«Минаков А. Ю. М613 Русский консерватизм в первой четверти XIX века : монография / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Издательство Воронежского государственного университета, 2011. – 560 с. ISBN 978-5-9273-1841-4 В монографии ...»

Подобный культурно-религиозный «фундаментализм» вообще был характерен для общей атмосферы заседаний. К примеру, на заседании от 7 февраля 1807 г., когда речь зашла об афоризмах Ф. Ларошфуко, Шишков без церемоний заявил, что он «большой нелюбитель всех этих нарумяненных французских моралистов, которых всё достоинство заключается в одном щегольстве выражений». Князь Шихматов добавил, что «уж если дело пошло на перевод моралистов, то надлежало бы приняться не за Рошфуко и Лабрюера, а скорее за Иисуса Сираха»74.

По точному замечанию Л. Н. Киселёвой, «наиболее интересной стороной шишковских собраний была как раз не литературная часть. Сам облик вечеров напоминал скорее важное государственное действо, чем собрание любителей словесности»75. Она же отмечала, что «усилия устроителей обеспечить участие сановной публики не были случайными», поскольку «деятели шишковского лагеря, в 1800-е гг. не имевшие влияния на ход государственных дел и находившиеся в оппозиции к правительству Александра I, всячески стремились выйти из политической изоляции. Собрания с участием важных сановСм.: Там же. С. 128.

Киселева Л. Н. Литературная жизнь России 1800-х гг. в «Записках современника» // Жихарев С. П. Указ. соч. Т. 2. С. 417.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года ников создавали у них самих иллюзию (и, по их замыслу, должны были создать у окружающих впечатление) их государственной значительности»76. Уточним: их «государственная значительность» далеко не всегда была «иллюзией».

Дружеские собрания постепенно принимали организационные формы. В 1808 г. было решено завести «книгу для протоколов» с тем, чтобы впоследствии, «ежели заблагорассудится», составить сборник из прочитанных за год материалов. На заседании 15 мая 1808 г. было решено с сентября приступить к изданию журнала. Неизвестно, что помешало этим планам77.

На заседаниях «Беседы» постоянно присутствовали сенаторы, обер-прокуроры, камергеры и петербургский главнокомандующий С. К. Вязмитинов, ядро «Беседы» составляла группа лиц, являвшихся членами Российской академии.

Идея окончательно преобразовать чтения в публичные и оформить их юридически возникла в 1810 г., в период резкого усиления «консервативной партии» и консолидации на основе роста национально-патриотических и антифранцузских настроений русского образованного общества в канун войны 1812 г. Замысел создания публичных чтений совпал с приходом в Петербург известия о том, что Н. М. Карамзин в Твери у великой княгини Екатерины Павловны читал свою историю и записку «О древней и новой России»78. Первым эту идею высказал князь Б. В. Голицын, «разумевший больше по-французски, нежели по-русски, но любивший однакож и свой язык». Именно он, по словам Шишкова, предложил преобразовать «домашние собрания» в публичные79. Идею Голицына поддержали Державин и Шишков. Первоначально общество предполагалось назвать «Лицеем» (год спустя так было названо знаменитое учебное заведение в Царском Селе), затем «Атенеем» или «Афинеем», причем от этого названия отказались, мотивируя тем, что литературные оппоненты могут именовать общество «ахинеей».

Окончательный вариант названия предложил Шишков80.

Киселева Л. Н. Литературная жизнь России 1800-х гг. в «Записках современника». С. 417.

См.: Западов А. В. Из истории «Беседы любителей русского слова» // Литературный архив. М. ; Л., 1938. Т. 1. С. 401–407.

См.: Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX в. СПб., 1902. Т. 1. С. 234.

См.: Шишков А. С. Записки… Т. 1. С. 115.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Н. И. Гнедич, впоследствии близкий к «Беседе», иронически писал В. В. Капнисту (в письме от 2 января 1811): «У нас заводится названное сначала Лицей, потом Атеней, и наконец Беседа – или Общество любителей российской словесности. Это старая Российская академия, переходящая в новое строение; оно есть истинно прекрасная зала, выстроенная Гавриилом Романовичем при доме. Уже куплен им и орган и поставлен на хорах; уже и стулья расставлены, где кому сидеть, и для вас есть стул; только вы не будете сначала понимать языка гг. членов. Чтобы в случае приезда вашего и посещения Беседы не прийти вам в крайнюю конфузию, предуведомлю вас, что слова проза называется у них говор, билет – значок, номер – число, швейцар – вестник; других слов еще не вытвердил, ибо и сам новичок. В зале Беседы будут публичные чтения, где будут совокупляться знатные особы обоего пола – подлинное выражение одной статьи устава «Беседы»81. Справедливости ради отметим, что в уставе «Беседы»

такого выражения нет.

Устав «Беседы» был разработан Шишковым. 17 февраля 1811 г. «Беседа любителей русского слова» была высочайше утверждена, причем ей было объявлено монаршее благоволение за «полезное намерение». Первое торжественное заседание «Беседы» и первые чтения последовали 14 марта 1811 г. в доме Державина, который для собраний заново отделал обширный зал и пожертвовал на значительную сумму книги для библиотеки «Беседы». Шишков на первое заседание пригласил императора Александра I (правда, он не появился). Композитор Д. С. Бортнянский, близкий к императрице Марии Фёдоровне, по предложению Державина написал поздравительную кантату «Сретение Орфеем солнца», которая была исполнена по намеченной программе певчими из придворной капеллы. Шишков следующим образом описывал первое заседание «Беседы»:

«Рассуждая о словесности, приводил я выписки из многих наших стихотворцев и писателей, выказывая красоты их и возбуждая любовь к языку нашему и чтению на нем собственных наших произведений. Собрание было многочисленно и состояло из отличнейших обоего пола особ. Речь мою слушали с великим вниманием: во время чтения царствовала совершенная Цит. по: Грот Я. Жизнь Державина. М., 1997. С. 594.

9. Заказ Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года тишина и безмолвие. После меня Крылов читал свои басни, остротою и солью своею всем понравившиеся. Беседа кончилась к общему всех удовольствию»82. В речи Шишкова содержались программные моменты, имевшие политическое звучание:

«Похвально знать чужие языки, но непохвально оставлять для них собственный. Язык есть первейшее достоинство человека, следовательно, свой язык есть первейшее достоинство народа»83. Подобные высказывания становятся понятными только в контексте борьбы с галломанией.

А. С. Шишков в своих воспоминаниях утверждал, что уже после первого ее заседания «многие присутствовавшие в ней госпожи почувствовали, что не похвально язык свой презирать и многих прекрасных на нем сочинений не читать и не знать»84.

По его словам, на следующий день после первого заседания он заехал к графине Строгановой и обнаружил у нее И. А. Крылова, которого впервые пригласили читать свои басни. Затем приехал Ж. де Местр, привыкший блистать в этом салоне. После обычного приветствия ему чтение Крылова продолжилось.

Де Местр, привыкший к тому, чтобы быть в центре внимания, видя, что на него на этот раз не обращают внимания, обернулся к Шишкову и сказал по-французски: «Я вижу нечто новое, никогда не бывалое: читают по-русски, язык, которого я не разумею и редко слышу, чтоб в знатных домах на нем говорили!

Нечего мне делать здесь! Прощайте!». Сказав это, потихоньку вышел и уехал»85.

Заседания Общества проводились один раз в месяц. Право читать на публичных собраниях предоставлялось каждому желающему его члену. Издавалось периодическое издание Общества – «Чтение в Беседе любителей русского слова», в котором публиковались материалы заседаний, а иногда и труды, не читанные на собраниях. Всего вышло 19 книг «Чтений», в которых в основном печатались произведения, зачитанные на его торжественных открытых заседаниях. «Чтения» распространялись через губернаторов 21 губернии, причем губернаторы Шишков А. С. Записки… Т. 1. С. 116.

Шишков А. С. Речь при открытии Беседы любителей русского слова // Шишков А. С. Собр. соч. и переводов. СПб., 1825. Ч. 4. С. 142.

Шишков А. С. Записки… Т. 1. С. 117.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года были расписаны по членам «Беседы» на основании их личных знакомств и связей.

В записках А. С. Стурдзы подробно описаны бытовые детали заседаний «Беседы»: «В уроченные дни поэты и прозаики, писатели заслуженные и новички начали съезжаться в дом Гаврила Романовича, затейливый и своеобразный. Беседа имела свои частные и публичные заседания. Сии последние бывали по вечерам и отличались присутствием многих посторонних слушателей, допускаемых туда по билетам. Зала средней величины, обставленная желтыми под мрамор красивыми колоннами, казалась еще изящнее при блеске роскошного освещения.

Для слушателей вокруг залы возвышались уступами ряды хорошо продуманных седалищ. Посреди храмины муз поставлен был огромный продолговатый стол, покрытый зеленым тонким сукном. Около стола сидели члены Беседы под председательством Державина, по мановению которого начиналось и перемежалось занимательное чтение вслух, и часто образцовое»86.

Организация Общества была тщательно продумана. Принципы «Беседы» ориентировались на Табель о рангах, что позволяло не только производить назначения в составе Общества по чинам, но и четко соблюдать регламент, приглашать участников чтений, вести переписку, отбирать материалы, которые затем принимались для публичных чтений и др.

«Беседа» первоначально состояла из 24 действительных членов и из членов-сотрудников, «кои на убылые места поступают в действительные члены»87. Для соблюдения порядка в чтениях она разделялась на четыре разряда. Председателями 1–4-го разрядов были назначены соответственно А. С. Шишков, Г. Р. Державин, А. С. Хвостов и И. С. Захаров. Кроме председателя в каждом разряде было еще по пять действительных членов. Над председателями во главе каждого разряда были поставлены попечители: П. В. Завадовский, Н. С. Мордвинов, А. К. Разумовский и И. И. Дмитриев (первый – бывший, а остальные – действующие министры). К числу действительных членов «Беседы» принадлежали И. А. Крылов, С. А. Ширинский-Шихматов, А. Н. Оленин, Д. И. Хвостов, А. Ф. Лабзин, Стурдза А. С. Указ. соч. С. 5.

Хвостов Д. И. Записки о словесности // Литературный архив. М. ; Л., 1938. Вып. 1.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года А. А. Шаховской, П. А. Кикин и др. В числе 33 почетных членов были главнокомандующий С. К. Вязмитинов, Ф. В. Ростопчин, М. М. Философов, О. П. Козодавлев, П. И. Голенищев-Кутузов, А. Н. Голицын, М. М. Сперанский, В. А. Озеров, М. Л. Магницкий, С. С. Уваров, В. В. Капнист, Н. М. Карамзин, А. И. МусинПушкин, Санкт-Петербургский митрополит Амвросий (Подобедов), епископ Вологодский Евгений (Болховитинов). В конце января 1812 г. в одном из публичных собраний общества присутствовали все члены Синода, кроме митрополита Амвросия (Подобедова)88. В списке сотрудников значились С. П. Жихарев, Н. И. Греч и др. После того, как Завадовский в 1812 г. умер, его место занял В. С. Попов; тогда же из почетных членов выбыл опальный М. М. Сперанский, его заменил Н. Н. Новосильцев;

в списке «Беседы» появились имена С. Сестренцевича-Богуша и архимандрита Фотия (Спасского)89. Появление Фотия в «Беседе» было не случайным. В 1837 г. он написал епископу Иннокентию (Борисову) ряд посланий «несомненно ориентированных на теорию А. С. Шишкова «о старом и новом слоге».

Фотий писал о той области литературы, где требуется «высокое наречие», – о духовных сочинениях»90. С членами «Беседы» искал контакты Ж. де Местр. В частности, он присутствовал на знаменитом выступлении Шишкова с «Рассуждением о любви к Отечеству»91.

Император Александр I так и не появился на заседаниях общества, несмотря на настойчивые приглашения. Однако известно, что вдовствующая императрица Мария Фёдоровна покровительствовала кружку Шишкова – Державина и разделяла их убеждения. В ее дворце в Павловске читали свои произведения члены этой литературной группы92.

Одним из фактов, вызывавших удивление историков, было наличие имени Карамзина в списках почетных членов «Беседы». Первым это отметил М. Н. Лонгинов: «Общество, имеющее Cм.: Грот Я. К. Указ. соч. С. 598.

Дмитриева М. А. Братья Ширинские-Шихматовы и архимандрит Фотий // Христианство и русская литература. СПб., 1996. Сб. 2. С. 91.

См.: Каганович Б. С. А. Н. Шебунин // Новая и новейшая история.

1995. № 1. С. 222.

См.: Альтшуллер М. Г. Беседа любителей русского слова : у истоков русского славянофильства. М., 2007. С. 168.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года главною целию противодействовать влиянию Карамзина и его школы, избирает того же Карамзина в почетные члены! Видно, слава его была слишком популярна и прочна, если «Беседа»

была вынуждена на такой непоследовательный поступок. Видно, отсутствие его имени в списке членов какого бы то ни было литературного общества само по себе было бы формальным осуждением его принципов и целей. Лучший друг и сподвижник его Дмитриев также избран в попечители Беседы»93. На самом же деле ничего удивительного или парадоксального в этом не было. К тому моменту политические позиции Карамзина и Шишкова во многом сблизились. Гораздо более удивительно пребывание в составе почетных членов М. М. Сперанского и М. Л. Магницкого. По свидетельству А. С. Стурдзы, «преобразователь делового и государственного слога в России был могучим союзником Беседы в трудах ее»94.

Cовременники отмечали, что Шишков был чрезвычайно терпимым в личном общении человеком. Например, С. П. Жихарев так вспоминал о нем: «Я не имел случая заметить в нем ни малейшего недоброжелательства или зависти к кому-нибудь из наших писателей; напротив, во всех его суждениях, подкрепляемых всегда примерами, заключалось много добродушия и благонамеренности»95. В то время еще не возникла практика «разрыва личных отношений во имя принципиальных политических или литературных соображений»96.

«Плюралистический» состав «Беседы», состоявшей из лиц, принадлежавших к различным политическим и литературным группировкам и направлениям, зачастую находившихся друг с другом во враждебных отношениях, заставляет предположить, что одной из недекларируемых целей «Беседы» было объединение прежних идейных оппонентов в атмосфере резкого усиления угрозы со стороны наполеоновской Франции на основе национально-патриотических настроений. И эта цель поддерживалась двором.

Литературная деятельность «Беседы» в дореволюционной литературе оценивалась весьма низко (потом эти оценки «пеЛонгинов М. Н. Библиографические записки. 1856–1857 // Соч. М., 1915. Т. 1. С. 36.

Стурдза А. С. Указ. соч. С. 12.

Жихарев С. П. Указ. соч. Т. 2. С. 85.

Киселева Л. Н. Указ. соч. С. 416.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года рекочевали» в советскую историографию). Так, М. Н. Лонгинов писал о сухости, педантстве, «жалкой метромании» и бездарности многих членов «Беседы». Исключение он делал для И. А. Крылова97.

Между тем современный и наиболее авторитетный исследователь деятельности «Беседы» М. Г. Альтшуллер совсем иначе характеризует ее основной состав: «Самый беглый взгляд на список членов «Беседы» не позволяет рассматривать общество как сборище бездарностей и тупых реакционеров. Перед нами объединение, располагавшее первоклассными литературными силами. Во главе «Беседы» стояли такие крупные личности и талантливые литераторы, как Шишков и Державин. Важную роль в ней играл регулярно присутствовавший на заседаниях И. А. Крылов. Среди ее членов мы видим таких талантливых писателей, как Шаховской, Шихматов, Капнист, Горчаков, Греч, Бунина, Гнедич (формально к «Беседе» не принадлежавший) и др. В состав объединения входили видные ученые и общественные деятели: Мордвинов, Оленин, Болховитинов, Востоков и др.»98. О Крылове, который помимо Державина, является самым известным из русских классиков, принимавших участие в «Беседе», Альтшуллер уточняет: «В годы существования «Беседы» именно ей отдавал в основном Крылов свои творческие силы»99.

На собраниях «Беседы» зачастую присутствовала «практически вся столичная интеллигенция»100 (можно спорить с М. Г. Альтшуллером о правомерности использования термина «интеллигенция» применительно к рассматриваемому периоду, но очевидно, что имеется в виду столичная элита, верхушка образованного слоя). Общество пользовалось демонстративной поддержкой православной церкви; так, в январе 1812 г. «Беседу» посетили все члены Св. Синода101. Во время войны собрания прервались, но после войны продолжились.

Наиболее активными членами «Беседы» были Г. Р. ДержаСм.: Лонгинов М. Н. Указ. соч. С. 36–37.

Альтшуллер М. Г. Указ. соч. C. 57–58.

См.: А. Н. Голицын [Г. Р. Державину], 25 января 1812 г. // Державин Г. Р. Соч. СПб., 1871. Т. VI. С. 227.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года вин, А. С. Шишков, А. С. Хвостов, И. А. Крылов, А. А. Шаховской, Д. Хвостов. Заседания «Беседы» собирали до нескольких сот человек.

Одним из выдающихся событий за весь период существования «Беседы» стало чтение Шишковым «Рассуждения о любви к Отечеству», которое состоялось 15 декабря 1811 г. «Приуготовительное» чтение состоялось 4 декабря 1811 г. На этом общем собрании «Беседы» присутствовали все «попечители», кроме Н. С. Мордвинова, т.е. свое «Рассуждение» Шишков прочитал с их согласия и одобрения. Шишков не случайно таким образом «подстраховался». В своих воспоминаниях он писал: «Я, наслышась о преобладании над нами французского двора и чванстве посланника его Колинкура, а при том, зная и неблаговоление ко мне государя императора, опасался, чтоб не поставили мне это в какое-нибудь смелое покушение, без воли правительства возбуждать гордость народную, или бы иными какими толками не умножили на меня еще более гнев царский. В сем страхе потребовал я, чтоб чтение определено было согласием всех четырех разрядов Беседы. Все согласились подписать»102. Иначе говоря, «за» высказались действующие министры и сановники, что вряд ли могло произойти без предварительных негласных санкций двора.

Таким образом, выступление Шишкова не было его личной инициативой, а отражало позицию всего Общества, на торжественное заседание которого, согласно свидетельствам современников, съехался высший слой дворянского общества, около четырехсот человек; оно было программным и имело прямой политический смысл. Призывая к национальному единству и сплочению перед лицом потенциального врага, Шишков отстаивал право на «пристрастный» патриотизм: «Отечество требует от нас любви даже пристрастной, такой, какую природа вложила в один пол к другому. Отними у нас слепоту видеть в любимом человеке совершенство, дай нам глаза посреди самого сильнейшего пламени нашего усматривать в нем некоторые недостатки, некоторые пороки; возбуди в нас желание сличать их с преимуществами других людей: ум начнет рассуждать, сердце холодеть, и вскоре человек сей, ни с кем прежде несравШишков А. С. Записки… Т. 1. С. 117–118.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года ненный, сделается для нас не один на свете, но равен со всеми, а потом и хуже других. Так точно отечество»103.

В «Рассуждении» Шишков в очередной раз резко обрушился на космополитизм дворянского общества, особенно опасный в преддверии войны с Наполеоном: «Человек, почитающий себя гражданином света, то есть не принадлежащим никакому народу, делает то же, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных. Все веки, все народы, земля и небеса возопияли бы против него: один ад стал бы ему рукоплескать»104. Пренебрежение к национальным обычаям и традициям, отсутствие патриотизма и любовь к иностранному могут оказаться смертельно опасными в момент военных испытаний для России: «Когда станут увеселять нас чужие обычаи, чужие игры, чужие обряды, чужой язык, обворожая и прельщая воображение наше, тогда при всех правилах, при всех добрых расположениях и намерениях станет уменьшаться первейшее основание любви к отечеству, дух народной гордости.

Когда один народ идет на другого с мечом и пламенем в руках, откуду у сего последнего возьмутся силы отвратить сию страшную тучу, сей громовой удар, если любовь к отечеству и народная гордость не дадут ему оных. Отсюду явствует, что не одно оружие и сила одного народа опасна бывает другому – тайное покушение прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему есть средство надежнейшее мечей и пушек»105.

Космополитизму Шишков противопоставлял «удивительные примеры любви к отечеству», ссылаясь на историю античного мира, в частности, Спарты, Афин и Рима. Из русской истории в качестве достойных подражания назывались персонажи Смуты начала XVII в.: патриарха Гермогена, Дионисия, Палицына, Трубецкого, Минина и Пожарского, митрополита Филарета Романова. Кроме того, Шишков поминал подвиги Петра I и Х. И. Остен-Сакена. Он еще раз повторил свой излюбленный тезис о необходимости отечественного воспитания и недопусШишков А. С. Рассуждение о любви к Отечеству // Собр. соч. и переводов. Ч. 4. С. 165–166.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года тимости воспитания чужеземного106. Можно предположить, что Шишков отвел данному сюжету важное место в «Рассуждении»

потому, что именно на этом направлении консерваторы добились наибольших успехов. Завершал речь Шишкова обширный фрагмент «о природном языке всякой державы», который «есть мерило ума, души и свойств народных»107; без любви к языку человек «теряет и привязанность к отечеству, и совершенно противоборствует рассудку и природе»108. Основными источниками патриотизма Шишков называл консервативную триаду:

православную веру, воспитание и язык русский.

Влияние речи Шишкова оказалось значительно сильнее, чем он ожидал. Еще в 1810 г. он был в немилости у Александра I. В «Записках» Шишков привел следующий эпизод. После образования Государственного совета один из его членов, М. М. Философов, удивленный тем, что Шишков не попал в состав Государственного совета, обратился к императору и доложил ему об этом обстоятельстве, полагая, что произошло недоразумение. В итоге, рассказывал Философов Шишкову, он «увидел в нем (императоре. – А. М.) такое к вам неблаговоление, что, при сильном настоянии моем, он напоследок сказал мне, что лучше согласиться не царствовать, нежели сделать вас членом»109. Однако после триумфального успеха в обществе «Рассуждения о любви к Отечеству» император затребовал его к себе. Шишков вспоминал, что этот вызов всерьез напугал его, поскольку он опасался стать жертвой какой-нибудь интриги: «Высылка Сперанского, отставка Мордвинова, какое-то ко мне тайное письмо и наконец явное ко мне неблаговоление государя императора – приводили меня в великое беспокойство. Я уверен был в моей невинности; но чего не может сплести клевета?!»110. Однако его опасения были напрасны. Император заявил Шишкову: «Я читал рассуждение ваше о любви к отечеству. Имея таковые чувства, вы можете ему быть полезны.

Кажется, у нас не обойдется без войны с французами. Нужно сделать рекрутский набор; я бы желал, чтоб Вы написали о том манифест»111. Вечером этого же дня Шишков написал текст перСм.: Там же. С. 180–183.

Шишков А. С. Записки… Т. 1. С. 115.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года вого манифеста, который вскоре был опубликован. Н. К. Шильдер отмечал: «Это был первый правительственный акт, указывавший народу на близость войны, которую уже давно считали неминуемою»112.

Накануне войны, 9 апреля, отправляясь к границам России, в армию, Александр I повелел Шишкову отправиться вместе с ним и назначил его государственным секретарем: «Я бы желал, чтоб вы поехали со мною. Может быть, для вас это и тяжело, но для отечества нужно»113. Кандидатуру Шишкова на пост государственного секретаря предложил министр полиции А. Д. Балашов, который «указал на Шишкова, как на заслуженного сановника и ревностного патриота»114. Известно, что Александр I обдумывал возможность назначения на этот пост Карамзина115. В конечном итоге предпочтение было отдано Шишкову, как человеку военному, что было немаловажно в условиях надвигавшейся войны с Наполеоном. (С. П. Жихарев отмечал: «Едва ли у А. С. Шишкова еще не больше страсти к морскому делу и к своим морякам, чем к самой литературе»116.) Сам Карамзин отреагировал на назначение Шишкова философски: «Всё к лучшему; может быть, находясь при Государе, я стал бы вступаться в дела и подал бы советы, которые оказались бы вредными»117. Показательно, что, выбирая государственного секретаря, Александр I рассматривал лиц только с консервативной репутацией – Шишкова, Карамзина, Ж. де Местра.

П. К. Щебальский следующим образом объяснял мотивы императора при этом назначении: «Предстояло не только возвещать народу о сделанных распоряжениях, но пробудить в нем то живое участие к судьбам отечества, то могучее национальное чувство, которые, естественно, не могли не задремать в России под влиянием издавна существовавшей у нас правительственной системы < …> правительству необходимо было обратиться к стране с возвышенным, веским и в то же время живым словом, с таким словом, которое нашло бы доступ к самым глубоШильдер Н. К. Император Александр Первый : его жизнь и царствование. СПб., 1904. Т. 3. С. 66.

Шишков А. С. Записки… Т. 1. С. 123.

См.: Погодин М. П. Указ. соч. 95.

Жихарев С. П. Указ. соч. Т. 2. С. 178.

Цит. по: Погодин М. П. Указ. соч. С. 103.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года ким тайникам народного духа и вызвало бы из них неодолимые силы. Такое слово нашел в душе своей Шишков»118.

Таким образом, «Беседа» сыграла важную политическую роль, обеспечив идеологическую победу консерваторов над представителями правительственного либерализма в канун войны. Однако вслед за этим роль и значение «Беседы» начинают падать. В 1813 г. Шишков получил пост президента Российской академии. Поскольку после победы над наполеоновской Францией проблема галломании утратила остроту, он явно охладел к деятельности «Беседы». Самое же главное – в условиях, когда Александр I взял курс на создание «общехристианского» государства и экуменический курс в конфессиональной политике, значение «Беседы» неизбежно должно было резко уменьшиться. В 1816 г., после смерти Г. Р. Державина, «Беседа» прекратила свое существование.

В этот период помимо «Беседы» возникли другие центры консолидации консерваторов. В первую очередь следует назвать двор вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны.

После поражения под Аустерлицем она «не стесняясь, осуждала новую политику Александра»119 и заставила его удалить от себя почти всех друзей, выступающих за проведение либеральной реформистской политики120. Императрица Елизавета Алексеевна по этому поводу писала в одном из писем (29 августа 1807 г.): «Императрица, которая, как мать, должна была бы поддерживать, защищать интересы своего сына, по непоследовательности, вследствие самолюбия (и, конечно, не по какой-либо другой причине, потому что она неспособна к дурным умыслам) дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых очень велико, сплачиваются, прославляют ее до небес, и никогда еще она не привлекала столько народа в Павловск, как в этом году»121. Политическое кредо вдовствующей императрицы было следующим:

«Необходимы бескомпромиссная борьба с Наполеоном, опора на ценности дворянской аристократии и создание сильной арЩебальский П. К. А. С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т. 90. № 11/12. Паг. 1. С. 200.

Шильдер Н. К. Указ. соч. Т. 2. С. 211.

См.: Йена Д. Екатерина Павловна : великая княжна – королева Вюртемберга. М., 2006. С. 57.

Цит. по: Шильдер Н. К. Указ. соч. Т. 2. С. 211.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года мии, которая превратит Российскую империю в оплот борьбы европейских монархий с наполеоновской угрозой»122.

Кроме того, двор Марии Фёдоровны явно претендовал на роль своеобразного теневого министерства культуры. Хорошо осведомленный П. А. Ширинский-Шихматов отмечал, что императрица покровительствовала наукам и искусствам: «Многие известнейшие ученые наши имели счастие заслужить постоянное внимание государыни и находились в непосредственных с нею отношениях. Она возлагала на них разные поручения, требовала советов их, принимала оные с благосклонностию и умела употреблять с пользою. Всякое, не чуждое достоинства, произведение по части наук или словесности не имело надобности в особом предстательстве, чтобы найти доступ к любомудрой монархине, занять почетное место в ее книгохранилище и доставить сочинителю милостивое от щедрот ее вознаграждение.

Обыкновенные сего рода поощрения производились столь часто, что можно было подумать, что ученые, писатели и художники имели, между сокровищами императрицы, собственно им принадлежащий, неоскудеваемый источник богатств, из которого черпали себе помощь и обилие»123.

Несомненно, Мария Фёдоровна старалась направить развитие русской литературы и искусства в нужное для самодержавной монархии русло. Это позволило А. Л. Зорину утверждать, что двор Марии Фёдоровны осуществлял «идеологическое руководство литературным процессом»124. Однако следует подчеркнуть, что «немецкое происхождение и плохое знание русского языка не оставляли ей никаких шансов стать главой российских консерваторов-патриотов»125.

Еще одной консервативной группировкой, стоявшей особняком, была часть масонов – «мартинистов», последователей Н. И. Новикова, для которой, наряду с приоритетом «внутренней церкви» над «внешней», отрицанием церковной обрядности, ставкой на надконфессиональную мистику и экуменизм, Ширинский-Шихматов П. Похвальное слово императрице Марии Федоровне. СПб., 1833. С. 13–14.

Зорин А. Кормя двуглавого орла… : литература и государственная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2001.

С. 269.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года были характерны некоторые принципы, вполне родственные консервативным. Это были московские розенкрейцеры, объединенные в ложи «Нептун» и «К мертвой голове», достопочтенным мастером которых являлся П. И. Голенищев-Кутузов, а духовным лидером – И. А. Поздеев. Известно активное участие «правой» части русских масонов в создании общественного мнения, способствовавшего крушению конституционных проектов и опале либерального реформатора М. М. Сперанского. Сравнительно недавно этот сюжет удалось по-новому интерпретировать Е. А. Вишленковой. Хорошо известен факт, что в 1809 г.

И. А. Фесслер, протестантский проповедник и реформатор масонства, приглашенный Сперанским в Россию (где он получил кафедру восточных языков и философии в Петербургской духовной академии и, кроме того, служил под началом Сперанского в комиссии составления законов), организовал в столице ложу «Полярная звезда», в которую вошли люди из ближайшего окружения Сперанского. Посредством этой ложи верховная власть хотела реформировать в своих интересах масонство. Из воспоминаний Ф. М. Гауеншильда, члена «Полярной звезды», известно, что Сперанский вынашивал план унификации всех масонских лож в России и даже хотел преобразовать православную церковь на основе объединения наиболее образованных представителей духовенства в масонские ложи126.

Ядро ложи образовалось из сотрудников Комиссии составления законов, людей с незаурядными литературными способностями, в нее вступил ближайший сотрудник Сперанского М. Л. Магницкий. Туда же (вероятно, с санкции императора) планировалось принять герцога Ольденбургского и его супругу – великую княгиню Екатерину Павловну и намеревался вступить сам император127. С Фесслером, приехавшим в феврале 1811 г., «сидел подолгу» Н. М. Карамзин128, чем отчасти можно объяснить крайне отрицательное отношение «правых масонов»

к Карамзину. Под «духовенством», о котором упомянуто выше, по смыслу документа подразумевалась организация, аккумуСм.: Серков А. И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000.

С. 74.

См.: Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002. С. С. 121.

См.: Серков А. И. Указ. соч. С. 78.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года лирующая «духовный потенциал всей нации вне зависимости от сословий». Члены этой организации должны были составить новую элиту, активно формирующую общественное мнение. Великая ложа, которая их объединяла и продвигала на ответственные государственные посты, должна была «формировать и задавать идейные установки для всех масонских лож и образованного общества. Кроме того, масонству придавалось значение школы кадров для государственной системы. Единственным условием продвижения по службе должны были стать личные заслуги и способности. Этим разрушилась бы сословная структура российского общества, без широкого оповещения отмерла «Табель о рангах», и российское общество обрело бы социальную мобильность»129. Масонские ложи «должны были стать средством формирования «общего мнения», цензурой для настроений и литературных произведений, карательным аппаратом, существование которого не бросит тень на «гуманное»

лицо монарха»130. Когда правительство создало особый комитет для рассмотрения масонских актов, Александр I обещал Сперанскому подписать указ о подчинении ложе «Полярная звезда» всех других масонских лож. Этот план встретил противодействие последних. «Правые» П. И. Голенищев-Кутузов и И. А. Поздеев объявили эту ложу «иллюминатской» и повели с ней активную борьбу131.

Не удивительно, что, когда в придворных кругах против Сперанского возник заговор, Поздеев оказался «фактическим союзником» великой княгини Екатерины Павловны, Ж. де Местра, Ф. В. Ростопчина и других консерваторов. В письме от 23 сентября 1810 г. он призывал своего духовного ученика, министра просвещения А. К. Разумовского, доказать монарху, что реализация проекта Фесслера – Сперанского приведет к тому, что немцами из протестантских земель в масонство будет привнесен элемент иллюминатства: «тут змея есть – змея западная, впалзывающая в спокойство России». Из-за засекреченности проекта Фесслера – Сперанского общество стало смотреть на него через призму поздеевского к нему отношения132.

Вишленкова Е. А. Указ. соч. С. 118, 119.

См.: Вишленкова Е. А. Указ. соч. С. 122–123.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Все вышеперечисленные группировки («Беседа любителей русского слова», двор Марии Фёдоровны, правые масоны и т.д.) находились в сложных отношениях, в каких-то вопросах взаимодействуя или, наоборот, существенно расходясь друг с другом. Иногда между ними возникали острые противоречия.

Весьма показателен был антагонизм между масонами-консерваторами и Карамзиным. Разворачивался он при следующих обстоятельствах. При назначении в 1810 г. одного из самых близких друзей Карамзина И. И. Дмитриева министром юстиции Александр I обдумывал возможность назначения Карамзина министром народного просвещения. Однако Сперанский высказался против этого назначения, предлагая сделать Карамзина предварительно куратором Московского университета. Об этом Карамзин рассказывал К. С. Сербиновичу в 1825 г.133 В итоге министром в начале 1810 г. был назначен граф А. К. Разумовский, который до этого был попечителем Московского университета. Секретарь императрицы Елизаветы Алексеевны Н. М. Лонгинов давал в письме к графу С. Р. Воронцову следующую характеристику Разумовскому: «начальник и покровитель московских мартинистов»134. Попечителем же вместо него «стараниями масонов, как говорит предание» был назначен известный масон П. И. Голенищев-Кутузов. В 1790-е гг. он участвовал в масонской кампании по дискредитации Карамзина и опубликовал стихотворение «Похвала моему другу», в котором обвинял его в безбожии и безнравственности.

В либеральной историографии Голенищев-Кутузов заслужил крайне негативную оценку: «обскурант до мозга костей, подвизавшийся на почве мракобесия»136. В 1800-е гг. А. С. Шишков, Д. И. Хвостов и Евгений Болховитинов «пытались противопоставить творчество Голенищева-Кутузова литераторам карамзинского лагеря»137.

Очевидно, чтобы скомпенсировать моральный урон, так или иначе нанесенный Карамзину в июле 1810 г., Александр I См.: Погодин М. П. Указ. соч. С. 60.

Цит. по: Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. М., 1999. С. 83.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 60.

Скабический А. М. Очерки истории русской цензуры (1700–1863).

СПб., 1892. С. 160.

Комментарии // Карамзин : pro et contra. СПб., 2006. С. 1001–1002.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года наградил его орденом Св. Владимира 3 степени. Награда эта состоялась при активном протежировании И. И. Дмитриева138.

10 августа 1810 г. новый попечитель Московского учебного округа, видимо, желая предотвратить возможное возвышение Карамзина, направил донос министру просвещения А. К. Разумовскому, в котором обвинял писателя в том, что его произведения «наполнены вольнодумческого и якобинского яда.

Карамзин явно проповедует безбожие и безначалие. Не орден ему надобно бы дать, а давно бы пора его запереть, не хвалить его сочинения, а надобно бы их сжечь. Ваше дело открыть Государю глаза и показать Карамзина во всей его гнусной наготе, яко врага Божия, и врага всякого блага и яко орудие тьмы. Он целит не менее, как в Сиесы (аббат. Э.-Ж. Сийес.

– А. М.) или в первые Консулы, – это здесь все знают и все слышат. Пусть что хотят, то делают, но об Университетах надобно подумать и сию заразу как-нибудь истребить. Попекитесь о сем. Тут не мое частное благо, а всеобщее! В том вам сам Господь поможет»139.

2 декабря 1810 г. Голенищев-Кутузов пишет Разумовскому еще один донос на Карамзина: «Нужно его демаскировать, как человека вредного обществу и коего все писания тем опаснее, что под видом приятности преисполнены безбожия, материализма и самых пагубных и возмутительных правил; да беспрестанные его публичные толки везде обнаруживают его яко якобинца. Возьмите даже его «Марфу Посадницу». Какой республиканский дух и какая пустая выдумка, имеющая целию только воспаление духом республиканским! Вложил в уста пьяной и глупой бабы ораторские речи в защиту вольности новгородцев и заставил ее говорить как Демосфена. И позволено ли историческое происшествие, бывшее не далее, как за лет, исказить вымыслами и на какой конец, – на якобинский?

Я скоро очень доставлю вам выписку из проклятых его сочинений, где увидите весь яд, который он разлить старался на бедное наше юношество, полюбившее к несчастию его бредни.

Не в чины его жаловать надобно, а велеть присматривать за ним и за его знакомыми. У него бывают сборища, где любимые См.: Погодин М. П. Указ. соч. С. 61–62.

Голенищев-Кутузов П. И. Письмо министру народного просвещения гр. Разумовскому // Карамзин: pro et contra. С. 491– Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года разговоры – кощунство насчет религии и Священного писания, коими он явно ругается! Да и что за автор! Куда он годится! Противен всякой нравственности, а штиль, про который так кричат неведующие русского языка, штиль самый дурной, неправильный и не русский! Загляните в книгу «О старом и новом слоге», сочиненную вице-адмиралом Шишковым, или удостойте Шишкова об этом поговорить, он ясно доказывает, что сей автор худо грамоту знает»140.

М. П. Погодин утверждал, что «доноситель увлекался своими понятиями; видел, ослепленный и пристрастный, вред там, где его не было, и искренно боялся его последствий»141, т.е. поведение Голенищева-Кутузова и других «братьев» было обусловлено нежеланием масонов вникать в смысл обращений Карамзина к природе, его благоприятных отзывов о Руссо и Вольтере, которые считались тогда главными виновниками революции142. С точки зрения В. Э. Вацуро, доносы на Карамзина П. И. Голенищева-Кутузова были рассчитаны «на его политическое уничтожение, были реакцией на разрыв (с масонами. – А. М.); намек на это делает Ф. Н. Глинка, человек осведомленный, сам масон и к тому же женатый на дочери Голенищева-Кутузова»143.

Возможно, что тогда же какие-то демарши против Карамзина предприняли оставшиеся неизвестными члены «Беседы любителей русского слова», о чем он писал И. И. Дмитриеву:

«О беседе Шишковской слыхал желаю ей успеха, но только в добре. Для чего сии господа не хотят оставить меня в покое? Впрочем, мое правило не злиться»144. Тем не менее, нападки противоборствующих группировок на Карамзина не возымели своего действия.

Одним из наиболее выдающихся проявлений деятельности «русской партии» в 1810–1811 гг. стало возникновение и деятельность тверского салона любимой сестры Александра I Цит. по: Васильчиков А. А. Семейство Разумовских. СПб., 1880. Т. 2.

С. 325–327.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 64.

Вацуро В. Э. Карамзин возвращается // Карамзин : pro et contra.

С. 739.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 64.

10. Заказ Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года – великой княгини Екатерины Павловны. Как писал В. Н. Бочкарёв, «великая княгиня представляла из себя как бы оплот национализма и консерватизма среди членов императорской семьи. Интересы и честь России стояли у нее на первом плане, и она горячо верила в то, что, в конце концов, Россия должна занять первое место в Европе»145. Именно при содействии великой княгини основные положения программы русских консерваторов были доведены до сведения Александра I.

Фигура великой княгини Екатерины Павловны (1788– 1819) – рано ушедшей из жизни четвертой дочери Павла I и императрицы Марии Фёдоровны, внучки Екатерины II, любимой сестры Александра I – длительное время оставалась в тени ее царственного брата146.

Екатерина Павловна получила разносторонние воспитание и образование под руководством императрицы Марии Фёдоровны и баронессы Ливен. В отличие от своих сестер, ей удалось достичь определенной независимости от матери, которая сурово и деспотично относилась к другим членам царской семьи.

Великая княгиня знала французский, немецкий и английский языки, но при этом владела и русским языком. Ее переписка с Н. М. Карамзиным свидетельствует о том, что она достаточно хорошо писала по-русски (на французском языке написана примерно половина писем), что было редкостью среди образованных людей ее круга конца XVIII – начала XIX в.147 Великая княжна получила знания математики, истории, географии, политической экономии, недурно рисовала.

Красивая, грациозная, cтрастная, очень обаятельная, крайне честолюбивая и энергичная Екатерина Павловна обладала сильным, мужским умом, обширными знаниями и широкими связями. Она активно вмешивалась в политику, используя при этом расположение к ней Александра I, на которого в определенные периоды имела бльшее влияние, чем кто-либо другой из родственников. Император обожал сестру и писал ей письма, которые настолько напоминают переписку влюбленных, что это обстоятельство даже породило миф об инцестуальных Бочкарев В. Н. Указ. соч. С. 214.

См.: Йена Д. Указ. соч.

См.: Пушкин Е. А. Письма великой княгини Екатерины Павловны.

Тверь, 1888.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года отношениях между ними. К примеру, С. П. Мельгунов недвусмысленно намекал, что в доверительных отношениях между братом и сестрой «была доля нежных чувств, выходящих уже за сферу родственной привязанности»148.

Император часто советовался с великой княгиней по разнообразным вопросам внутренней и внешней политики и даже предварительно составлял программы бесед. В случае, когда брат и сестра не могли непосредственно общаться, они вели между собой обширную переписку, лишь частично опубликованную в начале XX в.149 Историки отмечали, что степень откровенности этой переписки была чрезвычайно велика и она лишена «той двойной игры, которая была обычным явлением в отношениях Александра с людьми вообще»150. К примеру, в конце декабря 1810 г., собираясь навестить сестру в Твери, Александр составил заранее программу разговора о политике, военных действиях и внутреннем управлении, включая обсуждение отчета Сперанского и проекта о предлагаемых им учреждениях, и т.д.151 Политический вес и авторитет Екатерины в общественном мнении были велики. После заключения Тильзитского мира, вызвавшего резкое недовольство в широких кругах русского общества, по столице ходили слухи о готовящемся перевороте, в котором активную роль якобы должна была сыграть Екатерина, которую прочили в новые русские императрицы. Шведский посол в Петербурге граф Стединг писал королю от 28 сентября 1807 г.: «Недовольство императором усиливается, и разговоры, которые слышны повсюду, ужасны.

Говорят о том, что вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица-мать и императрица Елизавета не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести великую княжну Екатерину.

Военные настроены не лучше, чем другие подданные импераМельгунов C. П. Дела и люди Александровского времени. Берлин, 1923. С. 105. Сводку суждений по этому поводу см. : Русские принцессы. М., 2009. С. 177–178.

См.: Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910.

См.: Богоявленский. С. К. Император Александр I и великая княгиня Екатерина Павловна // Три века. М., 1913. Т. 5. С. 191.

10* Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года тора»152. О кандидатуре Екатерины Павловны на российский престол некоторые сведения сообщал также в своих донесениях французский посол А. Коленкур. В донесении Наполеону от 12 марта 1809 г. он утверждал, что в обществе много говорят о планах Екатерины Павловны обосноваться в Москве, куда, по слухам, назначали губернатором ее мужа принца Ольденбургского. «Великая княгиня, – писал Коленкур, – подготовляет там почву. Я хотел бы ошибиться, но ее отношения с генералами и чиновниками, ее характер и намеки за последние четыре месяца – всё это обнаруживает в ней одну из тех смелых женщин, которые издалека подготовляют крупные события»153.

Само появление подобного рода слухов было весьма симптоматичным явлением.

Обворожительная и блистательная Екатерина Павловна была одной из самых завидных невест Европы, мечтая рано или поздно занять императорский трон. Когда ей исполнилось 13 лет, Павел I, не доверявший своим сыновьям, задумал проект ее замужества с принцем Евгением Вюртембергским, которого хотел сделать своим наследником. Однако этот замысел не был реализован из-за смерти Павла I. В 18-летнем возрасте встал вопрос о ее замужестве с австрийским императором Францем. Имелись и другие брачные проекты, которыми в течение двух лет без особого успеха занимался князь А. Б. Куракин по поручению вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны154. При этом известно, что в 1808 г. Екатерина «сильно увлеклась кн. Долгоруким и даже собиралась выйти за него замуж, забыв свои честолюбивые планы. Еще раньше у нее было увлечение князем Багратионом, сильно шокировавшее императрицу Елизавету Алексеевну»155. Багратион был женат, но отношения с ним Екатерина прекратила только в 1809 г., уже после замужества. После его смерти Екатерина потребовала от Александра I, чтобы тот нашел и уничтожил ее письма к княЦит. по: Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М. ; Л., 1957. С. 220.

См.: Письма из Вены от князя А. Б. Куракина к государыне императрице Марии Федоровне. 1807 год // Русский архив. 1869. № 3. Стлб.

472–517.

Богоявленский С. К. Указ. соч. С. 191.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года зю, если таковые сохранились, поскольку это могло повредить ее репутации как политика156. В 1808 г. к великой княжне сватался Наполеон. Во время Эрфуртского свидания Талейран по его поручению поставил пред Александром I вопрос об упрочении союза между Францией и Россией посредством брака с Екатериной Павловной. «Александр был не прочь согласиться на этот брак, – писала в своих воспоминаниях графиня С. Шуазель-Гуфье, – но встретил такую сильную оппозицию со стороны вдовствующей императрицы Марии Федоровны и самой молодой великой княжны, что должен был им уступить. Они обе были женщины с характером и открыто восставали против континентальной системы, принятой Александром, расценивая ее как самую большую ошибку внешней политики Российской империи. Наполеону пришлось в первый раз, со времени своего возвышения, получить отказ. Это была для него первая измена фортуны!»157. Реакция Екатерины Павловны на «нелегитимного» жениха была крайне резкой. «Я скорее пойду замуж за последнего Русского истопника, чем за этого Корсиканца»158. Этот отказ ухудшил отношения между Россией и Францией. К тому времени Екатерине Павловне исполнился уже 21 год.

Современные исследователи считают, что великая княжна «только из-за того, чтобы не быть выданной за императора французов, дала согласие на замужество с принцем Ольденбургским, «бедным родственником, младшим сыном весьма немогущественного немецкого владетельного герцога»159.

1 января 1809 г. Александр I подписал манифест об обручении Екатерины Павловны с незначительным немецким принцем Петром Фридрихом Георгом Гольштейн-Ольденбургским (1784 – 1812), знатоком немецкой литературы и почитателем Шиллера.

См.: Йена Д. Указ. соч. С. 70–71.

Император Александр I : в воспоминаниях графини Шуазель-Гуфье // Русская старина. 1877. Кн. 12. С. 587–588.

Из записок Марии Сергеевны Мухановой // Русский архив. 1878.

С. 307.

Искюль С. Н. Из истории династической политики России : обручение Екатерины Павловны и Георга Ольденбургского // Россия в XIX–XX вв. : сб.

статей к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998. С. 120.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года На бракосочетание Екатерины Павловны Г. Р. Державин написал стихотворение «Геба», в котором были такие строчки:

Обручение и последующее замужество породили различные толки в высшем свете столицы, поскольку принц приходился Екатерине двоюродным братом, что противоречило канонам православной церкви160. Принц был глубоко предан Екатерине Павловне и находился всецело под ее влиянием. Быстрое обручение Екатерины Павловны вызвало особенный патриотический энтузиазм, поскольку оно было не только выражением глубокой антипатии самой Екатерины Павловны и ее матери к властителю Франции, но и, по существу, очередным вызовом новому союзнику161. Брак означал, что Российская империя берет под особое покровительство Ольденбургский дом, которому угрожал Наполеон. После венчания принц Ольденбургский был назначен генерал-губернатором трех губерний – Новгородской, Тверской и Ярославской и главным директором водных коммуникаций с резиденцией в Твери, которая в то время считалась одним из красивейших городов России. Через подчиненные ему губернии проходили главные речные системы государства: Вышневолоцкая, Тихвинская, Мариинская.

С этого момента «тверской двор» фактически стал центром объединения «русской партии» или консерваторов национально-патриотического направления. Атмосфера при «тверском дворе» отличалась строгостью и была пронизана нескрываемыми политическими амбициями. Ж. де Местр сообщал: «Двор ее (Екатерины Павловны. – А. М.) походит на монастырь; по вечерам там нет другого развлечения, кроме чтения. Она сама учит своего мужа русскому языку и знакомит его с простолюдинами.

Ее голова способна на дальновидные планы и на сильную решимость»162. Историк консервативно-монархического направления И. Н. Божерянов отмечал высокие культурные запросы См.: Искюль С. Н. Из истории династической политики России.

С. 119.

См.: Зорин А. Указ. соч. С. 224.

Цит. по: Булич Н. Н. Указ. соч. С. 275.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года семейной четы Ольденбургов: «Они толковали об украшениях дворца (главным архитектором которого был К. Росси. – А. М.), об уничтожении бедствий человечества или занимались живописью, или упражнялись в русском языке, в котором старалась великая княгиня усовершенствовать своего супруга, а он, в свою очередь, обращал ее внимание на величайшие богатства мысли и духа произведений немецких писателей. Великокняжеская чета не оставалась в уединении. Лица высокого ранга и выдающейся учености посещали их двор и среди них приезжало много немецких профессоров из Московского университета, имевших беспрепятственный приезд к принцу и беседовавших с ним о быстрых успехах искусств и науки»163. Великая княгиня выступала в качестве покровительницы русской литературы и пользовалась вниманием многих поэтов и писателей, из которых наиболее известны Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский.

При дворе Екатерины Павловны образовался политический салон, участниками которого были великий князь Константин Павлович, Ж. де Местр, барон фон Штейн, Ф. В. Ростопчин, генерал П. И. Багратион, археолог и публикатор древних рукописей гр. А. И. Мусин-Пушкин, И. И. Дмитриев, А. Б. Куракин, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, поэты К. Н. Батюшков и Н. И. Гнедич, художник О. А. Кипренский, возможно, А. С. Шишков и др.164 «В оживленных беседах с ними проводили время, затрагивая все вопросы дня, причем Екатерина Павловна проявляла особый интерес ко всему русскому, а также к делам внутренней политики», – писал великий князь Николай Михайлович165. Это, как правило, были люди с явно выраженными консервативными и националистическими политическими взглядами. Тверской салон стал одним из «идейных центров» консервативных настроений в русском обществе.

Центральной фигурой салона была «Тверская полубогиня» (выражение Н. М. Карамзина). Свидетельств о беседах в салоне почти не сохранилось, важнейшее из них содержится в воспоБожерянов И. Н. Великая княгиня Екатерина Павловна. СПб., 1888. С. 45–47.

См.: Martin A. Op. cit. P. 91–92.

Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. С. XXVI.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года минаниях Ф. П. Лубяновского, статс-секретаря и управляющего делами принца Георгия Ольденбургского в Твери. В частности, тот вспоминает, что «между прочим, от графа А. И. Мусина-Пушкина, очевидца, я слышал всю историю условленного, но несбывшегося обручения вел. кн. Александры Павловны со шведским королем и поразительное действие этой неожиданной неудачи на оскорбленную императрицу. Граф Ростопчин отменно искусно представлял в лицах разные случаи из царствования императора Павла»166.

Екатерина, находясь в Твери, резко повысила в сравнении с предшествующим периодом свою политическую активность.

Она стала довольно часто видеться с императором, подолгу гостила в Петербурге и неоднократно принимала брата в Тверском дворце. Переписка между ними интенсифицировалась, приобретя более содержательный и деловой характер. В Твери обсуждались и решались назначения на многие ответственные посты; расположение великой княгини могло способствовать быстрой карьере или, наоборот, опале. А. Коленкур писал в своем дневнике от 17 января 1809 г.: «Многие хотят усмотреть в великой княгине Екатерине Павловне всё такое, что в будущем отзовется громко. Она в переписке с большею частью видных генералов; она показывает вид, что возобновляет отношения с ранеными генералами и офицерами и отличает их; она ласкает Русских стариков, переписывается с ними об искусствах, науках или литературе. Говорили, будто бы она старается доказать всем, что способна воскресить все великие воспоминания, на которые указывает ее имя. Она старается быть более Русской, чем ее семья, или по вкусам, или по обычаям, со всеми разговаривает, объясняясь легко и с уверенностью сорокалетней женщины. Всё это не ускользает от иных наблюдателей, которые видят в ней орудие ее матери, всегда отличавшейся властолюбием…»167. Екатерина Павловна поддерживала те группировки, которые требовали выхода Российской империи из континентальной блокады и решительных военных действий против Наполеона.

Как у большинства реальных политиков, взгляды Екатерины Павловны не носили развернутого концептуального харакВоспоминания Ф. П. Лубяновского (1799–1838). // Русский архив.

1872. № 3, 4. Стлб. 501–502.

Из записной книжки Коленкура. 1809 г. // Там же. 1908. № 5. С. 6.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года тера. В своей деятельности она руководствовалась некоторыми основными положениями, вообще свойственными для русской консервативной мысли. Великая княгиня была женщина, «искренно ненавидевшая всё, что отзывалось революцией»168. Она была убеждена в великой исторической миссии русского самодержавного образа правления, считая конституцию «совершенным вздором», а самодержавие полезным не только в России, но и в западноевропейских государствах. Достаточно, считала она, государю показать свою личную энергию, чтобы завладеть неограниченной властью: «Хорошие законы, которые исполняют, вот лучшая конституция»169. Россия, с ее точки зрения, должна была быть гегемоном в Европе. Для нее, как и для большинства русских консерваторов того времени, характерно было неприятие галломании.

В начале 1810 г. Н. М. Карамзин через Ф. В. Ростопчина познакомился в Москве с великой княгиней Екатериной Павловной170 и стал постоянно посещать ее резиденцию в Твери. В салоне великой княгини Карамзин начал осваивать роль своеобразного светского духовника членов императорской фамилии.

Время сближения великой княгини и Карамзина было определено некоторыми cущественными обстоятельствами внутриполитической борьбы того времени. В октябре 1809 г.

М. М. Сперанский по поручению Александра I составил либеральный план государственных преобразований – «Введение к уложению государственных законов» и представил его императору. Учреждение Государственного совета в 1810 г. свидетельствовало о начале реализации этого плана. Либеральный проект вызвал активное противодействие «консервативной партии», одним из лидеров которой являлась Екатерина Павловна. Консерваторы решили использовать в своих целях Карамзина, как мощную идейную силу, фигуру, равную по своему интеллекту и возможностям влияния на широкую публику со Сперанским. В 1811 г. Екатерина Павловна даже предложила историку пост губернатора Твери, на что Карамзин отвечал, что он будет или «дурным историком, или дурным губернатором, тем более что к этой должности не готовил себя»171.

Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 64.

Пушкин Е. А. Указ. соч. С. 74.

См.: Погодин М. П. Указ. соч. С. 58.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года В феврале 1810 г. Карамзин впервые читал отрывки из «Истории» великой княгине и великому князю Константину Павловичу, тогда же произошло его знакомство с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, которая с тех пор становится одной из его покровительниц. «Они пленили меня своей милостью», – писал он брату172. Основные фигуры династической «консервативной партии» явно поощряли его занятия.

28 марта 1810 г. Карамзин сообщал брату: «Милость ко мне Великой Княгини, Великого Князя Константина Павловича и вдовствующей Императрицы служит для меня не малым ободрением в моих трудах. Императрица приказала сказать мне, что она завидует Великой Княгине, которой я читал свою Историю. Константин Павлович также отзывается обо мне с отличным благоволением»173.

Вторая поездка Карамзина в Тверь произошла в декабре 1810 г. В письме к брату от 13 декабря он сообщал: «Недавно я был в Твери, и осыпан новыми знаками милости со стороны Великой Княгини. Она Русская женщина: умна и любезна необыкновенно. Мы прожили около пяти дней в Твери, и всякий день были у нее»174. Разговоры велись о реформах, связываемых с именем Сперанского, и Карамзин высказывал о них критическое мнение. М. П. Погодин даже утверждал, что в конечном счете записка появилась на свет как «компиляция из всех разговоров, какие автор слышал вокруг себя»175. Вероятно, Екатерина Павловна попросила Карамзина изложить свои суждения отдельной запиской. 14 декабря 1810 г. она писала Карамзину: «Жду с нетерпением Россию в ее гражданском и политическом отношениях». 5 января 1811 г. в очередном письме княгиня писала: «С нетерпением ожидаю вас и Россию. Если вы к нам после 15 приедете, то застанете верно Константина Павловича»176.

В начале февраля Карамзин подготовил текст «Записки»

и совершил очередной визит в Тверь, где пробыл две недели.

«Чтение продолжалось несколько дней, потому что было преПогодин М. П. Указ. соч. С. 58.

Покровский М. Н. Александр I // Карамзин : pro et contra. С. 245.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года рываемо множеством вопросов»177. Мнение великой княгини было однозначно: «Записка ваша очень сильна!»178. В письме к И. И. Дмитриеву от 19 февраля 1811 г., где Карамзин описывает некоторые детали этой своей поездки в Тверь, он, среди прочего, посчитал необходимым подчеркнуть следующее: «Не отвечаю за будущее, но теперь милостивое расположение августейшей четы составляет одно из утешений моей жизни»179.

В марте 1811 г. Александр I посетил Екатерину Павловну в Твери, после чего И. И. Дмитриев по приказанию царя уведомил Карамзина, что монарх желает познакомиться с ним. В середине марта произошла их встреча. По мнению Погодина, чтение «Истории государства Российского» произошло 18 марта.

Сам Карамзин так вспоминал в письме к Дмитриеву о беседе с царем, которая состоялась после этого: «Говорил с ним немало, о чем же? О самодержавии! Я не имел счастья быть согласен с некоторыми его мыслями, но искренно удивлялся его разуму и скромному красноречию»180. После этой беседы Екатерина Павловна отдала «Записку» Карамзина на прочтение царю.

«Записка» Карамзина делится на три части. В первой содержится краткий очерк истории России с древнейших времен до 1801 г., во второй – консервативная критика либеральных преобразований Александра I, в третьей – рекомендации по выходу из кризиса.

Н. М. Карамзин исходил из общего принципиального положения, что «настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее»181. С этой целью им анализируется русское историческое прошлое, чтобы осветить настоящее и найти в прошлом идеал будущего, которым было для Карамзина самодержавие: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием»182. В историческом обзоре Карамзин Русский консерватизм XIX столетия : идеология и практика. М., 2000. С. 42.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 79.

Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях // О древней и новой России : избр. проза и публицистика. М., 2002. С. 378.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года подчеркивал, что только «единодержавием» или «единовластием» спасалась Русь. Ослабление его привело к раздробленности, ослаблению государства и к татарскому игу. «Вече», носители «духа вольности», оценивались «республиканцем в душе» предельно сдержанно: «Сии республиканские учреждения не мешали Олегу, Владимиру, Ярославу самодержавно повелевать Россиею: слава дел, великодушие и многочисленность дружин воинских, им преданных, обуздывали народную буйность»183.

Московский период Карамзин оценивал чрезвычайно высоко, поскольку именно Москва возродила принцип единовластия: «Да будет честь и слава Москве! В ее стенах родилась, созрела мысль восстановить единовластие в истерзанной России, и хитрый Иоанн Калита, заслужив имя Собирателя земли русской, есть первоначальник ее славного воскресения, беспримерного в летописях мира. Надлежало, чтобы его преемники в течение века следовали одной системе с удивительным постоянством и твердостию, системе наилучшей по всем обстоятельствам и которая состояла в том, чтобы употребить самих ханов в орудие нашей свободы»184. Карамзин подчеркивал сдержанность Москвы во внешней политике, ориентацию на национальные интересы, изоляционизм по отношению к европейской политике: «Имея целию одно благоденствие народа, они воевали только по необходимости, всегда готовые к миру; уклонялись от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности монархов, нежели полезного для государства, и, восстановив Россию в умеренном, так сказать, величии, не алкали завоеваний неверных или опасных, желая сохранить, а не приобретать»185.

С установлением самодержавия Московское царство окрепло. Это была для русского народа эпоха установления независимости и безопасности: «Внутри самодержавие укоренилось:

никто, кроме государя, не мог ни судить, ни жаловать, – всякая власть была излиянием монаршей. Жизнь, имение зависели от произвола царей, и знаменитейшее в России титло уже было не княжеское, не боярское, но титло слуги царева. Народ, Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 381.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года избавленный князьями московскими от бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига, не жалел о своих древних вечах и сановниках, которые умеряли власть государеву; довольный действием, не спорил о правах»186.

Отношение Карамзина к Петру I было в целом негативным. Он считал, что после Петра Россия пошла путем Запада, «предписанным ей рукою Петра, более и более удаляясь от своих древних нравов и сообразуясь с европейскими»187. Говоря о царствовании Екатерины II, Карамзин, с одной стороны, поет ей панегирик: «Екатерина была истинною преемницею величия Петрова и второю образовательницею новой России.

Главное дело сей незабвенной монархини состоит в том, что ею смягчилось самодержавие, не утратив силы своей»188, а с другой стороны, рисует падение нравов, разврат, фаворитизм, коррупцию и пр., характерные для правления этой императрицы.

Царство Павла I в изображении Карамзина – царство страха и ужаса: «Что сделали Якобинцы в отношении к Республикам, то Павел сделал в отношении к Самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного. По жалкому заблуждению ума и вследствие многих личных, претерпенных им неудовольствий, он хотел быть Иоанном IV»189, соответственно, «зло вредного царствования пресечено способом вредным»190. Карамзин формулирует установку, типичную для консервативного монархического дискурса: «Кто верит Провидению, да видит в злом самодержце бич гнева Небесного! Снесем его, как бурю, землетрясение, язву, феномены страшные, но редкие»191.

Вторая часть «Записки» содержит критику внешней и внутренней политики, в особенности либеральных начинаний Александра I. Карамзин в ней сразу взял тон, который вряд ли мог понравиться императору: «Россия наполнена недовольными; жалуются в палатах и в хижинах, не имеют ни доверенности, ни усердия к правлению, строго осуждают его цели и меры»192.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Н. М. Карамзин резко отрицательно оценивал участие России в третьей антинаполеоновской коалиции, ознаменовавшейся Аустерлицким поражением. «Россия привела в движение все силы свои, чтобы помогать Англии и Вене, т.е. служить им орудием в их злобе на Францию, без всякой особенной для себя выгоды. Еще Наполеон в тогдашних обстоятельствах не вредил прямо нашей безопасности, огражденной Австриею и Пруссиею, числом и славою нашего воинства». В случае побед России выиграла бы в первую очередь Австрия, которая «из благодарности указала бы России вторую степень и то до того времени, пока не смирила бы Пруссию, а там объявила бы нас державою азиятскою, как Бонапарте». Тем не менее поначалу ситуация складывалась в пользу России, когда австрийская армия потерпела сокрушительное поражение от Наполеона и вошла в Вену, а русская, под командованием Кутузова, отступила к Ольмюцу. «Никогда политика российская не была в счастливейших обстоятельствах. Одно слово могло прекратить войну славнейшим для нее образом: изгнанник Франц по милости Александра возвратился бы в Вену, уступив Наполеону, может быть, только Венецию; независимая Германия оградилась бы Рейном, наш монарх приобрел бы имя благодетеля, почти восстановителя Австрии и спасителя Немецкой империи». Но «мы захотели битвы!» – пишет Карамзин, намекая на тщеславие Александра I, приведшее к поражению193.

Четвертая антинаполеоновская коалиция после Аустерлица была уже неизбежной: «тут мы долженствовали вступиться за безопасность собственных владений, к коим стремился Наполеон, волнуя Польшу»194. С точки зрения Карамзина, после Пултуска и Прейсиш-Эйлау можно было попытаться вcтупить в «мирные переговоры, коих успех не был вероятен». Но после Фридланда «надлежало думать единственно о России, чтобы сохранить ее внутреннее благосостояние, т.е. не принимать мира, кроме честного, без всякого обязательства расторгнуть выгодные для нас торговые связи с Англиею и воевать со Швециею, в противность святейшим уставам человечества и народным. Без стыда могли бы мы отказаться от Европы, но без стыКарамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 400.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года да не могли служить в ней орудием Наполеоновым, обещав избавить Европу от его насилия». В итоге «великие наши усилия, имев следствием Аустерлиц и мир Тильзитский, утвердили господство Франции над Европою и сделали нас через Варшаву соседями Наполеона. Сего мало: убыточная война шведская и разрыв с Англиею произвели неумеренное умножение ассигнаций, дороговизну и всеобщие жалобы внутри государства»195.

Наполеон подошел к границам России, которой пришлось участвовать в невыгодной для нее континентальной блокаде, рассориться со Швецией из-за Финляндии, что резко обострило внутреннюю экономическую ситуацию. «Для чего мы легкомысленною войной навели отдаленные тучи на Россию?»196.

Всё это было, по Карамзину, следствие отсутствия доктрины национальных интересов и вызвано субъективным фактором:

«Никто не уверит россиян, чтобы советники трона в делах внешней политики следовали правилам истинной, мудрой любви к отечеству и к доброму государю. Сии несчастные, видя беду, думали единственно о пользе личного самолюбия»197. Надо полагать, Карамзин имел в виду и личное самолюбие, и тщеславие Александра I.

Во внутренней политике ситуация, согласно Карамзину, была не лучшей. Карамзин обвинял советников царя в реформаторском зуде, реформах ради реформ: «Вместо того, чтобы немедленно обращаться к порядку вещей Екатеринина царствования, утвержденному опытом 34 лет и, так сказать, оправданному беспорядками Павлова времени, вместо того, чтобы отменить единственно излишнее, прибрать нужное, одним словом, исправлять по основательному рассмотрению, советники Александровы захотели новостей (новшеств, новаций.

– А. М.) в главных способах монаршего действия, оставив без внимания правило мудрых, что всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости»198.

Во внутренней политике Карамзин усматривает лишь непродуманные, поспешные, непоследовательные преобразоТам же.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года вания. Главной ошибкой преобразователей он считал бюрократический формализм: «изобретение разных министерств, учреждение Совета и проч.»199. Общая позиция Карамзина отражалась в блестящих афоризмах в духе Э. Бёрка или Ж. де Местра: «К древним государственным зданиям прикасаться опасно;

Россия же существует около тысячи лет, и не в образе древней орды, но в виде государства великого. А нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто мы недавно вышли из темных лесов американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой»200.

Учреждение министерств вместо коллегий было проведено по иноземным образцам, «согласно с системою правительств иностранных»201. В результате произошло отделение государя от народа, возникло бюрократическое средостение:

«министры стали между государем и народом, заслоняя Сенат, отнимая его силу и величие. Выходило, что Россиею управляли министры, т.е. каждый из них по своей части мог творить и разрушать»202.

Н. М. Карамзин был недоволен и учреждением Государственного совета. С его точки зрения Совет был излишним органом. Для того, чтобы осуществлять контроль за министерствами, достаточно было бы Сената: «Какая польза унижать Сенат, чтобы возвысить другое правительство?» (Государственный совет. – А. М.). В адрес Государственного совета Карамзин высказывал еще более жесткую критику, нежели в адрес министерств, упрекая его создателей в поспешности создания и схематизме их творения: «Спасительными уставами бывают единственно те, коих давно желают лучшие умы в государстве и которые, так сказать, предчувствуются народом, будучи ближайшим целебным средством на известное зло: учреждение министерств и Совета имело для всех действие внезапности.

По крайней мере, авторы долженствовали изъяснить пользу своих новых образований; читаю и вижу одни сухие формы;

мне чертят линии для глаз, оставляя мой ум в покое»203.

Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 427.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Жесткая критика реформы просвещения свидетельствовала как о компетентности Карамзина, так и о том, что он внутренне готов был занять пост министра просвещения: государь «употребил миллионы для основания университетов, гимназий, школ. К сожалению, видим более убытка для казны, нежели выгод для Отечества. Выписали профессоров, не приготовив учеников; между первыми много достойных людей, но мало полезных; ученики не разумеют иноземных учителей, ибо худо знают язык латинский, и число их так невелико, что профессоры теряют охоту ходить в классы. Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. У нас нет охотников для высших наук отцы не вдруг еще решатся готовить детей своих для оного. Вместо 60-ти профессоров, приехавших из Германии в Москву и в другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность через или 15 лет произвела бы в России ученое состояние»204.

Для университетов просто нет подготовленных учеников: «В Москве с величайшим трудом можно найти учителя для языка русского, а в целом государстве едва ли найдем человек сто, которые совершенно знают правописание, и мы не имеем хорошей грамматики, а в именных указах употребляются слова не в их смысле». Профессура чрезмерно обременена ненужными и лишними обязанностями: «Лучшие профессоры, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста или более училищ, подведомых университетскому Совету. Сверх того профессоры обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ. Сколько денег и трудов потеряны!»205.

«Несчастный» указ 1809 г. об экзаменах для чиновников закрыл дорогу к службе многим способным и требует от чиновников ненужных им знаний. «Доселе в самых просвещенных государствах требовалось от чиновников только необходимого для их службы знания: науки инженерной от инженера, закоТам же. С. 408–409.

11. Заказ Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года новедения от судьи и проч. У нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский – свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор – пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших – римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни 40-летняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга знать вещи совсем для нас чуждые и бесполезные. Никогда любовь к наукам не производила действия столь несогласного с их целию!». Карамзин разумно считал, что «надлежало бы только исполнить указанное в уставе университетском, что впредь молодые люди, вступая в службу, обязаны предъявлять свидетельство о своих знаниях. И, вместо всеобщих знаний, должно от каждого человека требовать единственно нужных для той службы, коей он желает посвятить себя» 206.

Представленный в Государственный совет Сперанским проект общего гражданского законодательства (уложения), по утверждению Карамзина, является перифразом французского законодательства, калькой с кодекса Наполеона: «Издаются две книжки под именем проекта Уложения. Что же находим?

Перевод Наполеонова кодекса»207. Карамзин в ответ провозглашает: «Законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств»208, «русское право так же имеет свои начала, как и римское; определите их, и вы дадите нам систему законов»209.

На последних страницах «Записки» Карамзина излагается его позитивная программа, предлагающая «самые простейшие»

средства. Надо уметь подбирать на ответственные места способных людей: «Не формы, а люди важны. Да способствует Бог Александру в счастливом избрании людей! Да будет правило: искать людей!». «Не только в республиках, но и в монархиях кандидаты должны быть назначены единственно по способностям»210. Карамзин предлагает обновить губернаторский корпус, усилить власть губернаторов за счет ослабления Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 410.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года министерств и Государственного совета, уменьшить количество бюрократов и бюрократических инстанций, действующих независимо от губернаторов. «Россия состоит не из Петербурга и не из Москвы, а из 50 или более частей, называемых губерниями;

если там пойдут дела как должно, то министры и Совет могут отдыхать на лаврах; а дела пойдут в России как должно, если вы найдете в России 50 мужей умных, добросовестных, которые ревностно станут блюсти вверенное каждому из них благо полумиллиона россиян, обуздают хищное корыстолюбие нижних чиновников и господ жестоких, восстановят правосудие, успокоят земледельцев, ободрят купечество и промышленность, сохранят пользу казны и народа»211.

Н. М. Карамзин, неоднократно намекающий в «Записке»

Александру I на его чрезмерную доброту и мягкость, констатирует, что в результате возникло массовое несоблюдение законов: «из важнейших государственных зол нашего времени есть бесстрашие» – «Не боятся государя, не боятся и закона»212. Карамзин советует существенно ужесточить режим управления:

«умейте обходиться с людьми»213. «В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит, и любовь первых приобретается страхом последних»214.

Консервативная программа Карамзина предполагала опору самодержца на дворянство и возвышение последнего: «Дворянство есть наследственное; порядок требует, чтобы некоторые люди воспитывались для отправления некоторых должностей и чтобы монарх знал, где ему искать деятельных слуг отечественной пользы. Дворянин навыкает от самой колыбели уважать себя, любить Отечество и государя за выгоды своего рождения, пленяться знатностью – уделом его предков и наградою будущих заслуг его. Сей образ мыслей и чувствований дает ему то благородство духа, которое, сверх иных намерений, было целью при утверждении наследственного дворянства»215. Карамзин настраивал императора на ревизию Табели о рангах, провозглашая принцип: «надлежало бы 11* Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года не дворянству быть по чинам, но чинам по дворянству». Получению дворянского достоинства за выслугу должно было предшествовать его пожалование государем. Еще одной мерой, которая способствовала бы возвышению дворянства, мог стать, по его мнению, «закон, разрешавший принимать дворянина в воинскую службу офицером»216.

Вторую по значимости роль в государстве Карамзин отводил духовенству. Он писал: «Не предлагаю восстановить патриаршество»217. Но значение духовного сословия необходимо поднять, дав Синоду определенную независимость от светской власти, ограничить его состав архиепископами. Синод должен быть приглашаем к «выслушанию» «новых коренных» законов вместе с Сенатом, чтобы наряду с ним стать их хранилищем.

Кроме того, Карамзин требовал в законодательном порядке закрепить обязанность священников заботиться о нравственности прихожан218.

Таковы основные положения консервативной программы Карамзина, сформулированные им в «Записке». Некоторые существенные ее моменты – концепцию самодержавия, правовые взгляды, воззрения Карамзина на крестьянский вопрос – мы анализируем в заключительной главе, посвященной взглядам консерваторов.

Со слов Карамзина К. С. Сербинович, секретарь историка, записал: «На другой день после чтения (записки. – А. М.) в день отъезда Карамзин с великим удивлением заметил, что Государь был совершенно холоден к нему и, прощаясь cо всеми, взглянул на него издали равнодушно». То же засвидетельствовали И. И. Дмитриев, Д. Н. Блудов, П. А. Вяземский219. Это была реакция Александра I на те места «Записки», где критиковались либеральные меры самого Александра. На вопрос Карамзина, заданный Екатерине Павловне о судьбе своей «Записки», великая княгиня ответила: «Записка ваша теперь в хороших руках»220. Линия поведения великой княгини заключалась в том, чтобы и сохранить дружбу с литератором, и Китаев В. А. Век XIX : пути русской мысли. Нижний Новгород, 2008. С. 20.

Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 433.

См.: Погодин М. П. Указ. соч. С. 80.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года уладить его отношения с императором, в противном случае ее политическая репутация была бы подорвана в глазах «консервативной партии». Эта задача была ею с блеском выполнена, тем более что в тот период взгляды императора начали претерпевать эволюцию «вправо». По прошествии пяти лет, в 1816 г., Александр I, по свидетельству Д. Н. Блудова, награждая Карамзина Аннинской лентой, подчеркнул, что делается это не столько за его «Историю», сколько за его «Записку о древней и новой России» 221.

Охлаждение между императором и Карамзиным было недолгим. Уже в апреле 1811 г. произошли новые встречи Карамзина с Александром I. 12 апреля он писал брату: «Исполняя волю любезнейшей Великой Княгини, я ездил опять в Тверь, чтобы быть там представленным Государю, который и сам приказал Ивану Ивановичу Дмитриеву написать мне о желании своем видеть меня в этом городе. Осыпанный милостивыми приветствиями Императора, я читал ему некоторые места из моей «Истории». Он был доволен. Четыре раза обедали с ним у Великой Княгини. Он звал меня и жену мою в Петербург и простился с нами особенно в кабинете; даже предлагал нам жить в Аничковом дворце, который отдал Великой Княгине»222. После 1811 г. происходит еще большее сближение великой княгини с Карамзиным, в чем был заинтересован и он сам. В письмах Карамзину Екатерина Павловна часто обращается к историку: «милый учитель», «любимый учитель», подчеркивая тем самым, что разделяет взгляды Карамзина и считает себя его последовательницей.

«Записка» сыграла свою политическую роль. «Карамзин не добивался отставки Сперанского, не испытывал лично к нему неприязни, был далек от интриг, сплетаемых вокруг реформатора, «Записку» свою он написал ради блага отечества, – пишет современный автор. – Но не придала ли она «общественному мнению» того критического веса, которого Александр не выдержал? Не был ли прекраснодушный историограф помиСм.: Очерк деятельности и личности Карамзина, читанный академиком Я. К. Гротом // Торжественное собрание императорской Академии Наук, в память столетней годовщины рождения Н. М. Карамзина. СПб., 1867. С. 41.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 85.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года мо его воли использован в политической борьбе?»223. По словам Н. К. Шильдера, «Записка» «неизбежным образом навела Александра на размышления, неблагоприятные для деятельности Сперанского»224.

В течение длительного времени «Записка» была известна только очень узкому кругу лиц, хотя, несомненно, идеи, которые развивал в ней Карамзин, витали в воздухе. М. П. Погодин писал: «Никто не знал даже о существовании этой «Записки»:

самые близкие люди, друзья ничего о ней никогда не слыхали.

«Записка» найдена случайно в 1836 году, через долгое время по смерти Карамзина и Императора Александра. Двадцать пять лет она скрывалась под спудом: могло ли это случиться, если бы в «Записке» как-нибудь участвовали многие или, по крайней мере, несколько лиц? Нет, Карамзин следил внимательно за ходом дел, принимал к сведению все московские толки, может быть, в особенности мнения гр. Ростопчина, и все перерабатывал в своем уме, обращал в свою собственность, в свою плоть и кровь»225. Помимо влияния Ф. В. Ростопчина, исследователи также отмечали идейное сходство взглядов Карамзина в «Записке» со взглядами Ж. де Местра и А. С. Шишкова226.

Значение «Записки» отнюдь не исчерпывается всем вышеперечисленным. М. В. Довнар-Запольский верно отмечал:

«Записка Карамзина во многих отношениях имеет громадное значение. Прежде всего в ней отразились идеи Карамзина и людей его круга – того круга, который стоял на почве национально-консервативной и не вполне разделял крайности реакции. Влияние этой «Записки», несомненно, сказалось на деятельноcти Александра I: Александр много обдумывал мысли, в ней высказанные, и, сначала будучи недоволен резкостью тона, впоследствии сохранил неизменное благоволение к историографу. Записка Карамзина была политическим завещанием эпохи: император Николай Павлович был, можно сказать, политическим учеником Карамзина, и выдвинутые Запиской Рожанковская И. И. Судьба одного семейства : Карамзины. Вяземские. СПб., 2008. С. 134.

Погодин М. П. Указ. соч. С. 69–70.

См.: Степанов М. [Шебунин А. М.] Жозеф де Местр в России // Литературное наследство. М., 1937. Т. 29–30. С. 602 ; Альтшуллер М. Указ.

соч. С. 50.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Карамзина идеалы самодержавного царства в течение десятилетий проводились в народную жизнь»227.

Трактат «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» – один из наиболее глубоких и содержательных документов зародившейся русской консервативной мысли того времени. Можно согласиться с А. Н. Пыпиным, который отмечал, что Карамзин «высказывается, наконец, весь, потому что «Записка», без сомнения, была одним из наиболее искренних и наименее искусственных и натянутых его сочинений: для изучения его общественных понятий она представляет наиболее характеристические данные»228. По оценке В. М. Боковой, «Записка» явилась наиболее полным выражением политологических воззрений, намеченных в «Историческом похвальном слове Екатерине Второй» и современных ей произведениях, которые отражены в «Истории государства Российского»229. Р. Пайпс же считает, что «Записка» представляет собой «классический манифест русского консерватизма»230. Его оценку разделяет В. А. Китаев: «Записка «О древней и новой России» в ее содержательном целом не может претендовать ни на какое иное определение, кроме манифеста консерватизма»231.

Незадолго до начала Отечественной войны 1812 г. в консервативных кругах возникли масонофобские настроения, в целом характерные и для западноевропейской консервативной мысли. В 1805 г. император Александр I учредил секретный комитет, призванный заниматься вопросами внутренней безопасности. Этот секретный комитет был заменен Комитетом охранения общей безопасности, учрежденным 13 января 1807 г.

В первом пункте секретного «Положения о Комитете», автором которого был Н. Н. Новосильцев, содержалось совершенно отчетливое указание на источник главной угрозы для империи:

Довнар-Запольский М. В. Обзор новейшей русской истории. Киев, 1914. Т. 1. С. 213.

Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I.

СПб., 2000. С. 235.

Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики : исследование политической культуры. М., 2008. С. 11.

Китаев В. А. Век XIX : пути русской мысли. Нижний Новгород, 2008. С. 21.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года «Коварное правительство Франции, достигая всеми средствами пагубной цели своей, повсеместных разрушений и дезорганизации, между прочим, как известно, покровительствует рассеянным во всех землях остаткам тайных обществ под названием Иллюминатов, Мартинистов и других тому подобных и чрез то имеет во всех европейских государствах, исключая тех зловредных людей, которые прямо на сей конец им посылаются и содержатся, и таких еще тайных сообщников, которые, так сказать, побочным образом содействуют Французскому правительству, и посредством коих преуспевает оно в своих злонамерениях»232. Таким образом, правительство и большая часть дворянства видели угрозу существующему порядку «в секретных организациях высшего сословия, которые еще Екатерина II подозревала в преступных намерениях и в связях с враждебными силами, и в вере крестьян в то, что Наполеон освободит их»233.

Как активный борец с масонством заявил себя Ф. В. Ростопчин. Вообще говоря, поначалу отношения Ростопчина с масонством были неоднозначными. В молодости он короткое время состоял членом масонской ложи, затем порвал с масонством, но поддерживал отношения с Н. И. Новиковым234, переписывался с А. Ф. Лабзиным235. Не исключено, что в обострении отношений между Ростопчиным и масонами немалую роль сыграл вышеописанный донос Голенищева-Кутузова на Карамзина. В 1811 г. Ростопчин подготовил и через великую княгиню Екатерину Павловну передал императору Александру I «Записку о мартинистах». Она призвана была показать сугубую опасность масонства, которое Ростопчин представлял как разрушительную организацию, готовую поддержать Наполеона в случае войны его с Россией. Главой русских масонов Ростопчин называл Сперанского. Политический смысл записки был очевиден.

Определенную роль в победе консерваторов над либеральными реформаторами сыграло то обстоятельство, что у последователей Ж. де Местра и «русской партии» были точки соприкосновения и некоторые общие цели. В одном из писем 1810 г.

Цит. по: Шильдер Н. К. Указ. соч. Т. 2. С. 365.

См.: Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 187.

См.: Записка о мартинистах, представленная в 1818 году графом Ростопчиным великой княгине Екатерине Павловне // Русский архив.

1875. № 3. С. 78–79.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года де Местр указывал на свою связь с близкими к иезуитам домами графини Головиной и княгини Голицыной, графом А. К. Разумовским и Ф. В. Ростопчиным236. М. Я. Морошкин отмечал:

«Если Ростопчин и партия его видели в Сперанском якобинца, то когорта деместровская смотрела на него, как на иллюмината, проникнутого новым духом, враждебным церкви и престолу»237.

Свою оценку Сперанского и его ближайшего сотрудника М. Л. Магницкого де Местр высказал в письме к королю Виктору Эммануилу I 28 августа (9 сентября) 1811 г. Главными обвинениями в адрес Сперанского были «низкое» социальное происхождение, шпионаж в пользу Франции, приверженность к конституции и принадлежность к масонам: «Это человек умный, великий труженик, превосходно владеющий пером; все сии качества совершенно бесспорны. Но он сын священника, что означает здесь принадлежность к последнему классу свободных людей, а именно оттуда и берутся, вполне естественно, внедрители всяких новшеств. Он сопровождал Императора в Эрфурт и там снюхался с Талейраном; кое-кто полагает, что он ведет с ним переписку. Все дела его управления пронизаны новомодными идеями, а паче всего – склонностью к конституционным законам. Он был ревностным покровителем того самого Фесслера, о коем я имел честь писать Вашему Величеству. Должен признаться в крайнем своем недоверии к государственному секретарю. Ваше Величество не должен даже на мгновение сомневаться в существовании весьма влиятельной секты, которая уже давно поклялась низвергнуть все троны и с адской ловкостью использует для сего самих государей»238.

Магницкого де Местр обвинил в макиавеллизме: «Магницкий – это фанатик в полном смысле слова, у меня есть веские основания почитать этого человека способным на всё»239.

В 1811 г. де Местр направил Александру I разбор лекционного курса Фесслера, который тесно сотрудничал со Сперанским в деле создания суперложи, призванной объединить и унифицировать все направления русского масонства в нужном правительству либеральном духе. Он обвинил религиозного См.: Степанов М. [Шебунин А. М.] Указ. соч. С. 598.

Морошкин М. Я. Указ. соч. С. 506.

Местр Ж. де. Петербургские письма // Звезда. 1994. № 11. С. 187.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года реформатора в разрушении религии, нравственности и государственности. В итоге Александр I приказал выслать Фесслера и женатого на свояченице Сперанского К. В. Злобина из Петербурга в Вольск240. Это были первые симптомы грядущей опалы либерального реформатора.

В литературе имеется версия, что к Сперанскому у великой княгини Екатерины Павловны были старые счеты, причем не только доктринального характера. После низвержения со шведского престола в 1809 г. Густава IV Адольфа шведской прорусской партией был послан в Россию специальный депутат, который вступил в неофициальный контакт со Сперанским и попытался узнать через него, не согласится ли Александр I на занятие шведского престола супругом Екатерины, герцогом Ольденбургским. Для нее возникала возможность стать шведской королевой. Но Сперанский, по причине своей вражды к Екатерине Павловне, не доложил об этом императору, и королем стал французский маршал Бернадот. Реакция честолюбивой великой княгини была предельно резкой. Ф. П. Лубяновский, служивший в канцелярии принца Ольденбургского, свидетельствовал, что, когда он слушал «решительные, часто нещадные речи Екатерины Павловны», он начинал «в тайне сердца бояться за М. М. Сперанского и за самого себя»241.

При подобном раскладе сил и сложившейся международной ситуации Сперанский был обречен. Против него выступили самые разные группировки дворянской политической и интеллектуальной элиты, в том числе вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и великая княгиня Екатерина Павловна, Карамзин, Ростопчин, де Местр и др.