«СУДЬБА НЕИЗВЕСТНА. Жители Чеченской Республики, задержанные представителями федеральных силовых структур в ходе вооруженного конфликта и бесследно исчезнувшие или убитые Октябрь 1999 года – 2000 год Москва Правозащитный ...»

А.В.Черкасов

СУДЬБА НЕИЗВЕСТНА.

Жители Чеченской Республики,

задержанные представителями

федеральных силовых структур

в ходе вооруженного конфликта

и бесследно исчезнувшие или убитые

Октябрь 1999 года – 2000 год

Москва

Правозащитный центр «Мемориал» – Издательство «Звенья»

2012

ББК 67.408(2Рос.Чеч)

Ч48 Издательская программа Общества «Мемориал»

Редакционная коллегия А.Ю.Даниэль, Л.С.Еремина, Е.Б.Жемкова, М.М.Кораллов, Н.Г.Охотин, Я.З.Рачинский, А.Б.Рогинский Редактор Л.С.Еремина Корректор Г.В.Заславская Художник Д.А.Сенчагов Компьютерная верстка Т.Р.Кудрявцева Издание осуществлено на средства посольства Норвегии в Москве Общую поддержку МОО Правозащитный центр «Мемориал» осуществляют: Глобальный фонд предотвращения конфликтов (Великобритания), Европейская комиссия, Институт Открытое общество «Фонд содействия», Национальный фонд поддержки демократии (США), Норвежский Хельсинкский комитет, Посольство Королевства Нидерландов, Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, Фонд Макартуров, Фонд Мотта, Фонд «Пакс Кристи» (Нидерланды), Фонд Рибок, Фонд Форда, Шведское агентство международного сотрудничества Мнение редакции может не совпадать с официальной точкой зрения благотворителей Издание распространяется бесплатно Фотография Н.Эстемировой – фотограф В.Ивлева Подписано в печать 21.12.2011. Формат 60x90/16. Бумага офсетная № 1.

Печать офсетная. Уч.-изд. л. 36. Усл.-печ. л. 29,5 + 1 л. ил.

Тираж 815 экз. Отпечатано ООО «Информполиграф». Заказ 209.

ISBN 5-7870-0110-5 © Правозащитный центр «Мемориал», 2012 г.

Посвящается памяти Натальи Эстемировой Оглавление Олег Орлов, Александр Черкасов. Длящееся прошедшее: пропавшие без вести во Второй чеченской войне

Список сокращений

Жители Чеченской Республики, задержанные представителями федеральных силовых структур в ходе вооруженного конфликта И БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗНУВШИЕ ИЛИ УБИТЫЕ

Приложение 1. Жители Чеченской Республики, пропавшие без вести при невыясненных обстоятельствах в ходе вооруженного конфликта. Октябрь 1999 года – 2000 год.......... Приложение 2. Важнейшие структуры, объекты и события, связанные с исчезновениями жителей Чеченской Республики

Приложение 3. Вооруженный конфликт в Чеченской Республике в изданиях, подготовленных ПЦ «Мемориал» или при его участии

Дополнение

Олег Орлов, Александр Черкасов.

Длящееся прошедшее: пропавшие без вести во Второй чеченской войне «Судьба неизвестна…» Этими словами завершается большинство справок, составляющих книгу о задержанных, похищенных и затем бесследно исчезнувших людях.

Очевидно, что числящиеся «исчезнувшими» стали после похищения жертвами внесудебных казней, во многих случаях пройдя перед этим через неофициальные секретные тюрьмы. Неизвестно, где покоятся останки этих людей и куда могут прийти родственники, чтобы их помянуть. Только очень немногим после долгих поисков удалось найти тела исчезнувших членов семьи, похоронить их и проститься с ними, как того требует обычай.

Этой книгой Правозащитный центр «Мемориал» начинает публикацию списков людей, исчезнувших с октября 1999 г. на территории Чеченской Республики после задержания военнослужащими, сотрудниками правоохранительных органов или иных силовых структур в ходе «контртеррористической операции», которая фактически продолжается до сих пор. Точное число исчезнувших за эти годы жителей Чечни неизвестно. Вслед за правозащитниками уже и представители государства повторяют: не менее трех тысяч человек, а возможно, до пяти тысяч.

Здесь публикуются сведения о тех, кто исчез в самом начале «контртеррористической операции» – в последние три месяца 1999 г. и в 2000 г. Сейчас мы готовим к изданию тома, включающие справки на исчезнувших в последующие годы, вплоть до настоящего времени.

Начиная эту серию, мы прежде всего пытаемся исполнить свой долг перед родными исчезнувших людей, перед теми, кто обращался к нам в надежде на помощь в поисках родного человека, в надежде добиться правосудия.

Поиски эти, как правило, были безуспешны. Государство, его правоохранительные органы и силовые структуры не предпринимали для этого не то чтобы системных усилий, – как правило, родственники исчезнувших сталкивались с откровенным противодействием, в лучшем случае – с равнодушием.

Бесчеловечность этой системы перевешивала лишь ее коррумпированность: тела исчезнувших, сведения о месте их захоронения порой можно было выкупить у силовиков.

Правосудие также оказалось практически недоступно: за все эти годы известно лишь о трех приговорах сотрудникам силовых структур, причастным к исчезновениям людей. Так что наша книга – не просто список исчезнувших, но и свидетельство продолжающегося по сей день государственного саботажа расследований преступлений, совершенных представителями государства. Речь идет не только о нашем прошлом, пусть и недавнем, но и о нынешнем состоянии правосудия в России.

Однако мы не оставляем попытки добиться того, чтобы расследование этих преступлений сдвинулось с мертвой точки. Мы надеемся, что эта книга будет способствовать установлению судьбы исчезнувших людей и поиску справедливости. С этой точки зрения наша книга адресована сотрудникам органов прокуратуры, внутренних дел, депутатам, политикам, членам правительства и президенту РФ.

Не найдя правосудия у себя в стране, отчаявшиеся люди подают жалобы в Европейский суд по правам человека – на декабрь 2011 г. там уже рассмотрены 134 дела об исчезновениях людей в Чечне. Практически по всем делам Страсбургский суд выносит постановления о том, что Российская Федерация несет ответственность не только за нерасследование исчезновений людей, но и за сами эти преступления.

Эта книга адресована и всему российскому обществу, которое до сих пор старается не замечать совершенных при его попустительстве преступлений и не требует от своего государства наказания преступников. Речь при этом должна идти не об отдельных преступлениях, пусть и тяжких, – распространенная и систематическая практика насильственных исчезновений есть преступление против человечности, «как оно определено в международном праве, и влечет за собой последствия, предусмотренные таким применимым международным правом».

В коротких справках мы старались отразить не только краткие сведения об исчезнувшем человеке, свидетельства о его похищении, но и историю поисков, начатых родственниками, и историю попыток расследования этого преступления, продолжающуюся более десяти лет. Поэтому справки в книге, несмотря на стремление составителей придать им определенную форму и структуру, порой имеют столь разный объем – от нескольких строк до нескольких страниц.

Уголовные дела, как правило, возбуждали слишком поздно, расследовали их поверхностно и нерадиво.

Нередко в эпизодах, когда исчезали одновременно несколько человек, органы прокуратуры начинали расследование по факту похищения лишь одного-двух людей из всей группы, иногда такие дела «расследовались» по отдельности, параллельно, без объединения их в общее уголовное дело.

Есть и обратные примеры – произвольное объединение в рамках одного дела нескольких эпизодов похищений и исчезновений людей, что позволяло возможному преступнику избежать ответственности, доказав свое алиби лишь по одному из эпизодов.

Наконец, дела о преступлениях, связанных единством если не времени, то места и образа действий (например, об исчезновениях людей в Октябрьском ВОВД г.Грозный в 2000 г. – начале 2001 г.), при расследовании не объединялись, и в результате редкие частные успехи выживших жертв пыток и родственников исчезнувших людей в попытках заставить работать следственные органы не становились общим успехом всех пострадавших, не обеспечивали правосудия в отношении других жертв насилия.

Структура сведений, приведенных нами в книге, – перекрестные ссылки между справками на людей, исчезнувших в одном месте и в одно время; объединение сведений обо всех возбужденных по этому эпизоду уголовных делах; ссылки на масштабные события (например, так называемая операция «Охота на волков»

или массовое захоронение тел похищенных и исчезнувших людей в дачном поселке «Здоровье»), собранные в Приложении 2, – все это может быть полезно в том случае, если наконец будет проявлена политическая воля для расследования этих преступлений.

Приведены в справках и ссылки на решения Европейского суда по правам человека, вынесенные по жалобам родственников исчезнувших людей. Во всех этих случаях важно, что признанная нашим государством международная судебная инстанция неопровержимо и юридически точно установила ответственность Российской Федерации за насильственное исчезновение людей. Кроме того, в ходе рассмотрения дел в Страсбурге российская сторона, в соответствии со своими обязательствами перед Судом, передавала туда материалы уголовных дел (хотя далеко не всегда и не полностью). Таким образом эти материалы становились доступны заявителям и их представителям, а будучи изложены в решениях ЕСПЧ – и широкой общественности.

Решения Суда по правам человека являются юридически обязывающими для России. К сожалению, сама Российская Федерация исполняет эти решения только в части выплаты материальной компенсации, уклоняясь и от имплементации решений в национальное законодательство и правоприменительную практику (напротив, сами похищения и исчезновения людей были и остаются распространенной и систематической практикой), и от индивидуальных мер, прежде всего от проведения эффективного расследования уголовных дел.

Решение Европейского суда по жалобе родственника одного их исчезнувших далеко не всегда означает, что родственники других похищенных и исчезнувших в то же время и в том же месте могут рассчитывать на успех в Страсбурге. Вполне возможно, что нет даже возможности подать туда жалобу, поскольку пропущены весьма жесткие сроки. Однако решения, вынесенные ЕСПЧ, могут и должны стать аргументом в борьбе за правосудие в своей стране.

На протяжении всех лет Второй чеченской войны правозащитные организации – российские, зарубежные, международные – собирали и предавали гласности сведения о насильственных исчезновениях людей в Чечне. Правозащитники добивались возбуждения по этим фактам уголовных дел, по просьбам родственников исчезнувших представляли их интересы в российских правоохранительных органах и в судах, в Европейском суде по правам человека, публиковали статистические сводки о числе ставших известными случаев исчезновения людей.

Представители различных федеральных ведомств (прокуратуры, МВД и др.) были вынуждены признать широкий размах и систематический характер преступной практики похищения людей. Они неоднократно обнародовали сведения о числе похищений и исчезновений людей в зоне «контртеррористической операции», о числе возбужденных уголовных дел и т.п. Впрочем, сведения, озвученные разными чиновниками и ведомствами, как правило, противоречили друг другу, а порой были просто нелепы.

Начиная с 2003 г. о массовой практике похищений и исчезновений жителей Чечни (сначала робко, но со временем все более громко) заговорили и республиканские власти. В связи с тем, что судьба подавляющего большинства людей, попавших в руки представителей государственных силовых ведомств и затем бесследно исчезнувших, как была, так и остается неизвестной, республиканские чиновники неоднократно заявляли о необходимости создания межведомственной комиссии по поиску граждан, похищенных и пропавших без вести в этой республике. «Мемориал» поддержал эту инициативу, но комиссия так и не была создана.

Представителями общественности и государственных органов не раз декларировалась необходимость сведения всей имеющейся информации о пропавших людях в единую базу данных (не просто в список с краткими «установочными данными»), насколько это возможно достоверную и подробную, открытую для ознакомления любому желающему лицу. К сожалению, и это не сделано.

Настоящее издание призвано отчасти заполнить этот пробел.

Сведения об исчезнувших людях, публикуемые в этой книге, основаны прежде всего на результатах многолетней работы сотрудников Правозащитного центра «Мемориал» в ходе Второй чеченской войны.

Сменяя друг друга, группы сотрудников ПЦ «Мемориал» работали в зоне конфликта с первых его недель, с сентября 1999 г. – сначала в Дагестане, затем в Ингушетии и Чечне. Собранные материалы затем регулярно представлялись на пресс-конференциях в Москве.

В начале 2000 г. был создан постоянный офис ПЦ «Мемориал» в Ингушетии, в Назрани – базовый для всей последующей работы в зоне конфликта. В октябре 2000 г. открылись приемные в Грозном и в УрусМартане. Здесь вели бесплатный прием юристы сети «Миграция и право», в лагеря вынужденных мигрантов и пункты временного размещения выезжали социальные работники, а сотрудничающая с «Мемориалом»

организация «Гражданское содействие» оказывала гуманитарную помощь. «Мемориал» в зоне вооруженного конфликта прежде всего осуществлял правовую помощь людям, пострадавшим в ходе проведения «контртеррористической операции»: консультации юристов, помощь при обращении в суды и в переписке с должностными лицами РФ. Одновременно шел мониторинг соблюдения прав и свобод человека в зоне конфликта.

Отдельные, наиболее тяжкие преступления становились предметом развернутого исследования:

сотрудники «Мемориала» не только опрашивали людей, обратившихся за консультацией, но оперативно, по горячим следам выезжали на место, говорили с очевидцами похищений. Как дополнительный источник использовались сообщения СМИ – печатных и электронных. Вся информация перепроверялась на месте.

Шла активная переписка со следственными и надзорными органами – ежегодно ПЦ «Мемориал» отсылал в Генеральную прокуратуру и в прокуратуру ЧР сотни запросов.

Разумеется, в ходе мониторинга были зафиксированы далеко не все противоправные действия, совершаемые на территории ЧР, для этого у «Мемориала» не было ни человеческих ресурсов, ни возможностей, ни средств. Более или менее полно тогда было охвачено лишь около 20% территории – Грозный с окрестностями, Грозненский (сельский), Урус-Мартановский, Гудермесский, Курчалоевский и Сунженский районы. О событиях в остальной части Чечни информация поступала эпизодически.

С самого начала вооруженного конфликта ПЦ «Мемориал» размещал сведения об исчезнувших в Чечне людях на своем сайте – сначала в хронике событий, а затем в специальном разделе «Пропавшие без вести».

В 2006 г. мы начали сводить воедино и сверять весь массив сведений о насильственных исчезновениях людей в Чеченской Республике. При этом мы использовали результаты мониторинга, на протяжении многих лет проводимого сотрудниками «Мемориала», сведения, собранные и опубликованные другими правозащитными организациями, ответы органов прокуратуры на наши запросы, иные источники. В настоящее время нами собраны сведения более чем о трех тысячах человек, похищенных с начала «контртеррористической операции» представителями силовых структур и после этого либо бесследно исчезнувших, либо найденных убитыми.

Имеющиеся по каждому человеку сведения мы перевели в форму таблицы с заранее оговоренной общей структурой, с тем чтобы выделить отсутствующую информацию (которую надлежало искать) и имеющуюся (которую предполагалось сверять по пунктам).

По каждому исчезнувшему мы старались уточнить информацию, касающуюся обстоятельств исчезновения и хода розысков, а также хода расследования преступления. Сотрудники «Мемориала»

методично выезжали по адресам, которые значились в поданных нам когда-то заявлениях, чтобы вновь встретиться с родственниками исчезнувших. Порою, хотя и редко, мы выясняли, что исчезнувший человек нашелся (люди чаще идут к правозащитникам со своими бедами, когда им уже нечего терять, и куда реже – с добрыми вестями, поскольку теперь опасаются повторного похищения своего нашедшегося родственника и предпочитают молчать). Отнюдь не во всех случаях удалось найти родственников исчезнувших людей, даже многократно выезжая по различным адресам. С мест временного проживания в лагерях беженцев люди давно уехали (возможно, вернулись в Чечню, возможно, выехали в другие регионы России или даже за ее пределы), жилье по старым постоянным адресам стояло разрушенным, пустовало или было заселено новыми обитателями, а соседи ничего не знали о судьбе прежних хозяев.

Однако заявления и результаты опросов родственников были отнюдь не единственными источниками в нашей работе.

Следует отметить, что люди не всегда сообщали правозащитникам или государству всю правду о пропавших родственниках: статья 51 Конституции России позволяет им не свидетельствовать против себя и своих близких, и некоторые заявители не афишировали возможное участие исчезнувших родственников в боевых действиях, дабы не усугубить их участь (это в особенности относится как раз к рассматриваемому нами периоду). Порою, хотя и очень редко, в заявлениях, поданных в разное время по разным адресам, не только по-разному были описаны обстоятельства исчезновения одного человека, но по-разному указывались фамилия и имя. Бывало, что люди, чей родственник исчез в Первую чеченскую войну 1994–1996 гг., вновь подавали заявление о его розыске, меняя дату похищения в надежде на то, что оно наконец будет расследовано, – кто их осудит? Однако все это требовало от нас особенно внимательного отношения к письмам, заявлениям и свидетельствам, тщательной перепроверки сообщенной информации по разным источникам.

Впрочем, и официальные документы (заявления должностных лиц, ответы из прокуратуры, материалы уголовных дел по расследованию этих исчезновений), мягко говоря, лукавы – начиная от утверждений, что исчезнувших людей «похитили боевики», до формулировок оснований, по которым было приостановлено расследование: «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого». Мы вели многолетнюю переписку с прокуратурой, сначала чтобы инициировать расследование, а потом – отслеживая его ход.

При этом узнать что-либо по существу очень трудно: материалы уголовных дел, расследование которых не завершено (а, как уже было сказано, лишь три дела о насильственных исчезновениях были переданы в суд, расследование остальных периодически возобновляется и приостанавливается), следствие предпочитает держать в тайне даже от потерпевших и их законных представителей. Только в отдельных случаях через суд удавалось добиться хотя бы частичного доступа к этим материалам, и, как правило, они свидетельствовали о бездействии следствия. Полученная таким образом информация нами также была использована. Из нее, увы, в основном складывается картина системной безнаказанности.

Единственный судебный орган, систематически рассматривавший в последние годы дела об исчезновениях людей в Чеченской Республике, – Европейский суд по правам человека. Хотя Российская Федерация, вопреки своим обязательствам, как правило, не представляла своевременно и в полном объеме затребованные ЕСПЧ материалы, в итоге опубликованные им решения оказывались едва ли не наиболее информативным источником.

Как уже было сказано, мы использовали в работе сведения, собранные другими правозащитными организациями и активистами. Особо следует отметить материалы, собранные в 2003 г. А.Мнацаканяном и Х.Саратовой, и работу Центра содействия гражданскому розыску, существующего на базе Миротворческой миссии на Северном Кавказе («Миссии Александра Лебедя»).

Значительный массив заявлений родственников исчезнувших был накоплен в аппарате Специального представителя Президента РФ по обеспечению прав и свобод человека и гражданина в ЧР и в унаследовавшем архив этой структуры аппарате Уполномоченного по правам человека в ЧР. Последний не раз говорил о намерении составить и опубликовать списки пропавших без вести. На 2011 г. эти материалы, действительно, помещены на сайте Уполномоченного, переданы Центру содействия гражданскому розыску и пополнили размещенные на сайте Центра списки. Краткие сведения, приведенные там, мы использовали при сверке установочных данных в справках на исчезнувших.

Мы убеждены, что эта наша публикация направлена на защиту жизненно важных интересов людей.

Персональные данные были предоставлены ПЦ «Мемориал» родственниками исчезнувших, обратившимися к нам с соответствующими письменными заявлениями, или были получены из общедоступных источников.

В книге приведены сведения о 384 исчезнувших людях. Конечно, наши сведения нельзя считать исчерпывающими, – даже в процессе работы над этой книгой было выявлено несколько исчезнувших, о которых мы ранее не знали. Вполне вероятно, что в исследуемый период было еще немало случаев насильственных исчезновений, неизвестных ни «Мемориалу», ни другим правозащитным организациям.

Если такая информация появится, мы будем публиковать ее в следующих томах. Однако мы надеемся, что в этом томе все же удалось представить сведения о большинстве жертв насильственных исчезновений на территории Чечни с октября 1999 г. по декабрь 2000 г.

Кроме справок на людей, ставших жертвами насильственных исчезновений, в Приложение 1 мы поместили список 187 человек, пропавших без вести при невыясненных обстоятельствах в тот же период. Не все люди, убежденные в том, что их родственники были задержаны или похищены военнослужащим или сотрудниками иных федеральных силовых структур, приводят тому убедительные доказательства (возможно, что такие доказательства есть, но они отсутствуют в заявлениях). Проблема в том, что в октябре 1999 г. – марте 2000 г. бесследно исчезли многие люди – и беженцы, пытавшиеся пробраться сквозь охваченную войной территорию республики, и бойцы отрядов, воевавших в Грозном, выходивших из города в горы, а затем прорывавшихся с гор. Возможно, что они погибли при обстреле или в бою. Однако, поскольку насильственные действия федеральных структур, приводившие к исчезновению людей, были в тот период распространенной и систематической практикой, логично было бы предположить, что именно так исчезли если не все, то многие пропавшие без вести. Однако мы приняли критерии, возможно, даже более строгие, чем органы прокуратуры: в Приложение 1 включены в числе прочих люди, по факту исчезновения которых возбуждены уголовные дела по ст.126 УК РФ (похищение человека).

Мы не включали в список сведения о пропавших людях, чьи тела были впоследствии найдены, если при этом нет явных свидетельств того, что они задерживались представителями государственных структур. О тех, кто был убит или умер от пыток и невыносимых условий содержания, мы даем сведения только в случаях, если человек был задержан (похищен) и хотя бы на какое-то время исчезал из поля зрения родственников и из поля закона (то есть удерживался в не предусмотренных законом местах, например на «фильтрапункте», или пусть даже и в официальных местах лишения свободы, но незаконно, например в Октябрьском ВОВД).

Разумеется, наши критерии отчасти условны. Так, мы включили данные о тех из сдавшихся в с.Комсомольское боевиков, кто после этого был убит или умер в последующие пять суток содержания на главной базе федеральных сил в Ханкале, но не представили тех, кто умер позже.

При составлении справок мы старались придерживаться единой структуры и принципов подачи материала.

Фамилия, имя, отчество. Приведенные в скобках варианты написания вызваны разными причинами:

запись на слух при опросе родственников и свидетелей; ошибки при наборе рукописных текстов;

респондент, сообщавший об исчезновении своего родственника вместе с другими людьми, называя их, с большой вероятностью мог ошибиться; родственники в заявлениях в разные адреса порой по-разному писали фамилии, а иногда вообще указывали другие фамилии.

Год рождения, если человек исчез бесследно; годы жизни, если найдено тело или решением суда исчезнувший признан убитым.

Адрес постоянного и временного (как правило, для беженцев) проживания.

Статус. Мы пишем «задержан», хотя практически во всех случаях речь идет о незаконном лишении свободы или похищении. Нарушения норм российского законодательства при «зачистках», проведении «адресных операций» и в иных обстоятельствах не поддаются перечислению; в любом случае, человек более трех часов был лишен свободы неизвестными лицами. Словом «задержан» мы подчеркиваем, что похищение человека (так впоследствии квалифицировалось это деяние при возбуждении уголовных дел) совершают именно представители государственных структур. В контексте боевых действий используются термины «захвачен» или «сдался».

«...сотрудниками федеральных силовых структур…». Такая формула принята потому, что, во-первых, в рассматриваемый период на территории Чеченской Республики только формировались лояльные федеральному центру местные силовые структуры и им не доверяли самостоятельное проведение операций такого рода, а во-вторых – установить не то что их личность, должность и звание, но даже и ведомственную принадлежность, как правило, невозможно. Они, как правило, не представлялись и не предъявляли никаких документов, могущих служить основанием для задержания человека, проведения обыска и т.п. Камуфляжная форма без знаков различия, машины без номеров госрегистрации, БТРы без бортовых номеров и, наконец, маски на лицах, отсутствие жетонов с личным номером, – все это обезличивало похитителей. С тем же основанием можно было, как в наших предыдущих изданиях (см. Приложение 3), назвать их «военнослужащими» или даже «военными», однако использованное нами определение более широко, так как охватывает наряду с сотрудниками МО и ВВ МВД также и представителей собственно МВД, ГУИН (на 2000 г.), ФСБ и иных структур. Важно и то, что совершенные ими деяния могли быть подведомственны не военной, а территориальной прокуратуре. Однако в некоторых случаях, когда достоверно известна принадлежность силовиков и когда это существенно для понимания, мы это указываем.

Сведения о похищенных вместе или одновременно (в ходе того же эпизода, той же «зачистки» или «адресной спецоперации» и т.п.). Приводятся фамилия, имя, отчество, статус (исчез или убит). При этом справки неизбежно отчасти повторяют друг друга. К тем, где дано более полное и подробное изложение эпизода, даны отсылки (см.).

Краткое изложение обстоятельств похищения человека, основанное на показаниях свидетелей и людей, похищенных вместе с исчезнувшим или вместе с ним содержавшихся, но впоследствии освобожденных.

Сведения о предпринятых поисках не содержат полного и тем более исчерпывающего списка обращений или их адресатов; приведены лишь наиболее важные и достоверные результаты.

Обстоятельства обнаружения тела, его состояние.

Сведения о расследовании уголовного дела. Указывается орган, возбудивший дело, статья Уголовного кодекса РФ, даты возбуждения дела и приостановления расследования. Органы прокуратуры возбуждали уголовные дела по трем статьям УК РФ – 105 (убийство), 126 (похищение человека) и 127 (незаконное лишение свободы), однако выбор статьи отнюдь не всегда был связан с сутью дела. С 1993 г. при расследовании случаев исчезновений людей руководство МВД и прокуратуры требовало незамедлительно возбуждать уголовные дела по ст.105 (ч.1 предусматривает от 6 до 15 лет лишения свободы, ч.2 – от 8 до лет или пожизненное заключение), заводить розыскные дела и создавать совместные следственнооперативные группы с включением в них представителей обоих ведомств. На практике, однако, все требования ведомственных инструкций были нарушены. Неотложные следственные действия, которые могли бы способствовать если не обнаружению и спасению похищенного человека, то хотя бы выявлению преступников и привлечению их к ответственности, не проводились вовсе, поскольку уголовные дела возбуждались с многонедельным и многомесячным опозданием. Координация между МВД и прокуратурой отсутствовала, – порой, когда тело исчезнувшего человека было уже найдено, зачем-то заводили розыскные дела и возбуждали дела по ст.126. И уж по крайней мере странно применение ч.1 этой статьи – «без отягчающих обстоятельств» (наказывается лишением свободы на срок от 4 до 8 лет). Отягчающие обстоятельства перечислены в пунктах ч.2: п.«а» – «группой лиц по предварительному сговору», п.«в» – «с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, или с угрозой применения такого насилия», п.«г» – «с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия», п.«ж» – «в отношении двух и более лиц», п.«з» – «из корыстных побуждений» (наказывается лишением свободы на срок от 6 до 15 лет).

Ч.3 ст.126 предусматривает «те же деяния, если они» п.«а» – «совершены организованной группой» и «б» – «повлекли смерть потерпевшего или иные тяжкие последствия» (наказывается лишением свободы на срок от 8 до 20 лет). Очевидно, что для оценки похищений людей в ходе вооруженного конфликта в Чечне применима именно ч.3 ст.126 УК РФ. Наконец, ст.127 – «незаконное лишение свободы» (даже по самой тяжкой третьей части верхний предел наказания 8 лет) – применялась в тех случаях, когда невозможно было отрицать, что в похищении участвовали представители государственных силовых структур. Преступления, подпадающие под действие ст.105 и ч.2 и 3 ст.126, наказываются лишением свободы на срок свыше 10 лет, то есть отнесены согласно ст.15 ч.2 УК РФ к особо тяжким. Срок давности по особо тяжким преступлениям согласно ст.78 ч.1 п.«г» УК составляет 15 лет и даже более, если совершившее преступление лицо скрывается от правосудия.

Возбужденные уголовные дела были в дальнейшем приостановлены на основании ст.195 п.3 УПК РСФСР – «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого», или, после вступления в силу 1 июля 2002 г. нового Уголовно-процессуального кодекса, на основании ст.208 ч.1 п.1 – «лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено». УПК предусматривает возможность приостановления расследования спустя два месяца после возбуждения уголовного дела (или возобновления расследования по делу), и следствие эту возможность, как правило, использовало: даты приостановления порой приходятся на выходные дни. Последнее вряд ли свидетельствует о неустанной работе следователей, напротив, складывается впечатление, что эта «работа» только к приостановлению и возобновлению расследования и сводилась.

Если в одном эпизоде исчезли несколько человек, то, как правило, в одной из справок даны краткие сведения о всех возбужденных по этому эпизоду уголовных делах.

Ни в одной справке не содержатся сведения о суде над обвиняемыми, поскольку ни один сотрудник федеральных силовых структур, виновный в насильственных исчезновениях людей в Чечне в 1999–2000 гг., осужден не был.

Если родственниками исчезнувшего подавалась жалоба в Европейский суд по правам человека, в справке приводится дата подачи жалобы, ее название по-русски и по-английски, номер (что позволяет найти текст решения в базе данных на сайте ЕСПЧ), даты коммуникации, вынесения решения о приемлемости и решения по существу, а также суть этого решения.

В случаях, когда в одном эпизоде исчезли несколько человек и родственники одного из них подали жалобу в ЕСПЧ, в других справках даны краткие сведения о решении Суда по этому обращению.

Если тело исчезнувшего человека не найдено, не опознано и не похоронено, то есть в подавляющем большинстве случаев, справка заканчивается словами «судьба неизвестна», если же исчезнувший признан ЕСПЧ или иными судебными органами убитым – словами «тело не найдено».

Мы ограничили нашу книгу 2000 г., однако в случаях, когда позже, за пределами наших хронологических рамок, после задержания исчезли или были убиты ближайшие родственники тех, кто исчез в ходе вооруженного конфликта, мы посчитали необходимым отметить это в качестве приложения к основной справке.

И последнее. В случаях, когда факт насильственного исчезновения человека был отмечен в других публикациях, прежде всего «мемориальских» (см. Приложение 3), справка завершается ссылкой на них.

С начала Второй чеченской войны прошло двенадцать лет, но эта война еще не стала историей, еще невозможно спокойно осмыслить эти события, взглянуть на них «со стороны». Скорее наоборот: «длящееся прошедшее» военное время обжигающе актуально. Однако сами события, похоже, постепенно замещаются мифами. Именно поэтому мы позволим себе вкратце напомнить ход событий, сказать несколько слов о структуре и соподчиненности органов власти и управления, силовых структур на территории Чечни и о противостоявших им силах.

Война начиналась в августе 1999 г., после вторжения отрядов экстремистов под командованием Шамиля Басаева из Чечни в соседние районы Дагестана. Тогда действия федеральных сил получили в России широкую поддержку. В начале октября федеральные войска, вставшие вдоль административной границы республики (а кое-где и перешедшие эту границу), двинулись в глубь территории Чечни, в сторону Грозного и гор.

Официальная российская пропаганда утверждала, что на Северном Кавказе проводится «контртеррористическая операция». Это, по определению, должно было означать высочайшую избирательность действий, цель которых в первую очередь – спасение мирных жителей и лишь затем – уничтожение или взятие в плен террористов. В реальности боевые действия велись как будто в пустыне, для сохранения жизней невоюющего населения не делалось ничего.

Война затронула мирных жителей не в меньшей степени, чем участников боевых действий. Федеральная пропаганда сообщала, что по территории Чечни наносятся «точечные удары». На самом деле на республику обрушились массированные и неизбирательные бомбардировки и обстрелы, которые вели к массовой гибели жителей Чечни. Кто-то из погибших оставался для родственников безвестно пропавшим: не всегда тела хоронили опознанными, да и не всегда их можно было опознать.

С началом бомбардировок жители Чечни двинулись за пределы республики или в горные районы, казавшиеся более без опасными. Однако сами дороги, которые та же федеральная пропаганда называла (еще одна подмена понятий!) «гуманитарными коридорами», на деле стали «коридорами смерти». Ситуацию усугубляли отданный силовикам приказ не выпускать население из зоны конфликта и блокпосты, выставленные на административной границе.

К декабрю 1999 г. федеральные силы заняли равнинную часть Чечни, «плоскость», и блокировали Грозный. Ситуация усугубилась – 6 декабря оставшимся в городе был предъявлен ультиматум: все, кто останется в городе после 11 декабря, будут приравнены к боевикам и уничтожены.

Жители пытались покидать город по «гуманитарным коридорам» через блокпосты. Погибших в условиях массовой стихийной миграции нередко хоронили неопознанными, порою в братских могилах. Не всегда находились очевидцы из числа тех, кто знал погибших и кто мог потом сообщить об их смерти родственникам. Но даже если таковые свидетели находились, порой они могли найти родственников только месяцы спустя, так как этому препятствовали боевые действия, блокирование всей республики по административным границам, отдельных ее частей и населенных пунктов. По тем же причинам родственники далеко не всегда, узнав о случившемся, могли опознать и перезахоронить тела. Неизвестно, сколько погибших в те месяцы так и остались «пропавшими без вести». Кроме того, выходившие через блокпосты и контролируемые военными территории беженцы также могли быть задержаны и впоследствии исчезли. В этих случаях очевидцев часто не было, а если и случались, то свидетельства могли не дойти до родственников или доходили со значительным опозданием.

По мере установления военными контроля над территорией Чечни становилось известно о преступлениях иного рода: о массовых убийствах мирных жителей в с.Алхан-Юрт в декабре 1999 г., в Старопромысловском р-не Грозного (см. Приложение 2) в январе и в пос.Новые Алды в феврале 2000 г. В районах, уже контролируемых федеральными силами, люди становились жертвами «зачисток» – погибали или исчезали, – и далеко не всегда родственники узнавали об этом. Эти объективные обстоятельства привели к тому, что о многих людях сведения исчерпываются фразой «пропал без вести при невыясненных обстоятельствах».

Зимой 2000 г. федеральные силовые структуры, казалось, добились в Чечне военной победы. В начале февраля основные силы чеченских вооруженных формирований, вышедшие из Грозного, по утверждению федерального командования, были уничтожены в рамках операции «Охота на волков» (см. Приложение 2), успех которой якобы превзошел самые смелые ожидания: рапортовали, что убито до полутора тысяч боевиков, включая многих известных полевых командиров.

Однако на самом деле большая часть чеченских отрядов сумела уйти в горы и присоединиться к силам, засевшим в Аргунском ущелье между селами Шатой и Дуба-Юрт. Через месяц после выхода из Грозного чеченские боевики предприняли прорыв из Аргунского ущелья в двух направлениях. 29 февраля – 1 марта отрядам под общим командованием Хаттаба с большими потерями удалось прорваться через позиции псковских десантников возле с.Улус-Керт и уйти на восток. А в начале марта вышедшие на равнину отряды под общим командованием Руслана Гелаева были блокированы в с.Комсомольское (см. Приложение 2) и в результате тяжелых боев в основном уничтожены и взяты в плен. На этом завершились широкомасштабные боевые действия в ходе Второй чеченской войны.

В «Списке пропавших без вести при невыясненных обстоятельствах» числятся многие жители Чечни, участвовавшие в вооруженном противостоянии федеральным силам и исчезнувшие где-то между Грозным и Комсомольским. В условиях масштабных боевых действий могло не быть свидетелей чьей-то гибели или задержания или эти свидетели могли не знать, кому сообщить об этом, и в любом случае это не удалось бы сделать быстро. Дополнительную неопределенность вносило и то, что родственники боевиков далеко не всегда стремились предать случившееся гласности, по крайней мере не афишировали принадлежность исчезнувшего к вооруженным отрядам, противостоящим федеральной власти. Безусловно, они имели на это право, гарантированное Статьей 51 Конституции, однако следует учитывать, что эти сообщения не обязательно точны, если даже информативны.

Среди жертв насильственных исчезновений, перечисленных в этой книге, есть мирные жители Чечни, но есть и участники вооруженного подполья, и те, кто открыто, с оружием в руках противостоял российским федеральным силам. Ни одно из этих исчезновений не стало предметом рассмотрения в российских судах, однако в их оценке как преступных деяний едины не только правозащитники, российские и зарубежные, не только различные межправительственные организации и Европейский суд по правам человека, но и российские следственные органы, которые возбудили по этим эпизодам уголовные дела и не ставят под сомнение сами события преступлений.

Разумеется, эта констатация не означает поддержку боевиков, сепаратистов, террористов, «бандитов» и т.п. Ни одна из межправительственных организаций не отрицала как таковое право Российской Федерации использовать силу в вооруженном конфликте, при подавлении вооруженного мятежа, для борьбы с террористами или криминалом. При рассмотрении первых же «чеченских» дел ЕСПЧ признал наличие у федеральных сил правомерной цели. Правозащитники согласны: «государство может и обязано использовать силу для защиты граждан», тут же добавляя: «но тут важны средства, которые порою меняют цель».

Именно опасение (как вскоре же выяснилось – обоснованное) неизбежной несоразмерности и неизбирательности применения силы в отношении противника, преднамеренных нападений на гражданских лиц и гражданские объекты, стало одной из причин протеста правозащитников против широкомасштабных военных действий в Чечне еще до их начала.

Другая причина протестов – отказ властей Российской Федерации использовать для изоляции экстремистов и обеспечения безопасности граждан переговоры с властями Чеченской Республики Ичкерия.

Между тем ранее власти РФ признавали ЧРИ в качестве партнера по переговорам и заключали с ней соглашения. Таким образом отказ Российской Федерации вести переговоры с целью прекращения насилия стал очевидным нарушением обязательства урегулирования споров мирными средствами.

Средства принуждения, используемые государством, – санк ции, применяемые к вооруженному противнику, – определены как национальным законодательством, так и нормами международного права, равно как и санкции, применяемые к представителям государства, нарушившим эти нормы. Власти вправе наказывать членов незаконных вооруженных формирований (повстанцев, мятежников, террористов), однако обязаны также карать совершивших преступления государственных служащих.

Из всего периода, который охватывает эта книга, в течение первого полугодия продолжались широкомасштабные активные боевые действия. Хотя федеральная сторона не признавала само наличие вооруженного конфликта, она, тем не менее, была обязана соблюдать нормы международного гуманитарного права, в частности, нормы Второго дополнительного протокола к Женевским конвенциям, посвященного исключительно вооруженным конфликтам немеждународного характера.

Круг лиц, защищаемых международным гуманитарным правом, в случаях внутренних конфликтов существенно сужен по сравнению с конфликтами международного характера. В условиях международного конфликта некоторые категории лиц, не являющиеся военнослужащими регулярной армии, но при этом взявшие в руки оружие и принимающие участие в военных действиях, получают статус комбатантов, и предусмотрены меры по их защите от насилия и уголовного преследования в случае пленения. Во Втором дополнительном протоколе само понятие «комбатант» отсутствует, как и вытекающее из него понятие «пленный». Единственное положение, которое защищает участников боевых действий со стороны негосударственных формирований, – последняя фраза п.1 ст.4: «Запрещается отдавать приказ не оставлять никого в живых». В остальном ст.3 Женевских конвенций и Второй дополнительный протокол ограничиваются требованием гарантировать гуманное обращение с любым человеком, сложившим оружие или прекратившим принимать участие в военных действиях по любой иной причине. Ничто не препятствует властям привлекать захваченных в плен мятежников (повстанцев, членов НВФ) к ответственности в соответствии с национальным уголовным законодательством, но при условии «надлежащего судебного разбирательства». При этом вменяемое деяние должно заведомо быть «уголовным правонарушением по закону во время его совершения», обвиняемому должны быть предо ставлены «все необходимые права и средства защиты», а при вынесении приговора должны быть обеспечены «основные гарантии независимости и беспристрастности». В этих рамках государство вправе обращаться с повстанцами по всей строгости закона, то есть как с «обычными» уголовными преступниками, «на общих основаниях».

С другой стороны, Второй дополнительный протокол отмечает, что в целях урегулирования вооруженного конфликта, для того чтобы недавние участники насильственных действий могли вернуться к мирной совместной жизни как лояльные граждане государства, необходимо создать правовые предпосылки.

Обратим внимание читателя на п.5 ст.6 этого документа, который в качестве такой предпосылки призывает власти «предоставить как можно более широкую амнистию лицам, участвовавшим в вооруженном конфликте, и лицам, лишенным свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, независимо от того, были ли они интернированы или задержаны».

Однако при этом международное право четко определяет составы военных преступлений и преступлений против человечности и настаивает на том, что к совершившим такие преступления неприменимы никакие акты амнистии, а также и сроки давности.

С самого начала военных действий в Чеченской Республике федеральная сторона систематически нарушала даже те весьма ограниченные нормы международного гуманитарного права, которые относятся к конфликтам немеждународного характера, в том числе регламентирующие обращение с задержанными вооруженными противниками правительственных сил.

В феврале-марте 2000 г. федеральными силами были захвачены (задержаны или добровольно сложили оружие и сдались) сотни боевиков. Многие из них затем исчезли (были убиты или умерли от невыносимых условий содержания).

Ранее, 13 декабря 1999 г., Государственная дума РФ приняла постановление «Об объявлении амнистии в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния в ходе проведения антитеррористической операции на Северном Кавказе». Это могло бы стать выполнением рекомендаций Второго дополнительного протокола, однако и сам текст постановления об амнистии, и в еще большей степени практика ее применения говорят об обратном.

Согласно тексту постановления, с одной стороны, ни один реальный участник вооруженного противостояния федеральной власти не мог быть амнистирован: амнистии не подлежала ст.317 УК РФ, которая могла быть вменена любому боевику. С другой стороны, подлежали амнистии, к примеру, преступления, предусмотренные ст.117 (истязание), ст.286 (превышение должностных полномочий) и ч. ст.302 (принуждение к даче показаний с применением насилия, издевательств или пытки) УК РФ. Это вопиющее упущение (или умысел) авторов закона, ведь обязательство подвергать уголовному преследованию обвиняемых в совершении пыток, в применении других видов жестокого обращения действует даже вне контекста вооруженного конфликта.

Таким образом, ни в этой, ни в последующих амнистиях не был выполнен основной принцип: солдат подлежит прощению, палач – суду.

В ходе же применения этой амнистии (как и последующих) нарушения норм гуманитарного права усугублялись.

Мало того, что захваченные на поле боя, сдавшиеся или задержанные боевики далеко не всегда попадали в систему официальных мест содержания, но и там содержание, следствие и суд шли отнюдь не «на общих основаниях», и даже амнистия отнюдь не означала, что человек действительно будет освобожден и сможет далее жить, не опасаясь за свою свободу и жизнь: тем, в отношении кого была официально оформлена амнистия, она не служила гарантией от последующего ареста или исчезновения. Более того, для многих оформление амнистии на деле означало исчезновение.

С самого начала Второй чеченской войны осенью 1999 г. международное сообщество в лице межправительственных организаций – Парламентской Ассамблеи и иных институтов Совета Европы, ОБСЕ, специализированных структур Организации Объединенных Наций – неоднократно, раз за разом констатировали грубые нарушения сторонами конфликта прав человека и норм гуманитарного права.

Однако, по сути, эти резолюции, заявления и оценки, пусть и основанные на признаваемых Россией нормах международного права, оставались в области политики, а не права, хотя бы потому, что отсутствуют механизмы их выполнения.

Так, вопрос о безнаказанности преступлений, совершенных в ходе вооруженного конфликта в Чеченской Республике, рассматривался на сессии ПАСЕ, и в пункте 10 (iii) Резолюции № 1323, принятой 2 апреля г., содержится рекомендация: «В интересах обеспечения ответственности виновных в нарушениях Ассамблея считает, что если не будут предприняты более активные усилия по привлечению к ответственности виновных в нарушениях прав человека и что если в Чеченской Республике будет сохраняться атмосфера безнаказанности, то международному сообществу следует рассмотреть возможность создания трибунала по военным преступлениям и преступлениям против человечности в Чеченской Республике».

На эту резолюцию должен обратить внимание каждый, кто хотел бы избежать международного вмешательства во внутренние дела России: непременным условием для этого является осуждение национальным правосудием виновных в совершенных на Северном Кавказе преступлениях.

Однако и слова о трибунале на сегодня – не более чем декларация. В действующей системе международных отношений существуют механизмы, позволяющие Российской Федерации заблокировать создание такого судебного органа на любом уровне. Прежде всего – право вето в органе, уполномоченном такие трибуналы создавать, – в Совете Безопасности ООН (которым Россия наделена как постоянный член Совета).

Не работает и другой международный юридический механизм – Международный уголовный суд (МУС), специально созданный для расследования и осуждения военных преступлений и преступлений против человечности. Юрисдикция МУС наступает с момента ратификации государством соответствующего документа – Римского статута, который Россия (как, впрочем, и США) не ратифицировала. И, в любом случае, его юрисдикция возможна лишь в отношении преступлений, совершенных после 1 июля 2002 г. – даты вступления статута в силу.

Наконец, в уголовном законодательстве некоторых стран предусмотрен механизм универсальной юрисдикции, согласно которому возможно судить граждан других стран за преступления против человечности, где бы и против кого они ни были совершены. Нам представляется странным перелагать на правосудие других стран обязанность найти и наказать виновных, хотя некоторые решения, вынесенные согласно принципу универсальной юрисдикции, хорошо укладываются в контекст насильственных исчезновений людей в Чеченской Республике, Однако все это вовсе не означает отсутствия возможностей правовой оценки событий вооруженного конфликта в Чеченской Республике, в частности насильственных исчезновений людей, международным институтом. Существует орган, уполномоченный рассматривать такого рода жалобы, орган, решения которого имеют юридически обязывающую силу для властей Российской Федерации. Это Европейский суд по правам человека.

Между Первой и Второй чеченскими войнами, весной 1998 г., Россия ратифицировала Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод (ЕКПЧ) – документ, предусматривающий, в отличие от других пактов в области прав человека, действующий механизм реализации – Европейский суд по правам человека. Похищения и насильственные исчезновения людей – очевидное нарушение ст.2 (право на жизнь) и ст.3 (запрещение пыток) ст.5 (право на свободу и личную неприкосновенность; «непризнанное задержание» – одно из наиболее тяжких нарушений этой статьи) ЕКПЧ – стали очевидным основанием для обращения родственников исчезнувших в Страсбург.

Как и нормы международного гуманитарного права, Европейская конвенция при определенных условиях допускает не только применение государством силы, но и возможность лишения человека жизни. Более того, Конвенция предусматривает возможность временного отказа государства от соблюдения отдельных ее положений в соответствии со ст.15 (Отступление от соблюдения обязательств в чрезвычайных ситуациях ), в которой, однако, особо оговорена невозможность какого бы то ни было отступления от положений ст.2, «за исключением случаев гибели людей в результате правомерных военных действий» (здесь Конвенция отсылает нас к нормам международного гуманитарного права), и от положений ст.3 (здесь исключения вообще не предусмотрены).

Кроме того, как видим, строго регламентированы условия и сама процедура «отступления». Российская Федерация условия «отступления» не выполнила, так что ЕСПЧ при рассмотрении жалоб граждан России мог требовать от нее соблюдения всех положений Конвенции.

ЕСПЧ, однако, рассматривает не события «в целом», но отдельные жалобы отдельных частных лиц по отдельным эпизодам. Сама же подача и рассмотрение жалоб требуют от заявителя изрядного терпения: хотя первые «чеченские» жалобы в Суд были поданы еще в первой половине 2000 г., первые решения вынесены только в 2005 г.

Важнейшим этапом процесса рассмотрения жалоб в ЕСПЧ была переписка с российской стороной – Суд задавал вопросы и истребовал документы. Позиция России по «чеченским» делам, как правило, сводилась к отрицанию причастности представителей государственных структур к совершенным преступлениям, а когда такое отрицание было невозможно, – к утверждению, что гибель мирных жителей наступила в результате «абсолютно необходимого применения силы»: вслед за международным гуманитарным правом ст. Европейской конвенции такую возможность допускает.

Еще в феврале 2005 г., рассматривая по существу первые «чеченские» дела, ЕСПЧ сделал выводы, касающиеся, по сути, всего вооруженного конфликта. Речь в этих жалобах шла не об «отдельных криминальных деяниях» – похищениях людей и внесудебных казнях (пусть даже и ставших распространенной и систематической практикой), – а о нарушении законов и обычаев ведения войны. Тогда, не ссылаясь прямо на Женевские конвенции и Дополнительные протоколы к ним, Суд использовал в решениях формулировки из области международного гуманитарного права, обсуждая соразмерность и избирательность применения смертельно опасной силы. В решениях 2010 г. уже впрямую говорится о вооруженном конфликте, военных преступлениях и преступлениях против человечности.

Так, в ходе рассмотрения в 2005 г. дела «Исаева против России» ЕСПЧ исследовал вопрос о том, было ли правомерно применение государством смертельно опасной силы. Суд признал наличие у федеральных сил правомерной цели, однако таковой целью назвал защиту других лиц от противоправного насилия, а отнюдь не подавление мятежа. Отвечая на следующий вопрос, было ли это применение смертельно опасной силы абсолютно необходимо для достижения преследуемой правомерной цели, Суд оценивал соразмерность применения силы и пришел к выводу: “…основной целью операции должна была стать защита жизней от противоправного насилия. Массовое использование неизбирательного оружия находится в вопиющем противоречии с этой целью и не может считаться соответствующим стандарту заботливости, необходимому в операции такого рода с применением смертельно опасной силы представителями государства”.

Здесь ЕСПЧ, по сути, добросовестно воспринял и истолковал официальную трактовку Второй чеченской войны как «контртеррористической операции».

Другим обычным возражением российской стороны было утверждение, что заявители якобы не исчерпали внутренние средства правовой защиты, так как расследование возбужденных в России уголовных дел продолжается. Суд, как правило, отвергал подобные возражения, поскольку бесплодно длящиеся в течение многих лет расследования очевидным образом неэффективны.

Отверг Суд и довод о возможности обращения с гражданским иском, указав на принципиальную невозможность эффективно восстановить таким образом права заявителя, поскольку гражданский процесс может привести лишь к присуждению денежной компенсации причиненного вреда, но не к установлению и наказанию виновных, как того требует Конвенция. Защитить и восстановить права жертв нарушений ст.2 и Конвенции в рамках российской правовой системы мог бы только уголовный процесс, при условии эффективного и открытого для заявителя расследования.

Как правило, ЕСПЧ весьма жестко требует от заявителей соблюдать предусмотренный шестимесячный предельный срок между последним обращением в национальную инстанцию и подачей жалобы, однако в решениях конца 2010 г. Суд сделал важное замечание общего характера: «нет оснований быть слишком жестким» в этом требовании при подаче «спустя многие годы после событий» жалобы по ст.2, «поскольку общественный интерес в обеспечении преследования и осуждения виновных твердо признается, особенно в контексте военных преступлений и преступлений против человечности». В этом решении ЕСПЧ впервые использовал понятия «военные преступления» и «преступления против человечности» по «чеченскому»

делу впервые. Определение «вооруженный конфликт» (вместо привычного в России эвфемизма «контртеррористическая операция») Суд впервые употребил двумя годами ранее. Вот так, постепенно, Европейский суд по правам человека распространяет свою практику в область гуманитарного права, на борьбу с военными преступлениями и преступлениями против человечности, не имеющими срока давности, и тем самым обосновывает саму возможность выносить решения по жалобам, связанным с такими преступлениями, совершенными десять и более лет назад.

Преступления, жертвами которых стали те люди, о ком идет речь в этой книге, в Уголовном кодексе Российской Федерации не имеют собственного имени. Они могут быть описаны, как уже говорилось, статьями: 126 (похищение человека), 127 (незаконное лишение свободы), 105 (убийство), 286 (превышение должностных полномочий), 301 (незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей) и др., а при сокрытии этих преступлений – еще и ст.292 (должностной подлог).

Между тем в международном праве такие деяния квалифицируются как «насильственные исчезновения людей».

Еще в 1992 г. в преамбуле к Декларации ООН о защите всех лиц от насильственных исчезновений сказано, что «насильственные исчезновения подрывают фундаментальные ценности любого общества, приверженного уважению законности, прав человека и основных свобод, и что систематическое совершение таких актов по своему характеру является преступлением против человечности».

Далее эта Декларация определяет, что факт насильственного исчезновения имеет место, когда «лица подвергаются аресту, задерживаются или похищаются против их воли или каким-либо иным образом лишаются свободы должностными лицами различных звеньев или уровней правительства, организованными группами или частными лицами, действующими от имени правительства, при его прямой или косвенной поддержке, с его разрешения или согласия, при последующем отказе сообщить о судьбе или местонахождении таких лиц или признать лишение их свободы, что ставит данных лиц вне защиты закона».

Представленные в этой книге материалы убедительно доказывают, что практика насильственных исчезновений в Чеченской Республике носила систематический и широкомасштабный характер, что она была организована и осуществлялась представителями государственных силовых ведомств. Следовательно, эти преступления надлежит относить к преступлениям против человечности, они не имеют срока давности.

Подписанный в 1998 г. и вступивший в силу в 2002 г. Римский статут Международного уголовного суда выделил насильственные исчезновения в качестве отдельного состава преступления против человечности.

В 2006 г. в развитие Декларации была принята Международная конвенция для защиты всех лиц от насильственных исчезновений, ст.5 которой гласит: «Широко распространенная или систематическая практика насильственных исчезновений является преступлением против человечности, как оно определяется в применимом международном праве, и влечет за собой последствия, предусмотренные таким применимым международным правом».

Конвенция дает нам такое определение: «Для целей настоящей Конвенции насильственным исчезновением считается арест, задержание, похищение или лишение свободы в любой другой форме представителями государства или же лицами или группами лиц, действующими с разрешения, при поддержке или с согласия государства, при последующем отказе признать факт лишения свободы или сокрытии данных о судьбе или местонахождении исчезнувшего лица, вследствие чего это лицо оставлено без защиты закона».

Отметим, что, хотя под это определение подпадает на порядки большее число похищений и исчезновений людей в Чечне в описываемый период, мы сознательно ограничили представляемую информацию. Очень часто правозащитники и журналисты описывали случаи временных насильственных исчезновений в ходе проведения «контртеррористической операции», когда людей после допросов, пыток и издевательств отпускали на свободу, порой за выкуп, но не только исчерпывающего, но даже репрезентативного списка таких случаев не составлено. Кроме того, никакое издание не смогло бы вместить изложение не то чтобы всех, но хотя бы ставших достоверно известными случаев, окончившихся для жертв насильственных исчезновений относительно «благополучно». И уж точно наших сил не хватило бы на уточнение сведений, включенных в справки обо всех временно исчезнувших, – так, как мы старались сделать для каждого, включенного в эту книгу. И хотя мы сознательно не стали включать такие случаи в наше издание, эти «благополучные» исходы насильственных исчезновений не отменяют их квалификацию как преступлений против человечности.

После ввода в Чеченскую Республику в 1999 г. федеральных сил федеральные власти начали создавать здесь свои исполнительные структуры.

К лету 2000 г. на контролируемой федеральными властями территории ЧР стали создаваться гражданские органы власти. Возник новый исполнительный орган ЧР – Администрация. Главой Администрации 12 июня 2000 г. был назначен Ахмат Кадыров. Первоначально Администрация располагалась в Гудермесе, и только в 2001 г. она была переведена в Грозный. Грозный в 2000 г. на время утратил роль столицы республики, так как был на 60–80% разрушен в ходе боевых действий зимой 1999/2000 г. и не вполне контролировался федеральными силовыми структурами. Республиканское руководство назначалось из Москвы, в его составе появлялись новые для Чечни люди, которые, по замыслу федерального центра, должны были укрепить окружение Кадырова. В республике полностью отсутствовала судебная система, и только в январе 2001 г.

суды начали действовать в усеченном варианте. Законодательная власть в созданной федеральным центром системе государственного управления также отсутствовала. Реальная роль гражданских структур в 2000 г.

оставалась незначительной, если не сказать ничтожной. На территории ЧР («в зоне проведения контртеррористической операции»), по сути, действовал необъявленный режим чрезвычайного положения и был назначен военный комендант – генерал-лейтенант И.И.Бабичев. Комендатура, располагавшаяся в Грозном, не контролировала действий военных и спецслужб, подчиненных Региональному оперативному штабу и Объединенной группировке войск (сил), базировавшимся в пригороде Грозного Ханкале (см.

Приложение 2) – фактической на тот момент столице Чечни.

В селах кандидатуры глав администраций выдвигались на сходах местными жителями, а затем они должны были утверждаться Администрацией ЧР. Политические взгляды при выдвижении на должность главы сельской администрации не играли определяющей роли: выбирали неформальных лидеров, людей волевых, способных договариваться с военными, жестко отстаивать интересы односельчан.

Одновременно на всей территории Чечни выстраивалась силовая вертикаль власти. С декабря 1999 г. в занимаемых федеральными силами районах и самых крупных населенных пунктах создавались военные комендатуры. Фактически это были органы власти с очень широкими, не определенными каким-либо законом полномочиями. 22 декабря 1999 г. начальник Генерального штаба Вооруженных сил РФ генерал А.В.Квашнин на встрече с главами администраций северных районов ЧР очень точно охарактеризовал создаваемую систему комендатур: «Это мои глаза и уши. Это мой райком и обком партии, образно говоря».

Параллельно на занятых федеральными силами территориях создавалась система органов внутренних дел. Ее основу составляли временные отделы внутренних дел – структура в составе МВД РФ, фактически выполняющая на территории ЧР функции районных отделов внутренних дел. В ВОВД служили командируемые в Чечню из разных регионов России сводные отряды милиции (как из уголовного розыска, так и из состава отрядов милиции особого назначения). С лета 2000 г. параллельно с ВОВД создаются и РОВД, в которых служили сотрудники воссоздаваемой промосковской чеченской милиции. Таким образом появились две, казалось бы, дублирующие друг друга структуры. Однако реальной властью в районе обладали ВОВД.

В крупных селах создавались поселковые отделения милиции, в которых также, как правило, служили не местные жители, а командированные из других субъектов федерации милиционеры.

При ВОВД размещались изоляторы временного содержания. В феврале 2000 г. получило статус следственного изолятора место содержания на территории бывшей колонии строгого режима в с.Чернокозово Наурского р-на, на севере Чечни, действовавшее с конца 1999 г.

Могло на первый взгляд показаться, что после одержанной победы федеральный центр восстанавливает в республике мирную жизнь, – именно об этом и говорили российские официальные лица. Однако этот фасад скрывал необъявленный, но действовавший де-факто режим чрезвычайного положения и продолжавшийся вооруженный конфликт.

Хотя к середине 2000 г. федеральные силы контролировали всю территорию ЧР, контроль этот не был полным.

К лету 2000 г. противостоявшие федеральным силам чеченские вооруженные формирования, с большими потерями вырвавшиеся из двух окружений – сначала из Грозного, потом из Аргунского ущелья, сменили тактику. В горно-лесистой местности в южных районах Чечни с наступлением весны они могли продолжать боевые действия под покровом широколиственных лесов, скрывающих их от наблюдения с воздуха и с земли, атаковать колонны федеральных сил и даже беспрепятственно проникать в населенные пункты. Здесь, в предгорьях и в горно-лесистой местности, продолжали действовать крупные вооруженные формирования, сложились предпосылки для партизанской войны, и подчас было неясно, кто же контролирует территорию и населенные пункты. В этих районах федеральная сторона ожидала продолжения боевых действий. С точки зрения федерального командования именно контроль над южными горными районами республики (по опыту Первой чеченской войны) означал бы окончательную победу в военной кампании. Для достижения этой цели части российских вооруженных сил и внутренних войск были размещены вдоль подножия гор и в горах, нередко в непосредственной близости от населенных пунктов.

На равнине же открытые действия сколь-нибудь крупного отряда были невозможны. Здесь вооруженные формирования ЧРИ совершали нападения на воинские части, комендатуры и райотделы внутренних дел, ставили фугасы на маршрутах передвижения военных колонн. Однако начавшаяся диверсионная война могла быть в какой-то мере успешной, только если бы боевикам удалось получить массовую поддержку местного населения. Между тем отношение к ушедшему в подполье руководству независимой Ичкерии было отнюдь не однозначным. Многие жители Чечни надеялись на возвращение к нормальной жизни и готовы были принять федеральную власть хотя бы как «наименьшее зло».

Не было единства и в рядах чеченского вооруженного подполья, раздираемого противоречиями. Хотя война объединила с одной стороны экстремистов во главе с Басаевым, а с другой – Масхадова, который ранее был готов принять в борьбе с экстремистами помощь федерального центра, среди жителей Чечни надолго утвердилось мнение, что Басаев и «ваххабиты» чуть ли не «агенты федералов», по заданию Москвы вошедшие в Дагестан и спровоцировавшие вторжение российской армии. Отряды лояльных Масхадову командиров и «ваххабитов» не смешивались, и в середине 2000 г. обозначился открытый конфликт между ними, например между Русланом Гелаевым и Арби Бараевым. Отличались эти два крыла вооруженных формирований ЧРИ и в тактике действий: в ходе диверсионной войны «масхадовские» боевики старались не «подставлять» свои села, в то время как для «ваххабитов» подобных ограничений не существовало. У «ваххабитов» была иная шкала ценностей, в которой сохранение жизней односельчан и мира в селе стояли едва ли не на последнем месте. Установившееся противостояние между жителями сел и «местными»

боевиками, с одной стороны, и «ваххабитскими» отрядами – с другой продолжалось по крайней мере до начала 2002 г.; от открытого столкновения их, казалось, удерживало только присутствие поблизости федеральных сил. Начались убийства глав сельских администраций, чеченских милиционеров и т.п.

Но весной 2000 г. партизанская война в Чечне еще не началась. У федеральной стороны, казалось бы, возникли предпосылки для умиротворения ситуации в Чечне и на уровне республики, и на уровне сел – путем нейтрализации экстремистов, опоры на лояльную часть населения и переговоров с «умеренными»

сторонниками независимости. Сделано это не было, на отдельные вылазки федеральная власть отвечала карательными акциями, на террор – террором. Впрочем, такая тактика федеральных сил вполне устраивала экстремистское крыло чеченского сопротивления.

В нашей книге справки на исчезнувших людей приведены по алфавиту, но даже если бы мы расположили их в хронологическом порядке, то никакой сюжет от этого не возник бы: сообщения об убийствах, грабежах, вымогательстве создают ощущение потока случайного, несвязанного, бессмысленного насилия.

Федеральные власти, подчас нехотя признававшие неблагополучие в Чеченской Республике, так же склонны были списывать эти преступления на бесконтрольность силовиков. Действительно, если признать, что совершенные в ходе вооруженного конфликта преступления суть «эксцесс исполнителя», то снижается уровень ответственности. Со старших начальников, с военного командования, а тем более с политического руководства страны ответственность если не снимается вообще, то, по крайней мере, меняется ее смысл: не углядели, не уследили...

Однако при внимательном взгляде эти сообщения, будучи собраны и сведены воедино, как части мозаики, обретают единый смысл. Да, были многочисленные преступления, которые можно квалифицировать как «эксцесс исполнителя», но за ними проглядывает систематическая работа военнополицейской машины, и эта «машина смерти», отвечая государственным террором на диверсии и террор боевиков, бесконечно воспроизводила противостояние и насилие.

С установлением контроля над большей частью территории ЧР одной из основных целей федеральных силовых структур стало задержание лиц, подозреваемых в участии в «незаконных вооруженных формированиях», и проведение дознания. Выполнение этой полицейской, по сути, задачи было в значительной мере возложено на военных – армию и внутренние войска.

Между тем далеко не вся территория Чеченской Республики контролировалась настолько, чтобы в пределах населенного пункта можно было разместить гарнизон, тем более обеспечить безопасное перемещение военнослужащих по городу или селу. В этих условиях для проведения «зачисток» – «мероприятий по проверке паспортного режима», «мероприятий по поиску и задержанию участников незаконных вооруженных формирований» и т.п. – привлекались многочисленные группировки федеральных сил.

Обычно поздно ночью или на рассвете войска блокировали населенный пункт, по его окраинам нередко наносила удары артиллерия. За околицей располагался штаб группировки, а рядом – «фильтрационный пункт». Утром в населенный пункт на бронетехнике выдвигались военные, которые проводили повальные обыски домов (разумеется, без санкции прокурора). Столь «плотный контакт» военных с местным населением в ходе спецоперации приводил к массовому неизбирательному насилию. Обыски часто сопровождались грабежами, вымогательством денег и изделий из золота, избиениями, убийствами, иногда изнасилованиями.

Основной объявленной целью «спецопераций» было установление личности, прежде всего молодых мужчин. Если подозрение вызывали документы (отсутствие второй фотографии в паспортах СССР, не местная или просроченная прописка) или внешний вид (борода, спортивная одежда, раны, шрамы и т.п.), человека отправляли на фильтрационный пункт. Нередко документы вообще не проверяли, отправляя на «фильтрацию» всех мужчин «от 15 до 60 лет». Впрочем, во многих случаях от отправки на «фильтр» можно было откупиться. Наверное, поэтому «зачистки» оказались неэффективны: в некоторых населенных пунктах военным пришлось их повторять десятки раз.

«Зачистки» по полному сценарию, включающему блокирование села, захват и «фильтрацию»

практически всех мужчин, начались в августе 2000 г.; впоследствии число подобных акций только росло.

Повышался уровень организации и планирования этих операций, ими руководили высшие офицеры в звании генералов, иногда – лично командующий ОГВ (с).

Федеральные силовые структуры последовательно усиливали контроль над территорией ЧР, в частности за передвижением людей и транспорта. На дорогах устанавливались блокпосты, а порой вообще перекрывалось движение. Фактически в республике действовал комендантский час. Официальные структуры, включая прокуратуру, это отрицали, но военные коменданты районов в приказах по «ограничению передвижения в населенных пунктах» использовали именно этот термин. В районах ЧР, в достаточной мере контролируемых федеральными силами, именно во время «комендантского часа»

проводились задержания людей, более похожие на похищения, – «адресные мероприятия», нередко сопровождавшиеся убийствами и грабежами. Силовики по ночам устраивали засады и патрулировали улицы.

Однако, как показала практика, «комендантский час» не был сдерживающим фактором для чеченских вооруженных формирований ЧРИ, которые как раз по ночам закладывали фугасы, уничтожали «националпредателей», атаковали военные объекты и блокпосты.

Постоянные блокпосты в 2000 г. во множестве стояли на всех дорогах, на въездах и выездах из населенных пунктов, около мостов, в Грозном – на перекрестках основных магистралей. Похожие на маленькие крепости, они были построены из бетонных плит, обложены мешками с песком, прилегающая территория обносилась колючей проволокой, иногда минировалась. На постах проводился досмотр автотранспорта, проверяли документы. Собственно, эти посты и были созданы для «фильтрации» потока проезжающих или проходящих людей, которых нередко задерживали, после чего те порой бесследно исчезали.

В тех районах ЧР, которые в достаточной мере контролировались федеральными силами, «зачистки»

практически не проводились. Людей там задерживали, как правило, по ночам приезжавшие на БТРах вооруженные сотрудники федеральных силовых структур в масках. Задержанных увозили, и те исчезали: все официальные структуры отрицали свою причаст ность к задержанию. Иногда родственники через какое-то время находили тела исчезнувших со следами жестоких пыток и признаками насильственной смерти.

Впрочем, чтобы исключить опознание, зачастую похитители трупы взрывали.

В случаях, когда удавалось проследить судьбу задержанных, выяснялось, что их отвозили в расположение воинских частей, в комендатуры и т.п. Там их допрашивали, некоторое время содержали, а затем уничтожали. Эти структуры, действовавшие вне норм права, совершавшие незаконные задержания, проводившие «форсированные допросы» и внесудебные казни, нередко называли «эскадронами смерти».

Речь в этих случаях опять-таки идет не об «эксцессах исполнителя», но о системе. Тела людей, задержанных в разное время в разных местах, нередко находили потом в одном захоронении. Следовательно, можно говорить о некотором взаимодействии между местами содержания и структурой, координирующей «дознание» и определяющей дальнейшую судьбу задержанных.

За фасадом официальной системы органов, призванных поддерживать законность и порядок, действовала неофициальная карательная система – в местах расположения воинских частей и т.п.; центром этой карательной системы была Ханкала – главная база федеральных сил. В этой параллельно действующей системе «следствия» к задержанным и «исчезнувшим» в ходе «форсированного допроса» применяли жестокие пытки, приводившие к их скорой смерти, совершались внесудебные казни. Очевидно, что в этой неофициальной системе насилие применялось вне рамок какой-либо предусмотренной законом процедуры.

По сути дела, следствие было разрушено как государственный институт.

Каковы причины такой трансформации?

В 1999–2000 гг. российская прокуратура вела расследование событий вооруженного конфликта на Северном Кавказе. Еще в самом начале, в период боев в Дагестане, было возбуждено уголовное дело «Война», которое вела следственная группа под руководством старшего следователя по особо важным делам И.В.Ткачева.

С одной стороны, сомнения вызывала сама попытка рассматривать вооруженный конфликт в рамках законодательства мирного времени: закон здесь применялся вне «области определения», в условиях боевых действий и де-факто введенного чрезвычайного положения. Если следовать закону, пришлось бы соответствующим образом оформлять каждый выстрел (в том числе и совершенный сотрудниками федеральных силовых структур). Кроме того, успеху расследования мешал сам стиль работы правоохранительных органов: массовые неизбирательные задержания, применение к задержанным физического воздействия, коррупция.

С другой стороны, объединение всех собираемых в зоне «контр террористической операции»

следственных материалов в рамках одного уголовного дела не могло компенсировать того, что спецслужбы предварительно не создали массив «фильтрационных дел», для чего потребовалась бы длительная, профессиональная и скрупулезная работа.

Уже через год можно было констатировать, что с амбициозной задачей расследования событий всего конфликта, с выдвижением обвинений руководству независимой Ичкерии в целом прокуратура не справилась. Если до конца 1999 г. еще был возможен сколь-нибудь «индивидуальный» подход к задержанным, то затем массовость задержаний превысила скромные возможности следствия. И хотя зимой 2000 г. федеральными силовыми структурами были задержаны сотни участников вооруженных формирований ЧРИ (в феврале в Алхан-Кале, в марте в с.Комсомольское и т.д.), многие из них были освобождены через полгода по амнистии. С точки зрения перспектив урегулирования конфликта такое освобождение можно было бы только приветствовать, но причины его имели очень мало общего с гуманностью и миротворчеством. Просто-напросто за полгода прокуратура не смогла должным образом оформить уголовные дела, а многих из числа задержанных за время нахождения в СИЗО так ни разу и не допросили. Дело «Война» фактически развалилось, что, по сути, означало провал российского правосудия, его неспособность наказывать участников внутреннего вооруженного конфликта «на общих основаниях».

Свою роль в этом, видимо, сыграла и коррупция в следственных органах: за освобождение содержавшихся в следственных изоляторах чеченцев у их родственников через посредников требовали деньги.

Запрашиваемые суммы снижались по мере того, как истекал полугодовой срок содержания подследственных под стражей. Как раз после этого, начиная с середины 2000 г., резко увеличилось число исчезновений людей, задержанных федеральными силовыми структурами. «После» не обязательно означает «потому что», однако здесь возможна и причинно-следственная связь. Передача задержанных в официальную, легальную пенитенциарную систему была неприемлема (или даже опасна) для многих сотрудников силовых структур, поскольку с высокой вероятностью означала освобождение незаконно удерживаемых и, во всяком случае, исключала смертную казнь. Возможно, поэтому силовые структуры перешли по преимуществу к тактике «эскадронов смерти» – незаконным задержаниям, содержанию в неофициальных тюрьмах, жестоким пыткам, внесудебным казням. Командование и контролирующие органы по крайней мере не препятствовали этой практике и часто ее покрывали. Это подтверждается свидетельствами силовиков – как низового звена, так и координирующих структур. Система «эскадронов смерти» была и остается до настоящего времени «черным ящиком» для внешнего наблюдателя, однако само их существование можно считать установленным.

Как было отмечено выше, окончание крупномасштабных боевых действий весной 2000 г. не означало завершения во оруженного конфликта: уже к лету чеченские вооруженные формирования сумели оправиться от потерь и начали партизанскую, диверсионно-террористическую войну. Партизанская война не может быть эффективна без поддержки подполья существенной частью населения, и поддержку эту сепаратисты получили. Во многом причиной тому стала преступная практика проведения «контртеррористической операции», избранная федеральным центром. Это хоть и не хотели признавать, хорошо осознавали и российское военное командование, и политическое руководство страны. В декабре 2000 г. начальник Генерального штаба ВС РФ А.В.Квашнин заявил в интервью главной армейской газете «Красная звезда»:

«Простые чеченцы, видимо, забыли, как бандиты над ними издевались. Я бы хотел обратиться к населению республики, которое еще недопонимает важности того, что сейчас происходит на их земле.

Особенно к жителям Веденского, Ножай-Юртовского районов. Не привечайте у себя бандитов, того же Басаева, Хаттаба, которые находятся рядом с вами и постоянно бегают из одного села в другое».

На действия вооруженного подполья федеральная сторона ответила, по сути, государственным террором:

пытками, насильственными исчезновениями, внесудебными казнями, масштабными карательными операциями. Конечной целью этих действий было установление эффективного контроля над территорией Чечни – военного (даже в Грозном и даже в светлое время суток в первые годы конфликта этот контроль был весьма эфемерным) и политического. Достижение этих нейтральных с точки зрения гуманитарного права целей осуществлялось через организованную и широкомасштабную кампанию систематических актов насилия против отдельных гражданских лиц, групп граждан и гражданского населения как такового. Для этого и была создана неофициальная репрессивная система, через которую осуществлялась практика незаконных арестов, незаконного заключения, неофициального следствия (главным инструментом которого были пытки) и внесудебных казней. В рамках этой системы функционировали незаконные места содержания под стражей и места массового захоронения жертв или сокрытия их тел.

Одновременно действовала и официальная система, в рамках которой велось следствие и дознание, – прежде всего для выявления и привлечения к уголовной ответственности участников и руководителей незаконных вооруженных формирований. Не только цели и задачи официальных и «параллельных»

структур, но и методы проводимого ими следствия, условия содержания задержанных отличались незначительно: и там, и там широко практиковались пытки и жестокое обращение, не редкостью были исчезновения задержанных (означавшие, как правило, гибель человека). Примерами могут служить следственный изолятор «Чернокозово» образца зимы 1999–2000 гг. или Октябрьский ВОВД г.Грозный.

С первых же месяцев конфликта в Чечне начались широкомасштабные незаконные задержания гражданских лиц, так называемая фильтрация (этого слова российское законодательство не знает, равно как и терминов «фильтрационный пункт» или «фильтрационный лагерь»). По мере овладения населенными пунктами Чечни география «фильтрации» местного населения распространялась на все новые города и села и зачастую проводилась в массовом порядке.

В законно учрежденных местах содержания, хотя и со значительными изъянами, существовала система регистрации и учета, произвол их персонала был ограничен хотя бы теоретической возможностью прокурорского надзора. В местах же содержания, создаваемых командованием группировки и командирами отдельных воинских частей, произвол не ограничивался абсолютно ничем, а жертвы были лишены даже теоретической возможности правовой защиты.

В такие незаконные места содержания люди практически всегда и попадали незаконно – будучи задержанными в ходе «зачистки» (если их не освободили из «временного фильтрационного пункта») или похищенными в ходе «адресных мероприятий» (если их не убивали сразу).

Как правило, незаконные места содержания не имели самых необходимых условий для длительного пребывания людей, иногда это были просто выкопанные в грунте ямы («зинданы»), в зависимости от глубины либо забранные сверху решетками, либо открытые (позднее над ними стали натягивать армейские палатки). Число таких ям на территории одной воинской части доходило до нескольких десятков. В узком пространстве, по колено в воде или в жидкой грязи (после дождей, таяния снега), не имея возможности ни прилечь, ни даже просто сесть, люди находились в этих ямах порой неделями. Для этих же целей использовались врытые в землю и частично заполненные водой цистерны, помещения производственных предприятий, наконец, просто автомобили для перевозки заключенных.

Иногда люди, пропущенные через мясорубку «неофициального» следствия, сломленные морально и физически, передавались в органы, ведущие официальное следствие. Их переводили в изоляторы временного содержания при временных отделах внутренних дел, которые в сельских районах почти всегда находились в одном здании либо на одной охраняемой территории с военной комендатурой и управлением ФСБ. Таким образом, две репрессивные системы – официальная и неофициальная – взаимодействовали между собой. ИВС в описываемый период – это де-факто все то же незаконное место содержания людей, но уже действующее под прикрытием вполне официального органа. Все характерные признаки и «болезни»

фильтрапунктов имелись и у них. Людей и здесь содержали без достаточных оснований и неопределенно долгое время, без извещения родственников о месте их нахождения и без предъявления каких-либо обвинений. Срок содержания в заключении определялся самими сотрудниками силовых структур. Более того, именно они решали дальнейшую судьбу человека. Отсюда тоже исчезали люди. В период с 2000 по 2002 г. трупы людей, содержавшихся в здании школы-интерната в центре г.Урус-Мартан, где располагались отдел ФСБ по Урус-Мартановскому району, военная комендатура и ВОВД вместе с ИВС, находили то в саду госхоза им. Мичурина, то у пруда в окрест ностях с.Кулары, то в чернореченском лесу у въезда в с.Гойты со стороны трассы Ростов–Баку.

О том, что параллельная незаконная репрессивная система работала как минимум при осознанном попустительстве (а вероятнее всего, по прямому указанию) командования ОГВ (с), свидетельствует анализ состава жертв массового захоронения, обнаруженного вблизи российской военной базы в Ханкале, в дачном поселке «Здоровье».

Очевидно, что более полугода там, где дислоцировались главные органы управления военно-полицейской операцией в Чечне, работал централизованный и хорошо отлаженный конвейер пыток и внесудебных казней.

Его жертвы поставлялись из разных районов Чечни. Предположение, что эта поточная линия насилия и смерти, включающая в себя незаконную тюрьму, пыточную систему «следствия» и охраняемое место казни и/или складирования трупов, могла существовать и эффективно действовать без санкции или одобрения командования группировки, представляется неправдоподобным.

Массовые захоронения обнаруживались и в других районах республики (обычно на территории бывших мест дислокации воинских частей или вблизи них). Однако после скандала с могильником у Ханкалы российская сторона уже не допускала такой концентрации тел на небольшой территории. Для сокрытия преступлений постепенно распространилась практика подрыва трупов (а в ряде случаев – живых людей).

Убийства и насильственные исчезновения практиковались не только под предлогом «военной необходимости». Безнаказанность приводила к тому, что похищали и убивали просто из корыстных побуждений. Некоторые исчезновения людей на блокпостах объясняются банальным грабежом: у исчезнувших людей при себе были деньги, похитители забирали их автомобили.

По республике в одиночку и группами между воинскими частями, комендатурами, управлениями МВД и ФСБ метались люди (в основном жены, сестры, матери), ищущие своих близких живыми или мертвыми.

Иногда жертв случалось выкупить живыми, но и те, кому удавалось найти или выкупить труп, тоже считались счастливчиками. В большинстве случаев, если жертву не удавалось найти в течение одной-двух недель, человек исчезал навсегда. Органами прокуратуры по данным фактам нередко возбуждались уголовные дела, однако это практически никогда не приводило к привлечению к ответственности виновных или к освобождению похищенного. Следственные действия по таким делам, в том числе и в случаях, когда были известны анкетные данные преступников и номера задействованной ими техники, обычно ограничивались запросами в различные части и подразделения о том, не осуществлялись ли их военнослужащими (сотрудниками) операции по задержанию соответствующего лица. В ответ приходили уверения, что такого-то числа никакие операции по задержанию граждан не проводились. Через определенное время уголовное дело приостанавливалось «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого».

Европейский суд по правам человека к настоящему времени рассмотрел 184 жалобы, поступившие от жителей Северного Кавказа (еще 133 жалобы коммуницированы правительству РФ и ожидают рассмотрения), из которых 164 от жителей Чеченской Республики (еще 115 жалоб коммуницированы).

Подавляющее большинство (77 %) рассмотренных ЕСПЧ жалоб от жителей Чеченской Республики касаются исчезновений людей.

26 жалоб на преступления такого рода, совершенные на территории Чечни в 2000 г., были рассмотрены по существу. В результате этих преступлений исчезли в общей сложности 74 человека. Кроме того, еще жалоб по фактам исчезновения в 2000 г. были коммуницированы.

Эту выборку, безусловно, можно считать репрезентативной – как по числу совершенных преступлений, так и по их распределению по времени и территории республики.

По всем рассмотренным жалобам ЕСПЧ, во-первых, признал похищенных людей убитыми, а во-вторых – возложил на Российскую Федерацию ответственность за их гибель и за нерасследование этих преступлений.

Важно подчеркнуть, что ЕСПЧ отнюдь не удовлетворяет автоматически все жалобы граждан России против своего правительства. Так, была оставлена без удовлетворения жалоба по делу «Зубайраев против России», так как судьи посчитали то обстоятельство, что преступление совершили «люди в камуфляжной форме, говорившие по-русски без акцента», недостаточным доказательством их принадлежности к какойлибо федеральной силовой структуре. Тем самым суд подтвердил высокий стандарт доказывания – «вне разумного сомнения».

Рассматривая дела об исчезновениях людей в ходе вооруженного конфликта в Чеченской Республике, ЕСПЧ исследует не только доводы заявителей, но и меморандумы российского правительства, поданные после коммуникации жалобы. Суд задает вопросы и той, и другой стороне и исследует любую возможность «разумного сомнения» в том, что именно представители государства несут ответственность за расследуемое преступление. Относительно подавляющего большинства рассмотренных дел ЕСПЧ посчитал, что причастность представителей государства к похищению людей находится «вне разумного сомнения».

Исследование материалов уголовных дел, представленных Россией в Страсбург, показывает, что, как правило, органы прокуратуры РФ не провели самых необходимых следственных действий. Речь фактически идет о саботаже поиска виновных в совершении преступлений сотрудниками государственных силовых ведомств.

Но, может быть, следствие считало, что похищения совершали боевики, и расследовало такие версии?

Действительно, в меморандумах, поданных Российской Федерацией в Страсбург, неоднократно говорилось, что, вероятно, похищения людей совершили члены незаконных вооруженных формирований. В этом контексте упоминались два боевика, в разное время использовавшие подложные документы российских силовых структур (впрочем, доказательств того, что эти боевики занимались похищениями людей, не приводилось). Каких-либо еще подобных примеров в меморандумах не было. Доказывать наличие у боевиков в Чечне в 2000 г. армейской техники (на которой нередко увозили похищенных) российская сторона не пыталась.

При ознакомлении с материалами уголовных дел отчетливо видно, что следователи не принимали всерьез версию о «причастности к похищениям незаконных вооруженных формирований» и не вели поиск виновных среди боевиков. Даже после того, как высокопоставленные должностные лица официально заявили, что Руслана Алихаджиева похитили боевики, следователи, расследовавшие данное уголовное дело, не попытались серьезно «копать» в этом направлении.

Так что использование нами формулировки «сотрудники федеральных силовых структур»

представляется, исходя из корпуса решений Европейского суда по правам человека по «чеченским» делам, вполне допустимой презумпцией, допущением, действующим, пока не доказано обратное.

За время проведения «контртеррористической операции» в Чечне были похищены, по разным оценкам, от трех до пяти тысяч человек. Много это или мало? Во времена «большого террора» в СССР за три года (1937–1939) казнили по приговорам судов и внесудебных органов более 750 тысяч человек при населении страны около 170 миллионов, то есть примерно 44 человека на 10 000 жителей. В Чечне в период вооруженного конфликта проживали не более 800 000 человек, и число жертв «исчезновений» здесь составляет примерно 55 на 10 000 жителей. По нашим сведениям, 80% исчезновений приходятся на четыре года – с 2000 по 2003 г., то есть наше сравнение представляется допустимым. Сходство усиливается еще и тем, что в годы «большого террора» казненные люди тоже «исчезали» – родственникам расстрелянных сообщали про «десять лет без права переписки».

Ни одно из похищений жителей Чечни, совершенных сотрудниками федеральных силовых структур в 1999–2000 гг., не было расследовано, и, соответственно, судами не были названы и осуждены преступники.

Есть, тем не менее, ответственные должностные лица, которых в этой связи следует назвать в нашей книге, – это командиры воинских частей и соединений. Хотя представляется очевидным, что без их участия или приказа – по крайней мере, без их ведома или попустительства – эти преступления были бы невозможны, тому далеко не всегда есть доказательства. Однако Европейская конвенция предусматривает не только ответственность за преступления и обязательство государства их предотвращать, но также и процессуальное обязательство расследовать совершенные преступления.

Действия командиров частей по расследованию преступлений, совершенных подчиненными им военнослужащими, подробно расписаны в УПК РФ, принятом в 2001 г. и действующем с июля 2002 г., однако и УПК РСФСР, действовавший в описываемый нами период, также недвусмысленно указывает на обязанности командиров частей. В части дознания – ст.117 УПК РСФСР «Органы дознания»: «Органами дознания являются: 2) командиры воинских частей, соединений и начальники военных учреждений – по делам о всех преступлениях, совершенных подчиненными им военнослужащими в связи с исполнением служебных обязанностей или в расположении части, соединения, учреждения ».