«Руководитель научного проекта академик РАН Н.П. Шмелёв Редакционная коллегия страновой серии Института Европы РАН: акад. РАН Н.П. Шмелёв (председатель), к.э.н. В.Б. Белов, д.полит.н. Ал.А. Громыко, Чрезвычайный и ...»

УДК 323+327(410)

ББК 26.89(4Вел)

В 27

Руководитель научного проекта

академик РАН Н.П. Шмелёв

Редакционная коллегия страновой серии Института Европы РАН:

акад. РАН Н.П. Шмелёв (председатель), к.э.н. В.Б. Белов, д.полит.н.

Ал.А. Громыко, Чрезвычайный и Полномочный посол РФ Ю.С. Дерябин,

акад. РАН В.В. Журкин, чл.-корр. РАН М.Г. Носов, д.и.н. Ю.И. Рубинский,

д.э.н. В.П. Фёдоров, д.и.н. В.Я. Швейцер, чл.-корр. РАН В.Н. Шенаев, д.и.н. А.А. Язькова Ответственный редактор монографии д.полит.н. Ал.А. Громыко Авторский коллектив:

д. полит. н. Громыко Ал.А. (Введение, гл. 3–6, 23), Бабынина Л.О. (гл.14), д.и.н. проф. Капитонова Н.К.(гл. 17–22), д.и.н. проф. Остапенко Г.С. (гл. 9, 10), д.и.н. проф. Перегудов С.П. (гл. 1, 2), д.и.н. проф. Степанова Н.М. (гл. 7, 8), Третьяков А.В. (гл. 24–29), д.э.н. Хесин Е.С. (гл. 11–13, 15,16) The Institute of Europe would like to thank the British Embassy, Moscow, for helping to fund this publication. We emphasise that our views as expressed here do not necessarily represent the views of the UK Government.

Институт Европы выражает благодарность посольству Великобритании в РФ за помощь в издании данного труда. Точка зрения авторов монографии может не совпадать с официальной позицией британского правительства.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 06-02-16011д.

ISBN 978-5-7777-0389-7 © Издательство «Весь Мир», Оглавление Предисловие к серии «Старый Свет — новые времена»..................... Введение...................................................................................... Часть I. Политическая модернизация Великобритании.................... Глава 1. Партии и выборы: эрозия двухпартийности................. Глава 2. Модернизация системы государственного управления и конституционная реформа..................... Глава 3. Социальная трансформация и возвращение лейбористов к власти.................................................. Глава 4. Партийная модернизация........................................... Глава 5. Идеологическая модернизация................................... Глава 6. Малые партии........................................................... Часть II. Гендерная проблематика и модернизация страны............... Глава 7. Гендерные перемены в социально-экономической жизни.......................... Глава 8. Гендерные перемены в политике............................... Часть III. Традиции и новации........................................................ Глава 9. Роль Британской монархии в общественнополитической жизни................................................ Глава 10. Британские церкви в XX – начале XXI вв..................  Оглавление Часть IV. Основные тенденции экономического развития................. Глава 11. Особенности воспроизводственного процесса........... Глава 12. Структурные преобразования в хозяйстве.................. Глава 13. Изменения в механизме регулирования экономики... Глава 14. Финансовые аспекты участия Великобритании в Евросоюзе............................................................. Глава 15. Мирохозяйственные аспекты развития..................... Глава 16. Российско-британские экономические отношения.... Часть V. Внешняя политика Великобритании в эпоху перемен......... Глава 17. Укрепление внешнеполитических позиций............... Глава 18. Эволюция «особых отношений»................................ Глава 19. Процессы европейской интеграции.......................... Глава 20. Отношения с Францией и Германией........................ Глава 21. Отношения с Советским Союзом и Россией.............. Глава 22. Политика Великобритании в Содружестве................ Глава 23. Великобритания и кризис в Ираке:

некоторые итоги....................................................... Часть VI. Оборонная и военная политика Великобритании............... Глава 24. Оборонная политика правительства Маргарет Тэтчер....................................................... Глава 25. Оборонная политика правительства Джона Мейджора..................................................... Глава 26. Оборонная политика правительства Тони Блэра (1997–2001 гг.)........................................ Глава 27. Оборонная политика правительства Тони Блэра (2001–2006 гг.)........................................ Глава 28. Британская система ядерного сдерживания............... Глава 29. Российско-британское сотрудничество ПредислОвие к серии «старый свет — новые времена»

Как бы ни складывалась картина мира в прошлом и какие бы перемены ни ожидали его в будущем, Россия всегда была, есть и будет Европой.

Конечно, особой Европой, с огромным, пока еще слабо используемым природным и интеллектуальным потенциалом, со своими специфическими интересами в Евразии и в других регионах мира — и всетаки Европой.

Россия — неотъемлемая, органичная часть европейской культуры, европейской цивилизации. Но справедливо и то, что у современной России и развитых западноевропейских стран — во многом разные задачи. То, что предстоит России, они уже в основном сделали, а именно:

освоили свои территории, построили высокоэффективную рыночную экономику, добились достойного уровня жизни и создали гражданское, правовое общество.

Однако Россия не одинока перед необходимостью достичь того же: многие страны Восточной Европы, в том числе входящие в Евросоюз или мечтающие это сделать, решают аналогичные проблемы. Да и наиболее развитые и благополучные государства к западу от российских границ сталкиваются все с новыми вызовами, которые требуют от них постоянных усилий по модернизации и совершенствованию своих структур жизнедеятельности. Европа — пестрое и многоликое пространство, и задача представляемой на суд читателя серии коллективных монографий — разобраться в том, что же происходило на европейском континенте в конце XX — начале XXI в., чему учит современная история расположенных на нем стран и регионов, о чем предостерегает и что сулит в будущем.

Европа — неизменно главный объект внешнеполитических и внешнеэкономических устремлений России. Так было тогда, когда мир был биполярным, так происходит теперь, в эпоху преимущественной однополярности, так будет, без сомнения, и в условиях многополярного мира, становление которого мы наблюдаем. На пространствах нашего континента Европейский союз стал наиболее впечатляющим, наиболее действенным конструктивным усилием человечества в XX в.

Не только теоретически, но и сугубо практически Россия и ЕС предПредисловие ставляют собой взаимодополняющие структуры. Например, экономика Россия обладает огромными и все еще слабо разработанными природными ресурсами, у ЕС они либо ограничены, либо отсутствуют вовсе. Россия остро нуждается в инвестициях, в капиталах, а в Европейском союзе их традиционный избыток. В России, по существу, лишь зарождается серьезный банковский, фондовый, страховой бизнес, а в Евросоюзе он давно уже принял транснациональный характер и стремится к расширению. Привлекательность друг друга в качестве рынков сбыта будет только возрастать. Перечисление взаимовыгодных сфер сотрудничества, как существующих, так и потенциальных, можно продолжать и продолжать.

Однако на пути сближения России с остальной частью Европы немало препятствий. Среди них — чувство разочарования, характеризующее настроения по обе стороны разграничительной линии, которая в эпоху холодной войны разделяла два противостоящих лагеря. Российское общество однозначно негативно восприняло такие шаги Запада, как расширение НАТО на восток, усугубленный Западом кризис на Балканах, претензии на то, что Кавказ и Средняя Азия — зона интересов уже не только США, но теперь и ЕС. Но не меньшим было разочарование и Запада. Там в массовом сознании современная Россия предстает источником нестабильности, ненадежным партнером, а то и опасным конкурентом.

Действительно, потребуется еще не одно десятилетие, чтобы Россия превратилась в стабильное, правовое государство, где законопослушный человек мог бы чувствовать себя так же спокойно, как он чувствует себя в передовых европейских странах. Но нельзя забывать и о том, что и в более, и в менее развитых государствах Европы немало собственных проблем, а Евросоюз переживает самый глубокий кризис в своей истории. И все же главное в другом: указанные и иные препятствия на пути сближения России с остальной частью Европы не помешали им в последние два десятилетия стать несравненно ближе друг к другу, разговаривать, спорить, порой ругаться, но в целом развивать нормальные отношения.

На фоне противоречивых тенденций последних лет важно твердо осознать, что углубление всестороннего сотрудничества с другими европейскими странами в интересах России не только сегодня и на все обозримую перспективу, но и навсегда. При этом надо понимать, что при всей важности такого сотрудничества, при самой острой необходимости учитывать как положительный, так и отрицательный опыт развития отдельных государств и регионов Европы на это сотрудничество нельзя уповать как на ведущий фактор модернизации России.

Главное — опора в первую очередь на собственные силы. Наведем порядок у себя в стране — сможем эффективнее сотрудничать с другими, не только завидовать их достижениям, но гордиться своими собственПредисловие  ными. Политическая стабильность, эффективная экономика, правовое государство, социально защищенное население, высокий уровень общественной безопасности — все это наши проблемы на много лет вперед. Но откладывать их решение недопустимо, если наша страна надеется на лучшие времена.

Важно не просто представлять себе картину того, как живут люди в других европейских странах, тем более если речь идет о самых благополучных из них, а понимать, как они смогли достичь высокого уровня жизни, руководствуясь какими принципами и методами выстроили относительно процветающие, справедливые и стабильные общества, как решали проблемы, которые стоят теперь во весь рост и перед Россией или с которыми ей еще предстоит столкнуться. Но в современной европейской истории для России не мало не только того, что привлекает, но и того, что должно предостеречь. Наравне с «европейской системой ценностей», о которой так часто говорят в последние годы как о наиболее прогрессивной и передовой, для многих европейских государств политика национального эгоизма не стала менее привычным орудием продвижения своих интересов, чем в прошлом, и России не стоит об этом забывать. Не стоит забывать и о том, что даже в Европе применение грубой силы — далеко не артефакт прошлого, о чем хорошо знают многострадальные Балканы.

Ход мирового развития приводит к тому, что судьба Европы все сильнее зависит от того, насколько тесно и скоординированно будут действовать составляющие ее страны. Так, наиболее серьезным в перспективе представляется нарастающая, пусть пока только исподволь, борьба за общемировое влияние США и Китая. При сохранении нынешних тенденций вполне вероятно, что к середине XXI в. США вынуждены будут по многим параметрам уступить первенство на мировой арене набирающему силу восточному гиганту. Если Китаю удастся и дальше сочетать быстрые темпы экономического роста с относительной социальной стабильностью и гибкой внешней политикой, то не исключено, что вновь заговорят о надвигающемся закате евроатлантической цивилизации, в том числе о «закате Европы». Однако такая постановка вопроса не может удовлетворять Старый Свет. Европа не должна стать заложницей конкуренции между другими мировыми центрами силы. И здесь роль России для Европы в очередной раз за многие века может стать жизненно важной. Россия, опоясывающая Европу с востока и одновременно граничащая на огромных просторах с Китаем, может стать той скрепой, которая не позволит развалиться пространству Евразии на две враждующие части. Но для этого все ведущие европейские государства должны будут действовать в унисон, а не пытаться играть на противопоставлении друг другу.

Другой важнейший и долговременный фактор современной международной жизни, который должен сплотить Европу, — всплеск исПредисловие ламского фундаментализма и международного терроризма, ставшего органическим его порождением. Еще одна угроза, которая для Европы и всего мира останется актуальной на многие годы вперед: медленное, но верное расползание ядерного оружия по миру и угроза его применения. А разве не угроза для будущего Европы — многомиллионные потоки стихийной миграции, меняющие этническое и цивилизационное лицо современного мира? И здесь история никого не одарит привилегиями — ни Францию, ни Германию, ни Россию, ни другие европейские страны. Ни по одному из перечисленных вызовов успеха им не добиться, если действовать как «лебедь, рак и щука».

Однако мировое развитие приводит не только к появлению новых угроз, но и открывает невиданные ранее возможности. Мир вступил в новую эпоху — в эпоху «экономики знаний». В грядущие десятилетия можно ожидать всего: и освоения человеком дальнего космоса, и появления новых источников энергии, и внедрения в нашу жизнь генетических и иных биотехнологий, и превращения компьютера в реального конкурента человека. На фоне таких захватывающих перспектив в России не перестают задаваться вопросом: чтобы воспользоваться этими возможностями, обернуть их себе во благо, не нужна ли России новая национальная сверхидея, которая объединила бы страну, придала бы ей новый заряд энтузиазма? Может быть, это идея нового мессианства, или великодержавия, или какой-либо иной «особый путь»?

И здесь России, как никогда, важно не забывать о том, что она — европейская страна. Европейская же история последних 50 лет учит, что, для того чтобы добиться процветания, не следует искать «спасительной»

идеи, мобилизующей на подвиги, это самообман. Спасительной может быть только один, в высшей степени простой императив: сохранение и благополучие народа, созидание, строительство, дальнейшее освоение и обустройство страны, достойная жизнь для каждого человека.

Непредвзято и свежим взглядом посмотреть на другие европейские страны и регионы, узнать о них не просто много интересного, но вынести из их современной истории что-то полезное для себя, не только понаблюдать за ними со стороны, но в их отражении попытаться увидеть себя, сопоставить свои чаяния, надежды и тревоги с тем, что чувствуют и чем живут наши соседи, — вот непростая, но чрезвычайно интересная и увлекательная задача, которую мы попытаемся решить с помощью серии коллективных монографий, посвященных современной Европе. Мы надеемся на успех, но судить об этом Вам, уважаемый читатель.

введение великобритания под флагом модернизации Великобритания начала XXI в. представляет собой страну, граждане которой живут богаче, лучше и дольше, чем когда-либо в прошлом.

За 1971–1997 гг. средний доход на душу населения удвоился. В 2005 г.

количество английских семей, владеющих двумя объектами недвижимости, превысило 500 тысяч. Приращение национального богатства шло рука об руку с улучшением качества жизни. Медицина предлагала невиданные ранее возможности. Если в 1901 г. средняя продолжительность жизни британских мужчин составляла 45 лет, а женщин — 49, то в 2002 г. она достигла соответственно 75 и 80 лет. Численность населения страны превысила 60 млн человек и, по расчетам правительства, увеличится еще на 7 млн в ближайшие 25 лет.

По ряду показателей значительно улучшилась экология: достоянием прошлого стал городской смог, снизилась загрязненность рек.

Уголь вытеснен газом и электричеством, введены жесткие экологические стандарты на производственные выбросы и автомобильные выхлопы. В 1990–2002 гг. на 56% сократились выбросы в атмосферу одноокиси углерода и на 73% — двуокиси серы. В 1997 г. в рамках Киотского протокола Британия взяла на себя обязательство снизить в период 1990–2010 гг. выбросы двуокиси углерода на 20%.

Повышение благополучия имеет и оборотную сторону. Оздоровление населения сопровождается приобретением новых вредных привычек. Так, половина всего объема чипсов, потребляемых в Европе, приходится на Британию, а количество британцев с лишним весом увеличилось за последние 25 лет в четыре раза. Число британцев в возрасте 50 лет и старше удвоилось, а молодых людей, младше 16 лет, стало меньше, чем тех, кому за 60. Самое молодое население — в Северной Ирландии, где людей моложе 25 лет — 36%. К 2000 г. рождаемость в стране упала до рекордно низкого уровня — 1,66 ребенка на одну 12 введение женщину, и отмеченная выше тенденция к демографическому росту поддерживается в основном благодаря иммиграции. В свете этого последняя с конца 90-х годов превратилась в жизненно важный фактор дальнейшего развития британского общества и одновременно в вызов сложившемуся в Великобритании стилю жизни.

В 2002 г. приток мигрантов в Соединенное Королевство превысил их отток на 150 тыс.; всего же в страну для долгосрочного проживания въехало более полумиллиона человек. В 2003 г. более 140 тыс. из них (70% выходцы из Азии и Африки) получили право на постоянное проживание, что почти в три раза больше, чем в 1991 г. В 2003 г. более 124 тыс. иммигрантов получили британские паспорта. По данным британского Управления национальной статистики, изменение демографической ситуации привело к тому, что в 2001–2003 гг. цветное население страны увеличилось с 6,6 млн до 7,1 млн человек, в то время как белое население сократилось на 100 тысяч. Более 30% жителей Лондона уже имеют небелый цвет кожи, а в Бирмингеме их почти половина, причем в основном это мусульмане. В Британии насчитывается 700 медресе, где по аналогии с христианскими воскресными школами после занятий в обычных школах обучаются около 100 тыс. детей. Расширение ЕС привело и к значительному увеличению белой иммиграции. Так, с мая 2004-го по сентябрь 2005 г. на британском рынке труда зарегистрированы 300 тыс. человек из стран Восточной Европы. Более трети предприятий общепита в стране предлагают пищу, приготовленную по рецептам, которые еще десятилетие назад были для британцев в диковинку. Веяния времени не обошли стороной и футбол — один из бастионов английской идентичности. Теперь половина футболистов премьер-лиги Англии «импортированы» из-за рубежа; тренером сборной Англии побывал швед Свен-Йоран Эрикссон, а менеджером «Челси» — Рууд Гуллит, голландец суринамского происхождения.

Улучшение качества жизни населения и одновременное снижение рождаемости демографы и социологи объясняют многими причинами:

массовое вовлечение женщин в отношения на рынке труда, появление новых возможностей их карьерного роста и, как результат, откладывание решения обзавестись ребенком на более поздний срок. В этом Британия не одинока — в других благополучных странах ситуация еще более серьезная: в 2000 г. на одну женщину в Испании приходилось 1,15 ребенка, в Италии — 1,19, в Германии — 1,34. В целом в Евросоюзе на рубеже веков на одного пенсионера приходилось четыре человека трудоспособного возраста. К середине XXI столетия в Великобритании это соотношение может составить один к двум, а средний возраст британцев достигнет 45 лет.

Неравномерны показатели приращения населения по территории страны. В Англии, где проживает более 80% граждан Соединенного Королевства, темпы прироста населения в 1991–2003 гг. составляли более 4%, однако если в Лондоне эта цифра была выше 8%, то количество жителей на северо-востоке региона упало на 1,8%. В Уэльсе население выросло на 2,3%, достигнув порядка 3 млн человек, в Северной Ирландии — на 5,9% (1,7 млн), а в Шотландии сократилось на 0,5% (более 5 млн). В то же время из-за внутренней миграции единственный британский регион, теряющий население, — это Англия, а из городских центров наибольшая депопуляция наблюдалась в Лондоне, из которого в 2002 г. выехало на 100 тыс. человек больше, чем въехало в столицу.

Кардинальным образом изменились многие характеристики государства, казавшиеся раньше незыблемыми. В начале прошлого столетия в угольной и текстильной промышленности «мастерской мира»

было занято по миллиону человек, а в 2000 г. — соответственно 15 и тысяч. В 1950 г. в стране действовало 900 шахт, на которых трудились около 700 тыс. человек; в 1980 г. эти цифры упали до 211 и 230 тыс.

соответственно, а в 2003 г. — до 19 и 6 тысяч. Вклад промышленности, некогда мотора британской экономики, в национальное богатство не превышает теперь 25%. За 1993–2003 гг. доля добавленной стоимости отраслей материального производства в ВВП страны выросла на 10%, а сектора услуг — на 43%.

Значительные изменения не обошли стороной и такую традиционную и показательную сторону жизни граждан Великобритании, как посещение пабов — британских пивных. С одной стороны, ушел в прошлое строгий запрет на продажу спиртных напитков после 23 часов, с другой — с лета 2007 г. в Англии вводится запрет на курение в пабах, как, впрочем, и во всех помещениях, где работают люди. Аналогичные законы в Шотландии и Северной Ирландии были приняты еще раньше. В британском пабе конца XX в., пишет журнал «Экономист», все чаще можно увидеть выходцев из Австралии, подающих тайскую еду и мексиканское пиво посетителям, работающим в корейских компаниях и одетых в одежду итальянского производства. Кроме того, сам паб, скорее всего, принадлежит иностранцу, ведь крупнейший владелец пивных в Британии — японский банк «Номура»1.

Снижается роль христианской религии в жизни граждан Великобритании. Если в 1971 г. 60% случаев заключения брака сопровождалось 1 См.: Weyer Martin Vander. Britain International. The World in 1998. The Economist Newspaper Limited. London, 1997. P. 52.

14 введение венчанием, то в 2002 г. — 38%. Все меньше человек регулярно посещают церковь, хотя согласно переписи населения 2001 г. более 70% британцев по-прежнему причисляют себя к христианским конфессиям.

В то же время численность приверженцев других вероучений, в первую очередь ислама, растет. Пытаясь приспособиться к кардинальным изменениям в жизни общества, церковь модернизируется, как и остальные британские институты. В 1994 г. в англиканской церкви впервые в истории состоялось рукоположение женщины в сан священника, а в 2002 г. женщин-священников было уже более 1200 (священников-мужчин — 8000). Теология старается использовать технические достижения: в 2006 г. группа английских викариев организовала Интернет-сайт, с помощью которого к 2020 г. намеревается наладить полноценную религиозную службу, и если сегодня виртуальная церковь большинству прихожан кажется чем-то экзотическим, то со временем она может стать обыденным явлением.

И все же Великобритания и ныне сохраняет ряд своих характерных черт. До сих пор неприкосновенным остается принцип суверенитета парламента. Неизменна тесная взаимосвязь британской экономики с мировой. Объем торговли с остальным миром достигает половины ВВП страны. Британия уступает лишь Соединенным Штатам по объемам притока иностранных инвестиций. Процессы глобализации гарантируют, что эти взаимосвязи будут только укрепляться. В 2004 г. Британия утратила свою энергетическую независимость, неуклонно снижается производство собственных продуктов питания; страна все больше зависит от внешнего мира. Фундаментом механизма социального обслуживания населения остается «государство благосостояния», созданное лейбористами после Второй мировой войны. Претендовать на власть в общенациональном масштабе могут по-прежнему только лейбористы и консерваторы. Одним из столпов внешней политики Британии продолжает быть доктрина «особых отношений» с США.

В 70-е годы Британия столкнулась с серьезными социально-экономическими трудностями, ее стали называть «больным человеком Европы». Так называли Францию в годы правительственной чехарды после Второй мировой войны, еще раньше — Османскую империю на закате ее существования. Но за последние 30 лет многое изменилось.

Пройдя сквозь огонь, воду и медные трубы модернизации, экономика Великобритании превратилась в одну из самых динамичных в Европе; по многим показателям она не только догнала, но и превзошла своих континентальных соседей. О масштабе произошедших перемен говорит тот факт, что если в 1975/76 фин. г. государственные расходы составляли 49,9% ВВП страны, то в 1999/2000 фин.г. они опустились до 37,4%1.

Социально-экономическая модернизация Великобритании привела к тому, что в 80–90-е годы она во многом отошла от социальнорыночной модели развития, характерной для западноевропейских стран, обретя ряд существенных черт англосаксонской модели развития. Большую часть второй половины XX в. модель «социального рынка», опиравшаяся на кейнсианство, идеи «смешанной экономики», «экономики спроса» превалировали в Западной Европе. Постепенно «социальный рынок» стал характеризовать социально-экономическое развитие Евросоюза. Однако со второй половины 90-х годов все громче раздавались призывы к модернизации модели «социального рынка», и Великобритания задавала в этом тон. Под влиянием социально-экономических, политических, идеологических факторов социал-демократический этатизм, долгое время лидировавший в Западной Европе, был потеснен концепциями неолиберального, неоконсервативного толка. Произошла частичная замена социал-реформистской парадигмы западноевропейского развития на либерально-рыночную.

В основе этих процессов лежало изменение социально-экономической структуры, вызванное переходом западного общества от индустриального к постиндустриальному типу развития. Классовая структура индустриальной эпохи уходила в прошлое, и одновременно с этим изменялись партийные и политические механизмы и роль государства в социально-экономической сфере. Происходило взаимопроникновение различных моделей развития, в результате чего появились понятия «вспомогательное государство», «третий путь», «экономика знаний». Начался процесс замены мажоритарных форм либеральной демократии с британской спецификой на плюральные. Важную роль в жизни Великобритании в 80–90-е годы сыграл и субъективный фактор — Маргарет Тэтчер и Тони Блэр кардинальным образом изменили отдельные стороны жизни страны.

Дважды пережив экономический кризис в 70-е годы и не избежав его в начале 90-х, британская экономика с 1993 г. вступила в стадию непрерывного подъема, беспрецедентного в истории страны второй половины XX в. С тех пор и до 2002 г. ВВП Великобритании рос в среднем на 2,8% в год, тогда как в Евросоюзе — на 2,4%, а в странах Большой семерки — на 2%2. Хотя рост ВВП снизился с 3,1% в 2004 г.

до 1,8% в 2005 г. (самый низкий показатель с 1992 г.), в 2006 г. ожидаетСм.: UK 2005. Office for National Statistics. London, 2004. P. 366. В последующие годы государственные расходы вновь превысили 40% ВВП страны.

2 Ibid. P. 351.

ся его увеличение на 2,5%. По темпам роста ВВП на душу населения, как и по показателю ВВП на душу населения по паритету покупательной способности, Великобритания на рубеже веков опередила своих основных европейских конкурентов — Германию и Францию. Она значительно улучшила свои позиции по показателям индекса человеческого капитала и индекса инновационно-инвестиционной деятельности1. Рекорды бьют показатели занятости и ценовой стабильности, превосходя средние значения по ЕС. В 1997–2005 гг. в абсолютном выражении в стране было создано 1,7 млн новых рабочих мест. По данным МВФ, безработица в Великобритании составила в 2005 г. 4,8%, тогда как в среднем в еврозоне — 8,6%. С 1992 по 2005 г. инфляция (рост розничных цен) сократилась с 4,7 до 2,1%.

Британский малый и средний бизнес — самый динамичный в Евросоюзе по способности создавать новые рабочие места2. Несмотря на увеличение общей налоговой нагрузки в последние годы, налоговая система Великобритании — одна из самых щадящих в Западной Европе. В результате указанных факторов резко возросла привлекательность страны для иностранных инвесторов; в 2002 г. по этому показателю она заняла седьмое место в мире. В 2000/01 фин. г. на долю Британии пришлось 24% общего объема иностранных инвестиций, вложенных в экономику государств Евросоюза.

Великобритания — один из лидеров среди стран, в которых наиболее успешно развивается «экономика знаний». К началу нового столетия она занимала третье место после США и Германии по вкладу отраслей повышенного спроса на знания в ВВП3. В рейтинге Всемирного экономического форума, определяющем степень готовности страны к участию в развитии информационных и коммуникационных технологий, Британия в 2005 г. заняла десятое место из 115, опередив Францию, Германию и Италию. Кроме того, своей перспективностью в британской экономике начал выделяться сектор «креативных отраслей», включающий компьютерное обеспечение, дизайн, издательское дело, радио и телевидение, рекламу, визуальное и игровое искусство и др. Он уже составляет 8% ВВП страны и растет на 6% в год — вдвое быстрее, чем показатели роста экономики в целом4.

1 См.: Астапов К. Стратегия развития в постиндустриальной экономике // МЭиМО. 2006. № 2. С. 62.

2 См.: Europe’s 500 job creating companies. Rating of Business week and Europe’s Entrepreneurs for Growth, 2005.

3 См.: Макаров В.Л. Экономика знаний: уроки для России // Вестник Российской академии наук. 2003. Май. С. 453.

4 См.: Prowse Michael. Creation myths? In: The Quarter. Spring 2006. Supplement to Prospect magazine. P. 7.

Сказанное не означает, что в Великобритании решены все экономические и социальные проблемы прошлых десятилетий. Так, среди стран — членов ОЭСР она занимает лишь одиннадцатое место по расходам на образование и четырнадцатое — на здравоохранение. Великобритания также отстает от своих основных конкурентов по показателям инвестиционной активности, производительности труда и уровню квалификации рабочей силы. За 1997–2004 гг. объем корпоративных инвестиций снизился с 11 до 9,5% ВВП. По уровню часовой производительности труда Британия уступает США, Франции, Германии и Италии. Доля расходов на НИОКР в ВВП страны — одна из самых низких среди стран «большой семерки» и ниже среднего показателя по странам ОЭСР.

Неизбежное снижение значения промышленности в национальной экономике по сравнению со сферой услуг свойственно всем развитым странам, однако в Британии эта тенденция приобрела особо выраженный характер. В 2005 г. в стране закрылась последняя национальная автомобильная компания — «Ровер», крупные сегменты которой к тому времени уже находились в собственности компаний БМВ (Германия) и «Форд» (США). Раньше, в 90-е годы, были проданы «Астон Мартин» и «Ягуар», «Роллс-Ройс» и «Бентли». Теперь британцы, занятые в автомобилестроительной промышленности, работают исключительно на иностранцев, так же как и каждый третий британец на крупных промышленных предприятиях страны.

Ускорение и качественное улучшение экономического развития не привели к решению проблемы социального неравенства, хотя масштабы перераспределения национального богатства сегодня самые высокие с 60-х годов. По неравномерности распределения доходов Соединенное Королевство среди стран Евросоюза стоит после Испании, Греции и Португалии. Ряд авторитетных исследований, в том числе британского Института исследований общественной политики и Фонда Джозефа Роунтри, показывает: социальное неравенство в Великобритании в 90-е годы увеличилось и в пропорциональном отношении почти не изменилось число британцев, относящихся к категории бедных. По этому показателю в начале XXI столетия Британия занимала лишь двенадцатое место в Евросоюзе и одновременно замыкала десятку стран — членов ЕС по объемам государственных расходов на социальную защиту. Однако в последние годы дали о себе знать значительные государственные вливания в социальную сферу, предпринятые правительством Тони Блэра. Если в 1997 г. Британия занимала последнее место среди стран ЕС-15 по показателям детской бедности, то после того как в 1997–2005 гг. затраты государства на решение этой 1 введение проблемы в реальном исчислении выросли на 70%, Британия поднялась на четыре позиции.

Помимо экономических и социальных перемен в последнюю треть XX в. Британия прошла через трансформацию ментальную, мировоззренческую. Кризис идентичности, постигший страну во второй половине прошлого столетия, дает о себе знать до сих пор. Первая составляющая ментальной модернизации Великобритании связана с тем, как страна во второй половине XX в. пережила распад своей империи.

В 1962 г. Дин Ачесон, ранее госсекретарь, а в то время советник президента США, произнес фразу, ставшую крылатой: «Британия потеряла империю, но не нашла новой роли в мире». Исчезновение империи не только обусловило внешнеполитическую дезориентацию Лондона, которому пришлось в исторически сжатые сроки выстраивать новую систему приоритетов на мировой арене, но и вызвало надлом в национальном самосознании, потерявшем привычную целостность. В стране, для жителей которой прежде было характерно ощущение принадлежности к метрополии, произошла трансформация самого понятия «британство», начавшего интенсивно дробиться на английскую, шотландскую, валлийскую и ирландскую составляющие.

Менялись и другие аспекты мировосприятия. Культурная парадигма, заданная викторианской Англией, уступила место неприятию конформизма, новым представлениям об общественной морали, искусстве, отношениях между полами, человеческой индивидуальности. Однако никакие перипетии развития не стерли из исторической памяти жителей туманного Альбиона воспоминания о Пакс Британника. Это стало очевидным в 1982 г., когда вспыхнул британо-аргентинский вооруженный конфликт из-за Фолклендских островов. По сути, эта война, которую можно рассматривать как защиту британской заморской территории от нападения извне, была справедливой.

Однако само отношение к ней, сопровождавшая ее риторика, возрождение джингоизма — английского агрессивного патриотизма — продемонстрировали стремление англичан показать всему миру, что Великобритания не просто европейское государство, а, как и прежде, великая держава.

Однако фолклендский «всплеск» не получил продолжения. Британия уже не могла, да и не желала чувствовать себя наследницей империи. Отношение британцев к окружающему миру изменилось.

В противовес постимперскому синдрому, время от времени дававшему о себе знать, формировался комплекс «маленькой Англии» — ощущение уязвимости своей страны перед внешними опасностями и стремление во что бы то ни стало отгородиться от них. Признаками такой трансформации стали нарастание враждебности к иностранцам, особенно цветным, появление в стране националистических, шовинистских настроений.

Иммиграционный контроль за лицами, приезжающими из государств Содружества, был введен в 1962-м и усилен в 1971 г. После принятия в 1981 и 1987 гг. законов об иммиграции пребывание в стране сверх установленного срока стало уголовно наказуемым. Закон 1996 г.

усложнил правила выплаты социальных пособий определенным категориям переселенцев. Фактически это означало отказ от старой традиции, коренящейся в идее «бремени белого человека», ответственности за колонизованные народы. Вплоть до конца 80-х годов этнические меньшинства не имели своих представителей в британском парламенте. Лишь на выборах 1987 г. от лейбористов были избраны четыре депутата с черным цветом кожи. В 1997 г. от трех ведущих партий были выставлены 42 кандидата, относящихся к этническим меньшинствам, а на следующих всеобщих выборах — 66, но только два депутата представляли интересы мусульманской общины. К началу 90-х годов в Британии заговорили о смерти идеалов Содружества, о том, что дискриминация по расовому и национальному признаку приняла в стране институциональный характер.

Лейбористы, сменившие консерваторов в 1997 г., более благосклонно относились к выходцам из стран третьего мира, главным образом бывших британских колоний. Несмотря на традиционное представление об Англии как о стране, где к иностранцам относятся сдержанно и свысока, Британия — одна из самых открытых миру развитых стран:

порядка миллиарда человек имеют право безвизового въезда в нее. Несмотря на многовековую историю соперничества с Францией, именно в Великобритании самый изучаемый иностранный язык — французский. Количество граждан государств, не входящих в ЕС, которые посещают Британию, увеличилось в 90-е годы на 60%. Ежегодно в страну для обучения приезжают около 300 тыс. студентов их других стран (треть из Азии). В свою очередь, более 10 млн британцев живут и работают за рубежом.

Вместе с тем ужесточение подхода лейбористов к проблеме иммиграции в последние годы, война в Ираке оттолкнули от лейбористского правительства многих представителей этнических меньшинств, особенно мусульман. Именно этим в значительной степени объясняются потери правящей Лейбористской партии на выборах всех уровней в последние годы. Перед лейбористами стояла трудноразрешимая задача, включающая три составляющих, — приостановить размывание британской идентичности, сохранить положительные стороны мновведение гокультурья (мультикультурализма) и соблюсти баланс между традициями меньшинств и правами человека. Правительство приветствовало принцип терпимости и разнообразия, однако индульгенции по нему не выдавало. Так, Дэвид Бланкетт, министр внутренних дел в 2001– 2004 гг., занял твердую позицию в вопросе защиты прав человека от практики телесного наказания детей в медресе или насильственной выдачи замуж (последняя имеет место среди выходцев из Индии, Пакистана и Бангладеш). В последние годы британские МИД и МВД способствовали возвращению в Великобританию сотен женщин, увезенных в другие страны против их воли, а также оказали содействие тем, кто пострадал от этой практики на территории самой Британии.

Правительство стало решительнее действовать в вопросе высылки из страны иммигрантов, незаконно находящихся на ее территории, — депортации ожидают более 150 тыс. человек.

Одним из шагов по решению проблемы идентичности стал Закон о национальности, иммиграции и убежище (2002), на основании которого с 2004 г. введена гражданская церемония вступления в гражданство, включающая клятву на верность британской монархии и присягу на верность стране. Кроме того, претенденты на британское гражданство должны продемонстрировать хорошие знания о Соединенном Королевстве. В 2006 г. принят Закон об удостоверениях личности, который направлен на борьбу с терроризмом и преступностью, а также призван укрепить статус гражданина, дающий определенные привилегии, в первую очередь в сфере доступа к услугам «государства благосостояния». В начале 2006 г. министр финансов Гордон Браун, которому прочат пост лидера Лейбористской партии и премьер-министра после ожидаемого ухода Тони Блэра в отставку, предложил в целях укрепления патриотических настроений учредить новый национальный праздник — «День Британии».

Однако влияние имперского прошлого до сих пор дает о себе знать и особенно проявляется в деятельности современных британских правых. После Второй мировой войны в их агитации на первый план вновь, как когда-то, вышла имперская тематика и идея «бремени белого человека». Однако если раньше в основе подобных настроений лежало ощущение снисходительного превосходства над туземными народами, то с началом болезненного распада империи его сменили враждебность, неприязнь и агрессия. Главные лозунги крайне правых — запрет иммиграции и защита этнической чистоты коренных британцев — сочетались с проявлениями враждебности к Европейскому союзу. В этом крайне правые смыкаются с партиями антиевропейской направленности.

Вторая составляющая ментальной модернизации Великобритании связана с ответом на вопрос, видит ли она себя частью англосаксонской или европейской семьи народов. В 50–60-е годы в стране распространилось мнение: чтобы компенсировать распад империи и потерю влияния, Лондону необходимо быть «особым партнером» заокеанского соседа. Когда в годы холодной войны США и Европа объединились во имя противостояния общему противнику, Британия выстраивала с ними не альтернативные, а взаимодополняющие отношения.

Однако окончание холодной войны подтолкнуло страны — участницы европейской интеграции к самоутверждению в качестве самостоятельного игрока на мировой арене. Со времени прихода к власти в США Рональда Рейгана, который положил конец американскому либеральному проекту так же решительно, как Маргарет Тэтчер уничтожила политический консенсус в Великобритании, европейская и американская модели развития двигались не по параллельным, а по расходящимся траекториям. После окончания эпохи тэтчеризма Британия вновь задалась вопросом: может ли она одновременно быть европейской и англосаксонской страной? В начале XXI в., особенно на фоне ситуации в Ираке, значительная часть интеллектуальной и деловой элиты Британии остро ощущает шаткость положения страны, одной ногой стоящей в США, а другой — в Европе.

Большинство британских политиков считают «особые отношения» с США исчерпавшим себя проектом. Однако реальность такова: англичане, составляющие 80% населения страны, настороженно относятся к Европе, что усиливает нерешительность лейбористов в деле сближения с континентальной Европой и подпитывает антиевропейские настроения в Консервативной партии. Растет спрос на популистские движения, опирающиеся на два взаимоисключающих свойства английской идентичности: на неспособность смириться с падением глобальной роли Британии и на комплекс уязвимости «маленькой Англии».

«Будущее британской политики зависит от того, будет ли сделан выбор в пользу Европы или США»1 — так звучит популярный среди британских политологов тезис, число сторонников которого только умножилось после войны 2003 г. в Ираке. По мнению Родрика Брейтвейта, бывшего посла Великобритании в Москве, а затем председателя Объединенного комитета британской разведки, война в Ираке наглядно продемонстрировала, что «особые отношения» превратились в балGamble Andrew. Between Europe and America. The Future of British Politics.

Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2003. P. 231.

ласт, который наносит урон интересам Британии в Европе и исламском мире1.

Действительно, уже полвека после начала заката Британской империи перед страной стоит проблема выбора формата своей политики в области обороны, безопасности и внешних дел. «Особые отношения»

с США долгое время компенсировали неизбежное уменьшение международного веса Великобритании после окончания Второй мировой войны, а «жесткий корсет», в который была заключена система мирового баланса сил в годы холодной войны, делал вполне естественным положение Западной Европы в качестве протектората США. Однако ныне «особые отношения» представляются многим доктриной, не только выработавшей свой потенциал, но и наносящей урон интересам Соединенного Королевства. Лондону становится все сложнее и дальше приписывать себе роль беспристрастного посредника между Европой и США. По проблеме Ирака Лондон безоговорочно встал на сторону США, несмотря на то что политика последних привела к кризису евроатлантического сообщества, нанесла урон авторитету ООН, расколола ЕС и НАТО. Высока вероятность того, что негативные последствия иракского кризиса окончательно склонят чашу весов настроений британского истеблишмента в пользу тех, кто считает необходимым выбрать европейский вектор внешней политики в качестве магистрального.

Вместе с тем в Великобритании скептически относятся к идее многополярного мира, в котором Европе отводится роль противовеса Америки. Несмотря на нынешнее господство в США неоконсервативной идеологии, которой чужды традиции европейского социального рынка, в том числе традиция «государства благосостояния», а во внешней политике — традиция коллективных действий с опорой на международные институты, оба региона принадлежат к одной западной цивилизации и руководствуются одной базовой системой ценностей.

Британию и США объединяют исторические и культурные связи. Существенные противоречия между Лондоном, Парижем и Берлином не позволят им в ближайшем будущем действовать в унисон. Кроме того, активно отстаивая в спорах с США свои экономические интересы, ЕС имеет в своем распоряжении только формирующиеся военные структуры, без дальнейшего развития которых тяжеловесом в мировых делах стать нельзя.

Третья составляющая ментальной модернизации Великобритании связана с межнациональными отношениями внутри страны. Помимо «трех кругов» внешней политики, о которых говорил еще Уинстон ЧерСм.: Braithwaite Rodric. End of the affair. Prospect. 2003. May. P. 70–73.

чилль (Соединенное Королевство и Британская империя, англосаксонские страны, Европа), у Британии имеется и четвертое, внутреннее измерение — сфера первоначальной экспансии Англии, вовлекшей в свою орбиту Ирландию, Уэльс и Шотландию. Сплав этих составляющих и стал ядром британства. В то время как регионы «кельтской периферии» обладали широкой автономией, сердцем Великобритании всегда оставалась Англия, а англичане были государствообразующей нацией. Английский национализм не был этническим и разъединяющим; он выполнял гражданскую, интегрирующую функцию. Британская империя представляла собой не что иное, как воплощение английского мессианства и английского видения международного устройства. Распад империи привел к фундаментальному сдвигу в сознании: активизировались национальные движения, все большее число людей ощущали себя не британцами, а шотландцами, валлийцами, ирландцами. По опросам общественного мнения, даже в Англии лишь треть населения считает себя в первую очередь британцами.

То, что в течение долгого времени объединяло жителей страны (протестантизм, патриархальность институтов власти, монархия, империя), перестало работать так же эффективно, как раньше. Институт британской монархии в 80–90-е годы подвергся значительным испытаниям, все больше превращаясь из сакрального символа нации в традицию, дорогую для сердца старшего поколения. Однако и здесь Британия осталась верна себе — модернизация страны ведет не к отказу от традиций, а приспосабливает их к веяниям времени. Британская монархия в целом сохранила свой высокий статус, что продемонстрировало в 2002 г. празднование «золотого юбилея» восшествия Елизаветы II на престол. В то же время другие, менее значительные проявления наследия феодального периода в истории страны не выдержали напора современности. В 1999 г. большинство наследственных пэров лишились своих мест в Палате лордов. В 2006 г. в последнем феодальном государстве Европы и в самом маленьком государстве Содружества с населением 600 человек — на острове Сарк в проливе Ла-Манш — Совет старейшин, веками правивший этой территорией на основе наследственного принципа, был преобразован в парламент, формирующийся на основе всеобщих выборов.

Известный британский мыслитель Дэвид Маркуэнд назвал идею «британства» в ее традиционном виде анахронизмом1. Если в прошлом доминировало представление о Великобритании как об одноСм.: Marquand David. After Whig imperialism: can there be a new British identity?

New Community. 1995. Vol. 21 (2). P. 183–193.

24 введение родном государстве, то в последнее время англоцентрическая версия британской истории подверглась критике. Фрагментация британского самосознания ускорилась в результате реформ «новых лейбористов», направленных на расширение региональной автономии. Кризис идеи британства был в первую очередь кризисом идентичности английской нации, в то время как самосознание шотландцев, валлийцев и ирландцев находилось на подъеме. Термин «английскость» (Englishness), вошедший в английский язык в начале XIX в., меняет свое содержание. С распадом Британской империи ушли в прошлое представления о центре и периферии на территории бывшей метрополии. Меняется образ не только самого населения Англии, но и образ чужого, необходимый для формирования групповой идентичности. Однако и тут нет единства: в постбиполярном мире для одних «чужой» — это Европа, для других — Америка, для третьих — «цветные» иммигранты.

Ряд британских интеллектуалов считает, что центробежные процессы приведут к дезинтеграции страны. Шотландский исследователь Том Нейрн, автор книги «Распад Британии» (1977), утверждает: лейбористы глубоко заблуждаются, полагая, что деволюция остановит рост национализма. Только отделившись друг от друга, Англия и Шотландия обретут жизнеспособную постимперскую идентификацию.

Другие, признавая факт подспудной федерализации государства, не усматривают в этом опасности для ее территориальной целостности.

«Миф о “единой и неразделимой” британской нации показывает, как Британия воспринимала себя в прошлом, — пишет специалист по Шотландии Джеймс Митчелл. — Новый миф об особости Шотландии искажает реальность не меньше». Характерно, что с 2001 г. слово «Британия» в названии ежегодника Государственного бюро национальной статистики было заменено на «Соединенное Королевство».

Лейбористское правительство Тони Блэра для сохранения единства Великобритании избрало путь модернизации ее конституционного устройства, развития культурного многообразия. Однако это модернизация по-британски — она кажется непоследовательной, растянутой во времени и лишенной строгой логики; ряд атрибутов старого режима остается нетронутым. Лишь немногие британцы выступают за замену монархии, переставшей быть бесспорным символом нации, республиканской формой правления. Неясны и последствия деволюции. Процесс ускорения автономизации различных регионов страны вряд ли обратим, но, вероятно, единство в перспективе будет сохранено именно благодаря развитию федерализма.

В свете событий 11 сентября 2001 г., войн в Афганистане и Ираке, террористических атак в лондонском общественном транспорте 7 июля 2005 г., организаторами которых были не иностранцы, а натурализованные и выросшие в Британии мусульмане, остро встал вопрос о том, что такое современная британская нация, как соотносятся интеграция и ассимиляция, жизнеспособна ли концепция многокультурья. Еще недавно девять из десяти жителей страны считали, что британец необязательно должен быть белым, и четверо из пяти — что необходимо уважать права этнических меньшинств. Теперь ситуация не столь определенна. Перегородки, разделяющие общины, живущие в границах Великобритании, становятся все менее прозрачными и проницаемыми. В 2004–2005 гг. количество преступлений, совершенных на расовой почве, увеличилось на 12%.

За последние три десятилетия произошла модернизация Великобритании, которую чаще сопровождал успех, нежели неудачи. В ее современной жизни традиционные и современные черты крепко переплетены. В начале 2006 г. британское правительство выбрало 12 символов страны и нации, один из которых — произведение современного искусства — скульптура «Ангел Севера» из железа и меди. Двадцатиметровый ангел с распростертыми крыльями установлен недалеко от Ньюкасла и напоминает об индустриальном прошлом города и одновременно символизирует превращение его в современный технологический центр. Новое в Британии, как правило, укладывается в рамки старого, придавая ему второе дыхание и динамику. Тревор Филипс, председатель британской Комиссии по расовому равенству, так отозвался об их взаимопроникновении, обращаясь к образу Национальной службы здравоохранения: «Самый британский из всех институтов был задуман валлийцем1, создан трудом ирландских рабочих и медсестер из стран Карибского бассейна, а теперь полагается на индийских и других иностранных врачей, филиппинских медсестер и уборщиц из Сомали. Вот что такое современная Британия»2.

Прощаясь с одними символами и обретая другие, страна тем не менее не перестает отдавать дань уважения старине. Для британцев золотой век не в будущем, а в прошлом. «С кем бы вы хотели встретиться и поговорить, будь у вас машина времени?» — отвечая на этот вопрос в апреле 2006 г., большинство предпочло Уинстона Черчилля, а для путешествия во времени выбрало пунктом назначения 60-е годы и викторианскую эпоху. Но показательно и то, каким образам прошлоИмеется в виду Эньюрин Биван, министр здравоохранения в 1945–1951 гг.

2 Цит. по: Sampson Anthony. Who Runs This Place? The Anatomy of Britain in the 21st Century. John Murray, London, 2004. P. 68.

2 введение го отдают предпочтение британцы. В марте 2006 г. в общенациональном рейтинге символов британской инженерной мысли первое место заняла не красная телефонная будка и даже не двухэтажный автобус, а «Конкорд», еще совсем недавно — чудо техники, воплощение современности, скорости и красоты. И все же главными символами английской культуры остаются артефакты других исторических эпох — Стоунхендж и Билль о правах, Библия Короля Якова I и кукольное шоу Панч и Джуди.

В предлагаемой вашему вниманию книге рассказывается о том, как проходила модернизация Великобритании в последние десятилетия, как в очередной раз в истории страны создавался сплав традиций и новаций, как тэтчеризм, а затем «новый лейборизм» трансформировали ее. Читатель познакомится с положением дел в современной британской внутренней и внешней политике, экономике, узнает о новых веяниях в церковной жизни и области обороны, о состоянии монархии.

Это не слепок с жизни страны, которая находится в процессе постоянных изменений, а попытка понять, куда движется туманный Альбион, каким его хотят видеть сами британцы, как Британия и окружающий мир могут изменить друг друга в обозримом будущем.

Часть I. Политическая модернизация Важнейшим фактором общественной жизни Великобритании является политическое участие граждан, осуществляемое в рамках их партийной и электоральной активности. Выборы в представительные органы власти различных уровней, проводимые на основе межпартийной конкуренции, были и остаются событиями первостепенной важности, во многом определяющими расстановку политических сил в обществе и институтах власти и соответственно магистральные направления внутренней и внешней политики страны.

Каждые выборы — это единственное в своем роде событие, которое, хотя и осуществляется чаще всего по одним и тем же правилам и нормам, отличается своей неповторимостью с точки зрения и конкретных условий их проведения, и степени активности избирателя, и специфики применяемых форм и методов борьбы.

Однако помимо этих сугубо конкретных обстоятельств на ход и исход выборов влияет, и большей частью их определяет, целый ряд более долгосрочных факторов, главными из которых являются пребывание страны в той или иной стадии формационного развития, изменения в социальном составе и предпочтениях электората, степень остроты и характер социально-классовых отношений, роль и место страны в региональном и мировом сообществах, эволюция идейно-политических установок партий, особенности избирательной системы. Теми же факторами определяются и основополагающие характеристики избирательного процесса в целом, а именно, стабильность (или нестабильность) двухпартийной системы, длительность пребывания той или иной партии у власти, особенности сменяющих друг друга электоральных циклов.

2 Часть I. Политическая модернизация великобритании Глава 1. Партии и выборы:

эрозия двухпартийности На протяжении послевоенного периода в стране сменились два крупных электоральных цикла. В течение каждого из них происходила адаптация партий сначала к одной, а затем к другой модели социально-экономического развития.

Первый электоральный цикл связан со становлением и утверждением социал-реформистской модели и соответственно двухпартийного консенсуса на ее основе. Начало внедрению такой модели положили лейбористы, однако партией, наиболее быстро приспособившей к ней свою политику и идеологию, явились консерваторы. После сокрушительного поражения на выборах 1945 г. ее ведущие идеологи, оценив неизбежность «смены вех», очень скоро пришли к выводу о необходимости укрепления социальных функций государства, а также внедрения кейнсианских методов умеренного государственного вмешательства в экономику.

Переключение консерваторов на социально ориентированную модель экономики и принятие ими результатов лейбористских реформ, включая национализацию (кроме сталелитейной промышленности, вновь приватизированную консерваторами), позволили им в течение сравнительно короткого времени существенно расширить электоральную поддержку в рабочем классе и отчасти среди профсоюзов. Это необходимо было сделать: если в довоенные времена поддержка рабочего класса обеспечивалась в основном за счет «почтительной» его части1, то, как наглядно показали результаты выборов 1945 г., на подобного рода «инерционное» голосование уже не приходилось рассчитывать.

Хотя по уровню поддержки со стороны рабочего класса консерваторы продолжали довольно далеко отставать от лейбористов, как показали проводившиеся в тот период исследования, доля получаемых ими голосов рабочих, занятых физическим трудом, поднялась в конце 40-х — начале 50-х годов (в зависимости от уровня квалификации) с 22–26 до 33–40%2.

Если партия консерваторов довольно ощутимо сдвинулась к центру, то в Лейбористской партии Великобритании (ЛПВ) после поражения на выборах 1951 г. усилились леворадикальные настроения, а умеСм.: Городецкая И.Е. Великобритания: Избиратели, партии, выборы. М., 1974.

2 См.: Степанова Н.М. Консервативная партия и рабочий класс в послевоенной Англии. М., 1972.

ренно-реформистская ее часть оказалась в состоянии обороны. Острая внутрипартийная борьба, в ходе которой левое крыло выступало за реализацию социалистических по своей сути установок (записанных в «пункте 4»1 принятого в 1918 г. Устава партии), обусловила длительный — 13-летний период пребывания ее в оппозиции. Возглавлявший в тот период партию и ее правое крыло Хью Гейтскелл пытался в 1960 г.

исключить «пункт 4» из Устава, но потерпел поражение. Расколотая на враждующие между собой фракции партия была явно не готова противопоставить консервативному варианту социал-реформизма свой вариант, разработанный ведущими идеологами правого крыла.

Только пришедшему в 1963 г. (после смерти Хью Гейтскелла) к руководству партии Гарольду Вильсону удалось приглушить накал страстей и, выдвинув лозунг научно-технической революции, сформулировать приемлемую и для левых, и для правых альтернативу консервативной политике. На практике эта альтернатива органично вписалась в социал-реформистскую модель, и, таким образом, с приходом теневого кабинета Вильсона в 1964 г. к власти социал-реформаторский консенсус окончательно утвердился, обретя твердую, двухпартийную основу2.

Успех Лейбористской партии на выборах 1964 г. наглядно продемонстрировал, что именно социал-реформистский вариант социализма более всего соответствовал настроениям и ментальности рабочего класса того времени. Однако это вовсе не означало, что левый лейборизм не имел массовой опоры. И в профсоюзном движении, и в рабочем классе в целом сторонники радикально-социалистических идей составляли влиятельную фракцию; именно это характерное для индустриальной эпохи «раздвоение» являлось объективной основой и только что упомянутых, и последующих внутрипартийных распрей.

Примечательно, однако, что, едва утвердившись, социал-реформистский консенсус стал почти тут же давать серьезные сбои. Начиная с 1968 г. в Консервативной партии все громче заявляет о себе группа влиятельных деятелей, выступающих с резкой критикой государственного вмешательства в экономику, растущего «бремени налогов»

и «непомерных социальных выплат». А в 1970 г. партия приняла предвыборный манифест, основными положениями которого стали «свободное предпринимательство», приватизация национализированных лейбористами отраслей, «обуздание» профсоюзов, снижение социальных расходов. Возглавивший к тому времени партию Эдвард Хит заявил о своем намерении осуществить «тихую революцию», которая 1 Статья 3, пункт д.

2 См. подробнее: Перегудов С.П. Лейбористская партия в социально-политической системе Великобритании. М.: Наука, 1975. С. 105–146.

30 Часть I. Политическая модернизация великобритании должна была без излишней конфронтации реализовать все эти установки.

Однако, как вскоре выяснилось, Э. Хит и другие инициировавшие «тихую революцию» консервативные политики явно поторопились.

Индустриальная эпоха еще не закончилась, и победившие на выборах 1970 г. консерваторы вскоре в полной мере ощутили это. Столкнувшись с реалиями социально-классовых отношений и терпя поражение в противоборстве с профсоюзом горняков, Э. Хит спустя полтора года после прихода к власти совершил «поворот на 180 градусов» и стал едва ли не более целеустремленным этатистом и корпоративистом (то есть сторонником так называемого трипартизма), нежели лейбористы1.

При всей кажущейся экстравагантности поведения Э. Хита и его кабинета оно отнюдь не было случайным. По сути дела с конца 60-х — начала 70-х годов социал-реформистская модель все менее соответствовала реалиям социально-экономической и политической жизни, и не случайно, что уже спустя год после поражения консерваторов на февральских выборах 1974 г. на пост лидера тори избирается принципиальный противник этой модели Маргарет Тэтчер. От жесткого следования социал-реформизму вынуждены были через какое-то время отказаться и лейбористы. Именно их министр финансов Дэнис Хили стал первым политическим деятелем Британии, который начал практиковать проповедовавшиеся Милтоном Фридманом и другими неолиберальными экономистами монетаристские рецепты финансового менеджмента.

Так что спустя всего четыре года после «фальстарта» Э. Хита обозначился четкий рубеж, с которого началась адаптация партийно-политической системы к новой либерально-рыночной модели.

Но, становясь все менее эффективной, «старая модель» далеко не сразу сдала свои позиции. Породившие ее социальные и экономические условия, характерные для индустриального общества, продолжали оставаться важным фактором общественно-политической жизни.

Лишь спустя 10 лет после избрания на пост лидера партии и шесть лет после занятия поста премьер-министра М. Тэтчер смогла бросить вызов тем силам в рабочем движении, которые фактически свергли правительство Э. Хита. Сражение это, однако, было не просто «эпизодом» классовой борьбы. В 1985 г. после продолжавшейся почти год забастовки шахтеров рабочее и профсоюзное движение Британии пошло резко на спад; причем главной причиной его стали не само по себе его поражение и жесткая политика «железной леди», а глубокие, необратимые изменения в структуре экономики, упадок старых отрасСм. подробнее: Перегудов С.П. Тэтчер и тэтчеризм. М.: Наука, 1996. С. 21–32.

лей промышленности и быстрое сокращение занятых в них категорий традиционного рабочего класса.

Таким образом, как и в послевоенный период, наиболее быстро приспособились к новым реалиям консерваторы; причем на сей раз они инициировали этот процесс, получив серьезные политические дивиденды.

В чем-то повторилось и поведение лейбористов. Перейдя в оппозицию, партия тут же раскололась на два враждующих между собой лагеря. Один из них повел борьбу за превращение Лейбористской партии в «истинно социалистическую», другой же — за сохранение умеренной, социал-реформистской ориентации. И лишь сравнительно небольшая, но очень влиятельная группа партийных лидеров во главе с Роем Дженкинсом и его единомышленниками («банда четырех») выступила за корректировку старого курса в социал-либеральном направлении. Приход консерваторов к власти в 1979 г. знаменовал собой окончание старого и открытие нового электорального цикла, а также практически полное разрушение межпартийного консенсуса, созданного на базе социал-реформистской модели.

Еще в большей мере, чем после поражения в 1951 г., Лейбористская партия практически перестала играть роль конструктивной оппозиции.

Борьба между укрепившим свои позиции левым крылом и его оппонентами справа продолжалась и после выхода из партии «банды четырех» и их единомышленников, сформировавших Социал-демократическую партию (образовавшую вскоре Альянс с либералами). Однако постепенно, особенно после катастрофического поражения на выборах 1983 г., острота борьбы стала притупляться, позиции обеих фракций начали сближаться, принадлежавшие к умеренно левому крылу лидеры партии стали сдвигаться вправо. К выборам 1987 г. партия практически вернулась на прежние социал-реформистские позиции.

Но для достижения хотя бы относительного равенства политических потенциалов сторон этого было явно недостаточно. Изменилась страна, изменилась ее экономика, «тэтчеристская революция» привела к заметным сдвигам в ментальности англичан. Социальная база лейбористов, оставаясь примерно той же, что и раньше, и в количественном, и в качественном отношении, не могла послужить опорой для нового прорыва к власти. Примечательно, что, хотя Консервативная партия накануне выборов 1992 г. находилась далеко не в лучшей форме и переживала довольно драматический период изживания крайностей тэтчеризма (сама Тэтчер в 1990 г. была вынуждена уйти в отставку), победу на этих выборах одержала именно эта партия, а лейбористы четвертый 32 Часть I. Политическая модернизация великобритании раз подряд потерпели поражение. Они собрали всего 34,4% голосов (против 41,9% у консерваторов). Лишь после того как новый лидер партии Тони Блэр и группа его единомышленников повели борьбу за радикальное обновление партийной доктрины и программно-политических установок, членская масса партии стала быстро обновляться, возросло число ее сторонников в среднем классе, она начала набирать необходимый для победы над консерваторами политический вес.

На сей раз в кризисной ситуации оказалась уже партия тори, что в значительной мере явилось расплатой за закончившееся рядом негативных последствий слишком долгое пребывание у власти, а также следствием выплеснувшихся наружу внутрипартийных разногласий.

Кризис этот, однако, не помешал началу утверждения нового межпартийного консенсуса, основой которого послужила приверженность обеих партий либерально-рыночной модели социально-экономического развития. «Третий путь», избранный лидерами «новой Лейбористской партии», особенно при его практическом воплощении, оказался всего лишь смягченным вариантом стратегии, утвердившейся за 18 лет беспрерывного пребывания консерваторов у власти. Принципиальной ревизии полученного правительством Блэра наследия осуществлено не было — оно подверглось лишь сравнительно мягкой корректировке. Что же до провозглашенных накануне выборов и получивших широчайшее паблисити обещаний кардинальным образом решить застаревшие социальные проблемы, повысить роль местных сообществ (коммьюнити) и т.п., то здесь дело ограничилось, скорее, паллиативами1. При всем том переход от жесткой неолиберальной модели тэтчеристского толка к более мягкой социал-либеральной модели явился рубежом, знаменовавшим начало третьего политического цикла.

С приходом к власти в 1997 г. Лейбористской партии межпартийные отношения переживали и переживают не лучшие времена, но о несовместимости позиций партий даже по наиболее острым вопросам, каковыми стали конституциональная реформа и политика по отношению к Евросоюзу, говорить не приходится. После того как страсти вокруг конституционной реформы улеглись, консерваторы приняли практически основные ее элементы и не собираются их ревизовать.

В вопросах же присоединения к валютной системе ЕС и замене фунта стерлингов на евро позиция лейбористского правительства отСм. подробнее: Перегудов С.П. Лейбористская партия после выборов года: время платить по векселям // В мире английской истории (памяти академика В.Г. Трухановского). М.: Наука, 2002. С. 142–162.

личается крайней осторожностью и фактически совпадает с позицией основной части партийного руководства тори1.

Необходимо также иметь в виду, что стержень, ключевое звено нового консенсуса — либерально-рыночная модель, определяющая основной вектор общественно-политического развития страны. Поэтому даже самые острые расхождения по любым другим вопросам могут в какой-то степени поколебать, но не разрушить данный консенсус.

Следует особо отметить, что новый консенсус отличается от прежнего отнюдь не только характером той модели, которая легла в его основу. Существенно изменился его социальный подтекст. Если социал-реформистский консенсус был нацелен на завоевание поддержки основных масс рабочего класса, (включая «белых воротничков»), то новый консенсус опирается уже преимущественно на средний класс, в разряд которого перешла (и по своему материальному положению, и по своей ментальности) значительная часть традиционного рабочего класса, и особенно тех его категорий, которые оказались занятыми в модернизированном на базе новых технологий производстве. Основой их социального и политического поведения стали не коллективизм и коллективные действия, а так называемый новый индивидуализм, сочетающий высокую самооценку с умением отстаивать свои интересы, прибегая в случае необходимости и к коллективным действиям. Их групповая активность связана не столько с участием в профсоюзном движении (которое в ряде случаев сохраняется), сколько с деятельностью так называемых некоммерческих организаций (НКО), составляющих институциональный костяк современного гражданского общества. Это прежде всего ассоциации граждан, выступающих за решение социальных проблем местных сообществ, а также экологические, правозащитные, потребительские, антивоенные и другие организации, превратившиеся с начала 60-х годов в важный фактор внутриполитической жизни.

Сказанное относительно социальной основы нового консенсуса подтверждается данными эмпирических исследований и опросов, показавшими поистине драматический скачок в уровне поддержки лейбористов со стороны среднего класса. Если в послевоенный период и вплоть до середины 90-х годов эта поддержка не превышала 15–20%, а в так называемом верхнем среднем классе, то есть в состоятельной верхушке общества, колебалась от 6 до 15%, то в 1997 г. эта доля в среднем классе поднялась до 40% (против 37% у консерваторов). Что же до 1 См.: Baker D., Gamble A., Seawright D., Randall N. Elite Party Based Euroscepticism in the U.K. The ECPR Joint Workshop, Turin, March 2002. P. 2–4, 13–14.

34 Часть I. Политическая модернизация великобритании «верхнего среднего класса», то и здесь лейбористы почти догнали консерваторов, собрав 31% голосов этой категории (против 37% у консерваторов1). Примерно в той же пропорции голосовали эти избиратели и на выборах 2005 г.

Переход от индустриализма к постиндустриализму, который стал объективной основой смены базовых социально-экономических моделей и опирающегося на них межпартийного консенсуса, привел не только к смене одного избирательного цикла другим, но и, что не менее важно, к ослаблению самих основ, на которых базируется британская двухпартийная система. Как известно, основой этой являлись — и в какой-то мере являются до сих пор — глубокое социальное расслоение общества и возникшие на этой почве классовые противоречия и конфликты. Именно обострение этих противоречий и включение широких масс рабочего класса в политику и политическую борьбу в начале прошлого века обусловили быстрый рост влияния Лейбористской партии, оттеснившей Либеральную партию в качестве одного из столпов двухпартийной системы. Помешать этому не смогла и мажоритарная избирательная система, дающая преимущества двум наиболее крупным партиям.

В течение длительного времени именно отстаивание Лейбористской партией интересов рабочего класса и тесные связи с влиятельным профсоюзным движением являлись главными факторами, обеспечивавшими место этой партии в двухпартийной системе и жизнестойкость данной системы в целом. Довольно быстро терявшая свое влияние Либеральная партия после Второй мировой войны получала не более 6–10% голосов, и эта доля практически не менялась вплоть до середины 70-х годов.

Однако уже первые признаки наступления постиндустриальной эры и соответственно размывания четкого социального размежевания общества привели к существенным изменениям политического поведения британских избирателей. Своего рода переломным моментом стали февральские выборы 1974 г., в ходе которых либералы неожиданно получили около 20% голосов. Выиграв эти выборы с минимальным перевесом (эта ситуация получила название «подвешенного парламента»), ЛПВ, для того чтобы удержаться у власти, была вынуждена заключить в 1976 г. соглашение с либералами, по условиям которого в обмен на поддержку в парламенте лейбористы должны были пойти им навстречу в проведении некоторых законодательных мер.

1 См.: Политические сдвиги в странах Запада. М., 1989. С. 87; Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 3. C. 76.

Хотя столь значительный скачок в электоральной поддержке объяснялся и другими обстоятельствами, в частности недовольством избирателей разочаровывающими результатами правления обоих партий, решающее значение имел именно фактор ослабления «индустриализма» и характерного для него расклада социально-классовых сил. Подтверждением тому, что успех не был случайным эпизодом, явилось не только сохранение либералами в дальнейшем достигнутой в 1974 г. поддержки (с известными колебаниями), но и существенное укрепление их позиций на выборах в местные органы власти, где они стали зачастую переигрывать главные партии. Не менее убедительным подтверждением далекоидущих качественных сдвигов в поведении избирателя стали размывание некогда весьма прочного «твердого ядра»

избирателей главных партий и довольно быстрый рост числа колеблющихся, то есть тех, кто в зависимости от ситуации поддерживал то одну, то другую, то третью партию.

Согласно данным проведенных в разное время социологических исследований, если сразу после Второй мировой войны число колеблющихся избирателей двух ведущих партий составляло всего около 1 млн, то в 1974 г. избиратели, изменившие своим традиционным предпочтениям, составили уже около 6 млн человек1. Практически тогда же ослабление лояльности избирателя стало проявляться в росте как политической апатии, так и числа абсентеистов, то есть тех, кто по тем или иным причинам предпочитает не участвовать в выборах. Согласно тем же исследованиям, за период с 1950 по 1974 г. число таких избирателей возросло с 5,5 до 11 млн человек; при этом рост колеблющихся и абсентеистов происходил примерно в равных пропорциях у обеих главных партий2.

Естественно, подобного рода размытая лояльность оказалась на руку третьим партиям, и прежде всего либералам. Она означала не что иное, как переход от преимущественно «классового» принципа голосования к «инструментальному», то есть такому, при котором для избирателя уже не имеет значения, является ли партия, за которую он голосует, «рабочей» или «буржуазной». Главным для него стало соответствие положений и политического курса партии его собственным прагматическим предпочтениям и запросам.

Разумеется, указанный процесс не привел к полному демонтажу прежних социально-классовых основ «партийного строительства».

1 См.: Перегудов С.П. Лейбористская партия в социально-политической системе Великобритании. С. 53.

2 См.: там же. С. 52–55.

3 Часть I. Политическая модернизация великобритании Появившаяся в тот период концепция «партии для всех» (catch-all party), якобы утратившей свою идеологически обусловленную идентичность, упрощала происходившие изменения. Как в момент своего появления, так и в настоящее время «партия для всех» — не столько реальность, сколько тенденция, которая лишь отчасти адекватно отражает ситуацию.

Сказанное выше позволяет утверждать, что к середине 70-х годов социально-классовые отношения перестали быть главным фактором, обусловливающим структурирование британской партийной системы.

И есть все основания полагать, что решающая роль в сохранении двухпартийности перешла к действующей в стране мажоритарной избирательной системе.

В самом деле, если бы не эта система, в соответствии с которой побеждает кандидат той партии, которая набрала относительное большинство голосов, Либеральная партия, получившая на федеральных выборах 1974 г. 20% голосов, провела бы в парламент не 14, а около 120 своих кандидатов. Это означало бы, что ни одна из двух главных партий не смогла бы самостоятельно сформировать правительство, а учитывая резкое обострение разногласий между ними, участником коалиции в любом случае стала бы Либеральная партия. Более того, именно эта партия определяла бы, кто будет ее старшим партнером по коалиции — лейбористы или консерваторы.

Этим демонтаж старой системы не ограничился бы. Замена мажоритарной системы на пропорциональную неизбежно привела бы к дальнейшему росту электоральной поддержки третьих партий, поскольку исчез бы снижавший их привлекательность для избирателя эффект «потерянного» голоса (голосующие за третью партию заранее знают, что реально на исход выборов они повлиять не могут).

Об истинных масштабах происходивших перемен свидетельствуют результаты опроса, проведенного осенью 1972 г. по инициативе газеты «Таймс». Согласно полученным данным, 35% респондентов на вопрос, поддержали бы они на выборах «партию центра», если бы таковая была создана, ответили утвердительно1.

Как уже упоминалось, в 1981 г. вскоре после выхода из Лейбористской партии группировки, создавшей Социал-демократическую партию, последняя вместе с либералами образовала Альянс, представлявший собой не просто избирательный блок, а более тесное объединение, стоявшее на общей идейно-политической платформе. На выборах 1983 г. Альянс добился впечатляющих успехов, собрав 26% гоСм.: The Times. 1972. 31 September.

лосов — всего на два с небольшим процента меньше, чем Лейбористская партия. Однако мажоритарная система сработала и на этот раз.

ЛПВ, влияние которой сконцентрировано на сравнительно ограниченном пространстве промышленных районов, смогла получить большинство голосов в 209 округах, тогда как опиравшиеся на поддержку более равномерно распределенного электората Альянса — всего в 23.

Столь разочаровывающий результат привел к кризису, а затем и распаду Альянса, и в 1988 г. Либеральная и Социал-демократическая партии слились в единую Партию либеральных демократов (ПЛД).

Ее успехи на выборах, однако, оказались значительно скромнее, чем успехи Альянса, что не в последнюю очередь объяснялось постепенным выходом из кризиса Лейбористской партии и отходом ее от леворадикальных позиций, а также уже упоминавшимся эффектом «потерянного» голоса.

Одним из последствий резкого несоответствия между степенью электоральной поддержки партий и их реальной ролью в системе власти явился рост числа сторонников реформы избирательной системы.

При этом наряду с либерал-демократами и влиятельной частью интеллектуалов и экспертного сообщества в поддержку реформы стали выступать более широкие общественно-политические круги. Наиболее существенное значение имел быстрый рост поддержки реформы внутри Лейбористской партии.

Придя к власти в 1997 г. с огромным перевесом голосов, лейбористы утратили прежний интерес к реформе. Однако меры по внедрению принципов пропорциональности, которые были ими приняты для выборов в Европарламент и новые региональные представительные учреждения Шотландии и Уэльса, все же сказались на раскладе политических сил. В Шотландии, где выборы проводились по смешанной пропорционально-мажоритарной системе, либеральные демократы в 1999 г. смогли прорваться к власти, войдя в качестве младшего партнера в правительство этого региона, хотя доля полученных ими мест составила чуть больше 13% (17 из 129). Консерваторы обошли либералов всего на 1 место в 1999 г. и в 2003 г. Шотландские лейбористы вышли на первое место — 56 мест в 2001 г. и 50 в 2003 г., однако этого оказалось недостаточным для формирования однопартийного правительства. Значительное число мест — 35 в 1999 г. и 27 в 2003 г. — получила Шотландская национальная партия. Трудно сказать, какой расклад сил был бы, в случае если бы выборы проходили по мажоритарной системе, и не исключено, что лейбористы и шотландские националисты вышли бы вперед с большим отрывом, а лейбористы смогли бы сформировать однопартийное правительство. Как бы то ни было, двухпартийная моЧасть I. Политическая модернизация великобритании дель в Шотландии (как и в Уэльсе) не сработала, и это обстоятельство лишний раз подтвердило несоответствие этой модели общественнополитическим реалиям, сложившимся в Британии к концу XX в.

После победы лейбористов на выборах 2001 и 2005 гг. может показаться, что после 18 лет пребывания у власти консерваторов наступила столь же, а может быть, и более продолжительная эра правления лейбористов. Возможно, и так, однако важно то, что причиной стали не просто наступление нового электорального цикла и начало формирования новой модели общественно-политического развития, но и те конъюнктурные моменты, о которых шла речь выше.

Конечно, утвердившаяся в стране социал-либеральная модель продолжает модифицироваться. Однако это происходит не только в результате сдвига к центру двух ведущих партий; примерно той же «мягкой» модели придерживаются и либерал-демократы. Все три партии разрабатывают и предлагают собственные ее варианты, причем «левее» всех чаще всего оказываются либерал-демократы.

В чем-то процесс сближения позиций партий на базе умеренного варианта социал-либеральной модели с элементами социальной инженерии напоминает то, что происходит в течение последних 10– 15 лет в двухпартийной системе США. С той только разницей, что если в США система остается двухпартийной, а в Британии она имеет тенденцию к превращению в трехпартийную, а на региональном уровне — и многопартийную. В условиях, когда порожденные индустриализмом факторы утрачивают свое прежнее значение, структурирование партийных систем подчиняется логике исторической преемственности, материальной основой которой являются не только, а иногда даже не столько массы активистов и сторонников, сколько дееспособные политические элиты в союзе с большим и малым бизнесом.

В данной связи заслуживают внимания рассуждения известного британского политолога Эндрю Гэмбла, большая часть исследований которого посвящена британскому консерватизму и Консервативной партии. Анализируя эволюцию этой партии в последние полтора десятилетия, он пишет, что она утрачивает свои изначальные основы, которые определяли ее место и роль в обществе (такими основами он считает британскую неписаную Конституцию, институт частной собственности, единство страны). Подобного рода эволюция, полагает он, имеет своим следствием эрозию политического влияния партии и «маргинализирует» ее, отбрасывает на обочину политической жизни1.

1 См.: Baker D., Gamble A., Searight D. European Exeptionalism of the British Political Elite. A Paper, presented at ECPR Workshop 4 March 1999. P. 1–3.

Представляется, однако, что вывод этот чересчур категоричен и не учитывает того обстоятельства, что отход от основ вовсе не обязательно ведет к маргинализации партий. Убедительное подтверждение этому — возрождение Лейбористской партии, которое означало не столько обновление ее социал-демократических устоев, сколько принятие новой, социал-либеральной ориентации и укрепление на этой основе связей с британским истеблишментом и средними слоями.

Чтобы вновь найти себя и обрести современный облик, партии тори не нужно изобретать свой «третий путь». Но обязательным условием становятся достижение внутреннего согласия и создание достаточно привлекательного для значительной части избирателей «символа веры».

По мере того как эффект от риторики Т. Блэра сходил на нет, а внутрипартийные отношения обострялись, межпартийный дисбаланс постепенно выравнивался, что подтверждали опросы общественного мнения, а также состоявшиеся весной и летом 2004 г. выборы в местные органы власти, выборы в Европарламент и всеобщие парламентские выборы в 2005 г. Если в ходе последних консерваторы остались примерно на тех же позициях, что и в 2001 г., получив 33% голосов, а либерал-демократы получили 22 против 18,3%, то доля лейбористов снизилась с 40,7 до 36%. Шансы либерал-демократов выйти из политического гетто и занять должное место в раскладе политических сил не только в стране, но и в парламенте возрасли. И главные причины тому — продолжающиеся сдвиги в социальном составе электората, снижение количества традиционных избирателей из рабочего класса, его доли в общей численности населения и соответственно более равномерное распределение сторонников всех трех партий по избирательным округам.

Именно концентрация избирателей двух главных партий в их традиционных географических ареалах давала им возможность оттеснять кандидатов либерал-демократов и их предшественников на третьи и даже четвертые позиции в подавляющем большинстве избирательных округов. О том, что выравнивание шансов — это не только гипотеза, но в какой-то степени уже и реальность, наглядно свидетельствует избирательная статистика последних десятилетий. Если полученные либералами 19,3% голосов в феврале 1974 г. обеспечили им всего 14 мест в Палате общин, а 25,4%, поданных за партии Альянса в 1983 г.,— 23 места, то 16,8% голосов на выборах 1997 г. принесли либерал-демократам уже 46 мест, 18,3% на выборах 2001 г. — 52 места, а 22% в 2005 г. — 62 места. Иначе говоря, спустя тридцать лет после первого прорыва к избирателю тот же процент голосов приносит третьей партии примерно в три раза больше мест.

40 Часть I. Политическая модернизация великобритании Тенденция, а точнее, процесс прогрессирующего внедрения Партии либеральных демократов в высший орган государственной власти налицо, и приведенные данные не оставляют сомнений в том, что процесс этот будет продолжаться.

Можно предположить, что в ходе следующих выборов какая-то часть лейбористских и консервативных избирателей предпочтет голосовать за либерал-демократов и их парламентское представительство продолжит укрепляться. Но даже если они сохранят свои «законные»

20%, то число полученных ими мест в силу указанного выравнивания шансов все равно возрастет.

Еще более проблематичны для сохранения двухпартийности и нынешней избирательной системы два других варианта, а именно: вариант «подвешенного» парламента наподобие того, который возник после октябрьских выборов 1974 г., или же вариант возможного перехода либерал-демократов на позиции, близкие к позициям одной из двух других партий. В обоих случаях практически неизбежен прорыв либерал-демократов к власти в качестве партнера правительственной коалиции на общенациональном уровне. Условием их участия в ней обязательно станет избирательная реформа.

Парадокс ситуации заключается в том, что сама избирательная реформа, если она состоится, не внесет кардинальных изменений в баланс партийно-политических сил, как это было бы, скажем, во второй половине XX в. После того как социально-классовая дифференциация общества утратила свое значение в качестве главного фактора сохранения двухпартийности, аналогичная картина наблюдается применительно ко второму из таких факторов — мажоритарной избирательной системе.

Сторонники сохранения в неизменном виде нынешней двухпартийной системы, или, точнее, двухпартийного парламента, утверждают, что подрыв этой системы якобы нарушит устойчивость британской модели политического управления и потому эту систему ни в коем случае не следует «раскачивать». При этом, однако, недооценивается ни опыт ряда других европейских стран, сохраняющих политическую стабильность в условиях трех- или даже многопартийных систем, ни опыт политического истеблишмента Великобритании, его способность сочетать растущий политический плюрализм и расширение демократических прав граждан с повышением управляемости. Последний наглядный пример тому — региональная автономизация, противники которой уверяли, что ее результатом станет распад страны.

Эрозия двухпартийности безусловно нарушит эту жесткую, гарантированную правилами игры устойчивость, к которой привыкли и коГлава 2. Модернизация системы государственного управления и конституционная реформа торую так ценят основные политические игроки. Новая устойчивость, которая придет ей на смену, станет более гибкой. Она будет основываться на существенно расширившемся политическом участии граждан, и в этом будет ее сила, а не слабость.

Глава 2. Модернизация системы государственного управления и конституционная реформа Несмотря на то что политическая система Великобритании — одна из самых старых и устойчивых в мире, англичане отнюдь не считают, что она является верхом совершенства, и время от времени модернизируют ее. Если не считать периода становления британского парламентаризма в ХVII в., то наиболее значительные изменения эта система претерпевала в XIX — начале XX в., когда, с одной стороны, расширялись избирательные права граждан и было введено всеобщее избирательное право, а с другой — также постепенно, но неуклонно урезывались прерогативы наследницы средневековых времен Палаты лордов в пользу «нижней», избираемой Палаты общин. На уровне исполнительной власти главным направлением модернизации являлось совершенствование созданной во второй половине XIX в. профессиональной государственной службы (civil service), комплектуемой на постоянной, несменяемой основе.

Что касается монархии, то после революционных катаклизмов ХVII в., когда она была лишена реальных управленческих функций, ее роль и место в системе власти не претерпевали сколько-нибудь существенных изменений.

Сочетание сменяемых (Палата общин, правительство, кабинет) и постоянных (монархия, Палата лордов, государственная служба, армия и полиция) властных структур создавало оптимальный баланс, который, с одной стороны, обеспечивал периодическую смену власти и обновление политического курса, а с другой — преемственность этого курса. Тому же способствовала и традиционная мажоритарная система выборов, при которой две главные партии, собирающие относительное большинство голосов в избирательных округах, получают непропорционально большое количество мест в парламенте.

42 Часть I. Политическая модернизация великобритании Утвердившаяся двухпартийная система создает весомые гарантии политической концентрации власти в руках парламента и правительства и относительно высокую степень централизации государства.

Довольно долгое время казалось, что сложившаяся политическая система настолько совершенна, что может существовать без серьезных изменений еще многие годы. Ведь именно она способствовала такому сочетанию традиционности и модернизма, которое позволило стране без больших сложностей покончить с имперским прошлым, создать эффективное «государство благосостояния», осуществить кейнсианскую, а затем неолиберальную (тэтчеристскую) реформы экономики;

причем как в первом, так и во втором случае реализовались не паллиативные, а достаточно радикальные варианты социал-демократической и неолиберальной моделей.

Не помешали принципы мажоритарности и обновлению самой двухпартийной системы, а именно, переходу в 20–30-е годы от пары ведущих партапий в составе консерваторы—либералы к паре консерваторы—лейбористы, равно как и достаточно серьезным изменениям в социальной базе, руководстве и ориентации трех крупнейших партий.

В течение первых двух послевоенных десятилетий в условиях обострившейся межпартийной борьбы обе правящие группировки не проявляли особого интереса к системе государственного управления, которая до поры до времени удовлетворяла и тех и других. Однако с середины 60-х годов и в научных, и в политических кругах все более решительной критике стал подвергаться дилетантизм государственной службы, решающую роль в которой играла группа высших чиновников во главе с постоянными секретарями министерств.

Пришедший к власти в 1964 г. лейбористский кабинет во главе с Гарольдом Вильсоном создал в 1966 г. комиссию во главе с лордом Фултоном, в задачи которой входила выработка рекомендаций, нацеленных на профессионализацию госаппарата, что отвечало требованиям научно-технической революции и усложнением управленческих задач.

В соответствии с выработанными комиссией рекомендациями были созданы более благоприятные условия для притока специалистов извне в отличавшийся своей замкнутостью (и почти кастовостью) госаппарат, сняты почти непреодолимые преграды для перехода специалистов на высокие государственные посты. Не в последнюю очередь этому способствовала ликвидация жесткого деления госслужбы на сотни «классов» (было оставлено деление лишь на основные их категории).

Наконец, был создан специальный Колледж гражданской службы для систематической подготовки и переподготовки персонала.

Глава 2. Модернизация системы государственного управления и конституционная реформа Общим результатом предпринятых мер стало значительное повышение роли специалистов в противовес высокопоставленным «мандаринам», то есть чиновникам, имевшим, как правило, высшее гуманитарное образование, большие связи, неплохо разбиравшимся в конъюнктуре, но весьма поверхностно владевшим конкретными проблемами той сферы государственного управления, за которую они несли ответственность. Хотя результаты реформы оказались скромнее тех, которые от нее ждали премьер-министр Г. Вильсон и его единомышленники, им все же удалось ускорить приток новых людей в госаппарат, несколько укрепив в нем влияние специалистовтехнократов.

Значительно более радикальный характер носила реформа британской госслужбы, осуществленная правительствами Тэтчер и Мейджора в 80–90-х годах, о которой пойдет речь ниже. Некоторые наблюдатели склонны считать, что, придя к власти в 1997 г., лейбористы получили в наследство от тори аппарат, существенно отличающийся от того, который они оставили консерваторам в 1979 г. В этой констатации есть доля правды.