«ПОГОНЫ И БУДЕНОВКИ: ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ БЕЛЫХ ОФИЦЕРОВ И КРАСНОАРМЕЙЦЕВ 2 УДК 355.292:316.66(47+57)“1917/1920”(092) Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) ...»

Некоторые подследственные признавались Комиссией подсудными революционному трибуналу, как, например, крестьянин Изотов за публичные говоры о жизни по эту и ту сторону демаркационной линии. Рассматривая другое дело, Комиссия чека посчитала разносчика слухов о том, что конфискованных советскими органами лошадей отправляют в Германию, темным крестьянином и решила, что предварительного заключения для него достаточно299.

В то же время на территории Псковской губернии, подконтрольной большевикам, существовал еще один орган – Коллегия трех по управлению губернией. Она также занималась назначением мер наказания различного рода нарушителям и преступникам. В нее входили председатель губисполкома, председатель губчека и председатель губкома. Основную долю рассмотренных дел составляли касающиеся деятельности военных и советских должностных лиц. Среди обвинений – то сношения с противником, то превышение власти («неправильные расстрелы во время подавления восстания»). Такие дела направлялись в Межведомственную следственную комиссию – на расследование. Коллегия разобравшись, что имеет место не умышленная порча моста, а хищение, «коллегия трех» переправила дело к народному судье. Некоторые дела Коллегия заканчивала сама, признав их подсудными именно ей, и выносила решения: месяц общественных работ, рекомендовать ячейке исключить обвиняемого из списков членов партии, и т.д. В одном из документов упомянута практика Плюсской уездной чека: после проведения обыска брать расписки у граждан, что во время производства осмотра у них ничего не пропало. Они подписывались также и понятыми300.

В том же фонде есть дело под названием «О деятельности губернского концентрационного лагеря, Июнь-декабрь г.». Среди инструктивных бумаг в этом деле находится руководство для устройства Революционного Трибунала, подписанное П. Стучкой: «В своих решениях Революционный Трибунал свободен в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка, применяя в качестве таковых: денежный штраф, общественное порицание, лишение общественного доверия, принудительные общественные работы, лишение свободы, высылка за границу и т.п.»301.

Среди заключенных концентрационного лагеря, открытого 25 июня 1920 г., находились осужденные трех категорий в соответствии со сроком: до 5 лет; от 5 до 10 лет; осужденные до конца войны; а также бессрочные (заложники и военнопленные). Численность первых трех категорий в ноябре 1920 г.

такова: 89 – 55 – 159 чел.302 В основном это преступники по должности и дезертиры. Заключенные работают на предприятиях и в различных советских учреждениях, в исполкоме, ОНО, милиции. Плата за их труд перечисляется в лагерь. Двое заключенных ходят на внешние работы расконвоированными: лекпом – в местную тюрьму, другой заведует городскими водопроводами. Начальник лагеря Лепин просит присылать разных заключенных (он имеет в виду уголовных), чтобы поднять производительность труда в лагере. Он рапортует, что заканчивается установка колючей проволоки, но электроэнергия еще не подается303.

Подобные эпизоды с низкой степенью накала классового противостояния обычно не отражались в текстах воспоминаний.

Они просто не стоили упоминания. В условиях суровой и скудной послевоенной советской или эмигрантской жизни написание автобиографии было редким поводом вспомнить, пожалуй, самые яркие страницы жизни, поэтому в текстах так много запоминающихся деталей. Памяти удостаивались случаи уникальные, не оставлявшие человека и через годы. Они и становились образами эпохи.

Вот пример обратного свойства. Газетный материал времен Гражданской войны и многочисленные синхронные и деферативные источники единодушно подтверждают, что рассказы о специфическом поведении матросов в 1918 г. – это не выдумка. Одна из украинских газет в номере от 25 марта 1918 г.

рассказывала о причинах погрома на вокзале. Матросы из проходящих эшелонов разграбили железнодорожный склад с консервами, за что и были арестованы милицией. Депутация из эшелона сначала признала уголовный характер преступления, но затем пустила слух, что матросов арестовали те, кто идет против советской власти, что и привело к разгону местной милиции304.

Показательны воспоминания Л.Л. Ритвина о ранних страницах истории советской власти в его родном селе Орехово (какой губернии – не указано). В начале 1918 г. в Орехово был организован совет, и в него вошли все партии – и меньшевики, и сионисты, и несколько большевиков. И жизнь пошла постарому. Но стали одолевать проезжие анархисты: «Махно, Маруся Никифорова, каждая из этих сволочей приезжала[,] терроризировала население[,] и Совет должен был платить деньги, чтобы уехали, да Маруся к тому хотела керенки и Николаевки, а в кассе лишь украинские сотенные. Пришлось как-нибудь лавировать путем налогов на контрибуции и т.д.» (23.12.1927)305.

Иван Макарович Кохно описал целую череду визитов в Кременчуг Полтавской губернии эшелонов и отрядов с именами запомнившимися ему и не запомнившимися. В декабреянваре 1918 г. на станции появился эшелон с какой-то военной частью в полном боевом порядке, которая двигалась неизвестно куда и зачем и именовала себя полком Свободы. Затем в город явился поезд из пульмановских вагонов с матросами и полувоенными людьми, вооруженными с ног до головы пулеметными лентами, револьверами, гранами и пр. Они представились отрядом «Анархия» и заявили, что находясь в Кременчуге, они являются в нем высшей властью, что местная буржуазия обложена контрибуцией в один миллион рублей. Они выставили свои караулы на вокзале и у штаба КГ, и пошли в город за контрибуцией. Местным красногвардейцам удалось таки, вылавливая по отдельности в городе, разоружить, арестовать и отправить матросов в Полтаву. Потом выяснилось, что этот поезд они угнали в Херсоне и около месяца гастролировали. Потом в Кременчуге так же побывали Маруся и матрос Полупанов306.

Но противники занимались и целенаправленной дискредитацией врага путем действий под видом частей противника. В нескольких донесениях в Псковский губернский комитет говорится о провокационной деятельности отряда БулакБалаховича. Под видом красных частей и отрядов чрезвычайных комиссий он чинит в селах демаркационной линии бесчинства (обыски, реквизиции), чем вызывают еще большую ненависть к советской власти, говорилось в них. В этом были замечены и отдельные белые отряды, сформированные в Пскове307.

Но в целом, видим, именно контент пропагандистских материалов вошел в мемуарную литературу и задал в ней тон.

В 1929 г. по распоряжению районного комитета партии жители х. Водяно Покровского р-на Запорожского округа составили коллективные воспоминания о Гражданской войне под названием «Ужасы в Водяно». Запомнившиеся им примечательные события мая 1919 г., когда советские части отступали с Украины, исчерпывались всего двумя сюжетами. Возле хаты крестьянина Сонченко остановилась тачанка с командой телефонистов. Два красноармейца и один командир, увидев, что не успевают отступить со своей частью, спрятались на чердаке дома Сонченко. Появившиеся белые заинтересовались, прежде всего, содержимым его конюшни и стали забирать молодого коня. Сонченко не отдавал, упрашивал, потом сильно ударил белогвардейца. Тот побежал за подмогой. Сонченко запер дверь в хату и тоже укрылся на чердаке. Когда он увидел, что дверь уже поддается, он, побоявшись быть обнаруженным вместе с красноармейцами, перелез из чердака в конюшню, а потом в свинарник, где и прятался меж двух огромных свиней. Целое лето он не жил дома, скрываясь по балкам как преступник.

Красноармейцы тоже благополучно спаслись. Вторая напасть, связанная с пребыванием белых, состояла в том, что по хутору пошли венерические болезни308.

Жестокий варвар, деспот и мучитель…»:

синхронные документы об участии турок в Гражданской войне в Дагестане и Закавказье Кроме германской армии и стран Антанты в событиях гражданской войны в России принимали участие подданные Османской империи309. Особенно длительной и масштабной была деятельность на Северном Кавказе генерала Нури-паши, впоследствии получившего фамилию Кылыгын, или Киллигиль (1881-1949), в 1918 г. – командующего Кавказской мусульманской армией, сводного брат военного министра Османской империи Энвер-паши.

О нем писали в советских воспоминаниях крайне редко, а вот в синхронных документах он постоянно действующий персонаж. Главная причина его ограниченного присутствия в меморатных текстах те затруднения, с которыми сталкивались их авторы по части интерпретации его роли в событиях.

Например, один из ведущих лиц мусульманской партии «Гуммет» Али Гейдар Ага Керим оглы Караев в своей книге «Из недавнего прошлого» (1926) показывает турок как революционную силу, выполняющую решения своей партии «…». За это и многое другое спустя 10 лет он был подвергнут уничтожающей критике, имевшей для него роковые последствия. Но к этой его оценке следует отнестись внимательнее, потому что другие выводы его книги подтверждаются в ходе непредвзятого знакомства с документами, например, изображение т.н. апрельской революции 1920 г. (советизации Азербайджана) как события, произошедшего безо всякой борьбы и силами, пришедшими извне, и др. В 1918 г. Нури-паша был командующим Кавказской мусульманской армией, которая с июля по сентябрь штурмовала Баку. Ей противостояли отряды Баксовета. Из внутренней переписки деятелей Бакинской коммуны явствует, что основной силой этой армии были мобилизованные местные мусульманетюрки, и их численность достигала 2-3 тысяч. В то время как в энциклопедической литературе указывается численность до тысяч. Нури-паша предъявил Шаумяну ультиматум – город сдать без боя, неприкосновенность членов правительства, свободный выезд. Он не принят (Бойцов В. 1925)311. 17 сентября его войска все же вошли в город, но пробыли там лишь до ноября 1918 г. и по Мудросскому перемирию должны были уйти. А через год Нури-паша уже странный, но все же союзник большевиков Закавказья и Дагестана.

В течение весны и лета 1919 года Нури-паша слабо проявлял себя в политической жизни региона и «всплыл», по словам комиссара Кизлярского фронта Бориса Шеболдаева, только к осени этого года. С вооруженными силами, подчиненными турецким офицерам, центральное командование Красной армии вело себя так же, как и с другими частями. В сентябре 1919 г.

генерал Нури-паша получил красное знамя, специально переправленное для него из советской России312. Нетрудно прогнозировать реакцию Нури-паши на эту честь; известно, что Кязим-бей спустя полгода пришел в бешенство, увидев красные значки на рукавах мусульманских солдат.

Несмотря на соглашение, отношения между всеми участниками антиденикинской борьбы на Северном Кавказе были непростыми, склонными к скатыванию к открытому конфликту. Шеболдаев писал в декабре 1919 г. в Чечню Николаю Гикало, вскоре назначенному командующим Красной повстанческой армией Терского края, о том, что перспективы в отношении формирования и обучения отрядов хорошие, в т.ч. благодаря планомерной работе Нури-паши. И тут же делал приписку: дела идет хорошо, несмотря на противодействие Нурипаши. Это фраза показывает, что Нури-паша оказывал помощь в собирании сил, но даже в декабре 1919 г. признавать это было неприлично.

В письме Шеболдаева не сказано, в чем заключалось противодействие, но очевидно, что претензии сводились к исламизму и пантюркизму Нури-паши и к подозрениям, что в итоге он переметнется на сторону контрреволюции. Вероятно, этой настороженности способствовало настраивание массы солдат-мусульман на турецко-азербайджанскую (мусаватистскую) ориентацию, а также агитация против большевиков как безбожников и противников ислама. Но, несмотря на недоверие, большевики Дагестана шли на сотрудничество с турецким генералом, подчиняясь распоряжениям центра313.

В докладе о положении в Дагестане и организации дагестанской армии, датированном примерно осенью 1919 г., также дается характеристика деятельности турок. Упоминается присутствие двух турецких партий «Иттихад ве-тараки» и «Турецкой национальной партии революционного комитета Караул».

Первая из них представляется в целом враждебной к большевизму, использующей его как инструмент в борьбе с Англией.

Ее представитель Кязим-бей, командующий русскогрузинскими отрядами, присланными из Тифлиса, считается потенциально опасным, поэтому важно вырвать власть из его рук. Комитет «Караул» рассматривается как идейно близкий, и один из пунктов военных планов Кавкрайкома: перенесение революционной борьбы в союзе с ним в пределы Персии 314. Комитет также присылал в Дагестан турецких офицеров. Сулейман Нури, офицер-турок, вспоминался бакинскими «бензинщиками» «активным нашим товарищем, турецким офицером», с которым вывозили с о. Урунос динамит и литературу.

Неизменным спутником Нури-паши в Дагестане был Джемалдин Коркмасов. Он выступал в роли буфера между турком-панисламистом и большевиками. Как известно из донесения Кавкрайкома в Астрахань, в марте 1920 г. стоило ему задержать, а Нури-паше оказаться одному в Дагестане как произошел конфликт. Нури-паша им казался агентом мусаватистского Азербайджана. Кавкрайком потребовал у турецких представителей удаления Нури-паши с территории Кавказа, но это не удалось сделать. Вместо Нури-паши турки предлагают кандидатуру Халил-паши, но Кавкрайком возражал и против этой кандидатуры315. По мнению Кавкрайкома Совет обороны Дагестана должен ликвидировать влияние турецких офицеров. А Коркмасов должен находиться в Дагестане до тех пор, пока Нури-паша там. А потом может вернуться в Баку – отдыхать. В феврале 1920 г. большевики предъявили турецким офицерам обвинение в сотрудничестве с империалистическими государствами в лице Британии. Шеболдаев эту ситуацию описывал так (20.02.1920): «У нас скандал с турками. Нури-паша и его банда спелись через Азербайджан с англичанами с одной стороны и с Узун-гаджи с другой стороны. В Закавказье работает английское золото для того, чтобы создать из Северного Кавказа белую республику как буфер против Советской власти»317.

Их план, по мнению Шеболдаева, состоял в следующем: превентивно вывести добровольческие войска из Терека и Дагестана, чтобы красные не вошли в эти области в качестве освободителей. Ведь если РККА войдет на эту территорию, не ведя бои с белыми, то будет выглядеть как оккупант и угнетатель малых народов, а Грузия и Азербайджан будут иметь возможность поставить вопрос о самоопределении этих территорий.

Некоторое время после обмена резкими заявлениями обе стороны предпочитали держать натянутое перемирие318. Но уже в ночь на 6 марта 1920 г. Кязим-бей, более склонный к конфронтационному поведению, чем Нури-паша, арестовал в с. Леваши группу большевиков во главе с председателем Совета обороны Султан-Саидом Казбековым, устроил шариатский суд над ними под с. Урма и часть из них расстрелял.

Но к весне 1920 г. выросла численность отрядов в Южном Дагестане, определенно ориентировавшихся на большевиков, в основном за счет интернированных бойцов Красной армии, отступивших в начале 1919 г. в Грузию. Их под видом найма на работу собирали и отправляли в Дербент319. Один из таких солдат, Григорий Васильевич Киселев, вспоминал, что под Дербентом рядом с их полком располагалась турецкая часть. Они голодали, ели селедку и коренья, т.к. весь хлеб у них забирали турки. Масса недовольных русских солдат скоро превысила численность турок, и тогда было решено арестовать штаб вместе с Нури-пашой; что и сделали: арестовали и отправили его в Баку. Рядовые турки поступили под командование красных и все время до взятия Дербента дрались с белыми 320.

Так выглядит конец северокавказского периода жизни Нури-паши в изложении рядового участника событий. В действительности арест и высылка турецких офицеров произошли по решению Совета Дербентского фронта. Отряд Тарикули Юзбекова, бывшего абрека, ставшего большевиком, захватил турок в селениях Рукель, Марага и др., всего 130 человек. Особенно проштрафившиеся из них были расстреляны, остальные высланы в Азербайджан321. Но очевидно, что еще раньше противодействие турок движению частей Красной армии, так и не возглавленной ими, на юг вызывало ответное саботирование их приказов командирами отрядов, что они считали вполне естественным, т.к. Нури-паша еще ранее отказался признавать Совет обороны из-за усилившегося в нем влияния большевиков322.

Удаленный из Дагестана Нури-паша оказался в Шуше.

Там он не имел реальной военной силы, он был скорее популярной среди местного мусульманского населения фигурой. В его отряд входили мусульмане-офицеры. Чтобы сохранять статус он распространял слух, что ему на помощь идет из Турции армия. После прихода Красной армии в Баку он начал свое движение к границе. За ним потянулись многие, кто боялся прихода большевиков. Ночью 16 июня 1920 г. части 18-й советской кавдивизии разгромили отряды Нури-паши у Худферинском моста через Аракс323. После возвращения в Турцию был арестован англичанами и заключен в тюрьму в Батуме. С помощью друзей-азербайджанцев совершил побег. Всю оставшуюся жизнь, а он прожил 60 лет, Нури-паша готовился к войне:

изобретал и производил оружие и порох, надеялся на антисоветское восстание в Азербайджане в годы Великой Отечественной войны, но не воевал. Однако умер в 1949 г. как солдат – от взрыва на принадлежавшем ему оружейном заводе.

Стоит вопрос, результатом каких политических процессов стала эта офицерская судьба?

Начиная с зимы 1917 г., бои на Кавказском фронте между Россией и Турцией практически не велись; к концу осени фронта уже фактически не существовало. 5 (18) декабря 1917 г.

было заключено Ерзнкайское перемирие.

Возникавшие на Кавказе национальные государственные образования искали опору у иностранных политических сил, полагая, что так они успешнее решат задачи национального самоопределения. Первыми такие контакты наладили абхазы и азербайджанские мусаватисты. Как пишут О. Х. Бгажба и С. З.

Лакоба, младотурки смотрели настороженно на усилия по развитию национального самосознания кавказских народов и даже использовали репрессия против активистов этого движения на территории самой Турции324, но, по-видимому, на черкесов Северного Кавказа и российских мусульман этот запрет не распространялся. Турецкий разведчик Мустафа Бутбай в мемуарах сообщает о создании Северо-Кавказского политического общества, которое затем было переименовано в Благотворительное общество Северо-Кавказских эмигрантов, оно всегда находилось в полной зависимости от Энвер-паши и Талаат-паши Возникший в марте 1917 г. в Сухуми Комитет общественной безопасности под предводительством абхазского князя Александра Константиновича Шервашидзе326, хотя и был местным органом Временного правительства, к осени 1917 г. стал активно контактировать с турецким правительством посредством офицеров турецкой армии – абхазов-махаджиров. Например, в следующем 1918 г. это были Джамал-бей и Мехтат-бей из рода абхазских князей Маршания. К слову, их родственник Таташ Маршания был главой милиции Абхазского национального совета.

Главный вопрос в отношении Абхазии 1918 г. состоял в том, куда относить эту территорию и ее население – к группе Закавказских народов или к Северокавказскому союзу горцев.

Турция принимала участие в переговорах Грузии и Абхазии о типе их будущих взаимоотношений; она поддерживала ориентацию Абхазии на соплеменников Северного Кавказа, а также была против федерации закавказских народов, т.к. Грузия и Армения ориентировались на Германию – союзницу Турции в европейской политике, но соперницу в этом регионе. Чтобы не создавать между собой дополнительного напряжения, Турция и Германия по секретному константинопольскому соглашению от 27 апреля 1918 г. «поделили» Закавказье: Абхазия и Грузия были включены в сферу политического и военного влияния имперской Германии. Но зато восточные районы Кавказа стали активно осваиваться турецкими эмиссарами.

В марте 1918 г. делегаты от Северного Кавказа просили у Турции военной помощи, и вскоре на Кавказ отправилась первая партия военных специалистов. В Дагестан прибыло несколько офицеров под начальством полковника Исмаила Хаккибея, сразу же приступившего к организации войск для борьбы с большевиками. Не без их участия были сформированы при Горском правительстве части из военнопленных турок, которые показали высокую стойкость в боях327. 6 октября 1918 г. части турецкой дивизии генерала Юсуфа Иззет-паши заняли Дербент, а 29 октября турки вошли в Темирхан-Шуру. Вместе с ними в Дагестан вернулось Горское правительство во главе с А. Чермоевым. 6 ноября турки совместно с дагестанскими добровольцами повели наступление на бичераховцев, которые, вскоре погрузившись на пароходы, отступили в открытое море328.

Судя по переписке Тапы Чермоева (чеченца) и Гайдара Бамматова (кумыка), у первого были сомнения в целесообразности тесных отношений с Турцией, а второй был горячим их сторонником329. 3 июня 1918 г. в Батуме Бамматов, Чермоев и Алихан Кантемиров подписали с Турцией договор, по которому Порта признавала независимость Горской республики330. В то же время Германия отказалась от подобного шага.

Среди горцев были сторонники не только сотрудничества, но и присоединения к Турции, в частности Хан-Магомед Магомедов и Магомед Хаджиханов, которые ездили в Елисаветполь к Нури-паше с целью добиться через него присоединения Дагестанской области к Турции. Но Турция, считая это невыполнимым в тех обстоятельствах, отклонила это предложение; но сохранять присутствие в регионе, было сочтено целесообразным. Это решение нашло поддержку среди тех турецких военных, которые уже завязли в местных проблемах.

После занятия г. Баку Нури–паша направил в Дагестан дивизию Юсуф Иззет-паши331, что было сделано в соответствии с одним из пунктов договора, подписанного в Батуме. Этот военный контингент именовался Военной дипломатической делегацией Оттоманской империи при правительстве Союза Горских народов Кавказа332. В действительности он был первым и на тот момент единственным регулярным войском правительства Горской республики. Если кабинет Тапы Чермоева ведал имущественными и общественными делами, то все военные дела на этой территории были в полной зависимости от Иззетпаши.

Правительство Чермоева «вселилось» в Дербент, перестав быть «правительством в изгнании», после того, как дивизия Иззет-паши отбила город у бичераховцев. Затем была очередь Темирхан-Шуры и Порт-Петровска.

Бесцеремонное вмешательство турецких военных во внутренние дела создавало определенный дискомфорт у местных элит. Еще 23 августа 1918 г. премьер-министр Азербайджана Фатали-хан Хойский в письме на имя М.Э. Расул-заде отмечал: «Политика Нури-паши все больше и больше склоняется к вмешательству в наши внутренние дела»333. Несколько позже в своем конфиденциальном письме Нури-паше Хойский озвучил свою обеспокоенность тем, что «все более увеличивающиеся случаи вмешательства воинских чинов Оттоманской армии в дела внутреннего управления Азербайджана и даже полное игнорирование азербайджанских властей нарушают принципы единовластия и тем самим, подрывая авторитет власти, создают анархию во всех сферах государственной и общественной жизни страны»334.

Помощь горским народом на пути к независимости была составной частью одного из вариантов пантюркизма. Председатель национального совета и национального центра Азербайджана М. Расул-заде сформулировал путь движения для народов Закавказья и Северного Кавказа к могучей тюркской федерации. Сначала реализуется лозунг независимости для этих народов, потом через федерацию кавказских народов происходит постепенное движение к присоединению к Турции. «Опираясь на это последнее толкование “Мусават” еще раз попросит Турцию прийти на Кавказ и “федерировать” его весь с собою.

Вот сущность плана Расул Заде», писал автор труда «Турция и пантуранизм» (Париж, 1930) турецкий публицист Зареванд335.

То есть партия «Мусават» рассматривала себя как инструмент пантюркизма; видела свою миссию на Северном Кавказе в объединении всех горских народов на платформе единоверия, борьбы с казачеством и вытеснения русского населения, а затем установления «непосредственной связи мусульман Кавказа с 35-миллионным мусульманским населением России, а именно: татарами Нижней Волги и киргизами, а через них – с мусульманским населением всего Волжского бассейна, Приуралья, Сибири и Туркестана...»336.

Если политики все же признавали присутствие турок необходимой, хотя и нелегкой мерой, то реакция широких слоев населения была скорее негативной, чем восторженной. Офицеры-дагестанцы, участвовавшие в Первой мировой войне, не откликнулись на призыв вступать в дивизию Иззет-паши. Гражданская часть населения Дагестана была недовольна реквизициями и грубым отношением турок.

Через месяц после признания Германией своего поражения ситуация изменилась. В начале декабря 1918 г. Энвер-паша вместе со своими единомышленниками был принят на борт немецкой подводной лодки. Субмарина взяла курс на оккупированную немцами Одессу, а оттуда турки были переправлены в Германию337. Англичане, в зоне преимущественного влияния которых оказался Кавказ, потребовали ухода турок из Дагестана338. Переписка между различными кавказскими правительствами и английским командованием наполнена аргументы, призванными убедить союзников в том, что Добровольческая армия под видом (sic!) борьбы c большевиками уничтожает самостоятельность их народов, что присутствие турок вынужденная мера, которую должны понять англичане – известные мастера политики339.

Но все же Чермоев повторил судьбу донского атамана П.Н. Краснова: из-за сотрудничества с турками он ушел в отставку, президентом Горской республики стал Пшемахо Коцев.

Но турецкие офицеры остались на Северном Кавказе в известной степени уже как частные лица – как наемники, как солдаты удачи.

Мотивы, задержавшие таких офицеров как Нури-паша на чужбине, таковы.

Некоторые из них разыскивались странами Антанты как военные преступники за массовые казни армян, пытки арабов и расстрелы английских военнопленных.

К власти в Турции пришла группа военных во главе с Мустафой Кемалем, которая придерживалась несколько иной концепции будущей Турции (светская республика), чем младотурецкие лидеры Энвер-паша, Джемал-паша и Талаатпаша340.

Остаться в Закавказье было также рекомендацией Энверпаши, который направил 15 октября 1918 г. в Баку телеграмму, в которой рекомендовал в случае отзыва войск Северокавказского корпуса перейти под непосредственную юрисдикцию властей Азербайджана и республики Союза горцев Кавказа.

Однако вмешательство англичан помешало реализации этого плана в полной мере341. Вскоре после этого генералы Нурипаша и Юсуф Иззет-паша и многие из находившихся в их подчинении офицеров и солдат-аскеров изъявили готовность остаться на Кавказе, заключив военные контракты с правительством Горской республики342. По некоторым данным офицеров было около ста человек343.

Не последнюю роль в решении выбрать путь наемника у Нури-паши сыграло то, что он происходил из бедной семьи, его общий с Энвер-пашой отец был рядовым железнодорожным служащим. Война была для него источником существования.

Турция, а именно ее Европейский и Анатолийский регионы (остальные были безвозвратно утеряны), после поражения Тройственного союза стала объектом наскоков со стороны греческой армии и армянских дружин, началось восстание курдских племен. Турция могла продолжить колоться на части. Поэтому для Советской России она становилась союзником на основе антиантантовских интересов344. Во время Эрзерумского конгресса (июль-август 1919 г.), призвавшего турок к объединению на республиканской основе за сохранение национального государства в пределах Анатолии, и выдвинулся Кемальпаша. Хотя он и стал конкурентом младотурок в борьбе за власть в Турции, Москва поддерживала отношения с обеими партиями.

В клубке политических интересов, частных мотивов и минутных настроений рождалась генеральная линия отношений между новой Турцией и Советской Россией. Сам Энвер-паша, оказавшись в 1920 г. в Москве, полагал, что с помощью большевиков он сможет продолжить дело своей организации «Иттихад ва-таракки», создав своеобразный исламский интернационал345. Т.е. будущее Турции решалось на территории проживания мусульманских народов бывшей Российской империи, считали лидеры младотурков. В Закавказье офицеры-младотурки стремились к контролю над любыми воинскими массами, вероятно, надеясь на реванш на родине. В политическом плане Нури-паша выступал за военный переворот в Баку, орудием которого должны стать турецкие офицеры и подчиняющиеся им отряды. Но это было не в интересах Кавкрайкома. Как писал Нанейшвили в своем донесении Кирову в Астрахань (октябрь г.), реализация этих планов приведет к военному столкновению с турками, поэтому комитет будет стремиться подчинить турок своему влиянию, а именно – позволяя им командовать лишь небольшими воинскими соединениями346.

Турки стали одной из политических сил региона и влияли на положение различных комитетов, кабинетов, на ход военных событий. Трения турецких инструкторов с Иналуком Дышнинским, великим визирем Северо-Кавказского эмирата, влияли на устойчивость его положения при дворе Узун-хаджи. Оба восстания в Дагестане в 1919 г., особенно второе, главным событием которого стало Ая-Какинское сражение (23-24 августа 1919 г.), проходили при участии турецких командиров, которым удалось довести численность повстанческих сил Дагестана до 12 тысяч пеших и 300 конных бойцов347.

19 октября 1919 г. был создан Совет обороны Северного Кавказа и Дагестана. В состав Совета вошли представители духовенства (Али-хаджи Акушинский, Узун-хаджи Салтинский и Ибрагим-хаджи Гутабский), пять членов Меджлиса (светские националисты) и десять членов от большевиков и сочувствующих. Председателем Совета обороны были выбран осетинмусульманин Ахмед Цаликов, а почетными председателями стали Али-хаджи и Узун-хаджи348. Инициаторами этого широкого сотрудничества были представители духовенства и Кавказский краевой комитет большевиков в Баку в соответствии с директивами из центра: Москва была настроена на сотрудничество с исламистами и «революционной Турцией». Среди турецких офицеров известен один член Турецкой компартии – Сулейман Нури, который был доверенным лицом у бакинских нелегалов. Он участвовал в перевозке оружия в город с о. Урунос (Жилой) в период подготовки вооруженного восстания349.

Главнокомандующим повстанческой армией еще летом 1919 г. был назначен турецкий офицер Кязим-бей, позже замененный Нури-пашой350. Кязим-бей требовал диктаторских полномочий в управлении повстанческими отрядами для борьбы с партизанщиной: «Сейчас нужно разбить внутренних врагов, потом займемся внешними». Воплощение эта линия нашла в оттеснении от руководства офицеров – местных уроженцев;

например, один из руководителей повстанческого движения на Дербентском фронте бывший полковник царской армии, уроженец Кюринского округа лезгин Казим Рамазанов погиб при неясных обстоятельствах, но его смерть молва связывала с деятельностью турок. Освободившийся из германского плена и приглашенный Кавказским краевым комитетом по согласованию с Горским меджлисом, он выполнял большую работу по организации и сплочению повстанческих отрядов; пользовался большим авторитетом среди повстанцев благодаря своему мужеству и знаниям военного дела. Этим явно был недоволен Кязим-бей. Рамазанов был убит выстрелом из-за угла351.

Турецкие отряды, составлявшие армию Азербайджана, следуя распоряжениям из Стамбула, в решающий момент выступили против мусаватистов, преградив им путь отхода из Баку на Гянджу и захватив государственную казну352. Есть версия, что офицеры-турки действовали от имени Энвер-паши, готовившегося дать бой Мустафе Кемалю в борьбе за влияние на родине с опорой на Москву353. Она выглядит правдоподобно в свете факта того, что Халил-паша готовился возглавить движение Красной армии на юг вплоть до старой русско-турецкой границы. То, что он планировал ее перейти, не вызывает сомнений. Подтверждение этого можно найти и в воспоминаниях председателя карабахского укома Асада Караева, когда он пишет о появлении в мае 1920 г. турок во главе с Багудин-беем, который назвал себя представителем Нури-паши и Халил-паши и заявил, что Турецкий революционный красный корпус будет наступать на Анатолию для установления советской власти в Турции354.

Магнетизм гражданской войны не отпускал поучаствовавших в ней турецких офицеров. И после установления дипломатических отношений Турции с советской Россией, они пытались сохранить контакты и влияние в северокавказских делах. Пожилой чеченец Чергизов, покинувший родину с Саидбеком, внуком Шамиля, в 1920 г., явился в советское консульство в Трапезунде и сообщил о содержании бесед, которые вели с ним турецкие офицеры. Одного из них он назвал Рушат-паша.

Возможно, что это был бывший командующий Дербентским фронтом полковник Руфат-бей. Он сказал Чергизову: Турция непременно будет воевать с большевиками для спасения мусульманского Востока, что мусульмане Кавказа должны об этом помнить. Однако старик был убежден в тщетности надежд на это355.

Особенно после деятельности Энвер-паши во главе басмаческого движения в южном Туркестане образ турецкого офицера–наемника стал настолько привычным явлением в Центральной Азии, что командир специального чекистского отряда, направленного в 1929 г. в Афганистан для оказания помощи законному правительству Амануллы-хана, свергнутого мятежниками, принял псевдоним «турецкого офицера Рагиб-бея». В действительности это был командир корпуса червонного казачества Виталий Маркович Примаков.

Таким образом, существует вполне определенный тип исторических проблем, которые иначе как на основе синхронных документов и не могут быть решены. Все они связаны с восприятием тех сторон происходящего, которые подвергались резкой переоценке сразу же, буквально по горячим следам. В перечне этих вопросов основное место занимают весьма непохожие темы – быт и сиюминутные настроения, руководящие поступками человека, из которых потом складывается его судьба. Быт и рутинная повседневность считаются недостойными мемуарных трудов. А реальные настроения чаще вспоминаются превратно, не выдержав последующих переоценок, поэтому настоящая мотивационная составляющая человеческого поведения может быть реконструирована только с помощью документов синхронного характера.

СОВЕТСКИЕ И БЕЛОЭМИГРАНТСКИЕ

ВЗАИМНАЯ КРИТИКА ИСТОЧНИКОВ

Деферативные источники личного происхождения после знакомства с предыдущей главой могут показаться несколько скомпрометированными, ведь на примере ряда сюжетов была показана некоторая небезупречность их информации при сравнении с синхронными документами. Впечатление ложное, поскольку все зависит от поставленного вопроса: в одних случаях хороши синхронные, в других – деферативные. В данной главе мы покажем информационный потенциал этих источников в освещении таких отрезков истории Гражданской войны, которые никакими иными документами и не могут быть представлены. Таковыми являются события разгромленных противников анклавов, истории нелегальных организаций и групп, биографический материал о разных видных участниках событий, попытки осмысления собственного участия в самой войне, а также в революционном терроре.

Мугань советская и несоветская:

попытка реконструкции истории События 1918-1919 гг. в Муганской степи, расположенной между нижним течением Куры и Аракса и предгорьями Талышских гор, крайне редко становятся предметом научного интереса, чаще политического, спровоцированного отзвуками современных этноконфликтов. Почва для домыслов и произвольных интерпретаций – самая благодатная. Понять, что происходило в Мугани в указанные годы сложно. В крае сменилось семь политических режимов, делопроизводство предыдущей власти гибло от рук следующей. Кое-что позднее хранилось в частных руках, но в архивные коллекции так и не вошло, а если и было передано туда, то в виде разрозненных бумаг. А потому оснащение событий документами оставляет желать лучшего.

Даже хронологию военно-политической жизни Мугани довольно трудно восстановить без вспомогательных источников, в данном случае, воспоминаний участников событий. Стали подлинной библиографической редкостью мемуары В.А.

Добрынина356, типичные для эмигрантской литературы своей предсказуемой определенностью оценок событий и лиц. Взгляд с другой стороны представляют хранящиеся в фондах 276 и Архива политических документов при Управлении делами Президента Азербайджанской Республики воспоминания участников событий на территории Ленкоранского уезда. От мемуаров Добрынина их отличает не только политическая окраска, но и то, что это целый массив документов – мемуарные тексты и стенограммы выступлений на вечерах воспоминаний, проводимых Институтом истории партии им. С. Шаумяна, рассказывающие об одних и тех же событиях.

История событий периода революции и Гражданской войны и в частности так называемой Муганской советской республики (далее МСР), пожалуй, одна из наиболее подходящих для апробации метода коллективного свидетеля: слишком много тенденциозности и политического заказа в имеющихся ссылках на этот исторический эпизод и слишком мало сохранившихся документов. В БСЭ имеется статья о председателе Муганского Реввоенсовета Т.И. Ульянцеве (Отрадневе), но нет о самой Муганской советской республике. Возможно, что в этом выразилось сомнение редколлегии солидного издания в том, что она сможет совместить требование достоверности и принцип партийности. В трехтомнике «История Азербайджана»

(1963) в параграфе «Советская власть в Ленкорани и на Мугани»357 основное внимание уделено столкновениям между крестьянами и беками, возглавлявшими бандитские отряды; события практически не датированы, но сменявшие друг друга режимы были наделены определенной политической окраской;

так, эсеры обвинялись в подрывной работе в период МСР, на них возлагалась вина за ее падение. Советские историки оказались тогда в сложном положении: было слишком много противоречий и неувязок в имеющемся материале. Так, в записке А.И. Микояна о Мугани (1919) говорилось, что это – единственное место, где советская власть осуществляется при поддержке тюркской демократической власти358, но документы съездов не сохранились, а то, что было доступно для исследования, слишком невнятно говорило о характере установившегося режима.

Одна из немногих посвященным событиям на Мугани статья принадлежит также Микояну359. В ней чувствуется очевидец событий. Так, он точно описал обстоятельства гибели Т.И. Отраднева и местом расстрела И.О. Коломийцева назвал не о. Ашур-Аде, как обычно считается, а окрестности г. Бендергяз.

Микоян прояснил место Мугани в планах астраханских большевиков: ее намечалось использовать в качестве плацдарма военных действий флота для высадки в Закавказье красного десанта. Но в статье немало штампов типа «местная партийная организация», «местная татарская беднота» и пр., затуманивающих истинную расстановку сил в событиях.

Среди современных авторов интересующихся этими событиями исследователи Белого движения, стремящиеся усмотреть в Русской Мугани вариант подлинно народного антисоветского сопротивления (В.Е. Шамбаров); азербайджанские историки, видящие в этом историческом эпизоде попытку нарушения территориальной целостности Азербайджана360; представители талышского361 сепаратизма, называющие недолговременное государственное образование 1919-го года Талышскомуганской советской республикой (Ф.Ф. Аббасзода).

Чтобы увидеть информативный потенциал в том нагромождении на первый взгляд несвязанных между собой рассказов, которое представляют собой ветеранские письменные и устные рассказы, нужно обладать некоторым опытом. Автору уже приходилось испробовать методику реконструкции исторических событий на основе нескольких региональных коллективных свидетелей. Это – бойцы Стальной дивизии Д.П. Жлобы, ростовские подпольщики, североосетинские керменисты, архангельские красные партизаны. Результаты работы представлены в ряде статей и монографий. Наиболее обобщенные итоги таковы: с помощью этого метода трудно установить точные даты событий: люди их забывают и путают, но атмосферу происходившего, расстановку сил, роль и место исторических фигур, их портреты с воспроизведением характерных качеств – это является доступным ресурсом этого метода.

В данной статье советские источники использованы вместе с воспоминаниями белогвардейского офицера. Советский мемуарный фонд и книга офицера-эмигранта свидетельствуют каждый о своей части прошлого. Такое сочетание дало много положительного: более-менее стройное повествование профессионального военного позволяет четче датировать обрывочные и путаные рассказы бывших рабочих, матросов и крестьян.

Добрынину можно доверять там, где дело касается личного состава, чинов, дат, географических названий, – он как авторофицер точен. Истпартовские мемуары дают возможность понять, что происходило в отрядах МСР, потому что Добрынин описывает лагерь противника однобоко и тенденциозно. И наоборот, мемуары офицера дают увидеть изнутри ситуацию в муганских отрядах, понять происходившее там, что не позволяют сделать не менее зашоренные рассказы бывших красноармейцев. Но и в тех, и в других немало совершенно совпадающих описаний и оценок.

Итак, история Мугани в период революции и Гражданской войны подлинное белое пятно в прошлом. Важно не только установить цепь исторических событий, но и понять их подоплеку. В.П. Булдаков в своей объемной монографии «Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917-1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарии, анализ» показал, что не классовые и политические, а этнические конфликты в первую очередь раскручивали маховик насилия в стране, оставшейся без центральной власти362. Похожее, но не столь выраженное в силу близости по времени видение зародыша конфликта представил писатель и советский функционер Б. Талыблы в работе «Национальная пестрота (о Закавказской федерации)»363. Он отмечал многообразие факторов, разрывающих население юго-восточного Закавказья на конфликтующие между собой группы. Во-первых, религиозные отличия, заставлявшие шиитов ориентироваться на Персию, а суннитов, считавших турецкого султана своим халифом, – на Турцию. Вовторых, племенные отличия и подчиненность разным феодальным владыкам до присоединения к России. Третье. Миграционные процессы: приток нового населения в лице переселенцев (русских, армян, греков, немцев) и сезонные перемещения кочевников из Южного Азербайджана, принадлежавшего Персии.

В царствование Николая I сектанты, молокане, духоборы и субботники, переселялись в Закавказье в рамках исполнения указа Синода о мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников. Оказавшись в Закавказье, они из изгоев превратились в патронируемых властями. Как утверждал Талыблы, то, что царское правительство опекало русских переселенцев, сеяло рознь между ними и местными. Имеющаяся земля обрабатывалась первобытными способами, она истощалась, и ее требовалось все больше и больше.

Работа Талыблы написана в типичном для 1920-1930-х гг. ключе, когда под видом разоблачения царского режима озвучивались определенные национальные претензии. Поэтому некоторый противовес его работе составляет Записка Главноуправляющего землеустроительством и земледелием о его поездке в Муганскую степь в 1913 г.364 Вне всякого сомнения (и это явствует из документа) царское правительство было заинтересовано в русификации края для закрепления его за собой и для обеспечения его экономического развития, но, с другой стороны, оно осуществляло линию на удовлетворение всех законопослушных жителей края. Но вследствие изъянов работы местного аппарата, непродуманности мероприятий неудовольствие проводимой политикой было повсеместным.

Одной из причин межэтнических противоречий в Муганской степи и примыкающих предгорьях было кочевое скотоводство; а именно сезонные миграции кочевников-шахсевенов (субэтнической группы закавказских татар365). Их летние пастбища находились в южной части степи, принадлежащей по Туркманчайскому договору Персии, а зимние (эйлаги) – на русской территории. С 1830 г. Персия платила ежегодно 2 тыс. руб.

за право персидских шахсеванов кочевать в русскую часть Мугани. По мере улучшения жизни в селениях на русской территории появление шахсевенов стало превращаться в грабительские побеги. В 1884 г. им было запрещено пересекать границу, но на деле они продолжали кочевать по традиционным миграционным путям, не признавая границ и межей, случаясь, громя оседлые тюркские и русские села.

При всем осознании того, что ситуация в крае была напряженной, у мемуаристов обнаруживается желание найти ту отправную точку, с которой все и началось. Почему-то им хотелось думать, что в смуте и междоусобице можно найти конкретного виновника. Несколько местных уроженцев (Г.А. Мамедов, Ш. Ахун-заде, Садыхов) оставили своего рода летопись происходившего в Ленкоранском уезде после Февральской революции. Мамедов, составивший своеобразный хронограф событий 1917-1920 гг. в Сальянах, весьма тяготел к каузометрическому описанию и объяснению. Толчком к конфликту между русскими и татарами по его мнению было убийство уважаемого ахсакала из села Хархаглары Кербалай Касыма, который был наиболее известным и активным проводником линии на добрососедские отношения с русскими селами. Но вследствие рокового стечения обстоятельств русские крестьяне случайно ранили, а потом, испугавшись последствий, добили Кербалая. Весть об убийстве русскими их главного заступника возмутила мусульман, и барьеры перед национальным антагонизмом были сломлены366.

Гимназист Ахун-заде367, в 1917 г. письмоводитель исполкома, описал вооруженный конфликт между русскими и татарами, который по его сведениям был первым по времени.

Шедший домой отряд русских пограничников с тем, чтобы обезопасить себя в движении мимо мусульманских сел, взял в качестве проводника-заложника Моллу Аскера. Однако это не предотвратило стычки, в ходе которой Молла Аскер был убит.

После этого ахсакалы начали заставлять сельчан обзаводиться винтовками, которые можно было купить при помощи кочи (гачагов, разбойников).

Усиление националистических настроений сказалось на результатах выборов в местное учредительное собрание, куда прошли представители старого чиновничества и местной феодальной верхушки, например, несколько ханов Талышинских (Талышхановых)368. Это собрание приняло решение о выселении армян и русских с территории Мугани. Целью были, прежде всего, богатства местных армян и на рыбные промыслы от Ленкорани до Астары, принадлежащие русским369. Началась консолидация разных групп населения вокруг лидеров: русских вокруг офицерства, мусульман вокруг беков и мулл. Большую роль стали играть полковники Остен-Сакен, Ермолаев, Ильяшевич.

Как отмечал Мамедов, в целом в уезде сила власти стала убывать с июля 1917 г., а к сентябрю иссякла вовсе. По советской традиции он связывал это с тем, что новые органы не прислушивались к народным чаяниям370. Начались бесконечные кражи, угоны, нападения, убийства и пр. Сценарии хаоса включал один необходимый элемент: эмоциональный выплеск глубинных стереотипов, предубеждений, не сдерживаемых как в стабильное время авторитетом (или силой) властного аппарата.

Ближе к осени прибыли кочевники из Ленкоранского уезда и из-под персидского селения Алар, так называемые аларцы. В конце 1917 г. из Персии подтянулось еще: беззащитность крестьян, легкость сбора дани подняли в дорогу новые кочевые роды. Каждая из таких групп обладала на своей территории абсолютной властью. В итоге жители Сальян инициативно создали вооруженную группу – до 2 тыс. бойцов. Ее бой с аларцами продолжался три дня. Те не привыкли к упорному сопротивлению, кроме того погибло их несколько наиболее авторитетных лидеров, и они ушли на юг. В с. Билясувар вокруг отряда пограничников под командованием поручика Б.А. Хошева собралось ополчение крестьян из близлежащих русских сел, державшее границу. Полковник Ильяшевич со своим отрядом контролировал участок границы южнее, не только препятствуя прохождению отрядов кочевников, но и уничтожая селения оседлых тюрок.

В понимании современников тех событий это была война русских и мусульман. Наиболее откровенно выразил это уроженец села Привольное по фамилии Донской. На вопрос, каков был первый бой, ответил: «Первый бой был такой, что жгли тюркские аулы, и вообще на национальной почве. […] Здесь развилось сильное мародерство, жгли аулы и следовательно надо было все забирать. И вот тащили все»371.

Большинство повествователей отмечали, что разграбление мусульманами парохода «Милютин», который вез из Персии военное имущество корпуса Н.Н. Баратова, придало импульс развитию вооруженного конфликта. После этого положение русского населения еще более осложнилось. В Ленкорани стала организовываться «параллельная рота» Остен-Сакена из местных жителей для защиты города по ночам. Она долго не просуществовала. Солдат этой роты Макаров связал роспуск и неумение ее членов обращаться с оружием: в руках одного из них взорвалась граната. Расформированием роты занимался отряд сына известного бакинского фабриканта Гаджи Зейналабдина Тагиева372. Это событие положило начало периоду, которое называют властью национального совета Ленкорани. Уже не только кочевники, но и отряды аскеров совершали акции против русских сел. Первым селом, подвергшимся осаде, была Калиновка. Но отряд полковника Ильяшевича снял осаду и разбил отряд Тагиева373.

Существование власти нацсовета в Ленкорани и мартовские события 1919 г. в Баку взаимосвязаны. Мусульманские вооруженные формирования, называемые русскими «дикой дивизией», но не имевшие прямого отношения к Кавказской туземной конной дивизии, должны были в середине марта на пароходе «Эвелина» отплыть в Ленкорань, потому что мусаватисты решили сделать Мугань своей базой. Сбор в порту вооруженных отрядов обеспокоил Баксовет, была сделана попытка их разоружения. С этого начались бои между отрядами Баксовета, в значительной степени контролируемые дашнаковцами, и мусульманами, быстро превратившиеся в погром (И. Файковский)374.

После прекращения уличных боев беженцы из Ленкорани, скопившиеся в Баку, хотели вернуться домой на плечах вооруженной силы. Среди них были будущие бессменные ленкоранские олдермены Сухоруков, Кропотов и Шевкунов. Ранее они обращались за помощью к Шаумяну и Джапаридзе, но те считали политически недальновидным раньше времени обострять отношения с мусульманским населением. Но мартовские события заставили бакинских большевиков подумать о ликвидации мусаватистского гнезда в Ленкорани. 15-16 апреля г. туда из Баку прибыл пароход «Александр Жандр», на котором было доставлено 40 чел. с 12 берданками, но зато с тремя пулеметами, двумя орудиями и гидропланом №75. Начальником этого отряда, состоявшего из русских муганцев и бакинских армян, был Григорий Арустамов. В это время отряд Ильяшевича в районе Николаевка вел бои с татарами, испытывая острую нужду в боеприпасах. Бакинский отряд помог ему патронами.

Прибытие парохода изменило расстановку сил в городе и его окрестностях. Десант сошел на берег и занял казначейство.

На следующий день приказано явиться всем мужчинам до лет и с оружием. В результате этой акции десантный отряд поменял свои берданки на винтовки, брошенные «дикой дивизией». Местных русских, явившихся с оружием, было человек 300. Им было предложено стать вооруженной силой представительства Баккоммуны в Ленкорани. Местная власть лице нацсовета, посовещавшись, решила признать власть Бакинского совета. Спустя несколько дней подошли корабли «Карс» и «Ардаган». После обстрела со стороны моря, имеющего скорее демонстративный характер, нацсовет окончательно сложил свою власть. Вскоре из Баку прибыло несколько батальонов, образованных на основе рабочих отрядов. Пехотой командовал Каграманов; пулеметной командой Григорий Арустамов; кавалерией из уроженцев Северного Кавказа – поручик Лозовой.

Однако в составе прибывших отрядов была некоторая часть армян-дашнаков, которые вели себя агрессивно по отношению к мусульманскому населению. В Сальянах это закончилось вооруженной стычкой с местными и эвакуацией прибывших на пароходе «Надежда». Жители сел Гашимханлы и АрабБала-Оглан обстреляли судно, которое, свистками собрав команду и бойцов отряда, отчалило от берега, отвечая на выстрелы орудийным огнем. Но в Ленкорани бакинский режим пустил более прочные корни. Прибывшие бакинцы задумались об установлении советской власти путем выборов в советы. На съезде был избран исполком Мугани (иногда в источниках его именуют временным комитетом). Установилась первая советская власть эсеровского толка. В составе исполкома в основном эсеры – правые и левые: Сухоруков, Шевкунов, Орлов, Крестовский, Матвеев, Тобельберг, Васин, Тер-Еганов. Часть из них была местными жителями, другие пришлыми. Одна группа уезжала, другая приезжала. Единственным большевиком среди них был С.Б. Саратиков. Бывший член Особого бакинского отряда Иосиф Файковский назвал Ленкорань гнездом правых эсеров. Но Гайк Арустамов заметил по этому поводу, что в то время все кому не лень называли себя эсерами, но никакой организации, никакого комитета у них не было, и протоколов они не вели375.

Царского полковника Ильяшевича, человека в годах тоже именуют эсером. Трудно судить, в какой степени это правда.

Но Добрынин раздраженно отмечал, что Ильяшевич сторонник митингов, съездов и голосований376.

В некоторых текстах воспоминаний указывается на создание в мае наряду с исполкомом дополнительного органа – ревкома. Не связано ли это с приездом из Баку чрезвычайного комиссара Кадырли? Поездка видного представителя тюркской социал-демократической организации «Гуммет» Н.М. Исрафилбекова (партийный псевдоним – Кадырли) в Ленкорань и Сальяны, предпринятая в мае-июне 1918 г., должна была помочь восстановлению доверия к советской власти. Сам Кадырли скромно утверждал, что до его приезда в Ленкорань там фактически не было советской власти. Кадырли как восточный человек понимал, что ему, чрезвычайному комиссару, нельзя приехать без внушительной свиты. С ним прибыли Шафи Алиев, Баба Алиманов, Нариман Бахтамов, мулла Ахмед Ашумов, Мамедханов (в 1920-е гг. зам. пред Аз ЦИКа). При объезде уезда его сопровождали доктор Захарьян и уездный комиссар Федор Матвеев. В наличии такого эскорта был рациональный смысл:

так проще было находить общий язык с разноплеменным населением уезда. Матвеев мог отстоять мусульман в русских селах, а мулла – быть полезен при встрече с мусульманскими рыцарями большой дороги.

Кадырли повел тонкую политику. В соответствии с традицией созвал на площади у мечети собрание для выбора исполкома, предложив в председатели Агамир Ашрафа – авторитетного муллу. Собравшиеся выдвинули в начальники милиции Кербалай Рашида Керимова – известного кочи, который в г. запятнал себя убийствами политического характера, однако Кадырли предпочел согласиться с его кандидатурой. Созданный таким образом исполком состоял в основном из представителей мусульманского духовенства и буржуазии, но командированный Баксоветом комиссар Азим-заде и партячейка гумметистов в лице Кулиева, Рамазанова, Рза Таги-оглы, Латифа Мамедова, Аликпера Сафарова, находили с ним общий язык. То, что в городе уже существовал властный орган с близкими функциями и полномочиями, но из русских муганцев, в расчет взято не было.

В целом, представления о советской власти у населения были крайне туманными. Например, от ханши Талышской прибыли парламентеры, заявившие, что ханша согласна признать советскую власть, если ей разрешат брать налог с крестьян.

Этот сюжет отражает желание населения найти общий язык и с этой непонятной власть. Через несколько дней парламентеры ханши сказали, что контролируемые ею отряды под командованием Юнуса готовы разоружиться, если будут даны гарантии для населения. В дальнейшем Юнус плотно сотрудничал с ленкоранской властью377.

«Мирительная работа» Кадырли принесла некоторые плоды, но перемирие долго не продлилось. Он связывал это с противодействием отдельных лиц с обеих сторон, но отдельную вину он возлагал на существовавшие в русских селах отряды, на которые как на вооруженную силу опирались, как он выразился, грабительские аппетиты русских переселенцев, и в Мугани опять началась там гражданская война. Доктор Захарьян видел причину этого в провокационной деятельности эсеров378. А местный уроженец Ахун-заде назвал основой конфликта борьбу за хлеб в Мугани. Дело в том, что там в изобилии рос хлебсамород, который самосеялся и произрастал без всякого ухода, и в период его созревания всегда происходил напряженный дележ это дарового хлеба379. В условиях эфемерности власти и закрепившийся практики легитимизации захватов мир казался менее ценным приобретением, чем урожай с пары десятин.

По мнению Захарьяна, с мая 1918 по август 1919 г. на Мугани шла беспрерывная гражданская война, и причиной этого стало управление областью советом во главе с эсером Сухоруковым. Первая советская власть не разрешила проблемы края, а лишь их углубила380.

После падения Бакинской коммуны в июле 1918 г. в Мугани образовалась Диктатура пяти. Судя по воспоминаниям солдата отряда с. Привольное Макарова переход власти к «пятерке» состоялся на съезде в Пришибе, который проходил очень бурно. Сидомонов об этом съезде отозвался так: «Вы знаете[,] как тогда созывались съезды: вызывали всех, кто пришел – хорошо»381. На нем обозначились два блока – социалистический и офицерский. Офицеры высказывались за отказ от лозунгов советской власти и вели агитацию «за погоны». Для компрометации главы этого блока – офицера Глинского его обвинили в протурецкой ориентации. Возмущенный Глинский выхватил наган и хотел в кого-то выстрелить. Его схватили за руку, и он попал в себя. Стоявший около двери армянин пристрелил агонизирующего Глинского. В это время потухла лампа. Когда ее зажгли, оказалось, что все, кто мог, забились под стол382. Повидимому, делегатов на съезде было не так уж и много.

В составе «пятерки» встречаем уже знакомые имена Сухорукова, Кропотова, Ильяшевича, Шиманова. Как видим, разделять первую советскую власть, Диктатуру пяти и последующую власть Муганской краевой управы можно с известной степенью условности: в них фигурировали одни и те же лица. Военным комиссаром в составе «пятерки» стал большевик Саратиков. Его участие в этом органе выглядит немного странным, потому что другие большевики постепенно покинули Ленкорань. Муганская краевая управа была избрана на съезде в Ленкорани. «Внешнеполитическая» ориентация была на Главнокомандующего войсками и флотом в Прикаспийском крае Л.Ф.

Бичерахова, который финансировал муганскую армию, подписывал приказы о награждении и производстве отличившихся в обороне русских сел офицеров в следующие чины.

Моряк Михаил Судайкин назвал в своих воспоминаниях этот режим что-то «вроде советской власти». Но власть эта распространяет на Ленкорань и русские села. По Мугани ходят персидские банды, крестьяне побросали хозяйства и уехали в город. Домашний скот бродит по степи, одичал. На него как на диких животных охотятся команды пароходов 383.

В Баку после ухода турок появилось своего рода представительство Добровольческой армии во главе с генералом М.А. Пржевальским, назначенным командующим Добровольческими войсками на Кавказе. Начиная с зимы 1918-1919 гг.

муганские офицеры считали себя подчиненными ему. Из штаба Пржевальского был получен приказ о расформировании вооруженных отрядов. Если он был встречен муганцами одобрительно, то приказ о разоружении был расценен как намерение сдать их безоружными тюрко-талышскому окружению. Добрынин и истпартовские тексты едины во мнении, что именно с этого момента наметился раскол между муганцами и кадровыми офицерами. Приказ о разоружении сопровождался угрозой, что в случае неисполнения будет проведена бомбардировка русских сел с моря. Это надолго стало фактором компрометации офицеров проденикинской ориентации.

Советские мемуаристы считали, что приказ о разоружении – это инициатива офицеров (Ильяшевича, Ермолаева, Хошева), и интерпретировали его в этом ключе. Добрынин писал, что Сухоруков сообщил офицерам в частной беседе, что приказ отдан под давлением англичан. По мнению эмигрантского мемуариста, его истинной причиной была питаемая добровольческим командованием надежда, что личный состав муганских отрядов вступит в части, формируемые для отправки в Россию. Начальником формирующегося в Ленкорани Добровольческого отряда был назначен полковник Макаров, но успеха это дело не имело: «Формирование в Ленкорани добровольческого отряда, несмотря на огромное количество беспризорно болтающейся, бездомной солдатни, достаточного вооружения и немалого количества офицеров, подвигалось очень медленно из-за недостатка денежных средств, солдатской разнузданности, отсутствия дисциплины и неопределенности целей этих формирований»384.

Тогда же обострились трения между офицерами, претендовавшими на ведущую роль. Бывший красноармеец Осипов оставил свидетельство о том периоде: «Положение тогда в Ленкорани было неопределенное, каждый выдавал себя за власть.

Даже улицы так назывались: рябовская улица, здесь Акопов, тут Осипов и т.д. Каждую ночь там шла охота между этими группировками. Сегодня хотели арестовать Акопова, завтра Шевкунова и т.д. Словом, полная анархия. Ночью мы не могли выйти на улицу»385. Основанием для раскола стало отношение деникинского командования к бичераховскому периоду в истории муганской армии. Представитель Деникина полковник Чаплыгин отменил все награды и производства, утвержденные Бичераховым. Это крайне обидело офицеров. Ильяшевич был среди тех, кто считал, что нужно искать другие ориентиры кроме Деникина и Колчака. Хошев и Добрынин сохраняли верность Белому движению, хотя и в лице Верховного правителя.

В чем были едины муганские офицеры, так это в отношении английских «союзничков». Состоявшиеся в феврале 1919 г. переговоры генерала И.Г. Эрдели, представителя штаба А.И. Деникина, с генералом Томпсоном о судьбе Каспийского флота закончились не просто безрезультатно, а провокационным разоружением судов флота под прицелом английских минных катеров. Структуры Добровольческой армии были практически выдворены из Баку. Командированный к Деникину Краевой комендант полковник Ремишевский был арестован при проезде через Баку, а два миллиона, которые он вез для муганской армии, были реквизированы.

Несмотря на утверждения советских мемуаристов, что с августа 1918 г. по апрель 1919 г. на Мугани существовала власть офицерства, вставшего на путь белогвардейщины, приводимые ими же факты это не подтверждают. Примечателен тот факт, что присланные еще весной 1918 г. Баксоветом батальоны продолжали существовать как боевые единицы и находились на службе у этой Управы. 2-й батальон продолжал ходить под красным знаменем, а 12 марта 1919 г. отпраздновал двухлетие падения монархии, пройдя с лозунгами: Да здравствует 2-й Интернационал. Это вызвало некоторый скандал, но касался он того, что составители надписи не учли, что 2-й или 3-й Интернационал – это большая разница, поэтому быстро исправили 2-й на 3-й386. 2-м батальоном продолжал командовать коммунист Сорокин. Когда полковник Макаров назначил туда офицера, тот был выдворен, но батальон разоружен не был.

Управа допустила существование некоего Комитета связи на Мугани, который стал инструментом нового советского переворота. Советские мемуаристы настаивали на его нелегальном характере. Добрынин это не подтверждает: Комитет действовал как публичный орган. Им было разослано воззвание с приглашением слать в Комитет представителей от сел. Но в связи с началом полевых работ туда покатила, по словам Добрынина, она бездомная рвань387. Примечательно то, что такие лица как Сухоруков (один из членов Управы), Рябов и др. поддерживали Комитет связи. Он даже располагался в ханском дворце, в квартире Сухорукова. В марте из Баку неожиданно прибыло три баркаса – «Перебойня», «Встреча», «Ястреб», на которых находились старый моряк Сторожук и член Кавкрайкома Л.Д. Гогоберидзе (парт. псевдоним Горлин). Они привезли партийную литературу, а Гогоберидзе сделал несколько докладов для частей, посланных год назад из Баку, чем укрепил авторитет местных большевиков.

По версии истпартовских мемуаристов упоминаемый демарш 2-го батальона на демонстрации, устроенной в честь двухлетия Февральской революции, спровоцировал офицерскую организацию на попытку его разоружения. Акция была назначена в ночь на 25 апреля. Между событиями прошло целых полтора месяца. Неясно, чем была вызвана такая отсрочка.

Но по версии Добрынина за это время произошло немало знаковых событий.

После захвата англичанами флота прервалась связь с Порт-Петровском. В марте по инициативе Ильяшевича в Пришибе состоялся съезд представителей русских сел. Именно тогда был поставлен вопрос об отношении к Добровольческой армии и к большевикам. Спорящие очень быстро перешли на личные счеты. Тогда-то и произошел окончательный раскол между штабом командующего и ленкоранскими социалистами, к которым примкнул к удивлению Добрынина и начальник авиабазы на о. Сара Кропотов.

Деятельный Хошев, видя соглашательскую позицию Ильяшевича, принялся вырабатывать планы и их осуществлять.

Чтобы сделать границу более безопасной и отвести на время свой пограничный отряд в Ленкорань, поручик стал налаживать отношения с приграничными ханами. Основанием союза должны были стать следующие факторы: ненависть, которую питали к большевикам пирембельские ханы; нежелательность для ханов мусаватистской власти в связи с угрозой мобилизации в армию Азербайджанской демократической республики (АДР) всего мусульманского населения, всегда свободного в России от воинской повинности; а также тщеславие племенных владык:

«Стоит же одеть офицерские погоны некоторым татарским ханам и пообещать им хорошую награду, чтобы быть уверенным, что все они безусловно пойдут за нами». Эти планы Хошев держал в тайне, хорошо понимая, что не найдет понимания у русских крестьян.

Затем поручик планировал привести свой отряд в Ленкорань с тем чтобы: 1). «…Немедленно арестовать большевистских комиссаров, неизвестно почему до сих пор разгуливающих на свободе и открыто и безнаказанно ведущих свою преступную работу». 2). Разоружить ненадежные части и выслать с Мугани накопившихся отовсюду бездомных бродяг. 3) Провести мобилизацию нескольких молодых лет и создать на Мугани хотя одну настоящую регулярную воинскую часть. Ильяшевич не одобрял планов Хошева. И тот рассорился с Ильяшевичем, потому что полковник возражал против ареста комиссаров.

Тут важно упомянуть, что по версии Добрынина в Мугани существовали отличия между уездным городом и сельской местностью: если Ленкорань кишит пришлой бездомной рванью, бывшими красноармейцами, среди них находят отклик агитаторы, приезжающие на пароходах из Баку, то солдаты из русских крестьян – единственный надежный элемент.

Перед уходом из Ленкорани Хошев хитрым маневром разоружил ленкоранские части. Татарская знать устроила его отряду торжественные проводы на Большом базаре. Солдаты собрались поглазеть, а в это время из их казарм выносили винтовки и пулеметы. Ермолаев пытался арестовать Хошева за это.

Но наличие вооруженного отряда позволило поручику покинуть город. После ухода отряда Хошева к границе просоветские элементы активизировались, а власть Управы иссякала. Как писал Добрынин: «Краевая управа распалась сама собой, т.к. представители от Муганских сел разъехались по домам, а остальные члены, не получая содержания, были вынуждены заняться частным трудом. Хотя ни занятий, ни службы уже не было, но солдатам некуда было деваться, и они продолжали жить в казармах, утеряв уже всякое подобие воинского облика, занимаясь, кто торговлей, кто кражей, кто продажей татарам оставшегося еще на руках казенного оружия. Власть была совершенно бессильна, не имея в своем распоряжении ни одной воинской части, хотя все, что составляло раньше Муганские войска: солдаты, оружие, имущество – оставалось на лицо»388.

Советские мемуаристы утверждали, что переворот все же был. Шпинёв описал его ход: конный эскадрон – вооруженная сила Комитета связи, прибыл из Привольного на рассвете 24 апреля, оставил лошадей на северном форштадте, рассыпался по городу, затем собрался около ханского дворца. В 4 часа вечера арестовали всех офицеров – адреса их квартир были известны. Арестованных собрали сначала в помещении маяка, потом перевели на о. Сары.

По свидетельству Пономарёва новая власть продолжала именоваться Комитетом связи. Его полномочия объявлялись действительными до съезда советов. В середине мая он был созван. Идея советов получила поддержку у всех – и тюрок, и русских. Было выпущено воззвание по земельному вопросу и принято решение о готовности советской Мугани войти в состав советского Азербайджана и с ним в состав советской России. Был избран исполком. О том, как проходил этот съезд, известно из рассказа Донского: «Помню[,] как Бочарников389 заставил голосовать револьвером. Когда я стоял часовым, я помню[,] полковник Орлов говорил о чем-то, потом начались выборы. Помню[,] драка происходила, кто-то во флотском костюме – там все эсеры были – хотел первенство взять, в это время Бочарников с “Кольтом” вскочил на скамейку и говорит: голосуйте за наших делегатов. Тут паника»390.

Новая муганская власть опиралась на отряд из двух сотен отступивших зимой 1919 г. в Закавказье и интернированных в Грузии красноармейцев 10-й и 11-й армий. Они были переброшены туда из Баку на рыбацких лодках и на пассажирских судах под видом жителей Ленкорани. Одной из причин наплыва бакинцев стало поражение майской общегородской забастовки (Ф. Исаев)391. Все преследуемые мусаватистской властью устремились в советскую Ленкорань. В Мугани появились бакинские большевики Бахрам Агаев, Коваль, Калинин, Самсон Канделаки, Николай Енгибаров392. Тимофей Отраднев (Ульянцев), Анатолий (Ян) Лукьяненко, Топунов, прибывшие из Астрахани в распоряжение Кавказского краевого комитета РКП(б), были делегированы им в Ленокрань «с инструкциями и деньгами» и прибыли туда в конце мая393. Прибывшие в Мугань большевики заполнили собой структуры управления, после чего местные эсеры и меньшевики «совершенно сошли со сцены и ушли в подполье» (Я. Лукьяненко). На 23 июня 1919 г. распределение должностей в Мугани было таким: председатель Реввоенсовета Горлин; командующий войсками Орлов394, сменивший отстраненного Ильяшевича; начальник штаба Наумов;

политкомиссар Отрадцев; председатель военнореволюционного трибунала Лукьяненко; председатель чека Блек.

Образовался политический раскол, который был очевиден и рядовым участникам событий. Моряк Иван Башлуев так и пишет, что в Ленкорани были две группы – эсеры во главе с Сухоруковым и большевики395. Местные русские крестьяне отошли в противоположный ленкоранским большевикам лагерь. Главную роль в этом блоке играло село Пришиб. По мнению бывшего красноармейца Шишкина, основа конфликтов с ними в том, что те занимались безудержным грабежом во время военных действий с «разбойниками»396. Мародеров разоружали, ну и реквизировали награбленное, поэтому в знак протеста муганские отряды оставили позиции во время боев под селами Пенсар и Арычевань.

Добрынин связывает падение Ленкоранской власти с восстанием татар в Астаре, когда был перебит целый отряд (об этом упоминается и в бумагах Истпарта), как ответ на бесчинства ее отрядов в аулах. Из Баку мусаватисты послали в Астару военную помощь, и на юге от Ленкорани образовался настоящий фронт. Как может вытекать из повествования Добрынина, военные действия под Астарой потребовали от ленкоранской власти активизации реквизиционной деятельности по селам, чем они окончательно испортили отношения с населением. Тогда муганцы пришли к Хошеву на поклон – идти против ленкоранских большевиков397.

В Астрахановке был собран альтернативный съезд против существующей советской власти. Реввоенсовет отправил делегацию на переговоры с крестьянами, которые прибыли в Ленкорань и расположились в городском саду. После трех дней переговоров Реввоенсовету был выдвинут ультиматум: в 24 часа сдать власть и освободить арестованного к тому моменту Ильяшевича. Отраднев на экстренном заседании ревкома подал идею отозвать с фронта против «разбойников» все имеющиеся силы (500 чел.) и дать муганцам сражение, по сути, для обороны ханского дворца, в котором располагался Реввоенсовет.

Ультиматум муганцев истек в 9 часов вечера. Ночью отряд Хошева вошел в Ленкорань и поутру начал перестрелку.

Боем руководили политический комиссар Отраднев и командующий Орлов. В бою у Большого базара и маяка было убито много бакинцев. Часов в 9 утра был смертельно ранен Отрадцев. К утру 28 июля противник отступил, оставив большой обоз с продовольствием, обмундированием и боевым снаряжением.

Муганцы не были готовы к столь упорному сопротивлению ленкоранских большевиков, писал Добрынин. Но военревком принял решение о сворачивании советской власти в Ленкорани.

Как подчеркивал член приволенского отряда Соломон Матвеев:

«Эвакуация была не под напором муганцев, а потому что не было снарядов»398.

В это время из Астрахани прибыли на баркасе И.О. Коломийцев и М.С. Руманов-Асхабадский, которые привезли несколько тысяч патронов. Но решение отменено не было. По свидетельству защитников Ленкорани, находившихся в момент эвакуации на фронте, она проводилась втайне от отрядов, державших фронт вокруг города. Командующий Орлов призывал сражаться, но солдаты, постепенно осознавая свое положение, дезертировали399. Во время эвакуации на о. Сара, находящийся в нескольких километрах от берега, отмечались случаи самоубийства. Муганские коммунары (ок. 300 чел.) пробыли там четыре-пять дней и покинули его на семи баркасах400.

Так предстают последние дни МСР из истпартовских текстов. Но в книге Добрынина события выглядят иначе. И прежде всего отличие во времени, которое отделяет бой у маяка и эвакуацию ленкоранских большевиков. Если по советской версии это всего несколько дней. То по Добрынину это существенный срок – две-три недели. За это время на Мугани прошло немало событий: новый съезд советов в Ленкорани, который принял единогласное решение о выдаче офицеров и главарей восстания. Но, по мнению Добрынина, ошибка была в том, что в списке «офицеров и главарей» значились не только фамилии пришлых вроде Хошева, но и собственно муганских уроженцев: «Муганцы окончательно растерялись. […] Если бы пожертвовать только одними офицерами, затеявшими войну, но спасти свои шкуры было бы легко, но в списках упоминались свои же муганцы с бесконечной родней, сватами и кумовьями.

Да и кто их будет выдавать? Исполнителей большевитской власти на Мугани не было, а сами жители хватать друг друга, конечно, не станут»401.

Офицеры стремились покинуть Мугань. Даже Хошев более надеялся на свою охрану из мусульман, чем на своих русских солдат, которые тихо разъезжались по домам. В «красном»

Привольном состоялся съезд, который постановил снести все села, которые сейчас же не станут на их сторону. Якобы в кулуарах съезда обговаривались будоражащие проекты разграбления «белых» сел. Оформился раскол русских селений на «белые» и «красные», произошла артиллерийская дуэль между ними. В это время Ленкорань осаждали войска АДР и племена шахсевенов. Для обороны города были привлечены сидевшие в тюрьме офицеры. После известия об осаде Ленкорани муганцы поняли, что ее судьба является судьбой самих муганцев, т.к. это последний выход к морю и связь с внешним миром. Популярность Хошева стала быстро восстанавливаться. Вокруг него собирались люди с разными настроениями, но с одним желанием идти на помощь Ленкорани. Одни видели в этом борьбу с коммунизмом, другие наоборот шли за спасение советской власти, третьи вообще не отдавали себе отчета, куда и зачем их ведут, и мечтали лишь поскорее вернуться.

Получение телефонограммы об эвакуации комиссаров из Ленкорани поразило муганцев. Они взяли власть, но вступили в борьбу с отрядами армии АДР и местных предводителей талышей и тюрков. Они уже контролировали всю Мугань, но должны были в соответствии с рекомендациями Парижской мирной конференции смириться с включением края в состав АДР.

Появление красных бронепоездов на вокзале Баку 28 апреля 1920 г. означало, что и в Ленкорани, и Сальянах сменится администрация. Принимавшие власть в этих городах Кулиев и Пономарёв описывают процесс ее передачи как совершенный по телеграфным сообщениям из Баку402. К этому времени хозяйство края находилось в упадке: всего 8 тыс. дес. приходилось на орошаемые земли. По селам сохранилось по 2-3 русских двора. Оставался нерешенным вопрос об эйлагах, а потому перекочевки, потравы, набеги продолжались. Сталин в докладе «Об очередных задачах коммунизма в Грузии и Закавказье»

(6.07.1921) выразил недоумение ситуацией в регионе: он помнит в 1905-1917 гг. полную братскую солидарность среди трудящихся, теперь при посещении Тифлиса был поражен размерами охватившего всех национализма. В 1920-1921 гг. Ленкорань опять пребывала в кольце активизировавшихся вооруженных отрядов. Капрал турецкой армии Джамал-паша, участвовавший в местных событиях с 1918 г., вновь объединил шайки местные и пришедшие из Персии и окружил город. Успокоение края продолжалось еще несколько лет.

Такова общая канва событий в Мугани. Но привлеченные источники позволяют установить немало интересных деталей, объясняющих происходившее. Многое не будет понято, если игнорировать факт раскола между русскими селами края летом 1919 г. Этому было уделено немало внимания на вечерах воспоминаний. Первоначально села русских переселенцев выступали единым фронтом в конфликте с мусульманским населением. Начальные страницы истории отряда Ильяшевича связаны с населенным субботниками Привольным, но примерно с весны 1919 г. его опорой стало другое село – молоканский Пришиб403. Образовались два лагеря среди русских переселенцев, во главе которых стали эти два села. Когда в воспоминаниях говорят о муганцах, то подразумевают именно те отряды, которые обобщенно именовались пришибенскими. Или как уточнил осведомленный Донской: муганцы – это молокане, которые против советской власти, уточнив затем: они за советскую власть, но без коммунистов404.

Шпинёв, перечисляя большевистские села, называл Привольное, Грибоедовку, Петровку, Григорьевку. Большинство из них села субботников. Поляка Иосифа Файковского всегда удивлял тот факт, что за советы из всех муганцев более всего выступали субботники405. Субботники, отличившиеся в период Муганской советской республики, носили такие имена и фамилии: Яков Левин, Наум Сапунцов, Бенцаим Морозов, Давид Данилов, Моисей Бочарников, Исай Горбунов.

Уроженец с. Привольное Петриков объяснял революционность своего села тем, что в империалистическую войну многие из числа его жителей были призваны на фронт. Они в отличие от молокан не уклонялись по религиозным причинам от призыва в армию, а потому среди них и оказалось много фронтовиков. Там они «кое-что почерпнули и научились»406. Фронтовики возвращались с оружием, да и их односельчане для самообороны запасались винтовками у солдат, покидающих пограничную полосу.

К контрреволюционным Шпинёв отнес молоканские Новоголовку, Андреевку, Астрахановку, Пришиб, Покровку, Николаевку. Можно было бы объяснить этот раскол религиозными причинами, как это сделал участник событий, студент-медик Сидомонов, армянин по национальности: «Приволенцы были субботниками, пришибенцы были молоканами[,] и на этой почве у них были некоторые разногласия. […] …Это обстоятельство, безусловно, тогда имело колоссальное значение. И все эти отряды Бочарникова и др., они не носили чисто революционного характера, а скорее организовались в целях самозащиты для того, чтобы защитить свое село и собственное существование»407.

Но сами приволенцы предпочитали делать ссылки на конкретные обстоятельства, которые развели их с пришибенцами по разные стороны баррикад. Среди таковых: обвинение приволенцев в убийстве комиссара Исаева, который будучи родом из Пришиба при Муганской краевой управе был назначен комиссаром в Привольное (Бочарников)408; отличия в управляющих органах: в Пришибе продолжало оставаться комиссарство, а в Привольном по инициативе местной «ячейки» уже был избран совет, обе сельские власти конфликтовали между собой, втянув в это и население (Соломон Матвеев)409; предпринятая Управой попытка разоружения приволенского отряда (Пономарёв)410; стремление Сухорукова создать противовес офицерским группам, которые готовили заговор с целью передачи власти Ильяшевичу (Гайк Арустамов)411.

К непосредственной причине боя между русскими селами Добрынин отнес ультиматум о разоружении и выдаче офицеров, после которого Привольное стало обстреливать Пришиб.

При этом он утверждал, что это дело рук пробравшихся в село ленкоранских комиссаров. Житель села Привольное Петриков был в 1932 г. иного мнения: «Приволенцы выступили, начали рыть окопы[,] и между Пришибом и Привольным началась настоящая война»412.

Пришиб обстреливался артиллерией с двух сторон: с запада из Привольного, с востока – из Григорьевки. Добрынин считал основанием конфликта Пришиба и Привольного – споры из-за земли. А причину присоединения жителей села Григорьевка к приволенцам он видел так: «…А григорьевцам, бросившим свои дома и самовольно поселившимся теперь на татарских отрубах южнее Пришиба, большевики обещали поделить чужие земли и хозяйское добро»413. Наполненный антипатией к григорьевцам Добрынин оставил за рамками повествования тот факт, что Григорьевка, прикрывавшая Пришиб с востока, была за год до это сожжена во время первой волны погромов русских сел.

Конфликтом между русскими селами заинтересовались окрестные мусульмане. По сведениям Добрынина еще до этих событий Хошев установил отношения с крупнейшим пирембельским ханом Гихель-ханом. Но его помощью воспользоваться не пришлось, потому что пришибенцы выступили против такого союзничества. Хошев был крайне недоволен, узнав об отправке Гизель-хана домой и о бездействии Добрынина. Он сильно отругал Добрынина, и тот был «крайне поражен его тоном». Советские мемуаристы утверждали, что на помощь Пришибу талыши-пирембельцы и джуварлинцы все же пришли, и это изменило соотношение сил. Тюрки из сел Астанлы и Агдаш предлагали приволенцам помощь, но те решили отказаться из опасения, что они могут прийти в Привольное не на помощь, а пограбить (Пономарёв)414.

Во многих источниках упоминается об ультиматуме, выдвинутом противной стороной. Добрынин пишет: приволенцы потребовали убрать пришлых офицеров; а советские ветераны – это пришибенцы настаивали на удалении пришлых комиссаров, которые «мутят» мирное местное население, из Привольного.

Взамен предлагалось установление добрососедских отношений.

Перелом в настроениях приволенцев наступил тогда, когда в результате обстрела снарядом разбило телегу и лошадь.

Добрынин не знал об этом происшествии, но из его книги становится ясным, что шрапнельный снаряд, произведший такой эффект, выпустил именно он.

Старики и женщины стали требовать прекратить эту войну. На отрядном собрании большинство было согласно удовлетворить ультиматум о выдаче штаба. Активистам пришлось покинуть село, оставив там власть «деникинской ориентации», о наличии которой они не знали до этого момента, и скрываться в лесу. Вскоре они были обнаружены пришибенцами и без сопротивления сдались. Тех, кого признали вожаками, отослали в Ленкорань, рядовых отпустили по домам. Позже при наступлении мусаватистских отрядов, все заключенные приволенцы были освобождены и включены в состав муганских частей. После установления власти АДР некоторые приволенцы скрылись в Персии, надеясь присоединиться к отрядам Кучук-хана, но их там разоружили и ограбили, и они скрывались по камышам, скудно питаясь из милости местной детворы415.

За два года истории муганских властей в нее оказалось включенным изрядное количество людей, имена которых тогда гремели, но о них сохранилось мало сведений. Во главе отрядов русских переселенцев стояли профессиональные военные, солдаты-фронтовики и просто инициативные гражданские. Среди них наиболее часто вспоминались имена отца и сына Ильяшевичей, Шевкунова, Хошева, Лозового, Кропотова.

Ведущей фигурой среди муганских отрядных начальников был полковник Ильяшевич. В старой армии он командовал батальоном на Билясуварском участке. При нем находился его сын штаб-ротмистр. Старый полковник был вдов, а при его штабе находилась кухарка Катерина, женщина уже немолодая и пьющая, но Ильяшевич питал к ней слабость. Эти подробности известны из книги Добрынина.

В отряд Ильяшевича вошли те из солдат царского призыва (пограничников и пехотинцев), «которые не хотели идти в Россию, где разгоралась гражданская война, а остались там [в Мугани]»416. Первоначально под его началом находилось штыков и 200-300 сабель. Поводом для первого похода зимой 1918 г. в Северную Мугань к реке Булгар-чай стало разорение русских сел этого района. Военные действия 1918 г. приволенец Донской назвал национально-освободительной войной, объяснив это тем, что русские пытались защитить себя. Вскоре Ильяшевич встал во главе объединенных отрядов, и на него смотрели как на спасителя Мугани (Гайк Арустамов) 417. Он буквально стер с лица земли десятки мусульманских сел на расстоянии 25 километров вокруг русских сел. При этом Ильяшевич не учел, что нападавшими на русские села были в основном кочевники-шахсевены (Танешкин, Пономарёв, С. Матвеев, Филин, 1932)418. Его успехи не решили проблем безопасности. В марте 1918 г. отряд села Петровка был блокирован в Николаевке, а в это время на беззащитную Петровку произошло нападение со стороны села Ассады.

В результате интенсивной боевой деятельности ильяшевского отряда возник дефицит боеприпасов. Их удалось получить у бакинского отряда Арустамова, прибывшего на пароходе «Александр Жандр». С этого момента у Ильяшевича установились достаточно близкие отношения с советскими деятелями. По мнению Сидомонова, Ильяшевич всегда соблюдал лояльность к советским органам419.

После установления власти Муганской краевой управы Ильяшевич был одной из основных фигур нового режима. По мнению летчика Романова, служившего на авиабазе о. Сара, в тот период реальная власть принадлежала именно ему. Во время советского переворота в Ленкорани 24-25 апреля 1919 г.

многие офицеры были арестованы420, но Ильяшевич оставлен на посту командующего войсками. То, что Ильяшевичу предложили быть командующим, Добрынин расценил как типичную большевистскую провокацию: скомпрометировать Ильяшевича в глазах его бывших офицеров, но и привлечь его именем муганцев в свою армию. Он пишет, что Ильяшевич в свою очередь желал таким образом сохранить контроль над армией, но считал эти планы наивными421. Спустя месяц полковник все же был смещен с должности, но обстоятельства этого не ясны. Енгибаров объяснил его отстранение тем, что была выявлена попытка его сына подготовить новый переворот с опорой на авторитет отца422.

Известно, что полковник после отстранения от должности некоторое время жил в Пришибе как частное лицо. Значит, явных оснований для его ареста не было. Вероятнее всего, что его отставка была инициативой астраханских комиссаров Отраднева, Лукьяненко и др., вызванной их реакцией на его офицерство.

Находившийся под стражей Ильяшевич, тем не менее, сыграл важную роль в падении МСР. И не своим участием в боях, а самим фактом сидения под арестом. Ахун-заде прямо увязывает эти события423. Пономарёв считал ошибкой арест Ильяшевича: если арестовали, нужно было расстрелять, ведь муганцы двинулись в Ленкорань освобождать именно его424. Добрынин, негативно отзывавшийся об Ильяшевиче, утверждал, что старый полковник прислал из тюрьмы записку, умоляя его спасти. В этот момент муганцев возглавил поручик Хошев. Во главе массы крестьян он вошел в практически незащищенную Ленкорань, потому что вооруженные силы МСР находились на фронте у Шах-Агача. В результате боев муганцы отступили, но Ильяшевич остался в плену. Он сопровождал эвакуировавшихся ленкоранских большевиков на о. Сара, но в отличие от других заложников расстрелян не был. По окончании эвакуации Ильяшевич был освобожден и вернулся в город. После установления в Ленкорани власти АДР Ильяшевич с сыном выехал в зону расположения деникинской армии. В Порт-Петровске они были задержаны комиссией по реабилитации и контрразведкой.

Для производства дальнейшего следствия они были переведены в Пятигорск. При отступлении белых полковник продолжал оставаться в тюрьме, где и умер уже при красных. Его сын каким-то образом смог выехать в эмиграцию.

Борису Александровичу Хошеву (1898-1978) уделено немало внимания в книге Добрынина, поскольку это ближайший товарищ автора. Хошев происходил из дворян Вологодской губ., окончил кадетский корпус в Тифлисе. В годы германской войны служил в Нижегородском полку, был произведен в офицеры и направлен в Персию. Потом оказался в Мугани. Он принадлежал к проявившему себя в годы Гражданской войны типу мальчика из хорошей семьи, ставшего авантюристом, искателем приключений. Расположенный в Билясуваре отряд поручика Хошева, произведенного Бичераховым в ротмистры, в 1919 г. оставался единственным боеспособным отрядом, потому что его существование было связано с постоянной опасностью набегов с предгорий. Хошев чувствовал себя как рыба в воде в приграничных степях, хорошо разбирался в психологии местных жителей – татар, шахсевенов, талышей, русских переселенцев, используя их слабые места; пользовался среди них большим авторитетом, потому что за ним стояли вооруженные люди. После августа 1919 г. он в составе группы муганских офицеров был направлен в Пятигорск в распоряжение генерала Эрдели. Тот лично рекомендовал Хошева полковнику Глебову, командиру полка александрийских гусар, находившемуся в Темирхан-Шуре. В момент эвакуации из Владикавказа Хошев заболел тифом, но был вывезен. Из Крыма убыл в эмиграцию.

Командир так называемой комендантской, или контрольной роты Шевкунов был уроженцем Пришиба, жившим в Билясуваре (Пономарёв)425. При первой советской власти года он возглавил небольшой отряд муганских крестьян, который противостоял «дикой дивизии». Личность Шевкунова, в отряде которого побывало немало участников вечеров воспоминаний 1920-1930-х гг., неоднократно обсуждалась на этих собраниях, и оценки ему давались неоднозначные. Четко прослеживается тенденция: наиболее негативные высказывания о нем звучали из уст азербайджанцев. Шахрамонов и Садыхов рассказали о том, что в его отряде были отъявленные головорезы, например, казанский татарин некий Семён (или Семёнов), от рук которого погибло много мусульман. И в то же время они отметили, что это было в 1918 г., а в 1919 г. это уже не допускалось, и что даже несколько человек были расстреляны за грабеж. Изменения в поведении шевкуновского отряда подтверждено Шпинёвым, Поминовым, Донским, Осиповым. Последний отмечал, что шевкуновский отряд боролся в 1919 г. за советскую власть как никакой другой 426. На провокационный вопрос Иосифа Файковского о том, занимался ли сам Шевкунов грабежами, Поминов ответил, так же как и 2-й бакинский батальон (который по традиции изображался как последовательно советский), что было встречено понимающими смешками присутствующих427.

После эвакуации армии МСР отряд Шевкунова ушел в Астару, но когда и там установилась мусаватистская власть, он вернулся в Мугань (Поминов). Там Шевкунов был арестован властями АДР и выдан деникинцам в Порт-Петровск, где и был расстрелян.

Наряду с русскими и армянскими отрядами в событиях участвовали мусульманские. Груз межнациональных столкновений влиял на оценки, высказывавшиеся на вечерах воспоминаний. Мусульманские отряды назывались разбойничьими и грабительскими. Но из контекста выступлений становится ясно, что и мусульманский мир не был однородным, различные отряды в разное время ориентировались на разные политические силы.

Г.А. Мамедов связал начало участия мусульман Ленкоранского уезда в военных столкновениях с рядом факторов, которые зафиксировал в конкретных событиях. Все началось с того, что в начале августа в поле у селения Кочахкенд был убит крестьянин. Родственники убитого подозревали в преступлении двух жителей того же села. При подстрекательстве сельского старшины Салмана Салман-оглы и местного шейха они устроили над ними самосуд, разграбив имущество. Дело осталось безнаказанным. Вокруг Салмана Салман-оглы образовалась шайка, начавшая осуществлять налеты на богатые имения. Ее успех вдохновил крестьян других сел, кражи и разбои начались повсеместно.

Вторым фактором стало появление осенью 1917 г. кочевников-шахсевенов со своими стадами, двигавшихся по традиционным маршрутам с гор Ленкоранского уезда и с территории Персии. Мамедов и Садыхов как знатоки местной политической карты перечислили значительное число местных и пришлых вооруженных групп, нацеленных на грабеж мирного населения. Каждая была абсолютной властью на своей территории. Во главе их чаще всего становились кочи, ставшие на преступный путь задолго до этого; племенные вожди, беки и ханы, например, Ширванские. Эти «армии», бывало, вступали в бои между собой. Постепенно уголовный бандитизм превращался в политический, что было связано с деятельностью турецких эмиссаров и местных религиозных лидеров. По выражению Садыхова, капрал турецкой армии Джамал-бек, которого из уважения именовали Джамал-паша, объединял разбойничьи шайки с Кораном в руках. Когда в 1918 г. отряды Рамазанова, Фата Расулова, Халилбека воевали с русскими, они придавали этому значение газавата, говорили, кто умрет в этой войне, сразу попадет в рай428. Отряды включали до 800-1000 чел., поэтому красноармейские части, случалось, несли жестокие поражения.

В ходе обмена репликами между Поминовым и Файковским становится известно, что в 1918 г. Шевкунов поддерживал отношения с отрядами под командованием Юнуса и Мамеда Зувандского, названными Файковским разбойничьими. Но Поминов парировал это обвинение, заявив: благодаря Юнуске и Мамедке на Мугани было затишье в смысле грабежей 429. Прозвище Мамеда говорит о том, что он был талышем. По утверждению Шахраманова, роль силы, которая вовлекла его в борьбу, принадлежит персидской партии «Адалет». Летом 1919 г.

Мамед помогал оборонять Ленкорань с юга от других талышских и шахсевенских отрядов, наступавших от Астары и со стороны Зувандских гор. Он оказал большую помощь во время боев в лесах, когда отряды МСР жестоко обстреливались из-за деревьев. Но после ликвидации МСР Мамед ушел от Ленкорани, вернулся домой, его аскеры стали покидать отряд, думая прорваться в Зуванд. Он не подчинился после августа 1919 г. мусаватистам, вел с ними переговоры, но служить не стал. В 1920 г.

Мамед погиб во время антисоветского восстания в уезде430.