышек, напудренный зернами шпината, с малюсенькой шапочкой под мышкой, с тростью гораздо выше моего роста, с муфтой, перчатками и табакеркой в руках, все это снаряжение придало бы мне вид петиметра, если бы мое искреннее убеждение в том, что я русский не заставило меня присовокупить благоразумности к манерам напыщенного дурака, которые я принимал»1. Представ в таком виде перед дамой света, Яким все же выдал себя: — Вы иностранец? — спросила его дама. Услышав, что перед ней русский, дама бледнеет и лишается чувств.

Эти страницы «Московского путешественника» Дезессара заставляют вспомнить о другом сочинении, но принадлежащем перу великого автора, — памфлете Вольтера «Русский в Париже» (1760 г.)2. В этой сатире Вольтер, скрывшийся под русским псевдонимом, высмеял своих литературных противников с позиции воображаемого русского путешественника.

Напомним, что вольтеровский памфлет представляет собой диалог в стихах между парижанином и секретарем русского посольства, уроженцем Архангельска Иваном Алетовым. Этот молодой человек, знаток изящной словесности приехал в Париж учиться у французов, но глубоко разочаровался, увидев современную ему Францию, утратившую былой блеск и культурное величие. От расстройства Алетов занемог и умер в Париже в «Heureux habitans d’un Empire glac. On ne voit pas parmi vous cette ardeur, ce feu a vous dclarer amis la trahison vous etes inconnue » (Voageur, Л. 18) «Votre froide indiffrence est prfrable mille fois ces transports, ces eclairs qui annoncent immanquablement la mdisance, l’yronie dplace, la calomnie la plus cruelle» (Voageur, Л. 18 и об.). «Ce cahos de forfaits les plus affreux, commun a toutes les nations, semble avoir fait l’appanage particulier de celle qui passe pour etre aujourd’hui la plus police» (Voageur, Л. 21).

Le Russe Paris. // Voltaire. Oeuvres compltes. Edit par Louis Molant. Т. 10. С. 119–131.

1760 г.1 Любопытно, что в то же время таким же литературным приемом воспользовался наш автор, московский француз. Возможно, он был уже знаком с вольтеровским памфлетом.

Отдельные страницы посвящены темам, основанным на личном опыте Дезессара, например, фигуре иностранного учителя в России XVIII в. (4-е письмо) или положению писателя в Голландии (7-е письмо). Сам будучи гувернером, Дезессар не скрывает, что доход, который может дать профессия учителя, привлекает в России массу нуждающихся французов, из которых многие сами неграмотны и своим поведением компрометируют всю когорту французских учителей, подвизавшихся в России, среди которых, утверждает Дезессар, спасая честь и своего мундира, большинство — люди достойные2. Набросанная Дезессаром картина рабской зависимости писателя от книгоиздателей в Голландии кажется списанной с натуры.

Скорее всего, Дезессару лично приходилось обивать пороги голландских издательских домов.

В небольшой статье мы не можем рассмотреть все темы, присутствующие на страницах «Московского путешественника». Поэтому мы остановимся подробнее на тех из них, которые, имея непосредственное отношение к России, прямо или косвенно касаются фигуры И. И. Шувалова.

Знал ли Дезессар Шувалова лично? Это очень вероятно, учитывая круг лиц, с которыми Дезессару довелось сталкиваться в качестве гувернера или просто образованного француза — достаточное для того времени качество, чтобы рассчитывать на внимание высших сановников. Известно, что, несмотря на вражду клана Разумовских с Шуваловыми, Кирилл Григорьевич Разумовский, в доме у которого Дезессар служил, был с И. И. Шуваловым в дружеских отношениях. Тем более возможным кажется такое знакомство, если принять во внимание известное «французолюбие» Шувалова.

И. И. Шувалов уже по роду своей деятельности, будучи куратором Московского университета и президентом Академии Художеств, конечно, был связан с самыми разными французами, в том числе претендовавшими на профессорское место в этих учебных заведениях. Известен секретарь Шувалова, француз Теодор-Анри Чуди шевалье де Люсси, советник Парламента в Меце, бывший поначалу в России комедиантом, а позже гуверСм. подробнее об этом произведении: Mohrenschildt Dimitri S. von. Russia in the intellectual life of eignteenth century France. New York, Columbia University Press. 1936. C. 47–273; Алексеев М. П. Вольтер и русская культура XVIII века. // Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. Л., 1983. С. 198, 217–218.

См. этот отрывок в приложении.

нером в Пажеском корпусе, издававший в 1754–1755 гг. в Петербурге французский журнал «Le Camlon littraire». Шувалов был, конечно, знаком с французскими дипломатами в России, будь то шевалье Маккензи Дуглас, или так называемый шевалье Эон де Бомон. Последний в своих реляциях связывал имя Шувалова прежде всего с основанием Московского университета1. Как известно, именно Шуваловым от имени русского двора Вольтеру было сделано предложение писать «Историю России в царствование Петра Великого». Шувалов находился в постоянной переписке с писателем и, уже в Екатерининское царствование, посетил Вольтера в Ферне. В начале 1760-х гг. Вольтер посвятил Шувалову свою трагедию «Олимпия». В «Посвящении» он, в частности, писал: «Вы не ограничивались тем, что, пребывая при Дворе, развивали свой вкус и обогащали ум лучшими познаниями: вы озаботились распространением любви к науке, и созданное вами в Москве ученое учреждение обязано вам не только как основателю своему, но и как насадителю просвещения»2. Впрочем, слава «насадителя просвещения» далеко не исчерпывает образ Шувалова в среде французских интеллектуалов того времени. О нем нередко писали и как о русском «Помпадур» или вице-императоре России, о втором человеке в империи (Вольтер, принц де Линь)3.

Ту же дань И. И. Шувалову как «насадителю просвещения» отдает и Дезессар. Он с самого начала своего посвящения заявляет: «Не без обдуманного расчета беру я на себя смелость посвятить Вам это сочинение.

Это слабое произведение слишком ограниченного ума пало бы с первых шагов, сделанных в Республике ученых, если бы его не поддерживало знаменитое имя» И. И. Шувалова4. И он продолжает: «Все знают, Милостивый Государь, что Вы один возвели литературу на тот уровень, на котором она ныне пребывает в России. Нет ни одного ученого, ни одного любителя Литературы, который бы не чувствовал, что обязан Вам тем, чем он является. Искусства находятся под Вашим покровительством, Таланты ободряемы Вами. Университет в Москве, Академия в Петербурге суть произведения Ваши, Вы постоянно работаете, дабы они оба процветали. Вскоре увидят все, что Вашими заботами не уступят они ни в чем другим ученым собраниям Европы». Но Дезессар не останавливается См., напр.: La France et la Russie au Sicle des Lumires. Relations culturelles et artistiques de la France et de la Russie au XVIII sicle. Paris, 1986. C. 67.

Люблинский В. Наследие Вольтера в СССР. // Литературное наследство. Т. 29–30. С. 28.

Lortholary A. Le mirage russe en France au XVIII sicle. Paris, 1951. Wilberger Carolyn H. Voltaires’s Russia: Window on the East. // Studies on Voltaire and the Eighteenth Century. Vol.

CLXIV. 1976.

В переводе с французского. См. текст посвящения в приложении.

на этом и добавляет к лестному образу мецената новые черты: «Я не говорю о тех важных делах, коими Вы заняты, это привело бы меня незаметно к восхвалению Вас, и пусть я только воздаю Вам по Вашим заслугам, это могло бы не понравиться Вам, поскольку Вы никогда не любили восхвалений. Я ограничусь поэтому, Милостивый Государь, тем, что, вместе со всеми, кто любит Литературу, назову Вас Покровителем наук, титул тем более славный, что Вы предпочитаете его многим другим, которыми обладаете и которых Вы не менее достойны».

Уже в первом письме «Московского путешественника» речь заходит о Петре»I и его роли в преобразовании России: «Но скажем, что у нас есть преимущество перед другими народами; самим себе мы обязаны столь отличным от былого состоянием, в котором мы сегодня пребываем. Я говорю — самим себе, и действительно, все знают, — пишет Дезессар, — что образованная, просвещенная Россия — творение самого Петра Великого. Только он один смог уничтожить хаос в своей огромной империи.

Именно он из народа темного, развращенного сделал народ работящий, добродетельный, грамотный, вежливый. Подобно умелому скульптору, который берется высечь из глыбы мрамора статую, он отсекал резцом своей просвещенности отдельные части, работа была тяжела, твердость материала казалось сопротивляется его удвоенным усилиям. Не падая духом, он превозмог себя, наконец ему удалось убрать все, что скрывало лицо, которое мы видим. Он закончил ваялом терпения то, что было подготовлено молотом. Итак, его слава заключается в преобразовании за малое время того, что было подготовлено веками»1. Дезессар придавал, скорее всего, особое значение этой оценке петровских реформ, т. к. этот отрывок почти без изменений вошел и в уже упомянутую книгу «Livre la mode». Конечно, позиция Дезессара не оригинальна2. Именно такую роль приписывали Петру многие французские авторы: Фонтенель, Вольтер, маркиз д’Аржансон и другие. Все они подчеркивали, что Петр выступил как творец, что именно он преобразил свой народ. Но Петр смог это сделать, не забывали упомянуть те же авторы, только обратившись к Западу, приглашая иностранцев, используя достижения Европы, благодаря чему Россия смогла пройти так быстро путь длиною в несколько столетий.

См. этот отрывок в оригинале в приложении.

Образ Петра Великого, высекающего статую России, был широко распространен в русской традиции. См. Панегирическая литература петровского времени. / Изд. подг. В. П. Гребенюк под ред. О. А. Державиной. М., 1979. С. 131, 298; Матвеев В. Ю. К истории возникновения и развития сюжета «Петр I, высекающий статую России». // Культура и искусство России XVIII века. Новые материалы и исследования. Л., 1981. С. 26–43; Шмурло Е. Ф. Петр Великий в оценке современников и потомства. Вып. I (XVIII век). СПб., Сенатская тип. 1912. С. 35, 40.

«Мне возразят, с тем, чтобы опровергнуть то, что я утверждаю, что он отправился заграницу в поисках Просвещения, — сразу же перехватывает эту мысль Дезессар, — и именно это возражение, при всей своей надменности, составляет честь нашей нации». Дезессар сразу же переводит внимание с мысли о заимствовании Россией у Запада образцов Просвещения на мысль о гении Петра, «который от своего титула императора оставил себе лишь только цель сделать счастливым свой народ.

Какой еще монарх сумел достичь вершин величия таким путем? Какой еще властитель так считался со своими подданными, чтобы в такой степени заслужить звание великого». «Каково торжество для подданного мудрыми уроками, которые он употребил, быть обязанным лишь своему монарху, своему властителю, своему господину», — восклицает Дезессар. Более того, счастье видеть, что на троне дочь великого человека, продолжающая его дело. Дезессар самого прекрасного мнения и о «первых головах государства»: если бы мне пришлось воздать им по заслугам, пишет он, по какому прекрасному полю я прошелся бы? Он, конечно, не может забыть самого И. И. Шувалова: «Где бы я нашел выражения, чтобы дать всей Европе почувствовать насколько заслуживает похвалы этот отец Искусств, этот покровитель Талантов, эта достойная опора Литературы. Подлинные знатоки понимают, конечно, о ком я веду речь».

Выход России на арену европейской цивилизации видится Дезессару, с одной стороны, как военное выступление: именно Россия, в Семилетнюю войну, становится спасительницей пошатнувшейся Европы, именно русские штыки не допустили ее «полного уничтожения»1. Но главным оружием России в ее обращении к Европе в век Просвещения должно быть, конечно, слово. За лестное мнение о себе, о своей истории надо бороться, нередко даже дорого платить за него, считают герои Дезессара2. На Россию смотрят как на страну без литературы, русских презирают, потому что слишком мало знают их. Именно поэтому Яким и Федор у Дезессара хотят «стать авторами», хотят представить на суд европейской публики, под видом переписки, плод своих усилий3.

«Il ne lui (т. е. Европе) reste d’autre espoir que dans la bravoure, dans la gnrosit de ces hommes, dont les habillements froces sont le symbole du courage le plus magnanime. C’est eux qui jusqu’ici ont empech sa destruction totale» (Voageur, Л. 28).

«Ne nous flattons pas mal propos, il faut acheter, il faut mme payer bien cher, l’histoire de sa nation, lorsqu’on veut qu’elle fasse honneur» (Voageur, Л. 15).

«Elevs l’un et l’autre dans des climats d’ou l’aveugle prvention affecte de bannir la litterature, mpriss pour etre trop peu connus, tu oses me proposer de faire gmir le fruit de nos Travaux sous l’invention caractristique, tu veux que nous devenions Auteurs» (Voageur, Л. 4). «Le Public littraire apprendra dans ses moments de loisirs, qu’il est quelques Talents au milieu des neiges de ce Тема европеизации России, варварского или цивилизованного характера Российской империи, так оживленно обсуждавшаяся в XVIII в., стала особо актуальной во время Семилетней войны. Фридрих Великий, сам в свое время поддерживавший интерес Вольтера к личности Петра Великого, ныне заявляет автору «Истории России», что не желает ничего слышать об «этих варварах». Прусская пропаганда использует перо писателей с целью набросить тень на роль России в войне и вообще на образ России как государства, идущего по пути Просвещения. Автор одного из таких сочинений, вероятно, Людвиг Оливье де Марконе (Ludwig Olivier de Marconnay), становится мишенью Дезессара. В своем «Письме лейденского друга к другу в Амстердаме» (1758 г.) этот автор доказывает, что опубликованное русскими сообщение о победе в битве при Цорндорфе не соответствует действительности. «Для русских только досадно, что они выигрывают баталии так же, как другие их проигрывают и что их победы настолько похожи на поражения, что наиболее проницательные оказываются в заблуждении», — пишет он1. Дезессар возмущен как самим автором, так и его сочинением и только в этом месте, кажется, он не выдерживает тона и в своем стремлении уничтожить противника сбивается на брань: ему это сочинение «кажется тем, чем является на самом деле:

сплетением грубостей, кучей вранья». Автор памфлета, по мнению Дезессара, не обладает ни воображением, ни талантом, ни вкусом, ни стилем.

Он всего лишь «ползучее насекомое на поверхности литературы, школяр, не способный сказать ничего, кроме глупостей, не заслуживает ли он, чтобы его побили до крови, а после посадили в сумасшедший дом». Столько желчи можно объяснить, по-видимому, только если автор лично чем-то досадил Дезессару, либо, и это больше похоже на правду, Дезессар просто стремился угодить своим вельможным покровителям. Не исключено, что просьба высказаться по поводу этого памфлета исходила лично от И. И. Шувалова. Любопытно, что опубликованная в приложении к памфлету реляция, показывающая, что победу при Цорндорфе одержали явно не русские войска, адресована «графу Ивану Шувалову»2. Известно, что qu’on appelle communment Moscovie. J’ai la vanit de croire qu’on nous rendra cette justice, peuttre suis-je dans l’erreur, n’importe, c’est son siecle; j’y suis n, il faut que je me console d’un mal dont il ne depend pas de moi de me guairir» (Voageur, Л. 7).

Lettre d’un ami de Leyde un ami d’Amsterdam, ou remarques sur les relations russiennnes de la bataille de Zorndorf. Leyde, 1758. (шифр РНБ: 13.3.2.441). C. 5: «Ce qu’il y a seulement de fcheux pour les Russes, c’est qu’ils gagnent des Batailles comme d’autres les perdent et que leurs victoires ressemblent si bien des dfaites que les plus clairvoyants y sont le plus souvent tromps».

Ibid. C. 19–26: «Relation de la Bataille de Zorndorf, envoye par le Gnral Panin au Comte Ivan Schuwalof en datte du 13/24 Septembre 1758. traduite d’aprs l’original Russien».

И. И. Шувалов графом не был. Вероятно, произошла путаница, и речь идет о гр. Петре Ивановиче Шувалове, двоюродном брате И. И. Шувалова. Таким образом, имя Шуваловых, пусть и косвенно, выставлялось в качестве авторитета, освящавшего ложь.

Обращение к роли России в Семилетней войне, как и превознесение Дезессаром гения Петра, должно быть понято, скорее всего, в рамках политики по созданию выгодного облика России в глазах Западной Европы, что было одним из главных устремлений самого И. И. Шувалова. Собственно, и заказ Вольтеру «Истории России в царствование Петра Великого»

тоже, конечно, не случайно сделан (через И. И. Шувалова) именно в те годы и является звеном, — конечно, несоизмеримо более значимым, чем «Московский путешественник», — в цепи пропагандистских и контрпропагандистских акций русского двора.

Сочинение Дезессара «Московский путешественник, или русские письма», видимо, так и не вышли в свет1, хотя, безусловно, по всем критериям представляет больше интереса, чем опубликованная им в 1770 г. «Le livre а la mode», даже несмотря на включения в последнюю отрывков из рукописи. Тому могло быть несколько причин. Возможно, что сочинение Дезессара не устроило самого Шувалова. Русский французолюб Шувалов вряд ли мог оценить резкие суждения французского галлофоба Дезессара.

Кроме того, сочинение, написанное в начале 1760-х гг., трактовавшее текущие политические события и неопубликованное вовремя, быстро потеряло свою актуальность. Да и сам Шувалов, которому оно было посвящено, оказался не у дел при новой власти и вскоре покинул пределы России.

Теперь он вряд ли мог «поддержать своим знаменитым именем» сочинение Дезессара.

Это примечательное произведение, интересно вписывающееся в контекст своей эпохи, еще ждет своего читателя.

Ни подобного французского издания, ни его русского перевода нет в каталогах, регистрирующих репертуар русской книги XVIII в. Сводный каталог книг на иностранных языках, изданных в России в XVIII в., 1701–1800. Т. I–III. Л., 1984.; Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века, 1725-1800. Т. I–IV. М., 1962–1966.

Nullus est Liber tam malus, ut non aliqua parte prosit.

——————————————————————————————— A Batavia avec approbation, & privilege de l’Acadmie chinoise.

L’an de la rformation des Auteurs.

(л.2) A Son Excllence Monsigneur Iwan-Iwanovitz Chouvalow Gnral Lieutenant, Gnral adjudant de sa Majest L'impratrice de toutes les Russies. chevalier de Plusieurs ordres.

chambellan, curateur de L'universit de Moscou. &c. &c. &c.

Monsigneur Ce n'est pas sans une Politique raisonne que je prens la Libert de vous ddier cet ouvrage. faible production d'un esprit trop born, je la verrais tomber ds les premiers ps qu'elle ferait dans la Rpublique des Lettres, si votre nom illustre ne la soutenait. combien de (л.2об.) volmes seraent ignors pour n'avoir pas t ls, si de grands hommes avaent refus d'honorer le frontispice, de leur nom? tel qui passe aujourd huy pour homme de Lettres, est redevable de sa rputation une Epitre ddicatoire qu'il a su placer propos. j'voue que cette ide entre pour quelque chse dans mon dessein; mais elle n'est pas L'unique, un motif plus pur guide ma Plme.

Personne n'ignore, Monsigneur, que vous seul avez mis la Litterature, au dgr minent ou elle est actuellement en Russie. Nul scavant nul amateur des Lettres qui ne sente qu'il vous doit ce qu'il est. c'est par vous que les Arts sont prtgs, les Talens encourags. cette Universit de Moscow, cette Acadmie de St. Petersbourg sont votre ouvrage. vous travaills continuellement faire fleurir l'un & l'autre. bientt (л.3) par vos soins, on les verr ne cder en rien aux autres assembles des savans en Europe. je ne parle point des affaires importantes, dont vous tes journellement occupp. cela me conduirait insensiblement faire votre loge, & quoique je ne fisse rien que rendre votre mrite ce qui lui est d, je pourrais vous dplaire, parceque vous n'aimtes jamais les Loanges.

Je me bornes donc, Monsigneur, vous donner, avec tous ceux qui aiment la Litterature, le titre de Protecteur des sciences; titre d'autant plus glorieux, que vous le prfrs tant d'autres que vous possds, & dont vous n'tes pas moins digne. comme tel, souffrs que j'ae L'honeur de mettre sous vtre protection, le Voageur Moscovite; s'il a le bon'heur de vous plaire, je ne suis plus inquiet sur son sort: il sera des plus heureux. j'ose dja me fliciter, Monseigneur, d'avoir p vous tmoigner, par ce faible (л. 3 об.) homge que je me fais un devoir de vous rendre les sentimens du plus profond respect, avec lequel je me ferai toujours une gloire de me dire, & d'tre effectivement Monseigneur De Votre Excellence Le trs humble, trs obeissant, & trs Respectueux Serviteur.

= Le chevalier des Essartz (л.9) [Epitre Ire] [...] tu sait qu’prs avoir quitt la Russie, je me rendis directement en france. la fameuse ville de paris ne me rect dans ses murs qu’prs que je fus asss vers dans la Langue francaise, que j’appris en Province. je vins loger dans le fauxbourg St Germain si renomm par une infinit d’avantures effroiablement extraordinaires. l, renferm dans un fort petit appartement, une table un lit, deux chaises, & quelques livres pour tous (л.9об.) meubles, je vcs pendant un an en vrai philosophe. je ne sortais qu’une fois tous les quinze jours. je craignais d’entendre dire tout momens derriere moi, voil un Russe: naturellement je n’ai jamais aim qu’on se mocqu de moi, & cette faon de montrer quelqun en france, renferme toujour une drision qui ne plait pas. mon anne expire je rsolus de me produire. j’etais vet entierement la francaise fris en Ailes de Pigeon, poudr en graines d’pinars, un zeste de chapeau. sous le bras, une canne beaucoup plus haute que moi, mon manchon, mes gands, ma tabatiere la main, tout cet attirail m’aurait passablement donn l’air petit matre, si la persuasion intime que j’etais Russe ne m’avait fait joindre un air de Prudence (л.10об.) des manires de faquin que j’affectais. le contraste me dcel.

une dme de condition chez qui je m’tais introduit, m’apostroph par un Monsieur est tranger sans doute? auquel je rpondis sur le meme ton, ou madame sans doute. cette partie de la question de la dme que j’avais rpt, produisit de grands clats de rire qui ne furent point du tout de mon gout, je feignis cependant de ne point m’en appercevoir, trop heureux d’en tre quitte si bon compte. la meme dme que voulut absolument savoir de quelle nation j’tais.

je repondis que j’tais Russe. je n’eus pas sitot fait cet veu, que je la vis plir, ses yeux se fermerent, elle s’vanouit. grand remue-mnage dans la chambre, les eaux de senteur, le sel d’Angleterre, & tout l’attirail vanoussement (л.10об.) fut prodigu. la dme ne revenait point, la consternation tait gnralle. seul, immobile sur mes deux pieds, je regardais tout cela avec un froid du Nord, lorsque la dme ouvrant enfin la bouche, dit d’une voix presqu’teinte, ah mon dieu c’est un Russe? cette prifrase fit tourner tous les yeux de mon ct.

je subis en ce moment le plus rude xamen possible. les boutons de mon gilet quoiqu’entre deux chemises eurent de la peine chapper l’attention de mes curieux. je fus tout coup assailli par une infinit de questions qui se succderent si rapidement que se trouvant enclaves les unes dans les autres, elles ne formrent plus rien de significatif. dans l’impossibilit de rpondre, je fis une profonde rvrence & me retirai. je rentrai dans mon ap(л.11)partement, absorb dans mes reflexions. j’etais encore indcis si je devais reparaitre Lorsque mon hte vint m’avertir qu’il fallait aller chs le commissaire du cartier. un tel ordre m’tonna, mais je ne me dconcert point. je me prsentai chs cet espce de juge avec l’assurance d’un honete-homme. monsieur me dit-il des qu’il m’apercut, qui tes vous, combien y at-il de temps que vous tes icy, qu’y faites vous, comment vous appels vous? Je fus tent de ne repondre a ce subtil magistrat, que par un clat de rire; mais reflechissant qu’il faut trs peu de chose Paris pour passer pour un fol, & que les fols malheureux vont aux petites maisons, je changeai d’avis, & repondis fort poliment, je suis Russe, de Moscou, un an, rien, Iakim (л.11об.) mon laconisme fut fort longuement crit & il me fut permis de me retirer.

le petit chagrin que me caus mon entre dans le monde me fit changer de cartier. je pris en logement aux faux-bourg St.germain, bien rsol de ne plus mxposer de semblables catastrophes. mon nouvel hte me ddommaga amplement de la contrainte que je me faisais en ne sortant pas. je crois que ce drole-l avait tenu auberge dans les asturies.c’tait bien le plus grand parleur que la France eut v naitre. il n’i avait pas encore une heure que j’etais chs lui, & je scavais toutes ses affaires. il y comme cela de certaines gens, qui pour savoir ceque vous faites, commencent par vous dire tout ce qu’ils ont fait. le pre de mon hte tait (л.12) un gros marchand ruin pour avoir t trop honte homme. son fils aprs avoir t soldat, clerc de procureur, moine, comedien, s’etait fait pour ne pas dgnerer, marchand de peignes. il avait disait-il voag par toute l’Europe. je lui demandai cequ’il pensait de la Russie, ma patrie. vous mocqus vous de moi me dit-il, en me riant au nz, avec votre Russie? parbleu vous me la donns belle: vous me prens sans doute pour un ignorant qui on fait accroire que les vessies sont des lanternes: tout comme si je ne scavais pas qu’il n’y pas plus de Russie dans le monde, que de pierre philosophale, que ce que vous appels Russie est peut-tre quelques montaignes, ou rivieres, dont vous seul scavs le nom. alls monsieur cros moi, donn vous pour chretien, vous en avs asss (л.12об.) l’air, mais n’alls pas vous mettre en tte que les gens de Paris sont des sots. vous vous y tromperis. eh pardi ou, celui la n’est pas mauvais, un tranger viendra apprendre aux franais des choses qu’ils ne scavent pas: dam il n’y qu’ s’y frotter, on verr comment nous savons river les cloux. le seul moen d’imposer silence mon ignorant babillard, fus de lui dire que j’avais besoin de repos, il ne me quitta qu’aprs m’avoir encore assom d’une tirade d’impertinences, & je l’entendis rpter le nom de Russie jusqu’au bas de l’Escalier.

л. [Epitre IIIe] [...] mais disons que nous avons un avantage dont les autres nations sont prives; c’est que nous sommes redevables nous mmes de l’etat si different d’autre fois dont nous jouissons aujourdhuy. je dis nous mmes, et en effet;

personne n’ignore que la Russie police, claire, ne soit (л.21об.) le propre ouvrage de Pierre le Grand. lui seul su dbrouiller le cahos de son empire immense. c’est lui qui d’un peuple ignorant, corromp, en a fait un peuple laborieux, vertueux, lettr, poli. semblable un habile sculpteur qui d’un bloc de marbre entreprent de faire une statue, il fait sauter avec le cizeau de ses Lumires, differens clats differentes reprises. le travail tait penible. la duret de la matiere semblait resister ses efforts redoubls. loin de se decourager, il forc la nature, il est enfin parvenu oter tous les obstacles qui cachaient la figure que nous voions. il achev avec le burin de la patience ce que le marteau avait bauch; il a e la gloire en un mot de perfectioner en peu de temps, l’ouvrage (л.22) de plusieurs siecles. m’objectera-t-on pour dtruire ceque j’ai avanc, qu’il a t chercher chs l’Etranger les Lumires dont il avait besoin, qu’il est all s’instruire au dehors, que la nation n’en est pas moins redevble l’tranger quoiqu indirectement de ce qu’elle est aujourdhuy. eh c’est cette meme objection, toute superbe qu’elle est, qui comble notre nation de gloire.

Ou-Pierre Ir. t s’instruire chs L’tranger, il s’est abaiss jusqu’ la qualit de simple artisan, il a travaill comme tel, il n’ reserv de son titre d’Empereur que le dessein de rendre les peuples heureux. quel est le monarque qui su par une telle voie parvenir au faite de la grandeur? quel est le souverain qui ait fait asss de cs de ses sujets pour mriter ce prix (л.22об.) le titre de grand? Ah cher foedor! que le Russe aurait de sujet de s’norgueillir, s’il ne scavait pas que L’orgueil est un vice, que c’est le partage des mes basses. quelle gloire ? quel Triomphe pour un sujet, de devoir les sages leons dont il fait sage son Monarque, son souverain son maitre. quel comble de felicit de voir regner l’Auguste fille d’un si grand homme? de la voir travailler avec un zle infatigable maintenir conserver l’tat florissant d’un Empire pour le quel ce grand monarque s’est sacrifi. les premieres ttes de l’Etat sont une preuve vivante de cette verit. s’il m’etait permis de faire icy leur loge, quel beau champ n’aurais-je pas courir? ou trouverais-je des expressions qui pussent faire sentir toute L’Europe jusqu’ (л.23) quel point mrite d’tre Lo, ce pre des Arts, ce protecteur des Talens, ce digne soutien de la litterature. les vrais savans entendent sans doute de qui je veux parler. son nom trop illustre ne peut etre trc par ma faible plume; mon silence quelque chose de plus expressif, que tout ceque j’en pourrais dire, il aspire l’estime, l’amour de tous les gens de bien, mais il dedaigne leur louanges. je dis donc que nul bon’heur n’est gal celui d’un sujet Russe. que les autres peuples entichs de leur vaine grandeur, me vantent tant qu’ils voudront leur magnificence, leurs richesses, leur vie heureuse, la grandeur d’ame du Monarque qui les gouverne: je respecte infinement toute tte couronne; les Rois tiennent leur puissance du Crateur. (л.23об.) dieu ne plaise que je sois jamais asss indigne que de manquer une tete couronne, le sceptre est quelque chose de trop sacr; que ma coupable plme m’attire plutot le chatiment d un tel crime: mais en rendant au trne ceque je lui dois, qu’il me soit permis de faire un retour sur moi-mme, que je puisse au moins comme simple particulier, me fliciter d’un bon’heur que je reconnais effectif, dire hardiment & avec gloire, que je suis Russe.

л. [Epitre Ve.] [...] je craindrais d ailleurs, tant oblig de me servir de certains termes neufs, de me mettre ds, les professeurs de la langue franaise, qui sous le nom d’Outchitels,* (сноска в тексте рукописи: outchitel en langue russe, signifie prcepteur ou ensigneur) sont icy en grand nombre. ils liront sans doute nos lettres juge toi-mme quoi je m’exposerois, si ne voulant pas souffrir leurs remontrances, je leur prouvais net et clair que les termes dont je me sers ont t invents dpuis leur sortie de France. critiquons (л.39об.) les deffauts des hommes, amusons nous de leurs ridicules, j’y consens, mais n’insultons point leur tat. je n’en connais point de mprisable, la mauvaise conduite seule y jette ce vernis qui mrite notre indignation. icy par exemple, un homme sans ressource, se fait outchitel on est meme surpris lorsqu’on voit un domestique qui scait quatre mots de suitte ne pas embrasser cet tat. d’ou vient cel ? cest que plusieurs se sont comports d’une faon rendre leur corps mprisable. s’il tait possible de nous passer de ces sortes de gens, nous n’en serions peut-tre pas plus plaindre : mais puisque c’est une necessit pour nous tachons de nous y resoudre & menageons les tous en faveur du plus grand nombre de (л.40) gens de probit qui s’y trouvent. la probit est le titre le plus honorable q’un homme puisse avoir. celui-l est vrai, les autres ne sont qu’emprunts. il serait souhaiter qu’ils se trouv partout de zels partisans de l’honeur des tetes couronnes, qui empechassent que de miserables vagabons n’eussent la hardiesse de deshonorer les cours, en se parant de titres d’honeur qu’ils n’eurent jamais. on ne verrait pas tant de faux comtes, de collonels postiches, de gentils-hommes batards. le Pv des pas libres ne fourmillerait pas d’un ts de gens qui trainent de grands noms qui ne leur appartiennent pas: qui promenent de maisons en maisons leur infamie & leur indigence. graces la libert qu’ont les trangers d’aborder chs nous, il peut fort bien se faire (л.40об.) que nous donnions azile de tels personages. mais comme ils trouvent parmi nous une ressource qu’ils nont pas ailleurs, leurs faux titres, leur grandeur chimrique se trouvent ensevelis dans le symbole de leurs talens. il leur prent bien quelques fois envie de se dire au moins gentils-homme, mais cela infle si peu sur leur mrite, que nous savons apprcier sa juste valeur, qu’ils rentrent presqu’aussitot dans le neant d’o ils s’efforcent envain de se tirer ; qu’importe en effet aux pres & aux mres d’avoir pour prcepteurs de leurs enfans, un gentil-homme ou un roturier ?

le gentil-homme dbauch ignorant, n’est-il pas un tre mprisable? & le Roturier capable honete-homme n’est-il pas digne de l’estime de tous les honetes gens ?

л. 67об.

[Epitre VIIe.] [...] il se trouve des gens qui chetent avec plaisir ces sortes de libelles, parceque de miserables libraires ont la Hardiesse de les imprimer. on souffre dans un Etat polic que des mal’heureux dj nots, attaquent impudemment des ttes couronnes, calomnient, outragent le sceptre, & la couronne. Une lettre du P. de Prusse mourant au Roi son frere, un Ephram justifi, sont imprims la Hae. L’Auteur il est vrai, qui est un certain capucin normand postat, faux baron de M. t. a t chass de Hollande, comme il l’avait t de Suisse, de pologne, & d’Angleterre, mais ses ouvrages n’en ont pas moins t vendus, (л.68) & un nouveau libraire t asss hardi que d’en entreprendre une nouvelle dition. Le ministre franais d’Altona, M. donn l’Histoire de ce M-t. sous le titre de l’Espion c’est la brochure la plus indigne, la plus sotte, la plus diffamante qun homme d’glise puisse enfanter. il aurait bien d ne pas se meler de ces sortes d’affaires et assurement s’il cr venger par-la le Roi de Prusse des infamies que ce miserable Auteur publi contre lui, il bien mal conn ce monarque.

comme Roi, il est au dessus du crossement du vulgaire, & comme philosophe il voit du meme il, & celui qui l’insulte, & celui qui le venge si sottement : l’un & l’autre sont dignes de son mpris. Les Lettres d’un ami de leide un ami (л.68об.) d’Amsterdam, me paraissent ce qu’elles sont en effet ; un tissu de grossiret, un rmas de mensonges, aussi mal digrs que concs. L’Auteur dont tout le merite consiste avoir un pre capitaine dans le nble corps des cadets de Prusse, rassembl tout tout [sic !] ce que sa faible imagination p lui produire pour insulter la fois, l’Empereur le conseil aulique, & la Russie. Son libelle est imprim Berlin il n’i a ni gout, ni styl, ni raisonnement, ni preuve, ni bons sens, ni rime, ni raison. l’invective l’injure, le manque de respect font l’me de sa rapsodie. l’effronterie, la hardiesse, l’ignorance, en font le corps. il s’est hazard de donner quelques autres productions aussi maigres que sa phisionomie. il a entrepris de critiquer nos murs, notre (л.69) gouvernement, nos sages. notre ministre lui tant inconnu, il l’a suppos tel qu’il l’ souhait, & partant de ce principe, il n’ pas e honte de se feliciter d’avoir si bien rencontr. cet insecte rampant sur la surfce de la litterature, ce petit colier qui ne scait dire que des sottises, n’aurait-il pas mrit aprs avoir t fouett jusques au sang, d’etre mis pour le reste de ses jours aux petites maisons ? Cependant chose incroable ! il t fait conseiller de lgation, outre une penssion de quatre cent cus.

toutes les librairies de Hollande sont farcies de brochures peu prs dans le mme gout. [...]

ШУВАЛОВ

И МУЗЕЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ

1997 году мы отмечаем сразу несколько знаменательных дат, связанных с именем Ивана Ивановича Шувалова, — юбилейные даты его жизни и 240-летие основанной им Академии художеств.

В следующем году предстоит отметить 240-летие академического Считая создание собственной художественной галереи одним из первоочередных дел Академии, Шувалов в 1758 году передал в ее распоряжение свою обширную коллекцию произведений искусства, заложив, тем самым, основу академического музея. О нем он мечтал, заказывая в Париже известному французскому зодчему Ж. Ф. Блонделю для Москвы проект Академии художеств, которому не дано было осуществиться. На проектных листах с изображением интерьеров Картинной галереи в изобилии представлены живописные композиции и портреты, скульптурные бюсты, фигуры и группы заполняющие пышно декорированные залы. Не менее парадно и помещение Библиотеки с высокими шкафами для хранения увЛ. Е. Целищева ражей, папок с графическими листами, изданий по искусству, наукам и литературе. И музей, и библиотека мыслились Шуваловым как единое целое, своего рода художественно-методический комплекс, являющийся важнейшим звеном в процессе обучения широко ориентированного, профессионально подготовленного художника. Единым был и хранитель музея и библиотеки, исполнявший «библиотекарскую должность и при смотрением чистоты над картинами»1. Сначала ее занимал числящийся в подмастерьях некто А. Торстеин, а с 1764 года «библиотекарь для содержания в порядке академической библиотеки и хранения картин, эстампов, гипсов и тому подобного» назначался только из академиков2. Таким был К. И. Головачевский, начавший преподавать в живописном классе при Шувалове, автор первого каталога — «Описи неподвижных вещей», завершенной к 1773 году3. Со временем музей и библиотека будут разделены на два самостоятельных отделения Академии. По поручению Шувалова постоянно заботился о музее его первый помощник, «академии художеств архитектор», будущий директор А. Ф. Кокоринов при перестройке домов, приобретенных для временного пребывания Академии, и возведении нового грандиозного здания, где сразу же предусматривались большие светлые залы и галереи «чтобы развесить там собрание картин»4. Приблизительное размещение их показано и на проектной модели Академии, выполненной под наблюдением Кокоринова.

Коллекция Шувалова, обладавшая высоким качественным уровнем, насчитывала сто произведений живописи и более тысячи листов графики.

Здесь были картины известных мастеров основных европейских школ:

Тинторетто, П. Веронезе, П. Перуджино, Гверчино, А. Маньяско, А. Челести, Л. Джордано, Рембрандта, П. Рубенса, Я. Иорданса, А. Ван-Дейка, Н.

Пуссена, Ж. Б. Греза, и многих других художников. Две картины представляли творчество одного из петровских пенсионеров А. Матвеева.

В разделе графики помимо без малого сотни альбомов с видами Венеции, планами и фасадами Лувра и Версаля, сокровищами картинных галерей Дрездена и Рима, архитектурными фантазиями Д. Б. Пиранези, баталиями Ш. Лебрена, графическими циклами У. Хоггарта, были десятки эстампов с произведений Рафаэля, А. Карраччи, Н. Пуссена, К. Ванлоо и отдельные листы с работ Ж. Б. Шардена, Ж. М. Вьена, Ф. Буше, О. Верне и Петров П. Н. Сборник материалов для истории императорской С.-Петербургской Академии художеств за сто лет ее существования. Ч. 1, СПб., 1864. С. 71.

Кондаков С. Н. Юбилейный справочник Императорской Академии художеств. 1764–1914.

Ч. 1. СПб., 1914. С. 163.

РГИА. Ф. 789, оп. 1, ч. 1, ед. хр. 570.

Штелин Я. Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. Т. 1. М., 1990. С. 147.

других. Все они сразу же становились предметом внимания и пристального изучения для питомцев Академии. Ими вдохновлялись, их копировали, постигая секреты мастерства и технику исполнения, заимствовали тематику, композиционные приемы, отдельные мотивы, типажи и детали при работе над собственными сочинениями.

Дальнейшее развитие и пополнение музея предполагалось Шуваловым по двум направлениям: постоянного «умножения» коллекции высокохудожественных творений «славнейших мастеров», необходимых для обучения и эстетического воспитания молодых художников, и регулярного поступления лучших работ педагогов и воспитанников Академии, отражающих успехи отечественной художественной школы.