«Деконструкция Материалы семинара по проблемам современной философии и социологии Выпуск №1 МГУ 2011 УДК 101.1 ББК 87 Печатается по решению кафедры социологии международных отношений социологического факультета МГУ им. ...»

мир, сколько «слышали» его, Лосев принять не мог, оставшись верным шпенглеровской концепции телесной интуиции античности. «Хайдеггер превращает греков в каких-то мусульман», – воскликнул Лосев, противопоставив «услышанного Бога» семитов и «увиденного Бога» православных. В Начале было, есть и будет Слово, настаивал философ. Только после Слова «да будет!» (Sein) – рождается Dasein (мировая душа), Сущее, отчуждающая мир от его Источника. Вместе с ней рождается и образ – Свет; прежде же «земля была безвидна и пуста». Таким образом, Слово (Логос) творит мир. Соглашаясь с введённым Хайдеггером противопоставлением Sein и Dasein, Лосев считал, что они в конце концов должны пересечься.

Их абсолютное противопоставление у раннего Хайдеггера он считал наследием кантовской «Критики чистого разума», а самого Хайдеггера – плотью от плоти западной философской традиции Декарта – Канта.

Ответ на кантовский вопрос: как вообще возможны априорные синтетические суждения – по Лосеву, «предопределяет всё остальное философствование» западных мыслителей XIX – XX веков.

«Вся мыслящая рать, включая Хайдеггера, так или иначе осваивает кантовскую “евклидову философию”, чтобы с её плеч постигнуть открывшуюся недавно “неевклидовость” бытия и мышления. Не пройдя этих школьных ступеней – ничего не понять в свершающемся современном познании мира, человека, истории и Бога. Француз Декарт придал философствованию рационалиСеминар Деконструкция стический вид и своим знаменитым “cogito ergo sum” предопределил современную постановку вопроса о соотношении мышления и существования, Фрэнсис Бэкон и другие английские философы исходили из наблюдаемого или эмпирического, а вскоре немец Кант синтезировал рационализм и эмпиризм, глубинно исследовал работу разума и вообще совершил “коперниковский переворот”, поставив Солнцем философии познающий субъект. Если Канта считать Коперником философии, то великого феноменолога Эдмунда Гуссерля можно назвать её Лейбницем, а Хайдеггера – её Ньютоном», – вынес свой приговор Лосев. Обращаясь непосредственно к античным первоистокам философии, вплоть до Гераклита, он полагал, что Бытие и Сущее должны пересечься, и Бытие сможет стать предикатом, вопреки Канту.

И чудо свершилось – в те самые дни 1962 года, когда Лосев произнёс эту фразу, Хайдеггер написал статью «Тезис Канта о Бытии», а ещё позже пришёл-таки к убеждению, впервые высказанному русским философом: Кант неправ, Бытие может быть предикатом, только «не реальным (онтическим), а трансцендентальным (онтологическим)». Только так и возможны априорные синтетические суждения. Таким образом, Хайдеггер пошёл до конца и отверг парадигму Модерна, парадигму Декарта и Канта – «столпов злобы богопротивной». В юности два философа-гуссерлианца, Лосев и Хайдеггер в конце жизни вновь сошлись в своих выводах, так же как и ранее сошлись в своих выводах два великих математика, Флоренский и Генон.

Семинар №2 Философия Гераклита Вот так, по выражению о. Павла Флоренского, «концы и сходятся». Конечно, мы видим, что трактовка наследия Гераклита у разных философов традиционалистского толка несколько отличается.

Например, Шпенглер и Лосев считали, что Логос Гераклита не имеет совершенно ничего общего с Логосом Нового Завета, а оба они – с понятием ratio в новоевропейской философии. Ж. Дюрана, напротив, усматривал корни убийственного рассудка Нового времени уже в Логосе Гераклита и Платона. Но русская мысль, русская философия и здесь проявила свои уникальные особенности.

Подлинно самостоятельная русская философия – а если она и началась, сколько-нибудь выделившись из русского «родимого хаоса», то началась именно в лице В.Ф. Эрна, ФлоренСеминар Деконструкция ского и Лосева – исходила из противопоставления православного логизма западному рационализму. Это ярко проявилось в эпизоде, вошедшем в историю как «борьба за Логос»

(1909–1915). Когда в 1909 г. сторонники современной западной философии и наследники В.С. Соловьёва объединились и стали издавать журнал «Логос», с резким протестом выступил Эрн.

Он призвал к коренной ревизии соловьёвского наследия и заявил, что сторонники парадигмы Нового времени не имеют никакого права присваивать себе название «Логос», им не принадлежащее. (Ситуация повторяется: в начале XXI века журнал «Логос» вновь издают либералы-западники.) Нерусский по крови, Эрн выступил более чем русским по духу, когда сказал, что русская философия уже есть, и содержится не в трактатах, а в поэзии и даже событиях личной жизни наших святых, наших писателей, наших поэтов. Нашу философию нельзя просто записать на бумаге, и другой философии у нас нет. С точки зрения Запада, русская «философия» – это вовсе не философия, так же как и Гераклит для них – всего лишь «недофилософия» (Б. Рассел). Но нет и не может быть у Запада монополии ни на Логос, ни на философию.

Тогда, в 1909 г., в ответ Эрну послышались обвинения в подмене философии национализмом, религией, поэзией, мистикой, на что мыслитель спокойно отвечал, что его оппоненты просто не вышли за пределы западной антионтологической парадигмы мышления, парадигмы Декарта и Канта. Этот спор обострился в 1915 г., и снова по одну сторону баррикад оказались Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, А. Белый, П.П. Перцов и многие другие, желавшие лишь приспособить западную философию к русским условиям, т.е. застрять в археомодерне. А по другую – Эрн, Вячеслав Иванов, Флоренский и Лосев, абсолютно осмысленно отвергшие парадигму Модерна как таковую, продумавшие её до конца и первыми в России предложившие осознанный выход за её пределы (и за пределы археомодерна также). И выход этот предусматривал, что совершенно неслучайно, непосредственное обращение к Гераклиту.

';

Литература:

1. Белый А. Неославянофильство и западничество в современной русской философской мысли // Славянофильство: pro et contra. Творчество и деятельность славянофилов в оценке русских мыслителей и исследователей:

Антология. СПб., 2006. С. 719–724.

2. Лосев А.Ф. История античной философии в конспективном изложении.

М., 1989. 203 с.

3. Лосев А.Ф. История античной эстетики. В 8 т. Т.1. Ранняя классика. М., 1963. 583 с.

4. Скурлатов В.И. Постигая Хайдеггера. Предисловие // http://panlog.com/docs/heidegger.doc.html 5. Тахо-Годи А.А. Лосев. М., 2007. 534 с.

6. Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины: опыт православной теодицеи. М., 2005. 633 с.

7. Флоренский П.А. Философия культа: опыт православной антроподицеи.

М., 2004. 685 с.

8. Франк С.Л. О национализме в философии // Русская мысль. 1910. №9. С.

162–171.

9. Франк С.Л. Ещё о национализме в философии. Ответ на ответ В.Ф. Эрна // Русская мысль. 1910. №11. С. 130–137.

10. Шпенглер О. Закат Европы / пер. И.И. Маханькова. В 2 т. М., 2004.

11. Эрн В.Ф. Культурное непонимание. Ответ С.Л. Франку // Русская мысль.

1910. №10. С. 116–129.

Эрн В.Ф. Нечто о «Логосе», русской философии и научности // Московский еженедельник. 1909. №29–32.

Семинар №2 Философия Гераклита «То, что я понял в ней [книга «О природе» Гераклита], превосходно, а о Семинар Деконструкция Конструктивная критика или апологетика любого современного философа или даже философа Нового времени будет в большинстве случаев неполной и неполноценной без отыскания корней объекта исследования. Следуя по исторической «цепи» западноевропейской философии в обратном направлении, мы неизбежно «упираемся» в древнегреческих досократиков: представителей милетской и ионийской школ.

Помимо этих двух взаимодополняющих течений древнегреческой мысли источниками вдохновения для позднейших трудов Платона и Аристотеля были философствующие одиночки, едва ли вписывающиеся в интеллектуальный мэйнстрим городов-государств Древней Греции. К таким «темным» одиночкам, безусловно, следовало бы отнести Гераклита из Эфеса.

Этот философ относится к скромному числу тех, чьи мысли сейчас с трудом отделимы от позднейших трактовок: эллинских, средневековых, возрожденческих и современных. В некотором смысле, мы имеем дело уже не с самими текстами автора, а с многократно ксерокопированной копией его речений, с наложением сотен трактовок мыслей прославленного эфесца.

Гераклит как таковой отчасти перестал существовать уже в критике Платона. Единственной соломинкой, за которую можно ухватиться при осмыслении авторского наследия, считаются оригиналы греческих текстов и достаточно удачный перевод немецкого классического филолога Германа Дильса.

Выделим несколько устойчивых «школ» трактовки Гераклита, необходимых для адекватной деконструкции его творчества. Эти школы, условно говоря, соответствуют языковым ареалам: англо-саксонскому, германскому и русскому. В каждой из них сложился или продолжает складываться определенный взгляд на Гераклита.

На наш взгляд, самая поверхностная трактовка древнегреческого автора принадлежит английской традиции и одному из последних ее представителей Бертрану Расселу. В своей книге «История западной философии»2 он рассматривает всю древнегреческую философию и учение Гераклита исключительно в контексте становления позитивистской науки XX века. Критике также подвергаются политические взгляды философа: «Судя по сохранившимся отрывкам из его произведений, Гераклит, по-видимому, не обладал добродушным характером. Он был склонен к сарказму и представлял собой полную противоположность демократу».

Ссылаясь на знаменитые речения «Всякое животное направляется к корму бичом», «Война - отец всего и всего царь» и «Ослы золоту предпочли бы солому», Рассел упрекает Гераклита в симпатиях к тоталитаризму и беллизму (от лат. Bellum – война).

Далее Рассел анализирует религиозные взгляды Гераклита и следует в этом за английским и немецким историками философии XIX века Фрэнсисом Корнфордом3 и Отто Пфлейдерером4. Первый из них считал Гераклита приверженцем вакхической религии, второй – простым толкователем мистерий.

Сам же Рассел пишет следующее: «Он был бы религиозным реформатором, если бы не презирал простонародье настолько, чтобы снизойти до религиозной пропаганды».

В целом же ссылка на Рассела представляется нам крайне необходимой, несмотря на явный примитивизм его взглядов, поскольку такая трактовка Гераклита представляет взгляд академических кругов англоязычной профессуры, а сам учебник Рассела «История западной философии» давно стал классическим во всех западных вузах.

Немного более подробную трактовку Гераклита представил на рубеже XIX-XX веков русский философ Сергей Николаевич Трубецкой в своем фундаментальном труде «Метафизика в древней Греции». Его прочтение Гераклита представляется намного более глубоким, хотя и Семинар №2 Философия Гераклита недостаточно систематизирован-ным. В целом, Трубецкой продолжает и творчески переосмысливает взгляд Гегеля, о котором речь пойдет ниже.

Так, в качестве гераклитовского Архэ (греч. -первоначало) он рассматривает не огонь, как это делает Рассел, а само становление (греч.

). Огонь же (греч. ) является всего лишь наглядным и самым ярким проявлением стихии становления. В этом, по Трубецкому, проявляется фундаментальное сомнение в онтологическом свойстве окружающего мира, поскольку вещей как таковых не существует, а есть лишь один всепоглощающий, стирающий и рождающий процесс становления. «Гераклит понял мир как процесс и попытался объяснить его из идеи абсолютного процесса. Истина есть путь и Семинар Деконструкция жизнь. Гераклит гипостазировал вечный ход этой жизни: он провозгласил генезис как процесс самою истиной сущностью ее»5, заключает Трубецкой. Сам гераклитовский генезис неуловим эмпирически, но его можно четко зафиксировать в огне. Аналогия здесь точно такая же, как между развитием и развивающимся или бытием и сущим (с некоторыми условностями) по Хайдеггеру.

В немецкоязычной традиции, вероятно, глубже всего переосмыслил Гераклита и задал общий вектор его прочтения Гегель. Именно у Гераклита, по словам самого Гегеля, была позаимствована категория процесса, положенная в основу историцизма. Гераклита он прямо и недвусмысленно называет основателем греческой философии: «Платон изучал философию Гераклита особенно ревностно; в его произведениях мы находим много сообщений о ней, и он бесспорно получил свое раннее образование через нее, так что Гераклита можно назвать учителем Платона»6. Гегель также признает глубочайшую содержательность дошедших до него фрагментов из гераклитовского произведения «О природе», однако признает при этом, что «темнота [нем. Dunkelheit, что можно перевести также как «неясность»] Гераклита является скорее следствием небрежного словосочетания и невыработанности языка»7. Впрочем, полное освещение «взаимоотношений» Гераклита и Гегеля потребовало бы отдельной статьи или даже монографии.

Глубочайшая, на наш взгляд, деконструкция философского наследия Гераклита оставлена в трудах выдающегося немецкого философа XX века Мартина Хайдеггера и его ближайшего сподвижника Эйгена Финка. Речь, в частности, идет о зимнем семинаре 1966 – 67 годов, текст которого был издан в Германии в 1970 году, а на русский язык был переведен и издан лишь в 2010. Книга эта представляет собой текстовый вариант 13 семинаров, изложенных в форме полилога между самим Хайдеггером, Финком и участниками семинаров.

Своеобразной осью, вокруг которой вращается герменевтическое осмысление речений Гераклита, в упомянутой книге «Гераклит» является речение 64 (по классификации досократических текстов Дильса). Оно гласит: «Мирозданием же правит молния». Отталкиваясь от этого онтологического по своему характеру суждения, Финк и Хайдеггер восстанавливают в мельчайших деталях и с опорой на филологические данные гераклитовское понятие мироздания, то, чем является молния, и в чем заключается смысл отношений, обозначаемых глаголом «править».

Вкратце можно сказать, что для осмысления только одного понятия «мироздание» философам потребовался целый семинар, занимающий в книги отдельную главу. Молния, например, понимается Финком следующим образом: «молния, которая разрывает тьму ночи и позволяет всему обособленному засверкать в ее свете и стать зримым, одновременно является движущим «генесиса» по способу (греч. через) и что это движение затем продолжается в различных движениях вещей»8. Движение молнии из вышеприведенного фрагмента уподобляется движению логоса: «производящему движению молнии соответствует производящее движение «логоса», который все устраивает, всем управляет и все определяет. По поводу правления Финк делает поправку, что «правление, касающееся Множества, - это правление не отдельными вещами, а всей совокупностью сущего»9.

С опорой на греческие тексты речений Гераклита философы приходят к выводу об абсолютном тождестве молнии (греч. ) и логоса (греч. ). Признается также не вполне корректный перевод Дильсом фрагмента 64, где греческое переводится как «мироздание», в то время как речь идет скорее о «всем сущем» или «всех вещах». Молния же однозначно тождественна единому –. Во фрагменте 1 можно найти следующие слова Гераклита: «Ибо хотя все совершается в соответствии с этим Семинар №2 Философия Гераклита Таким образом, молния-логос осуществляет правление всеми вещами, молнейносно вторгаясь в совокупность всего сущего. Управление же это осуществляется посредством «приведения-к-появлению».

«Приведение-к-появлению, совершаемое молнией по отношению к сущему, в то же время представляет собой управляющее вмешательство в подвижность самих вещей», - констатирует во время одного из семинаров Финк. И далее: «молния, которая разрывает тьму ночи и позволяет всему обособленному засверкать в ее свете и стать зримым, одновременно является движущим «генезиса»… Производящему движению молнии соответствует производящее движение «логоса», который все устраивает, всем управляет и все определяет».

Другими словами, согласно Финку, работает и движется Семинар Деконструкция не только и не столько предстоящий молнии хаос «всех вещей», сколько сама молния-логос, расставляющая по местам и фиксирующая предлежащее ей сущее.

В таком понимании логоса заложен огромный потенциал не только космологического, онтологического характера, но и сугубо прикладного. В частности, подобное вчитывание в речения Гераклита помогает глубже понять саму природу власти, принцип организации элит, имеет огромное значение для построения теории государства. Такому осмыслению Гераклита Финк и Хайдеггер также уделяют внимание в ходе семинаров.

В частности, философы задаются вопросом о природе власти и правления. Власть, по их мнению, является синонимом насилия, а ненасильственная власть возможно только среди богов: «человеческий феномен правления определяется моментом насильственного и заранее просчитанного регулирования.

Это связано с просчитывающим знанием и насильственным вмешательством. Нечто иное представляет собой правление Зевса. Когда он управляет, он не просчитывает, но правит без малейшего усилия. Ненасильственное правление возможно в области богов, но не людей», - констатирует Финк.

В ходе семинаров Финк и Хайдеггер также обращаются к социально-политическим аспектам речений Гераклита. Касательно дифференциации на элиты и массы (диалектика раб/господин у Гегеля) Финк утверждает в одной из глав, что призвание элит, пораженных молнией логоса, заключается в единении масс, огромного множества неупорядоченного и разрозненного: «чтобы прояснить единящее единство, [следует] мыслить единящее единство в соотнесении в Единым молнии, которая в сиянии своего света собирает и единит все множество в его различаемости … Благородные люди всему предпочитают одно – неувядающую славу, а не бренные вещи. Их поведение противопоставляется многим,, которые обжираются как скоты. Тем не менее и здесь можно увидеть достойное вопрошания отношение между и. Согласно непосредственному содержанию речения – это неувядаемая слава, занимающая особое положение по отношению ко всему прочему… Слава – это стояние в блеске, блеск же напоминает нам о свете молнии и огне»10, - заключает Финк относительно фрагмента 29 по классификации Дильса («Одно только есть, что лучшие предпочитают всему прочему: вечную славу преСеминар Деконструкция ходящим вещам»).

Из этого утверждения Финка Хайдеггер делает справедливый вывод, что «в отличие от благородных толпа не стремится к блеску славы, но предается бренным вещам и потому не видит Единого». Дополняя эту мысль, Финк утверждает, что политик «близок мыслителю, чей взор обращен не на, а на в его отношении к »11.

Таким образом, опыт осмысления Гераклита Хайдеггером и Финком, опубликованный ими в соавторстве в книге «Гераклит», представляется крайне ценным для дальнейшего развития гуманитарной мысли вообще, современной российской философии, политологии и философии – в частности. Внимательно изучив речения Гераклита и их трактовку немецкими философами, нам, возможно, придется переосмыслить все актуальное состояние гуманитарной мысли и назвать прославленного эфесца не только величайшим философом, но и предвестником современной конфликтологии, элитологии, а также-множества социально-политических учений, казавшихся до недавних пор результатом мысли последних двух веков.

1) Диоген Лаэрций, П, 22; IX, 11— 2) Russell Bertrand. History of Western Philosophy and its Connection with Political and Social Circumstances from the Earliest Times to the Present Day. London: Allen & Unwin, 3) Cornforth, Greek Religious Thought from Homer to Alexander. Cambr., Семинар №3 Философия Платона 4) Пфлейдерер Отто // [Т.2]: Мистика. Религия. Наука: [Сб. ст.] общ. ред. А.Н.

Красников;. – М.: Канон +, 5) Трубецкой С.Н. Метафизика в Древней Греции. – М.: Мысль, 2010. С. 6) Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн.1.- СПб.: Наука, 1993.-350с.- С. 8) Хайдеггер М., Финк Э. Гераклит, - Сб., «Владимир Даль», - 2010. С. 9) I bid c. 10) I bid c. 11) I bid c. Семинар Деконструкция • Актуальность Платона для России и платонический минимум • Штрауссианское прочтение Платона • Платонизм и православное аскетико-мистическое богословие • Платонизм и Христианство • Платон не человек традиции, но традиционалист Семинар № 3 Философия Платона Тезисы доклада: «Актуальность Платона для России и платонический минимум»

д.пол.н., Директор Центра Консервативных исследований при Социологическом факультете, зав. кафедрой Социологии международных отношений социологического факультета МГУ 1. Учение Платона есть описание Вселенной Логоса, доскональное и исчерпывающее. Любая философия строится в привязке к Платону. Это видно на примере Аристотеля: он первый постплатоник. Это значит, что он продолжает Платона и одновреСеминар Деконструкция менно оспаривает его. Вся философия есть продолжение Платона и спор с ним. Значение Платона является краеугольным основанием всего гуманитарного знания. Не уделив должного внимания Платону, мы никогда не будем полноценными участниками научной Вселенной. Тот, кто не знает и не понимает Платона, не может знать и понимать ничего вообще. Платон – создатель базовой топики философии. Философия, в свою очередь, есть топика богословия, науки и политики. В основе богословия, науки и политики лежит Платон. «Лежит в основе»

не значит «им все исчерпывается». Это значит «с него все начинается». Всякий начинающий контакт с наукой, религией, политикой, философией, социологией – начинает именно с Платона. Эта очевидность слишком затерлась. У нас Платон забыт и не понят. Это означает, что нас не существует.

2. Мы сегодня часто можем встретить ученого, политика, социолога, религиозного деятеля, интеллектуала, который не знаком с Платоном или не понял Платона. Таких надо немедленно выводить за штат. Платона должны знать даже гаишники.

3. Главное в Платоне «Тимей» и «Государство». Здесь излагается сама топика его философии, в рамках которой развертывается все остальное. Второстепенно: Платон ли создатель этой топики?

Неважно: она известна в сочетании с его именем. Судя по цепочке Платон – Плотин – Гемист Плифон, «Платон» вполне могло быть «статусом», «должностью» или «функцией» (подобно тому, что Генон говорил о Зороастре и многих «Зороастрах»).

4. Топика Тимея рисует иерархию трех начал. Это дифференцированный вертикально симметричный мир с тремя онтологическими пластами. Все три пласта вечны и есть всегда. Где есть одно – есть и остальные два. Платон трихотомичен. Три начала идеи-феноменыпространство (хора).

5. Идеи – слепящие летающие вспышки вечного и неизменного света. Они есть самое главное. Они есть те, кто есть, кто суть. Они образцы. Парадигмы. Лучи. Они составляют Логос. Идеи схватываются высшим умом или интеллектуальной интуицией. Когда человек соприкасается с идеей, его парализует. Это наподобие стократно усиленного эротического чувства в его кульминации. Встреча с идеей необратимо меняет человека. Идея есть самая высокая ценность. Она ни чему не служит. Никому не принадлежит.

Она не имеет практического значения. Наоборот, все что есть, может служить идеей. Идея есть Господин.

6. Феномены (явления) суть копии. Они рабы идеи. Они есть искаженные идеи, идеи смутные, облаченные в тягостный прах. Они воспринимаются чувствами. Они рабы идей. У феноменов нет своего бытия. Их индивидуальность есть погрешность в отношении их идеи. Хороший раб хорошо служит.

Плохой плохо. В хорошем рабе видна воля Господина. В плохом рабе видна только его лень. Плохие феномены индивидуалистичны. Хорошие – функциональны. Дождь есть либо Дождь Божий (хороший дождь), либо источник навязчивой мокроты. Феномены выстроены в эйдетические ряды. Нити, связывающие копии с идеями, объединяют вещи в эти ряды.

Разные феномены восходят по эйдетическим цепочкам к одной и той же идее. Другие группы феноменов к другой идее.

7. Между копиями и идеями, на границе стоит Платоновский «бог-демиург». Он закачивает идеи в феномены. Он со стороны идей. Со стороны феноменов обратную симметрично функцию выполняет философ-человек, феноменальный бог. Он возводит феномены по эйдетическим рядам к идеям. Закачивает вещи в область истока, жжет вещи, пожирает вещи. Философ есть царь-жрец. Он возвращает вещи в зону первичного огня. Государство Платона божественно, философично, огненно и эсхатологично. Государство есть огонь. Оно должно сжигать вещи, чтобы из них рождались идеи, как их господа.

Семинар № 3 Философия Платона 8. Еще есть хора. Она есть восприемница, мать, кормилица, материя. Хора есть место, где открываются феномены (явления). Тимей рассуждает: чтобы было явление должно быть место, где это явление является. Самая сложная вещь: хора. Она постигается не интеллектуальной интуицией как идеи и не чувствами (перцепцией) как феномены, но «бастардным логосом» (логос нотос). Она связана со стихией сна. (We are of such a stuff the dreams are made on. Шекспир в «Буре» Просперо). Хора есть хаос, увиденный извне, со стороны Логоса. В топике Платона хора не имеет глубины, она нижняя пленка мира копий, 9. Топика Платона усваивается через инициацию. Это инициатическое знание. В основе его лежит опыт идеи. СпоСеминар Деконструкция собность к трихотомическому разделению явления на идею, само явление и хору. Явление раскладывается на того, кому является и на то, что является. Но идея не есть субъект или свойство субъекта. Идея есть то, что конституирует субъект и объект. И субъект, и объект – явления, то есть копии. Идея радикально трансцендентна. Контакт с ней есть переправление феномена в огне ума. Наука основана на драматическом и травматическом опыте инициации.

10. Из этого вытекает несколько выводов об актуальности - наука без пронзительного понимания Платона не действительна даже в отношении так называемых естественных наук, следовательно, в нашей стране, где проблема с Логосом, необходимо вводить платоновский минимум, без которого профессиональное занятие наукой и полноценное участие в Высшей школе надо сделать неприемлемым (можно отрицать, критиковать, опровергать, развивать, ниспровергать Платона, - политика без корректного понимания Платона не приемлема, все политики должны точно также сдавать платоновский минимум, так как Государство есть идея, политики суть части Государства, они должны быть знакомы с опытом идеи, в противном случае, пусть они продают мобильные телефоны;

- религия без знания основ Платона интеллектуально бессильна, православное богословие основано на платонической топике, без знания Платона христианство остается приблизительным, для обычных христиан это необязательно и они могут впитывать элементы платонизма через святоотеческое предание, то есть опосредованно и фрагментарно, а для священников обязательно;

- философия хаоса сопряжена с топикой Платона обратным образом: она строится внутри хоры как объемного начала, опрокидывая платоновскую топику и просматривая ее de profundis; Хайдеггер предлагает созидать «философию другого Начала» на антиплатонической революции – чтобы совершить такую революцию, надо знать и понимать Платона.

11. Без Платона российское общество дальше «не сможет». Все будет смазано и консерватизм, и модернизация, и техника, и наука, и экономика, и политика, и наука, и инноваСеминар Деконструкция ции, и социальные проблемы, и попытки создать что-либо ценное и свое или аккуратно скопировать что-то чужое.

12. Проект Новой России должен начинаться с платонического оглашения.

Семинар № 3 Философия Платона Лео Штраус, немецкий и американский философ еврейского происхождения, живший в первой половине и середине XX века. Известен в России преимущественно как наставник Семинар Деконструкция американских неоконсерваторов- политической группы наиболее ярко проявившей себя во время президентства Джорджа Буша-младшего. Однако если мы ограничимся этой, довольно скомканной характеристикой, то не сможем понять, почему Штраус считается одним из крупнейших философов XX века, а в политической философии- сопоставим по масштабам с такой личностью как его друг и учитель Карл Шмитт. Для нас важно и то, что Штраус на протяжении всей своей жизни (особенно в последние годы) постоянно обращался к творчеству классических мыслителей древности и их последователей эпохи Средневековья. Особое место занимал Платон. То, как трактует Штраус философию Платона и платонизм в целом, может показаться для читателя, не знакомого с его принципами интерпретации, по меньшей мере, странным. Но именно в его комментариях к диалогам Платона, в его философских трудах можно найти ключ к пониманию политической философии, зачем она нужна, чем занимается эта дисциплина и почему, собственно, о ней ставится вопрос.

С точки зрения Штрауса Запад находится в состоянии упадка. Суть кризиса Запада как такового - это кризис именно политической философии, которая постепенно превратилась в политическую идеологию1. Как Ницше и Хайдеггер, Штраус обнаруживает нигилизм в сердце современности, как и Ницше и Хайдеггер, чтобы преодолеть его он обращается к классикам, но в отличие от нихне к досократикам, а к Платону и Аристотелю. Это фундаментальное различие проистекает из самого понимания причины кризиса Запада:

для Штрауса она состоит не в «забвении Бытия», а в «забвении Блага», кризис этот не столько экзистенциальный, сколько политический и моральный2.

По мнению американского философа, сущность политической философии как таковой заключается в познании того, что есть благо и что есть «хорошее общество». Понятия блага и понятия «хорошего общества» конституируют поле политического; это важнейшие вопросы политики, на которые политические деятели должны давать ответ. Но если политики ограничиваются суждениями и мнениями по этим вопросам, то политическая философия стремится к знанию о благе и хорошем обществе3. Философия означает корневое постижение. Политическая философия – это корневое, принциСеминар Деконструкция пиальное постижение тех вещей, которые являются наиболее релевантными для политической сферы, которые наиболее близки человеку. Это, прежде всего, постижение природы политики и величайших (по Штраусу) задач человечества – свободы и империи, причастность чему возвышает человека над самим собой4.

Две мощные интеллектуальные силы современного мир а- позитивизм и историцизм - делали политическую философию практически невозможной на Западе, утверждает Штраус. Позитивизм отвергает само обращение к идее блага или «хорошего общества» как ненаучное, стремясь иметь дело только с фактами, истолкованными с нейтральных позиций. Но сущность политики и политических вещей – отсутствие нейтральности. Не возможно понять, что они суть такое, не воспринимая всерьез их претензий, эксплицитных или имплицитных, на то, чтобы судить в терминах того хорошо это или плохо5. Глубинное понимание заменятся знанием, ремеслом, технологией, политическая философия political science или social science. Но поскольку вопрос о благе не снимается, место философии занимает идеология.

Даже концепт открытого общества, который эксплицитно противостоит любой идее общего блага, как тоталитарной (вспомним атаку Карла Поппера на Платона), оказывается как показывает Штраусс в лекциях посвященных диалогу Платона «Менон», ничем иным как все той же идеей «хорошего общества»: открытое общество понимается как хорошее6.

Семинар № 3 Философия Платона Историцизм релятивизирует вопрос о ценностях и благе, говоря, что все это- производные от эпохи, таким образом упраздняя возможность политической философии. Если не обращаться к платонизму с его над временными ценностями, историцизм, как попытка исправить недостатки позитивизма, все равно приведет к релятивизации ценностей, которые теперь станут историчными7. Благо же для Штрауса вне исторично: он принципиально выступает против историцизма и, в частности, критикует за него Хайдеггера.

Дефективность историцизма и позитивизма неизбежно ведет к поиску альтернативы, и эту альтернативу невозможно найти без обращения к Платону к истокам политической философии8.

Таким образом, речь идет о возможности политической филоСеминар Деконструкция софии9, но чтобы понять суть ее, нужно вернуться к самому началу.

Сократ является первым политическим философом (хотя мы лишь весьма относительно можем говорить о Сократе, не писавшем никаких книг). Зато он- герой книг Платона, который есть первый политический философ, произведения которого мы можем изучать, и опираясь на них, подготавливать возвращение политической философии.

Вопрос чтения и толкования Платона является принципиальным для Штрауса. Напомним, что ему принадлежит концепция разделения экзотерического и эзотерического письмаписание и чтения «между строк», проводимая в книге «Преследование и искусство письма»10. Согласно ему, философы выработали особый метод написания, в котором многие вещи нельзя понимать буквально. Многое зашифровано: под видом господствующей теологии или идеологии подается чистая философия. Философ всегда находится в некоем противоречии с обществом. Философия мыслит с одной стороны мужественно и дерзко, так, что доходит в своем мышлении до опасных пределов. С другой стороны, как отмечает Дмитрий Глухов11, именно потому, что философы мыслят иначе, чем другие, только настоящий философ может прочитать то, что написал и имел ввиду другой философ. Скорость мысли может быть названа главной опорой философского эзотеризма в его стремлении уйти от преследования со стороны цензуры.

В лекциях о диалоге «Менон» Лео Штраус отмечает, что в диалогах Платона мы не слышим самого Платона. Конечно, есть действующие лица, которые, считаются, что выражают взгляды самого Платона (и главным из них является Сократ). Однако в случае с последним парадокс в том, утверждает Штраус, что говорить устами Сократа – это все равно, что ничего не говорить вообще, поскольку прежде всего Сократ- глубоко ироничный человек.

Сократ не писал книги, утверждая, что главный дефект книг в том, что они обращаются к разным людям с одним и тем же посланием, в то время как в устной беседе мы обращаемся с разным посланием к разным людям. Значит, диалоги Платона должны быть лишены, если он вводит фигуру Сократа, этого недоСеминар Деконструкция статка и должны обращаться к разным людям с разными посланиями. Таким образом, разные люди должны читать их по-разному и в итоге должен существовать лучший тип читателей и лучший тип прочтения этих диалогов12. В диалоге «Федр» Сократ говорит о логографической необходимости (logographic necessity)- необходимости управляющей написанием речей, или как мы скажем, необходимости управляющей написанием хороших книг. В каждой из таких книг все необходимо и нет ничего «для расслабления» и ничего не упоминается просто так: контекст, в котором происходит диалог так же важен как контент.

Лео Штраус предлагает прочесть Платона так, как если бы у него не было его учения о вневременных идеях13. Он полагает, что вряд ли сам Платон серьезно относился к своему учению об идеях, развиваемому в диалоге «Государство». Для Штрауса - это версия теологического мифа, которая должна была бы «внушаться» таким образом, молодежи.

При этом он не до конца отвергает идеи как таковые, наоборот, Штраус очень часто к ним обращается, называя вневременными проблемами. Штраус не может принять, что идеи находятся где-то вне человека. По его мнению, весь разговор в «Государстве» строился вокруг того положения, что необходимо отыскать справедливость в государстве и человеческой душе, ответив на вопрос, что такое справедливость14. Справедливость как таковая действительно недостижима и действительно вне времени. Однако то, что она существует где-то кроме как в человеческой душе, невозможно Семинар № 3 Философия Платона представить как мысль ученика человека, руководствовавшегося максимой «познай самого себя», тем более как мысль высказанную самим этим человеком. Сократ же справедливость поднимает как вневременную проблему человеческих мнений, в восхождении через которые к истине и состоит Сократовское искусство диалектики15. Идеи для Штрауса – или проблемы, вневременные для всего человечества или классы, типы вещей, выражающие их наиболее общую и главную суть.

Благо же больше чем идея, поскольку к нему устремлены все вещи и оно- то единственное, к чему устремлены все и всё16.

Зачем Штраус предпринимает такой оригинальный ход?

Исследователь творчества Штрауса Нейл Роберстон полагает, что во многом это вызвано стремлением избежать хайдеггериСеминар Деконструкция анского критицизма. Штраус предлагает платонизм без метафизики, во многом опираясь на исламских и иудейских платоников Средневековья- Маймонида и Аль-Фараби. Для последнего тоже характерно прочтение Платона так как будто бы у него не было учения об идеях. Примечательно, что именно при изучении Маймонида и Аль-Фараби Штраус пришел к мысли об эзотерическом письме17. Неверная интерпретация Платона, с его точки зрения, чрезмерная концентрация европейских платоников на доктрине идей привела к последующему отрыву политики и права от природы, открытой Сократом. Место естественного заняло умозрительное, место жизни – мысль, человечество потеряло контакт с природой.

Чтобы восстановить связь с феноменологической природой как конструктивным источником нового начала в политической философии нужен другой платонизм. Кроме того, постулирование идей в качестве вневременных проблем напрямую вводит нас в сферу политики и придает ей вневременное антиисторицистское измерение.

В своем обращении к Платону Лео Штраус намечает ту траекторию по которой должна двигаться политическая философия.

Назовем лишь некоторые моменты. Так, во «Введении в политическую философию», Штраус отмечает, что, безусловно, Платон не был либеральным демократом, но не был он и коммунистом или фашистом, как его некоторые (например К. Поппер) пытаются представить. Платон предлагает абсолютно иное, нежели то, что предлагают политические идеологи, поскольку он был не идеологом, а философом. Разное отношение к демократии у классиков и современных людей, которые ее обожествляют (в то время как классики полагали наихудшей из форм правления) состоит в разном отношении к технологии. Стремление к демократии, к политическому участию всех- неотделимо от стремления к равенству участия, равенству в образовании, что возможно только при значительном техническом прогрессе: отрыве техники от моральных и политических связей, в раскрепощении техники и при технологизации самого образования, которое перестает быть аристократическим и престает выполнять функцию взращивания добродетельного гражданина18.

И, как отмечает американский философ, очень многое говорит о том, что именно освобождение техники стало фатальным для Запада. Философ тем самым, обращаясь к Платону, отвергает любой эгалитаризм и стремится рассмотреть неравенство как естественное и справедливое состояние.

Вместо открытого общества Штраус, опираясь на Платона и Аристотеля, вводит концепцию закрытого гражданского общества. Существование множества закрытых обществ – непременное условие достижения человечеством Блага. Штраус пишет в «Естественном праве и истории»: «Открытое или всеобъемлющее общество будет существовать на более низком уровне человечности, чем закрытое, которое предпринимало величайшее усилие для достижения человеческого совершенства. Перспективы для существования хорошего общества, следовательно, больше при существовании множества независимых обществ, чем при существовании одного независимого общества… Гражданское общество как закрытое общество возможно и необходимо в соответствии со справедливостью, потому что находится в соответствии с природой». Для восстановления связи с природой, или как мы отмечали в предыдущем докладе по Карлу Шмитту, с преконцептуальным измерением, Штраус обращается к платоновской концепции «политейи» (именно так в оригинале называется диалог «Государство»). Политейя схожа с «конкретным порядком»

Шмитта, это то, что Штраус склонен переводить как «режим», который предшествует законам. Политейя фундаментальнее всех законов, источником которых и является. Именно режим, с точки зрения Штрауса, является наиболее фундаментальным, наиболее естественным и первостепенным социальным феноменом20.

Семинар № 3 Философия Платона Наилучшим режимом является правление философов. Философы представляют собой особый класс. Существует классовый интерес философов как таковых. Игнорирование этого факта является следствием отрицания возможности философии21. Философия – это не метод мышления, но уникальный образ жизни. Настоящие философы – это люди иного рода, чем все остальные22. Это класс, который- по меткому определению современного российского исследователя политической философии Алексея Глухова- мыслит быстрее, чем остальные, потому остальные «не догоняют»23.

Во взаимоотношениях философа и государства Штраус отмечает очень важную вещь: обращаясь к диалогу «Государство» он отмечает, что идеальное государство Платона поСеминар Деконструкция строено на одной очень серьезной абстракции – оно полностью абстрагировано от эроса. Напомним, что в диалоге «Федр» говориться и о трех частях души: разумном начале, яростном начале и страстном начале. Государство Платона построено на параллелизме с душой, вот почему философы и воины, выражающие разумное и яростное начало, стоят выше простого народа, который соотносится со страстным началом души.

Однако параллелизм между душой и государством – не полный, поскольку один тип страсти- эрос- оказывается вовсе не ниже «яростного начала» и в том же «Федре» эрос прославляется. В «Пире» и «Федре» утверждается что эрос – это желание бессмертия либо через деторождение, либо через стяжание славы, либо через стремление познания сущностно неизменных вещей и самого Блага. В последнем случае мы имеем дело с философским эросом и самой сутью философии.

Платон в «Государстве» при проведении параллели между душой и городом «забывает» об эросе. Он исключает его повсюду. Именно в этом свете- свете исключения эроса- рассматривается Штраусом ликвидация семьи или выбор жен и мужей, помимо их собственных пожеланий. Поэты, наиболее близкие кроме философов эросу, тоже не приветствуются. Между эросом и справедливостью и, соответственно, философией и политикой существует напряжение, говорит американский философ24. Эротизм, проявляется ли он в форме отстранения влюбленных от внешнего мира или в форме бескомпромиссного поиска истины философом, опасен для государства. Потому в «Государстве» высшим актом патриотизма оказывается принесение в жертву эроса25. По Штраусу, преодолеть это противостояние Платон предлагает через правление философов, которые могут сочетать в себе справедливость и эротическую устремленность к вечному. Только так можно связать между собой справедливость и благо.

Эрос – это не политическое. Неполитическое может быть политически нерелевантным или релевантным. Неполитическое политически релевантное – это суб- или сверполитическое, то что дает политическому основание и является его условием или конечной целью. Это то, что можно назвать естественным и природным.

Для Платона естество человека как целого– есть эрос26. Философский эрос – это сверхполитическое, но чтобы не быть отСеминар Деконструкция талкиваемым политикой эрос обязан принести себя в жертву.

Понятие философской жертвы очень важно для того, чтобы понять, что такое политическая философия. Лео Штраус говорит о «парадоксе политического», который заключается в том, что полис- народ требует к себе наибольшего уважения, при этом его не заслуживая (большинство всегда – глупцы)27. Рассуждая о диалоге Платона «Законы» и «Государство», Штраус рассматривает очень важный эпизод, связанный с употреблением вина. В диалоге «Законы» спартиат, критянин и приезжий афинянин рассуждают о законодательстве, какое из них лучше. Афинянина обвиняют в том, что в Афинах процветает пьянство, существует публичный обычай общественного винопития и пиров. На это афинянин возражает, что употребление вина учит умеренности.

Затем следует длинный монолог в защиту вина. При этом довольно пожилые собеседники, слушая разговоры о вине, словно находятся под его действием, они приободряются, их взгляды становятся живее, они словно молодеют, наполняются сил, словно демонстрируя, что даже такое «употребление» вина ведет их не к умеренности, а к чему-то противоположному.

Но кто тогда тот афинянин, которого вино ведет к умеренности? Штраус делает вывод, основываясь на анализе текста и на уверенности Аристотеля, что афинянин, представленный в «Законах», это Сократ- философ. И одна и та же вещь, которая опьяняет его собеседников- умеряет, в свою очередь, его пыл в рассуждении о политическом вопросе, о законах и государстве. Вот это и есть политическая философия.

Семинар № 3 Философия Платона Политическая философия – это нечто иное, нежели просто знание государственного мужа, которое основывается на инструментальном владении фактами, не осмысленными в их природе. Это и не традиционная мудрость законодателя, но совершенное иное, анти-традиционое, опасное для традиции, сомнительное и сомневающееся, базирующееся на философском прорыве, выходе из «пещеры Зевса», преодолении обыденного и некритического, ноэтического, т.е. наивного представления о реальности.

Штраус пишет, что политический философ отличается от просто философа тем, что вырвавшись из пещеры Зевса, прорвавшись к пониманию, приблизившись к Благу как таковому он затем делает непредсказуемый жест – возвращается назад в пещеру, Семинар Деконструкция в царство теней, но с уже пониманием ее как пещеры и знанием о том, что по-настоящему реально28. Поскольку мы наметили на предыдущих семинарах именно такой путь для русской философии – от некритических представлений к логосу и обратно, русская философия не может не стать политической.

1) Strauss L. The city and man. Chicago, 1978. P. 2) Robertson N. Leo Strauss’s Platonism.. [Электронный ресурс] URL:

http://www.mun.ca/animus/1999vol4/roberts4.htm. (дата обращения 4.12.2010) 3) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989. P. 4) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989. P. 5) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989. P 6) Strauss L. Plato’s Meno. [Электронный ресурс] URL:

http://www.youtube.com/user/MrAllanBloom#p/u/9/LpZKKmVZ1DY. (дата обращения 4.12.2010) 7) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989. P 8) Strauss L. Leo Strauss on Plato's Symposium. Chicago, 2003. P. 9) Strauss L. Plato’s Meno. [Электронный ресурс] URL:

http://www.youtube.com/user/MrAllanBloom#p/u/9/LpZKKmVZ1DY. (дата обращения 4.12.2010) 10) Starus L. Persecution and the art of writing. Chicago, 1988 P. 11) Глухов А. Движение, скорость, политика / Типология интенсивной политики. [Электронный ресурс] URL: http://runiver.podfm.ru/typology/46/. (дата обращения 4.12.2010) 12) Strauss L. Plato’s Meno. [Электронный ресурс] URL:

http://www.youtube.com/user/MrAllanBloom#p/u/9/LpZKKmVZ1DY. (дата обращения 4.12.2010) 13) Strauss L. Leo Strauss Studies in Platonic Political Philosofy Chicago, 14) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989. P 15) Leo Strauss Studies in Platonic Political Philosofy P. 16) Leo Strauss Studies in Platonic Political Philosofy 17) Robertson N. Leo Strauss’s Platonism.. [Электронный ресурс] URL:

http://www.mun.ca/animus/1999vol4/roberts4.htm. (дата обращения 4.12.2010) 18) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989 P. 19) Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007 С. 126- 20) Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007 С. 21) Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007 С.

22) Strauss L. Leo Strauss Studies in Platonic Political Philosofy Chicago, 1985 P. 23) Глухов А. Движение, скорость, политика / Типология интенсивной политики.. [Электронный ресурс] URL: http://runiver.podfm.ru/typology/46/. (дата обращения 4.12.2010) 24) Strauss L. The city and man. Chicago, 1978 P. 25) Strauss L. The city and man. Chicago, 1978. P. 26) Strauss L. Leo Strauss on Plato's Symposium. Chicago, 2003 P. 27) Strauss L. Leo Strauss on Plato's Symposium. Chicago, 2003 P. 28) Strauss L. An introduction to political philosophy: ten essays. Wayne State University Press, 1989 p. Семинар № 3 Философия Платона Любое рассуждение о соотношении платонизма и мистического богословия вынуждено будет учитывать многовековую историю сложного взаимопроникновения двух первоначально чуждых типов миросозерцания. Античный платонизм, который по справедливому выражению А.Ф. Лосева есть «переживание чувственного космоса»1, изначально задает особую проблематику:

Семинар Деконструкция • Онтологическую (действительность общего в рамках вычленения Dasein’а) • Космологическую (происхождение и судьба мира) • Эйдетическую и гносеологическую (теория «припоминания», предшествующее знание) • Этическую и антропологическую (смысл добра и зла, устройство человека, его душа) • Теологическую (единство Высшего Принципа и димиургия) • Герменевтическую (понимание через аллегорию).

Убрать из платонизма изначальный дуализм, невозможно в рамках античного мировоззрения. Именно поэтому в рамках общего кризиса античной цивилизации произошла структурная перестройка платонизма, которая создала позднеантичный неоплатонизм, а затем уже открыла возможности интеграции платонизма в две основные системы мысли: византийское пост-оригеновское богословие и западную платоническую околосхоластическую мысль (Иоанн Скотт Эриугена прежде всего). Эпоха Возрождения явила две последних инкарнации платонизма: в итальянском и в византийском изводах гуманистической мысли2. По сути говоря, главный поворот, как показал в своей знаменитой книге Джон Диллон, был сделан еще в послеакадемическом «среднем» платонизме (Амелий, Алкиной), который соединил основные принципы Платона с логикой и метафизической процедурой Аристотеля. Прививка аристотелизма помогла (хоть и не до конца) преодолеть дуализм, уменьшив субъектно-объектную дистанцию и онтологический зазор между миром эйдосов и миром вещей. Все это сделало возможным ряд интерпретаций платоновского учения, среди которых христианский платонизм был лишь одним из возможных. Пионерами его надо, разумеется, назвать апологета Афинагора Афинянина (II в.), Климента и Оригена Александрийских (II-III в.), противника Оригена св.

Мефодия Патарского и последователя Оригена Дидима Слепца3. Параллельно существовал и языческий (нео)платонизм в духе Порфирия, Ямвлиха и платонизм гностического типа, открыт вопрос о взаимодействии платонизма и манихеизма4.

Христианство выходит на платоническую проблематику на волне распространения учения Иисуса Христа (получивСеминар Деконструкция шего греческое наименование «благая весть», ) в Римской империи среди масс в основном грекоязычного населения. Объяснять совершенно новое учение на его исходном языке, языке эллинистического иудаизма, с его арамейским колоритом и библейской образностью было решительно невозможно5. Интеллектуальный код эпохи, который бы позволил объяснить тождество афинского «неведомого бога» апостола Павла и Бога христиан, воплотившегося, умершего и воскресшего для спасения мира, допускал несколько модальностей, из которых платонизм оказался наиболее продуктивной. Второй модальностью был стоицизм, но этот сюжет мы оставим, лишь обозначив его и указав, что эти два кода не находятся в отношениях антагонизма, а взаимодополнения.

Итак, христианская мысль смогла в самом своем начале опереться на традицию наиболее возвышенного типа античного миросозерцания, дополнив его элементами стоицизма и развив ряд положений, интегрировав их с библейскими концепциями, выраженными первоначально на языке общеближневосточной «мудрости» и еврейского профетизма. За 600 лет существования православно-христианской восточной традиции (от первых богословов II в. и до Крещения Руси) византийские богословы, как греки, так и сирийцы смогли вычленить в рамках Традиции ее центральную осевую часть, антропологически-прикладную аскетику и теоретическую мистику. Прежде чем я перейду к конкретным вопросам, хотелось бы указать, что такой поворот к аскетике и мистике лежит внутри логики платонизма. Даже вне христианства Семинар № 3 Философия Платона эти два вопроса всегда ставились в позднем платонизме как фундаментальные: Плотин жил аскетически, презирая свое тело, Ямвлих предавался мистическим созерцаниям, теургии и телестике6.

Перейдем к основаниям христианской аскетики и попытаемся увидеть в них как платоническую традицию («букву», знак), так и специфическое развитие («дух»).

А. Антропологическая модель Платоническая традиция видела в человеке микрокосм: он одновременно бессмертен и смертен, конечен и бесконечен, состоит из души и тела7. Для платонизма неразрешимым остался вопрос о материи и, собственно, о теле. Тело, материя – чистый субстрат, оно не существенно. Человек есть, прежде всего, душа. ХристианСеминар Деконструкция ство вводит в антропологию идею абсолютного блага в творении и, соответственно происходит оправдание тела. Афинагор говорит уже во II в. о том, что тело воскресает вместе с душой в эсхатоне. Т.е. для спасения тело не менее важно, чем душа. Однако платоническая иерархия работает и тут: душа и особенно ее высшая и центральная часть (ум, нус) управляет телом. Возвысить душу можно только через тело. Конструкция души, намеченная в «Федре» и «Пире» Платона, получает функциональное развитие у Оригена, и особенно у Евагрия и Максима Исповедника8.

Для христианина получает первостепенное значение, «делание», иначе труд по устранению препятствий телесных, а затем и душевных и умственных для очищения и восхождения к мистике. Причем, то, что мистика имеет гносеологический (гностический) смысл также является близким платонизму.

Тема смерти в платонической трактовке появляется как освобождение от пут материи. Христианство по причине отказа от дуализма не могло уже так рассматривать материальное разделение антропологического композита. Вместо этого в христианской аскетике появилась идея «смерти для мира», который стал трактоваться как враждебная духу (уму) стихия, подтверждение чему христиане черпали у довольно социофобного евангелиста Иоанна Богослова, который считал Империю последним данииловым зверем и предрекал ей скорый конец, а в числе 666 зашифровал имя императора. Апостол Иоанн Богослов писал: «не любите ни мира, ни яже в мире» (1Ин 2:15). Это понимается теперь как отказ от мирских радостей, вообще слово «мирской» (, mundanus) становится в христианстве бранным. Св. Исаак Сирин пишет: «миром мы называем страсти», т.е. мир – это царство особых движений (еще одна платоновско-аристотелевская тема «движения» и «покоя»!), задача которых сместить аскета с траектории спасения и погрузить его в три типа «пагубных» состояний: растительное (гнев, вожделение, любовь к комфорту), животное (эмоциональная жизнь, аффективная любовь к людям и имениям, «привязанности», «развлечения») и, наконец, человеческое/ангельское (тщеславие, жажда власти, лжеучение, парение ума).

С. Психология Платонизм трактует душу в двух проекциях: динамической и статической. У Платона в «Федре» душа представлена:

как колесница с возничим-умом и двумя конями-началами души, а у Аристотеля в «De anima» вводится концентрическая функциональная модель: у души есть центр (ум-нус) и периферия, ответственная за перцептивные функции и формирование образов. Различие частей души и выделение в ней ума-нуса связано с разными ее фунциями. Именно в средней части души могут возникать движения, вызывающие помыслы, а уже помыслы доносят импульсы до ума. Инетесно, что в «Апологии» и в «Федоне» Платон неоднократно говорит о «заботе о душе», т.е. особой дисциплине для нее.

Отцы-подвижники (Макарьевский корпус, Максим Исповедник, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник, Марк Отшельник) используют эту схему, опосредованную Евагрием и каппадокийцами. Борьба с греховными помыслами основана именно на том, что необходимо контролировать весь путь от повода через появление гештальта (собеседование), чтобы не допустить «пленения». Иначе говоря, от христианина требуется высокий уровень психического и ментального контроля, что можно рассматривать как результат платонизации новозаветной аскетической интуиции (Христос как учитель «девства», сексуальность как «нечистое», брак как «меньшее зло», пост как добродетель).

D. Аскетическое восхождение философа Платон рассматривал задачу философа в способствовании достижении коллективной гармонии обществом свободных граждан. Для этого философ должен был следовать определенной нравственной и Семинар № 3 Философия Платона ментальной дисциплине, проходить определенный «искус», «заботиться о душе». Однако, если в платонизме упор делался на ментальную сторону («не геометр да не войдет!») и на социальную функцию (душа, как отмечает Лосев для Платона все же не «личная душа», она социальна и только в обществе реализует себя), то христианский платонизм сделал ставку на достижение свободы от страстей и эмоций, «бесстрастие», что, конечно, подразумевает личность.

Христианский философ (это слово стало после Евагрия обозначать подвижника-инока) совершает, как библейский Моисей, восхождение на гору добродетелей. На этом пути он должен отложить, оставить все внешние мирские обычаи и привычки и очистить свою душу для мистического восприятия. Св. Иоанн Лествичник (а до него Семинар Деконструкция и другие Отцы Церкви) уподобил восхождение аскета движению по лествице Иякова вверх. Интересно, что геометрическое движение по вертикальной оси вверх было и для Платона знаком возвышения души, вспомним ход колесницы из «Федра».

В платонизме важное значение играет дисциплина самоконтроля, о которой Сократ, например, говорит в «Протагоре»

(323а-333b), как о «мудрости». Сократическая индуктивная логика заставляет платоника постоянно проходить через парные развилки в поиске «наилучшего». Для христианских учителей аскетики одной из главных методик аскетизма выступает сир. purshana), различение (часто сопровождаемое атрибутом «духов») иначе говоря, логосов вещей, которые могут иметь для души человека то или иное направление, задавать ей тот или иной вектор. Аскет должен находиться постоянно в состоянии фильтрации мыслительного и образного поля вокруг себя. В сфере чистого рассуждения согласно учителям восточно-христианской аскетики также необходима фильтрация.

Строго говоря, античный мир не знал молитвы в библейском или ближневосточном смысле как плача, интимного обращения души к Богу. Молитва греков богам была прежде всего просьбой, молением (о плавании, о приносимой жертве, о искуплении беззакония). В этом смысле Евхаристия, главное христианское таинство («мистирион») имело два аспекта: аспект жертвы («бескровной жертвы») и аспект причастия (, приобщение, сообщение, «приложение» к Богу).

Второй аспект получил в православной аскетике большое развитие, намного превзошедшее чисто евхаристический контекст. Молитва стала главным делом философа - постепенно превращаясь из словесного опыта, сакрального текста в состояние души, т.е. в некое возвышенное состояние ума, соединенного с Богом. В перспективе христианской аскетики молитва становится жизнью христианина, его, «добродетелью» и «мужеством» одновременно.

Пост был ближневосточной практикой очищения и приготовления к святыне. Однако воздержание от удовольствий и вообще практика отказа от радостей были свойственны греческому духу, достаточно вспомнить преклонение афинян перед суровым спартанским воспитанием. Под влиянием платонизма у Отцов Церкви появились некоторые обертоны в трактовке поста как практики «заботы о душе», «очищение ума» от мирской «скверны».

Теперь, уже более кратко, обозначим топику христианской мистики, на которую платонизм также оказал некоторое влияние9. Мистика, вообще говоря, есть материя куда более тонкая и куда менее поддающаяся систематизации, чем инструментальная аскетика.

. Апофаза: рецепция платонической мистики в палестинском кружке вызвала к жизни Ареопагитский корпус, в котором высшим путем для познания божества признавался «отказ от положительного знания и Боге и даже от положительных утверждений о Нем».

. Интроспекция: платоновская психология и онтология, как известно, начались с сократовского призыва, что, разумеется было вполне революционным как для натурфилософского разума, так и для крайне субъективистичного софистического метода. Сократ постулировал психическую реальность, а затем и открывающуюся в ней особую реалистическую онтологию. Именно это позволило рассматривать христианским мыслителям смотреть на самопознание как на ступеньку к главной мистической цели – богопознанию. Как говорил сирийский платонический мистик, известный в греко-славянском мире как прп.

Исаак Сирин, «спустись в свое сердце и там ты найдешь лестницу, по ступеням которой ты взойдешь к Богу», а «Макарьевский корпус»

Семинар № 3 Философия Платона говорит о «сердце» (/ сирийск. levva), как о средостении всего бытия, в котором «находится» и Cвятая Земля, и Горний Иерусалим и. Тайное и символическое: платонизм и ближневосточный символизм с разных сторон подходили к теме символа и, как в фокусе, сошлись в восточно-христианской идее восхождения через символический ряд к Богу, как к Отцу и Источнику символов. Платоническое учение о символах практически исчерпывающе описал А.Ф, Лосев, семитский символизм – проф. С. Брок в своей книге о Ефреме Сирине, а восточно-христианский символизм – в ряде работ Г.У. фон Бальтазара и Ларса Тунгрена о прп. Максиме Исповеднике. Символичность стала особой характеристичной чертой Семинар Деконструкция восточного христианства, в отличие от западного, не осознававшего глубокой онтологической обусловленности и связанности мифа. Именно поэтому в западном богословии развился иной, «каролингский» взгляд на иконы и духовные изображения, который разорвал связь между бытием и символом, сделав. Созерцание, которое есть главное мистическое делание христианского мистика, у Платона (в «Законах» и «Государстве») и даже у Аристотеля в «Метафизике» имеет все-таки сильный привкус интеллектуализма. Однако в «Федре» Платон вводит важное понятие «божественного безумия», четыре формы которого (вдохновение, профетизм, телестика/экстаз и, наконец, эрос) тесно связаны с созерцанием красоты, ведь в платонизме онтологическое благо и красота связаны как два лика Януса. Неслучайно в среднем и неоплатонизме созерцательная мистика (основанная на текстах самого Платона, а также на герметической традиции, «Золотых стихах» Пифагора, Сивиллиных книгах и т. д.) оказалась одной из основных Для восточно-христианской традиции созерцание () оказалась востребовано, но было переосмыслено как бесстрастное созерцание Божества в экстатическом состоянии. Мистика стала целиком созерцательной, видение Бога – целью всех аскетико-мистических процедур, само созерцание Бога в уме сопровождается «просвещением» ума, а Бог предстает в своих действиях («энергиях») как «умный» свет.

Е. Обожение есть в христианской мистике главная цель и горизонт христианской жизни. Аскет в восхождении к созерцанию становится «богом» по энергии, его ум – божественным и постоянно пребывающим с Богом. Однако тут древний платонизм очевидно не мог иметь общей оптики с христианской интерпретацией. Жизнь Божества была непостижима для материального мира, ибо на Олимп «взойти» нельзя. Именно в вопросе обожения христианский платонизм преодолел онтологический разрыв, непреодолимый для платоников древности.

Итак, мы выделили несколько точек православного аскетико-мистического богословия, в которых интуиции платонической философии оказались востребованы христианской мистикой. Вместе с тем мы указали и на изначальную разность, сумму «точек несовпадения» между платонизмом и христианством, многие из которых были переосмыслены и устранены в неоплатонизме и особенно в платонизме христианском. Это:

• Радикальный дуализм и нигилизм в отношении материи;

• «Социальная» концепция души и недооценка «личного» в пользу социального в психологии, из чего в принципе следует предсуществование душ;

• Неличный характер божества (мир неподвижных эйдосов) и связанная с этим направленность познания не на созерцание Бога;

• Малая разработанность мистической проблематики как таковой ввиду непреодолимого онтологического разрыва между миром идей и чистой потенциальностью, материей.

Именно с преодолением этих «узких» мест античного платонизма и связан прорыв христианского учения на новый метафизический и духовный уровень, позволивший ему открыть высшую духовную реальность, христианского Бога, множеству народов византийского и христианско-восточного круга.

1) Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии (люб. изд., есть в И-нете) 2) В проблематику рецепции платонизма на византийской почве вводит: Аверинцев С.С. Поэтика византийской литературы. М., 1975.

Семинар № 3 Философия Платона 3) Von Ivanka, Endre: Plato Christianus. Ubernahme und Umgestaltung des Platonismus durch die Vaterю Einsiedeln, 1964.

4) О неоплатоничекой мистике см. 4-5 тт. «Истории античной эстетики» А.Ф. Лосева, тж. AA.VV. De Jamblique Proclus. Genve, 1984. Гностическая мистика описана в работах М.К. Трофимовой, Е.Б. Смагиной и Л.А. Хосроева.

5) См. Карсавин Л.П. Святые отцы и учители Церкви. Париж, 1933, введение.

6) В качестве очень интересной обобщающей работы можно указать на S. Gersh, From Iamblichus to Eriugena. Leiden, 1978.

7) См. Аристотель «О душе».

8) См. в кач. Введения в проблему платонизма у Максима Исповедника дореволюционные работы С. Епифановича, а также магистральную книгу H.-U. Von Balthasar Kosmische Liturgie. Das Weltbild Maximus' des Bekenner.

9) В особенности на «Ареопагитский корпус», см. последние работы Y. de Семинар Деконструкция Платонизм и христианство Владимир Карпец к.ю.н., доцент социологического факультета МГУ Очень хорошо, что я выступаю здесь после А.В. Муравьева, который совершенно справедливо заговорил о платонизме, как об одном из оснований, если не самом существенном основании христианской аскетики. В этом, кстати говоря, вся суть аскетики и аскетизма - что не есть одно и то же. В то же время Александр Владимирович в начале своего выступления очень деликатно намекнул на некоторые черты платонизма, а потом столь же деликатно умолчал – когда, человек о чем-то молчит, это бывает порой гораздо более красноречиво, чем когда он об этом говорит. Я очень благодарен Александру Владимировичу, он мне очень помог: я не знал, говорить об этом или нет. Скажу.

Взаимосвязь платонизма и христианства на самом деле глубоко антиномична. С одной стороны, христианство – причем именно восточное христианство, православие, почти целиком построено (по крайней мере, в богословии) на аппарате философии Платона. Практически весь аппарат восточно-христианского, православного богословия основан на платонизме:

начиная от терминологии – «сущность», «», «божественные энергии», «ипостась» и т.д. Все это непосредственно взято из Платона и неоплатоников. Более того, существует очень древнее предание о том, что кости Платона были крещены – что, вообще говоря, противоречит догматам, поскольку крестить можно только живого человека, - но здесь было сделано некое исключение, имеющее в каком-то смысле апокрифический характер.

Что остается в христианстве без платонизма? Если мы проделаем такой мысленный эксперимент1, останется некий костяк – собственно говоря, священная история Ветхого и Нового заветов исключительно в ее керигматическом аспекте. Если мы обратимся к структуралистской дроби керигма/структура (которая уже стала частью нашего мыслительного аппарата), то получается, что возможны два варианта.

Семинар № 3 Философия Платона Либо, условно говоря, библеизм, библейская традиция, исключительно есть керигма, и тогда платонизм – структура. Либо керигма уже сама по себе двоится, и внутри керигмы самой по себе есть некое разделение на библейскую и платоническую составляющие. Как правильно? Я в данном случае не готов ответить на этот вопрос, но только лишь его поставлю.

Вспомним выражение, которое употребил Ницше, а вслед за ним Хайдеггер, - о христианстве как «платонизме для народа». Что в данном случае имеется в виду?

Хайдеггер, который не был христианином, а тем более православным, имеет в виду «забвение Бытия», отождествление Сущего и Сверхсущего, отождествление Сущего и Бытия Семинар Деконструкция – об этом в книгах А.Г. Дугина о Хайдеггере очень хорошо сказано, повторять я это не буду.

Здесь надо иметь в виду одну очень важную вещь. Собственно говоря, не с Платона начинается “забвение Бытия». Платон – ученик Сократа. Сократ впервые дает нам образ некоего либерального поведения; собственно, это предотеча модерна в премодерне. Сократ выделяет индивидуальность, по сути он является основоположником персонализма. Но при этом Сократ не создал ни персоналистической системы, ни какой иной. Платон, в отличие от Сократа, – принципиальный антиперсоналист. Но появиться он мог только после Сократа. Более того, философия Платона в известном смысле есть ответ на феномен Сократа, притом, что Платон постоянно выдает себя за ученика Сократа.

Очень важна травма, которую Платон получил в самом начале своего пути. Известно, что Платон начинал как поэт, но под влиянием Сократа он сжег свои стихи и драмы. С тех пор Платон искренне, от всей души ненавидит поэзию – это, в известном смысле, экзистенциальная ненависть: поэты должны быть изгнаны из пределов описываемого им государства. Еще точно так же Платон ненавидит только монархию. Цари тоже должны быть изгнаны. Но Платон и не демократ.

Все это – предисловие. Теперь – о христианском платонизме. Как я уже сказал, с одной стороны, весь аппарат богословия построен на аппарате философии Платона. С платонизмом связана и мистическая линия в православии, начиная от Дионисия Ареопагита, через Оригена2, и каппадокийцев – собственно, каппадокийцы вводят Платона в христианство.

С другой стороны, на V Вселенском соборе 553 г. происходит осуждение Оригена. Причем, Ориген непосредственно отождествляется с Платоном. Известно, что осуждение Оригена происходит по инициативе св. Императора Юстиниана. В своих комментариях Юстиниан прямо говорит о Платоне как о предотече Оригена, которого Юстиниан полагает еретиком. В XI в. происходит анафематствование Иоанна Итала – фактически это второе осуждение Платона. В чине анафематствования прямо говорится: «Учащим о безначальной материи и идеях, или о бытии, собезначальном Создателю всех и Богу – анафема. Принимающим платонические идеи как истинные, и говорящие, что самосущная материя оформляется от идей – анафема». Итак, с одной стороны, христианское богословие – это платонизм, а с другой стороны – «анафема».

Вселенские соборы осуждают платонизм с позиций строгого креационизма. Причем, что конкретно анафематствуется:

учение об идеях, творение из предвечной материи и идея предсуществования и переселения душ – собственно говоря, весь платонизм как таковой, который одновременно используется как аппарат православного учения. Это глубочайшая антиномия.

В то же время, мы должны иметь в виду, что христианский аскетизм, собственно говоря, иноческий аскетизм целиком и полностью построен на платоновской методологии. Мы не найдем ветхозаветных источников иноческого аскетизма.

«Царство идей» действительно предполагает аскетизм, дисциплину, жесткий диурнический тренинг, если говорить в терминах структурной социологии - дисциплину сугубо маскулиноидную. Мы встретим у Платона совершенно осознанное женоненавистничество, причем это женоненавистничество носит сугубо онтологический характер. Эта линия, со всеми ее гранями, переходит и в христианство. Но православная аскетика устанавливает здесь тонкую грань. Знаменитое 9-е правило Гангрского собора по поводу брака - если кто осуждает физическую сторону брака, так же как и употребление вина «не ради воздержания, а ради гнушения» - да будет анафема. Опять-таки получается, что в известном смысле это анафема платонической «идее», постольку поскольку гнушение есть идея, в то время как воздержание, пусть святости – не «идея», а, напротив, открытость Богу, или, Семинар № 3 Философия Платона в философской терминологии, открытость бытию. Воздерживающийся также и претерпевает падения – это очень сложная диалектика иноческой жизни. «Гнушающийся» как бы «безгрешен». Но грань воздержания и гнушения, не-платонизма и платонизма в данном случае очень тонкая, ее почти нет. Если мы на эту тему начинаем говорить с опытными духовниками, с серьезными иноками, то увидим, что этой грани почти нет.

Интересно, что в христианской аскетике мы встретим точно такое же неприятие поэзии, какое мы встречаем у Платона. Поэзия трактуется в христианской аскетике, строго говоря, как область воображения, «демиургизм».

Мы говорили уже о том, что платонизм ненавидит женСеминар Деконструкция ское начало, о чем деликатно сказал Александр Владимирович.

Здесь аскетическая, монашеская, иноческая сторона платонизма. С другой стороны, обратная сторона платонизма, которая часто встречается в иноческой духовнической практике.

Очень распространены духовнические предписания, кому на ком жениться, в современном православии весьма распространены предписания молодым супругам «жить как брату и сестре». Это чистый платонизм со всеми его положительными и отрицательными моментами. Обратной стороной являются те вещи, о которых, в частности говорит В.В. Розанов в своих знаменитых книгах – «Темный лик» и особенно «Люди лунного света». Иными словами, это обратная сторона аскетизма.

В этом смысле критикой платонизма очень серьезно занимался А.Ф. Лосев в своей книге «Очерки античного символизма и мифологии». В последней главе «Очерков» Лосев концентрирует внимание на этих чертах платонизма: с его точки зрения, платонизм есть абсолютный монизм чувственного и сверхчувственного. По сути, он говорит то же самое, что и Хайдеггер, но другими словами.

В этом плане очень интересное явление представляет собой русская софиология. Мы сейчас не говорим о том, что такое София у гностиков, у Иринея Лионского и т.д. – речь идет о русской софиологии. Русские софиологи делают то, в чем упрекают платонизм:

они ставят промежуточное звено между трансцендентным Богом и миром. В этом смысле русская софиология очевидно подпадает под анафему Иоанну Италу, но, с другой стороны, она абсолютно противоположна платонизму, постольку поскольку ставит в средоточие не мужское, а женское начало. Действительно, это некий русский «третий путь», но насколько он совпадает с Православием – большой вопрос. Опять-таки, в данном случае, я отвечать на него не готов.

И еще одно. При всех антиномиях платонизма в его отношениях с христианством, чем более мы умаляем платонизм в христианстве, тем более мы движемся к такому явлению как иудеохристианство, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Включая и политические последствия, в том числе весьма распространенные сегодня идеи так называемого «христианского сионизма», официальной идеологии американских неоконов. У нас наиболее ярким представителем этой идеологии был Александр Мень. В частности, сюда можно отнести идею переноса Ветхого завета на социальные и политические плоскости, и в том числе идею двойной избранности, о которой как раз много говорил Мень. Чем меньше «эллинства», тем больше «июдейства». Иными словами, чем больше мы уходим от платонизма в христианстве, тем больше мы приходим к иудеохристианству.

Таким образом, усиление платонизма ведет нас ко все большему и большему аскетизму, умаление платонизма ведет к иудеохристианству. Платонизм анафематствован, но христианство без платонизма есть иудеохристианство. Это антиномия, которую пока только предполагается разрешить. Пока что может быть дан лишь приблизительный ответ, но возможно, этот приблизительный ответ откроет нам и некую всевозможность бытия. И тогда мы обратимся уже не к Платону, а к Сократу. Очень часто приходится встречать уподобление Сократа Христу – в частности, судьбы Сократа земной жизни Христа.

На этом, в частности, строится и антихристианство Ницше. И, с другой стороны, апологетика персонализма. Собственно говоря, ответом на это является следующее: Сократ покончил с собой, а Христос воскрес. Воскресение Христово, Пасха Красная – единственное, что можно сказать внутри этих антиномий именно в пользу христианства. Но это единственное на самом деле и есть всё.

Если Христос не воскрес, наша вера тщетна.

Семинар № 3 Философия Платона 1) Хотя это довольно сложно, в особенности в отношении вещей священных, но мы находимся в светском учреждении, и занимаемся в значительной степени структурным анализом, поэтому я позволю себе это сделать.

2) Который проблематичен с точки зрения ортодоксии, но, тем не менее, методика Оригена целиком применяется каппадокийцами.

Семинар Деконструкция Платон: не человек Традиции, но традиционалист Медоваров Максим аспирант Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского Итак, божественный Платон. Потомок афинского царского рода, ставший величайшим из философов. Это не оценочное суждение, это факт: в системе понятий, созданной Платоном и Аристотелем, философствование продолжалось более двух тысяч лет в огромном регионе. Эллинистическая Греция и Римская имСеминар Деконструкция перия, мусульманский мир от Испании и Марокко до Ирана и Средней Азии, средневековый еврейский мир, Византия, Армения, Грузия, наконец, вся Россия и Европа вплоть до начала XVIII века. Да, вплоть до раскола середины XVII века на Руси и вплоть до Лейбница и Беркли в Европе платоновская традиция философствования (зачастую в синтезе с аристотелевской) продолжалась непрерывно. Её существование прервали только французское Просвещение, английский эмпиризм и немецкая классическая философия. Но в XX веке, например, некоторые русские философы вновь встали под знамя платонизма, а коекто из их последышей стоит под ним до сих пор (правда, не очень убедительно). Факт беспрецедентного значения Платона для философии православных, католических, мусульманских и иудейских этносов налицо, и он сравним разве что с ролью Конфуция для народов Восточной Азии. Но как оценить этот факт? В принципе, по отношению к Платону и платонизму существуют три точки зрения.

Первая позиция характерна для либеральных и левых философов. Она колеблется от полного и яростного неприятия Платона до определённого признания его заслуг, но всё же в сочетании с острой критикой. Из уст И. Канта, Вл. Соловьва, Л. Витгенштейна, Б. Рассела, К. Поппера, да, впрочем, и классиков марксизма-ленинизма, звучали обвинения Платона в реакционности, антидемократизме и тоталитаризме. Для современных протестантских фундаменталистов само слово «платонизм» служит синонимом ненавистного им холизма и «язычества» (куда они Семинар № 3 Философия Платона включают и Православие). И действительно, у Платона целое предшествует частям, только оно обладает подлинной реальностью. Цель его идеального государства, «закрытого общества» – благо всех, а не благо каждого. Отсюда парадокс: в платоновском государстве все по отдельности несчастны, зато в целом государство счастливо. Это в корне противоречит индивидуалистическому, освобожденческому, революционному пафосу как либерализма, так и социализма. Ленин писал о противоборстве на протяжении двух тысяч лет двух философии: идеалистической («линии Платона») и материалистической («линии Демокрита»). Эта оппозиция страдает неточностью и должна быть скорректирована.

Точнее будет сказать об извечно противостоянии двух Семинар Деконструкция мировоззрений: реализма и номинализмаю Представители первой линии видят мир как целое, единое, объективное, отсюда в социальной сфере проистекает их тяготение к идеальному государству, общему благу, религии как телесно зримому культу. Вторая линия фактически отрицает существование мира как целого, все общие понятия считает искусственными конструктами, выступает за «автономию индивида», «открытое общество», индивидуальную «справедливость», а религию подменяет ни на чём не основанной и повисшей в воздухе индивидуальной этикой. Что касается антиномии материализм / идеализм, то она не только не является основной в истории философии, но более того: очень часто материалисты, несмотря на свою односторонность, оказывались ближе к реализму и холизму, чем либеральные субъективные идеалисты.

мыслителей, вставших на сторону Традиции (то есть реализма и холизма) в противовес Модерну (номиналистическому и индивидуалистическому мировоззрению), платонизм был девизом и знаменем. Например, все выпады о. Павла Флоренского против духа Нового времени основаны на отсылках к Платону. Другой пример: в Англии и Ирландии на протяжении многих веков все силы, оппозиционные к господствующей британской атлантистской системе и её номиналистическому и эмпирическому мышлению, также использовали имя Платона. В этом и заключается суть второй позиции: платонизм как криптоним Традиции. Вопрос о критике самого Платона в такой перспективе обычно не ставился: главным было использовать его авторитет в борьбе с либералами.

Однако среди традиционалистски ориентированных мыслителей были и сторонники третьей позиции. Им платонизм представлялся уже ущербным учением, следствием упадка древней мифологии и разложения философии досократиков. Сюда, конечно, относятся Ф. Ницше и М. Хайдеггер, а также и О. Шпенглер, чьё отношение к Платону было амбивалентным. Шпенглер и симпатизировал Платону, и в то же время высмеивал его попытки воплотить свои бумажные конструкции в реальной политической жизни. Общеизвестна двойственность оценки Платона в трудах А.Ф. Лосева: платонизм и неоплатонизм были сердцевиной его мировоззрения в течение всей жизни, но он не жалел и острых слов в их адрес. Одна из ветвей платонизма, указывал Лосев, признана как официальная философия Православной Церкви (учения св. Дионисия Ареопагита, св. Максима Исповедника и св. Григория Паламы), а некоторые другие ветви – анафематствованы. Приведу знаменитую цитату из «Социальной природы платонизма»: «Апологет монахов и философ полиции, защитник рабства и мистического коммунизма, профессор догматического богословия, гонитель искусств и наук, заклятый враг семьи и брака, душитель любви и женский эмансипатор, мистик-экстатик и блестящий художник, проповедник казармы, абортов, детоубийства, музыкального воспитания души, педераст, моралист, строжайший аскет и диалектик – вот что такое Платон; и это всё – диалектически-органическая целость, единый и цельный лик философа, единый и цельный стиль платонизма. Как всё это далеко от сентиментальностей или бранчливых нелепостей вроде “обвинений” в “метафизике”, дуализме и пр., которые ещё до сих пор проповедуются относительно Платона с университетских кафедр, не говоря уже об улице и толпе! Поневоле задумаешься над тем, что такое платонизм.

Не правда ли, товарищи, есть над чем задуматься?».

Да, есть над чем задуматься. Ведь критика Платона во многом связана с его двойственным положением: не софист и не атомист, но уже ушедший от нерефлективного холизма досократиков философ неизбежно должен был подвергнуться нападкам с обеих сторон. Он им Семинар № 3 Философия Платона и подвергался. Хайдеггеровская критика Платона во многом основана на том, что у досократиков (как и в метафизике Вед, как и в древней мифологии), ещё не различались субъект и объект. Гераклит уже выделил объект, а софисты – субъект. Сократ, затем Платон, и, наконец, Аристотель, осмыслили произошедшее и противопоставили субъект объекту (хотя, конечно, эти латинские термины не отражают суть греческой мысли: от их «субъекта» до «субъекта» средневековых схоластиков, не говоря уже о Канте, «дистанция огромного размера»).

Таков первый пункт обвинений в адрес Платона. Кроме того, критики Платона «справа» справедливо указывают на то, что трёхсословное государство Платона скорее носит характер искусственной модели, чем является описанием реального праСеминар Деконструкция индоевропейского социума. Упразднение семьи, централизованная регуляция деторождения, запрет поэзии и музыки – в традиционном обществе такое было невозможно и не нужно.

Так что и этот пункт критики Платона верен. Но, на мой взгляд, в обоих случаях путают причину со следствием.

уже ничего не осталось, когда позади уже был век софистики и Сократа, век «старшей тирании» (греческих буржуазных революций, по Шпенглеру) и афинской демократии. Уже распространились учения атомистов и киников, Эллада погрузилась в пучину империалистических войн между полисами, а впереди маячила цезаристская диктатура Филиппа Македонского.

Другими словами, античная культура клонилась к закату и превращалась в мертвеющую цивилизацию. Органические структуры традиционного общества были разрушены, о былом холистичном восприятии мира остались только воспоминания.

Уже процветал античный рабовладельческий капитализм – строй столь же антитрадиционный, как и его аналоги в Финикии, Карфагене и позднем Вавилоне. Индивидуум не был измышлен философами – он был уже в IV в. до н.э. Разделение на (говоря весьма условно) субъект и объект уже произошло в сознании эллинов, и Платону оставалось лишь констатировать это. Обвинять Платона в том, что он будто бы изобрёл субъект и объект – всё равно, что обвинять Генона в том, что он «изобрёл Модерн», как делают это некоторые. Платон выступил лишь как диагност кризиса античного мира, а не как его инициатор. Но он указал и путь исцеления, путь к слиянию субъекта и объекта, путь возвращения к Традиции. И не важно, что это путь завершится лишь шесть веков спустя – в неоплатонизме. Важна тенденция.

В диалогах Платона звучат воспоминания о лучших эпохах, когда весь быт был сакральным. Он, проповедник казарменного общежития, тоскует о тех временах, когда люди жили патриархальными семьями и хоронили покойников в собственном же доме. Рассказы об Атлантиде, донесённые до времён Платона жреческими тайными обществами, также пронизаны тоской об утраченном веке Традиции. Само «Государство» Платона – не что иное, как попытка поздней, закатной культуры осмыслить свои истоки. Наконец, учение о том, что душа, попадая в бренный мир, постепенно вспоминает виденное ею ранее в царстве вечных идей (анамнесис), – такое учение могло родиться только на закате эллинской культуры и типологически соответствует реакционному романтизму конца XVIII – начала XX вв. в Европе.

Да, Платон не жил в обществе живой Традиции и сведения о нём черпал скорее из мистерий и тайных жреческих доктрин. Да, пороки античного общества эпохи кризиса IV в. до н.э. были во многом и его пороками. Но Платон сделал свой волевой выбор в пользу Традиции. Его старший современник Конфуций смог сказать: «Я верю в древность», а Лао-Цзы призвал вернуться к патриархальной жизни только тогда, когда от самой древности в Китае «эпохи воюющих царств» остались лишь глухие воспоминания. Точно так же и Платон с его идеальным тотальным государством, с его учением о припоминании (анамнесисе), с его ностальгией по утраченным знаниям, с его тревожными напоминаниями об участи Атлантиды – стал возможен лишь в эпоху кризиса и междоусобных войн между полисами. С точки зрения цивилизационного подхода, это соответствует концу Нового времени на Западе. Вот почему Платона бессмысленно критиковать за то, что его метафизика не совпадает, например, с метафизикой более древних эпох: она и не могла с ней совпадать, будучи реакцией на вызов, брошенный софистами, Сократом и атомистами.

Платон был уже оторван от живой почвы, от народной Традиции, поддерживая с ней связь только через тайные доктрины. Но он, подобно реакционным романтикам, консервативным революционерам и Семинар № 3 Философия Платона традиционалистам XIX–XX вв., родившись в обществе упадка, противопоставил ему сознательное обращение к уже подзабытой Традиции.

Только так становится понятным, почему Платон был столь ненавистен и Попперу с Расселом – поклонникам Сократа и Канта, и марксистам – почитателям Демокрита. Только так становится понятна основная мысль великой речи о. Павла Флоренского «Общечеловеческие корни идеализма». Напомню: эта речь, произнесённая в 1908 г., стала настоящим гимном и Платону, и манифестационистскому мировоззрению в целом. В ней Флоренский доказывал, что корни эзотерической философии Платона – в общеиндоевропейской и, шире, всемирной Традиции, в народных представлениях об одушевлённости мира, о том, что позитивисты называли «колдовством», «маСеминар Деконструкция гией», теургией и «оккультизмом». О. Павел тогда показал сущностное сродство и глубинную идентичность «языческой»

Традиции, платонической философии и православного имяславия. «Как это в похвальном слове Платону лектор осмелился сравнить его философию с мужицкою верой в заговоры?» – возмущались тогда богословы, давно уже православные лишь по названию. «Глубокоуважаемые слушатели! – отвечал о.

Павел. – Для меня лично это миросозерцание кажется гораздо ближе стоящим к истине, нежели многие лженаучные системы». Именно поэтому до сих пор многие богословы с рационалистическим, интеллигентским мировоззрением, лживо выступающие от имени Церкви, не могут простить «мужицкого» и в то же время жреческого, тайного, сокрытого и невероятно древнего, я бы даже сказал – изначального миросозерцания, которое выражено в платонизме и неоплатонизме. Их ненависть к Платону и его почитателям – верный критерий того, что афинский философ был на правильном Поэтому неслучайно, что, когда фонд Сороса (или его аналоги) пытаются навязать нам «открытое общество», они целят не только в Традицию вообще, но и в Платона в частности (см. «Открытое общество» Поппера). Когда протестантские фундаменталисты в США объявляют «язычеством» почитание Платона как пророка, широко распространённое в Православии (а также католицизме и исламе), то они фактически объявляют войну всей Традиции. Когда современные богословы-модернисты Н.К. Гаврюшин, С.С. Хоружий, А.В. Кураев или уже покойные Л.И. Василенко и С.С. Аверинцев называли о. Павла Флоренского «магом и платоником», обвиняя его в ереси, то они сами демонстрировали свою антитрадиционную, антиправославную, еретическую сущность, лицемерно прикрытую «христианской» (на самом деле протестантской) фразеологией. Поэтому, если вспомнить недавнюю великолепную работу Ильи Дмитриева «Платон против Канта: консервативная апология государства», можно только поддержать этот лозунг (выдвинутый впервые ещё Флоренским) и твёрдо заявить: мы – русские, мы – православные, мы – наследники традиций византийского неоплатонического богословия Ареопагитик. Мы изображаем Платона в своих храмах в числе дохристианских праведников. И мы вновь соСеминар Деконструкция вершенно осознанно делаем свой выбор против Канта и Декарта, против Вебера и Поппера, против номинализма и индивидуализма, против заразы протестантизма и «иудеохристианства», глубоко проникших теперь и в православные Церкви, – выбор в пользу древности, в пользу холизма, в пользу народных «почвенных» верований, в пользу Традиции, а это значит – и в пользу божественного Платона.

Литература:

1. Василенко Л.И. О магии и оккультизме в наследии о. Павла Флоренского // Вестник Православного Свято-Тихоновского государственного университета. Сер. «Философия». 2004. №3. С.81–99.

2. Дмитриев И. Против Канта: консервативная апология государства // http://www.sorokinfond.ru/index.php?id= 3. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. 959 с.

4. Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2 т. М., 1992.

5. Рассел Б. История западной философии. В 3 кн. Новосибирск, 2001. Кн.1.

6. Соловьёв В.С. Жизненная драма Платона // Соловьёв В.С. Смысл любви.

Избранные произведения. М., 1991.

7. Флоренский П.А. Общечеловеческие корни идеализма // Флоренский П.А.

Столп и утверждение Истины: опыт православной теодицеи. М., 2005. С. 7–29.

Семинар № 4 Феноменология Семинар Деконструкция • Феноменологическая философия и современная Россия: фатальная встреча и метафизика глупого общества • Феноменологии и опыт ее религиозной интерпретации • Исток художественного творчества Семинар № 4 Феноменология д.пол.н., Директор Центра Консервативных исследований при Социологическом факультете, зав. кафедрой Социологии международных отношений социологического факультета МГУ 1. Феноменология - философское направление, развитое Э. Гуссерлем на основе идей Франца Брентано, является осью европейской мысли ХХ века. Современный Запад во всех своих Семинар Деконструкция аспектах – от культурных и философских до технологических – вобрал в себя феноменологию. Мы не можем вынести ни одного весомого суждения о современном Западе, не будучи знакомыми с феноменологией. Нужен нам Запад или нет, другой вопрос. Но он присутствует у нас как факт, а если мы не можем его понять, то его присутствие становится необратимым, болезненным, оппрессивным. Хотим ли мы отбросить Запад или его принять, нам в ОБОИХ случаях надо его вначале понять.

А в ХХI веке это значит с необходимостью понимать феноменологию.

2. Если Гераклит и Платон – начало логоса, то феноменология его конец. Феноменология является операционной средой философии М. Хайдеггера. Хайдеггер же чистый конец философии (Первого начала). Чтобы понять целое, надо понять границы. Границы философии, а, следовательно, границы самого Запада как чисто философского логико-технического явления, это Гераклит и Гуссерль, досократики и феноменологи.