«ЗООМЕТАФОРА В СИСТЕМЕ ЯЗЫКА И В ДИСКУРСЕ ЧЕХОВСКОЙ ПРОЗЫ ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФГБОУ ВПО «ТАГАНРОГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ

ИНСТИТУТ ИМЕНИ А.П. ЧЕХОВА»

На правах рукописи

Нагорная Елена Николаевна

ЗООМЕТАФОРА В СИСТЕМЕ ЯЗЫКА И В ДИСКУРСЕ

ЧЕХОВСКОЙ ПРОЗЫ

Специальность 10.02.01 – русский язык Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Голубева Ирина Валериевна Таганрог –

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ЗООМЕТАФОРЫ

1.1. Онтологическая сущность метафоры

1.2. Основные направления и подходы в исследовании зоометафоры............ 1.3. Возможности сравнительно-сопоставительного анализа в исследовании зоометафоры

1.4. Семантическая структура зоометафоры и ее аксиологический потенциал

ВЫВОДЫ

ГЛАВА 2. ЗООМЕТАФОРА В ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА............... 2.1. Семантико-деривационные отношения зоонимов

2.2. Множественность мотивации в формировании зоометафоры

2.3. Парадигматические отношения зоонимов

2.4. Синтагматические отношения зоометафоры

ВЫВОДЫ

ГЛАВА 3. ЗООМЕТАФОРА В ДИСКУРСЕ ЧЕХОВСКОЙ ПРОЗЫ................ 3.1. Взаимосвязь узуальных и окказиональных анималистических семем в чеховских текстах как отражение динамизма в развитии метафорических значений

3.2. Семантическая структура зоометафоры голубь в текстах А.П. Чехова.. 3.3. Семантическая структура зоометафоры лошадь в текстах А.П. Чехова. 3.4. Семантическая структура зоометафоры осел в текстах А.П. Чехова...... 3.5. Семантическая структура зоометафоры собака в текстах А.П. Чехова.. ВЫВОДЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

ПРИЛОЖЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Одним из основных способов развития аксиологии языка является метафора. Она отражает стремление человека к более точным, тонким и неожиданным оценкам предметов окружающего мира. Естественно, что антропонимический аспект переосмысления новых и уже имеющихся лексем является наиболее продуктивным, что вполне вписывается в актуальные задачи исследования языка, связанные с интересом к человеку, к языковой личности, которая изучается в настоящее время на самом разнообразном материале.

В свете внимания ко всем сторонам жизни человека расширяются и номинативно-антропонимические парадигмы, называющие человека. Особенно интенсивно обогащается оценочная лексика. Отмечено, что метафоризации подвергаются анималистические лексемы, «не свойственные русской традиции (например, в группе зоонимов слова типа слон, крокодил, удав и др.). Это обусловлено расширением человеческих, в том числе языковых контактов значительное количество лексических единиц в процессах метафоризации участвует несколько раз. Это объясняется тем, что номинации обладают многими признаками, каждый из которых может быть положен в основу перенаименования (например, переносные значения слов бегемот, горилла)»

[Абакумов, 2001].

Лингвистическая наука XXI века оценила огромный прагматический потенциал метафоры, показала механизмы ее моделирования, национальнокогнитивные особенности формирования (С.В. Агаев, 2002; Г.С. Баранов, 2005;

А.В. Голованова, 2002; А.О. Кубасова, 2008 а, б, в; Дж. Лакофф, М. Джонсон, 2004; Л.Г. Рамазанова, 2009; Г.Н. Скляревская, 2002; Н.В. Солнцева, 2004;

Э.Р. Хамитонова, 2008; А.П. Чудинов, 2000 а, б; А.П. Чудинов, 2001 а, е).

В данной диссертационной работе анализируются анималистические имена с переносным значением антропонимического характера, употребляемые А.П. Чеховым. Это лексика с ярко выраженным коннотативным значением, она составляет важный фрагмент языковой картины мира писателя, и, являясь также значительной частью русской языковой картины мира, все более востребована носителями языка.

Актуальность. Зоонимы как эмоционально-оценочные слова передают национально-культурные особенности языка, дают выразительную информацию о человеке, позволяя одновременно выявить динамику развития национальной языковой картины мира, позитивный или негативный характер формирования ее аксиологического запаса, выражая наиболее приоритетные оценочные зоны жизнедеятельности. При этом языковая картина мира и отдельные ее фрагменты могут иметь самые различные соотношения с точки зрения их масштаба:

языковая картина мира, национальная языковая картина мира, индивидуальная языковая картина мира и т.д. Можно сопоставлять хронологические пласты одного национального языка, национальный язык и его диалекты на данном синхронном уровне. В антропологических исследованиях последних лет появилось новое понятие – языковой портрет. Сопоставлять можно дискурс писателя и его современников, языковой срез произведений, связанный с определенной языковой единицей, и тот же срез, отраженный в национальном языке.

Зоометафора широко представлена в произведениях А.П. Чехова, которого великий Лев Толстой считал новатором языка: «…Он как Пушкин двинул вперед форму. И это большая заслуга» (Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 54, М.:

Художественная литература, 1935, с. 191). Основой написания данной работы является убеждение в том, что реформаторский гений А.П. Чехова оригинально проявится во фрагменте языка, выражающем антропонимическую аксиологию, мотивированную зоонимами. В дискурсе А.П. Чехова многие зоонимы подверглись переосмыслению, при этом его семантические окказионализмы часто сохраняют двойственность деривационных отношений, мотивируясь как прямым, так и переносным значением анималистической лексемы.

Научная новизна работы определяются тем, что впервые предпринята попытка описать зоометафору в прозе А.П. Чехова в системе деривационных, парадигматических и синтагматических отношений с выявлением ее авторской части, не закодированной в словарях и представляющей несомненную ценность для пользователей русского языка. Семантические окказионализмы в большой степени определяют тенденцию развития лексической системы, обогащающей и совершенствующей процесс коммуникации. Поскольку в работе рассматриваются антропонимы анималистического происхождения, то исследование затрагивает и проблему этикетных вокативов, приоритетных в дискурсе А.П. Чехова. Преференции мастера слова в этой области реализации языка способны, на наш взгляд, активнее укрепить ту часть речевой альтернативы для говорящего лица, которая действительно представлена «великим и могучим» языком, а не модным сейчас сленгом. Метафоризация анималистической лексики является к тому же важным процессом пополнения наиболее востребованной человеком аксиологической лексики. Она способствует уточнению и разнообразию оценок, направленных на реализацию определенных прагматических задач, реализующих модальную установку субъекта речи, а в конечном итоге и автора. Чеховские зоонимы отражают важнейшую и наиболее выразительную часть аксиологии автора, соответствуя лаконичному, полагающемуся на участие читателя стилю автора. Зоометафора – это та часть лексики, которая служит своего рода «инструментом» исследования языковой картины мира А.П. Чехова и языковой личности крупнейшего русского писателя, их взаимодействия в рамках национальной картины мира.

Объектом исследования являются мотивированные анималистическими именами зооморфные метафорические номинации, характеризующие человека в русском языке.

Предметом исследования служат переносные антропонимические значения зоонимов в прозе А.П. Чехова, отразившие как общие языковые тенденции процесса метафоризации, так и индивидуальные, авторские, наметившие, несомненно, тенденции развития этой части лексики, всегда являющейся предметом пристального внимания в лингвистике. Зоометафора – это сложный феномен языка, который заключает в себе образный и когнитивный инструментальный потенциал для выражения знаний о человеке посредством сопоставления его мира с миром животных.

Цель исследования заключается в изучении наиболее активной зоны анималистической лексики, для которой характерен особый динамизм развития как в системе языка, так и в дискурсе чеховской прозы.

Основные задачи

, реализующие данную цель:

1. Проанализировать и обобщить исторический опыт изучения метафоры и зоометафоры, выделить отмеченные в науке подходы к изучению процесса метафоризации в целом и зоометафоры как ее активной части, определив особенности процесса, наиболее актуальные для решения поставленных в данной работе задач.

2. Исследовать системные связи анималистической метафоры, показав механизм ее порождения, основанный на признаках денотата и деривационных связях прямой номинации.

3. Рассмотреть все виды парадигматических отношений зоометафоры, показать влияние синтагматических связей на семантику и коннотацию зоометафоры.

4. Выделить доминирующие зоометафоры в прозе А.П. Чехова, определив их место в системе языковой зоометафоры.

5. Определить назначение анималистических метафорических обращений в прозе А.П. Чехова, обозначив индивидуальный компонент в семантике.

6. Показать вокативную функцию зоометафоры и проанализировать языковые возможности использования приоритетных чеховских обращений в современном речевом этикете.

Решение поставленных задач позволило вынести на защиту следующие положения:

1. Русская зоометафора, отражая национальную самобытность, является фрагментом языковой картины мира.

2. Зоометафора – один из важных путей пополнения лексики, средство расширения ее коннотативной части, в частности антропонимической аксиологии.

Анималистическая метафора – это динамичная часть лексической системы, поскольку поводом для ее формирования является значимая для человека денотативная зона, связанная с наименованиями животных.

анималистической лексики свойственна прозе А.П. Чехова, использующего в стилистических целях весь семантический потенциал зоонимов, закодированный и не закодированный в словарях.

мотивированную семантико-деривационную базу, опираются на системные отношения анималистической лексики, расширяя и углубляя представление о сигнификативных и денотативных особенностях производящих имен.

5. В современных социальных условиях функционирования языка зоометафора является реальной перспективной базой в становлении вокативной части русского речевого этикета, предпосылки чего созданы в дискурсе многожанровой прозы А.П. Чехова. Приоритетные вокативы писателя имеют языковые основания для заполнения этикетных речевых лакун, детерминированных особенностями социального фона развития лексического состава на данном синхронном срезе.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что она вносит определенный вклад в разработку проблем метафоризации как основного свойства лексики, причем наиболее подвижной ее части – анималистических имен.

Рассмотрение зоометафоры в границах художественного дискурса позволяет выявить семантический потенциал зоонимов, увидеть перспективы их метафорического развития, в том числе и возможность включения некоторых из них в формулы русского речевого этикета.

Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее выводы могут быть использованы в системном описании любой тематической группы, а также в процессе лингвостилистического анализа текста. Анималистическая метафора может найти применение в построении этикетных формул, нуждающихся в вокативах, выраженных социально нейтральной лексикой. Материалы диссертации могут быть востребованы при составлении лекционного курса лексикологии современного русского языка, культуры речи, а также в проведении спецкурсов и семинаров по лексике современного русского языка. Содержание работы в той или иной мере может быть полезно на факультативных занятиях по лексике и текстологии в школе.

многожанровой прозы А.П. Чехова, а также в целях сопоставления с чеховским словом извлечен из других произведений русской классической литературы и публицистики. Использованы переводы произведений А.П. Чехова на английский язык.

Методологической основой исследования являются положения диалектики о единстве формы и содержания, о единстве и борьбе противоположностей, о всеобщей связи явлений, о переходе количественных изменений в качественные.

Все они детерминируют главные движущие силы развития лексического состава языка, в том числе его эстетического потенциала, который активно реализуется в тематической группе оценочной антропонимической лексики, мотивированной зоонимами.

Цели и задачи изучения языкового материала обусловили выбор следующих методов исследования:

1. Метод компонентного анализа, ставящий целью разложение значения на минимальные семантические составляющие (семы, дифференциальные признаки, минимальные семантические признаки).

2. Метод дистрибутивного анализа, предполагающий классификацию языковых единиц и изучение их свойств на основе распределения (дистрибуции) в потоке речи, то есть на основе их сочетания с другими единицами, которые называются окружением или контекстом.

3. Метод трансформационного анализа, который применяется для установления наличия многозначности исследуемых языковых единиц.

4. Сопоставительный метод, с помощью которого можно обнаружить ряд градационных признаков и выявить общность семасиологических явлений и процессов в появлении переносных значений.

5. Метод системного анализа текста в аспекте понятийно-эстетической значимости в нем зоометафоры.

Апробация результатов исследования. Сформулированные в диссертации основные положения получили апробацию на научно-практических антропоцентричности языка» (Пятьдесят первая научная студенческая конференция ТГПИ, 2008); «Зоометафора в рассказах А.П. Чехова» (I – II Международная молодежная конференция «Чеховские чтения на родине писателя», 2010); «Инвективное функционирование зоометафоры в русском и английском языках» (VIII Международная научно-практическая конференция, «Актуальные вопросы современной науки», 2010); «Зоометафора собака в эпистолярной прозе А.П. Чехова» (III Международная научная конференция «Молодежные чеховские чтения в Таганроге», 2011); «Метафорические дериваты зоонима голубь в прозе А.П. Чехова» (Международная научная конференция «Таганрог и провинция в творчестве А.П. Чехова», 2012); «Парадигматические отношения в группе анималистических единиц (на материале произведений А.П. Чехова)» (IV международная научная конференция «Молодежные чеховские чтения в Таганроге», 2013); «Языковые и речевые свойства зоонима голубчик (голубушка) в функции вокатива» (V международная научная конференция «Молодежные чеховские чтения в Таганроге», 2013);

«Зоометафора в свете национальных форм мышления» (В орбите А.П. Чехова:

духовно-нравственный аспект. III Международная научно-практическая конференция, 2013); «Попрыгунья А.П. Чехова: семасиологические ассоциации (Языковая личность. Речевые жанры. Текст: материалы Всероссийской молодежной конференции, 2014).

конференциях преподавателей Таганрогского государственного педагогического института имени А.П. Чехова («Зоометафора в русском и английском языках», 2010; «Развитие метафорических значений у зоометафоры «лошадь», 2011).

По материалам исследования опубликовано 18 работ, в их числе 17 статей:

«Множественность мотивации в формировании зоометафоры» («Вестник»

ТГПИ, 2011); «Особенности деривационных отношений зоонимов» («Вестник»

ТГПИ, 2012); «Slang as a part of the English language» (Таганрог: изд-во «Нюанс», 2012); «Доминантные анималистические вокативы в письмах А.П. Чехова к О.Л. Книппер: семантика, прагматика» (Таганрог: изд-во «Таганрогский государственный педагогический институт имени А.П. Чехова», 2013);

«Зоометафора в языковой картине мира русского и английского языков»

(«Известия «Семантическая структура зоометафоры лошадь: динамизм становления»

(«Вестник Удмуртского университета». Серия «История и филология», 2011);

«Обращение /голубчик – голубушка/ в речевом этикете русских писателей и современные тенденции» («Известия Уральского государственного университета». Серия 2 «Гуманитарные науки», 2013); «Антропонимические парадигмы, мотивированные именами животных, в произведения А.П. Чехова»

(«Вестник Удмуртского университета». Серия «История и филология», 2014).

Четыре последние статьи опубликованы в ведущих научных изданиях, рекомендованных ВАК. Также была выпущена монография: «Зоометафора в системе языка и в дискурсе чеховской прозы» (Издательство ФГБОУ ВПО «Таганрогский государственный педагогический институт имени А.П. Чехова», 2014).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и приложения.

Во Введении очерчивается общая проблематика работы, определяется тема, обосновывается актуальность диссертационного исследования, указывается его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируются цель и задачи, описывается материал и методы его исследования.

Первая глава содержит краткий обзор работ, посвященных исследованию зоолексики и определению ее основных терминов. Выявляется онтологическая сущность метафоры, а также ее семантическая структура, множественность мотивации и аксиологический потенциал зоометафоры.

(деривационные, парадигматические и синтагматические отношения), ее национально-культурный аспект и связанные с ним антропонимические оценки.

В третьей главе исследуются узуальные и окказиональные значения наиболее частотных анималистических лексем (голубь, лошадь, осел, собака) в чеховских текстах как отражение динамизма в развитии зоометафоры.

В Заключении обобщаются результаты исследования и намечаются его перспективы.

Библиография включает в себя 227 наименований работ отечественных и зарубежных авторов и словарей.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

ЗООМЕТАФОРЫ

Метафора является языковым инструментом переноса известного наименования на неизвестное, а значит, с одной стороны, одним из основных методов познания реальной действительности, с другой – способом пополнения лексического состава языка. Метафоризация – явление универсальное, присущее всем без исключения естественным языкам.

Метафорический подход к описанию предмета или признака окружающего мира подтверждает творческую миссию пользователя языка в процессе решения разнообразных прагматических задач. Они реализуются за счет бесконечно многообразного понятийного потенциала языковой системы, приобретающей стилистическую окраску на какой-то временной отрезок или на все время функционирования новой семемы.

Основой формирования современной науки о метафорическом переносе значений послужили труды античных философов Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана, Теофраста.

Аристотель впервые дал научную оценку метафоре, поставив вопрос о серьезном изучении механизма семантических изменений в языке [Цит. по:

Жоль, 1984, с. 20]. Метафора интерпретируется им как «перенесение слова с изменением значения из рода в вид, из вида в род, или из вида в вид, или по аналогии». Ученый считает, что «создавать хорошие метафоры – значит, подмечать сходство» [Цит. по: Жоль, 1984, с. 24]. Исследуя проблемы риторики и поэтики, Аристотель рассматривает метафору как фигуру речи: «Всякое имя бывает или общеупотребительное, или глосса, или метафора, или украшение, или вновь составленное, или растяженное, или сокращенное, или измененное»

[Цит. по: Жоль, 1984, с. 24]. Философ считает перенос по сходству лучшим способом описания не того, «что было, а того», «что могло быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости». При этом рекомендует соблюдать вкус и меру в использовании этой фигуры языка [Цит. по: Жоль, 1984, с. 24]. Понятно, что Аристотель имел в виду исключительно образный перенос по сходству.

Мыслители древности точно описали механизм формирования метафоры, которую именовали скрытым сравнением. «Сравнение есть также метафора, так как между ним и метафорой существует лишь незначительная разница. Так, когда поэт говорит об Ахилле: «ОН РИНУЛСЯ КАК ЛЕВ», это есть сравнение.

Когда же он говорит: «ЛЕВ РИНУЛСЯ» – это есть метафора: так как оба – Ахилл и лев – обладают храбростью, то поэт, пользуясь метафорой, назвал Ахилла львом» [Аристотель, 1927, с. 55]. Значима в этом смысле рекомендация Квинтилиана: «Если метафора кажется рискованной, надо превратить ее в сравнение. Это будет безопасней. Сравнение – это расширенная метафора. Если прибавить слово «как», получается сравнение и оборот становится менее смелым; без этого слова он будет метафорой и более рискованным». «Метафора дарована нам самой природой» и «содействует тому, чтобы ни один предмет не остался без обозначения» [Квинтилиан, 1978, с. 35].

Приведенный выше пример становления метафоры с очевидностью иллюстрирует динамизм процесса, отражающий социальные, экономические, эстетические особенности развития общества в формировании данного анималистического антропонима, который может укрепиться в лексической системе языка, а может и занять место среди слов со связанным значением. Так, несмотря на употребление в переводе Аристотеля зоометафоры лев в свободном значении (Лев ринулся), в современном русском языке это слово обычно синтаксически связано предикативной, вокативной или аппликативной функциями:

Дядин.Вообрази, что это вокруг всё пальмы, Юлечка кроткая лань, ты лев, я тигр (А.П. Чехов, Леший).

Философы указывают на роль метафоры в пополнении словарного запаса языка: «обиходная речь создала такие хорошие метафоры для некоторых понятий, что мы уже не нуждаемся для них в точных выражениях, такая метафора утвердилась в языке, заняв место буквального обозначения».

«Приятность» и «величавость» речи зависит от метафор, но... не следует злоупотреблять ими» [Лосев, 1979, с. 62]. Цицерон трактует метафору как «способ формирования недостающих языку значений – перенос по сходству производится ввиду отсутствия в языке соответствующего понятию слова».

Теофраст поддерживает мысль о значимости метафоры в деривационном процессе, подчеркивая, что именно благодаря Аристотелю этот способ образования новых значений стали считать «неотъемлемой принадлежностью языка, необходимой для коммуникативных, номинативных и познавательных целей» [Цит. по: Скляревская, 1993, с. 6].

В античных поэтиках впервые был поставлен вопрос о причинах образования метафорических значений на базе прямых обозначений предметов, что значительно расширяло количественный и качественный состав значений.

О причинах метафорогенной деятельности высказывались различные предположения. Одно из них связано с тем, что к образованию метафоры пользователи языка стремятся, в первую очередь, «под давлением бедности и скудности словаря». А следствием появления переносного значения является и другой эффект, эстетический: «подобно тому, как одежда, сперва изобретенная для защиты от холода, впоследствии стала применяться также и для украшения тела и как знак отличия, так и метафорические выражения, введенные из-за недостатка слов, стали во множестве применяться ради услаждения». Стало очевидно, что метафорически выраженная мысль «выигрывает в яркости от вызываемого перенесенным из другой области словом сходного представления» [Цицерон, 1996, с. 229].

Эти несколько разные подходы к причинам появления метафоры в языке взаимосвязаны: настоящий мастер слова всегда будет ощущать дефицит или банальность слов и стремиться заменить их новыми в целях достижения прагматического эффекта, всегда связанного с нетривиальным способом выражения мысли.

Довольно точное наблюдение относительно априорного характера метафорогенной деятельности принадлежит Квинтилиану: «Метафора дарована нам самой природой, так как ею нередко пользуются, сами того не замечая, и неученые люди» [Квинтилиан, 1996, с. 232].

С этим наблюдением невозможно поспорить, доказательством являются и современные языковые процессы, в частности активное развитие молодежного сленга, предлагающего новые слова и значения для значимых в молодежной среде предметов, ситуаций и оценок.

Период античности, ознаменованный активным изучением метафоры, сменился долгим периодом равнодушия к проблемам риторики, ее образных средств, в том числе и тропов, основанных на переносе значений. А.А. Ричардс в связи с этим пишет: «На протяжении истории риторики метафора рассматривалась как нечто вроде удачной уловки, основанной на гибкости слов, как нечто уместное лишь в некоторых случаях и требующее особого искусства и осторожности. Короче говоря, к метафоре относились как к украшению и безделушке, как к некоторому дополнительному механизму языка, но не как к его основной форме» [Ричардс, 1990, с. 44]. Истинность значения, определяемая степенью его соответствия реальной действительности, бытию, становится синонимом подлинности, поэтому истинными признаются только буквальные значения. Происхождение иносказаний считается не имеющим самостоятельных метафизических оснований и поэтому не вызывает особого интереса. Это дает повод философам усомниться в номинативных возможностях метафоры и тормозит развитие теоретических знаний о ней.

Известен период, когда ее использование считалось недопустимым для языка науки. Т. Гоббс писал: «Свет человеческого ума – это вразумительные слова, предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост знания – путь, а благоденствие человеческого рода – цель. Метафора же и бессмысленные и двусмысленные слова, напротив, суть что-то ignes fatui [блуждающих огней], и рассуждать при их помощи значит бродить среди бесчисленных нелепостей, результат же, к которому они приводят, есть разногласие и возмущение или презрение…»

[Гоббс, 1936, с. 63].

Современная наука не поддерживает столь категоричный приговор метафоре, ибо даже в научном жанре речи, не говоря о поэзии, художественной литературе и публицистике, переносное значение способно назвать открытое автором явление так, чтобы оно максимально было понятно читателю.

Известно, что во всех отраслях наук достаточно много терминологии с переносным значением. Академик Д.Н. Шмелев, например, идентифицировал совмещенность различных значений в одном словоупотреблении с химическим процессом. Так появился в семасиологии новый термин диффузность [Шмелев, 1973, с. 80], а языковое явление стало предельно ясным и понятным для всех изучающих русский язык, поскольку термин, которым оно названо, знаком из школьного учебника по химии.

Естественно, что стагнация науки о метафоре сменилась очередным интересом к ней в конце XIX – начале XX вв. Возрождается традиция многостороннего, комплексного, синкретического исследования метафорических объектов, которая была свойственна античному периоду [Лагута, 2003, с. 31]. Предпринимаются попытки создания общей теории метафоры логиками, философами, психологами и лингвистами разных направлений [Арутюнова, 1999, с. 346]. Метафора привлекает внимание не только ученых, но и мастеров слова всех жанров: «Нет критика, который не имел бы собственного мнения о природе и эстетической ценности метафоры»

[Арутюнова, 1999, с. 370-371].

В большинстве современных определений метафоры (греч. metaphora – перенос) подчеркивается ее стилистическая функция и значимость в процессе познания. Под метафорой понимают «вид тропа, скрытое образное сравнение, уподобление одного предмета, явления другому (напр. чаша бытия), а также вообще образное сравнение в разных видах искусств. В лингвистике:

переносное употребление слова» [Ожегов, Шведова, 1999, с. 353]. Метафорой называют «троп, основанный на употреблении слова в переносном значении, возникшем на основе ассоциаций по сходству формы, расположения, внешнего вида, впечатления, при олицетворении или характеристике мыслей, духовного состояния, деятельности человека через мир/явления природы» [Большой энциклопедический словарь, 1999, с. 26].

«Метафора – перенос наименования на основе сходства. Метафору относят к важнейшим языковым тропам. В то же время функции метафоры значительно шире. Метафора способна быть средством познания, так как с ее помощью возможно постижение абстрактных сущностей» [Брусенская, 2005, с. 108].

Этимология термина достаточно четко и однозначно определяет понятийную сущность выражаемого термином явления: мета- 1) после, над, через, за, пере 2) совместно, сообща и -фора – движение [см.: Свиренко, 2002, с. 16]. Происхождение подчеркивает связь двух денотатов, их взаимовлияние, более глубокое постижение одного через другое, в результате чего происходит изменение в семантической структуре лексемы в целом. «Метафора как культурный феномен является проводником целостного образа мира, его основные черты переносятся на все элементы мира, так что они приобретают смысл внутри целого, формируя единую картину» [Свиренко, 2002, с. 16].

Метафоризацию все чаще рассматривают не как способ украшения речи, а как важнейший мыслительный механизм. Такой акцент в функциональной значимости процесса переноса значений связан с тем, что «в центр внимания переместился человеческий фактор в языке и языковой фактор в человеке»

[Хахалова, 2000, с. 173]. Анализ метафоры способствует формированию когнитивной науки, занимающейся исследованием разных сторон сознания и его конечного продукта. «Человеческие когнитивные структуры (восприятие, язык, мышление, память, действие) неразрывно связаны между собой в рамках одной общей задачи – осуществления процессов усвоения, переработки и трансформации знания, которые, собственно, и определяют сущность человеческого разума» [Арутюнова, 1999, с. 370-371].

Полагаем, что когнитивные процессы нашего сознания тесно связаны с коннотативными, а мыслительная и эстетическая функции языка вполне взаимодействуют друг с другом, тем более, что метафора всегда акцентирует какой-то аспект в названии явления, уподобляя его какому-то другому явлению, а значит, давая надежный фон для его правильного восприятия.

литературоведением [Смирницкий, 1956; Звегинцев, 1957; Лясота, 1954;

Касарес, 1958; Черкасова, 1959; Федоров, 1967 и Riffaterre, 1969; Жирмунский, 1977; Томашевский, 1996], но и другими гуманитарными науками: психологией [Muncie, 1937; Bachelard, 1959, 1978], философией [Vaihinger, 1924; Pepper, 1935; Richards, 1936; Blumenberg, 1957, 1960; Wheelright, 1962; Cassier, 1977;

Johnson, 1981; Жоль, 1984; Ортега-и-Гассет, 1991; Панов, 1991; Саркисян, 1995;

Еременко, 2000], логикой [Carnap, 1937; Forcheimer, 1953; Kemeny, 1956; Peirce, 1958].

Сущность метафоры исследуют Н.Д. Арутюнова, М. Блэк, К.К. Жоль, О.И. Глазунова, Г.Н. Скляревская, Л.А. Брусенская. Подчеркивается творческий характер образования любой метафоры, которая сообщает информацию о некоторых вещах так, как если бы они были не тем, что они есть [Жоль, 1984, с. 132]. Как естественное свойство речи метафора трактуется Г.А. Ермоленко [Ермоленко, 2001, с. 10]. Анализ концептуальной значимости метафоры в тексте дан Л.Г. Рамазановой, О.И. Глазуновой. Области ее употребления уточняются в работах А.П. Чудинова, Г.С. Баранова. Варианты классификации переносов по сходству представлены в работах В.П. Москвина, Дж. Лакоффа и М. Джонсона, Е.В. Дерюгиной; функции метафоры – предмет изучения С.В. Агаева.

Лингвистические и когнитивные механизмы продуцирования метафоры рассматривают Дж. Лакофф, М. Джонсон. Э.В. Будаевым подчеркивается когнитивная природа метафоры как (основной) ментальной операции, как способа познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира, как проявления аналоговых возможностей человеческого разума [Будаев, 2007, с. 16; 2008]. А.А. Ричардс считает метафору «вездесущим принципом языка», неустранимым его инструментом, который действует не на уровне комбинации слов и значений, а гораздо глубже, затрагивая концептуальные структуры, порождающие язык: «Метафорические процессы в языке, взаимообмен между значениями слов, который мы наблюдаем, изучая эксплицитные метафоры, накладываются на воспринимаемый нами мир, сам по себе также являющийся продуктом более ранней или непредумышленной метафоры…» [Ричардс, 1990, с. 56]. Развивая идеи А.А. Ричардса, М. Блэк создает модель метафоры, которая является результатом взаимодействия, интеракции, но не мыслей, а объектов: «целью метафоры не является замещение формального сравнения или любого другого буквального утверждения, у нее – свои собственные отличительные признаки», главный из которых – способность создавать, а не выражать сходство. Как и А.А. Ричардс, М. Блэк выделяет в структуре метафоры два объекта: главный – «фокус» (focus) и вспомогательный – «рамку» (frame). В процессе их взаимодействия происходит расширение значения и семантический сдвиг в нем [Блэк, 1990, с. 162].

Можно согласиться с тем, что способность создавать – главный признак метафоры, но определение отношений иерархии между ним и выражением сходства вряд ли логически мотивировано: сходство – стимул для взаимообусловленные этапы процесса, и первый из них может сохраняться в метафоре и осознаваться носителем языка в большей или меньшей степени.

концептуальных подходов ее исследования [Арутюнова, 1998, с. 297-298].

Компаративистская теория определяет метафору как «свернутое» или «сокращенное» сравнение (в статике) (Д. Дэвидсон, Дж. А. Миллер, Н.Д. Арутюнова). Теория восходит к Аристотелю и претерпевает с течением времени настолько значительные изменения, что основу метафоры видят, скорее, не в сравнении, а в отрицании [Вежбицкая, 1990, с. 148].

Подвергают сомнению взгляд на метафору как на «свернутое сравнение»

сторонники интеракционистской теории – М. Блэк, Дж. Серль, Э. Ортони [Скляревская, 2002, с. 91]. Они определяют процесс переноса как равноправное взаимодействие двух идей в целях порождения нового смысла, в результате чего актуальными остаются как буквальные семантические признаки, так и переносные [Ричардс, 1990, с. 47; Блэк, 1990, с. 163]. Компонентам порождения нового значения соответственно даются термины «содержание» и «оболочка»

[Ричардс, 1990, с. 48].

Д. Дэвидсон – представитель теории замещения – считает метафору, прежде всего, эквивалентом буквального значения, относящимся исключительно к сфере употребления, а не языка [Дэвидсон, 1990, с. 175].

Убедительные и неоспоримые аргументы имеет когнитивная теория, которая рассматривает метафоричность не только слова, но и мысли, развивает идею соотношения в метафоре двух понятийных сфер, вводит термины для описания метафоризуемой и метафоризирующей областей. Разделяется «область – источник» и «область – цель», а метафора трактуется как «результат структурирования области цели по образцу источника» [Баранов, 2004, с. 9].

Представители когнитивной теории Дж. Лакофф и М. Джонсон подчеркивают, что «метафора не ограничивается лишь сферой языка, что сами процессы мышления человека в значительной степени метафоричны»;

«метафора как феномен сознания проявляется не только в языке, но и в мышлении, и в действии». «Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы думаем и действуем, по сути своей метафорична», – таково заключение авторов книги «Metaphors We Live by» [Лакофф, Джонсон, 2004, с. 25]. Учитывая аксиоматичность положения о том, что ничего нет в языке, чего бы не было в мысли, нельзя не согласиться с признанием единства языка и мышления также и в процессе порождения метафоры. Системное описание когнитивного механизма ее формирования окончательно вывело вопрос о ней за рамки исследования только в границах языковой системы, дав импульс для рассмотрения ее как феномена, являющегося результатом взаимодействия языка, мышления и культуры. Тот факт, что метафора пронизывает не только язык, но и мышление, являясь его неотъемлемым свойством, позволяет ей выступать в качестве важнейшего инструмента категоризации мира и его отдельных предметных областей, структурирования восприятия и чувственного физическому, чувственному опыту посредством соотнесенности их с внешним миром, а значит, помогает постичь их. Перенос наименования является посредником между репрезентацией мира в понятиях и сенсорным опытом. Эта идея развивает кантовскую схему категоризации, вполне совпадая с тезисом о том, что «понятие метафорически структурируется, деятельность метафорически структурируется и, следовательно, язык тоже метафорически структурируется» [Lakoff, 1980, p. 5].

Основная идея Лакоффа и Джонса, заключающаяся в том, что метафора как языковое выражение становится возможна в силу метафоричности самой понятийной системы человека, убедительно связывает язык и мышление и является основной мыслительной операцией в процессе категоризации действительности. Когнитивная теория нашла широкую поддержку в науке.

«Человек не только выражает свои мысли при помощи метафор, но и мыслит метафорами, создает при помощи метафор тот мир, в котором он живет»

[Чудинов, 2001 д, с. 7]. «Метафора – один из основополагающих, фундаментальных способов организации естественного языка, ее корни необходимо искать не в языке, а в мышлении, ибо само мышление в значительной степени структурировано метафорически» [Баранов, 2005, с. 7].

«Метафора – это первичная форма абстрактного мышления, к которой обращается сознание человека в акте номинации» [Гак, 1972, с. 145].

В течение последних десятилетий центр внимания в изучении метафоры переместился из филологии (стилистики, риторики, литературной критики), в которой превалировали анализ и оценка поэтической метафоры, в область изучения практической речи и в те сферы, которые обращены к мышлению, моделированию искусственного интеллекта. «В метафоре стали видеть ключ к пониманию основ мышления и процессов создания не только национальноспецифического видения мира, но и его универсального образа. Метафора укрепила связь с логикой, с одной стороны, и мифологией – с другой»

[Арутюнова, 1999, с. 371]. Ученые стремятся к многоаспектному рассмотрению метафоры [Барышников, 2010; Хахалова, 2011; Базарюк, 2013].

Повышенное внимание к метафоре было стимулировано активностью ее употребления в различных видах текстов, начиная с поэтической речи и публицистики и кончая языками разных отраслей научного знания.

Искусствоведы, философы и психологи, науковеды и лингвисты обратились к проблеме переноса значений с возросшим интересом. «Вынесенный метафоре «вотум доверия» вызвал существенное расширение «материальной базы» ее изучения: появились исследования метафоры в различных терминологических системах, в детской речи и дидактической литературе, в разных видах массмедиа, в языке рекламы, в наименованиях товаров, в заголовках, в спорте и даже в речи глухонемых» [Арутюнова, 1999, с. 371].

Метафора в тексте – явление сложное, она активно участвует в построении индивидуальной модели мира человека, образа его мыслей, восприятия им окружающей действительности [Рамазанова, 2009, с. 87]. Метафорическая лексика используется во всех стилях речи. А.А. Ричардс замечает по этому поводу: «в обычной связной речи мы не встретим и трех предложений подряд, в которых не было бы метафоры. Даже в строгом языке точных наук можно обойтись без метафоры лишь ценой больших усилий» [Ричардс, 1990, с. 46].

«Метафоричность является важной чертой художественного текста, результатом его содержательного богатства, способом создания условий для появления смысла как некоторой коммуникативной ситуации вследствие сложной системы понимания» [Крюкова, 1999, с. 16-17].

Частотность использования метафоры в разнообразных жанрах художественной, разговорной и научной речи заставляет авторов обращать внимание не только на ее эстетическую ценность, но и на широкие прагматичные возможности во всех сферах деятельности человека. Р. Хофман – востребованности: «Метафора исключительно практична. Она может быть применена в качестве орудия описания и объяснения в любой сфере: в психотерапевтических беседах и в разговорах между пилотами авиалиний, в ритуальных танцах и в языке программирования, в художественном воспитании и в квантовой механике. Метафора, где бы она нам ни встречалась, всегда обогащает понимание человеческих действий, знаний и языка» [Цит. по:

Арутюнова, 1999, с. 372].

В.П. Москвин исследует особенности содержательного, семантического аспекта метафоры, выделяя антропоморфную/антропоцентрическую метафору (Петухи, а не мальчишки!), основанную на сравнении животных, растений, неодушевленных объектов с человеком; анималистическую/зооморфную метафору (ветер воет), когда вспомогательным субъектом сравнения выступает животное; машинную метафору (рычаги власти), основанную на сравнении с каким-либо механизмом; флористическую метафору (корень слова), опирающуюся на сравнение с растением или его частью, и пространственную метафору (высокий авторитет), предполагающую сравнение с какой-либо частью или измерением пространства [Москвин, 1997, с. 21-23].

По активности-пассивности употребления В.Н. Телия противопоставляет ассоциативные связи, отражая языковой опыт всех носителей языка, вторая новообразования которого «субъективны и случайны относительно общего знания» [Телия, 1977, c. 192-194].

Г.Н. Скляревская продолжает идею В.Н. Телия и говорит о двух типах метафор: языковой и художественной (индивидуально-авторской). Языковая метафора существует в языковом сознании в готовом виде, легко заменяется буквальными эквивалентами, вербализует логико-понятийную систему в языке, отражает общеязыковую картину мира. Языковая и художественная метафоры имеют существенные различия и с точки зрения их позиции в лексической системе. Языковая метафора – самостоятельная лексическая единица, достаточно свободно вступающая в различные семантические связи. Ее «мы воспринимаем и воспроизводим в речи, часто даже не отдавая себе отчета в том, что привычные слова имеют фигуральный смысл» [Скляревская, 1993, самостоятельности, она синтагматически связана и воспринимается только в контексте. Особо выделяется Г.Н. Скляревской генетическая метафора. Пройдя длинный путь в языке, она либо превращается в абстрактное понятие (часы идут, подавить восстание), либо становится единицей номинации и утрачивает связь с первоначальным образом (нос лодки, ручка двери). Термин «генетическая метафора» отражает изначальную метафоричность слова и последующую утрату им образности в результате разрыва связи с источником наименования [Скляревская, 1993, с. 41]. Процесс метафоризации в историческом аспекте исследуется О.Н. Кондратьевой [Кондратьева, 2011, с. 171-175].

Ряд различий языковой и художественной метафоры поддерживается и другими учеными. Художественная метафора в отличие от языковой создается одним лицом в результате его целенаправленных эстетических поисков, нарушает привычную таксономию объектов, отражает индивидуальную картину мира своего создателя [Хамитонова, 2008, с. 17]. К этому можно было бы добавить, что метафора всегда создается одним лицом, но один перенос становится востребованным всеми пользователями языка в силу различных лингвистических и (или) экстралингвистических причин. Естественно, он кодируется словарями. Другие переносы (тоже по разным причинам) остаются индивидуальными. Они, например, могут недостаточно долго функционировать во времени, чтобы быть включенными в словарь, и (или) иметь особого автора, неизвестного или, напротив, слишком изысканного и мало знакомого большинству говорящих. Пути их, как и судьбы любых семантических неологизмов, складываются по-разному. В этом смысле особый интерес к слову А.П. Чехова в XX – XXI вв. делает его метафору, в том числе анималистическую, очень популярной. Поддержать актуальность этих неологизмов и сделать достоянием большинства во власти тех, кто обязан если не руководить речевым процессом, то все-таки влиять на него, направлять его.

Метафора может быть классифицирована по характеру механизма формирования. Мотивированная метафора содержит семантический элемент, связывающий метафорическое значение с производящим словом.

Мотивирующий механизм метафорического переноса обнаруживается в сравнении. Например, оценочно антропонимическое значение у зоонима орел (о храбром, сильном, мужественном человеке), вероятно, начинало формироваться со сравнения: Сердце, как у орла. Сморит орлом и т.п. Развитие метафоры пошло в русле позитивной оценки, реализующей положительные семы зоонима: Хрущов. Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел! (А.П. Чехов, Леший).

Однако понятийный семный состав названия имени птицы шире, чем использованные при переносе семы, что дает возможность реализоваться в синтагме значению «хищный» [Словарь современного русского литературного языка в 17 томах, т. 8, с. 1017]. Она стала основой для чеховского антропонима с негативной оценкой, вполне мотивированного всеми его семантикодеривационными связями: Деспотия и в науке так же сильна, как на войне. А живет он второе лето в этом вонючем городишке, потому что лучше быть первым в деревне, чем в городе вторым. Он здесь король и орел; он держит всех жителей в ежах и гнетет их своим авторитетом. Он прибрал к рукам всех, вмешивается в чужие дела, все ему нужно и все боятся его. Я ускользаю из-под его лапы, он чувствует это и ненавидит меня. Не говорил ли он тебе, что меня нужно уничтожить или отдать в общественные работы?

(А.П. Чехов, Дуэль).

Заметим, что приведенное употребление зоонима не лишено влияния и значения, связанного с изображением орла на государственном гербе [Словарь современного русского литературного языка в 17 томах, т. 8, с. 1018], которое дает представление о властности характеризуемого лица. Таким образом, в контексте словарной статьи и чеховского произведения переносное значение, дающее представление «о храбром, сильном, мужественном человеке»

[Словарь современного русского литературного языка в 17 томах, т. 8, с. 1017], приобретает несколько иной акцент. Метафорой орел Лаевский характеризует фон Корена как «натуру твердую, сильную, деспотическую» (А.П. Чехов, Дуэль).

Синкретическая метафора – метафора, образовавшаяся в результате смешения чувственных восприятий. Простейший вид синкретической языковой метафоры обнаруживается в пределах чувственных ощущений (сладкий чай – сладкая мелодия, тупой нож – тупой человек). Ассоциативная языковая метафора базируется на способности сознания отыскивать аналогии между любыми объектами действительности.

Она бывает двух видов: признаковая метафора обнаруживает такой признак, который не содержится в семантической структуре исходного номинативного значения, но «привязан» к денотату ассоциацией. Базар – место для торговли; розничная торговля на таком месте. Переносное значение – говор, шум, крик. Психологическая метафора представляет собой аморфные семантические образования. Именно здесь область «бессознательной игры логики». Особенно наглядные примеры можно найти в разделе зооморфизмов:

гусь – крупная водоплавающая птица с серым или белым оперением.

Переносное значение – пренебрежительное обращение или отзыв о человеке, иногда с намеком на его отрицательные качества: плутовство, глупость и т.п. – Вы – атеисты?– Да, мы – атеисты, – улыбаясь ответил Берлиоз. А Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!» (М.А. Булгаков, Мастер и Маргарита). Корова – крупное парнокопытное домашнее животное, дающее молоко; самка быка. Переносное значение – наименование нерасторопной, неповоротливой или неумной женщины: – Корова, сущая корова: ее хоть ударь, хоть обними – все ухмыляется (И.А. Гончаров, Обломов). [Скляревская, 1993, с. 48-58].

Дж. Лакофф и М. Джонсон представляют три типа метафор, имеющих существенные, по мнению ученых, основания. В ориентационных метафорах зафиксирован человеческий опыт пространственной ориентации в мире – GOOD IS UP, BAD IS DOWN. Структурные метафоры отражают использование естественного опыта в одной сфере для определения другой концептуальной области – ARGUMENT IS WAR. Онтологические метафоры в основе имеют апелляцию к естественному опыту с физическими объектами и описание абстрактных явлений, например эмоций, идей как материальных субстанций – MIND IS MACHINE. Э.В. Будаев выделяет метафорическое понятие, или концептуальную метафору, которая порождает целое семейство вторичных, обеспечивается тем, что в терминах другого понятия описывается не одно понятие, а определяется целая область опыта (домен) через другую целостную область опыта. Эмпирические гештальты накладываются друг на друга так, что внутренние структуры отображаются на внутренние; внешние – на внешние, сохраняя принцип инвариантности отображения образа-схемы. В результате сферы человеческой деятельности представлены в языке под определенным углом зрения, который, диктуя способы рассмотрения явлений, и формирует концептуальные метафоры [Будаев, 2007, с. 18].

классификации метафоры в соответствии с ее функциями. Н.Д. Арутюнова выделяет номинативную, образную, когнитивную (признаковую) и генерализирующую (как конечный результат когнитивной) метафоры [Арутюнова, 1979, с. 151]. Под номинативной метафорой автор понимает «перенос названия с одного объекта на другой, смену одного дескриптивного значения другим. Образная метафора обозначает переход идентифицирующего значения в предикатное. Когнитивная метафора – результат сдвига в сочетании предикатных слов (т.е. перенос значения выражений). Генерализующая метафора стирает в лексическом значении слова границы между логическими порядками» [Арутюнова, 1979, с. 168].

соответственно три их типа: 1) номинация объекта – номинативная/ идентифицирующая/ классифицирующая/ нериторическая метафора (спутник Земли); 2) познавательная функция – когнитивная метафора (человек – машина, человек – животное) и 3) образное отображение действительности – образная метафора (золото волос) [Москвин, 1997, с. 46-47].

В типологической метафорической системе М.В. Никитина детально описана когнитивная метафора: онтологическая и синестезическая. Первый вид метафор делится на прямую и транспонированную. Например: обезьяна – 1) животное, 2) кривляка (онтологическая прямая метафора); бороться – транспонированная метафора). Синестезическая метафора, в отличие от действительности признаками, а отражает особенности их сопоставления субъектом речи. Например: мягкий – 1) «мягкий грунт», 2) «мягкий выговор», 3) «мягкий характер» и т.д. Названные типы в классификации М.В. Никитина находят регулярное морфологическое соответствие: онтологическая прямая метафора выражается существительными, онтологическая транспонированная метафора – глаголами, синестезическая метафора – прилагательными и наречиями [Никитин, 1996, с. 277].

представлена примером перехода анималистического существительного в оценочный антропоним, что свидетельствует об особой активности метафоризации зоонимов.

Метафора рассматривается в науке как один из продуктивных способов пополнения лексического состава русского языка. Она идет бок о бок с прямым наименованием предмета, и это единство понятия и образа – ключевой признак человеческого мышления [Харченко, 1989, с. 6].

Когнитивный/концептуальный тип метафоры (Дж. Лакофф, В.П. Москвин, М.В. Никитин) был выделен благодаря развитию когнитивного направления в лингвистике. Концептуальная метафора не является собственно языковым образованием, связывая речевую деятельность и мыслительные процессы.

«Метафора пронизывает человеческое мышление и, следовательно, весь язык»

[Бурмистрова, 2005, с. 26].

О.И. Глазунова дает перечень частей речи, которые могут быть носителями метафорического значения: существительные (такое дубье), прилагательные (молочные Альпы), глаголы (время летит), причастия (пронзенная страхом), деепричастия (остолбенев от неожиданности), наречия (по-медвежьи), междометия (Блин!). При этом исследователь обращает внимание на то, что «функциональное значение метафоры в художественном тексте не всегда определяется ее категориальным статусом. Метафора, выраженная существительным, в художественном тексте может выступать в функции числительного (часов этак в десять с мелочью), наречия (набросился всеми перунами), прилагательного (– Как понравилось оно [вино] тебе? – спросил Грей Летику. – Капитан! – сказал, подыскивая слова, матрос. – Улей и сад! – Что?! – Я хочу сказать, что в мой рот впихнули улей и сад (А. Грин))»

[Глазунова, 2000, с. 139-140].

Несмотря на тысячелетний период изучения, интерес ученых к метафоре не ослабевает, поскольку развитие лингвистической науки в целом дает возможность уточнить многие ее свойства. До сих пор лексикология не располагает полным описанием функций метафор. Даже известная триада Аристотеля, отметившего важность эстетической, психологической и познавательной функций метафоры, не получила полного развития в языке. Это касается, в первую очередь, ее роли в процессе познания, с которым Аристотель связывает ее когнитивную и эвристическую функции, выводящие ее за рамки сравнения.

В.Н. Телия, Е.И. Чеканова, Т.А. Ширяева выделяют информационную, воздействующую и характеризующую функции метафоры, которые определяются коммуникативными задачами говорящего лица, его целями наибольшего влияния на собеседника в процессе общения.

В работе С.В. Агаева представлен детальный перечень коммуникативных задач метафоры: 1) индикативная (первичное наименование того или иного объекта действительности); 2) апеллятивная (побуждение слушающего к восприятию информации, оказание влияния на интеллектуальную или эмоционально-волевую стороны его психики); 3) контактоустанавливающая (установление контакта с аудиторией); 4) эмоционально-оценочная (метафора не только обозначает денотат, но и характеризует его); 5) экспрессивная (привлечение или удержание внимания аудитории); 6) информативная (передача говорящим какой-либо информации); 7) интеграционная (увеличение запоминаемости текста благодаря повышению образности) и 8) эстетическая (доставление удовольствия при продуцировании) [Агаев, 2002, с. 8-9].

Ученый дифференцировал доминирующие функции метафоры, в тексте они обычно совмещаются. Трудно представить, чтобы «эмоциональнооценочная» метафора, например, не была бы и «экспрессивной», а для той и продуцировании». В целом же классификация отражает коммуникативную емкость метафоры и важную роль ее в достижении прагматической цели текста.

А.П. Чудинов приводит функциональную типологию метафоры в иной С.В. Агаевым сферы речевой деятельности. Ученый выделяет следующие 2) коммуникативную (передача информации); 3) прагматическую (воздействие представления о мире); 6) гипотетическую (позволяет представить что-то еще не до конца осознанное); 7) моделирующую (способствует созданию некой модели мира); 8) эвфемистическую (передает информацию, которую автор не обозначает при помощи средств номинации) и 9) популяризаторскую (помогает передать сложную идею) [Чудинов, 2001 е, с. 48-50].

информации» (2) может быть связана с оказанием «воздействия на адресата»

(3), она же не чужда изобразительности (4).

художественном тексте. Две из них: «гипотетическая» и «эвфемистическая»

заслуживают особого внимания с точки зрения решаемых в данной работе вопросов. Они важны в контексте скрытого чеховского стиля, с его недосказанностью, с максимальной ставкой на соучастие читателя.

1.2. Основные направления и подходы в исследовании зоометафоры Наиболее интересная группа анималистической метафоры представлена оценочно-антропонимической лексикой, отразившей в языке сложное, во многом противоречивое и бесконечно глубокое взаимодействие, взаимопроникновение двух огромных живых миров. В лингвистической литературе зоонимы определяются как «анимализмы», «зоонимы-метафоры», «зоометафоры», «зоолексемы», «зооморфизмы», «компаративные фразеологизмы с анималистическим компонентом», «фразеологизмы с зоонимным компонентом», «компаративные фразеологизмы с компонентомзоонимом» и т.д. Зооморфные метафоры, или зооморфизмы, – это зоонимы, используемые в качестве номинаций для метафорической характеристики когочего-)либо [Голованова, 2002; Гура, 1997; Журавлев, 1994; Ильясов, 1981;

Рыжкина, 1979; Свешникова, 1995; Огдонова, 2000].

Термин зооним многозначен: «его первичное значение связано с наименованием животных, а вторичное – образное, метафорическое – обладает ярко выраженным коннотативным потенциалом и употребляется в качестве экспрессивной оценки» [Устуньер, 2004, с. 17-18]. Для зоонимов в переносном значении существуют отдельные термины: зоосемизмы [Першаева, 1982].

Э.А. Кацитадзе предпочитает сложное терминологическое образование для оценочных анималистических имен: зоонимы-метафоры. В нем подчеркивается качественно иная семантическая значимость нового образования, дающего образную характеристику человека, и в то же время сохраняющего связь с первым значением слова. Ученый пользуется и другим термином – зоометафора. Под него он подводит также и оценочно-антропонимические фразеологизмы с анималистическим компонентом [Кацитадзе, 1985, с. 1].

Зоонимы – «единицы, в которых культурно значимая информация выражается в коннотативном аспекте значения. Каждая зоолексема имеет потенциальную коннотацию, то есть в сознании носителей языка она сопровождается специфическими эмоционально-эстетическими ассоциациями»

[Телия, 1981, с. 76].

Коннотация зоонимов реализуется во вторичной номинации – зооморфизмах. «Зооморфизмы основываются на объективных (реальных) и субъективных (мнимых) качествах животных, которые приписываются им фантазией и творческим мышлением народа. Эти зафиксированные в переносно-содержательной структуре лексических единиц признаки трансформируются в «семантическую мотивированность» (внутреннюю форму) зооморфизмов, благодаря чему они приобретают особую экспрессивную окраску и становятся составной частью экспрессивного фонда языка»

[Огдонова, 2000, с. 18].

Представляя зооморфную метафору как восходящий к царству животных образ, А.П. Чудинов выделяет ее фреймы: «состав царства животных», «объединения животных и иерархические отношения в них», «действия животных», «обращение с животными», «части тела животных», «места обитания животных» [Чудинов, 2001 в, с. 132-143].

В ряду терминов, выражающих зоометафору, оспаривается понятийный объем термина зооним как общего наименования лексемы, реализуемого во всех семемах. Есть тенденция ограничить его только лексико-семантической группой наименований животных. Н.В. Располыхина понимает под термином зооним только лексико-семантическую группу слов, включающую лексемы с прямыми наименованиями животных разных подгрупп (напр., «птицы», «рыбы», «змеи») [Располыхина, 1984, с. 7]. В исследовании Ф.А. Литвина зооним понимается как общая словарная единица, которая, с одной стороны, может принимать облик зоосемизма (наименование животных, млекопитающих, птиц, рыб и т.д.), а с другой – зооморфизма, зоометафоры (переносный, метафорический вариант, проецируемый на человека) [Литвин, 1974, с. 81]. Такой подход сохраняет лексикологическую традицию, согласно которой вербальное выражение прямого номинативного значения слова именует все свои семантические реализации, в том числе и метафорические.

Дериваты зоонимов, дающие оценочные наименования людям, всегда были предметом внимания лингвистов. Семантика оценки, в том числе и выражаемой анималистической лексикой, активно изучалась Н.Д. Арутюновой, Е.М. Вольфом, В.Н. Телия, М.В. Никитиным, Л.Г. Смирновой и другими учеными. Сделан вывод о высокой частотности отрицательной оценки, выражаемой зоометафорой [Вольф, 1985]. В работах Н.Д. Арутюновой оценка рассматривается в тесной связи с синтаксисом и прагматикой. Исследователь выделяет два типа метафорической характеристики – общеоценочную и частнооценочную, устанавливает зависимость оценки от социальных условий и норм, принятых в данном обществе [Арутюнова, 1988; Жельвис, 1988, 1999].

М.В. Никитин подчеркивает, что оценка опирается на интуицию, в связи с чем она экономна по способу получения, но не совсем надежна по результату [Никитин, 2000]. Л.Г. Смирнова говорит о том, что оценка является чрезвычайно значимым прагматическим сигналом, который во многом реализует структуру речевого акта, а также это важнейший компонент когнитивных процессов, во многих случаях именно оценочная квалификация завершает познание новой реалии действительности и включение ее в сферу жизненных интересов человека [Смирнова, 2013, с. 3].

Метафора является одним из главных средств постижения, построения и членения языковой картины мира познающей его личностью. Ее исследование позволяет сделать важные выводы о многих психологических и социальных явлениях. Она дает представление о том, какие человеческие качества порицаются и какие одобряются, какие явления стоят в центре и какие остаются в стороне, какие реалии действительности устойчиво связываются ассоциациями в сознании членов языкового коллектива и какие остаются изолированными, какие существа и предметы получают «второе имя» и какие называются только «своими именами» [Скляревская, 1993, с. 101].

Ученых привлекают и частные фрагменты действительности, вызывающие наиболее активное развитие метафорических характеристик. Н.А. Лукьянова, например, подчеркивает значимость языковых образных средств в оценках социально-антропонимического характера: «Семантическая интерпретация оценочных слов может служить вспомогательным материалом для социологов как способ (метод) выявления социальных типов личности» [Лукьянова, 1986, с. 121]. В науке отмечаются изменения в семантической структуре зоонимов [Соколова, 2010, с. 35-38].

Подвергается глубокому изучению взаимодействие человека и непосредственно окружающего его предметного мира в плане образования метафоры. Этот процесс оказывается обоюдно направленным, его результатом является наличие двух типов метафорических преобразований: перенос названий, связанных с человеком, на иные предметы (ручка двери, ножка стола и т.д.) и перенос наименований других объектов и явлений на действия человека, части его тела, на его внешние, психологические и социальные качества. Тип переноса, в центре которого оказывается понятие «человек», именуется антропоморфизмом [Ульман, 1970, с. 278]. Если метафора, направленная от человека на предметный мир, расширяет номинативный запас языка, то перенос наименований с предметного мира на человека – антропоцентрический – пополняет экспрессивные средства языка: такая метафора сохраняет образность на все время существования в языке.

Характеризующая антропоцентрическая метафора захватывает все стороны человеческой личности: внешний облик (рост, телосложение, черты лица), психические свойства (черты характера, темперамент, умственные способности, эмоциональность), особенности поведения (отношение к людям, реакция на ситуацию), положение в социуме и сформированные этим положением свойства личности [Скляревская, 1993, с. 102].

Подвергнута анализу антропоморфная метафора в политическом дискурсе [Чудинов, 2000 а; 2001 б, г; Вершинина, 2002]. Проанализирована когнитивная характеристика ведущих моделей метафорического представления современной политической реальности и выделены ведущие концептуальные векторы современной политической метафоры [Чудинов, 2000 а; 2001 д]. Отмечается экспансия метафоры в специальную лексику [Мангова, 2012, с. 287-290].

Исследован глубинный уровень возникновения метафоры, связанный с мышлением [Вершинина, 2002, с. 36]. В работах ученых выделяются метафорические модели, каждая из которых делится на фреймы (например, «части тела животных», «поведение животных»), рассматривается использование различных моделей в речи известных политических лидеров, принадлежащих к различным политическим силам. Отмечается, что концептуальные политические метафоры способны «подсказывать, настраивать, наводить на определенный тип решения и поведения… влиять на процесс принятия решений» [Баранов, 1991, с. 190].

Разработана методика текстологического исследования зооморфизмов, их дистрибутивного анализа, установлены их парадигматические отношения (синонимические и антонимические) [Литвин, 1974; Гутман, Литвин, Черемисина, 1977].

Установлены причины недостаточно полного описания образных значений в лексикографических работах, рассматриваются возможности восполнения этого пробела, в связи с чем заявлена необходимость одинаковой подачи образных значений зоонимов в словарях [Гутман, Черемисина, 1976].

На русском языке вышли работы, рассматривающие анималистическую лексику в других языках. Обращают на себя внимание работы, связанные с изменениями в анималистической аксиологии английского языка [Кравцова, 2009, с. 136-143; Астанкова, 2013, с. 175-179]. Рассматривая нефтегазовую терминологию в английском языке, в том числе и антропонимическую, Н.В. Терских замечает, что «анализ значения слова «кошка» в двух языках приводит к мысли, что восприятие животных в двух культурах различается.

Кошке в русском языке отводится роль хитрого и вороватого животного», тогда как в английской культуре ««сat»– это существо, которое может быть очень опасным и способным постоять за себя» [Терских, 2011, с. 191-195].

Е.В. Новикова исследует зооморфизмы в современном немецком языке [Новикова, 2009]. В ряде работ Ф.Н. Гукетловой решаются вопросы соотношения типологического и национального в зоометафре, которая отражает, с одной стороны, общечеловеческие ценности, а с другой – особенности мировосприятия различных носителей языка и культуры [Гукетлова, 2008, с. 105-123; 2009]. Исследованы зоонимы, характеризующие человека, в литовском языке [Россинене, 1978]; семантическая структура и функционально-коммуникативные свойства зооморфизмов испанского языка [Писанова, 1989]. Зоонимы в качестве образной характеристики человека рассматриваются в работах А.О. Кубасовой [Кубасова, 2008 а; Кубасова, 2008 б].

О динамизме в развитии анималистической аксиологии во всех языках свидетельствуют работы, посвященные функционированию зоонимов в публицистическом жанре [Андреев, 2011, с. 70-81]. О.В. Пасечник делает интересные выводы по поводу аксиологических аспектов оценки метафорой политических деятелей: «Зоометафора как один из самых распространенных типов оценочной номинации в политическом дискурсе используется для сравнения политика и его действий с представителями мира фауны. Сами номинации животных и лексика, отражающая их характеристики, оценки не содержат; перенос этих характеристик в антропосферу (на основе tertium comparationis) влечет за собой формирование той или иной оценки образа. Так, посредством анималистической метафоры создаются образы ПОЛИТИКОВЛОШАДЕЙ в значении трудолюбия/страсти к вниманию публики («der Brohengst», «das Zirkuspferd»), ПОЛИТИКОВ-ПТИЦ («die Falken im Pentagon») в значении агрессивности и воинственности, ПОЛИТИКОВ-ЛЬВОВ («der Lwe Gottes») в значении властности и первостепенности, ПОЛИТИКОВСОБАК («die hoch technisierten Sprhunde der USA») в зна-чении опытности и верности, ПОЛИТИКОВ-КОШЕК («der Mann mit sieben Katzenleben»)»

[Пасечник, 2007, с. 163-167]. Животные своими инстинктами и повадками всегда будут привлекать человека, и если зоонимы оказываются все более антропонимов, то приходится констатировать, что эти два мира все чаще сравниваются.

Материал французских газет позволил исследователям сделать важный для нашей работы вывод о том, что «одна и та же зоометафора интерпретируется по-разному, в зависимости от контекста» [Андреева, 2008, с. 90-93].

О.И. Агафонова отмечает, «что метафоры с зооморфным компонентом играют важную роль в политических текстах, поскольку в значительной мере способствуют формированию представления о политическом устройстве государства, его лидерах» [Агафонова, 2011, с. 82-88].

Затрагиваются вопросы синтаксического функционирования зоонимов, например, в позиции метафорического обращения [Липатова, 1981].

В зоне внимания лингвистов находятся и синтагматические свойства зоонимов, в частности, их активность в процессе формирования фразеологических единиц [Архангельский, 1964; Ахманова, 1957; Виноградов, 1977; Телия, 1997; Солодуб, 1997; Добровольский, 1997]. Р. Малафеевой, Д.М. Мардановой, Г.С. Григорьевой, Н.Ф. Зайченко представлена семантическая структура фразеологизмов с компонентом зоонимом в русском литературном языке [Малафеева, 1989]. Стали объектом изучения в аспекте теории номинации фразеологические единицы английского языка с зоонимами [Григорьева, 1985]. Рассмотрена лексико-семантическая группа «название животных» и ее фразеобразующие возможности в русском языке [Зайченко, 1983]. Установлена зависимость между частотностью использования, логической активностью, фразеологизмов во французском языке, с одной стороны, и многозначностью – с другой [Соколова, 1984 а, б; 2000].

А.Б. Антонова, анализируя фразеологию английского языка, связанную с алкоголизмом, выделяет «более семидесяти наименований представителей животного мира, встречающихся в анимализмах, имеющих отношение к употреблению алкоголя» [Антонова, 2010, с. 149-155].

Исследование зоометафоры стало особенно актуальным в последние десятилетия. Она изучается в различных аспектах: семантическом, словообразовательном, функционально-синтаксическом. Предметом внимания все чаще становится вопрос прагматического эффекта использования зоометафоры. Переносные значения анималистической лексики рассматриваются отечественными учеными в различных языках, что позволяет больше узнать о культуре и быте людей, использующих этот язык. Именно лексика и ее семантические процессы в большей степени, чем другие уровни языка, демонстрирует связь языка с жизнью и деятельностью коллектива.

«Семантическая история слов во многих случаях достаточно отчетливо отражает изменения в условиях жизни общества» [Шмелев, 1964, с. 9].

Рассмотрение наименований животных с лингвистической точки зрения диктует двусторонний подход к их изучению, учитывающий тот факт, что в их значениях отражаются элементы научного и обыденного сознания в зависимости от использования этих имен в тех или иных сферах общения. В соответствии с этим необходимо разграничивать терминологическое значение зоонима, включающее знания о животном, которыми располагает наука, и его бытовое значение, складывающееся из общественного представления людей о нем.

В состав исследуемых зооморфных метафор целесообразно, считают ученые, включить названия не только животных, но и других «зооморфных персонажей» [Гура, 1997]: птиц, насекомых, рыб. В соответствии с «народной этнозоологией» [Виноградова, 2000, с. 91] они занимали три царства, окружающие человека: небесное (анималистические образы птиц и летающих насекомых), нижнее пространство – земля, подземный мир и вода – (хтоническая группа: рыбы, земноводные, пресмыкающиеся), срединная сфера пребывания (домашние животные и скот).

Лексико-семантическая группа зооморфизмов постоянно пополняется новыми обозначениями и представляет собой открытую структуру, так как языковое творчество людей, связанное с сопоставлением жизни животных и своей собственной, остановить невозможно. Возникновение зооморфизмов и их функционирование в речи зависит от роли животных в жизни людей, а также от общего отношения человека к окружающей его природе, которое тоже подвергается изменениям со временем и связано с условиями социальноэкономической и культурной жизни, с приоритетами в стране и в мире и т.п.

Наконец, у метафоры есть и когнитивные рычаги развития, которые связаны с гносеологической потребностью человеческого мышления проникать в глубинную семантику слов, обусловленную системными связями в лексике.

Естественно, что динамизм анималистической метафоры свидетельствует о стремлении человека к обновлению и усилению выразительности антропонимической аксиологии.

1.3. Возможности сравнительно-сопоставительного анализа в Исследование русской зоометафоры в плане сопоставления с аналогами в других языках, безусловно, проливает свет на ее сущность, обнаруживая детерминируют национальные языковые особенности метафорических переносов в русском языке.

В лингвистике отмечается высокая продуктивность переносов в области анималистической лексики английского языка, рассматриваются процессы метафоризации в сопоставительном плане в русском, английском, немецком, парадигматические отношения метафорических зоонимов, на механизмы конверсии и возникновение зоосемических глаголов в английском языке [Лясота, 1954, 1984; Новикова, 2009]. Сравнивая процессы метафоризации в типологического и национального в зоометафоре, которая отражает, с одной мировосприятия различных носителей языка и культуры [Гукетлова, 2008, с. 105-123; Гукетлова, 2009, с. 121-125; Гукетлова, 2009]. Появились работы по сопоставлению русских антропонимических зоометафор с китайскими [Чэнь Сяо Хуэй, 2010 а, б; Чэнь Сяо Хуэй, 2011, с. 24-28].

В сопоставительной лингвистике есть опыт анализа смысловой структуры зооморфизмов в русском, английском и казахском языках, результатом его стал вывод о том, что языки, близкие в концептуальном плане, на эмоциональном уровне могут иметь значительные расхождения [Войтик, 1974]. Предложена типология зооимен на основе характера метафоризации их значений:

1) окказиональные; 2) устойчивые с неопределенным лексическим значением;

4) десемантизированные, выполняющие не характеризующую, а экспрессивную функцию ласки, симпатии, презрения к человеку [Войтик, 1974].

Предпринята попытка системного описания семантики зооморфизмов в русском и английском языках. Осуществлен сопоставительный анализ зооморфных микросистем, выделяемых в соответствии с номинативными соотнесенности. Дан анализ функционально-синонимическим группировкам по их общему семантическому компоненту, равному одному из характеризующих значений: рассмотрена, например, группа анималистических лексем, объединенных оценкой «глупый» [Рыжкина, Литвин, 1976; Рыжкина, 1979].

Есть опыт исследования зоонимов и фитонимов русского и английского языков в аспекте этнического менталитета [Завалишина, 1998]. А.В. Карташова делает сопоставительный анализ особенностей когнитивной метафоры в различных коммуникативных культурах на материале научных текстов русского и английского языков [Карташова, 2013]. В.С. Куликова, сопоставляя сленг наркоманов, отмечает активность процесса метафоризации, в том числе и антропонимической, в этой области лексики. Так, в английском языке «bull – агент по борьбе с наркотиками, полицейский», русский зооним «ежик – законченный наркоман» [Куликова, 2013, с. 88-91].

В результате сопоставления процессов антропоцентрического переноса в русском и литовском языках выделены три степени совпадения эквивалентных зоонимов в сравниваемых языках: 1) переносные значения полностью совпадают – лит. «asilas» = рус. «осел» – «глупый, тупой, упрямый человек»;

2) переносные значения совпадают частично – лит. «avinelis» = рус. «ягненок» – «тихий, кроткий человек», а также добавочное значение «глуповатый»;

3) переносные значения не совпадают: лит. «parselis» – «незрелый, мало смыслящий человек» рус. «поросенок» – «ребенок – неряха, замарашка»

[Гудавичюс, 1985]. Отмечены и другие случаи несоответствия между вторичными значениями зоонимов разных языков: 1) в одном языке название животного переносится на человека, а в другом на предмет; 2) в одном языке вторичное значение есть, а в другом нет [Неделяева, 1976]. Исследованы фразеологизмы-зоонимы в сопоставлении с английским и турецким языками [Марданова, 1997]. Выделены и рассмотрены зооморфные выразительные средства в испанском языке [Каменская, 2008].

В диссертации А.А. Киприяновой наименования животных в русском, французском, английском и новогреческом языках членятся на фаунизмы, анимализмы, зоосемизмы и зооморфизмы, рассматриваются особенности отображения языковой картины мира через фразеологию и паремиологию, обращается внимание на взаимосвязь языка и культуры. В работе показана особая роль зооморфизмов в формировании картины мира, специфичной для каждого из языков. Концепт «человек» А.А. Киприянова представляет в виде четырех составляющих его блоков: 1) внешность; 2) характер и стиль поведения; 3) профессиональная деятельность; 4) отношение к себе подобным.

Структурно-семантическая конфигурация концепта позволяет нарисовать «портрет» мужчины и женщины в русской, английской, французской и греческой культурах и обозначить разницу в восприятии этой части мира.

Этноспецифичность, как справедливо считает автор, определяется патриархально-православным укладом жизни в России и в Греции и протестантизмом в Англии и во Франции [Киприянова, 1999].

Ц.Ц. Огдонова, осуществляя системный анализ зооморфизмов в русском языке, сопоставляет их с бурятским языком, описывает их культурную специфику, выявляет мотивирующие источники (языковой и мифологический).

Исследователь подчеркивает, что описание зооморфной лексики как фрагмента языковой картины мира невозможно без учета специфики структурносемантических особенностей исследуемых слов, делает вывод о том, что структура лексического значения зооморфизмов представляет собой объединение денотативного и коннотативного макрокомпонентов, находящихся в неразрывном единстве, одновременно и с равной «долей» участвующих в номинации. По мнению Ц.Ц. Огдоновой, 74% зоонимов в русском языке имеют негативную коннотацию [Огдонова, 2000].

Рассмотрены зоонимы и фитонимы в русском арго XIX – XX вв. в семантико-образовательном аспекте [Чернан, 2000]. Исследована семантическая структура зооморфизмов русского и других языков [Линко, 1989; Свионтковская, 2000]. Предметом анализа ученых становятся компаративные исследования фразеологических единиц с анималистическим компонентом [Холманских, 2000]. В них делается вывод о тенденции к универсализму их возникновения [Сагова, 2011, с. 101-102].

Дан сопоставительный анализ зоометафоры в русском и турецком языках [Устуньер, 2004], в русском, французском и немецком языках [Солнцева, 2004].

Авторы этих исследований делают вывод о том, что один и тот же зооморфизм может употребляться для нескольких характеристик человека, поскольку обладает широким спектром коннотаций, связанных с разными направлениями ассоциативного развертывания одной базовой семы или с пучком ассоциаций от нескольких сем в структуре исходного зоонима. Например, ишак характеризует 1) безропотного, трудолюбивого и 2) упрямого человека, а оценочно-антропонимический признак смелый выражается несколькими зооморфизмами: лев, сокол, орел.

Сравнение с другими языками позволило сделать вывод о том, что концептуальная метафора «природа – человек» в русской поэтической картине мира XIX – XX веков обладает высокой степенью абстрактности [Хамитонова, 2008, с. 23].

Выводом сопоставительных работ о зоометафоре стало понимание того, что в ее основе лежит логико-эмоционально-оценочное переосмысление денотативного пространства «животный мир», спроектированного на «мир человека», и что зоометафора отражает детализированные представления о данном фрагменте языковой картины мира в сознании носителей традиционной народной культуры.

1.4. Семантическая структура зоометафоры и ее аксиологический действительности. К ним относится объективный мир вещей и явлений, а также мыслительные процессы в сознании, связанные с восприятием окружающей действительности. В качестве субъективной стороны здесь выступают различные чувства, вызванные предметным миром. Лексическое значение слова отражает все названные аспекты связи сознания человека с действительностью в совокупности денотативного, сигнификативного и коннотативного элементов значения. «Словесный знак связан ономасиологическим отношением с денотатом, очерчивающим его предметную отнесенность, и с сигнификатом, составляющим его понятийную отнесенность, сумму существенных (отличительных) признаков класса обозначаемых словом предметов» [Солнцева, 2004, с. 22]. «Денотат – «предметное» значение слова (например: волк – хищное животное из семейства псовых), сигнификат – совокупность признаков, воспринимаемых человеком эмпирически через органы чувств (волк – животное серой окраски с крепкими острыми зубами, горящими в темноте глазами, быстрый в движениях), и коннотат – совокупность признаков, приписываемых животному человеком в виде качеств, вытекающих из его поведения, повадок, отношения к окружающей среде (для волка характерны злость, ненасытность, враждебность к миру, в котором он обитает, и т.п.)» [Кубасова, 2008 в, с. 8].

Вопрос о статусе компонентов лексического значения зоонима относится к числу дискуссионных. Большинство ученых рассматривают коннотацию как дополнительный элемент значения, характеризующий слово в речи и придающий ему какой-то семантический оттенок, составляющий дополнительное содержание слова [Азнаурова, 1977; Арнольд, 1999; Ахманова, 1966; Колшанский, 1975]. Ученые считают необходимым разграничивать содержание слова и его коннотацию. Не включает коннотацию в понятие лексического значения И.Р. Гальперин, замечая, что «лексическое значение – это средство, при помощи которого формируется словоформа для выражения определенного понятия» [Гальперин, 1981, с. 52]. В.Н. Телия рассматривает коннотацию как «семантическую сущность, визуально или окказионально входящую в семантику языковых единиц и выражающую эмотивно-оценочное и стилистически маркированное отношение субъекта речи к действительности при ее обозначении в высказывании, которое получает на основе этой информации экспрессивный эффект» [Телия, 1986, с. 5]. По мнению Ю.Д. Апресяна, «лексические коннотации не входят непосредственно в лексическое значение и не являются следствиями из него: они объективно существуют в языке, получая закрепление в переносных значениях, привычных метафорах и сравнениях, фраземах (полусвободных сочетаниях, производных словах)» [Апресян, 1988, с. 36-38]. А.С. Мамонтов предлагает два плана рассмотрения коннотации: «1) ассоциативно-мыслительный аспект определяется экстралингвистическими факторами (береза – символ России, символ Родины для русских); 2) ассоциативно-лингвистический – связан с внутренней формой слова и служит основанием для экспрессивной окраски – эмоциональной, оценочной и стилистической (осел для русских ассоциируется с упрямством)» [Мамонтов, 2000, с. 144].

Лексическое знaчение словa может быть связано с целым спектром aссоциативных (коннотативных) признаков, которые, не входя в ядро лексического значения, «окружают его подобно силовому полю» и образуют так называемый импликационал первичного значения [Никитин, 1979, с. 91Таким образом, коннотативные семы «драчливый», «глупый» и «неповоротливый», входящие в импликационал слов петух, осел и медведь, обусловили их метафорическое использование [Апресян, 1995, с. 45-64].

Подтверждением языковой реальности приписываемых тому или иному слову коннотаций являются: «1) возможность метафорического использования слова на основе приписанной ему коннотации; 2) наличие аффиксальных дериватов, реализующих коннотацию; 3) наличие фразем, реализующих приписанную коннотацию. Так, доказательством реальности коннотаций «упрямый» и «глупый», приписываемых слову осел, являются: 1) метафора осел «глупец»; 2) аффиксальный дериват ослить «глупо, неудачно острить»; 3) компаративные фраземы упрям как осел и глуп как осел» [Москвин, 1997, с. 12].

М. Блэк подчеркивает, что при сравнении человека с животным в высказывании имеются два субъекта: главный – человек, вспомогательный – животное. Каждый из них присутствует в сознании воспринимающего лица не сам по себе (в его денотативном значении), но как средоточие более или менее многочисленных общепринятых ассоциаций, или импликаций (если волк …, то …; соответственно, если человек – волк, то он агрессивен, свиреп и т.п.) [Блэк, 1990, с. 162].

Приведенные мнения об обоснованности включения коннотации в семантическую структуру зоометафоры позволяют сделать вывод о том, что представление о животном в сознании человека создается объединением множества присущих ему признаков – закодированных и незакодированных. В основе зоометафоры лежит прямое номинативное значение лексемы, которое включает в себя как словарные (закодированные), так и потенциальные свойства денотата. Полная реализация антропонимического значения осуществляется в системе деривационных, парадигматических и синтагматических отношений. Коннотативный элемент метафорического значения проявляется в разной степени: чем более оно обусловлено контекстом, тем ярче его изобразительно-образная функция. Иначе говоря, коннотативное значение имеет все признаки элемента слова, входящего в его семантическую структуру.

зооморфизмов русского языка, обращает внимание на то, что зооморфизмы обладают сложной семантической структурой, которая представляет собой конфигурацию, формирующуюся на эпидигматической оси, и имеет свою ономасиологическую формулу. Он выявляет компоненты коннотативного содержания: гиперсему «экспрессивность» и коннотативные семы «образность»

и «оценка». Рассматривая фразеологизмы с зоонимом, ученый подчеркивает, что названия животных в их составе выступают организующим центром, с помощью которого другие элементы объединяются в единое семантическое целое [Тон, 1997].

Коннотативный компонент слова, как доказывают работы лексикологов, – важная составляющая значения слова, способная влиять на его семантические связи и на изменения лексической системы в целом. Д.Н. Шмелев высказал, на наш взгляд, основополагающую мысль по поводу соотношения всех элементов значения слова и их роли в дальнейшем развитии его семантической структуры:

«Трудно в настоящее время усомниться в необходимости различения «предметно-логического» содержания слова и его экспрессивностилистической окраски, а также в необходимости отграничения случаев индивидуального и контекстного экспрессивно-стилистического употребления слова от устойчиво-закрепленных за ним экспрессивно-стилистических функций. Однако вряд ли реально рассматривать последние независимо от предметного значения слова; почти столь же нереально, в конечном счете, изучение значения слова без учета возможностей его применения, т.е. его стилистического диапазона» [Шмелев, 1973, с. 251].

Эти слова ученого стали главным стимулом реализации в данной работе идеи рассмотрения анималистической лексики в чеховской прозе, дающей жизнь новым метафорическим значениям, которые вполне мотивируются деривационными, парадигматическими отношениями зоонима и актуализируются его синтагматическими (включая широкий контекст) связями.

Именно системный подход, убедительно разработанный Д.Н. Шмелевым, является наиболее продуктивным аспектом исследования тематической группы анималистических антропонимов. Он позволяет увидеть механизм формирования метафорического значения, связанного с денотативным значением, его активными и потенциальными составляющими. Первые из них входят в словарное толкование имени, являясь основой закодированных в лексикографии переносов, вторые – могут быть использованы в процессе дальнейшей метафоризации зоонима, расширяя его семантический объем и являясь основой динамического характера развития антропонимической аксиологии.

ВЫВОДЫ

Вопрос о понятийном объеме термина зооним решается в данной работе в соответствии с лексикологической традицией, определяющей отношения в границах многозначной лексемы как деривационные. Согласно этому термин зооним уместен для наименования анималистической метафоры, если не создает двусмысленности в тексте.

коннотативной лексике, являющейся продуктом творческого мышления ввиду многообразия ассоциаций, в том числе и индивидуальных. Это вызвано бесчисленными свойствами денотата прямого номинативного значения, что создает базу для его переосмысления, переноса его признаков на человека.

выражаемой зоометафорой, отметим, что в этой части особенно наглядно проявляется динамизм системы, детерминированный национальными и индивидуальными особенностями восприятия, временем, ситуацией, бесконечным, непрекращающимся процессом сравнения мира человека и животных, в результате чего зоонимы являются частотной производящей базой для антропонимической аксиологии. Зыбкость оценочного значения зоометафоры дает ей возможность балансировать между негативной и позитивной коннотацией. И данная работа не могла бы состояться, если бы автор не считал основными рычагами развития зоометафоры взаимосвязь двух гносеологических процессов: сопоставления и потребности человеческого мышления изымать из слова все его семантические возможности.

Универсальный характер зоометафоры предполагает сходство и различие ее коннотации и семантического объема в двух и более языках, что позволяет увидеть различие в восприятии мира. Выводы ученых о роли зоометафоры в построении и членении языковой картины мира носителями различных языков – представителями определенных социальных, нравственных и культурных ценностей – вполне распространяются и на познающую личность с ее индивидуальным багажом знаний, впечатлений и принципов.

Изменения в метафорической системе демонстрируют актуальность тех или иных минимальных значений семантической структуры слова на данном синхронном срезе, в результате чего образуются новые семемы, обогащающие различные языковые парадигмы образными, стилистически отмеченными компонентами, которые со временем могут стать более востребованными, чем мотивирующие их лексемы, и перейти в активный запас лексики.

Нельзя не согласиться с мнением ученых о недостаточно единообразном и полном описании метафоры в словарях, но приходится вместе с тем заметить, что недостатки в лексикографической обработке объективно неизбежны, поскольку изменения в лексике (тем более ее метафорической части) всегда будут опережать ее дескрипцию.

Разделяем определение значения анималистического антропонима как синтаксически обусловленного функциями предиката, приложения и наиболее частотной функцией обращения.

Продуктивна мысль о том, что при сопоставлении человека с животным точкой отсчета является человек, на него примеряются свойства животного, имя которого может быть использовано как с закодированными в словаре, так и с потенциальными семами.

Зоометафора, как любое иносказание, позволяет понять скрытое концептуальное содержание произведения, что особенно актуально для постижения чеховского текста. Яркая экспрессия метафорического значения вовсе не снимает сложности, иногда вполне намеренной, его дешифровки.

Одной из основных теоретических установок работы является положение о полноте реализации метафорического значения в системе деривационных, парадигматических и синтагматических отношений (Д.Н. Шмелев).

ГЛАВА 2. ЗООМЕТАФОРА В ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА

2.1. Семантико-деривационные отношения зоонимов Анализ деривационных отношений зоометафоры позволяет выявить закодированные и потенциальные смыслы производящего ее значения, которые отражают всю полноту мотивирующей базы переноса с опорой на систему синхронических и диахронических связей многозначной лексемы.

«Неологический бум», имеющий универсальный характер [Катлинская, 2001, с. 187], особенно заметен в группе зоонимов. Резервные возможности переноса в этом семантическом блоке бесконечны, о чем свидетельствует разнообразие толкования анималистических имен, что, в свою очередь, объясняется доминированием в кодификации тех или иных понятийных аспектов этой группы слов. Ю.С. Степанов подчеркивает относительность формы лексической единицы в словарной таксономии, иллюстрируя мысль словом лев.

Зооним «может быть определен как: 1) хищник, 2) очень крупный, 3) с желтой гривой и т.д., или как: 1) млекопитающее, 2) хищное, 3) очень крупное и т.д., или как 1) животное, 2) хищное и т.д.» [Степанов, 1981, с. 100].

Имя животного многогранно. Оно может охватывать разные стороны денотата: экстерьер (размер, цвет), психические свойства (повадки, гастрономические пристрастия) и т.п.

Множество признаков, во-первых, детерминирует некоторое варьирование толкования зоонима в различных словарях и, во-вторых, оставляет возможность для еще не закодированных лексических определений денотата, позволяющих по-новому представить его значение, иначе распределив набор его свойств и признаков. Особая роль в постоянном переосмыслении зоонима связана с активным и динамичным взаимодействием человека с миром животных, результатом которого выступает все более глубокое их познание, являющееся основой для привлечения дополнительных признаков и переосмысления их имен.

В последние годы была установлена особая причастность зоонимов к средствам построения и членения познающей личностью языковой картины мира, написанной «под разным углом зрения» [Арутюнова, 1988, с. 199].

Изучение зоометафоры позволило сделать значительные выводы о многих психологических и социальных явлениях, которые касаются того, какие человеческие качества порицаются или одобряются, какие явления находятся в центре внимания человека или в стороне, какие существа и предметы называются только «своими именами» и какие получают «второе имя»