«Минаков А. Ю. М613 Русский консерватизм в первой четверти XIX века : монография / А. Ю. Минаков. – Воронеж : Издательство Воронежского государственного университета, 2011. – 560 с. ISBN 978-5-9273-1841-4 В монографии ...»

Карамзин выпустил в свет написанное в 1801 г. «Историческое похвальное слово Екатерине II», которое представляло собой наказ новому царю, в котором он сформулировал монархическую программу. Карамзин разделяет все аргументы в пользу самодержавия, высказанные в «Наказе» Екатерины. Однако, с его точки зрения, их подкрепляют результаты французской революции: «Народ многочисленный на развалинах трона хотел повелевать сам собою: прекрасное здание общественного благоустройства разрушилось; неописанные несчастия были жреПогодин М. П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников : материалы для биографии, с примечаниями и объяснениями. М., 1866. Ч. II. C.16.

Карамзин Н. М. Наталья, боярская дочь // О древней и новой России : избр. проза и публицистика. М., 2002. С. 27.

Кочеткова Н. Д. Н. М. Карамзин и древнее благочестие // Там же.

С. 698–699.

Ключевский В. О. Н. М. Карамзин // Там же. С. 244.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) бием Франции, и сей гордый народ, осыпав пеплом главу свою, проклиная десятилетнее заблуждение, для спасения политического бытия своего вручает самовластие счастливому корсиканскому воину»74. Соответственно, для России благодетельно самодержавие, а главная задача воспитания – «вкоренение»

благоговения к монарху. При этом самодержавие, по мысли Карамзина, не было аналогично самовластию и потому не являлось «врагом свободы в гражданском обществе». Самодержавие может до известной степени стеснять «природную вольность»

человека, но лишь для сохранения «единой целости гражданского порядка».

В начале XIX в. Карамзин развернул активную издательскую деятельность: переиздал «Московский журнал», предпринял издание «Пантеона российских авторов, или собрание их портретов с замечаниями», выпустил первое свое собрание сочинений в восьми томах. Однако в истории русского консерватизма главным событием тех лет стало издание «толстого»

журнала «Вестник Европы» (1802–1803), выходившего два раза в месяц, в котором Карамзин выступил в роли политического писателя, публициста, комментатора и международного обозревателя. И. И. Дмитриев писал: «Никто из журналистов наших, старых и современных, не был богаче и разнообразнее Карамзина в собственных сочинениях. Мы видели в нем и политика, и патриота, и критика, и моралиста»75. По словам М. П. Погодина, «Вестник Европы» Карамзина как был, так и остался навсегда образцовым русским журналом, с которым не сравнялся после ни один. Он прочитывался с жадностию, от первой страницы до последней, удовлетворяя вполне своих читателей, вел их далее, обогащал знаниями, возбуждал охоту приобретать новые, имел свое собственное мнение и выражал его ясно и твердо»76.

В своих статьях «западник» Карамзин резко полемизировал со всей просветительской традицией: от энциклопедистов до Ж.-Ж. Руccо. Уже в «Мелодоре и Филалете» (1795) КарамКарамзин Н. М. Историческое похвальное слово Екатерине II // О древней и новой России. С. 300–301.

Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь // Дмитриев И. И. Соч. М., 1986. С. 319.

Погодин М. П. Историческое похвальное слово Карамзину // Карамзин : pro et contra. С. 605.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) зин ярко выразил неприятие и шок, вызванный реализацией идей Просвещения на практике, в ходе Великой французской революции: «Век Просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя – среди убийств и разрушения не узнаю тебя!»77. Тогда же Карамзин отказался от главного положения Просвещения – убеждения в том, что человеческий разум творит историю, «все смелые теории ума должны остаться в книгах». Его взгляды на природу человека приобретают явно консервативный характер. В основу повести «Моя исповедь»

легла идея врожденно злой природы человека78. Карамзин вступил в полемику с просветительским тезисом Руссо о доброй природе человека и зле как последствии уродующего влияния несправедливого общества. Он утверждал, что, к несчастью, природа человека – эгоизм, т.е. она по сути антиобщественна. Несовершенная природа человека исключает совершенное земное устройство. «Эгоизм превращает высокий идеал республики в недосягаемую мечту»79.

Нарастание консервативных акцентов в мировоззрении Карамзина выразилось и в том, что он во всё большей степени обращает внимание на феномен традиции, которая безоговорочно отрицалась Просвещением. Для просветительства одной из основополагающих установок было противопоставление новаторства, олицетворенного Просвещением, и косности, воплощенной в традиции. Карамзин же убежденно заявлял:

«Учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума»80.

Н. М. Карамзин четко сформулировал свою государственническо-монархическую позицию: «гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства, что, разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий» 81. Он совершенно недвусмысленно осуждал «ужасную» французскую революцию, которая «осКарамзин Н. М. Мелодор к Филалету // О древней и новой России.

С. 190.

См.: Лотман Ю. М. Карамзин. С. 344.

Карамзин Н. М. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени. Писано в 1802 году // О древней и новой России. С. 223.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) танется пятном восьмого-надесять века, слишком рано названного философским». При этом видел в качестве позитивного ее последствия то, что она уверила «народы в необходимости законного повиновения, а государей – в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления»82. Иначе говоря, революция парадоксальным образом способствовала распространению и укреплению монархического принципа правления. «Опасные и безрассудные якобинские правила, – писал он в 1802 г., – которые вооружили против республики всю Европу, исчезли в самом своем отечестве, и Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь, в самом деле, не что иное, как истинная монархия»83.

Подобные заявления свидетельствовали о наличии во взглядах Карамзина своего рода платонического бонапартизма. Некоторое время он интерпретировал режим первого консула как «истинную монархию»84. Подобные взгляды Карамзина носили переходный характер. От осторожной апологии сильной республиканской власти Карамзин вскоре перейдет к апологии самодержавной монархии.

В свете вышесказанного, нет ничего удивительного, что бывший космополит резко выступил против галломании, против воспитания русских детей за границей, западной моды, подражательства всему иностранному и т.д., тем более что подобное отрицание было достаточно укоренено в русской интеллектуальной традиции, включая масонскую. Наиболее яркое произведение Карамзина, отразившее подобные мотивы, – «О любви к Отечеству и народной гордости» (1802). М. В. Довнар-Запольский охарактеризовал его как «наиболее ранний протест против преклонения пред всем иноземным и, главным образом, французским»85. М. П. Погодин утверждал, что Карамзин «видел гибельные следствия от нашего неуважения к самим себе, презрения собственных достоинств, от недоверчивости к русским дарованиям, которая останавливает народное развиКарамзин Н. М.] Всеобщее обозрение // Вестник Европы. 1802. № 1.

С. 83.

О «бонапартизме» Карамзина в период издания «Вестника Европы»

см.: Лотман Ю. М. Карамзин. С. 271–273.

Довнар-Запольский М. В. Обзор новейшей русской истории. Киев, 1914. Т. 1. С. 212.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) тие, убивает способности, не допускает ни до каких успехов»86.

Там, где Погодин усматривал правоту Карамзина, либеральный историк В. Н. Бочкарёв видел лишь шовинистический негатив: «Наибольшего напряжения консервативно-националистический тон Карамзина достигает в известном его рассуждении «О любви к Отечеству и народной гордости». Оно проникнуто нападками на все иностранное, преимущественно французское». Бочкарёв даже обвинял Карамзина в стремлении «играть на патриотических струнах своих читателей»87.

Действительно, патриотический пафос Карамзина в этом произведении чрезвычайно силен: «Мне кажется, что мы излишно смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, а смирение в политике вредно. Кто сам себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут. Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен, по крайней мере, знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещеннее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского, станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию»88. Оценить подобное изменение общественно-политических и культурных установок можно лишь зная о том, что в «Письмах русского путешественника» Карамзин утверждал, что после России для него нет земли «приятнее Франции», а французы – «самый любезный из всех народов».

Н. М. Карамзин призвал прекратить безоглядное заимствование опыта Запада: «Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках. Хорошо и должно учиться: но горе народу, который будет всегдашним учеником»89. Карамзин сознавал необходимость национальной самодостаточности и самостоятельности в жизни и культуре: «Как человек, так и народ начиПогодин М. П. Историческое похвальное слово Карамзину. С. 619.

Бочкарев В. Н. Указ. соч. С. 202.

Карамзин Н. М. О любви к Отечеству и народной гордости // О древней и новой России. С. 253–254.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) нает всегда подражанием, но должен со временем быть самим собою»90.

Говоря о будущем России, Карамзин заявлял: «Мне кажется, что я вижу, как народная гордость и славолюбие возрастают в России с новыми поколениями»91. Особая роль России во всемирной истории для него не подлежала сомнению: «Если все просвещенные земли с особенным вниманием смотрят на нашу империю, то не одно любопытство рождает его: Европа чувствует, что собственный жребий ее зависит некоторым образом от жребия России, столь могущественной и великой»92.

С целью избавиться от практики воспитания и обучения молодых людей иностранцами Карамзин энергично настаивал на непосредственном и деятельном участии самих родителей в образовании детей и возражал против отправки их для обучения за границу: всякий должен учиться в своем отечестве и заранее привыкать к его климату, образу жизни и правления;

в одной России можно сделаться хорошим русским93. При этом он не отвергал необходимости учиться иностранным языкам, но считал, что их можно вполне освоить, не выезжая из России:

«Можно ли сравнить выгоду хорошего французского произношения с унижением народной гордости?»94. Впрочем, Карамзин признавал пользу отправки за границу молодых людей, уже основательно подготовленных, с тем чтобы они могли узнать жизнь европейских народов и даже почувствовать их превосходство во многих отношениях95.

Н. М. Карамзина беспокоило то обстоятельство, что большую часть учителей и воспитателей в России составляют иностранцы, и он не раз предлагал заменить их «природными русскими»: «Нельзя ли завести особенной педагогической школы, для которой российское дворянство в нынешние счастливые [Карамзин Н. М.] О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств // Вестник Европы. 1802. № 24.

С. 308.

Цит. по: Грот Я. К. Очерк деятельности и личности Карамзина.

С. 24.

См.: Карамзин Н. М. Странность // О древней и новой России.

С. 236.

[Карамзин Н. М.] О новых благородных училищах, заводимых в России // Вестник Европы. 1802. № 8. С. 364.

См.: Грот Я. К. Очерк деятельности и личности Карамзина. С. 23.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) времена не пожалело бы денег? У нас не будет совершенно морального воспитания, пока не будет русских хороших учителей. Никогда иностранец не поймет нашего народного характера и, следственно, не может сообразоваться с ним в воспитании. Иностранцы весьма редко отдают нам справедливость:

мы их ласкаем, награждаем. А они, выехав за курляндский шлагбаум, смеются над нами или бранят нас и печатают нелепости о русских»96. М. П. Погодин усматривал в приведенных предложениях Карамзина «первые черты мыслей, послуживших основанием тех мер, которые впоследствии были приняты правительством»97.

В статьях Карамзина в «Вестнике Европы» его консервативные убеждения впервые выстроились в относительно стройную систему взглядов. Уже дореволюционные авторы именно в этом духе определяли роль и место «Вестника Европы» в становлении русской консервативной мысли. В. Н. Бочкарёв, давая в целом негативную оценку взглядам Карамзина, тем не менее, отмечал силу их воздействия на тогдашнее русское общество:

«Его мысли, облеченные в такие изящные литературные формы, должны были, естественно, оказывать сильное воздействие на общественное мнение и настраивать его на консервативный и националистический тон»98.

Еще в 90-х гг. XVIII в. обозначился интерес Карамзина к русской истории. Тогда он создал несколько небольших исторических работ. В статье из «Вестника Европы» «О случаях и характерах в Российской Истории, которые могут быть предметом художеств» Карамзин писал: «Должно приучить Россиян к уважению собственного. Я не верю той любви к отечеству, которая презирает его летописи или не занимается ими; надобно знать, что любишь; а чтобы знать настоящее, должно иметь сведения о прошедшем»99. В 1803 г. Карамзин обратился в Министерство народного просвещения, к попечителю Московского учебного округа М. Н. Муравьёву с просьбой об официальном [Карамзин Н. М.] О новых благородных училищах, заводимых в России // Вестник Европы. 1802. № 8. С. 363.

Цит. по: Грот Я. К. Очерк деятельности и личности Карамзина.

С. 23.

Бочкарев В. Н. Указ. соч. С. 202.

Цит. по: Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников. С. 8.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) назначении его историографом, которая вскоре была удовлетворена особым указом. Научная деятельность Карамзина способствовала дальнейшей эволюции его консервативных взглядов.

Чрезвычайно значимой фигурой в лагере ранних русских консерваторов являлся Александр Семёнович Шишков (1754– 1841), государственный и общественный деятель, адмирал, поэт и филолог, сыгравший важную роль в становлении русского литературного языка100. Род Шишковых семейное предание начинает с XIV в. Предок Шишкова, Юрий Лозинич, приехал из Волынской земли в Тверь в первой половине XIV в. Сын его, Гавриил Юрьевич, «находился боярином у Тверского великого князя Василия Михайловича», который княжил в Твери с 1348 по 1365 г. У Гавриила Юрьевича были «сын Василий Гаврилович и внук Иван Васильевич и Микула Васильевич Шишка (родоначальник Шишковых)»101. К 14-му колену рода принадлежал Александр Семёнович102. Шишков родился 8 марта 1754 г. в Москве, в семье помещика Семёна Шишкова, мать его звали Прасковьей Николаевной. О детстве и юности Шишкова известно крайне мало, поскольку начало его обширных автобиографических записок не сохранилось. Формирование мировоззрения Шишкова происходило в патриархальной семье «достаточного» русского дворянина, под влиянием чтения традиционной православной литературы. Имение Шишковых находилось в Кашине, недалеко от Твери. Сам Шишков, будучи уже взрослым человеком, владел пятнадцатью душами крепостных и жил на одно жалованье103.

Образование Шишков получил в Морском кадетском корпусе в Петербурге, который в то время был одним из лучших О жизни и деятельности А. С. Шишкова см.: Стоюнин В. Я.

А. С. Шишков // Исторические сочинения. СПб., 1880 (журнальный вариант этой книги был опубликован в «Вестнике Европы». 1877. № 9–12). Некоторые аспекты взглядов Шишкова исследованы в кн. : Альтшуллер М. Г.

Беседа любителей русского слова : у истоков русского славянофильства.

М., 2007. См. также: Файнштейн М. Ш. «И славу Франции в России превзойти…» : Российская Академия (1783–1841) и развитие культуры и гуманитарных наук. М. ; СПб., 2002 ; Боленко К. Г. А. С. Шишков – ревнитель национального воспитания // Педагогика. 1999. № 5.

ОР РНБ. Ф. 862. Шишков А. С. Ед. хр. 1. Л. 1.

См.: Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова. С. 24.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) учебных заведений подобного рода. Туда он поступил в 1767 г.

и был одним из лучших учеников. В корпусе Шишков изучил специальные науки, относящиеся к морскому делу, словесность, генеалогию, риторику, иностранные языки, познакомился с произведениями М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, Г. Р. Державина и других писателей-классицистов XVIII в., оставшись на всю жизнь их почитателем и подражателем. В автобиографической записке Шишков писал: «По обучении наук произведен в гардемарины (в 1771 г. – А. М.) и двукратно послан был на Пакетботе в Данциг, потом к городу Архангельскому, отколе возвращался на корабле, претерпевшем у шведских берегов кораблекрушение, при котором для спасения корабля употребляем я был в самые тяжкие посылки, от коих получил едва не пресекшую жизнь мою простудную горячку»104. По возвращении в Кронштадт Шишков был произведен в мичманы. В 1776 г. на фрегате «Северный Орёл» он совершил путешествие, длившееся три года. Шишков побывал в Италии, Греции и Турции. Во время этого путешествия он видел православные греческие часовни, исписанные на французском «насмешливыми и ругательными» надписями. Для него это было зримым свидетельством «развращения нравов» во Франции. «Пусть бы сами они утопали в безверии, но зачем же вероисповедание других подобных им христиан ненавидеть не иной какой язык читается в сих гнусных надписях, как только французский».

Так задолго до революции (1777 год!) демонстрирует Шишков свою неприязнь к просветительской философии и возмущение атеизмом французов, которые, с его точки зрения, разносят по миру вандализм и варварство»105.

После возвращения Шишков был произведен в лейтенанты и с 1779 г. преподавал в Морском кадетском корпусе морскую тактику, одновременно занимаясь литературной деятельностью, главным образом переводами, составил трехъязычный англо-французско-русский морской словарь. Собственная литературная деятельность Шишкова началась с сочинения пьесы «Невольничество» (1780), в которой повествовалось о подлинРГИА. Ф. 1673. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 1.

Альтшуллер М. Г. Александр Семенович Шишков // Против течения : исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия. Воронеж, 2005. С. 23.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) ной истории: печальной судьбе попавшего в плен к алжирским пиратам христианина-матроса. На премьере пьесы присутствовала сама императрица с наследником, которые пожертвовали большую сумму для выкупа матроса. Этот успех ввел Шишкова в литературные салоны столицы106. Перевод с немецкого «Детской библиотеки» И. Г. Кампе, состоявшей из нравоучительных стихов и рассказов для детей, принес Шишкову всероссийскую известность и выдержал не одно переиздание, вплоть до 1830-х гг. По ней обучали несколько поколений дворянских детей грамоте. В книге были стихи и рассказы самого Шишкова.

Кроме того, в дальнейшем Шишков писал торжественные оды, посвящения великим деятелям екатерининской и павловской эпохи, стихи в альбомы. Показательно, что русский патриот Шишков, акцентировавший свою русскость, отнюдь не был бытовым или идейным антизападником, несмотря на свою позднейшую репутацию. «Он любил Германию и Италию и не сомневался в правильности европеизации России»107. Шишков был женат на вдове Дарье Алексеевне Шельтинг, внучке датского адмирала, служившего Петру I. «Это был счастливый брак: пока жена вела хозяйство, адмирал (который жил «самым невзыскательным гостем в собственном доме») посвящал себя тому, что она нежно характеризовала как «патриотические бредни», не находившие применения в их собственном доме. Она осталась лютеранкой, наняла учителя-француза для воспитываемых ими племянников и даже в присутствии своего мужа говорила с ними и с посетителями на французском языке»108.

После ее смерти он женился на Юлии Осиповне Нарбут, польке католического вероисповедания. Детей Шишков не имел109.

В литературе отмечалось воздействие западноевропейской мысли на формирование идейного комплекса Шишкова. В частности, интересную гипотезу выдвинул А. Зорин, который усматривает влияние на него идей Ж.-Ж. Руссо и немецкого педагога И. Г. Кампе. Так, Руссо утверждал, что влияние наставника-француза на русского питомца будет неизбежно пагубным и См.: Файнштейн М. Ш. Указ. соч. С. 46.

Мартин А. «Допотопный» консерватизм Александра Семеновича Шишкова // Консерватизм : идеи и люди. Пермь, 1998. С. 57.

Martin A. Op. cit. P. 26.

См.: Альтшуллер М. Г. Александр Семенович Шишков. С. 20.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) сведется к тому, «чтобы тот блистал в детстве, а затем навсегда остался ничтожеством». Подобное воспитание приведет к утрате русскими своего национального характера, т.е. определяющего, по Руссо, начала государственного бытия. С точки зрения Зорина, попытки Шишкова указать на национальную природу словотворчества и вытеснить французские заимствования с помощью новообразований со славянским корнем отчетливо восходит к изданному И. Г. Кампе в 1798 г. «Словарю улучшения и онемечивания нашего языка»110. Более вероятным было непосредственное воздействие на Шишкова идеи издания по инициативе Екатерины II и Е. Дашковой «Словаря Академии Российской» (1789–1794). Целью этой масштабной акции была борьба с засильем иностранных слов и замена их русскими, составленными «по российскому корню».

Ранняя литературная деятельность Шишкова развивалась в масонской среде, поэтому его труды того времени несут некоторый отпечаток масонской идеологии111. Он посещал литературный салон адмирала И. Л. Голенищева-Кутузова, директора Морского кадетского корпуса, одного из лучших в Европе.

Голенищев-Кутузов был литературным наставником Шишкова, который впоследствии дружил с его сыновьями Логином Ивановичем и Павлом Ивановичем. Оба стали почетными членами шишковской «Беседы любителей русского слова»112. Поддержку Шишкову оказывали и другие члены семьи Кутузовых, включая Михаила Илларионовича, героя 1812 г. и тоже масона113. А. Мартин обратил особое внимание на то, что в конце 1780-х гг. Шишков был связан с «Обществом друзей словесных наук», основанным масоном М. И. Антоновским и насчитывавшим десятки членов. Там он мог познакомиться с мистиком А. Лабзиным, будущим президентом Российской академии А. А. Нартовым, а также с Г. Р. Державиным, И. И. ДмитриеЗорин А. Кормя двуглавого орла… : литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2001. С. 167–173.

См.: Мартин А. «Россия есть Европейская держава...» : проблема «Россия и Европа» в консервативной мысли Александра I (А. С. Шишков, С. Н. Глинка, А. С. Стурдза ) // Исследования по консерватизму. Пермь, 1998. Вып. 5. С. 15.

См.: Альтшуллер М.Г. Александр Семенович Шишков. С. 20.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) вым, И. А. Крыловым и А. Н. Радищевым114. Американский исследователь считает, что «масонская оппозиция иностранным языковым влияниям предвосхитила его (Шишкова. – А. М.) собственные последующие лингвистические кампании, а его будущий литературный противник Н. М. Карамзин был мишенью масонской критики уже в конце 80-х – начале 90-х гг.

XVIII в. Нападки на Карамзина создали ту атмосферу, в которой оформились литературные взгляды Шишкова, а некоторые последующие его аргументы были выстроены на основе масонских»115.

Одновременно под влиянием масонства Шишков вырабатывал вполне традиционалистский подход к историческому прошлому. Первое его выражение можно увидеть в стихотворении «Старое и новое время», созданном в 1774 г. и опубликованном в журнале «Собеседник любителей русского слова».

А. Мартин считает, что эта работа – «самое раннее из известных нам рассуждений Шишкова об истории и обществе – предвосхищает его позднейшую идеализацию допетровской эпохи как времени, когда жизнь была лучше, а нравы – чище; тему, помимо других источников, восходящую к моральным учениям масонов»116. М. Г. Альтшуллер по поводу этого стихотворения пишет: «Шишков конструирует утопию, в которой некое идеальное, гармоничное прошлое России противопоставлено ее испорченному настоящему. К реконструкции этого утопического, никогда не существовавшего прошлого он и будет стремиться всю свою жизнь. Для Шишкова новое всегда хуже старого.

Люди, нравы, обычаи всегда изменяются к худшему»117. Подобного рода мотивы были характерны, к примеру, для произведений М. М. Щербатова.

Литературные занятия Шишкова были прерваны русскошведской войной 1788–1790 гг., в которой он командовал фрегатом «Николай» в чине капитана первого ранга. За участие в войне Шишков получил золотую саблю с надписью «За храбрость» и золотую, осыпанную бриллиантами табакерку. Шишкову, несомненно, был присущ высокий морской профессиоIbid.

Альтшуллер М. Г. Александр Семенович Шишков. С. 28.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) нализм. В 1793 г. Шишков преподнес великому князю Павлу Петровичу перевод с французского «Морской тактики», снискав тем самым его расположение. Вскоре Шишков принял должность правителя канцелярии по морской части. По вступлении на престол в 1796 г. император Павел I пожаловал Шишкову 250 душ в Кашинском уезде, а после коронации назначил его в эскадр-майоры при своей особе, а затем в генерал-адъютанты. По поручению императора Шишков был отправлен в Вену для вербовки на русскую службу офицеров и матросов. По не зависящим от него обстоятельствам Шишков не мог исполнить этого приказа и испросил разрешения Павла I на поездку в Карлсбад. Отпуск он получил, но с условием, что будет следить и доносить за находящимися в Карлсбаде русскими сановниками; это поручение возмущало и тяготило Шишкова. По возвращении в Россию в 1798 г. Шишкова постигла опала за то, что он, будучи на дежурстве, задремал и не заметил, как мимо него прошел император. Он был удален от двора, но вскоре был уже назначен членом Адмиралтейств-коллегии, произведен в вице-адмиралы и пожалован орденом Анны I степени. Шишков при Павле I быстро продвигался по служебной лестнице:

он достиг звания вице-адмирала, третьего в Табели о рангах.

В 1796 г. Шишков был избран в члены Российской академии. Он одним из первых оценил значение «Слова о полку Игореве», впервые опубликованного в 1800 г., и переложил его на современный язык, составил обширные примечания. «Отсюда начинаются труды Шишкова над русским корнесловием, которым с тех пор он занимался до самой смерти», – отмечал П. К. Щебальский118.

Восшествие на престол Александра I Шишков приветствовал радостной одой, однако вскоре был глубоко разочарован либеральным и космополитическим курсом нового императора. Он принадлежал к кругу лиц, идеализировавших царствование императрицы Екатерины II и осуждавших всё, что совершалось после нее119. Шишков считал, что торжественное обещание императора идти по стопам бабки своей исполнено Щебальский П. К. А. С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т. 90. № 11/12. Паг. 1. С. 195–196.

См.: Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802–1902. СПб., 1902. С. 163.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) не было. По его мнению, «всё то, чего при ней не было, и что в подражание пруссакам введено после нее, осталось ненарушимым. Павлово царствование, хотя и не с тою строгостью, но с подобными же иностранцам подражаниями и нововведениями еще продолжалось»120. К учреждению министерств, в которых ключевые посты получила «якобинская шайка», Шишков отнесся отрицательно, так же как и к реформам, разработанным М. М. Сперанским. В его бумагах сохранилось сатирическое изображение самого императора Александра I – «Мироправа» – мечтателя, чьи идеи были бессмысленными и невозможными для исполнения121.

А. С. Шишков «не любил ни Сперанского, ни его преобразований; без сомнения он резко отзывался в обществе о том и другом; образ мыслей его был известен, и в этом, конечно, надобно искать причину, почему он не смог участвовать в высшем управлении»122. Ссора с влиятельным морским министром П. В. Чичаговым привела к опале Шишкова, ему перестали присылать билеты на «эрмитажные спектакли». После формального примирения с Чичаговым Шишков был назначен в 1805 г. председателем Ученого департамента Адмиралтействколлегии и получил возможность бывать при дворе, но император оставался холоден к нему. Шишков на выражаемые ему сожаления гордо отвечал: «Цари больше имеют надобности в добрых людях, нежели добрые люди в них»123.

Все эти обстоятельства привели к тому, что Шишков всецело посвятил себя научной и литературной деятельности и погрузился в изучение русского языка и истории. По его инициативе Российская академия стала издавать сборники «Сочинений и переводов Российской Академии» (1805–1823 гг.), где публиковались материалы по истории языка, лексикографии, литературоведению. Кроме того, Шишков помог президенту академии А. А. Нартову разработать программу по переводу и изданию античных авторов и писателей Возрождения XVII и XVIII вв. Шильдер Н. К. Указ. соч. С. 42.

См.: Альтшуллер М. Г. Александр Семенович Шишков. С. 33.

Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX в. СПб., 1902. Т. 1. С. 235.

Рождественский С. В. Указ. соч. С. 163–164.

См.: Файнштейн М. Ш. Указ. соч. С. 43.

7. Заказ Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) В этот период Шишков заявил о себе как о ведущем идеологе русских консервативно-националистических кругов. Реакция Шишкова на галломанию получила яркое выражение в его трактате «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», напечатанном в 1803 г. В нем Шишков подверг критике карамзинский «новый слог», т.е. лексические, фразеологические и стилистические заимствования из французского языка.

Мы не будем излагать проблемы истории языка, над которыми работали и работают крупнейшие специалисты-филологи, ограничившись анализом исключительно общественно-политической составляющей «Рассуждения...», исходя из того, представляющегося нам бесспорным, соображения, что в этом трактате «речь идет не столько о слоге, о языке, даже не столько о литературе, а об истории, идеологии, образе мыслей»125.

А. С. Шишков усматривал жесткую связь между языком, литературой, нравами и национальным характером. В «Рассуждении...» Шишков резко выступил против тех, кто, по его словам, был «заражен неисцелимою и лишающею всякого рассудка страстию к французскому языку»126. К таковым им причислялись не только литераторы сентименталистского направления, которые задались целью усвоить западную словесность, по преимуществу французскую, создав в литературе «новый слог», но и значительная часть русского дворянского общества, которая была полностью или частично сориентирована на французские культурно-поведенческие модели.

А. С. Шишков представил «Рассуждение...» в Российскую академию на заседании 17 октября 1803 г., а 5 ноября 1804 г.

ему была присуждена золотая медаль127. Столь высокая оценка Российской академией была не случайной. Это учреждение было основано в 1783 г. как всероссийский центр для изучения русского языка и развития русской литературы128. Академия стала одним из интеллектуальных центров, имевших ярко выраженную консервативную репутацию. Президент Российской академии А. А. Нартов считался «задушевным другом» ШишАльтшуллер М. Г. Александр Семенович Шишков. С. 37.

Шишков А. С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка // Собр. соч. и переводов. СПб., 1824. Ч. II. С. 1.

См.: Щебальский П. К. Указ. соч. С. 196.

См.: Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова. С. 353. Деятельность Шишкова в Российской академии см.: Там же. С. 354–355.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) кова129. В литературе вплоть до последнего времени преобладали тенденциозные оценки кадровому составу академии, которая якобы состояла из «обломков старого времени»130.

Значительную роль в становлении русского консерватизма сыграл и Фёдор Васильевич Ростопчин (1743–1826), главнокомандующий Москвы в 1812–1814 гг. и член Государственного совета131. Семейное предание Ростопчиных считало родоначальником своей фамилии прямого потомка Чингизхана, Бориса Давыдовича Ростопчу, выехавшего из Крымской Орды на Русь в начале XVI в. при великом князе Василии Ивановиче.

Ростопчин родился в семье зажиточного помещика, владельца имений в Орловской, Тульской и Калужской губерниях. Он получил хорошее домашнее образование и знание языков. В зрелом возрасте Ростопчин утверждал, что, хотя его преподавателями были часто сменявшиеся иностранцы, он всё же остался русским по духу, «помня поучения священника Петра и слова мамки Герасимовны»132.

Ф. В. Ростопчин и его брат были лишены материнского воспитания и росли под суровым надзором отца, человека с умом, железным характером, но без образования, большею частью проживавшего в деревне, вдали от влияния городской жизни.

Биограф Ростопчина считает, что «продолжительное пребывание в деревне в детские годы, когда несравненно живее и глубже все воспринимаемые внешние впечатления, доставило молодому Ростопчину возможность узнать и полюбить сельскую деревенскую жизнь и хозяйство, ознакомить его непосредственно с сельскими обывателями и русским мужиком того времени и его речью, образною и выразительною, которую он позднее воспроизвел в своих известных афишах»133.

См.: Жихарев С. П. Записки современника : воспоминания старого театрала : в 2 т. Л., 1989. Т. 1. С. 84.

Щебальский П. К. Указ. соч. С. 196.

О жизни и деятельности Ф. В. Ростопчина см.: Горностаев М. В.

Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин : страницы истории 1812 года.

М., 2003 ; Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин : у основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007.

Цит. по: Тихонравов Н. С. Граф Ф. В. Ростопчин и литература в 1812-м году // Отечественные записки. 1854. № 7/8. Отд. II. C. 3.

РГИА. Ф. 1646. Оп.1. Ед. хр. 31. Л. 8.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) В 1786–1788 гг. Ростопчин предпринял длительную поездку за границу, посетив Германию, Францию и Англию. В Берлине он брал частные уроки математики и фортификации, в Лейпциге посещал лекции в университете. А. О. Мещерякова доказала, опираясь на дневниковые записи Ростопчина, опубликованные на французском, что в ноябре 1786 г. он был принят в масонскую ложу в Берлине134. Пребывание Ростопчина в ложе было кратковременным, но позволило ему обзавестись полезными знакомствами.

После Германии Ростопчин некоторое время провел в Англии, где сблизился с князем С. Р. Воронцовым, с которым впоследствии состоял в постоянной переписке и который способствовал первым шагам карьеры Ростопчина. Вернувшись в 1788 г.

в Россию накануне русско-шведской войны 1788 – 1790 гг., он несколько месяцев находился при главной квартире русских войск в Фридрихсгаме. Летом 1788 г. в качестве волонтера Ростопчин отправился в поход против турок и участвовал в штурме Очакова, в сражениях при Рымнике и Фокшанах. Около года Ростопчин служил под началом А. В. Суворова, который в знак своего расположения подарил ему походную военную палатку.

В 1790 г. Ростопчин вторично принял участие в Финляндском походе. Командуя гренадерским батальоном, он был представлен к Георгиевскому кресту, который, однако, не получил.

В 1791 г. Ростопчин, при посредничестве Воронцова, сблизился с канцлером А. А. Безбородко. В ходе Ясской конференции он был помощником Безбородко и участвовал в составлении журнала и протоколов конференции. В феврале 1792 г.

Ростопчин, по представлению Безбородко, по приезде в Петербург получил звание камер-юнкера в ранге бригадира. Он был принят при дворе и стал вхож в великосветские салоны, приобрел репутацию придворного острослова, его шутки и остроты были широко известны. С 1793 г. Ростопчин был прикомандирован на службу при малом дворе великого князя Павла Петровича в Гатчинском дворце, ревностно относился к своим служебным обязанностям и был замечен Павлом. В 1794 г. он сочетался браком с Екатериной Петровной Протасовой, племянницей камер-фрейлины императрицы Екатерины II графини А. С. Протасовой.

См.: Мещерякова А. О. Указ. соч. С. 40–41.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) Вскоре карьера Ростопчина на короткое время пресеклась из-за его конфликта с сослуживцами, едва не приведшего к дуэли. По распоряжению Екатерины II Ростопчин вынужден был на год покинуть Петербург и поселиться в имении отца в Орловской губернии. Ссылка сыграла важную роль в судьбе Ростопчина, поскольку привлекла к нему благосклонность и доверие Павла Петровича, который с этого времени стал считать Ростопчина лично преданным ему человеком. После возвращения из ссылки Ростопчин становится любимцем Павла.

Именно он первым сообщил Павлу о смерти Екатерины II. В течение нескольких последующих дней после кончины императрицы произошел крутой взлет карьеры Ростопчина. Он был назначен генерал-адъютантом Павла I, награждался орденами и новыми чинами, исполняя важные поручения императора.

В начале 1798 г. последовала неожиданная отставка Ростопчина, который был вынужден выехать в свое имение. Ссылка явилась результатом происков «немецкой партии» императрицы Марии Фёдоровны и фаворитки Павла I Е. И. Нелидовой, с которыми Ростопчин не поладил. В свою очередь, Ростопчин принял участие в интриге, возглавляемой обер-шталмейстером И. П. Кутайсовым, целью которой было оградить Павла I от влияния Марии Фёдоровны и Е. И. Нелидовой, для чего они способствовали смене Нелидовой новой фавориткой А. П. Лопухиной.

Результат этой интриги быстро сказался, опала, продолжавшаяся несколько месяцев, закончилась. Уже в августе 1798 г.

Ростопчин был вновь принят на службу при дворе и осыпан милостями, в числе которых были получение титула графа и назначение вице-канцлером. Хотя Ростопчин не имел официального звания «канцлер», он фактически исполнял его обязанности. Кроме того, Павел I пожаловал Ростопчину в течение своего царствования в целом более 3000 душ в Орловской и Воронежской губерниях и особо 33 тысячи десятин земли в Воронежской губернии.

Ф. В. Ростопчин принял активное участие в подписании ряда международных договоров России, ведал перепиской императора с А. В. Суворовым, часто служа буфером между фельдмаршалом и Павлом I. В сентябре 1800 г. Павел I поручил Ростопчину написать предложения о внешнеполитическом курсе Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) России. В результате появилась записка «О политическом состоянии Европы». Ростопчин предлагал разорвать союз с Англией, создать союз с наполеоновской Францией и осуществить раздел Турции135. Главная мысль записки заключалась в том, что в результате войны с Францией 1799 г. в выигрыше остались Англия, Пруссия и Австрия, но не Россия. Давая характеристику ведущих стран Европы, Ростопчин приходит к выводу, что почти все они «скрытно питают зависть и злобу»

к России136. Последняя должна бдительно следить за ними и, когда ей выгодно, использовать противоречия между ними.

Ростопчин считал, что союз с наполеоновской Францией позволит ослабить Англию и осуществить раздел Турции; Франция должна была получить Египет. К разделу Османской империи он предлагал привлечь Пруссию и Австрию. При этом России должны были достаться нынешние Румыния, Болгария, Молдавия и Греция. Таким образом, Ростопчин одним из первых предложил во внешней политике руководствоваться национальными интересами России, а не субъективными династическими предрасположениями. Положения его записки были частично реализованы в последние месяцы царствования Павла I: в сентябре 1800 г. было введено эмбарго на вход английских судов в русские порты. Кроме того, Ростопчин являлся автором записки, в которой предлагал включить Грузию в состав Российской империи, предоставив ей известную автономию.

Обязанности Ростопчина были многообразны и не сводились только к ведению внешнеполитических дел. Так, выполняя обязанности директора почтового департамента, он способствовал развитию в России сети почтовых станций. Наряду с этим, с 1799 г. Ростопчин заведовал делами по бракосочетаниям. Кроме того, он способствовал утверждению императором Регламента для церквей и монастырей католической церкви в России, который наносил ощутимый удар по деятельности иезуитов. Еще ранее ему удалось добиться запрещения на проведение съездов католического духовенства.

См.: Записка гр. Ф. В. Ростопчина о политическом отношении России в последние месяцы павловского царствования // Русский архив. 1878.

№ 1. С. 103–110.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) Несмотря на все заслуги Ростопчина, в феврале 1801 г.

вновь последовала опала, на этот раз надолго. Удаление Ростопчина было организовано П. А. Паленом, который, подготавливая заговор против Павла I, убирал с дороги тех лиц, которые могли бы помешать осуществлению его планов. Перед самой смертью Павел I отправил Ростопчину депешу: «Вы нужны мне, приезжайте скорее»137. Ростопчин отправился в путь, но, не доехав до Москвы и получив известие, что Павла I не стало, вернулся в свое подмосковное имение. В результате опалы, постигшей Ростопчина, ему пришлось на одиннадцать лет удалиться с арены государственной деятельности. Он открыто осуждал Александра I за переворот, приведший к гибели его отца, и категорически не принимал либеральных реформ, связанных с деятельностью Негласного комитета и М. М. Сперанского. М. Я. Морошкин следующим образом объяснял причины опалы Ростопчина: «Государь не мог терпеть Ростопчина с того времени, когда он был еще наследником. В царствование Павла I у Александра было много столкновений с Ростопчиным и притом таких, где не только нещадно оскорблялось самолюбие наследника престола, но без всякой церемонии расточались угрозы. Александр никогда не дал бы Ростопчину никакой должности и никогда бы не принял его на службу: до такой степени Император не любил его»138.

Выдвинувший при Павле I проект русско-французского союза и слывущий по недоразумению галломаном, Ростопчин демонстрировал завидную политическую проницательность и прагматизм, полагая, что внешняя политика Александра I, предполагающая активную борьбу с наполеоновской Францией, окажется выгодной лишь Англии. В письме П. Д. Цицианову от 21 сентября 1803 г. он писал: «Какая нам нужда мешаться в войну, от коей до сих пор двум воюющим державам другого вреда не произошло, как вооружение плоскодонных судов у одной и переписки в охотники с другой? Зачем набиваться на драку, когда мы убегаем от войны? А я все старого мнения, что Францию России, Пруссии и Австрии можно в два года обратить в первобытное ее положение»139.

Ростопчина Л. А. Семейная хроника (1812 г.). М., [1912]. С. 23.

Морошкин М. Я. Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени. СПб., 1870. Ч. 2. С. 506.

Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 40–41.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) Незаурядный ум и литературные способности, как и родственные связи, делали Ростопчина вхожим в интеллектуальную элиту того времени. Ростопчин был родственником Карамзина (их жены состояли в родственных отношениях140), которого спас при Павле I «от вредных следствий клеветы»141. Уже после того, как Ростопчин оказался в опале в 1801 г., близкие отношения его с Карамзиным продолжались: «он часто проводил вечера у Карамзина и мучил супругу его, Екатерину Андреевну, оставаясь до трех, до четырех часов ночи»142. Ростопчин и Карамзин, безусловно, были «хорошими друзьями и идейными единомышленниками»143. Именно эти две фигуры олицетворяли собой некий неформальный консервативный центр в Москве.

Ф. В. Ростопчин прожил годы опалы большей частью в своем подмосковном имении Вороново. Там он увлекся методами английского земледелия под влиянием опыта Д. М. Полторацкого, помещика села Авчурино Калужской губернии, к которому послал несколько человек для обучения и с которым вел переписку144. Ростопчин стал экспериментировать: использовать новые орудия и удобрения, специально выписал из Англии и Голландии породистый скот, сельскохозяйственные машины и агрономов, создал специальную сельскохозяйственную школу.

В 1802 г. Ростопчин создал конный завод в Воронове, а позднее в Воронежской губернии145. Ему удалось достичь значительных успехов, к примеру, вывести породу лошадей, которая называлась «Ростопчинской». Эти хозяйственные эксперименты в известной мере способствовали вызреванию консервативных представлений Ростопчина. Итоги этого эксперимента были изложены Ростопчиным в трактате «Плуг и соха» (1806).

В 1805 г., после Аустерлицкого поражения, Ростопчиным овладела убежденность в том, что разгром вызван изменой.

См.: Рожанковская И. И. Судьба одного семейства : Карамзины. Вяземские. СПб., 2008. С. 120.

См.: Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 24–27.

См.: Горностаев М. В. Федор Васильевич Ростопчин // Против течения : исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия. Воронеж, 2005. С. 120.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) Он также обвинял Аракчеева, который был ответственным за артиллерию. Ростопчин явно готовился стать лидером правой оппозиции, подвергая критике всю александровскую систему власти. «Боже мой, – писал он П. Д. Цицианову в письме от 24 января 1806 г., – куда не глянешь – армия, флот, дефицит государственного бюджета, волнение крестьян, продажность правительства, чрезмерное доверие немецким чиновникам – все в руинах и в упадке разрушает бедную Россию»146. Известна его критика в адрес самого императора. Намекая на участие Александра в убийстве Павла I, Ростопчин утверждал: «Бог не может покровительствовать войскам плохого сына». Это замечание стало известным императору и усилило его нерасположение к Ростопчину147. «Император просто не мог без отвращения видеть его»148. Однако в общественном мнении фигура Ростопчина оказалась в центре внимания. По воспоминаниям П. А. Вяземского, он был «монархист, в полном значении слова, враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей» и «с ожесточением, с какою-то мономаниею, ide xe, везде отыскивал и преследовал якобинцев и мартинистов, которые в глазах его были те же якобинцы»149.

30 ноября 1806 г., в связи с военной кампанией 1806 – 1807 гг. против Наполеона, появился указ Александра I «О составлении и образовании временных ополчений или милиции», обращенный преимущественно к дворянству. После появления указа 17 декабря 1806 г. Ростопчин написал письмо царю, в котором выразил удовлетворение тем, что император «наконец»

признал дворянство единственною опорою престола, косвенно обвинив тем самым царя в недооценке первенствующего сословия: «Сие знаменитое сословие, одушевленное духом Пожарского и Минина, жертвует всем отечеству и гордится лишь титлом Письмо Ростопчина к П. Д. Цицианову // Ростопчин А. Ф. Materiaux en grande partie inedits pour la biographie future du Comte Theodore Rоstоpchine, rassembles par son ls. Brussels, 1864. P. 525.

См.: Ельницкий А. Ростопчин // Русский биографический словарь.

СПб. [б. г.]. Т. 17. С. 257 ; Мельгунов С. П. Дела и люди Александровского времени. Берлин, 1923. Т. 1. С. 129.

Морошкин М. Я. Указ. соч. С. 506.

Вяземский П. А. Полное собрание сочинений : в 12 т. СПб., 1882.

Т. 7. С. 501, 504.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) Россиян»150. Ростопчин высказал симптоматичное опасение, которое во многом определяло логику его дальнейших заявлений и поступков или, по крайней мере, их отчасти объясняло: «Все сие усердие, меры и вооружение, доселе нигде не известные, обратятся в мгновение ока в ничто, когда толк о мнимой вольности подымет народ на приобретение оной истреблением дворянства, что есть во всех бунтах и возмущениях единая цель черни, к чему она ныне еще поспешнее устремится по примеру Франции»151.

Одновременно появился указ Сената «О высылке из России всех подданных французских». В нем говорилось о том, что желающие остаться должны принести присягу на подданство России. Указ также вызвал критику Ростопчина, который не преминул высказать ее императору: «Меры, принятые к изгнанию иностранной сволочи из империи вместо пользы произвели сугубое зло: ибо из 40 человек едва один решился оставить землю, где всякий иноземный находит и уважение, и богатство. Присяга на подданство, страхом и корыстью внушенная, устремляет французов на вред России, что и оказывается действием внушений их в сословии слуг, кои уже ждут Бонапарта, дабы быть вольными. Государь! Исцелите Россию от заразы»152.

Письма Ростопчина обратили на себя внимание царя, который счел нужным ответить ему 2 января 1807 г. рескриптом, в котором недовольно заявил: «Неизвестно мне, почему вы говорите, что я наконец признавать стал опорою престола (дворянство. – А. М.), хотя подлинно никогда я не переставал считать его таковым»153. Александр I также категорически отверг возможность бунтов: «Опасение ваше о толках мнимой вольности, которые, впрочем, несвойственны истинному просвещению, а разве тому, который называется вами несчастным, и ничто иное есть как невежество, было уже предусмотрено, и приниПисьма графа Ф. В. Ростопчина к императору Александру Павловичу // Русский архив. 1892. № 8. С. 419.

Император Александр – графу Ростопчину // Дубровин Н. Ф. Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I (1807– 1829 гг.). М., 2006. С. 8.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) маются сколько возможно такие меры, которые предупредить могут вредные оных действия»154.

Таким образом, в 1806 г. Ростопчин предпринял несколько шагов, которые можно интерпретировать как желание вернуться в большую политику.

Возникновение русского консерватизма непредставимо без влияния Жозефа де Местра (1753 – 1821), «пламенного реакционера», «Вольтера реакции»155. Он родился в городе Шамбери в Савойе в аристократической семье, начальное образование получил в Коллегии иезуитов. Окончив в 1774 г. Туринский университет, где изучал право, де Местр стал советником Сената Савойи, а в 1788 г. – сенатором. Будущий ультрамонтан, непоколебимо убежденный в приоритете власти папы над светской властью, одно время состоял в масонской ложе и был либеральным католиком156. В масонской ложе де Местр достиг степени Благодетельного Рыцаря Святого Града157. В 1796 г. он издал принесшую ему европейскую известность книгу «Размышления о французской революции», ставшей классикой консервативной мысли. Когда французские войска заняли Савойю, он переехал в Сардинию, где в 1800 г. получил должность канцлера. В мае 1803 г. он приехал в Петербург в качестве посланника сардинского короля. Именно в России были созданы его основные сочинения: «Санкт-Петербургские вечера» и «Петербургские письма».

Светская проповедь ультрамонтанства де Местра пользовалась большим успехом у части русского высшего общества.

Так, С. П. Жихарев записывал в дневнике: «Граф Местр точно должен быть великий мыслитель; о чем бы ни говорил он, все очень занимательно, и всякое замечание его так и врезывается в память, потому что заключает в себе идею, и сверх того, идею, прекрасно выраженную»158. Де Местр был частым гостем салонов братьев Н. А. и П. А. Толстых, В. П. Кочубея, графа А. К. Разумовского, графов Строгановых, С. С. Уварова, друТам же.

Каганович Б. С. А. Н. Шебунин // Новая и новейшая история. 1995.

№ 1. С. 211.

См.: Местр Ж. де. Сочинения. СПб., 2007. С. 7.

Жихарев С. П. Записки современника. С. 86.

Глава 2. Зарождение русского консерватизма (1801–1807 гг.) жил с адмиралом П. В. Чичаговым и сенатором В. С. Томара;

известны его посещения «Беседы любителей русского слова».

Де Местр оказал заметное влияние на формирование особого общественного направления – русского католицизма159.

Течение это было чрезвычайно влиятельным, поскольку при императорском дворе существовала целая партия русских католиков160 или «иезуитская партия»161. По мнению В. С. Парсамова, в интеллектуальной жизни русского общества начала XIX в. Жозеф де Местр сыграл исключительную роль. Благодаря его проповеди, «Россия становится своеобразным центром не просто антиреволюционных, но еще и католических идей»162.

Де Местр провел в России 14 лет, с 1803 по 1817 г., и оказал существенное влияние на политику Министерства народного просвещения, резко критикуя российскую систему образования и воспитания, проникнутую, с его точки зрения, духом галломании и примитивного подражательства западноевропейским образцам.

Таким образом, в рассматриваемый период ведущими фигурами возникающего течения выступили Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, А. С. Шишков и Ф. В. Ростопчин и были созданы некоторые основополагающие для русского консерватизма того времени произведения, оказавшие значительное влияние на формирование мировоззрения русской культурной элиты того времени.

См.: Цимбаева Е. Н. Русский католицизм. М., 1999. С. 41.

См.: Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных : религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов, 2002. С. 62.

Морошкин М. Я. Указ. соч. С. 506.

Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза : из истории религиозных идей Александровской эпохи. Саратов, 2004. С. 14, 24.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ КОНСЕРВАТОРОВ

в 1807 – начале 1812 года О громное воздействие на складывание русского консерватизма оказали события 1805 – 1807 гг., когда, став участником антинаполеоновских коалиций, Россия потерпела ряд военных поражений и вынуждена была заключить в 1807 г. Тильзитский мир, воспринимавшийся современниками как крайне позорный. По оценке А. С. Шишкова, этот договор «уничижил чело могущественной России принятием самых постыднейших для ней условий, превративших презираемого доселе и страшившегося нас Бонапарте в грозного Наполеона.

Он принудил нас, а за нами уже легко и другие державы, как то Австрию, Пруссию и проч., не только признать себя французским императором, но даже сделался некоторым образом повелителем и господином над всеми»1. Антифранцузские настроения в русском обществе в массовом масштабе вызревали и раньше Тильзита: «С момента убийства герцога Энгиенского и провозглашения Наполеона императором даже сторонники либеральных принципов начинают видеть в этом «коронованном солдате» врага политической свободы и национальной свободы и национальной независимости. Ненависть к императору французов и ко всему французскому все шире и шире разливается в русском обществе, превращая в отъявленных консерваторов и убежденных националистов многих поклонников философских принципов просветительной литературы XVIII стоШишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 1.

С. 95.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года летия»2. Таким образом, в обществе возникло исключительное по интенсивности национально-патриотическое настроение.

После Тильзита возник термин «русская партия»3 или партия «старых русских»4, иначе говоря, в общественном мнении и в донесениях иностранных дипломатов был зафиксирован факт возникновения консервативной оппозиции либеральному курсу Александра I. Так, Сент-Эньян (французский дипломат, бывший в Петербурге в 1807 г.) в письме, адресованном, по-видимому, Талейрану, писал: «Существует русская партия, состоящая из большого числа вельмож, которая не хочет никаких нововведений в управлении. Люди этой партии живут большей частью в Москве»5.

В либеральной историографии деятельность «русской партии» характеризовалась, как правило, крайне негативно.

Так, М. Я. Морошкин рассматривал ее как группировку своекорыстных крепостников, «оставшихся совершенно без дела и признанных неспособными к государственным должностям»6. Он утверждал, что для ее членов типичны были «оскорбленное честолюбие, зависть, самолюбие и претензии на обширные государственно-административные дарования наконец, просто преувеличенные и своекорыстные страхи за свои крепостнические права людей. Вся сфера патриотизма этих людей, как показал опыт, ограничивалась бесконтрольным распоряжением своими крестьянами.

Главный центр и очаг этой партии была Москва (в ней проживали Н. М. Карамзин, Ф. В. Ростопчин, С. Н. Глинка), а главным поджигателем ее был Ростопчин; под его подстрекательством этот город падших величий совершенно превратился в клуб фрондистов»7.

Бочкарев В. Н. Консерваторы и националисты в России в начале XIX века // Отечественная война 1812 года и русское общество. М., 1911.

Т. 2. С. 204.

Попов А. Н. Эпизоды из истории 1812 г. // Русский архив. 1892. № 5.

С. 402.

Цит. по: Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории в первой четверти XIX века. М. ; Л., 1957. С. 232.

Морошкин М. Я. Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени. СПб., 1870. Ч. 2. С. 502.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Для историков консервативного направления «русская партия» была объединением защитников русских национальных интересов и патриотов России. Эмигрантский историк П. Н. Богданович, опираясь на донесение французского посла Лаферонне, который писал в октябре 1823 г. о «русской партии» и ее тогдашнем главе – А. А. Аракчееве, высказал по этому поводу ряд соображений. В частности, он писал: «Кто мог быть на верхах этой партии? Можно думать, что к ним в свое время принадлежали – великая княгиня Екатерина Павловна, генерал князь Багратион, председатель Государственного Совета Салтыков, председатель Комитета министров Вязмитинов, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютант Балашов – все люди, с которыми Аракчеев был очень близок и которые его очень ценили. Русские историки к вопросу о «русской партии» в эпоху Александра еще не подходили серьезно, а самое главное – беспристрастно: в России защита русских интересов почти всегда была занятием проигрышным, вплоть до лишения жизни (император Павел I и Александр II)»8. Богданович почему-то не называет имени Ростопчина, а между тем именно он в тот период поначалу проявил наибольшую политическую активность.

В 1807 г., после известия о сражении при Прейсиш-Эйлау, вышел его памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце российской дворянина Силы Андреевича Богатырева», имевший большой успех в обществе. Это был своего рода манифест складывающегося русского консервативного национализма.

Сам Ростопчин следующим образом объяснял цель создания памфлета и специфичность его тона: «Небольшое сочинение, изданное мною в 1807 году имело своим назначением предупредить жителей городов против французов, живших в России, которые старались приучить умы к мысли пасть перед армиями Наполеона»9. «Я не говорил о французах хорошего;

но мы были в войне и русским позволено было не любить их в эту эпоху»10. Произведение носило не только антинаполеоБогданович П. Н. Аракчеев : граф и барон Российской империи (1769– 1834). Буэнос-Айрес, 1956. С. 127.

Цит. по: Тихонравов Н. С. Граф Ф. В. Ростопчин и литература в 1812 г.

// Отечественные записки. 1854. № 7. Отд. II. С. 45.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года новскую, но и антифранцузскую направленность: «Долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: сгинь ты дьявольское наваждение! Ступай в ад или восвояси, всё равно – только не будь на Руси»11. Французы, точнее отбросы французского общества, обвинялись Ростопчиным в деградации России, в том, что своим влиянием они разрушили почитание Бога, царя, отечества, внушили презрение к русскому языку.

Ф. В. Ростопчин использовал для характеристики французов особый, «лубочный» стиль, в духе карикатур И. И. Теребенева: «Вить что, проклятые, наделали в эти двадцать лет!

Всё истребили, пожгли и разорили. Сперва стали умствовать, потом спорить, браниться, драться; ничего на месте не оставили, закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, царя казнили, да какого царя! – отца. Головы рубили, как капусту; всё повелевали – то тот, то другой злодей. Думали, что это будто равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носу показать и суд был хуже Шемякина. Только и было два определения: либо в петлю, либо под нож. Мало показалось своих резать, стрелять, топить, мучить, жарить и есть, опрокинулись к соседям и начали грабить и душить приговаривая: «После спасибо скажите». А там явился Бонапарт шикнул, и всё замолчало. Погнал Сенат взашей, забрал всё в руки, запряг и военных, и светских, и духовных и стал погонять по всем по трем. Сперва стали роптать, потом шептать, там головой качать, а наконец, кричать: «Шабаш республика!» Давай Бонапарта короновать, а ему настать. Вот он и стал глава французская, и опять стало свободно и равно всем, то есть: плакать и кряхтеть; а он, как угорелая кошка, и пошел метаться из углу в угол и до сих пор в чаду. Чему дивить: жарко натопили, да скоро закрыли. Революция – пожар, Франция – головешки, а Бонапарте – кочерга»12.

Вслед за Шишковым, Ростопчин указывал на необходимость искать примеры для подражания в собственном нациоРостопчин Ф. В. «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева» // Ох, французы! М., 1992.

С. 148.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года нальном опыте: «Чего у нас нет? Всё есть или может быть. Государь милосердный, дворянство великодушное, купечество богатое, народ трудолюбивый. А какие великие люди в ней были и есть! Воины: Шуйский, Голицын, Меншиков, Румянцев, Орлов и Суворов; спасители отечества: Пожарский и Минин; Москвы: Еропкин; главы духовенства: Филарет, Гермоген, Прокопович и Платон; великая женщина делами и умом – Дашкова; министры: Панин, Шаховской, Марков; писатели: Ломоносов, Сумароков, Херасков, Державин, Карамзин, Нелединский, Дмитриев и Богданович. Все они знали и знают французский язык, но никто из них не старался знать его лучше русского»13. Н. С. Тихонравов отмечал характерную особенность этого списка: «Большая часть их была живым примером самому Ростопчину, он знал их сам, и их величием была отчасти воспитана его вера в могучие силы русского человека»14.

Представляется, что этот список Ростопчина предвосхитил пантеон русских национальных героев, созданный чуть позже на страницах «Русского вестника» С. Н. Глинки.

Идейное содержание ростопчинского произведения было небогатым, однако не идеи делали его привлекательным для части современников. А. О. Мещерякова справедливо отмечает, что суть ростопчинского памфлета заключалась в «громкой националистической риторике»15.

Первым издателем «Мыслей» стал Шишков, который снабдил текст вставками, не приемлемыми для Ростопчина; особенно оскорбила его фраза о «храбром Беннигсене», которого Ростопчин ненавидел как одного из главных убийц Павла I. Кроме того, Шишков смягчил некоторые высказывания Ростопчина. Последний по этому поводу замечал: «Издатель «Мыслей»

А. С. Шишков позволил себе изменить в них некоторые места, кое-что прибавил от себя и в конце сделал следующее замечание: «Если читателю не понравятся некоторые жоские выражения Силы Андреевича, то да простит ему оные, уважив горячее чувство и любовь к отечеству, искони славившемуся гостеприимством, веротерпением и покровительством гонимых Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 17.

Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин : у основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007. С. 81.

8. Заказ Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года за честность и правду». Эта оговорка могла отчасти ослабить то впечатление, которое автор «Мыслей» думал произвести на публику»16.

Поэтому в 1807 г. Ростопчин издал в Москве свое произведение в исходном варианте. Оно было напечатано невероятным для того времени тиражом в семь тысяч экземпляров.

Н. Ф. Дубровин писал о «громадном успехе» брошюры17. По оценке В. М. Боковой, «ни один русский литератор в то время, даже Карамзин, не имел подобных тиражей!»18. А. Мартин утверждает, что «в действительности, Ростопчин мог охватить большую часть читающей публики, поскольку каждая копия его сочинения проходила через множество рук. «Мысли вслух»

стали популярны среди купечества, продемонстрировав, что облеченное в форму народной прозы, затрагивающее всем понятные проблемы это воззвание преодолело сословные барьеры»19.

Эта оценка вполне согласуется с мнением Дубровина о том, что произведение Ростопчина повсюду принято было «с восторгом, особенно купечеством, мелким дворянством и чиновничеством, смотревшим недоброжелательно на тогдашних львов и полульвиц полуфранцузского воспитания»20.

По мнению Н. С. Тихонравова, после выхода «Мыслей вслух» «талантливый писатель Ростопчин становится на время как бы во главе литературной полемики против французов»21. Н. Ф. Дубровин утверждал: «Сила Андреевич вошел, так сказать, в плоть и кровь тогдашнего общества точно так же, как в наше время повторяются имена: Чичикова, Собакевича, Плюшкина, Чацкого, Рудина и других»22.

Отзыв официозных «Московских ведомостей» был выдержан в панегирическом тоне: «Мысли вслух на Красном Крыльце»

Цит. по: Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 59.

См.: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. СПб., 2007.

С. 255.

Бокова В. М. Беспокойный дух времени : общественная мысль первой трети XIX в. // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003. Т. 4 : Общественная мысль. С. 49.

Martin A. Romantics, Reformers, Reactionaries: Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. DeKalb, 1997. P. 69–71.

Дубровин Н. Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году : (материалы для внутренней стороны 1812 года) // Военный сборник. СПб., 1863. № 7.

С. 100.

Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 46.

Дубровин Н. Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году. С. 102.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года новое российское неподражаемое сочинение. Входить в подробное исчисление красот сего сочинения был бы труд и совершенно излишний и невозможный; излишний – поелику всякое слово вмещает в себя сильную и богатую мысль; невозможный же потому, что сердечных чувств изображение никому еще не удавалось. Довольно сказать, что цель автора, страстно любящего свое отечество, счастливо достигнутая, есть показать преимущество россиян перед французами. Слог его так пленителен, так разителен, что целые страницы врезались уже в памяти у всех, кто ни читал патриотические сии размышления»23.

После публикации «Мыслей вслух» Ростопчин стал желанным гостем в салоне великой княгини Екатерины Павловны, которая поставила задачу сблизить Ростопчина с императором.

В ноябре 1809 г. Александр I посетил сестру в Твери и имел продолжительную беседу с графом. Результаты этого разговора не замедлили сказаться. 24 февраля 1810 г. Ростопчин был назначен обер-камергером и членом Государственного совета с правом остаться жить в Москве. Успех «Мыслей» обусловил начало нового политического взлёта Ростопчина, сделавшего его имя, в конце концов, известным всей Европе.

Ф. В. Ростопчин к тому времени стал одним из самых близких Карамзину людей. Например, в письме И. И. Дмитриеву от 19 февраля 1811 г. Карамзин писал: «Дом наш есть уже давно монастырь, куда изредка заглядывают одни благочестивые люди, например, гр. Ростопчин» (далее следовало еще 9 фамилий. – А. М.)24. Московские дома Ростопчина и Карамзина стали центрами консервативной консолидации.

Большое влияние сочинение Ростопчина оказало на Сергея Николаевича Глинку (1776 – 1847), одну из важнейших фигур в консервативном стане25. Глинка родился в патриарМосковские ведомости. 1807. № 37. С. 834.

Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников : материалы для биографии, с примечаниями и объяснениями. М., 1866. Ч. II. С. 65.

См.: Володина Т. А. «Русская история» С. Н. Глинки и общественные настроения в России начала XIX в. // Вопросы истории. 2002. № 4 ; Лупарева Н. Н. «Божество-хранитель» : образ Петра I в исторической концепции С. Н. Глинки // Новик. Воронеж, 2005. Вып. 10 ; Минаков А. Ю. Глинка Сергей Николаевич // Общественная мысль России XVIII – начала XX века : энциклопедия. 2005 ; Минаков А. Ю., Лупарева Н. Н. «Русский вестник» // Там же.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года хальной дворянской семье, образование получил в Сухопутном шляхетском корпусе в Петербурге, в котором учился с 1782 г.

В молодости он не отличался национально-консервативным мировоззрением, скорее его тогда можно было причислить к поклонникам просветительских идей и Великой французской революции. Как писал исследователь его биографии И. В. Евдокимов, «Глинка оставил корпус мечтательным, благородным юношей, с самыми лучшими намерениями и желаниями, внушенными великой литературой просветительного века. Французская революция также оказала немалое влияние на впечатлительного юношу. Одушевленный отвлеченными задачами о мировом преобразовании всех сторон тогдашней общественной и частной жизни, Сергей Николаевич совершенно даже не обнаруживал интереса к родной стране, Россия не существовала для него, вместо России пред его духовным взором являлась Франция, Европа, человечество, народы»26. На рубеже веков Глинка стал страстным поклонником Бонапарта. Уже в зрелые годы он вспоминал: «С отплытием Наполеона к берегам Египта мы следили за подвигами нового Кесаря; мы думали его славой; его славой расцветала для нас новая жизнь. Верх желаний наших было тогда, чтобы в числе простых рядовых находиться под его знаменами. Но не мы одни так думали и не одни к этому стремились. Кто от юности знакомился с героями Греции и Рима, тот был тогда бонапартистом. На чреде консула он казался нам потомком Камиллов, Фабрициев и Цинциннатов»27.

С 1795 г. Глинка служил в Архаровском полку28. После смерти отца, в 1800 г., он по семейным обстоятельствам вышел в отставку майором и вскоре «при одре умирающей матери, дал слово обеспечить участь сестры своей, – и в пользу ее отказался от своей части наследства, пятидесяти душ, уступив в приданое сестре всё движимое и недвижимое имение, сколько осталось ему от отца, а сам уехал в Украйну (в Харьковскую губернию. – А. М.), где три года пробыл учителем»29. По возвращении в Москву он работал в театре в звании переводчика и РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Евдокимов И. В. Л. 10.

Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895. С. 194, 214.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года сочинителя. Личность Глинки была экстравагантной и была хорошо известна московскому дворянскому обществу. Приведем характеристику, данную ему Н. Ф. Дубровиным: «Высокий и красивый, но неопрятный, нервный и рассеянный, он был в постоянном отсутствии, забывал все окружающее, вечно носился со своими мечтами и мыслями, говорил сам с собою и даже декламировал вслух, сидя на извозчичьих дрожках и бродя пешком. Часто он не знал сам, куда и зачем идет: поворачивал то влево, то вправо, делал зигзаги, возвращался назад и оттого в значительное время проходил небольшое пространство. Вечно чем-нибудь озабоченный, всегда торопящийся, он производил впечатление человека суетливого, и лишь немногие ценили высокую его душу и блестящие дарования. Бескорыстие его и благотворительность доходили до безрассудства: живя бедно и тесно, он раздавал деньги просящим без разбора и сам часто оставался без гроша.

Сильные мира не страшили его, он никогда ничего не искал у них, а напротив, при каждом удобном случае выказывал свой независимый характер»30.

Период с 1806 по 1810 г., а также 1817 г. был временем драматургического творчества Глинки, он написал ряд драм и опер. В 1806 г. Глинка снова поступил на службу бригадным майором в земское Смоленское войско31. Обращение в сторону «русскости», как и у многих его современников, произошло в годы национально-патриотического подъема: «Я видел народ русский; в земской моей службе ознакомился с духом его; я прислушивался к его голосу»32. Поэтому «ознакомясь с русским народом, я решился вникнуть в самобытный его дух и с этою целью предпринял издание Русского Вестника»33. В результате былой космополит, увлекавшийся французской революцией и даже переведший «Марсельезу» на русский, стал на длительное время пламенным консерватором-патриотом.

В 1808 г. Глинка стал издавать «Русский вестник» – ежемесячный журнал национально-консервативного «русского направления», идеологически близкий к позициям Ф. В. РостопДубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. С. 255–259.

ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. № 675. Л. 3.

См.: Дубровин Н. Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году. С. 102.

ОР РНБ. Ф. 191. Глинка С. Н. Ед. хр. 18. Л. 11 об.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года чина и А. С. Шишкова, который выходил в Москве до 1824 г.

«Без гроша денег приступил он к делу, веруя, что «Бог не без милости, а свет не без добрых людей», – писал А. Д. Галахов34.

Первым спонсором нового издания был П. П. Бекетов, двоюродный брат И. И. Дмитриева, который в 1801 г. открыл в Москве типографию, где печатал сочинения русских авторов, часто за свой счет35. В объявлении о выходе нового журнала было заявлено, что в «Русском вестнике» будут помещаться «политические известия касательно токмо до России». В первом номере излагалась программа нового издания: «Все наши упражнения, деяния, чувства и мысли должны иметь целью Отечество, на сем единодушном стремлении основано общее благо.

Замечая нынешние нравы, воспитание, обычаи, моды и пр., мы будем противополагать им не вымыслы романтические, но нравы и добродетели праотцев наших. «Руской вестник»

посвящается русским»36.

В «Русском вестнике» рассматривался широкий круг проблем: от религиозно-философского осмысления мира до проблем воспитания детей в «русском духе». Глинка в своих статьях стремился пробудить интерес публики к отечественной культуре и декларировал, что она имеет такое же право на существование, как и культура всякого другого народа. В журнале популяризовались образы русских выдающихся людей, героев и гениев. По этому поводу Н. С. Тихонравов отмечал, что в то время, когда «История Государства Российского» только зарождалась из-под пера Карамзина, обещание Глинки вносить в журнал многие статьи о древних временах России имело большое значение37. Его рассказы о Наталье Кирилловне, о наставнике Петра Великого Н. Зотове, о Минине и Пожарском, о Гермогене, о смуте и т.д. «читались с восторгом. Гравированные портреты (из собрания П. Бекетова) деятелей старой и новой России, прилагавшиеся к каждой книжке, усиливали впечатление. Сам Глинка, упоенный открывшимся ему сказочным миром, торопился познакомить и общество со своими отГалахов А. Д. Русская патриотическая литература 1805–1812 гг. // Филологические записки. 1867. Вып. 1. С. 18.

См.: Жихарев С. П. Записки современника : воспоминания старого театрала : в 2 т. Л., 1989. Т. 1. С. 282.

Русский вестник. 1808. № 1. С. 3–9.

См.: Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 61.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года крытиями. Ознакомление русских со своей историей, которой до сих пор почти никто не интересовался и не знал, чрезвычайно возбуждало «дух народный»38.

Одной из центральных идей Глинки, которую он вводил в широкий оборот, была та, что русская культура еще до Петра I обладала высокой мощью и самобытностью, а потому не нуждается в каких-либо заимствованиях и должна идти по своему собственному пути. Одновременно Глинка подвергал критике русское дворянство за галломанию. В качестве ее основных причин назывались увлечение иностранным, и прежде всего французским, воспитанием и идеями французских просветителей – «лжеумствователями осьмагонадесять столетия», воздействие иностранных мод, роскоши и воспитание иностранными гувернерами. Философы, которые «подобно баснословным Титанам, хотели низвергнуть олтари Бога, веры, хотели истребить все то, что соединяет с ними род человеческий, сами потрясли правила и нравы Русской земли»39.

Результатом галломании, согласно Глинке, было то, что «в недрах его (Отечества. – А. М.) возникло общество людей, от всех прочих сословий отличенное одеждою, нравами, обычаями, и которое как будто бы составило в России область иноплеменную. Кто суть члены сего общества? Большая часть помещиков и богатых людей»40. Главным средством от галломании, порождавшей «испорченность» нравов, Глинка считал добродетели, которые были свойственны предкам в идеализируемую Глинкой допетровскую эпоху. Средством от галломании должна была стать программа «русского воспитания», предполагавшая, что обучение дворянских детей на основе обращения к «старине» – мифологизированной в героическом стиле русской истории – должны были осуществлять в патриотическом духе только русские учителя. Одними из важных положений программы «Русского вестника» были активная благотворительность и добровольный отказ от французской «роскоши и моды», разорявших русское дворянство и приводивших к «порче» общественной нравственности. Глинка пытался РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. ед. хр. 75. Л. 16.

С. Н. Глинка [ Державину], Москва, 21 марта 1807 г. // Державин Г. Р.

Соч. СПб., 1871. Т. VI. С. 396.

Русский вестник. 1808. № 4. С. 37–38.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года «создать своего рода поведенческую модель, соответствующую убеждениям истинного патриота. Она включала в себя веру, покорность Божественному Промыслу, активное служение ближнему (благотворительность), служение общему благу, выражающееся в ревностном исполнении своей «должности»

и подчинении властям, а также некоторый бытовой аскетизм, неприятие «роскоши». Морализаторство – главное орудие века Просвещения – органично вписывалось в упражнения» «Русского вестника»41.

Толчком к созданию «Русского вестника» послужил успех «Мыслей вслух на Красном крыльце» Ф. В. Ростопчина.

Н. С. Тихонравов утверждал: «Журнал Глинки обещал развитие того, что в «Мыслях» было высказано только намеками»42.

Сам Ростопчин приветствовал это предприятие. Вскоре после выхода объявления об издании «Русского вестника», встретившись с Глинкой, он подошел к нему и обещал свое сотрудничество с новым журналом, хотя и просил издателя быть более осторожным в выражениях: «Предлагаю вам себя в сотрудники только с условием: запальчивое перо мое часто бывает заносчиво – удерживайте, останавливайте меня. Пора духу русскому приосаниться. – Шопот – дело сплетниц»43.

По словам Н. Ф. Дубровина, с началом издания «Русского вестника» «была объявлена литературная война повелителю Франции»44. Ростопчин попытался выступить в роли советника Глинки, которому он писал: «Дивлюсь смелости духа вашего.

Вы имеете в виду единственно пользу общую и хотите издавать одну русскую старину, ожидая от нее исцеление слепых, глухих и сумасшедших. А как заставить любить по-русски отечество тех, кои его презирают, не знают своего языка и только по необходимости русские? Как привлечь внимание вольноопределяющихся в иностранные? Как сделаться терпимым у раздетых по моде барынь и барышень? – упрашивайте, убеждайте, стыдите, – ничего не подействует. Для сих отпадших и впадших в чужих, вы будете проповедником, как посреди дикого нароБокова В. М. Указ. соч. С. 49.

Тихонравов Н. С. Указ. соч. С. 61.

Цит. по: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. С. 257.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года да в Африке»45. Ростопчин советовал Глинке для достижения успеха у галломанствующей публики «подлинные сочинения наши назвать переводами; разжаловать всех наших именитых людей в иностранных, украсить каждую книжку французским и английскими эпиграфами и картинкой, представляющей невинную в нашем вкусе насмешку»46.

Помимо публицистики Ростопчина у Глинки были и другие литературные ориентиры: «Он постоянно проводил то, что высказывали Новиков и Княжнин и Фонвизин»47. Поскольку Глинка разделял и идеи А. С. Шишкова, то в своем журнале «он старался заменять иностранные слова русскими»48. Сам Шишков свидетельствовал: «Весьма охотно читаю Руской Вестник, которой не твердит о словах эстетика, образование, просвещение и тому подобных, – но говорит всегда об истинной и чистой нравственности». Он хвалил Глинку, который «не смотрит на то, что таковые его писания многим, у которых голова вскружена новыми понятиями, не нравятся; он продолжает, исполняя долг свой, и сеет семена общего и давно проповедуемого благомыслия, не угадывая предбудущего и не зная, дождь ли их зальет, или солнце согреет»49.

Основным сотрудником «Русского вестника» был сам Глинка, являвшийся автором большинства статей и художественных произведений в журнале. Сотрудничество других авторов: Г. Р. Державина, Ф. В. Ростопчина, Е. Р. Дашковой, Ф. Н. Глинки, К. Н. Батюшкова, И. И. Дмитриева, П. И. Шаликова, Н. М. Шатрова, Я. А. Галинковского – было эпизодическим. Глинка, в силу отсутствия организаторских и дипломатических способностей, «органически» не мог подолгу сотрудничать с большинством именитых авторов. Когда Ф. В. Ростопчин и Е. Р. Дашкова предложили Глинке свое сотрудничество, то оно быстро прекратилось по вине самого издателя, «без нужды [Ростопчин Ф. В.] Письмо к издателю 22 декабря 1807 г. // Русский вестник. 1808. № 1. С. 68.

ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. № 675. Л. 3 об.

Галахов А. Д. Указ. соч. С. 20.

Цит. по: Вигель Ф. Ф. Записки : в 2 ч. М., 1928. Ч. 1. С. 346. О популярности «Русского вестника» среди провинциальных читателей см. также: Вяземский П. А. Полное собрание сочинений : в 12 ч. СПб., 1878–1896.

Ч. 2. С. 338 ; Шишков А. С. Записки... Т. 2. С. 319.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года торопливого, отличавшегося крайней беззаботностью, необдуманностью и детским неведением самых обыкновенных житейских отношений»50.

Журнал был внеправительственным печатным органом, и в 1808–1811 гг. его антифранцузская ориентация имела оппозиционный характер: «Нападения на все французское являлось полным несогласием с политикой Александра»51. В мартовском номере «Русского вестника» Глинка поместил статью «Некоторые замечания на некоторые статьи политическаго сочинения г. Шлецера под названием: взор на прошедшее, настоящее и будущее», в которой, наряду с прочим, заявил, что если «неисповедимыми творческими судьбами назначено когда-нибудь возгореться войне между Россиею и Франциею», то Россия найдет в себе силы для отпора52. Подобные суждения вызвали со стороны цензуры замечание: «Таковые выражения неприличны и предосудительны настоящему положению, в каком находится Россия с Францией». Всем учебным округам было предписано, чтобы «цензуры не пропускали никаких артикулов, содержащих известия и рассуждения политические»53.

В апреле 1808 г., после публикации этой статьи, Глинка был уволен из Московского театра, где состоял в должности сочинителя оперных либретто и переводчика, а цензору А. Ф. Мерзлякову был сделан выговор. Это произошло вследствие жалобы французского посла А. де Коленкура Александру I: «Боже мой!

Какой перун грянул на Русский вестник! И от кого? От тогдашнего всевластного Наполеона…»54.

Тем не менее, Глинке было разрешено продолжать издание «Русского вестника». Конфликт привел лишь к дальнейшему росту популярности журнала, «карательная мера только подзадорила воинственный пыл Глинки»55.

Степень влияния «Русского вестника» трудно оценить, однако ясно, что она была достаточно сильна. А. Д. Галахов утверждал, что роль издания Глинки была огромной, поскольку Галахов А. Д. Указ. соч. С. 19.

РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Евдокимов И. В. Л. 15.

Русский вестник. 1808. № 3. С. 404.

Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С. 427–428.

ОР РНБ. Ф. 191. Глинка С. Н. Ед. хр. 18. Л. 11 об.

РГАЛИ. Ф. 1246. Оп.3. Ед. хр. 75. Евдокимов И. В. Л. 15 а.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года оно отражало господствующее в обществе умонастроение: «Заслуга Глинки, как литератора, заключается в том, что он своевременно возбуждал народный дух русских прочее, им написанное (а он писал очень много), не имеет важности.

События определили свойственную ему роль: прошли события – упразднилась его миссия»56.

А. Л. Нарышкин, директор Императорских театров, подписавшись на «Русский вестник», поручил Глинке препроводить к нему в Петербург все вышедшие книжки журнала «для предоставления Государю»57. После 1812 г. подписчиками на «Русский вестник» стали вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, императрица Елизавета Алексеевна и великая княгиня Екатерина Павловна58. Один из первых биографов Глинки, Б. М. Фёдоров, свидетельствовал, что в 1817 г. Аракчеев при подписке на сочинения издателя «Русского вестника» отмечал, как ему приятно, «что сочинитель, известный полезными произведениями, какими обогатил он отечественную словесность, требует его ходатайства: «Кто из русских не принял бы в положении вашем участия», – писал Аракчеев и взялся быть представителем С. Н. Глинки пред тогдашним министром народного просвещения, князем А. Н. Голицыным»59.

В эпоху борьбы с Наполеоном публицистика Глинки находила отклик у читателей, тираж «Русского вестника» доходил до 700 экземпляров. В числе читателей «Русского вестника» были такие государственные деятели и ученые, как А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин, И. И. Дмитриев, О. П. Козодавлев, Д. П. Рунич, историки М. П. Погодин, М. Т. Каченовский. И. В. Евдокимов утверждал: «“Русский вестник” возымел огромный успех.

Одно заглавие его уже было знамя. В провинции зачитывались «Русским вестником», Сергей Николаевич стал неожиданно “оракулом провинции”»60. А. Мартин, сделав анализ подписки «Русского вестника» для уточнения социальной базы русского консерватизма, пришел к выводу: «Аудитория Глинки в социальном плане была достаточно широка и включала Галахов А. Д. Указ. соч. С. 18.

ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. № 675. Л. 3 об.

Федоров Б. М. Пятидесятилетие литературной жизни С. Н. Глинки.

СПб., 1844. С. 11.

РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Евдокимов И. В. Л. 15 а.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года грамотных представителей разных сословий, за исключением духовенства. Издание расходилось преимущественно среди провинциальных дворян. Границы распространения «Русского вестника» простирались до Иркутска, Архангельска, Риги и Тифлиса»61.

Несмотря на очевидную принадлежность к консервативнонационалистическому течению, Глинка не принял никакого участия в литературной борьбе и интригах против М. М. Сперанского. Более того, в своих записках он утверждал, что не разделял их отношения к либеральному реформатору: «Знал я Сперанского, когда он еще не был графом. Беседовал с ним дружески и откровенно и любил его как человека, стремящегося к пользе общественной. Если Ростопчин и другие предполагали, что Сперанский способствовал в чем-нибудь нашествию Наполеона на Россию, то они крайне ошибались»62. В зарождающемся консервативном течении Глинка занимал особую нишу, в силу личных качеств он стоял несколько в стороне и фактически дистанцировался от Ростопчина и Шишкова, несмотря на крайнюю близость к их взглядам.

Определенную роль в становлении консерватизма сыграла Российская академия, ставшая одним из центров консолидации консерваторов. По словам М. Ш. Файнштейна, Российская академия в 1800–1810-х гг. способствовала «активизации национального самосознания, отразившейся и на литературном развитии. Результатом стало учреждение «Беседы любителей русского слова», объединения консервативно настроенных столичных литераторов»63. В академии были люди, чей «авторитет радетелей национально-патриотических идей вызывал в обществе понимание и уважение. Этими людьми были А. С. Шишков и Г. Р. Державин»64. Н. И. Мордовченко также отмечал, что в 1803–1806 гг. Шишков имел единомышленников лишь в Российской академии, члены которой разделяли его убеждения65.

Список активных деятелей академии, приведенный ФайнMartin A. Op. cit. P. 80–81.

Глинка С. Н. Записки. М., 2004. С. 304, 306.

Файнштейн М. Ш. «И славу Франции в России превзойти…» : Российская академия (1783–1841) и развитие культуры и гуманитарных наук.

М. ; СПб., 2002. С. 139.

См.: Мордовченко Н. И. Полемика о «старом» и «новом» слоге // Русская критика первой четверти XIX века. М. ; Л., 1959. С. 82.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года штейном, едва ли целиком совпадает с аналогичным списком членов «Беседы любителей русского слова», в нем значатся:

И. А. Дмитревский, С. А. Ширинский-Шихматов, М. Н. Муравьев, П. И. Голенищев-Кутузов, А. А. Шаховской, Н. И. Гнедич, П. М. Карабанов, Е. А. Болховитинов, Н. Н. Бантыш-Каменский, И. С. Рижский, И. И. Мартынов, архиепископ белгородский и курский Феоктист, епископ старорусский и черниговский Михаил, митрополит всех католических церквей России С. Сестренцевич-Богуш, Н. Н. Новосильцов, А. Н. Голицын66.

К 1807 г. произошло некоторое сближение позиций «шишковистов» и «карамзинистов». Н. И. Мордовченко писал: «С началом войны положение изменилось. «Вестник Европы», так недавно еще сохранявший карамзинские позиции, занял антифранцузскую позицию и вскоре же высказался в пользу Шишкова и против покойного П. И. Макарова. В «Письме города N.N. в столицу» Луки Говорова давалась настоящая апология Шишкову, причем автор полемизировал с Макаровым, пользуясь больше цитатами из Шишкова, чем собственными аргументами. На это письмо Шишков сочувственно откликнулся анонимной, хотя и не скрывающей авторства статьей…»67.

Таким образом, возникли предпосылки для совместного сотрудничества «карамзинистов» и «шишковистов».

В 1807 г. возникло литературное объединение русских консерваторов, ядро которого составляли так называемые «архаисты», противники сентименталистского «нового слога»:

А. С. Шишков, Г. Р. Державин, И. А. Крылов и др., – «Беседа любителей русского слова». «Беседа» была консервативной по своему составу и идейной направленности. По словам ее участника, А. С. Стурдзы, она была «выражением пламенной любви ко всему отечественному, родному – любви, пробужденной роковыми событиями того времени. Россия готовилась к отчаянной схватке с Западною Европою. Земское всенародное ополчение 1807 года можно назвать смотром наших ратных сил, – в Беседе ополчались умственные силы образованного круга, затронутого и взволнованного огромностию происшествий»68.

См.: Файнштейн М. Ш. Указ. соч. С. 43.

Мордовченко Н. И. Указ. соч. С. 82.

Стурдза А. С. «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас» в царствование Александра I и мои воспоминания // Москвитянин. 1851. Ноябрь. Кн. 1, № 21. С. 5–6.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года Предыстория «Беседы» началась в январе 1807 г., когда Шишков предложил Державину организовать еженедельные литературные вечера, которые стали проходить с февраля того же года по субботам, поочередно на квартирах у Г. Р. Державина, А. С. Шишкова, И. С. Захарова и А. С. Хвостова. Инициатива в организации этого объединения принадлежала опальному адмиралу. В «Записках современника» С. П. Жихарева Державин, наряду с Шишковым, выступает как второй по значению инициатор создания «Беседы»69.

На заседаниях «Беседы» читали свои произведения И. А. Крылов, Г. Р. Державин, Н. И. Гнедич, С. А. Шихматов и др., причем разговоры велись не только о литературе, но и о текущей политике. Так, С. П. Жихарев, описывая первое заседание «Беседы» 3 февраля 1807 г., сообщал: «Долго рассуждали старики о кровопролитии при Эйлау и о последствиях, какие от нашей победы произойти могут. Кикин и Писарев с жаром доказывали, что надобно продолжать войну а Лабзин с Хвостовым возражали, что теперь-то именно и должно хлопотать о заключении мира. Время проходило, а о чтении не было и речи». В дневниковой записи от 17 февраля 1807 г.

читаем: «Вчерашний вечер у И. С. Захарова не похож был на вечер литературный. Кого не было! Сенаторы, обер-прокуроры, камергеры, даже сам главнокомандующий С. К. Вязмитинов»70. На заседании 16 марта 1807 г. «разговаривали прежде о политике, об отъезде государя, о Сперанском, которому предсказывают блестящую будущность, о генерале Тормасове, которого вчера пред самым отъездом государь назначил рижским военным губернатором, о дюке де Сера Каприола, известном ненавистью своею к Бонапарте, но после перешли опять к литературе и театру»71.

Когда речь заходила о сюжетах собственно литературных, то члены «Беседы» демонстрировали консервативные эстетические взгляды. После одного из заседаний А. С. Хвостов и П. А. Кикин подвергли любимца Шишкова, князя С. А. Ширинского-Шихматова, закончившего жизнь иеромонахом АниСм.: Жихарев С. П. Указ. соч. Т. 2. С. 85.

Глава 3. Политическая роль консерваторов в 1807– начале 1812 года китой, критике за «непобедимое отвращение» к греческой мифологии72. «Избави меня боже, – с жаром возразил Шихматов, – почитать пособием вашу мифологию и пачкать вдохновение этой бесовщиной, в которой, кроме постыдного заблуждения ума человеческого, я ничего не вижу. Пошлые и бесстыдные бабьи сказки – вот и вся мифология. Да и самая-то древняя история, до времен христианских – египетская, греческая и римская – сущие бредни, и я почитаю, что поэту христианину неприлично заимствовать из нее уподобления не только лиц, но и самых происшествий, когда у нас есть история библейская, неоспоримо верная и сообразная с здравым рассудком. Славные понятия имели эти греки и римляне о божестве и человечестве, чтобы перенимать нелепые их карикатуры на то и другое и усваивать их нашей словесности!»73.