«ТИПОЛОГИЯ ГИПОНИМИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ ПРИ ПЕРЕВОДЕ С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ ...»

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ»

На правах рукописи

ШЕИН Александр Игоревич

ТИПОЛОГИЯ ГИПОНИМИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

ПРИ ПЕРЕВОДЕ С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ

Специальность 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель – кандидат филологических наук Псурцев Дмитрий Владимирович Москва

ОГЛАВЛЕНИЕ

С. ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………...

ГЛАВА 1. ГИПОНИМИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В КОНТЕКСТЕ

СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ И

С. ПЕРЕВОДОВЕДЕНИЯ………………………………………………………… 1.1. О понятии гипо-гиперонимических отношений в отечественной и зарубежной лингвистике………………………………….……………............... С. 1.1.1 Внутриязыковые гипо-гиперонимические отношения……….……….. С. 1.1.2. Гипо-гиперонимические отношения в сопоставительном аспекте……. С. 1.2 О понятии преобразования в отечественном и зарубежном переводоведении…………………………………………………………………. С. 1.2.1 Характеристики и определение преобразования…...……………………. С. 1.2.2 Мотивированность преобразований…...…………………………………. С. 1.3 О понятии гипонимического преобразования в отечественном и зарубежном переводоведении………………………..…………………………. С. 1.4 Типология гипонимических преобразований…...…………………………. С. 1.4.1 Классификация 1 ……………………………..…………………………… С. 1.4.2 Классификация 2…...……………………………………………………... С. 1.4.2.1 Факторы на входе………………………………………………………... С. 1.4.2.2 Факторы на выходе……………………………………………………… С. 1.4.3 Классификация 3…………………………………………………………... С. ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 1………………………………………………………… С.

ГЛАВА 2. ГИПОНИМИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В ПРАКТИКЕ

С. ПЕРЕВОДА……………………………………………………………………… 2.1 Рекомендуемые гипонимические преобразования………..………………. С. 2.1.1 Гипонимические преобразования очень высокой степени обязательности………...…………………………………………………………. С. 2.1.2 Гипонимические преобразования высокой степени обязательности…. С. 2.1.3 Гипонимические преобразования средней степени обязательности……. С. 2.1.3.1 Гипонимические преобразования как средство усиления изобразительности………………………………………………………………… С. 2.1.3.2 Гипонимические преобразования при лексическом повторе………….. С. 2.2 Нерекомендуемые гипонимические преобразования. Переводческие ошибки……………………………………………………………………………... С. 2.2.1 Редкие слова………………………………………………………………… С. 2.2.2 Прагматическая адаптация………………………………………………… С. 2.2.3 Идиостиль автора…………………………………………………………… С. 2.2.4 Нестандартная лексика……………………………………………………... С. ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 2………………………………………………………….. С. ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………………... С. БИБЛИОГРАФИЯ……………………………………………………………….. С. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ СЛОВАРЕЙ……………………………… С. С. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ………………………… Периодические издания на английском и русском языках……………………. С. Художественная литература на русском и английском языках……………… С. Введение Настоящее исследование посвящено гипонимическим преобразованиям преобразований.

Актуальность диссертации связана с тем, что в современной теории преобразований, хотя ученые относят данный прием к числу наиболее частотных. В существующих работах по указанной теме в недостаточной степени учитываются природа и особенности логико-семантических гипогиперонимических отношений, лежащих в основе гипонимических трактуются настолько широко, что под них можно подвести и некоторые способствует методологически правильному осмыслению соответствующих качественным переводам.

преобразования, осуществляемые для достижения адекватности перевода.

гипонимических преобразований в зависимости от различных факторов.

гипонимических преобразований и в выработке практических рекомендаций для переводчиков.

В результате проведенного исследования были решены следующие задачи:

преобразований;

2. проведено отграничение гипонимических преобразований от других видов переводческих преобразований;

3. уточнено определение гипонимического преобразования;

4. создана типология гипонимических преобразований;

преобразований;

преобразований в практике перевода.

Методология данной работы базируется на лингвистической теории логико-семантического анализа, на лингвистической теории перевода и на теории межкультурной коммуникации. Исследование опирается на дополняющие друг друга методы исследования, такие как лексикосемантический анализ и стилистический анализ. Метод лексикосемантического анализа использовался для выявления и описания семантических различий между соответствующими отрывками оригинала и перевода. Стилистический анализ был необходим при работе с конкретными контекстами и при оценке адекватности воздействия соответствующих отрезков оригинала и перевода.

Научная новизна диссертации состоит в том, что она является первым комплексным исследованием особенностей применения гипонимических преобразований при переводе. В работе впервые:

• осуществлено четкое отграничение гипонимических преобразований от других видов переводческих преобразований;

• создана типология гипонимических преобразований, учитывающая несколько классификаций;

• выявлены факторы, обусловливающие применение гипонимических преобразований;

• установлены факторы, ограничивающие вариативность перевода при использовании гипонимических преобразований;

преобразований не рекомендуется.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что полученные выводы дают основания для уточнения некоторых положений теории перевода, в частности, касающихся теории закономерных соответствий и типологии переводческих преобразований, а также для уточнения положений сопоставительной лексикологии и стилистики английского и русского языков, касающихся соответствующих групп лексики и областей их узуального применения.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что на основе проведенного исследования сформулированы практические рекомендации по использованию гипонимических преобразований переводчиками-практиками в повседневной работе. Положения работы также могут найти применение при обучении студентов на занятиях по переводу, в курсах общей и частной теории перевода и при оценке качества выполненных переводов.

Достоверность полученных данных и обоснованность сделанных на фундаментальные принципы отечественного переводоведения, в частности на концепцию функционально-прагматической адекватности перевода, а также использованием методики, соответствующей целям исследования, и анализом значительного корпуса текстов на английском и русском языках.

Апробация работы: основные положения и результаты исследования переводческого факультета Московского государственного лингвистического университета в 2005-2009 гг. Отдельные ее положения обсуждались также на четвертой международной научно-практической конференции «Проблемы обучения переводу в языковом вузе» (Москва, 2005).

художественной литературы (и частично публицистики) различных жанров, а также их переводы на русский язык; общий объем материала – свыше п.л.

Цели и задачи исследования, его логика обусловили структуру диссертации.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Во Введении даны общие сведения о диссертационном исследовании:

сформулированы предмет и объект исследования, его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, актуальность, цели и задачи.

Глава I посвящена постановке проблемы, более чёткому определению понятия гипонимических преобразований, анализу и критике существующих классификаций. В этой главе также предлагается собственная типология гипонимических преобразований.

Рассматриваемые примеры сгруппированы в соответствии с типологией, предложенной в Главе I.

В Заключении приведены основные выводы диссертационного исследования, отображены важнейшие практические рекомендации и сформулированы возможные направления дальнейших исследований.

В результате проведенного исследования на защиту выносятся следующие положения:

• гипонимические преобразования представляют собой более узкое явление, чем оно представлялось в более ранних научных работах;

• для точного и непротиворечивого описания гипонимических трансформационную, но и логико-семантическую модели анализа перевода, включающую в себя элементы компонентного анализа;

• гипонимические преобразования представляют собой лексикосемантические преобразования, которые способны реализовываться как на собственно словесном уровне, так и являться частью сложного комплексного лексико-грамматического преобразования, охватывающего уровень словосочетания, в том числе потенциальнопредикативного словосочетания;

• учет таких категорий, как «система», «норма», «узус», позволяет классифицировать случаи гипонимических преобразований в зависимости от степени их обязательности;

• в качестве достоверных критериев оценки предлагаемых переводчиком соответствий могут быть использованы сформулированные в исследовании факторы, ограничивающие вариативность перевода при использовании гипонимических преобразований;

• предложенные в диссертации практические рекомендации по применению гипонимических преобразований повышают профессиональную компетенцию переводчиков-практиков, способствуют достижению адекватности переводов.

Глава 1. Гипонимические преобразования в контексте современной лингвистики и переводоведения 1.1 О понятии гипо-гиперонимических отношений в отечественной и зарубежной лингвистике 1.1.1 Внутриязыковые гипо-гиперонимические отношения В отечественных научных работах гипо-гиперонимические отношения также обозначаются терминами интегративные или инклюзивные отношения, отношения включения/подчинения, а в иностранных исследованиях – subordination/superordination, generalization/specialization, subset/superset, отношение по формуле ISA1, class inheritance и др. В настоящей работе, за придерживаться термина гипо-гиперонимические отношения, поскольку в отечественной лингвистике оно является наиболее частотным, а также встречается в работах переводоведов.

Гипо-гиперонимические отношения (далее – ГГО) представляют собой один из видов универсальных парадигматических отношений между принципов организации словарного состава всех языков» [Лайонз, 1978:

478], очевидно, в силу того, что родо-видовой принцип классификации является абстракцией отношений рода и вида в живой природе [Степанов, 1981: 76]. В частности, принцип гипонимии использовался при создании электронного тезауруса русского языка RussNet [Азарова, Митрофанова, Синопальникова, 2003: 46], в иерархической организации документов, в частности, на Интернет-порталах «Yahoo», «Open Directory», «LookSmart», «NewScientist» (см. Fotzo, Gallinari; Vinokourov, Girolami), в компьютерных представлены в виде слоев (см. Switzer, McCabe).

Например: Nightingale is a bird.

Явление гипонимии широко используется в качестве средства для определения лексических значений в толковых словарях, особенно при построении определений типа «родовой признак + видовое отличие» («genus proximum + differentia specificae»). Проиллюстрировать это можно на примере слова «стол». «В значении русской именной лексемы «стол»

имплицитно, в скрытой форме, имеются два обобщенных семантических признака: первый более обобщенный – интегрирующий – «предмет мебели»

в противоположность всем другим предметам, не подпадающим под категорию мебели: второй – дифференциальный, отграничивает понятие «стол» от «стула», от кровати и прочих предметов мебели». [Уфимцева, 2004:

57] Параллельно с гипо-гиперонимией для наименования отношений «общее – частное» лингвисты стали употреблять еще один термин – таксономия, «заимствованный, по-видимому, из культурной антропологии, куда, в свою очередь он попал из биологии» [Семантика и категоризация, 1991: 40]. Данный термин, несмотря на популярность, не имеет четкой дефиниции, и, как доказал А. Крузе, обозначает лишь частный случай гипонимии.

В психологии для описания принципа структурности существует параллельный термин, соотносимый с отношениями «выше – ниже», – категоризация (categorization/subsumption) [Кронгауз, Croft, Sanderson].

Лайонзом [Лайонз, 1978: 478]. В логике гипонимия соотносится с логической операцией «ограничения понятия», при которой для какого-либо понятия находится менее широкое по объему понятие, но которое непременно входит в объем исходного понятия. Для этого нужно к признакам исходного понятия добавить новые признаки, присущие только какой-то части предметов, "There is a relation of hyponymy when one word may invariably be replaced by a second word, but not vice-versa, without change of meaning" [Bazell, 1955: 32-34].

отображенных исходным понятием. Например, можно ограничить понятие «звезда», заменив его на «переменная звезда» [Кондаков, 1975: 403].

Дж. Лайонз впервые использовал понятие «гипонимии» в лингвистике еще в 1963 году, однако у ученых до сих пор нет единого мнения относительно природы и семантики разных типов ГГО [Семантика и категоризация, 1991: 37]. В некоторых работах ГГО приравнивается к отношениям включения 1, или импликации 2, которые, с одной стороны, отражают различные по степени обобщенности названия реалий и их классов в языке, т.е. видо-родовые (стилет – нож), а с другой стороны, отношения «меронимии», или «партонимии» (см. Кронгауз), когда соотносятся названия объектов и их частей, т.е. целого и части (например, рука – пальцы) [Общее языкознание, 1983: 192].

Различие заключается в том, что родо-видовые отношения связаны с разными по степени абстрактности представлениями одной и той же реалии или классов реалий в языке, тогда как отношение «часть – целое» присуще только конкретным предметам, которые являются к тому же качественно разными, не сводимыми друг к другу. Чтобы различить два типа отношений, необходимо вместо слова, стоящего в иерархии ниже, подставить слово, занимающее более высокое положение. Такой способ обозначения возможен для отношений «вид-род», тогда как часть обычно не может быть названа в прямом смысле словом, обозначающим целое [там же: 193]. При меронимии «подчиняющий общий термин является названием определенной ситуации, а подчиненные ему слова составляют тематический класс; элементы такого класса неравноправны, не могут быть – в изолированном виде – подставлены…вместо общего термина: палец не заменит ногу; такие слова называют неравнофункциональные элементы ситуации» [Караулов, 1976:

132].

“I presume it may be taken as uncontroversial that hyponymy involves some sort of 'inclusion’”. [Cruse, 2002: 18] 2 “When lemma A's meaning entails lemma B's meaning, B is a hyperonym of A. If A's conceptual conditions are met, then B's are necessarily also satisfied. Hence, if A is the correct lemma, B will (also) be retrieved.” [Levelt, 1989: 201] Вслед за мнением большинства ученых, под ГГО мы будем понимать именно родо-видовые отношения.

Существуют различные типологии ГГО (Гинзбург, Крейдлин, цит. по [Семантика и категоризация, 1991: 28], Вежбицкая [Семантика и категоризация, 1991: 37] Н.Д. Арутюнова [Н.Д. Арутюнова, 1976, 1980], А.

Крузе [Cruse] и [Азарова, Митрофанова, Синопальникова, 2003: 47].

отношением, некоторые ученые высказывают сомнение в том, что оно релевантно для всех частей речи. Разработанные классификации практически полностью состоят из существительных. Тем не менее, А. Крузе указывает на возможность проследить ГГО и среди глаголов [Cruse, 2002: 10, 20].

Проблема создания родо-видовой классификации для глаголов заключается в том, что в толковании глагольных лексем не всегда возможно выделить семантический компонент, определяющий ближайшее родовое понятие. Одну из классификаций для глаголов предлагает З. Вендлер [Vendler, 1957: 150].

Для подтверждения наличия ГГО между определенными лексическими единицами существуют семантические тесты. В электронном тезаурусе русского языка RussNet используется тест, построенный в терминах импликации [Азарова, Митрофанова, Синопальникова, 2003: 48]. И.М.

Кобозева [Кобозева, 1985: 20] применяла тесты для выявления гипонимии среди глаголов говорения: вопросно-ответный тест и импликативный тест.

В то время как в лингвистике существуют работы, подтверждающие гипонимические отношения у глаголов (Вендлер, Кобозева; Уфимцева;

Кузьмина; др.), ГГО среди прилагательных остаются неисследованной темой, во многом потому, что на материале прилагательных сложнее проводить компонентный анализ. Разработчики тезауруса RussNet отмечают, что для прилагательных и наречий родо-видовые отношения либо вообще не представлены, либо представлены без явной системы, лишь для некоторых групп [Азарова, Митрофанова, Синопальникова, 2003: 49]. Безусловно, здесь имеются в виду качественные прилагательные, поскольку относительные прилагательные обозначают признак, свойство, выводимые из отношения к предмету, и могут быть подвергнуты категоризации на основе ГГО предметов, к которым они относятся. Однозначных результатов мы не находим даже в работе А.Н. Шрамма [Шрамм, 1979]. Мы предполагаем, что такое фундаментальное парадигматическое отношение, как ГГО, обязательно должно распространяться на все лексико-грамматические классы, не только на слова-вещи, но и на слова-признаки, хотя, возможно, в силу несовершенства существующих методов определения ГГО, доказать данную гипотезу в настоящей работе представляется невозможным. Именно поэтому мы будем рассматривать интересующее нас явление преимущественно на примере существительных и глаголов.

ГГО принято считать отношениями транзитивными: «Если A является гиперонимом B, а B является гиперонимом C, то A будет выступать в непосредственным гиперонимом B и косвенным гиперонимом C». 1 Как пишет И.М. Кобозева, «на основе родо-видовых корреляций можно строить эндоцентрические ряды, в которых каждое следующее слово ряда представляет собой гипоним по отношению к предыдущему слову и гипероним по отношению к последующему, например: человек – ребенок – мальчик – пострел. Лексемы из таких рядов могут в речи использоваться для называния, номинации одного и того же референта. Действительно, если какой-либо объект может быть назван антоновкой, то в силу существующих в языке гипонимических корреляций он может быть назван яблоком, фруктом, предметом. Говорящий, желая указать на какой-либо объект, таким образом имеет на выбор целый ряд лексем разного уровня специфичности, конкретности [Кобозева, 2004: 101]. Отметим, что данное рассуждение напрямую связано с ситуацией перевода, когда переводчик в If A is a hyperonym of B, and B is a hyperonym of C, then A is a hyperonym of C. …We call A a direct hyperonym of B, while it is only an indirect hyperonym of C. [Stede, 2000: 94] силу разных причин вынужден переходить с одного уровня конкретности на более низкий.

Исследователи выделяют «нейтральный уровень конкретности», или «базовый уровень категоризации действительности» [Кобозева, 2004: 101]:

«На вопрос Что у тебя в кармане? можно получить три равно правдивых ответа: (а) Яблоко; (б) Антоновка; (в) Фрукт. Из них только (а) является нейтральным, немаркированным, (б) и (в) – маркированные, несут дополнительную информацию прагматического характера» [там же: 101Термин «базовый уровень категоризации» восходит к исследованию Б.

Берлина и П. Кея о базовых цветообозначениях. «Слова, соответствующие категориям базового уровня, содержат такое количество информации об объекте или явлении, которого оказывается достаточно для большинства ситуаций» [Кобозева, 2004: 102]. По мнению Е.С. Кубряковой, этому способствует «ненужность выучивания многих деталей, характеризующих сами объекты или явления вследствие достаточности их отнесения к какойлибо более общей категории (если мы знаем, что данное домашнее животное – это собака, нам не обязательно знать, является ли она той-терьером, шпицем или ризеншнауцером)» [Кубрякова, 2004: 309].

В работах Матузковой [см. Матузкова, 1989], Л.О. Чернейко [Чернейко, 1998] представлены попытки разработки шкалы, которая охватывает все возможные уровни конкретности/обобщения.

В целом, выделяют следующие факторы, влияющие на использование того или иного уровня абстрактности:

• вокабуляр и знания говорящего [McKeown, 1999];

• речевые импликатуры (при употреблении лексем не-базового уровня могут создаваться дополнительные коннотации);

• длина слов (предпочитаются более короткие лексемы);

• стиль, положительное/отрицательное отношение (например, в устной речи базовые слова часто заменяются словами широкой семантики, стоящими гораздо выше по шкале обобщения);

• язык, жанр (например, при сравнении инструкции на английском и немецком языках, выяснилось, что для одного английского глагола to remove немецкий предлагает несколько более конкретных вариантов – abziehen, abnehmen, herausdrehen и др.);

многократной номинации или нежелание говорить об очевидных вещах [Stede, 2000: 94].

Еще одна проблема, связанная с гипонимией, заключается в сложных взаимоотношениях между гипонимией и другими видами парадигматических связей, а именно синонимией и антонимией. У исследователей нет единого мнения, как трактовать связь между этими явлениями. В предисловии к словарю русских синонимов и сходных по смыслу выражений Н. Абрамова, Ю.Д. Апресян отмечает: «Н. Абрамов чисто интуитивно включил в число «сходных по смыслу выражений» прежде всего аналоги (когипонимы), гиперонимы, гипонимы, названия частей того, что обозначено ключевым словом, и т.п.» [Абрамов, 2001: 6]. Дж. Лайонз считал, что гипонимия является более фундаментальным отношением, чем синонимия, и предлагал рассматривать последнюю как симметричную гипонимию [Лайонз, 1978:

476, 480]. И.М. Кобозева, наоборот, считает гипонимию разновидностью квазисинонимии [Кобозева, 2004: 100] и отмечает, что под синонимами часто понимают различные семантические корреляции: отношения точной синонимии, гипонимии и несовместимости.

Отношения между словами, нейтральными в отношении стилистики, и стилистически маркированными словами часто трактуются как стилистические синонимы, например: «лошадь» – «кляча». Мы придерживаемся той точки зрения, что добавление к значению гиперонима любых новых признаков, в том числе, выражающих оценку, стилевую принадлежность и т.д., приводит к появлению гипонимов. Синонимия, на наш взгляд, – это более широкое парадигматическое отношение 1, поэтому представляется нам нерелевантным. Мы основываем нашу позицию на теоретических изысканиях М.В. Никитина, который провел четкую границу между синонимией и гипонимией [Никитин, 1988: 95-96]. Если в рамках ГГО релевантными для различения слов являются именно дифференциальные семы, причем у гипонима и гиперонима имеется четкое различие в экстенсионале, то в рамках синонимии релевантной становится общая стилистическая окраска, а дифференциальные семантические признаки и обозначаемые ими когнитивные различия нивелируются. Следовательно, при синонимии экстенсионал оказывается одинаковым, равным экстенсионалу доминанты данного синонимического ряда.

Помимо указанных выше различий между ГГО и синонимией, мы могли бы предложить тест на определение ГГО и отличие их от других видов отношений. Он состоит из двух ступеней – теста на отличие в значении и теста на общность значения:

1. «Это X и Y», где X – гипероним, Y – гипоним и речь идет об одном и том же референте. Поскольку синонимия предполагает симметричное отношение близких по значению лексических единиц, предложение с синонимами будет звучать в целом логично, хотя и тавтологично. Например: «Это учтивый и вежливый человек».

лексических единиц, при котором одно из них – гипоним, – помимо отличительных признаков, полностью включает значение другого – гиперонима, то предложение с ГГО должно быть неадекватным с коммуникативной точки зрения. Например:

(1) «Это лошадь и кляча». (2) «Это игрушка и велосипед».

«Синонимия – не только словарная данность языка, но еще больше коммуникативно-прагматическое речевое действие» [Никитин, 1988: 95].

антонимов/несовместимых слов:

(1) «Это хороший и злой человек». (2) «Это жених и невеста», поэтому применяется второй тест на общность значения, в котором отрицается гиперсема. Для гипонимии такое отрицание должно привести к абсурдности высказывания, в случае антонимии предложение будет звучать коммуникативно полноценным.

2. «Это Y, а не X», где X – гипероним, Y – гипоним и речь идет об одном и том же референте.

«Это автомобиль, а не транспортное средство» (предложение коммуникативно неполноценно, следовательно, перед нами гипоним и гипероним). «Это добрый, а не плохой» (предложение коммуникативно полноценно, следовательно, перед нами антонимы).

В научной литературе до конца не решен вопрос о том, какие же единицы связывает гипонимия – лексические или понятийные. Несмотря на то что эксперименты А. Крузе показали, что места в своих классификациях люди распределяют на основе слов, ученый настаивает, что гипонимические связи относятся скорее к понятийной сфере [Cruse, 2002: 15].

Решение данного вопроса особенно важно для перевода, где содержание, выраженное лексическими единицами в одном языке, может быть выражено иначе в другом языке. В силу структурных и семантических расхождений единицы одного языка не всегда имеют непосредственные лексические эквиваленты в другом языке. Именно поэтому мы будем придерживаться того мнения, что гипонимия реализуется, прежде всего, на уровне понятия.

1.1.2 Гипо-гиперонимические отношения в сопоставительном аспекте Как отмечает В.Н. Манакин, отношение включения является очень важным показателем в сопоставительной семасиологии. К этому параметру сводятся два из девяти критериев отличия языков друг от друга с точки зрения семантики, выделенных Ч. Филлмором. Отношение включения является показателем того, что в одном языке тот или иной предмет не имеет специального наименования, т.е. определенное понятие, существующее в сознании носителей языка в виде комплекса семантических признаков, не закреплено отдельным словесным знаком, и для выражения данного понятия используется наименование большего класса предметов, в то время как в другом языке соответствующее явление выделяется отдельной семемой [Манакин, 2004: 130].

В.С. Виноградов подчеркивал важность изучения межъязыковой гипонимии и гиперонимии, так как «ГГО не проявляются во всех языках с одинаковой регулярностью и нередко в силу различных причин лексической единице оригинала могут соответствовать в переводе межъязыковой гипоним или гипероним, или гипонимическое/гиперонимическое соответствие»

[Виноградов, 2001: 100]. Переводчикам-практикам нередко приходится с этим сталкиваться: «Изучая термины животноводства, мы сделали вот какое открытие: английское слово pregnant (беременная) переводится на русский по-разному в зависимости от животного, к которому применяется. О корове говорят стельная, о лошади – жеребая, о свинье – супоросая, о собаке – щенная, об овце – суягная [Ермолович, 2006: 17].

недифференцированностью понятий, обозначаемых единицами одного языка по отношению к понятиям, обозначаемым единицам другого языка, где эти понятия дифференцируются. Этим термином пользовались, в частности, Л.Г.

Хорохорин [Хорохорин, 1969: 97], Я.И. Рецкер [Рецкер, 2004: 215]: «Очень многие лексические единицы этих двух (английского и французского 2 ) Ср.: «Хотя гипонимия связана с логикой человеческого мышления и является удобным для общения средством, позволяющим в зависимости от ситуации выбирать для наименования одной и той же реалии более общие или более специальные слова, гипонимические отношения не проявляются во всех языках с одинаковой регулярностью» [Общее языкознание, 1983: 193-194].

2 Добавлено автором – А.Ш.

языков являются недифференцированными, т.е. обозначают широкое понятие, не охватываемое в русском языке одним словом1.

Надо отметить, что в одной из своих первых работ, посвященных переводческим преобразованиям, по отношению к конкретизации ученый использовал термин «конкретизация недифференцированных и абстрактных понятий» [Рецкер, 2004: 215].

Вот уникальный пример наблюдений за подобным расхождением из художественной литературы: «There are so many kinds of walking. I walked a special kind of metaphysical sad London walking, which I have walked before, only I performed it with almost a ritualistic intensity. In Russian there is no general word for “go”. Going has to be specified as walking or riding, then as habitual or non-habitual walking or riding, then as perfective or imperfective habitual or nonhabitual walking or riding, all involving different verbs. The sort of walking which I indulged in on that Sunday deserved a special word to celebrate it conceptual peculiarity» [Murdoch a] Преобладание гиперонимии или гипонимии может выступать как свидетельствовать о большей абстрактности или конкретности. Как пишет Кубрякова, «языки… различаются по степени… дифференциации, по ее четкости, выразительности, ибо демонстрируют разные совокупности средств ее осуществления» [Кубрякова, 2004: 268].

Согласно результатам исследований В. Матезиуса, лексика в языках с аналитической структурой более абстрактна, чем в языках синтетического типа: “Roughly speaking, words in a language with a synthetic structure (such as Czech) usually have a more definite meaning than words in a language with an Примеры из других пар языков: русскому глаголу «мочь» в немецком противостоят два дифференцированных по значению глагола «koennen» и «duerfen» [Кацнельсон, 2004: 76]. Примеры из русско-китайской пары языков: "Глагол "берет" (бомбу, ежа, бритву, змею) во всех четырех случаях передан разными китайскими глаголами со сквозным значением "брать", но и со специфическими оттенками, связанными с теми предметами, которых касаются руки. Глаголы в китайском языке часто отличаются подробнейшей нюансировкой. Бомбу "обхватывают", "обнимают" (осторожно, как ребенка) "ежа" "принимают обеими вытянутыми руками"; "бритву "берут" (глагол с оттенком "брать пальцами" из всех четырех наиболее нейтральный), "змею" "поддерживают" (вся она не уместится в руках) [Щичко, 1999: 22].

analytical structure (such as English or French)… A word in English usually has a wider and thus a less definite meaning than the corresponding word in Czech”.

[Mathesius, 1975: 18] французского языка по отношению к немецкому, английскому, русскому. По мнению В.Г. Гака, абстрактность французского языка проявляется в наличии большого числа «слов широкого понятия1», не имеющих точных параллелей в русском языке, а также в отсутствии системы уточняющих префиксов и суффиксов. «Из первых 100 знаменательных слов «Краткого французскорусского учебного словаря» (М. 1963) по меньшей мере 30 имеют более широкий объем, чем соответствующие русские лексемы. В русском переводе обнаруживаются или только гипонимы, или, наряду с гиперонимами, гипонимы, выражающие наиболее частное значение»2 [Гак, 1977a: 77, 87].

Д. Колларом отмечается большая конкретность русской лексики по сравнению со словацкой [Kollar, 1973: 2]. Существуют работы по чешскоанглийской паре языков [Clarke, Jirkalova].

Я.И. Рецкер выдвинул тезис о «большей конкретности» [Рецкер, 2004:

48, 133] и «более ярко выраженной экспрессивности русской лексики» по сравнению с лексикой любого западноевропейского языка [Рецкер, 2004:

133]. Переводчики отмечали данную тенденцию еще в 19 веке: «Русский язык находится в ранней поре своего развития, между тем как тевтонские и романские языки давно пережили этот период. Вот и еще причина невозможности буквальных переводов. Мы любим образы и конкретны, тогда как немецкий и английский языки в высшей степени отвлечены в сравнении с нашим3». [Введенский, 1851: 244].

Термин В.Г. Гака.

Хотя, в целом, как отмечает В.Г. Гак «абстрактность, недифференцированность знака относятся скорее не к языку как к таковому, а к речи». Это скорее специфический способ обозначения, нежели проявление особого типа мышления. [Гак, 2006: 324] В.Н. Манакин также считает, что учет отношений включения между значениями сопоставляемых слов оказывается весьма существенным при переводе и в особенности художественном.

Степень конкретности/абстрактности может меняться в результате развития словарного состава языка. В.Г Гак, сопоставляя древнерусские тексты с их переводами на современный русский язык, замечает, что в древнерусском чаще использовались гиперонимы там, где теперь выступают гипонимы. По мнению В.Г. Гака, тенденция к конкретизации – явление позднее [Гак, 1985: 40].

Детальный анализ того, как эволюционируют значения слов, предлагает Р.А. Будагов: «Возникновение слов и дифференциация их значений связана с дифференциацией понятий. «Наука» и «искусство»

первоначально не расчленялись, о чем свидетельствуют данные разных языков. Science и art в старофранцузском использовались как синонимы.

Техника также не отделялась от искусства. Возникновение современной науки вызвало разграничение слов science и art [Будагов, 2004: 9-10].

В целом, как утверждает Л.С. Выготский, этот процесс проходит параллельно и в зависимости от эволюции мышления: первая ступень мышления идет через понятие мышления «в кучах (синкретах)», вторая – через понятие мышления «в комплексах» (Выготский, цит. по [Кубрякова, 2004: 127]). Первоначально – «диффузность обозначений», «последующая постепенная дифференциация» – «отказ от диффузности и ее преодоление»

[Кубрякова, 2004: 173]. Например, латинское слово altus одновременно означает «высокий» и «глубокий», в древнегреческом языке pharmacon – это и «яд», и «лекарство».

«Вместе с расширением знаний о предмете происходит расширение и/или уточнение экстенсиональной области знака по сравнению с той, которая была зафиксирована его интенсионалом и закреплена первоначально его названием» [Кубрякова, 2004: 284], причем «онтологическая определенность некоторых объектов (лиц, животных, растений, тел, вещей и т.п.) давала большие основания для их вычленения и наречения, чем онтологическая неопределенность других (огня, дождя, ветра)…[там же: 173] Очевидно, что разные языки по-разному прошли путь уточнения экстенсиональной области своих знаков. Это объясняется различными факторами: политическими, экономическими, географическими. В качестве примера можно использовать понятие «снег». Если европейцы употребляют очень ограниченный набор слов, обозначающих это понятие, то у эскимосов, как известно, есть более десятка наименований, характеризующих «снег» с разных аспектов. Говоря о животных, Ю.С. Степанов замечает, что степень индивидуализации имен животных разнится: «собаки индивидуализируются больше, чем кошки, кошки – больше, чем козы, козы – больше, чем куры, куры – больше, чем голуби, и т.д» [Степанов, 1981: 85].

Таким образом, «гипонимия в языке отражает иерархическую структуру объектов, характерную для конкретной картины мира» [Кронгауз, 2001: 178]. В работе Е.С. Кубряковой это называется «допущением», характерным для прототипического подхода: «В лингвистической категоризации отражаются в первую очередь не особенности конкретного языка, а особенности когниции, познания» [Кубрякова, 2004: 102-103].

Следы дискретного мышления в языке сохраняются, в частности, в явлении широкозначности. Именно широкозначность, как универсальный языковой феномен, приводит к тому, что при сопоставлении лексических единиц разных языков выявляется недифференцированность понятий.

Первая отечественная работа в рамках сопоставительной лингвистики, посвященная широкозначности, принадлежит В.Н. Ярцевой. Дальнейшее развитие данная тема получила в трудах, посвященных изучению английских широкозначных глаголов (Амосова и др.), широкозначных существительных (Арнольд; Уфимцева; Горшкова; Джоламанова; и др.) Р.Р. Николаевская трактует данное явление как следствие усиления языкового аналитизма в английском языке [Николаевская, 2003: 97-98].

Сопоставляя семантическую структуру многозначных слов и структуру слов широкозначных, Б.Д. Джоламанова пришла к выводу, что в структуре многозначного слова могут «сосуществовать как широкие, так и неширокие многозначного слова в качестве содержательной стороны одного или нескольких его ЛСВ 1, таких, в которых заложены предпосылки для расширения объема понятия, лежащего в их основе». Например, в структуре английского многозначного слова «lemon», помимо значений «лимон», «лимонный напиток» и «лимонный цвет», есть значение (разг.) «неприятный человек; негодная, бросовая вещь» («something that is useless because it fails to work or to work properly2»). Это широкое значение, которое позволяет данной лексической единице обозначать множество различных объектов.

Среди слов, имеющих в своей структуре широкое значение, различают особую группу лексики – слова широкой семантики (СШС): «affair», «bid», «business», «case», «challenge», «pattern», «point», «stuff», «thing» и т.д. Они обозначают понятия, стоящие на высоком уровне обобщения, и имеют большую экстенсиональную область (т.е. могут использоваться для номинации самых различных объектов). Вследствие этого, они достаточно часто употребляются в речи и, в результате, еще больше расширяют свой Джоламанова выделяет следующие признаки СШС [Джоламанова, 1978]:

• синкретизм – неразложимость на дифференциальные признаки;

• полиденотативность – максимально широкий экстенсионал;

• синсемантия – неспособность в достаточно полной мере реализовать свое значение без опоры на синтагматическое синтаксические позиции, свойственные представителям других • десемантизация – размывание значения слова, обусловленное Лексико-семантических вариантов.

Longman Dictionary of Contemporary English.

Неопределенность значения СШС, как правило, компенсируется наличием коррелята, другого слова, в более конкретном значении, недостаточный ЛСВ. [там же: 80] В связи с этим Я.И. Рецкер отмечает: «В языках аналитического строя, вроде английского или французского, зависимость слова от предложения значительно выше, чем в русском языке»

[Рецкер, 2004: 31].

Интересными в плане переводе представляются слова-заместители – некоторые виды местоимения, вспомогательные глаголы (have, do) и глаголы связки (have, be) и существительное «one». Они похожи на СШС в том отношении, что в смысловом отношении они в полной степени зависят от своих коррелятов, т.е. слов, с которыми они соотносятся. Вспомогательные глаголы, глаголы связки и существительное «one» в этой роли служат лишь стилистически неуместен.

Исследования В.Г. Гака также позволяют показать логическую природу широкозначности. Вслед за Горским, В.Г. Гак различает два обобщение. Абстракция, или абстрагирование – «это мысленное выделение… какого-либо свойства предмета в отвлечении от других его свойств», например, белизна, объем [Спиркин, 1998: 500-501]. «Обобщение – процесс мысленного перехода от единичного к общему, от менее общего к более общему», например, мысленный переход от понятия «треугольник» к понятию «многоугольник», от понятия «механическая форма движения материи» к понятию «форма движения материи», от понятия «ель» к понятию «хвойное дерево» [Спиркин, 1998: 502].

Ср.: «Значение слов, как и понятия, покоятся на специфической форме отражения действительности – обобщении и абстракции» [Кацнельсон, 2004: 9].

В приложении к семантике, как показывает В.Г. Гак, это означает следующее: полисемичные слова, где значения развиваются «по вертикали» в результате отвлечения, называют абстрактными, а слова, которые характеризуется развертыванием вторичных значений «по горизонтали» в результате обобщения, относят к широкозначным. [Гак, 1977a: 75-76].

О. Сприн, Р. Шульц, М.В. Никитин 1, А.А. Уфимцева 2 проводят аналогичное деление.

Очевидно, говорить о ГГО между единицами разных языков можно с большой степенью условности. В действительности, вероятнее всего, ведущую роль здесь играют внутриязыковые ГГО, а связь между языками устанавливается через обозначаемые единицами понятия. Процесс перехода от единицы одного уровня обобщения ИЯ к единице более низкого уровня разработанных нами схем:

[Джоламанова, 1978] [Уфимцева, 2004: 84] Предположительно, Схема 1 применяется, если в языке ПЯ имеется единица, обозначающая понятие того же уровня обобщения, что и единица ИЯ. Переход на более низкий уровень осуществляется в силу того, что единица ПЯ не может использоваться в силу различных факторов.

Схема 2, вероятнее всего, используется, если в языке ПЯ отсутствует единица, обозначающая понятие того же уровня обобщения, что и единица ИЯ. Очевидно, переход к видовому понятию ПЯ осуществляется после промежуточного перехода к видовому понятию ИЯ.

Использование Схемы 2 можно проиллюстрировать на примере Дж.

Лайонза, который анализировал возможные способы перевода греческого слова demiourgos. В английском, как указывает Дж. Лайонз, нет слова, которое было бы подчиняющим для всех переводных эквивалентов этого слова. Однако, перейдя на уровень ниже, мы можем выбрать один из его гипонимов. Контекст должен подсказать переводчику, какая именно профессия имеется в виду в каждом отдельном случае: tekton, iatros, auletes, skutotomos, kubernetes – carpenter («плотник»), doctor («врач»), flute-player («игрок на флейте»), shoemaker («сапожник»), helmsman («мастер по шлемам») [Лайонз, 1978: 482]. Причем, как отмечает Дж. Лайонз, переводчик отождествляет применение английских эквивалентов и греческих слов на основании своего решения считать эквивалентными культурные, или социальные, функции лиц, обозначаемых этими словами; и это решение предполагает молчаливое признание того, что многие виды деятельности, характерные для английских эквивалентов и для греческих слов, являются культурно-связанными и несущественными для так называемой культурновариативной функции» [там же].

В связи с этим необходимо отметить еще один важный момент.

Очевидно, что грекам из контекста ясно, о представителе какой профессии упоминал говорящий, т.е. в синтагматике значение этого понятия легко ими дифференцируется. Поскольку, как указывает Дж. Лайонз, в английском языке отсутствует слово, выражающее понятие такого же уровня обобщения, носителям английского языка приходится различать данные виды профессий в парадигматике, что предполагает неизбежный выбор из ряда эквонимов.

1.2 О понятии преобразования в отечественном и зарубежном переводоведении.

1.2.1 Характеристики и определение преобразования Для обозначения рассматриваемого понятия в переводоведении преобразование. В данном разделе при анализе предшествующих теоретических исследований мы будем вынуждены использовать оба термина. Однако в дальнейшем, не изменяя традиционную трактовку, мы будем придерживаться термина «преобразование». На наш взгляд, теория перевода должна оперировать собственно переводческим термином, который не будет напрямую ассоциироваться с методом трансформационного анализа.

Тем не менее, указанный метод является одним из ключевых методов исследования в теории перевода. Основные практические приемы перевода обычно описываются в виде набора переводческих трансформаций [Комиссаров, 2002, 36; Бархударов, 1975, 6; Nida, Taber, 1969: 3-4].

«Объективность и формальная строгость трансформационного метода начинается только с того момента, когда на основе структурных проб вместе с оценкой семантической допустимости (содержательность смысла и семантическое сходство трансформ) будет составлен список трансформаций как руководство для дальнейших операций» [Колшанский, 1964: 76]. В приложении к переводу понятие «трансформации» может «рассматриваться как средство обеспечить адекватное понимание оригинала (трансформация в рамках ИЯ – исходного языка) и выбора окончательного варианта перевода (трансформация в рамках ПЯ)» [Комиссаров, 2002: 36].

осмысление в переводческих работах сравнительно недавно (первая серьезная работа на тему «траспозиций» появилась у канадского лингвиста Ж. Пантона в 1946 году), подобные приемы используются переводчиками издавна. Например, как отмечает Н.К. Гарбовский, в методе перевода, описанном Цицероном, можно без труда различить действия, которые в трансформации, в частности: замены, добавления и опущения» [Гарбовский, 2004: 70]. По мнению В.Н. Комиссарова, известный реформатор Мартин Лютер в своих переводах Библии применял «языковые преобразования, которые сегодня мы бы назвали переводческими преобразованиями»

[Комиссаров, 2002: 237].

Основополагающими для понимания механизма лексикосемантических видов преобразований являются категории логики. Опора на них позволит в дальнейшем четко определить границы исследуемого явления. Логико-семантическая основа лексико-семантических семантических изменений при переводе, то поскольку обозначаемый предмет остается прежним, изменение наименования объясняется взаимосвязью понятий, которые в сознании говорящего могут соотноситься с одним и тем же отрезком действительности. Таким образом, в основе переименования (семантических трансформаций), так же как и в основе изменений значения, таких как, например, расширение, сужение, различные виды переноса, лежат формально-логические закономерности мышления, отношения между понятиями». Таким образом, «определить (исчислить) семантические трансформации можно, исходя прежде всего из типов этих (формальнологических 1 ) связей, отражающих ассоциации, способные возникнуть в сознании человека» [Гак, 1971: 82].

Как следует из приведенного выше высказывания, ключевую роль при обсуждении преобразований играет термин «понятие». В связи с этим необходимо определить, что мы будем понимать под понятием в настоящем лингвистическом исследовании.

Добавлено автором – А.Ш.

В логике под понятием понимают «мысль, в которой обобщаются и выделяются предметы некоторого класса по определенным общим и в совокупности специфическим для них признакам» [СЭС, 1979: 1051] В лингвистике понятие обычно обозначает «мысль, отражающую в общей форме предметы и явления действительности посредством фиксации их свойств и отношений; последние (свойства и отношения) выступают в понятии как общие и специфические признаки, соотнесенные с классами предметов и явлений» [БЭС «Языкознание», 1998: 383-384]. Вслед за Дж.

Лайонзом [Лайонз. 1978: 425-426], мы будем придерживаться традиционного отождествления таких категорий, как понятие и значение (имея при этом в мыслительной).

На основе указанных дефиниций можно сформулировать определение, которым мы будем пользоваться в настоящей работе. Понятие – мыслительная сущность, в обобщенной форме отражающая общие и действительности 1. Вслед за М.В. Никитиным, в структуре содержания понятия мы выделяем интенсионал и импликационал: «интенсионал понятия составляют признаки, общие для данного класса вещей», импликационал – Импликационал образует периферию признаков вокруг интенсионального ядра, включая те признаки, которые не являются обязательными, но могут присутствовать в нем с той или иной степенью вероятности. М.В. Никитин эмоционально-оценочных, стилистических и др. признаков. Необходимо Из множества терминов, обозначающих составные части содержания понятия – «сема», «семантический компонент», «семантический множитель», «атом смысла», «квант значения» и др. [Нагорная, 1998: 20;

Лайонз, 1978: 496], мы будем использовать понятие «признак», поскольку этот термин, на наш взгляд, не вызывает ассоциаций с какой-либо определенной теоретической парадигмой.

подчеркнуть, что, вслед за М.В. Никитиным [Никитин 1983; 2004] и некоторыми другими учеными [БЭC «Языкознание», 1998: 384], мы будем относить прагматические признаки к содержанию понятия. Для термина, обозначающего объем понятия, в противоположность его содержанию, М.В.

Никитин использует термин «экстенсионал». Экстенсионал определяется множеством предметов или явлений, к которым приложимо данное понятие.

В языке понятие представлено обычно некоторым отдельным словом или его эквивалентом – лексикализованным словосочетанием: «железная дорога» [БЭС «Языкознание, 1998: 384]. Лексикализованные словосочетания, в том числе фразеологизмы (бить баклуши, сломя голову), являются словосочетаниями лишь по форме, с точки зрения семантики они представляют собой одно понятие [БЭС «Языкознание», 1998: 258].

Переходя от логических категорий к лингвистическим, необходимо указать на факторы, непосредственно вызывающие преобразования. В числе прочих, ученые упоминают асимметрию языков (норм и узусов), культур и мировосприятий (в том числе фоновых знаний), сочетаемостные ограничения, расхождения в семантической интерпретации и т.д. Более подробный анализ факторов, касающихся рассматриваемого нами явления, будет представлен в последующих главах.

Для уточнения характеристик преобразований необходимо обратиться к существующим дефинициям данного термина, сформулированным в различных работах по теории перевода. Ниже мы приведем определения преобразования в порядке, соответствующем дальнейшему рассмотрению.

Отметим, что в дальнейшем под преобразованиями будут пониматься исключительно лексические преобразования, поскольку темой настоящего исследования является один из видов именно лексических преобразований.

1) Я.И. Рецкер определяет преобразования как «приемы логического мышления, с помощью которых мы раскрываем значение слова ИЯ в контексте и находим ему соответствие в ПЯ, не совпадающее со словарным»

или «адекватную замену» [Рецкер, 2004: 45].

2) В.Н. Комиссаров видит в преобразованиях приемы перевода (или конкретные операции) «для преодоления типичных трудностей»

[Комиссаров, 2002: 158].

3) Для А.Ф. Архипова эти «технические приёмы перевода» состоят «в замене регулярных соответствий нерегулярными» [Архипов, 1991: 84].

(лексические или грамматические трансформации) или семантических (семантические трансформации) компонентов исходного текста при сохранении информации, предназначенной для передачи» [МиньярБелоручев, 1996: 201].

5) «Под трансформацией понимается семантическое инвариантное преобразование» [Жеру, 1977: 49].

6) «Преобразование кода при сохранении инварианта информации» (А.

Людсканов, цит. по [Комиссаров, 2002: 303].

7) «Такой процесс перевода, в ходе которого система смыслов, заключенная в речевых формах исходного текста, воспринятая и понятая переводчиком в силу его компетентности, трансформируется естественным образом вследствие межъязыковой асимметрии в более или менее аналогичную систему смыслов, облекаемую в формы языка перевода»

[Гарбовский, 2004: 366].

8) «Многочисленные и качественно разнообразные межъязыковые преобразования, которые осуществляются для достижения переводческой эквивалентности ("адекватности перевода") вопреки расхождениям в формальных и семантических системах двух языков» [Бархударов, 1975:

190].

9) «Отступление от структурного и семантического параллелизма между исходным и переводным текстом в пользу их равноценности в плане воздействия» [Латышев, 2000: 27].

10) По мнению Г.М. Стрелковского, применение трансформаций дает перевод, который обеспечивает тождественность функции речевого произведения» [Стрелковский, 1979: 88].

11) Ж.-П. Вине, Ж. Дарбельне к «косвенному переводу» относят «изощренные» способы, к которым прибегает переводчик для преодоления «пробела» в языке, чтобы общее впечатление от двух сообщений было одинаковым. Ход преобразований можно проследить с целью строгого контроля над достижением эквивалентности [Vinay, Darbelnet, 1995].

трансформаций при нахождении незакономерных/нерегулярных соответствий на трудных отрезках текста, однако при этом не указывают на семантические и прагматические особенности процесса перевода.

Дефиниции 4)-7) подчеркивают важность сохранения семантического ядра коммуникативного акта.

преобразований при достижении адекватности перевода, т.е. сохранении доминирующей функции оригинала, его коммуникативного эффекта. На наш взгляд, именно эти определения являются наиболее точными с точки зрения адекватность является важнейшим критерием при использовании и оценке качества преобразований. Вслед за А.Д. Швейцером, под адекватным переводом мы подразумеваем перевод, оптимально соответствующий определенным условиям и задачам переводческого акта [Швейцер, 1988: 96].

Следом за достижением адекватности по приоритетности стоит сохранение смысла переводимого текста. Г.В. Колшанский, например, под этим понимает «семантический инвариант» [Колшанский, 1964: 72]. А.Д, Швейцер считает, что связанные с «трансформациями преобразования значений и сем не нарушают "семантического уравнения" именно потому, что такое уравнение строится не на тождестве языковых значений и даже не на тождестве сем, а на единстве смысла» [Швейцер, 1988: 118], а сами переводческие трансформации являются «межъязыковыми операциями “перевыражения” смысла» [там же: 188].

Вместе с тем, трудно согласиться с Т.Д. Жеру, который под смысловым инвариантом понимает одинаковую «в равнозначных высказываниях совокупность элементарных смыслов – сем» [Жеру, 1977: 45]. Знаки естественного языка, по наблюдениям ученых (Кубрякова, Лайонз, Шмелев и др.), являются более размытыми по значению, чем знаки других семиотических систем. Очевидно, что абсолютная точность, в частности, в передаче всей совокупности семантических признаков, в переводе недостижима в принципе: «При переводе значения одного языка не воссоздаются, а заменяются значениями единиц другого языка» (Кэтфорд, цит. по [Комиссаров, 2002: 216]). В данном случае, вероятно, можно говорить об инварианте как о смысловом ядре, которое действительно должно присутствовать и в тексте перевода. Однако, в силу межъязыковых расхождений, проявляющихся на разных уровнях, в переводе могут быть добавлены или опущены периферийные элементы смысла [Швейцер, 1973:

конкретизация/генерализация происходит добавление/опущение одной или нескольких признаков, однако делается это именно для сохранения общего коммуникативного эффекта.

Именно поэтому метод трансформационного анализа при описании перевода следует дополнить применением компонентного анализа.

Например, В.Н. Комиссаров предлагает использовать так называемую трансформационно-семантическую модель. В рамках этой модели делается попытка объяснить общность содержания оригинала и перевода на уровне микрокомпонентов семантики языковых единиц, т. е. признаков. Общность признаков составляет основу переводческой эквивалентности как в случае максимального совпадения состава признаков в оригинале и переводе («I saw him yesterday» – «Я видел его вчера»), так и в тех случаях, когда для осуществления межъязыкового общения оказывается достаточным хотя бы части семантических признаков1. В.Н. Комиссаров показывает, что далеко не все признаки, имеющиеся в содержании оригинала, коммуникативно релевантны для данного акта общения. Задача переводчика, в первую очередь, заключается в том, чтобы сохранить именно коммуникативно релевантные признаки [Комиссаров, 1990: 168-169].

Согласно указанной модели, процесс перевода проходит три этапа 2 :

после упрощения исходных синтаксических структур и разложения слов на семантические признаки в пределах ИЯ (She is a good dancer –> She dances well) осуществляется переход к ядерным структурам и признакам языка ПЯ, а затем преобразование ядерных структур ПЯ и объединение признаков в окончательные структуры и единицы ПЯ.

Для настоящего исследования большое значение имеют следующие два момента:

элементарные семантические признаки.

2) На стадии реструктурирования в соответствии с нормами языка такие формальные показатели, как порядок слов, структура предложения, [Комиссаров, 1990: 165-166].

Таким образом, если выше речь шла о том, что переводческие лексические преобразования, в соответствии с категориями логики, в целом соотносимы с понятийным уровнем, то применительно к переводу, осуществляемому на уровне высказывания, представляется целесообразным оперировать более дискретными единицами. Дело в том, что при переводе с одного языка на другой – ради сохранения адекватности – переводчик может «Для перевода существенной является эквивалентность значений не отдельных слов… но всего переводимого текста в целом по отношению ко всему тексту перевода. Конкретное распределение элементарных единиц смысла… по отдельным словам, словосочетаниям и предложениям данного текста определяется многочисленными и сложными факторами и, как правило, не совпадает в тексте на ИЯ и тексте на ПЯ; но это опять-таки относится уже не к плану содержания, а к плану выражения» [Бархударов, 1975: 15].

Анализ, реструктурирование, переключение.

предпринять некоторые изменения, т.е. преобразования. В результате этих преобразований, некоторое понятие, которое в ИЯ было выражено одним словом, может не иметь формального словесного выражения в ПЯ. Это не значит, однако, что понятие совсем не будет представлено в ПЯ. При переводе семантические признаки, входящие в состав данного понятия, могут быть перераспределены и представлены в составе других лексических единиц ПЯ.

представлены отдельно друг от друга в составе ряда лексических единиц ИЯ, в результате преобразований могут быть сгруппированы в ПЯ в единое понятие и выражены, соответственно, отдельным словом или лексикализованным словосочетанием.

В силу указанных выше причин, представляется целесообразным, наряду с термином «понятие», также использовать термин «семантический комплекс», как комплекс семантических признаков, которые при переводе могут быть перераспределены, опущены или добавлены. Отметим, что данное разграничение релевантно именно в рамках переводоведческих работ.

Таким образом, при анализе лексических преобразований будет использоваться термин «понятие», если в ПЯ (или ИЯ) существует отдельная лексическая единица, выражающая понятие, которое находится в тех или иных логических отношениях с понятием, представленным соответствующей лексической единицей в ИЯ (или ПЯ), При анализе лексических преобразований будет использоваться термин «семантический комплекс», если в ПЯ (или ИЯ) отсутствует отдельная лексическая единица, выражающая понятие, которое находится в тех или иных логических отношениях с понятием, представленным соответствующей лексической единицей в ИЯ (или ПЯ), Вместо этого, в ПЯ (или ИЯ) существует несколько лексических единиц, чья семантика в совокупности, т.е. в комплексе находится в тех или иных логических отношениях с понятием, представленным соответствующей лексической единицей в ИЯ (или ПЯ).

Применяя данный подход, мы получаем возможность расширить трактовку лексических преобразований, выйти за пределы чисто лексического уровня и рассмотреть уровень словосочетания.

преобразований, основанное на трансформационно-семантической модели перевода. В целях языковой экономии вместо термина «комплекс семантических признаков» будет использоваться термин «семантический комплекс». Под лексическим преобразованием мы будем понимать замену понятий или семантических комплексов, выраженных языковыми переводящего языка, в соответствии с логическими принципами в адекватности.

Большинство теоретиков разрабатывало переводческие концепции на лексических/грамматических (Рецкер, Бархударов, Швейцер) или грамматических/лексических/лексико-грамматических преобразований (см.

Комиссаров)). Некоторые исследователи, например, канадские исследователи Ж.-П. Вине, Ж. Дарбельне проводят четкую границу между формальными и смысловыми типами преобразований – между «прямым» (заимствование, калькирование, буквальный перевод) и «косвенным» переводом (модуляция, адаптация, эквиваленция и транспозиция) [Vinay, Darbelnet, 1995].

В.С. Виноградов вообще отказывается от «трансформационной терминологии». За основу он берет принцип соответствий и выделяет несколько типов соответствий [Виноградов, 2001: 103].

Противопоставление трансформационного подхода и принципа соответствий представляется нецелесообразным. Они дополняют друг друга, поскольку, как следует из приведенных выше дефиниций, многие ученые представляют преобразование как процесс поиска соответствий. По сути, отношение между терминами «преобразование» и «соответствие» можно представить как процесс и результат. В частности, в своей теории переводческих соответствий В.Н. Комиссаров рассматривает «лексические замены, создаваемые с помощью одного из видов переводческих трансформаций», как один из видов соответствий [Комиссаров, 2002: 177].

«Существующие модели перевода (а также те, которые могут быть созданы в будущем) отнюдь не исключают друг друга — они во многом совпадают, частично перекрывают друг друга и лишь в своей совокупности дают представление о процессе перевода во всей его сложности и многообразии»

[Бархударов, 1975: 8].

В следующем подразделе мы рассмотрим взаимоотношения между преобразованиями и субъектом, который их осуществляет, т.е переводчиком.

1.2.2 Мотивированность преобразований Вопрос о соотношении субъективных и объективных факторов в переводе редко рассматривается исследователями в рамках теории перевода, однако, как замечает В.А. Иовенко, «дегуманизация процесса перевода», сведение его только к контакту двух языков, «искажает онтологический статус перевода» [Иовенко, 2005: 67]. Л.С. Бархударов отмечал, что лингвистическая теория перевода не может учитывать в своих построениях большое количество единичных, нерегулярных соответствий, устанавливаемых только для данного конкретного случая, хотя именно они и представляют наибольшую трудность для практики перевода. По мнению исследователя, «в умении находить индивидуальные, единичные, “не предусмотренные” теорией соответствия как раз и заключается творческий характер переводческой деятельности». [Бархударов, 1975: 7-8].

Несмотря на то что в некоторых работах затрагиваются вопросы мотивированности преобразований [Рецкер, 2004: 46; Латышев, 1981: 198;

Цвиллинг, 1991: 181-182], переводоведы почти не раскрывают параметры этой самой творческой составляющей в переводе, формы ее проявления, а также те факторы и условия, которые вызывают необходимость в творческом подходе.

художественного произведения, является субъективная обусловленность решения эстетических задач для достижения функционального эстетического подобия подлинника и перевода [Левый, 1974].

герменевтикой, который занимается истолкованием, пониманием текстов, пониманием чужой индивидуальности. Предметом герменевтики выступает «аспект выражения, ибо именно оно есть воплощение индивидуальности в ее проявлении» [Спиркин, 1998: 188].

В психологии для описания способности понимать других людей используется термин «эмпатия». Применительно к переводу схему эмпатического анализа разработал В.В. Гусев: в рецептивной фазе перевода переводчик отождествляет себя с автором, интроецируя (т.е. актуализируя в своем сознании) авторские идеи, взгляды, отношения и оценки, в продуктивной фазе, на стадии формирования замысла, уподобляя себя читателю, проецирует свой замысел на его сознание [Гусев, 2005: 12]. Эта иная перспектива, связанная с многомерностью процесса перевода, с его функционированием в двух коммуникативных ситуациях, вызывает необходимость в известных добавлениях и опущениях, помогающих прояснить непонятное и снять избыточное для иноязычного получателя [Швейцер, 1973: 245-247].

Очевидно, на этапе формирования текста перевода переплетаются не только лингвистическая, но и психологическая, и литературоведческая компетенция переводчика. «По аналогии с методом психологического анализа литературных произведений, предложенным Л.С. Выготским, переводчик должен включать в поле эмпатического анализа способ изложения событий, язык, тональность, выбор слов, построение фраз, меру полноты описания сцен» [Гусев, 2005: 19].

эмпатического анализа, можно, с определенными оговорками, называть инференцией. «Способность человека к инференции – формированию правильных выводов из речевых высказываний об их полном содержании или «смысле» на основе фоновых знаний – составляет его (переводчика) коммуникативную компетенцию» [Комиссаров, 2002: 329].

В.Н. Комиссаров, вслед за немецким переводоведом В. Виллсом, полагает, что во многих случаях главным методом принятия решений в переводческом процессе является интуитивно-эвристический. Переводческая интуиция определяется В.Н. Комиссаровым как способность спонтанно находить решение проблем, не основанная на знании и не опирающаяся на логическое рассуждение, хотя в значительной степени и обусловленная опытом и эрудицией переводчика. [Комиссаров, 1996: 93] В.А. Иовенко трактует творческий подход к переводу как один из видов детерминации: «Детерминистская деятельность переводчика, подчиняясь в основном закону вероятностной детерминации, объективной основой которого является стохастическая регулярность переводческих решений, а не закону однозначно достоверной детерминации, отражающему ситуации безальтернативного перевода либо перевода с использованием стабильных соответствий, основана на взаимодействии – переплетении и чередовании – этих двух законов детерминации» [Иовенко, 2005: 74].

Именно на отрицании однозначно достоверной детерминации базируется гипотеза о неопределенности перевода У. Куайна. Под переводом он понимал переложение одного выражения на другое (что возможно в одном и том же языке – так называемый внутриязыковой перевод). Акцент он делал не на трудностях перевода, а на отсутствии объективных основ для выбора из ряда приемлемых, но не совместимых друг с другом переводов, или схем перевода. Причиной тому различия в концептуальных схемах людей, которые не обусловлены эмпирически. Безусловно, отмечает ученый, «неопределенность перевода связана и с проблемой содержания чужого сознания, и с проблемой второй природы (творческой деятельности разума)».

Вариативность перевода можно соотнести с проблемой синонимии, которая, по У. Куайну, касается не только языка, но, прежде всего, относится к гносеологии в целом. «Вариативность связана с творческим характером мышления, полифункциональностью естественного языка и его явлений»

[Quine, 1970: 178-183].

Несмотря на возможность вариативности толкований, перевод должен оставаться адекватным. В.А. Иовенко говорит о сохранении «концептуальной инвариантности»: «Авторские (соавторские) возможности переводчика распространяются, прежде всего, на отбор выразительных средств ПЯ, иногда – на содержательные аспекты (языковую семантику) оригинала, которые порой приходится модифицировать в целях обеспечения концептуальной инвариантности ИТ и ПТ (инвариантности их текстовых смыслов)» [Иовенко, 2005: 68] Ученый считает, что должны существовать некие «антисубъективистские» противовесы», которые бы запрещали «модификации в ПТ, мотивированные индивидуализирующим выбором переводчика, если нарушается истинность сообщаемой в оригинале информации. Речь идет о смысловых искажениях, неточностях, произвольной интерпретации коммуникативного задания, введении новой или дополнительной информации, опущении части исходной информации.

Переводчик не имеет также права посягать на эстетическую ценности ИТ, оценочность взглядов автора и функциональную перспективу ИТ» [Иовенко, 2005: 69].

Вслед за А.Д. Швейцером, Г.В. Чернов обозначает такие противовесы как «фильтры» [Швейцер, 1973: 244; Чернов, 1988: 148] и в качестве одного из важнейших выделяет «необходимость совмещения прагматической эквивалентности с семантической эквивалентностью референтного типа»

[Чернов, 1988: 148].

В этой связи возникает необходимость объяснить часто используемый термин «вольный», или «свободный» перевод. Как показал в своей статье В.Н. Комиссаров, в разных работах, как и в разные эпохи, в него вкладывается разное содержание. Мы не будем подробно останавливаться на всех возможных интерпретациях, отметим лишь, что, по мнению В.Н.

Комиссарова, термин этот до сих пор так и не определен однозначно и продолжает оставаться «размытым». Мы предлагаем различать «свободу» в значении «действий, не оправданных другими факторами, кроме личного намерения автора оригинала и вызывает желаемую реакцию у читателей, т.е.

свободу для «верного (эквивалентного, адекватного, полноценного и т.п.) перевода1» [Комиссаров, 2005: 13-14].

По мнению Г. Тури, «решения переводчика в процессе перевода могут навязываемыми языковыми нормами, переводческими нормами – основными решениями переводчика, определяющими его стратегию и поведение; и субъективным выбором (идиосинкразиями)» (Тури, цит. по [Комиссаров, 2002: 310]. Именно перевес первого и второго факторов или третьего будет определять степень сотворчества в переводе, разумеется, в соотношении с другими факторами, такими, как «характер решаемой проблемы, степень рискованности того или иного решения, предел достаточности поиска информации (при неизбежной ограниченности времени и затраты усилий), зависимость последующих решений от предыдущих» (Виллс, цит. по [Комиссаров, 2002: 266].

Итак, применение или отсутствие преобразований, в частности ГП, в некоторых случаях обусловлено не только представлением переводчика о языковой норме, но и представлением об эстетической и прагматической функции текста. Последний тип представлений формируется не у каждого «Из такой вот свободы выбора, из мельчайших мелочей и рождаются в переводе сочность, богатство образа» [Галь, 2001].

переводчика – это, прежде всего, зависит от «уровня его когнитивнопрофессиональной компетенции» [Иовенко, 2005: 74].

переводческие преобразования играют ключевую роль для достижения адекватности: на основании анализа проведенных преобразований можно оценить качество перевода. В силу перераспределения семантических признаков при переводе необходимо, помимо термина «понятие», оперировать термином «семантический комплекс».

Следует также учитывать, что преобразования носят творческий характер, во многом зависят от личности переводчика, что создает предпосылки для вариативности и множественности переводов одного и того же текста. Вместе с тем, необоснованное использование преобразований нарушает адекватность перевода.

1.3 О понятии гипонимического преобразования в отечественном и зарубежном переводоведении После анализа общих теоретических положений относительно ГГО и переводческих преобразований мы переходим к подробному рассмотрению гипонимического (от греч. hypo- «под» и onoma «имя») преобразования (далее – ГП). В научной литературе ГП упоминается в работах отечественных и зарубежных переводоведов под разными названиями. При цитировании первоисточников мы будем пользоваться ими в качестве синонимов, однако в дальнейшем будем придерживаться термина «ГП». Его преимущество состоит в том, что ГП а) используется исключительно в научных работах, относящихся к переводоведению и лингвистике, в то время как многие другие термины, в частности «конкретизация», нередко применяются в бытовом, т.е. ненаучном, значении; б) четко отражает логическую основу данного преобразования.

Термин «конкретизация» встречается у А.В. Федорова, Я.И. Рецкера, В.Г. Гака, Л. С. Бархударова, В.Н. Комиссарова, Р.К. Миньяр-Белоручева, «конкретизации», А.Д. Швейцер, например, использовал термин «гипонимическая трансформация», Н.К. Гарбовский – «гипонимическое преобразование», а В.Г. Гак применял термины «специализация», «сужение».

В.С. Виноградов предлагал термин «межъязыковой гипоним», или «гипонимическое соответствие». С. Влахов, С. Флорин называли данное явление «родо-видовой заменой» и определяли ее как один из видов приблизительного перевода [Влахов, Флорин, 2006: 107]. В.А. Нуриев рассматривает подобные преобразования как один из видов добавлений, поскольку при переходе от родового наименования к видовому происходит добавление одной или нескольких сем [Нуриев, 2005].

Французские исследователи Ж.-П. Вине и Ж. Дарбельне использовали термин «particularisation», венгерский ученый К. Клауди – «concretization»

[Klaudy, 1995: 151]. Переводчица М. Берди применяет русский термин «конкретизация» и переводит его на английский язык как «specification». В некоторых источниках исследователи оперируют понятием «specialization».

Некоторые ученые не вводят отдельного термина для этого явления, но тем не менее упоминают о возможности перехода с более высокой ступени обобщения, фактически используя принцип соответствий, – hypernym/hyperonym (от греч. hyper- «над» и onoma «имя»), superordinate [Baker, 1992: 22-23] – на более низкую – hyponym, – подчеркивая тем самым подчинительные отношения.

В частности, М. Бейкер пишет о том, что для английского слова facilities в русском нет подобного узлового названия семантического поля.

Поэтому в переводе, в зависимости от контекста, придется рассмотреть варианты «необходимые помещения», «заем», «средства передвижения», «необходимое оборудование» [Baker, 1992: 22-23].

Неоднократно отмечалось, что ГП играет важную роль при достижении адекватности перевода. В.Г. Гак пишет, что применение ГП при переводе на русский язык приводит к «семантическому согласованию, то есть к выбору основы слова в зависимости от словесного окружения и ситуации» [Гак, 1977: 136]. П.Р. Палажченко: «Конкретизация и генерализация – два великих помощника переводчика, особенно устного, и обращаться к их услугам надо тем смелее, чем меньше времени у вас на размышления» [Палажченко, 2005:

192] Вместе с тем, мы считаем, что большинство исследователей трактуют ГП чересчур широко. Некоторые ученые приравнивают конкретизацию к экспликации, необходимой в переводе с английского языка на русский вследствие большей имплицитности английского языка (Кашичкин, Сеидова, Шмаков, Ковалева): «Английский язык, в отличие от русского, обладает большей степенью синсемантизма, поэтому в английском высказывании нередко оказывается выраженными меньшее число признаков ситуации, а часть признаков домысливается рецепторами» [Кашичкин, 2003: 62]. На самом деле, такой подход позволяет объединять под одной рубрикой разнородные приемы перевода, в том числе смысловое развитие, различного рода добавления и т.д.

ГП vs метафорическое преобразование Д.В. Псурцев, анализируя перевод М.Д. Литвиновой, отмечает, что изменения в переводе по сравнению с оригиналом касаются степени «подробности, развернутости, эксплицитности представления денотативной ситуации» [Псурцев, 2004: 119].

Пример 1:

Somewhere in this first moment his face, pinned sideways, saw his automobile make a little jump, spin halfway around and then go bobbing off over a field in a series of great helpless leaps. (Fitzgerald, 260) Перевод:

В первый миг, когда лицо было повернуто в сторону, он увидал, как его автомобиль подскочил, встал поперек шоссе, съехал с обочины и запрыгал по полю, как огромная беспомощная лягушка. ( итцджеральд, пер.

Литвиновой) Исследователь относит данный пример к «образной конкретизации (с логическим развитием по-русски)», необходимой для создания «зримой картинки в сознании русского читателя»: «Пока нет реального существа, совершающего прыжки, русский читатель воспринимает описание действия с каким-то смутным недоумением; «реальным» же существом-носителем признака прыганья в этой ситуации, если вдуматься, может быть только лягушка, – отсюда своеобразный психологический эффект читательского узнавания: «Ну конечно – как лягушка!» Нетривиальное переводческое решение опирается на интуицию и в конечном счете на знание дискурсивноперцептивных законов своего языка» [Псурцев, 2004: 120].

При этом исследователь признает, что приходится выходить «за рамки собственно лексической конкретизации», поскольку в подобных случаях лексическая конкретизация, или «комплекс лексических конкретизаций», «служит более глобальной задаче воссоздания структуры ситуативной номинации оригинала в переводе – средствами ПЯ, в соответствии с законами ПЯ» [там же].

Безусловно, «лягушка» добавляет «логичности и естественной живописности» и служит прагматической функции, однако механизм появления этого слова, на наш взгляд, отличается от механизма ГП. Это пример такого стилистического сравнения, которое некоторые исследователи относят к разновидности метафоры, при которой присутствует исходный объект, подвергшейся метафоризации.

ГП vs метонимическое преобразование Наиболее часто ГП путают с разными видами метонимического преобразования. На необходимость разграничения указывает, в частности, М.В. Никитин: «Обычно метонимию противопоставляют метафоре и никак не соотносят с гипонимией. Между тем сравнение формул метонимии и гипонимии показывает, что метонимия противостоит именно гипонимии.

Они различаются ролью общей семантической части в структуре преобразования: в метонимии она составляет гипосему производного значения, а при гипонимии – гиперсему одного из значений» [Никитин, 1988:

70]. Таким образом из понятия «вечер» (определенная часть суток) получается «вечер» в значении «увеселительное мероприятие»

(индуцированная гиперсема), проводимое вечером (ставшее гипосемой исходное понятие).

Прежде всего, обратимся к определению метонимии: «Метонимия – (от греч. metonymia - переименование) – троп или механизм речи, состоящий в регулярном или окказиональном переносе имени с одного класса объектов или единичного объекта на другой класс или единичный предмет, ассоциируемый с данным по смежности, сопредельности, вовлеченности в одну ситуацию» [БЭС «Языкознание», 1998: 300]1.

В межъязыковом аспекте метонимия рассматривается не как механизм речи или тем более троп, а как соотношение способов обозначения сопоставляемых лексических единиц в ИЯ и ПЯ, т.е. речь идет о «способе номинации»: «Это не подразумевает, что слово А в одном языке обязательно должно иметь в качестве эквивалента слово Б, состоящее с А в метонимических отношениях – в большинстве случаев такие отношения устанавливаются на контекстуальной основе, в силу межъязыковой асимметрии» [Швейцер, 1988: 136].

Далее мы проанализируем различные трактовки механизма ГП и попытаемся понять, в каком отношении находятся гипонимические и конкретизацию в подчинительные отношения, а под ними понимает как корреляцию типа «род-вид», так и корреляцию типа «целое-часть», т.е.

синекдохические преобразования также рассматриваются им как ГП. В то же время другие метонимические преобразования, наряду с метафорическими, в его концепции составляют отдельный прием под названием «смысловое развитие», производимые на основе категории перекрещивания2.

Г.Г. Петрова выделяет два вида конкретизации:

1) конкретизация на базе метонимической трансформации, которая основана на связи категорий: место (пространство) и лицо, связанное с этим местом.

Там же приводится один из наиболее полных списков возможных типов переноса [БЭЯ, 1998: 300]:

1) с вместилища на содержимое или объем содержимого’;

2) с материала на изделия из него;

3) с места населенного пункта на совокупность его жителей или связанное с ним событие;

4) с действия на его результат, место или вовлеченный в действие предмет (субъект, объект, орудие);

5) с формы выражения содержания или его материального воплощения на само содержание;

6) с отрасли знания, науки на предмет науки и наоборот;

7) с социального события, мероприятия на его участников;

8) с социальной организации, учреждения на совокупность его сотрудников;

9) с целого на часть и наоборот;

10) с эмоционального состояния на его причину;

11) имя автора может использоваться для обозначения его произведений или созданной им модели.

В терминологии В.Н. Комиссарова это преобразование называется «модуляцией».

2) конкретизация, основанная на перенесении абстрактного названия на обозначение конкретного предмета [Петрова, 2004: 17].

Л.А. Солдатова также сводит конкретизацию к метонимической трансформации [Солдатова, 2002: 38].

Интересные наблюдения сделаны В.Г. Гаком. Он пишет о том, что русский и французский языки используют разные способы конкретизации, которые строятся на разных типах иерархий:

1) в русском языке в основном представлена «иерархия быть, основанная на отношении видовых и родовых понятий»;

2) во французском языке в основном представлена «иерархия иметь, основанная на отношении части и целого (руки – пальцы)», иначе «синекдохическая конкретизация».

В.Г. Гак комментирует это таким образом: «…если речь идет о неодушевленном предмете, указывается часть его, какая-либо деталь.

Одушевленное существо может быть названо по части тела, человек, кроме того, – по особенностям одежды, по инструментам, которыми он постоянно пользуется и которые рассматриваются как его неотъемлемая часть» [Гак, 2006: 107]. «Жест, движение, ощущение, чувства человека мы можем описать либо как жест, ощущение всего субъекта, либо как действие (состояние) лишь некоторой части тела, непосредственно связанной с этим действием (состоянием). Например: Он торопливо листал книгу и Его рука торопливо листала книгу. Французскому языку больше свойственен второй прием, русскому – первый [там же: 108-109].

Несмотря на то что В.Г. Гак проводит четкую границу между этими двумя типами номинации, он по-прежнему сводит их под общей категорией «конкретизация». Синекдохическая конкретизация, как пишет В.Г. Гак, является наиболее характерным для французского языка видом метонимии.

Наиболее логичным и продуктивным нам все же представляется подход А.Д. Швейцера, у которого ГП и метонимическое, в том числе и синекдохическое, преобразование разделены: «Основные трансформации на этом (референциальном) подуровне сводятся к следующим типам:

гиперонимическому (частное — общее), гипонимическому (общее — частное), интергипонимическому (замена одного частного понятия другим в пределах одного общего понятия), синекдохическому (часть — целое), метонимическому (причина — следствие, действие — результат, действие — признак, временной признак — пространственный и др.) [Швейцер, 1988:

144].

Пример 1 [Швейцер, 1988: 135]:

'Don't be so melodramatic, Helen.' 'So I'm melodramatic, am I? Well, I'm not. I'm through with you.' 'No, you're not.' (Hemingway) Перевод:

— Не устраивай мелодраму, Эллен!

— Это я устраиваю мелодраму? Ничего подобного. Просто я ухожу от тебя.

— Нет, ты не уйдешь.

А.Д. Швейцер отмечает, что «признак-состояние (I'm through with you) трансформируется в наступающее в результате этого состояния действие (я ухожу от тебя). Связь между исходной и конечной формами носит здесь одновременно и каузальный, и временной характер: I`m through и я ухожу — это по существу две фазы одного и того же процесса, следующие друг за другом» [там же].

Выше указывалось, что А.Д. Швейцер выделял синекдохическое преобразование в особый тип.

Пример 2 [Швейцер, 1988: 136]:

«И тогда в груди моей родилось отчаяние не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние (Лермонтов) Перевод:

It was then that despair was born in my breast — not the despair that is cured with a pistol, but a cold impotent desperation (ср. дуло пистолета — pistol).

Е.В. Бреус также рассматривает метонимический перевод отдельно от ГП:

Пример 3:

«Отечественная литература, особенно в лице Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова, видела эту черту и презирала ее.

Перевод:

Many writers in Russia, especially Dostoevsky, Tolstoy, Gogol and Chekhov, identified this in man and despised him accordingly.

Метонимический перевод используется при передаче на английский язык словосочетаний «литература видела» и «презирала ее (черту)».

Согласно нормам сочетаемости слов при глаголе «identify» в качестве субъекта и при глаголе «despise» в качестве объекта желательно использование одушевленных существительных. При переводе первого словосочетания это достигается путем замены понятия, обозначающего вид деятельности, людьми, которые ее осуществляют (ср.: литература— писатели), а при переводе второго — посредством замены понятия, обозначающего часть предмета, понятием, обозначающим сам предмет (ср.:

черта — человек)» [Бреус, 1998: 68].

рассматриваемые отношения метонимическими или гипогиперонимическими, нужно четко определить референт, к которому относятся наименование в оригинале и наименование в переводе. Если референт один и тот же, мы имеем дело с ГГО, если разные, то речь должна идти о метонимии. Например, жидкость и молоко в одном контексте относятся одному и тому же референту, а молоко и стакан молока представляют разные референты, хотя и тесно связанные друг с другом.

Таким образом, вслед за А.Д. Швейцером и Е.В. Бреусом, мы провели четкую границу между гипонимическим преобразованием, выполняемым в рамках ГГО, и метонимическим преобразованием, в том числе и синекдохическим.

ГП vs дифференциация Необходимо также прояснить связь между ГП и дифференциацией.

Несмотря на то что информации в научной литературе относительно продемонстрировать характер отношений между ними. Я.И. Рецкер ставит его в один ряд с конкретизацией и генерализацией, подводя их под отношения подчинения. Однако, на наш взгляд, Я.И. Рецкер не смог достаточно четко и убедительно описать данное преобразование и его отличие от конкретизации. По его словам, дифференциация почти всегда сопровождается конкретизацией [Рецкер, 2004: 47], а сама конкретизация всегда дополняется дифференциацией. Тем не менее, он рассматривает ее как дифференциация возможна без конкретизации. Это происходит, когда «нужно передать значение широкого абстрактного понятия без его уточнения в переводе. Неправильно конкретизировать то, что намеренно завуалировано в подлиннике» [Рецкер, 2004: 48]. Ниже мы приводим пример и комментарий Я.И. Рецкера:

Пример 1:

Affection is the best substitute for love (Maugham).

«Ни одно из словарных соответствий (привязанность, расположение, любовь – см. БАРС) не подойдет, так как если бы автор имел в виду привязанность, он бы избрал слово attachment. Довольно расплывчатое значение слова affection, пожалуй, так же неопределенно может быть передано душевной склонностью или душевным расположением [Рецкер, 2004: 47] Примечательно, что упоминание дифференциации встречается только в работах Я.И. Рецкера. А.О. Иванов [Иванов, 2006: 40] считает, что речь идет об одном и том же приеме и предпринимает попытку выбрать из двух терминов – конкретизация и дифференциация – один. Цитируя определение дифференциации в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой («семантическое и стилистическое расслоение лексики и значений отдельных слов»), А.О. Иванов предполагает, что, вероятнее всего, дифференциация представляет собой скорее внутриязыковую гипонимию, в частности, появление у слова нового, более узкого значения, поэтому для передачи подчинительных отношений выбирает термин «конкретизация».

формулировок, отмечая, что данный вид преобразования основан не на логической категории подчинения, а на категории перекрещивания.

Переводовед предлагает понимать «дифференциацию» как «синонимическую замену». Как пишет Н.К. Гарбовский, в валлийском языке различают два цвета, которые покрывают собой гамму из четырех цветов английского языка [Гарбовский, 2004: 443]:

Все три подхода (Я.И. Рецкера, А.О. Иванова и Н.К. Гарбовского) представляются нам непродуктивными и непоследовательными. Трудно согласиться с А.О. Ивановым, который пытается найти определение переводческой категории в общелингвистическом словаре и на этой основе определить, как соотносятся указанные два термина. Безусловно, критика Н.К. Гарбовского относительно того, что дифференциация не подпадает под логические отношения подчинения, является убедительной. Однако мы не можем согласиться с новым, предложенным Н.К. Гарбовским, пониманием данного термина. Фактически, ученый предлагает различать:

(1) конкретизацию, когда в ПЯ существует единица такой же степени обобщения, но в силу определенных причин она заменяется на гипоним, и (2) дифференциацию, когда в ПЯ изначально не существует единицы столь же высокого класса обобщения.

На наш взгляд, Н.К. Гарбовский упускает из виду, что факт отсутствия в переводящем языке гиперонима такого же уровня обобщения, не означает, что для понятия ИЯ невозможно подобрать гипонимическое соответствие. И случай (1) и случай (2) относятся к ГП. Мы считаем, что дифференциация, как термин, может использоваться в переводоведении, однако обозначает он не самостоятельное преобразование, а лишь один из шагов ГП, а именно:

непосредственный выбор адекватного соответствия из эквонимов, т.е. из ряда возможных вариантов, находящихся на одном уровне обобщения. Например, выбор для английского существительного «meal» из возможных вариантов «завтрак», «обед», «ужин».

ГП в отношении к уровням языка Обычно ГП относят к лексико-семантическим преобразованиям, т.е.

преобразованиям, производимым на лексическом уровне и влекущим определенный семантический сдвиг при переводе. Однако применение компонентного анализа для сопоставления семантики исходных и конечных единиц при ГП показывает, что ГП может выходить за пределы лексического уровня.

Например, М. Бейкер приводит следующий пример [Baker, 1992: 22].

Пример 1:

«Indonesian makes a distinction between going out in the rain without the knowledge that it’s raining (kehujanan) and going out in the rain with the knowledge that it is raining (hujanhujanan)».

Соотношение исходной и конечной форм можно представить в виде следующей схемы:

Схема Этот пример демонстрирует, что свободному словосочетанию ИЯ в ПЯ может соответствовать несколько отдельных слов, которые отличаются от родового понятия ИЯ своими дифференциальными признаками («незнание о дожде», «знание о дожде»). Интересно, что он не подпадает полностью ни под одну из схем, предложенных в предыдущем разделе. Здесь отмечается отсутствие как единицы ИЯ, обозначающей понятие более низкого уровня обобщения (внутриязыковой гипоним), так и единицы ПЯ, обозначающей понятие такого же уровня обобщения, что и исходная единица ИЯ. Причина этого именно в том, что со стороны ИЯ в данном случае имеется словосочетание, у которого в ИЯ отсутствуют системные гипонимы.

Теперь проанализируем пример из англо-русской пары языков.

Пример 2:

Coming back, he walked through the barroom, where people waiting for the train were drinking (Hemingway).

Перевод:

Возвращаясь, он прошел через бар, где пили пиво ожидавшие поезда пассажиры. (Хемингуэй, пер. Елеонской).

На первый взгляд, в данном предложении отсутствует ГП, поскольку в переводе употреблено соответствие английскому родовому понятию «drink»

– «пить». «Пиво» представляется своего рода лексическим добавлением, выполняющим в предложении функцию дополнения, которое появилось в силу того, что русский глагол «пить», будучи употреблен отдельно, означает «потреблять алкогольные напитки в большом количестве». Применив компонентный анализ, мы обнаружим, что в английском понятии «drink»

присутствуют признаки «пить», «жидкость». Очевидно, русское «пиво»

является гипонимом по отношению к одному из признаков английского понятия «drink», а именно к признаку «жидкость», представляя собой один из возможных типов жидкости. Таким образом, английскому понятию в переводе формально соответствуют несколько понятий в русском языке. С точки зрения трансформационного анализа данный случай выглядел бы следующим образом (если бы гипотетически, по аналогии с предыдущим примером, признаки «пить» и «пиво»/или другой вид жидкости были выражены в одном слове):

Схема Таким образом, признавая за словом роль основной единицы ГП, мы, тем не менее, хотим подчеркнуть, что для более полного изучения особенностей ГП необходимо рассматривать случаи, имеющие место и на других уровнях. Именно для подобных случаев будет использоваться термин «семантический комплекс», который представляет собой набор признаков, относящихся к взаимодействующим понятиям. Термин был введен в настоящей работе в Разделе 1.2.1 «Характеристики и определение преобразования».

Определение ГП По мнению Л. С. Бархударова, ГП построено на основе замены слова или словосочетания ИЯ с более широким референциальным значением словом или словосочетанием ПЯ с более узким значением. Я.И. Рецкер, вероятно, полагая, что определение данного вида преобразования очевидно, вообще не приводит четкой дефиниции, кроме указания на лежащие в его основе подчинительные отношения. В работе А.Д. Швейцера определение ГП также отсутствует. Для объяснения сути ГП, а также противоположного по направлению приема – генерализации, ученый приводит известную семантическую закономерность, согласно которой для обозначения одного и того же объекта могут быть использованы языковые единицы более узкого, конкретного значения (гипонимы) и единицы более широкого, абстрактного значения (гиперонимы). Согласно Н.К. Гарбовскому, происходит замена не слова, а понятия «с более широким объемом и менее сложным содержанием понятием с более ограниченным объемом, но сложным, более конкретным содержанием».