«Минаков А. Ю. М613 Русский консерватизм в первой четверти XIX века : монография / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Издательство Воронежского государственного университета, 2011. – 560 с. ISBN 978-5-9273-1841-4 В монографии ...»

«Творение Карамзина есть единственная у нас книга, истинно государственная, народная и монархическая»10. Ему вторил А. С. Стурдза: «Карамзин начал и открыл для нас период народного самосознания»11. Высокую оценку труда Карамзина дал и А. С. Пушкин: «Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. История Государства Российского есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. Россия слишком мало известна русским: сверх ее истории, ее статистика, ее законодательство требует особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно заТам же. С.156.

Шильдер Н. К. Император Александр Первый : его жизнь и царствование. СПб., 1898. Т. 4. С. 7.

Цит. по: Погодин М. П. Указ. соч. С. 415.

РГАЛИ. Ф. 1179. Оп. 2. Ед. хр. 16. Уваров С. С. Л. 1.

Проект письма к С. С. Уварову // Вяземский П. А. Полн. собр. соч.

СПб., 1879. Т. 2. С. 215.

Цит. по: Погодин М. П. Указ. соч. С. 195.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

нять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве»12.

Труд Карамзина – это, безусловно, консервативная версия русской истории и объективно интерпретировать ее в отрыве от истории русского консерватизма невозможно.

Весной 1816 г., во время ожидания аудиенции у Александра I, произошло личное знакомство Карамзина с А. С. Шишковым. По словам Н. И. Греча, Карамзин рассказывал, как первый раз встретился с Шишковым на приеме у великой княгини Екатерины Павловны. Карамзин первым делом заявил Шишкову: «Я не враг ваш, а ученик: потому что многое высказанное вами было мне полезно, и если не все, то иное принято мною, и удержало меня от употребления таких выражений, которые без ваших замечаний были бы употреблены». С этого момента «они были, если не друзьями, то, по крайне мере, добрыми искренними знакомыми»13. Вероятно, сближение двух прежних литературных оппонентов всё же происходило не гладко.

14 февраля 1816 г. Карамзин писал: «Нынешний день буду у Державина обедать со всеми моими смешными неприятелями, и скажу им: есмь един посреде вас, и не устрашуся!»14. В письме от 18 февраля того же года он рассказывал: «Славный мой обед с неприятелями не был для них весел: все сидели нахмурясь, хотя я и старался забавлять их грамматикою, синтаксисом, этимологиею. Добрый старик Державин вздумал было произвести меня в члены Российской Шишковской Академии, но я сказал ему, что до конца моей жизни не назовусь членом никакой Академии и не буду ни в каком так называемом ученом обществе»15. Впоследствии, впрочем, позиция Карамзина изменилась.

В октябре 1818 г. Карамзин, по просьбе Шишкова, который стал после прочтения карамзинской «Истории» его поклонниПушкин А. С. О народном воспитании // Карамзин : pro et contra.

СПб., 2006. С. 157.

Цит. по: Погодин М. П. Указ. соч. С. 137.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

ком, написал речь для торжественного собрания Академии 5 декабря 1818 г. 10 октября 1818 г. он писал И. И. Дмитриеву:

«Добрый Шишков одобрил эту речь, не знаю, искренно ли?»16.

Помимо всего прочего, в ней содержалось следующее утверждение: «Петр Великий, могущею рукою своею преобразив отечество, сделал нас подобными другим Европейцам. Жалобы бесполезны. Связь между умами древних и новейших Россиян прервалася навеки»17.

В том же году по предложению Шишкова Карамзин был избран членом Академии, политические взгляды и литературные вкусы их к тому времени существенно сблизились под влиянием занятий русской историей. Приязнь Шишкова к Карамзину после прочтения «Истории» зашла так далеко, что он предложил Карамзину создать совместное литературное объединение. В письме к И. И. Дмитриеву от 14 декабря 1822 г.

Карамзин сообщал: «Добрый Шишков убеждает меня завести вечера для чтений и бесед о литературе; но что читать? С кем и о чем беседовать? Могу представить ему только Блудова и Дашкова, в надежде на его голубиное незлобие». На торжественном заседании Академии в конце декабря того же года, под председательством Шишкова, Карамзин был «намерен читать о Годунове, а князь Шаховской две сцены из Энеиды; Воейков что-то о Ломоносове в стихах»18. Инициатива Шишкова закончилась ничем, но отношения были сохранены. 1 июля Карамзин писал Дмитриеву: «Люблю его (Шишкова – А. М.) за доброе сердце»19. По словам А. С. Стурдзы, Шишков «чистосердечно и публично отрекся от прежних своих невыгодных мнений о писателе Карамзине маститый старец полюбил в нем человека, преклонил голову перед изящной чистотой его слога, одним словом, влюбился в его творения и в него самого»20.

С 1816 г. и до момента своей смерти Карамзин жил в Петербурге, общаясь с В. А. Жуковским, С. С. Уваровым, А. С. Пушкиным, Д. Н. Блудовым, П. А. Вяземским и др. По предложению Александра I Карамзин стал проводить каждое лето в Царском Цит. по: Погодин М. П. Указ. соч. С. 228.

Карамзин Н. М. Соч. М., 1820. Т. 9. С. 314.

Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1886. С. 342.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 352.

Стурдза А. С. Воспоминания о Николае Михайловиче Карамзине // Москвитянин. 1846. № 9, 10. С.146–147.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

Селе, что всё более и более усиливало его близость к царскому семейству. Государь неоднократно беседовал с Карамзиным во время прогулок по царскосельскому парку, тот несколько раз в неделю обедал у него, император постоянно читал в рукописи «Историю государства Российского», выслушивал мнения Карамзина на текущие политические события. Разговоры между царем и историком были содержательными и откровенными.

Александр I до такой степени доверял Карамзину, что, по свидетельству М. П. Погодина, «сказывал еще осенью 1823 г. Карамзину и Екатерине Андреевне о распоряжении касательно наследства (т.е. о передаче престола в случае смерти императора не великому князю Константину Павловичу, а Николаю Павловичу. – А. М.), о котором не знал никто в России, кроме Митрополита Филарета и князя А. Н. Голицына: один писал Манифест, другой переписывал»21.

Несмотря на определенное сближение с либерально-консервативным кругом авторов литературного общества «Арзамас», противостоящего «Беседе любителей русского слова», Карамзин, безусловно, до конца жизни являлся убежденным консерватором. 29 апреля 1817 г. он с иронией писал о конституционных ожиданиях молодых либералов в связи со знаменитой речью Александра I при открытии Сейма в Варшаве: «Варшавские речи сильно отозвались в молодых сердцах. Спят и видят конституцию; судят, рядят. И смешно и жалко!»22. В его памятной книжке в 1825 г. содержится и такая запись: «Либералисты! Чего вы хотите? Счастия людей! Но есть ли счастие там, где есть смерть, болезни, пороки, страсти? Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверху, но будет всегда низ, и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание.

Если государство, при известном образе правления, созрело, укрепилось, обогатилось, распространилось и благоденствует, не троньте этого правления, видно оно сродно, прилично Государству и введение в нем другого было бы ему гибельно и вредно»23.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 393.

Карамзин Н. М. О древней и новой России : избр. проза и публицистика. М., 2002. С. 443.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

В этот период продолжается сотрудничество А. С. Шишкова и А. А. Аракчеева, возникшее в 1812 г. Последний оказал существенную поддержку Шишкову как президенту Российской академии. Он по-прежнему рассматривал ее как «охранительницу языка», без которой «язык и словесность непременно будут упадать»24. Еще в 1815 г. Шишков представил ходатайство об усилении денежных средств Российской академии, которую он хотел поставить в независимое от министра народного просвещения положение; но по истечении двух лет дело не сдвинулось с мертвой точки. Академия получала на свою деятельность из казны не более 9 тысяч рублей25. Шишков же просил не менее 60 тысяч рублей в год и, кроме того, на создание типографии и пристройку к ней залы единовременно 90 тысяч рублей. Пристройка была нужна Шишкову для того, чтобы «хорошо устроенная и украшенная зала могла бы служить для открытия публичных чтений, как то было в доме Державина, под названием «Беседы любителей русского слова», куда собиралась многочисленная публика и где подобные чтения, к сожалению, недолго продолжавшиеся, приносили немалую пользу и удовольствие»26. Попытки прибегнуть к помощи императора не давали никаких результатов, наоборот, Шишков даже стал полагать, что попал в новую опалу: «Холодность ко мне его величества от часу становилась приметнее, так что я уже не был к нему никогда призыван. Я перенес это с довольным равнодушием, будучи уверен в правоте своей, и помня одного из моих приятелей пословицу, что честному человеку терять нечего меньше нужды в царе, нежели царю в честном человеке»27. В этой ситуации Шишков в феврале 1817 г.

обратился с письмом к Аракчееву. В итоге дело мгновенно разрешилось. На другой день после получения письма Аракчеев заявил Шишкову: «Вот как скоро исполняю я ваши приказания!»28. В мае 1817 г. новый бюджет Российской академии был утвержден императором29. Фактически, наряду с прочим, речь Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 2.

С. 96.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

шла о финансовой и организационной поддержке со стороны государства задуманного Шишковым центра консолидации русских консерваторов.

В это время Аракчеев активизировал связи с основными деятелями «русской партии»: Ростопчиным, Карамзиным, Шишковым и митрополитом Серафимом (Глаголевским)30.

10 августа 1816 г. министр народного просвещения А. К. Разумовский был заменен на своем посту князем А. Н. Голицыным31. 24 октября 1817 г. Министерство народного просвещения было преобразовано в Министерство духовных дел и народного просвещения32. Реформа была обусловлена желанием соединить светское европейское образование с традициями западноевропейского мистицизма и масонства и одновременно православного просвещения. В записке А. Н. Голицына, обосновавшей создание объединенного министерства, говорилось, что «разрушительный дух последнего столетия распространил вредную мысль о непримиримой вражде, долженствующей существовать между религией и наукой. За сию пагубную мечту Европа заплатила реками крови и слез». В ней также содержался призыв «освятить науки духом религии и вместе вооружить религию всеми пособиями наук»33.

Вновь образованное министерство состояло из двух департаментов: духовных дел и народного просвещения. Во главе первого находился А. И. Тургенев, второго – один из главных представителей мистицизма того времени В. М. Попов, секретарь Библейского общества. А. И. Тургенев, занимавший также пост секретаря комитета Библейского общества, был одним из образованнейших людей своего времени. Он был известен в литературных кругах, являлся членом общества «Арзамас».

В. П. Попов был одним из самых активных участников общества «пророчицы» Е. Ф. Татариновой. О нем и его единомышленниках архимандрит Фотий (Спасский), яростный их ненаСм.: Щебальский П. К. А. С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т. 90. № 11/12. Паг. 1. С. 229–230.

См.: Петров Ф. А. Российские университеты первой половины XIX века : Формирование системы университетского образования : в 4 кн. М., 1999. Кн. 2 : Становление системы университетского образования в России.

Ч. 3. С. 68.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

вистник, выражался весьма экспрессивно: «Попов и прочая сволочь зловредная»34.

После создания Министерства духовных дел и народного просвещения (в литературе его иногда для краткости называли «сугубым», т.е. двойным, объединенным) изменения в консервативном духе произошли прежде всего в области просвещения, науки и цензуры. На практике их осуществляли такие деятели министерства, как А. Н. Голицын, А. С. Стурдза, М. Л. Магницкий, Д. П. Рунич. Руководящим органом «сугубого» министерства стало Главное правление училищ, где, по словам историка науки В. В. Григорьева, заседали «ретрограды-честолюбцы», составившие кружок «властолюбивых мистиков»35. При Главном правлении училищ был учрежден Ученый комитет, состоявший из нескольких членов. Комитету было предоставлено право приглашать по мере необходимости на свои заседания члена Главного правления училищ Юрьевского архимандрита Иннокентия (Смирнова). С 1819 г. членом комитета являлся также Д.П. Рунич36. Деятельность главного правления училищ должна была заключаться в выполнение программы, записанной в предварительных правилах народного просвещения: «в открытии или преобразовании университетов, в учреждении многочисленных средних и низших училищ, во введении новых начал в народное образование, согласно с требованиями времени»37. Однако на практике главное правление училищ стало насаждать в подведомственных учреждениях «начала веры и монархизма, торжество Откровения и покорности властям над порывами разума и воли, представленных самим себе и неподчиненных никакому авторитету»38. Либеральный цензурный устав 1804 г. формально продолжал действовать, однако Голицын принял меры по пресечению «вольнодумства, безбожия, своевольства, мечтательного философствования».

Фотий (Спасский) Автобиография // Русская старина. 1895. Август.

Т. 84. С. 171.

Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых 50 лет его существования. СПб., 1870. С. 33–34.

Сухомлинов М. И. Материалы для истории образования России в царствование императора Александра I // Исследования и статьи по истории русского просвещения. СПб., 1889. Т. 1. С. 193–194.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

Постановлением Комитета министров от 30 января 1819 г. и министерскими циркулярами от 22 февраля и 31 мая этого же года было предписано учредить специальные кафедры «богопознания и христианского учения» во всех российских университетах. Посещение лекций по богословию было обязательным в течение трех лет обучения39.

Главное правление училищ инициировало отказ от университетской модели протестантской Германии с ее «свободою преподавания и учения». Образцами для подражания были выбраны католические учреждения и система религиозного воспитания, принятые во Франции и в Австрии40. В этих государствах в 1820-е годы религия и монархизм были провозглашены началами народного воспитания, при выборе преподавателей было «предписано руководствоваться их религиозностью, и тем из наставников, которых начальство признавало особенно достойными по их педагогическим способностям и набожности, выдавались золотые медали. Ревнители католичества, предлагая советы по устройству высших учебных заведений в России, восхваляли безбрачие профессоров, затворничество студентов, требовали уничтожения вредных книг»41.

Главной фигурой, осуществляющей реформу в области народного просвещения, был Александр Николаевич Голицын (1773–1844)42. Это был деятель с консервативной репутацией, однако вариант консерватизма, который он отстаивал, существенно отличался от магистрального направления русского консерватизма, в основе которого лежали прежде всего православные ценности и патриотизм, что в дальнейшем привело к острому конфликту между Голицыным и православными консерваторами. Голицын принадлежал к княжескому роду XVI в. литовского происхождения и был прямым потомком княСм.: Петров Ф. А. Указ. соч. С. 47–48.

Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 161.

См.: Кондаков Ю. Е. Личность и государственная деятельность князя А. Н. Голицына // Личность и власть в истории России XIX–XX вв. СПб., 1997 ; Его же. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. СПб., 2005 ; Эткинд А.

«Умирающий Сфинкс» : круг Голицына – Лабзина и петербургский период русской мистической традиции // Studia Slavica Finlandesia. Helsinki, 1996 ; Фаджионатто Р. А. Н. Голицын // Против течения. Воронеж, 2005.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

зя Б. А. Голицына, воспитателя Петра I. Он родился в бедной дворянской семье отставного капитана гвардии Николая Сергеевича от третьего его брака с Александрой Александровной Хитрово и получил имя в честь преподобного Александра Свирского. Благодаря знакомству матери Голицына с камер-фрейлиной Екатерины II М. С. Перекусихиной он был представлен императрице и воспитывался за ее счет в Пажеском корпусе.

В 1783 г. Голицын был пожалован в пажи, в 1791 г. – в камерпажи. Определяющую роль в его судьбе сыграло то обстоятельство, что он стал другом детства и юности великих князей Константина Павловича и Александра Павловича (впоследствии императора Александра I), что предопределило его дальнейшую карьеру. С 1794 г. Голицын поступил на службу поручиком Преображенского полка, однако, не имея склонности к военной службе, в том же году был назначен в придворный штат великого князя Александра Павловича камер-юнкером, затем в 1797 г. – действительным камергером императорского двора, в 1799 г. был пожалован в командоры мальтийского ордена Св. Иоанна Иерусалимского. В мае того же года Голицын подвергся опале и получил повеление выехать из Петербурга в Москву. По восшествии на престол Александра I Голицын был возвращен ко двору. В 1802 г. он был назначен обер-прокурором 1-го, а затем 2-го департамента Сената, 21 октября 1803 г.

– обер-прокурором Синода и статс-секретарем с правом личного доклада императору, поскольку император желал видеть на этом посту лично преданного ему человека43.

После назначения обер-прокурором Голицын, ранее слывший «веселым эротоманом», «вольтерьянцем» и «эпикурейцем», впервые в жизни прочитал Новый Завет и изменил прежний образ жизни: стал уклоняться от посещения театров, пытаться соблюдать посты, постоянно причащаться, читать Библию, литературу религиозного содержания, встречаться и беседовать с авторитетными представителями различных конфессий, периодически испытывать «мистические восторги» и т.д. А. С. Стурдза вспоминал: «Несмотря на жалкие недостатки светского образования, на скудость познаний и прежнюю крайне рассеянную жизнь, Голицын, по какому-то чувству приличия, остепенился, Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

принялся за труд, бросил кощунство и переменил все наружные приемы»44. Голицын исполнял православные обряды, обзавелся собственной домовой церковью, в которой стояло «подобие гроба», которое было приставлено «к подножию огромного деревянного креста; на гробе положена плащаница, принадлежащая церкви, на этой плащанице укладены различных видов кресты, подаренные в разное время и от разных людей князю.

В этой комнате нет лампады, но пред гробом вместо люстры сделано из пунцового стекла изображение человеческого сердца, и в этом-то сердце теплится неугасимый огонь В этой уединенной каморке маливался (молился. – А. М.) вместе с князем и блаженной памяти император Александр»45.

Взгляды Голицына сформировались под влиянием модной тогда западноевропейской мистической литературы (И.-Г. ЮнгШтиллинг, К. фон Эккартсгаузен и др.). Он индифферентно относился к различию догматов христианских конфессий, считая их равноценными, и стремился к воплощению идеала мистиков: соединению всех вероисповеданий в лоне «универсального христианства» ради водворения царства Божия на земле. Голицын мог считать себя православным, одновременно молитвенно общаясь и ведя благочестивые беседы и переписку с архимандритом Фотием (Спасским) и иеромонахом (впоследствии митрополитом Московским) Филаретом (Дроздовым), а также с баронессой Крюденер, английскими методистами и квакерами, иезуитами, гернгутерами, Е. Ф. Татариновой, русскими скопцами, «духоносцами», порвавшими с католичеством проповедниками Линдлем и Госснером, сомнительными визионерами и ясновидцами и пр. Особенно большое духовное влияние на Голицына имел известный мистик и масон обер-гофмейстер Р. А. Кошелев (1749–1827), игравший одно время роль «серого кардинала» при императоре. А. С. Стурдза вспоминал, что «Кошелев управлял Голицыным, как дядька, и даже ездил вместе с ним на доклады к государю»46. Архимандрит Фотий именно Кошелева, а не Голицына, считал злейшим врагом православСтурдза А. С. О судьбе православной церкви русской в царствование императора Александра I // Русская Старина. 1876. Т. XV, № 2. С. 268.

Рассказы А. Н. Голицына в записи Ю. Н. Бартенева // Русский архив.

1886. № 3. С. 370–371.

Стурдза А. С. О судьбе православной церкви русской... С. 89.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

ной веры и «злокозненным иллюминатом»47. В автобиографических записках Фотий писал: «Сей вельможа хитрый, пустосвят, лицемер, придворный ласкатель, прибрав к себе в руки министра духовных дел и народного просвещения князя Голицына, более всех в свое время сделал вреда и зла Церкви православной и духовному сословию»48. М. А. Магницкий заявлял, что именно Кошелев внушил Голицыну проект Объединенного министерства49. Впрочем, о своем авторстве идеи сего проекта писал и М. М. Сперанский50.

В сисследовании об императоре Александре I великий князь Николай Михайлович указывал на ведущую роль Кошелева в формировании официальной идеологии, зиждущейся на мистицизме51. Я. А. Гордин утверждает, что вплоть до 1810 г. Кошелев был одним из духовных наставников М. М. Сперанского, однако затем рассорился с ним52. Ю. Е. Кондаков считает, что император «претворял в жизнь многие из рекомендаций (Кошелева. – А. М.) и фактически подчинил Кошелеву главу духовной сферы России А. Н. Голицына»53. А. Зорин пишет, что между царем, Голицыным и Кошелевым был заключен «мистический союз», и на вершине этого треугольника находился Кошелев54.

О Кошелеве известно очень мало. В наибольшей мере его биографии касался великий князь Николай Михайлович. Родион Александрович Кошелев родился в 1749 г., был записан десяти лет в Конную гвардию, произведен в корнеты в 1769 г., назначен адъютантом (к кому – не известно) в 1777 г., потом Фотий (Спасский). Указ. соч. // Русская старина. 1894. Май. С.100.

Фотий Спасский. Указ. соч. // Русская старина. 1894. № 9. Т. 82.

С. 219–220.

Два доноса в 1831 году. Всеподданнейшие письма М. Магницкого императору Николаю об иллюминатах. // Русская старина. 1899. № 2.

С. 304.

Фаджионатто Р. Указ. соч. С. 235.

Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. М., 1999. С. 147–149.

См.: Гордин Я. А. Мистики и охранители : дело о масонском заговоре.

СПб., 1999. С.106–107.

Кондаков Ю. Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000. С. 61.

Зорин А. Кормя двуглавого орла… : русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2001. С. 288.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

из ротмистров при Павле пожалован в камергеры и 26 ноября 1796 г. назначен чрезвычайным посланником в Копенгаген; от этой должности вскоре уволен и вышел в отставку. Он много странствовал по Европе, где завел знакомства с Сен-Мартеном, Сведенборгом, Эккартсгаузеном, Лафатером и примкнул к масонству. При воцарении Александра I Кошелев стал деятельным членом Библейского общества; был назначен председателем Комиссии прошений, а 1 января 1810 г. – членом Государственного совета, позднее обер-гофмейстером. «Несомненно и то, что именно Кошелев привлек, при посредстве еще нескольких единомышленников, Голицына к мистицизму, несмотря на то, что князь считался убежденным сыном Православной церкви»55.

Взгляды Голицына трудно привести в систему, их можно охарактеризовать как «религиозный сумбур». Записки Голицына «религиозно-нравственного содержания» пестрят неопределенными высказываниями, вроде: «Стараться сердце сделать чистым, ибо чистые сердцем тии Бога узрят. Бог в чистоте сердца изображается как солнце в чистой воде»56. В них можно отметить также несвойственную для православия экзальтацию: «Надобно пожертвовать Богу всеми своими страстями, покориться его воле в совершенной простоте сердца, сознаться в том, что все, что мы можем делать доброго, происходит от него единого и в таковом случае не считая себя иначе как орудием его, следовательно, нечем будет и превозносится добрыми делами, которые ничто иное как явление или произведение тех начал, коими преисполнил Господь наше сердце. В таковом расположении благодать Божия будет нами управлять как ей будет угодно и раскроет нам такие душевные наслаждения, пред которыми плотские удовольствия ничто»57. Представляется, что наиболее точно существо взглядов Голицына выразил хорошо знавший его Д. П. Рунич: «Окруженный православными монахами, священниками и епископами и английскими, лютеранскими или протестантскими методистами, проникнутый духом библейских и иных иностранных христианских обществ, министр духовных дел и народного просвещения проВеликий князь Николай Михайлович. Указ. соч. С. 148–149.

ОР РНБ. Ф. 203. Голицын А. Н. Ед. хр. 13. Л. 1.

15. Заказ Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

стодушно считал возможным помирить все эти несогласия и подчинить вместе с тем философию религии»58.

В практической деятельности Голицын, однако, был посвоему последователен и логичен. Он предпринял меры к усилению власти обер-прокурора, для того чтобы активно влиять на решение дел в Синоде. При Голицыне резко усилилось влияние светской власти на дела церкви, был установлен строгий контроль за деятельностью синодальных чиновников и секретарей провинциальных духовных консисторий, а также новый порядок делопроизводства, проводилась борьба с пьянством среди духовенства. С учреждением в июне 1810 г. Главного управления духовных дел инославных исповеданий (римско-католического, униатского, армянского, евангелически-лютеранского, реформатского, магометанского и иудейского), которое было выделено из состава Министерства юстиции, Голицын стал его начальником, оставшись в должности обер-прокурора Синода. Он являлся членом Государственного совета с 1810 г., а с 1812 г. – еще и сенатором.

В 1812 г. именно Голицын был одним из тех, кто увлек Александра I чтением Нового Завета, а затем Библии, повлияв тем самым на формирование религиозных взглядов императора, проделавшего, подобно Голицыну, сложную духовную эволюцию от деизма к «универсальному христианству». В 1812 г., после ходатайства английского пастора Д. Петерсона об открытии в России Библейского общества, Голицын организовал и возглавил Петербургское Библейское общество, в котором было исключительно сильно влияние протестантов, мистиков западноевропейского толка, сектантов и масонов. При этом он всемерно поощрял перевод и издание книг мистического содержания, порой содержащих откровенно антиправославные взгляды, и широкое их распространение через структуры Библейского общества. Одновременно Голицын запрещал произведения ревнителей православия, опровергавших положения мистиков, и даже принимал против них репрессивные меры. Одно время он находился в тесных взаимоотношениях с Ж. де Местром, который по инициативе Голицына изложил свои взгляды на роль религии и церкви в жизни государства, однако это не помешало Голицыну в 1820–1821 гг. способствоРунич Д. П. Из записок // Русская старина. 1901. С. 379.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

вать изгнанию ордена иезуитов из России, поскольку иезуиты, подобно позднее возникшей православной оппозиции, отвергали идеи «универсального христианства». В 1816 г. Голицын возглавил Министерство народного просвещения с оставлением ему функций обер-прокурора. С 1 января 1818 г. он был назначен министром духовных дел и народного просвещения, а в 1819 г. – главноначальником над почтовым департаментом, что позволяло ему беспрепятственно и оперативно распространять по всей России произведения западноевропейских мистиков и выполнять важную в глазах императора функцию – перлюстрацию частных писем.

Следует подчеркнуть, что Голицын был прежде всего исполнителем воли императора и крупным государственным сановником. Идейными вдохновителями консервативного курса в области образования, цензуры и конфессиональных отношений были другие лица.

Большой вклад в разработку идеологической доктрины «сугубого» министерства внес Александр Скарлатович Стурдза (1791–1854), чиновник министерства иностранных дел, дипломат, советник Александра I по вопросам внешней и внутренней политики, религиозный философ и публицист. По характеристике В. С. Парсамова, пока А. С. Стурдза «даже в России известен намного меньше, чем Ж. де Местр. Достаточно сказать, что в энциклопедическом словаре «Христианство», где помещена статья философа В. С. Соловьева о де Местре, статьи о Стурдзе нет, хотя по количеству написанных религиозных произведений он вряд ли уступает своему знаменитому современнику. Обширное наследие Стурдзы не только не издано в полном объеме, но даже не установлен корпус написанных им произведений. На страницах отечественной периодики первой половины XIX в. еще остается, по-видимому, немало неучтенных его статей»59. В. А. Жуковский называл Стурдзу «нашим Платоном христианским»60, а современная исследовательница Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза : из истории религиозных идей Александровской эпохи. Саратов, 2004. С. 8.

Неизданные письма В. А. Жуковского // Русский архив. 1900. Кн. 3, № 9. С. 53. В письме к Д. П. Северину 3 декабря 1849 г. из Бадена Жуковский писал: «Уже книга Стурдзы о нашей Церкви прочтена и с великим наслаждением: есть чудные страницы. Что если бы к этому благоуханному 15* Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

определяет его роль в 1811–1819 гг. как «не просто официального публициста, а личного рупора императора»61. Род Стурдза являлся одним из самых влиятельных в Молдавском княжестве. Вскоре после рождения Стурдзы его семья эмигрировала в Россию. Стурдза получил домашнее образование, овладев несколькими языками, изучая богословие, философию и историю. На формирование его мировоззрения оказали влияние сочинения греческих православных богословов Евгения Булгариса и Никифора Феотокиса62. Высшее образование он получил, слушая лекции в германских университетах. С помощью связей его сестры Роксандры (через статс-даму графиню Ливен и соседа по имению адмирала П. В. Чичагова)63 Стурдзе удалось проникнуть в большой свет. Роксандра же к 1811 г.

стала не только любимой фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны, но и конфиденткой государя64. В доме Чичагова Стурдза встречался с его другом и всегдашним антагонистом в спорах Ж. де Местром.

А. С. Стурдза примкнул к сторонникам А. С. Шишкова и являлся членом «Беседы любителей русского слова». По словам А. Н. Шебунина, «многое из идейного обихода этой литературно-политической организации навсегда вошло в его мировоззрение»65. «И православие, и народность, и интерес к церковнобукету цветов, собранных на луге молодости, наш Платон христианский присоединил несколько лавровых веток с древа, осеняющего его старость?

Вышла бы чудная книга, книга необходимая нашему веку. В наше время более, нежели в какое другое, надобно выставить несказанную святыню нашей Церкви на поклонение христианского мира: из нее должно выйти общее преобразование. И чья рука выше подымет ее знамя и чей голос звучнее прославит ее, как не рука и не голос Стурдзы!»

Жуковская Т. Н. А. Н. Шебунин – историк, архивист, публикатор // История глазами историков : межвуз. сб. науч. трудов, посвящ. 70-летию д-ра ист. наук проф., зав. кафедрой российской истории СПбГАУ Евгения Романовича Ольховского. СПб. ; Пушкино, 2002. С. 275.

Стурдза А. С. Евгений Булгарис и Никифор Феотокис, предтечи умственного и политического пробуждения греков // Москвитянин. 1844.

ОР РНБ. Ф. 849 (Шебунин А. Н.). Д. 91. Л. 1.

См.: Лямина Е. Новая Европа : мнения «деятельного очевидца» :

А. С. Стурдза в политическом процессе 1810-х годов // Культурные практики в идеологической перспективе. Россия, XVIII – начало XX века. М. ;

Венеция, 1999. С. 137.

ОР РНБ. Ф. 849 (Шебунин А. Н.). Д. 91. Л. 3.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

славянскому языку, и глубокая антиреволюционность – это что от «Беседы» получил Стурдза»66. Подобно Шишкову, Стурдза определял связь языка с морально-политическим развитием народа, подчеркивая в то же время «разрушительные» свойства «чудовищных неологизмов», созданных эпохой Великой французской революции.

В 1809 г. Стурдза заступил на дипломатическую службу в качестве актуариуса Коллегии иностранных дел и был прикомандирован к кабинету канцлера Н. П. Румянцева в качестве секретаря. Вскоре он был назначен чиновником особых поручений, а в 1812 г. в качестве переводчика был «отряжен» к адмиралу Чичагову «для дипломатической переписки»67. В 1813 г.

Стурдза был пожалован в звание камер-юнкера68 и вскоре назначен дипломатическим фактотумом русского императора в Швейцарии, а в 1815 г. – статс-секретарем по иностранным делам. Роксандра через Елизавету Алексеевну добилась от Александра I, чтобы тот включил Стурдзу в состав делегации, отправляющейся на Венский конгресс. Благодаря тем чувствам, которые питал к ней И. Каподистрия, Стурдза был назначен к нему секретарем69.

Стурдза в зрелые годы решительно отрекался от мистицизма и Библейского общества, настаивая на cвоей приверженности чистому православию и возлагая ответственность за насаждение мистицизма в России на князя А. Н. Голицына70. Однако ряд данных свидетельствует о том, что он не избежал достаточно близкого знакомства с мистиками. Сближение Стурдзы с баронессой Крюденер произошло через Роксандру. Но ничего не надо преувеличивать. В литературе имеется «фантастическая история»71 о якобы имевшем место заговоре мистиков и хилиастов, целью которых было «подчинить русского императора влиянию «верующих», сделать РГАЛИ. Ф. 1863. Колл. форм. списков. Формулярный список Ведомства Государственной коллегии иностранных дел дейст. ст. сов. Стурдзы, удостоиванного к знаку отличия беспорочной службы. 1830 года. Л.1 об.

См.: Местр Ж. де. Петербургские письма. 1803–1817. СПб., 1995.

С. 49.

См.: Стурдза А. С. О судьбе православной церкви русской… С. 272.

Надлер В. К. Указ. соч. Т. 5. С. 327.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

его главою «Нового Израиля» и воспользоваться им для конечного осуществления своих фантастических целей»72, причем Роксандра якобы завербовала своего брата Александра в этот кружок и он сделался «одним из интимнейших друзей Юнга-Штиллинга»73. Здесь правдой является только то, что Стурдза через Роксандру был знаком с Юнгом-Штиллингом.

Ни в каких «совещаниях магов» он участия не принимал. Вся жизнь Стурдзы и его духовная эволюция свидетельствуют о его приверженности православию. Если у него и было увлечение мистицизмом, то оно было кратковременным и не оказало на его взгляды сколько-нибудь существенного влияния.

Справедливо мнение В. С. Парсамова: «Мистицизм молодого Стурдзы был всего лишь данью тогдашней придворной моде и в первую очередь следствием влияния на него сестры Роксандры, допущенной в наиболее интимный круг мистиков, окружавших Александра I в 1810-е гг. »74.

В 1815 г. Стурдза вместе с И. Каподистрией, в качестве его секретаря, уехал в Париж, а на Венском конгрессе выступил в роли переводчика. Как вспоминал Стурдза, Каподистрия в нем «возбудил интерес к русскому народу». В их беседах с сочувствием отмечались консерватизм, религиозная настроенность и традиционная покорность русских крестьян и в то же время их способность к торговле и промышленности75. В сентябре 1815 г.

Стурдза редактировал акт Священного союза. Он не мог внести в проект каких-либо новых мыслей, а лишь ограничился «поправкою некоторых выражений и редактированием проекта»76.

Но с целью пропаганды идей Священного союза он написал на французском языке «Размышления об учении и духе православной церкви». Этот труд Стурдзы «государь принял благосклонно»77. Трактат Стурдзы стал первым «за продолжительное время современной апологией православия, написанТам же. С. 325.

Парсамов В. С. Указ. соч. С. 11–12.

Стурдза А. С. Воспоминания о жизни и деяниях графа И. А. Каподистрии правителя Греции. М., 1864. С. 15–18.

Надлер В. К. Указ. соч. Т. 5. С. 623.

Анфим, иеромонах. Александр Стурдза // Странник. 1864. Апрель.

СПб., 1864. С. 14.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

ной светским лицом»78. В своей книге Стурдза попытался сжато изложить основы православия. Он полагал, что православие может сочетаться с идеей Священного союза, из-за необходимости объединить силы всех христиан для борьбы с «неверием рационализма». Стурдза возлагал надежды на то, что Священный союз приведет к духовному возрождению Европы. Он стремился к тому, чтобы идеология Священного союза учитывала национальные русские особенности, в частности специфику православной религии.

А. С. Стурдза доказывал, что европейские монархи с конца Средневековья явно покровительствовали рационализму с тем, чтобы ослабить католическую церковь, что привело к возникновению Просвещения, к ужасам французской революции и наполеоновских войн. Победа над Наполеоном была милостью Божией, но дух революции живет в сердцах европейцев, отравленных поколениями безбожного образования. Спасение от «духа зла» Стурдза усматривал только в православии, противопоставляя его католицизму и протестантизму. Большая часть книги Стурдзы была посвящена «обоснованию того тезиса, что именно православие осталось верным основам христианства, заложенным в первые века его существования, между тем как на Западе исказился дух христианского учения»79. Заявляя, что «независимость народов, свобода духа, успехи просвещения совместимы с истинной религией», т. е. с православием, Стурдза советует заняться пропагандой православия в разъедаемой религиозными распрями Германии»80. Европе необходимо полное духовно-политическое обновление, которое и призван осуществить «Священный союз»81.

«Платоном христианским» В. А. Жуковский назвал Стурдзу именно после прочтения этой книги. Сам Стурдза в своих позднейших воспоминаниях о Н. М. Карамзине утверждал, Майофис М. Воззвание к Европе : литературное общество «Арзамас»

и российский модернизационный проект 1815–1818 годов. М., 2008.

С. 525.

Парсамов В. С. Указ. соч. С. 104. Анализ книги Стурдзы см.: Там же.

С. 101–113.

ОР РНБ. Ф. 849 (Шебунин А. Н.). Д. 91. Л. 12.

Мартин А. А. С. Стурдза и «Священный союз» (1815-1823) // Вопросы истории. 1994. № 11. С. 146.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

что его книга «заслужила внимание и одобрение Николая Михайловича, хотя многое выходило в ней из круга тогдашних мыслей и убеждений его»82. В Петербурге Д. Н. Блудов перевел из нее отрывки, помещенные в «Журнале Императорского человеколюбивого общества». За границею трактат был переведен на немецкий, английский и греческий языки, удостоился благословения патриарха Кирилла Константинопольского и Поликарпа Иерусалимского как «труд весьма полезный для христиан» православных, а у католиков его книга подверглась «толстому опровержению»83 из-за ее антииезуитской направленности84.

В 1819 г. Стурдза осуществил попытку издать свой трактат «Размышления об учении и духе православной церкви» на русском языке. Перевод книги, выверенный Стурдзой, сделал надворный советник Гевлич. Рукопись была представлена в духовную цензуру. Она попала к архимандриту Иннокентию (Смирнову), цензору чрезвычайно строгому, и была возвращена автору, поскольку «некоторые места в оной найдены несогласными с точным положением нашей церкви, другие по другим причинам неудобными к изданию в свет без всякой перемены»85. Таким образом, публикация перевода была первоначально остановлена одним из видных ревнителей православия, каковым был Иннокентий, который, вероятно, в тот момент воспринимал Стурдзу не как союзника, а как человека, причастного к кругу мистика А. Н. Голицына. Чтобы обойти препятствие, Гевлич, вероятно по согласованию со Стурдзой, выступил перед А. Н. Голицыным с просьбой «исходатайствовать ему Высочайшее соизволение на посвящение сего труда его Августейшему имени Государя Императора»86.

Стурдза просил Голицына, чтобы духовная цензура представила «краткие свои замечания с показанием глав и мест Стурдза А. С. Воспоминания о Николае Михайловиче Карамзине.

С. 149.

[Неводчиков Н., свящ.] Знакомство и переписка А. С. Стурдзы с высокопреосвященным Филаретом, митрополитом Московским. Одесса, 1868.

С. 8.

Стурдза А. С. О судьбе православной церкви русской… С. 273.

ИРЛИ РАН РО. Ф. № 288. Оп.1. Ед. хр. 172. Архив Стурдзы А. С. Л. –1 об.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

исправлению подлежащих и таким образом труд сей достиг бы вскоре желаемой сообразности и в самых подробностях с точным положением нашей церкви»87. Он искренне надеялся на то, что духовная цензура точно укажет на отступления от православной традиции, а также неточности и ошибки, которые содержались в первом варианте трактата: «Жезл и палица духовная всегда вожделенны для христианина, чувствующего скудость свою и опасность ослепиться ненадежным светом разума или попасть в сети духа лести, обладающего во зле лежащим миром»88.

А. Н. Голицын предложил Стурдзе указать в цензурном комитете лицо для исправления тех страниц, «кои по мнению ее неудобны к напечатанию в настоящем их виде»89. Стурдза назвал митрополита Михаила (Десницкого), который вновь направил ее в цензурный комитет90. По требованию Голицына ректор Петербургской духовной академии архимандрит Григорий (Постников) в июне 1821 г. уведомил министра духовных дел и народного просвещения, что на введение и первую часть сочинения Стурдзы цензурный комитет не сделал никаких примечаний. «Часть сия, по мнению его, вообще хороша, кроме тех мест, которые исправлены в самой книге. Переводчику должно исправить только части последующие»91. Таким образом, цензурные препятствия были преодолены. Одновременно с русским переводом действительный статский советник Персиани готовил перевод книги на греческий язык, причем переводчик терпеливо ждал «исправления российского текста, дабы завершить собственный свой труд по указаниям власти духовной». Однако книга так и не вышла на русском языке.

Возможно, что правительство посчитало выход книги, содержавшей апологию «греко-православной веры», неуместным в связи с начинающимся греческим восстанием, не поддержанным Александром I.

Взгляды Стурдзы в основном сложились к 1816 г. Он был противником идеологии Просвещения, будучи убежден в том, Там же. Л.1об.–2.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

что как «просвещенный абсолютизм», так и либерализм одинаково опасны для традиционно-монархического миропорядка, одинаково посягают на исторически сформировавшийся, Богом сотворенный миропорядок. Стурдза, как и все консерваторы, усматривал в религии и национальном характере главные опоры общества. Религия являлась для него главным источником нравственности и существенным аспектом национальной культуры. При этом Стурдза занимал жестко православную позицию. Понимая неизбежность перемен, Стурдза, тем не менее, был категорическим противником революционных ломок. Общественным идеалом для него выступала самодержавная монархия, освященная церковью, со строгой сословной иерархией, цензурой, охраняющей начала религии и нравственности.

А. С. Стурдза активно занимался и литературной деятельностью, в частности, в «Журнале Императорского человеколюбивого общества» им были опубликованы «Рассуждение о благотворительности частной и общественной» и «О любви к отечеству», которые «приобрели автору одобрение благомыслящих людей»92. Биограф приводит следующие слова Стурдзы: «Всего дороже было для меня суждение Карамзина. Я передал ему статьи мои, чрез посредство общего приятеля, и получил из уст его отзыв знаменитого историка самый одобрительный и для новичка лестный»93.

После завершения Венского конгресса и подписания акта Священного союза Стурдза возвратился в Россию, где в начале января 1816 г. продолжил свою деятельность в Министерстве народного просвещения. Кроме того, с 1816 по 1822 год Стурдза ведал всею перепискою по «делам бессарабским, вверенным графу Каподистрии, в то же время в продолжении 1819 и 1820 годов исполнял данные ему по Высочайшему повелению особенные поручения по части дипломатической, правительственной и учебной»94.

Послужной список Стурдзы начиная с 1816 г. был богат событиями: он находился в должности члена совета ИмператорДиктиадис. Краткое сведение о Стурдзе // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1864. Кн. 2.

С. 196.

РГАЛИ. Ф. 1863. Колл. форм. списков. Формулярный список Стурдзы. Л. 2.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

ского человеколюбивого общества, в 1818 г. участвовал в совещаниях и деятельности Главного правления училищ, в частности, составил подробную инструкцию, «долженствовавшую обнять всю систему преподавания наук, начертав для того ясные и постоянные правила»; лично «пересмотрел немалое число учебных книг», составил первый проект устава Нежинской гимназии, редактировал устав Московского университетского Благородного пансиона. Кроме того, он разработал проект цензурного устава, «внушающий много указаний и правил новых, признанных полезными», и план «Классического сочинения для преподавания естественного права со всеми потребностями». Его перу принадлежали «опыт учебного Предначертания для преподавания Российскому юношеству греческого языка, и ручная книга христианина, одобренная Святейшим Синодом»95.

В эти годы большое влияние на активизацию деятельности консерваторов в области образования и цензуры оказали события в Германии: студенческие волнения в германских университетах и смерть писателя А. Коцебу, считавшегося агентом русского правительства и убитого студентом К. Зандом.

На совещании министров германских государств в Карлсбаде был принят целый ряд мер против университетских прав и свобод: ограничена автономия университетов, запрещены любые тайные общества в них, резко усилен надзор уполномоченных правительством чиновников над профессурой и студенчеством.

Если по донесению этих чиновников, профессор обвинялся в неблагонадежности, то он подлежал немедленному увольнению, причем никакое германское государство не должно было предоставлять ему кафедры; исключенных студентов запрещалось принимать в другие университеты и т. д. Одновременно с этим вводилась цензура для всех периодических изданий. Решения карлсбадской конференции были заявлены франкфуртскому сейму и обнародованы от лица представителей германских государств. Инициатором всех мероприятий был К. Меттерних96.

Консервативный поворот в Германии сказался и на политике в области просвещения и цензуры в России.

См.: Феоктистов Е. М. Магницкий : материалы для истории просвещения в России // Русский вестник. 1864. № 6. С. 467и ; Сухомлинов М. И.

Указ. соч. С. 179.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

В 1818 г. Стурдза, считавшийся знатоком германского вопроса, принял участие в Карлсбадской конференции, на которой обсуждался университетский вопрос, вызванный студенческими беспорядками в университетах Пруссии, а затем, в качестве эксперта по германскому вопросу – на Аахенском конгрессе Священного союза. Александр I поручений Стурдзе составить особую записку, в которой давалась бы оценка событиям сложившейся предреволюционной ситуации в Германии для участников конгресса. Негласным консультантом Стурдзы во время его работы над запиской был Ф. фон Баадер97.

Записка Аахенскому конгрессу первоначально была напечатана только для членов конгресса в количестве 50 экземпляров, ее должны были раздать в обстановке строгой секретности, но против воли конгресса и самого Стурдзы она в конце 1818 г.

попала в «Times», а оттуда была перепечатана немецкими газетами. Стурдза утверждал в ней, что политическая ситуация в Германии была порождена немецкими традициями высшей школы. Он подвергал критике их автономию, универсализм знаний, рационализм. Для него университеты были рассадниками революционного духа и атеизма.

Большинство положений записки Стурдзы были одобрены кабинетами Австрии и Пруссии. Иначе отнеслись к ней радикалы и либералы. Они не могли примириться с тем, что «иностранец вмешивается во внутреннее устройство Германии и является истолкователем ее нужд перед лицом европейского конгресса»98. В итоге инициатива Стурдзы невольно спровоцировала террористические акты против правительственных чиновников со стороны немецких студентов. Наиболее громким делом такого рода было убийство в марте 1819 г. студентом Зандом писателя А. Коцебу, которого либеральное общественное мнение подозревало в шпионаже в пользу России и который публично защищал идеи записки Стурдзы. Сам Стурдза был вызван в апреле 1819 г. на дуэль двумя немецкими студентами, но отказался от участия в ней. Перенеся серьезную операцию на глазах, в апреле 1819 г. он покинул Германию и возвратился в Россию, уединился в семейном имении Устье.

Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 183–184.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

Миссия Стурдзы на Аахенском конгрессе, тем не менее, была высоко оценена Александром I: он был награжден орденом св. Владимира. В октябре 1819 г., на фоне поднявшейся революционной волны в Западной Европе, к Стурдзе был прислан адъютант с императорским повелением – написать политический обзор 1819 г. Окончив этот труд, Стурдза занялся делами, касавшимися Бессарабии. Живя там же и в следующем, 1820 г., во время конгресса в Троппау, он от имени императорского кабинета письменно изложил замечания о восстании в Испании и Неаполе и о внутренних делах Вены, за что произведен был в действительные статские советники. Министры приглашали его лично в Троппау – на конгресс государей, но из-за болезни он не мог туда явиться. Не меньшее участие в государственных делах принимал Стурдза и во время конгресса в Лайбахе. К этому времени относится проект об учреждении в Москве центрального духовного попечительства с обязанностью заботиться об обращении в православие находящихся в России подданных неправославного исповедания, представленный им императору99.

По приглашению министра духовных дел и народного просвещения, князя А. Н. Голицына, Стурдза с февраля 1818 г.

принял участие в совещаниях и деятельности Главного правления училищ. Он был также избран членом Ученого комитета, и в этом звании занимался составлением инструкций, проектов в области народного просвещения, а также пересмотром учебных книг100. Таким образом, Стурдза стал ключевой фигурой в Главном правлении училищ при министерстве духовных дел и народного просвещения, активно выступая в пользу распространения религиозного образования. «Наставление для руководства Ученого комитета, учрежденного при Главном правлении училищ», составленное Стурдзой 5 августа 1818 г., стало документом, который идеологически направлял всю работу Министерства духовных дел и народного просвещения.

Главное правление училищ решило «утвердить инструкцию во всей ее силе, и правила, в ней заключающиеся, предоставить к точному исполнению»101.

Анфим, иеромонах. Указ. соч. С. 19–20.

Диктиадис. Указ. соч. С. 196.

Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 194.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

Следует отметить, что наставление было одобрено Филаретом (Дроздовым), о чем впоследствии вспоминал Стурдза:

«когда Князь Голицын возложил на меня составить руководство Ученому комитету для рассмотрения и введения учебных книг по всем отраслям науки, – я, написав свой проект, тотчас отправился в лавру, явился в келью Филарета и вместе с ним читал мое предначертание. Он показался мне чрезвычайно довольным: взор его прояснился; но все-таки оставалось нечто загадочное во всем его существе»102. Знакомство Стурдзы с Филаретом произошло в 1816 г., с тех пор они заседали вместе в Императорском человеколюбивом обществе и Главном правлении училищ. Особенно сблизил их разбор рукописи книги Стурдзы «Размышления об учении и духе православной церкви»103. Одобрение Филарета не могло быть случайностью.

Раздел книги «О духовных книгах» свидетельствует о том, что Стурдза предлагал положить в основу религиозного образования исключительно православное учение104.

Еще одной важной фигурой консервативного лагеря стал в этот период М. Л. Магницкий, который сблизился с князем А. Н. Голицыным и по его протекции в январе 1819 г. был назначен членом Главного правления училищ при Министерстве духовных дел и народного просвещения105. Михаил Леонтьевич Магницкий (1778–1844) был правнуком создателя учебника арифметики Л. Ф. Магницкого. Окончив в 1795 г. с отличием Благородный пансион при Московском университете, Магницкий поступил на действительную военную службу, служил капитаном. В 1798 г. он вышел в отставку и перешел в Коллегию иностранных дел, в течение двух лет служил секретарем посольства в Вене106. В 1801–1803 гг. Магницкий состоял [Неводчиков Н., свящ.] Указ. соч. С. 4.

Кондаков Ю. Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. С. 186.

См.: Акульшин П. В. Политические искания М. Л. Магницкого : от правительственного реформизма к охранительному консерватизму // Россия в Новое время : образ России в духовной жизни и интеллектуальных исканиях конца ХIХ – начала ХХ века. М., 1998 ; Вишленкова Е. А. Ревизор, или случай университетской проверки 1819 года // Отечественная история. 2002. № 4; Ее же. Казанский университет Александровской эпохи :

альбом из нескольких портретов. Казань, 2003.

ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 3. Д. 879. Л. 119.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

при российском после в Париже. По возвращении в Россию он был назначен в 1803 г. начальником отделения в Экспедицию государственного благоустройства Министерства внутренних дел. В это время Магницкий сблизился с М. М. Сперанским и стал его ближайшим сподвижником. С 1804 г. он стал редактором официального журнала Министерства внутренних дел «Санкт-Петербургский журнал», контроль за которым был поручен Сперанскому. В этом периодическом издании помещались важнейшие правительственные акты и статьи научного содержания, оригинальные и переводные107.

В 1804 и 1805 гг. Магницкий выполнял ряд ответственных поручений Александра I в Пскове и Вильне, по итогам которых был смещен за «лихоимство» псковский губернатор, а в Виленском учебном округе открыт заговор, «в пользу французов сделанный»108. С 1810 г. Магницкий занял пост статс-секретаря Департамента законов Государственного совета, тогда же он вступил в масонскую ложу «Полярная звезда». В марте 1811 г.

Магницкий был назначен директором Комиссии составления военных уставов и уложений, активно участвовал в подготовке и проведении военной реформы 1810–1812 гг., в том числе в составлении «Учреждения для управления большой действующей армии» и других актов, регламентировавших деятельность военного ведомства. В марте 1812 г. Магницкий арестован по делу Сперанского и выслан в Вологду. По окончании Отечественной войны и зарубежных походов русской армии император вспомнил об опальных друзьях. 30 августа 1816 г. по высочайшему указу Сперанский был назначен пензенским гражданским губернатором, а Магницкий – воронежским вице-губернатором109.

На этом посту Магницкий вскрыл значительные злоупотребления местных властей110. В июне 1817 г. он был назначен См.: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. СПб., 2007.

С. 272–273.

ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 3. Д. 879. Л. 120. См. подробно:

РГИА. Ф. 1286. Оп. 54. Д. 32. Краткое изложение обстоятельств поездки Магницкого см.: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. С. 413–420.

Шильдер Н. К. Указ. соч. Т. 4. 54.

См.: Минаков А. Ю. Вице-губернатор Магницкий Михаил Леонтьевич 1816–1817 // Воронежские губернаторы и вице-губернаторы. 1710– 1917 : историко-биографические очерки. Воронеж, 2000. С. 147–150.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

симбирским гражданским губернатором111. В его мировоззрении начинают происходить радикальные перемены. Магницкий, в духе того времени, увлекся западноевропейскими мистическими учениями. В письме к М. М. Сперанскому от 12 сентября 1817 г. он писал: «Молитесь за нас, как мы за вас уже несколько лет молимся. Особливо за обедней в страшные минуты совершения таинства, вспоминайте о друзьях ваших. Не забудьте прислать мне продолжение переписки вашей о молчании. Вообразите, что Хвостова (А. П. Хвостова (1768–1853), писательница, поклонница западноевропейской мистики – А. М.) с вами встретилась, в полученной здесь книжке «Сионского вестника» помещено ее сочинение, отменно близкое к вашим мыслям»112. Далее он просит совета у Сперанского, как у деятеля, более опытного в духовной сфере: «Скажите, как мне приняться за открытие здесь Библейского общества»113. В дальнейшем, открыв местное отделение Библейского общества и став его вице-президентом, Магницкий «стал жечь на площади сочинения Вольтера и других подобных писателей»114. Такого рода «усердие не по разуму» сам он мотивировал следующим образом: «Я думаю, что христианин не может иначе действовать, как истребляя зло и неправду, сколько можно человеколюбивее и хладнокровнее. Иначе каким образом созидать Царствие Божие, не разрушая и даже дозволяя распространяться царствию его противника?»115.

Вскоре Магницкий сблизился с князем А. Н. Голицыным и по его протекции был назначен членом Главного правления училищ 25 января 1819 г.116 Ему было поручено обревизовать Казанский университет, о котором ранее неоднократно поступали «весьма неблагоприятные известия». В предписании Голицына Магницкому от 10 февраля 1819 г. было приказано представить мнение «обо всем, из коего должно открыться, может ли Казанский университет с пользою существовать и РГИА. Ф. 733. Оп. 40. Д. 203. Л. 11.

ОР РНБ Ф. 731. Сперанский М. М. Магницкий (М. Л.); попечитель Казанского учебного округа. Письма (2) М. М. Сперанскому 12 сентября – 28 ноября 1817 г. Симбирск, Л. 1–1об.

Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 219.

ОР РНБ Ф. 731. Сперанский М.М. Магницкий (М. Л.) Л. 3.

РГИА. Ф. 733. Оп. 40. Д. 203. Л. 11.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

впредь»117. Магницкому также были предоставлены права попечителя учебного округа; университетский совет обязан был удовлетворять безотлагательно всем его требованиям, а «сношениям университета с министром предназначено было происходить не иначе, как чрез его посредство»118. Магницкий, находившийся тогда в Симбирске, немедленно отправился в Казань и уже 9 апреля 1819 г., по возвращении в Петербург, представил подробное донесение о состоянии осмотренного им университета119.

Ревизия Казанского университета, осуществленная Магницким, обычно интерпретировалась в отечественной историографии как «погром», как одна из самых реакционных и зловещих мер александровской политики того времени. Миф о погроме явился одним из важнейших элементов, на которых держалась историографическая конструкция «реакционного поворота 1820-х годов», в которой казанская ревизия приобрела характер важнейшего, знакового события, ключевого для внутренней политики этого периода, став своего рода символом мракобесия, обскурантизма и крайней реакции. Историки и публицисты обвиняли Магницкого в невежестве, незнании особенностей университетской жизни, предвзятости, карьеризме, интриганстве. Утверждалось, что сроки, в которые была проведена ревизия, были чрезмерно краткими для того, чтобы выявить объективную картину состояния Казанского университета. Подразумевалось, что ревизия была вызвана политическими, а не академическими мотивами, и уж тем более – не какими-либо вопиющими злоупотреблениями, поскольку университет был заведомо вне подозрений в силу того, что являлся «заповедником» свободы и прогресса. Общим местом стало утверждение об изгнании Магницким из университета лучших профессоров с последующей их заменой на благонадежных гимназических учителей – априори недостойных, интриганов и льстецов, пресмыкающихся перед новым попечителем. Утверждения эти, сформулированные в 60-е гг. XIX в. преимущественно противниками Магницкого и либеральными мемуаристами, публицистами и историками, повторяются из исФеоктистов Е. М. Указ. соч. С. 484.

16. Заказ Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

следования в исследование, создавая иллюзию исчерпанности темы. Однако обращение к самим материалам ревизии позволяет существенно уточнить картину произошедшего120.

Так, в отчете о ревизии реакционные политические мотивы, которыми, как часто утверждают, Магницкий руководствовался в огромной степени, почти не прослеживаются. В этом документе совершенно очевидно на 9/10 преобладают мотивы академического свойства, стремление проверить финансовое состояние университета, его административно-хозяйственную часть и пр. Текст доклада, равно как и подробности биографии Магницкого, позволяют утверждать, что он был чиновником, достаточно сведущим и компетентным в вопросах университетской жизни. Оснований говорить о поверхностности и поспешности ревизии из-за отсутствия у Магницкого времени нет.

Изучение дел на месте длилось почти две недели, а отчет составил четыре тома (5 тыс. листов)121.

Итоговый текст отчета о ревизии рисует несомненные вопиющие недостатки, злоупотребления и должностные преступления в деятельности Казанского университета. Речь в нем шла о растрате очень значительных сумм из университетского бюджета, огромных по тем временам расходов на обучение с минимальной отдачей, липовой отчетности, фальсификациях экзаменов, сомнительном уровне квалификации значительной части преподавателей и профессуры и их не менее сомнительном моральном уровне122, разваливающихся учебных корпусах, злоупотреблениях в использовании имеющихся площадей, когда студенты вынуждены были ютиться в грязных помещениях, в антисанитарных условиях, при неисправных противопожарных средствах; закупке дров, свечей и провианта по завышенным ценам у «своих» подрядчиков.

При этом характеристики, данные Магницким профессорско-преподавательскому составу университета, были зачастую точны и объективны. Отметим, что он выделил, как выдающихся ученых, математика Н. И. Лобачевского («есть человек РГИА. Ф. 733. Санкт-Петербургский учебный округ. Оп. 39. Д. 259.

Л. 14–53.

См.: Вишленкова Е. А. Ревизор, или случай университетской проверки 1819 года. С. 24.

Описания Магницким нравственного разложения студентов и профессуры см.: Феоктистов Е. М. Указ. соч. С. 19–22.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

отлично знающий»123) и астронома И. М. Симонова («подающий самую большую надежду на будущее время»124), участника полярной экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева.

М. Л. Магницкий поддерживал этих двух выдающихся ученых и в дальнейшем. Ф. А. Петров пишет, что «именно при Магницком начинается административная карьера Н. И. Лобачевского, который с 1820 по 1825 г. практически ежегодно избирался деканом физико-математического отделения», что было бы невозможно, если бы этого не было санкционировано Магницким. Он же «способствовал включению Симонова в состав кругосветной научной экспедиции, прославившей имя Симонова, после возвращения из которой он стал в 1822 г., одновременно с Лобачевским, ординарным профессором, а в 1822/23 учебном году избирался деканом физико-математического факультета». Кроме того, А. Ф. Петров отмечает, что в штате физико-химического факультета «оставались и другие опытные педагоги, в частности, профессор прикладной математики Г. Б. Никольский, избранный в 1820 г. ректором Казанского университета, а после своего ухода с поста в 1823 г. занявший должность директора (1823 –1824 и 1826 гг. )»125.

Особое внимание обратим на то, как следует понимать ставшую «хрестоматийной» фразу Магницкого о том, что университет «по непреложной справедливости и по всей строгости прав, подлежит уничтожению в виде публичного его разрушения»126. Из текста ясно, что речь идет о системе мер, целесообразность которых можно оспаривать, но которые сами по себе не были реакционными и обскурантскими: укрепление уже существовавшей гимназии, с отделением при ней, в котором готовились бы учителя для обширного региона, создание пансиона для «благородного юношества», создание татарского училища, основание медико-хирургического института с анатомическим театром, больницами и ветеринарным отделением и т. д.

Если говорить о ревизии как об акте политической реакции, то в ее материалах есть лишь отдельные акценты, котоМагницкий М. Л.] Отчет по обозрении Казанского университете // Консерватизм в России и мире : в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 3. С. 137.

Петров Ф. А. Указ. соч. С. 104–105.

[Магницкий М. Л.] Отчет по обозрении Казанского университета.

С. 152.

16* Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

рые можно интерпретировать как консервативные. Такого рода мотивы прослеживаются тогда, когда Магницкий отмечает отсутствие в учебных программах Закона Божьего (что противоречило общему курсу Министерства духовных дел и народного просвещения), невежество студентов в знании этой дисциплины, дух деизма, свойственный студенческой массе, выдвигает претензии к преподаванию философии (при этом его обвинения сводились к тому, что профессор философии «руководствуется духом не весьма полезным и по счастию преподает лекции свои так дурно, что их никто не понимает»127). Кроме того, в отчете имеется несколько выпадов против преподавания философии (просветительской, рационалистической, материалистической): «Без всякого сомнения, все правительства обратят особенное внимание на общую систему их учебного просвещения, которое, сбросив скромное покрывало философии, стоит уже посреди Европы с поднятым кинжалом»128.

Особенно возмущало Магницкого то, что кафедра богословия пребывала вакантною и студенты оказывались крайне слабыми в Законе Божьем: «Признаюсь вашему сиятельству, – писал он в докладе своем министру, – что, невзирая на вопль ученых и полуученых целой Европы против намерений основать зыблющийся храм наук на едином твердом краеугольном камени, я не постыдился спросить у студентов, наученных профессором философии управляться нравственным законом, слыхали ли что-либо о Законе Божьем, письменном и откровенном, и к величайшему удивлению нашел, что многие из них не знают числа заповедей; другие отвечали мне, что Бог написал их на двух, а не на трех скрижалях, потому что так Ему было угодно; и несмотря на то, что в расписании занимаются они якобы разбором Одиссеи, ни один из тех, коих вопрошал я, не знает, что значит слово евангелие. Между тем как сочинения Вольтера выбросил я из библиотеки, отобранной для чтения студентов их инспектором»129.

Традиционно текст доклада о ревизии препарировался либеральными историками крайне тенденциозно: «Ничто не моТам же. С. 135.

Скабический А. М. Очерки истории русской цензуры (1700–1863).

СПб., 1892. С. 135.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

жет быть мрачнее картины, нарисованной Магницким!»130.

Е. М. Феоктистов приписывал мысль об упразднении университета одному Магницкому. Между тем идею «уничтожения» университета изначально высказывал А. Н. Голицын131. Исходя из информации и предложений Магницкого, Голицын докладывал императору: «Осмеливаюсь испросить вашего разрешения, изволите ли по всем изъясненным здесь обстоятельствам находить нужным, чтобы университет существовал и был исправлен или уничтожен совсем, как заведение, стоящее только большого иждивения и не приносящее никакой пользы, которое со всем тем следует преобразовать во всех отношениях. Разрешение таковое вашего величества нужно необходимо доныне, дабы в том и другом случае можно было принять надлежащие меры при исправлениях, какие после упомянутого обозрения следует сделать. В случае уничтожения оного можно возвысить и улучшить состояние Казанской гимназии, присовокупя к оной медико-хирургическое училище и класс татарского языка»132.

8 июня Магницкий был назначен, по представлению Голицына, попечителем Казанского учебного округа, а 14 июня 1819 г. получили высочайшее утверждение основания реформы университета. Решено было ввести преподавание богопознания и христианского учения, уволить «ненадежных» профессоров, учредить должность директора для экономической, полицейской и нравственной части, преобразовать гимназию и Главное народное училище. Исполнение реформы возлагалось на попечителя133.

Масштабы и идейная направленность чистки «лучших профессоров» в литературе были явно преувеличены. Увольнения происходили прежде всего по причине преклонного возраста, низкой квалификации, пристрастия к алкоголю и т.д. По идейным мотивам был уволен лишь один профессор – И. Е. Срезневский, преподававший философию134. В отчете университеФеоктистов Е. М. Указ. соч. С. 482.

Показания Магницкого // Девятнадцатый век : Исторический сб. М., 1872. Кн. 1. С. 237.

Феоктистов Е. М. Указ. соч. С. 497.

См.: Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802–1902. СПб., 1902. С. 119.

См.: Вишленкова Е. А. Ревизор, или случай университетской проверки 1819 года. С. 29.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

та за 1819–1820 гг. вполне точно утверждалось: «Милосердие покрыло всех виновных: не только ни один из них не подвергся заслуженному взысканию, но, в числе удаленных из университета, люди престарелые получили пенсионы и путевые на проезд в чужие краи издержки, а прочим открыты способы вступить в другой род службы»135. Всего Магницкий действительно уволил 11 профессоров из 25, придал религиозную направленность преподаванию всех дисциплин, изменил учебные планы, ввел по образцу уставов католических учебных заведений строгий режим. Ф. А. Петров в примечаниях к своему объемному исследованию признает, что Магницкий проводил достаточно продуманную кадровую политику и что было «несправедливо однозначно негативно оценивать наблюдения Магницкого о ходе преподавания в казанском университете»136.

При осмотре Казанского университета Магницкий был поражен тем, что обнаружил в числе его почетных членов аббата Б. -А. Грегуара, одного из радикальных членов Парижского Конвента, подписавшего смертный приговор Людовику XVI. В самой Франции Грегуар числился среди цареубийц, которые не допускались в царствование Бурбонов ни к каким должностям. Магницкий вспоминал по этому поводу: «В бумагах университета я нашел письмо Грегуара, в котором он благодарит университет за избрание и посылает для его библиотеки все свои сочинения, а в них на первой странице красуется его знаменитая речь о свойствах царей. Цари, говорит Грегуар, в человечестве то же, что чудовища в физическом мире»137. В итоге Грегуар был лишен звания почетного члена Казанского университета138.

Звания почетных членов при Магницком были удостоены директор департамента народного просвещения мистик В. М. Попов, член Главного правления училищ Д. П. Рунич, попечитель Харьковского учебного округа Е. В. Карнеев, диПопов Н. А. Общество любителей отечественной словесности и периодической литературы в Казани с 1804 по 1834 г. // Русский вестник. 1859.

№ 17. Т. 23. С. 85.

Петров Ф. А. Указ. соч. С. 200–201.

Морозов П. Т. Мое знакомство с Магницким. М., 1877. С. 17.

РГИА. Ф. 733. Оп. 39. Д. 356. О почетном члене Казанского университета Грегуаре. 1821.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

ректор Петербургского университета Д. А. Кавелин, директор Казанского университета А. П. Владимирский139.

В организационном плане в Казанском университете произошли существенные изменения. Во главе хозяйственного и полицейского управления был поставлен директор, статус которого был выше ректорского; ему поручался надзор за «нравственным образованием» студентов. Директору были предоставлены обширные права; он вполне заменял собою попечителя, который оставался в Петербурге, но «деятельно сносился с своим посредником»140.

Таким образом, в университете была ликвидирована автономия. Принято считать, что «отношения Магницкого к профессорам отличались полным произволом: почти все они были обязаны ему своим назначением, и от него зависело вполне лишить их места под предлогом вредного направления, несогласного с истинным благочестием. Всякий, кто дозволил бы себе действовать сколько-нибудь самостоятельно, подвергался всевозможным мелочным преследованиям, которые делали его положение невыносимым. О правах совета не могло быть при этом и речи: все делалось волею Магницкого, и огромное большинство преподавателей заботилось лишь о том, чтобы предугадать его волю. Интриги, происки, доносы в среде этих лиц достигали невероятных размеров. Магницкий присвоил себе право назначать профессоров по собственному усмотрению, лишь для формы давая об этом знать совету; многие из них не имели никаких ученых степеней и обязаны были получением мест покровительству сильных лиц, которым Магницкий старался угождать; другие были иностранцы, с недавних пор поселившиеся в России»141.

Однако для того, чтобы оценить степень объективности подобных оценок, следует учитывать, что за время своего попечительства Магницкий лишь дважды бывал в Казани. Он руководил округом из Петербурга, поддерживая переписку с ректором и директором университета, а также с некоторыми профессорами. Степень его личного участия в происходивших событиях не следует преувеличивать.

См.: Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 222.

Попов Н. А. Указ. соч. С. 83–84.

Скабический А. М. Указ. соч. С. 140.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

Принципы, на которых должна была осуществиться радикальная реформа, изложены Магницким в инструкции директору Казанского университета от 17 января 1820 г. Она определяла дух и направление, которому обязаны были следовать в преподавании различных дисциплин ученые университета.

Опубликованная в «Журнале Департамента народного просвещения», инструкция подробно излагала идеи наставления Ученому комитету, составленного Стурдзой, и вместе с ним представляла программу деятельности Министерства духовных дел и народного просвещения142.

Согласно Магницкому, в основе преподавания всех наук «должен быть один дух Святого Евангелия»143. В Казанском университете было создано богословское отделение, профессор которого обязан был преподавать библейскую и церковную историю. В преподавании философии основополагающим становился следующий принцип: «все то, что не согласно с разумом Священного Писания, есть заблуждение и ложь, и без всякой пощады должно быть отвергаемо только те теории философские основательны и справедливы, кои могут быть соглашаемы с учением Евангельским: ибо истина едина, а бесчисленны заблуждения»144. Основанием философии должны служить послания апостола Павла к колоссянам и к Тимофею, в которых призывалось уклоняться от «басен», «скверных суесловий», «словопрений лжеименного разума» и «учений бесовских». Начала политических наук преподаватели должны извлекать из Моисея, Давида, Соломона, отчасти из Платона и Аристотеля, «с отвращением указывая на правила Махиавеля и Гоба (Макиавелли и Гоббса. – А. М.)», в силу безнравственности последних. Преподавание политического права должно было показать, что «правление Монархическое есть древнейшее и установлено самим Богом, что священная власть Монархов в законном наследии и в тех пределах, кои возрасту и духу каждого народа свойственны, нисходит от Бога, и закоСм.: Рождественский С. В. Указ. соч. С. 119.

[Магницкий М. Л.] Инструкция директору Казанского университета 17 января 1820 г. // Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 1 : Царствование Александра I. 1802–1825. Изд. 2-е. СПб., 1875. Стлб. 1325.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

нодательство, в сем порядке установляемое, есть выражение воли Вышнего» 145.

Профессора физики, естественной истории и астрономии, согласно инструкции, обязаны были «указать на премудрость Божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания непрестанно окружающих нас чудес», а также показать, что «обширное царство природы, как ни представляется оно, премудро и в своем целом для нас непостижимо, есть только слабый отпечаток того высшего порядка, которому, после кратковременной жизни, мы предопределены», указать «на тверди небесной пламенными буквами начертанную премудрость Творца и дивные законы тел небесных, откровенные роду человеческому в отдаленнейшей древности» 146.

Студенты медицинского факультета должны быть предостережены своими профессорами от ослепления, «которому многие из знатнейших Медиков подверглись, от удивления превосходству органов и законов животного тела нашего, впадая в гибельный материализм». Им должно быть внушено, что «Святое Писание нераздельно полагает искусство врачевания, без духа Христианской любви и милосердия, есть ремесло, само по себе, особливо, когда отправляется для одной корысти низкое» 147.

В лекциях по словесности на первом плане должна быть Библия, разбор «красот языка славянского», а также «образцовых творений» Ломоносова, Державина, Богдановича и Хемницера с тем, чтобы отвергать всё, что «введено в язык произволом и смелостью», как «неклассическое и недостойное подражания». В курсе древних языков необходимо знакомить слушателей преимущественно с творениями отцов церкви: святых Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия и Афанасия Великих148. При изложении арабской и персидской литературы преподаватель не должен «вдаваться излишне во все, что собственно принадлежит к их религии, к преданиям Магомета и первых учеников его», а «ограничиться преподаванием языков арабского и персидского в том единственно отношении, См.: Там же.Стлб. 1333.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

в котором они по торговым и политическим связям для России могут быть полезны»149.

В курсе истории профессор обязан прежде всего проследить роль христианства и христианской церкви, показать, что «Отечество наше в истинном просвещении упредило многие современные государства, и докажет сие распоряжениями по части учебной и духовной Владимира Мономаха». Кроме того, он должен «распространиться о славе, которою Отечество наше обязано Августейшему дому Романовых, о добродетелях и патриотизме его родоначальника и достопримечательных происшествиях настоящего царствования»150.

Как писал В. В. Григорьев, «университет в самом скором времени принял вид средневекового католического монастыря»151, а инструкции Магницкого «имели целью обратить Казанский университет в иезуитский коллегиум, что и было достигнуто на некоторое время»152. В преподавании наук должен был преобладать дух пиетизма, требующий, чтобы «все науки с механическим однообразием проводили одну и ту же мысль, укрепляли в благочестии и возводили умы учащихся от земли небу»153. Преподаватели всех факультетов и кафедр должны давать на рассмотрение попечителю подробные планы своих лекций154.

Профессор Г. Н. Городчанинов, преподававший российскую поэзию и историю российской словесности, в книге «Опыт краткого руководства к эстетическому разбору по части российской словесности» призывал студентов чаще читать «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» А. С. Шишкова. «Превосходная классическая книга! – писал Городчанинов – Особливо советую гг. студентам трудиться в преложении некоторых псалмов, как то делали знаменитые наши стихотворцы: Ломоносов, Сумароков, Державин, Дмитриев, Николев и пр.155».

По воспоминаниям И. И. Лажечникова, тот же Городчанинов рекомендовал «духовное красноречие», где образцом слога, по [Магницкий М. Л.] Инструкция директору Казанского университета... Стлб. 1335.

Григорьев В. В. Указ. соч. С. 34.

Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 226.

См.: Феоктистов Е. М. Указ. соч. С. 27–30.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

предложению Магницкого, служили некоторое время ЧетьиМинеи (полное собрание житий святых)156.

Профессор математики Г. Б. Никольский, говоря о полном согласии законов математики с истинами христианства, утверждал, что ее законы полностью согласуются с истинами христианского учения: «В математике содержатся превосходные подобия священных истин, христианскою верою возвещаемых. Например, как числа без единицы быть не может, так и вселенная, яко множество, без Единого владыки существовать не может. Начальная аксиома в математике: всякая величина равна самой себе: главный пункт веры состоит в том: Единый в первоначальном слове своего могущества равен самому себе. В геометрии треугольник есть первый самый простейший вид, и учение об оном служит основанием других геометрических строений и исследований. Он может быть эмблемою: силы, действия, следствия; времени, разделяющегося на прошедшее, настоящее и будущее; пространства, заключающего в себе длину, широту и высоту или глубину; духовного, вещественного и союза их. Святая церковь издревле употребляет треугольник символом Господа, яко верховного геометра, зиждителя всея твари. Две линии, крестообразно пресекающиеся под прямыми углами, могут быть прекраснейшим иероглифом любви и правосудия. Любовь есть основание творению, а правосудие управляет произведениями оной, нимало не преклоняясь ни на которую сторону. Гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть символ сретения правды и мира, правосудия и любви, чрез ходатая Бога и человеков, соединившего горнее с дольним, небесное с земным»157. Впрочем, вышеприведенная цитата взята из «Слова о пользе математики, говоренного 5-го июля 1816 года профессором Никольским», т. е. произведения, появившегося на свет еще до назначения Магницкого попечителем в Казанский университет.

В таком же духе была составлена инструкция для преподавания по кафедре политической экономии, составленная профессором М. А. Пальминым: «Преподаватель политической экономии поставит себе в непременную обязанность делать См.: Лажечников И. И. Как я знал Магницкого // Русский вестник.

1866. № 1. С. 137.

Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 225.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

своим слушателям напоминания, что все наше имущество, как малое, так и большое, содержит в себе только условную цену, именно в качестве средства к достижению высших благ, дабы тем предупредить, сколько возможно, то пагубное влияние любостяжания, которое и без всякого учения весьма легко овладевает человеческим сердцем и превращает людей в машины, а еще боле – ту суетную расточительность, которая пожирает и самое мнимое богатство наше при всяком удобном случае, будет устремлять мысли слушателей к тому произведению богатства, к тому разделению и потреблению его, которые превращают оное из телесного в духовное, из тленного в нетленное найдет он соприкосновенность между богатством мира сего и сокровищем вечности, между имуществом плоти и духа нашего, и не преминет указать, где теряется между первым и вторым равновесие в ущерб последнему. Таким образом, соединит он низшую, условную, экономию с высшею, истинною, и составит из нее науку в строгом смысле нравственно-политическую»158.

Профессор анатомии и физиологии К. Ф. Фукс цель анатомии определял следующим образом: «Анатомия показывает строение человеческого тела, а физиология объясняет действие органов в соединении бессмертной души с телом. Цель анатомии – находить в строении тела премудрость Творца, создавшего человека по образу и подобию своему. Тело наше – храм души, и потому необходимо знать его и хранить чистым и неоскверненным; при тесной связи тела и души надо всячески остерегаться, чтобы не впасть в ужасный материализм, подобно некоторым безумным врачам. Так как мы, по падении праотцев наших, подверглись многоразличным болезням, то Господь чрез науку анатомию подал нам средство не только к облегчению, но и к истреблению болезней»159.

Историк В. Я. Баженов «читал всеобщую историю, руководствуясь известным сочинением Боссюэта, с дополнениями из Ролленя, Флери, Ферранда, Лангле-дю-Френуа и других «скромных, но благоразумных историков». В «Казанском вестнике» 1823 года он поместил свой «Опыт исторического расТам же. С. 226–227.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

суждения о действиях Промысла в устроении царств земных и народов»160.

Вышеприведенные суждения были лишь вставками в тексты уже сложившихся учебных курсов и не могли существенно изменить общий дух и направленность преподавания университетских наук. Но они закономерно должны были вызвать обвинения в обскурантизме и мракобесии, что и произошло на практике.

Главной целью университетского образования инструкция директору Казанского университета от 17 января 1820 г. Магницкого объявляла воспитание «верных сынов Православной Церкви, верных подданных Государю, добрых и полезных граждан Отечеству»161. Для этого, в первую очередь, требовалось сформировать в студентах «первую добродетель гражданина» – послушание. Студенты обязаны были ежедневно «отправлять» в положенное время должные молитвы и в присутствии инспектора, а в воскресные дни и в дни церковных праздников ходить с инспектором к Божественной литургии, приучаться «к делам милосердия небольшими, по состоянию каждого милостынями, посещением больных товарищей в праздничные дни, и тому подобного». Причем студенты, «отличающиеся христианскими добродетелями», должны были предпочитаться всем прочим и руководство университета обязано было принять их «под особенное покровительство по службе и доставить им все возможные по оной преимущества». Директор университета должен был «иметь достовернейшие сведения о духе университетских преподавателей, часто присутствовать на их лекциях, по временам рассматривать тетради студентов, наблюдать, чтобы не прошло что-нибудь вредное в цензуре», чтобы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрытно не мог ослаблять учение церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы». Ему вменялся в обязанность «выбор честных и богобоязненных надзирателей», «сообщение с полициею для узнания поведения их вне университета, запрещение вредных чтений и разговоров», Попов Н. А. Указ. соч. С. 87.

Сборник постановлений по Министерству народного просвещения.

Т. 1. Стлб. 1320.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

а также «предупреждение всех тех пороков, коим подвергается юношество в публичном воспитании»162.

Изменения коснулись и студенческой жизни. Все студенты были распределены не по курсам, а по степени «нравственного содержания». К первому разряду относились «отличные», «весьма хорошие» и «хорошие» студенты, ко второму – «испытуемые», «посредственные» и «исправляемые» и, наконец, «находящиеся под особым присмотром». Студенты, принадлежавшие к каждому из этих разрядов, располагались на разных этажах (по сложившемуся в то время обычаю значительная часть студентов жила в самом высшем учебном заведении) и собирались вместе только на лекциях. Но и здесь принимались меры для того, чтобы предотвратить какое бы то ни было общение между ними. Надзор за студентами доходил до такой степени, что не только посещать знакомых, но и переходить с одного этажа на другой запрещалось без билета от инспектора. Надзиратели обязаны были водить студентов из одной комнаты в другую, осматривать волосы, платья, кровати. Посторонние лица могли посещать университет только в праздники, под непосредственным наблюдением надзирателя. Такая атмосфера неизбежно порождала практику доносительства студентов друг на друга и на присматривавшее за ними начальство. За все нарушения заведенных правил студенты подвергались наказаниям, перечень которых был весьма обширен. Это могло быть лишение пищи на несколько дней, заключение в карцер, или в «комнату уединения», где двери и окна были загорожены железными решетками, на одной из стен висело распятие, а на другой – картина Страшного Суда. Попадавшие в карцер получали название «грешников», и пока они находились в заключении, за спасение их душ произносились молитвы. Во время попечительства Магницкого в Казанском университете стала практиковаться такая мера, как отправка студентов в солдаты без суда и следствия, и ей подверглись двое студентов – за «неумеренное употребление крепких напитков»163.

Однако надзору подвергались не только студенты; общественная и даже личная жизнь профессоров также стала предТам же. Стлб. 1321–1322.

О системе наказаний для студентов см.: Феоктистов Е. М. Указ.

соч. С. 24–26.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

метом строгого контроля или, как выражался пристрастный А. М. Скабический, подверглась «строгому надзору баснословно-унизительного свойства»164. И. И. Лажечников вспоминал:

«За профессорами наблюдали, чтоб они не пили вина. Из числа их некоторые весьма воздержные, но привыкшие пред обедом выпивать по рюмке водки, в свой адмиральский час, ставили у наружной дверей на караул прислугу, чтобы предупредить грозу нечаянного дозора. Таким образом, прислушиваясь к малейшему стуку и беспрестанно оглядываясь, преступник дерзал ключом, привешенным у пояса, отворять шкаф, где, в секретной глубине, хранилось ужасное зелье»165.

М. Л. Магницкий предписал директору университета награждать учащихся всех учебных заведений Казанского округа за успехи Евангелием на русском и церковно-славянском языках, чтением из евангелистов и книгой Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Главное правление училищ постановило ввести как общее правило для всех училищ: при раздаче наград выбирать книги большею частью Священного Писания или духовного содержания166.

Принудительное насаждение дисциплины и религиозности не могло не вызвать определенных негативных последствий.

М. И. Сухомлинов отмечал: «Религиозность ограничивалась иногда одною только внешностью, и за набожною обстановкою скрывались недостойные религии свойства: лицемерие, раболепство, отсутствие убеждений и нравственных начал. У некоторых из лиц, игравших роль в событиях Казанского университета, пиетизм был маскою, надетою по необходимости и расчету, в угоду сильным мира»167. Это мнение разделяет и В. В. Григорьев: «Неизбежным следствием злоупотребления религиею (которая была только выставлена началом воспитания, тогда как в действительности им руководили другие начала, несовместные с чистотою и искренностью учения Спасителя и недостойные его святого знамени) явились: упадок религиозного чувства и нравственности, застой в области умственной и научной, лицемерие и раболепство. Истинные ревнители Православия Скабический А. М. Указ. соч. С. 140.

Лажечников И. И. Указ. соч. С.138–139.

См.: Сухомлинов М. И. Указ. соч. С. 201–202.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

и Русской народности возмущены были обращением Русских юношей в питомцев иезуитских школ и развитием ханжества с сильным католическим оттенком»168.

Отметим, что меры Магницкого носили не только репрессивный характер. М. И. Сухомлинов, в целом негативно оценивавший итоги попечительства Магницкого, упоминал о том, что последний «снаряжал ученые экспедиции по различным отраслям наук, в разные страны, на запад и на восток», отправлял ученых в Германию, Францию и Англию «для изучения математических наук и устройства кабинетов», а для «отыскания рукописей древних классиков положено было объехать армянские монастыри, по поводу открытой в Италии драгоценной рукописи Евсевия на армянском языке»169. По свидетельству И. И. Лажечникова, Магницким «сделано было много на увеличение и украшение зданий университета, на устройство церкви (по образцу домашней князя А. Н. Голицына в Петербурге), библиотеки, физического кабинета, обсерватории, одним словом, все, что можно было сделать денежными средствами, щедро ему отпускаемыми»170.

Одновременно с «реформированием» Казанского университета Магницкий вынашивал прожектерский план создания Института восточных языков в Астрахани, поскольку намеревался «поставить университет в сношения с учеными сословиями Индии» и возложить на него собирание сведений об учении браминов, «указав источник последнего в преданиях патриарха и апостолов, в Индии сохранившихся; и может быть, доказать Европе сведениями положительными и письменными, от самих Браминов полученными, что каста их не что иное есть, как общество, соединенное преданиями патриархов и освещенное преданиями апостольской же проповеди в Индии; к чему служит поводом название Брамы, от имени Абрама тем с большим основанием производимое, что по учению Браминов и жена Брамы называлась Сара-Веда, то есть госпожа Сара»171.

Особую настороженность консерваторов вызывала необходимость преподавания философии и естественного права. В Сухомлинов М. И. Указ. соч. С.217.

Лажечников И. И. Указ. соч. С.135–137.

Феоктистов Е. М. Указ. соч. С. 42.

Глава 5. Завершающий этап становления русского консерватизма...

феврале 1823 г. Магницкий обратился с официальной запиской к Голицыну, в которой высказывал мнение, что «если правительство не хочет допускать распространения различных гибельных учений, то не должно довольствоваться одним надзором за направлением профессоров, а должно прибегнуть к решительной мере и вовсе изъять некоторые науки из учебного преподавания»172. Имелись в виду прежде всего естественное право и философия. Магницкий представил Голицыну проект, в котором преподавание философии предлагал существенно ограничить, разработав такие курсы философии, «кои были бы очищены от разрушительных начал, введенных в науку сию философами XVII и XVIII столетий, а в новейшее времена германскими университетами»173.