«Минаков А. Ю. М613 Русский консерватизм в первой четверти XIX века : монография / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Издательство Воронежского государственного университета, 2011. – 560 с. ISBN 978-5-9273-1841-4 В монографии ...»

УДК 329.11(47+57)

УДК 94 (47+57) «18»

ББК 63.3.(2)47+66.1(2)

М613

Научный редактор–

доктор исторических наук, профессор

М. Д. Карпачёв

Рецензент–

доктор исторических наук, профессор

Л. М. Искра

Минаков А. Ю.

М613 Русский консерватизм в первой четверти XIX века :

монография / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Издательство Воронежского государственного университета, 2011. – 560 с.

ISBN 978-5-9273-1841-4 В монографии рассмотрены исторические обстоятельства и причины формирования русского консерватизма, описана деятельность как отдельных персонажей, так и центров консервативной консолидации в исследуемый период. Оценивается особая роль событий 1812 года в складывании русского консерватизма. Впервые осуществлен комплексный анализ концептуальных представлений консерваторов как особой группы внутри политической элиты того времени. Анализируются взгляды русских консерваторов на роль и значение русского самодержавия в историческом и политическом процессах, а также на роль русского языка и православия как основных элементов русской культурнополитической традиции. Исследованы воззрения русских консерваторов на крестьянский вопрос и проблемы социально-экономического развития, на систему национального воспитания, университетского образования, цензуру, конфессиональную политику.

Для профессиональных историков, политологов, а также всех интересующихся теорией и практикой русского консерватизма.

УДК 329.11(47+57) УДК 94 (47+57) «18»

ББК 63.3.(2)47+66.1(2) ISBN 978-5-9273-1841-4 © Минаков А. Ю., © Оформление, оригинал-макет.

Издательство Воронежского государственного университета,

ВВЕДЕНИЕ

Представления о русской общественной мысли XIX cтолетия в отечественной исторической науке долгое время были односторонними и тенденциозными. Консерватизм трактовался исключительно как идеология отживших реакционных классов, выступающих против прогресса. Относительно подробно, но в апологетическом ключе, изучалась только та часть русской мысли, которая имела отношение к освободительному движению и конституционным проектам: А. Н. Радищев, декабристы, преподнесенный соответствующим образом ранний А. С. Пушкин, М. М. Сперанский и т.д. Подобная деформация исторического материала сохраняется отчасти и по сей день. Достаточно указать на то, что до сих пор в большинстве вузовских учебников нет отдельных глав, посвященных русским консерваторам царствования Александра I, в то время как деятельность русских радикалов-декабристов и проекты либеральных преобразований в них представлены широко и подробно.

Тем не менее, за последние два десятилетия интерес к русскому консерватизму резко возрос. Его изучение стало одним из приоритетных направлений современного российского обществознания. Помимо сугубо академических причин, т.е. стремления заполнить историографическую лакуну, этот интерес обусловливался объективными общественными потребностями. Одной из причин повышенного интереса к консерватизму является своего рода идеологическая мода, в какой-то мере инспирированная представителями современного «политического класса», заинтересованными в сохранении существующего положения вещей. Кроме того, интерес к консерватизму отражает объективную общественную потребность в том, чтобы преодолеть российское «красное смещение в политическом спектре» (Д. Галковский), возникшее в XIX в. и абсолютно доминиВведение ровавшее в XX в. Кроме того, нахождение компромисса между ценностями модернизации и ценностями традиционной культуры, который позволил бы им не уничтожать и не обеднять, а гармонично развивать, дополнять друг друга, стало одной из острых задач нашего времени. В сознании современной научной и политической элиты, по крайней мере значительной ее части, консерватизм ныне представляется идеологической формой подобного компромисса.

Но даже при том, что резко интенсифицировались и приобрели вполне законченные формы исследования зрелого русского консерватизма, ассоциирующегося с именами С. С. Уварова, славянофилов, Н. Я. Данилевского, К. Н. Леонтьева, К. П. Победоносцева, Л. А. Тихомирова и т.д., русский консерватизм первой четверти XIX в. продолжает оставаться во многом академической лакуной. Можно согласиться с мнением, что «попытки установления истоков русского политического консерватизма не могут не быть дискуссионными и всегда носят более или менее приблизительный характер»1. Однако если учесть, что в первой четверти XIX в., когда появились признанные теоретики и практики консерватизма, были напечатаны их произведения, носившие программный характер, возникли периодические издания и идейные объединения (общества, салоны, кружки), а лидеры этого течения заняли крупные государственные посты и периодически влияли на внутреннюю и внешнюю политику самодержавия, то можно прийти к выводу, что становление русского консерватизма произошло именно в это время. Подавляющее большинство сюжетов и проблем, свойственных зрелой консервативной мысли, было сформулировано и обсуждалось уже в «золотом веке»

русской культуры. Разумеется, еще и во второй половине, и, в особенности, в последней четверти XVIII в. существовали вполне оригинальные и независимые от западноевропейских аналогов консервативные умонастроения и их талантливые выразители, например М. М. Щербатов, но, с нашей точки зрения, применительно к этому периоду корректнее использовать термин «предконсерватизм» или «традиционализм». Поэтому хронологические рамки нашего исследования в основном совРусский консерватизм XIX столетия : идеология и практика. М., 2000. С. 18.

Введение падают с царствованием Александра I, которое было своего рода уникальной идеологической лабораторией, в которой окончательно оформились и приобрели национальную специфику главные направления русской общественной мысли, включая консерватизм. В ряде случаев исследование касается сюжетов, которые хронологически связаны с первыми годами царствования Николая I.

Основы русского консерватизма были заложены Г. Р. Державиным, Н. М. Карамзиным, А. С. Шишковым, Ф. В. Ростопчиным, С. Н. Глинкой, А. С. Стурдзой, М. Л. Магницким, Д. П. Руничем и другими мыслителями и практиками этого идейного течения. В тот период действовали также «династические» и «придворные» консерваторы: вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, великая княгиня Екатерина Павловна, А. А. Аракчеев. Кроме того, была группировка «церковных консерваторов», составивших в конце 1810-х гг. так называемую православную оппозицию (термин современного петербургского историка Ю. Е. Кондакова2): архимандрит Фотий (Спасский), епископ Иннокентий (Смирнов) и митрополит Серафим (Глаголевский), писатели-«архаисты» Е. И. Станевич и С. И. Смирнов, близкая к придворным кругам, А. А. ОрловаЧесменская и др. Особо надо выделить «правое» масонство, наиболее видными представителями которого были И. А. Поздеев, П. И. Голенищев-Кутузов и Д. П. Рунич. Отметим также, что, несмотря на то, что деятельность одного из основоположников западноевропейского консерватизма – Ж. де Местра в России сравнительно хорошо изучена, однако она нуждается в дальнейшем исследовании, «встраивании» в общий контекст истории русского консерватизма первой четверти XIX столетия.

Консерватизм конца XVIII – начала XIX в. появился как реакция на рационализм и индивидуализм Нового времени, теорию прогресса (которая ассоциировалась с уверенностью в постоянном увеличении в мире свободы, знаний, богатства, порядка, нравственности), воплощением которых стала Великая французская революция. Он заявил о себе в работах Э. Бёрка и Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825). – СПб., 1998 ; Его же. Русская православная оппозиция // Русский консерватизм середины XVIII – начала XX в. : энциклопедия. – М., 2010. – С. 415–418.

Введение Ж. де Местра как идейное течение, ставящее своей целью актуализацию позитивных традиций и ценностей прошлого, обеспечивающих органическую непрерывность развития общества.

Одной из важнейших ценностей для консерватизма той эпохи являлся культ трансцендентного начала, религия, которая, согласно воззрениям консерваторов, придает смысл истории и отдельной человеческой личности. Религиозное мировосприятие предполагало признание естественного неравенства людей и необходимости общественной иерархии, применительно к реалиям того времени – иерархии сословий, связанных между собой духовными узами и взаимными обязанностями. Религиозная составляющая консерватизма обусловливала также гносеологический пессимизм, скептическое отношение к Ratio, неприятие абсолютизации его возможностей, антирационализм, а также антропологический пессимизм – понимание ограниченности, несовершенства и порочности («греховности») человеческой природы. Для консерватизма были характерны культ сильного государства (в нашем случае – самодержавного государства), приоритет его над интересами индивида, поскольку человек нуждается во имя собственного же блага в твердой руководящей руке. Следует подчеркнуть и весьма характерный для большинства консерваторов антииндивидуализм. С точки зрения большинства консервативных доктрин, приоритетное значение имели интересы целого, надындивидуальных ценностей (Бог, нация, государство, общество и т.д.), а не отдельной личности.

Для консерватизма был характерен культ не только сильного монархического государства, церкви, религии и нравственности, но и семьи, школы, армии, патриотизма, самобытной национальной культуры, исполнительности, дисциплины и порядка, т.е. тех общественных институтов и традиций, которые выступали основными проводниками и хранителями традиции. Сюда же можно добавить и такую черту консерватизма, как понимание конкретно-исторической обусловленности уровня прав и свобод.

Консерватизм при этом противостоял идеологиям, в основе которых лежали ценности противоположного порядка: атеизм, материалистическая ориентация политики, моральный релятивизм, культ рассудка, рационализм, антитрадиционализм, универсализм, космополитизм, приоритет интересов индивида над интересами государства, индивидуализм, равенство, культ личных прав и свобод, приверженность теоретическим моделям, культ перемен, революция. В случае необходимости социальных перемен консерватизм требовал при их осуществлении чрезвычайной осторожности и постепенности. При этом было бы неверно трактовать консерваторов как противников всего нового. Они выступали лишь против абсолютизации принципа новизны, заведомого примата нового перед уже проверенным старым, что обычно характерно для либерализма и еще более левых течений3.

Консерватизм как идеологию следует отличать от традиционализма. По мнению К. Манхейма, «традиционализм означает тенденцию к сохранению старых образцов, вегетативных способов жизни, признаваемых всеобщими и универсальными»4.

Иначе говоря, традиционализм – это те устои, нормы и ценности, которые определяли жизнь общества до наступления эпохи Модерна, они не подлежали философской рефлексии, осмыслению и критике, поскольку традиции общественной структуры, государственного устройства и христианского мировоззрения долгое время были сами собой разумеющимися и не нуждались в каком-либо разъяснении. Но когда во второй половине XVIII в. возникла необходимость защитить устои общества и его традиции, тогда «авторы, которые брали на себя труд защищать традиционализм и создавать в своих произведениях его «мыслительную модель», тем самым переставали быть традиционалистами и становились консерваторами в узком смысле слова»5. В современной российской историографии тезис о необходимости разделять консерватизм и традиционализм утСм.: Гусев В. А. Консервативная русская политическая мысль. Тверь, 1997. С. 10. Мы в основном придерживаемся того определения консерватизма, которое было сформулировано именно в трудах В. А. Гусева. См.

также: Минаков А. Ю. [Предисловие] // Консерватизм в России и мире.

Воронеж, 2001. С. 4–5 ; Минаков А. Ю., Репников А. В., Чернавский М. Ю.

Консерватизм // Общественная мысль России XVIII – начала XX века : энциклопедия. М., 2005. Основные исследования и материалы, посвященные консерватизму, вышедшие примерно за полтора десятилетия, составляют внушительный список.

Мусихин Г. И. Россия в немецком зеркале : (сравнительный анализ германского и российского консерватизма). СПб., 2002. С. 30–31.

Введение вердился достаточно прочно6. С нашей точки зрения, вплоть до начала XIX в. для характеристики трудов, которые иногда интерпретируются как консервативные (например, М. М. Щербатова), уместен термин «традиционализм» или «предконсерватизм».

Представляемая монография является продолжением публикаций автора, появившихся в ряде сборников и коллективной монографии «Против течения», рецензии на которые опубликованы в таких научных изданиях, как «Отечественная история», «Вопросы истории», «Родина», «Клио», «Ab Imperio», «Свободная мысль – ХХI» и др., а также «Kritika», «Slavic Review», «Russian Review», «Zeitschrift fuer Weltgeschichte» и др.

Автор выражает искреннюю признательность своим учителям М. Д. Карпачеву и Л. М. Искре за помощь и поддержку, оказанную при работе над книгой.

См.: Сергеев С. М. «Творческий традиционализм» как направление русской общественной мысли 1880–1890-х годов : (к терминологии) // Российский консерватизм в литературе и общественной мысли XIX века. М., 2003. С. 35–60 ; Шелохаев В. В. Состояние современного историографического поля российского либерализма и консерватизма // Консерватизм в России и мире. Воронеж, 2004. Ч. 1. С. 58–59.

ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ

И ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

В недавно вышедшей на русском языке работе, посвященной русскому консерватизму, Р. Пайпс писал, что идеология русского консерватизма – это «предмет, который, по большому счету, игнорировали как либеральные, так и радикальные историки», поскольку они считали эту идеологию «или самооправданием режима, стремившегося сохранить свою неограниченную власть, или выражением эгоистических интересов имущих классов». Таким образом, идеология консерватизма лишалась серьезного интеллектуального содержания1.

Отчасти это действительно так. Но все же ситуация с изучением русского консерватизма и в дореволюционный, и в советский период была несколько иной. Вплоть до начала XX в.

специальных работ, посвященных русским консерваторам как особому предмету изучения, действительно не было. Во второй половине 30–40-х гг. XIX в. появились работы, посвященные Отечественной войне 1812 г. и царствованию Александра I2.

Кроме того, были опубликованы статьи и небольшие книги, в которых приводились основные факты биографии и описывались отдельные аспекты деятельности А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина, Н. М. Карамзина, С. Н. Глинки и других представителей См.: Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики : исследование политической культуры. М., 2008. С. 12–13.

См.: Бутурлин Д. П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году. СПб., 1837. Ч. 1 ; Михайловский-Данилевский А. И.

Император Александр I и его сподвижники в 1812, 1813, 1814, 1815 гг.

СПб., 1845–1849. Т. 1–6.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения русского консерватизма3. Зачастую авторы этих работ, в традициях того времени, не считали нужным делать ссылки на источники, на которые опирались. Однако именно эти труды заложили исходную фактическую базу, на которую опирались последующие историки.

Так, в работе А. В. Терещенко, помимо основных фактов биографии Ростопчина, излагались некоторые внешнеполитические акты, заключенные Российской империей с другими странами при участии Ростопчина, подчеркивалась их антинаполеоновская направленность, описывалась его деятельность на посту московского главнокомандующего, кратко анализировались некоторые ростопчинские произведения4. В юбилейной брошюре Б. М. Фёдорова впервые давалось относительно подробное жизнеописание С. Н. Глинки, «писателя-патриота», «первого ратника Московского ополчения», «собеседника народа» в 1812 г. В «Историческом похвальном слове Карамзину»

– речи М. П. Погодина – довольно полно и точно были охарактеризованы консервативные общественно-политические взгляды Карамзина, как они были сформулированы на страницах «Вестника Европы», а также в записке «О древней и новой России»5.

Во второй половине 1850-х гг., после смерти Николая I и резкого ослабления цензурных ограничений, появились работы, созданные уже во вполне академическом стиле, опирающиеся на опубликованные к тому времени в достаточном количестве исследования и источники. Тогда же появились работы авторов либерального и радикального направлений, для которых были, как правило, присущи резко критические оценки См.: Сухонин П. П. А. С. Шишков в его литературной деятельности.

СПб., 1851 ; Терещенко А. В. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. II : Канцлеры. СПб., 1837 ;

Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей Русской земли.

СПб., 1847. Ч. III ; Погодин М. Н. Историческое похвальное слово Карамзину, произнесенное в Симбирске, августа 23, 1845 г. М., 1845 ; Федоров Б. М.

Пятидесятилетие литературной жизни С. Н. Глинки. СПб., 1844 ; Елагин Н. В. Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. СПб., 1853 ; Ширинский-Шихматов П. А. О жизни и трудах иеромонаха Аникиты, в мире князя Сергия Александровича Шихматова. СПб., 1838.

См.: Терещенко А. В. Указ. соч. С. 203–224.

См.: Погодин М. П. Историческое похвальное слово Карамзину // Карамзин : pro et contra. СПб., 2006. С. 605–641.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения деятельности русских консерваторов, обусловленные мотивами политического и доктринального характера. Именно они довольно быстро становятся преобладающими в общем потоке литературы, посвященной консерваторам. Позиция либеральных историков была продиктована стремлением доказать, что русские консерваторы – «не просто устаревшее, но мертвое (смехотворное, вредное) явление в русской культуре, заслуживающее только издевки и, во всяком случае, полного забвения»6.

В своё время Ю. М. Лотман охарактеризовал подобный подход к интерпретации фактов истории общественного движения так: «Либеральное мышление в исторической науке строится по следующей схеме: то или иное событие отрывается от предшествующих и последующих звеньев исторической цепи и как бы переносится в современность, оценивается с политической и моральной точек зрения эпохи, которой принадлежат историк и его читатели. Создается иллюзия актуальности, но при этом теряется подлинное понимание прошлого. Деятели ушедших эпох выступают перед историком как ученики, отвечающие на заданные вопросы. Если их ответы совпадают с мнениями самого историка, они получают поощрительную оценку, и наоборот. Применительно к интересующему нас времени вопрос ставится так: общественно-политические реформы есть благо и прогресс. Те, кто поддерживает их, – прогрессивны, те, кто оспаривает, – сторонники реакции»7.

Особую роль в становлении либеральной историографии русского консерватизма первой четверти XIX в. сыграли работы леволиберального историка (и двоюродного брата Н. Г. Чернышевского) А. Н. Пыпина, в которых был обобщен накопленный к тому времени фактический материал по истории общественного движения и общественной мысли в царствование Александра I. Однако те части его работ, которые были специально посвящены консерваторам, отличались характерной памфлетной формой, стремлением к политической и моральной дискредитации консерваторов, которые однозначно воспринимались Пыпиным как политические противники, выразители своекорыстных интересов знати, упорно цепляющейся за архаичные, Сапченко Л. А. Карамзин в движении времени // Карамзин : рro et contra. С. 17.

Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997. С. 590.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения отжившие формы социальной жизни, такие как самодержавная форма правления, крепостное право, дворянские привилегии и т.д.

Юбилей Н. М. Карамзина в 1866 г. вызвал в либеральной и демократической прессе стремление «обличать» Карамзина, видеть в нем не деятеля русской культуры прошедшей эпохи, а, как писал Ю. М. Лотман, «живого представителя враждебного лагеря»8. В основополагающем труде А. Н. Пыпина «Общественное движение в России при Александре I», вышедшем в 1868–1871 гг., Карамзин изображался исключительно «оракулом большинства» общества, которое «не думало о каких-нибудь гражданских улучшениях, было довольно стариной и не искало никакой свободы»9. Анализ записки «О древней и новой России» постоянно сопровождался авторскими ремарками о «карательном красноречии»10 и о том, что Карамзин «очень последовательно пришел к консерватизму очень непривлекательному»11.

А. Н. Пыпин утверждал, что якобы главный вывод «Записки» Карамзина был следующим: «либеральные реформы только вредны нужна только «патриархальная власть» и «добродетель»12. Согласно его трактовке, Карамзин поддерживал «теорию слепой бесправной покорности» и изображал «врагами божескими и человеческими людей, которые думали об улучшении общественного быта»13. А из-за его «красивых фраз о натуре и человечестве» беспрестанно выглядывает «самое дюжинное крепостничество»14. Напротив, «свобода была ему ненавистна, и величие отечества представлялось только в громадности государства, в наружном порядке, в перепуге соседей:

“колосс России ужасен”»15.

По мнению Пыпина, Карамзин «в самом прошедшем не увидел того важного обстоятельства, что «величие» России достигЛотман Ю. М. Карамзин. С. 589.

Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I.

СПб., 2001. С. 201.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения нуто слишком тяжелыми жертвами и потому было слишком односторонне и неполно. Жертвы эти состояли, с самого начала Московского царства, в страшном истреблении людей, в насилиях, разогнавших целые массы населения, в уничтожении местного предания и самодеятельности, в порче национального характера и в подавлении национального ума». Поэтому «в гражданской жизни господствовало всеобщее бесправие, которое Карамзин фальшиво и неудачно старался прикрашивать патриархальностью, в умственном отношении господствовала крайняя отсталость и невежество, благосостояние материальное обнаруживалось азиатской роскошью аристократии и нищетой крестьянства»16. Пыпин утверждал, что «знаток» (так он иронически называл Карамзина. – А. М.) «вынес из истории только один идеал – той подавленной, отупевшей жизни XVII-го века, которая была только печальной ступенью для новой России» и «желал только усиления абсолютизма»17.

А. Н. Пыпин также писал, что система Николая I явилась практической реализацией высказанных в трактате Карамзина политических идей: «Есть немалые основания думать, что идеи Карамзина, воплотившиеся в «Записке», имели практическое влияние на высшие сферы нового наступившего периода.

Он рекомендовал программу застоя и реакции, и его имя дало лишний авторитет идеям этого рода, господствовавшим и в высших сферах, и в массе общества в течение последующих десятилетий. Многие из его поклонников, «шептавших святое имя», заняли потом важные места в разных отраслях управления и верно послужили его идеям. Система, им рекомендованная, оказалась очень применимой на практике; для нее не требовалось никаких нововведений, никаких усилий мысли над преобразованиями, – и довольно известно, какими плодами обнаружилось ее действие: общественная жизнь была совершенно подавлена; русская мысль, имевшая в этом периоде многих блестящих представителей, едва могла существовать под суровой опекой; сухой формализм господствовал в управлении; в массе общества процветал невежественно-хвастливый патриотизм, прозванный тогда квасным, крайнее отсутствие и боязнь мысли; каковы были суды и внутреннее управление, это Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения еще памятно: по наружности и на бумаге всё обстояло благополучно, пока не наступило тяжелое разочарование Крымской войной. Едва ли можно оспаривать, что общественно-политическая система, господствовавшая в эти десятилетия, – по всем основным чертам своим, – была та самая, горячим адвокатом которой явился Карамзин в своей «Записке»18. Конечно, главная причина подобных оценок – это то, что «раздражительный консерватизм Карамзин нашел отголосок в новейших охранителях»19, непримиримым идейным противником которых был Пыпин.

А. Н. Цамутали утверждает, что Пыпин как историк был склонен «к точности в изложении фактов и к осторожности в их оценке»20. Частично с этим утверждением можно согласиться;

например, анализ Пыпина истории Библейского общества до сих пор не утратил своей значимости, однако его оценки консерватизма и консерваторов даже современные исследователи, принадлежащие к либерально-академическому дискурсу, характеризуют как «поразительные по плоскости суждения»21.

Ю. М. Лотман отмечал: «Обычно академически объективный Пыпин излагает воззрения Карамзина с такой очевидной тенденциозностью, что делается просто непонятно, каким образом этот лукавый реакционер, прикрывавший сентиментальными фразами душу крепостника, презирающего народ, сумел ввести в заблуждение целое поколение передовых литераторов, видевших в нем своего рода моральный эталон»22. Там, где речь заходила о консерваторах и консерватизме, Пыпин немедленно покидал почву академической традиции и переходил на язык политической публицистики, какая-либо объективность почти полностью ему изменяла. К примеру, вот какую характеристику он давал взглядам русских консерваторов, объединиПыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I.

С. 278.

Цамутали А. Н. Александр Николаевич Пыпин и его труды по истории религиозных движений в России в первой четверти XIX в. // Пыпин А Н. Религиозные движения в России при Александре I. СПб., 2004.

С. 12.

Вацуро В. Э. Карамзин возвращается // Карамзин: pro et contra.

С. 743.

Лотман Ю. М. Карамзин. С. 589.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения вшихся вокруг А. Н. Голицына: «Теперь невозможно читать без отвращения эти вопли обезумевших от мракобесия фанатиков и без глубокого сожаления подумать о тех людях, в руках которых было обширное влияние на общественные дела и которые руководились подобными наставлениями, не сознавая, что творят. Обществу и целой нации приходилось платиться новым распространением невежества»23.

Впрочем, представлять оценки Пыпина деятельности и взглядов консерваторов только в виде идеологических ярлыков было бы не справедливо: так, именно им была достаточно точно описана консервативная составляющая мистицизма александровского царствования, обстоятельства столкновения митрополита Иннокентия (Смирнова) с А. Н. Голицыным, история появления книг С. И. Смирнова и Е. И. Станевича, их борьба с неправославными мистиками, борьба Фотия (Спасского) и митрополита Серафима (Глаголевского) против Голицына, борьба Шишкова и Серафима за запрет Библейского общества и некоторые другие сюжеты. Пыпинский текст создавался на основе записок архимандрита Фотия, А. С. Шишкова, Н. В. Сушкова, Н. И. Греча, В. И. Панаева и др. Пыпин создал часть нарратива, посвященную истории становления русского консерватизма с позиций левого либерализма. Его труды оказали значительное влияние на всю последующую историографическую традицию, включая даже так называемых «дворянских охранителей», а его оценки русского консерватизма и консерваторов дожили до наших дней. Следует отметить, что труды Е. П. Карновича, И. А. Чистовича, А. А. Корнилова, А. А. Кизеветтера, а иногда даже «дворянского охранителя»

Н. К. Шильдера, при всех отличиях в политических позициях их авторов, не выходят за рамки той концепции, которую создал А. Н. Пыпин.

В целом во второй половине XIX и начале XX в. биографический жанр преобладал над исследованиями обобщающего характера и большая часть работ дореволюционных авторов была посвящена отдельным аспектам жизни и деятельности представителей консерватизма. В работах о Г. Р. Державине Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000.

С. 164.

См.: Иванов П. И. Опыт биографий генерал-прокуроров и министров юстиции. СПб., 1863 ; Грот Я. К. Державин и граф Петр Панин. СПб., 1863 ;

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения в наибольшей степени выделяется фундаментальный труд Я. К. Грота «Жизнь Державина по его сочинениям и письмам и по историческим документам», а также сравнительно небольшое исследование Н. К. Вальденберг, посвященное анализу его миросозерцания, общественной и государственной деятельности. Подчеркнем, что дореволюционные филологи и историки писали о Державине как о великом поэте и в несопоставимо меньшем объеме как о государственном деятеле с консервативной репутацией. Обобщающего исследования, в котором Державин был бы показан как консервативный мыслитель и политик консервативного спектра, нет до сих пор.

Среди работ о Н. М. Карамзине стоит особо выделить двухтомный труд М. П. Погодина25, в котором взгляды мыслителя изложены и проанализированы с консервативных политических позиций. Он был издан в 1866 г., когда широко праздновался столетний юбилей историка и представляет собой своего рода летопись его жизни. Для погодинского стиля характерно скрупулезное изучение фактов биографии Карамзина. В этом отношении работа Погодина до сих пор не превзойдена. Наибольшую ценность в данной работе имеет глава, в которой подробно описываются отношения Карамзина с великой княгиней Екатериной Павловной и обстоятельства создания записки «О древней и новой России». Будучи в николаевское царствование одним из официальных государственных идеологов, Погодин считал Карамзина великим деятелем русской науки, культуры Его же. Жизнь Державина по его сочинениям и письмам и по историческим документам. СПб., 1883 ; Бестужев-Рюмин К. Н. Поминка о Г. Р. Державине. СПб., 1893 ; Бриллиант С. М. Г. Р. Державин : его жизнь, литературная деятельность и служба. СПб., 1893 ; Коркунов Н. М. «Проект устройства Сената» Г. Р. Державина. СПб., 1896 ; Гессен Ю. «Записка»

Державина как историко-общественный памятник // Будущность : научнолитературный сборник : приложение к еженедельному изданию. СПб., 1900. Т. 1 ; Шильдер Н. К. К истории Шкловской командировки Г. Р. Державина в 1799 г. // Вестник всемирной истории. 1900. № 1. Декабрь ; Витберг Ф. Державин // Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т. 6 ;

Вальденберг Н. К. Державин. 1816–1916 : опыт характеристики его миросозерцания. Пг., 1916 ; Иконников В. С. Г. Р. Державин в своей государственной и общественной деятетельности. Пг. ; Киев, 1917.

Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников : материалы для биографии, с примечаниями и объяснениями : в 2 т. М., 1866.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения и общественной мысли, а его общественно-политические консервативные взгляды, стержнем которых была концепция просвещенного самодержавия, наиболее адекватными в условиях русской действительности.

В либеральном ключе, т.е. в духе оценок А. Н. Пыпина, трактовались личность и взгляды Карамзина в работах Н. Н. Булича, В. З. Завитневича, А. А. Кизеветтера и И. А. Линниченко26.

С консервативных позиций о Карамзине писали Я. К. Грот, С. С. Гогоцкий и К. Н. Бестужев-Рюмин27. Анализу значения идей Карамзина в истории русского законодательства была посвящена статья Н. В. Калачова. Интерес в ней представляют разделы, в которых рассматриваются воззрения Карамзина на право и «суждения по поводу государственных учреждений, введенных в действие в начале XIX ст., а главным образом законодательных проектов, обсуждавшихся в то время в государственном совете»28, а также отмечается влияние правовых взглядов Карамзина на позднего М. М. Сперанского.

В 1870 г. в «Русском вестнике» была опубликована подробная рецензия П. К. Щебальского на берлинское издание «Записок»

А. С. Шишкова, которая фактически представляет собой биографический очерк, в котором затрагиваются основные эпизоды государственной деятельности Шишкова. Несмотря на консервативный характер «Русского вестника», статья Щебальского была мало комплиментарной в отношении консерваторов александровского царствования. Автор усматривал трагизм русской истории в том, что «люди с либеральными стремлениями редко бывали у нас патриотами, тогда как патриоты очень часто отличались самою тупою враждой к свободе, во всех сферах ее проявления, – к свободе слова, мысли и совести. Русские либералы александрова времени не хотели знать русского языка и ставиБулич Н. Н. Биографический очерк Н. М. Карамзина и развитие его политической деятельности. Казань, 1866 ; Завитневич В. З. Сперанский и Карамзин как представители двух политических направлений. Киев, 1907 ; Кизеветтер А. А. Н. М. Карамзин // Русский исторический журнал.

1917. № 1/2 ; Линниченко И. А. Политические воззрения Н. М. Карамзина // Голос минувшего. 1917. № 1.

Грот Я. К. Очерк деятельности и личности Карамзина. СПб., 1867 ;

Гогоцкий С. С. Н. М. Карамзин. Киев, [1870] ; Бестужев-Рюмин К. Н.

Н. М. Карамзин : очерк жизни и деятельности. СПб., 1895.

Калачов Н. В. О значении Карамзина в истории русского законодательства // Московские университетские известия. 1866. № 3. С. 7.

2. Заказ Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ли себе задачей переделать Россию по образцу то Англии, то Франции». Что касается патриотов, подобных Шишкову, митрополиту Серафиму, архимандриту Фотию и Аракчееву, то «не везде влияние может быть так зловредно, как оно было у нас», поскольку они стали «истреблять свободу совести»29.

Среди других работ того времени, посвященных Шишкову30, выделяются объемистый памфлет В. Я. Стоюнина, первоначально опубликованный в либеральном «Вестнике Европы», а затем выпущенный отдельной книгой, и небольшие статьи Д. А. Жаринова и Н. А. Палицына, кратко освещающие деятельность Шишкова в 1812 г.

В книге православного священника М. Я. Морошкина, посвященной деятельности ордена иезуитов в России, наряду со всем прочим анализировалась роль Ж. де Местра, излагались его письма министру просвещения А. К. Разумовскому с критикой российской системы воспитания. Морошкин, несмотря на свои умеренно-консервативные взгляды, давал крайне отрицательную характеристику «старой партии» как группировки своекорыстных крепостников, «оставшихся совершенно без дела и признанных не способными к государственным должностям»31.

Несколько работ было посвящено деятельности Ф. В. Ростопчина в 1812 г.32 В первую очередь необходимо отметить исЩебальский П. К. А. С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т. 90. № 11/12. Паг. 1.

См.: Стоюнин В. Я. А. С. Шишков. СПб., 1889 (журнальный вариант:

Вестник Европы. 1877. № 9–12) ; Кочубинский А. А. Начальные годы русского славяноведения : адмирал Шишков и канцлер Румянцев. Одесса, 1887–1888 ; Смирнов А. В. А. С. Шишков, 1824 // Русская старина. 1889.

№ 5 ; Жаринов Д. А. Первые впечатления войны. Манифесты // Отечественная война 1812 года и русское общество. М., 1911. Т. III ; Троицкий В.

Шишков // Русский биографический словарь. СПб., 1911. Т. 23 ; Палицын Н. А. Манифесты, написанные Шишковым в Отечественную войну, и патриотическое их значение // Русская старина. 1912. Июнь.

Морошкин М. Я. Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени. СПб., 1870. Ч. 2. С. 502.

См.: Тихонравов Н. С. Граф Ф. В. Ростопчин и литература в 1812 г. // Отечественные записки. 1854. № 7. Отд. II ; Дубровин Н. Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году : (материалы для внутренней стороны 1812 года) // Военный сборник. СПб., 1863. № 7, 8 ; Лонгинов М. Н. Материалы для биографии и полного собрания сочинений гр. Ф. В. Ростопчина // Русский архив. 1868. № 4 ; Ельницкий А. Ростопчин // Русский биографический слоГлава 1. Проблемы историографии и источниковедения следование академика Н. С. Тихонравова, известного историка литературы, ректора Московского университета, где анализировались переписка и главные литературные и публицистические труды Ф. В. Ростопчина. В трактовке Тихонравова Ростопчин представал как крупный государственный деятель, талантливый мыслитель и писатель, отличающийся остроумием, наблюдательностью и оригинальностью. Говоря о близких отношениях А. В. Суворова и Ростопчина, автор характеризовал их как людей «равно-оригинальных по уму»33. Особенности стиля Ростопчина и отстаиваемых им идей анализировались Тихонравовым в общем идейном и литературном контексте эпохи, его произведения сопоставлялись с литературными произведениями, публицистикой и перепиской Н. М. Карамзина, И. А. Крылова, А. С. Шишкова, С. Н. Глинки. Приведенный литературно-публицистический ряд свидетельствует о том, что автор рассматривал Ростопчина прежде всего как одного из лидеров консервативного направления в литературе: «В отношении к известному направлению нашей словесности, Ростопчин остается в продолжении некоторого времени (имеются в виду 1807–1812 гг. – А. М.) главным деятелем»34.

В столь же позитивном ключе была написана статья Н. Ф. Дубровина, посвященная в основном выяснению роли Ростопчина в событиях 1812 г. В ней автор первым пришел к выводу, что Ростопчин был одним из инициаторов партизанской войны, развернутой против Наполеона: «Он сумел до последней минуты удержать жителей Москвы в ее стенах, возбудить в них ненависть к неприятелю и подготовить, таким образом, народную войну, облегчившую весьма много действия войск»35.

варь. СПб. : [б. г.]. Т. 17 ; Жаринов Д. А. Впечатления от пожара и мнения современников // Отечественная война 1812 года и русское общество. М., 1912. Т. IV ; Мельгунов С. П. Ростопчин – Московский главнокомандующий // Там же ; Мендельсон Н. М. Ростопчинские афишки // Там же ; Шницлер И. Ростопчин и Кутузов. Россия в 1812 году. СПб., 1912 ; Кизеветтер А. А. 1812 г. Ф. В. Ростопчин // Кизеветтер А. А. Исторические отклики. М., 1915 ; Покровский К. В. Из полемической литературы 1813 г. : (московские обыватели и граф Ф. В. Ростопчин). М., 1914 // Голос минувшего.

1914. Кн. VIII.

Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 12.

Дубровин Н. Ф. Указ. соч. С. 469.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения В 1860-х гг. личность и деятельность Ростопчина в соответствии с преобладающей историографической тенденцией стали трактоваться исключительно в негативном ключе. В начале XX в. о нем были созданы памфлеты либеральных историков С. П. Мельгунова, А. А. Кизеветтера и Н. М. Мендельсона, рассматривавших Ростопчина как предшественника современных авторам «черносотенцев», что, с нашей точки зрения, резко снижает их научную ценность. Исключение представляет переводная работа И. Шницлера, в которой с объективистских позиций рассматривается деятельность Ростопчина в 1812 г.

В дореволюционный период появились небольшие работы, посвященные деятельности С. Н. Глинки: энциклопедическая статья К. Сивкова и статья о «Русском вестнике» И. И. Замотина36.

Известное внимание историки уделили великой княгине Екатерине Павловне. С консервативно-охранительных позиций был написан очерк о ее биографии И. Н. Божеряновым, с либеральных – статья С. К. Богоявленского, помещенная в сборнике, посвященном 300-летию дома Романовых, а также предисловие к публикации переписки Александра I и великой княгини Екатерины Павловны, которое принадлежит великому князю Николаю Михайловичу37.

В дореволюционной историографии имеются также биографические очерки, посвященные вдовствующей императрице Марии Фёдоровне38 и А. А. Аракчееву39. Несколько исследоваCивков К. Глинка С. Н. // Русский биографический словарь. СПб., 1902. Т. 5 ; Замотин И. И. «Русский вестник» С. Н. Глинки // Отечественная война и русское общество 1812 г. М., 1912. Т. V.

См.: Божерянов И. Великая княгиня Екатерина. СПб., 1888 ; Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I c сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910 ; Богоявленский С. К. Император Александр I и великая княгиня Екатерина Павловна // Три века. М., 1913. Т. 5.

См.: Шумигорский Е. С. Императрица Мария Феодоровна (1759– 1828) : ее биография. CПб., 1892. Т. 1.

См.: Струков Д. П. Аракчеев граф Алексей Андреевич. СПб., 1894 ;

Его же. Аракчеев А. А. // Русский биографический словарь. СПб., 1900. Т. 2 ;

Дризен Н. В. Последние годы жизни Аракчеева // Исторический вестник.

1904. № 9 ; Кизеветтер А. А. Император Александр I и Аракчеев // Кизеветтер А. А. Исторические силуэты. Ростов н/Д, 1997 ; Его же. Аракчеев // Русская мысль. 1910. № 11 ; Борисевич А. Т. Аракчеев А. А. // Военная энциклопедия. 1911. Т. 2 ; Кайгородов В. Аракчеевщина. М., 1912 ; Якушкин В. Е. Сперанский и Аракчеев. СПб., 1915.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ний было посвящено А. Н. Голицыну40, среди которых выделяется книга Н. Стеллецкого.

В апологетическом ключе были созданы работы за подписью иеромонаха Анфима и Диктиадиса, посвященные А. С. Стурдзе, одному из самых оригинальных и крупных консервативных мыслителей первой половины XIX в.41 В них описывался в основном жизненный путь Стурдзы, авторы мало касались его идейного наследия.

Довольно много работ в дореволюционной историографии было посвящено отдельным аспектам биографии М. Л. Магницкого42. В 1859 г. вышла статья Н. А. Попова с резко отрицательными оценками деятельности Магницкого на посту симбирского гражданского губернатора и попечителя Казанского учебного округа. Попов, опираясь на публикации в «Казанских известиях» и «Казанском вестнике» 1818–1825 гг., высказал предположение, что, будучи еще в Симбирске, Магницкий вынашивал планы публичного сожжения книг, которые, с его точки зрения, были сомнительны в религиозном отношении43.

Кроме того, статья Попова содержала краткий очерк управления Магницким Казанским университетом.

Позже вышла обширная статья Е. М. Феоктистова, опубликованная вначале в «Русском вестнике», а затем выпущенная См.: Карнович Е. П. Князь А. Н. Голицын и его время // Исторический вестник. 1882. № 4/5 ; Стеллецкий Н. С. Князь Голицын и его церковно-государственная деятельность. Киев, 1901.

См.: Анфим, иеромонах. Александр Стурдза // Странник. 1864. Апрель. СПб., 1864 ; Диктиадис. Краткое сведение о Стурдзе // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете.

1864. Кн. 2.

См.: Попов Н. А. Общество любителей отечественной словесности и периодической литературы в Казани с 1804 по 1834 г. // Русский вестник.

1859. № 17. Т. 23 ; Булич Н. Н. Университетский суд над профессором Солнцевым во время попечительства Магницкого : (материалы для истории Казанского университета) // Учен. зап. Казан. ун-та по отд-нию ист.-филол. и полит.-юрид. наук. 1864. Вып. 1 ; Его же. Из первых лет Казанского университета (1805–1819). СПб., 1904. Ч. 2 ; Феоктистов Е. М. Магницкий :

материалы для истории просвещения в России // Русский вестник. 1864.

№ 6–8 ; Его же. Магницкий. СПб., 1865 ; Чумиков А. А., Чумиков П. А.

М. Л. Магницкий в 1812–1844 гг. // Русская старина. 1875. Т. 14. Кн. 12 ; Их же. М. Л. Магницкий : новые данные для его характеристики // Там же ;

Загоскин Н. П. Из времен Магницкого : страничка истории Казанского университета 20-х годов. Казань, 1894, и др.

См.: Попов Н. А. Указ. соч.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения отдельной книгой. В ней были введены в научный оборот факты, касавшиеся служебной деятельности Магницкого в Министерстве народного просвещения44. Магницкий предстал в работе Феоктистова как «неутомимый поборник обскурантизма и ревностный гонитель всякой свободы мысли и слова в нашем отечестве, связавший свое имя с целым рядом стеснительных мер». «Изображать его деятельность в это время, – писал Феоктистов, – значило бы рисовать картину темных интриг, клевет, доносов, неблаговидных отношений его к различным лицам, от которых ожидал он покровительства и милостей»45. Тень подобного образа Магницкого падала на всех его единомышленников-консерваторов. Следует заметить, что спустя несколько лет Феоктистов, подобно герою его исследования, перешел из либерального лагеря в стан консерваторов и «поборников реакции». Его позднейшие оценки деятельности Магницкого нам неизвестны. Политический памфлет Феоктистова имел черты научного исследования. В частности, именно он отметил, что консервативный поворот 1820-х гг., одним из символов которого являлся Магницкий, был во многом обусловлен изменениями в международной обстановке, в частности событиями в Германии в начале 1819 г. В статье Ф. Н. Фортунатова исследовано стихотворное творчество Магницкого, ценимое Карамзиным, подробно перечислены опубликованные к тому времени источники, касающиеся деятельности Магницкого, обстоятельств пребывания его в вологодской ссылке, истории его отношений со Сперанским, впервые исследованы сотрудничество Магницкого с журналом «Радуга», его философские взгляды, приверженность к православию в последние годы жизни. Фортунатов отмечал, что «позднейшие наши писатели поставили себе целию выставлять напоказ только темную сторону Магницкого»47. СобственСм.: Феоктистов Е. М. Магницкий : материалы для истории просвещения в России // Русский вестник. 1864. № 6–8 ; Его же. Магницкий. СПб., 1865.

Феоктистов Е. М. Магницкий : материалы для истории просвещения в России // Русский вестник. 1864. № 6. С. 465–466.

См.: Там же. С. 467–468.

Фортунатов Ф. Н. Памятные записки вологжанина // Русский архив. 1867. № 12. Стлб. 1708.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения но, подобная задача ставилась либеральной историографией в отношении всех консерваторов без исключения.

Во второй половине 1870-х гг. появилась целая «россыпь»

исследований, посвященных архимандриту Фотию (Спасскому) 48. Первой из них была статья К. Попова, в которой Фотий изображался «типическим выразителем крайнего церковного консерватизма в противоположность религиозному либерализму»49, главнейшим сторонником «крайней консервативной реакционной партии»50. Статья базировалась на опубликованных к тому времени фрагментах автобиографии Фотия и некоторых воспоминаниях о нем. Работа Е. П. Карновича была написана с использованием отдельных неопубликованных бумаг Фотия.

Несмотря на в целом объективистский тон статьи, Карнович периодически допускал некорректные оценки деятельности и поведения Фотия, к примеру, отношения его с А. А. Орловой-Чесменской описывались следующим образом: «Молодой монах сблизился с далеко не старою еще в ту пору женщиною и жил на ее счет богато и роскошно, нарушая всем этим монашеские обеты целомудрия, нелюбостяжения, смирения и воздержания»51.

Статья С. И. Миропольского, посвященная Фотию, оказалась итоговой на эту тему в дореволюционной историографии.

Автор постарался учесть не только все публикации, посвященные Фотию, вышедшие к концу 1870-х гг., но и, что самое важное, ввел в оборот его тогда еще неопубликованную автобиографию, которая послужила главным источником при написании работы. Миропольский принадлежал к либеральному направлению исторической науки, соответственно, главной целью его исследования было разоблачение «системы и махинации той партии, которая является преобладающею в последний период См.: Попов К. Юрьевский архимандрит Фотий и его церковно-общественная деятельность // Тр. Киев. духов. акад. 1875. № 2, 6 ; Карнович Е. П.

Архимандрит Фотий, настоятель новгородского Юрьева монастыря // Русская старина. 1875. № 7, 8 ; Слезкинский А. Архимандрит Фотий и графиня Орлова-Чесменская // Там же. 1899. № 11 ; Рункевич С. Г. Фотий // Русский биографический словарь. СПб., 1901 ; Морошкин И. Архимандрит Фотий // Русская старина. 1876. № 10 ; Миропольский С. И. Фотий Спасский, юрьевский архимандрит // Вестник Европы. 1878. № 11, 12 ; Чиж В. Г.

Психология фанатизма // Вопросы философии и психологии. 1905. № 16.

Попов К. Указ. соч. № 2. С. 372–373.

Карнович Е. П. Указ. соч. № 7. С. 315.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения царствования Александра I»52, при этом Фотий характеризовался как «представитель ультра-консервативной церковной партии»53. Его деятельность автор объяснял озлоблением на мир – следствием «изуверского» аскетизма. Перечислив разного рода мистические и масонские издания, которые Фотий считал «злыми», «бесовскими», «скверными», «еретическими», антихристианскими и масонскими, например книги И.-Г. ЮнгШтиллинга, И. Госснера, И. Линдля, К. фон Эккарстгаузена и т.д., Миропольский заключал: «Таким образом, Фотий объявлял войну всей современной ему русской литературе, признавая ее беззаконною, еретическою, безбожною и революционной»54. Нетрудно заметить, что, как минимум, отмеченные произведения невозможно в принципе отнести к русской литературе.

В дореволюционной историографии имеется также несколько небольших работ, посвященных церковным иерархам того времени55, в том числе митрополиту Серафиму (Глаголевскому) и епископу Иннокентию (Смирнову), а также работы о мистиках, А. Ф. Лабзине и баронессе В. Ю. Крюденер56.

Вклад «дворянских охранителей» в историографию вопроса, наряду со всем прочим, заключался в том, что в фундаментальных трудах М. И. Богдановича, Н. К. Шильдера, великого князя Николая Михайловича, посвященных биографии Александра I и истории александровского царствования, был обобщен весьма обширный эмпирический материал. Эти труды были во многом построены на архивных материалах, наМиропольский С. И. Указ. соч. № 11. С. 11.

См.: Очерк жизни митрополита Михаила. М., 1857 ; Сушков Н. В.

Три митрополита : Амвросий, Михаил и Серафим. М., 1867 ; Жмакин В. И.

Иннокентий, епископ пензенский и саратовский. СПб., 1885 ; Здравомыслов К. Я. Иерархи Новгородской епархии в России в 1-й половине текущего столетия. Новгород, 1897 ; Его же. Серафим // Русский биографический словарь. СПб., 1904. Т. 18.

См.: Дубровин Н. Ф. Наши мистики-сектанты : А. Ф. Лабзин и его журнал «Сионский вестник» // Русская старина.1894. № 9–12 ; 1895. № 1–3 ;

К-в А. Баронесса Крюднер // Исторический вестник. 1895. № 9 ; Модзалевский Б. Л. А. Ф. Лабзин. СПб., 1904 ; Мельгунов С. П. Мистики и масоны // Отечественная война и русское общество. М., 1912. Т. 2.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения учная и источниковедческая ценность которых не утрачена по сей день57. Особенно значимый для нашего исследования фактический материал излагался в тех частях их работ, которые были посвящены последнему десятилетию александровского царствования, с 1816 по 1825 г. – «периоду реакции».

Наиболее ценными для нашего исследования в дореволюционной историографии следует признать труды Я. К. Грота о Державине, В. Я. Стоюнина об А. С. Шишкове, Н. С. Тихонравова и Н. Ф. Дубровина о Ростопчине, М. П. Погодина о Карамзине, Н. С. Стеллецкого о князе А. Н. Голицыне, Е. М. Феоктистова, С. И. Миропольского об архимандрите Фотии (Спасском), А. А. Кизеветтера об А. А. Аракчееве. Однако следует подчеркнуть, что авторы этих работ отнюдь не задавались целью специально выделять консервативную составляющую деятельности и взглядов своих персонажей. Большое значение имела принадлежность того или иного историка к либеральному или консервативному направлению исторической мысли, поскольку именно это обстоятельство предопределяло характер рассмотрения и подачи биографических данных, избранных в качестве объектов исследования их героев.

Исследований, которые выходили бы за рамки изучения отдельных персоналий, в то время появилось сравнительно немного. В пореформенный период вышли работы А. Н. Попова о событиях 1812 г., в которых рассматривались отдельные сферы деятельности А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина, А. А. Аракчеева и других консерваторов58. Ряд статей М. Н. Лонгинова, опубликованных в журнале «Современник», был посвящен не какой-либо конкретной персоналии, а борьбе «карамзинистов»

и «шишковистов» и деятельности «Беседы любителей русского слова». Это было первое исследование в рамках собственно истории раннего русского консерватизма одного из частных ее См.: Богданович М. И. История царствования императора Александра I и Россия в его времени. СПб., 1869–1871. Т. 1–6 ; Шильдер Н. К. Император Александр I : его жизнь и царствование. СПб., 1897–1898. Т. 1–4;

Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I : опыт исторического исследования. СПб., 1912. Т. I.

См.: Попов А. Н. Москва в 1812 г. // Русский архив. 1875. № 7–11 ; Его же. Французы в Москве в 1812 г. // Там же. 1876. № 2–8 ; Его же. Эпизоды из истории двенадцатого года // Там же. 1892. Кн. 1/2.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения аспектов59. Цель «Беседы» определялась Лонгиновым исключительно как «подражание образцам славянского языка и преследование карамзинского направления»60.

В статье историка литературы А. Д. Галахова, посвященной русской патриотической литературе, анализировались произведения А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина, статьи С. Н. Глинки в «Русском вестнике», давался очерк истории галломании в России начиная с царствования Елизаветы. Впервые Галахов разобрал некоторые публикации в журнале, издаваемом «шишковистами» – «Чтение в Беседе любителей русского слова». Автор писал с позиций, которые были характерны для русских западников, однако в целом придерживался объективистских оценок, усматривая в деятельности «славянофилов» или «русофилов» не только отрицательные, но и положительные черты61.

В другой статье Галахова, представляющей обзор мистической литературы в царствование Александра I в основном на материалах журнала А. Ф. Лабзина «Сионский вестник», содержался ряд положений, позволяющих уточнить существовавшие представления о том, что такое неправославный мистицизм, которому активно противостояла православная консервативная оппозиция в первой четверти XIX в. Галахов указывал на то, что общая мистическая составляющая характерна для многих религиозных течений: масонства, собственно не-православного мистицизма Александровской эпохи и православия, например, можно говорить о православном мистицизме митрополита Филарета (Дроздова). В православии «развитие мистики тесно связано с развитием иночества» и наиболее ярко выражено в текстах «Добротолюбия»62.

А. Д. Галахов одним из первых особо подчеркнул, что мисСм.: Лонгинов М. Н. «Беседа любителей русского слова» // Современник. 1856. Т. LVII. № 5. Отд. 5. См. также: Соч. М., 1915. Т. 1 ; Его же. Карамзинисты и славянофилы (1805–1817) // Современник. 1857. Т. LXII.

№ 5. Отд. 5. См. также: Соч. М., 1915. Т. 1 ; Его же. Еще шишковисты и карамзинисты (1911–1916) // Современник. 1857. Т. LXIII, № 5. Отд. 5.

См. также: Соч. М., 1915. Т. 1.

Лонгинов М. Н. Соч. Т. 1. С. 35.

См.: Галахов А. Д. Русская патриотическая литература 1805–1812 гг.

// Филологические записки. 1867. Вып. 1.

См.: Галахов А. Д. Обзор мистической литературы в царствование императора Александра I // Журнал Министерства народного просвещения. 1875. Ноябрь. С. 105–106.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения тицизм имел и консервативную окраску: «Наши мистики постоянно воюют с французской философией XVIII века, как с главным врагом своим. Лекции Шварца, журналы Новикова, Лабзина и Невзорова, настойчиво опровергая французских энциклопедистов, раскрывают нравственную гибель, кроющуюся в них для христиан»63. Православных противников мистицизма Галахов в духе А. Н. Пыпина обвинял в невежестве, изуверстве, ревности не по разуму, слепом ожесточении, потому что они «наряду с мистическими книгами ставили книги совершенно иного рода, безразлично обзывая те и другие антихристианскими, еретическими, бесовскими, революционными»64.

Историк науки В. В. Григорьев в исследовании, посвященном истории Петербургского университета, интерпретировал деятельность А. Н. Голицына, М. Л. Магницкого, Д. П. Рунича и др. как следствие реакционного влияния иезуитов: «Пользуясь искренним пиетизмом, которым стал проникаться Государь, убежденный событиями в тщете земного величия, и горячим его желанием провести в жизнь начала созданного им «Священного Союза», люди, пропитанные иезуитизмом, как у нас, так и за границею, соединились под эгидою этого пиетизма, чтобы гнать и давить ненавистную и гибельную для них свободу совести и научного исследования»65. В работе Григорьева кратко излагалась фактическая канва дела петербургских профессоров 1821 г.

Существенную роль в исследовании роли консерваторов в университетской политике александровского царствования сыграли исследования М. И. Сухомлинова, С. В. Рождественского, Н. П. Загоскина, Н. Н. Булича, посвященные истории русской науки и становлению университетской системы66. НаиТам же. С. 90.

Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых 50 лет его существования. СПб., 1870. С. 33.

См.: Сухомлинов М. И. История Российской академии. СПб., 1874– 1887. Вып. 1–8 ; Его же. Исследования и статьи по истории русского просвещения. СПб., 1889. Т. 1. С. 1–538 ; Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802–1902.

СПб., 1902 ; Загоскин Н. П. История императорского Казанского университета за первые сто лет его существования (1804–1904). Казань, 1903. Т. 2, ч. 2 ; Булич Н. Н. Из первых лет Казанского университета (1805–1819) :

рассказы по архивным документам. Казань, 1887–1891. Ч. 1/2.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения более содержательной из них является работа М. И. Сухомлинова «Исследования и статьи по истории русского просвещения».

В известной степени затрагивали сюжеты, связанные с историей русского консерватизма, труды И. А. Чистовича, П. Гильтебрандта, Н. А. Астафьева, посвященные конфессиональной политике, истории Библейского общества, переводу Библии на русский язык, борьбе православной иерархии с экуменическими нововведениями67. Крестьянский вопрос во взглядах Г. Р. Державина, А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина и некоторых других ранних русских консерваторов был фрагментарно исследован В. И. Семевским68. Он дал сводку всех проектов решения проблемы крепостного права на протяжении полутора веков, в том числе и в александровское царствование. В. О. Ключевский называл подобные исследования «хронологическим перечнем мнений и проектов по крестьянскому вопросу»69. Вклад русских ранних консерваторов в литературу и публицистику в наибольшей мере, наряду с А. Д. Галаховым, изучал Н. Н. Булич70. Влиянием консерваторов на цензурную политику занимались А. П. Пятковский и А. П. Скабичевский71. Их книги во многом носили публицистический характер и строились на использовании материалов исследований А. Н. Пыпина и М. И. Сухомлинова. Историю внешней политики, влияние на ее формирование деятелей консервативного лагеря исследовал В. К. Надлер72. В начале XX столетия в традициях леволиСм.: Чистович И. А. История перевода Библии на русский язык :

в 2 ч. СПб., 1873 ; Его же. Очерк из истории религиозного мистицизма в царствование Александра I // Русская старина. 1894. Июнь ; Его же. Руководящие деятели духовного просвещения в России. СПб., 1894 ; Гильтебрандт П. Император Александр I и Библейское общество // Древняя и новая Россия. 1879. № 9 ; Астафьев Н. А. Опыт истории Библии в России.

СПб., 1889 ; Его же. Общество для распространения Священного Писания в России (1863–93). СПб., 1895.

Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888.

Ключевский В. О. Собр. соч. : в 8 т. М., 1959. Т. 7. С. 426.

Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения начала XIX века. СПб., 1902. Т. 1/2.

Пятковский А. П. Из истории нашего литературного и общественного развития. СПб., 1889. Ч. 1 ; Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры (1800–1863). СПб., 1892.

Надлер В. К. Император Александр I и идея Священного Союза.

Рига, 1886–1892.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения беральной историографии писал о царствовании Александра I, попутно затрагивая сюжеты, связанные с деятельностью консерваторов, С. П. Мельгунов73.

В дореволюционный период историографические и библиографические описания, посвященные русским консерваторам, были созданы М. Лилеевым, С. И. Пономаревым и др. Особую роль в постановке проблемы становления русского консерватизма сыграл юбилейный сборник, посвященный истории Отечественной войны 1812 г., созданный весьма авторитетным коллективом авторов, принадлежавших к либеральному лагерю. В нем была опубликована обобщающая статья В. Н. Бочкарёва, анализирующая деятельность и взгляды ранних русских консерваторов, представляющая собой достаточно добротную фактографическую компиляцию, сделанную на основе работ А. Н. Пыпина и М. И. Булича, в которой деятельность ранних консерваторов освещалась с либеральных позиций75. Эта статья оказалась итоговой в дореволюционной историографии раннего русского консерватизма, однако все факты в статье интерпретировались исключительно в духе леволиберального дискурса.

Следует отметить, что значительная часть исследований дореволюционных авторов устарела методологически и нуждается в серьезной критической проверке их фактической базы, поскольку, говоря словами А. Мартина, либеральные историки (а их было большинство) следовали принципу «изучать прошлое с тем, чтобы комментировать настоящее»76.

Ситуация с изучением русского консерватизма резко изменилась в 1917 г. В советский период возникла искусственная «неактуальность» проблематики истории русского консерватизМельгунов С. П. Дела и люди Александровского времени. СПб. : [б. г.].

Лилеев М. Подробное описание рукописных сочинений юрьевского архимандрита Фотия, хранящихся в Черниговской семинарской библиотеке // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1880. 1 ; Пономарев С. И. Материалы для библиографии литературы о Карамзине. СПб., 1883 ; Мордвинов И. П. Граф А. А. Аракчеев : указатель литературы. Новгород, 1893.

См.: Бочкарев В. Н. Консерваторы и националисты в России в начале ХIХ века // Отечественная война 1812 года и русское общество. М., 1911.

Т. II.

Martin A. Romantics, Reformers, Reactionaries : Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. DeKalb, 1997. P. 13.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ма, связанная с тем, что консерватизм трактовался как идеология эксплуататорских классов. Догматический тезис о враждебности, бесперспективности и обреченности консерватизма делал ненужными углубленное изучение и объективный анализ его становления и развития. Труды, посвященные истории консерватизма, имели «обличительный», а не исследовательский характер. Однако изучение консерватизма, пусть и в «гомеопатических дозах», продолжалось. В 1920–1930 гг. вышли единичные работы о консерваторах эпохи Священного союза, о русских связях Ж. де Местра, ряд публикаций о полемике между Н. М. Карамзиным и А. С. Шишковым, о деятельности «Беседы любителей русского слова»77. Особенно интересны работы А. Н. Шебунина, в которых автор разработал историю западной консервативной мысли, ее генезис и эволюцию до середины XIX в. Зарождение консервативной мысли Шебунин связывал с реакцией на Великую французскую революцию и довольно подробно прослеживал влияние Ж. де Местра на русскую консервативную мысль. Эти труды носили зачастую археографический характер и имели строго академическую форму, в отличие от эмоциональных и субъективных, полупамфлетных произведений на ту же тему, вышедших из-под пера либеральных историков в дореволюционное время. Эти работы были по ряду показателей качественно более высоким этапом развития исторической мысли, изучающей русский консерватизм, нежели соответствующие дореволюционные работы. Но они были редчайшим исключением, а не правилом.

В период Великой Отечественной войны исследования, посвященные консервативной проблематике, перестали выходить, однако рядом историков государственно-патриотической ориентации (Е. В. Тарле, С. К. Бушуев, А. Е. Ефимов и др.) на волне обострившегося интереса к державно-патриотической составляющей русской истории был поставлен вопрос об исторической реабилитации таких видных фигур «консервативного См.: Шебунин А. Н. Европейская контрреволюция в первой половине XIX века. Л., 1925 ; Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929 ;

Степанов М. [Шебунин А. Н.]. Жозеф де Местр в России // Литературное наследство. М., 1937. Т. 29/30 ; Десницкий В. Из истории литературных обществ начала XIX в. : журналы «Беседы любителей русского слова» // На литературные темы. Л., 1936. Кн. 2 ; Западов А. В. Из истории «Беседы любителей русского слова» // Литературный архив. М. ; Л., 1938. Т. 1.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения лагеря», как А. А. Аракчеев, М. Н. Катков и К. П. Победоносцев78, что, впрочем, было категорически отвергнуто господствующей группой советских историков.

После длительного перерыва, начиная с 60-х гг. XX в. в Тарту (Эстония) усилиями семиотической школы Ю. М. Лотмана были созданы интересные и не потерявшие до сих пор значимости исследования о ранних русских консерваторах: Н. М. Карамзине, А. С. Шишкове, С. Н. Глинке79. Стуктуралистский подход позволял излагать и обильно цитировать тексты русских консерваторов, причем не только литературные. Таким образом, в оборот вводилось значительное количество источников и создавалась более объемная и «многоцветная» фактическая картина, чем при традиционном для советских историков классовом подходе, акцентирующем внимание прежде всего на социально-экономической проблематике. Школа Лотмана фактически «реабилитировала» научное изучение раннего русского консерватизма конца XVIII – первой четверти XIX в. и заложила прочную традицию изучения русского консерватизма в рамках прежде всего филологии. Работы, созданные в тот период, не утратили научной ценности по настоящий день. К примеру, работы Лотмана о Карамзине позволяют проследить основные вехи идейной эволюции Карамзина от безусловного принятия идей Просвещения до умеренного консерватизма.

Если говорить об исследованиях, вышедших за пределами «лотмановского» Тарту, то некоторые частные аспекты истории См.: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина : власть и антисемитизм. М., 2001. С. 252–253.

См.: Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Споры о языке в начале ХIХ века как факт русской культуры // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1975.

Вып. 358 ; Его же. Пути развития русской прозы 1800–1810-х гг. // Там же.

1961. Вып. 104 ; Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка XVIII – начала XIX века : языковая программа Карамзина и ее исторические корни. М., 1985 (основные работы о Карамзине Лотмана опубликованы в кн.: Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997) ; Киселева Л. Н. Система взглядов С. Н. Глинки (1807–1812 гг.) // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1981. Вып. 513. Работы М. Г. Альтшуллера, близкого по исследовательским подходам и тематике к «тартуской школе», посвященные А. С. Шишкову и «шишковистам», вышли уже в эмиграции: Альтшуллер М. Г., Калиф И. «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» как политический документ : (А. С. Шишков и Н. М. Карамзин) // Russia and the West in the nighteenth century / А. Д. Cross (ed.). Newtonville (Mass.), 1983 ; Альтшуллер М. Г. Предтечи славянофильства в русской литературе :

(общество «Беседа любителей русского слова»). Ann Arbor (Mich), 1984.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения раннего русского консерватизма, связанные с противодействием либеральным реформам (взгляды и проекты Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и др.), рассматривались с позиций марксистской методологии в обобщающих работах А. В. Предтеченского и некоторых других советских историков, посвященных царствованию Александра I80. С нашей точки зрения, историки-марксисты в основном (за редкими исключениями) опирались на эмпирическую базу, которая была создана дореволюционной историографией, например, в трудах Н. К. Шильдера и других так называемых «дворянских охранителей», и ограничивались по преимуществу не слишком существенными интерпретационными новациями.

Оценивая степень исследовательского интереса к русскому консерватизму, можно констатировать, что он был невелик и явно уступал по количественным характеристикам исследованиям, посвященным другим направлениям русской общественной мысли последней трети XVIII – начала XX в., например, марксизму, народничеству и либерализму. Работ по консерватизму, в лучшем случае, насчитывалось десятки, что же касается других идейных направлений, в особенности революционных, то здесь счет шел на тысячи, если не больше, наименований.

Ситуация радикально изменилась после 1987 г., с началом политики «гласности», фактически снявшей все цензурные ограничения в области и исторических исследований. Работа историков конца 1980-х – первой половины 1990-х гг. XX в. сосредоточилась прежде всего на изучении эмпирической базы русского консерватизма: в потоке статей и монографий и поныне явно преобладают труды, посвященные конкретным персоналиям, ключевым фигурам русского консерватизма. Можно даже говорить о некоей позитивистской «зацикленности»

историков на конкретных фигурах, носителях консервативной идеологии и практиках этого течения. Разумеется, все эти работы неоднородны по своим академическим достоинствам, степени проработанности источников и знанию историографии проблемы. Авторы их исповедуют различные политические взгляды, и, соответственно, написаны они в разных дискурсах – от крайне правого до либерально-консервативного и объективистского, но, так или иначе, общая картина эволюции русскоСм.: Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти ХIХ века. М. ; Л., 1957.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения го консерватизма – от М. М. Щербатова до правомонархистов начала XX столетия – с фактической стороны в значительной мере воссоздана.

Появились новые работы, в которых освещаются отдельные аспекты взглядов и деятельности наиболее видных представителей консервативного лагеря. Среди этих работ, в большинстве своем не ставящих целью показать своих героев как консерваторов, выделяются исследования «позднего» Ю. М. Лотмана и В. А. Китаева о Н. М. Карамзине81, М. Г. Альтшуллера о Шишкове82, М. В. Горностаева и А. О. Мещеряковой о Ф. В. Ростопчине (последняя получила Макариевскую премию 2009 г.)83, Т. А. Володиной и Н. Н. Лупаревой о С. Н. Глинке84, В. С. Парсамова об А. С. Стурдзе85, А. Ю. Минакова о М. Л. Магницком и великой княгине Екатерине Павловне86, Е. Н. Азизовой и Лотман Ю. М. «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзина – памятник русской публицистики начала ХIХ века // Литературная учеба.1988. № 4; Его же. Карамзин. СПб., 1997 ; Китаев В. А. У истоков русского консерватизма : (М. М. Щербатов и Н. М. Карамзин) // Материалы II научной конференции профессорско-преподавательского состава Волгогр. гос. ун-та. Волгоград, 1994 ; Его же. Век XIX : пути русской мысли. Нижний Новгород, 2008.

Альтшуллер М. Г. А. С. Шишков о французской революции // Русская литература. 1991. № 1.

Горностаев М. В. Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин :

страницы истории 1812 года. М., 2003 ; Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин :

у основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007.

Володина Т. А. «Русская история» С. Н. Глинки и общественные настроения в России начала XIX в. // Вопросы истории. 2002. № 4 ; Лупарева Н. Н. «Божество-хранитель» : образ Петра I в исторической концепции С. Н. Глинки // Новик. Воронеж, 2005. Вып. 10 ; Ее же. Деятельность и взгляды С. Н. Глинки : историография вопроса // Там же. Вып. 12 ; Ее же.

Консервативная трактовка проблемы крепостного права в России в начале XIX в. : на примере публицистики Сергея Николаевича Глинки // Актуальные вопросы социально-гуманитарных наук : межвуз. науч. сб. Воронеж, 2007. Вып. 5 ; Ее же. Образ идеального русского человека в исторической концепции С. Н. Глинки // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее : сб. науч. тр. Воронеж, 2005.

Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза : из истории религиозных идей Александровской эпохи. Саратов, 2004.

Минаков А. Ю. М. Л. Магницкий : к вопросу о биографии и мировоззрении предтечи русских православных консерваторов XIX века // Консерватизм в России и мире : прошлое и настоящее : сб. науч. тр. Воронеж, 2001. Вып. 1 ; Его же. «Тверская полубогиня» : великая княгиня Екатерина Павловна – лидер консервативной национально-аристократической «партии» // Россия XXI. 2010. № 4.

3. Заказ Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения Ю. Е. Кондакова о Д. П. Руниче87, Ю. Е. Кондакова об архимандрите Фотие (Спасском) 88, А. С. Глазевой о митрополите Серафиме (Глаголевском) 89, К. М. Ячменихина об А. А. Аракчееве90.

Произошло «исправление имен», когда «черная легенда» о консерваторах, созданная усилиями дореволюционных либеральных и советских историков, не выдержала испытания исторической критикой. Обращение к подобной практике, с нашей точки зрения, было закономерным этапом научной практики:

российским историкам необходимо было накопить значительный фактический материал, прежде чем приступать к теоретическим обобщениям и методологическим поискам. Следовательно, наступил момент, когда созданные во множестве «исторические портреты» нуждаются в выходе на более высокий, «панорамный», уровень обобщений.

Параллельно с накоплением нового эмпирического материала возрос интерес к историографическим наработкам дореволюционного и постреволюционного периодов, которые в значительной мере игнорировались советскими исследователями.

Этим объясняется широкое переиздание классических работ А. Н. Пыпина, Н. К. Шильдера, великого князя Николая Михайловича, Н. Ф. Дубровина и др. Азизова Е. Н. «Счастливым почту себя, если вырву хотя одно перо из черного крыла противника Христова» : идейно-политическая биография Д. П. Рунича // Консерватизм в России и Западной Европе. Воронеж, 2005 ;

Кондаков Ю. Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. СПб., 2005.

Кондаков Ю.Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. СПб., 2000.

Глазева А. С. Серафим (Глаголевский), митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский и его роль в религиозной политике Александра I и Николая I // Консерватизм в России и Западной Европе. Воронеж, 2005.

Ячменихин К. М. Алексей Андреевич Аракчеев // Вопросы истории.

1991. № 12 ; Его же. Алексей Андреевич Аракчеев // Российские консерваторы. М., 1997 ; Его же. «Аракчеевщина» : историографические мифы // Консерватизм в России и мире : в 3 ч. Воронеж, 2004.

Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000 ;

Его же. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 2001 ;

Шильдер Н. К. Император Павел Первый : историко-биографический очерк. М., 1996 ; Его же. Император Николай Первый : его жизнь и царствование : в 2 кн. М., 1997 ; Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. М., 1999 ; Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. СПб., 2007.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения Обычно редакторы сопровождают такого рода переиздания ремарками о необходимости возобновить прерванную историографическую традицию, а также о достоинствах переиздаваемых книг, среди которых – «насыщенность фактами, точность и живость изложения, способность ненавязчиво довести до читателя свою точку зрения, раскрыть на примере разбора отдельных проблем значение общих тенденций в политике правительства и настроениях образованной части общества»92. Представляется, что главное в подобных характеристиках – вполне оправданный позитивистский пафос «насыщенности фактами».

Следует отметить, что большинство российских исследователей консерватизма предпочитают заниматься анализом «зрелого консерватизма» конца XIX – начала XX в. Исследований же, касающихся сюжетов в более ранние периоды, например в царствования Александра I и Николая I, оказалось гораздо меньше. Еще одна деталь, которую стоит отметить: подавляющее большинство историков, занимающихся александровским и николаевским периодами, сформировались в русле чисто академических интересов, под влиянием работ Ю. М. Лотмана и некоторых современных американских русистов (в первую очередь А. Мартина и Р. Уортмана). Для них обращение к персоналиям Н. М. Карамзина, А. С. Шишкова, С. Н. Глинки или С. С. Уварова обусловлено прежде всего стремлением полнее и точнее решить проблему зарождения, становления и генезиса русского консерватизма.

В статье В. Ф. Пустарнакова, посвященной типологии русской мысли второй половины XVIII – первой трети XIX в., несмотря на наличие некоторых стереотипов, характерных для советской исторической мысли («высшей точкой своего развития русская передовая общественная социологическая и философская мысль первой трети XIX в. достигла в движении декабристов»93), содержится ряд глубоких и точных обобщений.

Пустарнаков, в частности, утверждает, что «общую культурЦамутали А. Н. Указ. соч. С. 7.

Пустарнаков В. Ф. К вопросу о типологии русской философско-исторической и социологической мысли второй половины XVIII – первой трети XIX в. // Отечественная философия : опыт, проблемы, ориентиры, исследования. М., 1990. Вып. 5. С. 21.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ную, идейно-философскую атмосферу этого периода определяли идеи реакционные, консервативные, просветительские, романтические»94. Одним из первых он вспомнил после длительного перерыва о консервативном крыле тогдашнего русского масонства, которое возлагало на себя задачу «пресечения «зловредного вольтеровского просвещения» и борьбы против всей новейшей западноевропейской рационалистической мысли, буржуазной цивилизации и морали»95.

В небольшой, но весьма содержательной статье А. В. Репникова рассматривается проблема определения хронологических рамок и типологизации русского консерватизма96. Исследователь делает вывод о том, что именно рубеж XVIII – XIX в.

является периодом зарождения отечественного консерватизма, или появления отдельных «прото-консерваторов» (М. М. Щербатов). Автор отмечает, что российский консерватизм носил «специфическую национальную окраску и во многом являлся ответом на попытки инициировать либерально-конституционные преобразования в России»97.

В 1990-е гг. достаточно активно вызревают научные подходы к изучению консерватизма как целостного, многопланового, противоречивого явления. Следует прежде всего отметить несколько выпусков «Исследований по консерватизму» и примыкающие к ним издания, вышедшие в Пермском университете по материалам проведенных по инициативе П. Ю. Рахшмира в 1993 – 1997 гг. международных конференций98.

Самым крупным изданием начала XXI в. стала коллективная монография, посвященная русскому консерватизму XIX столетия99. Главные достоинства и недостатки этой работы мы имели возможность оценить, совместно с М. Д. ДолПустарнаков В. Ф. Указ. соч. С. 11.

См.: Репников А. В. К вопросу о формировании российского консерватизма : (историографический аспект) // Российские университеты в XVIII–XX веках. Воронеж, 2008. Вып. 9. С. 90–102.

См.: Исследования по консерватизму. Пермь, 1994–2000. Вып. 1–6 ;

Консерватизм : идеи и люди. Пермь, 1998 ; Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998.

См.: Русский консерватизм XIX столетия : идеология и практика. М., 2000.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения биловым, в рецензии, помещенной в журнале «Вопросы истории»100. Недостатки монографии оказались объективно обусловленными состоянием российской исторической науки в сфере изучения консерватизма. К примеру, историографический обзор, традиционный для работ такого рода, оказался чрезмерно кратким и содержащим минимальные обобщения, ибо в целом историография русского консерватизма до сих пор не разработана. Консерватизм интерпретировался авторами зачастую с позиций классового подхода – как идеологическое выражение крепостнических и дворянских настроений. Глава, посвященная ранним русским консерваторам, в основном мало чем отличается в фактологическом отношении от работ либеральных авторов начала XX в. Безусловно, в монографии содержалась и масса ценных моментов, её относительная полнота и стремление к объективному рассмотрению истории русского консерватизма в то время были беспрецедентны в академических изданиях, и, несомненно, правы те, кто констатировал, что «серьезная попытка рассмотреть консерватизм как не-зло состоялась», а также, что «она [монография] открыла крупное исследовательское направление»101.

В последние годы вышли монографии, свидетельствующие о том, что изучение русского консерватизма явно вышло за пределы начальной стадии «накопления фактов». Эти книги не всегда специально посвящены консерватизму как таковому, но тесно связаны по своему сюжету с соответствующей проблематикой. Уровень новизны и обобщений, а также хронологический охват в них таковы, что это позволяет заявить: они положили начало форменному «прорыву» в изучении раннего русского консерватизма и русского консерватизма как такового. Это – исследования Ю. Е. Кондакова, А. Л. Зорина и Е. А. Вишленковой, В. С. Парсамова, М. Г. Альтшуллера, А. В. Репникова.

Книга Ю. Е. Кондакова «Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825)»

См.: Долбилов М. Д., Минаков А. Ю. [Рецензия] // Вопросы истории.

2002. № 3. С. 161–165. – Рец. на кн.: В. Я. Гросул, Б. С. Итенберг, В. А. Твардовская, К. Ф. Шацилло, Р. Г. Эймонтова. Русский консерватизм XIX столетия : идеология и практика. М., 2000.

Володихин Д. М. Без гнева и пристрастия о российских консерваторах // Российский консерватизм в литературе и общественной мысли XIX века. М., 2003.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения посвящена политике Александра I в духовной сфере. Автор исследует историю консервативного направления в религиозном движении того времени, освещает причины зарождения православной оппозиции и ее мероприятия, вплоть до реализации поставленных ею целей102. В книге об архимандрите Фотии (Спасском) автор излагает автобиографию Фотия. В центре этого исследования находится общественно-политическая деятельность архимандрита, формирование его богословских и философско-политических взглядов, а также роль архимандрита на различных этапах деятельности православной оппозиции. Основной вывод автора следующий: «Образ изувера и фанатика, прочно утвердившийся в исторической литературе, не соответствует реальной исторической действительности»103.

Кондаков отмечает особенность мемуарных источников, посвященных Фотию: «все положительные отзывы о Фотие основаны на личном знакомстве, тогда как отрицательные базируются на слухах и предвзятом мнении»104. Впрочем, то же самое можно сказать о подавляющем большинстве мемуаров, посвященных русским консерваторам того времени. Особенностью исследований Кондакова является введение в оборот большого количества архивных источников, детальный анализ ранее уже опубликованных и практически не использованных в исторической науке. Последующие исследования Кондакова уточняют выводы двух вышеописанных монографий105.

В исследовании А. Л. Зорина «Кормя двуглавого орла...»

содержится оригинальный анализ идеологических моделей, выдвигавшихся в качестве государственной идеологии Российской империи в екатерининское, александровское и николаевское царствования: «греческого проекта» Екатерины – Потёмкина, идеологии складывающегося русского консерватизма и См.: Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825). СПб., 1998.

Кондаков Ю. Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. С. 5.

См.: Кондаков Ю. Е. Государство и православная церковь в России :

эволюция отношений в первой половине XIX века. СПб., 2004 ; Его же.

Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. СПб., 2005 ; Его же. «Русская симфония»

– четыре века испытания на прочность : (государственная власть и церковные реформы в России XVI–XIX веков). СПб., 2006.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения национализма в версии Шишкова и Ростопчина, которую сам Зорин назвал «идеологией народного тела и народной войны», доктрины «православие – самодержавие – народность»

С. С. Уварова. Автор задался целью «проследить исторически конкретную динамику выработки, кристаллизации и смены базовых идеологем»106. При этом Зорин опирался на традиции семиотического анализа и метод К. Гирца, интерпретирующий идеологию как систему метафор. Ему удалось в яркой и оригинальной манере ввести в оборот такой своеобразный источник, как оды, трагедии, исторические романы конца XVIII – первой половины XIX в.

Монография Е. А. Вишленковой «Заботясь о душах подданных» посвящена уникальному явлению русской и мировой истории того времени – религиозной политике Александра I, представлявшей собой глобальный экуменический эксперимент, направленный на создание в империи духовно единой общности, идейно единого государства. Не декларируемой целью этого эксперимента автор считает попытку установления норм буржуазного порядка и соответствующих правовых отношений. Автор реконструирует культурный контекст, внутри- и внешнеполитические обстоятельства, в которых принимались правительственные решения, регулирующие религиозную жизнь империи. Главный интерес для историков русского консерватизма представляет анализ в книге различных его разновидностей: от православно-монархического до масонского и космополитического, в духе позднего Священного союза. В методологическом плане Вишленкова близка к лотмановской традиции, заявляя, что ее исследование представляет не что иное, как попытку «объединить тексты (в данном случае источники. – А. М.) в единый «Большой нарратив» и подвергнуть его анализу с точки зрения доминирующих в нем тем и дискурсов, лингвистических особенностей, а также с позиции меняющихся политических условий историографического процесса»107. Вишленкова также ставит малоизученную проблему Зорин А. Кормя двуглавого орла… : литература и государственная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2001.

С. 29.

Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных : религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002. С. 9.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения союза московских масонов-розенкрейцеров и ультракатоликов против М. М. Сперанского.

Определенный вклад в историографию раннего русского консерватизма внесла книга профессора Питтсбургского университета, известного филолога М. Г. Альтшуллера о литературном объединении русских консерваторов – «Беседе любителей русского слова»108. В ней рассматриваются основные аспекты деятельности «Беседы», исследуется ее отношение к русской культуре XVIII в., проясняется позиция «Беседы» в полемике о русском языке и др. Первоначально книга вышла в США (1984 г.), а затем в России (2007 г.) значительно дополненной и с несколько измененным названием.

Книга В. С. Парсамова «Жозеф де Местр и Александр Стурдза: из истории религиозных идей Александровской эпохи» представляет собой первый опыт сравнительно-исторического исследования религиозных воззрений Ж. де Местра и А. С. Стурдзы. На широком фоне религиозно-культурной жизни России начала XX в. показывается спор двух мыслителей об исторических судьбах и предназначении католической и православной церквей. Особое внимание в исследовании уделено ключевой для русской культуры проблеме «Россия и Запад».

Значительным вкладом в историографию русского консерватизма, в том числе первой четверти XIX в., стало издание энциклопедии «Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века» под ред. В. В. Шелохаева, представляющей собой научно-справочное издание, ставящее целью проследить генезис и эволюцию русского консерватизма за два века в контексте мирового и общероссийского модернизационного процесса.

Большое внимание в энциклопедии уделено теоретико-методологическим, идейно-политическим, социокультурным и институционным основаниям консерватизма в России, проанализирован понятийный аппарат, представлены различные политические, общественные и культурно-просветительские объединения русских консерваторов. В энциклопедии также имеются статьи практически обо всех видных русских консерАльтшуллер М. Г. Беседа любителей русского слова : у истоков русского славянофильства : изд. 2-е, доп. М., 2007.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ваторах первой четверти XIX в., их основных трудах, организациях109. Выпуск энциклопедии является этапной вехой в изучении русского консерватизма.

Исследования и материалы, посвященные консерватизму, вышедшие примерно за полтора десятилетия, составляют внушительный список. Одним из наиболее серьезных исследований стала монография А. В. Репникова «Консервативные концепции переустройства России». В монографии повествуется о том, что русская консервативная мысль разрабатывала различные варианты так называемой «консервативной модернизации», которая призвана была синтезировать назревшие новации с традиционными ценностями. Сильной стороной монографии является анализ взглядов консерваторов на природу монархического идеала, рассмотрение отличия самодержавия от абсолютизма и деспотии, а также принципов неравенства и социальной иерархии110. Для уяснения специфики экономических взглядов ранних русских консерваторов для нас были полезны работы В. Л. Степанова111.

Для нашего исследования также имели значение работы Ф. А. Петрова, посвященные университетской политике112, В. М. Боковой, тонко и содержательно анализирующей влияние консерваторов первой трети XIX в. на русскую культуру113, В. М. Живова о национализме ранних русских консерватоСм.: Русский консерватизм середины XVIII – начала XX века : энциклопедия / под ред. В. В. Шелохаева. М., 2010.

См.: Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007.

Степанов В. Л. Экономические взгляды Н. Я. Данилевского // Место России в мире и вызовы нового века : (к 180-летию со дня рождения Н. Я. Данилевского) : материалы постоянно действующего круглого стола «Экономический рост России». М. ; СПб., 2003 (Науч. тр. Междунар. союза экономистов и Вольн. экон. об-ва России. Т. 12) ; Его же. «Национальная»

экономика в России : консервативная утопия или реальная цель? // Отечественная история. 2001. № 3.

Петров Ф. А. Российские университеты первой половины XIX века :

формирование системы университетского образования : в 4-х кн. М., 1998– 2001. Кн. 2 : Становление системы университетского образования в России в первые десятилетия XIX века. Ч. 3. М., 1999.

Бокова В. М. Беспокойный дух времени : общественная мысль первой трети XIX в. // Очерки русской культуры XIX века. Т. 4 : Общественная мысль. М., 2003.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ров114, М. Майофис о либеральных консерваторах, группировавшихся вокруг общества «Арзамас»115.

Наибольший вклад в последние годы в изучение русского консерватизма первой четверти XIX в. внесли воронежские исследователи. В диссертационном исследовании Е. Н. Азизовой «Общественно-политическая деятельность Д. П. Рунича»

(2006) был создан подробный исторический портрет попечителя Петербургского учебного округа в первой половине 20-х гг.

XIX в. и организатора «суда» над профессорами Петербургского университета, которые были обвинены им в 1821 г. в религиозном и политическом «вольнодумстве». Е. Н. Азизова проанализировала мотивы, которыми он руководствовался в этот период, воззрения и убеждения, определившие логику его деятельности. Изучение взглядов и деятельности Д. П. Рунича позволило уточнить представление о генезисе консерватизма, национализма, масонства и политики самодержавия в области просвещения и цензуры.

В 2006 г. была защищена диссертация А. О. Мещеряковой «Государственная деятельность и общественно-политические взгляды Ф. В. Ростопчина (1765–1826)», а в следующем году появилась ее монография «Ф. В. Ростопчин: У основания консерватизма и национализма в России», которая стала первым крупным академическим трудом, посвященным интеллектуальной биографии Ростопчина как яркого представителя раннего русского национализма и консерватизма.

Диссертационное исследование Н. Н. Лупаревой «Общественно-политическая деятельность и взгляды Сергея Николаевича Глинки» раскрывает процесс становления и эволюции мировоззрения С. Н. Глинки; определяет цель издания «Русского вестника», программу этого журнала и анализирует представленную в нем консервативно-националистическую концепцию; уточняет степень успешности этого издания и степень влияния его на современников, а также выявляет многообразие оценок этого издания современниками; освещаЖивов В. Чувствительный национализм : Карамзин, Ростопчин и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение.

2008. № 3 (91). С. 115.

Майофис М. Воззвание к Европе : литературное общество «Арзамас»

и российский модернизационный проект 1815–1818 годов. М., 2008.

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения ет общественно-политическую и издательскую деятельность С. Н. Глинки в 1812 г. и др. Данная работа представляет собой первое обобщающее исследование жизни и деятельности этого представителя консервативно-националистического лагеря периода царствования Александра I, ее основные выводы отражены в ряде публикаций116.

В зарубежной историографии до конца 1950-х гг. александровский консерватизм затрагивался в работах Э. Бенца117. В работах Н. Рязановского и А. Валицкого в основном речь шла о консерватизме более позднего периода – второй четверти XIX в.118 Однако в 1970-е – 1980-е гг. в англоязычной историографии появились работы Дж. Л. Блэка, Д. Т. Флинна, Р. Пайпса, Д. К. Зачек, Ф. А. Уолкера и др.119, в которых консерватизм начал исследоваться с объективистских позиций.