«Давид МАНДЕЛЬ Российские революции начала XX века (1900–1921 гг.) Учебник (по программам высшего классового образования) Школа трудовой демократии Москва 2010 2 УДК 323.4 ББК 60.5 66.3 М 23 МАНДЕЛЬ Давид. Российские ...»

Во второй половине XIX века, особенно к его концу, практически одновременно возникли два новых городских класса в России: буржуазия – владельцы крупных фабрик и заводов, шахт, банков, строительных, транспортных и торговых предприятий – и рабочий класс.

Российская буржуазия зависела экономически и политически от государства и, соответственно, не особенно жаждала демократических перемен. Ее экономическая зависимость была обусловлена слабостью внутреннего рынка, поскольку основная масса населения была весьма бедной. Главным заказчиком продукции тяжелой промышленности было государство (для строительства железных дорог, производства вооружений, и т.д.). Оно поддерживало высокие протекционистские тарифы, ограждая российскую промышленность от иностранной конкуренции. Оно выступало гарантом иностранных займов и само субсидировало промышленность, перекладывая основное бремя государственных финансов на трудящиеся классы. Наконец, и, пожалуй, это главное – царское государство обеспечивало своим репрессивным аппаратом (полиция, охранка, армия) бесправное положение трудящихся и, соответственно, высокий уровень эксплуатации трудящихся и высокие прибыли для имущих классов.

По этим причинам буржуазия не особенно стремилась сама к власти. На совещаниях промышленных магнатов доминировали царские чиновники, но они со вниманием относились к их интересам. Правда, было у буржуазии небольшое либеральное крыло (особенно среди тех, кто накопил свое состояние в текстильной промышленности – единственной отрасли, развивавшейся за счет гражданского рынка). Но оно было мало влиятельным в своем классе, за исключением короткого периода во время революции 1905–07 гг. Но даже тогда буржуазная либеральная оппозиция выражала скорее желание своего класса избежать народной революции.

Основной причиной реакционного характера российской буржуазии, несомненно, был боевой настрой российских рабочих. Работодателям совсем не улыбалась перспектива столкнуться с рабочим классом без поддержки царского репрессивного аппарата.

Рабочий класс Российской империи (если в него включить наемных трудящихся различных отраслей народного хозяйства) составлял в 1913 г. около 18 млн. человек (без неработающих членов семей) при общей численности населения 159 млн. Самым боевым отрядом класса были рабочие, занятые в крупной промышленности, в меньшей мере – горняки (около 3,35 млн.) и железнодорожники (около 800 тыс.)6. Однако эти цифры не отражают реальную социально-политическую силу рабочего класса.

С конца 1890-х годов промышленные рабочие показывали себя наиболее грозным противником самодержавия и вскоре заняли передовые позиции в борьбе за демократию. Боевой дух рабочих объясняется рядом факторов.

Во-первых, они подвергались тяжелой эксплуатации только квалифицированные могли позволить себе снимать отдельную комнату или квартиру и завести семью. Остальные снимали «углы» в переполненных квартирах и бараках на окраинах городов. На работе рабочие проводили долгие часы в изнуряющем труде (рабочий день доходил до 11–12 часов, 6 рабочих дней в неделю, хотя было довольно много религиозных праздников), часто в антисанитарных и опасных условиях. На предприятиях они подвергались унизительному деспотизму и произволу администрации, в том числе широко была распространена Рашин А. Г. Формирование рабочего класса России. М., 1958,, с 42, 65.

практика штрафов, моральных и даже физических оскорблений. В то же время самодержавие не допускало самоорганизации трудящихся для коллективной защиты. Трудящиеся не могли рассчитывать и на заступничество государства, которое неизбежно принимало сторону работодателей, за исключением самых вопиющих случаев.

Как известно, бедственное положение само по себе не порождает сопротивления. Оно чаще всего порождает смирение (как, например, сегодня в России). Для сопротивления нужны и развитое чувство человеческого достоинства, и уверенность в возможности добиться реальных результатов путем коллективного действия. В своем исследовании о положении английских рабочих в 1840-х годах Фридрих Энгельс отмечал, что только благодаря борьбе трудящиеся смогут избежать низведения себя до состояния рабочего скота. Неслучайно авангард рабочего движения России, сумевший увлечь за собой основную массу трудящихся, составляли более квалифицированные рабочие, особенно рабочие машиностроительной отрасли.

Это был самый урбанизированный слой класса, порвавший связи с деревней и освободившийся от традиционной крестьянской робости. Грамотные люди, гордые своим профессиональным мастерством, они были и материально сравнительно обеспечены в том смысле, что их зарплата позволяла претендовать на более или менее человеческие условия жизни, и меньше других боялись безработицы. Но они были так же бесправны, как все. А «культурное общество» к ним относилось вообще как к черни. Недаром Санкт-Петербург, который имел самую высокую концентрацию крупных металлообрабатывающих предприятий, стал центром революционного движения.

Развитию классового самосознания и склонности к коллективной борьбе содействовал и крупный масштаб промышленных предприятий России, объединявших на одной площадке тысячи, иногда и десятки тысяч рабочих.

Высокая концентрация рабочей силы была следствием запоздалой индустриализации, благодаря которой российская промышленность могла взять на вооружение последние методы развитого Запада, во многом перескакивая стадию мелкого ремесленного производства.

Запоздалый характер российской индустриализация повлиял и на идеологический облик рабочего движения, которое, с помощью социал-демократической интеллигенции, быстро попало под влияние марксизма - идеологии, сосредоточившей в себе вековой опыт классовой борьбы на Западе. Распространению марксистской идеологии содействовало и слабое влияние либерализма, находившего мало отклика даже в среде российской буржуазии. Поэтому неизбежное ослабление влияния на трудящихся идеологии царизма («самодержавие, православие, народность») вследствие репрессивной политики государства открыло довольно широкий простор для внедрения марксистского мировоззрения. Карл Каутский, немецкий социал-демократ, до Первой мировой войны общепризнанный авторитет марксизма, отмечал, что именно в России среди рабочих марксизм пустил самые глубокие корни.

Высокая концентрация работников на крупных предприятиях, расположенных в столице и других городах, их способность парализовать экономическую жизнь страны своими солидарными выступлениями, полное их бесправие и, наконец, их восприимчивость к классовому мировоззрению марксизма – все это содействовало становлению рабочего класса как наиболее грозного противника не только самодержавия, но и буржуазии, его младшего партнера.

Забастовка текстильщиков Санкт-Петербурга в 1896–1897 гг. была одним из первых проявлений политического потенциала рабочего класса России. Поводом для конфликта, начавшегося в мае 1896 г., была невыплата заработной платы за выходные по случаю коронации Николая II. Однако бастующие вскоре перешли к новому, политическому требованию – законодательное сокращение рабочего дня с 13 до 10,5 часов. Забастовка проявила новые для рабочего движения черты: скоординированное, дисциплинированное выступление сразу нескольких фабрик – всего 20 тыс. человек; на каждой фабрике были избраны стачкомы и представители для связи с другими фабриками; рабочие небастующих предприятий оказывали бастующим материальную поддержку. Кроме того, в забастовке приняла участие небольшая группа марксистов, рабочих и интеллигентов (в том числе и Ленин). Они составляли и распространяли листовки. Забастовка после трех недель закончилась поражением, но вспыхнула снова в январе 1897 г. и на этот раз заставила царя ограничить рабочий день 11,5 часами. Впервые организованное давление «снизу» заставило царя нарушить святой принцип самодержавия и пойти на уступки народу.

Слово «интеллигенция» появилось впервые в России. В буквальном значении слова интеллигенция - люди, занимающие в обществе положение, требующее диплома о высшем образовании или его эквивалента, то есть адвокаты, врачи, инженеры, журналисты, ученые, профессора, учителя и т.п. Сюда можно отнести и студентов. Однако, как известно, в России это слово носило и моральную нагрузку: «настоящая» интеллигенция – это люди, озабоченные «проклятыми вопросами» – судьбой страны и народа, ради которых они готовы идти на самопожертвование.

Численность интеллигенции (в буквальном значении этого слова) в России стремительно росла с индустриализацией. Неудивительно, что часть интеллигенции сопротивлялась самодержавию как сугубо реакционной власти, враждебной любой независимой общественной инициативе и автономной организации, не говоря уже о существовании цензуры. Значительная часть интеллигенции была сторонником либеральных идей и, за исключением короткого периода в 1905 г., не воспринимала революционных методов борьбы за демократию. Но было и меньшинство, примыкающее к различным социалистическим течениям и стремящееся именно к революционному свержению самодержавия, за что и подвергалось жестким репрессиям.

Влияние либерализма в России ограничивалось в основном интеллигентским кругом. Социалистически ориентированная интеллигенция к началу ХХ-го века уже устанавливала контакты с рабочими и крестьянами. Социалистические партии служили своего рода школами нарождающейся рабочей и в некоторой степени и крестьянской, интеллигенции. Во время революции 1905 г. и особенно после неё влияние разных социалистических партий на массы стало непоколебимым. На выборах в Госдуму рабочие голосовали почти исключительно за кандидатов от социалистических партий.

Национальные меньшинства Россия была многонациональной империей, в которой (по результатам переписи 1897 г.) русские составляли 44% населения, украинцы – 18%, различные тюркоязычные народности (в большинстве своем мусульмане и кочевники) – 11%, поляки –7%, белорусы – 5%, евреи – 4%, финны – 2,7%. Было еще множество более мелких национальностей. Нерусские национальности в своем большинстве проживали относительно компактно по окраинам империи. В центральной части России и в крупных городах империи население было преимущественно русским и русскоязычным.

Социалисты называли Российскую империю «тюрьмой народов» из-за отказа власти предоставлять минимальную автономию национальным меньшинствам и из-за ее политики дискриминации, включая и насильственные «обрусение» и обращение в православие. Преобладающую часть национальных меньшинств составляли крестьяне, для которых главный интерес представлял всетаки земельный вопрос, а не национальное самоутверждение. Поэтому носителями национальной идеи были в основном интеллигенция и мелкая буржуазия. Но там, где классовый и национальный антагонизм переплетались (как, например, в Латвии, в которой дворянство было в основном немецкого происхождения), ситуация была особенно взрывоопасной.

Национальные движения не были движущей силой революции. Однако то, что в различных революционных партиях выходцев из национальных меньшинств было непропорционально много, показывает, что протест против национального угнетения внес свой вклад в революционное движение. Опрос, проведенный в 1910 г., обнаружил, что 80% студентов еврейской и кавказских национальностей участвовали в различных левых партиях7.

Партии Политические партии царской России можно условно разделить на две группы. Первая группа связывала демократические перемены только с революционным путем.

В эту группу входили все социалистические партии. Они опирались на трудящиеся классы и на радикальную часть интеллигенции. Вторая группа, состоящая из несоциалистических (буржуазных) партий, отвергала революционные методы – большинство из них отвергало и демократию.

Эти партии опирались на имущие классы и на нерадикальное большинство интеллигенции. Четкое классовое деление по отнощению к партиям было выдающейся чертой дореволюционной политической ситуации. Только интеллигенция находилась по обеим сторонам социальнополитической пропасти, хотя подавляющая ее часть отождествляла свои интересы с интересами имущих классов.

Политические партии могли впервые легально существовать только благодаря революции 1905 г. До этого действовали только подпольные революционные партии, хотя предшественник либеральной Конституционнодемократической партии (партии кадетов) был основан нелегально в 1902 г. Партия кадетов была как бы подвешена между имущими классами, в основном реакционными, и революционно настроенными трудящимися классаKiss G. Die gesellschaftpoliticsche Rolle der Studentenbewengun im verrrevolutionaren Russland. Мюнхен, 1963, с. 97–98.

ми. Например, по важнейшему вопросу о земельной реформе программа кадетов призывала к справедливой компенсации экспроприированным помещикам. Такая позиция не могла удовлетворить ни помещиков, ни крестьян.

Для помещиков потеря земли, пусть даже с компенсацией, была равна их социальной смерти как господствующего класса. Крестьяне и слышать не хотели о компенсации, справедливо считая, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Только в течение короткого промежутка времени в период революции 1905 г. кадеты признавали приемлемыми революционные методы борьбы.

Правее кадетов находились октябристы («Союз октября»), называвшие себя так в честь царского Манифеста 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка». Манифест даровал народу политические свободы и законодательное собрание с ограниченными полномочиями и избирательное право, в высшей степени искаженное в пользу имущих классов. Дальше по пути к демократии октябристы (партия, популярная среди промышленной буржуазии) не желали идти, хотя накануне Первой мировой войны они отступали от своей традиционной позиции поддержки дискредитированного царского правительства. На крайнем правом фланге партийнополитического спектра был «Союз русского народа» (черная сотня) – реакционная монархическая партия, пользовавшаяся, как сказано выше, покровительством царя.

Социалисты были представлены двумя идеологическими течениями. Народники опирались главным образом на крестьянство, но активно работали и среди городских трудящихся. Политической базой марксистского течения были почти исключительно городские трудящиеся, преимущественно фабрично-заводской пролетариат.

Только в Грузии марксисты пользовались значительным влиянием среди крестьянства.

Ни идеология, ни организация главной народнической партии – Партии социалистов-революционеров (эсеров) – не отличались особой последовательностью. Партия вообще считала крестьянство движущей силой революции, задача которой была установить демократию, социализировать землю, отдав ее в распоряжение крестьян и установить восьмичасовой рабочий день. С течением времени развитие коллективных форм производства в деревне и в городе открыло бы путь к социализму. Левое же крыло партии (максималисты) считало социализм непосредственной задачей предстоящей революции.

Кроме установки на крестьян, эсеры отличались склонностью к террористическим методам, главным образом, покушениям на ненавистных государственных деятелей. Целью террора (задачей самостоятельной боевой группы внутри партии) была дезорганизация врага, просвещение народа путем подрыва престижа власти и защита партии. В разгар революции 1905–07 гг. (с ноября г. по октябрь 1906 г.) были убиты или ранены 3611 государственных чиновников разного ранга, большей частью руками эсеров. Несколько покушений было совершено на премьер-министра П. А. Столыпина, считавшегося главным автором кровавого подавления революции (его удалось убить в 1911 г.).

Социал-демократы, искавшие свою базу главным образом в городском рабочем классе, считали предстоящую революцию не социалистической, а буржуазнодемократической. Как марксисты, они полагали невозможным построить социализм в бедной стране, поскольку стремление установить социальное равенство в условиях всеобщей нищеты породило бы неравенство в новых формах. К тому же наемные эксплуатируемые трудящиеся, рабочий класс, не владеющие частной собственностью и поэтому объективно заинтересованные в коллективном управлении экономикой, составляли меньшинство населения. Крестьяне же, несмотря на некоторые коллективистские традиции, стремились к индивидуальной обработке земли, если не к формальной частной собственности на нее.

При общности идеологических установок социалдемократы разделились на две фракции, которые впоследствии стали партиями, – меньшевиков и большевиков.

Первоначальный раскол произошел на II съезде Российской социал-демократической рабочей партии в 1903 г. изза разногласий по организационным вопросам. Но как часто бывает в политической жизни, истинная природа раскола выяснилась только потом, после поражения революции 1905–1907 гг. (см. ниже «Уроки поражения»). Существенных организационных разногласий на самом деле не было. Распространенное представление о большевиках как о строго дисциплинированной («ленинской») организации профессиональных революционеров не соответствует исторической действительности. Несомненно, когда воцарилась реакция и активистам партии угрожал арест (аресты происходили в среднем всего через три месяца после начала подпольной деятельности), партия делала акцент на дисциплину. Членами партии оставались самые твердые революционеры, хотя даже тогда большинство членов партии составляли рабочие. Когда же революционная борьба расширяла поле легальной деятельности (1905– гг., 1912–14 гг., 1917 г.), большевистская партия функционировала не менее открыто и демократично, чем меньшевистская, допуская свободную дискуссию и большую меру местной инициативы. Это была не элитарная группа профессиональных революционеров, а плоть от плоти рабочего класса. Это и был главный источник ее силы.

Хотя Россия дала миру Михаила Бакунина и Петра Кропоткина, двух выдающихся теоретиков анархизма, среди рабочих не пользовались значительной поддержкой идеологические установки, характерные для анархизма, недоверие к государству в любой его форме, отказ от партийной организации и от участия в выборах в пользу «прямого действия», особенно в пользу всеобщих забастовок и восстаний. Анархистские идеи находили больше откликов среди моряков и крестьян, особенно в гражданскую войну 1918–21 гг.

РЕВОЛЮЦИЯ 1905–1907 гг.

«ГЕНЕРАЛЬНАЯ

В. И. Ленин назвал революцию, начавшуюся в январе 1905 г. и окончательно подавленную только к середине 1907 г., «генеральной репетицией» революции года. Это был период интенсивной политической активности народа, многократно ускорявший политическое просвещение всех классов. Благодаря этому конкретному опыту, они избавились от прежних иллюзий относительно друг друга и лучше понимали, кто является настоящим союзником и кто – противником. Без этого опыта наверняка не было бы социалистической революции в октябре 1917 г. Отсутствие подобного опыта на Западе играло значительную роль в поражении послевоенного революционного подъема. Даже там, где контрреволюция не сразу победила, как в Германии и Австрии, трудящимся дальше буржуазной демократии не удалось продвинуться.

Накануне В 1901 и 1902 гг. студентами-революционерами были убиты соответственно министр образования и министр внутренних дел, что ознаменовало возрождение студенческого движения после крупных забастовок и демонстраций 1899 г. В 1902 г. крестьянские волнения начались в центральном Поволжье и на Украине. Заодно набрало силу рабочее движение. Летом 1903 г. беспрецедентная по масштабам волна забастовок, в которых социал-демократические комитеты играли активную роль, покатилась по южной части империи, побуждая губернаторов ввести 160 000 войск – неслыханное число для подавления забастовочного движения. Забастовщики выдвигали экономические требования, обращенные к работодателям, и заодно политические требования к властям. Масштаб волнений, охвативших и национальные меньшинства (главным образом, поляков и финнов), был столь велик, что к 1904 г. большая часть империи находилась в той или иной форме на военном положении.

В этой беспокойной обстановке в январе 1904 г. началась война между Россией и Японией. Незадолго до этого сверхреакционный министр внутренних дел В. К.

фон Плеве, утверждал, докладывая Главнокомандующему: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война»8. Он, видимо, передумал перед самым началом войны. И совершенно справедливо, поскольку война оказалась весьма неудачной для России. А Серов В. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. Москва, 2003 г.

это было совершенно неожиданно, поскольку Россия считала себя великой европейской державой, а Японию - всего лишь азиатской выскочкой. (В начале войны националистическая пресса потешалась над японскими войсками, уверяя народ, что «шапками закидаем» и одолеем врага).

Война лишь усугубляла внутренний кризис, поскольку репрессивный курс правительства оставался неизменным.

Даже некоторые либералы стали желать поражения России, надеясь, что оно даст толчок внутренним реформам.

А что касается фон Плеве, эсеровская бомба его скосила в июле 1904 г.

Убийство фон Плеве, известие о котором общественность приняла с нескрываемой радостью, подействовало на царя. На место Плеве он назначил довольно умеренного дворянина князя П. Д. Святополка-Мирского, который открыл для России период сравнительного либерализма, известного под названием «осенняя весна». Он объявил частичную амнистию, отменил телесные наказания и аннулировал часть долговых платежей крестьян.

Между тем, пока рабочие продолжали митинговать и бастовать, а террористы бросать бомбы, либералы в городах, в основном из лиц свободных профессий, стали подражать действиям своих французских коллег кануна Революции 1848 г.: они организовывали банкеты, на которых выражали свою оппозицию режиму и поддержку демократическим реформам. Сельские же либералы - учителя, представители свободных профессий и земское дворянство - организовали всероссийскую конференцию, которая выдвинула требование демократических свобод, не решаясь, однако, требовать демократической власти. Но царь оставался непоколебимым.

Кровавое воскресенье Революция началась как реакция на расстрел рабочих в Санкт-Петербурге в воскресенье 9 января 1905 г.

Вместе с женами и детьми 200 000 рабочих шли к Зимнему дворцу передать царю петицию с предложением провести экономические и демократические реформы. Во главе шествия шел священник Георгий Гапон. Гапон работал миссионером среди рабочих столицы, когда полиция его заметила и завербовала в надежде, что он сможет отвлечь рабочих от политики и направить на путь чисто экономических требований. В 1904 г. власти даже разрешили ему организовать Собрание русских фабрично-заводских рабочих (своеобразную смесь общества взаимопомощи и профсоюза), которое создало ячейки на большинстве крупных предприятий.

Однако события вышли из-под контроля, когда четыре члена Собрания, рабочие крупнейшего Путиловского завода (на нем работало тогда 13 000 человек), были уволены, а начальство отказало Гапону в его просьбе их восстановить. Тогда поп организовал забастовку, к 3 января полностью остановившую завод. Первоначальные требования рабочих, кроме восстановления уволенных товарищей, были чисто экономическими, но вскоре рабочие стали требовать и демократии. Забастовка быстро распространилась на другие предприятия. К 8 января отказались работать уже 118 000 человек. Гапон тогда сочинил петицию, довольно чуднэю смесь покорного ходатайства «доброму царю», обманутому своими чиновниками, и радикальных социальных и политических требований, опиравшихся на трезвое описание положения рабочих.

Гапон заранее сообщил царю о предстоящем шествии и его мирных намерениях. В качестве единственного ответа царь приказал привести войска в боевую готовность и расставить их по ключевым точкам столицы. 9 января рабочие и члены их семей, отправившиеся с разных концов города в направлении к Зимнему дворцу, были скошены без предупреждения казацкими саблями и залпами пехотных частей. Было убито или ранено свыше тысячи человек.

Один этот кровавый акт окончательно рассеял все остатки легитимности царя в глазах рабочих и в разной степени отталкивал от власти большую часть населения.

По поводу этого преступления В.Ленин отмечал: «Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни»9. Именно с этого момента стали по-серьезному крепнуть связи социалистических партий с рабочими.

Из столицы политическое забастовочное движение распространилось по империи, впервые вовлекая и трудящихся непромышленных отраслей. В течение более двух последующих лет Россия потрясалась забастовками, демонстрациями, уличными боями между рабочими и властями, крестьянскими восстаниями, солдатскими мятежами, студенческими волнениями, и, конечно, террористическими покушениями.

Царь неохотно пришел к выводу, что не делать уступок больше нельзя. Но то, что он предложил, оказалось весьма скромным: выборы делегатов от предприятий в комиссию, задачей которой было предложить меры по улучшению положения рабочих. Но большинство делегатов оказалось социал-демократами или сочувствующими им, и они потребовали свободы слова и собраний, освобождения уже арестованных делегатов. Когда эти требования были отвергнуты, делегаты решили бойкотировать комиссию и призвали рабочих продолжать борьбу за восьмичасовой рабочий день, страхование здоровья, демократию и прекращение войны. На следующий день правительство распустило комиссию, положив конец единственной попытке самодержавия установить контакт с движением рабочих. Позже, в феврале, царь как будто выразил готовность допустить участие представителей народа в выработке проектов законов, но из этого тоже ничего не вышло.

Крестьяне не сразу отреагировали на Кровавое воскресенье, отчасти из-за своей изолированности, но и Ленин В. И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. Т. 9, с. 201-204.

потому что выжидали, чтобы выяснить, насколько ослаблена репрессивная мощь государства. Но уже к лету было зарегистрировано свыше 500 «беспорядков», большей частью забастовки и отказы платить арендную плату, а также незаконные вырубки леса, пользование помещичьими лугами и отдельные случаи поджогов. Время разграбления помещичьих усадеб и захвата земель еще не наступило. В июле недавно созданный Крестьянский союз провел общероссийскую конференцию, в которой участвовали делегаты от 22 губерний. Конференция постановила, что земля должна быть в общественной собственности всего народа и потребовала созыва Учредительного собрания. Это было первое организованное политическое выступление крестьян на национальном уровне.

Либералы также претерпели радикализацию. В мае 1905 г. различными профессиональными и национальными группами был учрежден Союз союзов, призывавший к установлению демократии любыми путями, вплоть до терроризма. Сельские либералы тоже сдвинулись влево, требуя созыва Учредительного собрания, но с разделением полномочий с царем.

Даже промышленники, потрясенные неспособностью власти сдерживать забастовочное движение и обеспечить порядок, разочаровались в полицейских репрессиях как способе решения проблем и призывали правительство к примирению с рабочими во избежание революции.

Они призывали к установлению конституционного режима, не решаясь требовать подлинной демократии.

В ответ на подъем оппозиции почти во всех слоях общества царь издал в августе 1905 г. Указ об учреждении Государственной думы, консультативного органа для участия в подготовке законов и надзора за государственными финансами. Предложенное избирательное право было неравным и исключало людей без собственного жилья или другой собственности, то есть подавляющую часть городского и сельского пролетариата и бльшую часть интеллигенции. Кроме того, царь наделил себя правом единолично созывать или распускать Думу.

Эта скудная уступка, обнародованная, когда уже заключался мир с Японией (что освободило новые войска для репрессивных операций) и в период затишья в забастовочном движении, подействовала на политическое настроение промышленной буржуазии, проявлявшей уже склонность возобновить свою традиционную поддержку власти. Указ вызвал и некоторое колебание среди либералов, которые разделились на два лагеря по вопросу об отношении к нему: отвергнуть его или сотрудничать с царём в надежде добиться новых уступок. В основе этого колебания лежал глубокий страх либералов перед народной революцией, которая придала бы мобилизованным, победоносным рабочим и крестьянам слишком много влияния на новую власть. Что касается промышленников, то если они и желали политических перемен, то исключительно для того, чтобы власть могла эффективнее охранять порядок, защищать их собственность и прибыли, и для увеличения собственного политического влияния в государстве. Хотя либералы стремились к более радикальным реформам, чем промышленники, они разделяли их страх перед «необузданными массами» и сами стремились к власти.

Октябрьский манифест и «Дни свободы»:

углубление классового разделения Уже месяц спустя после Указа об учреждении Думы по России покатилась новая волна рабочих протестов, которая, как казалось, обратила вспять наметившийся раскол в рядах оппозиции самодержавию. На самом деле непосредственным последствием нового подъема борьбы рабочих было небывалое до тех пор единство всех политически активных элементов общества, направленное против самодержавия. Однако это продолжалось недолго.

19 сентября 1905 г. забастовали московские печатники. Реагируя на полицейские репрессии против печатников, к ним присоединились рабочие других отраслей. В Петербурге печатники объявили забастовку солидарности, и к ним тоже присоединились рабочие нескольких промышленных предприятий. Когда казалось, что стачечная волна идет уже на убыль, железнодорожники дружно парализовали практически все железнодорожное сообщение империи. Оттуда забастовка перекинулась на все отрасли экономики, вовлекая в свой водоворот и студентов, и работников-интеллигентов. На передний план вышли политические демократические требования, отодвигая экономические заботы. Забастовщики искали оружие, сооружали баррикады, участвовали в уличных боях с силами правопорядка. Однако следующий логический шаг – вооруженное восстание – не был сделан.

Новый подъем борьбы трудящихся оказал радикализирующее воздействие на либералов и промышленников. На своем учредительном съезде кадетская партия заявила о полной солидарности с забастовщиками. Союз союзов содействовал участию работников – интеллигентов в стачечном движении. Промышленники открывали свои предприятия забастовщикам для проведения собраний и даже продолжали платить зарплату рабочим во время забастовки.

Масштаб и мощь движения парализовали власть, поставленную перед выбором между репрессиями (результат которых был непредсказуем и которые могли бы спровоцировать полномасштабное восстание) и новыми уступками. Царь очень неохотно выбрал второе и Манифестом 17 октября 1905 г. даровал политические свободы, распространил избирательное право на ранее исключенные группы и преобразовал Думу из совещательного органа в законодательный. Правительство объявило также амнистию, отменило выкупные платежи крестьян и либерализовало цензуру. Эти уступки носили чисто тактический характер. Царь был намерен их отобрать при первом возможном случае.

Практически одновременно с обнародованием Манифеста правительство инициировало, организовало или допускало широкомасштабную волну антиеврейских погромов, во время которых участники кричали «Бей жидов, спасай Россию!». Замыслом властей было отвлечь народный гнев от себя и направить его против беззащитного меньшинства. Во время погромов, обычно начинавшихся с патриотического шествия под охраной полиции и с попом во главе, убито было несколько тысяч человек и ранено гораздо больше во всех больших и малых городах за чертой оседлости, которой самодержавие ограничивало место жительства евреев. В письме к своей жене царь охарактеризовал погромы как реакцию народа на «нахальство» социалистов и революционеров, отмечая, что «поскольку евреи составляют девять десятых из бузотеров, народный гнев обращен против них»10. Волна погромов послу жила сигналом наиболее реакционным элементам общества, до того относительно тихим, заняться своей организацией. Осенью они учредили Союз русского народа.

Однако режим все еще не был в состоянии перейти в открытое контрнаступление. Относительное равновесие революционных и контрреволюционных продержалось до декабря 1905 г. и дало стране «дни свободы». Впервые за историю российского государства люди могли свободно собираться, создавать независимые организации, свободно высказываться и печататься.

Новые уступки царя вновь открыли и углубили раскол в рядах оппозиции. Рабочие явно не были укрощены, хотя на некоторое время забастовочное движение несколько утихло. Их целью оставались полные политические свободы и демократическая республика со всеобщим и равным избирательным правом, восьмичасовой рабочий день и земельная реформа для крестьян. Что касается последних, их могли удовлетворить только экспроприация и раздел помещичьих земель без компенсации. Но, с другой стороны, уступки царя существенно повлияли на политическое настроение промышленников. Партия Октябристов, учрежденная в ноябре и имевшая связи с промышленной Bing Е. J. (ред). The Letters of Tsar Nicolas and Empress Marie.

Лондон, 1927, с. 190-191.

буржуазией, приняла платформу, ограничивающуюся по сути мерами Октябрьского манифеста. Многие из либерального дворянства также прощались теперь со своей бывшей оппозиционностью, требуя от власти жестких мер против бунтующего крестьянства. Что касается Кадетов, то они еще требовали установления демократической власти, но только через Думу, нереволюционным путем. И они дистанционировались от забастовочного движения.

В этот период появились первые Советы рабочих депутатов. У их истоков были стачкомы отдельных предприятий. Поскольку забастовки были массовыми, охватывающими многие предприятия и даже целые города, возникла потребность в более широкой координации их деятельности. Для этого рабочие избирали депутатов в городские Советы, обычно по одному депутату от 500 рабочих. Наиболее важным рабочим Советом, служившим примером для 40-50 остальных Советов по России, а также для крестьянских и солдатских Советов, был Петербургский Совет. Он впервые собрался 13 октября по инициативе меньшевиков для подготовки всеобщей политической забастовки.

Советы, которые не прекращали своего существования и после окончания забастовки, представляли собой нечто большее, чем объединенные стачкомы. Любая организация трудящихся, стремящаяся представлять класс в целом, а не только какую-либо его часть (например, работников одного предприятия, отдельной профессии, отдельной отрасли или даже всех трудящихся, состоящих в профсоюзах), по своей сути является организацией политической. На протяжении истории рабочего движения всеобщие забастовки не раз рождали представительные органы, действовавшие как альтернатива официальным властям, поскольку трудящиеся, если они в масштабе города и, тем более, страны отказываются работать, фактически держат в своих руках экономическую жизнь города или страны. Именно орган, руководящий забастовкой (совет, стачком), дает или не дает разрешение производить товары и обеспечивать услуги жизненной необходимости.

В Петербурге, например, Совет запретил печатникам выпускать газеты, подчиняющиеся цензуре. Совет выдал разрешение граверу изготовить печать для Профсоюза почтово-телеграфных работников несмотря на то, что профсоюз был незаконным. Совет вмешивался в трудовые споры. Всевозможные просители и жалобщики осаждали его постоянно. Во многих городах под контролем Советов милицейские отряды из рабочих и студентов патрулировали улицы, поддерживая общественный порядок. И трудящиеся, и реакционная пресса называли Петербургский Совет «рабочим правительством». Ленин и часть других социалистов видели в Советах будущее временное революционное правительство. Своей развитой демократичностью Советы напоминали Парижскую коммуну, чьи депутаты могли быть отозваны избирателями в любой момент. Депутаты Советов часто отчитывались перед трудящимися, и те, в раскаленной политической атмосфере революционного периода, внимательно следили за деятельностью своих избранных.

Между тем революционный накал достигал апогея.

Подавляющее большинство забастовок были политическими. Забастовки быстро распространялись и становились всеобщими. Они все чаще объявлялись в знак солидарности или поддержки жертв репрессий. Вооруженные столкновения с властями во время забастовок все учащались. Везде рабочие искали оружия для самообороны и для подготовки вооруженного восстания, считавшегося неизбежным.

Отступление самодержавия во время «дней свободы» дало толчок крестьянскому движению, ставшему в южно-центральной части России полномасштабным восстанием с погромами и поджогами усадеб, сопровождаемыми криком «Подпустили красного петуха!», изгнанием и убийством помещиков. В отличие от предыдущего крупного крестьянского восстания, пугачевского, это восстание отличалось значительной степенью организованности, более развитой идеологией и непосредственной связью с революционным движением в городах. Второй съезд Крестьянского союза в начале ноября отверг Октябрьский манифест, хотя большинство еще высказывалось против революционных методов. Зато делегаты настаивали на немедленной передаче имений без компенсации в собственность всего народа для пользования лишь теми, кто сам обрабатывает землю. Съезд заявил о своем намерении, если это требование не будет выполнено, организовать всеобщую крестьянскую забастовку «по согласованию с рабочим классом». Этим Крестьянский союз поставил себя далеко влево по отношению к преимущественно либеральному Союзу союзов. Таким образом, пока либералы отстранялись от рабочего движения, крестьяне к нему приближались.

Атмосфера накалялась и в рядах вооруженных сил.

26 октября разразился мятеж в Кронштадтской крепости, недалеко от Петербурга, в ответ на арест моряков за неподчинение. Понадобилось два дня для подавления мятежа силами извне. Были мятежи и на морских базах Свеаборга, Ревеля, Севастополя и Владивостока. Флот был центром волнений, но недовольство росло и в армии, в которой только в ноябре было 26 мятежей.

Не слишком отставали и национальные движения на Кавказе, в Польше, в Прибалтике и в Финляндии. Они требовали самоуправления и, в некоторых случаях, полной независимости. В Финляндии борьба была особенно решительной, заставив царя восстановить права, отмененные за семь лет до этого, когда он затеял кампанию русификации.

Изменение соотношения сил Революция, как казалось, была на подъеме. Однако несмотря на призывы к восстанию, на усилия социалистических партий и Советов по формированию вооруженных отрядов и мятежи в вооруженных силах, ослабленная власть (особенно ее репрессивный аппарат) сохраняла еще дееспособность. Люди, стоящие во главе государства, уже планировали беспощадное контрнаступление. Их временно удерживали лишь размах народного движения и боязнь, как бы репрессии не спровоцировали свержение режима.

Решительное изменение в соотношении сил в пользу власти произошло не в результате вооруженного столкновения, а как следствие локаута, объявленного петербургскими промышленниками. Рабочие стремились воспользоваться своими политическими успехами для улучшения своего материального положения. Как известно, восьмичасовой рабочий день издавна являлся важнейшей целью международного рабочего движения. Российские трудящиеся считали введение 8-часового рабочего дня составной частью демократической революции. В одном из районов столицы рабочие решили ввести восьмичасовой рабочий день «явочным порядком», не дожидаясь соответствующего закона. Поддерживая эту инициативу, 29 октября Петербургский Совет подавляющим большинством голосов решил призвать трудящихся последовать этому примеру. В ответ некоторые работодатели пошли на частичные уступки рабочим, но большинство из них сопротивлялось: некоторые урезали зарплату, другие угрожали закрыть предприятия. Но настроение работодателей колебалось, не было единодушия.

В разгар этой кампании, 2 ноября, Совет призвал рабочих к всеобщей забастовке с требованием отмены намеченной казни участников Кронштадтского восстания и введения военного положения в Польше. Это выступление было замечательным проявлением рабочей солидарности, показателем интенсивнейшей политизации и революционного духа рабочего класса столицы. Участие в забастовке, длившейся пять дней, было массовым, еще более единодушным, чем во время забастовки, последовавшей за Кровавым воскресеньем. Власть была вынуждена удовлетворить оба требования забастовщиков. Это была значительная победа революционных сил, но одна из последних.

Работодатели были глубоко встревожены кампанией за введение восьмичасового рабочего дня. Если забастовки октября-ноября были направлены в основном против самодержавия, то настоящее выступление уже касалось их прибылей и власти на предприятиях и - кто его знает? – могло бы в конце концов угрожать их праву собственности. Промышленники беспокоились о том, куда ведет страну все более радикальное рабочее движение. С другой стороны, они были довольны уступками Октябрьского манифеста, укрепившими их влияние в государстве, но оставившими царю еще значительные репрессивные возможности для укрощения «необузданных масс».

Итак, вслед за ноябрьской всеобщей забастовкой петербургские промышленники объявили всеобщий локаут по согласованию с властями, которые первыми закрыли казенные заводы, показывая пример частным владельцам.

Десятки тысяч рабочих были выброшены на улицу без средств существования. Это был крупный удар по моральному духу рабочих, особенно потому что они не находили ответа на этот удар. Открыть предприятия и возобновить производство собственными силами было бы равносильно социалистической революции, что выходило далеко за рамки практических намерений рабочих на данном этапе. И даже если бы им удалось открыть предприятия, то без поддержки революционной власти они не могли бы долго продолжать работать. 12 ноября на драматическом заседании, длившемся четыре часа, Совет, скрепя сердце, решил призвать к «временному» отступлению. Но этот урок не прошел бесследно для трудящихся. Они поняли, что единственный выход - восстание для установления народной власти. Но еще важнее в долгосрочном плане был вывод, что в борьбе за демократию буржуазия и трудящиеся будут по разные стороны баррикад.

Между тем правительство, решив, что настал подходящий момент, задействовало репрессивный аппарат.

Первый удар был направлен против крестьянского восстания, что представляло меньший риск, учитывая его разбросанный характер. Военные кампании под руководством генералов с диктаторскими полномочиями начались в шести губерниях, главных очагах крестьянского движения.

Передвигаясь из деревни в деревню, войска тут же, публично и жестоко вершили военно-полевой суд, при этом редко сталкиваясь с сопротивлением. Самыми свирепыми были репрессии в Прибалтике, где крестьянское восстание против помещиков, дворян немецкого происхождения, было особенно мощным. В одних только прибалтийских губерниях были казнены свыше 2000 крестьян. (Это помогает понять выдающуюся роль латышских стрелков, участвовавших на стороне Советской власти в Гражданской войне). Уже к началу 1906 г. правительству удалось одержать верх в деревне.

В городах же пришлось поступать более осмотрительно, пробуя дорогу, прежде чем сделать шаг. Все чаще полиция распускала собрания трудящихся, стремясь этим деморализовать их. 14 ноября власти арестовали в Москве ведущих деятелей Крестьянского союза. 25 ноября было арестовано руководство Профсоюза работников почты и телеграфа во время их всероссийской забастовки. На следующий день наступила очередь председателя Петербургского Совета.

Первой реакцией Совета на арест своего председателя было лишь заявление, что подготовка к вооруженному восстанию продолжается. Затем, 2 декабря, поддерживая инициативу Крестьянского союза, Совет объявил «финансовую войну» правительству, призывая население не платить налогов, не принимать бумажных денег, а требовать золота для всех операций, кроме мелких, и забирать вклады из государственных банков. Эта кампания нанесла удар правительству, находящемуся уже на краю банкротства, и спровоцировала массовый арест депутатов Совета 3 декабря - было арестовано около 250 человек, в том числе и большинство членов Исполнительного комитета. Оставшиеся на свободе члены Исполнительного комитета при поддержке представителей социалистических партий, участвующих в Совете, призвали к общероссийской политической забастовке с 8 декабря.

На этом этапе инициатива перешла к московским трудящимся, настрой которых был решительнее: они ведь не испытали расстрела 9 января и ноябрьского локаута.

Москва отличалась от Петербурга еще тем, что в столице был расположен многочисленный гарнизон, ядро которого состояло из элитарных гвардейских полков, лояльных к властям. Настроение трудящихся столицы было выжидательным – они хотели увериться в том, что в случае восстания остальная страна к нему присоединится. Но Московский Совет решил объявить забастовку уже с 7 декабря и по мере возможности преобразовать ее в вооруженное восстание. Питерская же забастовка началась на следующий день, но даже среди промышленных рабочих не было единодушия по ее проведению. Уже 12 декабря она начала идти на спад.

В Москве, напротив, забастовка пользовалась поддержкой почти всех слоев общества и переросла в восстание. Появились баррикады, и на третий день начались кровавые столкновения между вооруженными рабочими и армией, которая задействовала пулеметы и артиллерию. К 14 декабря лояльные войска, несмотря на численное превосходство, отказались вести бой с противником, который постоянно ускользал от них. Их командир, адмирал Дубасов, в отчаянии вызвал подкрепление из Петербурга. На следующий день в Москву прибыл Семеновский гвардейский полк – железнодорожники столицы не смогли перекрыть им дорогу, так как железнодорожные пути охраняли войска. Когда стало ясно, что быстрой победы достичь не удастся, боевой дух московских повстанцев ослабел, хотя рабочий район Пресня продолжал сопротивляться под беспощадным артиллерийским обстрелом вплоть до января.

Восстание в Москве продолжалось 9 дней. Вооруженных сил повстанцев было, вероятно, не больше нескольких тысяч человек, но они пользовались поддержкой остальных трудящихся, интеллигенции и мелкой буржуазии. В других местах вооруженное сопротивление тоже продолжалось в течение нескольких дней, порой и недель.

В сибирских городах Чите и Красноярске Советы рабочих и солдатских депутатов взяли власть и продержались в течение многих недель.

После подавления восстаний настало время карательных экспедиций. Л. Д. Троцкий, второй председатель Петербургского Совета, приводит цифры, согласно которым с 9 января 1905 г. по 17 апреля 1906 г (день открытия Первой Госдумы) самодержавием были убиты свыше 000 человек, ранены 20 000 (из которых многие впоследствии умерли от ран), а 70 000 были приговорены к ссылке или тюремному заключению11. Эти цифры, несомненно, занижены. Петербургский Совет отмечал в своем «Финансовом манифесте»: «В настоящее время правительство распоряжается в границах собственного государства, как в завоеванной стране»12. Повсеместно рабочие были разоружены, Советы и лидеры забастовок арестованы, местные администрации очищены от сочувствующих революции, газеты закрыты, революционные и любые уличные митинги запрещены. В своей репрессивной деятельности власти пользовались поддержкой работодателей, которые в декабре организовали в Петербурге второй скоординированный локаут. Многие предприятия стояли в течение целых недель, а когда они возобновили работу, самые активные рабочие не принимались обратно.

Триумф реакции Декабрьское восстание не было последним словом революции ни в городе, ни в деревне. Например, в столице рабочие, оставшиеся без работы после локаута, организовали Совет безработных, в который избрали делегатов и приносили взносы и занятые рабочие. Это было еще одно замечательное проявление рабочей инициативы и солидарности, тем более, что социалистические партии не Троцкий Л.Д. Наша первая революция. Соч. Т. 2, ч. 2. МоскваЛенинград, 1927 (http://souz.info/library/trotsky/trotl197.htm).

поддерживали идею создания Совета безработных, боясь, что Совет станет объектом новых арестов рабочих лидеров (хотя лично Ленин эту инициативу поощрял). Появление Совета безработных настолько испугало муниципальные власти, что они выделили ему крупные суммы денег на общественные работы. Часть этих денег была использована для поддержки забастовок, а сам Совет служил прикрытием для нелегальной партийной работы социалистов.

Пламя революции продолжало вспыхивать вплоть до 1907 г., но революционным силам так и не удалось вернуть себе инициативу. Соотношение сил продолжало изменяться не в их пользу. Число участников забастовок в 1906 г. составило лишь треть от числа забастовщиков в 1905г., а в 1907 г. – лишь одну шестую часть. Кроме интенсификации репрессий, в 1906 г. начался экономический спад. Рост безработицы и усилившаяся экономическая нестабильность тоже подрывали готовность трудящихся бастовать.

Когда были опубликованы законы, Государственная дума, объявленная Октябрьским манифестом, оказалась не более чем органом с ограниченными полномочиями под властью царя. Избирательное право было расширено, но 90 000 рабочих получили право избирать одного депутата, в то время как помещики избирали одного депутата от 2 000 избирателей. Это избирательное право, как и политическая система в целом, содействовали развитию классового самосознания: в царской России человек не был гражданином с равными (хотя бы формально) правами, а относился к какому-либо сословию, имеющему свои специфические права.

Открытие Первой Госдумы 27 апреля 1906 г. снова показало пропасть, которая разделяла рабочих, относившихся к её открытию с полным равнодушием, и либеральных элементов общества, для которых этот день был настоящим праздником. Рабочие столицы даже отказались от предложения промышленников выдать им зарплату за выходной день. И Первого мая, когда весь рабочий СанктПетербург забастовал и некоторые более прогрессивные работодатели снова предложили выдать зарплату, рабочие снова отказались от нее. Этим поразительным проявлением классового достоинства и идеологической самостоятельности рабочие заявили, что они не желают участия буржуазии в своем празднике Международной солидарности. Как пишет историк Н. Михайлов, «два политических праздника, отмеченные в Петербурге оппозицией, либералами и рабочими с интервалом всего в три дня, наглядно показали, что та пропасть, которая разделяла людей на два враждебных лагеря, настолько глубока, что даже на время праздничных торжеств они не могли сойтись вместе»13.

Состав Первой думы, несмотря на то, что представительство в ней рабочих и крестьян было вопиюще занижено, и несмотря на ее бойкот со стороны социалистических партий, не мог дать царю душевного покоя. Из депутатов только 45 были правыми. 340 были явными оппозиционерами (хотя не революционерами), в том числе 180 кадетов, самой многочисленной партии в Думе. Остальные были преимущественно крестьяне, не примыкавшие ни к одной партии, но часто голосовавшие вместе с оппозицией. Правительство уже к середине мая решило распустить Думу и только ждало подходящего случая.

Случай наступил, когда Дума стала обсуждать вопрос о принудительном отчуждении (экспроприации) частных земельных владений, о чем правительство и слышать не желало. Роспуск Думы 9 июля 1906 г. не вызвал ощутимой реакции в народе.

Беспрепятственный роспуск Думы, успешное подавление ряда морских мятежей в Балтийском флоте и попытки забастовки в Петербурге открыли путь более жесткой репрессивной политике под руководством премьерминистра П. Ф. Столыпина, уже печально прославившегося своей жестокостью при подавлении крестьянского двиМихайлов Н. В. Совет безработных и рабочие Петербурга в 1906-07 гг. Москва-СПб, 1998, с. 71.

жения в Поволжье. В регионах, находившихся на военном положении, вновь принятое законодательство позволяло подвергать граждан военно-полевому суду без права апелляции и с немедленным исполнением приговора. Между августом 1906 г. и апрелем 1907 г. военно-полевые суды казнили более тысячи человек. Но и обыкновенные суды не бездействовали, приговорив 2 319 человек к смертной казни между 1905 и 1908 гг. Эти кровавые репрессии были, однако, встречены волной революционного террора, одной из жертв которого стал сам ненавистный Столыпин. Первое неудачное покушение заставило его переехать в Зимний дворец в целях безопасности. В конце концов он погиб в 1911 г. на спектакле киевской оперы, на котором присутствовал царь вместе со своей дочерью.

Несмотря на вмешательство властей в выборный процесс, политический состав Второй Думы, созванной в феврале 1907 г., был еще более радикальным, чем состав Первой. Отказавшись от политики бойкота, социалистические и близкие к ним партии теперь составляли самый многочисленный блок депутатов – 200 человек (65 социалдемократов, из которых каждый имел опыт ареста, тюрьмы или ссылки; 37 эсеров и 98 беспартийных крестьян и интеллигентов в более умеренной фракции Трудовиков).

Правое крыло тоже укрепилось, увеличив число своих депутатов с 32 до 94. А либеральный центр, кадеты, сократился со 184 до 99 депутатов. По поводу результатов выборов В. Ленин замечал: «Самые реакционные избирательные законы во всей Европе. Самый революционный в Европе состав народного представительства в самой отсталой стране!»14.

3 1907 г. царь распустил и эту Думу. Это был настоящий государственный переворот, поскольку за роспуском последовала радикальная ревизия избирательного права, которая еще сильнее исказила представительство в пользу имущих классов. Революция подошла к концу.

Ленин В.И. ПСС. Т. 14, с. 381.

Уроки поражения Все классы и партии сделали свои выводы из опыта революции. Дворянство стало еще более реакционным, и ряды его прогрессивного крыла сильно поредели. Промышленники снова плотно сблизились с властью. Либеральная оппозиция теперь решительно осудила революционные методы. В тяжелые годы торжества реакции большинство интеллигенции отошло от политики, замкнувшись в личной жизни.

Параллельные процессы шли и среди левой интеллигенции. Историк партии эсеров пишет о «преобразовании народнической интеллигенции из повстанцев в 1905 г.

в утомленных демократов между революциями и затем в приверженцев культа государства в наступающей (мировой – Д.М.) войне. Они все еще цеплялись за старые эсеровские ярлыки, хотя уже давно попрощались со старой верой, сохранив лишь остаток интереса к политическому освобождению»15. Меньшевистские обозреватели также отмечали поголовное бегство радикальной интеллигенции от борьбы и от политических и социальных интересов. В период реакции рабочие-большевики с горечью жаловались на скудность интеллигентских сил, готовых прийти им на помощь. Рабочий-большевик А.Г. Шляпников, вернувшись из эмиграции в Санкт-Петербург в апреле 1914 г., отмечал, что «характерной особенностью предвоенного периода партийной работы было отсутствие интеллигенции в ней. Отлив интеллигенции, начавшийся в 1906- годах, привел к тому, что партийные работники, профессионалы и др., были рабочие. Интеллигенции было так мало, что ее едва хватало для обслуживания нужд думской фракции и ежедневной газеты. На смену разночинной интеллигенции, учащейся молодежи явился интеллигентRadkey V. O. The Sickle under the Hammer. Нью-Йорк, 1963, с.

469-470.

ный пролетарий, с мозолистыми руками и высокоразвитой головой, не порывавший связи с массой»16.

Внутри революционных партий, особенно среди социал-демократов (эсеры никогда особенно не были озабочены теорией), появилось три более или менее четких позиции по главному вопросу революционной стратегии: какая комбинация общественно-политических сил способна сделать революцию, когда снова представится возможность. Только теперь по-настоящему выяснились разногласия, разделявшие меньшевиков и большевиков, все еще формально являющихся фракциями одной партии.

Как выше отмечалось, оба течения считали, что предстоящая революция в России может быть только буржуазно-демократической, что она существенно не затронет капиталистических отношений собственности, зато сметет остатки феодализма, тем самым устранит препятствия к быстрому и полномасштабному развитию капитализма. России – бедной, преобладающе крестьянской стране, – суждено было пройти этот этап, прежде чем созреют условия для социализма. Так, казалось бы, подсказывала марксистская материалистическая теория. Однако разделяла эти течения их оценка роли в этой революции либералов, представителей прогрессивного крыла буржуазии.

Для большевиков опыт 1905–07 гг. убедительно доказал реакционный характер российской буржуазии как класса. Ее либеральное крыло они считали не имеющим политического веса. А что касается либералов вообще, то они до того боялись революции, что готовы были скорее заключить компромисс с самодержавием. Поэтому большевики призывали к союзу крестьян и рабочих в форме «революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства» для осуществления революции вопреки сопротивлению буржуазии и либералов.

Шляпников А.Г. Канун семнадцатого года. М., 1992, с. 39.

Меньшевики же считали политическое руководство либералов, как представителей буржуазии, насущной необходимостью для победы демократической революции.

Если буржуазия отвернется от революции, она снова потерпит поражение, как в 1905 г. Для торжества революции нужны поддержка и активное участие хотя бы прогрессивной части буржуазии и интеллигенции. И несмотря на шатания либералов, меньшевики считали, что можно их подтолкнуть на путь революции. Что касается крестьян, революционный союз с которыми предлагали большевики, то меньшевики не считали их способными стать сознательной, организованной силой в революции. По их оценке, крестьяне могли служить революции только под руководством другого класса. Но в отличие от большевиков, меньшевики полагали, что таким руководящим классом не должен быть рабочий класс. Если бы рабочая партия оказалась во главе революционной власти, то рабочие (социальная база партии) заставили бы ее принимать радикальные, коллективистские меры, которые в условиях российской отсталости были бы утопическими. Такие меры отчуждали бы от революции не только буржуазию, но и крестьян, которые хотели проведения земельной реформы, но в своем огромном большинстве были сторонниками свободного рынка и частного предпринимательства. Оказавшись изолированными, рабочие были бы подавлены вместе с революцией. Поэтому революция должна привести к власти либералов, представителей прогрессивной буржуазии. Но для этого рабочие должны «удерживаться от нетактичных действий», как выражался Г. В. Плеханов17, то есть от чересчур радикальных социальноэкономических требований, которые могли бы отпугнуть буржуазию, оттолкнуть ее в руки реакции.

Была еще третья позиция, отличавшаяся от двух предыдущих: предстоящая революция не сможет победить, если она останется в рамках буржуазноТроцкий Л.Д. Три концепции русской революции. ( www.bibliotekar.ru/rusTrockiy/16.htm).

демократической революции. Она должна перерасти в социалистическую, свергая буржуазию и капитализм. Такие «максималистские» взгляды преобладали в левом крыле эсеровской партии, не обремененной марксистской теорией, по которой политические формы должны соответствовать, хотя бы приблизительно, уровню социальноэкономического развития. Но и в рядах социал-демократов было достаточно сторонников таких взглядов, несмотря на официальную позицию партии.

К таким взглядам подтолкнули революционеров, в частности, локауты конца 1905 г., когда промышленники и вскоре вслед за ними либеральная интеллигенция повернулись спиной к революции. Меньшевик П. Гарви в своих воспоминаниях приводит слова рабочего-большевика, сказанные летом 1906 г. во время дискуссии о стратегии социал-демократов: «Вот товарищ Юрий говорит нам, что рабочий съезд есть лучшее средство обеспечить самостоятельность пролетариата в буржуазной революции, иначе мы, рабочие, будем играть в ней роль пушечного мяса. Так вот я спрашиваю: к чему такая страховка? Неужели мы будем делать буржуазную революцию? Неужели мы будем проливать кровь два раза – один для победы буржуазной революции, другой для победы нашей рабочей, социалистической революции? Нет, товарищи, как там, в партийной программе, ни сказано, а только мы, рабочие, если будем проливать свою кровь, так уж сразу и за свободу, и за социализм» Гарви замечал, что «прения о рабочем съезде были этим выступлением передвинуты в плоскость спора о том, одну или две революции придется проделать русскому пролетариату»18. Как оказалось в 1917 г., пришлось сделать две, но их разделяло всего месяцев.

Л. Д. Троцкий дал теоретическое обоснование третьей позиции. Развивая некоторые идеи А. Парвуса, немецкого социал-демократа русского происхождения, он Гарви П.А. Записки социал-демократа (1906-1921). Ньютонвиль, США, 1962, с. 111.

выявил противоречивость позиций и меньшевиков, и большевиков. С одной стороны, Троцкий полностью был согласен с большевистской оценкой либералов: они будут не союзниками, а врагами в новой революции. Но, с другой стороны, он считал большевистскую стратегию «революционной диктатуры крестьянства и рабочего класса» нереальной. В этом он соглашался с меньшевиками: крестьяне неспособны стать независимой политической силой на национальной арене; они могут стать эффективной революционной силой только под политическим руководством другого класса. История, и не только история России, вполне доказывает политическую ограниченность крестьян как класса. Поэтому руководство революцией, считал Троцкий, непременно будет делом рабочего класса, который в 1905–07 гг. убедительно проявлял себя самым мощным, решительным и сплоченным борцом за демократию, чей радикализм смог увлечь за собой и крестьянство.

Но проблема заключалась в том (и тут Л. Д. Троцкий опять соглашался с меньшевиками), что рабочая партия во главе революционной власти непременно была бы вынуждена принимать меры, подрывающие капитализм.

Он приводил пример борьбы за восьмичасовой рабочий день, спровоцировавшей в 1905 г. всеобщий локаут. Если бы такое повторилось при власти рабочей партии, то революционные рабочие, наверное, не сидели бы сложа руки, пока их семьи голодали. Они заставили бы рабочее правительство открыть предприятия. И поскольку рабочие сами бы запустили производство, то они управляли бы им уже на коллективной основе. Того же можно было ожидать в случае экономического кризиса, выбрасывающего на улицу массы трудящихся. Опять же трудящиеся заставили бы власть запустить производство под их контролем.

Вывод был следующим: буржуазно-демократическая революция в России могла победить только под руководством рабочего класса, но буржуазно-демократическая революция под руководством рабочего класса непременно переросла бы в социалистическую. Но Л.

Троцкий, как вообще все российские марксисты, признавал, что в России отсутствовали условия для социализма.

Даже до того, как социалистические меры революционной власти споткнулись бы об экономическую и техническую отсталость страны, они столкнулись бы с непреодолимым политическим препятствием в форме оппозиции крестьян, которые, получив землю, не поддержали бы коллективистских мер рабочей власти. Крестьяне отвернулись бы от революции, изолируя рабочих и тем самым открывая путь к победе внутренних и внешних сил контрреволюции.

Согласно этому анализу, могло казаться, что революция в России обречена. Но так получалось, если анализ замыкался рамками России. Если же его расширить до международного уровня, то перспективы изменялись. К концу XIX века капитализм стал уже тесно интегрированной, взаимосвязанной мировой системой, к тому же раздираемой взрывоопасными противоречиями. Самым серьезным противоречием была интенсивная империалистическая конкуренция между крупными промышленными державами. Но война была лишь одним из возможных сценариев, способных развязать накопленные революционные силы на Западе. Были и другие. Сам пример революции в России мог послужить искрой для революционных пожаров за границей, особенно в странах Центральной Европы, где общество, как и в России, находилось под игом полуфеодальных монархий. Именно на международном уровне Троцкий видел выход из российской дилеммы – в поддержке победоносных революций в более развитых капиталистических странах, которые пришли бы на помощь российской революции, позволяя ей выработать подходящий компромисс с крестьянством и быстро преодолеть экономическую отсталость страны. Троцкий закончил свой очерк «Итоги и перспективы» (1906 г.) следующими словами:

«Российский пролетариат, оказавшись у власти, хотя бы лишь вследствие временной конъюнктуры нашей буржуазной революции, встретит организованную вражду со стороны мировой реакции и готовность к организованной поддержке со стороны мирового пролетариата. Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе. Ту колоссальную государственно-политическую силу, которую даст ему временная конъюнктура российской буржуазной революции, он обрушит на чашу весов классовой борьбы всего капиталистического мира.

С государственной властью в руках, с контрреволюцией за спиной, с европейской реакцией пред собою, он бросит своим собратьям во всем мире старый призывный клич, который будет на этот раз кличем последней атаки: Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Будучи революционером, Троцкий по природе своей был оптимистом. Последующая история не была столь добра к российской революции, как на это надеялся Троцкий. Тем не менее с замечательной проницательностью его анализ уловил основную логику будущей революции, да и всего международного подъема классовой борьбы (в конце Первой мировой войны), в которой Россия играла центральную роль.

Троцкий Л.Д. Итоги и перспективы. (www.1917.com/Marxism/Trotsky /SA/IP/Main.html).

НОВЫЙ РАБОЧИЙ ПОДЪЕМ

УГЛУБЛЕНИЕ КЛАССОВОГО РАСКОЛА

Весной 1912 г. борьба рабочих развернулась с силой, невиданной с 1905 года. Как и в 1905 г., искрой, зажегшей пламя, был расстрел. 14 апреля войска открыли огонь по бастующим рабочим Ленских золотых приисков в Сибири. Были убиты 172 чел. и ранены 372. В ответ остановили работу более 500 000 рабочих по всей России – больше, чем общее число участников забастовок за предыдущие четыре года. В 1912 г. участвовало в забастовках в 7 раз больше людей, чем в 1911 г. Вместе с тем забастовки были все чаще политическими. Как и раньше, центром движения был Петербург, который дал три четверти всех участников забастовок в России между апрелем 1912 г. и июлем 1914 г. – 3 млн. (с учетом неоднократного участия). Из них 88% были участниками политических забастовок.

Рабочие продолжили борьбу там же, где она остановилась в 1907 г., как будто никогда не было периода реакции. Государственные деятели поражались уровнем организации и солидарности. Трудящиеся всех отраслей и профессиональных категорий стремились к объединению в профсоюзах, легальные возможности которых были сильно ограничены во время реакции. Даже занятым на разбросанных мелких предприятиях (булочники, портные, ювелиры, грузчики) удавалось организовать скоординированные забастовки с экономическими требованиями.

Строго соблюдался бойкот рабочих мест на предприятиях, где были объявлены забастовки, что препятствовало найму штрейкбрехеров. А если работодатель принимал заказ от предприятия, закрытого из-за забастовки, то его же рабочие объявляли забастовку. Широчайшее применение полицейских шпионов, аресты лидеров, активистов и рядовых участников забастовок, массовые локауты и распространенная практика штрафов – ничто не могло остановить этот мощнейший подъем. Не влияли и ограниченные уступки властей, например, создание страховых касс на случай болезни и аварии на производстве.

Рабочие очень чутко реагировали на все политические даты и события. Например. 1 мая 1912 г., несмотря на практику промышленников штрафовать участников политических забастовок, в Петербурге забастовали 200 тыс.

человек (80% всего фабрично-заводского пролетариата города). Решение промышленников штрафовать за участие в этой забастовке спровоцировало новые, весьма неподатливые забастовки на ряде предприятий. 1 мая г. по России забастовало 420 тыс. человек (более половины из них - в столице), а 1 мая 1914 г. - уже 500 тыс. Другие важные политические даты - 9 января, годовщина Ленского расстрела - также вызывали массовые забастовки. В конце октября 1912 г. 250 тыс. рабочих (40% из них в столице) прекратили работу в знак протеста против осуждения за участие в мятеже 142-х моряков черноморского флота. Несколько месяцев спустя 100 тыс. рабочих забастовали по поводу угрозы смертной казни 52-м балтийским морякам. 6-7 ноября 1913 г. 110 тыс. рабочих Петербурга забастовали в знак протеста против осуждения группы рабочих за незаконную забастовку. Еще больше людей забастовало в мае 1914 г., когда судили этих же рабочих второй раз. Массовое отравление работниц завода Треугольник (каучуковых изделий) вызвало забастовку тыс. рабочих столицы. Другие политические забастовки были объявлены в знак протеста против преследования рабочей прессы и правительственного вмешательства в думские выборы. В самый канун мировой войны в Петербурге бастовало 150 тыс. рабочих и еще больше в Москве и Лодже против применения полицией огнестрельного оружия во время забастовки в Петербурге.

Не все забастовки были, конечно, политическими.

Но во время экономических выступлений рабочие часто выдвигали и политические требования. Переплетение экономических требований, обращенных к работодателям, с политическими, обращенными к властям, было одной из отличительных черт этого периода. В связи с этим особенно остро для рабочих стал вопрос достоинства. Одна из самых впечатляющих забастовок, длившаяся 102 дня, была объявлена в знак протеста против самоубийства товарища-еврея, доведенного до отчаяния травлей мастера.

В поведении нового поколения, более урбанизированного, чем предыдущее, не было и следов пресловутого крестьянского смирения. И ничто не выражало это лучше, чем требование «вежливого обращения», которое часто фигурировало в списках требований забастовщиков. Рабочие хотели, чтобы администрация с ними обращалась на «вы». И характерно, что в Министерстве внутренних дел «вежливое обращение» считалось политическим требованием. И правильно, потому что уважающий себя трудящийся не мог терпеть ни деспотизм заводского начальства, ни деспотизм царского государства.

Буржуазия и либералы: