«О.Ю. Кузнецов ПЕРЕВОДЧИК В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ Монография Москва 2006 УДК 343.1:077:535.6 ББК 67.411:81-7 К 89 Кузнецов О.Ю. Переводчик в российском уголовном судопроизводстве: Монография. – М.: Изд-во ...»

Федеральная служба безопасности

Российской Федерации

Московский пограничный институт

О.Ю. Кузнецов

ПЕРЕВОДЧИК

В РОССИЙСКОМ

УГОЛОВНОМ

СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

Монография

Москва

2006

УДК 343.1:077:535.6

ББК 67.411:81-7

К 89

Кузнецов О.Ю.

Переводчик в российском уголовном судопроизводстве: Монография.

– М.: Изд-во МПИ ФСБ России, 2006. – 256 С.

Рецензенты:

доктор юридических наук, профессор Г.Б. Мирзоев, ректор Российской Академии адвокатуры, Заслуженный юрист РФ, Почетный работник юстиции России, Почетный адвокат России;

доктор юридических наук, профессор В.И. Сергеев, профессор Московского гуманитарно-экономического института, Почетный адвокат России;

кафедра уголовно-правовых дисциплин Московского пограничного института ФСБ России (начальник кафедры – кандидат юридических наук, доцент, полковник юстиции Н.П. Фролкин)

ОДОБРЕНО

решением Учебно-методического совета Московского пограничного института ФСБ России Монография посвящена рассмотрению теоретических и практических вопросов участия переводчика в уголовном судопроизводстве. Автор на основе комплексного изучения международных и российских нормативных источников исследует правосубъектность переводчика, формулирует квалификационные требования к уровню лингвистической подготовки и социализации его личности, порядок его назначения в производство по делу и отвода, правила документирования результатов его участия в проведении следственных и судебных действий, рассматривает вопросы договорного регулирования отношений переводчика и правоохранительного органа, по инициативе которого он вовлекается в процессуальную деятельность, а также возмещения процессуальных издержек, вызванных его участием в уголовном процессе.

Книга рассчитана на практикующих юристов, сотрудников правоохранительных органов, студентов и курсантов юридических вузов России.

ISBN 5-8435-00-15- © О.Ю. Кузнецов, Введение Объективной реальностью нашего времени является интернационализация преступности на территории России, одним из последствий борьбы с которой стало привлечение к уголовной ответственности значительного числа лиц, не владеющих русским языком – государственным языком Российской Федерации и официальным языком судопроизводства на ее территории. Ранее, еще 10 лет назад, этот вопрос не стоял столь остро, однако произошедшие за это время социально-экономические и геополитические трансформации создали в России питательную среду для бурного роста транснациональной преступности. В основу этого процесса легли в первую очередь активные миграционные потоки на постсоветском пространстве (главным образом, из бывших республик Союза ССР, а ныне – независимых стран СНГ, на территорию России), вызвавшие приток в центральные области Российской Федерации значительного числа криминальных элементов, избравших эти относительно экономически стабильные регионы местом своего преступного промысла.

Преступность мигрантов, не являющихся этническими носителями русского языка (как внутрироссийская, так и международная), сегодня представляет серьезную угрозу общественной безопасности нашей страны, отличаясь устойчивым ростом как общего числа преступлений (в первую очередь – тяжелых), так и постоянным увеличением их доли среди всех зарегистрированных противоправных деяний. Если в 1999 г. общая доля лиц, нуждавшихся в помощи переводчика при осуществлении против них уголовного преследования, среди осужденных преступников составляла 2,1 %1, то в первом полугодии 2003 г. этот показатель вырос уже до 7,5 %2 (фактически, каждое тринадцатое уголовное дело в России возбуждается в отношении лиц, не говорящих или плохо говорящих по-русски). Эти статистические данные, на наш взгляд, убедительно свидетельствуют о том, что в последние неСм.: Криминология: Учебник для вузов. – Изд. 2-е. – М.: НОРМА– ИНФРА.М, 2001. – С. 803.

Деятельность национально-культурных объединений и практика реализации государственной национальной политики в Москве: Материалы научно-практического семинара (2-3 июля 2003). – М.: Московский дом национальностей, 2004. – С. 24.

сколько лет резко – в несколько раз – возросла потребность отечественных правоохранительных органов в получении квалифицированной лингвистической помощи переводчиков при осуществлении ими уголовного правосудия, что лишний раз подтверждает актуальность нашего исследования3.

Последние 15 лет своей новейшей истории Россия находится на пути кардинального реформирования всей государственнополитической системы, выразившегося не только в изменении формы государства и политического режима, но и в смене парадигмы правовой системы страны. Принятие в 1993 году новой Конституции РФ, ориентированной на общепризнанные гуманитарные ценности и стандарты, появление новых видов нормативных правовых актов (федеральных конституционных законов, указов Президента РФ, постановлений Конституционного Суда РФ), признание нашей страной приоритета ратифицированных норм международного права над отечественными законоположениями не могли не оказать своего влияния на принципы и юридическое содержание процессуального права России. Одним из результатов глубинной правовой модернизации Российского государства стало появление совокупности во многом новых по содержанию отраслевых процессуальных законов, свое место среди которых занял и Уголовнопроцессуальный кодекс Российской Федерации, введенный в действие с 1 июля 2002 г.4 От предшествовавшего ему аналогичного советского процессуального закона его отличает ярко выраженное гуманитарное и даже гуманистическое начало5 (если этот термин вообще применим к законодательному акту, регламентирующему Говоря об участии переводчиков в уголовном судопроизводстве, мы имеем в виду только переводчиков-лингвистов, но никак не специалистов в области сурдоперевода для глухонемых людей, процессуальная деятельность которых строится на принципиально иных профессиональных началах, кардинально отличающихся от правил организации межкультурного и межнационального общения.

См.: О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации: федеральный закон от 22 ноября 2001 г. № 178ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации (далее – СЗ РФ). – 2001, № 52 (ч. I). – Ст. 4922.

См. подробнее: Прокофьева С.М. Концепция гуманизации уголовного судопроизводства. – СПБ.: С.-Петербургский университет МВД России, 2002.

порядок организации уголовной репрессии), отразившееся в признании приоритета обеспечения и защиты индивидуальных прав человека над всеми прочими задачами уголовного судопроизводства. Одним из таких гуманитарных прав является право человека на свободный выбор языка общения, которое в рамках разбирательства по делу, если субъектом является лицо, не владеющее языком судопроизводства, законодательно призван гарантировать переводчик. Появление совокупности качественно новых источников его правосубъектности как участника уголовного процесса, существенно изменяющих базовые начала его вовлеченности в процедуры предварительного расследования и судебного производства по уголовным делам, которые пока еще не стали предметом научного анализа отечественных ученых-процессуалистов, позволяющих принципиально по-новому – на началах статусного равноправия и процессуального взаимодействия – организовать сотрудничество переводчиков и органов дознания, следствия, прокуратуры, а также суда, предопределяет научную новизну нашей работы. Тем более что в современной России личность, согласно букве постановления Конституционного Суда РФ от 3 мая 1995 г.

№ 4-П, «в ее взаимоотношениях с государством выступает не как объект государственной деятельности, а как равноправный субъект…»6, чего в советское время объективно не существовало.

В нашей монографии, в частности, впервые в теории отечественной науки уголовного процесса комплексно систематизированы и изучены международно-правовые источники юридического статуса переводчика в различных процедурах уголовного правосудия, включая судебную практику Европейского суда по правам человека, юрисдикция которого, как известно, распространяется и на территорию России. Кроме того, участие переводчика в уголовном судопроизводстве рассматривается нами с двух точек зрения – процессуальной и профессиональной: с позиции субъекта уголовно-процессуальных правоотношений, наделенного соответствующим статусом, и с позиции субъекта гражданско-процессуальных отношений, осуществляющего в реализации следственных и суСм.: Дело о проверке конституционности стате1 220.2 и 220.2 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Аветяна {Постановления Конституционного Суда от 3 мая 1995 г.

№ 4-П} // СЗ РФ. – 1995, № 19. – Ст. 1764; Вестник Конституционного Суда Российской Федерации (далее – ВКС РФ). – 1995, № 2-3.

дебных действий профессиональную деятельность, обусловленную договорными отношениями между ним и тем или иным правоохранительным органом, что также является новым словом в российской юриспруденции. Чтобы провести грань между этими двумя сторонами вовлеченности переводчика в разбирательство по делам с участием или в отношении лиц, не владеющих языком судопроизводства, нам пришлось на основе имеющихся международных и российских стандартов профессиональной подготовки данной категории специалистов разработать систему квалификационных требований к уровню лингвистических познаний и социализации личности потенциальных кандидатов на роль переводчика с тем, чтобы представить сотрудникам органов предварительного расследования формализованную методику оценки их знаний и субъективных черт до назначения их к участию в производстве по делу (она является авторским ноу-хау, безвозмездно предоставляемым автором всем заинтересованным органам, службам и подразделениям правоохранительных органов).

Объектом нашего исследования в изменившихся условиях правового регулирования организации и осуществления уголовного судопроизводства будут являться обновленные правила и порядок осуществления правосудия по делам в отношении или с участием лиц, не владеющих языком судопроизводства, в качестве которого в соответствии с ч. 1 ст. 10 федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» от 23 октября (31 декабря) 1996 г. № 1-ФКЗ (в редакции федерального конституционного закона от 15 декабря 2001 г. № 5-ФКЗ, от июля 2003 г. № 3-ФКЗ)7 и ч. 1 ст. 18 УПК РФ может использоваться или русский язык – государственный язык России, или один из государственных языков республик в ее составе, получивших такой статус вследствие нормативного закрепления или в Конституции РФ, или в региональных конституциях этих субъектов Российской Федерации. Поэтому мы должны особо акцентировать внимание на следующем обстоятельстве: сегодня на территории России в качестве языков уголовного судопроизводства институционально не могут, а поэтому и не должны использоваться какие-либо региональные языки, языки национальных меньшинств, наречия и диалекты этнических групп и субэтносов, не имеющие конституционного закрепления статуса государственного языка.

СЗ РФ. – 1997, № 1. – Ст. 1; 2001, № 51. – Ст. 4825; 2003, № 24 (ч. I). – Ст. 2698.

Предметом нашего изучения является непосредственно сам процессуальный статус переводчика (его правосубъектность как участника уголовного судопроизводства), а также его деятельность в рамках правосудия по уголовным делам во всем многообразии ее форм, задач и достигаемых результатов. Причем исследуются они не только в контексте нормативных предписаний отраслевого процессуального закона, но и учетом проведенного анализа законоположений иных отраслей права (гуманитарного, гражданского, трудового, международного публичного), корпоративных правовых обычаев профессионального сообщества переводчиков, а также с привлечением результатов изучения отечественной и международной судебной практики8, анализа итогов анкетирования сотрудников следственных подразделений органов внутренних дел и Госнаркоконтроля России и опросов переводчиков, оказывающих им содействие в борьбе с интернациональной преступностью.

Переводчик является специфическим участником уголовного судопроизводства, характеризовать которого следует с двух точек зрения. С одной стороны, он будет рассматриваться нами как предельно формализованный субъект уголовного процесса, обладающий имманентным набором прав и обязанностей, которые он обязан исполнять в силу предписаний законодательства. Однако, с другой стороны, нельзя не остановиться на изучении и осмыслении комплекса субъективных характеристик личности переводчика, без выявления и определения которых представляется весьма сложной его способность исполнять процессуальные функции. Поэтому далее мы будем говорить о переводчике в двух его ипостасях: или как о «модели» с присущим ей процессуальным статусом, или как о личности с набором субъективных черт, способных оказать влияние на ход и результаты процессуальной деятельности.

Таким образом, мы можем говорить о комплексном характере выполненного нами исследования, которое, хотелось бы надеяться, будет иметь не только теоретическое, но и прикладное значение.

Эмпирическую базу нашей работы составляют материалы 200 уголовных дел с участием лиц, не владеющих языком судоПоскольку анализу совокупности нормативных правовых источников процессуального статуса переводчика, а также материалов судебной практики, оказывающих влияние на содержание его правосубъектности в уголовном процессе, будет посвящен отдельный параграф нашей монографии, то во введении мы не будем характеризовать их.

производства, приговоры по которым вступили в законную силу, из архивов судов Московской, Орловской, Рязанской и Тульской областей, результаты анкетирования 300 следователей органов внутренних дел и управлений Госнаркоконтроля России из Орловской и Тульской областей, опрос 30 переводчиков, постоянно оказывающих содействие правоохранительным органам в досудебном и судебном производстве по уголовным делам.

Полученные нами на основании нормативных правовых и эмпирических источников умозаключения конкретизируют и развивают ранее сделанные оценки и выводы отечественных ученыхпроцессуалистов советского периода, посвятивших свои работы теме нашей монографии. Анализируя всю совокупность известных нам предшествующих исследований, мы можем сделать определенные выводы о путях развития юридической мысли в СССР и России в сфере уголовного процесса, эволюционировавшей, на наш взгляд, индуктивным путем – от общего к частному.

Наиболее ранней монографией, в которой были предприняты первые попытки определить содержание процессуального статуса переводчика в уголовном судопроизводстве, является работа Р.Д. Рахунова «Участники уголовно-процессуальной деятельности по советскому праву»9, автор которой доказал, что переводчик, наделенный в силу законодательных предписаний специфической правосубъектностью, является самостоятельным и независимым субъектом правоотношений, возникающих вследствие реализации правоохранительными органами обязанности осуществлять уголовное преследование лиц, преступивших закон. При этом, по мнению Р.Д. Рахунова, участие переводчика носит факультативный характер и обуславливается необходимостью реализации задач правосудия по уголовным делам, если преступник свободно не владеет языком, на котором осуществляется разбирательство по возбужденному в отношении него делу. Мы не можем согласиться с последним выводом этого автора, поскольку считаем, что в уголовном процессе переводчик обеспечивает, в первую очередь, законность судопроизводства и гражданские права вовлеченных в него лиц, если они не владеют языком следственного и судебного производства по делу, но ожидать каких-либо иных оценок от советских процессуалистов середины ХХ столетия, когда государстРахунов Р.Д. Участники уголовно-процессуальной деятельности по советскому праву. – М.: Госюриздат, 1961.

во рассматривало личность только как предмет своего монопольного администрирования, вряд ли представляется разумным.

Первым среди теоретиков науки советского уголовного процесса, посвятившим месту переводчика в уголовном правосудии отдельный труд, стал Г.П. Саркисянц, издавший в 1974 году брошюру «Переводчик в советском уголовном процессе»10. Вслед за Р.Д. Рахуновым он также акцентировал свое внимание на процессуальном статусе этого субъекта правоотношений, хотя и постарался на примерах судебной практики изучить влияние участия переводчика производства по делу на его результаты. Однако ярко выраженный дидактизм выводов Г.П. Саркисянца в вопросе о том, что именно должен делать переводчик на различных стадиях уголовного процесса, не позволил ему показать, как он может реализовать на практике эти императивные пожелания автора. Тем не менее, мы не можем недооценивать теоретического значения этого научного труда, поскольку он вывел участие переводчика в осуществлении правосудия за пределы одного решения задач правового обеспечения уголовной репрессии, наделив его уголовнопроцессуальную деятельность новым юридическим смыслом, – идеей обеспечения «социалистической законности» (хотя до идеи необходимости защиты прав человека Г.П. Саркисянц в своих исследованиях так и не дошел).

Наиболее широко и подробно участие переводчика в уголовном судопроизводстве в СССР получило свое отражение в целой серии работ М.А. Джафаркулиева, опубликованных им в конце 80-х – начале 90-х гг. прошлого века11. Несомненной заслугой этого автора является установление взаимосвязи участия переводчика в уголовном процессе с реализацией в практике правоохранительной деятельности принципа языка судопроизводства Саркисянц Г.П. Переводчик в советском уголовном процессе. – Ташкент: Фан, 1974.

См.: Джафаркулиев М.А. Проблемы национального языка в судопроизводстве / Под ред. Г.М. Маньковского. – Баку: Азернешр, 1989; Он же. Национальный язык и право. – Баку: Гянджлик, 1990; Он же. Роль и правовое положение переводчика в судопроизводстве. – Баку: Научно-методический совет при прокуратуре АзССР, 1990; Он же. Язык уголовного судопроизводства в зарубежных странах. – Баку: Научнометодический совет при прокуратуре АзССР, 1990; Он же. Язык судопроизводства в многонациональном государстве. – М.: Вердикт, 1992.

соответствующего отраслевого процессуального закона. Тем самым он окончательно обособил участие переводчика в отправлении уголовного правосудия от потребностей и задач стороны обвинения, определив в качестве приоритетной цели его деятельности обеспечение законности при совершении в отношении или с участием лиц, не владеющих языком судопроизводства, всей совокупности следственных и судебных действий. Также впервые в отечественной науке уголовного процесса М.А. Джафаркулиев поставил (хотя и не решил) вопрос о необходимости выработки критериев оценки уровня лингвистической компетентности кандидатов на процессуальную роль переводчика, предложив использовать в этом качестве правила корпоративной этики Международной федерации переводчиков – ассоциированного члена ЮНЕСКО.

Кроме того, он вслед за Г.П. Саркисянцем рассмотрел конкретные формы участия переводчика в производстве отдельных процессуальных действий на стадии предварительного следствия, но не смог или не стал решать вопрос о порядке закрепления результатов его деятельности в материалах уголовного дела. Научной новеллой в работах М.А. Джафаркулиева (особенно в монографии «Язык судопроизводства в многонациональном государстве») стало рассмотрение темы процессуальных издержек, вызванных участием переводчика в производстве по конкретному уголовному делу, а также порядка расчета, начисления и выплаты ему вознаграждения за выполненные переводы и сумм на покрытие расходов, понесенных им вследствие явки по вызовам в органы дознания, следствия, прокуратуры или в суд. Фактически, в своих работах М.А. Джафаркулиев вышел за рамки теории уголовного процесса, распространив сферу научных интересов на познание частных вопросов криминалистики и гражданского права, тем самым превратив изучение совокупности вопросов участия переводчика в уголовном судопроизводстве в комплексное междисциплинарное научное исследование и подняв его на новую ступень теоретического осмысления.

В науке уголовного процесса новейшего периода отечественной истории изучаемая нами тема рассматривалась исключительно в прикладном ключе, хотя интерес к ней был обусловлен, как представляется, изменившейся парадигмой российской системы права, в рамках которой во главу угла были поставлены защита и обеспечение прав и законных интересов граждан. В результате правоохранительные органы России оказались в принципиально новых для себя условиях деятельности, когда гражданские права человека стали обладать юридическим и нравственным приоритетом над государственными потребностями, а поэтому возникла объективная необходимость и потребность в адаптации их деятельности по обеспечению правопорядка к новым правовым реалиям. Для этой цели были выпущены два научно-методических пособия «Участие переводчика в предварительном следствии и дознании»12 и «Национальный язык судопроизводства: Правовое положение переводчика в уголовном процессе»13, подготовленные сотрудниками ВНИИ МВД России и Санкт-Петербургского ИПК прокурорско-следственных работников Генеральной прокуратуры РФ соответственно. Как и всякое ведомственное методическое пособие, рассчитанное на практических работников правоохранительных органов, обе эти работы отличаются компилятивностью своего содержания и в предельно обобщенной форме сообщают своим читателям основные правила, по которым должно строиться их взаимодействие с переводчиками, привлекаемыми для оказания содействия в осуществлении уголовного преследования. С теоретической точки зрения они интересны для нас тем, что их авторы смогли определить, какие именно гражданские права человека в соответствии с нормами международного гуманитарного права гарантирует участие переводчика в судопроизводстве, обеспечивающего одновременно и законность правосудия.

Помимо указанной выше совокупности работ, специально (частично или полностью) посвященных теоретическому осмыслению участия переводчика в уголовном судопроизводстве, библиографию нашего исследования дополняют некоторые научные труды, напрямую не посвященные исследованию интересующей нас проблематики, но затрагивающие ее отдельные аспекты в рамках собственной темы.

Весьма актуальными и интересными, по нашему мнению, являются работы В.М. Волженкиной о взаимном влиянии норм международного права и содержания отечественного уголовноЩерба С.П., Марков А.Я., Стеснова Т.И. Участие переводчика в предварительном следствии и дознании. – М.: ВНИИ МВД России, 1993.

Кузьмина С.С. Национальный язык судопроизводства: Правовое положение переводчика в уголовном процессе: Конспект лекции. – СПб.:

С.-Петербургский ИПК прокурорско-следственных работников Генеральной прокуратуры РФ, 1996.

процессуального законодательства14. Этот автор убедительно доказывает, что уголовно-процессуальному закону России всегда была присуща система позитивных действий, призванная не только гарантировать, но и обеспечить право человека на национальноязыковую самобытность в рамках производства по конкретному уголовному делу. Более того, по мнению В.М. Волженкиной, налицо влияние национального законодательства нашей страны на содержание международно-правовых актов в области уголовного права и процесса, в которых в планетарном масштабе были институализированы основные положения на тот момент времени советского принципа языка уголовного судопроизводства. В частности, неоспоримым фактом влияния советского уголовно-процессуального законодательства этот исследователь считает включение в международные стандарты прав человека требования предоставления лицу, подвергаемому уголовной репрессии, процессуальных документов в переводе на тот язык, которым оно свободно владеет или считает для себя родным. В целом, по мнению этого автора, отечественное уголовно-процессуальное законодательство в вопросе обеспечения в уголовном процессе прав и законных интересов лиц, не владеющих языком судопроизводства, полностью соответствует международным нормам и стандартам и в теории может рассматриваться как образец исполнения предписаний международного гуманитарного права как самостоятельной отрасли права о правах и свободах человека и механизмах их защиты.

Особое место среди частных исследований, составивших библиографию нашей работы, занимают труды А.А. Ширванова, посвященные изучению нарушений уголовно-процессуального закона в ходе предварительного расследования15. А.А. Ширванов сконцентрировал свое внимание на изучении не общетеоретичеСм.: Волженкина В.М. Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и российский уголовный процесс. – СПб.:

Юридический институт Генеральной прокуратуры РФ, 1998; Она же.

Нормы международного права в российском уголовном процессе. – СПб.: Юридический институт Генеральной прокуратуры РФ, 2001.

Ширванов А.А. Существенные нарушения уголовно-процессуального закона как основание возвращения дел для дополнительного расследования. – Тула: Гриф, 1998; Он же. Нарушения уголовно-процессуального закона в Российской Федерации. – Тула: Изд-во Тульского госуниверситета, 2003.

ских, а прикладных вопросов организации и осуществления уголовного судопроизводства, а поэтому его выводы применительно к интересующей нас тематике обладают особой практической значимостью. Исследования этого автора позволили нам избрать метод «от противного» при описании компетенции переводчика в уголовном процессе: поскольку объем его участия в разбирательстве по конкретному делу законом точно не определен, то пределы его компетенции достаточно полно можно определить через совокупность известных по материалам отечественной судебной практики нарушений уголовно-процессуального закона, возникающих в результате неисполнения или ненадлежащего исполнения переводчиком тех или иных функций, возложенных на него законом.

Особую ценность, как представляется, для нас имеет вывод А.А.

Ширванова о последствиях нарушений уголовно-процессуального закона, допущенных при участии переводчика: существенные нарушения влекут за собой отмену через признание незаконными всех результатов предварительного расследования, тогда как несущественные – признание незаконными только отдельных доказательств. Исходя из подобного понимания, мы можем говорить о том, что безусловными пределами компетенции переводчика в уголовном процессе (особенно на стадии предварительного расследования) являются возможные существенные нарушения отраслевого процессуального закона, допущенные сотрудниками органов следствия или дознания при участии или в отношении переводчика.

Тем не менее, перечисленные выше исследователи не смогли решить в своих работах следующие принципиальные, на наш взгляд, вопросы:

• кем является переводчик в уголовном процессе – представителем стороны обвинения, защиты или самостоятельным субъектом уголовно-процессуальной деятельности?

• какими квалификационными характеристиками лингвистической компетентности или профессиональной социализации личности кандидата на роль переводчика должны руководствоваться сотрудники правоохранительных органов, наделяя его этим процессуальным статусом?

• какими будут юридические последствия отвода переводчика как личности вследствие его субъективного несоответствия установленной законом правосубъектности участника уголовного судопроизводства?

• каким должно быть содержание процессуально значимой деятельности переводчика при проведении следственных действий, чтобы полученные в результате их производства сведения после своего документального закрепления могли являться доказательствами по уголовному делу?

• каким образом должно документально закрепляться участие переводчика в уголовном процессе, чтобы его деятельность не вступала в противоречие с предписаниями отраслевого процессуального законодательства?

• как должно нормативно регулироваться участие переводчика в уголовном судопроизводстве при рассмотрении дела судом в судебном заседании?

• какими должны быть действия переводчика, если в переводимом документе он вдруг обнаружит указания на его фальсификацию или попытку дачи заведомо ложных показаний?

• каким гражданско-правовым договором должны регламентироваться отношения между переводчиком и правоохранительным органом, по назначению должностного лица которого он участвует в уголовном судопроизводстве?

• какова структура и порядок возмещения процессуальных издержек, вызванных участием переводчика в разбирательстве по конкретному уголовному делу?

Указанные выше и многие другие лакуны в осмыслении роли и места переводчика в современном уголовном судопроизводстве России вызывают, как представляется, необходимость кардинальной монографической проработки теоретических и правовых основ его вовлечения и как самостоятельного субъекта правоотношений, и как личности в разбирательство по уголовным делам, участниками которых являются лица, не владеющие языком совершаемых в отношении них следственных и судебных действий. Практическими итогами подобного исследования станут аргументированные предложения по совершенствованию отраслевого процессуального законодательства, обновлению комплекса методических рекомендаций, отражающих особенности предварительного расследования и рассмотрения судами уголовных дел в отношении или с участием лиц, свободно не говорящих на языке, на котором происходит разбирательство по делу с их участием.

Автор искренне благодарит рецензентов, замечания и пожелания которых позволили конкретизировать постулирование и усилить аргументацию отдельных концептуальных положений работы.

Автор отдельно выражает искреннюю признательность и особую благодарность за помощь в сборе материалов и источниковой базы данной работы г-же Ирине Кропоткиной, сотруднику Центра межэтнических отношений (г. Москва), г-ну Тофику Мусаеву, президенту Международной общественной организации «Достлуг– Дружба» (г. Тула), г-ну Юрию Шишаеву, старшему сотруднику Информационного центра ООН в Российской Федерации. Также особые слова благодарности адресуются г-же Любови Овсюковой, главному редактору журнала «Современное право», не побоявшейся опубликовать наиболее дискуссионные параграфы нашей работы на страницах своего издания.

Монография подготовлена при информационной поддержке Информационного центра ООН в Российской Федерации, Московского бюро ЮНЕСКО, Представительства Европейского Союза в России, а также Управления Верховного комиссара ООН по правам человека (Женева, Швейцария).

Глава 1. Правовой статус переводчика в процессе уголовного судопроизводства § 1. Источники правового статуса переводчика Участие переводчика в уголовном судопроизводстве неразрывно связано с реализацией в практике правоохранительной (в т.ч. следственной и судебной) деятельности норм одного из принципов отраслевого процессуального закона – принципа языка уголовного судопроизводства (ст. 18 УПК РФ). Именно в его контексте среди законоположений УПК РФ мы впервые встречаем упоминание о переводчике как о самостоятельном субъекте уголовно-процессуальных правоотношений, участие которого в процедурах досудебного производства и судебного разбирательства по конкретному уголовному делу связано не с назначением уголовного правосудия, а с реализацией субъективного права свободного выбора языка общения, предоставляемого законом участнику разбирательства по делу, который не владеет или слабо владеет языком, на котором оно осуществляется. Иными словами, юридической основой вовлечения переводчика в разбирательство по уголовному делу является общепризнанное право человека, а не потребность правосудия. Поэтому его участие в производстве следственных и судебных действий является, в первую очередь, способом обеспечения факультативного по отношению к содержанию и назначению уголовного судопроизводства и индивидуализированного по объекту применения гуманитарного права национально-языковой самобытности личности и ее лингвистической самоидентификации, и только затем – механизмом реализации норм отраслевого процессуального закона.

Часть 2 ст. 18 УПК РФ прямо говорит об этом: «Участникам уголовного процесса, не владеющим или недостаточно владеющим языком, на котором ведется производство по уголовному делу, должно быть разъяснено и обеспечено право делать заявления, давать объяснения и показания, заявлять ходатайства, приносить жалобы, знакомиться с материалами уголовного дела, выступать в суде на родном языке или другом языке, которым они владеют, а также бесплатно пользоваться помощью переводчика…»16. Таким образом, мы можем говорить о приоритете в данном частном вопросе индивидуального права над организационными основами осуществления правосудия, базирующихся на принципах, в том числе, законности (ст. 7 УПК РФ), уважения чести и достоинства личности (ст. 9 УПК РФ) и охраны прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве (ст. 11 УПК РФ).

Такое понимание правовой природы уголовно-процессуальных правоотношений, субъектами которых являются лица, не владеющие языком судопроизводства, позволяет нам говорить о гуманитарном и даже гуманистическом наполнении отдельных норм отраслевого процессуального закона.

Важнейшим источником права, определяющим правовой статус, основы и порядок участия переводчика в уголовном судопроизводстве в целом и в его отдельных процедурах (действиях), является непосредственно сам уголовно-процессуальный закон.

Это объясняется тем, что УПК РФ является законодательным актом, специально предназначенным для урегулирования порядка уголовного судопроизводства и осуществляющихся в его рамках процессуальных правоотношений, а поэтому в данной сфере он обладает приоритетом по отношению к другим федеральным законам и, тем более, иным нормативным правовым актам, на что специально указал Конституционный Суд РФ в своем постановлении от 27 марта 1996 г. № 8-П17. Такое понимание юридической природы уголовно-процессуального закона объясняется, на наш взгляд, тем, что правовая система нашей страны разделена на сферы материального и процессуального права, каждая из которых имеет собственные особенности в вопросах применения своих законоположений, происхождение и содержание которых восходит к Конституции РФ. Следовательно, именно УПК РФ следует рассматривать как базовый источник для всех прочих отечественВ редакции федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» от апреля 2002 г. № 58-ФЗ // СЗ РФ. – 2002, № 22. – Ст. 2027.

Дело о проверке конституционности статей 1 и 21 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» в связи с жалобами граждан В.М. Гурджинянца, В.Н. Синцова, В.Н. Бугрова и А.К. Никитина {Постановление Конституционного Суда РФ от 27 марта 1996 г. № 8-П} // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации (далее – ВКС РФ). – 1996, № 2. – С. 7.

ных нормативных правовых и распорядительных актов, регулирующих отдельные стороны или аспекты участия переводчика в уголовном судопроизводстве.

Уголовно-процессуальный закон отдельными статьями устанавливает и закрепляет правосубъектность переводчика в уголовном процессе и правила его назначения к производству по делу (ст. 59 УПК РФ); основания и порядок его отстранения от участия в следственных и судебных действиях (ст. 69 УПК РФ); организационные основы его деятельности в рамках предварительного расследования преступления (ст. 169 УПК РФ), а также судебного разбирательства по делу (ст. 263 УПК РФ). Кроме того, частными нормами некоторых статей данного закона регулируются вопросы, например, процессуальных издержек, вызванных участием переводчика в производстве по делу (п. 4 ч. 2 ст. 131, ч. 3 ст. 132 УПК РФ); недопустимости разглашения им сведений, ставших ему известными вследствие участия в предварительном расследовании (ч. 2 ст. 161 УПК РФ); порядка документирования результатов допроса участника разбирательства по делу, осуществленного с участием переводчика (ч. 6 и 7 ст. 166 УПК РФ) и т.д.18 Фактически, мы можем говорить о том, что отраслевой процессуальный закон регламентирует абсолютно все стороны и аспекты участия переводчика в уголовном судопроизводстве, поскольку оно, как было сказано выше, во всех своих материальных и интеллектуальных проявлениях является специальным предметом нормативного регулирования этого закона.

Приоритет законоположений УПК РФ над всеми прочими нормами отечественных федеральных законов, призванных регламентировать уголовно-процессуальные правоотношения в нашей стране, не исключает верховенства положений Конституции РФ в данной сфере правового регулирования. Обладая высшей юридической силой и прямым действием на всей территории России (ч. 1 ст. 15 Конституции РФ), конституционные нормы неПоскольку целью данного параграфа является систематическое описание источников участия переводчика в уголовном судопроизводстве, а не источниковедческое изучение их содержания, которое будет являться предметом следующих разделов нашего исследования, поэтому здесь мы ограничимся лишь перечислением вопросов нормативного регулирования уголовно-процессуального закона в изучаемой нами проблеме.

посредственно воздействуют на всю совокупность уголовнопроцессуальных отношений, определяя их характер и содержание. Это означает обязанность всех должностных лиц правоохранительных органов применять их непосредственно во всех случаях и даже тогда, когда соответствующие этим нормам правила наличествуют в уголовно-процессуальном законе. Такая их обязанность была подтверждена в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ «О некоторых вопросах, связанных с применением статей 23 и 25 Конституции РФ» от 24 декабря 1993 г. № 1319 и «О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия» от 31 октября 1995 г. № 820. Конституция РФ в ст. 26 создает юридическую базу соблюдения и обеспечения одного из общепризнанных естественных прав человека – права на национально-языковую самобытность и этнолингвистическую самоидентификацию, реализовывать и защищать которое в уголовном процессе призван принцип языка судопроизводства (в частности, в п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 указано, что в силу ч. 2 ст. Конституции РФ «суд по ходатайству участвующих в деле лиц обязан обеспечить им право делать заявления, давать объяснения и показания, заявлять ходатайства и выступать в суде на родном языке»), реализовать который в практике правоохранительной деятельности возможно только посредством участия переводчика. Таким образом, именно конституционная природа существования принципа языка уголовного судопроизводства, одним из механизмов обеспечения которого является деятельность переводчика, позволяет ему определять и формировать императивное содержание правоотношений в сфере уголовного процесса.

В соответствии с нормами УПК РФ участие переводчика в уголовном процессе не ограничивается только производством следственных и судебных процедур, а распространяется и на смежные правоотношения, регулируемые самостоятельными законодательными актами, созданными специально для этого. Например, переводчик обязан участвовать не только во взаимоотношениях между субъектом разбирательства по делу, не владеющим языком судопроизводства, и должностными лицами правоохранительных органов, но и в общении между ним и его защитБюллетень Верховного Суда РФ (далее – БВС РФ). – 1994, № 3. – С. 12.

Российская газета. – 1995, 28 декабря. – № 247 (1358). – С. 6.

ником даже тогда, когда подозреваемый (обвиняемый) находится под стражей. На обязательность этого правила специально указал Конституционный Суд РФ в своем определении от 7 января 2001 г.

№ 276-О, в котором, в частности (п. 2), говорится: «Обязательным требованием, подлежащим безусловному исполнению, является предоставление возможности лицам, не владеющим языком, на котором ведется судопроизводство, пользоваться услугами переводчика в установленном законом порядке. Право пользоваться услугами переводчика полностью распространяется и на сферу общения обвиняемого с его защитником. Иное означало бы нарушение требования ст. 19 УПК РСФСР об обеспечении подозреваемому и обвиняемому права на защиту»21. Следовательно, мы можем говорить о том, что круг индивидуальных прав человека, реализацию которых на практике обеспечивает переводчик, участвуя в уголовном судопроизводстве, расширяется: помимо права национально-языковой самоидентификации личности, т.е. свободного выбора языка общения (ч. 2 ст. 26 Конституции РФ), им опосредованно обеспечивается (при определенном стечении обстоятельств) также и право на получение гражданами квалифицированной юридической помощи (ст. 48 Конституции РФ), вследствие чего объем гуманитарного содержания процессуальной деятельности переводчика, безусловно, увеличивается. Одновременно следует подчеркнуть, что указанный выше акт Конституционного Суда РФ также может рассматриваться нами в качестве источника правового статуса переводчика в уголовном судопроизводстве, поскольку он прямо указывает на гражданские права, которые своим участием в процессе он призван обеспечивать и, следовательно, защищать.

Указанные выше нормы уголовно-процессуального законодательства, определяющие содержание статус переводчика и содержание его деятельности в рамках уголовного судопроизводства, полностью соответствуют нормам международного права, которые, как известно, в силу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ в случае Дело по жалобе гражданина Л.С. Исмаилова на нарушение его конституционных прав п. 4 и 5 ч. 1 ст. 17 и ст. 18 федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» {Определение Конституционного Суда РФ от 7 января 2001 г. № 276-О} // СЗ РФ. – 2001, № 7. – Ст. 743; ВКС РФ. – 2002, № 3.

своей ратификации Россией в форме международного договора автоматически становятся составной частью ее правовой системы и обладают прямым действием на ее территории и приоритетом по отношению к отечественным юридическим нормам. Как известно, международно-правовые нормы оформляются в виде международного договора, под которым согласно ст. 2 Венской конвенции о праве международных договоров (1969 г.) и Венской конвенции о праве договоров между государствами и международными организациями или между международными организациями (1986 г.), подразумевается регулируемое международным правом соглашение, заключенное государствами или иными субъектами международного права в письменной форме, независимо от того, содержится ли такое соглашение в одном, двух или нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования. В соответствии с п. «а» ст. федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» от 16 июня 1995 г. № 101-ФЗ22 под международным договором Российской Федерации надлежит понимать международное соглашение, заключенное Россией с иностранным государством (или государствами) либо с международной организацией в письменной форме и регулируемое международным правом независимо от того, содержится такое соглашение в одном документе или в нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования (например, конвенция, соглашение и т.п.). Этот закон предусматривает три вида международно-правовых актов: 1) международные договоры, заключаемые от имени Российской Федерации, 2) межправительственные соглашения, заключаемые от имени Правительства РФ, 3) межведомственные договоры, заключаемые от имени федеральных органов исполнительной власти. Международные договоры становятся частью правовой системы России с момента их ратификации в форме федерального закона или даты официального присоединения, межправительственные соглашения и межведомственные договоры – с момента подписания или даты вступления в силу, определенной в тексте соглашения. Международные договоры России, согласие на обязательства которых было принято в форме федерального закона, имеют большую юридическую силу в сравнении с законодательными актами России, а межСЗ РФ. – 1996, № 29. – Ст. 2757.

правительственные соглашения, согласие на обязательства которых было принято в иной форме, обладают правовым приоритетом по отношению к нормативно-распорядительным актам РФ (п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами общей юрисдикции общепринятых норм международного права и международных договоров Российской Федерации»

от 10 октября 2003 г. № 523).

В международном гуманитарном праве организационные аспекты участия переводчика в уголовном процессе получили свое закрепление в Международном пакте о гражданских и политических правах (International Covenant on Civil and Political Rights), принятом резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 г., Рамочной Конвенции о защите национальных меньшинств (Framework Convention for the Protection of National Minorities) Совета Европы от 1 февраля 1995 г., а также в Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms), принятой Советом Европы на Римском конгрессе 4 ноября 1950 г. (с последующими изменениями и дополнениями на 1 января 1990 г., внесенными на основании Факультативных протоколов № 2, 3, 5, 8, 11). Кроме того, они нашли свое отображение в Своде принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме (Body of Principles for the Protection of All Persons under Any Form of Detention or Imprisonment), утвержденном резолюцией 43/173 (XLIV) Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1988 г., Европейской Хартии о региональных языках и языках меньшинств (European Charter for Regional or Minority Languages), принятой Советом Европы 5 марта 1992 г., и Программе действий Всемирной конференции против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости (Program of Actions of World Conference Against Racism, Racial Discrimination, Xenophobia and Related Intolerance), прошедшей под эгидой ООН в августе-сентябре 2001 г. в г. Дурбан (Южная Африка). Среди источников права в этом вопросе следует назвать также Конвенцию СНГ о правах и основных свободах человека, принятую Советом глав государств СНГ 26 мая 1995 г., Конвенцию СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 19 мая 1994 г. и рекомендацию № R (81) 7 Комитета министров Совета Европы относительно путей облегчения доступа к правосудию от 14 мая 1981 г.24 Однако, указанные выше акты международного права являются источниками отечественного уголовно-процессуального закона лишь в той мере и постольку, поскольку они в совокупности устанавливают и закрепляют минимальные стандарты прав человека в сфере уголовного правосудия и общеобязательные действия государства в лице уполномоченных органов по обеспечению этих стандартов, а поэтому национальное законодательство не требует корреляции своего содержания, если оно превосходит по объему закрепленных в нем гарантий содержание международных договоров25.

Так, ч. 3 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах закрепляет право каждого обвиняемого «быть в срочном порядке и подробно уведомленным на языке, который он понимает, о характере и основании предъявленного ему обвинения» (to be informed promptly and in detail in a language which he understand of the nature and cause of the charge against him) (пункт «а»), а также «пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке» (to have a free assistance of an interpreter if he cannot understand or speak the language used in court) (пункт «f»)26.

Среди перечисленных международно-правовых актов Россия не ратифицировала один – Европейскую Хартию о региональных языках и языках меньшинств, мотивируя это тем, что не будет иметь контроля за исполнением данной Хартии иными странами, т.к. в Комитет экспертов – орган по контролю могут входить только представители странучастниц Европейского Союза (См.: Азаров А.Я., Ройтер В., Хюфнер К.

Защита прав человека: Международные и российские механизмы. – М.: Московская школа прав человека, 2000. – С. 165, 381-382).

Первой на эту особенность соотношения норм национального и международного права обратила внимание В.М. Волженкина (См. подробнее: Волженкина В.М. Нормы международного права в российском уголовном процессе. – СПб.: Юридический институт Генеральной прокуратуры РФ, 2001. – С. 76-77).

БВС РФ. – 1994, № 12. – С. 1-3. Официальный текст на английском языке: International Bill on Human Rights. – New York: Union Nations Department of Public Information, 2000 [Официальное издание ООН. – № DPI/1813 – April 2000 – 7M]. – Р. 49.

Эти нормы повторяются в пунктах «а» и «е» ч. 3 ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая дополнительно в ч. 2 ст. 5 содержит положение о том, что «каждому арестованному сообщаются незамедлительно на понятном ему языке причины его ареста и любое предъявленное ему обвинение» (every one who is arrested shall be informed promptly, in a language which he understands, of the reasons for his arrest and of any charge against him)27.

В принципе 14 «Свода принципов защиты всех лиц, подвергшихся задержанию или заключению в какой бы то ни было форме» определяется, что «лицо, которое недостаточно хорошо понимает или говорит на языке, используемом властями, ответственными за его арест, задержание или заключение, имеет право на получение как можно скорее на языке, который он понимает, …» (A person who does not adequately understand or speak the language used by the authorities responsible for his arrest, detention or imprisonment is entitled to receive promptly in language which he understand…) подробной информации о причинах ареста или задержания, применении к нему меры пресечения, предъявляемых обвинениях, процессуальных правах и способах их реализации28.

Аналогичные механизмы закреплены в ч. 3 ст. 10 Рамочной Конвенции о защите национальных меньшинств, которая гарантирует «право любого лица, относящегося к национальному меньшинству, получать в кратчайший срок на языке, который оно поСЗ РФ. – 2001, № 2. – Ст. 163. Официальный текст на английском языке: European Treaty Series, № 5 – Protection of Human Rights.

Текст, измененный в соответствии с положениями Протоколов № (European Treaty Series, № 44), № 3 (European Treaty Series, № 45), № 5 (European Treaty Series, № 55), № 8 (European Treaty Series, № 118) и № 11 (European Treaty Series, № 155).

Перевод на русский язык цит. по: Права человека и судопроизводство:

Сборник международных документов. [Human right and the judiciary: A collection of international documents / Edited by F. Quinn & A. Rzeplisky].

– Warsaw: Office for Democratic Institutions and Human Rights, 1998.

[Официальное издание ООН. – № PRO 9412-002] – С. 208. Официальный текст на английском языке: Body of Principles for the Protection of All Persons under Any Form of Detention or Imprisonment. – New York:

Union Nations Department of Public Information, 1989 [Официальное издание ООН. – № DPI/812/HR]. – Р. 8.

нимает, информацию о причинах его ареста, характере и причинах любого выдвинутого против него обвинения, а также вести защиту на этом языке, получая для этого при необходимости бесплатную помощь переводчика» («The Parties undertake to guarantee the right to every person belonging to a national minority to be informed promptly, in a language which he or she understands, on the reasons for his or her arrest, and the nature and cause of any accusation against him or her, and to defend himself or herself in this language, if necessary with the free assistance of an interpreter»)29.

На то же указывает Программа действий Всемирной конференции ООН против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости, которая в п. «d» ст. обязывает «обеспечить гуманное и справедливое обращение с мигрантами, независимо от их иммиграционного статуса, задерживаемыми государственными органами, и получение ими эффективной правовой защиты и, в случае необходимости, помощи компетентного устного переводчика, согласно соответствующим нормам международного права и стандартам в области прав человека, особенно во время допросов» (to insure that migrants, regardless of their immigration status, detained by public authorities are treated with humanity and in a fair manner, and receive effective legal protection and, where appropriate, the assistance of a competent interpreter in accordance with the relevant norms of international law and human rights standards, particularly during interrogation)30.

Перевод на русский язык цит. по: Комментарий к федеральному закону «О национально-культурной автономии» (с приложениями). – М.:

Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, 1997. – С. 129. Официальный текст на английском языке: European Treaty Series, № 157. – National Minorities (Outline Convention).

Всемирная конференция против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанных с ними нетерпимости: Декларация и Программа действий. – New York: Union Nations Department of Public Information, 2002 [Официальное издание ООН. – № DPI/2261 – 38268 – October 2002 – 3M]. – Р. 56. Официальный текст на английском языке: World Conference Against Racism, Racial Discrimination, Xenophobia and Related Intolerance: Declaration and Programme of Actions. – New York: Union Nations Department of Public Information, 2002 [Официальное издание ООН. – № DPI/2261 – March 2002 – 5M]. – Р. 56.

На безвозмездности для любого участника уголовного процесса услуг переводчика настаивает п. 6 Рекомендации № R (81) 7 Комитета министров Совета Европы, который указывает, что «когда одна из сторон процесса не обладает достаточным знанием языка, на котором ведется судопроизводство, государство должно обратить особое внимание на проблему устного и письменного перевода и обеспечить, чтобы неимущие и малоимущие лица не находились в неблагоприятном положении с точки зрения доступа к суду или участия в судебном процессе в силу их неспособности говорить или понимать используемый в суде язык»31.

Говоря о перечисленных выше нормах международного гуманитарного права, следует отметить их одну очень важную, по нашему мнению, особенность. Закрепляя базовые стандарты в вопросе допуска переводчика к участию в уголовном процессе, все перечисленные выше акты для его обозначения используют лексему английского языка «the interpreter», что буквально в русском языке означает «устный переводчик», т.е. переводчик-синхронист (для обозначения профессии переводчика письменных текстов в английском языке существует термин «the translator»). А поэтому мы можем сделать вывод о том, что нормы отечественного уголовно-процессуального законодательства, устанавливающие обязательность вручения перечисленных в законе следственных и судебных документов в переводе на родной язык субъекта судопроизводства, не владеющего языком, на котором оно осуществляется (например, ч. 3 ст. 18, ч. 6 ст. 220 и др.), по своему наполнению превосходят все международно-правовые стандарты в области прав человека, связанные с обеспечением права лингвистической самобытности участников производства по уголовному делу.

Отдельные положения международного права в рассматриваемом нами вопросе нашли свое закрепление в нормах законодательства Содружества Независимых Государств. В частности, п. «д» ч. 3 ст. 6 Конвенции СНГ о правах и основных свободах человека указывает, что общепризнанным минимальным стандартом в области гуманитарного права является возможность обвиняемого в совершении преступления «пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемоЦит. по: Права человека: Сборник международно-правовых документов. – М.: Московская школа прав человека, 1999. – С. 901.

го в суде, или не говорит на этом языке»32. Однако при возникновении отношений между судами стран СНГ в силу ст. 17 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (в редакции протокола Совета глав государств СНГ от 28 марта 1997 г.) процессуальные документы и дела, рассматриваемые совместно, подлежат переводу на русский язык33. Но, несмотря на то, что в рамках СНГ русский язык является языком межгосударственных отношений, вопросы языка уголовного судопроизводства в национальном законодательстве стран Содружества регламентируются исходя из норм международного права. Поэтому нам следует говорить о том, что нормы межгосударственных соглашений в рамках СНГ будут применяться только до тех пор, пока они не вступят в противоречие с положениями международного права и национального законодательства стран-участниц Содружества. Следовательно, эти нормы, если они и будут применяться на практике, то только в вопросах организации международного сотрудничества в сфере уголовного судопроизводства, при осуществлении которых без помощи переводчиков будет невозможно обойтись.

Еще одной группой источников международно-правового характера в вопросах применения принципа языка уголовного судопроизводства являются решения Европейского Суда по правам человека (the Acts of European Court on Human Rights), направленные на принуждение государств, ратифицировавших Европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, соблюдать нормы этого международного договора на своей территории, в т.ч. и при осуществлении правосудия34. Особенность Бюллетень международных договоров. – 1999, № 6. – С. 3.

СЗ РФ. – 1995, № 17. – Ст. 1472.

Европейский Суд по правам человека является судебным органом Совета Европы, который был создан в 1959 г. на основании Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Обязательная юрисдикция Европейского Суда распространяется на право рассматривать индивидуальные петиции о нарушении прав человека, решения по которым являются обязательными для всех стран, ратифицировавших Конвенцию 1950 г. (Об этом более подробно см.:

Волженкина В.М. Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и российский уголовный процесс. – СПб.: Юридический институт Генеральной прокуратуры РФ, 1998. – С. 19).

юридического статуса этих международно-правовых актов заключается в том, что они направлены не только на восстановление нарушенных прав граждан, пострадавших от неправомерных действий властей по месту своего постоянного проживания, но и на признание не соответствующими нормам европейского континентального законодательства в области прав человека содержания тех правовых актов отдельных стран Старого Света, применение которых повлекло за собой нарушение общепризнанных стандартов в области гуманитарного права. Следовательно, предметом юрисдикции Европейского Суда по правам человека являются не только неправомерные действия властей, нарушающие права человека как конкретного субъекта правоотношений (главным образом, при осуществлении в отношении него каких-либо дискриминационных действий), но и сами нормы национального законодательства, на основании которых подобные нарушения были допущены. Именно поэтому они также являются источниками права, а не материалами судебной практики, ибо направлены на совершенствование национального законодательства той или иной страны в целом, а не одних процедур административной деятельности или судопроизводства, тем самым воздействуя непосредственно на процессуальное право, а не на процессуальную деятельность35. Фактически, мы можем говорить о влиянии или воздействии решений Европейского Суда по правам человека на государство в целом, а не на деятельность его органов судебной или исполнительной власти, дискриминирующих – нарушающих или ограничивающих – общепризнанные стандарты в области международного гуманитарного права.

Применительно к тематике нашего исследования нас интересуют только те решения Европейского Суда по правам человека, которые были приняты для обеспечения факультативных гуманитарных прав участников уголовного судопроизводства, не владеющих языком, на котором оно осуществляется, а именно:

права быть в срочном порядке и подробно уведомленным на языке, который он понимает, о характере и основании предъявленного ему обвинения, а также о причинах ареста или задержания, и права пользоваться бесплатной помощью переводчика, которые получили свое закрепление в Европейской Конвенции прав челоВолженкина В.М. Нормы международного права в российском уголовном процессе. – С. 218.

века и основных свобод. Среди известных нам документов такого рода следует назвать решения Европейского Суда по правам человека по делам «Озтюрк против Германии» («Ozturk v[ersus] Germany», 1973, Series A № 22»), «Людеке, Белкасем и Коч против Германии» («Luedike, Belcasem and Koc v[ersus] Germany», 1979, Series A no 29), «Лутц против Германии» («Lutz v[ersus] Germany», 1987, Series A № 136), «Брозичек против Италии» («Brozicek v[ersus] Italy», 1989, Series A no 167), «Камасинский против Австрии» («Kamasinsky v[ersus] Austria», 1989, Series A no 168), «Кассани против Великобритании» («Cuscany v[eresus] United Kingdom, 2002, Series A no 632) и «Лагерблом против Швеции» («Lagerblom v[ersus] Sweden», 2003, Series А № 657). Все они были направлены на преодоление последствий нарушения фундаментальных прав человека в сфере применения языка судопроизводства, которые были допущены вследствие несовершенства национального законодательства ряда европейских стран, в отношении которых правозащитными институтами Совета Европы были вынесены судебные решения. Поскольку они применительно к частной проблематике нашего исследования анализируются впервые в отечественной науке уголовного процесса, представляется необходимым остановиться на их содержании более подробно.

Прежде всего, Европейский Суд по правам человека в серии своих решений (в частности, «Озтюрк против Германии» («Ozturk v Germany»), «Лутц против Германии» («Lutz v Germany») и др.) определил, на какие именно процессуальные правоотношения должно распространяться действие указанных выше норм Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Квинтэссенция правовой позиции суда по этому вопросу изложена в § решения по делу «Лутц против Германии», в котором он, ссылаясь на прецедент дела «Озтюрк против Германии», постановил: "Первый вопрос, который надо выяснить, отнесен ли в правовой системе государства-ответчика текст, говорящий о данном правонарушении, к уголовному праву; далее определить природу правонарушения и, наконец, характер и степень суровости наказания, которое рискует понести заинтересованное лицо, и все это в свете предмета и цели статьи 6 и обычного значения, используемых в ней терминов» («The first matter to be ascertained is whether or not the text defining the offence in issue belongs, according to the legal system of the respondent State, to criminal law; next, the nature of the offence and, finally, the nature and degree of severity of the penalty that the person concerned risked incurring must be examined, having regard to the object and purpose of Article 6 (art. 6), to the ordinary meaning of the terms of that Article (art. 6) and to the laws of the Contracting States»)36. Именно поэтому, с точки зрения Европейского Суда по правам человека, любая судебная репрессия, связанная с последующим лишением или ограничением субъективных прав, должна рассматриваться как уголовная, даже если она применяется вследствие совершения обвиняемым административного правонарушения. Об этой правовой позиции суда прямо говориться в цитируемом решении: «Действуя в соответствии с этими принципами, Суд пришел к выводу, что рассмотренное правонарушение носило характер "уголовного" в целях и свете статьи 6 («Having proceeded according to those principles, it concluded that the general character of the legal provision contravened by Mr.

{Ozturk} and the purpose of the penalty, which was both deterrent and punitive, sufficed to show that the offence in question was, for the purposes of Article 6 (art. 6), criminal in nature»)37. Фактически, мы можем говорить о том, что юридические гарантии Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод должны распространяться на все процессуальные действия правоохранительных органов государства, выдвигающих против лица обвинение в нарушении им норм права, независимо от характера и степени тяжести последствий совершенного деяния.

Решение Европейского Суда по правам человека по делу «Людеке, Белкасем и Коч против Германии» («Luedike, Belcasem and Koc v Germany»), принятое одним из первых по вопросам интересующей нас проблематики, сформулировало и закрепило целый ряд процессуальных гарантий в отношении лиц, не владеющих языком судопроизводства, в процессе осуществления против них процедур правосудия. В нем, по сути, судом было высказана международно-правовую позиция по вопросу участия переводчика в уголовном процессе, которую, по нашему мнению, Поскольку рабочими языками Европейского Суда по права человека являются английский и французский, то переводы текстов его решений на русский язык не имеют официального статуса, а поэтому, чтобы избежать возможного нарушения смысловой аутентичности, текст документа приведен в оригинале и переводе.

In the Ozturk case // European Human Rights Report [Bound volumes]:

European Law Centre: B 34-х тт. – Vol. 2. – 1979, Act № 22.

следует рассматривать как одно из наиболее ранних частных прецедентных толкований норм Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в деле организации процедур осуществления уголовного правосудия.

Во-первых, по мнению этого суда, в системе национального уголовно-процессуального законодательства стран-участниц Совета Европы стороне защиты [защищающемуся] должно быть обеспечено право иметь письменные и устные переводы всех документов и материалов дела, которые необходимы для понимания содержания процесса с тем, чтобы рассчитывать на справедливое судебное разбирательство («the defendant entitled to translation or interpretation of all documents which are necessary for him to understand in order to have the benefit of a fair trial»). Суд рассматривает такую возможность как реализации гуманитарного «права справедливого разбирательства», указывая при этом: «в контексте права на справедливое разбирательство, гарантированного статьей 6 п. 3 «e», подпункт «e» означает, что обвиняемый, который не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на нем, имеет право на бесплатную помощь переводчика для письменного или устного перевода всех документов или заявлений по возбужденному против него делу, которые необходимы ему для понимания происходящего и гарантируют соблюдение его прав («Construed in the context of the right to a fair trial guaranteed by Article 6, paragraph 3 (e) (art. 6-3-e) signifies that an accused who cannot understand or speak the language used in court has the right to the free assistance of an interpreter for the translation or interpretation of all those documents or statements in the proceedings instituted against him which it is necessary for him to understand in order to have the benefit of a fair trial»). Иными словами, объем помощи переводчика в рамках разбирательства по конкретному делу должен соответствовать потребностям стороны защиты, а не обеспечивать исключительно интерес стороны обвинения.

Во-вторых, суд признал существенным нарушением европейских стандартов в области прав человека компенсацию расходов на оплату труда переводчика за счет обвиняемых даже после их осуждения и в порядке возмещения процессуальных издержек, указав при этом, что подобная практика противоречит п. «е» ч. ст. 6 Европейской Конвенции по защите прав человека и основных свобод, согласно которому, как это было указано выше, «каждому, кто не может понимать или говорить на языке, используемом в суде, должно быть обеспечено право получать свободную помощь переводчика без последующего взыскания выплаты стоимости услуг» («entitled for anyone who cannot speak or understand the language used in court, the right to receive the free assistance of an interpreter, without subsequently having claimed back from payment of the costs thereby incurrent»)38. Более того, Европейский Суд по правам человека в данном решении настаивал на безусловности, априорности и даже императивности безвозмездности лингвистической помощи переводчика для обвиняемого: «Суд не может придавать термину «бесплатно» значение, не свойственное ему в обоих официальных языках, которыми пользуется Суд: этот термин не обозначает ни освобождение от оплаты на определенных условиях, ни временные льготы по оплате, ни приостановку платежа, а всеобщее и полное освобождение от необходимости платить» («…the Court cannot but attribute to the terms "gratuitement" and "free" the unqualified meaning they ordinarily have in both of the Court's official languages: these terms denote neither a conditional remission, nor a temporary exemption, nor a suspension, but a once and for all exemption or exoneration»). Иными словами, право на получение безвозмездной для субъекта уголовного судопроизводства, не владеющего языком, на котором оно осуществляется, помощи переводчика является универсальным, независимо от обстоятельств дела или процессуального статуса этого субъекта, а поэтому все расходы по обеспечению участия переводчика в процессе уголовного судопроизводства должно нести государство, осуществляющее правосудие.

Правовая позиция Европейского Суда по правам человека по поводу безусловной бесплатности услуг переводчика для лиц, подвергаемых уголовной репрессии, подтверждалась им неоднократно по мере распространения юрисдикции Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и этого суда на вновь образовавшиеся в конце 90-х гг. ХХ столетия страны Центральной и Восточной Европы. В подтверждение этих слов мы можем назвать решения по делам «Йечус против Латвии» («Jecius v[ersus] Lithuania», 2000, Series A № 578), «Скалка против Польши» («Skalka v[ersus] Poland», 2003, Series A № 664), а In the case of Luedicke, Belkacem and Koc // European Human Rights Report [Bound volumes]: European Law Centre: B 34-х тт. – London:

Sweet & Maxwell, 1979-2002. – Vol. 2. – 1979, Act № 29.

также «Сильвестр против Австрии» («Sylvester v[ersus] Austria», 2003, Series A № 649). Сам факт наличия такого числа документов судебной практики Европейского Суда по правам человека, неоднократно подтверждающих юридическую силу ранее принятых им решений, позволяет нам говорить о том, что и в так называемых «развитых западных демократиях» нередко возникают вопросы с соблюдением и исполнением национальными правительствами ранее продекларированных ими же «гуманитарных ценностей».

Решение Европейского Суда по правам человека по делу «Брозичек против Италии» («Brozicek v Italy»), обязывая власти Италии неукоснительно соблюдать требования п. «а» ч. 3 ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, устанавливает правило, по которому материалы предварительного следствия должны быть переведены на родной язык участника процесса независимо от того, имеет ли он достаточные познания в государственном языке или нет, чтобы понять содержание выдвинутых против него обвинений («…the Italian juridical authorities should have taking steps to … establish that the applicant in fact had sufficient knowledge of Italian to understand from the notification the purpose of the letter notifying him to the charges brought against him»)39. Иными словами, обеспечение перевода установленных законом процессуальных документов является обязанностью государственных органов, обеспечивающих следствие и правосудие, в силу одного субъективного желания участника уголовного процесса, для которого язык судопроизводства, на котором осуществляется производство по делу с его участием, не является родным, независимо от того, владеет ли он свободно языком производства по делу или нет. Следовательно, под источником такой обязанности следует понимать не субъективные качества личности, а императивное предписание закона, действие которого в идеале объективно свободно от всякого личностно ориентированного влияния.

Под иным углом зрения трактует вопрос обеспечения вербального перевода в производстве по уголовному делу решение Европейского Суда по правам человека по делу «Камасинский против Австрии» («Kamasinsky v Austria»), в котором указано, что помощь переводчика должна быть предусмотрена так, чтобы преIn the Brozicek case // European Human Rights Report [Bound volumes]:

European Law Centre: B 34-х тт. – Vol. 4. – 1990, Act № 167.

доставить возможность защищающемуся знать содержание возбужденного против него дела и самостоятельно защищаться, чтобы, в первую очередь, иметь возможность представить суду свою версию событий («…the interpretation assistance provided should be such as to enable the defendant to have knowledge of the case against him and to defend himself, notably by been able to put before the court his version of events»)40. Таким образом, мы можем говорить о том, что обвиняемый на избранном им языке устно должен быть ознакомлен со всеми материалами досудебного производства по делу с его участием с тем, чтобы осознанно участвовать в судебном заседании, когда будет решаться его участь. Говоря о степени ознакомления стороны защиты посредством перевода с процессуальными документами, практика Европейского Суда по правам человека предполагает, что перевод должен обеспечивать возможность самостоятельной защиты субъектом своих прав без учета оказываемой квалифицированной юридической помощи со стороны адвоката. Следовательно, устный перевод должен быть аутентичным, т.е. объективным, полным и адекватным содержанию материалов уголовного дела.

Кажущимся на первый взгляд диссонансом по отношению ко всем приведенным выше судебным постановлениям обладает решение Европейского Суда по правам человека по делу «Кассани против Великобритании» («Cuscany v United Kingdom), в резолютивной части которого указано, что подтверждение потребности заявителя в содействии переводчика – вопрос судебного определения («the verification of the applicant’s need for interpretation facilities was a matter for the judge to determine…»)41. Но таковым оно является вне контекста разбиравшегося в Европейском Суде по правам человека иска, предметом которого было произвольное назначение к участию в процессе переводчика органом предварительного расследования, не отраженное в материалах уголовного дела. Таким образом, мы можем говорить о том, что европейские стандарты в области прав человека видят в привлечении к участию в разбирательстве по делу переводчика-синхрониста самостоятельное процессуальное действие, которое должно не только найIn the Kamasinsky case // European Human Rights Report [Bound volumes]: European Law Centre: B 34-х тт. – Vol. 4. – 1990, Act № 168.

In the Cuscany case // European Human Rights Report [Bound volumes]:

European Law Centre: B 34-х тт. – Vol. 34. – 2002, Act № 632.

ти свое отражение в его материалах, но и быть проведено с обязательным соблюдением всех формальных процедур, предусмотренных национальным законодательством.

Особый интерес для нас представляет решение Европейского Суда по правам человека по делу «Лагерблом против Швеции»

(«Lagerblom v Sweden»), в котором сформулирована правовая позиция по вопросу взаимодействия обвиняемого, не владеющего языком судопроизводства, и назначенным ему в помощь адвокатом, который не знает родного языка своего доверителя. Так, в § этого решения суд указал, что «не существует права на пользование услугами адвоката, говорящего на родном языке подозреваемого», а сама «проблема языка может быть разрешена путем назначения переводчика, чьи услуги оплачиваются государством»

(«…there is no right to have public defence counsel who speaks the suspect's mother tongue, but such considerations may be taken into account. Otherwise, the matter of language is solved by using interpreters paid out of public funds»). Одновременно суд вновь напомнил властям стран Европы, «что право обвиняемого, не понимающего и не говорящего на языке, на котором ведется судопроизводство, на бесплатную помощь переводчика распространяется на перевод всех тех документов и устных заявлений, которые необходимы обвиняемому «для понимания или перевода на язык судопроизводства с тем, чтобы он извлек пользу из судебного процесса». Для этого «предоставляемая помощь переводчика должна быть такой, чтобы обвиняемый был осведомлен о сути дела, возбужденного против него, а также имел возможность защищать себя, в особенности касаясь изложению суду своей версии событий» («The Court reiterates that the right guaranteed under Article 6 § 3 (e) for an accused who cannot understand or speak the language used in court to have the free assistance of an interpreter extends to all those documents or statements in the criminal proceedings which it is necessary for the accused to understand or to have rendered into the court's language in order to have the benefit of a fair trail. The interpretation assistance provided should be such as to enable the accused to have knowledge of the case against him and to defend himself, notably by being able to put before the court his version of the events»)42. Таким In the case of Lagerblom v Sweden // European Human Rights Report [Bound volumes]: European Law Centre: B 34-х тт. – Vol. 34. – 2002, Act образом, мы можем говорить о том, что обеспечения права подозреваемого (обвиняемого, подсудимого) пользоваться своим родным языком и бесплатными услугами переводчика распространяется на все судопроизводство и включает в себя его вербальные коммуникации не только с государственными структурами (судом, органом предварительного расследования и т.д.), но и с адвокатом, который, обеспечивая в процессе законные интересы своего подзащитного, совсем не обязан говорить с ним на одном языке.

Более того, такое лингвистическое несоответствие не является нарушением европейского континентального права в области прав человека и не препятствует законности при осуществлении правосудия.

Подводя итог рассмотрению содержания актов Европейского Суда по правам человека и их возможного влияния на применение норм уголовно-процессуального закона России в контексте проблематики нашего исследования, представляется необходимым сделать вывод о том, что они следуют в русле европейского континентального гуманитарного права, рассматривающего в качестве минимально стандартных норм обеспечения прав человека участие именно переводчика-синхрониста, бесплатное для субъекта процессуальных правоотношений, преступное деяние которого является объектом уголовного преследования. А это, как было сказано выше, много меньше аналогичных положений УПК РФ. Именно поэтому, несмотря на постоянное пристальное внимание международного сообщества к соблюдению прав человека в нашей стране, в отношении России никогда не выносилось решение Европейского Суда по правам человека по фактам имеющих место быть нарушений прав субъектов судопроизводства на национально-языковую самобытность и самоидентификацию при осуществлении в отношении них следственного или судебного разбирательства.

Отличным от решений Европейского Суда по правам человека юридическим содержанием обладают материалы судебной практики Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ (СССР, РСФСР), которые в порядке надзора определяют правильность постановления приговоров по уголовным делам, в т.ч. и с участием лиц, не владеющих языком судопроизводства. В отличие от актов высшей европейской судебной инстанции определения Судебной коллегии направлены не на исправление национального законодательства, а на преодоление нарушений норм отечественного уголовно-процессуального закона при осуществлении правосудия в нашей стране. Иными словами, целью актов судебной практики Верховного Суда РФ является не только восстановление законности в отношении неправомерно осужденных сограждан, но и совершенствование практики правоохранительной, в т.ч. процессуальной деятельности следственно-судебных органов и их должностных лиц посредством выявления и запрещения повторного совершения ими нарушений норм отраслевого процессуального законодательства. В соответствии с ч. 1 ст. 381 УПК РФ к ним относятся те нарушения, которые путем лишения или ограничения гарантированных уголовно-процессуальным законом прав участников уголовного судопроизводства, несоблюдением процедуры судопроизводства или иным путем повлияли или могли повлиять на постановление законного, обоснованного и справедливого приговора. Поскольку право субъекта, не владеющего языком, на котором оно осуществляется, пользоваться своим родным языком и помощью переводчика гарантировано ч. 2 ст. 18 УПК РФ, то ограничение этого права должно повлечь отмену или изменение приговора, о чем и говорят п. 2 ч. 1 ст. 369, п. 5 ч. 2 ст. 381, ч. 1 ст.

409 УПК РФ. Подобные ограничения в своей совокупности образуют группу нарушений норм отраслевого процессуального закона, связанную с неправомерной организацией процесса при расследовании конкретного уголовного дела, в т.ч. и в случаях, когда к участию в нем привлекается переводчик.

Как показывает проведенный нами анализ актов судебной практики Верховного Суда РФ (СССР, РСФСР) за последние лет, ограничения процессуального статуса переводчика в уголовном судопроизводстве или создание условий для сужения рамок его процессуальной деятельности органами предварительного расследования или судами первой инстанции постоянно имели место все это время, но всегда жестко пресекались высшей судебной инстанцией нашей страны. Нами выявлено более десяти определений различных Судебных коллегий Верховного Суда РФ (СССР, РСФСР), направленных на обеспечение законности при осуществлении переводчиком своей процессуальной деятельности или при создании условий для реализации им своего процессуального статуса. Очевидно, что эти нарушения не могут являться источниками правового статуса переводчика в уголовном судопроизводстве, но решения Верховного Суда РФ (СССР, РСФСР), направленные на их устранение, содержат достаточный нормативный материал, позволяющий в значительной мере скорректировать в сторону правомерности исполнение всей совокупности норм отраслевого процессуального закона в практике правоохранительной деятельности по рассматриваемому нами вопросу. В отношении переводчика существенными нарушениями уголовнопроцессуального закона, а поэтому действиями, абсолютно недопустимыми в практике правоохранительной деятельности, являются:

• устранение переводчика из разбирательства по делу или ограничение его процессуальной самостоятельности как независимого субъекта уголовного судопроизводства, путем возложения его функций на одного из членов суда43, следователя44, свидетеля45;

• проведение части досудебного производства или судебного следствия без участия переводчика, если при его последующем назначении к участию в деле они не были проведены повторно46;

Совмещение в одном лице обязанностей судьи и переводчика недопустимо {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 27 декабря 1952 г. по делу Данкова и Перегузы} // Сборник постановлений Пленума и определений Коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946-1962. / Под ред. Л.Н. Смирнова. – М.: Юридическая литература, 1964. – С. 18.

Следователь не может проводить расследование преступления, одновременно участвуя в деле в качестве переводчика {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от июня 1979 г. по делу Андреева} // БВС РСФСР. – 1980, № 1. – С. 10.

Суд не может принять к производству дело, по которому на предварительном следствии было нарушено требование закона об участии переводчика, а также право обвиняемого давать показания на своем родном языке {Определение Транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 16 декабря 1953 г. по делу Кивила} // Сборник постановлений Пленума и определений Коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946-1962. – С. 20.

Суд обязан повторно провести рассмотрение дела по существу, если в процессе судебного следствия было установлено, что один или несколько подсудимых не владеют языком, на котором осуществляется рассмотрение дела {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 22 декабря 1962 г. по делу Григоряна и др.} // Сборник постановлений Пленума и определений Верховпроведение судебного заседания без участия переводчика, ранее назначенного участвовать в производстве по делу47;

• проведение допроса на родном языке подозреваемого, но при составлении протокола этого действия на языке судопроизводства самим следователем, без участия переводчика48;

• проведение всех следственных действий без участия переводчика при назначении последнего к участию в деле при ознакомлении с материалами дела и вручении обвинительного заключения49;

• отсутствие подписи переводчика на каждом листе материалов уголовного дела, составленных при его участии50;

• рассмотрение дела судом, один из членов которого не владеет языком судопроизводства51.

ного Суда СССР по уголовным делам. 1959-1971 гг. / Под ред. П.С.

Теребилова.– М.:Известия, 1974. – С. 319-320.

Несоблюдение судом требований ст. 17 УПК РСФСР является существенным нарушением уголовно-процессуального закона, влекущим отмену приговора {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 17 января 1989 г. по делу Матякупова} // БВС РСФСР. – 1989, № 8. – С. 4.

Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10 июня 1979 г. по делу Андреева // БВС РСФСР. – 1980, № 1. – С. 10.

Участвующим в деле лицам, не владеющим языком, на котором ведется судопроизводство, обеспечивается право давать показания, выступать в суде на родном языке и пользоваться услугами переводчика {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 22 апреля 1992 г. по делу Юсупова} // БВС РФ. – 1993, № 4.

Нарушение требований ст. 151 УПК РСФСР к составлению протокола допроса обвиняемого с участием переводчика повлекло направление дела на дополнительное расследование {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 14 мая 1997 г. по делу Янг Пиня и Яо Джайфенгу} // БВС РФ. – 1997, № 11. – С. 13.

Приговор подлежит отмене, если дело было рассмотрено без переводчика с участием хотя бы одного из судей, не владеющего языком, на котором велось судопроизводство по делу {Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 23 ноября 1957 г. по делу Инанейшвили} // Сборник постановлений Пленума и По нашему мнению, перечисленные выше нарушения процессуального статуса или организационных основ деятельности переводчика являются таковыми потому, что они в своей совокупности или каждое в отдельности ограничивают процессуальную деятельность переводчика, вследствие чего утрачивается равенство участников и сторон процесса, поскольку лица, не владеющие языком судопроизводства, как бы исключаются из межличностной коммуникации в рамках разбирательства по делу, а также искажают правила организации и проведения процессуальных процедур, и вследствие этого их результаты не могут рассматриваться как законные и объективные. Иными словами, эти нарушения деформируют организационные основы досудебного и судебного производства, искажают содержание отдельных процессуальных действий, извращают суть доказательств по делу, полученных в результате их осуществления52. Тем не менее, в контексте нашего исследования определения Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ (СССР, РСФСР), направленные на их устранение, для которых эти нарушения являются интеллектуальной базой, могут и должны рассматриваться в качестве совокупности источников различных аспектов статуса переводчика как в самом уголовном процессе, так и в отдельных его процедурах.

Несмотря на все различия между нормами отечественного уголовно-процессуального закона и международными стандартами в сфере защиты прав человека при определении объема гарантий, предоставляемых субъекту разбирательства по делу совокупностью норм принципа языка уголовного судопроизводства, они имеют общий механизм реализации этих гарантий, – назначение к участию в следственном и судебном производстве переводчика как процессуально обособленного лица, призванного организовывать и обеспечивать межличностную внутрипроцессуальную коммуникацию между участниками (но никак не сторонами) разбирательства по конкретному уголовному делу. Однако далее императивной определений Коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946-1962. – С. 18-19.

Об этом более подробно см.: Литвинова И.В. Основания и порядок принятия прокурором решения о признании доказательств недопустимыми: Учебно-методическое пособие. – Иркутск: Изд-во Иркутского юридического института Генеральной прокуратуры РФ, 2003. – С. 21.

констатации обязательности участия переводчика в судопроизводстве в случае, если один из его субъектов не владеет языком, на котором оно осуществляется, или не желает пользоваться им, к сожалению, речи не идет: ни УПК РФ, ни международные акты в сфере гуманитарного права не содержат никаких качественных характеристик его профессионального статуса, на основании которых он мог бы приобрести соответствующее его положению процессуальные права и обязанности (единственное требование, на которое косвенно указывают решения Европейского Суда по правам человека, заключается в том, что в судебном заседании должен принимать участие переводчик-синхронист, обеспечивающий вербальную коммуникацию в рамках судебного заседания). Подобная позиция представителей международных правозащитных структур и отечественных законодателей, видимо, может быть объяснена тем, что сотрудники правоохранительных органов, осуществляющие дознание, следствие и правосудие, должны ориентироваться на нормативные акты, специально регламентирующие вопросы профессиональной компетентности переводчика и лежащие вне плоскости уголовно-процессуального законодательства и международно-правовых стандартов в области прав человека.

К числу известных нам источников профессиональной правосубъектности переводчика (независимо от характера правоотношений, в рамках которых она возникает), прежде всего, следует отнести Рекомендацию ЮНЕСКО о юридической охране прав переводчиков и переводов и практических средствах по улучшению положения переводчиков (Recommendation on the legal protection of Translators and Translations and the practical means to improve the Status of Translators), принятую 22 ноября 1976 г. на XIX Генеральной конференции ЮНЕСКО в г. Найроби (Кения) и получившую по месту своего принятия официальное наименование «Рекомендации Найроби» (Nairobi Recommendation)53. Этот документ интересен нам потому, что содержит многие качественные харакРоссия в числе 164 стран-участниц ЮНЕСКО одобрила эту Рекомендацию, распространив тем самым ее действия на свою территорию.

(См.: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. – Вып. XXXIII:

Действующие договоры, соглашения и конвенции, вступившие в силу между 1 января и 31 декабря 1977 года. – М.: Международные отношения, 1979. – С. 8-11).

теристики международно-правового статуса переводчика как субъекта имущественных, административных и иных правоотношений, напрямую не связанных с судопроизводством (в т.ч. с уголовным), которые могут оказать существенное влияние на его участие в практике процессуальной деятельности (например, в вопросе выплаты компенсации процессуальных издержек, связанных с участием переводчика в следственных и судебных действиях). Являясь источником профессионального, но не процессуального статуса переводчика в уголовном судопроизводстве, «Рекомендации Найроби» в странах Западной Европы оказывают существенное влияние на содержание его деятельности в сфере уголовного правосудия, особенно в вопросе организации переводов процессуальных документов, а поэтому более подробно содержание этого международного соглашения будет проанализировано нами ниже, когда будет рассматриваться правосубъектность переводчика и механизмы ее реализации в следственных и судебных процедурах.

Существенное значение в определении роли и степени участия переводчика в процедурах уголовного судопроизводства имеют документы Международной Федерации переводчиков (FIT, International Federation of Translators), являющейся ассоциированным членом ЮНЕСКО, которые, будучи документами неправительственной организации, в силу этого обстоятельства обладают международной юрисдикцией. Среди них, в первую очередь, следует назвать Хартию переводчиков (Translator’s Charter), одобренную 30 сентября 1963 г. Конгрессом Международной Федерации переводчиков в г. Дубровник (Югославия), с изменениями от июля 1999 г., внесенными Конгрессом Федерации в г. Осло (Норвегия), а также Кодекс поведения судебных переводчиков (Code of Conduct for Court Interpreters) и Практикум по судебному переводу (Best Practice in Court Interpreting), одобренные 24 августа 1999 г.

Конгрессом FIT в г. Монц (Бельгия)54. Несмотря на то, что указанные документы не имеют нормативного характера, тем не менее, Анализу этих документов Международной Федерации переводчиков и практике применения их содержания в судопроизводстве специально посвящен один из разделов работы Х. Миккельсон «Введение в судебный перевод: Объяснение практики письменных переводов» (См.:

Mikkelson Holly. Introduction to court interpreting: Translation practices explained. – Manchester, UK – Northampton, МА, USA: St. Jerome Publishing, 2000).